Стандартное утро. Открываю глаза - перед носом исключительно подушка, впрочем, как всегда. Ну нет, чтобы проснуться и сразу картину увидеть, что на потолке прилеплена: все девять Хранителей и Горлум (под корягой какой-то занычился). Сразу бы настроение поднялось, так нет же. Не везет...
С традиционным стоном: "Поднять - подняли, а разбудить забыли!" ползу по обычному маршруту: ванная (зубы и умытие морды лица), снова комната (уборка постели), кухня (чайник и кофе). Кофе хороший, крепкий, понемногу начинаю понимать, что вроде пора бы уже и проснуться.
О том, чтобы мучить гитару, нечего и думать: семейка пока спит, а свое авторитетное мнение о моем голосе и способностях к музыке мне уже давно высказали - в том смысле, что и мертвый подымется - только чтобы меня заткнуть. Ну и пожалуйста. Разве я виновата, что это злосчастное тело не умеет петь? (К тому же это еще с какой стороны посмотреть - Гэладан*, к примеру, не жалуется.) Бутерброды делать лень, хотя точно знаю, что есть захочется уже скоро. Лучше куплю что-нибудь по дороге. Или работодатели накормят - им-то что, они богатые, не убудет.
Золотая это все-таки жила - америкашки. Ничего не понимают в здешней жизни, вот и впаривай им что можешь и как можешь. Что там сегодня по плану? Закупка матрешек? Ага, дело известное: рысью через Измайлово, "вот, сэр, самые дешевые и лучшие. У меня с самим мастером договоренность! Скидки! Только для вас!" И верно - договоренность. Только не в ту сторону, да не в вашу пользу...
Эххх, повезло мне все-таки, что до того, как я вспомнила себя, я успела кое-какие полезные навыки приобрести. Сейчас бы не смогла научиться - противно. А работать можно, только надо помнить, что сейчас действовать должна Елена Шарицкая, гид-переводчик 18-ти лет от роду, со связями в сувенирном бизнесе и способностями - как там сейчас говорят? - к маркетингу, а проще - к зубозаговариванию.
Так, сейчас к зеркалу. Собираю волосы в длиннющий хвост - хоть что-то мне осталось с той жизни. Правда, цвет подкачал: были солнечно-золотые, слегка вьющиеся локоны (отсюда и имя - Солнышко), а тут каштановые. Да еще и не густые совсем, одно расстройство.
Ага, глаза лучше подмазать: вид нужен "соответствующий" гиду-переводчику, то есть повзрослей - и так я там самая молодая. Глаза тоже не того цвета, были-то серые! Гэладан мне рассказывал, что были они серые, как северное море, а иногда светлели и становились почти прозрачными. Он вообще очень красиво обо мне рассказывал; он помнит меня лучше всех, да и кому знать, как не ему? Ведь там он был моим двоюродным братом. Как я обрадовалась, когда он меня нашел! Я его вспомнила не сразу, но потом... Мы собираем наши воспоминания по кусочкам: то он, то я, - как мозаику складываем, и постепенно проступают контуры нашей истинной жизни. Совсем другой жизни, которой мы были лишены так страшно и так внезапно...
А еще там я умела петь и играть на лютне.
Запихиваю в рюкзак тунику и плащ, все темно-синее, а плащ с капюшоном оторочен золотой тесьмой. Хайратник - в карман, туда же отправляется пригоршня фенечек, потом надену, сейчас пока нельзя, а то мои подопечные америкашки как увидят, так и свалятся. Тоже мне, божьи одуванчики... Джинсы сойдут, водолазка тоже.
Ах да, сколько там времени? Надо звякнуть Гэладану, на вечер договориться, вроде уже не должен спать.
- Алло? А можно... Ой, Гэл, это ты? - голос Гэла, одновременно высокий и грудной, трудно спутать с чьим-то другим, - Уже не спишь?
- Привет, нет, конечно.
- Вечером идешь?
- Да куда денусь... Во сколько у тебя твоя пахота закончится?
- К пяти освобожусь, значит, через полчаса буду на месте. Встречаемся там же?
- Можно. Привезешь что-нибудь новенькое?
- Ага, - я тихо расцвела: Гэл - один из немногих, кто понимает мои стихи и любит их, а еще он подбирает к ним мелодии и поет их. Как странно получается: ведь тогда он не пел, а был просто охотником, правда, книги он любил всегда.
- Ну что, на том же месте, в то же время?
- Ага.
- Удачи тебе, маленькая.
- Анталинья лин,* Гэл.
Я положила трубку и поскакала на работу, довольная тем, что день так удачно начался.
Знакомый силуэт у мраморной колонны я заметила сразу: стройное невысокое существо в кожаной тунике и черных джинсах, на плечи небрежно наброшен черный плащ (заколот бронзовой фибулой - мой подарок!), меч пристегнут к поясу.
- Гэл, привет!
- Айя,* солнышко!
Он чуть наклонился, я чмокнула его в щеку.
- Дай-ка мне свой шмотник... Да ты что, кирпичи в нем таскаешь?
Я засмеялась:
- Нет, что ты! Только черепа врагов!
- Которых ты насмерть уложила своим пением, - кивнул он с серьезным видом, но сам не выдержал и заулыбался.
В устах любого другого эта фраза была бы жутко оскорбительной, но Гэладан мой брат и никогда надо мной не издевается, поэтому я ответила ему улыбкой, а чуть подумав, показала язык.
- Пошли, что ли?
Я кивнула и взяла его под руку, и мы двинулись к выходу из метро. Наших пока не было, мы сегодня пришли рановато, и на всей станции были одни такие нездешние. Ведь я тоже - по дороге забежав в МакДональдс и нырнув в тамошнее отделение для дам - успела и тунику надеть, и плащ набросить, и волосы распустить, и хайратник надеть. Кстати, о хайратниках...
- Брат, давай в сторонку отойдем. У меня для тебя кое-что есть.
Две недели я плела для Гэла бисерный хайратник - золотистый (всю Москву оббегала пока нашла!) с редкими алыми вкраплениями; очень идет к его черно-смоляным волосам и смуглой коже.
Он с восхищением принял мой подарок и после того, как я повязала ему хайратник, поцеловал мне руку.
Все таращились на нас. Девчонки явно завидовали: наверное, думали, что он мой парень, да и понятно, на нем же не написано, что он мой брат! Такой красивый: глаза миндалевидные, черные, точеный нос с легкой горбинкой, мягкий овал лица. Сам тонкий и гибкий, изящный, как молодой олень. Там он, конечно, был красивее, но и здесь очень даже ничего. Да и нам было интересно подыгрывать: мы шли под руку, а он нес мой рюкзак, и все такое. Он на самом деле хороший - не будь он мне братом, сама бы влюбилась, честное слово!
Стоим и треплемся в троллейбусе, обсуждаем будущую игрушку, думаем, кем бы поехать. Нам еще квэнты* писать, добывать откуда-то палатку - вот, может Итилион поможет, у него здоровая, а ехать ему вроде не с кем; да еще вопрос, смогу ли я, а то опять загрузят работой, деньги-то нужны: не в том я положении, чтобы от работы отказываться - мать пока молчит, что я нигде не учусь, но это пока, так как я деньги в семейный бюджет исправно таскаю, а большего ей и не надо...
- Ну когда я, наконец, смогу жить отдельно? - привычно ною я.
- Я вот найду работу...
- Тебе еще доучиваться надо!
- Да закончу же я это заведение когда-нибудь! Чтоб его через три палантира, роковую гору, багровое око и кольцо всевластья...
Складываюсь пополам от смеха: я вообще-то ругани не люблю, но Гэл ухитряется ругаться так, что на него невозможно сердиться.
- Да ладно тебе, Анарэлле...* - он и сам улыбается от уха до уха, - Ну правда достали. Но...
Старческая сухая лапка трогает его за плечо:
- Дочка, дай пройти, пожалуйста...
- Вы что, какая я вам дочка?! - Гэл вскидывается, как ужаленый, возмущенно оборачивается. - Я не девочка!
Старушка подслеповато (даром, что очки носит) щурится на него, оглядывает его закутанную в плащ фигуру, особо задерживается на нежном точеном лице, вздыхает:
- Прости, сынок, не разобрала. Ты вон стройный, и волосы длинные, прям как девочка, трудно не спутать... Постригся бы, что ли... - и двинулась дальше по салону, бормоча что-то о современной моде, современной молодежи и современных нравах.
Гэл смущенно провел рукой по волосам:
- И правда, может, обкарнаться? Достали уже...
- И не думай, - замахнулась на него я, - щас как стукну, и станешь фиолетовый в крапинку! Мне волос не дали, так вот ты за меня отдувайся. Я же при тебе, значит, оно вроде как и мое тоже...
Тут объявили нашу остановку, я прервала свой прочувствованный монолог о мировой несправедливости, и мы благополучно вытряхнулись на улицу.
Почти дома!
Сегодня мы действительно пришли рановато: из нашей с Гэлом компании вообще никого не было, да и по всему парку слонялись редкие одинокие наши, тоже невесть каким ветром занесенные сюда раньше времени. Тем не менее, Гэл ухитрился найти себе партнера по бою на мечах, и они стали тренироваться. Я немного на них полюбовалась и отошла в сторонку, достала блокнот и ручку: вдруг что вспомнится новенького, но не успела даже сосредоточиться.
Ко мне подошла кудрявая чернявенькая кнопка с усыпанной веснушками острой мордочкой. Колокольчики на шмотнике существа сообщали о ее приближении за несколько шагов как минимум, на каждой руке красовался добрый десяток фенечек, в волосах - бусины, перья и кожаные ленточки. Гэлли.* Не то, чтобы я хорошо ее знала, но по некоторым воспоминаниям мы с ней выяснили, что были там приблизительно в одно и то же время, хотя и не помнили друг друга. Она говорила, что была из лесных и трагически погибла где-то в конце второй эпохи. Несмотря на то, что была она из Зеленых эльфов, имя она носила темноэльфийское, не объясняя причин.
Поправляя камешек на лбу, Гэлли подошла поближе и сердито на меня уставилась, не говоря ни слова.
- Вообще-то привет, - сказала я немного растеряно.
- Это все ты виновата!
- Это в чем?
- В моей смерти!
Вот те раз. Я - то есть Анарэлле - никогда никого и пальцем не трогала, была тихой девушкой-менестрелем, ну немного целительницей, путешествовала, когда времена поспокойней были... Но чтобы раз - и виновата?
- Это как?
- Я вспомнила! - полушепотом проговорила Гэлли, а ее карие глаза уже наполнялись слезами. - Я на самом деле из Эльфов Тьмы, и мы с тобой случайно встретились, подружились, и ты обещала никому не говорить, а потом пришли ваши войны - и всех, и меня тоже... Так что ты меня - нас всех - предала!
- Погоди, Гэлли... - я совсем растерялась, - я же тебя не помню совсем! Это правда я была?
- Ну конечно ты, Анарэлле! Такая высокая, волосы золотые, длинные, ты еще в них носила серебряные украшения, а одевалась ты тогда в зеленое. При тебе еще была лютня...
Мне оставалось только глазами хлопать от изумленья. Чтобы я - и вдруг так! Конечно, Гэлли мне не лучшая подруга, но все же своя, да еще и эльфийка; я и сама готова была разреветься.
- Эй, Анарэлле, в чем дело?
- Гэл!
Каким то образом он ухитрился почувcтвовать, что со мной что-то не то, и оказался рядом. Я схватила его за рукав:
- Тут это...
Сбивчиво я рассказала ему, в чем дело. Гэлли то и дело встревала с дополнениями и объяснениями.
Гэл выслушал нас, не перебивая, потом сказал:
- Слушай, Гэлли, я правда не верю, что моя сестричка была способна на такую гадость. Нет, это не значит, что я тебе не верю - просто, может быть, это было совпадением. Анарэлле, конечно, бывает болтушкой, но не предательницей. Давай ты опишешь, как ты тогда выглядела, а сестренка попытается тебя вспомнить.
Гэлли кивнула, мрачно глядя на нас из-под длинной челки, и начала рассказ. Судя по ее словам, вырисовывался стандартный для темной эльфийки облик: стройная и тоненькая, как былинка, длинные пышные серебристые волосы, огромные ясные глаза цвета утреннего неба, темные брови, как крылья ласточки, звенящий голос, ну и одевалась, конечно, в черное с серебром.
Я попробовала "увидеть" ее, закрыв глаза и сосредоточившись. Лицо вырисовывалось смутно, и почему-то на фоне то ли трактира, то ли постоялого двора. На большее меня сейчас не хватало, о чем я и сообщила Гэлли и Гэлу.
Гэлли, видимо, решила временно сменить гнев на милость и снисходительно кивнула, а потом вдруг спросила:
- Ты говорила, у тебя там тогда любимый был? Расскажи про него - может, я его где-то видела, все-таки тоже путешествовала порядочно...
Гэл молча кивнул.
Я не стала ломаться, прислонилась к дереву и начала говорить:
- Альда - вздох весеннего ветра в ветвях деревьев, песня жаворонка, льющаяся с такого высокого и ясно-синего неба, что кажется, что поет само небо.
Нежные, но сильные объятия распахнутых крыльев, стремительный полет - так, что захватывает дыхание, и вздымаются крылья, расправляясь для полета, охватывая небо, охватывая, укутывая в ночно-звездный плащ сновидений; блаженство безопасности, закрытые глаза и вздрагивающие ресницы.
Закрытые глаза, горько подрагивающие влажные ресницы, боль и нежность.
Проскальзывающая за плечом тень, воспоминание, прикосновение к глубинам памяти.
Улыбка во сне - радость наяву. Ночные звезды, крупные и близкие, холодные и хрупкие, недостижимые - и желанные. Песнь ветра. Сердце, распахнутое, как крылья.
Первый слог - как вдох на краю обрыва, легкий шаг в пустоту с отчаянно-безумной надеждой, выдох от пугающего чувства неизвестности, горькая, обморочная чернота зрачков, раскинутые - с надеждой - доверчивые ладони, руки-крылья.
Второй слог - твердость железа, звенящий удар молота, медно-золотой взгляд сокола с летнего неба, удар сердца.
Они слушали, Гэладан тоже, хотя он-то это слышал не раз. Через несколько минут к нам подчалили два существа при мечах и в кольчугах (мой братец с завистью покосился на них - это не то, что его "ковыряло полуторное деревянное"; хорошую работу мастера сразу видно). В общем, послушали они немного, потом один смерял взглядом Гэла и меня, скривился и проговорил - негромко, но мы услышали:
- А, эти - Дивные...
Другой качнул головой:
- Это уже не Дивные - это дивнючие. Глючники фиговы. - сказал, как сплюнул.
- Глюколовы-глюконавты...
И отошли.
Брат успокаивающе положил руку мне на плечо:
- Да ладно, сестренка. Что они понимают...
Позже я предложила Гэлли пойти к метро вместе и поесть по дороге, причем я угощаю - чтобы показать, что я на нее не обижаюсь, и что если когда-то я и сделала ей гадость, сейчас вовсе не желаю ссориться.
Она мотнула головой:
- Не, мне уже сейчас бежать надо. Мать ругается. Говорит, ты хоть девять классов закончи, а потом что хочешь, то и делай.
- Н-да, - протянула я, - а потом начнется: "вот закончи училище или институт, или вот начни как следует зарабатывать"... Вечная песня.
- А ты как же? - с внезапным интересом спросила она.
- А я работаю, деньгу таскаю, вроде пока предки не вячат. Типа пристроилась я в жизни.
- А мне не дают жить спокойно, заездили совсем. Нафиг мне эта школа сдалась? Может, я скоро вообще по трассе уйду, меня тут Гилрам звал.
- С ним может и можно, он не первый год ходит. Только если пойдешь, записную книжку дома не забывай, а то твои как ее достанут и вперед - всех по алфавиту обзванивать. "А вы не знаете, где..." - как там тебя по цивилу?
- Наташка.
- Ну вот, "...не знаете ли, где наша Наташенька?" Плавали, знаем. Все телефоны оборвут.
Вскоре Гэлли убежала, а мы с Гэладаном пошли к только что заявившимся нашим.
Гэл вызвался меня проводить (а заодно и подольше потрепаться по дороге), и мы поехали вместе. Уже на подходе к моему подъезду, когда мы шли под ручку и весело ржали над какой-то чепуховой песенкой с украинским акцентом, меня окликнули:
- Люська! Ты?
- Ну, я, - недовольно пробурчала я, оборачиваясь. Надо ж было на мать наткнуться! Она помахала мне с той стороны улицы, перешла дорогу:
- С кем это ты? А, здравствуй, Наденька, не узнать тебя!
- Здрасстье, Екатерина Пална, - елейным голосом произнес Гэл, вид, впрочем, у него был кислый.
- Давно тебя не видела, такая красивая девочка стала. Учишься?
- Конечно.
- Долго еще?
- Да не, года четыре...
- Ну, молодец, Надюша, я вот своей говорю, чтоб училась, да не слушает, - мама говорила так, словно меня рядом и не было, - да ладно, Люся, не дуйся, для твоей же пользы говорю. Вы, девочки, чай пить зайдете?
- Нет, мне домой пора. - быстро отказался Гэл. - Ждут меня.
- Ну ладно, но ты заходи как-нибудь, - и пошла, взлохматив мне на прощанье волосы.
Я заглянула Гэлу в лицо - он опустил ресницы и не смотрел на меня, обиженный до глубины души.
- Да ладно тебе, Гэл, - я погладила его по плечу, - что они понимают...
---------------------------------------------
* Данная фраза - љ Мистардэн, а сорминкор - общее название мистийских космических поездов.
* Гэладан - Человек Звезд (Синдарин)
* Анталинья лин - множество благодарностей (Квэнья)
* Айя - возглас радости, также приветствие (Квэнья)