ИЗ ЖУРНАЛА

"GHOST STORIES", февраль, 1931

СОДЕРЖАНИЕ

Эйвис Фурман. ЗАКЛИНАНИЕ

Дуглас М. Долд. УЗНИК СТРАХА

Гарольд С. Корбин. ДВЕНАДЦАТЫЙ

Артур Т. Джоллифф. ТАМ, ГДЕ НИКТО НЕ СМОГ БЫ ВЫЖИТЬ

У. Гарольд Уилсон. КЛЮЧ К РАЗГАДКЕ - ГОЛУБАЯ БУСИНКА

Гораций Лиф. ЧАСЫ С ЖИВЫМ ЦИФЕРБЛАТОМ

ГОЛОСА ДУХОВ НА ПЛАСТИНКАХ ДЛЯ ФОНОГРАФА

Г. Х. Тейлор. КОГДА ЛИНКОЛЬН УВИДЕЛ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ ПРИЗРАК

Дж. Пол Сатер. ВОЛК В ТЕМНОТЕ

Тео Аннеман. СЕКРЕТЫ ЛЖЕМЕДИУМОВ И ИХ ЧУДЕСА

Граф Калиостро. РАССКАЗЫ О ДУХАХ

ЗАКЛИНАНИЕ

Эйвис Фурман

Конечно же, ни одно заклинание не может влиять на жизнь и смерть! Несколько слов, произнесенных таинственным тоном, не могут привести человека, находящегося далеко, к смерти! Даже сейчас, когда это ужасное происшествие позади, я не могу, не могу в это поверить!

И все же я здесь, жертва заклинания, одна в мрачных горах, ожидающая конца. Полагаю, это справедливо. Ибо если в этих латинских словах действительно есть сила, то я воровка и убийца!

Но это не может быть правдой! Снова и снова я повторяю эти слова: это не может, не может быть правдой! И все же, даже произнося их, я снова готовлю "заклинание" - с молитвой надежды на устах. Именно ради него я совершаю этот страшный обряд - ради его счастья. Узнает ли он когда-нибудь?

Все началось с моей поездки в Европу - одного из тех круизов, которые так нравятся студентам и преподавателям. Я только что закончила курс обучения в обычной школе, и с последними несколькими долларами, оставленными мне по завещанию отцом, я воспользовалась этой находкой, прежде чем начать преподавать в школе.

И именно в этом круизе я встретила двух людей, сыгравших важную роль в моей дальнейшей жизни, - Лилиан Самнер и Моррисона Кинга.

Лилиан была симпатичной, жизнерадостной девушкой. Я познакомилась с ней в первый же час пребывания в море, и к концу дня мы уже были компаньонками по путешествию. Лилиан мне нравилась, но она была такой болтуньей, что я часто уставала от нее и ускользала, чтобы побыть одной. Именно это желание побыть на несколько часов свободной от нее (и мистера Кинга) позже привело к тем ужасным событиям, о которых я рассказываю.

Мистер Кинг тоже был довольно приятным человеком. Это был чрезвычайно богатый старик, страдавший подагрой, который отправился в путешествие ради своего здоровья. Самодостаточный человек, которого успех сделал немного бесчувственным. Он достиг того возраста, когда вдовец склонен испытывать сентиментальное чувство к любой хорошенькой девушке, которая случайно оказывается рядом. На протяжении всего нашего путешествия - в Гибралтар, Алжир, Геную - он ходил за мной по пятам, часть времени занимаясь со мной безобидным флиртом, а остальное время рассказывая о своем успехе в бизнесе и большом городе на Среднем Западе, который он помог построить.

И вот, чтобы побыть несколько часов наедине с ним и Лилиан, я ускользнула с корабля, как только он причалил к Неаполю... И, видит Бог, я должна была найти там что угодно, только не покой!

Было прекрасное солнечное утро, я побродила по городу, посетила музей, заглянула в Сан-Карло, хотя оперы там не было, поднялась на Позиллипо, где пообедала, любуясь очаровательным, сверкающим городом внизу. Затем, снова вернувшись в центр города, я начала прогуливаться по нижним кварталам.

Услышав впереди громкие голоса, когда шла по одной из узких извилистых улочек, я ускорила шаг, пока не добралась до конца еще более узкого переулка. И там, примерно в десяти футах от меня, стояла старая-престарая женщина, прижавшись к стене и одной тонкой рукой прикрывая голову шалью. Другая рука была поднята, чтобы прикрыть лицо. Потому что вокруг нее стояла группа маленьких мальчиков, насмехавшихся над ней и забрасывавших ее камнями.

- Старая ведьма! - кричали они.

На мгновение я застыла от негодования. Прохожие постарше не делали ничего, чтобы помочь ей. На самом деле, большинство из них смеялись, а некоторые даже подбадривали ее мучителей. Наконец, огромный неуклюжий мужчина, проходя мимо, бросил ей в лицо пригоршню камешков.

С криком ярости я бросилась вперед. Рядом со мной был мальчик, который держал розгу и бил ею по юбкам женщины. Выхватив ее у него из рук, я отвел ее назад и хлестнула огромного мужчину. Затем развернулась и принялась немилосердно хлестать мальчишек направо и налево.

- Бездельники! - кричала я. - Как вы смеете!

Они бросились врассыпную с криками боли. Прохожие останавливались и с удивлением смотрели на меня.

- Американа! - шептали они друг другу, как будто это все объясняло.

Я повернулась к пожилой женщине. Она тоже смотрела на меня большими удивленными глазами; полагаю, ей и в голову не приходило, что кто-то может прийти ей на помощь, тем более представитель ее пола. Она начала быстро благодарить меня по-неаполитански, но я с улыбкой покачала головой. Я немного понимала по-итальянски, но не могла уловить эту быструю речь. Ее следующие слова несколько удивили меня.

- Вы говорите по-латыни? - Сам вопрос был задан на этом языке.

Я ответила утвердительно, поскольку надеялась выучить его по возвращении в Америку. Женщина начала благодарить меня так, словно латынь была ее родным языком.

- Пойдемте! - закончила она, беря меня за руку. - Вы будете вознаграждены за свою доброту!

Я возразила, что мне не нужна награда, что мир был бы поистине беден, если бы все ожидали платы за каждое маленькое доброе дело. Но она не желала меня слушать и продолжала дергать за пальцы своей тонкой дрожащей рукой. И вот, в конце концов, вместо того чтобы ранить ее чувства, я позволил ей вести меня за собой.

Мы прошли по узкому, грязному переулку, свернули в другой, еще более узкий и грязный. И наконец остановились перед низкой дверью в подвал. Женщина распахнула ее, отступила в сторону и жестом королевы, приглашающей в свой дворец, пригласила меня войти. Я вошла и на ощупь спустилась по трем темным ступенькам.

Старуха вошла за мной, закрыв дверь, и, таким образом, помещение погрузилось в полную темноту. Вскоре, однако, она зажгла свечу, и слабые мерцающие лучи немного осветили комнату.

В одном углу лежала куча тряпья, вероятно, постель бедной женщины. В центре стоял стол, а стульями служили несколько ящиков. В огромном камине тлели угли, отчего в комнате было невыносимо жарко.

- Вы думаете, я мало чем могу отблагодарить вас за вашу доброту? - спросила она с сухим смешком. - Я вознагражу вас чем-то большим, чем имущество, - продолжала она тихим голосом. - Я дам вам средства, с помощью которых вы сами сможете вознаграждать добрых за их доброту, а злых наказывать за их порочность!

Я в изумлении уставилась на нее, сидя на перевернутом ящике. Что имела в виду старая карга? Она подошла к камину, достала большой глиняный горшок и поставила его на середину стола. Затем заковыляла в угол и через мгновение вернулась с охапкой различных трав и порошков. Все это она тщательно отмерила и бросила в горшок.

- Вы запишете названия этих трав и правильное количество, которое нужно добавить, - сказала она мне, продолжая. - Когда вы будете уходить, я дам вам что-нибудь на память. - Я, обрадованная тем, что казалось безобидным, но волнующим маленьким приключением, достала из сумочки карандаш и бумагу и, скрывая улыбку, торжественно записала ее указания.

Я не буду приводить здесь этих указаний. Все это кажется абсурдным, безумным; и даже после серии поразительных, ужасных событий, через которые я прошла с того дня и по сей день, я ни на секунду не могу поверить, чтобы эта смесь могла принести в мир такие ужасные бедствия.

Перемешав травы и порошки, женщина взяла уголек из очага и бросила его в горшок. Раздалось шипение, затем последовала яркая вспышка. Затем из горшка медленно поднялся густой дым, завиваясь голубыми спиралями, наполняя комнату тошнотворным ароматом.

Постепенно комната растворилась в густом тумане. Тусклые стены, освещенные свечами, исчезли; красное пламя в камине становилось все слабее и слабее, пока, наконец, не погасла последняя искра. Дым окутал худое, изможденное лицо женщины, склонившейся над горшком; последнее, что я увидела, были две дрожащие руки, протянутые над горшком, и два блестящих глаза, которые не отрывались от моих. Внезапно они исчезли, и только слабый, туманный свет показывал, где горела свеча. На мгновение воцарилась впечатляющая тишина.

- Есть кто-то, кто причинил вам вред? - Ее голос был низким и хриплым, я с трудом узнала его. - Есть кто-то, кого вы хотели бы убрать с дороги?

Почему она выразилась именно так? Конечно, в мире не было никого, кому я желала бы смерти; но, несомненно, имелся кое-кто, кого я желала бы "убрать с дороги", - мое путешествие стало бы намного приятнее, если бы я больше не видела мистера Кинга! С улыбкой, потому что это казалось мне захватывающей игрой, я кивнула.

- Да, я бы с удовольствием убрала с дороги мистера Моррисона Кинга. И, - добавила я со смехом, - он мог бы оставить мне свои деньги перед уходом!

Снова воцарилась тишина. Дым, более густой, чем когда-либо, клубами поднимался вверх, заполняя комнату. По какой-то причине мне стало немного не по себе. Затем из наполненной дымом темноты донеслось тихое пение.

Если я отказалась разглашать содержимое горшка, мне тем более не хочется повторять эти ужасные слова. Я не могу поверить, что простые слова способны сложиться в заклинание во благо или во зло. Но я пришла к выводу, что настоящая сила заключалась в непроизвольной вере, которая была у меня в тот момент. Латынь лучше, чем любой другой язык, подходит для резкой, немногословной речи; и такими резкими, такими ужасными были эти слова, доносившиеся до меня из темноты, что я невольно содрогнулась. И, как уже сказала, в тот момент я не могла не поверить в их силу. Разве эта вера, моя и старухи, не могла быть достаточно сильной, чтобы привести к поразительной трагедии, которая последовала за этим, а также к ужасам и горестям, которые с тех пор преследовали меня по жизни?

Или, вопреки здравому смыслу, может существовать настоящий дьявольский поток через жизнь, готовый сменить свое направление по команде какого-нибудь грязного заклинания?

Голос умолк, формальные слова закончились. Затем она хрипло прошептала:

- Повторяйте это за мной: "И пусть он умрет, и пусть он завещает мне все свое имущество, движимое имущество и деньги".

У меня перехватило дыхание. Затем, где-то внутри меня, голос сказал мне не быть глупой. Все это было игрой, говорил он, и, чтобы доставить удовольствие старой женщине, я должна закончить ее и затем уйти. И вот, слегка охрипшим голосом, я повторила эти зловещие слова:

- И пусть он умрет, и пусть он завещает мне все свое имущество, движимое имущество и деньги.

Уильям Самнер встретила меня, когда я в сумерках пробиралась к лодке. Сначала она была немного недовольна тем, что я ускользнула от нее, чтобы посмотреть город в одиночестве. Но не успела я закончить удивительную историю о моей встрече с "ведьмой", как она от удивления забыла о своем гневе.

- О, не могу в это поверить! - воскликнула она, когда, поднимаясь по трапу, я закончила свой рассказ о страшном проклятии, наложенном на старика, чье постоянное преследование меня служило предметом всеобщего веселья. - Это лучшая история, какую я слышала за последние годы!

В этот момент из темноты веранды показалась фигура.

- А вот и мисс Френч! - воскликнула Лилиан. - Подождите, мы ей расскажем!

Но у Лилиан не было возможности пересказать эту замечательную историю. Мисс Френч сама была переполнена новостями.

- Вы слышали? - спросила она, когда мы подошли к ней.

- Что? - спросили мы обе одновременно.

- О мистере Кинге!

Мое сердце подпрыгнуло.

- А что с ним? - спросила я.

- Ну, - объяснила она, - сегодня днем он упал с парадной лестницы и сломал шею! После этого не прошло и часа, как он умер!

Я была ошеломлена. В наступившей тишине я почувствовала, как Лилиан медленно повернулась и посмотрела на меня. В этот момент к нам подошел высокий мужчина.

- Мисс Фурман? - Это был капитан корабля. - Я искал вас, - сказал он. - Не будете ли вы так любезны пройти со мной?

Не говоря ни слова, я машинально последовала за ним по палубе в большую каюту. Когда мы вошли внутрь, я разглядела четверых или пятерых мужчин, которые стояли и тихо разговаривали, а на кровати лежала фигура человека, полностью накрытого простыней. Мужчины обернулись, когда мы вошли.

- Мистер Бернхард, - сказал капитан тихим голосом, - это мисс Фурман.

Добродушный пожилой мужчина подошел ко мне и поклонился.

- Здравствуйте, мисс Фурман, - сказал он. - Я попросил капитана привести вас сюда просто для того, чтобы объяснить, что, к счастью, я находился на борту во время несчастного случая с мистером Кингом и мог быть рядом с ним до самой его смерти.

Я уставилась на него, не понимая.

- К счастью? - повторила я.

- Да, мисс Фурман. Я юрист фирмы "Бранчард, Холт и Бранчард" и, следовательно, мог проследить за составлением завещания мистера Кинга. Видите ли, мисс Фурман, - заключил он, - мистер Кинг завещал вам все, что у него было - все свое имущество, движимое имущество и деньги, как он выразился.

Еще мгновение я пристально смотрела на него. Затем, медленно, перед глазами у меня потемнело, и голова закружилась.

Капитан подхватил меня, когда я падала.

По возвращении в Америку я переехала в особняк Кинг-Хаус. Это был настоящий дворец, расположенный высоко на красивом холме, откуда открывался вид на большой и растущий город на Среднем Западе, в строительстве которого бедный мистер Кинг оказал такую большую помощь. Я жила в доме, который, возможно, с удовольствием приобрел бы любой миллионер, и все же я жила в предельной простоте. Я чувствовала себя незваным гостем, живущим на чужие деньги.

Сразу же по прибытии в Америку я начала поиски наследника или наследниц покойного. Я обнаружила, что один из сыновей существует или, по крайней мере, когда-то существовал. Много лет назад мистер Кинг развелся со своей женой, и их сын шести или семи лет уехал с ней жить на Восток. С тех пор о них обоих ничего не было слышно, и все мои попытки найти их оказывались бесполезны. Но я все равно продолжала поиски.

Это были мои самые большие траты. Помимо денег, потраченных таким образом, я платила только старому сторожу и его жене.

Конечно, не потребовалось много времени, чтобы новость о том, как я получила собственность, распространилась по городу, хотя история была искажена. Полагаю, общее мнение заключалось в том, что мы с мистером Кингом были помолвлены на момент его смерти. И я не разубеждала их; я не хотела, чтобы мерзкая история о "ведьме" стала известна широкой публике, хотя снова и снова повторяла себе, что в этом заклинании не могло быть никакой силы, что все это было просто ужасным совпадением. Я также ничего не сказала о своих попытках найти истинных наследников; я была уверена, никто не поверит, что я хочу отказаться от этой замечательной собственности, и до тех пор, пока не настанет день, когда смогу доказать свою готовность, я решила держать все это в секрете.

Тем временем я в некоторой степени включилась в общественную жизнь города, посещая обеды, танцы и другие увеселения. Результатом стала веселая и довольно счастливая жизнь; и как бы мне ни нравились большинство молодых людей, я ни к кому из них не относилась серьезно - пока не встретила Боба Каули.

Никогда не забуду ту первую встречу - встречу, которая принесла мне столько неизъяснимого счастья и столько невероятного ужаса. Мне позвонила миссис Ширли и пригласила меня на ужин в тот вечер, чтобы познакомить с ним.

- Он говорит, что на днях увидел вас на улице, - сказала она мне, - и был так впечатлен, что едва мог дождаться встречи с вами.

- Впечатлен мной или состоянием, которым я, как предполагается, обладаю? - спросила я со смехом. Но миссис Ширли была серьезна.

- Я думаю, что он хороший парень, мисс Фурман, - ответила она. - Конечно, я мало что о нем знаю. Но он кажется честным, воспитанным молодым человеком. И он, безусловно, красив!

Да, он был красив - по крайней мере, на мой вкус. Когда в тот вечер он сидел напротив меня за столом, высокий, стройный, с правильными чертами лица и широкой, веселой улыбкой, я почувствовала, что меня тянет к нему так, как никогда прежде не тянуло ни к одному мужчине.

Он, со своей стороны, казался увлеченным мной. На протяжении всего ужина он обращался к остальным только тогда, когда этого требовала абсолютная вежливость; в остальное время он обращал свои замечания - и свои взгляды - на меня. После ужина он сразу же отвел меня в уголок, и не успел вечер закончиться, как мы стали близкими друзьями. На следующий день после обеда, по моему приглашению, он пришел ко мне на чай.

Так начались дни такого счастья, какого я никогда раньше не знала. День за днем он заходил. И мы разговаривали; о чем, я так и не смогла впоследствии сказать. Я знаю только, что каждое его слово приводило меня в трепет. И каждый раз, когда я ловила взгляд его ясных голубых глаз, меня охватывала волна теплого восторга. Потому что я была влюблена.

Я говорила себе, что он тоже влюблен. Только одна вещь заставляла меня сомневаться в этом, даже иногда вызывала у меня легкое беспокойство - его глаза!

Какими бы ясными и честными они ни были, время от времени я ловила их на себе в любопытной, спекулятивной манере. И как только я ловила его взгляд, он сразу же начинал ухаживать за мной с еще большим пылом, чем когда-либо; но, несмотря на это, воспоминание об этом взгляде еще долго будет вызывать у меня беспокойство.

Что это значило? Несомненно, он был честен в своем внимании ко мне! Ни один мужчина с таким открытым лицом не стал бы проявлять внимание к девушке только из-за денег, которые, по его предположению, у нее были! Ведь я никогда не признавалась ему, что на самом деле богата, а он никогда не задавал мне вопросов.

Так прошло лето, наступила осень; а затем наступил тот первый вечер дурных воспоминаний... когда мертвое прошлое восстало, чтобы насмехаться надо мной в моем теперешнем счастье.

Помню, что в тот день было ветрено, и, тепло укутавшись, мы с Бобом отправились на долгую прогулку по холмам, а бодрящий ветер обдувал наши щеки и заставлял сухие листья танцевать и кружиться вокруг нас. Потом мы вернулись домой и пили горячий чай в старой библиотеке перед пылающим камином.

Боб остался на ужин, а после этого мы сидели и пили кофе в библиотеке перед камином. Ветер неистовствовал по дому, хлопая ставнями и дребезжа стеклами. Рука Боба скользнула по моей, и мы молча сидели бок о бок, глядя на горящие поленья. Помню, как мне было уютно. Помню, я подумала, что никогда прежде не была так счастлива, что такое счастье, как это, слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

Было ли это интуицией? Могла ли я тогда в глубине души осознавать, что нахожусь на грани невероятного ужаса?

Прислушиваясь к шуму ветра, я отставила чашку и с улыбкой посмотрела на Боба.

- В такую ночь, как эта, злые духи, должно быть, бродят повсюду, - пробормотала я.

Боб быстро поднял взгляд.

- Ты говоришь это так, словно веришь в них, - рассмеялся он. - Ты когда-нибудь верила в такие вещи, в привидения, духов или чары?

Я вздрогнула. Мой возлюбленный произнес отвратительное слово из моего прошлого.

- Нет, нет! - поспешно воскликнула я. - Я... я не могла поверить в такую чушь!

Он с любопытством смотрел на меня.

- И все же, - медленно произнес он, - сама твоя горячность в отрицании звучит немного фальшиво. У тебя когда-нибудь был опыт... скажем, с чарами?

Я снова хотела ответить "нет", но потом заколебалась. Несмотря на то, что я снова и снова убеждала себя, - смерть мистера Кинга была всего лишь удивительным совпадением, тревожное воспоминание о "проклятии" старухи всегда преследовало меня, даже в счастливые моменты, проведенные с Бобом. И вот теперь, внезапно, у меня возникло непреодолимое желание довериться кому-нибудь - ему!

- Да, - ответила я, - был.

Он восхищенно хлопнул себя по колену.

- Отлично! - воскликнул он. - Тогда давай попробуем! Какой вечер может быть более подходящим для этого, чем сегодняшний?

Но я резко обернулась, схватив его за колено.

- Нет! нет! - У меня перехватило дыхание.

Он повернулся ко мне, глядя на меня широко раскрытыми, удивленными глазами.

- Эйвис! - воскликнул он. - Неужели ты действительно веришь в эту чушь? Ну же, - добавил он, когда я пристыженно опустила глаза, - если у тебя действительно есть какие-то глупые представления о таких вещах, сейчас самое время доказать себе, как ты ошибаешься!

Я снова заколебалась. Возможно, он был прав; возможно, если бы я попробовала "заклинание" еще раз и поняла, насколько оно бессильно, я бы навсегда избавилась от навязчивого беспокойства!

Внезапно я вскочила и, не говоря ни слова, направилась в свою комнату, где на дне чемодана лежали травы и порошки, с тех пор, как я покинул Неаполь. Через несколько мгновений я уже была в библиотеке и раскладывала их на пустом столе.

На каминной полке стояла медная миска. Я поставила ее на стол. Затем, погасив свет, пока только мерцающие отблески огня не заиграли на стенах, я подняла глаза на Боба, который сел напротив и наблюдал за мной с молчаливым интересом.

- Ты должен загадать желание, - сказала я, и почему-то мой голос прозвучал хрипло. - Ты должен загадать желание относительно кого-то, пожелать, чтобы с ним случилось хорошее или плохое.

Мгновение он молчал. Затем медленно заговорил.

- Я бы хотел, чтобы одна женщина заболела, - сказал он, - чтобы она долго страдала, а потом умерла.

Я в ужасе подняла руку, протестуя.

- Нет! Нет! - воскликнула я. - Ты не можешь этого желать!

Но Боб только посмотрел на меня со своей странной широкой улыбкой.

- Я сказал это только для того, чтобы напугать тебя, - ответил он. - Если бы я загадал какое-нибудь маленькое желание, ты бы, не колеблясь, исполнила его. Но подобное желание - это проверка того, насколько ты на самом деле веришь в эту чепуху. И, конечно, девушка, которую я... я люблю... - Он посмотрел на меня очень серьезно. - Конечно, она не может поверить в такую чушь!

И я, в очередной раз устыдившись того, что у него, возможно, есть причины презирать меня, зажгла спичку и бросила ее в миску.

- Ты сосредоточишься на этой женщине до конца, - сказала я ему тихим голосом.

После первой вспышки дым медленно поднялся вверх, как это было в том притоне в Неаполе. Он поднимался толстыми спиралями темно-синего цвета, которые покрывали потолок и постепенно скрывали стены. Он опускался густеющей дымкой между мной и моим возлюбленным; и пока я держала ладони вытянутыми над чашей, я видела его голубые глаза, пристально наблюдающие за мной; пока, наконец, они не исчезли, и только отблеск камина пронизывал густой туман. Затем, понизив голос, я начала ужасное латинское песнопение.

Пение закончилось. На мгновение воцарилась напряженная тишина. Я не могла ни слышать, ни видеть человека, сидевшего напротив меня. Затем, прочистив горло, я заговорила.

- Повторяй за мной эти слова, - сказал я. - "Пусть она заболеет, пусть ее болезнь затянется надолго... а потом умрет..."

Секундная пауза. Затем из темноты донеслось: "Пусть она заболеет, пусть у нее будет затяжная болезнь... а потом умрет..." В ту ночь, когда Боб ушел домой, я медленно поднялась по лестнице в свою комнату. С течением времени меня все больше и больше мучили угрызения совести. А что, если по какой-то ужасной случайности заклинание сработает? Я бросилась на кровать.

"Но оно не могло сработать, не могло! - прошептала я себе под нос. - Это безумие - верить в это! Конечно, мне бы и в голову не пришло попробовать его, если бы был хоть малейший шанс, что это может навредить какому-нибудь невинному, ничего не подозревающему человеку!"

И затем, когда я лежала и смотрела в потолок, глубоко внутри меня заговорил другой голос.

- Ты настолько убеждена в его безвредности, - сказал этот голос, - что готова испытать его на себе?

- Да, - громко воскликнула я в ответ, - тысячу раз да!

- А ты бы, - продолжал этот неумолимый голос, - согласилась принести в доказательство величайшую жертву - свою жизнь?

Я встала.

- Величайшая жертва, - сказала я своей совести, - это не моя жизнь. Я готова принести еще большую жертву, чтобы доказать, что это заклинание не может иметь силы!

И, подойдя к двери, я вышла в холл и спустилась по большой лестнице на этаж ниже.

Огонь в камине библиотеки все еще тускло горел. Включив свет, я подошла к столу, на котором все еще стояла медная миска с травами и порошками.

Последнюю я разделила на две равные части. Одну половину я положила в миску, оставив достаточно для еще одного "заклинания". Затем, выключив свет, чиркнула спичкой и бросила ее внутрь.

Все произошло как раньше. Я подождала, пока не растворилась в густой дымке. Затем громко, так, что мой низкий голос эхом отдавался в тишине большой комнаты, я повторил страшную формулу "заклинания".

Когда затихли мои последние слова, я на мгновение замерла, собираясь с духом. А затем медленно, но отчетливо произнесла следующие слова: "И если это заклинание имеет хоть какую-то силу, пусть он научится любить девушку, которую проклял, всем сердцем, душой и телом!"

А потом я уронила голову на руки и зарыдала так, словно мое сердце вот-вот разорвется.

Но дни шли, а ничего не происходило. Я забыла о своих страхах. На самом деле Боб, вместо того чтобы проявлять меньше привязанности ко мне, как я полагала, если бы мое последнее "заклинание" сработало, стал более пылким, чем прежде. Исчез тот любопытный взгляд, который я иногда ловила в его глазах, теперь в них была только привязанность ко мне.

Мы никогда не упоминали друг другу о ночи колдовства. Что касается меня, я хотела выбросить это из головы, и мне казалось, что он в равной степени стыдился своей маленькой глупой роли в этом деле.

Я была довольна его любовью. Довольна? Это слово едва ли передает то глубокое счастье, которое я испытывала в ту великолепную осень. Иногда, оставаясь одна, я чувствовала себя такой счастливой, что едва могла это выносить и плакала от чистой радости.

Наконец-то настал день, которого, признаюсь, я ждала с нетерпением с тех пор, как впервые встретила мужчину, которого полюбила. Я помню, что, несмотря на позднее время года, было довольно тепло, и мы, как обычно, сидели рядышком на террасе. Я была укутана, чтобы защититься от легкого кашля, беспокоившего меня в последнее время, - кашля, который, казалось, беспокоил Боба гораздо больше, чем следовало.

- Ты уверена, что с тобой все в порядке? - спрашивал он меня снова и снова. - Эйвис, ты уверена, что тебе не стоит сходить к врачу?

Я, польщенная его заботой, хотя и немного удивленная тем, что мой легкий кашель так его беспокоит, отвечала, что ничего особенного.

Мы сидели на террасе, молча глядя вниз, на город. Внезапно я почувствовала, как его пальцы сомкнулись на моей руке, почувствовала, как он осторожно приподнял ее, пока не коснулся губами тыльной стороны ладони. Вдруг он отбросил мою руку от себя и вскочил на ноги. Я посмотрела на него снизу вверх, обиженная и удивленная.

- В чем дело, Боб? - спросила я, когда он отвернулся от меня. - Я... я что-то натворила?

Он резко обернулся. Его глаза сверкали.

- Да, - воскликнул он, - ты что-то натворила! Ты заставила меня полюбить тебя больше всего на свете - и на небесах, я думаю, тоже! Ты заставила меня осознать, что я - самая разменная карта на земле! Я люблю тебя! - Он произнес это почти угрожающе. - Ты понимаешь? Я люблю тебя, люблю тебя... И... - Он опустил голову; его последние слова прозвучали тихо и тяжело. - И я не имею права говорить тебе об этом.

Мое сердце учащенно билось. Я думала, что поняла. Я нежно взяла его за руку.

- Ты думаешь, что не имеешь права, - тихо сказала я, - потому что я богата... - Он вырвал свою руку из моей и резко отвернулся. - И, возможно, потому, что у тебя не так много денег? В этом все дело, Боб?

Я подождала, но он не ответил и не обернулся, и тогда я продолжила.

- Тогда пусть это тебя не беспокоит, - сказала я. - Послушай, Боб. - Я встала и положила руку ему на плечо. - Я не богата. Несмотря на внешность, я, вероятно, намного беднее тебя. Все это огромное состояние, которое старик завещал мне в минуту безумия перед смертью, я храню в ожидании, когда найду законного наследника или наследницу. Практически все деньги, которые я трачу из этого состояния, идут на поиски наследников по всему миру. Как ты смотришь на это, Боб? - И я закончила: - Тебе не следует бояться...

Я замолчала. Боб повернулся и слушал, широко раскрыв глаза от удивления, почти ужаса, как мне показалось.

- Ты отказываешься от этого? - прошептал он. - Ты не считаешь эту собственность своей?

Настала моя очередь удивляться.

- Нет, Боб, - серьезно сказала я, - это не моя собственность. А это... это что-то меняет?

Теперь в его глазах было безумное выражение. Казалось, он не понимал, о чем я говорю. У меня упало сердце. Конечно же, я не ошиблась в мужчине, которого любила! Конечно же, эти ясные глаза не могли принадлежать охотнику за приданым! Внезапно он рассмеялся диким, душераздирающим смехом.

- Что-то меняет? - повторил он мои слова, как человек, охваченный отчаянием. - Что-то меняет?

И тогда я поняла, что мои опасения не были напрасны. Что-то - что-то очень ужасное - беспокоило его, но не тот факт, что у меня практически не было ни гроша. Я потянулась к его руке.

- Я жду, Боб, - сказала я очень тихо.

Он повернулся ко мне, словно не понимая.

- Я жду, - повторила я, а затем, поскольку он молчал, тихо спросила: - Боб, ты женишься на мне?

С этими словами он упал на колени и, прижав обе мои ладони к своим щекам так, что им почти стало больно, разразился самыми ужасными рыданиями без слез, которые я когда-либо слышала.

Мы планировали пожениться через две недели. Это тихое, абсолютно тайное мероприятие, должно было состояться в маленькой церкви за городом. Затем мы собирались отправиться на Юг в свадебное путешествие. Я помню, как Боб принес в дом географические карты, и мы сидели, увлеченные, как дети, и рассматривали их. Мы отправлялись в Новый Орлеан, а затем на пароходе в многочисленные маленькие романтические порты Карибского моря. О, это были бы чудесные два месяца, и мы прожили бы их снова, ночь за ночью!

После того вечера на террасе мы ни разу не упоминали о нашем разговоре. Я знала, что в свое время Боб расскажет мне, что его беспокоит, поскольку что-то его беспокоило; в течение нескольких дней после этого с его лица не исчезало выражение боли и беспокойства, особенно когда он смотрел на меня. Снова и снова он расспрашивал меня о моем здоровье. Однако по мере того, как шли дни, а я продолжала его успокаивать, напряженный вид начал исчезать.

Но, хотя я и успокаивала его, с каждым днем у меня оставалось все меньше и меньше причин для этого. Потому что мой кашель, поначалу слегка раздражавший, становился все более мучительным. Каждую ночь я лежала без сна (после первой недели нашей помолвки мне почти не удавалось поспать) и кашляла до тех пор, пока не становилась слишком слаба, чтобы даже сидеть. Однако перед Бобом я скрывала это, как могла, постоянно принимая лекарства от кашля и скрывая осунувшееся выражение лица, становившееся все более заметным из-за использования различных косметических средств. А потом наступило утро накануне нашей свадьбы, и, проснувшись от приступа кашля, я посмотрела на свой носовой платок - и все поняла.

Помню, после завтрака я позвонила Бобу. Он должен был прийти и провести у нас весь день - нам нужно было о многом поговорить, о наших планах, которые мы собирались осуществить завтра! Придумав какой-то предлог, я отложила его визит до чая. Затем я оделась, села в машину и поехала в город к врачу.

В тот момент, когда он увидел меня, его глаза наполнились удивлением. Осмотр не занял много времени, и когда он закончил, то посмотрел на меня с внезапным гневом.

- Почему вы не пришли ко мне несколько месяцев назад, мисс Фурман? - спросил он. - Почему вы откладывали это до сих пор?

- Несколько месяцев назад? - повторила я, уставившись на него. - Но первые признаки кашля появились у меня всего две или три недели назад!

Настала его очередь недоверчиво уставиться на меня. Затем он медленно кивнул.

- Известно, что болезнь прогрессирует быстро, - неохотно согласился он, - но очень, очень редко.

- Значит... это что-то... очень серьезное?

Он некоторое время наблюдал за мной, прежде чем ответить.

- Мисс Фурман, - сказал он наконец, - вы способны вынести правду?

Я попыталась улыбнуться.

- Думаю, да, - ответила я.

Но он не ответил на мою улыбку.

- У вас туберкулез в... - Он замялся.

- Да?

- ...в завершающей стадии.

С минуту мы смотрели друг другу в глаза. Я облизнула губы.

- Я рада... узнать это... сегодня, - наконец тихо произнесла я.

- Сегодня? - Он был озадачен.

Я снова попыталась улыбнуться.

- Завтра я должна была выйти замуж, - объяснила я.

Доктор опустил глаза. Когда он наконец поднял их, то не произнес ни слова. Сказать было нечего. Он просто протянул мне руку.

Я пожала ее, поклонилась и вышла.

А потом, вернувшись домой, я села и стала ждать самого трудного момента - прихода Боба, когда я должна буду ему все рассказать. Шли часы, часы такой агонии, какой я никогда не испытывала... Наконец я услышала его легкие шаги на крыльце. Через мгновение он был уже внутри и, бросив шляпу на стул, направился ко мне.

- Ну, милая девочка, - воскликнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня, - как поживает мисс Фурман сегодня днем? Обрати внимание, - добавил он со смехом, - с какой осторожностью я произношу "мисс Фурман", потому что через двадцать четыре часа это имя будет потеряно для тебя навсегда! - И он снова рассмеялся своим веселым мальчишеским смехом. Как же тяжело мне было!

Но я знала, что должна сказать сейчас, иначе, возможно, мне не хватит смелости.

- Боюсь, ты ошибаешься, Боб, - сказал я ему. - Боюсь, я пробуду мисс Фурман дольше, чем двадцать четыре часа, хотя, возможно, не намного дольше.

Он уставился на меня, не понимая.

- Ты хочешь сказать, что откладываешь свадьбу? - воскликнул он.

- Я не собираюсь откладывать это в долгий ящик, Боб. Я... я... - После этих слов мне пришлось отвести взгляд. - Я никогда не выйду замуж ни за тебя, ни за кого-либо другого.

- Никогда не выйдешь за меня замуж? - выдохнул он.

Я поднял глаза, выдавив из себя слабую улыбку.

- Видишь ли, Боб, - сказал я, - у меня туберкулез в последней стадии.

На его лице появилось выражение ужаса, которое почти напугало меня, и он опустился на колени, уткнувшись лицом в другой край дивана, на котором я сидела.

- Боже, помилуй меня! - хрипло прошептал он. - О, Боже, помилуй меня!

Думаю, я улыбнулась, хотя и довольно печально, услышав это. Как это похоже на человека, подумала я, думать только о своем несчастье.

- Возможно, - мягко упрекнула я его, - ты мог бы попросить Бога смилостивиться и надо мной.

Он поднял на меня непонимающий взгляд. Затем внезапно разразился резким смехом.

- Сжалиться над тобой? - повторил он. - Почему я должен просить смилостивиться над святой, когда я такой мерзкий, такой... такой... - Его голос сорвался. - Нет такого слова, которое было бы достаточно ужасным, - сказал он.

Удивленная, я положила руку ему на голову.

- Но что ты сделал, Боб? - спросила я.

Он быстро поднял глаза.

- Что я сделал? - воскликнул он. - Это я навлек на тебя все это! Да, это так! - настаивал он, когда я начала отрицать это. - Помнишь ту ночь, когда я попросил тебя проклясть одну женщину? - И когда я кивнула: - Что ж, - выдохнул он, и в его глазах, когда он посмотрел на меня, был ужас, - той женщиной была ты.

Я в ужасе отшатнулась, и он рассмеялся еще резче, чем когда-либо.

- Правильно! - воскликнул он. - Ненавидь меня! Презирай меня! О Боже, если бы ты только убила меня!

- Но почему, Боб? - спросила я, когда смогла говорить. - Почему ты хотел, чтобы я умерла такой ужасной смертью?

- Потому что я ненавидел тебя! Потому что я поклялся сделать это! Неужели ты не понимаешь? Меня зовут не Боб Каули, а Боб Кинг! Неужели ты не понимаешь? Неужели ты не понимаешь? Я сын Моррисона Кинга, человека, который оставил тебе эту собственность!

И затем, после долгого молчания, наполненного ужасом, он начал объяснять тихим голосом. Он случайно встретил Лилиан Самнер, единственного человека, который знал секрет "заклинания", и она рассказала ему об этом. После чего он поклялся отомстить и пришел сюда с целью встретиться со мной и осуществить задуманное.

- Здравый смысл подсказывал мне, что "заклинание" бессильно, - сказал он, - но я решил попробовать. Как-нибудь заставить вас применить его против себя. Если "заклинание" не способно причинить тебе вред, значит, ты не причинила его моему отцу. Но если, с другой стороны, это каким-то образом сработало против него, то это сработало бы и против тебя, и он был бы отомщен.

- И, - сказал я слабым голосом, - он отомщен.

Но глаза Боба вспыхнули.

- Нет, нет! - закричал он. - Вовсе нет! Разве ты сама не сказала мне, что надеялась найти законного владельца этой собственности? Тогда я увидел твою истинную сущность, Эйвис, и готов был покончить с собой, чтобы снять это проклятие!

Он на мгновение закрыл лицо руками, а затем медленно поднял умоляющие глаза.

- Эйвис, - прошептал он, - я знаю, что не имею права просить у тебя прощения, а тем более забыть... Но... но ты позволишь мне жениться на тебе? Ты позволишь мне пойти с тобой, куда бы ты ни пошла; жить с тобой и... и умереть с тобой, если тебе суждено умереть?

Я улыбнулась, немного задумчиво.

- После всей ненависти, которую ты испытывал ко мне? - спросила я.

- Нет, нет! - настаивал он. - Я никогда по-настоящему не ненавидел тебя с тех пор, как увидел! Я по-настоящему полюбил тебя в тот первый день, хотя боролся с этим и притворялся самому себе, что это не так. Я... я думал, что ненавижу тебя до той самой ночи, когда ты наложила это проклятие; а потом, вернувшись домой, я вдруг понял, что ошибался, я вдруг понял, что люблю тебя всем сердцем, душой и телом!

Внезапно меня пронзила ужасная боль. Я вскочила, истерически смеясь.

- Ты думаешь, что твоя ненависть - это зло! - воскликнула я, глядя на него, когда он стоял на коленях. - Но я скажу тебе кое-что гораздо, гораздо более злое, чем твоя ненависть, - твоя любовь!

Он отшатнулся, как будто я его ударила.

- Нет, - прошептал он, - только не это! Не говори так!

Но я все еще смеялась, смеялась до тех пор, пока слезы не покатились по моим щекам.

- Всем своим сердцем, душой и телом! - повторила я. - Это были мои слова. Именно эти слова я произнесла в ту ночь после твоего ухода, Боб, когда, мучимая угрызениями совести, я снова применила "заклинание". Если первое "заклинание" сработает, ты научишься любить женщину, которую проклял, всем своим сердцем, душой и телом! - Я остановилась и посмотрела на него сверху вниз. - Теперь ты понимаешь, почему твоя любовь ко мне еще более мерзкая, чем твоя ненависть?

Мгновение он не двигался. Человек, которого ударил ножом тот, кого он любит, должен выглядеть именно так. Он медленно поднялся на ноги.

Он потащился через комнату, взял шляпу. На пороге он обернулся.

Я никогда не забуду трагических глаз, устремленных на меня. Он знал, что видит меня в последний раз в этой жизни. Но он ничего не сказал. Он повернулся и вышел за дверь, навсегда скрывшись из виду.

Я услышала, как его шаги спустились по внешней лестнице и затихли вдали. Я прислушалась, напрягая слух в ожидании последнего звука, стоя на коленях там же, где стоял он, и прижавшись щекой к спинке дивана, которая все еще хранила тепло его щеки...

Здесь, в своей маленькой келье в горах, я жду конца. Мне говорят, что ждать осталось недолго, и я рада этому. Ибо мое сердце устало, когда я сижу у окна, час за часом, день за днем, глядя на горы на востоке, гадая, что он сейчас делает... спрашивая себя, думает ли он, возможно, обо мне?

И еще я спрашиваю себя, какую ужасную силу я вызвала, чтобы разрушить две жизни, помимо моей собственной?

Кто может сказать? Возможно, когда-нибудь ответ будет найден; но задолго до этого - на самом деле, очень, очень скоро - я обрету покой.

А пока, прежде чем этот час настанет, мне нужно выполнить еще один долг, и тогда я буду готова. Я достала из своего сундука порошки и травы - все, что осталось от зловещего подарка старухи, - насыпала их в маленький горшочек, чиркнула спичкой и бросила ее внутрь.

Он шипит и вспыхивает, затем медленно поднимается дым. Мои руки немного дрожат, когда я держу их ладонями вниз, а глаза устремлены к маленькому окну, выходящему на восток, которое темнеет в сумерках.

Вскоре дым скроет это, скроет весь мир от моего взгляда; и теперь я произношу тихим, ясным голосом эти ужасные слова. Это последний раз, когда они будут произнесены, если только старая итальянка еще жива.

На этом латинские слова заканчиваются. А теперь начинается просьба. Я замечаю, что мой голос немного дрожит; но я рада, по-настоящему рада, что обращаюсь с этой мольбой к чему-то, что наблюдает за мной в темноте моей задымленной пустой комнаты.

- Пусть он найдет другую, которую сможет полюбить, и которая будет любить его... и пусть он забудет меня... и будет счастлив вечно, во веки веков...

Читателю: а вы бы закончили эту историю по-другому? Как? Была ли Эйвис слишком самоотверженной и могла ли она использовать заклинание для собственного счастья и справедливости? Что вы думаете? Присылайте нам ваши соображения по этому поводу.

УЗНИК СТРАХА

Дуглас М. Долд

ЕГО ИСТОРИЯ

Это было до смешного просто. Потрясающие истины обычно открываются после того, как их полностью осознаешь.

Когда я парил над своим телом, мой разум переполняла радость свершения. Успех, превзошедший мои самые смелые мечты, увенчал мои настойчивые эксперименты. Одна только мысль о потрясающих возможностях, о революционном характере моего открытия заставляла меня трепетать от приятного ощущения сверхчеловеческой силы. Разве я, Генри Корнер, не стал сверхчеловеком? Разве я не стал невидимой сущностью, заключающей в себе то, что люди называют духом?

Там, подо мной, в доказательство этого, лежала моя оболочка. Какой же она была бледной и неподвижной! Люди назвали бы ее мертвой. И все же я знал, что она просто брошена, и что я собираюсь вскоре вернуться туда, чтобы использовать ее как свою базу. Потому что у меня не было желания навсегда расставаться со своей теплой и доброй человеческой жизнью. Я был помолвлен и очень влюблен.

Пребывая в нерешительности в комнате со своим телом, я думал о том, какие тривиальные вещи определяют катастрофические и революционные перемены. Если бы не случайное сочетание двух распространенных синтетических соединений, всем известных, вместе с открытием истинной функции клеток Пуркинье, а также необычного использования переменного тока, мое чудо никогда не стало бы возможным.

Кто бы вообще предположил такую гипотезу? Что определяющим фактором должен быть мозжечок, а не головной мозг! Семь месяцев назад даже я, холодный, бесстрастный патологоанатом, посмеялся бы над этим не меньше, чем кто-либо другой. И все же сегодня случайная серия исследований, связанных с аминокислотами, дала мне первый ключ к разгадке; за этим последовали другие исследования, и вот результат.

Теперь я знал! Пока я висел в своем тихом кабинете, над оболочкой, я постепенно стал успокаиваться и занялся составлением таблиц и записей о своих ощущениях.

Во-первых, я чувствовал себя как обычно относительно того, что касается размера и формы. Но что касается моей ориентации и положения в пространстве, то среда, в которой я оказался, больше походила на жидкость очень тонкой консистенции, чем на воздух. В этой среде я плавал почти так же, как золотые рыбки в аквариуме, которых я когда-то видел.

Возникло легкое ощущение озноба. До моих ушей донесся непрерывный, потрескивающий, жужжащий звук, который в то время я не понимал. Из всех чувств это изменение, казалось, больше всего затронуло мое зрение, поскольку я обнаружил, что, когда смотрю на объект, я вижу очертания его поверхности точно так же, как это сделал бы любой смертный; но, если продолжал смотреть, мой взгляд проникал в объект совершенно необычным образом.

Например, глядя на свое собственное тело, я видел худощавого мужчину среднего роста, которого многие знали, и отметил в себе сходство с Эдгаром Алланом По, о котором мне часто говорили. Затем, не отрывая взгляда, я, к своему изумлению, увидел сначала свои глаза сквозь веки, зубы за губами, затем мозг, мышцы и кровеносные сосуды и, наконец, пол под диваном, на котором лежало мое тело.

Опустившись на стол, я попытался писать, но обнаружил, что у меня нет на это сил. Через мгновение я поднял глаза, увидел фотографию Эмили и подумал, как бы она гордилась мной, потому что я могу управлять двумя мирами.

Идея исследования поразила меня и оказалась увлекательной. Я подошел к двери, но обнаружил, что не могу ее открыть. Это меня разозлило. Но потом я понял, что окна открыты, и мне не составило труда выплыть через одно из них из кабинета.

Мало кто знает, что такое экзальтация исследователя, и, видит Бог, я был исследователем - в другом измерении.

Поначалу, когда я стоял на подоконнике своей лаборатории и кабинета на втором этаже, я испытывал как довольно глупый страх упасть, так и еще более глупый страх быть замеченным людьми на улице перед моим домом. Однако через секунду я понял, что стал невидимым и никакие физические опасности не могут меня коснуться. После этого осознание себя вскоре уступило место любопытству и изумлению.

Ибо, стоя на краю узкого подоконника, я смотрел на Броуд-стрит и видел картины столь восхитительно прекрасные, что никакие слова, имеющиеся в моем распоряжении, не могут описать их по достоинству.

Дальше по этой улице, смешиваясь с тусклыми цветами и обыденными видами, которые я видел всю свою жизнь, виднелись яркие оттенки, которые моя сетчатка воспринимала с трудом. Были звуки, которые я, казалось, не только слышал, но и видел, потому что, когда я закрывал глаза и прислушивался, то видел картины, а когда затыкал уши и смотрел, я слышал звуки. Затем, вспомнив, что невидим для человечества, я спрыгнул со своего подоконника в эфир.

Для моих новых ощущений наружный воздух был не той однородной, прозрачной субстанцией, к которой я привык, но состоял из мириадов неосязаемых нитевидных волокон, сквозь которые я, казалось, плыл, не нарушая их целостности.

Вдоль всех этих нитей и между ними, потрескивая и жужжа ровными ритмичными волнами, которые было приятно слышать, текли непрерывные потоки маленьких сверкающих искр. И осознание этого наполняло меня сильным волнением.

Я должен плыть, увидеть больше, пойти дальше!

Я с нетерпением двинулся прочь, но один раз, движимый любопытством, оглянулся на свой дом.

Именно в этот момент я узнал о новейшем и самом впечатляющем явлении, свидетелем которого когда-либо был. Ибо, присмотревшись, увидел, что по всему дому собрались такие же невидимые существа, как и я, только, в отличие от меня, появившиеся фигуры были духами настоящих умерших!

Я не стал поворачиваться к ним спиной, как было вначале, поскольку едва успел заметить их, как обнаружил, что со всех сторон от меня внезапно появились другие призрачные фигуры. На мгновение меня охватило странное чувство, - не совсем страх, - а затем я, казалось, понял, - то, чему я стал свидетелем, было просто нормальным, логичным в данных обстоятельствах.

Только после того, как я попытался заговорить с ближайшими духами и обнаружил, что они не желают иметь со мной ничего общего, первое ощущение естественности исчезло, и я начал беспокоиться.

Они не захотели со мной разговаривать! Какое-то чувство, близкое к земному страху и превосходящее его, на мгновение охватило меня. Я остановился и задумался над тем, что мне следует делать.

В результате принятого мной решения я навязался одному старому патриарху, в котором узнал преподобного доктора Филдинга, скончавшегося два года назад. Я тихо заговорил с ним и выразил радость по поводу того, что встретил его снова, в новой жизни. Но не успели эти слова сорваться с моих губ, как доктор Филдинг повернулся ко мне с яростью узнавания, так непохожей на его прежнюю ласковую манеру обращения со мной, и коротко указал мне на мой дом. Вот и все. Это было его предупреждение и угроза.

Как бы мне хотелось, чтобы я прислушался к его обязующему жесту, пока еще было время!

Получив отпор и приказ вернуться, на секунду я был почти готов подчиниться, и должен был бы сделать это, если бы не вернулось то огромное возбуждение и любопытство, которые охватили меня в первый момент моего пребывания в мире духов. Я знал, что вокруг меня и моего дома собирается все больше других духов. Я знал, что они сердиты на меня. И снова ощутил предчувствие беды.

Но любопытство захлестнуло меня, и я стал беспомощен перед его напором. Я отвернулся от толпящихся духов, насколько мог, и поплыл прочь, свободный, чтобы исследовать мир!

Какое-то время мне позволили спокойно продолжать путь, и вскоре, когда я проплывал мимо бронзовой статуи генерала Ли на городской площади, почти все мысли о врагах вылетели у меня из головы из-за нового случившегося чуда. Мое первое впечатление от статуи было обычным. Затем, когда я сосредоточился на объекте, то увидел, что металл представляет собой движущуюся массу, что все это пульсирует энергией и жизнью; и понял, что я первый человек, ставший свидетелем молекулярного и атомарного движения.

Я поплыл дальше. Время шло, и одно чудо открывалось мне за другим. За те несколько коротких часов, что мне было позволено исследовать окрестности, я увидел неисчислимые чудеса. Но этого было недостаточно, чтобы отплатить мне за последовавшие страдания!

Вскоре мое знание земных условий подсказало мне, что приближаются сумерки, и я понял, что должен вернуться домой, пока меня не хватились, а мое тело не обнаружила моя тетя, миссис Холдернесс, которая вела у меня хозяйство. Итак, я приготовился плыть обратно. И тогда начал понимать.

Первое, что я почувствовал, - возвращение будет нелегким. Казалось, какая-то сила действует против меня. Я перебрался через реку Джеймс, и расстояние от того места, где я оказался, до моего дома составляло, по моим подсчетам, около шести миль. Шесть миль! И не успел я повернуться, собираясь преодолеть это расстояние, как понял, что сила действует против меня.

Внезапно сгустилась тьма, повсюду притаилось зло. Я больше не видел красивых оттенков. И не испытывал сверхчеловеческих ощущений. Я был маленьким, и мне грозила опасность. А затем ночь наполнилась злыми, мерцающими лицами, освещенными флуоресцентным светом.

Я отчаянно сражался с этой силой. Это было похоже на то, как если бы я плыл против сильного течения, окруженный неведомыми опасностями.

Я все еще мог видеть город. Но страна добрых духов исчезла. Я был в стране зла, где мне собирались причинить вред; и внезапно, в отчаянной тревоге, я понял почему.

Как анархист нарушает законы порядка наций, так и я нарушил законы земли. Я проигнорировал кодекс, согласно которому человек должен подчиняться человеческим интересам до тех пор, пока он навсегда не расстанется с землей! Такие успехи, как мои, привнесли бы хаос в земную жизнь. Кто был бы удовлетворен ограниченными возможностями своего тела, если бы по желанию мог обрести неограниченные возможности следующего плана существования?

Слишком поздно я осознал, почему добрый старый доктор Филдинг приказал мне вернуться в мой дом и материальную форму. Слишком поздно я понял, почему нежить из темного царства, в которое я попал, была настроена против меня; она была рядом со мной; ее число постоянно возрастало.

Не знаю, сколько времени у меня ушло на то, чтобы вернуться в город, сражаясь со всеми отрядами нежити, стоявшими у меня на пути, борясь с собственным растущим ужасом. Судя по меркам ограниченного времени, этот ужасный переход, должно быть, занял несколько часов. Потому что я был совершенно измотан, когда, наконец, снова поплыл по Броуд-стрит и вскоре увидел Стонтона, ночного редактора "Лидера", возвращавшегося домой. Каким-то образом мне удалось зайти так далеко, что я на мгновение взглянул в знакомое лицо Стонтона, и почувствовал облегчение.

Но это облегчение было кратковременным.

Моим первым естественным движением было вцепиться в Стонтона, позвать, умоляя его помочь мне. Именно тогда, когда он не обратил на это внимания, исчезла последняя надежда, и я в полной мере осознал всю отвратительность своего положения.

Теперь злобных существ было много. Они глумились и ухмылялись во весь рот. И я, добравшись до своего дома в паническом ужасе, какого не может испытывать ни один человек, обнаружил, что окно закрыто, хотя я почему-то знал, что так и будет.

Я был не в силах войти.

Что я мог сделать? Как я мог войти? Я бродил вокруг дома, обезумев, бесцельно. Но ни одна дверь, ни одно окно не были открыты, и у меня не было власти над материей. К моему ужасу добавилось то, что я увидел, - мое тело найдено, что меня положили, как будто для погребения. И тогда я понял, что, если я не войду и не обрету свое физическое тело, я навсегда останусь среди этих злобных, ухмыляющихся существ, окружавших меня со всех сторон.

О, какой же это был ужас! Я не был ни человеком, ни духом. Я был единственным нарушителем законов Вселенной. И если ситуация, в которой, казалось, не было никаких шансов на изменение, не изменится, я был обречен на проклятие. О, если бы я только мог вернуться в свое чудесное человеческое тело, в мое пульсирующее, доброе тело, через которое мог бы чувствовать прикосновения живых рук и снова слышать теплый, нежный голос девушки, которую любил!

Те, кто отказывался со мной разговаривать, могли бы научить меня проходить сквозь стекло, дерево или камень. Но они разозлились на мой прежний отказ прислушаться к их предупреждению и не стали этого делать. Хотя все, что я хотел узнать, - это как снова принять свой собственный облик.

В отчаянии я забарабанил в закрытые окна своего кабинета, потому что там была моя тетя, миссис Холдернесс, горько плакавшая над моим телом, все еще лежащим в открытом гробу. Но мои кулаки не издавали ни звука; мое неистовство не отражалось в ее затуманенных глазах.

Затем в комнату вбежала Эмили, растерянная, обезумевшая от беспокойства. Она бросилась к гробу. Она поцеловала бесчувственное тело. Она все звала и звала меня своим нежным голосом.

О, я ей отвечал! Я молился, чтобы она своим духом почувствовала мой мучительный зов. Но и эта попытка не принесла мне никакой надежды.

Был один ослепительный момент, когда Эмили все-таки подбежала к окну, и я был более чем наполовину уверен, что она... Но она так и не добралась до плотно закрытого стекла. Теперь с ней был ее отец. Он схватил ее, призывая оставаться в здравом уме. Он подумал, что она сошла с ума!

Она боролась, она сопротивлялась. Затем, эмоционально истощенная, упала в обморок, и все было кончено. Они унесли ее - мою прекрасную девочку.

Преследующие меня упыри что-то бормотали и насмехались надо мной, и я знал, что они рады, а я ползаю по земле в жалком страхе.

Я лежал на своей собственной лужайке и знал, что моя собственная собака Рекс прошла прямо сквозь меня. Казалось, только он один почувствовал, что не все в порядке. Шерсть у него на загривке встала дыбом, и он с воем побежал в свою конуру возле амбара, в то время как нечистые твари у меня за плечами, склонившись надо мной, верещали от злобной радости.

Я чувствовал, что соскальзываю из одного мира в другой. Способность слышать человеческие звуки ослабла, в то время как способность узнавать и понимать эти зловещие формы возросла.

Единственный свет, который я мог видеть, исходил от лиц этих Ужасных Существ в виде флюоресцирующего света. Как долго длился этот этап, я не знаю. Я знаю, чернота была настолько ощутимой, что я мог дотронуться до нее. Тогда я ничего не знал...

Снова наступил день, но для меня было темно; солнце взошло, но я не чувствовал его тепла. Эмили увезли в сумасшедший дом. Я встал. Я был в состоянии двигаться. Теперь я был в доме. Но слишком поздно. Я увидел себя в своем гробу с тяжелой крышкой.

Я слышал, как доктор Маршалл говорил моей тете, что причина, по которой они собирались похоронить меня так быстро, заключалась в моей бедной Эмили. А мне нужно было лишь на мгновение приблизиться к моей оболочке из плоти, чтобы я смог в нее вселиться! Но крышка гроба была плотно закрыта, и я не удостоился даже этого мимолетного мгновения. Мое тело оставили разлагаться взаперти, в то время как для меня это было непрерывное блуждание в темноте, населенной только злобными упырями. В той комнате, наедине с самим собой, я метался в ужасных припадках, в беспомощной мольбе и гневе. Но с какой целью? Я не знал.

Пришло время похорон. Я слышал, как они говорили, что я был очень многообещающим молодым врачом. Я даже прочитал свой собственный хвалебный некролог.

Они вынесли мое тело из дома, отвезли его на катафалке на кладбище и похоронили. Несмотря на мои отчаянные попытки выбить лопаты из рук тех, кто забрасывал гроб землей, они похоронили мое тело.

Затем кортеж уехал, а я опустился на свою свежую могилу в беспомощной муке отчаяния.

Мне оставалось только одно. Люди на похоронах говорили, что Эмили находится в санатории "Сосны" под присмотром моего друга доктора Маршалла; и я решил отправиться туда, - туда, где на окраине города стояли здания. Хотя чувствовал, что Эмили никогда не сможет мне помочь, я мог, по крайней мере, пойти и находиться рядом с ней до тех пор, пока бормотание нежити, моих спутников, не лишит меня человеческой памяти.

Демоны все плотнее и плотнее окружали меня, пока я с трудом поднимался с могилы. Пока я наполовину ползал, наполовину плыл, они насмехались надо мной, пока я не закричал на них, мучительно гадая, может ли дух тоже сойти с ума. Я жаждал потери сознания, как измученный лихорадкой человек жаждет воды; и все это время я знал, что потеря сознания никогда не наступит.

Но даже это не было величайшей глубиной страданий, которые мне предстояло испытать из-за моего нарушения вечного, вселенского закона.

В санатории, беспомощно стоя перед забранным железной решеткой окном, я обнаружил, что Эмили была привязана и бредила. Для меня это был конец.

- О, Эмили, если только ты не поможешь, моя девочка, Эмили...

Но что толку взывать к ней? Даже если к ней вернутся чувства, как она сможет услышать мой беззвучный, отчаянный зов? Как сможет?..

ЕЕ ИСТОРИЯ

"Генри мертв!" Я, Эмили Трюдо, ошеломленно повторяла это про себя. Но это было слишком жестоко, чтобы быть правдой, слишком мучительно, слишком невероятно, слишком ужасно.

О, я знала, что все, кого я знала и любила, умрут. Но не раньше, чем состарятся. Тогда я тоже состарюсь, и, возможно, мы все уйдем вместе.

А потом, в тот день, когда его тетя внезапно позвала меня в дом, я стояла рядом с телом Генри - холодным, ужасным существом, а вовсе не Генри.

Его тетя - хорошая прихожанка. Она обняла меня своими милыми ручками и, всхлипывая, сказала, что его душа на Небесах, где все прекрасно.

Но мне это не помогло. Какое мне было до этого дело? Какое право имел Генри находиться так далеко, там, где все так прекрасно? Я хотела, чтобы он был на родной земле, мог обнять меня теплыми руками, как делала это она. Генри...

О, как она могла говорить со мной о Небесах? Я ненавидела Небеса.

Затем появился мой отец, который только что услышал об этом. Он взял меня из рук миссис Холдернесс и удержал в своих. Он сказал почти сурово:

- Прояви мужество, Эмили! Генри больше нет. Но для него больше нет боли и горя. Будь храброй и здравомыслящей!

Мой отец очень интеллектуален, умеет держать себя в руках, очень мудр. Но я не интеллектуал, и не мудрая. О, как мог мой отец говорить мне о смерти? Какое мне было дело до того, что Генри избавился от боли? Если бы только он был со мной, у него, возможно, болели бы зубы и была бы невралгия, он был бы сердитым, как все на свете. О, если бы только голос Генри мог снова бранить меня, как иногда он бранил меня за то, что я медлительна и не понимаю его странных научных фраз! Почему меня когда-то волновало, как сильно он ругал меня в те прекрасные дни, когда не было разговоров о Небесах или смерти, а был просто Генри, приносивший мне конфеты и читавший мне то, что я не могла понять, но любила, потому что его голос вызывал у меня маленькие радостные ощущения!

Я оттолкнула отца и миссис Холдернесс в сторону. Я опустилась на стул и сидела, тоскливо глядя на то, что совсем недавно было Генри.

Через некоторое время они увели меня. Они попытались заставить меня лечь. Но я не хотела ложиться. Итак, мы пошли в библиотеку. Потому что наверху люди, которые занимаются подобными вещами, готовили то, что было Генри, к погребению, а доктор Маршалл писал отчет о смерти Генри и приписывал ее внезапному сердечному заболеванию, потому что он так много курил.

Когда доктор Маршалл спустился в библиотеку, он дал мне снотворный порошок. Я притворилась, что приняла его, и тут же заснула. Но я не спала и слышала, как доктор Маршалл говорил моему отцу:

- Трюдо, хочу сказать тебе по секрету, это даже к лучшему, что Генри Корнер умер. Он был неподходящим мужчиной для Эмили.

"Значит, для Эмили никогда не найдется подходящего мужчины!" - с жаром подумала я. Но отец сказал:

- У вас есть какие-либо основания так думать, Маршалл?

- К сожалению, да! Генри Корнер всегда отличался непредсказуемостью мышления.

- Потому что он был агностиком! Не похожим на вас, узколобых ортодоксов!

- Я не это имел в виду. Он не был истинным агностиком. Втайне он всегда охотился за самой абсурдной вещью, за чувственной демонстрацией того, что личность сохраняется после смерти. Заручившись моим обещанием хранить тайну, от которого я, конечно, теперь свободен, он высказал мне самые безумные мысли об экспериментах, в ходе которых надеялся высвободить свой дух по собственному желанию, исследовать эфир научными методами и вернуться с новой информацией.

- Тогда он определенно был сумасшедшим! - воскликнул мой отец, вытаращив глаза. - Кто бы мог подумать! Генри Корнер! А я-то думал, что он удивительно уравновешенный человек. Бедняга!

Но слова доктора Маршалла потрясли меня, вызвав странное новое чувство. Обрывки того, что Генри читал мне, рассказывал, нахлынули на меня, обернутые в странные длинные слова, которые он использовал и которые я даже сейчас понимала лишь наполовину. Я резко села, рыдая:

- О, отец, о, доктор, разве это не правда? Разве это не возможно? Может, он вернется?

Они вскочили и уставились на меня в тревоге и смятении. Они подошли ко мне и успокоили меня, пытаясь заглушить мои мысли. Но когда я увидела, что именно это они и пытаются сделать, я ускользнула от них и побежала - о, как можно быстрее - туда, где лежало существо, которое они называли Генри.

Холодное существо уже положили в гроб. Но крышки не было, я ухватилась за гроб, почувствовала чьи-то руки, поцеловала в губы, позвала его.

Даже когда я обнаружила, что его нет, и отец с доктором Маршаллом подошли ко мне, чтобы увести, я оттолкнула их.

- Смотрите! - закричала я. - В доме все заперто! Откройте двери. Откройте окна. Как он может войти?

У меня возникло ужасное чувство, что Генри снаружи, на холоде. Мне показалось, будто я слышу чей-то голос. Я знала, что это был дух Генри. Я крикнула:

- Откройте все!

- Бедное, дорогое дитя, - сказала доктор Маршалл. - Успокойтесь! Если бы его дух был здесь, закрытые двери и окна не смогли бы ему помешать!

- Но они могут! - воскликнула я. - Если он там, он, конечно, новичок во всем этом. Он может не сразу все понять. Окна были открыты, когда мы его нашли. Я сама их открою.

Но прежде чем я успела подойти к окну, отец сурово схватил меня в объятия.

- Эмили, я приказываю тебе успокоиться! Бедный Генри мертв, мертв навсегда. Но сохраняй рассудок. Такие идеи, как...

Вместо ответа я боролась, сопротивлялась, а потом... потеряла сознание. А когда я снова что-то осознала, я была в постели в маленьком частном санатории доктора Маршалла. Они думали, что я еще не пришла в сознание. Я встала. Я вышла в коридор. Я слышал, как доктор Маршалл сказал:

- Да, Корнер похоронен. Я посоветовал немедленно похоронить его. В таких случаях, как у Эмили, я считаю, пока труп находится на поверхности, галлюцинации пациента сохраняются, и...

- Вы не имели права! - воскликнула я. - Так нельзя! Он мог вернуться!

И я снова упала в обморок, даже не зная, с кем он разговаривал.

Когда я пришла в себя, в окно светило солнце. Я села и... вспомнила. Генри был мертв! Вскоре я увидел раннюю весеннюю сельскую местность за решеткой, которая удерживала меня в комнате; увидела, что снаружи еще не распустились маленькие бутоны, так похожие на мои маленькие надежды.

Одно казалось очевидным. Я ничего не добилась, закричав или упав в обморок. Кроме того, я, должно быть, бредила. На мне была рубашка, совсем не похожая на кружевную рубашку. На самом деле это была смирительная рубашка. Даже дышать было трудно. Одной из моих первых спокойных мыслей было решение о том, что я должна немедленно избавиться от наручников.

Так что, когда вскоре пришли люди, я была с ними очень мила, очень, как они выразились, "рациональна". Я сказала, что, конечно, знала, - Генри либо попал на Небеса, либо погиб. Что я собираюсь быть благоразумной. Я сказала, что не собираюсь горевать. И доктор Маршалл погладил меня. Смирительная рубашка была снята. Затем, откинувшись на подушки, я нежно улыбнулась и еще немного соврала им, а вскоре притворилась, будто засыпаю. И все это время - все время - что-то было снаружи...

Через некоторое время взошла луна. Желтый солнечный свет совсем погас. Воздух был холодным, маленькие бутоны, казалось, трепетали, тени в лесу отбрасывали большие изогнутые черные пятна. Я знаю, потому что была там, среди теней, бежала через туманные, холодные низины и поросшие шиповником нагорья, бежала к тому месту в земле, куда они положили холодное существо, которое назвали Генри!

Я стащила лопату из сарая с инструментами, была босиком, одета только в ночную рубашку и старое тонкое пальто, которое нашла на полке рядом со своей комнатой. Но я не чувствовала, что лопата тяжелая и что мне холодно. Я знала об этом не больше, чем о том, как отодвинула решетку на своем окне и выбралась наружу, пока они думали, что я сплю.

Единственное, что я знала точно, я не имею никакого отношения к их разговорам ни о смерти, ни о Небесах, ни о чопорных, тихих святых, чьи сандалии стучат по золотым улицам. Генри позвал меня! Я услышала! Это было то, что я знала - и должна была помнить.

Я шла к Генри! Я не должна думать о том, что говорили другие. Я не должна думать вообще. Я должна просто верить! Я должна открыть то, что они закрыли, и я не должна бояться.

Я была беспомощной и маленькой в лунном свете. Я поняла это. Но Любовь оставалась со мной... это был мой единственный друг.

Да, и Любовь оставалась со мной, даже когда дорога, которая поначалу была естественной и знакомой, вскоре стала темнее, словно на нее наползли тени, и когда мое сердце замирало от зловещих чувств, которые я не мог отогнать.

Потребовалось так много времени, чтобы добраться до него через такие холодные и мрачные места. И все же Любовь была со мной.

Любовь привела меня, по крайней мере, на большое кладбище. И когда я добралась до кладбища, до моего сердца донесся зов его голоса, похожий на звон колокола под водой.

Думаю, только этот крик удержал меня на ногах. Ибо теперь, когда я была здесь, тот факт, что мои ноги были изранены, и то, что я пережила моменты ужасного страха во время бега, было ничем по сравнению с непреодолимыми, зловещими препятствиями, с которыми, как я почему-то чувствовала, мне все еще предстоит справиться.

Место, где они оставили Генри, находилось далеко в центре кладбища. Когда я направилась к нему, что-то, казалось, попыталось отбросить меня назад, на меня словно навалился тяжелый груз. К тому времени, когда я добралась до мягкого, свежего холмика земли, под которым, как я знала, лежало его тело, ощущение, что я окружена враждебными существами, стало почти невыносимым.

Я уже давно перестала слышать голос Генри. Когда я, наконец, вонзила лопату в землю и начал яростно раскидывать ее направо и налево, последний слабый отблеск лунного света погас. Я поняла, что на самом деле не было темно. Но для меня тьма была повсюду. И это была не мирная тьма! Темнота была населена формами... о, какие слова подобрать для таких вещей! Формами! Я мог их чувствовать. Они цеплялись за меня!

Но затем, когда безумие и беспамятство казались мне единственно возможным выходом, моя лопата наткнулась на что-то - на что-то твердое! Жестокий, уродливый гроб, в который они заперли его дорогое лицо, его дорогие руки, гроб, до которого я должна добраться, должна разбить: это дало мне новую надежду и силу.

Я копала так, как мог копать только тот, кто сражался со всеми зловонными легионами Преисподней. Я увидела половину гроба. Я начал раскапывать его целиком, и во мне вспыхнуло торжество.

Но я не имела полного представления о силах моих невидимых противников. Я не знала, что, помимо воспрепятствования моим физическим движениям, они могут притуплять свет моего духа. Я не могу точно сказать, что произошло. Внезапно мне показалось, будто вся ночь наполнилась насмешливым шипением, издевательским, язвительным смехом.

Сомнение... Меня охватили сомнения... Лопата выскользнула у меня из рук...

Что я найду в гробу? Если я открою эту ужасную крышку, вернется ли мой дорогой, ненаглядный возлюбленный в свое лоно? Или я была всего лишь несчастной, безумной девушкой, оскверняющей могилу, нарушающей приличия мертвых, вытаскивающей на свет то, что свет никогда не должен был увидеть? Моя любовь, моя вера, были ложью? Должна ли я продолжать? Или должна?..

ЗАПИСИ ВРАЧА

Я привожу выдержку из истории болезни мисс Эмили Трюдо, взятую из дневника доктора Маршалла.

15 апреля.

Внезапная смерть Генри Корнера омрачила весь мой день.

Каким бы прискорбным ни было его стремление к невозможным размышлениям о будущем, он, тем не менее, был блестящим патологоанатомом, экспериментатором и моим другом.

Его смерть стала шокирующей неожиданностью для всех нас. Я молю Бога, чтобы это не оказалось слишком тяжелым испытанием для нервов чувствительной Эмили Трюдо, его невесты.

16 апреля.

Эмили расстроена смертью Корнера. Она совершенно неуравновешенна психически. Ради нее я ускорил похороны Корнера. Его похоронили сегодня днем.

Ее случай, согласно диагнозу, является острым приступом маниакального поведения с благоприятным прогнозом. Сейчас она находится в моем санатории, и я даю ей опиаты, прикладываю холодные компрессы и применяю некоторые меры пресечения.

17 апреля.

Эмили Трюдо, несмотря на холодные компрессы, снотворное и так далее, оставалась в состоянии острого бреда и была очень шумной. Фактически, бедного ребенка приходилось постоянно сдерживать. Мы использовали смирительную рубашку.

Однако в пять часов вечера или, возможно, чуть позже она перестала кричать и стала спокойной. Когда я навестил ее в пятнадцать минут восьмого, она поговорила со мной разумно и попросила снять с нее наручники.

Я так и сделал. Ее зрачки были слегка расширены, а цвет лица - бледным. Пульс и дыхание были ровными. Казалось, что она полностью выздоравливает. Она трогательно улыбнулась своему заблуждению, что дух Корнера еще может вернуться в его тело, и продемонстрировала полную рациональность.

Я просидел с ней почти до восьми, потому что она мне очень нравится. Затем она заявила, что хочет спать, и погрузилась, как усталый ребенок, в то, что казалось естественным и благотворным сном.

Это была всего лишь уловка - тот сон. Но она обманула меня, а позже и свою сиделку. Я был убежден, что сон настоящий, и без колебаний покинул ее; медсестра тоже вскоре отошла от кровати, чтобы немного отдохнуть в коридоре. Когда женщина вернулась к кровати, она обнаружила, что Эмили исчезла.

Эмили, очевидно, испугавшись медсестры в коридоре, сбежала через зарешеченное окно. Поразительно! Прутья были крепкими и тяжелыми, но при этом они были раздвинуты настолько, что сквозь них могло протиснуться человеческое тело. До сих пор я не в силах понять, как эта хрупкая девушка могла развить в себе такую сверхчеловеческую силу.

На мягкой земле за окном виднелись отпечатки ног - Эмили, и это были красивые отпечатки, благослови Господь ее душу! Но мое облегчение от их обнаружения тут же омрачилось тем, что она ушла босиком, и на ней не было никакой другой одежды, кроме длинного тонкого пальто, которое, как выяснилось, пропало.

Ночь была сырая и холодная. Помимо других моих опасений за нее, я думал, что она может подхватить пневмонию, которая в ее ослабленном состоянии может оказаться смертельной.

Я знал, что поиски нужно начинать немедленно, и поднял на ноги весь свой персонал. Но результаты были отрицательными; только около одиннадцати, когда я случайно вспомнил о кладбище и о бреде Эмили, в котором она много говорила о кладбищах и захоронениях.

Как только эта мысль пришла мне в голову, я сел в свой "родстер" и, взяв с собой только мисс Глинн, старшую медсестру, кратчайшим путем отправился на кладбище Гринкрест.

Путешествие по извилистым дорогам, которое в конце концов привело нас к могиле Корнера, было тревожным; я боялся, что увижу Эмили, лежащую без чувств, прямо перед нами.

Когда мы проезжали очередной поворот, я пристально посмотрел вперед, и чуть не разбил свою машину. Могила была раскопана, гроб вынут, вскрыт и наполовину извлечен из земли. На соседнем холмике сидели две фигуры, от которых у меня закружилась голова, так что я едва успел остановить машину...

Эмили Трюдо и Генри Корнер! Корнер! А ведь я был убежден в его смерти! Я поторопился с его преждевременными похоронами!

Волосы мужчины были белоснежными. Но он был жив, находился в здравом уме, и в его объятиях лежала Эмили Трюдо. Он осыпал ее сияющее лицо страстными поцелуями в порыве дикой радости, совершенно игнорируя нас двоих, которые стояли перед ними, задыхаясь и нервничая.

23 апреля.

Все это произошло неделю назад. Однако я все еще дрожу, все еще нервничаю, думая о том, что было бы, если бы Эмили с отчаянной смелостью любви не откликнулась на зов, который, как ей казалось, она слышала.

ДВЕНАДЦАТЫЙ

Гарольд С. Корбин

Старый Села Кларк явно был напуган. Глядя вдаль, на поле клевера, которое я никогда не забуду, он сидел на крыльце своего древнего фермерского дома, и его голос звучал жалобно.

- Вино закончилось, - сказал он. - Бутылка, которую мы запечатали двадцать пять лет назад, исчезла. Это неправильно. Твой дядя знал, где она находится. Но он мертв. Вина больше нет.

Я пришел спросить этого человека о моем двоюродном дедушке, Калебе Прокторе - старшем брате моего покойного деда. Для нас с братом дядя Калеб был чем-то вроде легенды. Мы, конечно, знали, что он жил отшельником на своей ферме в северном Коннектикуте и что у него было небольшое состояние. Но это было почти все, что мы знали.

Когда мы получили известие о его внезапной и загадочной смерти, это стало для нас потрясением. Мы с Фрэнком были его единственными наследниками. Эти деньги могли нам пригодиться, потому что Фрэнк пытался преодолеть поворот автомобильной дороги, что привело к катастрофическим последствиям, а я... ну, я хотел жениться.

Как ни странно, в разбирательстве возникла заминка. Трастовая компания, управлявшая делами моего дяди, хотела получить доказательства смерти старика. Тело так и не было найдено. Прежде чем выплатить нам хоть пенни, они потребовали абсолютных доказательств того, что он мертв. Более того, они были непреклонны.

В этом и заключалось наше затруднительное положение. Состояние было почти в наших руках, когда мы больше всего в нем нуждались, и все же мы не могли его получить. Поскольку Фрэнк, весь в бинтах, лежал на больничной койке, мне приходилось делать какие-то шаги, чтобы разгадать тайну нашего дяди Калеба.

Я отправился в Либертивилль - маленькое фермерское поселение в семи милях от железной дороги, и вскоре нашел старого Селу Кларка, у которого была ферма по соседству с фермой дяди Калеба, и который, как мне сказали, мог рассказать мне все, что я хотел знать. Прежде чем я покончил с этим ненавистным стариком, мне захотелось, чтобы он оказался в Аду - куда, не сомневаюсь, он и отправится.

Села был высоким, худощавым стариком с седой бородой, который, казалось, постоянно смеялся надо мной. За этими слезящимися голубыми глазами, которыми он изучал меня, сидя на крыльце своего дома, скрывался издевательский смех, который разозлил меня с самого начала. Несмотря на его огрубевшие от тяжелого труда руки, старый выцветший костюм и потрепанную фетровую шляпу, он говорил интеллигентным голосом, который поразил меня. На самом деле, все время, пока разговаривал с ним, я чувствовал, что в нем есть что-то странное, чего я не мог проанализировать.

- Так вы хотите узнать о Калебе, не так ли? - Он задумчиво посмотрел на меня.

- Куда он делся, - спросил я. - Как он умер.

Мне показалось, его взгляд немного изменился, когда я сказал "умер". Но его лицо, скрытое за седой бородой, могло быть маской.

- Как он умер, а? Что ж, никто точно не знает. Он жил один. Предположительно, он умер на болоте. Туда вели следы. Только они были нечеткими. В ту ночь, когда он исчез, шел дождь. Люди считают, что он отправился туда, чтобы починить забор или поискать одну из своих коров. В темноте он упал в воду и утонул, не дождавшись помощи. Говорят, болото бездонное.

- Кто-нибудь обыскивал болото? - спросил я.

- О, мы потыкали здесь и там шестами, это опасное место, вы можете спуститься и попробовать сами. Но не подходите слишком близко, иначе пропадете, как Калеб. Это было бы ужасно, не так ли?

Издевательский смех, замаскированный под напускную услужливость. Я ненавидел этого старика. Его насмешливая улыбка, его покровительственные манеры раздражали меня.

Случайно заглянув в дверь фермерского дома у него за спиной, я увидел нечто, что привлекло мое внимание. Мне показалось совершенно неуместным видеть висящий там тщательно отглаженный костюм, вышедший из моды совсем недавно. Зачем, спросил я себя, этому скрипучему старому ископаемому понадобился парадный костюм в таком фермерском районе? Я выразил свое удивление, а Села Кларк громко рассмеялся.

- Потрясающе, правда? - сказал он шутливым тоном, словно прочитав мои мысли. - Конечно, это смокинг! Знаете, почему на кухне этого старого чудака, в такой обстановке, должны висеть фрак, жилет в крупный рубчик, брюки в полоску? - Он небрежно махнул рукой в сторону лугов и лесов, над которыми висело осеннее солнце. - Абсурдно, противоречиво, диссонирующе. Некоторые из моих соседей могли бы сказать, что это просто неприлично.

Я покраснел от смущения. Меня задело, что он так легко прочитал мои мысли.

- Ну что ж, - пожал он плечами, снова принимая покровительственный вид, - предположим, я расскажу вам. Возможно, вам будет интересно, поскольку это как-то связано с вашим дядей. Садитесь сюда, молодой человек, и послушайте историю о призраках ушедших в иной мир. Проходите и садитесь.

Он пододвинул стул.

- Вы, наверное, слышали об этих организациях "последних людей", - начал он. - Они возникли в семнадцатом веке, когда двенадцать джентльменов, имевших обыкновение собираться в лодочном клубе в Хенли-на-Темзе в Англии, договорились раз в год встречаться и ужинать в эллинге, пока оставшийся в живых один из двенадцати не умрет в одиночестве. Этот план был полностью осуществлен, и в конце концов, как вы помните - или не помните? - дело приобрело такой общественный интерес, что принесло плоды в виде постановки пьесы под названием "Джеффри Дейл, или последний человек".

- Вы принадлежите к такой организации? - спросил я.

- Мы все были юристами, врачами и другими специалистами в своих областях. Ваш дядя Калеб был юристом. В течение двадцати пяти лет мы ежегодно собирались восемнадцатого октября, чтобы устроить банкет и поднять тост за ушедших членов клуба. За неимением лучшего места мы собрались на верхнем этаже выставочного зала в здешнем выставочном комплексе. Нас обслуживал поставщик из Хартфорда.

- В течение года умерли три члена клуба, - продолжил он. - На нашем последнем банкете из двенадцати участников осталось только четверо. Ваш дядя Калеб, четвертый по возрасту член клуба, предложил тост. Он и не подозревал, что выпил его за себя.

Он мерзко усмехнулся. У меня перехватило дыхание. В этом старике было что-то настолько зловещее и наивное, что я содрогнулся. Интересно, все ли старики так разговаривают, когда старость и смерть наступают им на пятки?

- Это было странное зрелище - наблюдать, как наше братство садится за стол на торжественном банкете, - сказал он, словно наслаждаясь моим замешательством. - Обряд, на который никто, кроме члена братства, не мог смотреть. В прошлом году было восемь свободных мест. Но каждое было накрыто так, как будто на нем присутствовали усопшие. И рядом с этими блюдами, приготовленными для усопших, стояли высокие свечи, горевшие в память о тех, кто больше не соберется вместе с братством на земле. В десять часов, в соответствии с ежегодным обычаем, все огни были погашены, остались только свечи. Когда секретарь - ваш дядя - начал перечислять погибших, эти свечи гасли одна за другой. В темноте последовал короткий период безмолвной молитвы.

- Боже милостивый! - воскликнул я. - А потом что?

- Потом мы ушли. Трое из четверых, присутствовавших на том последнем банкете, умерли. Ваш дядя Калеб был последним из этой троицы. Сегодня я ужинаю один. Я последний из двенадцати.

Его глаза, казалось, на мгновение зажглись. Затем они затуманились.

- Но вина, которое мы закупорили двадцать пять лет назад и которое я должен был открыть сегодня вечером, больше нет. Мне это не нравится. Я не знаю, где бутылка. Ваш дядя знал. Он был секретарем. Но он умер. Я должен открыть это вино. Это неправильно, что я не должен пить это вино.

Теперь его поведение странно изменилось. Он сидел задумчивый, глядя вдаль, на клеверное поле, которое до сих пор осталось в моей памяти. Смех исчез из его глаз.

- Итак, сегодня вечером вы собираетесь ужинать в одиночестве, - задумчиво произнес я, изучая его. - Несомненно, это будет потрясающее зрелище - вы во главе стола, одиннадцать свободных мест, одиннадцать свечей, которые горят, чтобы вы погасили их в память о тех, кто умер. Это наводит на размышления. Я не завидую вашему положению.

Он бросил на меня быстрый взгляд. В его глазах больше не было издевательского смеха. Мои слова почему-то вызвали внезапный страх. Старик стал трусливым. Его руки задрожали. Его глаза расширились, а дыхание участилось. Внезапно он вскочил на ноги.

- Убирайся отсюда! - закричал он. - Черт возьми, ты похож на него... на Калеба Проктора. Убирайся отсюда, или я... я...

С маниакальной яростью он бросился на меня, крича, размахивая тростью, собираясь ударить. Я отступил, когда он подошел, спустился по ступенькам крыльца, пораженный, ошеломленный, наблюдая, как он рычит от страха и ярости, нанося удары, его глаза дико сверкали.

Сказать, что я был ошеломлен этой внезапной демонстрацией, значит, не сказать ничего. Что с ним было не так? Что я такого сделал, что так его обидело? Я не мог этого понять, разве что слишком сильно зациклился на сцене ужина в одиночестве. Но мне показалось, было что-то еще. Его гнев на меня был порожден внутренним страхом. И каким-то образом я почувствовал, что он мог бы рассказать мне гораздо больше о судьбе моего дяди, чем та скудная информация, которую он предоставил.

Я оставил его возмущаться на крыльце и отправился искать место для ночлега в деревне. Наведя справки в гараже, я в конце концов оказался у миссис Вудбери на Либертивилльской магистрали.

Миссис Вудбери оказалась миловидной женщиной средних лет. Она провела меня в комнату - странную, старомодную, с огромной кроватью под балдахином, плетеными ковриками на полу и комодом с кувшином и миской на нем.

Из окна открывался вид на старомодный сад, опаленный недавними заморозками. Но что привлекло мое внимание, так это группа зданий, видневшихся невдалеке.

- Что это за место вон там? - спросил я.

- Ярмарочный комплекс Либертивилля, - ответила она.

Я сразу заинтересовался. Так вот где старина Села собирался поужинать в одиночестве! Я выглянул из окна.

- Наверху, в выставочном зале, находится место общих собраний нашей общины, - сообщила миссис Вудбери. - Там собираются масоны, а также другие странные люди. Но сегодня вечером там произойдет довольно странное событие.

- Банкет Селы Кларка? - спросил я, стараясь вести себя непринужденно.

- О, вы знаете об этом?

- Я только что разговаривал с самим Селой. Я внучатый племянник Калеба Проктора. Я приехал сюда, чтобы узнать все, что смогу, о его смерти.

Женщина поджала губы. Ее глаза расширились.

- Что ж, я думаю, вы узнаете достаточно, - заявила она.

- Что вы имеете в виду? - спросил я.

Она с сомнением посмотрела на меня. Затем пожала плечами.

- Калеб Проктор был хорошим человеком. Он всем нравился. Проницательный, но честный. Села Кларк не такой, как все; я могла бы рассказать вам много историй о бедных вдовах, чьими делами он занимался. Он отвратительный старик. Иногда я задаюсь вопросом, не Бог ли...

- Что? - спросил я, когда она замолчала. - Они с моим дядей были хорошими друзьями, не так ли?

- Они были партнерами, пока...

- Партнерами! - сказал я. - Я этого не знал.

- Да. Партнерами по юридическому бизнесу. Пока они не начали встречаться с одной и той же девушкой. Калеб завоевал ее. Села так и не простил ему этого. Они расстались.

- Это интересно, - сказал я. - Речь идет, должно быть, о моей двоюродной бабушке Бетси.

- О ней. - Она кивнула. - Я едва помню ее. Она умерла, когда мне было десять.

- Дядя Калеб больше не женился, - сказал я.

- Нет. А Села Кларк вообще никогда не женился. После распада партнерства они всегда были соперниками. В судебных делах всегда занимали противоположные стороны. Все были удивлены, когда двадцать лет назад они приобрели здесь соседние фермы. Люди стали думать, что они уладили свои разногласия.

- Но это было не так?

- Они иногда навещали друг друга, - задумчиво произнесла она. - Но я... я не должна вам этого говорить. Это просто сплетни.

- Но мне интересно. Это может мне помочь.

- Ну, - сказала она, - ходило много слухов о том, что стало с деньгами вашего дяди.

- Деньгами? - переспросил я. - Я думал, они в трастовой компании...

- Гм-м-м-м. Возможно, большая часть денег. Но предполагалось, что у него на ферме имеется значительная сумма наличных. Видите ли, всего несколько недель назад он хотел купить соседнюю ферму, по которой протекает ручей. Села тоже хотел купить ее. Идея заключалась в том, что, если бы ее получил Села, он мог бы оказать давление на молодого владельца лесопилки. Есть способ изменить русло ручья. А если бы ее получил ваш дядя, Села потерял бы свой шанс заработать еще немного денег. Наемный работник слышал, как они ссорились из-за этого.

- Какой наемный работник?

- Ну, он работал в лесу за полем клевера. Он слышал, как они спорили. Вскоре после этого ваш дядя исчез.

Я внимательно посмотрел на женщину. Ее губы были плотно сжаты, глаза блестели.

- Села нуждался в этих деньгах? - спросил я.

- О Господи, нет! Только не такой прижимистый старый стяжатель, как Села. Он живет ради денег. Он подлый и коварный. С тех пор как он потерял вашу тетю Бетси, у него не было другого интереса в жизни, кроме как копить деньги. Он намного богаче, чем когда-либо был ваш дядя, а все знают, что у вашего дяди, как предполагалось, было много денег.

- Очевидно, - сказал я, - у вас есть какие-то подозрения. Вы когда-нибудь разговаривали с кем-нибудь - с окружным прокурором, например?

- Да, - сказала она наконец. - Я рассказала об этом прокурору штата в Хайстоуне, но он только посмеялся надо мной. Он сказал, есть достаточно очевидные доказательства того, что Калеб упал в болото.

- Да? - многозначительно повторил я.

- Но, ради всего святого! - воскликнула она. - Я никогда не думала, что стану деревенской сплетницей. Я, пожалуй, пойду. У меня много работы.

И, несмотря на мои уговоры, она ушла.

Некоторое время я сидел в задумчивости. Возможно, то, что подозревала миссис Вудбери, было правдой. Я мог представить себе ненависть, которая была способна закрасться в душу старого Селы, сначала из-за любовной неудачи, которую он так и не простил моему дяде, а затем из-за того, что ему вот-вот помешают с покупкой фермы. Долгие годы ненависти, наконец, вспыхнули с новой силой. Это терзало сердце жадного старика, каким, по словам миссис Вудбери, был Села Кларк. Он находил удовлетворение в ужасном поступке. Села мог убить моего дядю и умело скрыть преступление. Откуда было знать? Как я мог узнать, правда ли это?

Миссис Вудбери позвала меня ужинать, хотя за едой она почти ничего не говорила. Потом, когда мне захотелось подышать свежим воздухом и размяться, и я решил, что прогулка пойдет мне на пользу, я направился через поля к ярмарочному зданию. Придя туда, я поднялся по лестнице, прошел через прихожую и оказался в большом зале, где пожилой мужчина, похожий на метрдотеля, накрывал длинный стол столовым серебром, посудой и белой скатертью.

Там было двенадцать мест. Возле одиннадцати из них стояли свечи. На полу расположилось несколько контейнеров, и я понял, что скоро будут выставлены яства для этого жуткого банкета. Завязать разговор с мрачным человеком было несложно.

- Я обслуживаю эти банкеты пятый год, - заметил он. - У нас заказ на ужин сегодня вечером. Поверьте, когда я обслужу одного гостя, то не буду ждать, чтобы убрать посуду. Я сегодня ночую в "Хайстоуне". Я вернусь утром. Эти церемонии просто ужасны. Я не спал несколько недель.

- О, значит, вы это видели? - предположил я.

Он неуверенно посмотрел на меня. Затем кивнул.

- Тогда для меня все это было в новинку. Над этой комнатой есть мансарда с глазком - маленькой ставней, предназначенной для вентиляции. Я забрался туда. Поверьте, я не стану этого делать сегодня вечером.

Он замолчал, закончив устанавливать настенные лампы, которые прикрепил проводами.

- Сегодня вечером нужно открыть бутылку шампанского. Но я слышал, она потерялась. Старик Кларк очень расстроен из-за этого. Кажется, это имеет большое значение, но я думаю, что это всего лишь прихоть старика.

Он внезапно замолчал, как будто решил, что сказал слишком много, и именно тогда, без всякой причины, меня охватило желание посмотреть на этот банкет так же, как он, - забраться на этот фальшивый чердак по лестнице в прихожей, найти вентиляционную заслонку и посмотреть, что произойдет.

Чем больше я думал об этом, тем больше мне это нравилось. Внезапно я почувствовал, что меня тянет сделать это, как если бы на меня воздействовала какая-то сила извне. Сначала я убеждал себя, что шпионить за стариком было бы неэтично. Но на меня словно легло какое-то заклятие, которому я не мог сопротивляться. Чувство, что я должен увидеть этот странный банкет, становилось все сильнее и сильнее. Как будто какой-то голос извне приказывал мне.

Едва успев осознать, что делаю, я уже карабкался по лестнице, следя за тем, чтобы официант меня не заметил, и стараясь как можно тише пробираться в темноте узкого пространства наверху к тому месту, откуда снизу пробивались лучики света. Я протиснулся вперед и наконец-то смог посмотреть вниз. Я обнаружил, что нахожусь в том конце зала, где крыша с козырьком уходила вниз, и, заглянув сквозь жалюзи вентилятора, смог разглядеть банкетный стол в дюжине футов внизу.

Официант вносил последние штрихи, не подозревая о моем присутствии над ним. Не успел я устроиться поудобнее, насколько это было возможно в тесном помещении, как дверь открылась и появился старый Села Кларк.

Во фраке он выглядел совсем по-другому, чем в выцветшем и залатанном костюме того времени. Несмотря на свой почтенный возраст, он мог бы сойти за пожилого джентльмена со средствами, собирающегося пойти в библиотеку, поскольку вечерний костюм с иголочки выглядел на нем привычно. Он окинул взглядом стол и его сервировку, а затем неторопливо направился к своему месту во главе стола, в то время как официант почтительно стоял рядом.

Официант сразу же начал обслуживать гостей. Я, находясь в двадцати футах от него, заметил в свой глазок, что еда была превосходного качества и хорошо сервирована. Как ни странно, мне показалось, что и другие гости, кроме Селы Кларк, тоже ели! Но Села Кларк ел мало. Казалось, он находился в крайне нервном состоянии, чрезвычайно взвинченный. Наконец, словно не в силах больше этого выносить, он подал знак официанту уйти, оставшись один.

Я гадал, что он предпримет. Некоторое время он сидел, низко опустив голову на грудь, очевидно, размышляя. Изучая его в свете настольных ламп, я увидел, что лицо Селы Кларк скрыто тенями, которые никак не смягчали его резких очертаний, а также - жадность и грубость, из которых состояла его жизнь. Но было и кое-что еще. Он выглядел смертельно напуганным. Несмотря на щемящую скупость его натуры, я видел, что им овладел страх, что он судорожно оглядывался по сторонам, вглядываясь в тени, прислушиваясь к каждому скрипу деревянного здания, который издавал ночной ветер снаружи.

Так он просидел некоторое время в одиночестве, время от времени поворачивая голову, нервно подергиваясь и оглядываясь по сторонам. Наконец, казалось, он принял решение. С трудом поднявшись со стула, он подошел к лампам и начал гасить их одну за другой. Но, дойдя до последней, он заколебался, не желая оставаться в одиночестве при свете свечей, и огляделся по сторонам, словно ожидая кого-то увидеть. Он протянул руку к последней лампе. Отдернул ее. Там было бы слишком много теней - теней, которые танцевали бы и угрожающе надвигались.

Внезапно он выпрямился. Он снова огляделся по сторонам, словно услышал чей-то голос. Я подумал, не сделал ли я какого-нибудь неосознанного движения, которое могло бы меня выдать. Но обнаружил, что не могу пошевелиться! Я почувствовал, что мои ноги и руки онемели. Но это было не так в обычном смысле этого слова. Странная сила пронизывала всю комнату и распространялась на меня там, наверху, на чердаке, странная сила повторяющихся волн, удерживавшая меня все крепче и крепче, как в паутине кошмара.

Я думаю, именно эту силу, - необъяснимое, неосязаемое заклинание, охватившее это место, - почувствовал Села Кларк. Он протянул дрожащую руку, но не для того, чтобы погасить последнюю лампу, а чтобы зажечь другую.

Он этого не делал. Она погасла, оставив старика стоять в пляшущем свете свечей - свете одиннадцати свечей, установленных на местах для погребенных.

Теперь он, казалось, собирался с силами, чтобы справиться с поставленной задачей. Казалось, это отняло у него все силы. Держась за стол, он пробормотал какое-то имя, которое я не расслышал. Он потянулся и задул свечу. Выпрямился и двинулся дальше. Снова пробормотал. Снова задул свечу. Я наблюдал за ним, затаив дыхание. В его действиях было что-то такое окончательное, безвозвратное. У меня возникло странное чувство, что каждая свеча была частью его собственной жизни.

Так он двигался, пока не остались только три свечи - те, что были поставлены в память о тех, кто умер в прошлом году. Теперь он колебался.

Мгновение он стоял неподвижно. Затем схватился рукой за горло, и с его губ сорвался внезапный крик ужаса. Его глаза уставились в темноту, куда я не мог заглянуть. Он начал медленно пятиться, отступая от чего-то страшного, цепляясь за стулья, стоящие вдоль стола, чтобы не упасть. Отступая, отступая, он съеживался, пока с глухим стуком не упал на свой собственный стул во главе этого ужасного банкетного стола.

Он все еще смотрел на что-то, вытаращив глаза. Часть его лица, не скрытая бородой, была мертвенно-бледной, ноздри - синими. Его руки, похожие теперь на птичьи когти, лежали на белом полотне перед ним. Он наклонился вперед, вглядываясь, и его пальцы мяли скатерть.

Свечи замерцали. Я увидел, как три язычка пламени изогнулись в одном направлении, как будто на них подул легкий ветерок.

И вдруг, пока старик Кларк сидел, охваченный ужасом, из теней выплыли неясные фигуры - молчаливые, неосязаемые формы, призраки, целая компания стариков, восемь человек, вышли из тени и заняли свои места за столом. Все они были одеты в вечерние костюмы. Все они были седовласыми. Некоторые носили бороды, другие были гладко выбриты. Двоим или троим можно было дать лет шестьдесят пять. Их одежда была самого старого фасона. Остальным было за семьдесят, и они носили одежду чуть более поздних моделей. Восьмерка заняла свои места. Три стула, на которых все еще горели три свечи, оставались пустыми.

Я снова услышал звуки пиршества!

Раздался голос. Это был беззвучный голос без интонации, но он запечатлелся в сознании, как изображение на фотопластинке. Я понимал каждое слово. Но я не слышал никакого голоса. Только мой мозг улавливал смысл.

- Сколько времени? - спросил голос.

- Уже десять часов, - ответил другой голос.

Они уже сидели. Все места, кроме трех, были заняты. Села Кларк сидел, охваченный ужасом. Остальные вели себя непринужденно.

- Десять часов. - Теперь я разглядел, что голос принадлежал высокому, исполненному достоинства мужчине, сидевшему на противоположном от Кларка конце стола. - Давайте вспомним наших ушедших братьев. Давайте выпьем за их память.

Они потянулись к бокалам для вина, стоявшим у каждой тарелки, и подняли их над головой. Внезапно я увидел, что в каждом из них была янтарная жидкость, искрящаяся в свете свечей. Никто из них не разливал вино по бокалам. Но оно было в каждом бокале, золотисто-янтарное, искрящееся.

Присутствующие встали. Стулья были отодвинуты. Бокалы подняты в воздух.

- Объявляем перекличку.

Другой голос торжественно ответил.

- Доктор Джордж Энсон Гудхью.

Из тени выступил новый призрак - пожилой человек, которого я раньше не видел, - и тихо встал за одним из стульев, на котором горела свеча.

Порыв ветра, донесшийся откуда-то, погасил свечу, когда он занял свое место. Я вздрогнул.

- Уолдо Симпсон Фишер.

Второй призрак тихо вышел из тени.

- Калеб Манфред Проктор.

Странная компания ждала. Мне показалось, я вижу смутную фигуру там, в тени, но она двигалась не так, как другие.

Снова этот голос:

- Калеб Манфред Проктор!

Ответа не последовало. Но старый Села Кларк уже наполовину приподнялся со стула, дыша сквозь оскаленные зубы, его дрожащие руки цеплялись за стол в поисках опоры, а полные ужаса глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

Из его горла вырвался хриплый звук. Он попытался заговорить, но странный человек, сидевший во главе стола, поднял руку, заставляя его замолчать.

- Села Кларк, - донесся голос, похожий на повторяющиеся волны мыслей, - где твой соотечественник, Калеб Проктор? Ты должен ответить на это.

Села, казалось, снова овладел собой. Его ужасное лицо исказилось в жуткой усмешке. Он попытался выпрямиться.

- Откуда мне знать? - усмехнулся он. - Разве я сторож Калебу Проктору? Неужели Калеб Проктор не в состоянии сам о себе позаботиться?

- Села Кларк, - снова раздался голос, и на этот раз в нем звучала невыразимая ярость, - в смертном обличье мы всегда были благородными людьми. Никто никогда не опускался до грязных или бесчестных поступков. Каждый из нас считал честь наградой, к которой следует стремиться. Но в нашей компании случилось нечто ужасное. Совершено убийство. По закону Божьему и человеческому тот, кто убивает, должен быть убит. Честность нашей компании не может быть запятнана. Где Калеб Проктор?

Страстность голоса, казалось, прорвалась в сознание Кларка. Это ошеломило его настолько, что он внезапно издал ужасный крик.

- Будьте вы прокляты! Будьте вы все прокляты! Возвращайтесь в ад, где вам самое место - всем вам. Я не знаю, где Калеб Проктор.

Напряжение в этой ужасной компании, казалось, спало, словно каждый из них принял какое-то решение после слов Селы. Села сидел на своем месте, сгорбившись, съежившись, переводя взгляд с одного на другого. Но они, как я заметил, повернулись к мужчине на дальнем конце стола. И снова раздался тот же голос.

- Почему трава у изгороди на восточном пастбище такая зеленая, Села Кларк? Почему цветы клевера там красные? Отвечай мне. Где Калеб Проктор?

- Будь ты проклят! - закричал Села. - Убирайтесь к черту - все вы! Оставьте меня в покое!

Странный голос был неумолим.

- Открой вино!

Внезапно я увидел, что в центре стола, переливаясь, как жидкость в бокалах, и излучая странный свет, который ни на йоту не отличался от пламени единственной свечи на столе, но был сам по себе, стоит бутылка шампанского. Я не видел, откуда она взялась. Никто из тех, кого я видел, не ставил его туда. Но оно было золотисто-янтарного цвета и само по себе излучало огонь, как дьявольское варево - или ангельское.

Один из призраков потянулся к бутылке и поднял ее. Он встал со стула и подошел к Селе Кларку, который откинулся на спинку стула, словно собираясь упасть в обморок. Ему протянули бутылку. Неуверенно, машинально он взял ее, со свистом выдыхая сквозь зубы.

- Ты последний из двенадцати, Села Кларк, - раздался зловещий голос во главе стола. - Вот вино, которое было припрятано. Ты должен открыть его. Открой его, выпей за своих друзей. Открывай!

Единственная свеча замигала, оплыла и, казалось, вот-вот погаснет. Я не мог хорошо разглядеть, что произошло потом. Я слышал только громкое дыхание Селы Кларк, при каждом вдохе казалось, что его сердце вот-вот разорвется от ужасного страха.

Затем я понял, что, движимый той же невероятной силой, которая удерживала меня, он открывает бутылку. Я услышал хлопок пробки, а мгновение спустя - шипение. Затем внезапно раздался звон стекла. И вдруг из этой жидкости вырвалось пламя, сияющее, как огонь с небес, на одно ужасное мгновение превратив комнату в горельеф, так что очертания призраков полностью растворились в его яркости. Я увидел старого Селу Кларка, сидящего в одиночестве за столом, сжимающего в руках разбитую бутылку, с выражением удивления, ужаса и крайнего отчаяния на лице, когда он схватился за правую руку, которую держал так, чтобы я не мог ее видеть. А потом меня словно ударили по голове, абсолютная тьма заполнила все вокруг, и мне показалось, будто я падаю в бесконечное пространство без всякой надежды на возвращение.

И все же я смутно помню, как выбрался с чердака, порвав пальто о гвоздь, в ужасе спустился вниз, побежал по полям при свете звезд и добрался до своей комнаты.

Следующая по-настоящему осознанная мысль пришла мне в голову поздно утром следующего дня, когда миссис Вудбери постучала в мою дверь и по моей просьбе открыла ее.

- О Господи, уже очень поздно! - воскликнула она. - Сегодня утром принесли новости, которые, я думала, вам будет интересно услышать - но где, черт возьми, вы умудрилась порвать свое пальто, и отчего оно стало таким пыльным? Я сейчас же сниму его и заштопаю.

- Какие новости? - спросил я.

- Села Кларк мертв.

- Мертв? - как безумный, повторил я.

- Да. И самое странное! Вчера вечером этот ненавистный старик устроил свой нелепый банкет в выставочном зале. В полном одиночестве. Очевидно, он пытался открыть бутылку шампанского, но она разбилась и перерезала артерию на его правом запястье. Поставщик провизии нашел его там сегодня утром, мертвым на его стуле. Он умер от потери крови.

Позже в тот же день, когда мы проводили расследование, прокурор штата Хайстоун и я обнаружили тело моего дяди, закопанное в углу ограды восточного пастбища Селы Кларка. Рядом с ним лежала винтовка, которую соседи без труда опознали как принадлежащую Селе, из которой была выпущена пуля, пробившая череп моего дяди и убившая его.

Позже в письменном столе Селы Кларка в спальне его фермерского дома были обнаружены пятнадцать тысячедолларовых купюр, все еще лежавших в бумажнике моего дяди.

ТАМ, ГДЕ НИКТО НЕ СМОГ БЫ ВЫЖИТЬ

Артур Т. Джоллифф

- Значит, вы верите в джиннов? - медленно произнес Джон Вестл. В его тоне слышался вызов, но также странное колебание, как будто он сам не пришел определенному мнению по этому поводу.

Шейх Зейд из Бени-Хассана опустил свои ястребиные глаза и принялся чертить бессмысленные арабески на песке своей тростью из слоновой кости. Его арабский был приправлен легким английским акцентом.

- Я верю, саиди, - сказал он, - а потом снова не верю. Полагаю, мое оксфордское образование является причиной того, что, в отличие от Фуртака, я не могу поверить в существ из нашей старой мифологии - реальных злобных существ, таких как джинны и гули, которые, как говорят, могут принимать любую форму по желанию и причинять зло людям. Но...

- Всегда есть но, о шейх, - сказал Фуртак. Лицо его было изможденным, сосредоточенным, задумчивым; отблески маленького костра из верблюжьего навоза проникали под его густые брови и сверкали в странных глазах.

Зейд не обратил внимания на то, что его прервали.

- Но, - невозмутимо продолжал он, - я все еще бедуин, несмотря на то, что сделал со мной Оксфорд. Скажите, что джинны олицетворяют силы зла, скажите, что они символизируют те побуждения, которые заставляют человека проклинать Аллаха или предавать друзей, и я скажу вам, что верю в них.

- Клянусь Богом! - воскликнул Фуртак. Его сигарета ярко дымилась - явное свидетельство его волнения. - Было бы лучше, саиди, если бы вы никогда не учились в школах иностранцев. Только пустыня была моим учителем, и я мудрее любого из вас. Аллах - Бог, а Мухаммед - Его пророк. - Затем, когда двое других мужчин склонили головы, он добавил: - Также есть ангелы, как сказано в Коране. Раз это так, значит, есть и Шайтан, и джинны, которые являются его служителями. Неужели вы не верите старику? Почему, если вы такой недоверчивый, вы следуете за мной в Джиннистан?

- Мир! - резко воскликнула Вестл. - Хватит с нас этих споров. Разве я не говорил, что верю вам? Вот моя мечта... Мекка осталась в двухстах милях позади нас; перед нами все еще пустыня и Бог знает, что еще! Если вы говорите правду, то еще четыре лагеря приведут нас к доказательству того, являются ли сны и джинны иллюзией или нет.

Фуртак, ворча, затих. Зейд продолжал лениво чертить пальцем по песку. Неподалеку застонал верблюд; ночной ветер пронесся по дюнам, придавая угасающему костру опаловый оттенок. А Джон Вестл вышел из палатки, чтобы в одиночестве погулять под звездами.

Да, это была его мечта. Джон Вестл знал, что есть люди, которые смеются над мечтами. Как он издевался в те времена, когда знал меньше, чем сейчас, будучи одним из псевдоинтеллигентов Йельского университета, чистым, нетерпимым, циничным молодым человеком, принимавшим Ницше близко к сердцу, - и как был нетерпим к религиям и традициям. Но с тех пор он многому научился, и его голова склонялась перед святилищами многих тайн.

Воспоминания нахлынули на него так же плавно, как струился песок у него под ногами. Искусство вуду в гаитянских джунглях, когда он сам с благоговейным трепетом наблюдал, как лоис спускаются из своих темных сфер и в экстазе овладевают танцорами Легбы; звон систрумов в древних обрядах Исиды среди парящих колонн скрытого храма близ Баальбека; черная магия тибетских дугп; странные обряды поклонения Малику Таосу с его участием; езиды-дьяволопоклонники; часы, проведенные среди простых монахов горы Афон; дикие вакханалии на Олимпе, где великому Вакху все еще поклонялись с тирсом и плющом; друидические песнопения, звучащие темной ночью среди причудливых монолитов Стоунхенджа. Сцены, подобные этим, стали частью гобелена его жизни. Он искал их, он бродил по джунглям, пустыням, ледяным горным перевалам в поисках - чего? Исполнения мечты. Но что, если эта мечта всего лишь пустое видение?

Если так, то все происходящее было сном. Безмолвная пустыня, шелест ветра, усыпанное блестками небо с огромной Звездой Пророка, сверкающей в зените, - все это было сном, а он сам - призраком.

Он закрыл глаза и предался размышлениям. Как всегда, она пришла к нему, пришла так же, как впервые пришла в его грязную лондонскую квартирку.

Он думал о том времени. Он живо помнил все события той знаменательной ночи. Там были майор шотландских стрелков Макнейл, журналист Брэкен, девушки Рэт. Были разговоры, но не из тех, что будоражат воображение, - о театрах, войне, тарифах... О десятке несущественных вещей. А после того, как посетители ушли, он прочитал дюжину страниц "Века разума" Пейна - конечно, это не та книга, которая вызывает мистические видения.

Потом постель; сон; пробуждение, если это можно так назвать. В комнате светлее, чем днем, но не видно ничего из знакомой обстановки. Вместо этого он увидел пещеру, огромный куполообразный зал с массивными колоннами, в пещере алтарь, а на алтаре женщина. Женщина! С длинными черными волосами, зачесанными назад со лба цвета слоновой кости, тонкими орлиными чертами лица, крошечными ступнями и ручками с позолоченными ноготками, прелестью тела, проглядывающей сквозь мерцающие складки тонкой ткани.

Джон Вестл всего лишь мельком увидел все это, но в тот миг пал духом, а на следующий день ноги сами понесли его в тот десятилетний поход, который повел его в обход старого мира и обратно. Теперь его влекло в дикие глубины Аравии, на пыльную тропу, под безжалостное солнце, в ночное небо пустыни, усыпанное звездами.

Она... она никогда не покидала его, видение не исчезло. Никогда больше он не видел того огромного, похожего на пещеру места, которое открылось ему в его первом сне. Но всегда было ее лицо; оно проплывало перед ним сейчас в темноте, - неземное, прекрасное, поразительно реальное. Он наблюдал за изгибом этих улыбающихся губ, за таинственностью закрытых, накрашенных век.

Почему они не открылись? Они так и не открылись. Но Джон Вестл верил, что когда-нибудь ее глаза посмотрят на него, и знал, что они покажутся ему ярче звезд в пустыне.

Он открыл глаза, но видение не исчезло. Лицо быстро удалялось, расплывалось, черты его искажались, но он все равно видел его - манящий огонек, освещающий ему путь на восток. И когда оно исчезло, то ли в черной дали, то ли в темных закоулках его собственного мозга, Джон Вестл с торжественной радостью понял, что приближается к концу своих поисков.

Он повернулся на высокой дюне лицом к лагерю и увидел крошечный сторожевой костер, сияющий, как красный маяк.

- Судьба! - благоговейно прошептал он.

Он больше не мог сомневаться в том, что Судьба наконец-то ведет его по правильному пути. Он подумал о Зейде и странном Фуртаке и рассмеялся, подумав о разнице между человеческими душами. Зейд, араб, бедуин, образованный, отполированный, как драгоценный камень, чье знакомство с западными обычаями лишило его унаследованных верований и бросило на произвол судьбы в море слепой науки. Вестл подозревал даже, что шейх втайне сомневался в Мухаммеде и Коране; без сомнения, в глубине души он презирал безумные поиски Вестла. Но бедуин последовал за своим другом.

Вестл вспомнил тот день, много лет назад, когда он спас Зейда от сверкающего ятагана во время набега на верблюдов королевской особы, подумал о кровном братстве, в котором они впоследствии поклялись. Это было похоже на отрывок из Книги Руфь... - Куда ты пойдешь, туда пойду и я... Зейд со своим скептицизмом! Джон Вестл снова рассмеялся, подумав о том, что его британские друзья ни за что не поверили бы, если бы им сказали, что он более суеверен, чем "чертов араб".

Но Фуртак! Он был загадкой! Как среди всех паломников, толпившихся у Каабы в Мекке, маленький, сморщенный дервиш выделил его? Вестл считал его непроницаемым; разве Зейд не уверял его, что он больше похож на бедуина, чем сам Зейд? Но Фуртак незаметно подошел к Вестлу и сказал: "О Феринги!" - и после этого ничего не оставалось, как последовать за ним. Мужчина посмотрел на Вестла через столик в маленьком кафе, и его черные глаза блеснули.

- Ты ищешь Онейду, саиди? - спросил он.

Онейда... Так вот как ее звали!

И затем эта странная история, рассказанная дервишем!

Онейда... дочь Баалтис, царицы Савской... поклонявшаяся странным богам, которых Сулейман проклял из-за ее колдовства... отдал ее во власть джинна, чьим повелителем он был в силу Запретного Имени Аллаха и его Великой Печати... Она, которая теперь лежала в Джиннистане, обители демонов, три тысячи лет, ожидая избавителя... Вестл, который любил ее в той забытой жизни... которого даже сейчас она звала к себе.

- Не спрашивай меня, откуда я это знаю, саиди, - сказал дервиш. - Может быть, звезды подсказали мне; может быть, я тоже жил в те дни.

Джон Вестл вспоминал все это, а ветер шуршал песком и шептал ему на ухо обещание. Он снова посмотрел в сторону лагеря, на мерцающий глаз далекого костра. Он был мечтателем, идущим за мечтой.

Но в пустыне мечты сбываются. В пустыне все возможно. Джон Вестл остановил своего прекрасного белого худжуна, лучшего из скаковых верблюдов Зейда, и подождал, пока товарищи догонят его. Все утро они ехали по рыжевато-коричневым дюнам, и теперь с возвышенности, которая была их целью, перед ними открывался вид на изящные холмы, простиравшиеся лига за лигой до горизонта, покрытого летящим песком. Что-то озадачивало Джона Вестла. Долгие часы он сидел в седле с высокой лукой, погруженный в глубокую медитацию, но какая-то чужая мысль наконец прорвалась сквозь его озабоченность. В этой дневной поездке было что-то странное, что-то неправильное. Что это было? Песок, ослепительное солнце, ветер...

Ах, вот оно, ветер!

Джон Вестл крепче прижал свою темную аббу и поежился. Затем повернулся к мрачному дервишу, остановившемуся рядом с ним.

- Как это может быть, Фуртак? - удивленно спросил он. - Сейчас полдень, но ветер пронизывающий.

Фуртак ничего не сказал, а когда они спустились с восточного склона дюны, Джон Вестл обнаружил, что это новое явление полностью отвлекло его внимание от всего остального.

Они находились посреди ужасной аравийской пустыни. Стояло лето; палило солнце; пески колыхались под ударами ветра пустыни; но этот ветер, который, казалось бы, дул прямо на запад с раскаленного побережья Омана, был холодным - таким же холодным, как порывы ветра, обрушивающиеся со сверкающих вершин ледяных Гималаев!

- Джиннистан! - сказал Зейд с коротким смешком.

- Именно так, саиди, - отозвался дервиш.

Джон Вестл ничего не сказал, но смутное чувство разочарования наполнило его сердце, когда он взглянул на открывшуюся перед ним картину. Он не знал, чего ожидал, однако, несомненно, это было нечто большее, чем вид гладкого песка, бесплодного и безжизненного, кроваво-красного в лучах заходящего солнца. Вдалеке вздымались склоны отвесных скал.

Фуртак, очевидно, почувствовал душевное состояние Вестла.

- Это не то, что ты ожидал найти, о Феринги?

- Вряд ли.

Дервиш улыбнулся.

- Ты найдешь больше, - сказал он. - По крайней мере, ты должен признать, что мы, кажется, приближаемся к царству сверхъестественных явлений. Сарсар холоднее, чем когда-либо.

- Сарсар. Что это?

- Это ветер смерти, саиди, - торжественно произнес Фуртак. - Тот, что зарождается в самых нижних залах Иблиса; тот, что распространяет мор и разрушения по всей земле; тот, что является естественной атмосферой для всего злого.

Зейд снова рассмеялся, но смех его прозвучал несколько натянуто. Дервиш был прав. Джон Вестл уже перестал удивляться феномену ледяного ветра, сквозь который они ехали четыре утомительных дня. Не в силах объяснить это явление, он отмахнулся от него, как от малозначительного. Но теперь настойчивый порыв ветра снова напомнил ему о своей необычности. Он нетерпеливо повернулся к дервишу, но, прежде чем успел заговорить, Зейд опередил его.

- Ты, должно быть, либо сумасшедший, либо глупец, дервиш, - сказал шейх. - Кто сейчас верит в старые сказки о халифах? Если это твой "ветер смерти", мы все давно должны были быть мертвы.

Фуртак был невозмутим.

- Сарсар упоминается не только в легендах о халифах, - сказал он. - Незнакомо только название. Почитайте в книгах Ферингов о тех людях, которые встречались лицом к лицу с духами тех, кто умер злой смертью. Все как один утверждают, что появление призрака всегда сопровождается ледяной атмосферой, которая пробирает до мозга костей. Разве это не так, господин?

Джон Вестл кивнул; он слышал об этом обстоятельстве. Но скептицизм Зейда был непоколебим.

- Мое второе возражение все еще остается без ответа, - надменно произнес он.

- О неверующий! - рявкнул дервиш. - Ты не поверишь, даже если Джинн появится у тебя перед глазами. Мы живы - это правда, но только потому, что дыхание сарсара смешивается с чистыми ветрами небес Аллаха. Однако ни один человек не может вдохнуть истинную сущность сарсара.

- Откуда он берется? - спросила Вестл.

Он устал от этих споров между дервишем и бедуином.

- Только Аллах на небесах и только Иблис на земле знают место его рождения, - ответил Фуртак. - Зародившись в самых недрах земли, он прокладывает свой роковой путь через подземные залы к обнаженным скалам Джиннистана, откуда распространяется по всему миру. Недалеко отсюда есть пещера...

- Пещера! - Вестл был весь внимание.

- Я знаю, о чем ты думаешь, саиди. Да, это пещера твоего видения. Она всего в семи часах езды отсюда.

Зоркие глаза Вестла следили за костлявым пальцем дервиша. Вглядываясь в подножие хмурых холмов, они наконец заметили тень, чернее других теней, низко у подножия гигантской бабочки.

- Там, - сказал Фуртак, - вход в то место, которое называется Джиннистан. Эта песчаная пустошь - всего лишь спорная территория.

- Давайте поторопимся! - воскликнул Джон Вестл. Его холодность исчезла. Теперь, когда конец его поисков был виден как на ладони, он весь пылал. Онейда!.. прежде чем наступит новый день, он узнает правду о своих видениях. Он постучал тростью по своему животному, но дервиш положил руку ему на плечо.

- Не так быстро, саиди. Это опасно.

- Опасно?

- Неужели ты думаешь, что, если время истекло и час ее освобождения близок, джинны добровольно откажутся от своей добычи? Они сделают все возможное, чтобы помешать нам пройти. Оказавшись у входа в пещеру, мы в безопасности, но между тем местом и этим много миль.

- Ну и ну! - презрительно фыркнул Зейд. - Что он говорит! Между нами и этими холмами нет ничего, кроме пустой равнины.

Но Джон Вестл не был настроен пренебрежительно. Он слез со своего худжуна и снова обратился к дервишу.

- Поступай, как считаешь нужным, - сказал он.

Дервиш уже открыл свою большую сумку. Из нее он достал маленькую роговую коробочку, наполненную ароматическим порошком.

- Мы должны встретить их здесь, саиди, - сказал он, - между дюнами и равниной, где наши силы равны силам противника. Мы не должны дать им преимущества. Я знаю джиннов.

- Что ты собираешься делать? - с любопытством спросил Джон Вестл.

- Защитить нас от нападения со всех сторон, - ответил Фуртак. Вскоре он выполнил свою странную задачу. Вокруг людей и верблюдов он начертил на песке большой круг, прерываемый лишь короткой полосой длиной не более трех футов со стороны, обращенной к темнеющему востоку. В самом центре круга он поставил небольшую жаровню с курящимися благовониями. Зейд присел на корточки рядом со своим худжуном, презрительно наблюдая за этими приготовлениями.

- Достань свою саблю, саиди, - сказал дервиш Вестлу, - и встань в небольшой проем в круге. На тебя ложится бремя его защиты. Ни за что на свете ты не должен выходить за пределы круга; ни за что на свете ты не должен позволять кому-либо войти в него.

- Это еще что такое? - прорычал бедуин. - Если предстоит сражение, неужели ты думаешь, что Бени Хасан будет сидеть сложа руки?

- Здесь ты ничем не можешь помочь, о шейх, - коротко сказал Фуртак, когда Вестл заняла свою позицию с саблей в руке. - Как ты собираешься сражаться с тем, чего не можешь видеть?

Зейд с отвращением сплюнул, но, тем не менее, не двинулся с места. Дервиш подошел к жаровне и присел на песок. В воздухе повисло зловещее напряжение. Быстро стемнело; только на западе небо осветилось несколькими зловещими малиновыми полосами; ледяное дыхание сарсара стало сильнее. Было ли это игрой воображения, или Джон Вестл действительно услышал далеко на востоке топот, похожий на топот могучих ног?

- Приготовься! - крикнул дервиш. - Они идут!

С порывом ветра на маленькую группу людей обрушилась темнота. Через мгновение можно было разглядеть только мерцающее сердце жаровни. Но Джон Вестл знал, что все вокруг - безмолвное скопление невидимых фигур. Черная ночь пульсировала от присутствия зла.

Джинны пришли. Джон Вестл сжал саблю и стал ждать.

Позади себя он услышал тихое, дикое пение на незнакомом языке. Это был дервиш. Затем что-то еще привлекло внимание американца. Где-то справа от него в темноте послышалось шарканье, затем раздался оглушительный глухой удар, за которым последовал резкий треск, как будто кто-то выстрелил из пистолета. Тяжелое тело с глухим стуком упало на песок.

Дервиш снова крикнул: "Приготовься!" Затем пение возобновилось, еще более неистовое, чем прежде.

Из темноты перед напряженным взором Джона Вестла начала проступать какая-то фигура.

Невероятно злобные, пылающие глаза уставились на него сквозь мрак. Он увидел смутные очертания огромного, бесформенного тела, длинные, темные руки, которые что-то схватили и высоко подняли. На нем отразился красный отблеск жаровни, и Джон Вестл увидел, что это меч. Он опустился...

В моменты, подобные этому, человеческий мозг выходит за пределы своих возможностей; его сознание проносится сквозь безграничные промежутки времени. Демонический клинок обрушился подобно удару молнии, но, пока он опускался, Джон Вестл думал о многом. Ужас пронесся в его сознании; мысль о том, что он не сможет вовремя поднять свою саблю, чтобы отразить этот смертоносный удар. Он подумал о битве. С болезненной отчетливостью он услышал яростное пение дервиша. Затем он подумал об Онейде. Его разум успокоился, клинок взметнулся вверх.

И все это за то время, что потребовалось другому оружию, чтобы опуститься...

Сталь ударилась о сталь. Вестл испытал шок. Но его защита оказалась успешной. Он приготовился отразить новую атаку. Но ее не последовало.

Силы не хватило. Джон Вестл осознал, что Существо за пределами круга теперь атакует его со всей силой своей могучей воли.

Он терял сознание...

Время было разбито вдребезги и рассыпалось на осколки. Он простоял там столетия, вглядываясь в эти пылающие шары, сопротивляясь всеми силами своей души почти неконтролируемому порыву отступить.

Всего один шаг... один маленький шаг назад...

Это было бы так просто.

Но как раз в тот момент, когда последние остатки воли Джона Вестла дрогнули, уступая место воле его грозного противника, как раз в тот момент, когда его онемевшая нога начала пятиться по песку, он услышал сзади громкий крик. Неистовое пение дервиша внезапно прекратилось.

- Ты победил!

Все было именно так, как он сказал. Пальцы, сжимавшие мозг Джона Вестла, сами собой разжались, злобные глаза растворились в темноте. И тут забрезжил свет, когда Фуртак начал подбрасывать в свою жаровню припасенный хворост.

Джон Вестл увидел, что пространство за пределами круга теперь пусто, и в нем нет ничего, кроме звезд и шепчущего песка. Он опустился на колени.

- Ты победил! - воскликнул дервиш. Его руки обхватили обмякшее тело Вестла.

- Еще мгновение, и я бы уступил, - выдохнул американец.

- Но ты победил...

- Что это за трюк? - Это был голос Зейда.

- Трюк, Зейд? Разве ты не видел глаза Джинна?

- Я ничего не видел.

- Конечно, нет, - сказал Фуртак. Его голос был мрачен. - О шейх, у тебя нет видения. Но что ты скажешь о худжунах?

Джон Вестл посмотрел. Наполовину внутри, наполовину за пределами защитного круга лежал труп его собственного белого верблюда, шея которого была вывернута под нелепым углом, а череп превратился в кроваво-красное месиво.

- Разве ты не рад, о Зейд, - ехидно спросил дервиш, - что не вышел за пределы круга?

Но на это бедуин ничего не ответил.

Где-то в этой пустыне Джон Вестл отстал от своих спутников. В течение нескольких часов он шел сквозь черную ночь, цепляясь за стремя Зейда, не обращая внимания на его просьбы сесть верхом. Ему хотелось думать, и действие подстегивало его мысль. Но налетел пронизывающий ветер, холодный как лед, и забросал их летящим песком, который жалил, как иглы. Даже звезды исчезли. А потом Вестл споткнулся о какое-то препятствие, потерял стремя верблюда Зейда и через мгновение уже летел, кружась, снова и снова, во власти безжалостного порыва ветра, который обрушивался на него и колотил, пока он окончательно не потерялся. Даже стрельба не могла ему помочь; его крики были едва слышны даже ему самому.

Поэтому он, спотыкаясь, шел против ветра. По крайней мере, у него было что-то, что помогало ему ориентироваться. Продолжая двигаться на восток, он придет к той темной стене скал, которую видел с края дюн. Он пробивался вперед, пока на тусклом востоке не увидел, как над тенью массивных утесов забрезжил первый луч рассвета.

Он был уже совсем близко, как ему казалось, от той пещеры.

Но силы быстро покидали его, и в конце концов он упал на песок. Ветер яростно трепал его одежду.

Он, должно быть, пролежал так не более нескольких минут, поскольку, когда снова открыл глаза, то увидел, что бледный рассвет все еще занимался на востоке. Кто-то тряс его за плечо.

Он тупо посмотрел вверх. Это был дервиш Фуртак, стоявший на коленях рядом с ним.

- Пойдем, саиди, - сказал мужчина. - Еще несколько шагов.

Затем он поднялся и почувствовал, как кто-то взял его за другую руку.

Это был бедуин. В его глазах застыло странное выражение, как у человека, который увидел невероятные вещи.

- Вы нашли пещеру? - спросил Джон Вестл.

- Да, - ответил Зейд.

Идя между ними, Вестл сумел преодолеть небольшое расстояние, которое требовалось пройти. Наконец его протянутая рука коснулась холодной твердой скалы.

- Нужно ее обогнуть, - сказал дервиш.

- Друг мой, - искренне сказал Зейд, - умоляю тебя нашей дружбой повернуть назад.

- Но пещера там?

- Да, саиди.

- Тогда я пойду, - воскликнула Вестл.

Обогнув скалу, он оказался перед входом в пещеру.

И... это была пещера из его видения.

Мрачный и необъятный, предстал его взору зал с колоннами; но теперь это был не сон, а суровая реальность, его дальние уголки были скрыты странным голубым сиянием, которое пронизывало это место и, казалось, висело дрожащим, неосязаемым занавесом у входа. От жуткого холода Джон Вестл снова чуть не потерял сознание. Но он разглядел каждую деталь: полированный пол, сводчатый потолок, низкий каменный алтарь. А на алтаре лежала женщина, ради которой он прошел сквозь века и земли.

В глазах Джона Вестла она была прекраснее, чем десять тысяч снов.

- Онейда! - воскликнул он. - Онейда!

Он порывисто шагнул вперед, но железная рука дервиша оттащила его назад.

- Подожди!

- Подождать? Почему я должен ждать? Почему? Это она!.. Онейда! Зейд, Фуртак, разве вы не видите?

Дервиш кивнул, но холодный голос бедуина словно охладил энтузиазм Джона Вестла.

- Видите? Что я должен видеть? Я не вижу никакой женщины.

- Там, Зейд, на алтаре!

- Ты сошел с ума, мой друг, - спокойно сказал шейх. - Я не вижу на этом алтаре ничего, кроме скелета, груды сухих костей.

- Что?

- Больше ничего, саиди. Не позволяй больше себя обманывать. Этот старый негодяй загипнотизировал тебя. В этой пещере действительно нет ничего, кроме скелета. Я пока еще доверяю своим глазам.

Джон Вестл уставился на него. Неужели бедуин был прав? Неужели его собственный разум блуждал по темным коридорам безумия и иллюзий? Но... Там лежала она, бесконечно желанная, во всем своем прекрасном облачении из плоти и крови.

- У тебя нет видения, о шейх, - сказал дервиш Зейду.

- Видения! - презрительно выплюнул Фуртак.

- Ты не веришь в то, что он видит?

- Мои глаза говорят мне, во что верить.

- Даже в сарсаре?

- Будь проклят твой сарсар! Что это такое? холодный ветер, ничего больше. Этому есть дюжина естественных объяснений.

При этих словах терпение дервиша, казалось, лопнуло. Его глаза гневно сверкнули. Но голос его был тихим и странно мурлыкающим.

- Кем бы ты ни был, о шейх, ты храбрый человек. Тогда докажи свое неверие своим мужеством. Опусти руку в пещеру - только руку, мой друг, - навстречу чистому дуновению ветра смерти. Возможно, твое осязание убедит тебя в том, чего не может сделать зрение.

Глаза шейха презрительно сверкнули. Не удостоив его ответом, он закатал рукав своей абба и, ни секунды не колеблясь, сунул левую руку в бурлящий воздух пещеры.

- О Аллах!

Резкий крик, внезапное движение, и шейх Зейд из Бени Хассана отпрыгнул от входа в пещеру; лицо его исказилось от боли, глаза недоверчиво уставились на иссохший предмет, который когда-то был его рукой.

Он был сморщенным, черным, сухим, а пальцы скрючены, как когти стервятника.

- Теперь ты веришь? - ликующе воскликнул Фуртак.

Но Зейд ничего не сказал. В его сердце поселился страх. Он посмотрел на свою изувеченную руку, а затем на сухие кости в пещере. Казалось, они издевались над ним.

Дервиш повернулся к Вестлу.

- Ты видишь, саиди, - сказал он, - что войти в это место - равносильно смерти.

Джон Вестл молчал. Это странное происшествие потрясло его.

- Как, если умру, - спросил он наконец, - я смогу освободить ее?

Лицо дервиша было серьезным.

- Ты бы повернул назад, - спросил он, - если бы я сказал тебе, что твоя смерть цена ее освобождения? Это ее душа должна быть освобождена - освобождена от рабства чар, которые держали ее в плену в ее теле на протяжении стольких сотен лет. Ты умрешь... но освободишь ее душу.

- И что потом?

- Я не знаю, саиди. А если бы и знал, то есть вещи, о которых не разрешается говорить, но что такое смерть? Храброму человеку, конечно, нечего бояться. А жизнь - это движение песков в пустоте пустыни... Говорю тебе это, о Феринги - ваши души будут жить дальше вместе. Она принадлежит тебе. Ты подведешь ее?

- Нет, - тихо сказал Джон Вестл.

Он устал от своих поисков, устал от пустыни, невыразимо устал от всего, что знал.

Онейда ждала его...

- Прощай, Фуртак, - сказал он, протягивая руку. - У меня нет слов, чтобы отблагодарить тебя...

Дервиш ответил на его пожатие.

- В этом нет необходимости, саиди, - сказал он. - Я всего лишь исполнил волю Аллаха. Прощай.

Джон Вестл повернулся к молчаливому Зейду.

- И ты, мой друг, прощай.

Безумные глаза бедуина впились в лицо американца.

- Я не могу тебя отговорить?

Джон Вестл покачал головой. Он знал Зейда. Не могло быть никаких уговоров, никакого истерического прощания.

- Нет. Я должен пойти к ней.

Не слезу ли увидел Вестл на смуглом лице шейха? Но голос Зейда, как всегда, был холоден и бесстрастен.

- Прощай, саиди", - сказал он.

Isma'llah hawalayna...

- Прощай... - снова. Наконец спокойствие покинуло бедуина. Голос его резко оборвался.

- О, брат мой, - сказал он и спрятал лицо в складках своего одеяния.

Джон Вестл решительно шагнул в пещеру.

В тот же миг он почувствовал острую боль, когда его охватило ледяное дыхание сарсара, - волна изысканной пытки, от которой его глаза закатились внутрь, а дыхание застряло в горле. Но внезапно спазм прошел, и его, казалось, окутало приятное тепло. Он поднял глаза. Словно пелена спала с его глаз, и он увидел, что границы пещеры стали четкими и ясными. Воплощенная красота алтаря привлекла его внимание.

Через мгновение Джон Вестл уже стоял рядом с ней. Он видел, как вздымается и опускается ее грудь. Он посмотрел на ее лицо, на закрытые веки, покрытые пурпурной пеной, обрамленные бархатными ресницами. Как ни странно, ему вспомнилась старинная детская сказка. Жила-была спящая принцесса... и пришел принц, чтобы разбудить ее поцелуем...

Джон Вестл улыбнулся.

Он на мгновение повернул голову и увидел фигуры Зейда и Фуртака, которые, словно сквозь голубой туман, приближались ко входу в пещеру. Лицо шейха по-прежнему было закрыто накидкой, но Фуртак внимательно наблюдал за ними.

На лице дервиша тоже была улыбка.

Джон Вестл снова повернулся. Его лицо склонилось к губам Онейды, к ее спящим губам. Он нежно поцеловал их. Они были теплыми, полными жизни. Она слегка пошевелилась. Затем ее глаза открылись. Они были так прекрасны. Он завороженно наблюдал за ними. Наконец Онейда заговорила.

- Пойдем! - сказала она.

Улыбка на лице Джона Вестла стала шире, когда он почувствовал тепло ее рук. Он забыл обо всем, что его окружало. Он знал, что все земное ускользает от него.

Ускользает, как дрейфующие пески безлюдной пустыни.

Но его больше не интересовали земные вещи.

Долгое время Зейд стоял там, на сухом песке, но наконец чья-то рука легла ему на плечо, и чей-то голос прорвался сквозь сумятицу в его сознании.

- Саиди.

Это был дервиш.

Зейд поднял голову. Теперь его глаза были сухими.

- Что?

- Он нашел ее.

Зейд еще раз заглянул в пещеру. Там был алтарь, а на нем все та же мрачная пародия на жизнь, которая все еще насмехалась над ним. Рядом с ним лежал Джон Вестл, обхватив одной рукой ужасную грудь. Но из рукава черной мантии торчали блестящие кости. Капюшон скрывал череп.

Теперь на камне лежали два скелета.

Шейх Зейд из Бени-Хассана посмотрел на них, а затем его взгляд упал на его собственную иссохшую руку. Наконец его глаза встретились с глазами дервиша.

- Кто ты? - медленно произнес он.

- Я всего лишь дервиш Фуртак, - сказал тот, и Зейд понял, что другого ответа он не получит.

- Что теперь?

- Мы расстаемся, саиди.

- Куда ты направляешься, о Фуртак?

- Вперед, в пустыню, саиди. Там мое место.

- А что будет со мной?

- Ты вернешься в Мекку. И на этот раз, о шейх, я думаю, ты совершишь свое паломничество без сомнений и презрения в сердце. Теперь ты знаешь.

- Что?

- La illaha illa allah, нет бога, кроме Аллаха.

Но лицо Зейда выражало гордость. Он не собирался показывать своих чувств никому, даже дервишу.

- Прощай, о Фуртак, - отрывисто сказал он.

- Прощай...

Стоя у входа в пещеру, Зейд наблюдал за фигурой дервиша, пока тот и его верблюд не растворились в сиреневой тени северных скал. Затем он повернулся лицом к западу. Пожал плечами, садясь на своего худжуна, но в этом жесте не было неуважения. Он ехал весь день, не замечая усталости.

Солнце уже село, когда он наконец спешился. Некоторое время он стоял, глубоко задумавшись, затем снял свою абба и расстелил ее на чистом песке. Странное занятие для скептика Зейда! Он опустился на колени на ткань и повернулся лицом к Мекке, Священному городу.

Только тогда он закончил фразу дервиша.

- Wa Muhammad er-rassoul allahi, - сказал он очень тихо.

В его глазах появился свет, которого раньше там не было.

КЛЮЧ К РАЗГАДКЕ - ГОЛУБАЯ БУСИНКА

У. Гарольд Уилсон

Двое сидели в душном кабинете полицейского управления. Харриет Оден то и дело вытирала слезы, которые застилали ее мягкие карие глаза, в то время как по ее стройному телу время от времени пробегала дрожь. Ее светлое лицо казалось бледным по контрасту с вьющимися черными волосами, темными бровями и ресницами.

В течение нескольких минут никто из них не проронил ни слова. Детектив Майкл Келли, мужчина средних лет, среднего роста и плотного телосложения, постукивал карандашом по столу. Его седая голова склонилась вперед, густые брови нахмурились в знак глубокой озабоченности.

- Итак, давайте посмотрим, мисс. - Он начал перечислять факты. - Причины для расследования нет. Сегодня утром ваша сестра была найдена мертвой в постели своим мужем. Доктор говорит, смерть наступила от естественных причин.

- Но это невозможно. Она не была больна, - настаивала Харриет. - Вчера вечером она была в прекрасном настроении и чувствовала себя тоже прекрасно.

- Может быть, и так, мисс, но на теле нет никаких следов, - протянул детектив. И после короткой паузы добавил: - Конечно, обстоятельства указывают на то, что у него были отношения с его секретаршей. Ваша сестра знала, какие отношения их связывали?

- Нет, - ответила она. - Я и сама пребывала в неведении до недавнего времени, и узнала об этом совершенно случайно. Однажды днем, после того как мы с Маргарет отправились играть в бридж, я вернулась домой и услышала, как Флойд и Мэри ссорятся. Она настаивала, чтобы он ушел с ней.

- Вы не рассказали об этом своей сестре? - спросил детектив.

- Нет, я не могла.

- Вы уведомили своих родителей? - спросил он.

- Видите ли, Маргарет была единственной, кто остался из моей семьи, она была мне как мать, - всхлипнула Харриет.

Детектив посидел несколько минут, очевидно, обдумывая услышанное, затем продолжил медленным, тягучим голосом, в котором слышалось сочувствие и в то же время явная тревога.

- Конечно, она могла быть отравлена или что-то в этом роде; и я распорядился провести вскрытие, но оно не может быть сделано сегодня днем, поскольку мы не хотим, чтобы мистер Лэнгдон знал, что находится под подозрением. Оно будет сделано сегодня вечером. Приходите завтра, а я пока буду следить за ним.

- Хорошо, но я не успокоюсь, пока не буду уверена, что Флойд Лэнгдон не убивал мою сестру.

В ее голосе безошибочно угадывалась решимость.

Келли нахмурился.

- Будьте осторожны, мисс, - предупредил он. - Если он виновен и заподозрит вас в чем-то, никто не знает, какой вред он может вам причинить.

Садясь в свой яркий родстер и направляясь к Бич-роуд, она думала о том счастливом доме в Вирджинии, которого больше не будет. Поскольку она жила со своей сестрой и шурином после смерти матери несколько лет назад, она, естественно, была в числе приглашенных, когда Лэнгдоны решили приехать в Майами-Бич на каникулы. Тогда она не могла понять, почему Флойд настоял на том, чтобы взять с собой Мэри Чедвик, свою личную секретаршу. Он не занимался каким-либо определенным бизнесом. Он был одним из тех чрезвычайно удачливых молодых людей, которые унаследовали приличный доход и занимали почетную должность в одной или, возможно, двух корпорациях, акциями которых владел. Но ему нужен был личный секретарь, чтобы обрабатывать его личную почту и следить за деталями, связанными с его делами, - объяснял он, и, конечно, Маргарет верила ему. Но теперь Харриет поняла... ей все было ясно.

Вскоре вдали, на шоссе, показался унылый дом - унылый для нее. Они сняли его сразу по приезде месяц назад. Дом стоял в стороне от дороги, и из него открывался вид на величественный Атлантический океан.

Медленно подойдя к фасаду дома, она прислушалась, не раздастся ли какой-нибудь звук изнутри, но все было тихо, хотя машина Флойда стояла в гараже. Она поднялась на веранду и уже собиралась войти, когда заметила Флойда, стоявшего примерно посередине холла, в дверях, ведущих в гостиную.

Флойд Лэнгдон был среднего роста, стройного телосложения, его редкие темные волосы были зачесаны назад с небольшим пробором посередине. Его резкие черты лица подчеркивались узкими пронзительными глазами. Как обычно, он был безупречно одет и выглядел холеной и ухоженной особой.

Какое-то время она наблюдала за ним. Он рассматривал что-то, что держал в руке, и, казалось, это его очень интересовало; настолько, что он не заметил ее. Харриет не могла понять, что именно так привлекло его внимание. Она направилась к нему, но, когда это сделала, он испуганно поднял голову и быстро сунул руку в карман. Она увидела, как на ковер упал какой-то маленький предмет. Ей показалось, он проявляет признаки крайней нервозности, даже опасения.

- Привет, Харриет. Не слышал, как ты вошла, - пробормотал он, поворачиваясь к ней и собираясь выйти из дома. Казалось, он был не в настроении разговаривать.

Сделав вид, что не заметила его действий, она быстро спросила:

- Когда они собираются привезти тело домой?

Казалось, это его разозлило.

- Я не знаю. Я был в похоронном бюро по меньшей мере полдюжины раз за день, пытаясь поторопить их, но они не сказали ничего определенного. Только то, что вернут ее, как только смогут. Я не разбираюсь в таких делах, - нервно ответил он.

- Возможно, они не знают, что мы везем тело обратно в Вирджинию, - предположила она.

- Знают. Я сказал им. Я собираюсь поехать туда сегодня вечером после ужина и выяснить, что случилось, - отрезал он.

Ей сразу же пришел на ум план Келли относительно вскрытия, но не соглашаться с Флойдом было бы неразумно; поэтому она ничего не ответила, хотя ее глаза следили за тем, как он резко вышел из дома, пересек дорогу и исчез за пределами поля зрения, на твердой поверхности у кромки воды. Затем она повернулась к тому месту, где он стоял, когда она только вошла.

Она намеревалась поискать предмет, который он обронил и к которому проявил такой живой интерес. "Возможно, Мэри где-то поблизости и увидит меня", - подумала она и решила удостовериться. Однако ей нужно поторопиться, иначе Флойд может вернуться. Может быть, Мэри наверху, в своей комнате. Она бы увидела.

Комната Мэри находилась на верхней площадке лестницы. Харриет занимала комнату в конце короткого коридора, в той же части дома, что и Мэри. На самом деле, две комнаты были соединены ванной. По другую сторону холла находилась большая комната, которая раньше принадлежала Флойду и Маргарет. Дверь находилась прямо напротив двери Харриет.

Когда она добралась до верхней площадки лестницы, Мэри окликнула ее.

- О, Харриет, это вы? - произнесла она своим прекрасным пронзительным голосом.

- Да, - ответила Харриет, заглядывая в открытую дверь, когда поворачивала в холл. Она с отвращением смотрела на Мэри, - одну из тех пухленьких блондинок с очаровательными голубыми глазами и легкомысленными красными губками.

- О, Харриет, разве это не ужасно? - пролепетала она. И тут же продолжила: - Где вы были весь день, Харриет? Я не видела вас с тех пор, как начались все эти утренние волнения. Только представьте, мистер Лэнгдон просыпается и обнаруживает рядом с собой мертвую Маргарет! О, ужас! и работники похоронного бюро уносят ее в длинной узкой корзине. Бедный мистер Лэнгдон. Мне его так жаль, а вам? Он был так расстроен весь день. Я очень беспокоюсь за него.

Харриет пробормотала что-то в ответ и направилась в свою комнату. Она и сама толком не знала, что сказала, но, спускаясь по лестнице, крикнула: "Я схожу за аспирином. У меня ужасно болит голова".

У подножия лестницы она огляделась. Флойд еще не вернулся, поэтому она быстро и бесшумно ступила на ковер. Наклонившись, она осмотрела всю поверхность вокруг двери в гостиную. Все, что она смогла найти, было похоже на маленькую голубую бусинку, размером не больше кончика ее указательного пальца. Она ничего такого не заметила - возможно, она ошибалась; возможно, это было всего лишь ее воображение, подумала она. Но Флойд так заинтересовался ею, что она положила бусинку в сумочку и поспешно вышла из дома. На мгновение ей показалось, будто она видит свою мертвую сестру, стоящую на лестнице и обхватившую голову руками.

Она помчалась по шоссе, чтобы предупредить Келли о предполагаемом визите Флойда в морг и, по возможности, вернуться раньше него. Она слишком хорошо знала, что детектив прав. Флойд ни в коем случае не должен был заподозрить ее.

Из телефонной будки в казино она позвонила в штаб-квартиру. Келли там не оказалось, но ей дали номер телефона, по которому она могла связаться с ним, возможно, с его домом. Она позвонила, и Келли сам снял трубку.

- Мистер Келли, это мисс Оден; я звоню, чтобы сказать вам, мистер Лэнгдон намерен сегодня вечером снова пойти в похоронное бюро. Я подумала, вам будет интересно это знать, - сообщила она ему.

- Рад, что вы позвонили, мисс. Спасибо. Я буду присматривать за ним. Но, надеюсь, вы помните, что я вам говорил, - раздался в трубке голос детектива. Он казался немного встревоженным.

- Да, - ответила она.

Когда она снова добралась до дома, уже стемнело. Она обнаружила, что Флойд уже вернулся. Казалось, он осматривал пол в прихожей, особенно вокруг двери в гостиную.

- Что-то потерял, Флойд? - спросила она.

- Нет, - сухо ответил он, бросив в ее сторону пронзительный взгляд.

Она заметила этот взгляд и, вспомнив о бусинке в своей сумочке, не стала больше ничего спрашивать, а сразу же прошла на кухню, где Агнес, толстая негритянка с Багамских островов, готовила ужин.

- Боже, милая, вы выглядите такой бледной и усталой, - сказала Агнес, когда Харриет вошла.

- Я действительно очень устала, Агнес. У вас не найдется горячего кофе?

- Да, конечно. Присаживайтесь, и старушка Агнес угостит вас горячим кофе и какой-нибудь снедью. Бедный ребенок! Я знаю, как вы себя чувствуете.

Однако она не была голодна. Позже Флойд и Мэри пригласили ее поужинать, но она отказалась, сославшись на плохое самочувствие.

Харриет несколько часов пыталась уснуть. Флойд вернулся довольно поздно и раздраженно толкнул дверь. Наконец, поднявшись с постели, она села у открытого окна. Из ее комнаты открывался прекрасный вид на бескрайнюю Атлантику, круглая полная луна проложила золотую дорожку по поверхности воды. Было тихо, как в гробнице, если не считать легкого шелеста пальм и отдаленного плеска спокойного моря.

Вскоре она испытала странное чувство. Она не могла объяснить его, но ей показалось, будто это было предчувствие того, что что-то должно произойти. Она не боялась. Напротив, она была встревожена - ей не терпелось узнать, что это было. Она ждала, но ночь шла своим чередом. Наконец она вернулась в постель, но по-прежнему не находила себе места. Она почувствовала жгучее желание снова выглянуть в окно. Когда она начала вставать, у нее перехватило дыхание. Там, сидящей в том кресле, которое она покинула несколько минут назад, она увидела свою сестру Маргариту!

Харриет чуть не окликнула ее. Она казалась живой. Обхватив голову руками, она раскачивалась взад-вперед, как будто страдала от сильной головной боли. Она то потирала голову - приглаживала волосы, то снова держалась за нее и раскачивалась. Харриет захотелось заключить ее в объятия, приласкать. Она почувствовала, что должна подойти к ней. Но стоило ей пошевелиться - и все исчезло!

"Что бы это могло значить?" - подумала она.

Вдруг тишину ночи нарушили три пронзительных крика - крика ужаса. Она спрыгнула на пол; в соседней комнате Мэри закричала:

- Флойд! Флойд!

- Мэри! Что случилось? - крикнул Флойд, рывком открывая дверь.

- Эти крики. Кажется, они доносятся из комнаты, где спит Агнес, рядом с гаражом, - закричала Мари.

Затем Харриет услышала, как Флойд спускается по лестнице и проходит через холл. Позже раздался громкий стук в парадную дверь, и через мгновение она услышала, как он с кем-то разговаривает. Через некоторое время он вернулся, и она услышала, как он сказал Мэри: "Агнес, должно быть, приснился сон. Она сказала, что кто-то был около ее комнаты. Должно быть, какое-то животное. Я ничего не видел". Затем он позвал: "Харриет, ты слышала весь этот шум несколько минут назад?"

- Да, слышала, - ответила она. - Кто был у двери?

- Какой-то мужчина; сказал, что проходил по дороге и услышал чей-то крик. Он хотел узнать, в чем дело, - ответил Флойд, возвращаясь в свою комнату и закрывая дверь.

На следующее утро старая Агнес поднялась к ней в комнату.

- Мисс Харриет, вы что-нибудь слышали прошлой ночью? - спросила она.

- Почему... это были вы? - в ответ спросила Харриет.

- Да, мисс. Ах, это мисси Маргарет. Она ходила и держалась за голову. Когда я проснулась, это почти до смерти напугало меня.

- Вы рассказали об этом мистеру Лэнгдону, когда он спустился? - спросила Харриет.

- Нет, потому что он больше всего боится призраков.

Харриет не сказала ей, что она тоже видела Маргарет.

Только после полудня она отправилась навестить Келли. Ей не терпелось узнать, что показало вскрытие. И все же она испытывала чувство страха. Она снова застала детектива за его столом.

- Входите, мисс. Присаживайтесь, - поприветствовал он ее.

Усевшись на стул поближе к столу, она сразу же поинтересовалась результатами вскрытия.

- Мы провели вскрытие, но ничего не нашли, мисс, - начал объяснять он. - Ни яда, ни газа.

Это было неожиданным сюрпризом для Харриет, и она несколько минут сидела, словно ошеломленная, прежде чем прокомментировать. Затем, словно ухватившись за последнюю соломинку:

- Но что... он мог ее задушить?

Детектив задумчиво покачал головой.

- Нет, в этом случае остались бы следы, мисс. - Затем, немного погодя, он спросил: - Вам удалось выяснить - что-нибудь?

Вспомнив о маленькой голубой бусинке, она полезла в сумочку и протянула ее ему, объяснив, как она ее нашла и как повел себя Флойд. Келли долго рассматривал ее, его густые брови изогнулись дугой, затем он задумчиво нахмурился.

- Прямо сейчас я ничего не могу сказать по этому поводу, мисс, но пока оставьте это у меня.

Он осторожно положил бусину в ящик своего стола.

- Флойд казался очень расстроенным из-за того, что они так долго держали тело, - сказала она ему.

- Да? Что ж, ему придется еще немного поволноваться, потому что тело вряд ли будет готово раньше завтрашнего утра. Он задержал нас вчера вечером, и я хочу осмотреть его сегодня еще раз. Я все еще не удовлетворен - иногда подсказки появляются позже, - вслух подумал он.

Уже собираясь уходить, Гарриет повернулась к Келли и спросила:

- Вы верите в предчувствия или в видения с того света?

- Да, мисс, верю, - задумчиво ответил он, серьезно глядя на нее.

- Я тоже... И я все еще верю, что моя сестра была убита.

У главного входа она заметила Флойда, стоявшего на углу, и быстро метнулась назад, чтобы избежать встречи с ним. Всю дорогу домой она гадала, заметил ли он ее. Наверняка он заметил ее машину, припаркованную перед домом.

В ту ночь, вскоре после того, как легла спать, она снова почувствовала то странное, сверхъестественное чувство, которое испытала накануне. Оно усилилось, и она стала очень беспокойной; поэтому, откинув легкое покрывало, она села на край кровати, одетая в свою тонкую шелковую рубашку. Затем посмотрела в сторону окна, и по ее телу пробежала дрожь. Маргарет, казалось, снова была там. Как и прежде, она держалась за голову. На этот раз все было более отчетливо. Харриет могла ясно видеть ее лицо; оно казалось залитым кровью. Бессознательно она позвала ее: "Маргарет! В чем дело? Что случилось?" И, словно в ответ, рука двинулась к голове. Харриет наклонилась вперед, затаив дыхание. Видение погладило волосы, а затем потянулось к ней, словно подзывая подойти. Затем стало снова и снова гладить волосы; наконец, остановившись на макушке, надавило, словно желая облегчить боль; Харриет направилась к окну - видение исчезло.

"Как глупо, как глупо с моей стороны было так кричать. Надеюсь, меня никто не слышал. Но что все это может означать? Не понимаю. Должно быть, она хочет мне что-то сказать. Но что?" - подумала она.

Она не знала, как долго проспала. Но внезапно проснулась, вздрогнув. Она почувствовала чье-то присутствие в своей комнате - рядом с ней. Медленно открыв глаза, она увидела в темноте неясную фигуру мужчины. Он стоял у изголовья ее кровати. Харриет наблюдала за ним, боясь, что он услышит, как сильно бьется ее сердце в груди. Внезапно он поднял руку над ее головой - казалось, он вот-вот зажмет ей рот и лицо. Она испуганно вскрикнула! Он отпрянул и скрылся за дверью ванной. Через мгновение в комнате Мэри зажегся свет.

- Хэрриет! Вам приснился кошмар?

- Нет. В моей комнате кто-то был, - взволнованно воскликнула она, соскальзывая с кровати и включая свет.

- Кто-то был в вашей комнате? - спросила Мэри.

- Да, он пробежал через ванную. Вы его видели? - спросила она, когда Мэри вошла. Секретарша-блондинка дрожала.

- Нет, я никого не видела, Харриет, - был ее ответ.

Затем с другого конца коридора донесся голос Флойда:

- Что это за шум? Что с тобой, Харриет?

- Говорю вам, в моей комнате кто-то был, - настаивала она, надевая пеньюар и открывая дверь, чтобы впустить его.

- О, тебе это просто приснилось, возвращайся в постель, - рявкнул он.

Вскоре в доме снова воцарилась тишина. Но Харриет не сомкнула глаз, пока рассвет не принес с собой всепроникающее чувство защищенности.

Солнце поднялось уже высоко, когда она встала; взглянув на часы, она увидела, что было без четверти десять.

Пока она одевалась, холодок пробежал у нее по спине, когда она вспомнила о прошедшей ночи. Она была рада, что скоро покинет этот дом, хотя он навсегда останется в ее памяти, с его горем и ужасами. В этот момент она услышала, как остановилась машина, и, выглянув в окно, увидела катафалк. Флойд подъехал сзади. Она отошла от окна... ей было невыносимо смотреть, как вносят гроб.

Войдя в холл, она обнаружила, что дверь в комнату Флойда открыта. Она не была в этой комнате с того утра, когда умерла Маргарет. Теперь она вошла на цыпочках, как будто могла разбудить кого-то спавшего. Безделушки и туалетные принадлежности Маргарет по-прежнему лежали на ее туалетном столике в том виде, в каком она их оставила. Казалось, их никто не трогал. Харриет нежно прикоснулась к ним и погладила.

"Я и не заметила, что у расчески Маргарет не хватает зубцов. Интересно, почему", - подумала она, беря в руку щетку для волос.

Затем она услышала, легкое движение на лестнице; мягкое постукивание колесиков по коврикам - это вносили гроб. Она бросилась обратно в свою комнату и закрыла дверь, чтобы ничего не слышать.

Позже, медленно спускаясь по лестнице, она обнаружила, что катафалк уехал. Все было тихо. Ей потребовалось некоторое время, чтобы собраться с духом, взять себя в руки и спуститься вниз. Нерешительно подойдя к двери гостиной, она заглянула внутрь. Серый гроб стоял в дальнем конце комнаты возле двойных окон; рядом стояли цветы. Ей необходимо было пройти это короткое расстояние... а когда она посмотрела вниз, то разрыдалась.

Маленькое тельце, еще недавно полное жизни и здоровья, было слегка повернуто набок и уютно устроилось среди подушек и складок нежно-розового атласа и тюля, мягко гармонировавшими с пышными волосами, вьющимися на висках. Щеки были слегка нарумянены, а губы слегка подкрашены. Она выглядела так, словно просыпалась, как будто была готова заговорить, как будто пыталась заговорить. Харриет поймала себя на том, что снова думает о видении и о том, что оно могло означать.

"Могло ли это быть сообщением? Это должно что-то значить. Интересно..." - размышляла она.

Она долго смотрела на голову, потом вдруг решилась... оглядев комнату - она была одна. Наклонившись, она протянула руку и коснулась волос. Нежно погладила их. Затем, как в видении, коснулась макушки. Внезапно она отдернула руку и быстро отступила от гроба... Что это было, что укололо ее руку? Она посмотрела вниз. На ее пальце было пятнышко крови - она смахнула его - оно снова появилось. Это была ее собственная кровь. Она резко обернулась. Ее охватила паника, и она закричала от ужаса. Затем перед ней все потемнело.

Когда она пришла в себя, то услышала, как Флойд сказал с мягкой наигранной нежностью:

- Бедная маленькая девочка. Она охвачена горем, ее можно понять.

Она лежала на диване. Над ней склонился пожилой мужчина и держал ее за запястье. Рядом с ним стоял Майкл Келли.

- Это доктор Брэдли, мисс. Я услышал ваш крик и вбежал в комнату. Вы были в обмороке, поэтому мы вызвали врача, - сказал он ей.

- Просто лежите спокойно, юная леди, - посоветовал доктор, когда она попыталась встать.

- Пожалуйста... немного воды, - всхлипнула она.

- Принесите ей стакан холодной воды, - приказал доктор, поворачиваясь к Флойду.

Когда Флойд неохотно вышел из комнаты, она бросила быстрый взгляд по сторонам - в дверях стояла Мэри. Харриет жестом подозвала Келли, и он наклонился к ней поближе.

- Осмотрите голову... - выдохнула она, указывая на гроб.

Выражение лица детектива не изменилось. Двое мужчин шепотом обменялись несколькими словами, но ни один из них не пошевелился. Она подняла руку, и оба посмотрели на пятнышко крови на пальце.

Они быстро подошли к гробу. Доктор осмотрел голову. Он погладил волосы. Затем резко отдернул руку. Харриет наблюдала, как они обменялись озадаченными взглядами. Он разделил волосы на пробор и, казалось, осматривал кожу головы. Внезапно он потянулся к своему чемоданчику, достал резиновые перчатки и щипцы...

Харриет страшно побледнела, а затем упала в обморок. Даже опытный детектив вздрогнул, когда доктор воскликнул:

- Это самое подлое преступление, о каком я когда-либо слышал!

Келли развернулся и выбежал из комнаты. Доктор привел в чувство Харриет. Вскоре детектив вернулся с довольным выражением лица.

- Мы взяли их обоих, - сказал он. - Мои люди окружили дом. Я забрал это у Лэнгдона. Полагаю, это предназначалось вам прошлой ночью, мисс Харриет.

При этих словах он вытащил длинный острый инструмент, похожий на шляпную булавку, только гораздо более прочный и, по-видимому, сделанный из закаленной стали. У него была круглая головка синего цвета.

- Это копия того, что было использовано против вашей сестры. Смотрите, - сказал детектив, поднимая руку и демонстрируя, как сжимает инструмент в форме булавки. - Сильным ударом он вогнал его в череп, затем отрезал головку, оставив торчать только кончик.

- О, эта щетка на туалетном столике Маргариты, - быстро сказала Харриет Келли, и тот вскоре появился с расческой для волос.

- Вот чем он ее причесал, - сказал он.

- О, она сильно страдала? - простонала Харриет. - Она умерла мгновенно, не так ли, доктор?

- Нет, не обязательно, - ответил тот. - Возможно, она была жива несколько часов, но я сомневаюсь, что она страдала или хотя бы пыталась кричать. Шок должно быть, оглушил ее; проникновение в жизненно важные центры мозга вызвало временный паралич. Проколы и разрывы тканей головного мозга вызвали обильное кровоизлияние в головной мозг. На самом деле причиной смерти стало давление, вызванное этим кровоизлиянием.

- Как вы узнали? - спросил ее Келли.

- Она рассказала мне, - всхлипнула Харриет.

Детектив и доктор обменялись озадаченными взглядами, но Харриет знала, что ее сестра вернулась через врата смерти, чтобы рассказать об ужасном преступлении, совершенном против нее.

ЧАСЫ С ЖИВЫМ ЦИФЕРБЛАТОМ

Гораций Лиф, член Королевского Географического Общества

Многие хорошо информированные люди твердо убеждены в том, что неодушевленные предметы часто сохраняют странное влияние людей, которые к ним прикасались.

Особенности этого влияния, как и большинства оккультных явлений, очень запутанны, и кажется, что с его помощью можно проникнуть как в будущее, так и в прошлое. Два года назад я принимал участие в очень интересном эксперименте, проведенном покойным сэром Артуром Конан Дойлом, в ходе которого человек, наделенный способностью "считывать" эти впечатления, делал необычные заявления, оказавшиеся верными во всех деталях.

Миссис Агата Кристи, популярная английская писательница, таинственным образом исчезла при обстоятельствах, которые указывают на смерть либо в результате несчастного случая, либо самоубийства. Вся Англия была взбудоражена этим инцидентом; общественность и полиция проверили все возможные места в ее поисках, но безрезультатно. Примерно через неделю возникло мнение, что эта дама мертва, и интерес к ней ослаб.

Я получил настоятельное приглашение от сэра Артура Конан Дойла встретиться с ним в его лондонском доме, чтобы принять участие в интересном эксперименте с хорошо известным медиумом, наделенным любопытным чувством, известным как "психометрическое". Сеанс проходил в столовой сэра Артура; он сидел на одном конце длинного обеденного стола, медиум и я - на другом. Затем Дойл вручил психометристу пару женских перчаток со словами: "Интересно, что вы сможете узнать".

То, что он "узнал", поразило нас. Подержав их в руках не более десяти секунд, он сказал: "Эти перчатки принадлежат женщине по имени Агата, она пропала, но не мертва, и в настоящее время находится на пляже, который, как ни странно, не на берегу моря. Что это за место, я точно сказать не могу, хотя знаю, что оно расположено в глубине материка. Вы услышите о том, что эту леди нашли, в следующую среду".

Агата Кристи была найдена живой и невредимой в Харрогейт-Спа, известном оздоровительном курорте, куда люди приезжают пить лечебные воды, почти в полночь следующего вторника, а новость дошла до сэра Артура рано утром в среду!

Очевидно, каким-то необъяснимым образом личность миссис Кристи оказалась связана с ее перчатками, и что история, которую они рассказали психометристу, тянулась из прошлого в будущее.

Я упомянул об этом хорошо зарекомендовавшем себя случае в качестве предисловия к необычному опыту, который пережил в связи с появлением призрака несколько лет назад, когда, среди прочих таинственных и жутких событий, ужасная трагедия была запечатлена неким оккультным образом на старинных часах, сохранявших отпечаток более двухсот лет, мучая меня и отвлекая не одного порядочного человека, который с этим соприкасался.

Мое знакомство с этой драмой произошло благодаря неожиданному посетителю в лице красивого молодого человека, члена одной из старейших и лучших английских семей. Хотя этому джентльмену было всего двадцать два года, он, офицер гвардейского полка, по наследству стал сквайром в большом поместье на юго-западе Англии. Было очевидно, что он очень нервничал и переживал, его лицо раскраснелось, а руки дрожали, и он изложил свое дело, как только мы пожали друг другу руки.

- Я так понимаю, вы верите в привидения? - сказал он.

- Да.

- И вы можете "успокоить" их?

- У меня такая репутация.

- Что ж, я хочу, чтобы вы сделали это для меня.

Я попросил его рассказать мне о причине его просьбы, и он поведал удивительную историю.

- Меня зовут Филип, я сквайр из Пл... Холла, Сомерсет. Вы, наверное, слышали о нем - это лучший из существующих образцов архитектуры эпохи Тюдоров. Я недавно получил его во владение после смерти моего дяди и думал, что получил сокровище, но обнаружил, что унаследовал не что иное, как проклятие. Это меня пугает.

Он заметил, что я смотрю на его дрожащие руки.

- О, это не от страха, а от спиртного. Это место почти сводит меня с ума, и я пью, чтобы забыться. Если в ближайшее время что-нибудь не будет сделано, мне придется покинуть Холл; ни один смертный не сможет жить в нем и оставаться в здравом уме.

- Кажется, там жил ваш дядя.

- Да, но он покончил с собой. Так всегда бывает. Мой отец через некоторое время отказался там жить и умер ужасной смертью.

- Вы также обвиняете в этом это место?

- Да, теперь я знаю, что оно убило бы любого.

- Как оно может это делать?

- Да ведь там полно призраков, мерзких мстительных теней, которые злорадствуют, принося несчастье.

Я начал думать, что мой посетитель страдает белой горячкой, так уверенно он говорил и так сильно дрожал, а со лба у него буквально градом катился пот.

"Вот, - подумал я, - случай для врача, а не для исследователя оккультного".

Он, должно быть, угадал мои мысли, потому что немедленно поднялся и тоном, более подходящим для солдата, чем для защитника привидений, сказал: "Поедемте со мной, и вы сами все увидите", - и вышел в коридор.

Мое любопытство было возбуждено, и, не имея никаких особых дел, я взял свою шляпу с вешалки и проводил моего гостя на улицу, где его ждала машина.

Поездка в Пл- Холл заняла несколько часов, и я не пожалел, когда машина наконец остановилась перед одним из самых красивых особняков, какие я когда-либо видел. Это была великолепная картина в красивой естественной раме, свидетельствовавшая о хорошем вкусе предков моего спутника. Огромный дом располагался на возвышенности, окруженной невысокими холмами. Территория была очаровательной, а дом окружали великолепные террасы. Все выглядело идиллией.

Дворецкий с молчаливым почтением провел нас через главный вход, и после ужина мы отправились на экскурсию по зданию. Было решено, что я останусь на ночь в комнате, где, по-видимому, сосредоточилась большая часть неприятностей. Пл- Холл известен, среди прочего, своими замечательными дымоходами, которые, в свою очередь, по-видимому, были ответственны за немалую часть тех ужасных событий, которые в нем происходили. Они были связаны с тем, что, должно быть, является одним из худших примеров человеческой неблагодарности за всю историю наблюдений.

Первый строитель Холла был известным судьей во времена правления Генриха Восьмого, и ему довелось приговорить итальянца к смертной казни за кражу овец. Сразу после вынесения приговора он разговорился с коллегами-юристами, один из которых спросил его, как продвигается строительство Холла. Он объяснил, что все уже готово, за исключением дымоходов.

- Я не могу найти хорошего мастера по изготовлению дымоходов, - пожаловался он.

Один из его друзей сказал, что он приговорил к смертной казни лучшего печника в этой части страны. Поэтому судья помиловал итальянца, поручил ему мастерить дымоходы для Холла, и, как только они были закончены, повесил несчастного на первом же из них, который он закончил.

Мы начали экскурсию со столовой и постепенно добрались до старого банкетного зала, крыша которого поднималась до самого верха здания; стены были отделаны прекрасными панелями, на одной из них висел бесценный гобелен, а по всему огромному помещению стояли фигуры в доспехах, придавая зданию неповторимый вид, - в вечернем свете создавалось ощущение, будто живешь не в Девятнадцатом веке, а в первые дни Реформации. Как я узнал, в этой комнате никогда не происходило ничего необычного.

Никто не мог сказать, почему призраки предпочитали появляться наверху, разве что в этой части дома, переполненного трагедиями, происходило большинство из них. Мы поднялись по старинной лестнице из цельного дуба, ступени которой были такими толстыми, что большинство из них были изношены посередине на глубину не менее двух дюймов. Поднявшись по ним, мы достигли первой комнаты с привидениями.

Это была восьмиугольная комната, расположенная высоко в главной башне, и в ней не имелось никакой мебели, кроме старого, очень шаткого стола.

- В эту комнату редко кто заходит, - объяснил молодой сквайр. - Ни один слуга никогда не сделает этого добровольно. Это место запятнано ужасным преступлением: один из моих предков убил здесь своего единственного сына из-за во время карточной игры. Посмотрите, говорят, что эти пятна остались от крови бедного молодого человека.

Я наклонился и при слабом свете свечи увидел три больших темных пятна.

- Есть ли какие-нибудь основания предполагать, что призрак убитого бродит по дому? - спросил я.

- Нет, но его отец, - да. Я сам слышал очень отчетливые удары в стены, когда никого, кроме меня, поблизости не было. Мы с моим дядей нашли то, что, должно быть, было останками жертвы, поскольку предание гласит, что молодой человек исчез, не оставив после себя никаких следов.

- Здесь мы нашли кости. - С этими словами мой хозяин надавил на одну из изъеденных червями дубовых панелей, и та медленно отошла, открывая темную полость. Мы оба заглянули в нее и увидели сразу за краем яму глубиной около трех футов, со следами того, что, как я предположил, было известью, в которой был похоронен покойник. Но увидел ли я что-то еще - фосфоресцирующий контур?

- После погребения костей все потусторонние явления в этой части дома прекратились, я надеюсь, навсегда, - продолжал сквайр. - Я полагаю, дух отца не мог успокоиться, пока его сын не был достойно похоронен.

Мне было интересно отметить, насколько естественно этот молодой офицер воспринимал призраки своих предков - как нечто само собой разумеющееся.

Основные беспорядки происходили в двух спальнях, одна из которых примыкала к спальне сквайра. Как ни странно, никто никогда не беспокоил его в спальне, хотя она находилась не более чем в двух ярдах от главной комнаты с привидениями. Это была большая спальня, красиво обставленная в старинном стиле, с огромной кроватью под балдахином, с уныло свисавшими живописными, но старыми занавесками.

Я предпочел бы спать в этой комнате, если бы постель была достаточно проветрена. Не успел я выразить свое желание, как хозяин вызвал горничную и приказал сменить постель и снять старые занавески. Однако, подумав, что, возможно, в сохранении этих вещей есть какая-то оккультная ценность, я попросил его не снимать их. Он согласился, приказав перед уходом тщательно встряхнуть их и протереть от пыли.

Именно тогда я обнаружил второго молодого человека, который оказался мне очень полезен в моих расследованиях. Он сообщил о своем присутствии, окликнув нас, когда мы выходили из комнаты с привидениями. Сквайр провел меня в комнату, откуда доносился голос, и представил красивому молодому человеку лет двадцати с бледным лицом, полулежавшему на чем-то похожем на восточную кушетку.

- Это мистер Гораций Лиф, известный исследователь оккультных явлений, Берти, - представил меня хозяин.

Молодой человек протянул руку, маленькую и изящную, как у девушки.

- Я так рад, что вы пришли, - любезно сказал он. - Эти жуткие привидения так пугают людей.

- Вы их видели? - спросил я.

- Ей-Богу, думаю, что да, а также слышал и чувствовал их присутствие! Я сказал Филу, что, если они не перестанут валять дурака, мне придется покинуть из Пл- Холл, не так ли, Фил? - Он вопросительно взглянул на сквайра, и тот утвердительно кивнул.

В целом Берти произвел на меня неблагоприятное впечатление. Он был явно женоподобен и, вероятно, истеричен - тип, которому нельзя доверять, когда речь заходит о сверхъестественных явлениях. Я не раз видел, как такой человек сводил с ума от страха всю семью, убеждая всех и каждого, что их иллюзии - это реальность. Поэтому я решил расспросить его поподробнее.

- Вы действительно слышали и чувствовали призраков, а не только видели их? - спросил я.

- Действительно, - серьезно ответил он, - и Флип тоже. - Он указал на прекрасного ирландского сеттера, полулежавшего перед камином, дружелюбно поглядывая на компанию. - Знаете, мистер Лиф, я верю, что, если бы один из этих призраков стал чуть более плотным, он бы задушил любого. Дважды он нападал на меня, один раз с такой силой, что у меня на горле довольно долго оставались отпечатки его пальцев, не так ли, Фил? - Сквайр подтвердил это необычное утверждение.

Однако в тот момент я не воспринял это всерьез, поскольку опыт научил меня, что истеричные люди иногда разыгрывают драму, имитируя своих персонажей, и я подумал, что, возможно, Берти сам оставил эти отметины у себя на горле. В его пользу говорило то, что его друг, сквайр, утверждал, - он тоже испытывал подобные явления, а он определенно не был истериком, хотя был сильно взвинчен и в настоящее время явно пребывал в смятении.

Мои расспросы закончились, когда сквайр заметил: "Я вижу, вы сомневаетесь в Берти, мистер Лиф, но могу заверить вас, что, какими бы поразительными ни были его заявления, они полностью соответствуют моему собственному опыту. Все сомневаются в нас, когда мы говорим такие вещи, и из-за этого мы становимся посмешищем для наших друзей; но мы ожидаем от вас чего-то большего. Давайте все вместе пройдем в мой кабинет, покурим и выпьем, а затем уединимся и посмотрим, что произойдет".

- Вы рассказали мистеру Лифу о старых часах? - спросил Берти, вставая.

- Нет, я подумал, что лучше этого не делать. Возможно, он сам станет свидетелем этого феномена.

- Что за часы? - спросил я.

- Старые, в соседней спальне.

В той комнате я заметил странного вида часы, стоящие возле одного из окон.

- Я не собирался ничего говорить об этом, поскольку вы сами можете увидеть их особенности, ибо вам предстоит спать в этой комнате. Сейчас так много говорят о силе внушения.

Справедливость замечания сквайра была очевидна, и я оставил эту тему.

После приятной беседы в кабинете, во время которой все воздерживались от обсуждения цели моего визита, мы разошлись по своим спальням. Мой добрый хозяин сначала показал мне, как он выразился, "план местности", расположение электрических выключателей, как именно добраться до его комнаты или как быстро добраться до Берти, если этот молодой человек "испугается и позовет на помощь". Сквайр заверил меня, - хотя Берти был очень чувствительным и нервным, он, тем не менее, был человеком мужественным.

Все еще не вполне уверенный в том, какие трюки могут выкинуть привидения, я разделся и улегся в свою огромную кровать, ставшую удобной благодаря стараниям слуг. Тщательный обыск комнаты не выявил ничего, кроме нескольких предметов, которые я считал бесценными предметами старины, а вся обстановка комнаты была такой, что у меня возникло ощущение, будто я перенесся на несколько столетий назад.

Долгое путешествие из Лондона, должно быть, очень утомило меня, потому что вскоре после того, как я выключил свет, регулятор которого находился рядом с изголовьем кровати, я заснул, и мне приснился очень яркий сон, который перерос в ужасный кошмар.

Мне снилось, что нахожусь в комнате, обставленной в стиле Тюдоров, и наблюдаю за пятью людьми, сидящими, как мне показалось, в причудливой манере сновидений, в ожидании послеобеденного чая. Они были одеты во всевозможные странные наряды, а один из них, к которому остальные относились с большим уважением, носил огромную корону. Компания была очень веселой, все смеялись и шутили, перебрасывая друг другу красный мяч из слоновой кости. Внезапно по комнате с шумом пронесся пронизывающий холодный ветер, и когда он подул, я оглянулся на старинные часы, которые видел стоящими в углу моей спальни. В этот момент холодный ветер прекратился, и вместо шума я услышал ужасные стоны, доносившиеся изнутри часов, как у человека, страдающего в смертельной агонии.

Затем я заметил, что мои странные спутники перестали играть в мяч и поднялись на ноги, а один из них, высокий худой мужчина, поспешно вышел из комнаты с покрасневшим от гнева лицом.

Пока мы смотрели на часы, они превратились в лицо мужчины, по виду иностранца. Затем стрелки часов начали медленно вращаться, и в этот момент циферблат часов исказился от страха, а из его глаз потекли крупные капли крови. Внезапно стрелки остановились, как мне показалось, на том самом часе, который пытались установить, борясь с какой-то скрытой силой. Как только стрелки остановились, одна из присутствующих, очень красивая молодая женщина, одетая в просторное серебристо-серое платье с маленькой кружевной оборкой на шее, бросилась к часам и, подняв крышку, сунула внутрь руку и вытащила большой мясницкий нож. Ее лицо стало пепельно-серым, и, взглянув на меня, она швырнула нож на пол, воскликнув: "Ты знаешь, что произошло".

В следующее мгновение я уже полностью проснулся и стоял у своей кровати, дрожа всем телом, потрясенный тем, что воздух огласился страшными криками, доносившимися со стороны спальни Берти.

Включив свет, я бросился к двери и выскочил в коридор, столкнувшись лицом к лицу со сквайром, который, как и я, не потрудился надеть халат.

- Быстрее, - воскликнул он, - это здесь и, должно быть, убивает Берти.

Мы одновременно ворвались в комнату молодого человека и увидели то, что, должно быть, является самым совершенным выражением страха у человека и животного. Берти прикрывался поднятой правой рукой, словно защищаясь от какой-то страшной опасности, в то время как ирландский сеттер прижимался к нему, дрожа всем телом и обливаясь потом так, что его шерсть блестела.

Сквайр бросился к своему пораженному ужасом другу, а я инстинктивно взглянул в ту сторону, откуда, судя по поведению Берти, исходила опасность; в этот момент громкий грохот сотряс весь дом, и казалось, все содержимое соседней комнаты перевернулось.

- Смотрите, смотрите! - закричал перепуганный молодой человек. - Вот оно, вот оно, уберите это. О Боже! - И с горестным стоном он без чувств упал в объятия своего друга.

Однако собака, казалось, оправилась от испуга, когда зажегся свет и она увидела нас. Встряхнувшись, словно пытаясь избавиться от страха, она бросилась к дверце платяного шкафа, отчаянно рыча и скаля зубы. Я смотрел именно на эту дверь, но не заметил ничего необычного, пока сквайр не крикнул: "Погасите свет".

Я немедленно повиновался и тут же ясно увидел, как на фоне гардероба появился высокий мужчина иностранного вида, одетый, как я предположил, в одежду повара, какой она была сто лет назад. К моему изумлению, когда видение стало более четким, я узнал мужчину, чье лицо видел на часах в своем сне. Однако на нем не было страха, заставлявшего его плакать кровью, но было выражение ядовитой ненависти, которую невозможно описать.

Когда видение исчезло, мы впустили слуг, которые, услышав крики Берти, бросились в его комнату, отнесли все еще находившегося без сознания мужчину в кабинет и начали применять укрепляющие средства; но шок был слишком силен, и он не приходил в себя до тех пор, пока не прибыли два врача, вызванные, чтобы позаботиться о нем. Последствия оказались очень тяжелыми для его не слишком крепкого телосложения. Хотя я больше не видел его после своего отъезда из Пл- Холла на следующий день, от сквайра я узнал, что у него началось внутреннее кровоизлияние и его отправили в Родезир на лечение.

Как только Берти устроился поудобнее, насколько позволяли неблагоприятные обстоятельства, мы со сквайром обсудили случившееся, и я пересказал ему свой сон. Он был очень взволнован и часто прерывал меня, стремясь рассказать о том, что он знал.

- Ей-богу! - воскликнул он, когда я закончил свой рассказ. - Уверен, вы разгадали тайну. В конце концов, этого призрака можно "изгнать". Пойдемте со мной.

Он бросился в комнату, где я спал, и, сняв крышку со старинных часов, пригласил меня заглянуть внутрь.

- Что вы видите на задней панели? - спросил он с выжидательным видом.

- Раскрытую ладонь.

- Именно. Сейчас я расскажу вам интересную историю. Я принадлежу к семейству Холтов. В начале семнадцатого века один из членов семьи принимал короля за обедом с небольшой компанией. Лорд Холт безмерно гордился своим поваром, которого считал самым лучшим и пунктуальным в Англии, и всегда хвастался им.

По случаю этой вечеринки король ради забавы заключил с ним пари, что повар опоздает с ужином, и Холт согласился. Они все сидели и смотрели на эти часы; повар опаздывал, и Холт в страшном гневе бросился на кухню и ударил беднягу большим ножом, который сломался в его теле.

Холта пэры судили за убийство, но, будучи другом короля, он был оправдан; король, однако, настоял на том, чтобы в качестве наказания и знака его семья по возможности наложила отпечаток на все свое имущество. Он называется "Кровавая рука".

Мы с Берти на самом деле видели, как стрелки этих часов вращаются без участия человека, и надеялись, что вы сможете увидеть то же самое явление, но вместо этого вам это приснилось.

Что бы вы посоветовали мне сделать, чтобы остановить преследование этого бедного повара? Ибо я убежден, что именно он наложил на этот дом самое страшное проклятие.

- Уберите часы.

- Именно это я и намерен сделать.

Решение было принято незамедлительно. Через шесть часов старинные часы были уже на пути в Шрусбери, где, вероятно, находятся и по сей день.

Я поддерживал знакомство с молодым сквайром около двух лет после этой череды странных событий и узнал, что все потусторонние явления прекратились и что его прекрасный старый дом стал местом, которым можно наслаждаться и восхищаться. Больше о часах ничего не сообщалось.

ГОЛОСА ДУХОВ НА ПЛАСТИНКАХ ДЛЯ ФОНОГРАФА

Неоднократно голоса общающихся духов воспроизводились на пластинках для фонографа. Один из самых сложных экспериментов был проведен мистером Деннисом Брэдли из Лондона и лордом Чарльзом Хоупом в сотрудничестве с Columbia Phonograph Company.

Сеанс проходил в лондонской квартире лорда Чарльза Хоупа; голос духа передавался по специально подключенному телефонному кабелю в офис звукозаписывающей компании, расположенный в нескольких милях от него, где он был записан на пресс-форму, с которой было изготовлено несколько пластинок. Эксперимент был дорогостоящим, он обошелся более чем в тысячу долларов.

Национальная лаборатория оккультных явлений в Лондоне также располагает уникальной записью голоса, предположительно принадлежащего духу с планеты Марс, который поет песню на марсианском языке. Она записана на диктофонный цилиндр.

КОГДА ЛИНКОЛЬН УВИДЕЛ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ ПРИЗРАК

Герберт Холл Тейлор

Был ли Авраам Линкольн экстрасенсом? Известно много случаев, когда его предчувствия сбывались. Однажды, рассказывая о странном эпизоде из своей жизни, он сказал Джону Хэю, впоследствии госсекретарю:

- Это было сразу после моего избрания в 1860 году. Весь день поступали новости, и все кричали: "Ура, парни!", так что я сильно устал и отправился домой отдохнуть, повалившись на кушетку в своей комнате.

Напротив того места, где я лежал, стоял комод с зеркалом, и, глядя в это зеркало, я видел свое почти полное отражение. Мое лицо, как я заметил, представляло собой два отдельных и отчетливых изображения; кончик носа одного находился примерно в трех дюймах от кончика другого. Я был немного обеспокоен - возможно, поражен - и встал, чтобы посмотреть в зеркало. Иллюзия исчезла!

Когда я снова лег, то увидел это во второй раз, даже более отчетливо, чем раньше. Затем я заметил, что одно из лиц было немного бледнее - скажем, на пять тонов - чем другое.

Я снова встал, и призрак растаял; в суматохе этого часа я совсем забыл о нем; почти, но не совсем, потому что время от времени призрак возвращался, но после этого мне так и не удалось вернуть призрака, хотя я однажды очень усердно пытался, чтобы показать его моей жене, которая была несколько обеспокоена этим.

- Как она истолковала появление призрака, господин президент? - спросил Джон Хэй.

- Ну, - медленно и внушительно произнес мистер Линкольн, - миссис Линкольн решила, это знак того, что я буду избран на второй срок, и что бледность одного из лиц была предзнаменованием того, что я не доживу до конца последнего срока.

Другим друзьям, с которыми он беседовал, было очевидно, президент сильно встревожен появлением призрака. Джон С.С. Эббот, упоминая об этом странном инциденте, цитирует слова Линкольна:

- На следующий день, когда я шел по улице, мне вдруг вспомнилось это обстоятельство, и неприятное ощущение, вызванное им, вернулось. Я решил пойти домой и принять то же положение, и, если бы был получен тот же эффект, я бы решил, что это естественный результат какого-то преломления или оптики, который я не понимаю, и забыл бы о нем. Я провел эксперимент с аналогичным результатом.

Но некоторое время назад я попытался добиться того же эффекта, расположив зеркало и кушетку в одинаковом положении. Иллюзия больше не появлялась.

То, что Линкольн был склонен к суевериям, не вызывает сомнений. Также существует множество свидетельств того, что он был чрезвычайно впечатлительным. Его суеверия были хорошо известны его близким друзьям, старавшимся никогда не относиться к ним легкомысленно. Он постоянно пребывал в глубоком убеждении, что является субъектом особого решения, принятого какой-то неизвестной и таинственной силой, для которой у него не было названия.

В качестве конкретного примера его восприимчивости к впечатлениям можно привести тот факт, что однажды, когда миссис Линкольн гостила с Тэдом, их маленьким сыном, в Филадельфии, президент отправил ей следующую телеграмму:

Особняк президента

Вашингтон, 9 июня 1863 года.

Миссис Линкольн,

Филадельфия, Пенсильвания.

Думаю, тебе лучше убрать папин пистолет. Мне приснился ужасный сон о нем.

А. Линкольн.

Многие суеверия, связанные с Линкольном, были широко распространены, например, вера в эффективность конского каштана как средства от ревматизма. Президент всегда носил его в кармане. Он также очень верил в магический камень, или безоар, как в средство от водобоязни, хотя и не объяснял этого и откровенно признавал, что это похоже на суеверие; хотя и смеялся над этим, но никогда бы не сел за стол, если бы оказался тринадцатым.

Был ли Авраам Линкольн спиритуалистом?

Каждый последователь этой доктрины торжественно утверждает, что он был таковым, и даже что он издал Прокламацию об освобождении рабов по совету медиума.

Учитывая его склонность к суевериям, легко представить, что президент заинтересовался проверенным временем вопросом: "Если человек умрет, будет ли он жить снова?" То, что он был очень заинтересован им, кажется очевидным. Он усердно читал всю литературу по спиритизму, какую только мог найти, и часто обсуждал эту теорию с другими людьми, которые были в равной степени заинтересованы этой темой. В разговоре с ними он не скрывал, что относится к конечному предназначению человека с большим беспокойством.

В равной степени верно и то, что Линкольн посещал спиритические сеансы и что его очень интересовал вопрос о непрерывности существования. Многие известные в те дни медиумы посещали Белый дом и проводили там частные сеансы по приглашению президента. Среди них были Чарльз Колчестер и прославленный Чарльз Фостер. Все эти медиумы делали откровения, которые якобы исходили из мира духов.

Хотя Линкольн посещал спиритические сеансы, говорят, полученная им информация казалась ему настолько противоречивой, что он не придавал ей большого значения. По поводу этих сообщений Линкольн однажды сказал: "Эти советы духов столь же противоречивы, как советы моего собственного кабинета министров, заседания которого чем-то напоминают спиритические сеансы".

Интерес президента к вопросу вечной жизни никоим образом не ослабевал из-за того, что он не мог получить никаких убедительных доказательств этого с помощью медиумов. Рассказывают, однажды, когда он был тяжело болен, то спросил госсекретаря Сьюарда, что тот знает о будущей жизни.

- Очень мало, господин президент, - ответил Сьюард.

- Я тоже, - вздохнул Линкольн, - но, когда человек находится в таком положении, как я, это, кажется, единственная вещь на свете, которую стоит знать.

В течение последних полувека некоторые ораторы на собраниях спиритуалистов обычно заявляли: "Когда-то спиритизм управлял судьбами нации, - когда президент Линкольн консультировался с медиумом непосредственно перед изданием Прокламации об освобождении рабов". (Подразумевается, конечно, что Прокламация была издана в результате этих консультаций.)

На самом деле, однако, президент Линкольн не обращался к духовному миру за советом относительно своей политики в вопросе рабства. Это заявление базируется на словах полковника С. П. Кейса, миллионера, строителя железных дорог из Филадельфии.

Полковник Кейс сказал в интервью: "В том, что покойный президент был спиритуалистом, нет ни малейшего сомнения. Да что там, некоторые из самых счастливых переживаний, которые я когда-либо испытывал в связи со всем предметом спиритизма, охватывавшим почти тридцатилетний период, я пережил в компании шефа и миссис Линкольн".

- Вы утверждаете, что Прокламация была издана в результате общения с миром духов? - спросил интервьюер.

Полковник откинулся на спинку стула с приятной улыбкой на лице.

- Нет ни малейшего сомнения в том, что духовное общение перевернуло чашу весов и стало стержнем, вокруг которого вращалось одно из самых важных событий в американской истории.

- Не могли бы вы высказаться более определенно, полковник? На чем основано это утверждение?

Полковник Кейс раскурил сигару.

- Я расскажу вам всю историю. В 1862 году, когда я занимался некоторыми своими железнодорожными делами, которые тогда рассматривались в Конгрессе, я впервые имел честь встретиться с мистером Линкольном, и наше знакомство переросло в одну из самых приятных дружеских связей в моей жизни.

Всегда интересуясь новым, я случайно узнал от судьи Уоттлса о спиритическом медиуме по имени миссис Лори, жившей тогда в Джорджтауне, и договорился с ним посещать ее спиритические сеансы, как они тогда назывались. Я был удивлен, когда однажды вечером нас с судьей провели в маленькую гостиную, где должен был состояться сеанс, и мы увидели, что там уже находятся несколько леди и джентльменов, занимающих видное положение в вашингтонском обществе, и среди них президент и миссис Линкольн.

После небольшой беседы миссис Лори объявила, что ее дочь - медиум по физическим проявлениям и что, пока она сидит за пианино, невидимые руки поднимают сам инструмент с пола, и что любое количество людей, сидящих на нем, не оказывает заметного влияния на результат.

Кто-то предложил нам с судьей Уоттлсом сесть на крышку рояля и посмотреть, удержит ли его на полу наш общий вес.

Мы так и сделали, но иногда рояль полностью отрывался от пола. Президент Линкольн присоединился к нам, когда мы поднялись, но левитация продолжалась. Затем мы некоторое время сидели за столом, в то время как во всех концах комнаты раздавались громкие удары.

То, что я рассказал вам до сих пор, не было ответом на ваш запрос, но я подумал, что было бы интересно ознакомить вас с тем, что произошло до инцидента, вызвавшего столько обсуждений.

Когда манифестации за столом прекратились, мистер Линкольн развлек нас рассказом о некоторых необычных медиумических опытах, которые он пережил с медиумом по имени Конклинг. Когда президент сделал паузу, на мгновение воцарилась абсолютная тишина.

Внезапно младшая дочь миссис Лори, сидевшая в другой части комнаты, встала и медленно направилась к тому месту, где сидели все мы. Ее глаза были плотно закрыты. Шагнув вперед, она остановилась прямо перед президентом и, театрально подняв правую руку, указала на мистера Линкольна и выразительно обратилась к нему по поводу свободы человека. В заключение своего выступления она самым впечатляющим образом заявила:

- В духовном мире существует собрание мудрых духов, которые заботятся о благополучии этой нации. Вы, сэр, были призваны на свой нынешний пост, чтобы служить великой и могущественной цели. Сегодня тысячи людей находятся в физическом рабстве, и с их шеи должно быть снято ярмо угнетения, чтобы эта республика могла возглавить мир. Вы - избраны для этого!

Издайте, мы умоляем вас, Прокламацию об освобождении рабов, дающую свободу рабам, и с этого часа победа увенчает армию Союза, и Небеса и человечество будут на высоте.

Я бы хотел, чтобы вы представили себе эту молодую девушку, когда она стояла в тускло освещенной комнате; ее волосы ниспадали до пояса, а лицо светилось энтузиазмом. Она была воплощением вдохновения, Жанна д'Арк в самые яркие моменты своей жизни не могла бы проявить больше силы. Мы завороженно слушали эти обжигающие слова, и когда они закончились, в комнате не осталось сухих глаз.

Молодая девушка, наконец, пришла в себя и попятилась, смущенная тем, что обратилась к президенту. Мистер Линкольн был потрясен тем, что услышал, и это, по сути, было одним из самых убедительных призывов к защите прав человека, какие я когда-либо слышал. Говорили, что руководящим духом был Сенека, великий римский философ.

Когда мы уходили, президент повернулся ко мне и сказал: "Я глубоко впечатлен тем, что услышал".

Это было в конце декабря 1862 года. 1 января 1863 года была издана великая Прокламация об освобождении рабов, и с тех пор в двадцати шести последовавших сражениях победа была на стороне Союза. Точное предсказание молодой девушки сбылось.

В последующих беседах, которые я вел с президентом, он рассказывал о бесчисленных спиритических сеансах, которые проводил с Чарльзом Фостером, миссис Мейнард, мистером Конклингом и другими, и он часто упоминал о той богатой событиями ночи в 62-м году, и всегда самым серьезным тоном.

Если принять историю, рассказанную полковником Кейсом, за абсолютную правду, то она чрезвычайно интересна, но вряд ли оправдывает утверждения многих спиритуалистов. В качестве примера оккультных явлений личный опыт президента Линкольна, когда он увидел себя в зеркале, представляется мне гораздо более убедительным. Видения живых людей не редкость и обычно являются предупреждением о бедствии. Мистер Линкольн вряд ли страдал галлюцинациями. Взгляды, которые он высказывал на спиритизм, не требуют пояснений.

Президент был, в лучшем случае, непредубежденным любознательным человеком - исследователем, желавшим убедиться в существовании оккультных явлений.

ВОЛК В ТЕМНОТЕ

Дж. Пол Сатер

Джеффри Арнольд подозвал меня к окну.

- Видите это? - спросил он. - Вон в том темном месте у ворот? - Он указал на это место, а другой рукой схватил меня за плечо.

Я покачал головой. Разрушенная кирпичная стена, окружавшая причудливое круглое здание, в котором мы жили, известное как Башня Плюща, возвышалась справа от ворот сильнее, чем где-либо еще на всем ее протяжении. В результате тень от стены, отбрасываемая луной на нашу лужайку, там была шире. Это и было "темное пятно". Единственный электрический фонарь в центре кампуса, так или иначе, почти ничего не менял. Я вглядывался в тень, куда он указывал, но, хотя сильно перегнулся через широкий каменный подоконник, ничего не увидел.

- И что, по-вашему, я должен увидеть?

Он нетерпеливо хмыкнул.

- Я не могу ответить на этот вопрос, малышка Холлистер. Это означало бы дать вам подсказку. Посмотрите еще раз, пока моя рука касается вас.

Я пытался. Без сомнения, мое воображение разыгралось. Дважды мне показалось, будто я заметил что-то - или кого-то - смотрящего на меня из светящихся теней летней ночи. Каждый раз я переводил взгляд через кампус на серые здания колледжа, - старый Бертон, дремлющий в лунном свете, - а когда снова смотрел вниз, то не видел ничего, кроме желтого отблеска на мерцающих травинках, колышущихся под ночным ветром. Я сказал об этом Арнольду. Еще раз хмыкнув, он отошел от окна и бросился в кресло у стола, за которым занимался своими исследованиями.

- Знаете, Холлистер, это забавно... - Он вытянул свои длинные ноги так, что его ступни показались из-под стола, за которым я сидел. - Я ни с кем не говорил об этом с тех пор, как ушел Тантенберг. Это было почти пять лет назад, когда я учился в подготовительной школе. Почему я выбрал вас? Вы ведь никогда не интересовались оккультизмом, не так ли?

- Я вообще ничего об этом не знаю, - сказал я ему.

- И никогда, случайно, не видели привидений? - Он задал этот вопрос с задумчивым видом, но я улыбнулся.

- Ни за что не поверил бы, что они есть, даже если бы увидел.

Он широко улыбнулся. Лицо у него было длинное, худощавое и серьезное, с непропорционально глубоким подбородком, но улыбка была мальчишеской. Именно это привлекло меня три месяца назад, когда я, скромный новичок, расположился рядом с его квартирой в башне Плюща.

- Раз уж я зашел так далеко, то, пожалуй, расскажу вам остальное. - Его лицо снова стало серьезным. - Когда человек несколько лет работает, видя и слыша то, чего не видят другие, он достигает точки, когда ему приходится кому-то довериться, иначе он лопнет. В этом моя проблема. Мне не с кем поговорить - по крайней мере, об этом.

Он сделал рукой полукруг, указывая на ряды книг в своей библиотеке. Даже я с первого взгляда понял, что это не обычные книги.

- Я занимался этим в одиночку еще со времен Тантенберга.

- Кем он был? - поинтересовался я.

- Мой старый "профессор" психологии в Бедлингтоне. Странно, что он преподавал в таком месте, как это! В Америке нет более специализированной подготовительной школы. Конечно, когда они узнали о нем... - Он замолчал, усмехнувшись. - Говорили, что он вступил в сношения с дьяволом. Возможно, так оно и было. В любом случае, случился ужасный скандал. Беднягу Тантенберга уволили. Я сам был близок к тому, чтобы со мной поступили точно так же, но Правление решило, что я стал его жертвой и на самом деле ни в чем не виноват, поэтому все, что они сделали, - это заперли меня в моей комнате на месяц. Я часто думал, что, будь у меня свобода, я мог бы связаться с Тантенбергом. Когда я вернулся на прежнюю работу, он ушел навсегда. Больше я никогда его не видел. Итак, Холлистер, - он наклонился ко мне через стол. - Вы, конечно, изучали физику?

- Два семестра.

- Значит, вы знаете о свете, звуке и обо всем остальном; о вибрациях выше и ниже доступного спектра, которые мы не можем видеть? А о звуках слишком высокой частоты или слишком низкой, чтобы мы могли их слышать? Вам никогда не приходило в голову, что существа - называйте их как хотите - могут обитать на этих частотах?

- Вы имеете в виду реальных существ - осязаемые предметы?

- О, они вполне реальны, уверяю вас, - сухо сказал он. - Но относительно того, что они осязаемы, - это означает, вы имеете возможность прикоснуться к ним, - я в этом не уверен.

- Однако вы можете их увидеть?

- Я видел их. Мне показалось, один из них начал проявляться сегодня вечером, когда мы смотрели в окно. Я посчитал это хорошей возможностью посвятить вас. Но вы ничего не увидели. - Он улыбнулся. - Холлистер, вы когда-нибудь читали "Басни Эзопа", когда были мальчиком?

- Я до сих пор их читаю.

- Должно быть, интуиция меня не подвела. Все-таки, есть что-то общее в двух парнях, которым нравится Эзоп. Без сомнения, вы помните историю о женщине, у которой на руках был плачущий ребенок, и она пригрозила выбросить его волку за окно, если он не будет хорошо себя вести?

Мои мысли вернулись в старый дом с широкими, продуваемыми сквозняками коридорами и маленьким мальчиком, читающим басни Эзопа у темного окна. Маленьким мальчиком был я. Арнольд пристально посмотрел на меня и кивнул, как будто прочитал мои мысли.

- Конечно, она не выбросила ребенка, - продолжил он. - Но, на мой взгляд, самое впечатляющее в этой истории было то, что в темноте поджидал волк. Предположим, ребенок выпал случайно!

Я молча кивнул. Я тоже думал об этом в те смутные дни, когда меня одолевали детские страхи.

Арнольд поднялся со стула. Он медленно подошел к окну. Я подумал, что он собирается снова поманить меня к себе. Вместо этого он повернулся, в его глазах горел какой-то тлеющий огонь, а лицо было очень мрачным.

- В этой басне много интересного, Холлистер. Я не имею в виду очевидную мораль, изложенную в книге. Я имею в виду мысль, которая пришла в голову неизвестному автору. Уютные, освещенные комнаты нашей жизни - нашей безопасной, упорядоченной, слепой жизни. Темное окно. Волк, поджидающий снаружи в темноте. Боже мой, в какой кошмар некоторые из нас попадут, когда умрут!

Я обнаружил, что тоже стою и смотрю ему в лицо. Дело было не столько в том, что он сказал, сколько в тоне, каким это было произнесено. На мгновение, - меньше, чем на мгновение, пока он говорил, - в моем мозгу приподнялся занавес, и я выглянул наружу. Помню, в ту долю секунды я подумал, что это занавес, который был опущен еще до моего рождения и который при обычном течении жизни не поднялся бы, пока я дышал. Но он действительно поднялся. Я выглянул наружу. Арнольд что-то прочел в моих глазах и, взяв меня под руку, подвел к окну.

- Попробуйте еще раз увидеть темное пятно, Холлистер, - мягко посоветовал он. - Луна сместилась, но там все еще довольно темно. Видите что-нибудь?

Я не видел.

- Ну что ж! - Он отвернулся от окна. - Я сам сейчас этого не вижу. Есть существа, которые живут за пределами наших возможностей - но некоторые из них не очень далеко за границами того, что мы можем видеть при определенных условиях. Старина Тантенберг научил меня развивать свои способности в этом направлении, и с тех пор, как познакомился с ним, я прошел немалый путь. На некоторые вещи, которые я вижу, не очень приятно смотреть. И все же они реальны. Всем нам когда-нибудь придется их увидеть. Вы бы хотели научиться?

Я колебался несколько секунд, и он ласково положил руку мне на плечо.

- Идите спать, Холлистер. Хорошенько поспите. Это слишком важный вопрос, чтобы принимать поспешные решения, уверяю вас. Завтра или чуть позже мы сможем обсудить его снова. Сейчас я собираюсь лечь спать, и потребуется нечто большее, чем элементали, чтобы не дать мне уснуть.

- Элементали?

- Так их называют, - пояснил он. - Спокойной ночи.

И все же это была не самая удачная ночь для меня. Моя спальня располагалась прямо под квартирой Арнольда. У нас было странное жилище. Это было самое старое здание в кампусе - оно стояло здесь задолго до основания самого колледжа, и, несмотря на то, что различные противоречивые традиции пытались объяснить его странную конструкцию, похожую на башню, никто из тех, кого я когда-либо встречал, не мог рассказать мне правду об этом. Все квартиры были соединены винтовой лестницей. С тех пор как я переехал сюда, юноша, живший в квартире на первом этаже, заболел и уехал домой. Оно оказалось в нашем с Арнольдом полном распоряжении, если не считать уборщицы, каждый день наведывавшейся в наши комнаты.

Полы были тонкими и старыми. Я слышал, как Арнольд ходит по квартире. Он ходил взад и вперед у меня над головой. В наших спальнях не было ковров. Время от времени шаги прерывались долгой паузой. Я знал, что он пошел в свой кабинет выглянуть в окно. Наконец, я тоже подошел к своему окну.

Тень у калитки больше не светилась. Она лежала, черная и угрожающая, поперек нашей лужайки, как нечто зловещее. Узкая полоска мерцающего желтого света далеко слева - вот и все, что осталось от луны.

Я вернулся в кресло и уже закурил трубку, когда снова услышал шаги Арнольда.

Я подбежал к окну. То, что я увидел, не было галлюцинацией. Это был тонкий серый силуэт, пересекающий узкую полосу лунного света - пересекающий быстро, но крадущийся, как загнанный зверь. Арнольд закричал надо мной. Серое существо метнулось в тень. Я услышал, как оно бежит по траве. Оно бежало к двери у подножия нашей лестницы. Мы никогда не запирали эту дверь. Через мгновение я снова услышал это существо. Оно поднималось по лестнице.

Я вжался в темноту за окном. Моя дверь была не заперта. Но бегущие шаги не остановились. Они помчались наверх, и я услышал, как дверь Арнольда распахнулась.

Мне показалось, они обменялись несколькими словами. Но я никогда не буду в этом уверен. Если кто-то и заговорил, - Арнольд или его посетитель, - их разговор был очень коротким. Я успел услышать не более полудюжины слов, прежде чем с лестницы донесся другой звук.

Я никогда раньше не слышал ничего подобного, но его природу нельзя было спутать ни с чем. Это был хриплый крик человека, охваченного ужасом и агонией.

Не успел крик затихнуть, как дверь в комнату Арнольда снова открылась.

- Холлистер! Холлистер! - позвал он.

Я поднимался по шаткой винтовой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Прежде чем я добрался до самого верха, Арнольд, пошатываясь, бросился мне навстречу. Я удержал его от падения вниз головой. Он всхлипывал.

- Бедняга! - задыхался он. - Это настигло его! Он пришел ко мне за защитой, но это его настигло!

- Что - это? - спросил я.

В круге света от лампы в его кабинете я разглядел только ногу чего-то, лежащего ничком и скрюченного.

- Пойдемте, - все, что он ответил.

Казалось, он пришел в себя, как только отпустил меня. Я последовал за ним в кабинет и заставил себя взглянуть на человека, лежавшего на полу.

Это был невысокий чернобородый мужчина, очень худой. На его искривленном, желтого цвета, лице, застыла гримаса ужаса, который, по всей видимости, был его последней земной эмоцией. Однако, пока я смотрел, черты лица начали разглаживаться, приобретая холодное спокойствие смерти.

- Итак, Холлистер, - Арнольд схватил меня за руку. - Садитесь на мою кровать. Нам нужно решить, что делать.

- Кто это? - спросил я.

- Это Тантенберг. - Он усадил меня на кровать и сел рядом со мной. - Не спрашивайте меня, как он сюда попал. Я имею представление об этом не больше, чем вы. Все, что я знаю, он пытался сбежать. Это было очевидно. Возможно, я был единственным человеком в мире, который мог бы ему помочь - во всяком случае, единственным, о ком он знал. Но он пришел слишком поздно. У него не было времени. Это его настигло.

- Что его настигло? - спросил я.

- То, что его убило. - Он приблизил свое мрачное лицо к моему. - Послушайте, Холлистер. Вы сходите за деканом Кэмпбеллом? По этому поводу должно быть проведено расследование, коронер и все такое. Причиной будет названа болезнь сердца. Они всегда так делают.

- Сейчас оденусь и схожу.

Он задержал меня.

- Старина, - я вздрогнул, услышав необычную нотку мольбы в его твердом голосе. - Не задерживайтесь.

Я пообещал и пошел в свою комнату одеваться.

Через пятнадцать минут я вернулся, не дожидаясь декана. Я просто передал сообщение и ушел. Странная нотка в голосе Арнольда встревожила меня. Но он все еще сидел на краю кровати. Когда я плюхнулся рядом с ним, мой взгляд, словно зачарованный, обратился к открытой двери его кабинета. Он переставил масляную лампу на столе. Теперь тело лежало в тени, и я был этому рад.

- Молодец, маленький Холлистер! - Он нервно сжал мое колено своей длинной, изящной рукой. - Полагаю, декан придет, когда оденется? Вы все еще не понимаете, что все это значит, не так ли?

Я покачал головой.

- Подумать только, когда-то я тоже ничего не знал! Вы никогда не читали Майерса, Барретта или О'Доннелла? Возьмите что-нибудь из моих книг, когда у вас будет время. Но неужели вы даже не слышали об элементалях?

Я встретился взглядом с его проницательными темными глазами, в которых читалось недовольство. Мне стало немного стыдно. В ту душную летнюю ночь в моей голове крутились мысли о жизни и смерти, и мои чувства были закрыты ими. В тихом кампусе послышались шаги. Дружеская хватка моего спутника усилилась.

- А вот и он. Я не слышал, чтобы он передвигался так быстро с тех пор, как начал работать здесь. Элементали, малыш Холлистер, - это духи, которые никогда не облекались в плоть. Они постоянно воздействуют на человека, обычно без его ведома. Некоторые из них невероятно могущественны и порочны, как раз из-за таких, как бедный старина Тантенберг. Почему это добралось до него? потому что это было зло. Такие существа убивают из чистого желания. Послушайте, Холлистер, я слышу декана. Он только-только начинает подниматься по лестнице. Прежде чем он войдет, я хочу вам кое-что сказать.

Я совсем один на свете - отец и мать умерли, никто не может подсказать мне, чем заниматься. Все, что у меня есть, - это куча денег. До сегодняшнего вечера я не мог определиться со своей карьерой. Это все решает! - Он почти яростно махнул рукой в сторону жалкой, изломанной фигуры на полу кабинета. - Они назовут это сердечной недостаточностью - запомните мои слова! Но, как бы они это ни назвали, я знаю правду. Я знаю, что его убило. Боже, помоги мне, я видел, как он умирал! Хотя такие опасности возможны для человека, нужно, чтобы кто-то посвятил свою жизнь их изучению и предотвращению. Это будет моя работа! Вы слышите меня, Холлистер? Я призываю вас запомнить, что я сказал. - Его голос изменился. - А вот и декан.

Наш декан в Бертоне, Уильям Кэмпбелл, был худощавым старым шотландцем с глубокими глазами, обладавший редким пониманием. Я часто думал, что, если бы Арнольд счел нужным рассказать ему всю историю целиком, со всеми ее потрясающими последствиями, старик, возможно, понял бы. Он был родом с Высокогорья, жители которого чаще других заглядывают за завесу. Его совет в этот критический момент мог бы предотвратить ужас, который должен был обрушиться на нас той ночью.

Рассказ Арнольда был вполне прозаичным. Тантенберг, старый профессор, которого он не видел много лет, неожиданно навестил его и упал замертво, не сказав ни слова. Это было все, что он знал. Возможно, декан Бедлингтонского университета знает адреса родственников. Ни декан Кэмпбелл, ни коронер, который приехал позже и объявил причиной смерти сердечную недостаточность, как и предсказывал мой друг, не смогли добиться от Арнольда большего, чем это.

Арнольд достаточно спокойно отвечал на неизбежные вопросы. Когда осмотр был закончен, он перевел взгляд с декана на толстого, флегматичного коронера и, в свою очередь, задал вопрос.

- Что вы собираетесь с ним делать? - Он кивнул в сторону тела.

- На обратном пути я позвоню в похоронное бюро и попрошу их приехать прямо сейчас. Тело может полежать у них, пока проводится расследование, - ответил коронер.

Арнольд выразительно покачал головой.

- Мне бы этого не хотелось. Тантенберг был моим другом. Почему бы не оставить его здесь, пока не отыщутся его родственники? И пусть гробовщик подождет до утра.

Густые седые брови декана Кэмпбелла удивленно приподнялись. Он взглянул на меня, потом на коронера.

- У меня возражений нет, - сказал я.

Коронер пожал плечами и улыбнулся.

- Если у вас их нет, молодой человек, то и у меня тоже. - Это касается только вас, вашего друга и доктора Кэмпбелла. Без сомнения, владелец похоронного бюро будет рад выспаться.

- Вы уверены, что хотите этого, Арнольд? - Суровое, доброе лицо декана было непроницаемо. - Большинство молодых людей пошли бы на все, чтобы избежать чего-либо подобного.

- Он был моим другом, - упрямо возразил Арнольд. - В любом случае, я отличаюсь от большинства молодых людей.

- Я думаю, что так оно и есть. - Старик задумчиво кивнул. - Дружба - замечательная вещь, молодой человек. Никто никогда не скажет, что я помешал одному другу поделиться с другим последними сокровенными мыслями. Будь по-вашему.

Прежде чем уйти, двое мужчин отнесли бедного Тантенберга на кушетку в кабинете Арнольда. В дверях доктор Кэмпбелл обернулся. Коронер уже спускался по винтовой лестнице.

- Теперь, когда он ушел, хочу вас спросить. Не позволите ли вы мне разделить с вами бдение?

На мгновение мой друг, казалось, заколебался. Затем покачал головой.

- Спасибо, доктор Кэмпбелл. Вы очень добры, сэр. Но мы с Холлистером и сами прекрасно справимся. Нет необходимости лишать вас отдыха. Я даже думаю, что предпочел бы...

Старик понимающе кивнул.

- Да. Да. В конце концов, он был вашим другом. Если передумаете, не бойтесь разбудить меня. Спокойной ночи.

Не успел доктор Кэмпбелл спуститься, как Арнольд повернулся ко мне. Мы все еще стояли в его кабинете. Тантенберг, которого коронер отнес от лампы, лежал в тени на диване.

- Вы хотите остаться, Холлистер? Вы не боитесь?

- Вы думаете, нам стоит понаблюдать за ним до утра? - спросил я.

- Я в этом уверен.

- Тогда, конечно, я останусь.

- Мне не хотелось бы говорить об этом, - серьезно продолжил он. - Но вы будете в большей безопасности, чем декан. Он пожилой человек. Возможно, у него слабое сердце. А я не в состоянии наблюдать в одиночку. Можете считать меня трусом, если хотите.

Прежде чем я успел ответить, он резко развернулся и, обойдя стол, быстро подошел к кушетке, на которой лежало тело. Взгляд, казалось, придал ему уверенности, если это было то, чего он хотел. Он отвернулся и сурово посмотрел на меня, его ноздри расширились.

- Нам лучше сесть так, чтобы мы могли видеть его лицо. Согласны, Холлистер?

Я кивнул. Он поставил кресло у изножья дивана и жестом пригласил меня сесть. Одно кресло уже стояло у изголовья. Он подошел к открытому окну, вгляделся в темноту, затем сел на то кресло.

- Мы ни в коем случае не должны засыпать. Если мы заснем сегодня ночью, то можем больше не проснуться. И мы должны быть уверены, что лампа не погаснет. Слава Богу, здесь достаточно масла!

- Возможно, нам следует закрыть окно, - предложил я.

- Нет. - Он покачал головой. - Я хочу, чтобы и окно, и дверь были открыты. Мы в большей безопасности, если воздух будет циркулировать. Замкнутое пространство дает слишком много возможностей для концентрации энергии. Жаль, что в этой старой развалине так и не установили проводку! - Он внезапно ухмыльнулся. - Вы не понимаете, о чем я говорю, не так ли, Холлистер? Что ж, я расскажу вам. Бедный старина Тантенберг был убит призраком. Если говорить простым языком. Я весь вечер чувствовал вокруг что-то зловещее.

Когда я в первый раз подозвал вас к окну, мне показалось, будто я это видел. Я уверен, Тантенберг находился где-то поблизости, хотя тогда я этого не знал. Он пытался убежать от этого, пытался найти меня, чтобы я ему помог. Но он опоздал. Я не смог спасти беднягу от смерти. Только от смерти, Холлистер. - Его губы сжались. - Но, да поможет мне Бог, этот дьявол не получит его тело!

- Какая польза от его тела для этого? - У меня голова шла кругом. Все это было чудовищно, невероятно. И все же я поймал себя на том, что задаю этот вопрос трезво, хотя в горле так пересохло, что слова с трудом срывались с языка.

- Спросите меня об этом позже. Вам будет проще, пока вы не знаете. Нам предстоит борьба. Помните, что сказал Святой Павел? - Его голос понизился: - "Мы боремся не против плоти и крови, но против Начальств, против Властей, против Правителей Тьмы этого мира". Такова ситуация, Холлистер. Все, что я хочу, чтобы вы сделали, это сидели там - сидели и были самим собой, здравомыслящим и прозаичным. Вот как вы можете помочь. Сидите там - и постарайтесь сохранить рассудок!

Я наклонился вперед в своем кресле - к нему и к трупу на диване. Внезапно у меня возникло ужасное подозрение относительно того, что он имел в виду.

- Вы хотите сказать, что это ударит по нашему...

- Нашему разуму, - мрачно закончил он за меня. - Теперь вы знаете. Постарайтесь не думать об этом. Думайте о чем-нибудь другом - о чем-нибудь, что находится далеко отсюда.

Я почувствовал, как мои зубы впились в губы от усилия, которое я предпринял, чтобы последовать его совету и подумать о чем-нибудь, не связанном с этой комнатой - с молчаливым обитателем дивана, с маленькой лужицей болезненно-желтого света на ковре, с темным окном, из которого дул тихий, призрачный ветерок.

Лучшее, что я мог сделать, - это воскресить в памяти старый дом с продуваемыми сквозняками коридорами; себя, тщедушного и дрожащего, сидящего у этого черного окна - окна в прошлое - не смея заглянуть в темноту за ним из страха перед поджидающим волком. Я попытался направить свои мысли в более светлое русло. На мгновение мелькнули приятные воспоминания. Но они не остались. Когда я в них нуждался, - украдкой взглянув в мрачные глаза Арнольда, я понял, как сильно в них нуждался, - они быстро проносились мимо, а волк все еще был там.

Я старался не смотреть на безмятежное лицо Тантенберга. Но внезапно Арнольд с шипением втянул воздух, застав меня врасплох. Я проследил за его взглядом, направленным на спинку дивана. Один из локонов мертвеца приподнялся от внезапного порыва ветра. Он на мгновение приподнялся и снова опустился ему на лоб. В следующее мгновение снаружи раздался протяжный, тонкий смешок - я не могу назвать его по-другому. Казалось, он раздался где-то высоко в воздухе.

Арнольд вскочил.

- Слышали это, Холлистер?

У меня не было времени ответить. В комнате завыл ветер. Он ворвался в комнату, когда смех стих. Арнольд бросился к лампе. Я прыгнул, протянув руку к окну, но его повелительный приказ остановил меня на полпути.

- Не закрывайте окно! Клянусь своей жизнью, не смейте закрывать окно! Осторожно!

Он заслонял лампу своим телом. Широкое пламя, сильно наклонившееся и почти погасшее от силы первого порыва, восстановилось.

- Берегите ее, Холлистер. Я должен вернуться к Тантенбергу. Они попытаются потушить лампу - не позволяйте им. Вот они снова здесь!

Я не заметил, как он внезапно перешел на множественное число, но это показалось мне точным. Порыв ветра, исходящий от одного источника, вряд ли мог бы охватить столько направлений, сколько налетевший в этот момент ветер. Я перегнулся через стол, пытаясь буквально втиснуться между лампой и окном. На столе не было скатерти, которую можно было бы использовать в качестве ширмы.

Эта атака показалась мне более продолжительной. Они чуть не одолели меня. Как раз в тот момент, когда пламя разгорелось так сильно, что малейшее дополнительное усилие могло бы его погасить, я хлопнул ладонью по дымоходу. Желтый полукруг пламени вспыхнул ярко и сильно.

- Холлистер! - Арнольд стоял перед телом на диване. Это была оборонительная поза. Его горящие глаза были устремлены на открытое окно. - Следите за ними, Холлистер!

Ветер стих. Я снова протянул обожженную руку к лампе, затем замер и вопросительно посмотрел на него. Я почувствовал легкое дуновение, словно ребенок задувал свечу на день рождения. Лампа мигнула. Прежде чем моя рука коснулась горячего стекла, мы оказались в темноте.

- Это здесь, Холлистер! Помогите! Помогите!

Стол, на котором стояла потухшая лампа, с грохотом упал на меня. Я попытался отодвинуть его в сторону. Потерпев неудачу, я нашел проход между столом и стеной. Где-то в густой темноте прямо передо мной шла ожесточенная борьба. Арнольд снова позвал меня по имени, но его голос сорвался. Я резко рванулся на звук.

И обнаружил, что лежу на диване. Тело исчезло. Не задумываясь, что бы это могло значить, я упал на колени. Две борющиеся фигуры оказались между мной и окном.

- Держитесь, Арнольд! Я иду!

Голос принадлежал мне, но я едва ли осознавал, что произношу слова. Я бросился к ним, но не успел. Как раз перед тем, как я добрался до борцов, один из них вывалился из окна. Раздался хриплый крик.

Оставшийся в комнате повернулся и с яростью бросился на меня. Его силуэт все еще вырисовывался на фоне окна. Я разглядел, что это был невысокий мужчина. Возможно, это придало мне храбрости. А может, дело было в том, что схватка, похоже, стала телесной. Несмотря на свой маленький рост, я был спортсменом в гораздо большей степени, чем Арнольд. Я не боялся попробовать свои силы в бою такого рода.

Мой противник не сделал ни малейшей попытки защититься. И действительно, когда мои пальцы потянулись к его горлу, он рассмеялся. Затем я схватил его за горло. Мои руки начали сжимать его трахею.

Так же быстро моя хватка снова ослабла. Его борода коснулась тыльной стороны моих пальцев. В тот же миг я осознал, что кожа у него липкая и довольно холодная. И на горле не было пульса. Меня охватил ужас.

Смех раздался снова. Холодные пальцы сомкнулись на моем горле. На меня навалилось чье-то жесткое тело и медленно отбросило меня назад. Я погрузился в кромешную тьму, в которой мои чувства стучали, как барабаны, и черные тучи расступились, чтобы принять меня.

- Холлистер! Малыш Холлистер!

Я медленно выныривал из глубин и наконец открыл глаза в ответ на повторяющийся зов. Надо мной склонился Арнольд, одна сторона его лица была в синяках, почти неузнаваема. Я лежал на его кровати, и благословенный дневной свет наполнял комнату.

Таковы были мои первые ощущения. Следующим моим ощущением было то, что у меня сильно болит горло. Я осторожно дотронулся до него рукой и обнаружил, что оно забинтовано. Арнольд с улыбкой кивнул.

- Не пытайтесь пока разговаривать, Холлистер. Я расскажу вам все. Не знаю, кому из нас повезло больше. Я пролетел два этажа и упал сначала в кусты, а потом на цветочную клумбу, и это спасло мне жизнь. И я вернулся сюда как раз вовремя, чтобы убрать его пальцы с вашего горла, и это спасло вас. Конечно, дневной свет тоже имеет к этому отношение. Если когда-нибудь рассвет и наступал вовремя, то это случилось прошедшей ночью.

Мой затуманенный мозг уловил в его словах едва заметный акцент.

- Чьи пальцы? - прошептал я.

- Примите это спокойно, старина! Я обещал, что расскажу вам все, - я так и сделаю. Помните, я говорил вам, что оно может попытаться завладеть телом бедного старого Тантенберга? Я боролся с ним силой воли и света. Но ему повезло, лампа погасла.

Я сел. Ужас победил мою слабость.

- Он ушел?

Арнольд медленно покачал головой и улыбнулся.

- Его бедная, изношенная оболочка лежит на диване в нашей комнате, там же, где ее положили прошлой ночью. Скоро должен приехать гробовщик - я надеюсь, он не обнаружит ничего подозрительного. Нет, Холлистер, старина, мы все-таки одержали победу; поражение, которое закончилось победой. Оно достигло своей первой цели - тела. Оно почти достигло своей второй - вашей и моей смерти. Но третья попытка - бессрочное обладание смертным телом, в котором можно претворять в жизнь свои коварные замыслы, - потерпела полный провал. Вы, я и дневной свет помешали ему. Второй попытки не будет. Не знаю почему, но ее не будет.

В моей голове промелькнула странная мысль. Ей не было места в той невероятной трагедии, через которую мы прошли, и все же она пришла.

- Арнольд, - сказал я, - если это будет делом всей вашей жизни, придется ли вам падать из окна двухэтажного дома каждый раз?

Он не ответил словами; он улыбнулся. Немного искаженная, немного вымученная из-за того, что половина его лица напоминала бифштекс, это была, тем не менее, та самая добродушная улыбка, которую я так хорошо знал.

СЕКРЕТЫ ЛЖЕМЕДИУМОВ И ИХ ЧУДЕСА

Тео Аннеман

То, что известно как "начертательная система" чтений экстрасенсов-шарлатанов, полностью зависит от врожденной проницательности и интуиции, а также от способности навязать собеседнику "тему разговора", соответствующую его характеру, образованию и обстоятельствам.

Такое чтение обычно проводится без каких-либо ухищрений. В основе метода лежит набор важных условий, ассоциаций и событий, который фиксируется в сознании медиума и на основе которого строится и совершенствуется чтение. Этот базовый набор опытный медиум тщательно использует в соответствии с индивидуальностью и внешним видом клиента.

Однако сначала медиум, предварительно побеседовав с клиентом, пытается изучить его характерные черты и запомнить детали его внешности. Ибо, отметив цвет глаз, волос, лица, форму черт и любые другие физические особенности, медиум способен дать более или менее точные описания так называемых "естественных" друзей, врагов и соперников.

Обратите также внимание, что медиум начинает чтение с того, что закрывает глаза, поскольку было обнаружено, впечатления воспринимаются легче, а клиенты лучше реагируют, когда глаза закрыты. Кроме того, медиум всегда стремится к физическому контакту, держа клиента за руки. Это помогает, благодаря деликатным и непроизвольным мышечным действиям со стороны клиента, удерживать медиума на правильном пути.

Чтобы продолжить чтение: следующие темы, в указанном порядке, представляют собой основы методики, так сказать, "общий план":

1. Настоящее время.

2. Личный магнетизм. Очарование. Контроль над другими.

3. Возраст. Болезни, на которые следует обратить внимание. Несчастные случаи.

4. Инвестиции. Партнерские отношения. Трудоустройство.

5. Лучшие друзья. Препятствия на пути.

6. Враги, за которыми стоит понаблюдать. Неуверенность в себе.

7. Экстрасенсорные способности. Предчувствия. Понимание человеческой натуры.

8. Браки. Денежные затруднения.

9. Предупреждения.

10. Перемены в отношениях. Поездки.

11. Сюрпризы. Удачные годы, месяцы, даты и дни.

12. Причина всех неблагоприятных событий. Перемены и результат.

Вышеприведенные двенадцать разделов охватывают практически все сферы жизни клиента, и экстрасенс может использовать их с максимальной пользой. Приведу типичное толкование, основанное на вышеприведенных двенадцати разделах, которое применимо к большинству людей, желающих узнать будущее. Итак:

"Я вижу, что в настоящее время дела внутри страны и в финансовом плане идут не так хорошо, как вам хотелось бы. В некотором смысле, вы заходите довольно далеко, а затем возвращаетесь к тому, с чего начали. Вам кажется, что вы не продвигаетесь вперед, и не получаете вознаграждение пропорционально количеству энергии, затраченной на данное предприятие.

Проблема в том, что вы окружены злым влиянием, беспокоящим элементом, вызывающим задержки, разочарования, потери и неуверенность; и пока вы не устраните это влияние, не приведете силы в гармонию и не направите их в нужное русло, вы не добьетесь успеха, к которому стремитесь.

Ваш личный магнетизм исключительно силен, но в настоящее время, из-за нерешительности вашего ума и условий, в которых вы находитесь, он не находится непосредственно под контролем вашей воли. Вы обладаете способностью влиять на тех, с кем вступаете в контакт, очаровывать их и управлять ими таким образом, который был бы выгоден вам самим; но вы используете лишь малую часть той силы, какой обладаете, по сравнению с тем объемом, который можете использовать. Развитие в этом направлении существенно помогло бы вам в реализации ваших желаний.

Теперь вибрация меняется, и я вижу нечто похожее на фигуру. Да, это фигура. Вам суждено прожить довольно долгую жизнь. Вы достигнете преклонного возраста в восемьдесят шесть или восемьдесят семь лет, и до семьдесят первого года своей жизни вы должны быть в значительной степени свободны от травм, телесных заболеваний или несчастных случаев любого рода. Позже у вас будет небольшое нервное расстройство, некоторое расстройство желудка и нарушение работы желез, но все это пройдет само собой, так что не беспокойтесь о них, поскольку результат будет благоприятным.

Инвестиции в недвижимость, должны оказаться для вас чрезвычайно успешными. В деловых отношениях вы никогда не должны каким-либо образом связывать себя с другим человеком. Вам не следует вступать в партнерские отношения с кем-либо еще, равно как и работать на другого человека, потому что вам не нравится, когда другие диктуют вам свои условия, поскольку вы вполне компетентны в управлении своими собственными делами и знаете это.

Люди противоположного пола - лучшие друзья для вас, чем люди вашего собственного пола. Сейчас я ощущаю влияние человека, чей разум довольно сильно повлиял на ваш. Но точно так же я ощущаю, что ваш разум сильно воздействовал на разум этого человека, однако, похоже, существует какое-то препятствие, какой-то неизвестный фактор или что-то еще, что мешает этому человеку быть для вас именно таким, каким вы хотели бы. Казалось бы, что бы вы ни делали для этого человека и как бы ни старались ему угодить, вы сталкиваетесь с явным безразличием. Однако на самом деле это только кажется, потому что этот человек естественным образом адаптирован к вам и мог бы сделать вашу жизнь счастливой и успешной.

Я также ощущаю влияние другого человека, с которым вы вступаете в контакт, и, похоже, это женщина с голубыми глазами и светлыми волосами. Признаки указывают на то, что вы рискуете быть обманутым таким человеком. В ваших отношениях с ней не слишком полагайтесь на ее слова, но, так сказать, держите ухо востро, потому что этот человек может оказаться лживым в отношении вас. Есть также еще один человек, который недостоин вашего доверия. На самом деле, похоже, есть много людей из тех, с которыми вы общаетесь, завидующие вам из-за вашего успеха в определенном направлении.

Однако в настоящее время, пока они не в состоянии причинить вам вред или серьезные неприятности, вам придется очень внимательно следить за ними. В таких условиях, в каких вы находитесь в настоящее время, эти люди повергают вас в состояние нерешительности, и вы не знаете точно, как вам лучше поступить.

Прямо сейчас у вас на уме два решения, и вы не знаете точно, какое из них выбрать. Вы не знаете, стоит ли позволить этим условиям оставаться такими, какие они есть, еще какое-то время и ждать результата, или попытаться приложить все усилия, чтобы добиться желаемых изменений в вашей жизни. Именно этот последний путь я бы посоветовал вам выбрать.

Вы - человек, который часто имеет представление о том, как будут происходить события, еще до того, как они произошли. Эти впечатления или предчувствия почти всегда верны, но вы не всегда им следуете. В прошлом вы совершали серьезные ошибки, игнорируя их, и все же, благодаря своим экстрасенсорным способностям, вы всегда должны прислушиваться к предупреждениям, которые приходят к вам изнутри. Это убережет вас от того, чтобы быть обманутым. Однако вас не так уж часто обманывают, так как вы хорошо разбираетесь в человеческой натуре. Тем не менее, в прошлом вы были обмануты человеком, против которого вас предостерегали, но это было то предупреждение, к которому вы не прислушались.

В вашей жизни я вижу два брака, один из которых успешен, а другой - умеренно успешен. Первый из двух - это все, чего можно желать во всех отношениях. С вами довольно туманно связаны какие-то деньги, которые позже поступят через некоего человека, но с получением которых у вас возникнут некоторые трудности. По этому поводу возникнут споры, некоторая задержка или возникнут трудности с установлением точных сумм, но, тем не менее, вы их получите.

Я также вижу какой-то важный документ, который вам предстоит подписать, и по этому документу ползет зеленая змея. Этот знак указывает на то, что с документом связан какой-то обман. Я должен попросить вас быть очень осторожными в отношении него. Позади вас в воздухе парит большой темный глаз, который указывает на то, что кто-то по какой-то причине наблюдает за вами. Это предупреждает вас о необходимости быть осторожным и, по-видимому, предвещает получение каких-то неожиданных новостей в течение нескольких дней. Однако это не будет плохой новостью и не будет иметь большого значения.

Некий человек собирается прийти к вам и поделиться важной информацией, которую вы будете рады услышать. Это касается другого человека и того, что будет сказано или сделано в отношении его планов и намерений, - со всем этим вы будете связаны. Примерно в это же время вы также получите письмо, в котором будет содержаться сюрприз или какое-либо неожиданное предложение.

В течение этого года я предвижу перемены в ваших делах. Кажется, это полностью изменит вашу жизнь, но если это произойдет при тех условиях, которые вас окружают сейчас, это окажется пагубным и крайне неблагоприятным для вас. Я чувствую путешествие. Оно будет сочетать в себе как удовольствие, так и выгоду для вас.

1931 и 1932 годы окажутся для вас очень насыщенными событиями из-за ряда неожиданностей и перемен, которые, однако, не будут благоприятными. Самыми лучшими и удачными днями месяца для вас являются второе, двенадцатое и двадцать второе число. Это подтверждает мою теорию о том, что в вашей жизни полностью доминирует цифра 2. Любые важные изменения в бизнесе, сделки или начинания имеют гораздо больше шансов на успех, если они совершаются в один из ваших удачных дней. Среди дней недели среда - это тот день, который, по-видимому, соответствует вашей индивидуальности.

Наконец, я хочу донести до вас, что при тех условиях, которые вас окружают сейчас, вы вынуждены думать, будто все работает против вас. Из-за того, что события развиваются не так, как надо, независимо от того, что вы делаете или как сильно стараетесь, я могу только предположить, что это прямой результат того, что называется "антагонистическим влиянием", которое, должно быть, окружает вас. Это влияние, которое вы можете временами ощущать, воздействуя на вашу нервную систему, заставляет вас чувствовать себя подавленным и обескураженным. Это просто потому, что некоторые оккультные силы вокруг вас находятся в дисгармонии, и я бы посоветовал вам привести эти силы в гармонию; устранить вредные влияния, что приведет к полному изменению вашей жизни с той, какая она есть сейчас, на ту, какой вы хотите ее видеть. Очевидно, это также повлияло бы на другого человека в вашей жизни, о котором я говорил, и привело бы к идеальному состоянию любви, гармонии, счастья и успеха. Конечно, это было бы все, чего только может пожелать человек.

Теперь, если у вас есть какие-либо важные вопросы или проблемы, на которые я не ответил в ходе этого чтения, вы можете высказать их, но после такой просьбы, пожалуйста, сосредоточьте все свое внимание на этих условиях, иначе я не смогу уловить нужную вибрацию".

Таким образом, мы сделали еще одно толкование и заработали еще два доллара, рассказав вам то, что представляет собой не что иное, как общие положения, применимые к жизни любого человека. Мне всегда казалось странным, что серьезно настроенные люди впоследствии искренне думают, что медиум действительно рассказал им то, чего никто, кроме них самих, не знал. Отчасти это объясняется тем, что, когда во время чтения упоминается другой человек, описание всегда довольно расплывчатое и никогда не бывает полным. Разум клиента немедленно отреагирует и выберет единственного человека в его жизни, у которого могут быть причины быть врагом или другом, в зависимости от обстоятельств.

На самом деле не медиум рассказывает о каком-то конкретном человеке, а клиент составляет каталог фигур и расставляет их по местам. Своим рассказом медиум вызывает в воображении клиента серию картинок, в которых всех персонажей играют родственники и друзья клиента. Стоит ли тогда удивляться, если клиент уходит с твердым впечатлением, что совершенно незнакомый человек рассказал ему абсолютные факты о его личной жизни и людях, которые его окружают?

Я предлагаю это как единственное объяснение такой доверчивости обычного человека, который соглашается и платит хорошие деньги за подобное чтение.

Те, кто занимается подобными вещами, зарабатывают, как они это называют, небольшие деньги, но рассчитывают на большие деньги за счет "возврата". Они всегда будут пытаться "подыскать" клиента. Чтобы объяснить это, давайте предположим, что у женщины есть недвижимость, которую она хочет продать, и медиум в ходе чтения развивает эту тему.

Он говорит женщине, что видит будущее светлым и радужным, но что необходимо преодолеть множество влияний, прежде чем все встанет на свои места. Однако, продолжает он, его работа заключается не только в том, чтобы рассказывать людям об их проблемах, но и в том, чтобы по возможности помогать им в реализации их желаний. В этот момент "мистик" произведет некоторые подсчеты и, "подумав", назовет цену, скажем, в 14.50 долларов, за которую он возьмется за ее дело и приложит все свои силы для его благополучного окончания.

Он обязательно попросит клиента подписать заявление, как было описано выше, чтобы обезопасить себя. Как правило, можно легко организовать оплату. Цена, о которой уже говорилось, не самая высокая.

Есть несколько знаменитых экстрасенсов и "духовных наставников", которые неплохо наживаются, потому что их амбиции исчисляются тысячами. Но такие случаи чреваты неприятностями, потому что некоторые люди позже "приходят в себя" и понимают, что что-то не так. Они всегда спешат пожаловаться, когда на кону стоят большие деньги. Другие, конечно, решат отказаться, опасаясь прослыть "легкой добычей". Пока в дело не вовлечено слишком много денег, медиум просто законно берет плату за "консультацию", - совершенно законно.

"Поиск потерянного мужа" - это еще один из старых стандартных приемов, который является, более или менее, еще одним способом "раскрутить" клиента. Часто женщина в ходе гадания просит провидца попытаться найти ее мужа, который исчез, не оставив никаких следов.

Если обратиться к медиуму по этому важному вопросу, то после значительных умственных усилий у него сложится впечатление, что некий адрес, по его мнению, имеет какую-то связь с пропавшим мужем. Этот адрес дает женщина, и он всегда находится на некотором расстоянии. Клиентку просят написать своему мужу по этому адресу, и чтение заканчивается.

Можете сами судить о том, в какое волнение приходит клиентка, получив такую информацию вместе с адресом.

Само собой разумеется, письмо бывает написано без промедления и отправлено по почте. Проходит несколько дней ожидания и неизвестности, прежде чем приходит ответ в таком духе, а внутри все еще запечатанное письмо от клиентки:

"Я возвращаю ваше письмо мистеру... согласно обратному адресу, указанному на конверте. Он снимал комнату в моем доме до позавчерашнего дня, когда получил телеграмму и внезапно уехал, не оставив адреса".

Приходит ли клиентка в восторг и возносит ли медиума на высокий пьедестал подлинной оккультной силы? Увы, да! Это свидетельство убеждает ее больше, чем когда-либо. Разве она почти не нашла своего мужа?

Она и не подозревает, что далекий соратник и друг медиума всегда готов оказать услугу, чтобы заставить мужа оказаться там, где его нет.

Итак, дама возвращается и рассказывает медиуму, насколько успешным он был. Она неизменно хочет, чтобы он попробовал еще раз, и находится в таком состоянии духа, что отбрасывает всякую осторожность.

Теперь провидец говорит ей, что условия изменились и что из-за некоторого волнения ее муж быстро передвигается и никогда не задерживается надолго на одном месте. Он утверждает, что потребуется много сил, чтобы найти его в таких нестабильных условиях, но он попытается. Еще одна встреча назначается на три-четыре дня вперед, но, когда приходит время, провидец признает, что успех ему не сопутствовал, и назначает другую дату. На этой встрече он объясняет, что добился неплохих результатов, но из-за того, что потратил много времени, ему придется спросить дополнительную плату. Эта цена всегда составляет сумму, которую клиентка может себе позволить. Обычно это двадцать или пятьдесят, а иногда и сто долларов. Я знал людей, которые брали взаймы пятнадцать долларов, чтобы собрать двадцать пять, необходимые для специальной консультации.

Итак, мы получаем новый адрес и снова отправляем письмо, на которое возлагаем большие надежды. Что происходит? Другой сообщник медиума уничтожает полученное письмо и никогда на него не отвечает. Проходит время, и когда встревоженная клиентка снова обращается к медиуму, ему остается только сказать, что муж, должно быть, не хочет возвращаться. Ведь муж наверняка получил письмо, иначе оно было бы возвращено.

Очень редко такая клиентка осознает, что у нее просто выманили деньги. И действительно, такого человека трудно убедить в том, что экстрасенс, которому она так безгранично доверяла, - мошенник.

Сотни раз эта схема срабатывала, так будет продолжаться и впредь.

Профессия не зависит полностью от "общих" знаний, с помощью которых они могут заниматься предсказательством. В ход идут тонкие методы обмана, когда это считается целесообразным.

Среди медиумического братства часто встречается история о "синей книге", в которой содержатся данные о личной жизни и семейных делах каждого человека. Но в такой всеобъемлющей степени "синей книги" не существует, да она и не могла бы быть такой полной.

Люди, помешанные на предсказаниях и гаданиях на картах, никогда не успокаиваются, и они всегда находятся в поиске, чтобы увидеть нового замечательного медиума, о котором слышали. Из-за этого каждый медиум, экстрасенс и провидец ведет записи или досье на своих клиентов, с подробными заметками об истории, семье, личной жизни и обо всем интересном, что медиум почерпнул у них во время одного-двух сеансов.

В Сент-Луисе есть один экстрасенс, у которого имеется список из 12 000 разных людей и информация о них.

Если странствующий экстрасенс принадлежит к определенной группе и находится в дружеских отношениях с одним или двумя постоянными медиумами в незнакомом городе, он может получить доступ к записям или любую информацию, которая ему может понадобиться. Вот причина, по которой незнакомый экстрасенс, к которому вы никогда раньше не обращались, может дать вам информацию во время сеанса, которая убедит вас в его искренности. Вы можете не осознавать, что он, возможно, получил эту информацию от другого медиума в том же городе, к которому вы обращались несколько раз.

Почти у всех постоянных медиумов есть большой каталог, охватывающий большинство крупных городов страны. Если у них есть имя и они знают город, у них под рукой достаточно информации, чтобы начать работу. Хотя это не всегда дает стопроцентную гарантию, это источник информации, которым не пренебрегает ни один из современных экстрасенсов.

Пальто, оставленное в прихожей, часто приносит свои плоды благодаря бумажкам и заметкам, которые могут находиться в карманах. Даже на одной из них могут быть инициалы, а на этикетке пальто или шляпы неизменно будет название города, где оно было приобретено. Все эти моменты полезны.

Довольно известный джентльмен, который читает лекции и отвечает на вопросы во время своих экстрасенсорных выступлений, взял за правило звонить хозяину или хозяйке дома за несколько дней до сеанса и спрашивать имена тех, кто, как ожидается, будет присутствовать. Его оправдание заключается в том, что, появившись перед таким количеством людей, он хочет изменить свою "программу" на случай, если среди присутствующих окажутся те, кто уже был свидетелем его демонстрации раньше. Зная даже несколько таких имен, он может заранее узнать информацию об их носителях и в течение вечера убедить их в своей оккультной силе.

Часто медиум просит собеседника написать свое имя и несколько вопросов, на которые он хотел бы получить ответ. Хотя экстрасенс, по-видимому, никогда не соприкасается с написанным и не видит его, в ходе сеанса спрашивающий получает ответы на вопросы, а его имя оказывается известным медиуму. Возможно, если я опишу методы достижения этой цели, это может позабавить читателей, которые захотят развлечь и озадачить своих друзей подобной демонстрацией. С этой целью я расскажу о своем собственном опыте общения с экстрасенсом, у которого я консультировался.

Войдя в комнату, я увидел в центре небольшой круглый стол, по обе стороны от которого стояли стулья для провидца и клиентов. После вступительного приветствия мне вручили лист мягкой бумаги размером примерно три на пять дюймов и мягкий свинцовый карандаш.

- Сначала напишите имя духа, желательно очень близкого вам, - объяснил медиум. - Это может быть мужчина или женщина, которые находятся в Запредельном мире. Затем напишите три важных вопроса, которые вы хотели бы задать, и, наконец, полностью укажите свое правильное имя. После этого, пожалуйста, сложите бумагу три раза сверху вниз и четыре раза крест-накрест.

Сказав это, он взял листок и сложил его так, как проинструктировал меня. Я предполагаю (на самом деле, знаю), он сложил его, чтобы убедиться, - я сложу его точно так же, когда закончу писать. Развернув и передав мне бумагу, он пересек комнату и, по-видимому, читал что-то в книге, пока я не сказал ему, что готов.

Но со страниц этой книги, - я знаю это, - он взял еще один лист бумаги, сложенный таким же образом, зажал его в левой руке и, вернувшись к столу, сел напротив меня. Он положил левую руку на стол, но так как тыльная сторона его ладони была обращена ко мне, я никоим образом не мог видеть бумагу или подозревать, что она находится у него под ладонью.

Мой сложенный листок лежал на столе, там, где я его положил; взяв его правой рукой, медиум объяснил, что хочет, чтобы я крепко сжал его в ладони левой руки. С этими словами он положил листок на ладонь своей левой руки, прямо поверх муляжа, который у него был. В то же время он просунул большой палец правой руки под муляж и перевернул оба листка вместе. Они выглядели как один лист бумаги, как будто он просто показывал мне, как я должен его держать. В результате на его ладони остался лист бумаги, на котором писал я, а сверху - чистый.

Когда он правой рукой поднял пустой лист в воздух дюймов на пятнадцать, стала очевидна "психология" этого движения. Когда он поднял правую руку, держа пустой лист на виду, его левая рука соскользнула на край стола, и мой настоящий листок упал ему на колени. Его взгляд непрерывно перебегал с моих глаз на листок бумаги в его поднятой правой руке и обратно.

Внезапно он опустил его и снова - на этот раз очень открыто - положил себе на левую ладонь. Затем он вложил его в мою левую ладонь и попросил меня крепко держать его. Все это время он был очень осторожен, давая мне понять, что больше в его руках ничего нет.

Он продолжил свою речь и перешел к чтению. Пока он говорил, его левая рука опустилась на колено и раскрыла сложенный листок. Тем временем его правая рука лежала на столе, и, судя по движению его тела в этот момент, думаю, он зажал развернутый лист между коленом и столешницей, чтобы она не могла соскользнуть, поскольку теперь он снова положил левую руку на стол. Открыв маленький выдвижной ящик на своей стороне, он достал маленький блокнот, который я использовал. Он взял карандаш и, положив блокнот очень близко к краю стола, спросил меня о дате моего рождения, которую он записал. Он составил краткий гороскоп и, немного поразмыслив, рассказал мне о моих счастливых днях в этом месяце.

Как я полагаю, именно в это время он читал мой листок, раскрытый у него на коленях, потому что мог смотреть поверх блокнота, а я этого не замечал и не мог видеть направление, в котором он смотрел. Оторвав верхний лист, он отдал его мне на хранение. Между прочим, на нем были указаны его имя, адрес и номер телефона.

Откинувшись на спинку стула, он продолжал читать в течение нескольких минут, а затем сделал вид, что больше у него информации нет. Затем, взяв спичку, он открыто взял бумагу из моей руки (чистую) и сжег ее в пепельнице. Затем, почувствовав себя более непринужденно, он продолжил и в течение следующих нескольких минут давал ответы на мои вопросы. Все это время он играл с блокнотом, который несколько раз оказывался у него на колене. Закончив, он выдвинул ящик стола, небрежно бросил в него блокнот и снова закрыл его. У меня нет никаких сомнений в том, что моя бумага оказалась в ящике под блокнотом.

Отвечая на мои вопросы, экстрасенс сказал следующее:

- Я вижу довольно темную тень, стоящую у вас за спиной. Кажется, это мужчина, который кладет руку вам на правое плечо. Над вашей головой огненными буквами написано имя Джон. [Я написал имя Джона Хейса.] Он говорит очень тихо и просит: "Передайте Теодору, что я сегодня с ним. О, я так хочу ему помочь!"

- Мистер Сквайрс, - продолжил экстрасенс, - Джон говорит, что он вас знает. Вы знаете его? [Я ответил утвердительно.] Он говорит, что вам не следует терять сон из-за инвестиций. В данный момент все выглядит плохо, но это всего лишь из-за общего спада, и в течение нескольких дней ситуация изменится к лучшему.

Аналогичным образом были даны ответы на другие вопросы. Я подписался как Теодор Сквайрс, и внимательное прочтение вышеизложенного покажет вам, как ловко и утонченно эти имена были использованы для чтения наиболее эффективным способом.

Есть один экстрасенс из Сент-Луиса, на которого я обратил особое внимание, и который успешно занимается своим ремеслом в этом "закрытом" городе благодаря тому, что защищен благодаря своим спиритическим связям. Он не использует ничего недозволенного, чтобы сделать свои чтения как можно более полными. У него есть интересный метод получения информации - "чистый" и не требующий особых усилий. Он использует печатные бланки для вашего имени, адреса, трех вопросов и пожелания.

Когда я пришел к нему, медиум сидел за небольшим письменным столом, придвинутым одной стороной к стене и примерно в одном ярде от угла комнаты, что давало ему как раз достаточно места, чтобы сесть за него. Таким образом, его спина и левый бок находились в углу, в то время как я сидел лицом к нему, прижавшись правым боком к стене.

На столе лежала стопка конвертов. Взяв верхний, медиум, казалось, положил в него мой сложенный листок и запечатал его. Однако на самом деле мой листок остался на обратной стороне конверта, и он придерживал его большим пальцем левой руки. Внутри конверта находился дубликат, который был помещен туда заранее.

Медиум промокнул конверт и запечатал его пальцами правой руки, затем правой рукой передал мне конверт. Однако непосредственно перед этим большим пальцем левой руки он сдвинул бумагу с обратной стороны и переложил ее в левую руку. Он стоял, когда делал это, и когда его правая рука протянула мне конверт, он сел, а левая опустилась и подтянула штанину, как это обычно делает мужчина, когда садится.

С этого момента процедура была практически такой же, как я уже описал. Через некоторое время он велел мне сжечь конверт. Поскольку между нами стояла настольная лампа, я мог видеть тень от бумаги на конверте и должен был быть уверен, что на самом деле сжигаю ту, на которой сделал записи.

Затем последовало чтение. Только несколько недель спустя, после того как я пообщался с несколькими людьми, которые занимаются этой "профессией", я узнал причину расположения стола и точный принцип работы медиума.

Когда медиум сел, он просто опустил мою бумагу в лопатку или что-то вроде плоского совка, который держала его жена - "за кулисами". Другими словами, плинтус в этом углу комнаты и слева от медиума был вырезан, чтобы образовать отверстие, через которое она могла работать из соседней комнаты. Развернув листок, она четко копировала его на другой лист и клала обратно, чтобы медиум мог прочитать его, глядя вниз. Тем временем она собирала всю возможную информацию обо мне и также отправляла ее через отверстие.

Но в моем случае медиуму, к сожалению, не повезло, так как я был слишком далеко от дома и не использовал свое настоящее имя. Я заметил, что он смотрел вниз во время чтения, но решил, что он, как обычно, читает, положив лист на колени. Я ушел с мыслью, что он был чрезвычайно ловок в обращении с бумагой, потому что практически все время держал ее в поле зрения; но это более позднее открытие раскрыло его кажущееся мастерство.

Существуют многочисленные и хитроумные способы получения информации о клиенте. Однако два описанных способа, на которых мы подробно остановимся, являются основными.

Я могу лишь изложить некоторые правила, соблюдение которых очень быстро позволит вам разоблачить мошенника.

Никогда не оставляйте в дальней комнате или вне поля вашего зрения ничего, что могло бы каким-либо образом рассказать о вас.

Если вы не пишете, во время чтения не говорите ничего, кроме "да" и "нет".

Ни в коем случае не сообщайте никакой информации. Если необходимо назвать свое имя, называйте любое, кроме настоящего. Если медиум настоящий, его сила должна немедленно сообщить ему, что вы его дезинформируете.

Если вам необходимо что-то записать, соблюдайте двойные меры предосторожности. Никогда не пишите на верхнем листе блокнота и не отрывайте его - вы можете оставить читаемый отпечаток внутри блокнота. Всегда пишите только на одном листе бумаги и ничем не подкрепляйте свои слова. Помните, в комнате медиума лучше не доверять ничему.

Всегда следите за тем, чтобы медиум был повернут к вам спиной, когда вы пишете, и чтобы вы закрывали текст как сзади, так спереди и с боков. Ногтем большого пальца сделайте надрезы на обеих сторонах сложенного листа бумаги. Вы можете увидеть эти отметки по ту сторону стола и всегда сможете определить, тот ли это лист, на котором вы писали, или другой. Не отрывайте глаз от этого листа.

Если вы на долю секунды потеряете его из виду, у вас могут возникнуть подозрения. Если бы в этом не было необходимости, медиум был бы слишком осторожен, чтобы все время держать его на виду.

Следите за глазами медиума на протяжении всего чтения. Если ваши вопросы заданы в письменном виде, примите как должное, что он должен их когда-нибудь прочитать, независимо от того, какой метод использует, и его глаза рано или поздно выдадут его.

Подводя итог, думаю, что разобрался в этом вопросе тщательно и беспристрастно, хотя, вероятно, не услышу ничего, кроме оскорблений со стороны леди и джентльменов, которые занимаются этой приносящей доход профессией в ущерб невинной публике.

У подлинных, честных и преданных последователей спиритуалистической религии должны быть причины поблагодарить меня за мои усилия по отделению зерен от плевел.

Закон не может и никогда не остановит мошеннические действия. Только безжалостное разоблачение может сделать это. Медиум принимает только одного свидетеля за раз, а по закону для вынесения обвинительного приговора требуется более одного свидетеля.

Наконец, если вы серьезно интересуетесь оккультными явлениями, посвятите свой разум открытию и поддержке их истинного разнообразия. "Лжепророки" в вас не нуждаются, ибо, увы, у них всегда слишком много жертв.

РАССКАЗЫ О ДУХАХ

Граф Калиостро

В дополнение к рассказу "Волшебный мешок", опубликованному в декабрьском номере этого журнала, нашим читателям будет интересен этот правдивый рассказ о предполагаемом колдовстве в округе Андерсон, Южная Каролина, присланный нам мистером Леоном Л. Райсом, адвокатом.

Стояла осень. Хлопковые поля в Дикси были снежно-белыми от пушистых коробочек, а денег было больше, чем когда-либо в течение года в горной местности Южной Каролины. На маленькой хлопковой ферме жил Енох Грир, бережливый и трудолюбивый негр, благодаря своему трудолюбию ставший владельцем собственной фермы. С ним жила его жена Ола, страдавшая неизлечимой болезнью, от которой она искала облегчения с помощью всевозможных целебных мазей, патентованных лекарств и старинных снадобий.

В разгар сезона сбора урожая на поле появилась белая женщина и спросила Еноха. Она сказала ему, что ее зовут мадам Салена и что она божественная целительница. Она также сказала: "Вы думаете, что ваша жена больна, но это не так; ее просто обманывают".

Как поняли Енох и Ола, под словом "обманули" она имела в виду "околдовали" или что на них наложили какое-то заклятие, спрятав какой-то таинственный "волшебный мешок" в доме или рядом с ним. Ола спросила ее, может ли она найти его, и мадам Салена ответила, что может, но что его удаление обойдется в двадцать долларов.

Ола тут же предложила заплатить, если она уберет его, и мадам Салена попросила принести немного соли, красного перца и песка. После некоторых церемоний она вышла на улицу и попросила кирку, лопату и вилку. Затем она подошла к месту во дворе рядом с дымоходом, сделала круглую отметку вилкой и сказала: "Здесь!" Она посыпала землю водой, солью и перцем и приказала копать.

Когда они копали, она останавливала их, поливала землю водой, посыпала солью и перцем и ворошила вилкой грязь, очевидно, в поисках таинственного предмета, который, как считала, был причиной всех неприятностей.

Наконец она воскликнула: "Я нашла это!" И вытащила из грязи старую тряпку, перевязанную грязной бечевкой, и, подозвав негров, развернула ее. В ней было несколько ржавых гвоздей, шурупы, проволока и маленький игрушечный человечек с поджатыми к туловищу ногами, похожий на Билликена.

Мадам Салена сказала: "Если бы это осталось здесь еще на неделю, вы бы все погибли". Затем она попросила принести спички и блюдце. Она насыпала в блюдце немного порошка и велела Еноху срезать несколько волос с головы своей жены и положить их в смесь. Затем она поднесла к ней спичку, и из блюдца поднялось несколько змееподобных колец. Ола вскрикнула. Затем мадам Салена сказала Оле, что теперь она освободилась от сковывавших ее чар. Ола тут же отдала ей двадцать долларов.

Мадам Салена велела своему водителю положить тряпку и ее содержимое под капот ее машины, так как боялась ездить с этим в машине. Капот был поднят, ужасный предмет положили на крышку двигателя, и она уехала. Но через несколько дней мадам Салена вернулась. На этот раз жертвой ее хитрости стал Енох. Она сказала ему, что, если его жена хочет полностью вылечиться, ему необходимо носить на поясе немного денег - чем больше денег, тем быстрее наступит выздоровление.

Енох сказал, что он не продал хлопок и у него нет денег. Она сказала ему продать немного хлопка и получить деньги двадцатидолларовыми купюрами, а она обвяжет их вокруг его талии и начнет процесс заживления. Енох согласился, на следующий день отнес в город три тюка хлопка, продал их и вернулся со ста сорока долларами.

Когда мадам Салена пришла снова, Енох сомневался, стоит ли зашивать деньги себе в пояс. Она возразила, что он может потерять их, если положит в банк, и что с деньгами на поясе будет безопаснее, чем в любом другом месте, где он мог бы их хранить. Конечно, после того, как лечение будет завершено, он может снять их и потратить или делать с ними все, что ему заблагорассудится.

Енох согласился, и она принесла небольшой сверток и оберточную бумагу. Она велела ему положить деньги в конверт, сама сложила его и завернула в оберточную бумагу. Затем она велела Еноху набрать воды и снять обувь. Все это время она держала на коленях бумагу с деньгами.

Она велела ему сделать пятьдесят шагов босиком в направлении двери и при каждом шаге капать немного воды на пальцы ног, считая каждый шаг. Енох подчинился и, досчитав до пятидесяти, вернулся к божественному целителю. Затем мадам Салена велела ему загадать три желания: первое - чтобы его жена выздоровела, и еще два, которые он должен держать в секрете. Загадывая каждое желание, он должен был подуть на бумажку с деньгами. Он так и сделал, мадам Салена взяла бумагу, вложила ее в хлопчатобумажную ленту, которая была приготовлена специально для этой цели, и зашила ее. Обернув ее вокруг талии Еноха, она сшила концы вместе и велела Еноху не снимать пояс и не заглядывать в него до двадцать девятого ноября. Его предупредили, чтобы он ни в коем случае не снимал его, иначе лечение не поможет.

Енох носил пояс непрерывно в течение трех недель; мадам Салена несколько раз возвращалась и ужинала с семьей Еноха. Она настояла на том, чтобы положить Еноху на пояс побольше денег, чтобы ускорить выздоровление. Тогда Енох согласился получить еще пятьдесят долларов, отвез в город еще один тюк хлопка и продал его.

На обратном пути он встретил Элберта Доусона, другого негра, который также носил пояс. У мадам Салены было множество пациентов из числа негров, страдавших различными недугами. Двое мужчин остановились поговорить и узнали, что у каждого из них на талии был пояс с деньгами.

Доусон рассказал Еноху о смерти соседа, которого лечила мадам Салена, и о том, что у него тоже был один из этих таинственных поясов на талии, когда он умер. Он сказал, что пояс был вскрыт и денег в нем не оказалось. Далее он предложил им заглянуть в свои собственные пояса. Енох поколебался, но в конце концов согласился. Когда они расстегнули свои пояса, денег там не было!

Они немедленно обратились за защитой к закону. Шериф отправил двух помощников шерифа в дом Еноха. Енох и Доусон ждали на обочине дороги, пока не приехали помощники шерифа; мадам Салена разговаривала с Олой, когда полицейские спросили ее, каким делом она занимается. Она ответила им, что она божественная целительница.

Помощник шерифа Браун спросил ее, есть ли у нее лицензия на практику, и она ответила, что никакой лицензии у нее нет, кроме как от Бога. Браун сказал, что ей придется прекратить выманивать деньги у невежественных негров, и приказал вернуть Еноху его сто сорок долларов.

Она спросила, можно ли будет ее освободить, если она вернет деньги Еноху и Доусону. Помощник шерифа сказал: "Нет, вы отправитесь в тюрьму". Затем мадам Салена спросила, может ли она пройти в отдельную комнату, чтобы достать деньги из своей одежды.

- Хорошо, пройдите, - сказал помощник шерифа.

Ола ушла в другую комнату с мадам Саленой, через несколько минут вышла и отдала Еноху сто пять долларов, заявив, что это сто десять. Помощник шерифа пересчитал их. Мадам Салена сунула руку в карман и протянула другую пятидолларовую купюру. Помощник шерифа сказал Еноху, чтобы тот заставил ее вернуть все деньги, но тот сказал, что его удовлетворит и эта сумма. Мадам Салена посмотрела на Еноха и Олу и поклялась, что поквитается с ними. Енох испугался и хотел вернуть деньги, но помощник шерифа Браун не позволил этого.

По прибытии в тюрьму, женщина-надзирательница обыскала мадам Салену и обнаружила у нее при себе двести тринадцать долларов. Они передали суду двести десять долларов и разрешили ей оставить себе три.

Четыре ордера по обвинению в мошенничестве были подписаны мировым судьей, и она была оставлена в тюрьме без залога до следующего срока судебного разбирательства по уголовным делам. В феврале большое жюри округа Андерсон предъявило ей обвинения по четырем пунктам обвинения, ее судили по одному пункту обвинения в мошенничестве и мошеннической деятельности, обмане Еноха Грира. Обвинение вел автор этой истории, который помогал адвокату, и на протяжении всего судебного процесса мадам Салена притворялась глухой.

Мадам Салена вела собственную защиту и свидетельствовала в свою пользу, утверждая, что она не должна быть осуждена на основании показаний четырех негров. Она обратилась к присяжным со слезами на глазах, довольно жалобно взывая к их сочувствию, но примерно через пятнадцать минут присяжные вынесли обвинительный вердикт. Судья спросил ее, хочет ли она что-нибудь сказать до вынесения ей приговора, и она ответила, что хочет нового судебного разбирательства; что присяжные не имеют права выносить ей обвинительный приговор на основании показаний негров. Судья вежливо отклонил ходатайство о новом судебном разбирательстве и приговорил ее к двум годам заключения в государственной тюрьме.

Плачущие камни замка Файви

Замок Файви - одно из самых величественных старинных зданий в Шотландии, и о нем ходит, пожалуй, больше слухов, связанных с привидениями, чем о любом из них. Он стоит на пологом холме у реки Итан в низменностях Абердиншира, представляя собой изящный величественный силуэт, по этим качествам превосходящий даже знаменитый замок Глэмис, также являющийся местом таинственного присутствия призраков.

Хотя верхней части замка всего около трехсот пятидесяти лет, и она была построена во времена Марии, королевы Шотландии, фундаменту и нижней части замка более шестисот. Прошло более шестисот лет с тех пор, как Томас Рифмач, знаменитый средневековый поэт и пророк, наложил на него свое проклятие.

Знаменитый Томас Рифмач был уроженцем прихода Эрлстон, графство Бервикшир. Его настоящее имя было сэр Томас Лермонт. Он жил в период между 1220 и 1300 годами и умер во второй половине XIII века.

В одной из самых известных ранних шотландских баллад, под названием "Трубач из Файви", рассказывается легенда об этом старом замке. "Трубачом" был Эндрю Ламми, любивший дочь мельника Тифти. Ее отец был против этого ухаживания. Эндрю уехал, чтобы сколотить состояние, но вскоре вернулся, чтобы ухаживать за своей Энни. Мельник и его семья были по-прежнему настроены против Эндрю и жестоко избили девушку, чтобы заставить ее отказаться от него. Однако она этого делать не стала.

Эндрю обычно поднимался на крышу дома и трубил в свою трубу, чтобы дать Энни понять, что он думает о ней. В конце концов, Энни умерла однажды ночью, услышав звук трубы в последний раз.

Согласно балладе, когда Эндрю Ламми узнал о судьбе своей возлюбленной, он быстро присоединился к ней в мире ином.

Существует несколько версий этой баллады и несколько более или менее противоречивых легенд, связанных с ней. Согласно одной из них, Эндрю Ламми заявил перед смертью, - его судьба была так жестока, что даже камни на дороге к замку Файви будут вечно оплакивать его.

Жители деревни сразу же обнаружили, что из трех больших камней необычным образом сочится вода. Лэрд Файви язвительно посмеялся над жалобным стоном Эндрю Ламми, заявив: абсурдно говорить, что камни могут плакать.

Чтобы подкрепить свои убеждения, он приказал бросить три камня на дно ямы в реке Итан, такой глубокой, что никто никогда не достигал его. Один из камней был таким образом спрятан, когда Томас Рифмач, великий маг, а также поэт и пророк, услышал о непочтительном поведении лэрда и вмешался.

Волшебник был очень разгневан жестокосердием лэрда и его недоверчивым отношением к сверхъестественным вещам. В качестве наказания он объявил, что замок Файви никогда не будет переходить от отца к сыну, пока не будет возвращен недостающий камень.

Согласно одной из версий легенды, Томас Рифмач произнес:

- За жестокосердие твое и за зло, которое ты причинил...

Никогда Файви не перейдет от отца к сыну,

Пока не будет найден третий из тех камней, что так печально плачут,

И не будет возвращен в твой дом из глубин.

Пророчество произвело должное впечатление на лэрда, и оставшиеся камни не тронули. Вскоре у насмешливого аристократа появились основания поверить в ужасное пророчество, поскольку его единственный сын был убит в лесу устроившими засаду врагами.

Как ни странно, с того дня и по сей день замок Файви ни разу не переходил от владельца мужского пола к его сыну! Он передавался по наследству братьям, кузенам и дочерям, но никогда напрямую от отца к сыну.

В замке до сих пор сохранились два плачущих камня. Они до сих пор каким-то таинственным образом источают влагу. Один из них встроен в замок, другой считается личной собственностью владельца замка.

Местонахождение третьего по прошествии шести столетий все еще остается загадкой. На одной из башенок находится поразительная статуя трубача, трубящего в свой рог, что является еще одним доказательством - в этой легенде есть доля правды.

ИЗ ЖУРНАЛА

"GHOST STORIES", октябрь, 1929

СОДЕРЖАНИЕ

Эллис Паркер Батлер. "НИКАКИХ ПРИВИДЕНИЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ!"

Эдвин А. Гоуэй. ПРИЗРАК НА АРЕНЕ ЦИРКА

"Чейро". СДЕЛКА С ПРИЗРАКОМ

СТРАННОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ

Стэнли Хортон. МОНСТР В ПОДВАЛЕ

В ПАРИЖЕ ПОЯВИЛСЯ МОНАХ-ПРИЗРАК

Теодор Орчардс. ПРИЗРАЧНЫЙ ПАССАЖИР

Эсташ Ропс. ПРИЗРАК, ОСТАНОВИВШИЙ ВОЙНУ

Джеймс А. Беллфлауэр. ПРИЗРАЧНЫЙ ПАТРУЛЬ

ИЗ ДРУГОГО МИРА

Мэри Тарвер Кэрролл. ДЕРЕВО С ТЕНЬЮ ЧЕЛОВЕКА

Клод Фриленд. ПЫЛАЮЩИЙ ПРИЗРАК

К. Л. Рэй. НЕФРИТОВАЯ ЛЯГУШКА

Бассетт Морган. НАКАЗАНИЕ БАРНИ МАЛДУНА

КОЛОДЕЦ С ПРИВИДЕНИЯМИ

Граф Калиостро. ИСТОРИИ О ПРИЗРАКАХ

"НИКАКИХ ПРИВИДЕНИЙ НЕ СУЩЕСТВУЕТ!"

Эллис Паркер Батлер

Жил-был маленький чернокожий мальчик, и звали его Моисей. И когда он стал ростом немного выше колена взрослого мужчины, то начал сильно бояться привидений, потому что, несомненно, это было очень призрачное место, где он жил, - кладбище в низине, и могильник на холме, и кладбища тут и там, и все это заросло деревьями, кроме поляны у хижины и низины, где на грядках росли тыквы.

И когда наступала ночь, здесь не было слышно никаких звуков, кроме как плача горлицы: "оо-оо-о-о-о!", трепетного и страшного, и скорбного крика совы: "уху-хуу-у-у-у!", еще более трепетного и страшного, и завывания ветра, от которого бросало в дрожь, самого трепетного и страшного из всех. Это было очень неприятное место для маленького чернокожего мальчика, которого звали Моисей.

Этот маленький черный мальчик был таким черным, что его совсем не было видно в темноте, если не считать белков его глаз. Поэтому, когда он ходил по дому ночью, то не смыкал глаз, потому что тогда его вообще никто бы не увидел. Он был невидим, как ничто другое. И кто знает, может, огромное привидение наткнулось бы тогда прямо на него, потому что не смогло бы его увидеть? И это привидение очень сильно напугало бы маленького черного мальчика, поскольку все знают, какие привидения холодные и влажные.

Так что, когда этот маленький черный Моисей ходил ночью по лачуге, он держал глаза широко открытыми, возможно, из-за привидений. Днем его глаза были величиной с пирожки, а на закате солнца становились размером с блюдца; но, когда он ходил ночью по хижине, его глаза становились размером с белую китайскую тарелку, что стоит на каминной полке; и было трудно удерживать их все время открытыми, - об этом можно судить по тому, как часто мы подмигиваем и моргаем.

Так что, когда наступил Хэллоуин, черный Моисей решил, что он вообще не выйдет из своей хижины. Он подумал, что останется в ней, с па и ма, потому что горлицы видели, как вокруг бродят привидения, и плакали: "оо-оо-о-о-о!", совы ухали: "уху-хуу-у-у-у!", а ветер скорбел: "ю-ю-у-у-у!", и глаза маленького черного Моисея стали такими же большими, как белая китайская тарелка, которую поставили на каминную полку рядом с часами, едва только солнце зашло.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что маленький черный Моисей сел в угол у камина и оставался там в ожидании, пока не настанет время спать. Но тут зашла Салли Энн, жившая дальше по дороге, и мистер Салли Энн, ее муж, тоже зашел, и Зак Баджет, и школьная учительница, которая жила в доме дяди Сайласа Диггса, и еще много других людей, а маленький черный Моисей, видя, что будет настоящая вечеринка, сразу же развеселился по этому поводу.

И все эти люди пожимали друг другу руки и говорили: "Привет, малыш Моисей", а некоторые говорили: "Ого, а вот и малыш Моисей! Привет, Моисей!", а он просто улыбался и улыбался в ответ, потому что не представлял, что может случиться. И вот Салли Энн, которая живет дальше по дороге, сказала: "Какой же это Хэллоуин, если у нас нет Джека-с-фонарем". А школьная учительница, которая живет в доме дяди Сайласа Диггса, сказала, что Хэллоуин так вообще не празднуется, и черный Моисей перестал улыбаться и забился поглубже в угол, чтобы его никто не увидел. Но это было бесполезно, потому что ему сказали: "Моисей, сходи на тыквенную грядку и принеси тыкву".

- Я не хочу идти, - ответил маленький черный Моисей.

- Сходи, - командным голосом распорядилась ма.

- Я не хочу идти, - повторил Моисей.

- Почему ты не хочешь идти? - спросила она.

- Потому что боюсь привидений, - сказал маленький черный Моисей, и это было чистой правдой.

- Никаких привидений нет, - сказала школьная учительница, которая жила в доме дяди Сайласа Диггса.

- Никаких привидений нет, - повторил Зак Баджет, который сам боялся привидений и не осмеливался прийти в домик маленького черного Моисея, если с ним не было школьной учительницы.

- Не морочь нам голову своими привидениями! - сказала маленькому черному Моисею ма.

- Что за ерунду ты несешь? - сказал ему па. - Никаких привидений нет.

Все собравшиеся на вечеринку в один голос заявили: никаких привидений не существует. И они были уверены, что у них должна быть тыква, иначе никакого веселья не получится. Итак, маленький чернокожий мальчик, которого звали Моисей, должен был пойти и принести тыкву с тыквенной грядки в низине. Так что он вышел из лачуги и остановился на пороге, пока его глаза не распахнулись и не стали большими, как дно маминого корыта, и тогда он сказал: "Никаких привидений не существует". Он поставил одну ногу на землю, и сделал шаг.

Горлица заплакала: "оо-оо-о-о-о!"

Маленький черный Моисей сделал еще один шаг.

Сова заухала: "уху-хуу-у-у-у!"

И маленький черный Моисей сделал еще один шаг.

И ветер завыл: "ю-ю-у-у-у!", и это был самый страшный звук в мире.

Однажды маленький черный Моисей бросил взгляд через плечо и зажмурил глаза так крепко, что стало больно в уголках, а потом побежал. Да, сэр, он бежал очень быстро. И он все время твердил: "Никаких привидений не существует. Никаких привидений не существует". И он побежал по тропинке, которая вела мимо кладбища на холме, потому что вокруг этого кладбища вообще не было никакой зелени.

Ничего особенного не происходило; только на больших деревьях сидели совы и горлицы, скорбели и всхлипывали, и ветер вздыхал и завывал в них. Иногда что-то задевало маленького Моисея за плечо, заставляя его бежать еще быстрее. Иногда что-то задевало маленького Моисея за щеку, заставляя его бежать так быстро, как только можно. Иногда что-то хватало маленького Моисея за воротник, но он вырывался и вскрикивал: "Это не привидение. Никаких привидений не бывает". И это не что иное, как шиповник, который его цепляет, и это не что иное, как лист дерева, который задевает щеку, и это не что иное, как ветка орешника, которая трогает его плечо. Но он все равно был ужасно напуган, и не терял времени даром, потому что ветер, совы и горлицы предвещали что-то нехорошее. Вот он пробежал мимо захоронений, что на холме, и того кладбища, что между ними, и того кладбища в низине, пока не добрался до тыквенной грядки и не нашел самую лучшую тыкву, что была на грядке. Он был очень напуган. Он был самым испуганным маленьким чернокожим мальчиком на свете. Он ни за что не откроет глаза, потому что ветер свистит: "ю-ю-у-у-у!", а совы ухают: "уху-хуу-у-у-у!", а плачущие горлицы кричат: "о-о-о-о-о-о!"

Он думал: "Это не привидения", и жалел, что у него волосы встают дыбом. Он думал: "Это не привидения", и жалел, что покрывается гусиной кожей. Он думал: "Это не привидения", - и жалел, что его позвоночник дрожит от холода. Так что он тянулся и тянулся, пока ему не удалось как следует ухватиться за колючий стебель самой лучшей тыквы на грядке, и он дернул этот стебель изо всех сил.

- Оставьте в покое мою голову! - раздался внезапно громкий голос.

Маленький черный мальчик, которого звали Моисей, едва не выпрыгнул из собственной кожи. Он открыл глаза и начал трястись, как осина, потому что прямо перед ним стоял огромный призрак! Да, сэр, это был большой белый призрак, кем бы он ни был. И у него не было головы. У него вообще не было головы! Маленький черный Моисей упал на колени и взмолился:

- О, простите меня! Простите меня, мистер призрак! - взмолился он. - Я вовсе не хотел вас обидеть.

- Зачем ты пытаешься оторвать у меня голову? - спросило привидение тем страшным голосом, на который часто бывает похож сырой ветер в подвале.

- Простите! Простите! - взмолился маленький Моисей. - Я не знал, что это была ваша голова, и я вообще не знал, что вы здесь. Простите!

- Я прощу тебя, если ты окажешь мне услугу, - сказал призрак. - Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное, но я ничего не могу сказать, потому что у меня нет головы; а когда у меня нет головы, у меня нет языка, а когда у меня нет языка, я вообще не могу говорить.

Это было вполне логично для призрака. Никто не может говорить, если у него нет рта, и ни у кого не может быть рта, если у него нет головы, и когда маленький черный Моисей посмотрел, он увидел, что у призрака вообще нет головы. Совсем.

Призрак сказал:

- Я пришел сюда за тыквой вместо головы, и выбрал ту тыкву, которую ты собираешься взять, и это мне совсем не нравится. Нет, сэр. Сейчас я возьму тебя на руки и унесу прочь, и никто больше не увидит тебя никогда. Но я хочу сказать тебе кое-что очень важное, и если ты возьмешь в руки эту тыкву и приложишь ее к тому месту, где должна быть моя голова, на этот раз я тебя отпущу, потому что я так долго не мог говорить, что мне просто не терпится что-нибудь сказать.

Маленький черный Моисей поднял тыкву, призрак наклонился, и маленький черный Моисей надел эту тыкву на шею призраку, и тыквенная голова стала мигать, как тыквенный фонарь, и призрак сразу же начал говорить. Да, сэр, именно так.

- Что вы хотите мне сказать? - спросил маленький черный Моисей.

- Я хочу сказать тебе, - ответил призрак, - что тебе не нужно бояться привидений, потому что привидений не бывает.

И когда он это сказал, то просто исчез, как дым в июле. Он даже не задержался в той местности, как дым в октябре. Он просто рассеялся в воздухе и исчез совсем.

А маленький Моисей схватил первую попавшуюся тыкву и убежал. И когда он пришел на кладбище в лощине, то пошел так же, как обычно, только быстрее, потому что решил, что возьмет дубинку на случай, если у него возникнут проблемы. Он наклонился наклоняется и схватил первый попавшийся кусок дерева. И когда он схватил этот кусок дерева,

- Отпусти мою ногу! - раздался внезапно громкий голос.

И маленький черный мальчик едва не выпрыгнул из собственной кожи, потому что рядом с ним стояли шесть огромных призраков, и у самого большого из них была только одна нога. Тогда маленький черный Моисей протянул этот кусок дерева самому большому призраку и сказал:

- Простите, мистер Призрак, я не знал, что это ваша нога.

А эти шесть призраков просто стояли вокруг и переговаривались? Да, сэр, так и было. И когда они переговаривались, один сказал:

- Похоже, это очень симпатичный маленький чернокожий мальчик. Что мы можем сделать, чтобы вознаградить его за вежливость?

А другой сказал:

- Расскажем ему правду о привидениях.

Он сказал это самому большому привидению, а оно сказало Моисею:

- Я собираюсь сказать тебе кое-что важное, чего ты ни знал: никаких привидений не существует.

И когда он это сказал, призраки просто исчезли, а маленький черный Моисей пошел дальше. Он был так напуган, что волосы у него стояли дыбом, и когда ветер завывал: "ю-ю-у-у-у!", а совы ухали: "уху-хуу-у-у-у!", а плачущие горлицы кричали: "о-о-о-о-о-о!", он дрожал и трясся. И вот он оказался на кладбище, которое находится между захоронениями, и ему стало очень страшно, потому что вдоль дороги выстроилась целая компания призраков, а он больше не собирался тратить время на разговоры с призраками. И вот он сошел с дороги, чтобы обойти их, и наступил на сосновый пень, который лежал совсем рядом с дорогой.

- Сойди с моей груди! - раздался внезапно громкий голос, поскольку капитан призраков выбрал этот обрубок в качестве груди, потому что у него не было груди между плечами и ногами. И маленький черный Моисей тут же спрыгнул с пня. Да, сэр, именно так.

- Простите меня! Простите! - взмолился маленький черный Моисей, и призраки не знали, съесть его целиком или нет, потому что он наступил на грудь капитану призраков. Но в какой-то момент они, наконец, отпустили его, потому что это был несчастный случай, и капитан призраков сказал: "Моисей, Моисей, на этот раз я тебя отпущу, потому что ты не кто иной, как маленький дрожащий негр - нарушитель правил; но я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь, очень важную".

- Да-да, сэр, - сказал маленький чернокожий мальчик, - я запомню. Что я должен запомнить?

Капитан призрак раздулся, и стал огромным, как дом, и сказал голосом, от которого дрожит земля:

- Никаких призраков не существует.

Маленький черный Моисей должен был это запомнить, и он встал, и отвесил поклон, и направился прямиком домой. Он действительно так и сделал, потому что, может быть, те призраки были неправы!

И он помчался так быстро, как только мог, до края кладбища, что на холме, и тут вынужден остановиться, потому что призраков здесь было так много, что он не мог идти дальше. Да, сэр, кажется, что все призраки мира собрались здесь на конференцию. Кажется, все призраки, какие только были, собрались в этом месте. И это так напугало Моисея, что он упал на старое бревно, и принялся кричать и стонать. И вдруг бревно поднялось и заговорило с маленьким Моисеем:

- Встань с меня! Встань с меня! - закричало это бревно.

Маленький черный Моисей обидел это бревно, в этом не было никаких сомнений.

И как только он встал с бревна, с вставшим бревном, черный Моисей увидел, что это бревно - король всех призраков. И когда король встал, все его подданные собрались вокруг маленького черного Моисея, и было их всего около миллиона человек, и даже еще больше. Да, сэр, это было обычное ежегодное празднование Хэллоуина, которое прервал маленький черный Моисей. Все они там собрались - все духи в мире, и все привидения в мире, и все домовые в мире, и все вурдалаки в мире, и все призраки в мире. И когда они увидели маленького черного Моисея, они все принялись скрежетать зубами и ухмыляться, потому что время близилось к обеду. И вот король, которого звали старый Череп и Кости, схватил маленького черного Моисея и сказал:

- Джентльмены, собрание должно принять решение. Секретарь, пожалуйста, обратите внимание присутствующих: первое - что мы собираемся сделать с маленьким черным мальчиком, который издевался над королем и отнесся к королю так неуважительно.

А маленький черный Моисей только стонал и всхлипывал:

- Простите меня! Простите меня, мистер Король! Я вовсе не хотел вас обидеть.

Но никто вообще не обращал на него внимания, потому что каждый, смотрел на чудовищно большое существо, по имени Кровавые Кости, которое поднялось и заговорило.

- Ваша честь, мистер Король, джентльмены и дамы, - сказал он, - это действительно тяжелый случай с вашим величеством, на вас наступили. Эдак любой маленький черный мальчик начнет бродить по ночам и нападать на короля призраков. Сейчас не время для болтовни, не время для увиливаний, не время для размышлений, не время делать ничего, кроме как сказать правду, всю правду, и ничего, кроме правды.

И все эти призраки задвигались, и заговорили вслух, и шум поднялся такой, как если бы ветер завывал: "ю-ю-у-у-у!", а совы ухали: "уху-хуу-у-у-у!", а плачущие горлицы кричали: "о-о-о-о-о-о!" И вскоре приняли резолюцию.

Итак, король привидений, которого зовут Череп и Кости, положил руку на голову маленького черного Моисея, и рука его была похожа на мокрую тряпку, и он сказал:

- Привидений не бывает.

И один из волосков на головке маленького черного Моисея поседел.

И чудовищный великан, которого звали Кровавые Кости, положил руку на голову маленького черного Моисея, и его рука была похожа на поганку в прохладный день, и он сказал:

- Привидений не бывает.

И еще один волосок на голове маленького черного Моисея стал белым.

И еще один призрак, которого звали Мокрая Ладонь, положил руку на голову маленького черного Моисея, и его рука была похожа на лапу ящерицы, и он сказал:

- Привидений не бывает.

И еще один волосок на голове маленького черного Моисея стал белым, как снег.

И еще какой-то задиристый, согбенный хобгоблин положил руку на голову маленького черного Моисея, и произнес то же самое, И все это сборище призраков, привидений, духов и всякой всячины, которых было больше миллиона, пронеслось мимо так быстро, что он ощутил легкий ветерок, который часто дует в подвале в жаркий день, и все они говорили: "Привидений не бывает". Да, сэр, они все так говорили, и это было похоже на ветер, когда он воет среди деревьев. И все волосы на голове маленького черного Моисея стали белыми. Вот что происходит, когда маленький чернокожий мальчик встречает привидения. Это для того, чтобы он не забывал, что привидений не существует, потому что, если маленький чернокожий мальчик вообразит, будто они существуют, он будет бояться темноты. А это глупо - воображать такое.

Так что вскоре все призраки улетучились, как туман, который часто улетучивается, когда на него дует ветер, и маленького черного Моисея больше ничего не удерживало в этом месте. Он наклонился, поднял тыкву, быстро направился к маминой хижине, поднял щеколду, открыл дверь и вошел внутрь. И он сказал:

- Вот она, тыква.

И его ма и па, и Салли Энн, которая живет вверх по дороге, и мистер Салли Энн, ее муж, и Зак Баджет, и школьная учительница, которая живет у дяди Сайласа Диггса, и все люди, которые пришли на вечеринку, все они забились в угол лачуги, потому что Зак Баджет рассказывал историю о призраках, ветер завывал: "ю-ю-у-у-у!", а совы ухали: "уху-хуу-у-у-у!", а плачущие горлицы кричали: "о-о-о-о-о-о!". И маленький черный Моисей пришел, ковыляя и гремя, как раз в тот момент, когда началась эта история о привидениях, и все вообразили, что это призрак, ковыляет и гремит, как в сказке. Да, сэр. Маленький черный Моисей повернул свою белую голову, посмотрел на них и спросил:

- Чего вы все испугались?

Потому что, если кто-то испугался, он хочет, чтобы другие тоже испугались. Это естественно. Но школьная учительница, которая живет в доме дяди Сайласа Диггса, сказала:

- Ради всего святого, мы подумали, что ты призрак!

Маленький черный Моисей усмехнулся и тихо сказал:

- Ха! Никаких привидений не бывает.

И тогда его ма рассердилась на маленького черного Моисея, поскольку он перечил таким людям, которые разбираются в арифметике, алгебре и женском счете без пальцев, как школьная учительница, которая жила в доме дяди Сайласа Диггса, и сказала:

- Ха! что ты знаешь о привидениях?

А маленький черный Моисей, просто стоял на одной ноге, и просто сосал свой большой палец, и он просто ответил еще тише:

- Я ничего не знаю о привидениях, потому что их не бывает.

Его па, конечно, хотел отлупить его за то, что он говорит неправду о том, будто привидений не бывает, когда все знают, что привидения бывают; но школьная учительница, которая жила в доме дяди Сайласа Диггса, заметила, что волосы у маленького черного Моисея совсем белые, и она обратила внимание, что у маленького черного Моисея совсем белые волосы, в то время как лицо его цвета древесной золы, поэтому она обняла одной рукой этого маленького черного мальчика, прижала его к себе и сказала:

- Милая овечка, не бойся, никто не причинит тебе вреда. Откуда ты знаешь, что привидений не бывает?

И маленький черный Моисей прижался к школьной учительнице, которая жила в доме дяди Сайласа Диггса, и тихо ответил:

- Потому что... потому что... потому что я встретил призрака капитана, и я встретил призрака генерала, и я встретил призрака Короля, и я встретил всех призраков, какие только есть во всем мире, и все они сказали мне одно и то же: "Никаких привидений не существует". И если призрак капитан, и призрак генерал, и призрак Короля, и все призраки во всем мире ничего не знают о призраках, то кто же знает?"

- Все правильно, все правильно, милая овечка, - сказала школьная учительница. И еще она сказала: - Я всегда думала, что никаких призраков не существует, а теперь я это знаю. Если все призраки говорят, что призраков не существует, значит, призраков действительно не существует.

И Зак Баджет, который рассказывал историю о привидениях, согласился с этим, и не сказал "нет", потому что он был влюблен в школьную учительницу; но он прекрасно знает, что видел призраков в тот день. Так что он решил удостовериться. И он сказал маленькому черному Моисею:

- Вероятно, ты встречался с чудовищно большим призраком, который живет в низине, и которого зовут Кровавые кости?

- Да, - ответил маленький черный Моисей, - я встречался с ним.

- И старина Кровавые Кости сказал тебе, что призраков не существует? - сказал Зак Баджет.

- Да, - ответил маленький черный Моисей, - он мне так и сказал.

- Что ж, если он сказал тебе, что привидений не существует, - сказал Зак Баджет, - то я должен признать, что привидений не существует, потому что он не стал бы лгать по этому поводу; я знаю этого призрака Кровавые Кости, потому что встречался с ним. Я много раз встречался с ним, и он не стал бы лгать по этому поводу. Если этот призрак сказал, что привидений не бывает, значит, привидений не бывает.

И все согласились:

- Все верно, никаких привидений не бывает.

И маленький черный Моисей чувствовал себя очень хорошо, потому что привидений не существовало. Он думал, что у него будет намного спокойнее на душе, так как он знает, что привидений не бывает, и он думал, что больше никогда и ничего не будет бояться. Он не будет бояться темноты, в которой ветер завывает: "ю-ю-у-у-у!", а совы ухают: "уху-хуу-у-у-у!", а плачущие горлицы кричат: "о-о-о-о-о-о!" И он не бросится бежать со всех ног, крича: "Привидения, привидения!" - ни за что. Он будет храбр, как лев, зная, что нигде нет никаких призраков. И тут его ма вдруг сказала, что маленькому черному Моисею, пора подняться по лестнице на чердак и лечь спать.

И маленький черный Моисей сказал, что хочет немного подождать. Он просто хочет немного подождать, потому что... Он просто хочет, чтобы у него не было никаких проблем, если ему просто позволят подождать, когда его ма тоже поднимется по лестнице на чердак, чтобы лечь спать! И тогда его ма сказала:

- Чего ты боишься, ведь привидений не существует.

И маленький черный Моисей протер глаза, и, как ни странно, тихо сказал:

- Я не боюсь привидений, потому что их не бывает.

- Тогда чего же ты боишься? - спросила его ма.

- Ничего, - ответил маленький чернокожий мальчик по имени Моисей, - просто я чувствую себя спокойнее, когда рядом нет привидений, которых нет.

Совсем как белые люди! Совсем как белые люди!

ПРИЗРАК НА АРЕНЕ ЦИРКА

Эдвин А. Гоуэй

В шоу-бизнесе бытует поговорка, что циркачи являются самыми суеверными людьми в мире. И, как человек, который провел большую часть своих тридцати пяти лет на арене, я не могу не признать истинность этого утверждения.

Однако моя вера в необычное не ограничивается знаками и предзнаменованиями в шоу-бизнесе. Я верю не из-за того, что читал или слышал, а потому, что видел своими собственными глазами; прошел через опыт, который не может быть объяснен никакими человеческими законами.

В 19... году, после многих лет участия в различных американских палаточных шоу, я отправился в Англию, чтобы стать канатоходцем во "Британском цирке Селдона". Через три года шоу было продано конкурирующей компании, планировавшей совершить турне по Центральной Европе, а затем отправиться в Индию на длительный срок.

Новый владелец предложил мне контракт, и я был склонен принять его, так как мне очень хотелось посетить Индию, самую загадочную страну из всех загадочных стран Дальнего Востока.

Однако, пока размышлял над этим вопросом, я совершенно неожиданно получил телеграмму из Америки. Она была от Мака Арчера, циркового босса, которого я считал одним из своих самых преданных друзей. Он прочитал о продаже "Шоу Селдона", предложил мне работу в качестве канатоходца со значительным повышением жалования и попросил меня немедленно сесть на пароход и присоединиться к нему в "Шоу монстров Сильвестра", известном цирке, с которым я ранее был связан. Последняя строчка гласила: "Твой брат и Папаша Де Сильва все еще с нами".

В течение нескольких дней после этого я обдумывал это предложение. Вопрос о повышении жалования был достойным рассмотрения! Но еще больше меня привлекала мысль о том, что я смогу путешествовать со своим младшим братом, которого очень любил, и с Джо Де Сильвой, знаменитым старым акробатом и клоуном. Последний был звездой в первом цирке, в котором я когда-либо работал.

В то время он исполнял лучший номер на канате, какой я когда-либо видел, а я был нищим работягой. По какой-то причине я ему понравился, и он кое-чему научил меня. Позже он стал слишком тяжелым, чтобы выступать на канате, и переключился на клоунаду, исполняя свои самые удивительные трюки в сопровождении дрессированных слонов.

Однако на другой чаше весов лежала возможность исследовать тайны Востока, и я снова и снова испытывал искушение отложить встречу с теми, кого любил, на целый год.

В конце концов, именно Папаша Де Сильва повлиял на мой выбор, хотя и не путем прямого обращения, как это часто случалось в прошлом.

Однажды вечером я поздно лег спать, твердо решив принять окончательное решение на следующее утро. Я устал и заснул почти мгновенно; должно быть, мне снился далекий американский цирк, потому что внезапно, с поразительной отчетливостью, я увидел Джо Де Сильву, стоящего прямо передо мной. Невозможно было ни с чем спутать его морщинистое, вымазанное мелом лицо и знакомый мешковатый белый костюм. Но вместо обычной улыбки на его лице было озабоченное выражение.

Поймав мой взгляд, он медленно поднял правую руку. Я протянул свою для рукопожатия. Но, проигнорировав мой жест, он поднял руку выше, и на окружавшей его черноте начертал слова: "Возвращайся домой". Затем он, казалось, растворился в небытии.

Я попытался очнуться от этого кажущегося кошмара, когда, к своему полному изумлению, понял, что не сплю! Мои глаза были широко открыты, и я сидел выпрямившись. Я чувствовал одеяло и кровать. Испытав внезапный страх, я вскочил, шатаясь, подошел к выключателю и зажег свет. В комнате все было так, как когда я ложился.

Я вздрогнул от сквозняка из открытого окна, и, пошатываясь, вернулся к кровати. Но я не мог перестать думать. Что означало это видение? Что-то не так в Америке, возможно, с моим братом Уиллом? Действительно ли Де Сильва смог послать свое духовное "я" за тысячи миль, чтобы предупредить меня?

Я задремал, пока эти вопросы снова и снова крутились у меня в голове. Когда я проснулся, мои нервы снова были в порядке, и я мог рассуждать более ясно. Если бы Папаша умер, я был бы уверен, что видел его призрак. Но он не был мертв. Телеграмма Мака успокоила меня на этот счет. В конце концов я убедил себя, что видел Папашу только во сне и ошибся, решив, что бодрствую. Сон был таким ярким, что разбудил меня, вот и все.

Тем не менее, я тут же решил вернуться в Америку. Возможно, это было суеверие, но я чувствовал, что слова, которые я увидел во сне, имели какое-то особое значение и должны быть услышаны.

Первое, что я сделал в то утро, это отправил сообщение Маку, обещав быть у него через две недели. Позже в тот же день я уладил свои дела с покупателем "Шоу Селдона" и вернулся, чтобы упаковать свои вещи и реквизит. На следующее утро я покинул Саутгемптон на борту "Виктории", направлявшейся в Соединенные Штаты.

Десять дней спустя я достиг конечной точки своего путешествия - Коннелсвилля, где проходили шоу Сильвестра. Был ранний вечер, когда я сошел с поезда, и я нанял такси, чтобы оно отвезло меня прямо на территорию цирка.

Я хотел хорошенько рассмотреть то, с чем расстался так надолго, прежде чем найти кого-нибудь из своих знакомых. И, глядя на "Шоу", я счастливо смеялась. Все было как в старые добрые времена! Огромные факелы горели со всех сторон, освещая окрестности почти как днем. Вереница мужчин, женщин и взволнованных детей протискивалась сквозь брезентовые ограждения, направляясь к большому куполу. Рев животных в клетках перекрывал звуки скрытых оркестров, в то время как со всех сторон доносились хриплые крики владельцев ларьков, предлагавших на продажу все, что угодно, от лимонада и попкорна до воздушных шаров и кукол.

Наконец, удовлетворившись впечатлениями от своего первого осмотра, я пошел между палатками, чтобы хоть мельком увидеть представление. Рекламщик в кожаной куртке, стоя перед рядом безвкусных баннеров, вяло висевших в неподвижном воздухе, пытался выманить у опоздавших еще несколько десятицентовиков. Но когда я посмотрел на уродцев, выстроившихся в ряд на платформе, то никого из них не узнал. Несомненно, за три года в персонале шоу произошло много изменений.

Когда я отвернулся, то услышал звук горна, возвещающий о начале представления. Шоу началось. Это означало, что теперь будет бесконечно труднее найти Мака, моего брата и Папашу Де Сильву. Но, по крайней мере, я знал дорогу!

Сначала я заглянул в ближайшую палатку, но Мака там не было. Затем направился туда, где ряд пустых брезентовых фургонов частично скрывал то, что, как я предположил, было палатками для переодевания.

Я все еще находился в тени фургона, когда юноша в костюме для верховой езды пробежал от одной палатки к другой и тихо присвистнул. При свете факелов я узнал в нем своего брата Уилла. Как раз в тот момент, когда собирался окликнуть его, девушка в короткой юбке наездницы проскользнула в занавешенный брезентом проем, кинулась в его протянутые руки и поцеловала его. От изумления я онемел. Потому что этой девушкой была Эдна Карл, которая, когда я в последний раз участвовал в шоу, казалась совсем еще ребенком, и ее мать, наездница, учила ее ездить верхом. Странно, что Уилл никогда не упоминал Эдну в своих письмах.

Улыбаясь тому, что случайно раскрыл их секрет, я снова двинулся вперед, готовый преподнести этой паре сюрприз. Но я так и не добрался до них. Потому что, подкрадываясь к парочке и прячась за грудой реквизита, я заметил Джило Феретти, отчима девушки и дрессировщика. На его лице застыло гневное выражение. Но еще более меня насторожил колышек, зажатый в его угрожающе поднятой руке.

Видя, что он собирается напасть на Уилла, я распахнул пальто, готовый броситься на него. Но прежде чем я успел сделать еще одно движение, из-за реквизита перед Феретти выступила знакомая фигура Папаши Де Сильвы и угрожающе замахнулась на дрессировщика. Последний целую минуту стоял, словно окаменев. Затем он отшвырнул колышек в сторону и бросился прочь. Эдна и мой брат заметили Феретти и немедленно расстались; девушка скрылась за брезентовым пологом, а мой брат побежал к главной площадке.

Затем я поискал глазами старого клоуна. Но он исчез. Ситуация, свидетелем которой я только что стал, озадачила меня, но в то же время пробудила некоторые воспоминания о прошлом. За два года до моего отъезда в Англию мать Эдны, вдова, пришла работать в цирк и привела с собой дочь. По какой-то необъяснимой причине миссис Карл влюбилась в Феретти, который в то время был главным артистом шоу Сильвестра. И хотя Джо Де Сильва, знавший ее и ее семью в Европе, предостерегал женщину от жестокого характера дрессировщика, она не послушалась и вышла за него замуж. В то же время она подписала контракт, в котором оговаривалось, что девушка должна работать на Феретти в течение следующих пяти лет, и Джило еще больше закрепил это, официально удочерив Эдну.

Бедная женщина вскоре поняла свою ошибку, потому что дрессировщик жестоко обращался с ней. Он избивал бы и девочку, если бы Папаша не объявил себя защитником Эдны и не пригрозил убить Феретти, если тот тронет ее хотя бы пальцем. То, что я увидел, свидетельствовало, - несмотря на свои годы, клоун все еще был способен защитить девочку.

Незадолго до того, как я покинул шоу, миссис Ферретти умерла, и ее дочь практически стала собственностью своего отчима.

В этот момент, погруженный в свои размышления, я вышел на середину площадки, и у входа в палатку-зверинец мы с Маком чуть не столкнулись лицом к лицу. Мы обменялись приветствиями и выразили взаимное удовлетворение тем, что снова вместе.

- Пойдем в мужскую палатку, - сказал он наконец. - Знаю, тебе не терпится увидеться с Уиллом и несколькими другими старожилами, которые все еще с нами.

- Минуточку, Мак, - ответил я, осторожно оглядываясь по сторонам, - сначала мне нужна кое-какая информация.

Затем я рассказал ему о том, что видел: как Уилл и Эдна обнимались, как Феретти подкрался к ним с дубинкой и как внезапно появился Папаша Де Сильва.

Пока я говорил, глаза моего друга становились все шире. Когда я закончил, выражение его лица озадачило меня.

- Ты уверен, что видел именно старого Папашу? - выдохнул он.

- Уверен. Я ведь знаю его с тех пор, как был ростом по колено. Что с тобой такое?

- Это слишком долгая история, чтобы рассказывать ее. Я все объясню, когда мы будем загружать машины сегодня вечером. Но тебе лучше знать это сейчас: Джо Де Сильва умер. Вечером того дня, когда я отправил тебе телеграмму, один из слонов взбесился на ринге, сбил Папашу с ног и раздавил его, прежде чем мы смогли справиться со зверем.

- Папаша Де Сильва мертв! - хрипло прошептал я. - Тогда что же я видел? - Слова застряли у меня в горле, внезапный страх охватил меня.

- Возьми себя в руки, Джимми, - сказал Мак, резко хлопнув меня по плечу. - Я объясню позже. А пока никому ни слова. Мы не можем допустить, чтобы ты распространял историю о том, что видел Джо. Это погубит нас. Найди Уилла и будь с ним, пока я не буду готов принять тебя.

Мак поспешил вернуться к своим обязанностям, оставив меня в большом замешательстве. Несомненно, двойник Джо удержал Феретти от нападения на Уилла и Эдну. Был ли я прав, когда думал, что Папаша Де Сильва действительно явился мне в образе духа в ту памятную ночь в Лондоне? Чем больше я думал об этом, тем больше убеждался, что действительно дважды видел призрак своего старого друга.

Наконец, я достаточно собрался с духом, чтобы встретиться с Уиллом и расспросить его, не выдав охватившего меня волнения. Когда я вошел в мужскую палатку, он уже закончил свое выступление верхом и, одетый в костюм жокея, ждал приглашения принять участие в скачках на ипподроме. Когда наши приветствия закончились, он представил меня нескольким другим артистам, которые оказали мне теплый прием. Я был рад, что Феретти там не было; он переодевался в собственном маленьком шатре.

Через некоторое время я жестом подозвал Уилла к выходу, где сообщил ему, что слышал о его помолвке с Эдной, и спросил, почему он не доверился мне.

- Да, мы помолвлены, - сказал он, - но Феретти был так зол, даже когда мы просто дружили, что я не стал писать об этом, чтобы не волновать тебя. Однако теперь, когда ты здесь и знаешь правду, ты, возможно, сможешь помочь нам разработать какой-нибудь план, как перехитрить его.

- Я сделаю все, что в моих силах, - ответил я. - Но не вступай с ним в открытое столкновение, иначе тебя могут уволить. Помни, что он - главная звезда этого шоу, и Сильвестр не колебался бы ни секунды, если бы Феретти потребовал, чтобы тебя уволили. Самый верный способ избежать неприятностей, пока ты не будешь готов к решительному шагу, - это не позволить ему застать тебя наедине с Эдной.

Уилл пообещал быть настороже, и я ушел от него. Следующий час я провел, отчитываясь перед Сильвестром и возобновляя старые знакомства. Затем я отправился на поиски Мака, обнаружив его на запасном пути, где загружался цирковой поезд. У него было много работы и мало времени на разговоры. Он посоветовал мне лечь на траву и отдыхать, пока не будет загружен последний вагон.

Я смертельно устал и вскоре заснул. Когда Мак разбудил меня, я с тихим криком вскочил на ноги, не понимая, что происходит вокруг. Затем я заметил, что палатки, почти все, были погружены на поезд, и что слоны, которые толкали клетки на плоские тележки, стояли рядом, покачивая хоботами, ожидая, когда их поведут в их вагоны.

- Теперь смотри внимательно, - сказал Мак, больно сжимая мое запястье. - И не теряй самообладания, что бы ты ни увидел!

Один за другим слоны были погружены, Сэм Шилдс, главный погонщик, наблюдал за погрузкой. Наконец рядом с нами остался только Геро, самый маленький из стада. Затем Сэм отправил своих людей спать, и у поезда остались стоять только мы трое.

Мак дал команду Геро подниматься по склону. В ту же секунду, с внезапностью, заставившей меня испуганно ахнуть, Папаша Де Сильва в своем знакомом мешковатом белом костюме появился из тени и одним прыжком с разбега оказался верхом на спине маленького слоненка! Именно так он всегда добивался успеха. Я хотел окликнуть его, сказать что-нибудь, но Геро и его погонщик уже поднялись и скрылись внутри вагона.

Пока я стоял, оцепенев, Мак и Сэм задвинули платформу вслед за животным, захлопнули и заперли дверь. Затем Мак дунул в свисток, подавая сигнал к отправлению.

Я был слишком ошеломлен, чтобы пошевелиться. Но остальные схватили меня и буквально подняли на борт заднего вагона, - где они спали, - как только поезд тронулся. Рухнув на койку под качающейся лампой, я изучал лица двух мужчин, стоявших передо мной.

- Ну, ты же видел это, не так ли? - спросил Мак.

- Боже правый, это был Папаша! - воскликнул я.

- Нет, но это был его призрак - призрак, который ты видел сегодня вечером возле палаток для переодевания, и которого мы с Сэмом видели каждую ночь с тех пор, как Джо погиб.

Я прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями, Мак положил руку мне на плечо.

- Ты ведь веришь мне, не так ли?

- Да, безусловно. А теперь послушай...

И я рассказал, что произошло в моей спальне в Лондоне.

- Теперь я все понимаю, - сказал Мак. - Дух Папаши вернулся с того света, чтобы продолжить защищать Эдну - и Уилла тоже, если уж на то пошло. Но, осознав свою ограниченность, призрак убедил тебя присоединиться к цирку, чтобы ты мог удержать Феретти, если возникнет необходимость прибегнуть к физической силе.

- Я тебя не понимаю, Мак.

- Тогда я объясню подробнее. Кроме нас троих, призрак Де Сильвы видел только один человек - Феретти. И, насколько я знаю, он рассказал об этом только одному человеку, что хорошо для шоу; мы не хотим получить известность как цирк с привидениями, потому что тогда половина наших сотрудников уволилась бы.

- Кому доверился Джило?

- Мадам Консини, нашей новой гадалке из интермедии, которая ухлестывает за Феретти, надеясь, что он женится на ней. Я подслушал их разговор. Он сказал ей, что ему явился дух Джо и угрожал. Эта женщина умна, бесстрашна и никого не уважает. Она посмеялась над Феретти и попыталась убедить его, что даже если он и увидит привидение, оно не причинит ему вреда.

- Но сегодня вечером он убежал от призрака Папаши, как испуганный кролик!

- Сегодня вечером и раньше - да. Видишь ли, она не может убедить Феретти, что он не видел призрака, потому что он уверен в обратном. Но, возможно, она сможет, благодаря своему неординарному интеллекту, убедить его, что призрак Джо не причинит ему вреда. И если она это сделает, он даст волю своему гневу и...

- Да, - кивнул я, - и тогда да поможет Бог Эдне и Уиллу, если он застанет их вместе, а нас не окажется достаточно близко, чтобы помочь.

- Вот именно! Однако, я не думаю, что ты понимаешь, какая опасность грозит девушке. Если я не ошибаюсь, Феретти намерен жениться на Эдне сам. Вот почему он так ненавидит Уилла.

- Но Эдна, должно быть, презирает его, - ответил я.

- Я уверен, что да. Но для Джило это ничего не значит. Рано или поздно он возьмет ее с собой в Европу - возможно, этой зимой. Он ее опекун, не забывай.

- Тогда, - сказал я, - почему бы не рассказать Консини о подлинном интересе Феретти к его падчерице и не попросить ее помочь Эдне сбежать с Уиллом? Это открыло бы ей путь и...

- Ты не знаешь эту женщину, иначе не стал бы предлагать такое, - перебил Мак. - Она, скорее всего, сделала бы что-то, что навсегда испортило бы красоту девушки или искалечило бы ее на всю жизнь.

- Не говори больше ничего сегодня, Мак, я слишком расстроен, чтобы ясно мыслить. Давай попробуем немного отдохнуть, поскольку у меня предчувствие, что в ближайшем будущем мы столкнемся с серьезными неприятностями.

После ночи, показавшейся мне почти бесконечной, в течение которой почти все время лежал без сна и думал, я рано встал со своей койки и одним из первых сошел с поезда, когда он прибыл на дневную остановку.

Я сразу же нашел Уилла и повел его завтракать в один из городских отелей. Там мы могли бы обсудить все вопросы, подальше от циркачей.

Конечно, я не сказал ему, что Мак верил в намерение Феретти жениться на Эдне, поскольку это подтолкнуло бы его к опрометчивому и, вероятно, катастрофическому поступку. После долгого спора, в ходе которого я неоднократно призывал его к терпению, он, наконец, согласился следовать предложенному мной плану. Это, если бы мы смогли осуществить задуманное, позволило бы ему и девушке обманывать дрессировщика до того момента, когда он уже не смог бы причинить ей вред.

Судьба, однако, распорядилась иначе. Не успели мы с братом добраться до стоянки, как столкнулись с Феретти, увлеченно беседовавшего с женщиной, в которой я безошибочно угадал мадам Консини. Эти двое посмотрели на нас, когда мы приблизились, и один взгляд на черты лица мадам убедил меня, что она была именно такой, - суровой, - как и говорил Мак.

Но именно выражение лица Джило привлекло и испугало меня. На него вернулась его прежняя надменная ухмылка, он расправил плечи и держался так, словно принял важное решение. Я догадался, что означала эта перемена. Аргументы женщины восторжествовали. Она избавила его от страха перед призраком Папаши. Отныне он будет таким же безжалостным, как и всегда.

- Послушай меня, молодой щенок! - прорычал он, придвигаясь к Уиллу вплотную, его глаза злобно сверкали. - Я в последний раз предупреждаю тебя держаться подальше от моей девочки. Если я когда-нибудь застану вас вдвоем, то задам тебе такую взбучку, что ты больше никогда не сможешь ездить верхом. Затем я буду хлестать ее, пока она раз и навсегда не поймет, что я ее хозяин.

Уилл, вне себя от ярости, попытался напасть на Феретти. Но я был готов к этому и бросился на него, заломив ему руки. Мгновение дрессировщик наблюдал за нами, сжав свои огромные кулаки. Затем он саркастически рассмеялся и ушел вместе с ухмыляющейся женщиной.

Я оставался рядом с Уиллом в течение всего дня и не давал ему возможности приблизиться к Эдне. Но я знал, что это только отсрочит неприятности, поскольку он был полон решимости попытаться поговорить с ней наедине, невзирая на последствия.

И он это сделал, в тот самый вечер, когда я исполнял свой номер. Мак согласился присмотреть за ним, пока я не вернусь. Но, к сожалению, его отозвали как раз перед тем, как я завершил свое выступление прыжком из-под купола, и Уилл воспользовался его отсутствием, чтобы выскользнуть наружу, поспешить на женскую половину и подать сигнал Эдне.

Когда я спешил к выходу с арены, то получил удивительный намек на то, что худшие из моих страхов вот-вот сбудутся. В дальнем конце я увидел знакомую призрачную фигуру Папаши Де Сильвы, который отчаянно махал мне рукой. По какой-то причине на этот раз я не испытывал страха; я чувствовал только, что Уилл и Феретти, вероятно, вступили в схватку и что впервые призраку не удалось напугать дрессировщика.

Рывком подняв брезентовый бортик, я выскочил на открытое место и помчался к палаткам для переодевания, откуда доносились сердитые крики и вопли женщины. В мгновение ока я оказался на месте и увидел, что Джило хлещет моего брата огромным бычьим кнутом, в то время как Эдна безуспешно пытается удержать его руку.

Поравнявшись с Феретти, я ударом руки сбил его с ног, затем выхватил у него хлыст и отшвырнул в сторону. В следующий момент, когда Эдна бросилась в объятия Уилла, я оглянулся и увидел подбегающих Мака и Сильвестра.

Последний рывком поставил дрессировщика на ноги, затем вырвал девочку из рук моего брата и подтолкнул ее к отчиму, который схватил ее за запястье и прижал к себе.

- С меня хватит! - закричал Сильвестр, подойдя вплотную к моему брату и потрясая кулаком перед его лицом. - Ты уволен. Убирайся отсюда и никогда больше не приближайся к этому цирку!

- Подождите! - Это был голос Феретти, который указал дрожащим пальцем на владельца шоу. - Не увольняйте никого из-за меня. В субботу вечером мы покидаем это заведение. Эта девушка принадлежит мне, и я собираюсь отвезти ее туда, где она будет делать то, что я ей скажу, или...

- Она остается, и ты тоже! - рявкнул Сильвестр. - Если ты думаешь, что можешь покинуть мое шоу, ты...

- С меня хватит, говорю тебе! - закричал Феретти. - Подайте на меня в суд, если хотите, мне все равно. Уже плохо, что этот парень крутится возле Эдны, но вы что, хотите, чтобы я сошел с ума, все время видя...

Он внезапно прервался и поспешил в свою личную раздевалку, увлекая за собой девушку. Сильвестр жестом велел остальным вернуться к своим занятиям, а затем последовал за дрессировщиком. Уилл двинулся в том же направлении, но мы с Маком крепко держали его, пока не смогли вразумить.

Остаток той ночи и следующий день были наполнены действиями и спорами. Феретти, несмотря на неоднократные просьбы Сильвестра, категорически отказался пересматривать свое решение.

В конце недели он собирался уволиться из цирка и забрать Эдну с собой. Они должны были отправиться прямиком в Нью-Йорк, а оттуда в Европу, где пробыть довольно долго. Конечно, Уилл, Мак и я знали, что это значит, даже если остальные члены труппы этого не понимали. Он заставил бы девушку выйти за него замуж, и тогда ей уже было бы не помочь...

В конце концов, поняв, что Феретти добьется своего, Сильвестр сообщил Уиллу, что тот может остаться в шоу. Из сплетен мы узнали, что дрессировщик пообещал Консини, - как только он прибудет в Европу и получит ангажементы для всех них на оставшуюся часть сезона, то сразу пришлет за ней. И, несмотря на свою природную проницательность, она, должно быть, поверила ему, поскольку они продолжали оставаться в самых дружеских отношениях.

Только когда я окончательно узнал, что Феретти намеревался забрать Эдну, то признался Маку, что видел, как призрак Папаши манил меня на арене в тот момент, когда дрессировщик напал на Уилла. Он согласился с тем, что Джило, вероятно, столкнулся с призраком и впервые не испугался его; теперь призрак больше ничем не мог нам помочь.

- Это катастрофа для Уилла, - сказал он, - но мы должны попытаться перехитрить Феретти. Возможно, до субботы мы сможем разработать какой-нибудь план по спасению Эдны.

Но вскоре мы уперлись в каменную стену. Дрессировщик не только поручил девочку Консини, которая оставалась с ней каждую минуту, пока отчим не присматривал за ней, но и поручил одному из своих помощников присматривать за Уиллом. И охрана была так внимательна, что мы никак не могли связаться с девушкой.

В конце концов, когда стало очевидно, что мы никак не сможем помешать Джило забрать Эдну, я передал свои сбережения брату и посоветовал ему проследить за этой парой и сделать все возможное, чтобы скрыть свои передвижения от дрессировщика. Если бы с помощью какой-нибудь хитрости ему удалось увезти Эдну от ее отчима, пока они еще были в Америке, он мог бы последовать нашему первоначальному плану - увезти ее в Чикаго и прятаться там до тех пор, пока Феретти не покинет страну.

После этого мы ждали вечера, когда Джило должен был выступить в своем последнем представлении. Естественно, учитывая события недели, персонал цирка был расстроен, поскольку практически все сочувствовали Уиллу и Эдне и открыто осуждали дрессировщика.

Когда около девяти часов я вышел на арену для своего выступления, мои нервы были на пределе. Мне пришлось собрать все силы, чтобы довести свое выступление до конца, и никогда в жизни я не испытывал такого облегчения, как когда завершил свой номер и благополучно приземлился на арену.

Набросив на плечи халат, я помчалась к выходу, едва не столкнувшись с Феретти, который направлялся на арену с первым из двух своих номеров. Он бросил на меня злобный взгляд, но никто из нас не произнес ни слова.

Добравшись до своего гримерного столика, я поспешно переоделся в уличную одежду, сложил свои пожитки в чемоданы и запер их, чтобы отнести в поезд. Затем я отправился на поиски Уилла, которого ожидал встретить где-нибудь на улице, готовый к его большому приключению. Однако, как только я вышел на открытое место, то столкнулся с Маком, остановившим меня словами: "Послушай, Джимми, я так нервничаю, что чуть не выпрыгиваю из кожи. У меня нет особых причин для беспокойства, но что-то внутри меня предупреждает, - назревают неприятности, и я хочу, чтобы ты был рядом на случай, если мне понадобится помощь".

- Может быть, это связано с Уиллом? Он может совершить что-то отчаянное в самый последний момент.

- Нет, дело не в нем. Я приставил к нему двух сторожевых собак, и они не позволят ему выйти, пока мы с тобой не проводим его до поезда, на котором Феретти и Эдна едут на Восток.

- Хорошо, я буду держаться поблизости. Но куда ты идешь?

- Никуда конкретно, - ответил Мак. - Давай понаблюдаем за Феретти. Двое его людей и Консини охраняют Эдну, так что нам нет смысла за ней следить.

Обойдя палатку для переодевания мужчин и держась в тени, мы приблизились к жилью Джило; сторона, обращенная к нам, была открыта. Поскольку дрессировщик все еще находился со своими лошадьми в большом шатре, единственным человеком в помещении был его костюмер. Пока мы наблюдали, он достал форму и атрибуты, которые Феретти носил в финале своего выступления - нашумевшем "тигрином номере" - и разложил их на столе.

Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что ничего не упустил, костюмер вышел из палатки, опустил полог и поспешил прочь.

Едва мужчина скрылся из виду, как мы с Маком увидели нечто такое, что заставило нас ахнуть в унисон и прижаться друг к другу. Потому что из окружающей темноты внезапно появился призрак Папаши Де Сильвы, а затем так же быстро исчез, пройдя прямо сквозь брезент в палатку Феретти! Не знаю, как долго мы стояли, потрясенные и изумленные. Но в конце концов, движимые общим порывом, мы поспешили к палатке и осторожно заглянули внутрь.

Палатка была пуста.

- Ты видел это, Джимми, не так ли? - хрипло прошептал Мак.

- Да.

- Во имя всего святого, что он там делает?

Прежде чем я успел ответить, мы услышали, как возвращается костюмер, и, обойдя палатку с другой стороны, снова заглянули внутрь. Мгновение спустя вошел Феретти, отбросил хлыст в сторону и начал переодеваться в другой костюм, отдавая своему помощнику отрывистые приказы, свидетельствовавшие о том, что он был в плохом настроении, а я наблюдал за ним с учащенным пульсом и выпученными глазами, ожидая, что вот-вот появится призрак Джо - в последней попытке напугать дрессировщика. Но ничего необычного не произошло; мимолетное присутствие призрака оставалось загадкой. Когда Джило надел все, кроме кепки и пояса с двумя револьверами, которые всегда брал с собой, когда входил в клетку со своими тиграми, он закурил сигару и сел ждать своей очереди.

Минуты казались бесконечными. Наконец Мак тронул меня за плечо и кивнул, и я бесшумно последовал за ним на открытое пространство.

- С таким же успехом мы могли бы пойти в большой шатер, - неуверенно сказал он. - Когда Джило закончит, мы сможем постоянно наблюдать за ним, пока он не отправится на поезд. Тогда я отпущу Уилла.

Добравшись до главного шатра, мы заняли свои места рядом с Сильвестром, который руководил представлением с края арены. Большая клетка была уже установлена, и, когда к ней подкатили фургоны с тиграми и животных загнали внутрь, появился Феретти, встреченный продолжительными аплодисментами.

Он не ответил своим обычным поклоном, и по его виду было видно, что он все еще не в духе. С того момента, как вошел в клетку, он с максимальной быстротой заставлял тигров проделывать все их трюки, с ненужной злобой обрушиваясь на тех, кто медлил.

Это продолжалось, наверное, минут десять, когда внезапно самая крупная тигрица повернулась и бросилась на Джило. Выругавшись, он стал бить ее по голове рукоятью хлыста, пока она не взревела от боли. Но на этот раз его жестокость изменила ему. Через секунду в клетке царило столпотворение, остальные животные повскакивали со своих мест и окружили его.

Осознав грозящую ему опасность, Джило отскочил назад, выхватил из кобуры револьвер и пять раз выстрелил холостыми в морды рычащих зверей. Но они были слишком злы, чтобы их остановили выстрелы и вспышки, и продолжали подбираться все ближе и ближе. Окончательно перепугавшись, Феретти пятился спиной вперед к двери, которую ему открыли. Он вытащил заряженный пулями револьвер, готовый убить каждое животное, которое встанет у него на пути.

Но Ферретти так и не добрался до двери. Внезапно огромный зверь буквально катапультировался через всю клетку и приземлился прямо на грудь дрессировщику, сбив его с ног. Инстинктивно Джило откатился в сторону, поднял револьвер и нажал на спусковой крючок раз, другой... пять раз. Но никаких выстрелов не последовало.

В следующее мгновение все звери набросились на него, разрывая когтями до смерти, в то время как зрители со всех сторон кричали от ужаса. Люди топтали друг друга, пытаясь выбраться из шатра.

Пока я стоял в замешательстве, наблюдая, как Сильвестр и дюжина его людей пытаются заставить тигров подчиниться с помощью железных прутьев и в то же время тащат тело Феретти с арены, Мак вдохнул в меня немного жизни, прошептав: "Пойдем со мной, быстрее!"

Он двинулся прочь, и я последовал за ним, поскальзываясь, спотыкаясь, но не отставая. Не успел я опомниться, как мы оказались в палатке Джило. Мак бросился к столу, сорвал покрывало и наклонился поближе. Там ничего не было. Он огляделся, и я сделал то же самое, гадая, что он ищет. Все чемоданы были убраны, кроме того, в который должна была быть упакована форма Феретти. Он был пуст.

На мгновение Мак в замешательстве потер лоб. Затем он опустился на колени и начал ощупывать край платформы, служившей полом палатки.

Его поиски быстро закончились. Внезапно он поднялся и протянул ко мне руку. На его ладони лежали пять пуль. Я смотрел на них, слишком сбитый с толку, чтобы сразу понять значение этой находки.

- Теперь мы знаем, зачем призрак Папаши вошел сюда, - выдохнул он.

- Ты хочешь сказать...

- Я имею в виду, что дух Джо вынул их из револьвера Джило. Он нашел способ спасти Эдну после того, как мы потерпели неудачу.

Затем он сунул пули в карман как раз в тот момент, когда несколько человек с арены, пошатываясь, вошли в палатку, неся изуродованное тело Феретти.

Общепризнанным стало заключение, что трагедия произошла из-за небрежности со стороны Джило; что, почистив оружие, он забыл его зарядить. Это было правдоподобное объяснение, учитывая, насколько дрессировщик был не в духе всю неделю.

Трагедия затронула Сильвестра, владельца шоу, пожалуй, больше, чем кого-либо другого, поскольку Феретти был главной фигурой, и заменить его было нелегко.

Эдна и Уилл поженились. Но только после того, как мадам Консини покинула нас, чтобы отвезти тело Феретти его родственникам в Европу, и цирк снова вернулся к своей обычной жизни.

Призрак Папаши Де Сильвы больше никогда не появлялся на шоу, но мы, его друзья, не скоро забудем о том, как помог нам в трудную минуту старый клоун.

СДЕЛКА С ПРИЗРАКОМ

"Чейро"

Примечание редактора: Мы рады предложить всем любителям правдивых историй о привидениях следующий рассказ о личном опыте, изложенный знаменитым английским мистиком "Чейро". Документы и свидетельства, на которые он ссылается, были тщательно изучены и полностью подтверждены.

Я не могу открыть название и адрес дома, в котором произошла изложенная ниже история, из-за старого английского закона, предусматривающего суровые наказания для любого лица, которое может каким-либо образом нанести ущерб "репутации собственности".

После того, как я сдал дом, о котором шла речь, меня предупредили, что, если я раскрою адрес, рассказывая о странных происшествиях, случившихся в нем, на меня подадут в суд за нанесение ущерба.

Поскольку у меня есть все основания полагать, что эта угроза будет приведена в исполнение, я вынужден не упоминать даже улицу, на которой расположен этот дом, но в качестве доказательства того, что эта история правдива, я предоставил редактору Лондонской издательской компании все подробности и доказательства, подтверждающие то, о чем я рассказываю, во всех деталях.

После одного из моих длительных путешествий по миру я решил обосноваться в Лондоне и пожить в центре большого мегаполиса, по крайней мере, некоторое время.

Однако найти подходящий дом было непросто. Мне хотелось иметь деревья и сад. Я также хотел быть в центре активной жизни, а найти такое сочетание оказалось непросто.

Однажды днем, в конце необычно теплого лета, по чистой случайности я наткнулся именно на то место, которое искал.

Это был старинный дом, стоявший в стороне от главной улицы, с довольно большим садом и несколькими высокими деревьями, скрывали его от проезжающего транспорта.

Ни один агент не дал мне его адреса. Там не было выставлено никаких табличек "Сдается в аренду" или "Продается", но я интуитивно чувствовал, что должен предпринять какую-то попытку вступить во владение этим домом, так привлекавшим меня.

Поскольку всю свою жизнь старался следовать интуиции, я сразу же решил приложить усилия, чтобы разобраться с этим объектом недвижимости.

Я подумал, что не будет ничего плохого в том, чтобы навести справки.

Я толкнул высокую, старинную, тяжелую дубовую дверь, отделявшую это строение от улицы, и, когда она закрылась за мной, мгновенно оказался в совершенно другом мире.

Снаружи - рев омнибусов и уличного движения; внутри высоких стен - тишина, умиротворение и странное ощущение изоляции от старого света.

В центре неухоженного сада плескался брызгами причудливый фонтан, словно время перестало существовать для него, рядом с ним росли какие-то чахлые желтофиоли и разлапистые настурции, а чуть дальше стояла старая деревянная скамья в последней стадии разложения.

Сам дом с его низкими ромбовидными окнами выглядел мрачным и зловещим, но все же было в нем что-то такое, что сильно привлекло меня, и я, не колеблясь, поднялся на крыльцо и потянул за цепочку тяжелого железного звонка.

Вместо слуги, как я ожидал, дверь открыл пожилой джентльмен. На мгновение я был совершенно сбит с толку и не знал, что сказать. Затем пробормотал какую-то отговорку о том, что слышал, будто дом, возможно, сдается.

Глуховатый пожилой джентльмен был очень вежлив, но твердо ответил, что это ошибка. Я уже повернулся, чтобы уйти, когда из холла вышла его жена.

- Моя дорогая, - обратился он к ней, - только представь, этот джентльмен зашел, чтобы спросить, сдается ли этот дом.

Я снова попыталась извиниться за свое вторжение, но был прерван словами леди:

- Не знаю, где вы могли это услышать, сэр, но, хотя я и не говорила об этом своему мужу, я подумывала о том, чтобы передать дом в руки какого-нибудь агента. Вы не зайдете?

Со счастливой улыбкой, я с радостью согласился. Мы вошли в продолговатый, причудливо выглядящий холл. Я взглянул на деревянные балки потолка, на панели из темного дуба, почти черные от времени, на широкий открытый очаг и камин в стиле Тюдоров; затем, немного поколебавшись, леди раздвинула занавески, и я увидел в дальнем конце небольшой алтарь или часовню с витражным окном.

- Как восхитительно, какой полный покой, - невольно воскликнул я.

- Я рада, что вы так думаете, - сказала она. - Нам не нравится идея с часовней, поэтому мы ее занавешиваем, но пойдемте посмотрим остальные комнаты.

Еще до того, как мы зашли слишком далеко, я мысленно решил, что сниму этот дом, если условия будут хоть сколько-нибудь приемлемыми.

- Почему вы хотите сдать его в аренду? - спросил я.

Когда она ответила, в ее глазах было странное выражение.

- Беда в том, что ни один слуга не остается здесь, сколько бы ему ни платили. Я не буду пытаться вас обмануть. Комнаты слуг находятся в задней, старой части дома; они слышат шум, странные стуки, а иногда им кажется, будто они что-то видят; в последнее время стуки начались и в других комнатах. Мой муж настолько глух, что не слышит их, но это действует мне на нервы, и я буду рада уехать, если смогу найти кого-нибудь, кто согласится взять дом в аренду. - Она помолчала, словно взвешивая свои слова.

Затем добавила:

- Мы здесь недавно. Мой муж приобрел этот дом после смерти своего дяди двенадцать месяцев назад. Он был очень эксцентричным человеком и много лет жил один со своим старым дворецким в парадной части. В задних комнатах, которыми он никому не позволял пользоваться.

Короче говоря, менее чем за полчаса мы пришли к соглашению, но с условием, что дом будет передан мне пустым по истечении двух недель.

Настал день, когда я вступил во владение домом. Я был счастлив, как ребенок, получивший новую игрушку. В этом месте было что-то, необычайно привлекавшее меня. Я ходил по пыльным комнатам и громко рассказывал им, как приведу их в порядок, как буду ухаживать за старым дубом и полировать его, а окна с ромбовидными стеклами вымою так, как не мыли уже много лет. Я совершенно уверен, что был не единственным, кто испытывал подобные чувства к этому дому.

Однако имелась одна комната, которую я не стал бы трогать. Она находилась в старой части здания, рядом с лестницей, ниже уровня холла. Что особенного было в этой комнате, я объяснить не мог; ни один из моих замыслов, казалось, не подходил для нее, и нанятый мной декоратор тоже не знал, что делать, поэтому в конце концов я повернул ключ в двери и оставил все как есть.

Наконец настал день, когда я смог начать расставлять мебель, и так быстро, как только мог, оборудовал две комнаты: одну для моего секретаря, человека на двадцать лет старше меня, а другую для себя. Я решил, что, живя в этом доме, смогу избавиться от декораторов быстрее, чем если буду навещать их каждый день.

На этом этапе у меня не было необходимости беспокоиться о слугах, поскольку мы могли обедать на улице, а спать в доме.

Я сказал "спать"? С самого первого вечера это оказалось невозможно. В первый вечер мы с секретарем вернулись домой около десяти часов. Мы прошли через подвал, убедились, что все двери и окна надежно заперты, ощупью пробрались по лестницам декораторов в холл и маленькую часовню внизу и, выключив электрический свет, поднялись в свои комнаты.

Место было таким тихим и неподвижным, как будто мы находились в центре сельской местности. Шум уличного движения вдалеке успокаивающе действовал на нервы, подобно шуму волн, набегающих на песчаный берег.

У меня над кроватью висела электрическая лампочка, поэтому я немного почитал, затем выключил ее и лег спать.

Я был очень доволен домом - декораторы быстро выполняли свою работу, и я мог мысленно представить, как все будет выглядеть, когда они закончат.

Внезапно я подскочил от неожиданности. Где-то в глубине дома раздался шум - похоже, открылась и захлопнулась дверь в подвале.

Я быстро перебрал в уме все двери и окна, которые мы заперли. Должно быть, это из-за ветра, подумал я; затем вспомнил, какой тихой была ночь, и как, проходя по саду, я заметил, что на деревьях не шелохнулся ни один лист.

Я снова услышал шум - на этот раз я сел в постели и внимательно прислушался.

Теперь я не мог ошибиться в том, что услышал: это были тяжелые шаги на лестнице, ведущей в холл.

Выпрямившись в темноте, я прислушивался. Шаги раздались в коридоре. Мне показалось, будто я вижу, как кто-то входит и выходит с лестницы декораторов: затем звуки приблизились, и шаги раздались на лестнице без ковра, ведущей в наши комнаты.

Я слышал, как бьется мое сердце, и все же не решался включить электрический свет. Как ни странно, я рассудил, что если сделаю это, то просвет под моей дверью может привести таинственного посетителя прямо в мою комнату.

Лестница заскрипела. Я вспомнил, что, когда подходил к кровати, заметил незакрепленную доску в одной из петель - она находилась на лестничной площадке, обращенной к моей двери. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем шаги приблизились - кто бы это ни был, он, казалось, не особенно торопился.

Расшатавшаяся доска издавала точно такой же звук, как и тогда, когда наступал на нее я, направляясь в постель, - еще несколько шагов, и шаркающие ноги раздались у моей двери!

Как странно работает мозг в момент напряжения. Я знал, что запер тяжелый латунный засов; я знал, что он выдержит сильное давление, если оно возникнет. Я задавался вопросом, широкоплечий ли мужчина за дверью, как он выглядит, носит ли маску. Эти и сотни других подобных мыслей быстро пронеслись в моем мозгу, но ни на секунду мне не пришло в голову, что некто за моей дверью - не человек.

Я едва осмеливался дышать. Я выскользнул из постели, схватил тяжелую железную кочергу, лежавшую на каминной решетке, и, держа другую руку на электрическом выключателе, ждал, когда дверь распахнется.

Вместо этого произошло нечто, на мой взгляд, в тысячу раз худшее.

Внезапно, словно костяными пальцами, по центральной панели двери раздалось резкое "тук-тук, тук-тук". Я почувствовал, как у меня волосы встали дыбом - обычный страх прошел, и на его место пришел ужас перед сверхъестественным, ужас перед неизвестным.

Снова раздался леденящий душу стук, тук-тук-тук, тук-тук, я включил свет, - не знаю, что на меня нашло. Я бросился к двери, отодвинул засов, распахнул ее настежь и оказался лицом к лицу с тем, что... с непроницаемой тьмой пустой лестничной площадки и больше ни с чем.

Я вздохнул с облегчением, - но в ответ прозвучало нечто такое, от чего у меня кровь застыла в венах, - рядом со мной, в ярком свете электрической лампы, висевшей на открытой двери примерно на уровне моей головы, "тук-тук-тук" повторилось яснее и резче, чем раньше!

Отскочив назад, я захлопнул дверь с грохотом, который эхом разнесся по пустой лестнице. Я задвинул медный засов; дрожа от страха, я сел на кровать и стал ждать - не зная, чего.

Наконец-то наступило утро, а вместе с ним вернулось мужество. Когда первые лучи рассвета осторожно проникли в окна, я поднял жалюзи и с радостью увидел вдалеке конный омнибус, скрипящий на ходу*. Мимо проехала двуколка с позвякивающими колокольчиками, высматривая пассажира. Лондон быстро просыпался; рабочие шли на свои рабочие места, затем клерки, затем машинистки, горожане и другие - поток жизни становился все плотнее и быстро тек своим чередом; но как хорошо все это выглядело, как реально, как по-человечески, после того ужаса, который я пережил всего несколько часов назад.

-----------------

* Это произошло в те дни, когда автобусов еще не было.

Да! Со светом вернулось мужество. Я оделся, открыл дверь своей комнаты и вышел на лестничную площадку.

Каким естественным все казалось; утреннее солнце струилось в окна, не покрытая ковром лестница, казалось, приветствовала меня, незакрепленная доска заставила меня подпрыгнуть на мгновение, когда я вспомнил шаги прошедшей ночи, но это было только на мгновение; затем я посмеялся над собой за то, что у меня, оказывается, не в порядке нервы.

Я поступил в точности так, как поступили бы многие другие в подобных обстоятельствах: я сказал себе, причем в очень убедительных выражениях, что явил себя, ни больше ни меньше, как полным дураком, позволив вообразить, будто слышал шаги, поднимающиеся по лестнице; а что касается веры в то, будто слышал стук в свою дверь, я сказал себе, что любой человек, способный довести себя до такого состояния, что ему покажется, будто он слышит что-то подобное, годится только для ближайшего сумасшедшего дома, и даже это было бы слишком хорошо для такого идиота.

В этот момент мой секретарь открыл дверь моего кабинета.

- Ну что, Перкинс, хорошо провели ночь? - спросил я.

- А вы? - проворчал он.

- Определенно, - рассмеялся я. - Я дал волю своим нервам; я услышал шаги, поднимающиеся по лестнице; я услышал стук в мою дверь; я всю ночь просидел на кровати, дрожа от холода, и вообще выставил себя таким идиотом, каким только может выставить себя мужчина. Нервы - замечательная штука, не так ли?

- Сейчас, при ярком солнечном свете, легко смеяться, - проворчал Перкинс, - но будь я проклят, если останусь в этом доме еще на одну ночь ради вас или кого-либо еще, сэр; никаких деньги в мире не хватит для этого, вот и все, что я могу сказать.

- Ну, если вы так много слышали, почему не пришли мне на помощь? - довольно резко спросил я, когда тот момент, когда я стоял у открытой двери и смотрел на пустую лестничную площадку, промелькнул в моей памяти, подобно вспышке.

Взглянув на морщинистое лицо Перкинса, я понял, бесполезно пытаться убедить себя в том, будто услышанное мной - всего лишь плод моего воображения.

Это был уравновешенный светский человек, на двадцать лет старше меня, слышавший все, что слышал я, который был достаточно честен, чтобы признать, он напуган до смерти.

- Итак, друг мой, - сказал я, - что мы собираемся с этим делать?

- Вам ничего не остается, кроме как сдать дом, вернуть ключи людям, которым он принадлежит, и попросить их вернуть затраченные на него деньги; если они не согласятся, подайте на них в суд, и я гарантирую, что любые двенадцать здравомыслящих людей вынесут вердикт в вашу пользу.

- Все это прекрасно, Перкинс, но позвольте мне заметить, леди сказала мне, что не может держать в доме прислугу, - они слышали стуки и шумы; она признала, что в этом месте водятся привидения - я снял его на свой страх и риск. Каков, в этом случае, будет вердикт ваших двенадцати человек?

- И, сэр, что вы собираетесь делать? - спросил он.

- Я собираюсь сохранить дом, что бы ни случилось, - был мой ответ, - и, более того, я собираюсь сохранить вас, Перкинс. Да, это так, друг мой. В вас слишком много старой доброй североанглийской крови, чтобы не бороться до конца, даже с призраком.

В тот вечер мы вернулись домой около десяти часов. Мы разожгли камин в моей комнате, поставили перед ним два мягких кресла, подкрепились бутербродами и хорошим крепким кофе и решили продержаться до рассвета.

Первые несколько часов прошли достаточно спокойно. Около часа ночи мы задремали в своих креслах, как вдруг встрепенулись - в том, что мы услышали, не было сомнений - шаркающие шаги на лестничной площадке - они приближались - они остановились у двери - пауза - она показалась вечностью - затем отчетливый и резкий стук в середину двери. В напряженной тишине это прозвучало подобно удару грома.

Мы вскочили с кресел и стояли, не говоря ни слова, уставившись друг на друга, как два беспомощных ребенка.

На пустой лестничной площадке раздался резкий щелчок - включился электрический свет.

- Вы... вы слышали? - ахнул я. - Он зажег свет в холле!

- Великий Боже! Это не может быть привидение, - воскликнул Перкинс.

Каждый из нас взял по тяжелой железной кочерге с каминной решетки. Я отодвинул засов и распахнул дверь, как и прошлой ночью... Я снова выглянул в пустой холл. На этот раз лестничная площадка была залита светом.

Крепко сжимая свое оружие, мы вышли на лестницу. Повсюду царила мертвая тишина.

Я перегнулся через перила.

- Перкинс, - прошептал я, - в холле горит свет. Мы не можем оставить свет гореть, мы должны спуститься и выключить его.

Бок о бок, шаг за шагом, мы спускались вместе; мы шли очень медленно, наши ноги словно налились свинцом - я не знаю, что мы ожидали найти.

- При таком освещении это не может быть привидение, - повторял Перкинс, словно подбадривая себя.

Мы стояли на последней ступеньке лестницы. Холл перед нами был залит светом - горели все лампы! Слева от нас дверь в столовую была распахнута настежь - комната погружена в кромешную тьму; мы посмотрели на блестящие латунные электрические выключатели, расположенные в ряд прямо за дверью, - что-то привлекло к ним наше внимание, - затем щелк, щелк, щелк, они включились один за другим у нас на глазах, и пустая комната озарилась ярким светом!

Мы почувствовали, что приросли к месту, но это длилось всего мгновение. Где-то в середине пустой комнаты, - да, именно там, в этом безмолвном сиянии света, - мы услышали глухой каркающий смех - издевательский смех, от которого у нас кровь застыла в венах. Он приближался к нам - мы почти почувствовали это - и не стали ждать большего; одним прыжком мы достигли лестничной площадки и оказались за закрытой дверью моей комнаты.

Когда декораторы приступили к своей работе, они обнаружили, что везде горит свет, даже внизу, в подвале; мы позволили им думать о нашей небрежности все, что угодно, потому что ни Перкинс, ни я не были в настроении разговаривать. Мы были рады разойтись по своим постелям и уснуть - и действительно спали так, как никогда раньше не спали двое мужчин, главным образом, я думаю, из-за обычных человеческих шагов рабочих по лестницам.

Снова наступила ночь, и после хорошего ужина мы оба почувствовали себя достаточно храбрыми, чтобы встретиться лицом к лицу с кем угодно и с чем угодно.

- Ну что, Перкинс, доведем это дело до конца? - спросил я.

- Я готов на все, что вы пожелаете, - кивнул он. - Но должен сообщить вам, что на сегодняшний вечер я тайком притащил собаку в свою комнату, и если в этом призраке есть что-то человеческое, то да поможет ему Бог, это все, что я могу сказать.

- Какой породы это замечательное животное? - улыбнулся я.

- Чистокровная дворняга, сэр, помесь ирландского волкодава и скотчтерьера, родился и вырос в Йоркшире.

- Превосходно, - сказал я. - А если предположить, что у нашего призрака нет ног, что тогда?

- Я никогда не слышал о привидениях, появляющихся при таком освещении, как прошлой ночью, - продолжил Перкинс. - Я до сих пор не могу поверить, что это не человеческая рука нажала на те электрические выключатели, но мы с вами пребывали в таком смятении, что не могли ясно мыслить.

- А как насчет шагов, поднимающихся по лестнице?

- В том-то и дело, что они были слишком реальны, чтобы принадлежать призраку, - продолжил он. - Разве нас с пеленок не учили, что духи нематериальны, что это неосязаемые существа, плавающие в воздухе? Нет, сэр! Я верю, что наш призрак - это негодяй в человеческом обличье, который хочет выставить вас из дома, и все, чего я хочу, - это чтобы мне удалось навести на его след лондонских бобби.

- Так вот зачем понадобилась ваша ирландско-шотландская помесь? - рассмеялся я. - Он должен держать призрака за ногу, пока вы будете вызывать полицейского - таков план, не так ли?

Перкинс кивнул в знак согласия. Он был вполне доволен своим планом. Должен признаться, я не был в нем так уверен, когда мы закрыли за собой садовую калитку и посмотрели на темные окна пустого дома.

У меня и раньше был опыт общения с собаками, когда я охотился на привидений, и я часто замечал, что животные проявляли даже больший ужас, чем люди, когда сталкивались с чем-то сверхъестественным.

И все же, когда я вставлял ключ в замок, было что-то очень успокаивающее в том, что из комнаты, где спал Перкинс, донесся энергичный лай, который продолжался, пока мы включали и выключали свет и поднимались по лестнице.

Бедное животное сходило с ума от радости, увидев нас. Все эти часы ему было одиноко, собака сидела взаперти - возможно, звук наших голосов был такой же музыкой для ее ушей, какой казался нам ее энергичный лай.

Сначала мы позволили ей доесть ужин, который принесли, а затем, преисполнившись мужества и того "чувства храброго Горация", которое возникает у мужчин, когда у них есть собака в качестве компаньона, мы втроем спустились в подвал, чтобы проверить, закрыты ли двери и окна.

Наш друг-пес, казалось, ничего не боялся. Он нюхал и лаял в каждой комнате. Здесь пахло кошками, крысами и малярами, но он был настолько умен, что, я совершенно уверен, он не принимал их за что-то странное.

Однако обнаружилось одно место, где его ирландско-шотландская кровь дала сбой, что озадачило даже его самого. Мы были во дворе и, увидев, что дверь, ведущая в переулок, закрыта тяжелым железным засовом, вернулись в коридор и задвинули засов на внутренней двери, отметив при этом, что в те времена, когда был построен этот дом, засовов, конечно, не делали для украшения. Мы осмотрели окна со всех сторон и подошли к порогу той маленькой комнаты на лестничной площадке, которую до сих пор декораторы оставляли нетронутой.

Подозвав собаку, Перкинс чиркнул спичкой. Это была единственная комната в доме, где не было электрического освещения. Перкинс позвал собаку. Пес в ответ заскулил; он замер на пороге, каждый волосок у него встал дыбом, и он дрожал всем телом.

Спичка погасла. В сером лунном свете глаза пса казались вдвое больше, как будто они вылезали у него из орбит. Радость жизни покинула его, он превратился в дрожащую массу лишенной нервов плоти, которая могла ответить хозяину только скулежом.

Мы поднялись в мою комнату, пес следовал за нами по пятам. Он все еще дрожал. Я подложил ему подушку поближе к камину; когда я погладил его по голове, он лизнул мою руку, словно хотел поблагодарить меня за это человеческое прикосновение.

- Что вы думаете о своей собаке, Перкинс? - поинтересовался я.

Он не ответил. Он налил мне чашку кофе, я понял намек и не стал развивать тему.

Какое-то время мы сидели молча, отдаленный уличный гул стих, часы на соседней улице пробили час; в доме, казалось, было очень тихо, даже собака у наших ног уснула - я уже собирался предложить и нам последовать ее примеру. Вдруг Перкинс встрепенулся.

- Что это было? - прошептал он.

Я покачал головой. Я ничего не слышал. Я посмотрел на пса: он сидел, выпрямившись, прижав уши к затылку; очевидно, он вспоминал о том страхе, который испытал несколько часов назад.

Я уже начал думать, что я самый храбрый из них троих, но тут внизу раздался зловещий звук шагов.

Я слышал, как они вошли в столовую, затем в холл; я слышал, как они остановились у подножия лестницы, а затем двинулись дальше, ступая гораздо более тяжелой и отчетливой походкой, чем в прошлый раз.

Мы с Перкинсом инстинктивно схватили две железные кочерги, пес встал между нами, запрокинув голову и принюхиваясь.

Внезапно раздался стук в дверь, на этот раз, слава Богу, в сопровождении человеческого голоса, причем довольно грубого.

- Что, черт возьми, происходит в этом доме?

Пес был уже у двери и яростно лаял. Очевидно, он не боялся ничего, что могло говорить на таком простом английском. Перкинс схватил его за ошейник. От сильного толчка дверь задрожала - латунный засов отлетел, дверь распахнулась - и перед нами предстал лучший образец лондонского бобби, какого я когда-либо видел.

В этот момент он, безусловно, показался мне особенно привлекательным. Я не мог бы приветствовать с большим рвением Господа, но мистер бобби не проявлял никаких чувств в такой час. Он был явно не в духе.

- Что, черт возьми, происходит в этом доме, хотел бы я знать? - повторил он.

Мы не знали, что сказать. Он продолжил.

- Пять минут назад ваша задняя дверь была закрыта на засов. Я убедился в этом во время своего первого обхода, когда услышал, как отодвигается засов, и дверь открылась прямо у меня на глазах. Я вошел во двор, обнаружил, что дверь в коридор открыта, все лампы в доме горят, а вы, двое джентльменов, и собака одни в пустом доме - что это за игра, вот что я хочу знать?

В таких обстоятельствах было бесполезно пытаться выглядеть достойно. Я знал, что еще меньше толку было бы пытаться объяснить "сверхъестественные феномены" разъяренному полицейскому в такой поздний час, поэтому смиренно сказал, что мы с моим другом не оставили по неосторожности открытыми задние двери, как он предполагал. Мы очень тщательно заперли их на засов, прежде чем подняться наверх, и у нас не было никаких объяснений тому, что они оказались открытыми.

- Что ж, я должен обыскать дом сверху донизу, - сказал он. - Должно быть, в доме кто-то прячется, о ком вы не знаете, так что пойдемте со мной и возьмите собаку.

Мы обыскали дом от чердаков до подвалов, полицейский фонарик освещал каждый уголок. Пес следовал за нами по всему дому, за исключением маленькой комнаты рядом с лестницей, где он в прошлый раз испугался. В эту комнату он наотрез отказался заходить. Каждый раз, когда мы пытались уговорить его войти, он ложился, скорчившись, на пороге, дрожа всем телом.

Мистер бобби делал пометки в своем блокноте, так как, по его словам, ему нужно было составить отчет о том, что двери были открыты. Наконец мы увидели, как он вышел в переулок - задвинул большой засов на место - и вернулись в свою комнату. Больше в ту ночь ничего не произошло. Когда рассвело, Перкинс ушел с собакой, а я отправился спать.

Было ли это следствием визита мистера бобби или присутствия собаки, я не могу сказать, но в течение нескольких недель после этого нас никто не беспокоил.

Однажды днем ко мне заглянул драматург Генри Гамильтон.

- Искренне завидую, что у вас есть этот необычный старый дом в самом центре Лондона, - сказал он. - Но скажите мне, не случалось ли чего-нибудь странного в нем с тех пор, как вы его приобрели?

- Что вы имеете в виду? - спросил я.

- Ну, - продолжал он, - когда несколько лет назад здесь жили мои друзья, они слышали шум и стуки повсюду и из-за этого отказались от дома. Я напишу и вложу в конверт послание, которое когда-то было передано мне стуком в дверь в этой самой комнате. Вы закроете его у себя в столе и не будете открывать до тех пор, пока в какой-то момент снова не придет сообщение, а затем сравните их и дадите мне знать, похожи ли они.

Я пообещал, что сделаю это, но прошло несколько недель без каких-либо стуков или помех, и я забыл об этом конверте, пока однажды вечером мое внимание не привлекло нечто примечательное.

Примерно через месяц после того, как устроился, я пригласил нескольких друзей на ужин, что-то вроде вечеринки по случаю "новоселья". После ужина мы сидели у камина в гостиной, пили кофе и курили, как вдруг без всякой видимой причины раздалась серия решительных ударов по хрустальной вазе с цветами, которую я всегда ставил перед изображением Будды в дальнем конце маленькой часовни.

Кто-то предложил нам сесть за стол и попросить призрака произнести по буквам его имя.

Я взял блокнот и карандаш и, повернувшись в ту сторону, откуда доносились стуки, произнес вслух:

- Я буду называть буквы алфавита, пожалуйста, стукните, когда будет названа нужная буква. В конце я зачитаю слова. Если они верны, постучите три раза, если нет, постучите один раз.

Сообщение, которое прозвучало ясно и внятно, было таким:

- Меня зовут Карл Клинт. Я жил здесь около ста двадцати лет назад. Если вы спуститесь в пустую комнату рядом с лестницей, то услышите больше.

Взяв стулья, мы перешли в пустую комнату, ту самую, в которую, как мы помним, собака, которую привел Перкинс, всегда отказывалась входить.

Поскольку в этой комнате не было электрической лампы, мы поставили свечу на каминную полку и сели за маленький столик, который принесли с собой.

Не успели мы занять свои места, как снова раздались удары, на этот раз гораздо более сильные, чем раньше, в центр стены, как раз над тем местом, где стояла свеча.

Пришло сообщение:

- Я Карл Клинт. Я владелец этого дома. В этой комнате я убил Лиддела. Я похоронил его под ней.

- Кто такой Лиддел? - спросил я.

- Его звали Артур Лиддел.

- Вы хотите, чтобы мы что-нибудь предприняли по этому поводу?

- Нет, вы ничего не можете сделать.

- За вас помолиться? - спросил кто-то.

- Нет! - очень решительно.

- Можем ли мы вам чем-нибудь помочь?

- Нет! Я хочу, чтобы меня оставили в покое в моем собственном доме. Почему люди не могут держаться подальше от него?

За этим последовал громкий стук в дверь, и в тот же миг свеча погасла. В темноте мы ощупью выбрались наружу и были только рады подняться наверх.

Я вскрыл запечатанный конверт, лежавший у меня на столе. Сообщение, которое в нем содержалось, почти слово в слово совпадало с тем, что я записал.

На следующий день я просмотрел архивы и записи прихода и обнаружил, что между 1740 и 1800 годами старая часть дома была чем-то вроде фермы, принадлежавшей австрийцу или немцу по имени Карл Клинт. Этот человек был причастен к исчезновению Артура Лиддела, которого в последний раз видели в компании некоего Клинта. Годы спустя все следы Карла Клинта были потеряны. Ферма покрылась множеством улиц, и собственность много раз переходила из рук в руки. Записи не дали мне никакой дополнительной информации.

В течение нескольких недель в доме все шло спокойно, пока не пришло время, когда я решил как-то использовать эту пустую комнату. Первое, что я сделал, это включил электрическое освещение. В ту ночь я несколько раз просыпался от стука в дверь моей спальни. Двое слуг тоже слышали их и немедленно дали знать, я позвонил своим друзьям и попросил их прийти в тот же вечер в девять часов. Я решил так или иначе раскрыть тайну, поскольку продолжать жить в таких условиях казалось мне невозможным.

У меня был некоторый опыт в том, какие результаты иногда можно получить на сеансах материализации, проводимых слепым медиумом по имени Сесил Хаск. Я решил пригласить этого человека к нам, чтобы посмотреть, сможем ли мы получить что-то более осязаемое, чем сообщения, передаваемые стуком в дверь. Некоторое время назад я посещал сеансы, где этот человек был медиумом, на которых проявлялись формы и со мной говорили голоса духов людей, которых я знал.

Возможно, подумал я, это даст призраку, который обитает в этом доме, возможность более определенно показать, чего он от меня хочет.

Здесь я должен объяснить, что из-за необычной жизни, которую я вел в течение стольких лет, и из-за сотен признаний, которые мужчины и женщины делали в моих автомобилях, я утратил всякое чувство предубежденности, желание судить или осуждать любого человека, независимо от того, какое преступление он мог совершить.

Грешники и святые стали для меня одинаковыми. И в тех, и в других было зло, и в тех, и в других - добро. Грешник мог бы стать Святым при равных обстоятельствах, а Святой с такой же легкостью мог бы стать Грешником, если бы подвергся тому же искушению.

Так что я с такой же радостью помог бы духу этого сознавшегося в убийстве Карла Клинта, как и какому-нибудь давно умершему епископу, пытающемуся разорвать цепи Чистилища.

Пробило девять часов, мои друзья были точны до минуты. Вскоре после этого я увидел, как по садовой дорожке ведут слепого медиума. Я пошел ему навстречу и помог пройти в столовую, где вокруг центрального стола были расставлены стулья.

Я поставил медиума в центр группы. Я выключил основной свет, оставив гореть маленькую лампу с красным абажуром в дальнем конце комнаты.

Едва я добрался до своего места напротив медиума, как начались проявления в виде очень решительных ударов по потолку, люстре и зеркалу, висевшему на стене. Послышались отчетливые шаги, очевидно, доносившиеся из неиспользуемой комнаты; они остановились у двери... Внутри образовалось что-то вроде серого темного облака, которое становилось все гуще и надвигалось прямо на то место, где я сидел. Затем из него появились голова и плечи, и через секунду я уже смотрел в лицо Карлу Клинту.

Я знал, что это Карл Клинт. Ему не нужно было повторять свое имя. Этот усталый, затравленный, сломленный взгляд мгновенно сказал мне о его одиночестве, о душевной усталости; и, каким бы убийцей он ни был, моя душа прониклась к нему сочувствием и жалостью.

Все могли видеть лицо, на которое я смотрел. Это был явно немецкий или австрийский тип головы; по мере того, как черты лица становились более четкими, можно было почти различить текстуру кожи, рыжеватый оттенок волос и коротко подстриженной бороды, голубизну усталых глаз.

По внешнему виду это был мужчина в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет, интеллигентного вида, но из крестьян или фермеров.

Возможно, из-за сочувственного выражения моих глаз его лицо через несколько мгновений стало еще более ясным. Было видно, что губы прилагают огромные усилия, чтобы заговорить. Несколько раз они приоткрылись, но не раздалось ни звука. Наконец, я не могу объяснить, как это произошло, но голос все-таки раздался! Сначала это было что-то вроде шепота, - мы напряженно прислушивались, - раздалось несколько гортанных слов, затем еще, пока каждый человек в комнате не смог услышать следующий разговор:

- Что эти люди делают в моем доме?

- Они мои друзья, - ответил я. - Не могли бы вы рассказать мне кое-что о себе?

- Я Карл Клинт, - произнесли губы. - Я жил здесь, насколько я могу судить, сто двадцать лет назад, но сейчас время для меня не имеет значения. Кажется, меняются только люди. Почему вы приехали сюда?

- Потому что мне понравился ваш дом. Возможно, я смогу помочь вам, живя здесь, - быстро ответил я.

- Никто не может мне помочь, - сказал голос со странной грустью. -Я только хочу, чтобы меня оставили в покое.

- Но покоя лишены вы. Если бы это было иначе, вы не приходили бы и не пугали людей так, как делаете это сейчас.

- Я не могу уйти; с той ночи, когда умер, я все время здесь.

- Вы сказали нам, что убили Лиддела - почему вы это сделали?

- Лиддел не оставил бы женщину, с которой я жил, одну. Я любил Шарлотту больше, чем мужчина когда-либо любил женщину. Он постоянно приходил сюда, соблазняя ее своими деньгами. Однажды ночью он зашел слишком далеко. Я убил его, как убил бы бешеную собаку. Люди называют такой поступок убийством, но я бы сделал то же самое снова, если бы мы с ним были живы. Я вырыл яму в земле под комнатой внизу. Я засыпал ее негашеной известью. Я положил в нее его тело, и то, что от него осталось, до сих пор там.

- Что стало с Шарлоттой? - спросил я.

- Она умерла несколько лет спустя. Она помогла мне избавиться от тела, но так и не смогла избавиться от беспокойства и страха, что меня обнаружат, - я похоронил ее на кладбище неподалеку отсюда.

- Что стало с вами?

- После ее смерти я вернулся в Германию. После ухода Шарлотты я так и не познал счастья - жизнь для меня стала пыткой - в конце концов, я покончил с собой.

Невозможно описать весь пафос этого голоса.

- А потом?

- Я не могу рассказать вам, как это произошло, но однажды мне показалось, будто я проснулся в комнате внизу, и с тех пор я здесь.

- Но разве вам не хотелось бы покинуть это место?

- Зачем? Это было единственное место, которое я называл домом. Я был счастлив здесь с единственной женщиной, которую когда-либо любил. Это было единственное счастье, которое я когда-либо знал, почему я должен покидать это место - мне больше некуда идти.

- А Шарлотта? - спросил я.

- Шарлотта здесь, со мной. Мы снова и снова переживаем старые счастливые деньки - пока не приходит Лиддел, и тогда я снова его убиваю.

- Но, конечно, я могу вам помочь, - не удержался я.

- Есть одна вещь, которую вы можете сделать, - ответил голос. - Оставьте комнату внизу нетронутой. Поставьте там два стула и стол и не позволяйте никому входить в нее после наступления темноты. Если вы сделаете это, то сможете распоряжаться всем остальным, и я не доставлю вам никаких хлопот.

Я дал слово, что выполню свою часть сделки. В ту ночь в комнату, которую я теперь называл "его комнатой", поставили два стула и стол. Я запер дверь и положил ключ в свой сейф, и с тех пор меня больше не беспокоили никакие звуки.

Прошло несколько лет... настал день, когда мне пришлось расстаться с этим домом и переехать в другую часть Лондона.

За несколько вечеров до отъезда я подумал, что мне следует провести еще один сеанс, - возможно, из сентиментальности, - чтобы попрощаться с моим другом-призраком, который так добросовестно выполнил свою часть сделки.

Карл Клинт снова появился.

- Карл, - сказал я, - я переезжаю в другой дом. Я подумал, что хотел бы попрощаться и поблагодарить вас за то, что вы придерживались своей части соглашения. В последний раз спрашиваю, могу ли я чем-нибудь помочь вам?

К моему величайшему удивлению, ответ пришел сам собой.

- Я хочу пойти с вами. Вы единственный, кого я когда-либо встречал, кто проявил ко мне сочувствие. За обшивкой моей комнаты вы найдете портрет Шарлотты, который я написал. Я повесил его туда, когда она умерла, и с тех пор он там спрятан. Возьмите его с собой, повесьте где-нибудь у себя дома, и, возможно, когда придет ваше время отправляться в страну теней, у вас будут по крайней мере два скромных, но верных друга, которые поприветствуют вас.

Я нашел портрет Шарлотты за обшивкой, он висит на стене над моим письменным столом, когда я пишу этот рассказ.

СТРАННОЕ ПРЕДЧУВСТВИЕ

Госпожа Эверис Энсон Хейс, жена бывшего конгрессмена от Калифорнии, рассказывает следующее.

Мистер Хейс и его брат Джей должны были в определенный день покинуть наше ранчо и отправиться на Восток. Вечером перед их отъездом мистер Хейс сказал мне:

- Лучше бы я не уезжал завтра, у меня такое подавленное настроение, словно что-то должно случиться.

Я убедила его пойти и поговорить со своим братом, и, возможно, он приободрится. Он пошел к своему брату и, как ни странно, обнаружил, что брат разделяет его дурные предчувствия. Я оставила их наверху обсуждать это и пошла в гостиную, где услышала, как моя дочь играет на пианино. Когда я вошла, она уронила голову на клавиатуру и разрыдалась.

- В чем дело? - спросила я.

- Не знаю, но я просто чувствую, что он мертв, я знаю, что кто-то здесь скоро умрет.

Как раз в этот момент вошла наша горничная и спросила:

- Вы слышали какие-нибудь плохие новости, миссис Хейс?

Я ответила отрицательно, и она продолжила.

- Прошлой ночью Фреду приснилось, что миссис Джей погибла под колесами поезда, и он все утро ходил, прижимая руку к голове, как будто у него болело.

Миссис Джей была моей невесткой, которая некоторое время путешествовала по Канаде.

Этот Фред был эльзасцем и проработал в нашей семье двадцать лет в качестве печника и помощника по хозяйству на ранчо.

Чуть позже я увидела, как он прошел мимо окна со своей тачкой, и, прежде чем он скрылся из виду, какой-то человек окликнул одного из конюхов: "Скажи, что повару прошлой ночью приснился странный сон! Он сказал, ему приснилось, будто Фред погиб в железнодорожной катастрофе. Он вспомнил, что спустился на железнодорожные пути, к нему подбежал один из железнодорожных служащих, сунул ему в руку красный флажок и велел махать им и остановить другие поезда".

Самое странное во всей этой истории то, что сон повара сбылся. Через час после этого разговора пришло известие, что Фред погиб, когда переходил дорогу у ворот. Прибывший на место происшествия повар был встречен одним из работников железнодорожной бригады, который сунул ему в руку красный флажок и приказал подать сигнал следующему поезду.

Это замечательное предчувствие, охватившее пятерых членов семьи одновременно и без какого-либо ведома друг друга, было поистине сверхъестественным.

МОНСТР В ПОДВАЛЕ

Стэнли Хортон

Пронизывающий ветер пронесся по каньонам Манхэттена, развеивая обрывки газет по пустым тротуарам. В воздухе чувствовалось холодное предчувствие дождя, и я ускорил шаги. Я пожалел, что не ушел с вечеринки раньше. Пятьдесят седьмая улица пустынна в 3 часа ночи.

Из-за угла, слегка буксуя на мокром асфальте, вынырнуло одинокое такси. Я не разглядел, был ли в кабине пассажир, но водитель не обратил на мой оклик никакого внимания. Я пошел дальше, когда вдруг услышал, как меня окликнули по имени. Это был Карл Брандт, высунувшийся из окна такси, остановившегося примерно в двадцати футах от меня.

- Садись, - сказал он, когда я подошел. - Я отвезу тебя туда, куда ты направляешься, или, еще лучше, поедем со мной. У меня новое дело.

Ничто так не нравится мне, как следовать за Карлом в его "экспедициях по охоте за привидениями". Первоначально он интересовался только реставрацией домов, в которых предположительно водятся привидения, с целью их продажи. Позже он оставил риэлторский бизнес, чтобы заняться работой, которую я называю "наведением порядка", но сам он называет ее просто "расследованием". Это трезвомыслящий практичный человек со строго научным мировоззрением.

Пока мы ехали, Карл объяснил, что ему очень мало известно об этом конкретном случае. Его друг по имени Грэм, врач, попросил его разобраться в положении дел в пансионе миссис Мерфи. Казалось, в этом заведении царил настоящий переполох, и обитатели, в основном моряки и отставные корабельные офицеры, были убеждены, что здесь замешано сверхъестественное.

- Грэм ходит туда раз в неделю лечить слабоумную девочку, дочь старого моряка по имени Коркоран, - сказал Карл.

- Зачем заглядывать туда в такое время? - спросил я. По правде говоря, мне немного хотелось спать.

- Мне только что звонил доктор Грэхем. Он сейчас у Мерфи. Он сказал, что если я приеду немедленно, то смогу сам увидеть симптомы. Добрый доктор казался немного потрясенным, поэтому я быстро оделся и встретил вас, не проехав и двух кварталов.

Такси повернуло на север, на Третью авеню, и, проехав под надземными сооружениями и через лабиринт перекрестков, остановилось перед зданием, типичным для старого Нью-Йорка.

Там был обычный лестничный пролет, спускающийся со второго этажа на первый, а с первого - в подвал. Вокруг были новые жилые дома и магазины, но старый четырехэтажный дом, казалось, воинственно стоял на своем. Дальше по улице я мельком увидел Ист-Ривер, и ветер донес слабый, но отчетливый запах набережной. Но Карл поторопил меня подняться по ступенькам. Дверь была открыта, и мы нажали на звонок, прежде чем войти в темный холл.

После яркого света снаружи я почти ничего не мог разглядеть. Внезапно наверху лестницы открылась дверь, и оттуда вырвался слабый желтый свет. В дверном проеме стоял мужчина.

- Это вы, Брандт? Поднимайтесь. - Говоривший произнес эти слова тем резким тоном, который свойственен медикам, и я безошибочно определил, что это доктор Грэхем. Дверь снова закрылась.

Мы с Карлом направились к подножию лестницы. Холл, как мне показалось, был заставлен стульями и столами, здесь стоял слабый и неприятно затхлый запах. Мне также показалось, что я могу уловить запах животных... в нем было что-то от запаха циркового зверинца.

У Карла глаза как у кошки, а я, со своей стороны, вынужден большую часть времени носить очки. Поэтому я не удивился, когда он поймал меня за руку, когда я споткнулся на лестнице, и поддержал сзади. Лестница была длинной, и на ней лежал ковер, который ездил и постоянно ставил мне подножки. Если бы не рука Карла, помогавшая мне, я бы упал. Мне казалось, что он следует за мной по пятам.

Внезапно я услышал глухой звук шагов на лестнице впереди себя. Послышалось приглушенное восклицание.

- Кто там? - спросил я.

- Всего лишь я, - ответил голос Карла. - Споткнулся об этот рваный ковер. Смотрите под ноги, когда будете подниматься...

Голос раздался надо мной! "Карл, где вы?" Волосы у меня на затылке встали дыбом.

- Я почти на верхней ступеньке... А вы что думали?

Это был Карл!

- Если вы почти на верхней ступеньке, что, во имя всего святого, поддерживает меня за руку? - крикнул я.

- Что вы имеешь в виду?

- Кто-то или что-то схватило меня за руку! - закричал я.

- Держите его! - крикнул в ответ Карл. - Мы поймали этого фокусника! - Я крепче сжал невидимую руку. - Я достану свой фонарик...

Но как раз в тот момент, когда он сбежал по лестнице, я почувствовала внезапную рвущую боль в запястье и невольно отпустил руку. В тот же миг что-то грубое и волосатое коснулось меня.

Когда Карл зажег свет, на лестнице было абсолютно пусто!

- Я схожу с ума? - спросил я Карла. - Я совершенно трезв, и все же, клянусь, я думал, что это вы держите меня за руку, ведете меня сквозь тьму!

А потом, сам того не сознавая, я посмотрел на свою руку. И невольно ахнул, потому что из трех длинных царапин на тыльной стороне ладони и запястье у меня текла кровь!

Карл положил фонарик на перила и потянулся к выключателю на верхней площадке лестницы. Через мгновение в большом холле стало светло как днем. Поблизости никого не было видно.

- Это дом, полный тайн, - сказал я, пытаясь смехом смягчить впечатление от странного зрелища. - Кто-то пытается вселить в нас страх перед дьяволом еще до того, как мы пробыли здесь три минуты.

В этот момент дверь на верхней площадке лестницы снова открылась, и оттуда вышел доктор Грэхем, встревоженный шумом, который мы подняли.

- Что случилось? - взволнованно спросил он. Затем, явно обрадованный нашим появлением, он добавил: - Заходите, и я расскажу вам об этом месте. Мне нужно побыть со своим пациентом.

Мы последовали за Грэхемом в палату, которую он только что покинул.

Доктор был дородным мужчиной средних лет, слегка щеголеватого вида. Он жестом попросил нас замолчать и открыл дверь во внутреннюю комнату. Я мельком увидел молодую девушку, спавшую на смятой постели. Затем он снова закрыл дверь, но не раньше, чем я понял, что эта пациентка прекрасна, независимо от состояния ее рассудка.

- Теперь я познакомлю вас с проблемами, с которыми сталкиваюсь здесь, - начал доктор несколько напыщенно.

Карл мрачно улыбнулся и поднял мое израненное запястье.

- Я думаю, мы уже познакомились, - сказал он, - с тем, что случилось. Мой друг потерял немного крови.

Грэхем вздрогнул.

- Ага! Позвольте мне перевязать вам запястье, мистер Хортон. Значит, это уже воздействовало на вас двоих?

- Что именно? - спросил я, когда он наматывал полоску марли на мою поврежденную руку.

- Если бы я мог ответить на этот вопрос, нашему другу мистеру Брандту здесь было бы нечего делать, - сказал доктор. - Но я вкратце расскажу вам о текущих событиях.

- Я прихожу сюда почти год, - продолжал Грэхем. - Моя пациентка - дочь капитана дальнего плавания по фамилии Коркоран. Она страдает психическим расстройством с восемнадцати лет - уже два года. Это вызвано каким-то ударом. Я подозреваю, что кость давит на мозг. Я давно надеялся, что операция, которую мы называем трепанацией, может снять давление и вернуть ей душевное равновесие. За последние несколько месяцев здесь произошли некоторые очень странные вещи, и я думаю, что эти расстройства были очень вредны для моей пациентки. По ночам в доме раздаются всевозможные странные звуки, - продолжил он. - Даже средь бела дня что-то происходит. Открываются двери, и слышны шаги. В пустых комнатах раздаются звуки. Что-то гремит и разбивает посуду, и в целом это неприятное зрелище. Я и сам кое-что слышал. И потом, чувствуется слабый зловонный запах, хотя за сантехникой постоянно следили. Сегодня вечером было хуже, чем обычно. Я слышал разные звуки, прямо в этой комнате. Пока я наблюдал, со стола на меня опрокинули стакан воды. Я вынужден быть здесь, потому что Эми Коркоран становится все хуже, и я пытаюсь решить, оперировать ее или нет. Я боюсь, она умрет в любом случае, поскольку операция часто приводит к летальному исходу. Но такая, какая есть, жизнь ей не нужна, и у меня есть разрешение ее отца поступать так, как я считаю нужным. Капитан занимает эту комнату, когда находится в порту, и сегодня он спит наверху, чтобы я мог быть рядом со своей пациенткой.

- Кто еще живет в доме? - задумчиво спросил Карл, и я понял, что у него пока нет ключа к разгадке тайны.

Доктор Грэхем посмотрел на потолок.

- Дайте-ка подумать. Хозяйка, миссис Мерфи. Она почти обезумела от страха. Дом выставлен на продажу за любую цену, хотя это все, что у нее есть в этом мире. Еще есть капитан Коркоран и его дочь Эми, моя пациентка. Старый Людвиг Бауман уже пятнадцать лет занимает одну и ту же комнату в подвале - с тех пор, как покинул море. Остальная часть дома пустует из-за шума и несчастных случаев, которые там происходят.

Карл начал что-то говорить, но слова, казалось, замерли у него на губах. В этот момент в коридоре послышались шаги. Они походили на шаги маленького ребенка, но при этом они странно волочились; чем бы ни было это существо, оно было без обуви.

Карл одним прыжком оказался у двери, я последовал за ним. Все, что могло издавать звуки своими ногами, было чем-то осязаемым, подумал я.

Шаркающие шаги послышались прямо за дверью. Карл распахнул ее, и мы оба выскочили наружу. Я нажал на выключатель, и холл и лестница залились ярким светом. Но там ничего не было! Никогда прежде в своей жизни я не испытывал такого трепета сверхъестественного ужаса. Возможно, шаги были слуховой иллюзией; возможно, они доносились сверху или снизу и были усилены и искажены странной акустикой здания, но я знаю, что в тот момент меня впервые в жизни охватил острый, беспричинный страх.

Даже в тот момент ужасного ожидания я обратил внимание на запах животных, который наполнял коридор. В моем сознании это было прочно связано с цирком - или с зоопарком, я не мог вспомнить, где раньше ощущал этот специфический запах.

Я был рад вернуться в комнату, где мы оставили доктора. Тем временем он осмотрел свою пациентку и теперь отмечал ее состояние на графике температуры. Казалось, он забыл о странных явлениях в палате, и его мысли были заняты своим делом. Он покачал головой и кивнул в открытую дверь.

- Прелестная девушка, - заметил он. - Ей двадцать лет, и она почти все время спит, за исключением тех случаев, когда просыпается и лепечет, словно младенец. Я бы все отдал, чтобы вернуть ей рассудок.

Карл вошел в комнату больной, и я последовал за ним. Девушка была очень хорошенькой, хотя ее гладкое личико абсолютно ничего не выражало. Вьющиеся каштановые волосы беспорядочно разметались по подушке. Я не мог поверить, что у этой очаровательно привлекательной девушки мышление шестимесячного ребенка, о чем и сказал.

Доктор Грэхем поправил меня.

- И да, и нет. Под этим я подразумеваю, что, хотя сейчас она беспомощна, как младенец, мозг у нее в полном порядке. Она просто не может им пользоваться. Оборудование на месте, но питание отключено. Операция, я надеюсь, вернет его к жизни. Понимаете?

Карл кивнул, и мы вышли из палаты, хотя я не мог не оглянуться на девушку, лежавшую на кровати. Трагизм ее состояния усиливался для меня из-за ее красоты. Я мысленно взмолился, чтобы нож доктора вернул выражение этому прекрасному лицу.

- Кстати, - спросил Карл, - такие странные вещи происходят каждую ночь?

Доктор покачал головой.

- Ни в коем случае. Но нет способа их предсказать. Они случаются примерно раз в неделю. Иногда чаще, иногда реже.

Карл делал пометки на старом конверте.

- Можете ли вы вспомнить несколько случаев, когда они возникали?

Доктор назвал даты за последние несколько недель.

Часы внизу пробили шесть, и я заметил, что в окна пробивается серый рассвет.

- Ну что ж, на сегодня все закончилось, - с облегчением заметил я.

Как раз в этот момент часы с кукушкой над моей головой начали бить. Маленькая дверца распахнулась, и нелепая деревянная птичка закричала: "Ку-ку... ку-ку... ку-ку". Внезапно она замолчала. Мы все уставились на стену. Маленькую птичку каким-то образом вытащили из отверстия и бросили на пол; она перевернулась один раз и затихла.

Никто из нас не двинулся с места, поскольку мы не знали, какой злой рок может коснуться нас. Наши глаза были прикованы к часам. Затем гирьки ожили, словно кто-то в ярости потряс их. Мгновение они яростно раскачивались взад-вперед, железные конусы на концах дребезжали о стену. Постепенно они перестали двигаться и повисли неподвижно. Только сломанная птичка из резного и раскрашенного дерева напоминала нам о том, что произошло.

- Боже мой! - воскликнул доктор Грэхем. - Это невозможно. Невозможно.

Карл был хладнокровнее. Он, казалось, отмахнулся от этого инцидента как от вполне обычного происшествия и повернулся ко мне.

- Давайте сначала навестим других людей в доме, прежде чем уйдем. Еще рано поднимать их, но чем раньше я начну, тем лучше будет для всех нас.

Миссис Мерфи была в верхнем холле, в халате и тапочках.

- Так вы и есть те джентльмены, о которых говорил доктор? Благослови Господь его душу, ведь он хороший человек и заботится о бедной девочке. Я не спала всю ночь из-за поднявшейся суматохи. - Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. - Может быть, вы знаете причину этого, потому что это выгнало всех моих жильцов, кроме троих? А я бедная вдова. Конечно, это дело рук сатаны, который разбивает мою посуду и ставит подножки на ковре. Может быть, вы знаете, что это такое?

Карл улыбнулся.

- Нет, но я надеюсь узнать. Расскажите мне о ваших квартирантах. Я имею в виду тех, которые у вас есть сейчас.

- Что ж, старина Людвиг довольно тихий человек. Долгие годы у него была маленькая комнатка в подвале, и, думаю, он будет жить там до самой смерти. От него, бедняги, не было особых проблем. За исключением тех случаев, когда он напивался, а этого не случалось уже несколько месяцев. Конечно, его голуби издают шум...

- Голуби? - Карл выглядел удивленным.

- Да, ему нужны домашние животные. Он обожает животных и все такое прочее. Вот почему он снял эту комнату в подвале - его питомцы никому, кроме него, не мешают, - миссис Мерфи указала на дверь под главной лестницей. - Он немного не в себе...

Мы с Карлом спустились по темным узким ступенькам и толкнули дверь внизу. Еще не было половины седьмого утра, но Людвиг Бауман уже встал и оделся. Он сидел, съежившись, в кресле с распятием в руках.

Карл извинился за то, что мы застали его врасплох, но старик Бауман только кивнул. Он казался очень старым и, очевидно, был чудаком. В комнате было три голубя, один из них сидел на плече старого немца. Возле окна стояла клетка с маленькой птичкой, а в аквариуме с золотыми рыбками я заметил несколько маленьких ящериц.

- Вы рано встали, мистер Бауман, - сказал я будничным тоном.

Старик хмуро посмотрел на меня.

- Да, я рано встаю. Я больше не могу спать. Это Ханс, плохой мальчик. Вечно создает проблемы, из-за которых я не могу уснуть.

Карл напрягся.

- Ханс? Кто такой Ханс? Он что, молочник?

Бауман покачал головой.

- Нет. Я и так сказал слишком много... Ганса нет. До свидания, джентльмены.

Я заметил, что этот человек был не так стар, как мне показалось вначале. Он казался очень напряженным и, очевидно, не спал уже некоторое время.

Ничего не оставалось, как вернуться на верхние этажи.

- Я не понимаю, как он мог что-то сделать, чтобы вызвать все это, - размышлял Карл. - И все же я хотел бы знать, что он имел в виду, когда сказал "Ганс". Интересно, есть ли здесь кто-нибудь с таким именем.

Миссис Мерфи отрицала, что поблизости живет какой-либо Ганс.

- Не обращайте внимания на Людвига, - сказала она. - Старику все время что-то снится. С ним что-то не так.

Мы познакомились с отцом больной девочки, капитаном Коркораном. Он оказался грубоватым и сердечным человеком, очевидно, сильно переживавшим несчастье своей дочери.

- Я ничего не понимаю в здешних звуках, - заявил он, - хотя и слышал их несколько раз. Однажды я увидел, как мое зеркальце для бритья полетело через комнату, хотя рядом со мной никого не было. Я бы переехал, если бы не Эми. Я не могу позволить себе нанять сиделку, и миссис Мерфи помогает ухаживать за ней. Три раза в день она записывает температуру и пульс в карту врача. Я надеюсь, он решит оперировать.

Мы повернулись, чтобы уйти, но Коркоран окликнул нас.

- Вы не думаете, что там может быть что-то... в том, что они говорят? Я имею в виду Эми?

- Что именно? - Карл мгновенно насторожился.

- Ну, люди, которые переехали, сказали, что, по их мнению, проблемы с Эми и были причиной появления в доме привидений. Они говорили, что она приносит несчастье... вы же в это не верите, не так ли?

Карл покачал головой.

- В то, будто больные и душевнобольные одержимы дьяволом, больше не верят.

Мы медленно спустились по лестнице, всего несколько часов назад казавшейся такой странной. Внизу нас ждала миссис Мерфи.

- Доктор Грэхем говорит, что именно вы могли бы изгнать эту тварь из моего дома. Молю Бога и святых, чтобы вы смогли это сделать. Но, к сожалению, ни вы, ни кто-либо другой не в силах что-либо предпринять. Отец Райли был здесь и слышал шум, но и он ничего не мог поделать...

Карл ободряюще посмотрел на нее.

- Не теряйте надежды, миссис Мерфи. Всему есть объяснение, и наша задача - попытаться его найти. И это, знаете ли, мое дело.

Мы вышли на улицу, холодную и унылую ноябрьским утром. Карл не проронил ни слова, пока мы не дошли почти до Парк-авеню.

- Я собираюсь провести день среди подшивок газет. Поспите немного, Стэн. Я позвоню вам, когда вы мне понадобитесь. Это может занять несколько дней. - Он похлопал меня по плечу и усадил в такси.

Я обиделся, что меня отстраняют.

- Скажите мне, Карл. Что все это значит? Вы знаете столько же, сколько и я?

Он посмотрел на меня, и его лицо расслабилось. "Не больше, старина, не больше". Затем он захлопнул дверцу такси и помахал на прощание. Последнее, что я услышал от него, было: "Будьте поближе к телефону..."

Я не видел никакого просвета в этом деле. Но мне хотелось спать, и через несколько минут я уже был дома и лежал в постели. Мне снилось красивое, ничего не выражающее лицо бедной Эми.

От Карла несколько дней не было никаких известий. Я безуспешно звонил ему домой. Несколько раз я был близок к тому, чтобы вернуться в таинственный старый пансион, но потом передумывал. Мне не нравилось это место, если там не было Карла.

Поскольку Карл все еще отсутствовал, я решил попробовать применить те же методы, которые он использовал в других случаях. Я достаточно долго общался с ним, чтобы понять, как он решает проблемы.

Я перебрал в уме все, что смог вспомнить как имеющее отношение к тайне. Во-первых, физические проявления: явно невидимая вещь, которая злонамеренно разбила посуду и поцарапала мне запястье, когда я держал ее в руках.

Затем, была слабоумная девушка. Но я никак не мог связать ее с этой Тварью. Потому что на ее прекрасном лице не было и следа злобы, и, несомненно, ее неприятности начались обычным образом.

И еще старый Людвиг со своими питомцами в подвале - как он вписывается в головоломку?

Я размышлял над этими и другими вопросами, когда зазвонил телефон. Голос Карла попросил меня немедленно приехать в меблированные комнаты. Я сунул в карман револьвер и фонарик и прыгнул в такси. Его голос звучал так, словно он был взволнован, а последними его словами были: "Это будет работа на всю ночь".

Карл встретил меня в нижнем холле.

- Быстрее, - прошептал он. - Старина Людвиг только что вышел, и это тот шанс, который нам нужен. Пойдем со мной. Нам нужно провести небольшое расследование.

Мы поспешили вниз, в подвал. В маленькой комнате Людвига горел свет, голуби суетились и ворковали, но в остальном там было пусто.

- Зачем мы здесь? - спросил я.

Карл ничего не ответил, но быстро оглядел комнату. Вскоре он нашел то, что искал, - темный угол, частично загороженный коробками и сундуками. Мы спрятались за этой кучей разного хлама, не обращая внимания на густую паутину, которая была повсюду.

- Лучше всего немного послушать, - сказал Карл. - У меня есть идея, которая сформировалась примерно наполовину и которая может оказаться за миллион миль от истины. Но я доверяю своей интуиции.

- Что вы имеете в виду? Для меня все это звучит как-то по-гречески. Если духи могут возвращаться на землю, значит, у них есть цель. Но в том, что происходит здесь, никакого смысла нет.

- Возможно, есть озорные духи, незрелые духи, стоящие на низкой ступени развития, которые способны на все. Они из тех, кто играет на бубнах и колотит по столу на спиритических сеансах.

Карл подтащил ящик, чтобы освободить место для себя. Мы были совершенно скрыты от любого, кто мог бы войти в комнату, но все же могли видеть все.

Карл продолжал.

- Я читал о подобных вещах в течение последних двух дней. Вы были бы удивлены количеством имеющихся в архивах свидетельств, касающихся такого рода явлений. У немцев есть термин, обозначающий призрачного посетителя озорного типа. Они называют его полтергейст, или "гремящий призрак". Это может быть элементаль, дух, который никогда не жил на земле. С другой стороны, это может быть дух умершего, обычно низшего порядка. И самое странное в полтергейсте то, что он...

Ба-бах! Аквариум с золотыми рыбками, в котором находились три ящерицы, опрокинулся на пол. Я схватил Карла за руку. Мы вместе заглянули в комнату.

Я почувствовал сильный запах животных! И услышал легкие, волочащиеся шаги. Что-то двигалось по комнате, но свет был включен, и мы не могли видеть ничего, кроме ящериц, медленно выбирающихся из-под обломков стеклянной чаши.

Мы вместе увидели, как повернулась дверная ручка и дверь открылась. Затем шаги медленно удалились из комнаты. Через мгновение старый Людвиг спустился по лестнице. Он что-то говорил, отчасти по-немецки, вполголоса. Я расслышал только часть.

- Итак, Ганс? Хороший мальчик. Ты пришел повидаться с папочкой, да? - Он вошел и закрыл за собой дверь. И тут его взгляд упал на разбитый аквариум с золотыми рыбками.

- Ах, плохой Ганс! Неужели ты всегда такой злой? Должен ли я снова связать тебя и выпороть? Плохой Ганс.

Старик, очевидно, разговаривал с кем-то, кто, как ему казалось, находился рядом с ним.

- Ах, Ганс. Как бы я тебя выпорол, если бы мог добраться до тебя! Подойди ко мне, Ганс, на минутку. Я научу тебя...

Карл посмотрел на меня, нахмурив брови.

- Кем же, черт возьми, должен быть этот Ганс? - прошептал он. - Помните, он упоминал это имя как причину своей бессонницы? Он назвал полтергейст Ганс?

Я не мог представить себе человека, который мог бы так легко смириться с Неизвестным. Но, как сказала миссис Мерфи, Людвиг был чувствителен. Он продолжал бормотать что-то себе под нос.

Наконец он сел в единственное удобное кресло с распятием в руках.

- Не подходи ко мне, мальчик! Оставь бедного папу в покое. - В его голосе послышались слезы и мольба. - Оставь меня в покое, сейчас же...Ты убьешь папу, если не дашь ему уснуть. На этой неделе я совсем не спал. Уходи, или я возьму кнут!

Я подумал, что это одна из самых странных ситуаций, которые я когда-либо видел. Старый немец так искренне кого-то о чем-то умолял... при этом кто-то был абсолютно невидим. Я бы принял его за сумасшедшего, если бы не видел, как разбилась стеклянная чаша, и что происходило наверху в тот странный вечер.

Снова раздался грохот. Ткань, покрывавшая бюро, соскользнула, а вместе с ней несколько флаконов и туалетных принадлежностей. Немец вскочил на ноги и выхватил из-под падающих предметов маленькую белую пенковую трубку. Затем, что-то бормоча, он достал из ящика письменного стола маленький хлыст и яростно хлестнул им по воздуху. "Уходи! - закричал он. - Уходи!" - и я мог бы поклясться, что услышал ответное рычание.

Наконец старик уселся в кресло, продолжая поглаживать трубку. Очевидно, он больше не ложился в постель, поскольку она уже давно не была застелена. Мы с Карлом, окоченевшие и измученные, прождали час, пока он не захрапел, а затем на цыпочках вышли из комнаты. В комнате было тихо, но я чувствовал сильный звериный запах.

Мы остановились в нижнем холле.

- Что вы об этом думаете? - спросил меня Карл.

Я покачал головой.

- Старина Людвиг мог бы рассказать нам гораздо больше, если бы захотел, - сказал я. - Но, возможно, он не умеет говорить.

- Я согласен с вами, что секрет всего происходящего кроется в старом немецком моряке, - кивнул Карл. - Но он не сказал бы нам, даже если бы все понял, в чем я сильно сомневаюсь. Кстати, я собираюсь совершить кражу, прежде чем мы уйдем отсюда. - Карл жестом велел мне оставаться на месте, а сам побежал наверх, в комнату больной. Я слышал, как он вполголоса разговаривал с миссис Мерфи, сидевшей с больной девочкой. Через несколько минут он вернулся.

- Я получил то, что хотел, - сказал он. - Один шанс на миллион, но, возможно, я смогу что-то сделать из этого.

И он показал мне больничные карты Эми Коркоран за несколько месяцев.

- Кстати, девушке, кажется, намного хуже. По-видимому, у нее частичный паралич нижних конечностей. Шумы и другие проявления, похоже, оказывают на нее странное воздействие.

В нижнем холле имелся телефон-автомат, и, прежде чем мы ушли, Карл позвонил доктору Грэхему. Минуту спустя он оторвался от телефона, его лицо сияло от возбуждения.

- Грэхем едет сюда. Он говорит, что если состояние девочки такое тяжелое, как я думаю, то операцию придется делать сейчас - или никогда. Начинающийся паралич свидетельствует о структурном ослаблении мозга. Нам лучше подождать - возможно, мы что-нибудь узнаем.

Мы сидели в холле на первом этаже, пока машина доктора не подъехала к дому. Когда Грэхем приехал, у него в руке был маленький черный саквояж, и он буквально взбежал по лестнице. Пока мы ждали результатов осмотра, Карл достал из кармана карты и сравнил их со списком, который был у него в блокноте.

Наконец он кивнул и со щелчком захлопнул книгу, убирая таблицы. Затем повернулся ко мне. Я понял, что впервые он действительно напал на след чего-то.

- Думаю, у меня получилось, - сказал он. - Я просто терялся в догадках. Я нашел газетную вырезку из "Таймс" двухлетней давности, которая проливает некоторый свет на это дело. И вот что я думаю, хотя это кажется невероятным...

- Джентльмены, не могли бы вы подняться немедленно? - Доктор Грэхем перегнулся через перила. - Если я хочу спасти жизнь этой бедной девушки, то должен оперировать ее сейчас. Нет времени отвозить ее в больницу или посылать за ассистентом. Вы должны мне помочь.

В течение нескольких минут царила суета. Мы были заняты стерилизацией бинтов и полотенец и подготовкой стола под верхней лампой. Девочка что-то бессвязно бормотала и могла двигать только верхней частью тела. Вскоре она оказалась под действием эфира, и врач выбрил небольшой участок волос над ее ухом. Конечно же, там была глубокая вмятина и шрам.

У нас с Карлом не было возможности обсудить то, что он узнал. Миссис Мерфи послали за капитаном Коркораном, который проводил ночь на борту своего корабля. Но доктор решил не дожидаться его прибытия.

Наконец все было готово. Было около половины третьего ночи, и единственная лампочка освещала большую комнату тусклым светом. Карл стоял рядом с доктором и подавал ему необходимые инструменты, в то время как я играл роль мальчика на побегушках.

Все шло хорошо, пока операция не была завершена примерно наполовину. Врач готовился извлечь осколок кости и вернуть его на место, ослабив давление на мозг. Девушка, находившаяся без сознания, дышала ровно, и мы все пребывали в напряженном ожидании.

Затем, когда Карл протянул Грэхему скальпель, инструмент выпал у него из рук и со стуком упал на пол. Доктор оторвался от своей работы, нахмурившись от досады, которая сменилась выражением ужаса, когда он увидел лицо Карла. Не говоря ни слова, мой друг потянулся к другому такому же инструменту. Но прежде чем Грэхем успел его взять, сверкающий нож пролетел через всю комнату, ударившись о стекло и разбив его вдребезги.

- Боже мой, эта штука находится в этой комнате! - Я никогда не видел Грэхема таким взволнованным. - Но я не могу остановиться сейчас, иначе девушка умрет под ножом!

Карл повернулся ко мне.

- Стэн, беги так, как никогда раньше не бегал, и принеси хлыст, которым сегодня пользовался старый Людвиг. В его столе. Поторопись!

Прежде чем он закончил говорить, я выскочил за дверь, Людвиг все еще спал; я рывком открыл ящик его письменного стола и схватил короткий кожаный хлыст. В одно мгновение я снова оказался в операционной.

Карл и доктор стояли в другом конце комнаты, их глаза расширились от ужаса. И тут я увидел, на что они уставились. Над лежащей без сознания девушкой, прямо над ее прекрасным лицом, висел длинный хирургический нож! Он медленно колебался, а затем начал опускаться!

Я всегда был из тех, кто сначала наносит удар, а потом думает. Подняв хлыст, я изо всех сил ударил по ножу. Он отлетел в угол, и комнату наполнил громкий рычащий звук. Я снова взмахнул хлыстом и снова ударил - по чему-то. Снова раздалось угрожающее рычание! Затем что-то прошмыгнуло мимо меня в дверь. Я снова почувствовал отвратительный животный запах и мгновенный удар приземистого волосатого тела. Затем я захлопнул дверь.

Не говоря ни слова, доктор Грэхем подскочил к своей пациентке.

- Охраняйте дверь, - прошептал он мне. - Возможно, еще не поздно закончить операцию. Она все еще дышит.

Затем начались худшие полчаса в моей жизни. Карл присоединился ко мне за дверью той комнаты. Внутри доктор Грэхем забыл о нас и обо всем остальном, пытаясь спасти жизнь и рассудок Эми Коркоран.

Снова и снова в коридоре раздавались волочащиеся шаги. Каждый раз либо Карл, либо я наносили удар хлыстом в пустоту. И все же, мы могли почувствовать, что он часто соприкасался с каким-то предметом!

Коридор наполнился рычанием. Повсюду стоял сильный зловонный звериный запах. У меня на лбу выступил пот, и даже невозмутимый Карл скорчился рядом со мной в агонии нервного возбуждения. Когда рука одного из них уставала, другой продолжал орудовать хлыстом. Его движения освобождали нам безопасную зону примерно в радиусе десяти футов.

В рычании слышалось яростное бормотание, а иногда и пронзительный писк. На мгновение звуки прекратились, а затем маленькая люстра, висевшая над лестницей, сильно завертелась. С потолка отвалилась часть штукатурки, и ее куски полетели в нас. Затем наступила тишина. Задрав голову и взглянув на люстру, мы ничего не увидели над собой.

Затем, когда мы на мгновение расслабились, раздался скрип люстры. Что-то просвистело в воздухе и опустилось мне на плечи, заставив меня рухнуть на пол. Раздался пронзительный крик ярости, и я схватился врукопашную с какой-то чудовищной тварью! Длинные волосы запутались в моих руках, когда я попытался схватить их. Я был почти раздавлен весом этой твари. Я не мог дышать.

- Карл! - слабо выдохнул я.

Он стоял рядом со мной, охваченный ужасом. Затем протянул руку и дотронулся до этого Существа. Оно сжимало мое горло, но нам двоим удалось высвободить меня. Мы также придавили коленями Существо, которое рычало, раздирая нашу кожу и одежду острыми ногтями и зубами.

Насколько я мог судить, все существо было покрыто длинной шерстью, но определенное сходство с человеком присутствовало. Карл снял свой пояс и обмотал его вокруг рук и груди существа. Было невыразимо странно видеть, как этот, казалось, пустой пояс повис в воздухе. Каждый из нас посмотрел на другого. Уж не сошли ли мы оба с ума?

Внезапно я увидел, что ремень лопнул. Я прыгнул на него, но он, казалось, растаял у меня в руках. Звериный запах стал слабее.

- Он исчез, - сказал Карл. - Или где-то здесь...

В этот момент дверь позади нас открылась. Мы оба резко обернулись, словно ожидали удара по затылку, но это был всего лишь доктор.

- У меня хорошие новости. - Грэхем не смог удержаться от небольшого драматизма в своем заявлении. - Пациентка чувствует себя удовлетворительно.

Карл схватил доктора за плечо.

- Скажите мне, она в сознании и в здравом уме?

Грэхем кивнул.

- Операция прошла успешно, Эми Коркоран ничего не помнит о последних двух годах, и она слабее, чем я ожидал, но она в здравом уме. - Грэхем посмотрел на нас более внимательно, заметив порванную одежду и окровавленные руки. - Но что... что с вами случилось?

- Нам нужна небольшая перевязка, доктор, только и всего.

- Но... предположим, это сейчас вернется?

Карл покачал головой.

- Если то, что вы сказали, правда, Грэхем, оно не вернется. Какой бы дух, привидение или дьявол ни бродил по этому старому дому, он ушел навсегда. Когда Эми Коркоран вновь обрела способность мыслить здраво, я уверен, это существо исчезло навсегда.

Грэхем выглядел озадаченным.

- Объясните, если можете, Карл. Но я должен вернуться к своей пациентке.

Он вошел в комнату.

Я дрожал от нервного истощения.

- Карл, если вы знаете об этом больше, чем я, скажите мне, ибо я не уверен в своем уме.

Он улыбнулся.

- Я не хотел держать вас в неведении. Но у меня не было возможности рассказать вам о том, что я обнаружил, и, кроме того, это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой. Возьмите и прочтите эти вырезки.

Он показал мне две пожелтевшие от времени газетные вырезки.

- Я нашел это вчера.

В первой был краткий отчет об аресте моряка по фамилии Бауман за укрывательство нарушителя общественного порядка. Оказалось, что он держал в своей комнате обезьянку, маленького орангутанга. Зверь часто убегал и дважды нападал на детей, кусаясь и царапаясь.

- Вы помните, что фамилия Людвига Бауман? - спросил Карл. - А теперь прочтите следующую.

Людвиг Бауман, бывший военный моряк, вчера потерпел неудачу в попытке вернуть под свою опеку маленькую обезьянку, которую на прошлой неделе забрали у него полиция и сотрудники Общества защиты животных. Животное по имени Ганс оказалось слишком неподходящим для зверинца, и Общество немедленно усыпило его.

Я в изумлении поднял глаза.

- Но какое отношение карты Эми Коркоран имела к обезьяне, которая когда-то принадлежала Бауману? - Я все еще был озадачен.

- Просто, как азбука, Стэн. История полна свидетельств существования полтергейста. Он редко приносит зло, но всегда - вред. И записи показывают, что почти в каждом случае его можно обнаружить только в доме, где есть человек с неполноценной психикой. От психически больного человека дух черпает свою силу.

- Причина, по которой мне понадобились карты, заключалась в том, чтобы проверить это. Я обнаружил, что состояние пациентки резко ухудшалось каждый раз, когда отмечались ночные проявления. По утрам после того, как были отмечены шумы, у нее значительно снижался пульс и учащалось дыхание.

Сначала у меня возникла мысль, как бы фантастично это ни звучало, что старый Людвиг обманул сам себя, поверив, что странный ночной бродяга - это его мертвая обезьяна. Но когда мы оказались в его комнате, я узнал истину. Это существо, полтергейст, было призраком обезьяны Людвига! Старик знал это.

Это могло бы объяснить растущую пагубность того, что она совершала. Обезьяны по природе своей разрушительны. Что-то от их натуры сохранилось, и орангутанг Ганс вернулся на землю как низшая форма духовной жизни. Вот почему она все еще боялась и ненавидела кнут, которым Людвиг обычно наказывал ее. Вот почему она была такой свирепой и злой после того, как ее выпороли.

- Но почему тогда обезьяна-призрак исчезла после того, как мы ее связали?

Я не мог понять, почему она растаяла у меня под рукой.

- Потому что в этот момент Эми Коркоран очнулась. У существа больше не было возможности материализоваться. Эми была бессознательным и невольным медиумом. Когда она пришла в себя, Существо исчезло. А теперь, Стэнли, я отправляюсь домой, чтобы прийти в себя и немного поспать. Идете?

Я покачал головой.

- Если вы не возражаете, я останусь. Так или иначе, я хотел бы убедиться, что Эми Коркоран хотя бы наполовину так прекрасна, как кажется...

В ПАРИЖЕ ПОЯВИЛСЯ МОНАХ-ПРИЗРАК

Те жители Парижа, которые верят в привидения, очень взволнованы историей о призраке, бродящем по старому аббатству, расположенному за прекрасными садами на Севастопольском бульваре. Здание стало музеем со времен революции, когда церкви были закрыты, реконструированы или снесены.

Согласно легенде, монахи, которым первоначально принадлежало аббатство, были бесцеремонно изгнаны из него во время революции. Книги было приказано хранить на чердаке и в подвале, но, когда слугам надоело переносить их, они выбросили оставшиеся фолианты, рукописи и требники из окон.

Владельцы магазинов по соседству ухватились за этот запас оберточной бумаги, подаренный провидением, и унесли лучшие. Однако, как раз в тот момент, когда сборщики мусора ссорились из-за того, что осталось, один из монахов монастыря Святого Мартина вернулся на место происшествия и попросил отдать книги ему. Один из сборщиков мусора поднял камень и ударил монаха по голове. Тот умер, и его тело целую неделю пролежало на улице.

Теперь, согласно слухам, призрак убитого монаха вернулся в аббатство, чтобы читать изъеденные мышами и заплесневелые тома, хранящиеся в подвале и на чердаке. Ночной сторож музея сообщил в полицию о ночном мародере, и двум уличным инспекторам было поручено дежурить вместе с ним. Несколько ночей призрак отсутствовал, но вскоре вернулся, и не один, а несколько раз.

ПРИЗРАЧНЫЙ ПАССАЖИР

Теодор Орчардс

Истинная история

Первый помощник капитана барка "Юдифь" Роберт Брюс выбежал на палубу. Выражение его лица было странным, и капитан Бартлетт в изумлении уставился на обычно невозмутимого шотландца, стоявшего перед ним, не в силах вымолвить ни слова.

- Успокойтесь, мистер Брюс, - приказал Бартлетт. - В чем дело?

Брюс обрел дар речи.

- В вашей каюте странный парень, - прошептал он. - Странный парень с горящими глазами...

- Чепуха! - Капитан потряс своего первого помощника за плечо. - Вы выпили, мистер Брюс.

- Нет, сэр. Я видел его, это было ясно как Божий день.

Двое мужчин отошли к поручням, подальше от любопытной команды, почувствовавшей что-то необычное в поведении Брюса. Бартлетт жестом велел ему продолжать.

- Я спустился вниз, - начал помощник, - как только мы в полдень сняли координаты. Я мог бы поклясться, что вы спустились вместе со мной, хотя некоторое время не поднимал глаз. Я занимался расчетами за своим столом минут двадцать, а потом остановился. Я был удивлен, обнаружив, что мы сбились с курса - что точное время и положение солнца расходятся примерно на пятьдесят миль. И я решил спросить вас относительно ваших расчетов.

- Но меня там не было, - сказал капитан.

- Теперь я это знаю. Но это было похоже на вас, на то, как вы сидели за своим столом в каюте напротив. Я повторил свой вопрос, и тогда фигура подняла голову. Она что-то писала, но, когда я окликнул ее во второй раз, она бросила на меня взгляд, который я никогда не забуду, вот и все. Я выскочил в коридор и поднялся сюда, - лицо Брюса было пепельно-серым, когда он закончил.

Бартлетт невольно начал сомневаться.

- Сейчас мы с этим разберемся, - сказал он. И они вдвоем направились к каюте.

Они остановились в дверях.

- Каюта пуста, - сказал Бартлетт. - Вы, должно быть, грезили наяву.

- Нет, сэр, это не так, - настаивал Брюс. - Я видел его, так же ясно, как Божий день. Это был худощавый парень с черными волосами и глазами, сверлившими меня, словно буравчики.

- Если он что-то писал на грифельной доске, это должно остаться там, - сказал Бартлетт и подошел к столу.

Он поднес грифельную доску к свету, и оба мужчины отчетливо прочли слова, нацарапанные странным почерком на черной поверхности: "ДЕРЖИСЬ КУРСА НА СЕВЕРО-ЗАПАД".

Капитан задумался.

- Мистер Брюс, не могли бы вы написать эти слова на листке бумаги?

Брюс подчинился, но его почерк безошибочно отличался от почерка сообщения. Лицо капитана становилось все более серьезным. Он отбросил всякую мысль о том, что это был розыгрыш или грезы его первого помощника.

- Мистер Брюс, позовите всех матросов на палубу. Приводите их сюда по одному и попросите написать эти четыре слова на листке бумаги.

Капитан занял место в углу каюты и с этой выгодной позиции внимательно рассматривал каждого члена экипажа, пока он спускался вниз. Матросы были удивлены и толковали между собой о странности приказа, но Бартлетт не заметил никаких признаков вины ни у кого из них. И когда перед ним предстали различные листки бумаги, ни один из почерков не соответствовал почерку на грифельной доске.

Трое из команды не умели писать, но каждый из них оставил свою пометку. И все же странный почерк так и не был опознан!

- Значит, на борту этого судна должен быть кто-то, пробравшийся на него незамеченным, - заключил капитан и немедленно приказал полностью обыскать судно, включая кладовую и трюм.

Первый помощник Брюс отдал приказ, но с сомнением покачал головой.

- Как кто-то мог оказаться на борту, - спросил он, - если мы почти шесть недель назад вышли из Ливерпуля? Через несколько дней мы должны прибыть в Сент-Джонс... Если бы этот человек так долго скрывался, он бы продолжал это делать. Кроме того, где он мог бы хранить еду и воду для себя на такое долгое путешествие?

Но капитан был настроен решительно.

- Либо это кто-то посторонний, либо мы оба сумасшедшие, - настаивал он. - Обыщите судно.

Три часа спустя Брюсу пришлось сообщить Бартлетту, что каждый дюйм "Юдифи" был тщательно осмотрен, и что ни одно живое существо, не говоря уже о взрослом мужчине, не могло прятаться на судне.

Двое мужчин сидели по обе стороны стола, служившего капитану письменным. Между ними лежала грифельная доска, на которой все еще было видно сообщение. Линии, написанные мелом, выделялись, как буквы белого огня. Некоторое время они курили молча; наконец, капитан Бартлетт поднялся с неожиданной решимостью.

Он был морским ветераном, и за свою жизнь, проведенную в непрерывной борьбе со стихиями, ему довелось повидать немало необычного. Так что капитан Эрик Бартлетт не стал приписывать все галлюцинации и не съежился от страха перед необычностью происходящего.

Имелось сообщение. Как и почему оно пришло, он не знал, но оно было четко написано на его планшете чьей-то неизвестной рукой. Он принял решение.

- Немедленно выставьте впередсмотрящего, мистер Брюс. И измените курс на дюжину румбов - с северо-запада на север.

Шкипер поднялся на мостик; призрачная рука отдала приказ на борту его корабля - и ему подчинились!

"Юдифь" медленно развернулась, поворачивая на новый курс. В тот же миг матрос в толстой куртке медленно взобрался по вантам в "воронье гнездо", вглядываясь в бескрайние ньюфаундлендские отмели, простиравшиеся впереди по обе стороны от маленького барка.

Два или три часа впередсмотрящий простоял на своем качающемся посту, осматривая горизонт в подзорную трубу. Внизу первый помощник и капитан ждали, - чего именно, они не знали. Но у каждого из них было предчувствие, что что-то, - что угодно, -должно произойти. Их глаза были устремлены прямо перед собой, туда, где в любой момент мог рассеяться туман, чтобы показать притаившийся айсберг, зазубренный и готовый разорвать их хрупкое суденышко на части.

- Это предупреждение о столкновении с айсбергом - такая надпись на грифельной доске, - сказал Бартлетт. - Если бы мы не сбились с курса, то, вероятно, утонули бы...

Но Брюс покачал головой. Это сообщение не показалось ему предупреждением.

Как раз в этот момент раздался оклик человека с мачты.

- Вижу парус!

Капитан Бартлетт и Брюс подскочили, как от выстрела. Капитан крикнул в ответ:

- Где?

Человек в "вороньем гнезде" ответил:

- Прямо по курсу сигнал бедствия...

Через несколько минут наблюдатели на борту "Юдифи" заметили корабль, лежащий на борту и намертво застрявший во льду. Он находился почти в центре льдины площадью в несколько акров, а дальше к северу возвышалось несколько огромных айсбергов, чьи вершины сияли над туманом.

Когда "Юдифь" осторожно подошла к терпящему бедствие судну, капитан Бартлетт разглядел в подзорную трубу, что на борту есть люди. Название корабля было скрыто льдом, и только одна мачта возвышалась над обломками на его палубе, но было различимо несколько темных пятен, двигавшихся туда-сюда сквозь туман, окутывавший его.

Матрос с "Юдифи" подбежал с рупором, и капитан Бартлетт прокричал над водой и льдом:

- Что это за корабль?

В ответ раздался слабый ответ, словно с застывших от холода губ.

- "Искупление" из Квебека, направлялся в Ливерпуль... Скован льдом три недели... ради Бога, снимите нас отсюда.

Не теряя времени, они спустили шлюпку и направились к поврежденному судну. Выяснилось, что, хотя все члены экипажа и пассажиры "Искупления" были в безопасности, запасы продовольствия закончились еще накануне, а вода была почти на исходе.

Капитан Бартлетт лично принял командование баркасом "Юдифи" и вскоре вернулся с первыми спасенными. Брюс был занят наблюдением за их приемом и обеспечением их комфорта. Вскоре по неспокойной воде была доставлена вторая партия.

В третий и последний раз баркас причалил к борту "Юдифи". На борту находились офицеры погибшего судна, взявшие с собой корабельные деньги и документы. Брюс перегнулся через борт, чтобы бросить веревочную лестницу, и удивленно присвистнул.

Возбуждение от спасательной операции заставило его совсем забыть о таинственном способе, каким они получили приказ идти "на северо-запад". Но там, в баркасе, наполовину поддерживаемый капитаном "Искупления", был человек, которого он видел сразу после полудня, сидящим в капитанской каюте и пишущим что-то на грифельной доске! С изумлением он увидел, как "призрак" поднялся на ноги и с помощью матроса взобрался по веревочной лестнице!

Брюс отшатнулся, как громом пораженный. Сходство было несомненным. Это не было ни совпадением, ни воображаемым сходством! Человек, который, как он видел, писал судьбоносное послание, в то время находился на потерпевшем крушение корабле!

Но у помощника капитана не было возможности выразить свое удивление. На борту находились измученные мужчины и женщины, которых нужно было устроить поудобнее и предоставить им временные помещения. Офицеры и команда "Юдифи" были заняты до позднего вечера, затем Брюс отозвал капитана Бартлетта в сторону и рассказал ему о том, что видел.

- Это невозможно, - заявил Бартлетт. - Может быть, нас вел призрак, но призраками становятся мертвые. Они не спускаются с потерпевших крушение кораблей. Но мы поговорим с этим парнем...

Спасенный мужчина разговаривал с Маллетом, капитаном потерпевшего крушение "Искупления". По просьбе капитана Бартлетта оба мужчины последовали за ним в его каюту, где его ждал Брюс. Незнакомец представился мистером Тревором, торговцем хлопком из Бруклина, штат Нью-Йорк.

- Прошу прощения, мистер Тревор, но не могли бы вы написать что-нибудь на обратной стороне этой грифельной доски? - Брюс подвинул ее через стол к незнакомцу, который услужливо взял мел.

- Напишите "Держите курс на северо-запад", - сказал капитан Бартлетт.

И он, и Брюс не сводили глаз с грифельной доски, пока Тревор медленно выводил буквы на черной поверхности. И ахнули.

Бартлетт взял грифельную доску, передал ее Брюсу и обратно Тревору. Капитан Мюллет молча наблюдал за происходящим.

- Мистер Тревор, какое из этих сообщений вы только что написали? - спросил Бартлетт.

Тревор переворачивал грифельную доску снова и снова, и обе стороны были одинаковыми. Его брови озадаченно сошлись, он казался искренне сбитым с толку.

- События этого дня оказались для меня непосильными, - признался он. - В полдень у меня был шок, и с тех пор я чувствую себя неважно. Но это хуже всего, потому что готов поклясться, что написал только одно сообщение, хотя оба написаны моей рукой.

- Какой шок вы испытали в полдень? - Голос капитана Бартлетта стал напряженным.

- Я могу рассказать это лучше, чем он, - вмешался Маллет, - мистер Тревор заснул на палубе "Искупления" сегодня в полдень, измученный переохлаждением. Я велел отнести его вниз, но мы смогли привести его в чувство только час спустя, когда он очнулся в оцепенении и заявил, что скоро нас спасут. Он сказал, что ему приснился сон, в котором он был на борту барка, спешащего нам на помощь. Вот и все; и никто из нас не придал этому значения, пока мы не увидели ваши паруса и не узнали такелаж, который он описал.

Тревор кивнул.

- И у меня остались странные воспоминания о внутреннем убранстве этого корабля, - о его оснащении и даже о ваших лицах, - хотя я никогда в жизни не был на борту. Но я не помню ни одного сообщения с моей стороны, или чего-то еще.

Капитан Бартлетт посмотрел на Брюса.

- Прошу прощения, - сказал он. - Вы были правы, а я ошибался. Если бы не тот факт, что призрак этого живого человека явился вам и оставил сообщение, мы бы прошли мимо места крушения, оставив людей умирать в нескольких милях к северу от нас.

ПРИЗРАК, ОСТАНОВИВШИЙ ВОЙНУ

Эсташ Ропс,

знаменитый французский детектив

Я привык к тому, что меня привлекают к расследованию самых странных дел, но, признаюсь, был немного удивлен, когда мне недавно пришла повестка в столь важный орган, как Лига Наций. Я частный детектив, у меня офис в Париже. Перед мировой войной я был прикомандирован к Парижской префектуре полиции, где долгое время проходил стажировку. Затем я занялся собственным делом, и мне посчастливилось участвовать в таких сенсационных расследованиях, как поимка Маты Хари, "Красной танцовщицы", которая, как известно всему миру, была казнена как шпионка; два скандала Кайо и дело Боло-Паши. Однажды я спас Муссолини от убийцы. Могу утверждать, что получил доступ к главным европейским тайнам этого поколения.

Но все они были чисто детективными. У меня репутация общественного мстителя, специалиста по психологии преступников. Я и представить себе не мог, какое преступление - в самом грубом смысле этого слова - могло угрожать солидным пожилым джентльменам, входившим в совет Лиги Наций. Я был почти уверен, что это дело окажется далеким от проблем полиции. Но мне никогда не приходило в голову, что это может быть связано с таким чуждым моему складу ума фактором, как оккультизм.

Оккультизм! Именно так! Употребляя это слово, я в какой-то степени раскрываю тайну. И все же вынужден использовать его, чтобы не вводить в заблуждение моих читателей, думающих, будто я хочу рассказать им обычную детективную историю. Я пишу о себе в этот журнал по той единственной причине, что, как мне кажется, я пережил удивительный оккультный опыт.

Сообщение, с которого я начал расследование, было телеграммой от Жоржа Дебру из Секретариата Лиги, моего старого знакомого, следующего содержания:

Ропсу, площадь Мадлен, Париж. Преступные действия неизвестных на конференции послов, которая проходит в Цюрихе, угрожают миру в Европе, призываю вас отложить в сторону все личные дела и немедленно прибыть сюда, чтобы помочь раскрыть тайну.

Дебру

Конечно, я был польщен тем, что меня сочли нужным, и, поскольку интриги, стоящие за мировой политикой, всегда привлекали меня, я, не теряя времени, дал понять, что согласен. Я был вынужден передать несколько крупных дел своим подчиненным, чтобы иметь возможность отправиться в Цюрих. Но против фразы Дебру о "мире в Европе" было не устоять.

Позвольте мне здесь откровенно сказать, что конференция, о которой идет речь, не была на самом деле конференцией послов и не проводилась в Цюрихе. Я дал клятву хранить в тайне настоящие имена. Но местом действия был большой город в Швейцарии, и переговоры были одной из тех чрезвычайно важных послевоенных встреч представителей великих держав, на которых были исправлены ошибки Версальского договора, пересмотрены цифры долга Германии и поставлены на прочную основу будущие дружеские отношения. Эта встреча была непосредственно организована Лигой Наций.

Я прибыл в Цюрих в течение двадцати четырех часов после получения телеграммы и сразу же был принят Жоржем Дебру в отеле "Винкельрид". Это нервный маленький человечек лет шестидесяти, у которого правое плечо немного выше левого, и он страдает от тика или подергивания правой щеки. Его выдержка огромна, никто и никогда не обвинял его в провоцировании чего-либо. Как только я вошел в его номер, он отпустил стенографистку, закрыл дверь, ведущую в соседнюю комнату, и начал свой рассказ.

- Здесь происходят ужасные вещи, Ропс, - самые необъяснимые вещи, - сказал он. - Злоумышленники делают все, что им заблагорассудится, а наши секретные агенты даже не смогли их идентифицировать. Конференция находится на грани срыва.

- Большевистские заговоры против жизни делегатов, я полагаю, - заметил я с некоторым ехидством.

- Нет, нет! - ответил он, и его щека яростно задергалась. - Более загадочно, чем это. Работает какой-то дьявольски умный шпион, и конфиденциальность закрытых заседаний превратилась в фарс; я не сомневаюсь, что заинтересованным лицам известны все детали дебатов. Несанкционированное, гнусное использование такой информации может привести к новой войне. Это обязательно произойдет, если мы не поймаем виновных.

- Это огульное заявление, - сказал я, - и, возможно, преувеличенное. Почему бы вам не изложить мне факты? Что именно произошло?

- Заседания проводятся в большом зале для аудиенций ратуши, здании шестнадцатого века, спроектированном как крепость, и поэтому его легко защитить от незваных гостей. Поскольку на посту всего трое часовых, а на самом деле их дюжина, я не представляю, как можно было бы проникнуть в него ночью. Тем не менее, каждое утро на протяжении прошлой недели делегаты обнаруживали, что в их бумагах что-то копался; стопки протоколов, распечатанные копии и тому подобное, как вы понимаете, лежат на центральном столе перед креслом каждого члена делегации. Все это систематически приходит в беспорядок. Они, конечно, были изучены и их содержание стало известно.

- Есть ли какие-либо другие доказательства?

- Нет. Но то, что я вам рассказал, несомненно, является достаточным доказательством закулисной работы.

- Почему документы не запираются на ночь в надежных сейфах?

- Это не предусмотрено никакими условиями. Это было бы... э-э-э... своего рода намеком на сомнение о добросовестности города Цюриха, выступающего в качестве принимающей стороны конференции и следящего за порядком в ратуше; кроме того, наиболее важные документы хранятся в портфелях делегатов. По-настоящему ужасающим фактом является то, что, несмотря на нашу бдительность, в зал для аудиенций могут проникнуть ночью или в любое другое время. Это говорит о том, что у шпионов имеется способ подслушивать обычные разговоры! Но мы уверены только в ночных визитах, и они должны быть прекращены.

- Ваши секретные агенты наблюдали за происходящим в самой комнате?

- Нет. Но они охраняли все возможные подходы.

- Вы хотите сказать, что для вас эта комната настолько священна? - воскликнул я. - Это нелепо. Неужели никто даже не заглянул туда в подходящий момент после наступления темноты?

По маленькому нервному телу Дебру пробежала легкая дрожь беспокойства.

- Я... я подумал, что позавчера вечером проведу расследование, - пробормотал он. - Я провел там несколько минут, но ничего не увидел. Это... это казалось пустой тратой времени, когда по всему зданию расставлены солдаты и детективы.

Его глаза странно заблестели. Я мог бы поклясться, что он что-то от меня скрывает, хотя это было последнее, чего можно было ожидать от обеспокоенного защитника международного мира, который к тому же был моим личным другом.

- Если я хочу добиться результата, у меня должен быть свободный доступ в эту комнату, - коротко заявил я.

- О, конечно! Как скажешь, Ропс.

- Но сегодня вечером я ничего не буду предпринимать. Я хочу дать шпиону - это, вероятно, работа одного человека - возможность еще раз покопаться в бумагах, а утром я проверю их состояние.

- Никаких проблем, Ропс.

Я сидел, но теперь встал и быстрым бесшумным движением направился к двери, через которую вышла стенографистка Дебру. Без предупреждения я распахнул ее. Это был старый-престарый трюк, но шанс все же был...

К моему собственному удивлению, раздался сдавленный вскрик, когда дверь с глухим стуком ударилась о мягкое человеческое тело, прижав его к боковой стене соседней комнаты. Мгновение спустя в поле зрения, пошатываясь, появилась стенографистка, красивая темноволосая девушка. В ее сверкающих глазах читалось скорее негодование, чем чувство вины.

Дебру вскочил на ноги.

- Вы... Луиза! - воскликнул он. - Вы подслушивали у замочной скважины?

- Нет, мсье, - сухо ответила она. - Я поправляла календарь, который висит на обратной стороне двери.

Она бросила на меня сердитый взгляд, но я улыбнулся ей, и она снова удивила меня, ответив примирительной улыбкой.

- Юной леди, без сомнения, можно доверять, и если она и слышала несколько слов из того, о чем мы говорили, это не имеет ни малейшего значения, - заметил я. - Не представите ли вы меня ей?

Дебру пробормотала мое имя, а затем ее - Луиза Петитпа. Она была из Женевы и, по его словам, проработала у него секретаршей четыре года. Он, казалось, все еще был раздражен, но несколькими легкими шутками я восстановил добрые отношения между ними. Я открыто договорился о том, чтобы меня отвезли в ратушу в девять часов следующего утра, отдал честь Луизе и неторопливо удалился.

Что я на самом деле думал о действиях девушки? Она, несомненно, подслушивала, и ее интерес к этому делу был очевиден. И все же я почему-то не верил, что она находится в стане врага. Как секретарь Дебру, она, скорее всего, уже была проинформирована о моей миссии и точно знала, что он мне скажет. Но было ли это предположение верным? Знала ли она официальные факты, но не была уверена в том, как Дебру их изложит? У меня сложилось определенное впечатление, что он что-то утаивает. Возможно, Луиза подозревала, что он поступит именно так, и не смогла устоять перед искушением проверить его. Хм! В таком случае, возможно, мне удастся вытянуть из нее все подробности.

Называйте это, если хотите, предчувствием или просто анализом, являющимся частью профессии каждого проницательного детектива. Я решил, что получу весточку от Луизы Петипа, прежде чем снова увижусь с Дебру; отчасти по этой причине я сразу же вернулся в свой отель, - было уже далеко за полдень. Я устал после долгого путешествия из Парижа и был голоден как медведь.

Через полчаса после того, как поужинал, я сидел с сигаретой и бокалом вермута в пустынном холле отеля, когда увидел, как вошла мадемуазель Петипа и направилась прямо ко мне. На ее лице было самое серьезное выражение. Смутное подозрение, что она, возможно, просто склонна к серьезности, рассеялось при первом же взгляде на нее.

Когда она подошла ко мне, я встал, попросил ее занять мое кресло и сам сел на другое, лицом к ней.

- Мсье, я не стану притворяться перед вами, - сказала она. - Я слышала все, что было сказано между вами и мсье Дебру, и сочла это своим долгом.

- Странная идея для личного секретаря, - язвительно заметил я.

- Подождите, я объясню. Он опустил важную деталь, которая касалась и меня; я боялась, что он это сделает, и вам следует об этом знать.

- Продолжайте.

Теперь я убедился, что девушка не глупа.

Она понизила голос, когда начала говорить.

- Позавчера вечером, когда он пришел в конференц-зал, то взял меня с собой. Ах, мсье, он такой беспомощный, когда нужно что-то сделать, и у него привычка полагаться на меня! Он не переставал спрашивать себя, правильно ли это - вести девушку туда, где могут скрываться опасные преступники. Не то чтобы я возражала. У меня крепкие нервы.

Мы вошли в комнату и сразу почувствовали, что в темноте совсем рядом с нами кто-то есть. Как он вам и сказал, мы ничего не видели и ничего не слышали. Но кровь застыла у меня в венах, и я испытала самое ужасное, гнетущее ощущение, будто смерть нависла над моей головой. Еще минута, и шпион, который доставлял столько хлопот, убил бы нас. Я готова поклясться в этом.

Мсье Дебру, должно быть, испытал то же самое чувство. Это его ужасно напугало, он повернулся и выбежал из зала, увлекая меня за собой. Можете себе представить, почему он не захотел рассказать вам об этом. Он даже не включил электрический свет, и поэтому не знал, о чем конкретно вам рассказать. Он терпеть не может упоминать об интуиции, о страхе. Но я женщина, и мне не стыдно признаться в этом. Я умоляю вас отнестись к этому серьезно и быть настороже.

Я молчал несколько минут. Признаюсь, я испытывал нечто вроде легкого презрения. "Робкий старик и девушка, бродящие ночью по средневековому зданию! - подумал я. - Было бы чудом, если бы они не перепугались до полусмерти". И все же то, что сказала девушка, странным образом взбудоражило мое воображение, и я не сомневался в честности ее намерений.

Резко поднявшись, я пожал Луизе руку и посмотрел ей в глаза самым дружелюбным образом.

- Спасибо за совет, - сказал я. - Если окажется, что это имеет какое-то отношение к делу, я дам вам знать.

На следующее утро я встретился с Жоржем Дебру в назначенный час, и он проводил меня в ратушу. Конференц-зал всю ночь охранялся двумя специальными часовыми, стоявшими в коридоре, и дверь все еще была заперта. Дебру буквально трясся от возбуждения, пока нам его открывали. Он подбежал к длинному центральному столу и тут же издал пронзительный крик.

- Бумаги снова потревожены. Это фантастика, невероятно!

- Так оно и есть, - иронично согласился я. - А теперь предоставьте расследование мне и, пожалуйста, не трогайте ничего на столе, пока я все не осмотрю.

Следующий час я потратил на тщательное изучение состояния каждой стопки документов и поиск отпечатков пальцев и других улик. Результат был ошеломляющим. Не имелось никаких физических признаков, которые могли бы дать детективу хоть малейшее представление о том, кто здесь побывал. Я пришел к выводу, что злоумышленник, должно быть, работал в резиновых перчатках - обычная мера предосторожности для банковского взломщика, но довольно неожиданная для политического шпиона.

Однако я сделал одно замечание, которое, как мне показалось, указывало на логичную, последовательную цель и, следовательно, могло помочь в поиске моего человека. В каждом случае документы были перерыты и оставлены открытыми на странице, где приводились статистические данные о тяжелых потерях Германии во время войны. Монотонный ряд цифр произвел на меня неприятное впечатление: убитые и раненые при штурме Вердена, потери в битве на Мазурских болотах, цена, заплаченная во время второго наступления на Париж!

Самой ужасной вещью была та, которую я обнаружил на месте, занятом делегатом от Русонии, бароном Людовиком Джерасси (названия как страны, так и человека вымышленные). Поверх других его бумаг лежала распечатка, на которой не только указывалось количество убитых и раненых, но и была представлена реалистичная фотография кургана изуродованных снарядами тел, собранных для захоронения после битвы на Сомме.

- Боже мой! - пробормотал я. - Наш друг, безусловно, интересуется списком погибших в Германии, но какого черта он должен приезжать сюда, чтобы узнать об этом? Факты приведены в полудюжине книг, выпущенных республиканским правительством в Берлине.

Я счел этот вопрос любопытным, но тривиальным. Если бы я только догадывался, что ждет меня в этой связи буквально за углом, я, возможно, справился бы со своей работой с большей аккуратностью. Но даже в самых безумных предположениях человек, получивший образование детектива, не мог предположить, что произойдет то, что произошло.

У Дебру случился новый приступ нервозности, когда он узнал, что я не могу сказать ему ничего определенного после моего осмотра.

- Конференция под угрозой... - начал он,

- Ваше дело - не допустить этого, - резко перебил я. - Говорите делегатам все, что вам заблагорассудится, чтобы развеять их опасения. Я думаю, причиной беспорядков является скорее чудак, чем преступник, и предполагаю поймать его в ближайшие двадцать четыре часа. Я предполагаю сегодня ночью постоять на страже в этой комнате, а потом - что ж, посмотрим!

Он согласился оставить все как есть, и остаток дня и ранний вечер я потратил на обычные полицейские расспросы. Они были совершенно безрезультатными, и подробности не представляют интереса для читателя.

Около одиннадцати часов того же вечера я вернулся в ратушу, где швейцарский военный офицер-распорядитель пропустил меня в конференц-зал особым секретным образом. Оказалось, что из зала существовал отдельный проход, ведущий в муниципальную библиотеку, расположенную в задней части здания. Этот коридор был построен из цельного камня, без окон. За его единственным выходом тщательно следили, и не было никакой возможности, чтобы предполагаемый шпион воспользовался им. Моя цель, когда я вошел через него, состояла в том, чтобы даже часовые и международные агенты, дежурившие в ту ночь, не узнали, где я расположился.

Оставшись один, я занялся своим делом, как будто оно было самым обычным, какое только можно себе представить. Сначала я взглянул на бумаги на столе и увидел, что они еще не тронуты. Затем я тщательно обыскал комнату. В ней никто не прятался. Я убедился, что здесь не было ни одного укромного уголка, в котором мог бы спрятаться человек, и ни одной щели в стенах или потолке, через которую человек мог бы заглянуть. Окна были закрыты железными ставнями. На самом деле защита была настолько полной, что я был готов отбросить теорию о том, будто документы когда-либо были потревожены ночью. Я подумал, что либо непосредственно перед заседаниями, либо сразу после них какой-нибудь секретарь перекладывал их местами с целью розыгрыша.

Наконец я погасил свет и уселся в глубокое кожаное кресло у стены. Я сидел напротив середины длинного стола, а за ним, прямо передо мной, находился камин с массивными подставками и каменной каминной полкой. Слева стояли старинные швейцарские часы высотой не менее шести футов, которые отбивали каждые час и полчаса с совершенно ужасающим грохотом.

Я, конечно, ничего этого не мог видеть, так как сидел в темноте, но я отчетливо помню часы. Они пробили двенадцать ударов, обозначая полночь, и воздух после этого вибрировал целую минуту. Наступившая тишина была гнетущей, как в могиле. Я почему-то счел ее невыносимой и осторожно переменил позу на стуле. Мои глаза заболели от того, что я напряженно вглядывался в чернильный мрак. Веки затрепетали, и мне с трудом удалось не дать им закрыться. Я пытался поверить, что это вызвано физической усталостью и непреодолимой потребностью во сне. Но в глубине души я знал, что это не так. Кожа на затылке и между лопатками стала холодной. Я испытал то ощущение, когда волосы на голове встают дыбом от страха. Зашуршали бумаги на столе.

Без тени сомнения, я знал, что в комнате кто-то есть!

Моим первым порывом было включить свет и арестовать этого незваного гостя. Затем мне отчаянно захотелось выстрелить на звук, потому что атмосфера в комнате была чертовски странной, и я бы многое отдал, чтобы вернуть ее в нормальное состояние. Но я устоял перед обоими искушениями. Моей обязанностью было узнать, что задумал посетитель, и было бы лучше предоставить ему самому зажечь свет.

Однако глубокая темнота ничем не нарушалась. Это беспокоило меня меньше, чем царившая теперь неестественная тишина. Если бы я только точно знал, где он стоит, и не крадется ли он ко мне по мягкому ковру! Словно для того, чтобы успокоить меня, кто-то довольно грубо пошевелил стопку бумаг, и мне показалось, будто кто-то открыл книгу в переплете, да так, что ее обложка стукнула по столу. Напрягая зрение, я различил смутную фигуру человека, стоявшего в нескольких футах от меня. Но вместо того, чтобы быть более плотной массой в темноте, она была тонкой и бледной, как струйка тумана на фоне ночного неба!

Это было выше моих сил. Я быстро наклонился и нажал кнопку электрического выключателя. На мгновение я был ослеплен ярким светом. Затем мои глаза чуть не выскочили из орбит. Потому что я был единственным смертным существом в комнате.

Как мне объяснить то, что я увидел? И как это описать? Я никогда ни капельки не верил в сверхъестественное и высмеял бы любого, кто заявил бы, что видение может быть чем-то иным, кроме как плодом больного воображения или плохого пищеварения. И все же я смотрел прямо на призрака, принявшего в электрическом свете обычные очертания, но, тем не менее - призрака!

Это был высокий старик при всех военных регалиях. В очертаниях сурового лица было что-то собачье. Я сразу подумал об огромном мастиффе. Густые брови дугой нависали над глазами-пещерами. Верхнюю губу скрывали жесткие торчащие усы. Кожа на щеках и шее свисала тяжелыми складками, что усиливало общее впечатление грозной силы.

Я узнал это лицо. Любой, кто хоть немного знаком с европейской историей, узнал бы его так же быстро, как и я. Я видел перед собой призрак Бисмарка, железного канцлера, человека, который превратил современную Германию в воинственную нацию, но не дожил до кульминации мировой войны.

Несмотря на то, что я был напуган в темноте, теперь страх исчез. С любопытством я ждал, что будет делать призрак. Он пристально смотрел на меня несколько минут, словно размышляя, можно ли заставить меня служить его целям. Затем продолжил свой медленный обход стола, перебирая прозрачными руками стопки документов и заставляя их, благодаря какой-то странной силе левитации, переворачиваться и менять свое положение; размещение списков немецких потерь на вершине каждой стопки, очевидно, повторялось.

Когда призрак добрался до кресла барона Джерасси из Русонии, он внезапно начал проявлять сверхъестественные эмоции. Сжав кулаки, он ударил по столу и спинке стула. Черты почтенного, сурового лица исказились от гнева. Глаза под белыми бровями светились, словно точки фосфоресцирующего света. Губы произносили беззвучные слова - очевидно, проклятия.

Что касается меня, то мне больше не нужны были доказательства, чтобы разгадать тайну Цюрихской конференции. Но передо мной все еще стояла задача убедить здравомыслящих дипломатов, и, поняв, что демонстрация - единственное средство достижения этой цели, я решился на эксперимент, который обещал быть эффективным, но, безусловно, безжалостным.

Отдав честь, на что призрак аккуратно ответил, приложив руку к своему темному островерхому шлему, я покинул комнату через потайной ход.

- Сегодня слишком поздно что-либо узнавать. Все уже свершилось, - сказал я ожидавшему меня офицеру.

На следующее утро я сделал уклончивый отчет Жоржу Дебру. Когда он заявил, что ни один шпион не смог бы пройти мимо часовых, я просто пожал плечами. С некоторой резкостью я попросил его больше не вмешиваться в мой план действий. Я сказал, что понаблюдаю еще раз в тот вечер и, вероятно, добьюсь результатов, если все буду делать по-своему. Хотя и был немного раздражен, он согласился с моей точкой зрения.

Но Дебру был бы очень удивлен, если бы узнал, чем я занимался в тот день. В пять часов я явился в гостиничный номер, который занимал барон Людовик Джерасси, и был любезно принят джентльменом довольно зловещего вида. Лицо у него было восточного типа, смуглое и невыразительное, как маска, за исключением обычных угольно-черных глаз, в которых светилась жестокость. Его можно было бы счесть красивым, если бы он не был таким тучным. Длина его шеи составляла, должно быть, дюймов двадцать, и это могло стать причиной апоплексического удара, хотя у него и отсутствовал обычный румянец. Редкие усики оттеняли его верхнюю губу и неприятно изгибались в уголках рта.

- Ваше превосходительство, меня наняли в связи с необычным... - начал я.

- Да, я слышал о вас, - перебил он. - Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

- Вы способны на многое, - с готовностью ответил я, не ожидая от него столь благосклонного отношения. - Имеющиеся на данный момент улики указывают на то, что злоумышленника больше всего интересуют бумаги вашего превосходительства. Любой суд счел бы его скорее чудаком, чем преступником, - он хочет передать вам сообщение.

- Замечательная теория! - холодно сказал Джерасси. - На чем она основывается?

- Я видел незваного гостя. Это пожилой человек, который говорит на языке, которого я не понимаю. Но он наверняка сможет объясниться с вами.

- Вы думаете, он русский?

- Нет.

- Вы, конечно, арестовали его?

- Я этого не cделал. Он таинственным образом вошел и вышел из конференц-зала. Должен быть еще один секретный коридор, тайну которого я пока не разгадал. Я предлагаю вашему превосходительству сопровождать меня сегодня вечером. Этот опыт не может не заинтересовать вас, а физическая опасность очень незначительна.

Мое заключительное заявление прозвучало двояко. Джерасси сдержался, как я и предполагал, и коротко ответил: "Дело не в страхе. Я присоединюсь к вам в ратуше в одиннадцать".

Я поклонился и удалился. В этой связи, поскольку я почувствовал, что было бы неплохо иметь не только свидетеля, но и ту, кто проявила интерес к этому конкретному посещению призраками, я позвонил в Секретариат Лиги Наций и пригласил Луизу Петитпа поужинать со мной, не объясняя причины.

Позже, в ресторане, она уставилась на меня с величайшим любопытством, когда я сказал ей, что хочу, чтобы она была моей ассистенткой в тот вечер. Но я заранее решил не рассказывать ей о том странном явлении, которое наблюдал, и не пугать ее даже намеком на то, что оно может повториться.

- Это самое странное дело, с каким я когда-либо сталкивался. Вы помогли мне разобраться в нем, доверившись мне вчера, и я хочу, чтобы вы довели его до конца, - сказал я.

И, к счастью, Луиза была из тех девушек, - достаточно редких в современном мире, - которые готовы к сотрудничеству, не спрашивая слишком много.

Мы убили немного времени на просмотр американского фильма, но одиннадцать часов застали нас в ратуше; барон Джерасси также прибыл с военной точностью. Его сопровождали несколько сотрудников, но он не стал возражать, когда я предложил ему взять с собой в конференц-зал только одного молодого адъютанта. Таким образом, группа из четырех человек последовала тем же путем, что и я прошлой ночью. Как только мы пришли, я взял четыре стула из-за стола и поставил их у стены. Я пригласил остальных садиться, а затем выключил свет.

- Что это за спектакль? Какого черта мы должны сидеть в темноте? - раздраженно спросил Джерасси.

- Посетитель, которого я ожидаю, не является нормальным человеком. В таких условиях он появился прошлой ночью, и лучше всего воссоздать их, - сказал я. - Иначе ему могло бы не хватить уверенности в себе.

Мгновение спустя я услышал, как Луиза ахнула. Затем массивная фигура Джерасси, сидевшего по другую сторону от меня, зашевелилась в своем кресле, и я услышал, как он тяжело задышал. Я сам еще не осознал присутствия в комнате кого-либо постороннего и воздержался от каких-либо действий или комментариев. Я почувствовал это в следующий момент, но даже тогда дождался, пока зашуршат бумаги на столе. Пока барон хрипло ругался по-русски, я протянул руку к кнопке на стене, и комнату залил свет.

Смутный призрак Бисмарка беспокойно расхаживал вдоль дальнего конца стола. Он остановился, чтобы перебрать своими скрюченными руками кипу дипломатических документов. Его голова медленно качнулась из стороны в сторону в олимпийском жесте отчаяния. Затем он направился к месту следующего делегата.

Я отвел взгляд от призрака и посмотрел на своих спутников. Луиза дрожала, вцепившись в подлокотники кресла и кусая губы, чтобы не закричать. Русский адъютант сидел неподвижно, скрестив руки на груди, его юношеское лицо было бледным, но непреклонным. На лице Джерасси, который, естественно, заинтересовал меня больше всего, была смесь удивления и ярости. Его маленькие черные глазки смотрели прямо перед собой, а щеки раздувались и опадали, как воздушные шары, когда он тяжело дышал. Его губы были искривлены.

- Это трюк! - внезапно взревел он. - Проклятый фокусник из театра! Бисмарк... Как он сюда попал? Он мертв!

Его громоподобного голоса было достаточно, чтобы разрушить любые чары, созданные простым воображением. Клянусь, я ожидал, что призрак мгновенно растворится и останется жить в нашей памяти только как необъяснимый феномен. Но нет, - это должно было стать незабываемой сценой.

Высокая, мрачная фигура за столом подняла голову и в течение одного ужасного мгновения не двигалась с места, пристально глядя на барона Джерасси, затем губы ее сжались, а глаза снова заблестели, как я уже видел однажды. Руки были вытянуты во всю длину, а пальцы изогнуты, как когти орла. Огромное тело двинулось прямо вперед, миновав стол, стоявший на его пути, и стремительно приблизилось к Джерасси.

Барон начал подниматься со стула, но было уже слишком поздно. Призрачные руки схватили его за горло прежде, чем он успел подняться на ноги, и он, задыхаясь, откинулся назад. На отчаянные усилия, которые предпринимали его смертные пальцы, чтобы оторвать эти безжалостные руки от его шеи, было жалко смотреть. Выпад саблей, которой его помощник попытался сразить призрака, добавил сцене немного гротеска. Какую пользу могла принести такая тактика против мстительного духа из потустороннего мира?

Я видел, как барон Людовик Джерасси умер от удушья менее чем через три минуты после того, как призрак Железного канцлера напал на него. Позже врачи единодушно заявили, что смерть наступила в результате апоплексического удара. Но я знаю то, что знаю. Луиза Петитпа и русский офицер были свидетелями того, что я делал, и они были непреклонны в подтверждении моих слов перед небольшой комиссией, которой я представил конфиденциальный отчет. Над всеми нами троими в той или иной степени насмехались, особенно когда мы честно заявили, что призрак исчез в тот момент, когда дело было завершено.

Я полагаю, комитет был бы удовлетворен, только если бы мы смогли представить призрака в качестве доказательства. Я не могу их винить, потому что мы просили материалистов поверить в слишком многое. Меня отстранили от дела, и в протоколах оно фигурирует как одна из моих неудач.

Но конференция в Цюрихе продолжилась, с новым делегатом из Русонии, и с того дня документы дипломатов больше не были потревожены. Единственное личное подтверждение, которое меня волновало, я получил, когда Джордж Дебру навестил меня в Париже несколько недель спустя. Он сел в кресло рядом с моим столом и несколько минут нервно ерзал, прежде чем заговорить.

- Мне довольно трудно признать это, Ропс, - сказал он наконец, - но я пришел к убеждению, вы были правы насчет того, что Джерасси был убит призраком Бисмарка".

- Что же вас убедило? - дружелюбно спросил я.

- Вы помните, что документы всегда открывались на страницах, где приводилась статистика немецких потерь в мировой войне?

- Конечно, я заметил это в первую очередь и обратил на это ваше внимание.

- Э-э-э, верно! Ну, как вы понимаете, за кулисами выяснилось, что барон Джерасси делал все возможное, чтобы ввергнуть Центральную Европу в новую войну. В его силах было это сделать, и Германия была бы вовлечена в нее. Он был единственным человеком на конференции в Цюрихе, который содействовал тому, чтобы вызвать такую катастрофу.

- Как это получилось? - с интересом спросил я.

- Человек, которого Русония прислала вместо него, признался в этом. Он был пацифистом и пришел в ужас, узнав правду из личных мемуаров Джерасси, которые ему передали. На Конференции он изменил политику своей страны, и мир был спасен от неописуемых ужасов.

- Значит, призрак пытался напомнить всем делегатам о цене войны, - медленно произнес я. - Его месть предназначалась Джерасси, но у него не хватало сил, чтобы повлиять на него во время дневных заседаний. Я предоставил ему такую возможность, когда отвез его туда ночью.

- Похоже, так оно и есть, - пробормотал Дебру.

- Бисмарк при жизни был милитаристом, но он любил свою страну, - продолжил я. - Как вы полагаете, он уже в могиле понял, что перо сильнее меча, и, вероятно, теперь может влиять на Германию в этом направлении?

- Это возможно, - неохотно ответил представитель Лиги Наций, - но у меня не хватило бы смелости поддержать это в качестве теории международной политики.

Читатель, несомненно, согласится с Джорджем Дебру. Однако я просто излагаю свое предположение.

ПРИЗРАЧНЫЙ ПАТРУЛЬ

Джеймс А. Беллфлауэр

Полицейский репортер из "Джорджия", Атланта

истинная история

Полночь, словно покров, опустилась на могилы павших конфедератов на Оклендском кладбище в Атланте, самом гордом городе Юга, безмолвно дремлющем под холодными далекими звездами. Внезапно в мертвой тишине раздался звенящий звук, разбудивший тысячи дрожащих отголосков...

Полицейский патруль свернул за угол, миновал спящее кладбище, направляясь в полицейский участок после ложного вызова, за рулем сидел патрульный У.Х. Додд, а рядом с ним патрульный Лютер Шумейт, искренний оптимист, размышлявший об исходе игры в пинокль, которую он оставил незаконченной на вокзале.

Воздух прорезал пистолетный выстрел. Додд потянулся к ручнику, патрульный автомобиль резко затормозил у кладбищенской стены.

- Это внутри! - воскликнул Шумейт, бросаясь к входу. Додд выскочил следом за ним, и вместе, с револьверами в руках, они перелезли через древнюю кирпичную стену.

Раздался еще один выстрел, затем третий. Их фонарики шарили по сторонам в густом мраке, освещая изящные ивы, время от времени останавливаясь на ровном могильном холмике.

- О, Господи!

Пронзительный мужской крик, напряженный и глухой. Додд и его спутник двинулись дальше. Узкая, посыпанная гравием дорожка вилась между дубами и надгробиями, казавшимися серыми и неясными. Почти перед ними снова раздался мучительный крик.

Полицейские резко остановились, опустили фонарики пониже - и рядом, у своих ног, увидели еще одного полицейского в синей форме! Они сразу узнали в нем патрульного Уильяма Кейсона, которому было поручено дежурство на кладбище. Он сидел на корточках посреди дорожки. В узких лучах фонарей они увидели, как дрожало его крупное тело. Его лицо было искажено, а рука держала дымящийся пистолет.

- Все в порядке, Кейсон! Что случилось?

Додд говорил, вглядываясь в темноту впереди. Кейсон медленно повернулся. Его вытаращенные глаза моргали от яркого света, а лицо было мертвенно-бледным. Его рот приоткрылся, и челюсти дергались в непроизвольных судорогах ужаса. Додд и Шумейт ошеломленно наблюдали за происходящим. Они знали, что этот полицейский был человеком отважным, которого неоднократно отмечали за храбрость. Его послужной список в полиции был безупречен.

Он по-прежнему не отвечал. Его горло судорожно дернулось, но из него не вырвалось ни звука. Онемевшие пальцы разжались, и пистолет упал на гравийную дорожку.

- Ну же, парень! Что, черт возьми, тут произошло?

Но Кейсон просто попытался удержаться на нетвердых ногах. Его усилия оказались тщетными, и он неуклюже растянулся безмолвной, дрожащей кучей.

- Они там! - воскликнул Шумейт, кивнув перед собой.

Додд прошел мимо него и распростертого Кейсона вглубь кладбища. Не было слышно ни звука. При свете фонаря он не обнаружил следов ни на гравии, ни на земле рядом с дорожкой. Он некоторое время поискал и вернулся. Кейсон сидел, прислонившись к широкому плечу Шумейта. Шумейт посмотрел Додду в глаза с выражением недоумения, смешанного со страхом.

- Билл, - произнес он дрожащим голосом, - Кейсон видел привидение!

- Напился! - возразил практичный Додд.

Но что-то в этих напряженных лицах заставило его изменить свое мнение. Он выпрямился и посмотрел им в глаза. Его напарники были серьезны.

Огромным усилием воли Кейсон взял себя в руки. Он даже не пытался скрыть свой страх. Вместо этого он пустился в подробности своего сверхъестественного приключения.

- Это было не в первый раз, парни, - сказал он. - Это одна из причин, почему я уверен. Уже несколько недель я патрулирую этот район с пистолетом в одной руке и дубинкой в другой. Но это... ничего не боится. Это...

- На что это похоже? - спросил Додд.

Теперь трое полицейских в синих мундирах стояли рядом на посыпанной гравием дорожке, а за ними раскинулся участок конфедератов. Мемориальный столб отбрасывал длинную тонкую тень на надгробия в причудливом футуристическом стиле.

- Он - это солдат повстанцев!

Кейсон говорил с уверенностью.

- У него серая униформа, у него все серое - лицо, борода и все такое.

- Он что-нибудь сказал? - спросил Додд.

Кейсон медленно покачал головой.

- Нет. У него... у этого существа была винтовка - старая, длинноствольная, со штыком. Я увидел, как он вышел вон из-за того дерева. Я остановился и направил на него пистолет. Он стоял на виду и, казалось, пялился на мою форму. Затем он запрокинул голову, оскалился, его лицо превратилось в посмертную маску, и бросился на меня со штыком!

- Ты выстрелил?

Кейсон кивнул, и его глаза снова стали дикими.

- Прямо ему в живот - но он даже не остановился!

На мгновение они замолчали. Шумейт медленно оглядел каждого из них по очереди.

- Должно быть, это из-за формы, - предположил он, - синей. Он решил, что ты офицер-янки, Билл.

Кейсон подумал и кивнул.

- Возможно, так оно и есть, - признал он. - Я уверен, что это был настоящий призрак, парни. Я повидал слишком много стариков. Я помню своего отца в военной форме по особым случаям, когда я был ребенком. Это... это существо было повстанцем, это точно.

Троица медленно двинулась к дому могильщика.

- Я слышал звуки, похожие на звуки горна, - продолжил Кейсон. - Я слышал что-то вроде переклички - приглушенной и далекой, но достаточно отчетливой, чтобы узнать ее, - как будто целая рота была выстроена для поверки.

- Ты когда-нибудь видел их? - спросил Додд.

- Нет... До сегодняшнего вечера я никогда никого из них не видел.

Когда Кейсон полностью оправился от шока, трое патрульных вернулись в участок и доложили лейтенанту К.Р. Джонсу. Он выслушал их серьезно, не перебивая. Наконец, когда отчет Кейсона был завершен, он кивнул.

- Я кое-что слышал об этом раньше, парни. Мы с этим разберемся.

Кейсон отказался от перевода в другой патруль. Вместо этого он предпочел вернуться на свой участок на кладбище в одиночку.

- До этого, - сказал он своим приятелям, - я всегда сомневался во всем сверхъестественном. Теперь я в это верю, но собираюсь убедиться. Есть вероятность, что они... ну, в любом случае, эти вещи не могут причинить вам вреда.

Однако, к сожалению, Кейсон, по-видимому, вновь испытал ужасный опыт первой ночи, поскольку его доставили в участок в состоянии аффекта.

Состояние отважного парня было плачевным. Судебно-медицинский эксперт полиции был скрупулезен. Закончив осмотр, он резко произнес:

- Вам придется уволить его. - Это был ультиматум, окончательный и бесповоротный. - Он от этого никогда не оправится.

Кейсона доставили в дом его родственников в пригороде и держали под пристальным наблюдением. Однако призрак или галлюцинация преследовали его даже в мирных стенах его дома, поскольку в своем безумном бреду он жил в постоянном страхе перед "мятежником" с Оклендского кладбища. По сей день он живет в абсолютном уединении; рассудок к нему так и не вернулся.

Тем временем полицейское расследование продолжалось. Синие мундиры двигались в тени кладбищенского кустарника, и лейтенанту Джонсу докладывали о новых странных происшествиях. Еще одному человеку было суждено сойти с ума из-за серой орды, которая, даже после смерти, казалось, восставала против синего мундира.

Патрульный Патрик Рамф пережил нечто похожее на то, что положило конец карьере Кейсона. Как и его брат-офицер, Рамф тоже сошел с ума и вскоре после этого скончался в больнице штата Джорджия для душевнобольных. И снова, как и Кейсон, он до последнего утверждал, что стал жертвой призрака мятежника.

Патрульный У.Х. Боун также столкнулся лицом к лицу с призрачным офицером Конфедерации. Его опыт, как и опыт других, был должным образом зафиксирован в полицейских отчетах, за которыми последовало кропотливое расследование, приведшее к другим, не менее странным явлениям "призрачным патрульным".

Боун стал первым, кто увидел целую колонну одетых в серое солдат, марширующих за генералом на белом коне. Всадником оказался не кто иной, как генерал Джон Б. Гордон, который был с Ли в Аппоматтоксе.

- Я узнал его лицо по рисункам, - сказал Боун. - Он держался в седле прямо, а его сабля была поднята в знак готовности к атаке. Мне показалось, будто я слышу слабый звук шаркающих ног и приглушенный грохот артиллерии, но голосов слышно не было. Какое-то время я ждал, думая, что стал жертвой какого-то безумия. Но довольно скоро убедился...

Воспоминание о той ночи вызвало непроизвольную гримасу ужаса на его суровом лице. Он нервно провел рукой по глазам и продолжил.

- В следующую минуту я подумал, что мне конец! Я не сдвинулся с места, не мог убраться с дороги. Они бросились в яростную атаку - этот дьявольский конь и его всадник. Гордон привстал на стременах, и конь взвился на дыбы почти надо мной. Я дважды выстрелил и побежал, ни один человек не смог бы справиться с призраком!

Оказавшись возле дома могильщика, Боун обернулся. Серая колонна растворилась в тени дубов. Мрачные очертания надгробий вырисовывались на темном фоне кустарника, и не было слышно ни звука.

Полицейские в синих мундирах были отправлены патрулировать кладбище днем и ночью, и один за другим те, кто патрулировал в ночную смену, сообщали о своих ужасных переживаниях. Даже при большом желании это не могло быть обманом, устроенным доблестным офицерам. История перестала быть забавной, когда Рамф встретил свою ужасную смерть, и после этого превратилась в настоящую трагедию. Серые силы захватили территорию кладбища, а "синие захватчики" были сбиты с толку.

Патрульный У.Х. Суордс был практичным, твердолобым полицейским, начисто лишенным суеверий и в равной степени лишенным страха перед сверхъестественным. На него, в свою очередь, легла обязанность "призрачного патрульного".

- Я бродил по кладбищу в течение двух ночей, не видя и не слыша ничего, кроме какого-то странного звука, - сказал он лейтенанту Джонсу.

Но на третью ночь...

В два часа ночи, - примерно в тот же час, когда несчастный Кейсон встретил своего призрачного мятежника, - Суордс медленно шел по усыпанной гравием дорожке, огибавшей кладбище конфедератов. Он увидел памятный столб, указывающий на тонкий серп молодой луны. Над белым замерзшим кладбищем висела гнетущая тишина.

Внезапно патрульный остановился. Тонко и ясно прозвучал сигнал к подъему. Суордс выхватил револьвер и осторожно двинулся в направлении звука. Но по-прежнему ничего не видел. Он снова остановился, напрягая зрение и слух. Теперь он слышал приглушенные голоса в отрывистом ритме переклички. Офицер, по-видимому, сержант роты, выкрикивал имена, и ответы следовали быстро, как у военных.

- Альтман!

- Здесь!

- Арнольд!

- Здесь!

Далее по списку в алфавитном порядке офицер выкрикивал имена, и солдаты отвечали, каждый в своей особенной манере.

- Я не мог пошевелиться, - объяснил позже Суордс, - потому что был... ну, словно загипнотизирован. Видите ли, я так часто бывал здесь, что знал эти имена. Каждое из них было выбито на могильном камне прямо передо мной!

Но когда он смело выскочил на открытое место, полный решимости разобраться в тайне, то обнаружил, что призрачная компания распущена, и он остался совершенно один.

- Я долго ждал, - сказал он, - но они так и не вернулись. Я был в здравом уме. На самом деле, я не то чтобы испугался. Скорее, это было замешательство. Я даже начал планировать, что скажу, если кто-нибудь из призраков приблизится ко мне. Я вырос в семье из Джорджии. Мой собственный отец был убит в битве при Шайло, а двое его братьев были в рядах рейдеров Моргана. Я чувствовал, что достаточно близок к конфедератам.

Но призрачная рота была распущена, и Суордсу больше не суждено было услышать странных криков.

В другую ночь патрульный Говард Бентли нес "призрачную вахту". Как и Суордс, и, по сути, все остальные, он тоже происходил из семьи южан со всеми традициями Калхунов и Ли. Крик повстанцев был знаком его ушам, потому что в детстве он слышал, как его издавал его отец на встречах в лагерях.

В ту ночь Бентли находился в доме могильщика, недалеко от западных ворот. Двухэтажное здание было буквально спрятано среди высоких стволов и кустарника. Попасть на второй этаж можно было через дверь с пружинным замком, что делало невозможным проникновение внутрь без ключа. В нем имелась лестница с лестничной площадкой.

На первом лестничном пролете вторая дверь вела в маленькую комнату, которую полиция использовала как убежище от непогоды. Бентли сидел здесь за столом и ел полуночный ланч, он снял свой синий мундир и сидел с непокрытой головой в серой фланелевой рубашке.

Внезапно в дверь комнаты постучали. Он ничего не слышал снизу и предположил, что какой-нибудь офицер пришел о чем-то спросить его. Только у полицейского могли быть ключи от наружной двери дома могильщика.

- Войдите! - весело пригласил Бентли.

Никто не вошел, и он повторил приглашение. По полу холла послышались глухие шаги. Бентли вскочил и бросился к двери. Он рывком распахнул ее и направил револьвер в пустой полумрак коридора. Не удовлетворившись этим, он начал спускаться по лестнице. Внизу он снова услышал неясное шарканье шагов и обернулся.

В густой темноте лестницы он увидел темную фигуру, медленно спускавшуюся к нему. Бентли прислонился к двери, полный решимости разгадать тайну раз и навсегда. Но посетитель, казалось, посмотрел на него достаточно спокойно, задержался на мгновение и странным образом исчез, как будто прошел сквозь стену.

- Это был солдат Конфедерации, - сказал Бентли. - Я знаю это. И он смотрел на мою серую рубашку. Позже я подумал, что, возможно, рубашка как-то повлияла на то, как он смотрел на меня.

Как и его собратья-офицеры, Бентли сразу же представил подробный отчет своему начальнику, лейтенанту Джонсу.

Джонс выслушал его молча, как обычно, но на этот раз в его глазах промелькнуло понимание. Он кивнул и сделал быструю пометку в блокноте.

- Хорошо, Бентли. Мы разберемся с этим.

Джонс сам провел несколько ночей на территории кладбища и лично наблюдал за почти невероятными явлениями, хотя у него не было непосредственного контакта с ними.

Прежде чем лейтенант смог довести свое расследование до финальной стадии, к списку добавился еще один мрачный эпизод. Вскоре после происшествия с Бентли патрульный Эдвард Кейсон, брат первой жертвы, был направлен на кладбище на велосипеде, чтобы сменить другого полицейского. В полночь он заступил на дежурство. В четыре часа его доставили в мемориальную больницу Грейди с глубокой раной на голове.

Когда Кейсон пришел в сознание, он обнаружил, что над ним склонился его начальник, капитан У.Ф. Терри.

- Что случилось?

Кейсон с трудом пошевелился.

- Что-то, - ответил он прерывающимся голосом, - погналось за мной. Это было похоже на человека, но это не был человек. Я был на велосипеде, и мне пришлось следить за призраком, капитан. Я крутил педали изо всех сил. Должно быть, я врезался прямо в ворота.

Капитан Терри, знакомый с призраками Окленда, кивнул и отправился на поиски лейтенанта Джонса.

- Мы должны что-то предпринять в связи с этим делом, - резко сказал он. - Это действует мне на нервы.

Джонс спокойно смотрел на него.

- Я кое-что сделал, капитан.

Терри ответил ему вопросительным взглядом.

- Я не претендую на то, чтобы понять это, - продолжил лейтенант Джонс. - Я, конечно, верю, что все это сверхъестественное. Я видел достаточно, чтобы убедиться в этом.

- Да, да, конечно, - перебил его капитан Терри. - Но что вы предприняли?

Джонс загадочно улыбнулся.

- Возможно, вы обратили внимание, - ответил он, - что эти призраки были солдатами Конфедерации.

- Да.

- Так вот, - сказал Джонс, - мне пришло в голову, что, возможно, старики не могут покоиться с миром, пока синие мундиры патрулируют их могилы. Так что прошлой ночью я послал туда людей в штатском, и там не было никаких волнений; поэтому я собираюсь продолжать в том же духе.

Глаза капитана Терри загорелись.

- Лейтенант, - воскликнул он, - вы решили эту проблему! Клянусь Господом, вы решили ее, сэр.

Факт остается фактом: поскольку "призрачный патруль" больше не носит синюю форму, на кладбище конфедератов воцарился мир.

ИЗ ДРУГОГО МИРА

Жена сенатора

Некоторое время я глубоко интересовалась оккультными явлениями и являюсь активным членом общества по исследованию оккультных явлений. Много лет назад я впервые ощутила тягу к этим знаниям благодаря моей матери.

Одно время в кружок, в котором состояла моя мать, вступил молодой художник; по той или иной причине считалось, что его рука может давать автоматические ответы, и, в конце концов, его уговорили взяться за карандаш. Каждый из собравшихся молодых людей задавал мысленные вопросы и смотрел, ответит ли этот молодой человек разумно на какой-нибудь из их вопросов; его рука начала двигаться, и карандаш быстро написал: "Небеса - счастливое место, приди ко мне, дитя мое".

Никто не понял этого послания, и художник сказал, что больше никогда не станет пробовать этим заниматься. Несколько дней спустя дочь хозяйки, присутствовавшая на этой встрече, постучала в дверь художника.

- Я хочу, чтобы вы оказали мне услугу, - начала она. - Вчера вечером вы ответили на мой вопрос, а у меня не хватило смелости объявить себя. Я хочу, чтобы вы пообещали мне, что снова напишете ответ, следуя указаниям духа.

Он отказался. Она умоляла его так жалобно, что, в конце концов, он согласился попробовать. Он не знал, что написал на этот раз, так как не читал послание, но сложил его и передал ей, и она вышла из комнаты, не прочитав. Три дня спустя она покончила с собой. Никто из ее знакомых не знал, что она вышла замуж и жила несчастливо, и никто никогда не прочитал это последнее сообщение.

У мамы был свой собственный интересный оккультный опыт. Незадолго до смерти моего дедушки моя мать дежурила у постели больного, пока остальные члены семьи отдыхали. Она тихо сидела рядом с отцом, хотя он, казалось, спал. Внезапно она услышала призыв: "Вставай! Вставай! Вставай!"

Она вскочила на ноги, подбежала к окну и выглянула наружу. Еще не рассвело, и никого не было видно.

Тому, что она услышала, не было никакого объяснения, пока несколько лет спустя вся семья не собралась на Гринвудском кладбище, куда перевозили несколько тел для погребения рядом с могилой дедушки. Одним из этих тел было тело ее маленького племянника, пятилетнего ребенка, который умер раньше моего деда. Надгробный камень, которым была отмечена его могила на другом кладбище, привезли в Гринвуд, и он привлек внимание моей матери своей необычной эпитафией.

"Вставай, вставай, вставай!" - гласила простая надпись, вызвавшая у моей матери воспоминания, которые она почти забыла.

- Что это значит? - спросила она свою сестру (мать мальчика).

- Ну, - ответила ее сестра, - когда мы были в гостях у отца, ребенок обычно подходил к двери своего дедушки ранним утром и, стуча в дверь, повторял: "Вставай, вставай, вставай", пока дедушка не отвечал ему; я почему-то вспомнила об этом, когда выбирала надпись для надгробия, и выбрала единственные слова, которые ребенок умел произносить в то время.

Мама поняла, что духовный голос этого ребенка звал моего дедушку в то время, когда она была так озадачена в ночь его смерти, и использовал те слова, которыми он будил его, когда был в этом мире.

ДЕРЕВО С ТЕНЬЮ ЧЕЛОВЕКА

Мэри Тарвер Кэрролл

- Милдред так изменилась с тех пор, как они переехали в новый дом; она кажется совсем другой девушкой! - Красивое лицо Джорджа Уиллоуби было встревоженным, когда он посмотрел на меня снизу вверх, сидя на ступеньках моего подъезда тем июньским вечером.

- Вот уж не думала, что Милдред такая переменчивая, - ответила я и перестала укачивать малышку Нелл, потрясенная страданием, так ясно написанным на лице моего друга. - Она всегда была такой милой, яркой и уравновешенной. Не могу поверить, чтобы покупка ее отцом этого прекрасного дома, построенного богатыми северянами, как-то повлияла на нее. Это всего лишь твое воображение, Джордж, - улыбнулась я ему, когда моя малышка зашевелилась, и я снова начала укачивать ее.

- Хотел бы я, чтобы это было воображение. - Джордж снял шляпу и погладил свою кудрявую голову. - Но я не могу обманывать себя, Элиза. Она даже не была рада видеть меня вчера вечером и расплакалась, когда я заговорил о нашей свадьбе. Ты же знаешь, мы все запланировали на пятое августа, - его голос дрогнул. - Я никогда раньше не видел, чтобы Милдред плакала!

На мгновение у меня перехватило дыхание. Джордж был нашим близким другом. Он учился в одной школе со мной и Артуром, а через месяц после ее окончания потерял обоих родителей во время сильной эпидемии гриппа. Он поступил в колледж, затем на юридический факультет, а когда вернулся в Уимблдон и открыл свою адвокатскую контору, то поселился у нас.

Мы относились к нему как к члену семьи, и малышка Нелл, наша маленькая двухлетняя дочь, любила его почти так же сильно, как своего папу; он прожил с нами шесть месяцев, когда влюбился в Милдред Ардвелл, дочь зажиточного фермера, жившего в пяти милях от Уимблдона.

Том Ардвелл был прямым, мрачноватого вида мужчиной, его жена - общительным созданием, а их дочь - красавицей. Она была такой же стройной, как и ее отец, и унаследовала от матери ямочки на щеках и жизнерадостный характер, густые золотистые волосы, которые она не стригла, и мягкие карие глаза.

Мы с Артуром были в восторге от счастья молодой пары. Джордж пока не имел ничего, кроме перспектив, но старый Ардвелл был состоятельным человеком, и, хотя он был слишком мрачен, чтобы смягчиться, мы знали, что он рад помолвке. Милдред призналась мне, что ее отец купил новый дом, в трех милях от своего старого, чтобы у нее была красивая обстановка для свадьбы. Ардвеллы даже хотели, чтобы молодая пара пожила у них некоторое время после свадьбы.

Родители Милдред прожили в новом доме всего четыре недели, и Джордж был огорчен переменой в своей возлюбленной.

- Как изменилась Милдред, Джордж? - спросила я. - Может, она просто плохо себя чувствовала прошлой ночью, и тебе показалось...

- Нет, Элиза, - перебил он, - я знаю, ты пытаешься меня утешить, но я должен посмотреть правде в глаза. Милдред обнаружила, что не любит меня, и мне ничего не остается, - простонал он, - кроме как отказаться от нее!

- Джордж Уиллоуби, ты несешь чушь! Милдред Ардвелл влюблена в тебя не меньше, чем ты в нее, и ты должен знать, насколько это важно. Мы с Артуром часто говорим об этом, так что я не единственная, кто так думает.

Он еще ниже склонил голову, но ничего не ответил.

- Сегодня такая чудесная ночь, - я посмотрела на большую луну, величественно поднимающуюся над верхушками магнолий, чьи широко раскрывшиеся белоснежные соцветия благоухали на ветру. - Почему бы тебе не пойти туда еще раз сегодня вечером? Прошлой ночью шел дождь, может быть, из-за этого она и была в плохом настроении. Ни одна влюбленная девушка не смогла бы устоять перед таким лунным светом, как этот!

- Я... я... - начал Джордж, затем, повернувшись ко мне лицом, выпалил: - Я не могу пойти туда, Элиза. Если ты хочешь знать всю правду, я боюсь!

- Боюсь! - повторила я. - Чего ты боишься?

- Я боюсь, она решительно заявит, что не выйдет за меня замуж! Я бы предпочел, чтобы все оставалось как есть, чем чтобы она так сказала.

- Джордж Уиллоуби, - воскликнула я, - в этом-то все и дело! Милдред видит, что ты колеблешься, и боится того же, что и ты в отношении нее! Хорошо, что у тебя есть подруга, с которой можно все обсудить. - Я рассмеялась, и спящая малышка встрепенулась. - Ну вот, из-за тебя я разбудила Нелл, а вот и Артур. - Высокая фигура моего мужа появилась на дорожке.

- Привет, - поприветствовал он нас и наклонился, чтобы поцеловать меня. - Малышка спит?

- Да. Отнеси ее наверх, в постель, хорошо, Артур? И поспеши вниз, мы поужинаем. Джордж хочет навестить Милдред.

Артур кивнул, взял ребенка на руки, и я встала.

- Что заставило тебя это сказать? Я же объяснил, почему не могу этого сделать!

- Ты пойдешь, - заявила я. - Я женщина, и знаю, что она хочет, чтобы ты пришел.

Джордж уехал на своем родстере сразу после ужина, и я рассказала обо всем Артуру.

- Обычная любовная размолвка, - засмеялся он. - У нас самих время от времени случались такие, и ты делала это, чтобы заставить меня принести тебе что-нибудь красивое, - поддразнил он. - Неудивительно, что ты можешь дать Джорджу такой прекрасный совет. Ты сказала ему заехать в город и купить что-нибудь для Милдред?

Я шутливо погрозила ему кулаком и пошла включать радио.

Артур читал газету, а я все еще слушала музыку, когда в гараж въехала машина Джорджа. Вскоре мы услышали чьи-то шаркающие шаги.

- Это не похоже на Джорджа! - воскликнула я, но, когда мы оба обернулись, он уже стоял в дверях.

- В чем дело, старина? - Артур вскочил, направился к нему взял за руку и отвел к мягкому креслу. - Элиза, позвони доктору Спокману, - быстро проговорил он.

- Нет, нет! - встрепенулся Джордж. - Я не болен. Доктор ничем не может мне помочь.

Я отправилась на кухню, заварила чашку чая и поспешила с ней обратно.

- Выпей это, - приказала я.

Он ошеломленно посмотрел на меня, но выпил.

- Садись, Артур. - Я посмотрела на своего мужа. - Это я сказала тебе пойти к Ардвеллам, Джордж, так что это моя вина, если все обернулось не так. Можешь рассказать нам, что случилось? Или ты предпочел бы сразу пойти спать?

- Я хочу сказать тебе, Элиза, тебе и Артуру; я должен кому-нибудь сказать; я не знаю, что и думать...

Его голубые глаза ошеломленно смотрели перед собой, как у лунатика. Затем, взбодренный чаем, он стал вести себя более естественно.

- Я сказал Элизе, - он повернулся к Артуру, - с Милдред что-то не так, я боюсь, что она хочет разорвать нашу помолвку, потому что не любит меня...

Он прикрыл глаза рукой.

- Это было бы достаточно тяжело, но все гораздо хуже. Бедная Милдред, моя бедная маленькая девочка...

- Что случилось с Милдред? - спросил Артур. - Я ничего не слышал. Она всегда была самой умной, самой красивой, самой жизнерадостной малышкой. И такой уравновешенный характер! Я говорил об этом много раз.

- Именно это я и говорила Джорджу, - вставила я. - И еще я сказала ему, что Милдред влюблена в него не меньше, чем он в нее. Должно быть, прошлой ночью она плохо себя чувствовала.

- Да, именно это сказала Элиза, Артур. И я подумал, что она знает. Я позволил ей уговорить меня вернуться туда сегодня вечером и... и повидаться с Милдред...

- Я бы назвал это хорошим советом, - кивнул Артур.

- Но, Боже мой, ты же ничего об этом не знаешь! - Джордж развел руками. - Все именно так, как я и боялся, только хуже!

- Что ты имеешь в виду? - Я села рядом с ним. - Ты мог бы рассказать нам, Джордж. Может быть, мы сможем помочь.

- Помочь? Нет, в таком деле, как это, помощи ждать неоткуда. Но я скажу вам... - Он вцепился в подлокотники своего кресла, и я увидела, как побелели костяшки его пальцев.

- Я сказал Элизе, Артур, - начал Джордж, - что прошлой ночью Милдред казалась странной. У нее были темные круги под глазами, но она сказала, что не больна, а просто очень мало спала с тех пор, как они переехали. Я подшучивал над ней по поводу того, что она так привыкла к одной комнате в одном доме, что не может спать нигде в другом месте. Она попыталась поддержать шутку, но не смогла. Она то и дело обрывала фразу на полуслове, как будто прислушивалась. Я тоже инстинктивно прислушивался, но ничего не слышал, кроме завывания ветра на улице и того, что одна из веток огромного дуба каждые несколько мгновений задевала стену дома. Милдред хватала меня за руку, заставляя замолчать и прислушаться.

- Что, черт возьми, случилось? - взмолился я. Потом она стала настаивать, что ничего не слышала и что ничего не случилось, хотя я ясно видел, что это не так! Я попытался заговорить о нашем браке, но Милдред разрыдалась и умоляла меня не говорить об этом, что она этого не вынесет! Теперь, Артур, ты все знаешь. Но когда я сказал об этом Элизе, она сказала, что, может быть, Милдред просто неважно себя чувствует, и что, если я вернусь сегодня вечером, пока луна светит так ярко, мы помиримся и все будет хорошо.

- Разве все было не так, старина? - спросил Артур с улыбкой.

- Совсем не так! - Джордж сунул руку в карман жилета и вытащил кольцо. - Она услышала, как подъезжает моя машина, и встретила меня на ступеньках... даже не позволила войти... вернула мне кольцо и сказала, что никогда не выйдет за меня замуж... - Его голос дрогнул.

- Она не объяснила причину? - горячо воскликнула я. - Это несправедливо и не похоже на Милдред.

- Вы думаете, я этого не знаю? - Джордж с несчастным видом переводил взгляд с одного из нас на другого. - Большинство мужчин сказали бы, что я ей безразличен, - так я сначала подумал. И если бы это было так, я бы принял это, как подобает мужчине. Но, - он резко перевел дыхание, - дело не в этом. У Милдред какие-то ужасные неприятности. Я знаю. Я чувствую это, но она не говорит мне, в чем дело!

- Я навещу ее завтра, Джордж, - предложила я. - Иди в постель и отдохни немного. Обещаю, я поговорю с Милдред завтра.

Он пожал мне руку с молчаливой благодарностью, и Артур пошел с ним в его комнату.

- Я разберусь с этим делом, - сказала я Артуру, когда он вернулся. И попыталась убедить его и себя, что влюбленным, чтобы наладить отношения между ними, нужен только сочувствующий друг.

Оставив маленькую Нелл со старой тетей Эбби, моей кухаркой, я взяла родстер Джорджа, который он предоставил в мое распоряжение, и поехала к Ардвеллам. Их новый дом находился в пяти милях от нашего, и я, как всегда, когда он попадался мне на глаза, подумала, что это очень красивое место. Он стоял на зеленом холме, откуда открывался вид на шоссе, а внизу, слева, вилась серебристая река Чаттахучи. Холм венчало одинокое дерево, великолепный дуб, а рядом с ним приютился прекрасный современный дом, построенный двумя северянами.

Когда я смотрела на выкрашенные в веселый белый цвет стены, на зеленые ставни и зеленые оконные ящики, увитые виноградными лозами, и цветущую красную герань, я думала о том, как странно, что северяне потратили столько сил и средств на постройку этого дома, а потом прожили в нем всего два месяца и продали за полцены, по словам мистера Ардвелла. Свернув на извилистую подъездную дорожку, я решила, что это самое красивое место в округе Дейлтон, и сказала об этом миссис Ардвелл, когда она встретила меня у двери.

- Я тоже так думаю, Элиза, - просияла она, - и Том тоже так думает, но из него этого не вытянешь! Возьмите это кресло, оно самое удобное. Почему вы не взяли ребенка с собой? Я была уверена, что вы это сделаете. Почему бы и нет?

- Я не смогла взять ее в этот раз, миссис Ардвелл, потому что хочу поговорить с Милдред по важному делу.

- Милдред... - Улыбка исчезла с ее веселого круглого лица. - Я расстроена из-за Милдред. Кажется, ей здесь не нравится, и я не могу понять почему, - мы с Томом полагали, что она будет в восторге. Вот почему мы уехали из старого дома. Но она потеряла аппетит и говорит, что не может уснуть.

- Где Милдред?

- Вниз по течению реки. Кажется, она старается как можно реже бывать дома. Это тяжело, Элиза, - лицо женщины сморщилось. - Мы сделали это ради нее, а она ведет себя так, словно несчастна.

- Вот по этому поводу я и пришла к ней. Джордж боится, что она его больше не любит, и у него из-за этого разбито сердце.

- Она любит Джорджа! Вот почему мы с ее отцом решили сыграть свадьбу этим летом. Казалось, она не может быть счастлива без Джорджа и не хочет длительной помолвки.

- О, я думаю, это просто небольшая ссора. Не беспокойтесь, я собираюсь найти Милдред, и мы все обсудим. - Я сбежала по ступенькам.

Раскидистые ветви дуба, казалось, окутали меня своей тенью, когда я поспешно обогнула дом с левой стороны и направился по тропинке к реке. Теплым июньским утром, выйдя из густой тени, я почувствовал, что у меня стучат зубы. "Там довольно прохладно, - поежилась я. - Забавно, а ведь мне было так тепло".

Я пошла по тропинке, глядя сначала в одну сторону, потом в другую. Она сидела на бревне, обхватив колени руками, и пристально смотрела на воду.

- Милдред! - осторожно позвала я, потому что боялась ее напугать.

Она повернулась, выражение ее лица было таким пустым, как будто она не видела меня. Затем, словно отодвинулась вуаль, в ее глазах промелькнуло узнавание.

- Элиза, тебя прислал Джордж? - Ее голос был низким, взволнованным, непохожим на чистый, мелодичный тембр прежней Милдред Ардвелл, которую я так хорошо знала и которой восхищалась.

- Он не посылал меня, - сказала я, садясь рядом с ней, - но он рассказал мне о некоторых вещах, Милдред, и я попросила его позволить мне прийти и поговорить с тобой.

- Нам не о чем говорить. - Слова, казалось, давались ей с трудом. - Я не собираюсь выходить замуж, и это все, что я могу сказать.

- Но почему? Джордж так любит тебя, Милдред! - Я была потрясена, увидев лицо девушки. У нее были ямочки на щеках, она была солнечной и милой. Теперь румянец сошел, ямочки остались, но под карими глазами залегли фиолетовые тени, отчего они казались огромными, а губы побелели, были искусаны и дрожали.

- Ему придется смириться с этим, как и мне!

- Но я сказала ему, что ты все еще любишь его! - Я сжала ее руку. - Я сказала Джорджу, что знаю, ты любишь его так же сильно, как он любит тебя.

- Я люблю его больше, чем он когда-либо сможет полюбить меня!

- Тогда почему, - я не то смеялась, не то плакала, - ты обращаешься с ним так жестоко? Бедняга пришел к нам домой вчера вечером подавленный, потому что ты сказала, что не выйдешь за него замуж!

- Выйти за него замуж! - Она вырвала свою руку из моей. - Конечно, я не выйду за него замуж, но разве я говорила тебе, что не люблю его?

- Но, Милдред, это не имеет смысла! Я вышла замуж за Артура, потому что любила его. Это единственная причина, по которой я вышла замуж!

- О, Артур, это другое дело.

- Но что не так с Джорджем? Мы никогда не слышали, чтобы кто-нибудь сказал что-то плохое о Джордже.

- Джордж? - Она уставилась на меня. - Кто сказал, что с Джорджем что-то не так? Он самый лучший мужчина на свете! Проблема во мне, Элиза! Во мне! - Она ударила себя в грудь.

- Ну же, Милдред, - попробовала утешить ее я, обняв за плечи, - я знаю тебя даже дольше, чем Джорджа, и никому и в голову не придет сказать что-нибудь против тебя! И лучше бы никому этого не делать в моем присутствии!

Внезапно напряженная маленькая фигурка расслабилась, и измученная девочка разразилась рыданиями.

- О, Элиза! Элиза! - Она прижалась ко мне. - Это убивает меня! Убивает!

- Что случилось, Милдред? Что?

- Я схожу с ума, Элиза, - прошептала она тихим испуганным голосом, - я схожу с ума... Вот почему я никогда не смогу выйти замуж...

- Ничего подобного! - возразила я. - Расскажи мне все, ты должна это сделать! - Я крепче обняла ее.

- Но... это звучит так глупо... так безумно... я не знаю, что ты подумаешь... - Она замолчала.

- Продолжай, Милдред.

- Это началось в ту первую ночь, когда мы переехали в новый дом. Мама с папой легли спать в своей комнате внизу; Джордж только что ушел, а я поднялась в свою комнату, которая находится в переднем углу, - я выбрала ее, потому что у меня было одно окно, выходящее на шоссе, а другое - на реку. - Она помолчала, и в ее глазах появилось странное выражение. - Я не подумала о дереве. Оно тоже с этой стороны.

Я только что забралась в постель и погасила свет, когда услышала какой-то скрежещущий звук. Я подумала, что это ветка дерева трется о дом. Я старалась не прислушиваться, но звук становился все отчетливее и громче, пока, наконец, я не встала и не подошла к окну.

Ночь была звездная, но луны не было, и под деревом царила кромешная темнота. - Она вздрогнула. - Но когда я посмотрела, под ветвями появился странный неземной свет, и я увидела мужчину, висящего на ветке дерева, Элиза! Это был высокий мужчина; носок одного из его ботинок едва касался земли, и он, казалось, изо всех сил старался вытянуться еще немного, чтобы веревка на шее не задушила его. Затем, пока его нога скребла взад-вперед, она, наконец, вырыла небольшую траншею, и он совсем не мог достать до земли. Затем его нога бешено заскребла по дереву, пытаясь впиться в кору, сделать хоть что-нибудь, чтобы найти точку опоры! Я попыталась закричать, но не смогла издать ни звука, через несколько мгновений странный свет померк, и под деревом снова воцарилась кромешная тьма!

- О, Милдред, это был просто кошмарный сон. Я уверена, ты не позволишь дурному сну так тебя расстроить!

- Это не сон, Элиза, это правда. Я вижу длинного человека, висящего там каждую ночь. Если я подойду к окну в сумерках, я увижу его; если я подойду к окну ночью - тоже, я вижу его в любое время. Даже если под деревом царит чернильная темнота, я все равно вижу его!

- Но зачем подходить к окну? Почему бы тебе не выбросить это из головы и не лечь спать?

- Спать? - Она истерически рассмеялась. - Всякий раз, закрывая глаза, я слышу скрежет, это безумное шарканье по дереву в поисках опоры для ног, и я тоже делаю это, Элиза. Я напрягаюсь, и моя нога лихорадочно ищет, за что бы зацепиться. Я должна встать - что-то притягивает меня к окну. Это притягивает меня, поэтому я должна идти! Я должна стоять и смотреть на улицу, на человека, который висит там, задыхаясь, умирая, но не доконца! Его нога всегда ищет опору...

- Милдред, посмотри на меня!

Ее мягкие карие глаза встретились с моими с жалобной мольбой.

- Я не позволю такой ерунде разрушить брак двух моих дорогих друзей. Ты не сошла с ума. Это что-то другое, и я собираюсь выяснить, что именно.

Милдред печально покачала головой.

- Не стоит выглядеть такой мрачной. - Я быстро соображала. - Куда делись те люди, которые продали этот дом твоему отцу? Ты не знаешь, есть ли у него адрес Хизерингтонов?

- Я... я... думаю, есть, но что хорошего...

- Неважно, - перебила я. - Я возвращаюсь в дом, чтобы найти мистера Ардвелла.

Милдред пошла со мной, но, когда мы приблизились к территории, отказалась заходить под дерево. Вместо этого она сбежала с дорожки, наступая на цветы, чтобы избежать его тени.

Но у мистера Ардвелла не было адреса Хизерингтонов.

- Они, казалось, торопились уехать, - сказал он, - как будто им не нравилось это место, после того как они потратили на него столько денег. Полагаю, это просто прихоть богатых людей.

- Что ж, извините, - пожала плечами я. - Милдред нездорова, мистер Ардуэлл, и я хочу, чтобы она приехала ко мне домой погостить, но не могу ее уговорить. Так что я приеду сюда и проведу с ней ночь, если вы с миссис Ардвелл согласитесь принять нас с малышкой Нелл. Я оставлю Артура дома присматривать за Джорджем. Он не будет возражать.

- Мы будем очень рады видеть вас и ребенка, Элиза. - Миссис Ардвелл попыталась улыбнуться, но ее глаза расширились от беспокойства, когда она перевела взгляд с меня на свою дочь, сидевшую вялой и скучной, не обращая внимания на то, что мы говорили.

Я вернулась домой, чтобы подготовиться к своему небольшому визиту. За обедом я сказала Артуру и Джорджу, что собираюсь провести ночь с Милдред, чтобы попытаться подбодрить ее.

- Это ужасно любезно с твоей стороны, Элиза, - воскликнул Джордж.

Я ни словом не обмолвилась об истории, которую она мне рассказала. Это было слишком фантастично, слишком странно и, по правде говоря, действительно звучало безумно. Казалось, бедная девушка сошла с ума. Но я бы ничего не стала рассказывать никому, даже своему собственному мужу или мужчине, которого она любила, если бы это не было абсолютно необходимо,

Тетя Эбби, моя старая кухарка-негритянка, услышала наш разговор за обедом, и после того, как двое мужчин ушли, зашла в мою комнату, где я собирала небольшую сумку.

- Это не тот самый дома, который построили янки, мисс Элиза?

- Это то самое место, тетя Эбби, - беспечно ответил я. - Куда вы положили детские носочки?

- Я бы не стала ночевать там, мисс Элиза. Точно не стала! - Она уперла руки в бока, не обратив внимания на мой вопрос.

- Но я хочу. Я собираюсь провести ночь со своей подругой мисс Милдред Ардвелл.

- Милая, - черная рука схватила меня за локоть, - Милая, - настойчиво повторила она, - позвольте Милдред прийти сюда и остаться с вами на ночь. Я испеку пирог с заварным кремом и...

- Милдред не придет, а я отправлюсь туда, тетя Эбби. А теперь, пожалуйста, принесите мне детские носочки.

Тетя Эбби принесла их и помогла мне искупать и одеть Нелл, но она все время что-то бормотала и закатывала глаза. Наконец, когда мы были готовы, и я направилась к машине с маленькой сумкой в руках, а она последовала за мной с ребенком, я повернулась и спросила ее, не хочет ли она поехать с нами.

- Вы могли бы присмотреть за ребенком. Я могла бы позвонить Артуру...

- Нет, мэм! Только не я!

Черная мохнатая голова решительно качнулась в знак отрицания.

- Я бы не осталась ночевать в этом месте, даже если бы вы подарили мне новое фиолетовое платье и шляпку!

Я остановилась и посмотрела на встревоженное лицо старой негритянки, но было поздно, и спорить некогда.

- Ну, тогда хорошенько позаботьтесь об Артуре и Джордже. Приготовьте для них что-нибудь вкусненькое!

Миссис Ардвелл была рада приветствовать нас, а мистер Ардвелл немного оттаял, когда мы сидели за ужином и ели вкусные блюда, приготовленные моей хозяйкой. Только Милдред, казалось, было все равно, что я здесь. Я подумала, что она даже не заметила ребенка, но после ужина она вдруг подошла и взяла малышку с колен миссис Ардвелл, крепко прижала Нелл к себе и разрыдалась. Та испуганно вскрикнула от такой бури эмоций, и я поспешно подошла к ней.

- Возьми ее! Возьми ее! - Милдред сунула маленький сверток мне в руки. - Я не должна прикасаться к ней... у меня никогда не будет детей... такая милая маленькая девочка! - Она уткнулась лицом в спинку большого кресла.

- Милдред! Милдред! - Даже резкий голос мистера Ардвелла дрожал от такого страдания. - Ты больна! Я собираюсь позвать доктора, чтобы он осмотрел тебя первым делом утром. Думаю, тебе лучше лечь в постель.

И хотя было еще рано, мужчина с неуклюжей нежностью помог своей дочери подняться по лестнице. Затем мы с ее матерью раздели ее и уложили в постель.

- Я собираюсь отвести вам с Нелл эту комнату. - Миссис Ардвелл открыла дверь в соседнюю спальню.

- Я придвину кровать к двери между комнатами, - сказала я, подкрепляя свои слова действием. - Я уложу ребенка спать здесь, но останусь с Милдред.

- Это так мило с вашей стороны, - материнское лицо дрогнуло, - но я боюсь, что вы не сможете заснуть. Милдред говорит, что в эти ночи она беспокойна. Она не разрешает мне остаться с ней наверху, я умоляла ее, но, может быть, вам она позволит это сделать.

- Я все равно останусь, миссис Ардвелл. Идите вниз и не волнуйтесь. Я присмотрю сегодня за обеими нашими девочками.

- Вы такая разумная и практичная, Элиза, - прошептала она. - Мы с Томом оба считаем, что если кто-то и может помочь нашему ребенку, так это вы.

- Спасибо, - улыбнулась я, - а теперь идите спать и не волнуйтесь.

Она назвала меня разумной и практичной, но я подумала, что не заслуживаю такого описания, когда вернулась в большую переднюю спальню и увидела свою подругу, выглядывающую из окна.

- Иди сюда, Элиза! Иди сюда! - Ее тон был тихим, но повелительным. Я поспешила к окну.

- Смотри! - воскликнула она. - Вот он!

- Чепуха, Милдред, я ничего не вижу, кроме тени...

Слова замерли у меня на губах, потому что я действительно увидела!

Под деревом горел странный свет - бледный, голубоватый, и в его слабом мерцании я увидела длинную, худощавую фигуру, висевшую на веревке, обвязанную вокруг ее шеи. Я даже могла разглядеть узлы на веревке! А еще были раскинутые в стороны руки и безумно вытянутые ноги! Один палец ноги едва касался земли, затем он качнулся к стволу дерева, царапая его, чтобы найти точку опоры!

- Ты тоже это видишь! - Милдред схватила меня за руку. - Значит, я не схожу с ума! Это там! Это там! - В ее словах прозвучало истерическое облегчение.

- Я что-то вижу, но думаю, это потому, что об этом сказала мне ты! - Мои губы были такими сухими, как будто их вытирали промокательной бумагой. Я потерла глаза и попыталась собраться с мыслями. Было чуть больше девяти часов; мистер и миссис Ардвелл все еще возились внизу; не было ничего жутковатого в столь ранний час, да и я не из тех, кто видит привидения!

Пока я говорила себе это, фигура исчезла, голубой свет погас. За окном не было ничего, кроме слабых лучей восходящей луны и густых теней большого дуба.

- Я ничего не вижу, - выдавила я своим обычным голосом. - Ты, должно быть, загипнотизировала меня, Милдред. Возвращайся в постель, дорогая.

- Но сначала ты действительно что-то увидела, - настаивала она.

- О, это просто из-за того, как сгруппировались тени, и из-за того, что ты мне сказала! - Я заставила себя рассмеяться. - И ты тоже ничего не видишь.

Я подтащила ее к кровати и раздела. Я пошла поцеловать свою спящую малышку, вернулась и забралась в постель к Милдред.

Но я не могла уснуть. Сначала мне показалось, будто я что-то видела - ту самую фигуру, которую описала Милдред. И она казалась настолько реальной, что я чуть было не позвала мистера и миссис Ардвелл. Хорошо, что я этого не сделала, они бы сочли сумасшедшими нас обеих!

Я попыталась расслабиться, погрузиться в сон... Милдред вела себя тихо, и я почти задремала спустя несколько часов, как вдруг услышала какой-то скребущий звук. Я мгновенно проснулась и поняла, что Милдред, прежде лежавшая неподвижно, напряглась.

- Ты слышишь это? - прошептала она.

- Я что-то слышу. Наверное, одна из трех веток скребется о дом.

- Ни одна ветка этого дерева не касается дома, - возразила Милдред. - Я внимательно осмотрела его при дневном свете. Это нога повешенного - я слышу ее, и если я подойду к окну, то смогу ее увидеть. - Ее собственная нога бешено колотила по изножью кровати. Она вскочила. - Я не могу больше лежать ни минуты. Я старалась не шуметь, чтобы ты могла уснуть, но я не могу, Элиза!

Она бросилась к окну, и я последовала за ней.

На этот раз я знала, что это не плод воображения Милдред, поселившийся в моем сознании, не галлюцинация моего собственного мозга; я видел длинную, худощавую фигуру, извивающиеся руки, безумно дергающуюся ногу. На этот раз я мельком увидела измученное, опухшее лицо, вытаращенные глаза, и пока в холодном ужасе смотрела на эту ужасную сцену, к нам были протянуты скрюченные руки, словно молящие о пощаде!

"Ужасно! Ужасно!" Слова продолжали звучать у меня в ушах, и все же я не могла отвести глаз.

- Разве ты его не видишь? Разве ты его не видишь? - воскликнула Милдред. - Если нет, значит, я сумасшедшая! Сумасшедшая!

Она бросилась в мои дрожащие объятия, так что я едва могла удержать ее. Ее отец и мать, запыхавшись, поднялись по лестнице, а малышка Нелл проснулась и своими криками добавила суматохи.

- Милдред приснился кошмар, - попыталась объяснить я. - Помоги мне уложить ее обратно на кровать - она без сознания.

Мы осторожно уложили ее, и мистер Ардвелл, выглядевший нелепо в своей пижаме и с торчащими во все стороны волосами, посмотрел на свою дочь, и его мрачное лицо исказилось. Мама Милдред опустилась на колени рядом с ней, потирая руки и умоляя ее проснуться, а я поспешила к своей малышке и быстро уложила ее спать.

- Уже почти рассвело. - Я взглянула на маленькие часики на каминной полке. - Я собираюсь остаться и одеться.

- Я иду за доктором Спокманом, - мистер Ардвелл выскочил из комнаты и поспешил вниз по лестнице. Мать все еще склонялась над своей дочерью, которая была без сознания.

Поспешно одеваясь, я со страхом выглянула в окно. Там ничего не было. По крайней мере, ничего такого, чего там не должно было быть. Только извилистые дорожки и величественное дерево. Под деревом все еще было темно.

Я прижалась к окну, забыв на мгновение о Милдред и ее страхах, настолько была напряжена. Нет, там не было ни жуткой фигуры, повисшей под окном, ни извивающихся рук, ни отчаянно дергающейся ноги! Конечно, не было! Это была чепуха. Весь мой здравый смысл высмеивал подобные вещи, и все же, когда я повернулась и посмотрела на Милдред, распростертую ниц, разорвавшую помолвку и отказавшуюся от своего счастья, я заколебалась.

Миссис Ардвелл и я делали все, что могли, для бедной девочки, пока ее отец не вернулся с доктором. Она пришла в сознание, стонала и вздрагивала. Врач ввел морфий, затем повернулся к нам.

- С тех пор как мы приехали сюда, доктор, ей становилось все хуже, - дрожащим голосом произнесла миссис Ардвелл, - но мы продолжали надеяться, что с ней все будет в порядке. Она никогда не рассказывала нам с Томом о том, что ее беспокоит, и она не сказала об этом Джорджу Уиллоуби, молодому человеку, с которым помолвлена.

Расстроенная мать ломала руки, в то время как отец стоял рядом, пытаясь скрыть свое беспокойство за мрачным выражением лица.

- Она сказала мне, доктор Спокман, - выпалила я.

- Это хорошо. Давайте разберемся с этим. Есть что-то в корне неправильное, когда сильная, здоровая девушка разваливается на куски за несколько недель.

- Но я не понимаю, как я могу вам это сказать. Она бы этого не хотела.

- Мне все равно, что она не хотела бы этого, - запричитала мать. - Она мое дорогое дитя, и все, чего мы хотим, - это чтобы она выздоровела. Скажите доктору прямо сейчас, Элиза.

- Милдред снятся какие-то кошмары. Ей кажется, будто она каждую ночь что-то видит и слышит под большим дубом. Это не дает ей покоя.

- Уезжайте, - назидательно сказал врач, - это то, что нужно девочке. Отвезите ее к себе домой в Уимблтон сегодня утром, миссис Брэдфорд. Я ни за что не могу отвечать, если у нее повторится такой приступ. - Он склонился над Милдред, прислушиваясь к ее дыханию. - Лекарство начинает действовать, она немного поспит. То, в чем она больше всего нуждается - сон.

Он вышел, и мать с отцом последовали за ним из комнаты.

Я осталась с Милдред и ребенком. Моя совесть упрекала меня в том, что я не сказала всей правды. Я не сказала, что я тоже видела жуткую фигуру и слышала те же ужасные звуки, которые лишали рассудка мою подругу. Я чувствовала, что не смогу! Теперь я знала, как страдала бедная Милдред.

Миссис Ардвелл вернулась в комнату.

- Вы должны подготовить Милдред к поездке со мной в город, - сказала я ей. - Вы же слышали, что сказал доктор Спокман.

- Но... она больна, и мне не хочется беспокоить вас, Элиза.

- Глупости! - воскликнула я. - Я буду рада ей, и Артур тоже, не говоря уже о Джордже Уиллоуби.

Она покачала головой.

- Как вы думаете, Элиза, Джордж все еще неравнодушен к Милдред?

- Конечно, он любит ее по-прежнему! А теперь, миссис Ардвелл, давайте позавтракаем, а потом соберем вещи, которые Милдред нужно будет взять с собой.

Я знала, что если дать этой женщине какое-нибудь занятие, это поможет ей.

- О чем я только думаю? - Она поспешно вышла. - Я сейчас приготовлю кофе, яйца и тосты, - крикнула она снизу.

Я закончила свой туалет, затем искупала и одела ребенка. И когда Милдред очнулась и смогла проглотить немного еды, я сказала ей, что забираю ее домой.

- Я не поеду! Я не могу поехать! - яростно возразила она.

- Но почему бы и нет, дорогая? - успокаивала ее мать. - Ты нужна Элси, и доктор говорит, что тебе нужно сменить обстановку.

- Я не могу поехать туда, где Джордж! Не могу!

- Ты не увидишь Джорджа, если не захочешь, - пообещала я. - И пока ты этого не захочешь, он не приблизится к тебе!

- Я не могу позволить ему увидеть меня такой, - прошептала она, - не могу.

Я не винила ее. Потому что сломленное создание, которое я вскоре уложила спать в своей комнате для гостей, мало походило на красивую улыбающуюся девушку с ямочками на щеках, в которую влюбился Джордж Уиллоуби.

Джордж был так благодарен мне, что до боли сжал мою руку. Он хотел броситься наверх, чтобы увидеть ее, но, когда я рассказала ему о своем обещании, остался. Затем он захотел нанять сиделку. Но я сказал ему то же, что и Ардвеллам, - что старая тетя Эбби будет помогать мне весь день и я прекрасно справлюсь.

После ленча Джордж поспешил на улицу и купил коробку конфет для меня и прекрасный букет роз для Милдред. Я отнесла их в ее комнату, мельком взглянув на нее - она мирно спала, несомненно, все еще под действием опиатов. Малышка тоже спала, и мне захотелось последовать их примеру. У меня слипались глаза от бессонной ночи, но я не могла прилечь. Я направилась на кухню, где тетя Эбби дремала у плиты. Она проснулась, когда я вошла.

- Тетушка Эбби, вам не кажется, что благодаря вашей вкусной стряпне Милдред скоро поправится?

- С ней все будет в порядке, дорогая, - ответила пожилая женщина, кивая своей курчавой головой, - как только она оправится от этого потрясения. Но она не должна возвращаться в тот дом - никогда!

- Вы когда-нибудь бывали в новом доме Ардвеллов, тетушка Эбби?

- Нет, и не собираюсь. Вы, кажется, и сами на взводе, мисс Элиза. Я полагаю, вы не спали этой ночью?

- Нет. - Я потерла виски. - Я не спала прошлой ночью. Что случилось с домом Ардвеллов? Он новый и красивый, это самое красивое место во всей стране.

- Кому нужна эта красота! Это место не подходит ни для чьего дома. Эти янки ничего не знали о нем.

- Что же в нем такого, тетушка Эбби? - Я села и облокотилась на кухонный стол. - Вчера, когда я попросила вас пойти со мной, вы сказали кое-что, заставившее меня задуматься, но теперь я должна знать.

- Ну, милая, в доме нет ничего особенного, но все цветные знают, что это дерево, которое растет на той стороне, оно посещается!

- Тетушка Эбби, вы же знаете, что привидений не бывает!

- Почему это не бывает? Они есть, милая! Кажется, вы должны были понять это сейчас, когда с маленькой мисс Милдред случилось такое. Врачи говорят о нервном срыве, но я-то знаю, что это не так!

- О чем вы говорите, тетушка Эбби? - спросила я. - Расскажите мне эту историю.

- Ну, милая! - Пожилая женщина вытащила из своего вместительного кармана яркую бандану и ловко повязала ее вокруг головы. - Когда-то, во времена моей мамы, была война, и белые люди схватили парня, который в бою выбрал не ту сторону. Они подвесили его на ветке того дерева неподалеку. Они говорят, что он был сильным и долговязым парнем, но несколько солдат вскоре связали его веревкой, и они повесили его. Янки ушли, и оставили парня висеть почти мертвым - но не совсем, одна нога касалась земли. Какие-то темнокожие люди видели это, но они не стали вмешиваться, и он висел там целую неделю, прежде чем остальные белые люди в Уимблтоне не ушли. Тот парень был мертв, но он цеплялся за жизнь. В земле образовалась глубокая рытвина, которую вырыла его нога, и много коры было соскоблено с дерева, где он пытался найти место, куда бы она могла поместиться. Они спрятали его тело в небольшой чаще леса неподалеку от того места, в болоте у реки, и были готовы похоронить, когда пришли другие янки, и им пришлось бежать. Этого парня так никто и не похоронил! И вот что важно - его кости до сих пор лежат на земле!

Я уставилась на старую негритянку, которая, раскачиваясь взад-вперед, рассказывала эту историю. Как это было абсурдно! И все же я почувствовала, как по моим венам пробежал холодок, словно от ледяной воды. Насколько помню, я никогда не слышала эту сказку, и все же мы с Милдред обе ее видели!

- Все знают эту старую сказку, тетушка?

- Белые люди не знают. Если они что-то делают, то забывают об этом. Но все цветные знают. Вот почему никто из них не захотел переехать с отцом Милдред в новый дом. Вы ведь не видели прошлой ночью никаких цветных, не так ли?

Я покачала головой. Я не видела ни одного смуглого лица в новом Ардвелл Плейс.

- Вы говорите, тетушка Эбби, что повешенный так и не был похоронен; тогда где же его тело?

- Досталось канюкам, - ответила она. - Но кости куда-то запропастились...

Я встала. Эта история дала мне пищу для размышлений. Какой бы дикой и фантастичной она ни была, я должна разобраться.

- Вы, тетушка Эбби, идите наверх и присмотрите за мисс Милдред и маленькой Нелл. Я ненадолго уйду.

- Вот почему, милая, - и она вразвалочку направилась к задней лестнице, - мне не хотелось, чтобы вы уходили, и вот почему я не пошла с вами.

- Понимаю. - Я схватила свою шляпу. - Присмотрите за ними! - Я поспешила в гараж. Я знала, я чувствовала, что должна сначала повидаться с Джорджем. Я поехала прямо к нему в офис и застала его одного. В самых кратких словах я изложила ему суть дела.

- Бедняжка! Моя бедная маленькая Милдред, - пробормотал он.

- Как ты думаешь, почему она не хотела выходить за тебя замуж? - добавила я. - Глупое дитя решило, что сходит с ума. Мы должны выяснить, что за этим стоит, и покончить с этим. Можешь себе представить, как сильно я верю в привидения - "это все досужая болтовня для развлечения", сказал бы Артур. Возможно, это действительно всего лишь досужая болтовня, но я хочу, чтобы ты пошел со мной к Ардвеллам. Если бы я не чувствовала, что нуждаюсь в тебе, я бы никогда тебе ничего не сказала.

- Конечно, ты должна была сказать мне, Элиза, - возразил Джордж. Он закрыл свой офис и присоединился ко мне. Вскоре мы добрались до прекрасного Ардвелл Плейс.

Трудно представить, что с этим прекрасным местом может быть связано что-то зловещее. Я смотрела на свежевыкрашенный дом, увитый виноградными лозами, но старалась не смотреть на дерево. Я всегда любила деревья, но не это...

Мы застали мистера и миссис Ардвелл на кухне. Глаза женщины были красными, а ее муж выглядел более мрачным и молчаливым, чем я когда-либо видела. Но теперь я его понимала.

- Эльза хочет вам кое-что рассказать, - сказал Джордж. - Она рассказала мне и теперь хочет рассказать вам.

Я быстро пересказала им то, что произошло прошлой ночью.

- Милдред рассказала мне, что ее беспокоит, и я решила убедиться в этом сама. Я думаю, вы трое знаете меня достаточно хорошо, чтобы поверить, я не суеверна и не страдаю чрезмерным воображением; меня всегда называли практичной и прозаичной. Но я видела этого человека, висящего там, так же ясно, как вижу вас, и слышала, как он шаркал ногой. Милдред никому из вас об этом не рассказывала, потому что ужасно боялась, что сходит с ума. Но если с ума сходит она, то и я тоже!

Затем я пересказала историю тетушки Эбби.

- Так вот почему негры не захотели ехать с нами, Том! - воскликнула миссис Ардвелл. - Они делали вид, что не хотят покидать места, где прожили так долго.

- Но даже теперь, когда мы знаем эту историю, что нам делать? - спросил Джордж. - Должен ли мистер Ардвелл покинуть это прекрасное место из-за рассказа о чем-то, случившемся или не случившемся пятьдесят лет назад?

- Если для этого потребуется... - начал мистер Ардвелл.

- Сначала, - перебила я, - давайте спустимся и обыщем тот небольшой болотистый участок у реки. Тетушка Эбби сказала...

Двое взволнованных мужчин не стали дожидаться продолжения. Они оба поспешили к выходу, мистер Ардвелл взял с собой острый нож, а Джордж - ножницы для стрижки живой изгороди. Мы с миссис Ардвелл последовали за ними, потому что не могли оставаться в стороне.

Через час мужчины вышли из густых зарослей ежевики, похожих на джунгли, в разорванной одежде, с исцарапанными руками и лицами. Но Джордж нес предмет, который, несомненно, был человеческим черепом! Я вздрогнула, когда увидела его.

- Да, кости там, - выдохнул Джордж, - но нам потребуется время. Нужно сгрести граблями листья.

- Если бы у нас была коробка, Милли... - Пожилой мужчина взял у жены носовой платок и вытер кровь со щеки.

Мы с ней быстро вернулись в дом и нашли прочный деревянный ящик, который использовался для упаковки вещей при переезде. Взяв его, мы вернулись к реке. Двое мужчин пробрались с ящиком обратно сквозь переплетение ветвей и отсутствовали два часа. Когда они вернулись, все кости были собраны в ящик. Это зрелище было для меня невыносимым, и я отвернулась. Мистер Ардвелл принес лопату, Джордж выкопал яму, и останки были достойно преданы земле.

На обратном пути мы обменялись несколькими словами.

- Есть еще кое-что, - заявил мистер Ардвелл, когда мы с Джорджем сели в машину, чтобы вернуться в город. - Завтра это дерево срубят, и тогда, я думаю, эти посещения прекратятся!

- Но это же очень крепкий дуб, - невольно вырвалось у меня.

- Не важно.

Мужчина отчетливо произнес эти два слова, пожимая нам обоим руки, и мы покинули его и его жену.

Когда я снова увидела дом, он был по-прежнему прекрасен, но выглядел совсем по-другому. Лужайки, поросшие травой, и сияющие белые деревянные панели были залиты солнечным светом. Казалось, нигде не было теней, а там, где старое дерево отбрасывало тень, цвели цветы. Как улыбалось это место теперь!

Однако не больше, чем Джордж и Милдред, поженившиеся два месяца спустя. О да, Милдред чудесным образом выздоровела, когда мы сказали ей, что человек, который был повешен и так и не был похоронен, наконец-то обрел покой, а таинственное старое дерево срублено.

При всей моей практичности, я ни на секунду не усомнилась в том, что действительно видела призрак несчастного человека, который встретил свою судьбу на ветке гигантского дуба. Я знаю, что видела его, и рада, что помогла ему. Я верю, что это ужасное видение было даровано мне для того, чтобы я могла помешать ему разрушить жизнь и счастье двух моих лучших друзей.

ПЫЛАЮЩИЙ ПРИЗРАК

Клод Фриленд

Когда мой отец был еще молод, его родителям пришлось переехать в другое место за пределами Канзас-Сити. Приехав в город около семи часов вечера, они узнали, что дом, который они сняли, еще не освободился. Владельцы, однако, предложили свободный дом, который они могли бы занять на день или два.

Альтернативы не было, и, соответственно, мой дедушка и его семья временно обосновались в предложенном доме.

Для двух моих тетушек, которым тогда было двенадцать и пятнадцать лет, расстелили матрас и положили его на пол в комнате наверху. Остальные члены семьи спали на нижнем этаже.

Вскоре после того, как все ушли спать, мои тети заявили, что услышали странный звук, природу которого не смогли определить. Оказавшись одни на верхнем этаже незнакомого дома, робкие от природы, они напрягли слух, пытаясь уловить и идентифицировать звуки. Старшая из девочек приподнялась на локте, повернувшись лицом, - насколько она могла разглядеть в тусклом лунном свете, проникавшем в комнату, - к шкафу с одеждой. Как только она это сделала, дверца резко распахнулась, и оттуда выскочила молодая женщина, объятая пламенем и держащая в руках взорвавшуюся керосиновую лампу. Она швырнула лампу из ближайшего окна, а затем, почти полностью охваченная пламенем, выбежала из комнаты. Во время этого видения не было слышно ни звука, но как только оно прекратилось, обе девочки вскочили на ноги и, прижавшись друг к другу, закричали от ужаса. К тому времени, когда поднялись их отец и мать, девочки были на грани истерики и настаивали, чтобы мать осталась с ними.

Прошел час, в доме снова воцарилась тишина. Мать устала и давно уже заснула, но воспоминание об их призрачной гостье не давало девочкам уснуть.

Прошло еще полчаса, и девочки снова услышали странный звук, который раньше не могли определить. Их мать тоже проснулась и сонно прислушалась. Прошло несколько минут, а затем дверь шкафа, до этого закрытая, снова распахнулась, и сцена повторилась в точности так, как описывали девочки. Но она наблюдала за происходящим одна, потому что обе девочки спрятались под одеяла. Когда видение исчезло, она встала, зажгла свечу и вместе с двумя девочками спустилась вниз, к своему мужу. К этому времени он уже тоже заинтересовался происходящим. Он вернулся с ними в комнату наверху и с зажженной лампой внимательно осмотрел шкаф. Тот был пуст, но краска и деревянная отделка слегка обгорели.

Рано утром следующего дня мой дедушка навестил управляющего. Управляющий с любопытством выслушал рассказ о пылающем призраке. Затем признался, что с тех пор, как жена одного из бывших жильцов этого дома сгорела заживо в комнате на верхнем этаже, ни одна семья, снимавшая это место, никогда не оставалась там дольше, чем на одну ночь. Но, по его словам, никто не привел никаких веских причин для столь поспешного отъезда, и он этого не знал.

Излишне говорить, что мои бабушка и дедушка сразу же переехали.

ТЕНЬ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Эмиль Рэймонд

Да, сэр, это учреждение будет называться Промышленным институтом Чилтона, и я постараюсь сделать его лучшим из возможных приютов для мальчиков, у которых не было ни единого шанса. Можете процитировать мои слова... Но я не понимаю, какая разница для вас, или для вашей газеты, или для кого-либо еще, почему я называю его "Чилтон".

Нет, он назван не в мою честь. Я по-прежнему просто Билл Фаррелл, и если вы хотите знать, откуда у меня деньги, чтобы финансировать такое предприятие, как это промышленное учреждение, просто взгляните на несколько здешних небоскребов. Я заключаю контракты; но если вы думаете, это единственное, что я когда-либо делал, у вас есть еще один шанс!

Впрочем, вы хотели знать, откуда эта фамилия - Чилтон... Забавно, я никогда не думал, что кто-нибудь спросит об этом! Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы рассказать вам, - сейчас, - хотя я никогда не хотел особенно говорить об этом. Это довольно невероятно.

Во-первых, поверите ли вы мне, если я скажу вам, что Чилтон - это фамилия мошенника? Нет? Что ж, не стану вас разубеждать, но начну с самого начала.

История эта началась около пятидесяти лет назад, и действие происходило в доках на берегу Ист-Ривер. Почти всегда вы могли застать меня там с моей бандой, когда я бросал камни или влипал в неприятности как-то иначе, вы же знаете, какими бывают мальчишки... Единственное место, которого я избегал, был дом. Мой отец был грузчиком, и когда он приходил домой ночью - если вообще приходил - он всегда был пьян. В конце концов, мне надоело, что меня все время колотят, и когда мне было двенадцать, я сбежал. Я так и не вернулся.

Можете не сомневаться, я изучил все, что нужно для перевозки грузов, и проделал немалый путь от Нью-Йорка, прежде чем проголодался настолько, что отказался от своего пульмановского вагона с боковой дверью. Не важно, как назывался город. Его мне хватило на следующие шесть лет. И именно там, в бильярдной, я встретил Чака Чилтона.

Я случайно столкнулся с ним, когда играл в бильярд. Он был на тридцать лет старше меня, тихий, с грустными глазами; он производил впечатление человека, отличающегося от остальных, хитрых и всегда поглядывавших на дверь. У них была достаточно веская причина нервничать: все они были в полицейском розыске и никогда не знали, когда их снова начнут разыскивать.

Чак Чилтон был не из таких. Он был скорее рассеянным, чем каким-либо еще; сидел в одиночестве или время от времени затевал игру, почти ни с кем не разговаривая. Когда я услышал, что он лучший взломщик сейфов в городе, то подумал, что ребята просто разыгрывают меня. По их словам, в тот момент Чаку не повезло: его напарника отправили на передержку, а он не мог работать в одиночку. Его не устраивало сотрудничество с обычным жуликом; он был разборчив.

Я немного поговорил с ним. Я был амбициозен. Я зарабатывал тем, что немного работал, много играл в азартные игры и не упускал возможности рискнуть. Пока ничего криминального, но это то, к чему я стремился. Это выглядело просто - никакого рабочего дня, никакой тяжелой работы, легко прийти и легко уйти. Все, чего я хотел, - это получить шанс.

Я рассказал обо всем этом Чаку Чилтону. Он слушал меня с каким-то странным выражением, в его глазах словно мерцал какой-то огонек. Затем он сказал:

- Забудь об этом, малыш. Ты долго был честным человеком, оставайся таким и дальше. Мне уже далеко за сорок, парень, я слишком стар, чтобы меняться. Но ты...

Я был упрям.

- Тебе нужен напарник, - сказал я. - Без напарника ты не сможешь работать. Я все знаю о Брэдише.

- Брэдиш в верховьях реки, - торжественно произнес он.

- Что ж, я займу его место. Я честный человек.

Он внимательно оглядел меня.

- Я не могу взять тебя с собой, - грубо сказал он.

- Не заставляй себя уговаривать. Я справлюсь.

В его глазах снова появился огонек.

- Приноси свои шмотки ко мне сегодня вечером, - сказал он. - Здесь есть место для двоих, и если я возьму тебя с собой, нам придется спать вместе. Помни - я сказал если!

Я был на седьмом небе от счастья. Мне казалось, быть партнером Чака Чилтона - это самое ценное в жизни. Это означало деньги и репутацию, общение с высококлассными мошенниками. Можете не сомневаться, я не потратил много времени, собирая свои вещи.

Чилтон жил в маленькой квартирке два на четыре на достаточно тихой улице. Он был не из тех, кто бросается в глаза, и никто бы никогда не заподозрил в нем первоклассного взломщика. Очевидно, ему было нелегко; он уже некоторое время не работал, а деньги мошенника не вечны. Я сгорал от нетерпения, но у Чилтона, похоже, не было никаких планов на ближайшее время.

- Ты не можешь пойти на дело, не узнав все заранее, - объяснил он. - Что-нибудь подвернется довольно скоро. А пока ты найдешь себе работу, так что по крайней мере один из нас будет получать деньги. Это снимет подозрения.

Это было не совсем то, на что я рассчитывал, но он был боссом, и никогда не давал мне забыть об этом. Я и раньше ходил по коридорам, поэтому нашел работу в отеле. С самого начала Чак Чилтон, казалось, играл для меня роль отца. Временами он разговаривал со мной очень серьезно - совсем не о религиозных вещах, а просто пытался заставить меня изменить свое мнение о том, чтобы стать мошенником.

- Это чертовски невесело, Билл, - говорил он. - Тебе постоянно приходится рисковать, и тебе всегда светит тюрьма. А если тебе удалось выйти сухим из воды, скупщик краденого каждый раз обкрадывает тебя; не одно, так другое!

Но это меня не убедило. Все, что я когда-либо говорил, было: "Попробуй меня в деле".

Иногда он сидел и пристально смотрел на меня, и в его глазах горел странный огонек.

- Ты не создан для таких вещей, - говорил он. - Почему бы тебе не найти себе нормальную работу? В тебе есть все, чтобы добиться настоящего успеха. Большие деньги, высокая должность и все такое. Ты не даешь себе шанса, парень.

Тем не менее, все, чего я хотел, - это получить шанс поработать с ним, и со временем я становился все более нетерпеливым. Но Чак Чилтон сказал, что я не могу начать, не зная некоторых приемов, да и в любом случае, в данный момент ничего нельзя было сделать.

Однажды утром я пришел домой около половины третьего, - у меня была двойная смена в отеле, - Чилтон отсутствовал. В этом не было ничего необычного, он часто отсутствовал большую часть ночи, но на этот раз у меня было предчувствие, что что-то пошло не так. Я не мог заснуть. Мои глаза были широко открыты, а нервы напряжены, как будто я пытался что-то разглядеть в темноте. Я ворочался в постели, делая все возможное, чтобы избавиться от этого ощущения, но у меня ничего не получалось. Не то чтобы я имел хоть какое-то представление о том, что могло произойти; это было просто раздражение, которое становилось все сильнее и сильнее, пока я не подумал, что вот-вот закричу. Самое смешное, - когда я думал об этом позже, - в любое другое время я бы встал и спустился в бильярдную, чтобы поболтать с ребятами, пока не приду в себя. В ту ночь мне казалось, что я прикован к комнате. Я не мог заснуть, но и уйти тоже не мог.

Внезапно я, казалось, расслабился; вся моя нервозность исчезла, и, совершенно измученный, я заснул.

Когда я проснулся утром, Чак мирно спал в своей постели. Я не слышал, как он вошел, но в этом не было ничего странного, поскольку он всегда двигался тихо, как кошка; это вошло у него в привычку. Когда я вернулся с работы тем вечером, он сидел у окна и читал газету.

- Вчера вечером ты в одиночку отправился на дело! - воскликнул я, чувствуя себя таким разбитым, как никогда в жизни.

- Да? Почему бы тебе не прокричать это так, чтобы услышал весь мир?

Я понизил голос.

- Почему ты не дал мне знать? Почему ты не взял меня с собой?

Он медленно поднялся, стиснув зубы так, как я никогда раньше не видел; я подумал, что он собирается ударить меня.

- Как только тебе перестанет нравиться то, что я делаю, парень, собирай свои шмотки и уходи. Я тебя ничем не связываю. И держи рот на замке!

Я так и сделал. Я до смерти боялся, что Чак может меня выгнать, и больше не проронил ни слова. Он так и не спросил меня, откуда я узнал, что он был на деле в ту ночь. По правде говоря, я и сам не знал, просто у меня было такое чувство.

Пару недель спустя я дремал на скамейке в отеле; ночь была пасмурная, почти никто не входил и не выходил. Должно быть, я заснул, потому что мне начали мерещиться кошмары. Я увидел Чака Чилтона. Сначала он был далеко; я мог сказать, что это он, только по тому, как он шел. Я видел, что он сильно волновался, и, казалось, время от времени спотыкался. Я чувствовал, что задыхаюсь. Я понял, происходит что-то ужасное. Потом я увидел Чака совсем близко. Он был весь в крови, его лицо было белым как полотно и перекошено от боли. Должно быть, я закричал.

Чья-то рука схватила меня за воротник и встряхнула, чтобы окончательно разбудить.

- Ради Бога, проснись! Ты в порядке?

Это был дежурный. Я взглянул на часы; было только начало четвертого, и до конца моей смены оставалось еще три часа. Я не мог этого вынести, пока Чак так выглядел.

- Отпустите меня, - сказал я боссу. - Мне нужно домой. Я болен.

- Болен, черт возьми! - прорычал он. - Сиди там, где сидишь.

- Я не могу! Я иду домой... мне нужно. - Я был в отчаянии.

- Уйдешь - можешь не возвращаться.

Это не имело никакого значения. Я снял форму и натянул свою одежду. Чак Чилтон будет чертовски зол, когда узнает об этом, но я не мог поступить иначе.

Мое сердце колотилось, как молот, когда я открыл дверь в нашу комнату. Внутри было темно, но звук, который я услышал доносящимся с кровати, заставил меня задрожать всем телом. Это было дыхание Чака - ужасный звук, нечто среднее между стоном и подвыванием. Я включил свет, и он открыл глаза.

Он лежал на кровати в одежде, и, увидев его состояние, я понял, с ним покончено. Его глаза были закрыты, но он узнал меня.

- Они добрались до меня, малыш, - сказал он, и его голос был едва слышен. - Я рад, что ты вернулся. Ты должен меня выслушать.

Он слегка дернулся, и его пальцы сжались от боли в кулаки.

- Ты должен меня выслушать, - повторил он. - Ты никогда не будешь мошенником, слышишь меня, малыш?

- Конечно, Чак, - сказал я. Я возился с его одеждой.

- Перестань, - простонал он. - Просто принеси мне стакан воды.

Когда я вернулся к кровати, его глаза были широко открыты.

- Ты должен поклясться мне, парень, что никогда не будешь делать ничего нечестного. Слышишь?

- Конечно, я слышу. Успокойся, Чак, - я не знал, что сказать или сделать.

- Клянись! - выдохнул он; я поднял правую руку и поклялся. Его глаза закрылись, а дыхание участилось. Не знаю, когда он потерял сознание.

Но утром я все еще сидел на кровати рядом с телом, пытаясь во всем разобраться. Я не смог бы помочь Чаку, если бы меня застали с ним в комнате, я бросил свою работу в отеле, и мне было плохо от того, что произошло. Оставаться в городе было бессмысленно, и через час я уже сидел в поезде.

Обещание, данное Чаку, на какое-то время помогло мне оставаться честным. Я был крепким парнем и устроился на работу в строительную бригаду. Вскоре я научился многословно рассказывать о своей работе. Но я был неугомонен, не по мне было зацикливаться на чем-то одном, и через некоторое время воспоминания об этой клятве несколько потускнели. Работа закончилась, и я вернулся в бильярдную, где сидел без дела, придумывая какой-нибудь быстрый способ заработать легкие деньги.

Я научился у Чака, как планировать свои действия. Например, для взлома сейфов требовалось как минимум двое мужчин; нужно было следить за ночными сторожами, охранной сигнализацией и многим другим. Но взлом домов - это работа для одного, и я решил, что подхожу именно для этого. Я бродил по району, где были богатые дома, и, наконец, принял решение. Оно показалось мне удачным, и я собирался попробовать в одиночку. Мое обещание, данное Чаку Чилтону, начисто вылетело у меня из головы.

В ту ночь я слонялся без дела примерно до часу ночи, а затем подкрался в тени деревьев к окну подвала, которое выбрал сам. В бригаде строителей я научился обращаться с инструментами и через минуту уже отпирал замок. Все вокруг было тихо, как в мертвецкой, и я проскользнул внутрь. Я постоял минуту, чтобы глаза привыкли к темноте. Мое сердце билось довольно быстро, но это было волнение, а не страх. Я был так спокоен, как будто занимался подобными вещами всю свою жизнь.

Но пока я стоял там, мне показалось, будто в дальнем конце комнаты появилось какое-то свечение. Я не мог разобрать, что это, и сначала подумал, это какое-то отражение. Стало немного светлее, но в подвале все равно ничего не осветилось, как это могло бы быть при обычном освещении. Мое дыхание участилось.

А потом в этом туманном свете я увидел Чака Чилтона - такого крупного, каким он никогда не был при жизни, с суровым, угрожающим выражением лица. Это напомнило мне тот случай, когда он встал со стула, и я подумал, что он собирается меня ударить. Его руки были сложены на груди, и он просто стоял там, сверля меня взглядом.

Меня не так-то легко напугать, я закрыл глаза и провел руками по лицу, пытаясь избавиться от видения. Когда я снова посмотрел на него, он все еще был там. Я сделал шаг в сторону, и Чак сделал то же самое. И вдруг я увидел, что по его боку струится кровь. Лицо, которое до этого было серьезным и спокойным, исказилось в судороге боли, и фигура, спотыкаясь, начала приближаться ко мне!

Если бы я мог, я бы закричал, услышала бы меня полиция или нет, но дыхание с шипением вырывалось из моих губ. Теперь руки Чака были крепко сжаты, а глаза, казалось, вот-вот закатятся, но они ни на секунду не отрывались от меня. Существо приблизилось. Внезапно он потянулся ко мне. Я стоял прямо перед открытым окном и быстро, как молния, юркнул обратно на лужайку и упал.

Должно быть, я пролежал там около часа, слабый и дрожащий, не смея пошевелиться. Но, наконец, ко мне вернулись силы, и, дюйм за дюймом, я, наконец, ползком добрался до живой изгороди. Здесь я повернулся и посмотрел в окно. Черное отверстие по-прежнему зияло; внутри не было видно ни света, ни какого-либо движения. Но даже миллион долларов наличными, лежащий на подоконнике, не заставил бы меня снова приблизиться к этому дому.

Вернулся ли я к работе? Я вернулся к работе строителя и довольно скоро стал бригадиром. Работа была оживленной, и я довольно быстро освоил профессию. Но вы же знаете, как это бывает. Работа не вечна, и, в конце концов, я оказался на мели в каком-то западном городке, совершенно без средств к существованию. После того последнего опыта, который у меня был, я отказался от всякой мысли о том, чтобы когда-либо делать что-то нечестное; но есть что-то такое в пустом желудке - и в отсутствии возможности его наполнить - что сводит на нет благие намерения.

И когда у меня остались последние деньги, я принял решение. Я объездил весь город, пытаясь найти работу, но единственный ответ, который я получил, был: "Приходите через неделю или две". В промежутках я размышлял о том, к чему бы мне приложить руку.

Предприятие, на котором я работал в последний раз, находилось рядом с фабрикой на окраине города, и за те три месяца, что я там проработал, у меня было достаточно возможностей составить план его расположения. В сейфе всегда хранилась довольно крупная сумма, а фабрика представляла собой большое хаотичное здание, занимавшее целый квартал, попасть в которое было нетрудно. По ночам там дежурил ночной сторож, но он приходил только раз в час, чтобы проверить кассу, и я знал, что могу проскользнуть туда без всякой опасности и улизнуть между его визитами.

Я тщательно все спланировал и был готов ко всему. У меня был с собой пистолет и я следил за тем, чтобы он был исправен. Сейф представлял собой старую модель и не доставил бы мне особых хлопот. Я одолжил достаточно денег, чтобы купить билет за город и смыться до того, как полиция пойдет по моему следу.

Когда я отправился в путь, дождь лил как из ведра. Фабрика находилась далеко от города, и я насквозь промок, когда подошел к зданию, черному и пустынному. Я рассчитал время так, чтобы попасть туда сразу после ухода ночного сторожа, но задержался из-за грозы, и у меня оставалось меньше получаса до того, как он снова появится. Я не мог рисковать, так что мне ничего не оставалось, как убивать время до следующего визита.

Я перелез через забор и спрятался под навесом, где хранились старые бочки и ящики. Дождь барабанил по крыше, а ветер завывал, точно стая койотов. Я решил, что в ту ночь я точно заработал свои деньги. Я уже не был таким уверенным, как раньше, - хорошая, тяжелая работа вытягивает это из тебя, - и раз или два струсил, подумав, что мне следовало бы убраться и продержаться до тех пор, пока я не найду себе честную работу.

Но мысль о том, чтобы отступить, с трудом пробила себе дорогу в мою голову. Я доведу дело до конца, и после этого единственного случая никогда больше не займусь этим.

Время тянулось, в темноте, под ливнем у меня были и другие поводы для беспокойства. Я вспомнил, как в последний раз пытался совершить преступление и что из этого вышло. Мне потребовалось много усилий, чтобы выбросить это из головы.

- Неужели это возможно! - сказал я себе. - Той ночью тебе что-то привиделось, мальчик, или ты съел куриную печень и решил, что видишь призраков. С тех пор ты вырос.

И все же мне было не по себе, когда я вспоминал Чака Чилтона и то, что он подумает о нарушенном мною данном ему слове. Но, наконец, мое ожидание закончилось. Мимо прошел ночной сторож, и когда я выполз из своего укрытия, то увидел, как его тень скользнула за железные ворота, удаляясь. Я дал ему пять минут, чтобы он убрался восвояси; я знал, что он не станет слоняться на улице в такую ночь. Затем я принялся за работу.

Я решил взломать заднюю дверь - довольно далеко от офиса, где хранился сейф, но так было безопаснее, потому что ее не было видно. Я не боялся шуметь, потому что из-за ветра и дождя не было ни малейшего шанса, что меня услышат.

Я без проблем проник внутрь. У меня был карманный фонарик, но, поскольку времени было предостаточно, я не стал им пользоваться. Я ощупью пробирался через склад, заваленный тюками и ящиками. Однажды я ударился головой о ящик, который выступал в проход, и это ничуть не улучшило моего настроения. Я вошел в узкий коридор и направился в ту сторону, где должен был находиться офис. Коридор заканчивался лестничным маршем, где не должно было быть никаких ступенек, и я громко выругался.

Я попятился, и, когда повернулся, мое сердце, казалось, подскочило к горлу, а затем остановилось. В конце коридора, рядом с дверью, сгущался какой-то туманный свет. Я не знал и не мог разглядеть, что это было. Все, о чем я мог думать, - это о другом ужасном свете, принявшем облик Чака Чилтона, и о том, как меня тошнило в течение нескольких недель после этого. Все, что я хотел сделать, это убежать - убраться подальше от этого места, пока свет не начал двигаться.

Но куда бежать? Подняться по ступенькам на фабрику? Но я не знал дороги и меня легко могли поймать. У меня не оставалось выбора. Я повернулся и направился к лестнице. Мне было все равно, куда она ведет; я был готов выпрыгнуть из окна, лишь бы выбраться из этого места. Наверху был длинный коридор, и я помчался по нему, не обращая внимания на то, какой шум производил. Затем, тяжело дыша, остановился и оглянулся. Никого не было видно. Я дал себе несколько секунд, чтобы перевести дыхание, затем попробовал открыть ближайшую ко мне дверь. Она была заперта, а мои руки дрожали так, что я не мог вскрыть замок. Мне пришлось отказаться от этого.

Я пошел дальше по коридору. Все двери были заперты, а я отчаянно хотел выбраться. В дальнем конце была еще одна лестница. Я перепрыгивал через три ступеньки за раз, опустив голову, не заботясь о том, на что наткнусь. Внизу я бросил один взгляд и, кажется, завопил. В конце коридора меня ждал этот адский свет, который слегка перемещался!

Мои силы иссякли, и я рухнул; это было выше человеческих сил. Я закрыл лицо руками. По мне градом катился пот, и я бормотал что-то себе под нос. Кажется, я пытался молиться.

Наконец я поднял глаза, надеясь, что Существо исчезло. Но теперь оно было ближе и, казалось, двигалось. Это было лицо Чака Чилтона, такое же, как и раньше, и он махал мне рукой, как бы приглашая следовать за ним. Я пытался убедить себя, что это сон, что я сплю. Я ущипнул себя, и моя рука сжала револьвер, который был пристегнут к поясу.

Я, должно быть, сошел с ума. Я вытащил пистолет и, закрыв глаза, выстрелил в туманную фигуру, приближавшуюся ко мне. Звук разнесся по зданию, как раскат грома, и я вскочил на ноги. Мне следовало опасаться двух вещей - света впереди и сторожа, которого мог привлечь мой выстрел. Каким-то образом я должен был выбраться!

Но прежде чем я успел пошевелиться, меня парализовал другой звук, донесшийся этажом выше. Это был резкий мужской голос.

- Эти крысы стреляют друг в друга! Возвращайтесь с другой стороны, и они окажутся между нами.

Я был в ловушке. Сторож, наверное, шел прямо по моему следу и, обнаружив, что дверь открыта, позвал на помощь. А на моем пути стоял призрак Чака Чилтона!

Реальная опасность, исходившая от людей, которые поджидали меня в засаде, немного прояснила мой разум и придала мне сил. Я осмелился поднять глаза на кошмар, стоявший у меня на пути. Он быстро исчезал, проплывая по длинному коридору, но все время махал мне рукой. Пока я наблюдал за ним, он, казалось, завернул за угол и исчез.

Мне ничего не оставалось, как следовать за ним. Я безнадежно заблудился на этой огромной фабрике, а мои преследователи приближались. Единственный открытый путь был прямо перед мной. Призрак или не призрак, но я должен был идти за ним. Я побежал по коридору, и мои шаги грохотали, как удары молота.

- Сюда, Джим! - услышал я мужской крик. - Вон он!

Сзади раздался выстрел, и я услышал, как пуля ударилась о стену. Я нырнул за угол только для того, чтобы понять, это был тот самый поворот, в который свернул призрак! Он был там, далеко в коридоре, и манил меня за собой.

И тут мне в голову пришла мысль, что, возможно, Чак Чилтон, или его призрак, или что бы это ни было, пытается помочь мне выбраться из этого места, помочь мне сбежать. В голове у меня прояснилось. Я больше не испытывал страха, все было ясно как Божий день. Чак никогда бы не бросил друга; он вернулся, чтобы спасти меня, своего приятеля!

Теперь я мчался как сумасшедший, больше не боясь этого тусклого света, но надеясь догнать его; желая только одного - убежать от людей, которые были совсем рядом. Смутная фигура Чака Чилтона держалась далеко впереди меня. Он петлял туда-сюда, через дверные проемы и узкие коридоры, и куда бы он ни поворачивал, я следовал за ним, уверенный, что мне удастся сбежать.

Звуки погони позади меня стихли; казалось, наступила тишина, потому что в этом огромном беспорядочном месте было много возможностей заблудиться. Наконец темная фигура, за которой я следовал, подняла руку и исчезла - полностью растворилась в темноте. Я остановился, снова охваченный ужасом. Куда идти дальше? Но тут меня обдало порывом холодного, сырого воздуха, и я понял, что нахожусь рядом с каким-то внешним выходом.

Я пошел вперед быстро, но так бесшумно, как только мог; и там, где исчез призрак Чака Чилтона, обнаружил открытую дверь, ведущую на боковую улицу, в безопасное место.

Все еще шел дождь, завывал ветер. Ни единого признака присутствия призрака или человека, только ночь и буря. Я прокрался вдоль стен здания в самой глубокой тени, какую только смог найти, и, наконец, вернулся в свою комнату.

Видел ли я когда-нибудь снова призрак Чака Чилтона? Никогда. Я стал другим. Много раз после этого мне не везло, я был разорен, подавлен; но ничто в мире не могло заставить меня прикоснуться к монетке, принадлежавшей другому человеку. Вскоре удача улыбнулась и мне. Я нашел постоянную работу у строительного подрядчика, который в конце концов сделал меня партнером. У меня все было хорошо, я управлял бизнесом, сделал хорошие инвестиции, и когда вернулся сюда после большой войны, был готов начать масштабное дело. Вы знаете, как это было, молодой человек. Успех; много денег, но я никогда не забуду, как было испорчено мое детство и как я мог бы сейчас отбывать срок, если бы не Чак Чилтон. Теперь вы понимаете, почему мой новый индустриальный приют для мальчиков будет называться "Чилтон"?

НЕФРИТОВАЯ ЛЯГУШКА

К. Л. Рэй

Душеприказчики Питера Вуда сочли свою задачу очень простой. Он оставил свои дела в идеальном порядке. Единственным сюрпризом, обнаруженным на его аккуратном письменном столе, был запечатанный конверт с надписью: "Не желая, чтобы меня беспокоили благонамеренные исследовательские общества, я никогда никому не показывал вложенное письмо, но после моей смерти все желающие могут ознакомиться с тем, что, насколько мне известно, является правдивой историей".

Рукопись датирована тремя годами ранее смерти автора и выглядит следующим образом:

Я давно хотел описать события своей юности. Не стану пытаться поставить какой-либо диагноз относительно их природы. Не стану делать никаких выводов. Я просто фиксирую определенные факты; по крайней мере, в таком виде эти события предстали перед моим сознанием.

Однажды вечером, вскоре после того, как получил право адвокатской практики, я в довольно подавленном настроении возвращался домой, жалея, что не могу позволить себе купить билет в театр, когда мое внимание привлекла ярко освещенная витрина магазина. Испытывая странную любовь к безделушкам и помня о неизбежном свадебном подарке, я взялся за ручку двери, которая, открывшись с веселым звоном колокольчика, впустила меня в просторное помещение, плотно заставленное традиционным хламом антикварной лавки. Фрагменты доспехов, оловянные горшки, темные, кривые зеркала, церковные облачения, картины с цветами, медные чайники, стулья, столы, сундуки, люстры - здесь было все! Но, несмотря на разнородный беспорядок, здесь отсутствовал тот мрачный, пыльный мрак, ассоциирующийся с подобными коллекциями. Комната была ярко освещена, в камине потрескивал огонь. Атмосфера была теплой и жизнерадостной. Я нашел ее очень приятной после холодного промозглого тумана на улице.

При моем появлении молодая женщина и ребенок - судя по их внешнему сходству, очевидно, сестры - поднялись с кресел. Яркие, суетливые, пестро одетые, они были удивительно непохожи на людей, обычно торгующих подобными товарами. Цветочный магазин казался для них более подходящим местом.

"Как мило с их стороны содержать свои помещения в такой чистоте", - подумал я, желая им доброго вечера.

Их улыбающиеся лица произвели на меня приятное впечатление, свидетельствуя об уюте и безмятежном благополучии, и, поскольку взрослая сестра была очень вежлива, показывая мне переполненные сокровищницы и демонстрируя знания и признательность, мне показалось, ей совершенно безразлично, совершу я какую-либо покупку или нет. На самом деле она вела себя скорее как уборщица, чем как продавщица.

Обнаружив красивое шеффилдское блюдо по умеренной цене, я решил, что это самый подходящий подарок для моей подруги. Девочка ловко завернула мою покупку в пакет из оберточной бумаги. Объяснив старшей сестре, что у меня нет наличных, я спросил, не хочет ли она получить чек.

- Конечно, - ответила она, быстро доставая ручку и чернила. - Не могли бы вы выписать его на "Антикварную лавку на углу"?

С осознанной неохотой я вышел в шафрановый туман.

- Добрый вечер, сэр. Всегда рада видеть вас в любое время, - раздался приятный девичий голос, настолько приятный, что я ушел с чувством, будто обрел друга.

Наверное, примерно неделю спустя, когда я шел домой одним очень холодным вечером - мелкий снежок хлестал меня по лицу, а по улицам гулял пронизывающий ветер, - я вспомнил гостеприимное тепло веселой "Антикварной лавки на углу" и решил еще раз туда заглянуть. Я обнаружил, что нахожусь на той самой улице, и там... да, там был тот самый угол. С чувством разочарования, совершенно несоразмерного с этим событием, я обнаружил, что магазин выглядит безлюдным и заброшенным, и увидел, что с ручки свисает кусок картона, на котором было напечатано слово "Закрыто".

Из-за угла со свистом вырвался резкий порыв ветра, мокрые брюки уныло хлопали по моим лодыжкам. Я мечтал о тепле и сиянии внутри и чувствовал себя обделенным. Несколько по-детски, поскольку был уверен, что дверь заперта, я схватился за ручку и подергал ее. К моему удивлению, ручка повернулась, но, казалось, не в ответ на нажатие. Дверь распахнулась изнутри, и я увидел, что смотрю в тускло освещенное лицо очень старого и хрупкого на вид маленького человечка.

- Пожалуйста, входите, сэр, - произнес нежный, немного дрожащий голос, и передо мной зашаркали мягкие шаги.

Невозможно описать изменившийся облик этого места. Я предположил, что перегорел предохранитель электрического освещения, потому что темноту большой комнаты разбавляли только две оплывающие свечи, и в тусклом колеблющемся свете нагромождение мебели, прежде ярко освещенное, теперь вырисовывалось высоким и таинственным, отбрасывая странные, почти угрожающие тени. Огонь погас, и только один слабо тлеющий уголек свидетельствовал о том, что лишь совсем недавно пламя было живым. Другие свидетельства отсутствовали, потому что атмосфера была такой холодной, какой я никогда не испытывал. Фраза "повеяло холодом" до смешного неуместна, но улица по сравнению с помещением казалась почти приятной; в ее пронизывающем холоде, по крайней мере, было что-то бодрящее. Атмосфера теперь была столь же мрачной, сколь прежде веселой. Я почувствовал сильное желание немедленно уйти, но окружающая темнота рассеялась, и я увидел, что старик деловито зажигает свечи то тут, то там.

- Могу я вам что-нибудь показать, сэр? - дрожащим голосом спросил он, приближаясь ко мне с зажженной свечой в руке. Теперь я видел его сравнительно отчетливо, и его внешность произвела на меня неописуемое впечатление. В моем сознании промелькнул Рембрандт. Кто еще мог бы подсказать мне странные тени на этом изможденном временем лице? "Усталый" - слово, которое мы употребляем легкомысленно. Я никогда не знал, что может означать это слово, пока не увидел это измученное лицо. Невыразимая, терпеливая усталость на увядшем лице, глаза, которые казались такими же потухшими, как огонь, если не считать слабого блеска, словно в них была какая-то цель. И эта бледная хрупкая фигура!

Слова "пыль и пепелище, пыль и пепелище" всплыли у меня в голове.

Возможно, вы помните, что во время моего первого посещения я был поражен поразительной чистотой этого места. Теперь мне пришло в голову, что этот старик был похож на скопление пыли, которую можно было бы ожидать увидеть разбросанной по такому месту. По правде говоря, он выглядел едва ли более плотным, чем простое скопление пыли, которое можно рассеять дыханием или прикосновением.

Что за странное старое создание - работать у этих здоровых, с виду состоятельных девушек! "Должно быть, - подумал я, - это какой-нибудь старый слуга, которого держат из милосердия".

- Я могу вам что-нибудь показать, сэр? - повторил старик. В его голосе было не больше силы, чем в треске рвущейся паутины, и все же в нем слышалась странная, почти умоляющая настойчивость, а глаза были устремлены на меня тусклым и в то же время пожирающим взглядом. Я хотел уйти. Определенно, я хотел уйти. Близость этого жалкого старика угнетала меня; я чувствовал себя ужасно подавленным, но невольно пробормотал: "Спасибо, я осмотрюсь", - и поймал себя на том, что следую за его хрупкой фигурой и рассеянно рассматриваю различные предметы, временно освещенные его дрожащей свечой.

Леденящая тишина, нарушаемая только усталым шарканьем его ковровых туфель, действовала мне на нервы.

- Очень холодная ночь, не правда ли? - рискнул я.

- Холодная? Холодная... да, пожалуй, холодная. - В сером голосе слышалась апатия, свидетельствующая о крайней усталости.

- Давно вы на этой работе? - спросил я, тупо уставившись на старую кровать с балдахином.

- Очень, очень давно. - Ответ прозвучал тихо, как вздох, и, пока он говорил, время казалось уже не вопросом дней, недель, месяцев, лет, а чем-то неизмеримо растянутым; я был возмущен усталостью и меланхолией старика, зараза которых так необъяснимо угнетала мой собственный дух.

- Как давно? - спросил я как можно бодрее, добавив с отвратительной шутливостью: - Должно быть, скоро наступит пенсия по старости?

Ответа не последовало.

В молчании мы перешли в другой конец комнаты.

- Необычная вещица, - сказал мой гид, беря в руки маленькую гротескную лягушку, лежавшую на полке среди множества других мелких предметов. Она, казалось, была сделана из какого-то материала, похожего на нефрит, и, пораженный ее неуклюжим видом, я взял ее из рук старика. Было поразительно холодно.

- По-моему, это довольно забавно, - сказал я. - Сколько?

- Полкроны, сэр, - прошептал старик, взглянув мне в лицо. В его голосе было не больше силы, чем в шуршании пыли, но в глазах безошибочно угадывался огонек нетерпения.

- Полкроны? Я возьму ее, - сказал я. - Не трудитесь упаковывать старину Энтони Роланда. Я положу ее в карман. Вы сказали, полкроны? Вот они.

Отдавая старику монету, я нечаянно дотронулся до его протянутой ладони. И едва сдержал дрожь. Я уже говорил, что лягушка была холодной, но ее субстанция казалась теплой по сравнению с этой высохшей кожей. Не могу описать ощущение холода, возникшее при соприкосновении с ней в ту секунду. "Бедный старик! - подумал я. - Он не годится для того, чтобы находиться в этом холодном, одиноком месте. Удивляюсь, как эти милые на вид девушки позволяют такой старой развалине продолжать работать".

- Спокойной ночи, - сказал я вслух.

- Спокойной ночи, сэр, благодарю вас, сэр, - произнес слабый старческий голос. Он закрыл за мной дверь.

Борясь с падающим снегом, я повернул голову и увидел его фигуру, едва ли более плотную, чем тень, очерченную в свете свечей. Его лицо было прижато к большому стеклянному окну. Я представил, как его усталые терпеливые глаза смотрят вслед исчезающему клиенту.

Почему-то я не мог выбросить из головы мысли об этом старике. Еще долго, очень долго после того, как лег в постель и пытался уснуть, я видел этот лабиринт морщин, измученное лицо и большие усталые глаза, похожие на безжизненные планеты, которые смотрели, смотрели на меня, и в их пристальном взгляде, казалось, был какой-то вопрос. Да, я был необъяснимо встревожен его личностью, и даже после того, как заснул, мои сны были полны моего странного знакомого.

Преследуемый, полагаю, чувством его бесконечной усталости, я пытался во сне заставить его отдохнуть - лечь. Но как только мне удавалось уложить его хрупкое тельце на кровать с балдахином, которую я заметил в магазине (только теперь она больше походила на могилу, чем на кровать, а парчовое покрывало превратилось в кучу дерна), он выскальзывал из моих рук и, пошатываясь, направлялся к выходу, бродить по магазину. Я гнался за ним все дальше и дальше по бесконечным рядам странной мебели, но он ускользал от меня, и теперь полутемный магазин, казалось, тянулся все дальше и дальше, сливаясь с бесконечностью лишенного солнца и воздуха пространства, пока, наконец, я сам, задыхающийся и обессиленный, не опустился в могилу под балдахином.

На следующее утро я получил срочный вызов к больной матери, и в суматохе следующей недели эпизод с антикварной лавкой на углу вылетел у меня из головы. Как только было объявлено, что больная вне опасности, я вернулся в свое унылое жилище. Удрученно подсчитывая свои мелкие домашние расходы и гадая, где же мне найти деньги, чтобы заплатить за квартиру в следующем квартале, я был приятно удивлен визитом старого школьного товарища, который в то время был практически единственным моим другом в Лондоне. Он работал в одной из самых известных фирм, занимающихся продажей произведений искусства и аукционов.

После нескольких минут разговора он поднялся в поисках света. Я стоял к нему спиной. Я услышал резкое чирканье спички, за которым последовали умиротворяющие звуки, издаваемые его трубкой. Внезапно все это было прервано восклицанием.

- Боже милостивый, старина! - воскликнул он. - Где, во имя всего святого, ты это достал?

Обернувшись, я увидел, что он схватил мою вчерашнюю покупку - забавную лягушку, о присутствии которой на моей каминной полке я практически забыл.

Он держал ее под струей газа, внимательно рассматривая через маленькую лупу, и его руки дрожали от волнения.

- Где ты это взял? - повторил он. - Ты хоть представляешь, что это такое?

Я коротко рассказал ему, что, чтобы не уходить из магазина с пустыми руками, недавно купил лягушку за полкроны.

- За полкроны? - повторил он. - Мой дорогой друг, не могу в этом поклясться, но, по-моему, тебе невероятно повезло. Если я не ошибаюсь, это нефрит династии Ся.

Для моего невежества эти слова мало что значили.

- Ты хочешь сказать, это стоит денег?

- Стоит денег? Ха! - воскликнул он. - Послушай. Ты не предоставишь это мне? Позволь мне поручить моей фирме сделать для тебя все, что в их силах. Сегодня понедельник, и я смогу выставить ее на аукцион в четверг.

Зная, что могу безоговорочно доверять своему другу, я с готовностью согласился на его предложение. Бережно завернув лягушку в вату, он ушел.

В пятницу утром я испытал сильнейший шок в своей жизни. Шок не обязательно означает плохие новости, и могу заверить вас, в течение нескольких секунд после того, как открыл конверт, лежавший на моем грязном подносе с завтраком, комната кружилась у меня перед глазами. В конверте был счет от гг. Спанк, арт-дилеров и аукционистов:

Нефрит Ся продан за 2000 фунтов стерлингов

10% комиссионные, остаток 1800 фунтов стерлингов,

и там же, аккуратно сложенный, адресованный Питеру Вуду, эсквайру, чек на 1800 фунтов. Некоторое время я был совершенно сбит с толку. Слова моего друга вселили надежду; надежду на то, что моя случайная покупка поможет внести арендную плату за следующий квартал, - может быть, даже за целый год, - но мне и в голову не приходило, что речь идет о такой крупной сумме. Это правда или какая-то отвратительная шутка? Конечно, это было - выражаясь банальным языком - слишком, слишком хорошо, чтобы быть правдой! Такого просто не могло случиться.

Все еще ощущая головокружение, я позвонил своему другу. Его спокойный голос и сердечные поздравления убедили меня в том, что мне действительно выпала невероятная удача. Это была не шутка и не сон: Питер Вуд, чей банковский счет в настоящее время был превышен на 20 фунтов стерлингов и у которого не было никаких ценных бумаг, кроме акций на сумму 150 фунтов стерлингов, по чистой случайности держал в руке бумажку, конвертируемую в 1800 золотых соверенов. Я сел, чтобы подумать, попытаться осознать. Из нагромождения планов, проблем и эмоций совершенно ясно вырисовался один факт. Очевидно, я не мог воспользоваться невежеством девушки или некомпетентностью ее бедного старого продавца, я не мог принять этот удивительный подарок судьбы просто потому, что купил сокровище за полкроны.

Ясно, что я должен вернуть по крайней мере половину суммы своим неосознанным благодетелям. В противном случае я чувствовал бы, что ограбил их почти так же, как если бы проник в их магазин, как ночной вор. Я вспомнил их приятные открытые лица. Как здорово было удивить их этой замечательной новостью! Я почувствовал сильное желание броситься в магазин, но, поскольку в кои-то веки участвовал в рассмотрении дела, был вынужден отправиться в суд. Чек я адресовал своим банкирам и, сверившись с форзацем своей чековой книжки, выписал еще один чек на "Антикварную лавку на углу" на 900 долларов. Я положил его в карман, решив по дороге домой зайти в магазин.

Было уже поздно, когда я смог покинуть здание суда, и, придя в магазин, хотя и несколько разочарованный, я не был сильно удивлен, обнаружив, что он снова закрыт, а на ручке висит табличка "Закрыто". Даже если предположить, что старик был на дежурстве, не имело особого смысла встречаться с ним. У меня было дело к его хозяйкам. Итак, решив отложить свой визит на следующий день, я уже собирался поспешить домой, когда - как будто меня ждали - дверь открылась, и на пороге появился старик, вглядывающийся в темноту.

- Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр?

Его голос звучал еще более странно, чем раньше. Теперь я понял, что боялся новой встречи с ним, но чувствовал непреодолимое желание войти. Атмосфера была такой же мрачной, как и во время моего последнего визита. Я почувствовал, что по-настоящему дрожу. Горело несколько свечей, очевидно, только что зажженных, и в их мерцающем свете я увидел серые глаза старика, вопросительно устремленные на меня. Что за лицо! Я не преувеличил его странности. Никогда еще я не видел столь необычного, столь поразительного существа. Неудивительно, что он мне снился. Лучше бы он не открывал дверь.

- Могу я что-нибудь показать вам сегодня вечером, сэр? - довольно робко спросил он.

- Нет, спасибо. Я пришел по поводу той вещи, которую вы мне продали на днях. Я нашел, что она очень ценная. Пожалуйста, передайте вашей хозяйке, что завтра я заплачу ей за нее положенную цену.

Пока я говорил, по лицу старика расплылась чудеснейшая улыбка. Слово "улыбка" я употребляю за неимением лучшего; но как передать красоту того не поддающегося определению выражения, которое сейчас преобразило это изможденное временем лицо? Нежное торжество, нежный восторг! Это был мороз, уступающий место солнечному свету. Никогда прежде я не был свидетелем того, как оттаивает глубоко заледеневшее горе - рассветное сияние оттепели. Впервые у меня появилось некоторое представление о значении слова "блаженство".

Невозможно описать впечатление, которое произвело на меня это преображенное лицо. Мгновение, так сказать, переполнило меня. Время остановилось, и я осознал бесконечность происходящего. Тишину магазина нарушил нарастающий звук старинных часов, готовых вот-вот пробить. Я обратил внимание на одно из этих замечательных произведений средневекового искусства - нюрнбергские напольные часы. Из углубления под их изысканно раскрашенным циферблатом появились причудливые фигурки, и пока одна из них била в колокол, другие изящно танцевали менуэт. Мое внимание было приковано к прекрасному зрелищу, и только когда затихли последние звуки, я повернул голову.

Я остался один.

Старик исчез. Удивленный его уходом, я оглядел большую комнату. Как ни странно, огонь в камине, который я считал потухшим, неожиданно вспыхнул с новой силой и теперь отбрасывал веселые отблески. Но ни в камине, ни при свете свечей не было видно никаких следов старого сторожа. Он исчез.

- Эй! Куда вы исчезли? - вопросительно позвал я,

Никто не ответил. Ни звука, кроме громкого тиканья часов и потрескивания огня в камине. Я обошел всю комнату. Я даже заглянул в кровать с балдахином, которая мне снилась. Затем я увидел, что рядом находится комната поменьше, и, взяв свечу, решил осмотреть ее. В дальнем конце я заметил небольшую лестницу, очевидно, ведущую на что-то вроде галереи, окружавшей комнату. Старик, должно быть, укрылся в каком-то логове наверху. Я последовал бы за ним, ощупью добрался до подножия лестницы и начал подниматься, но ступеньки заскрипели у меня под ногами; у меня было ощущение, что все рушится, моя свеча погасла, паутина коснулась моего лица. Подниматься не было никакого смысла.

В конце концов, какое это имело значение? Пусть старик прячется. Я передал свое сообщение. Лучше уйти. Но главная комната, в которую я вернулся, теперь стала совсем теплой и веселой. Как я мог когда-то думать, что она зловещая? И я с явным сожалением покинул магазин. Я чувствовал себя разбитым. Мне хотелось бы чаще видеть эту лучезарную улыбку. Милый, странный старик! Как я мог думать, будто боюсь его!

На следующий день, в субботу, я был свободен, чтобы сходить в магазин. По дороге туда мои мысли были заняты предвкушением теплого приема, который, несомненно, окажут мне благодарные сестры. Когда звон колокольчика возвестил о том, что я открыл дверь, две девушки, деловито вытиравшие пыль со своих сокровищ, повернули головы, чтобы посмотреть, кто пришел в столь необычно ранний час. К моему удивлению, узнав меня, они вежливо, но довольно небрежно поклонились, как простому знакомому.

Учитывая почти сказочную связь между нами, я ожидал совсем другого приветствия. Я сразу догадался, что они еще не слышали поразительной новости, и когда сказал: "Я принес чек!", то понял, что мое предположение было верным. На их лицах отразилось полное непонимание.

- Чек? - эхом отозвалась взрослая сестра. - Какой чек?

- За лягушку, которую купил на днях.

- За лягушку? - непонимающе спросила она. - Но вы уверены, что это именно лягушка? Я помню только, что вы купили шеффилдское блюдо.

Я был озадачен не меньше, чем она. Неужели эти сестры не знали, что происходит в их магазине? Я рассказал им всю историю. Они были удивлены. Старшая сестра казалась совершенно ошеломленной.

- Но я не могу этого понять! Я не могу этого понять! - повторила она. - Холмс не должен был никого впускать в наше отсутствие, не говоря уже о том, чтобы продавать вещи. Он просто приходит сюда в качестве сторожа по вечерам, когда мы уходим пораньше, и должен оставаться только до тех пор, пока ночной полицейский не заступит на дежурство. Не могу поверить, что он впустил вас и даже не сказал нам, что продал вам что-то. Это слишком необычно! В котором часу это было?

- Думаю, около семи, - ответил я.

- Обычно он уходит около половины седьмого, - сказала девушка. - Но я полагаю, полицейский, должно быть, опоздал.

- Вчера, когда я пришел, было уже поздно.

- Вы вчера приходили снова? - спросила она.

Я вкратце рассказал ей о своем визите и о сообщении, которое оставил смотрителю.

- Что за невероятная вещь! - воскликнула она. - Я не могу этого понять, но мы скоро услышим его объяснения. Я жду его с минуты на минуту. Он приходит каждое утро подметать полы.

При мысли о новой встрече с этим замечательным стариком меня охватило странное волнение. Как он выглядит при ярком дневном свете? Будет ли он снова улыбаться?

- Он очень старый, не так ли? - рискнул я.

- Старый? Да, я полагаю, он становится довольно старым, но это очень легкая работа. Он хороший, честный человек. Я не могу понять, почему он делает такие вещи тайком. Боюсь, в последнее время мы не слишком хорошо разбираемся в каталогах. Интересно, продавал ли он что-нибудь для себя? О, нет, мне невыносимо об этом думать! Кстати, вы не помните, где была эта лягушка?

Я указал на полку, с которой смотритель взял кусочек нефрита.

- О, из этого ассортимента? На днях я купила очень много всего почти за бесценок, но еще не рассортировала и не оценила. Я не помню, чтобы видела лягушку. Это что-то невероятное!

В этот момент зазвонил телефон. Она поднесла трубку к уху и что-то сказала в трубку.

- Здравствуйте! Здравствуйте! - услышал я ее голос. - Да, это мисс Уилтон. Да, миссис Холмс, что вам нужно?

Последовала пауза в несколько секунд, а затем ее испуганный голос продолжил:

- Умер? Но как? Почему? О, простите!

Сказав еще несколько слов, она положила трубку и повернулась к нам с глазами, полными слез.

- Подумать только, - сказала она. - Бедный старина Холмс, сторож, умер. Вчера вечером, вернувшись домой, он пожаловался на боль и скончался посреди ночи. Сердечная недостаточность. Никто и понятия не имел, что с ним что-то не так. О, бедная миссис Холмс! Что она будет делать? Мы должны немедленно навестить ее!

Обе девушки были очень расстроены, и, сказав, что скоро вернусь, я счел за лучшее уйти. Этот необыкновенный старик произвел на меня такое яркое впечатление, что я был глубоко тронут известием о его внезапной смерти. Как странно, что, за исключением его жены, я был последним человеком, разговаривавшим с ним. Без сомнения, смертельная боль охватила его в моем присутствии, и именно поэтому он покинул меня так внезапно и без единого слова. Неужели смерть уже коснулась его сознания? Эта невыразимая лучезарная улыбка - было ли это началом Мира, который превосходит всякое понимание?

На следующий день я вернулся в "Антикварную лавку на углу". Я рассказала девушкам все подробности продажи нефритовой лягушки и предъявил выписанный мной чек. Здесь я столкнулся с неожиданным противодействием. Сестры проявили большое нежелание принимать деньги. Они сказали, что они мои, и им они не нужны.

- Видите ли, - объяснила мисс Уилтон, - у моего отца был талант к этому делу, почти гений, и он сколотил довольно большое состояние. Когда он стал слишком стар, чтобы управлять магазином, мы оставили его открытым из сентиментальности и ради развлечения; но нам не нужно извлекать из этого какую-либо прибыль.

В конце концов я убедил их принять деньги, хотя бы для того, чтобы потратить их на различные благотворительные цели, в которых они были заинтересованы. Я почувствовал облегчение, когда вопрос был решен таким образом.

Странное совпадение с лягушкой связало нас, в ходе наших дружеских споров мы очень подружились, и у меня вошло в привычку довольно часто заглядывать к ним. На самом деле, я привык полагаться на дружеское общение этих двух умных девушек и чувствовал себя с ними вполне непринужденно. Я никогда не забывал впечатления, произведенного на меня стариком, и часто расспрашивала девушек об их бедном стороже, но они не могли рассказать мне ничего интересного. Они просто описывали его как "милого старичка", служившего у их отца, сколько они себя помнили. Больше ничего не было сказано о продаже им лягушки. Естественно, они не захотели расспрашивать его вдову.

Однажды вечером, когда мы со старшей сестрой пили чай во внутренней комнате, я взял в руки альбом с фотографиями. Перелистывая его страницы, я наткнулся на удивительно точное изображение старика. Передо мной было странное, поразительное лицо, но, очевидно, эта фотография была сделана за много лет до того, как я увидел его. Лицо было гораздо полнее и еще не приобрело того усталого, хрупкого выражения, которое я помнил так живо. Но какие у него были великолепные глаза! Определенно, в этом человеке было что-то необычайно впечатляющее, - я уставился на выцветшую фотографию.

- Какая великолепная фотография бедного старины Холмса! - сказал я.

- Фотография Холмса? Я понятия не имела, что она есть, - ответила старшая сестра. - Давайте посмотрим.

Когда я подошел с открытым альбомом, младшая сестра заглянула в открытую дверь.

- Я сейчас иду в кино, - крикнула она. - Только что звонил отец и сказал, что зайдет примерно через четверть часа, чтобы взглянуть на сервант "Шератон".

- Хорошо. Я буду очень рада узнать его мнение, - сказала мисс Уилтон, забирая альбом у меня из рук. На странице, на которой я открыл книгу, было несколько фотографий.

- Я что-то не вижу Холмса, - сказала она.

Я указал на фотографию.

- Это! - воскликнула она. - Да это же мой дорогой отец!

- Ваш отец? - ахнул я.

- Да, и я не могу представить себе двух более непохожих людей. Должно быть, в магазине было очень темно, когда вы увидели Холмса!

- Да, да, было очень темно, - быстро сказал я, чтобы выиграть время на размышление, потому что был совершенно сбит с толку. Никакая темнота не могла привести к такой ошибке. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что это тот самый человек, которого я принял за сторожа, был человеком, чью фотографию я сейчас держал в руке. Но что за удивительное, необъяснимое происшествие!

Ее отец? С какой стати он должен был находиться в магазине без ведома своих дочерей и с какой целью он скрыл, что продал лягушку? И когда он услышал о ее баснословной стоимости, зачем оставлять у девушек впечатление, будто это Холмс, покойный сторож, продал ее?

Возможно, ему было стыдно признаться в своей оплошности? Или, возможно, девушки ничего не сказали ему, желая сохранить в тайне свое внезапное богатство? Что это была за странная семейная интрига, в которую я вляпался? Если отец решил таким образом сохранить свои действия в тайне, мне лучше не торопиться с разоблачением. Инстинкт велел мне придержать язык. Младшая сестра сообщила о его предстоящем визите. Узнает ли он меня?

- У него великолепное лицо, - сказал я, решив проявить сдержанность.

- Не правда ли? - спросила она с радостным оживлением. - Разве он не умен и не силен? Да, я помню, когда была сделана эта фотография. Это было как раз перед тем, как он обратился к религии.

Девушка говорила так, словно считала "религию" прискорбным недугом.

- Он вдруг стал очень религиозным?

- Да, - неохотно ответила она. - Бедный отец! Он подружился со священником и сильно изменился. Он уже никогда не был прежним.

По тому, как дрогнул голос девушки, я догадался, она подумала, что рассудок ее отца помутился. Разве это не объясняло все случившееся? В тех двух случаях, когда я видел его, не был ли он слаб не только телом, но и разумом?

- Религия сделала его несчастным? - рискнул спросить я, поскольку мне не терпелось узнать больше об этом странном существе, прежде чем я снова встречусь с ним.

- Да, ужасно. - Глаза девушки были полны слез. - Видите ли... Это было... - Она заколебалась и, взглянув на меня, продолжила. - На самом деле нет причин, по которым я не должна вам рассказывать. Я стала относиться к вам как к настоящему другу. Бедный отец начал думать, что поступил очень неправильно. Он не мог успокоить свою совесть. Помните, я рассказывала вам о его необыкновенном таланте? На самом деле его состояние было основано на трех замечательных успехах. Ему повезло так же, как и вам на днях, - вот почему я вам рассказываю. Это кажется таким странным совпадением. - Она сделала паузу.

- Пожалуйста, продолжайте, - попросил я.

- Ну, видите ли, в трех отдельных случаях он покупал за несколько шиллингов предметы огромной ценности. Только, в отличие от вас, он знал, что делает. Деньги, вырученные им от их продажи, не стали для него неожиданностью... В отличие от вас, он не считал себя обязанным возмещать ущерб невежественным людям, которые выбросили на ветер целые состояния. В конце концов, большинство антикваров не стали бы этого делать, не так ли? - почти сердито спросила она.

- Ну, отец становился все богаче и богаче. Много лет спустя он встретил этого священника, и тогда стал каким-то болезненным. Он пришел к выводу, что наше богатство основано на том, что на самом деле ничем не лучше воровства. Он горько упрекал себя за то, что воспользовался невежеством этих троих людей и позволил им растратить свое состояние. К сожалению, в каждом случае ему удавалось выяснить, что в конечном итоге случилось с теми, кого он называл своими жертвами. К величайшему сожалению, все трое умерли в бедности. Это открытие сделало его неизлечимо несчастным. Двое из этих мужчин умерли, не оставив детей, и родственников найти не удалось.

Он проследил путь сына третьего до Америки, но там тот умер, не оставив семьи. Так что бедный отец не мог найти средств возместить ущерб, а это было то, к чему он стремился. Это все больше и больше изводило его, пока, на мой взгляд, его бедный разум не помутился. По мере того, как религия все сильнее и сильнее овладевала им, у него в голове возникла странная идея, настоящая навязчивая идея - "комплекс", как назвали бы это сейчас. "Лучший способ совершить доброе дело, - говорил он, - это предоставить кому-то другому возможность совершить его. Так сказать, подать ему сигнал. За наши грехи Христос распят заново. Я должен быть причиной трех хороших поступков, соответствующих моим собственным плохим. Никаким другим способом я не могу искупить свои преступления против Христа, ибо они были напрасны". Мы спорили с ним, говоря, что он поступил так, как поступили бы почти все люди. Это не возымело никакого эффекта. "Другие люди должны судить сами. Я сделал то, что считаю неправильным", - печально повторял он. Он все больше и больше укреплялся в своей идее. Это стало настоящей религиозной манией!

Будучи преисполнен решимости найти трех человек, которые своими добрыми поступками должны были как бы искупить боль, причиненную Божеству тем, что он считал тремя своими преступлениями, он занялся поиском незначительных на вид сокровищ, которые собирался предложить публике за несколько шиллингов. Бедный старый отец! Никогда не забуду его радость, когда однажды мужчина вернул фарфоровую статуэтку, которую купил за пять шиллингов, и обнаружил, что она стоит пятьсот фунтов, сказав: "Я думаю, вы, должно быть, ошиблись". Как и вы, благослови вас Господь!

Пять лет спустя случилось нечто подобное, и он... о, он просто сиял! Он чувствовал, что два преступления прощены. Затем последовали годы мучительного разочарования. "Я никогда не успокоюсь, пока не найду третьего", - вот что он всегда говорил. - Тут девушка заплакала, закрыв лицо руками и бормоча что-то вроде: "Слишком поздно, слишком поздно!"

Я услышал звонок в дверь.

- Как он, должно быть, страдал! - сказал я. - Я так рад, что мне посчастливилось быть третьим.

Она отняла руки от лица и уставилась на меня.

- И я так рад, что снова с ним встречусь, - добавил я, услышав приближающиеся шаги.

- Познакомься с ним! - изумленно повторила она, когда шаги приблизились.

- Да, я могу остаться, не так ли? Я слышал, как ваша сестра сказала, что он собирается зайти.

- О, я понимаю! - воскликнула она. - Но это ее отец! Мы всего лишь сводные сестры. Мой дорогой отец умер семь лет назад.

(Copyright, 1927, Chas, Scribner's' Sons.)

НАКАЗАНИЕ БАРНИ МАЛДУНА

Бассетт Морган

Если вы давно и хорошо знакомы с серым городом Буффало, стоящим на берегу озера, то наверняка знаете об ирландцах из старого Ферст Уорда. В прошлом они были подобны прочим, но ирландцы в конце концов переросли Ферст Уорд по численности, идеям и амбициям, так же как переросли сам Изумрудный остров. Они - скитальцы, и останутся скитальцами. И ни сама Ирландия, ни тем более Ферст Уорд, не могли надеяться сохранить их навсегда.

Уорд разводил их целыми акрами в домах того или иного размера и вида, прекрасных в свое время, но недостаточно прекрасных для растущих амбиций и успеха породы, выросшей там и распространившейся по всем уголкам страны. В свое время Уорд был местом, которое знали и помнили. Сегодня он хранит воспоминания об ирландском очаровании, основанном на ирландских фактах и фантазиях и окрашенном очаровательной ирландской романтикой.

Эта история началась в старой приходской школе Святой Бриджит, когда Пег Фелли носила косичку из золотисто-рыжих волос, распущенных по спине, сине-белый ситцевый сарафан с завязанным посередине бантом и россыпь солнечных поцелуев на переносице. В ней же учился и Малдун, мучитель как учителей, так и учеников, с блестящими глазами и копной черных кудрей на голове.

И тогда, и позже Пег была милой женщиной-ребенком, которой снятся сны и которую посещают видения, которая верит в фей, эльфов и ангелов. У Барни было все, чего не было у Пег. А у Пег было все, чего не было у Барни, включая сердце, такое же чистое, верное и легко разбиваемое, как хрустальная чаша.

В те первые дни Пег привлекала внимание Барни своей миловидностью. Никакие поддразнивания не могли заставить ее нахмуриться и отвлечься от уроков. Вне школы она была так же остра на язык, как и любая другая девочка; Барни часто чувствовал это на себе и видел огонь в ее серых глазах. В ней было что-то такое, что делает женщину интересной для мужчины.

С самого начала и до конца она ставила Барни в тупик. Ни тогда, ни позже он не мог сравниться с ней в утонченности. Он не мог себе представить, какой преданной могла быть Пег и как велика была сила ее сердца, способного любить.

Когда ее сарафан сменился тонкой блузкой и аккуратным синим костюмом, а туфли были такими маленькими, что мужчина мог бы уместить их в кулаке, она пошла работать стенографисткой в контору еврея Браунштейна; брюки Барни к тому времени сползли до пят и были подогнаны по фигуре. Галстукам Барни завидовали другие молодые парни, потому что он зарабатывал одиннадцать долларов в неделю в скобяной лавке Донегана, расположенной всего в квартале от офиса, где Пег зарабатывала одиннадцать, но получала только восемь, потому что была девочкой.

Вполне естественно, что Барни дважды в день провожал Пег домой, а в полдень - на работу. Вполне естественно, что летом они заглядывали к Диллонсу за мороженым и газировкой, а зимой - за горячим шоколадом; что они вместе ходили на танцы и концерты в Сент-Бриджитс-холл. И было неизбежно, что Пег начала нежно заботиться о Барни.

Поверьте, Барни было нетрудно понравиться. Красивый, каким только может быть темнокожий ирландец, вечно смеющийся, вечно растущий, вечно изобретающий новые шутки, с непринужденными манерами и умением льстить, которые так нравятся женщинам. Он стоил внимания любой девушки, и мы воздаем ему должное, даже если он работает у Донегана за одиннадцать долларов в неделю.

И если новый, с более мягким языком Барни, подобно Фениксу, вырос из неуклюжего, шокировавшего ужаса школьных дней, то из маленькой веснушчатой девочки в клетчатом платье и с длинными лодыжками выросла новая Пег. Пег с копной золотисто-рыжих волос, обрамлявших ее маленькую головку, и каждый локон был похож на завиток из чистого золота. Пег с гладкой, как бархат, щекой под мягкой лаской этих волос. Многие другие парни, помимо Барни, видели и восхищались ее красотой, но именно Барни завоевал ее сердце.

Ее серые глаза сияли, а алые губы дрожали только для него. И если Барни Малдун когда-либо и был близок к тому, чтобы полюбить женщину, то это была Пег. Но для Барни находился в самом расцвете молодости. Таким мужчинам, как Барни, нужны сражения, прежде чем они завоюют любовь или поймут ее цену. Если не война и ее изнурительный труд, то жизнь с ее борьбой и болью в сердце должна научить и закалить их. Барни нуждался в большем, чем многие другие, но так и не получил этого.

Донеган избаловал мальчика. Это дало ему шанс заработать своим проворным языком то, ради чего его начальству приходилось использовать кулаки. Это возносило маленького божка-эгоиста на пьедестал, где его окуривали благовониями восхищения; эта дрянь затуманивала ясное видение Барни и наполняла его ноздри ароматом тщеславия, который душит мужчину. Женщины, в основном, употребляли эту дрянь раньше Барни, и это было хуже всего.

Из-за того, что его дерзкие глаза редко встречали недоброжелательный взгляд, они приобрели привычку блуждать. Поскольку его дерзкий язык был "способен на все", он позволял ему болтать сначала для развлечения, а затем и для завоевания. И все это время Пег любила его и берегла для него свои глаза и губы - да, и свое сердце тоже.

Потребовалось совсем немного, чтобы по-настоящему разбить сердце Пег. Так мало, что и не передать словами. Флирт между Барни и Мэри Нолан, небольшой разговор Барни с Нелли О'Ши, прогулка при луне по берегу озера с сестрой Джимми Мартина. Разговор, за которым не последовало ничего, кроме пары поцелуев, небольшая тихая прогулка с какой-нибудь другой девушкой, - и сердце Пег было разбито.

Возможно, это была не столько оскорбленная любовь, сколько оскорбленная верность, потому что она любила Барни всей душой. Но она не хотела иметь с ним ничего общего после того дня, когда сказала ему об этом. Ее сердце действительно разбилось, твердое и чистое.

Барни так и не узнал от Пег, насколько глубока была ее обида. По ее серым глазам он никогда не догадался бы, что за их блеском скрывается печаль, на которую она была способна. Он был не из тех, кто способен понять молчание с побелевшими губами, как у нее, но он увидел презрение на ее лице и устыдился.

Даже тогда он мог бы смирить себя, но бог эгоизма на пьедестале был ослеплен благовониями тщеславия. Он не произнес бы слов мольбы, которых не произносил раньше. Он не склонил бы свою красивую голову перед этой хрупкой девушкой с бледным лицом. Барни ненавидел себя за то, что сделал, но он не понимал, что никогда больше к нему не придет такая великая любовь, как любовь Пег.

И он ушел от нее и ни разу не оглянулся, когда она протянула к нему свои белые руки, как будто даже тогда она простила бы его.

В то время Донеган взял своего сына в магазин и устроил Барни коммивояжером в оптовую фирму. Барни был рад этому, так как это избавляло его от ежедневных встреч с Пег. Он быстро стал одним из членов того братства, о котором матери говорят своим дочерям: лучше встречаться с мальчиком, которого ты знаешь, но не дружить с коммивояжерами.

Барни нравилась его новая работа. Он добивался успеха с первого дня, когда начал носить черно-белый клетчатый костюм и коричневые кожаные ботинки, и до того дня, когда, оглядываясь назад, смеялся над своей гордостью клетчатым костюмом и одобрительно кивал своей темной одежде и аккуратному черному галстуку. Он перешел от старых правил обращения с посетителями в баре к новому способу ведения бизнеса - краткости. Он обнаруживал слабость человека и использовал ее. Была ли это гордость? Тогда Барни с энтузиазмом относился к городу. Книги? Он мог говорить о них. Лошади? Ах, вот где он блистал, потому что любовь к лошадям у ирландцев в крови. Дом? Барни превратился в безутешного скитальца, который жил только ради того дня, когда он мог бы свить собственное гнездышко. И во время разговора он открывал свои книги заказов и витрины с образцами и позволял клиенту отвлекать его разговорами о своем хобби.

И, кстати, он хорошо проводил время; он был смелым и честным в своих увлечениях, если в этом есть что-то благородное. Его желания были немногочисленны: хорошая компания, свобода действий и красивые женщины, в основном утонченного типа. Как он выражался:

"Если красивый розовощекий персик висит на ветке в пределах досягаемости мужской руки, вполне естественно потянуться к нему".

Он смело срывал плоды, но клялся, что никогда не тряс дерево. Он был настолько избалован, что, в некотором смысле, вредил сам себе. Он был эгоистом, а эгоизм - это бумеранг. Рассказы о том, что он делал, со временем дошли до старого Ферст Уорда, и Микки Дауни, покупатель Браунштейна, передал их Пег Фелли.

Микки жил по соседству с Фелли и думал, что Пег больше не думает о Барни Малдуне. Но она схватилась рукой за горло и отвернулась с молитвой на устах. И с того дня еврей Браунштейн начал по-настоящему беспокоиться о здоровье Пег. Он был добросердечным маленьким человечком и всячески старался спасти ее.

- У тебя пропадают ямочки на щеках, - сказал он однажды. - Возьми отпуск за счет фирмы и отдохни.

- О Боже, нет! - ответила Пег. - Я хочу работать.

Поэтому Браунштейн нанял еще одну девушку в помощь Пег, но лучше ей не становилось, и однажды, когда ее пальцы бегали по клавишам, набирая буквы, они взлетели в воздух и замерли, а крик Пег испугал весь офис. Браунштейн был ей как отец. Он отвез ее домой на своей машине, и она не узнавала его, не узнавала свою собственную мать. Браунштейн привез лучшего врача в городе и сиделку, но они не смогли восстановить нарушенные связи. Туман сгустился над Пег по-настоящему, чтобы рассеяться только на небесах. Но во время болезни она бормотала имя Барни Малдуна, и убитая горем миссис Малдун не смогла скрыть это от жены Микки Дауни.

Именно Микки Дауни сообщил Барни эту новость, когда тот пришел в канун Рождества, и немедленно озвучил ее:

- Говорят, Пег умерла от нервного срыва, но что-то было тому причиной. Говорю тебе, у нее разбилось сердце, и я бы не хотел бы быть человеком, который виноват в этом.

Барни понял, что имел в виду Микки Дауни, и в кои-то веки не выказал гнева. Ему нужно было успокоиться, и он сделал это основательно. Он почти полностью утратил веру в рай и ад. Он разделял идею о том, что процветание не всегда сопутствует праведникам. Со временем он совсем забыл о Пег. Слабый огонек ее любви затерялся среди множества более теплых искр.

Однажды Барни ехал в поезде между Эри и Буффало на важную встречу, и осматривался в поисках какого-нибудь способа скоротать время.

Женщина, сидевшая впереди, привлекла его внимание из-за золотисто-рыжих волос, выбивавшихся из-под маленькой, плотно облегающей голову шляпки. На ней был воротник из шелковистой лисы, и от нее пахло фиалковыми духами. При виде ее волос в Барни что-то шевельнулось. Но она ни на кого не обращала внимания.

Судьба была к нему благосклонна, когда поезд остановился. Когда девушка наступила на маленький ящик, поставленный носильщиками, ее нога подвернулась, и она с криком упала. Барни прыгнул и поймал ее; на мгновение лисий воротник коснулся его лица, золотисто-рыжие волосы коснулись его щеки. Она поблагодарила Барни и сказала, что, кажется, растянула лодыжку.

Какой у нее голос! Какое у нее милое личико! Она была бледна от боли, но в то же время прекрасна. Ее серые глаза заставили его сердце бешено колотиться. Он сел с ней в такси, и они поехали по улицам, ставшим серыми из-за зимнего тумана и черного дыма.

Что-то похожее на воспоминание шевельнулось в Барни, цепляясь за него. Во время этой поездки его сердце не выдержало, и голос этой странной девушки запел в пустоте, где раньше было его сердце. Ей было по-настоящему больно, и когда Барни Малдун нес ее на руках вверх по ступенькам того места, которое, по ее словам, было ее домом, его лицо было бледнее, чем у нее.

Он присылал ей цветы, книги и конфеты. Он зашел навестить ее и обнаружил, что она сидит, откинувшись на спинку большого кресла, в самом красивом платье и ослепляет его самой милой улыбкой. Барни сидел на краешке стула, сдерживая свой язык, привыкший к дерзким выпадам.

Он был влюблен с самого начала. И его ангел-хранитель никогда не предупреждал его, а если и предупреждал, то он его не слышал. По ее словам, ее звали Маргарет, и она призналась, что она ирландка. Барни было все равно, кто она, лишь бы ее серые глаза и алые губы улыбались ему, и он мог любоваться изгибом ее шеи и подбородка, а также белыми руками, которые покачивались при каждом его движении.

Его любовь была пылающим жаром, пока он не был уверен, что ей не все равно. Но когда он, наконец, осмелился прерывисто прошептать слова, всегда легко слетавшие с его языка, и наклонил голову, чтобы встретить ее губы своими, ему показалось, что в ее венах течет ледяная вода.

Она казалась огнем и льдом, смешанными и борющимися, и он стал измученной жертвой того и другого. Он любил ее всем добрым сердцем, но она только разжигала пламя и охлаждала его. Барни был безумно счастлив и никогда не знал покоя. Разгадать ее загадку он так и не смог. Впервые он был верен, отбросив всякую шелуху и поставив перед собой цель победить. Ибо Маргарет молчаливо требовала от него самого лучшего; но ни словом, ни жестом она не давал понять, находит ли в нем недостатки.

Мысли о ней не давали ему покоя весь день и не давали спать по ночам. Ее вид успокаивал и мучил его. Ее поцелуи обжигали и охлаждали. Ее прекрасные руки напомнили ему о руках умершей девушки, когда он глядел на теплую атласную кожу, ладони, похожие на лепестки роз, розовые ногти. Ее золотисто-рыжие волосы, коснувшиеся его щеки, заставляли его вздрагивать. Но если она и знала, то не подавала виду.

Сон покинул Барни Малдуна. Еда не прельщала его, потому что чувство голода исчезло. Сначала он думал, это из-за того, что он бросил пить и стал проводить ночи спокойно после долгих лет. В течение нескольких недель он терпеливо ждал, пока его тело привыкнет к переменам. Затем обратился к врачу.

Доктор рассмеялся, ударив Барни кулаком в грудь.

- Звучит убедительно. И все же забота погубила кошку, - сказал он. - Лучше перестаньте слишком много думать!

- Я ни о чем особенно не беспокоюсь, доктор, - ответил Барни. - Дела никогда не шли так хорошо, и я собираюсь жениться.

- Что ж, несколько приемов пищи и несколько часов сна вам не повредят.

С легким сердцем он почти побежал к Маргарет. Ее лодыжке стало лучше, и она только что вернулась с прогулки. На лисьем меху блестел тающий снег, из-под шапки выбивался золотистый локон, щеки у нее были цвета дикой розы, а глаза - как звезды. Он заключил ее в объятия и содрогнулся с головы до ног. Его губы побелели, а кровь застыла в венах, словно он поцеловал привидение. Что-то жуткое возникло между ними, и от этого в комнате стало холоднее.

- У тебя холодные руки, Маргарет.

- Нет, они теплые, как тосты. Потрогай их.

Она приложила их к своим щекам, и съежился.

- Ты нервничаешь, Барни. Ты слишком много работал. Возьми отпуск и побудь со мной. Мы будем кататься верхом за городом и подолгу разговаривать.

- Выходи за меня замуж. Пусть это будет наш медовый месяц, и я возьму его на две недели. Чего мы ждем?

Но она ничего не обещала.

- На этой неделе, если ты все еще любишь меня, - пошла она на компромисс.

Любит ли он ее! Он пытался сказать ей, как сильно любит ее, но его язык заплетался и не находил нужных слов, он чувствовал себя немым.

- Я единственная женщина, которую ты когда-либо любила? - спросила она.

Много раз она задавала этот вопрос, как обычно задают женщины, и много раз он отвечал единственно возможным способом, но на этот раз что-то дьявольское говорило за него против его воли.

- Была еще одна девушка, которую, как мне казалось, я любил. Но с ней все было совсем не так. И она умерла.

- Умерла! - воскликнула она. - Любила тебя и умерла!

Он проклинал себя за то, что снова вызвал к жизни старые воспоминания о Пег, о которой давно забыл. Затем голос, который он не мог контролировать, произнес:

- Ты напоминаешь мне ее. У нее были серые глаза. У нее были рыжие волосы. У нее были рост, фигура и белые руки, как у тебя. Но она умерла много лет назад.

Маргарет промолчала. Они сидели перед камином, на который она любила смотреть, и долгое время тишину нарушало только потрескивание углей, вспыхивающих голубыми язычками пламени.

В тот вечер они собирались поужинать в отеле, и Маргарет пошла переодеваться. В комнате стало темно, огонь в камине погас, оставив только голубое свечение. Барни был рад, когда они снова оказались на улице, радовался огням отеля и музыке, пока Маргарет не сбросила плащ.

На ней было бело-голубое шелковое платье в клетку, а на тонкой талии - пояс с бантом.

"Боже мой, - подумал он, - Пег в школе Святой Бригитты в своем клетчатом платье!"

Вечер был испорчен. Когда кто-то дотронулся до его плеча, он вздрогнул. Это был Микки Дауни со своей женой. Но когда Микки увидел Маргарет, он пробормотал какие-то извинения и поспешил увести жену. На следующий день Барни сказал Маргарет:

- Ты ирландка, но никогда не была в старом Ферст Уорде, где я родился. Как ты смотришь на то, чтобы съездить туда?

Маргарет, в своей лисьей шубке и маленькой шляпке, была женщиной, которая притягивала взгляды ирландцев, с готовностью обращенных к красоте. День был ясный и холодный, улицы были запружены людьми, совершающими рождественские покупки. Барни медленно вел машину, высматривая лица знакомых. Он увидел сестру Джимми Мартина, которая вела за руку ребенка. Теперь она была старше, но Барни остановил машину и окликнул ее по имени. Она улыбнулась ему, затем уставилась на Маргарет.

- Храни нас Святые! Это могла бы быть Пег, - выдохнула она.

Вытаращив глаза, сестра Джимми Мартина поспешила прочь, таща за руку своего сына.

В мозгу Барни что-то щелкнуло. Он похолодел от ужаса, хотя Маргарет, казалось, не заметила ничего необычного. Но Барни вспоминал Пег Фелли в ее маленьком синем костюмчике, спешащую в офис и обратно, ее застенчивый взгляд, милую улыбку.

- Мне холодно, - сказал Барни, - давай заедем куда-нибудь и выпьем горячего шоколада.

В кафе-мороженом "У Диллона" он часто сидел с Пег, но это было единственное удобное место. Все шло хорошо. Он уже забыл о сестре Джимми Мартина, когда из задней части магазина появилась Мэри Диллон, - та самая Мэри Диллон, с которой он ходил в школу. Она взглянула на Барни и протянула ему обе руки.

- Я так рада тебя видеть, Барни Малдун! - воскликнула она.

Затем она перевела взгляд на Маргарет, и приветливость исчезла с ее лица. Она поспешила уйти, извинившись, и вскоре Барни вывел Маргарет из магазина. На тротуаре они чуть не столкнулись с Браунштейном, старик подошел ближе и вздрогнул.

- Извините, - пробормотал он, - но эта дама похожа на ту, кого я когда-то знал.

- Поехали! - хрипло крикнул Барни, и через мгновение Маргарет уже была в машине, рванувшейся вперед и плавно заскользившей по асфальту. На углу их остановил сигнал светофора, как раз в тот момент, когда из ворот фабрики Браунштейна вышли рабочие - смеющиеся, с ясными глазами девушки и юноши, мужчины, глубоко кутавшиеся в воротники пальто и державшие руки в карманах. Они посмотрели на шикарную машину Барни и на девушку, сидевшую рядом с ним, но взгляд Маргарет был устремлен прямо перед собой. Она не произнесла ни слова с тех пор, как они вышли из кафе-мороженого. Барни Малдуна бросало в дрожь от ее близости. В его сердце больше не было любви к ней, только острая боль и ужасное беспокойство.

На углу располагалась маленькая кондитерская, из которой вышла пожилая женщина в выцветшем коричневом пальто. Барни смотрел, как она ковыляет по обледенелому тротуару, прижимая к груди буханку хлеба, и остановил машину, чтобы дать ей перейти дорогу. Внезапно она подняла глаза на Маргарет. Барни вздрогнул, оцепенев от ужаса, но девушка рядом с ним осталась неподвижной. С губ старухи сорвался душераздирающий крик:

- Пег, моя милая Пег!

В следующее мгновение она упала на обледенелую мостовую, и Барни выскочил из машины, чтобы поднять ее на руки. Это была мать Пег Фелли!

Собралась толпа; полицейский проталкивался сквозь нее локтями. Барни чувствовал только, как его охватывает страх - что-то вроде отчаяния преступника, когда обвиняющая рука правосудия сжимает его плечо. Только ни одна земная тюрьма не могла сравниться по ужасу с этим безымянным существом, преследующим его.

Вскоре он уже мчался как сумасшедший. Маргарет молчала. Однажды она взглянула на него, и от ее взгляда у него кровь застыла в венах. Он увидел глаза Пег, упрек, мольбу, и не смог ответить на этот взгляд. Он остановил машину перед тем местом, где провел несколько часов с Маргарет, усваивая какой-то ужасный урок, которого еще не понимал.

Уже стемнело, и уличные фонари освещали дом. Но в окнах не было света, а на пороге лежал снег. Комната выглядела холодной, заброшенной, безлюдной, и он тупо размышлял о том, что же здесь произошло со вчерашнего вечера, когда он сидел с Маргарет у камина, в со вкусом обставленной комнате. Он не мог думать. Уличные фонари, казалось, двигались в медленном танце, размытые туманом и кружащиеся все быстрее и быстрее.

Он еще не открыл дверцу машины, но Маргарет уже стояла на тротуаре перед темным домом - размытая, едва различимая фигура, чье бледное лицо было обращено к нему, чьи красные губы не желали говорить, а глаза мучили. Затем она исчезла, как видение, и он очнулся, чтобы последовать за ней. Он поднялся по ступенькам дома, открыл дверь в пустой коридор без ковра, в комнаты, где его шаги отдавались странным эхом, где уже несколько месяцев не было никаких признаков мебели или жилья.

Барни забыл свою машину у обочины. Он пошел по улице в поисках Маргарет - или Пег. Наконец он снова подошел к дому и остановился, окликая ее по имени:

- Пег! Маргарет! Маргарет! Пег!

Она пришла. Он видел ее как тень, но она не позволяла ему прикоснуться к себе. Когда он приблизился, ее призрачно-белые руки отпрянули, трепеща, в темноту.

Смертельно больной, он, спотыкаясь, вышел на улицу в сером холоде рассвета, пробивавшегося сквозь городской дым. Его тело было ледяным, лицо горело, и каждый вдох причинял боль его легким. Все, чего он хотел, - это найти женщину, которую бросил, и исправить ошибки, которые он совершил за прошедшие годы.

Он звал, но она не пришла. Большое пальто было припорошено снегом; он стал одной из многих белоснежных фигур, спешащих сквозь метель, размывавшей уличные фонари. Он шел все дальше и дальше, придерживаясь одной рукой за витрины магазинов, чтобы не сбиться с шага.

На углу улицы, где движение впервые в жизни сбило его с толку и напугало, Барни Малдун остановился и огляделся. В тусклом свете он увидел белую фигуру, стоявшую перед серыми стенами старой церкви; это была статуя ангела. Когда он был маленьким мальчиком, то думал, что, когда люди умирают, они принимают облик такого ангела. Теперь он знал, что это не так. Пег умерла. Пег была милой и хорошей. Но она по-прежнему была похожа на смертную, которую он знал; она модно одевалась; она говорила своим прежним приятным голосом и смотрела на него измученными глазами.

Его потянуло к церкви, и он, спотыкаясь, побрел по дорожке. Люди проходили мимо и глазели на него, но он не обращал на это внимания. Рядом с ним была Пег. Он чувствовал ее неземное присутствие. Разве она не была рядом с ним с того самого дня, когда он впервые встретил Маргарет? Она не оставляла его ни на минуту. И теперь, наконец, он понял. Его грех погубил его, как он и боялся...

Буря усилилась. Густые, мягкие хлопья снега падали, словно пух.

- Старушка ощипывает своих гусей, - любила повторять Пег, милая малышка Пег!

- Пег, дорогая, старушка ощипывает своих гусей, - прошептал Барни.

Порыв ветра взметнул снег вокруг мраморного ангела, голуби вылетели из своих укрытий и стали кружиться рядом. Барни сошел с тропинки, пробрался сквозь сугробы к солнечному ангелу, провалился по колени в снег и упал.

Мраморный ангел улыбнулся, утешая его. Она поняла его боль и протянула к нему свои защищающие крылья. Его рука нащупала цепочку от часов, и пальцы заскользили по звеньям, словно по четкам. Он молился. Затем Пег и Маргарет подошли ближе, Пег в своем голубом клетчатом платье, Маргарет в мехах. Вскоре ангел превратился в улыбающуюся Пег.

Барни прерывисто шептал:

- Прости, прости, прости!

Он почувствовал ее нежность, которая больше не обжигала и не холодила. Она простила и была рядом с ним. Снег облепил крылья ангела и Барни Малдуна. Но они с Пег рука об руку вошли в церковь, в тепло и мерцание свечей. Это было за день до Рождества, ее мать стояла там на коленях и читала молитву, потому что Пег умерла за день до Рождества, как и Барни Малдун.

КОЛОДЕЦ С ПРИВИДЕНИЯМИ

Автомобилисты на бульваре Квинс, главной транспортной артерии, соединяющей Нью-Йорк с различными точками Лонг-Айленда, вероятно, обращали внимание на большой заброшенный дом с заросшим сорняками двором в нескольких милях от Лонг-Айленд-Сити.

Здание, несмотря на разрушительное воздействие времени и запущенность, все еще напоминает о том, что когда-то это был прекрасный дом. Однако оно пустует уже более десяти лет и, вероятно, останется таким, пока не превратится в руины. Его первоначальный владелец исчез таинственным образом, и с тех пор никто не желал жить в нем долго.

В газетной вырезке рассказывается история последней семьи, жившей в этом доме в течение двух недель. Рядом с входной дверью имелся старый и почти высохший колодец, прикрытый деревянной крышкой, придавленной большим камнем. Спустя два дня после переезда семьи, когда все они ужинали, дверь столовой медленно закрылась! Однако никто посторонний поблизости обнаружен не был. На следующее утро жильцы обнаружили, что крышка колодца сдвинута, а огромный камень исчез.

После этого в течение дня в предположительно незанятых комнатах были слышны странные звуки. А затем, однажды ночью, яркий свет, исходивший прямо из колодца, осветил спальню, разбудил спящих и заставил всю семью выбежать из дома. Они вернулись только за своими вещами и вскоре оставили дом теням, с тех пор ставшими его единственными обитателями.

В течение прошлого года бульвар Квинс был расширен, в ходе работ расчищен передний двор заброшенного дома, а старый колодец засыпан. Но когда рабочие откачали оставшуюся в нем воду, то обнаружили скелет мужчины. В ходе расследования было установлено, что кости принадлежат первоначальному владельцу. Предполагалось, что он упал в колодец и утонул. Если это так, то не его ли это беспокойный дух вернулся, чтобы преследовать дом?

ИСТОРИИ О ПРИЗРАКАХ

Граф Калиостро

- Коммодор Перри мертв!

С этим диким криком, сорвавшимся с губ капитана Джозефа Николсона, США, родилась одна из самых удивительных тайн в анналах сверхъестественного.

Забыв о своем обычном достоинстве, капитан Николсон, посреди океана, выскочил из своей каюты, чтобы рассказать историю о призрачном посетителе, который принес роковое послание. С перекошенными эполетами и растрепанными волосами, капитан Николсон, дрожа, стоял перед своими товарищами-офицерами и уже более спокойно повторял:

- Коммодор Перри мертв!

На мгновение его младшие офицеры были ошеломлены. В это заявление, сделанное с такой уверенностью, было невозможно поверить.

Это случилось 24 августа 1819 года. Капитан Николсон, командовавший американским кораблем "Констеллейшн", все еще находился в нескольких сотнях миль от Сент-Томаса, где коммодор Перри должен был встретиться со своим небольшим флотом.

С начала войны 1812 года пираты охотились на суда Соединенных Штатов вдоль испанского побережья. Война между Испанией и ее южноамериканскими колониями привела к массовым грабежам со стороны пиратских судов-каперов.

Соединенные Штаты выразили протест против этих возмутительных действий. Боливар, Вашингтон Юга, в то время был не в состоянии сделать больше, чем ответить сочувствием на американские ноты. У него не было военно-морского флота, с помощью которого он мог бы наказать пиратов.

Вместо протеста правительство Соединенных Штатов приняло меры. Коммодор Оливер Хазард Перри, герой битвы при озере Эри, был призван на действительную военную службу. Ему была предоставлена флотилия из трех судов: корвет "Джон Адамс", фрегат "Констеллейшн" и шхуна "Нонсач".

Генерал Боливар согласился встретиться с Перри в устье Ориноко, чтобы предоставить коммодору список разрешенных каперов. "Констеллейшн" был старым кораблем, остро нуждавшимся в ремонте. Перри не стал дожидаться, пока примет командование судном, как того требовала его должность, а вместо этого отправился в плавание на более быстром "Джоне Адамсе". Остальные суда должны были присоединиться к нему на острове Сент-Томас в Вест-Индии и там начать экспедицию против всех неучтенных каперов.

Благодаря своим хорошим мореходным качествам, "Джон Адамс" достиг Ориноко в рекордно короткие сроки, в то время как "Констеллейшн", временным командиром которого был назначен капитан Николсон, страдал от неблагоприятных ветров в Карибском море.

Капитан Николсон удалился в свою каюту в тот насыщенный событиями день 24 августа. По его расчетам, они должны были прибыть на Сент-Томас в течение недели.

Прикрыв глаза от яркого тропического солнца, капитан лежал на своей койке, без сомнения, думая о стоящей перед ним задаче и о бесстрашном коммодоре Перри, под началом которого он выполнит свой долг.

Внезапно, по его собственным словам, рядом с его кроватью появился дух капитана Чарльза Гордона, его коллеги-офицера, умершего два года назад.

Дух отдал честь и спросил, куда направляется корабль.

Капитан Николсон не почувствовал страха. Они с капитаном Гордоном были близкими друзьями. Совершенно естественно, он ответил:

- Я направляюсь на Сент-Томас, чтобы встретиться с коммодором Перри, он примет там командование.

Дух капитана Гордона печально улыбнулся.

- Нет, вы ошибаетесь, - сказал он и махнул рукой. - Коммодор Перри теперь служит в моем флоте! Смотрите!

Капитан Николсон вгляделся в направлении, указанном духом. Он совершенно отчетливо увидел перед собой гавань, над которой возвышался форт.

Флаг на форте был приспущен. На кораблях в бухте тоже развевался роковой знак. Неподалеку военный корабль нес знаки траура. С линкора над водой разнесся торжественный грохот орудий малой дальности.

От судна отвалил катер. Гербы офицеров на корме были украшены крепом. На другом катере за ними следовал оркестр морской пехоты. Капитан Николсон услышал, как из инструментов полилась печальная похоронная музыка. Барабаны звучали приглушенно.

От линкора отчалила еще одна шлюпка. На ней виднелись черные очертания гроба, на котором лежали шляпа коммодора и его шпага.

Три шлюпки направились к берегу. Из форта повалил дым, когда он подхватил канонаду миноносцев.

Капитан Николсон жадно вглядывался. Он резко выпрямился, и...

Видение исчезло так же внезапно, как и появилось. Капитан Николсон оказался один в своей каюте.

Потрясенный увиденным, он бросился рассказывать о своем видении офицерам. Они были поражены. Серьезность капитана Николсона вскоре рассеяла все сомнения, какие у них могли быть.

"Констеллейшн" находился в нескольких сотнях миль от Сент-Томаса. В то время не было возможности получить те новости, которые сообщил капитан Николсон.

Тем не менее, капитан был настолько впечатлен увиденным, что предложил составить отчет об этом событии. Точный час и дата происшествия были точно определены, а все подробности описаны в письменных показаниях под присягой, к которым все офицеры приложили свои имена. В них говорится:

Корабль США "Констеллейшн"

В море. Долгота 69 94. Широта 27 19

Вторник, 24 августа 1819 г.

Докладная записка о чрезвычайном происшествии (в связи с коммод. Перри, командующим Вест-Индской эскадрой), на борту этого корабля, подробности которого были полностью доведены до сведения офицеров кают-компании и мичманов. Цель этого меморандума - сохранить для дальнейшего использования точный момент, насколько это возможно, близкий к этому событию, то есть примерно в 16:00 указанного выше дня.

Составлен и подписан в присутствии и по просьбе указанных должностных лиц.

Джозеф Дж. Николсон,

Капитан ВМС США, командующий

Оставшаяся часть плавания до Сент-Томаса прошла в атмосфере страха, который испытывал каждый человек на борту.

Когда "Констеллейшн" вошел в закрытую от моря гавань Сент-Томаса, напряжение было велико. Капитан Николсон, находившийся на шканцах, заметил, что "Джон Адамс", на котором отправился Перри, уже в порту.

От корабля коммодора тут же отчалила шлюпка. В ней находился лейтенант военно-морского флота с мрачной черной повязкой на руке. Когда он достиг "Констеллейшн", его бледное и печальное лицо было отчетливо видно каждому человеку на борту.

Он занял свое место рядом с капитаном Николсоном. Команда корабля собралась на палубе; все ждали, затаив дыхание, и услышали из уст лейтенанта, что коммодор Перри скончался 23 августа в 3:30 пополудни.

Капитан Николсон потребовал от офицера подробностей.

- Коммодор Перри заболел злокачественной лихорадкой во время спуска по Ориноко, - сказал лейтенант. - Он умер в Порт-оф-Спейне, и тело было предано земле на следующий день.

Дальнейшие расспросы выявили удивительный факт, что все детали, которые капитан Николсон рассказал своим офицерам в том виде, в каком он видел их, были верны во всех деталях.

С "Джона Адамса" были спущены три шлюпки, на последней из которых в 4 часа 24 августа находилось тело коммодора Перри.

На смену пушечному залпу корвета "Джон Адамс" из форта были произведены пушечные выстрелы. Сэр Ральф Вудфорд, губернатор острова, выразил таким образом свое почтение к храброму морскому офицеру. Все флаги также были приспущены.

На самом деле капитан Николсон описал каждую часть похоронной процессии так, словно был ее непосредственным очевидцем!