Аннотация: Безысходность и беспросветное одиночество последних дней.
"И все же, какой умник придумал делать такие высокие ступеньки в автобусах? - этот вопрос Сергей Константинович задавал себе уже не раз, с трудом поднимаясь в утробу городского транспорта. Сегодня эта проблема терзала его сильнее обычного - на улице свирепствовала зима, и подъем превращался в тяжелое препятствие, покрытое скользкой кашей из грязи и снега. С трудом забравшись внутрь, он протолкался к турникету и приложил проездной. Автобус был набит людьми под завязку, так, что стоящим в проходе можно было даже не держаться за поручни. Обычная картина для раннего утра буднего дня. Ветеран протиснулся ближе к середине автобуса и встал рядом с сидением, на котором вальяжно развалилась пара молодых людей. Один из подростков заметил подошедшего пожилого человека и толкнул приятеля в бок.
- Да расслабься, постоит. - Ответил второй, не отрывая глаз от экрана мобильника.
Первый парень бросил короткий стыдливый взгляд на старика, но тут же опустил глаза в пол. Сергей Константинович и не думал, что ему уступят место, слишком редко это случалось, и чаще это делали женщины и молодые девушки. В таких случаях он усаживал их обратно и уходил в другой конец автобуса, чтобы не смущать. Он еще вполне способен простоять лишнее двадцать минут, не смотря на свой возраст. Так же он поступил и сейчас, протолкался к задней двери, оперся морщинистой щекой на вертикальный поручень и начал разглядывать фасады мелькавших за стеклом домов. Серость. Первая ассоциация, которая приходила на ум при взгляде на окружающий мир, не смотря на то, что снег лежал уже почти два месяца. Серость была везде: в витринах магазинов, в грязной каше под ногами, в беспросветном небе и самое главное в сердцах людей. Даже в сердце самого Сергея Константиновича она поселилась уже давно. Первые серые пятна зародились в его душе, когда родной сын просто перестал с ним общаться. Причем просто так, без видимой на то причины. С каждым годом он становился все дальше и дальше, пока однажды не бросил в трубку: "у меня своя жизнь, у вас своя и мне не нужны ваши советы и переживания!" Даже ранения на войне не приносили столько боли, как слова собственного сына. Он был у него один, больше бы просто не потянули. Да, у него не было сказочного детства, но Сергей Константинович всегда старался дать все что мог, хотя зарплата токаря не многое позволяла. Окончательно серость завладела мыслями пенсионера, когда от него ушла его любимая и верная жена, Вера Алексеевна не смогла справиться с раком желудка. Он похоронил ее восемь лет назад. И каждый день после того хмурого осеннего дня был лишь очередным отрезком времени, который отделял их от воссоединения. Во всяком случае, в это хотелось верить, даже не смотря на то, что в самого Бога, он не сильно верил.
- Городская поликлиника номер двадцать семь! - громко объявил бодрый женский голос из динамика.
Тяжело вздохнув, пенсионер, опираясь на трость, спустился по скользким ступеням на асфальт и шагнул в сторону тротуара. Резкий толчок в плечо заставил его, согнувшись, просеменить вперед. Подросток, чуть не сбивший старика, тут же бросился убегать, даже не заметив произошедшего. Следом за ним из дверей вылетел второй и опять чуть не налетел на Сергея Константиновича.
- Дедуля осторожнее! - бросил он, уворачиваясь от столкновения. - Эй, придурок, стой! Все равно в одну аудиторию идем! - И спина второго подростка скрылась за тем же углом, за который свернул первый.
Ветеран проводил парня взглядом и хмыкнул себе под нос. " Молодые, энергия через край! Пусть носятся, кричат, радуются жизни. Пусть. Лучше смотреть, когда они так бесятся, чем когда в окопах с трехлинейкой в руках и седыми висками. Седыми висками в восемнадцать лет."
Привычный маршрут от остановки до больницы, с заходом в продуктовый. За эти месяцы он изучил его досконально, и, наверное, смог пройти тут и с закрытыми глазами. Массивная дверь магазина неприятно скрипнула, и запах выхлопных газов сменился на букет из ароматов свежего хлеба и цитрусовых. У кассы уже стояла небольшая очередь: молодая девушка с пятилетним ребенком и две женщины среднего возраста. Сергей Константинович окинул людей взглядом и встретился с одной из покупательниц глазами.
- Вперед без очереди не пустим, и не просите! - Прижимаясь плотнее к впередистоящей, процедила сквозь зубы женщина. Её лицо отражало полную самоотверженность, словно она закрывала грудью амбразуру.
- Да я не спешу! - почти себе под нос сказал Сергей Константинович и скромно встал в конце очереди.
- Знаю, как вы не спешите! - расслышав слова старика, начала заводиться скандалистка. - Вы все с виду такие тихони, а только дай волю, тут же везде вперед лезете и житья не даете. Только и знаете, как своими удостоверениями инвалидов и ветеранов сверкать! Понапокупали и гордитесь теперь. А нам житья нет! Пашем с утра до ночи, налоги платим, а вы с них кормитесь! Отжили свое уже! Дайте и нам пожить!
- Женщина успокойтесь! Ваша очередь уже! - продавщица, наклонившись через прилавок, чуть прикрикнула на покупательницу.
Не поверив, что ее очередь уже подошла, скандалистка раскрыла рот для очередной гневной тирады, но, под косыми взглядами других покупателей, осеклась и молча пошла к кассе. Сергей Константинович лишь глубоко вздохнул и стал дожидаться своей очереди. Уже не впервой ему приходиться стыдиться своей старости. Уже не впервой он сталкивается с озлобленными на весь мир людьми, кто срывается на всех, чья доля им кажется легче. Серость. Опять все та же серость. Она находит разные лазейки в души людей: несбывшиеся мечты и ожидания, бедность, зависть. Собирается годами, гнездиться в самом сердце, накапливая свои мрачные массы. И когда пределы человечности уже не могут выдержать ее гнета, то серость вырывается наружу, разливаясь по миру злостью, оскорблениями и скандалами. Ничего с ней не сделаешь, как и с людьми, кто уже всецело принадлежит ей. А, ведь, казалось бы, прошло всего несколько десятков лет, всего ничего, по сравнению с многолетней историей, а все так резко изменилось. Да все говорят, что раньше и трава была зеленее, и деревья выше. Но вот этой беспросветной серости Сергей Константинович точно не помнил в своей молодости. А времена тогда были нечета нынешним, война - самое страшное, что может выпасть на жизнь человека. И даже хороня друзей десятками, умирая от голода и непосильного труда, люди все равно улыбались, пели и верили. Самое главное верили. В светлое будущее, в возвращение домой, в Победу, во что угодно, каждый по-разному, но верили. Были, конечно, и те, кто сдавался, но их было намного меньше. Намного меньше, чем сейчас, в мирное, казалось бы, время. Может, конечно, это сказывалась именно война, которая объединяла людей перед лицом общего врага, но ведь и после, когда поднимали страну из руин, тоже жизнь была другой, а за последние десять лет изменилась.
- Дедушка, вам чего? - молодая продавщица вернула в реальный мир Сергея Константиновича.
- Ой, извините, совсем задумался. Мне, пожалуйста, бутылочку Экстра-Ситро нашего и килограмм апельсинов.
-С вас сто семнадцать рублей. Социальная карта москвича или еще какие-нибудь скидки есть?
- Нет, доченька. Спасибо тебе большое. - Забрав с прилавка пакет с покупками и сдачу, он вышел из магазина.
На улице опять пошел снег. Белые хлопья старательно пытались скрыть грязь и слякоть на тротуарах, но как только касались их, тут же становились такого же грязно-коричневого цвета. Натянув шапку пониже, Сергей Константинович зашагал в сторону видневшегося вдали здания городской больницы.
Коридоры медицинского учреждения встретили привычным запахом медикаментов и толпой галдящих посетителей. Сдав вещи в гардероб, он поднялся на четвертый этаж по ступенькам, лифтам он не доверял. В отделении кардиохирургии как всегда царила тишина, только несколько человек преклонного возраста бродили по коридору. Лампы дневного света мерно гудели под потолком, придавая и без того бледной коже стариков белизны. Выцветшая табличка на дверях палаты с номером шесть. Внутри просторной комнаты восемь коек, из которых занято всего три, остальные сиротливо скалятся пружинами из-под затертых матрасов. Сашка как всегда стоит у окна. Хотя какой он уже Сашка, давно уже Александр Семенович. Услышав шаги за спиной, он медленно повернулся, и на его изрезанном глубокими морщинами лице промелькнула улыбка.
- Сергей! Привет! Рад тебя видеть! - Саша присел на край своей койки и пригласительно похлопал по матрасу рядом с собой.
- Привет! Вот гостинцев тебе тут принес, как всегда, лимонад твой любимый. - Сергей Константинович поставил пакет рядом с прикроватной тумбочкой и присел на койку рядом с другом. - Рассказывай, как ты?
- Да что рассказывать то? Все как обычно, давление скачет, аритмия никуда не делась. Вот все обещают операцию делать, только ждут улучшения. А чего ждать то? Мне не восемнадцать лет, вряд ли что изменится. Ты лучше рассказывай как ты? Что нового?
- Да все так же, Саш. Тоже ничего не изменилось. Что в стране твориться рассказывать не буду, тебе и так худо. А так все, как и прежде. Только сердце тоже недавно начало беспокоить. Никогда не болело, а тут на тебе, хотя на погоду может так реагирую, не знаю. Скоро к тебе подселюсь, вот по соседству лягу. Кстати, а как сосед твой? Не помню как его зовут. - Сергей кивком головы указал на ближайшую койку.
- Федор Иванович? Так все. Нет его больше. Вчера утром проснулись, а он уже белый весь. Ночью сердце остановилось. Все меньше нас, Серега. Все меньше. Скоро уже совсем не останется.
- Да, тут ты прав. - тяжело вздохнул Сергей. - С нашего танкового взвода только мы-то с тобой и остались. Всех ведь уже похоронили. Даже Ваську, который самый младший был.
- А помнишь, Серега на последнее девятое мая, нас всего десять человек было. И, знаешь что, не про всех же знают, что нет их уже. И стулья ставят по списку. И вот сидим же мы, как всегда поздравляют нас, а я все на пустые стулья смотрю. И, самое странное, внутри и тоска и радость. Вот, вроде умерли они, нет их больше, а в глубине души, так глубоко, что самому себе признаться страшно, радость за них. Радостно, что нет больше их в этом мире. Что не увидят они больше, что со страной их твориться. Что с людьми, за будущее которых мы кровь проливали, стало. Радостно, что не увидят они больше того унижения. Что сердца их больше не будут на куски разрываться при взгляде в телевизор. И так радостно, что аж хочется, что бы и твой стул быстрее пустым стал...
Оба ветерана замолчали и просто смотрели в пол. Сергей Константинович обдумывал слова друга, и понимал, что Александр сказал именно то, в чем он сам себе давно боялся признаться. Ведь действительно. Тем, кто ушел раньше, все же легче. Их не терзает горечь от того, во что превратилась родина, ради которой они воевали. Они не видят новое поколение, большинству из которого кроме хлеба и зрелищ ничего и не нужно. Не видят подростков, которые, под символикой так ненавистного Рейха, вскидывают правые руки в небо. Не видят государственных чиновников, которые вспоминают о ветеранах только по праздникам и выборам. " А ради чего я вообще сейчас живу? Сыну я не нужен, жены уже давно нет. Что меня здесь держит? Ничего, только страх перед неизвестностью, что будет после. А что будет? Хуже точно уже не будет. А чего тогда бояться? Может действительно, дать путь молодым. Только кому? У самого уже нет сил, пытаться что-то изменить, а другим никому это и не надо, только бы прожить да прокормиться еще один день.
- Прав ты Саша, не место нам уже здесь. Знаешь, как в стае, когда старики уходят умирать. Мы свое сделали, отвоевали. А теперь что, мы никому не нужны, да и жить то горестно. Среди этого капитализма, когда каждый за копейку другого продаст. Нет мечты общей, нет цели. Каждый сам по себе, а мы вот оказались на обочине жизни.
Они сидели еще долго, прерывая разговор долгими паузами на раздумья. Сергею Константиновичу ни как не хотелось уходить, дома его никто не ждал. И странное, неуютное чувство, что видит друга он в последний раз, не давало покоя. Единственное чего он сейчас боялся, это прийти в следующий раз и увидит пустую койку с голым матрасом. Разговор перетек в русло воспоминаний. В голове вставали образы давно умерших друзей, теплые летние дни, улыбки, время, когда все было по-другому. Только когда медсестра сказала, что время посещения уже давно закончилось, он начал собираться домой. Александр тяжело вздохнул, понимая, что сейчас опять останется один.
- Саша, пойду я, может, через несколько дней, еще заскочу. - Сергей поднялся, и начал неуверенно переминаться с ноги на ногу, словно ожидая разрешения уйти.
- Приходи, конечно, если не тяжело, мне после твоих визитов всегда легче становиться. Приноси шахматы в следующий раз, может партию другую сыграем. Хотя кто знает, буде он следующий раз или нет.
- Да брось ты, помирать уже собрался. Конечно, принесу. Может газет каких, или еще чего?
- Не, не надо. Устал я от новостей. Хоть в чем-то прелесть больниц есть, полная изоляция от внешнего мира, я даже телевизор тут не смотрю. Ну ладно, пока. Буду ждать тебя.
Сергей Константинович обнял друга на прощание и вышел из палаты.
На улице уже стемнело. Снег уже не просто шел, а валил огромными хлопьями. Под ногами приятно хрустело, и нос чуть покалывало от легкого мороза. Сергею было как-то необычно легко, словно тяжелое бремя упало с его плеч. Как будто серость покинула его, просто ушла. Впервые за последние годы он шел и улыбался самому себе. Он быстро дошел до остановки и зашел в прибывший автобус. Вечером людей было не так много, но он все равно предпочел постоять. Окна автобуса запотели и превращали окружающий мир в мириады разноцветных огоньков и сполохов. Он наблюдал за их замысловатым танцем и даже сначала не понял, что так резко кольнуло в груди. Второй укол. Дышать стало тяжелее, словно кто-то передавил горло невидимой рукой. Но Сергей Константинович не обращал на это внимание. Он просто стоял и смотрел за окно. Даже когда ноги подкосились, и он плавно опустился на пол, все так же продолжал смотреть за запотевшее стекло. К нему подошел кто-то из пассажиров, начал спрашивать, что с ним. Скоро автобус остановился и вот уже водитель суетиться рядом с ним. Все происходило словно в кино, которое он смотрел через толстый аквариум с мутной водой.
" Зачем они суетятся? Зачем так много шума? Просто пришло мое время. Вот дурак, боялся за Сашку, а оказывается это я. Я не смогу прийти. Жалко его. В шахматы так и не сыграли, да и посещать его некому будет. Интересно, кто ему теперь лимонад носить будет? Кто-то в скорую звонит, зачем? Бедные врачи, наверное, и так устали за день а тут еще и я. Да и перед пассажирами не удобно, автобус то стоит, а они, наверное, уже опаздывают.
Вот и все. Наконец-то. Наверное, так будет легче. В следующем году рядом с Сашкой еще один пустой стул будет. Интересно, сын хоть на похороны придет? Наверное, придет. Ведь все же любит, надеюсь. А умирать не так страшно, как, казалось бы, даже ничего не чувствую почти. За жизнь свою не стыдно, самое главное, достойно прожил. А остальное неважно."
Он лежал на грязном полу автобуса, водитель и пара пассажиров суетились над ним, пытаясь оказать первую помощь. Где-то по пробкам уже толкалась карета реанимации. Серые глаза ветерана смотрели в железный потолок, почти не моргая.
"Наконец-то. Может ее там встречу, ведь кто знает, что там, за гранью. Может новая жизнь, может забытье. Не знаю. Но сейчас как-то легко. Словно и не умираю вовсе. А тут нам действительно не место. Может хоть там будет..."