Проснулся я оттого, что она гладила мое лицо. В принципе, это приятно - но если не просыпаться от этого. А когда так начинается утро - настроение ни к черту. Со сна такие ласки ощущаются слишком сильно, слишком щекотно, слишком... Слишком, в общем. Поэтому я сморщился и попросил:
- Лиска, не надо.
Она тут же отняла руку от моего лица. Я услышал, что она поправила волосы. Пробурчала что-то под нос, вроде: "Проснулся". Встала. На цыпочках пошла в кухню. Я открыл глаза и осмотрелся. Велосипед стоял на прежнем месте.
Я не знал, откуда взялся велосипед. Появился он пару месяцев назад. Я тогда сильно напился, проснулся с похмелья - и он уже стоял в углу комнаты. Выглядел новым - может, я его просто купил. Каких только глупостей не натворишь с кривых мозгов... А может, угнал. Тоже ведь популярная глупость - угонять велосипеды, воровать плафоны с уличных фонарей или бить палками фары машин.
Когда я женился, мне думалось, что с выпивкой покончено. Оказалось, что печать в паспорте не действует на радости этого мира как крест на чертей. Иначе говоря, вышло так, что этот штамп, и все с ним связанное, напротив - сильно притягивает всякого рода зеленых змиев. И пить я стал не меньше - даже больше. Как-то так получалось. Может, не стоило жениться вовсе. Хотя разницы уже не было.
Лиска вышла с кухни, посмотрела на меня и тихо спросила:
- Проснулся? Вставай. Я тебе блинов нажарила.
Она всегда говорила тихо. Даже когда кричала в ярости - трудно представить себе, правда? Но она это всегда умела. Вы не представляете, насколько сильней тихий крик крика громкого... И всегда, когда она говорила, все вокруг замолкали, чтоб не упустить ни одного слова, сказанного ею. Она обладала исключительной силой убеждения, и всегда говорила простые, очевидные вещи, до которых почему-то никто не мог додуматься.
А еще она была очень красивая.
- Блины - это хорошо, - без особого энтузиазма сказал я. Встал, натянул штаны, вышел на кухню. - А с чем?
- Есть мед, есть малиновое варенье, есть сметана, - ответила она. - Выбирай сам. Нам скоро уже надо ехать.
Да, ехать надо было уже очень скоро... Осознание этого факта, а так же того, почему предстояла эта поездка, с неожиданной силой навалилось на меня. Я сцепил руки на груди и прикусил губу. До крови, пускай ее вкус и боль очистят мозги. Не помогло.
- Ты все собрал? - спросила Лиска.
- Да, - ответил я. - Как иначе-то может быть? Не густо собирать-то...
Она промолчала в ответ. Достав пакет с кофейными зернами, она сняла с него прищепку и высыпала часть содержимого в кофемолку. Закрыла крышку. Нажала кнопку - и кофемолка взорвалась сухим треском ломаемых зерен и воем моторчика.
- Много народу будет? - спросил я. Много не хотелось. Я совсем отошел от дел, и не знал, кто придет даже тогда. Наверное, надо мной в пору было смеяться, но мне было не смешно. Я стоял посреди кухни, смотрел на тарелку, на которой высилась аккуратная стопочка блинов, и пытался понять, что вообще чувствую. Лиска не отвечала на мой вопрос, кофемолка замолчала, и я сказал:
- Знаешь... Я ничего не чувствую. Ничего.
Она поставила кофемолку, подошла ко мне и обняла меня.
- Это нормально, - ответила она. - Так бывает.
- Но, по идее, мне должно быть больно... - сказал я. Голос неожиданно сел и превратился в невнятный сип. - А я не чувствую боли. Я ничего не чувствую...
Лиска молчала.
- Ладно... - пробормотал я. - Давай есть.
Мы сели за стол. Я взял блин и опустил его в вазочку со сметаной. Пожевал - есть не хотелось совершенно. В прихожей защебетал звонок.
Я встал и пошел к двери. За ней обнаружился Рома.
- Привет, - сказал он, протягивая мне руку. - Василиса уже здесь?
- Да, - ответил я. - Со вчерашнего дня.
- Рома, - сказала из кухни Лиска. - Мы уже едем?
- Едем, - подтвердил он. - Едем? - обратился он ко мне.
- Давай... - ответил я. Мы с Лиской быстро собрались, вышли и сели в Ромину машину. Всю дорогу мы молчали, я курил. Рома, обычно не любивший курение в салоне, терпел. И только уже у самого кладбища сказал:
- Ты не стесняйся, Коль, хорошо?
Он впервые назвал меня сокращенным именем. Раньше всегда называл полным - Николай. Меня это забавляло.
Я ничего не ответил.
Мы вышли, прошли между могилами, и дошли до места. Уже были родственники, уже был гроб и священник. Я ухитрился опоздать даже на похороны собственной жены.
Рома приобнял Лиску за плечи, а она прильнула к нему. Мы стояли и смотрели, как священник читает молитву, как опускают гроб в яму, как начинают ее засыпать крепкие мужички в две лопаты... Моя жена, такая чужая теперь, такая далекая и невероятная, навсегда пропадала из моей жизни. Навсегда и безвозвратно. Рядом со мной стояла Лиска - моя сестра и чужая жена, и тихонько плакала.
Удивительно, но мне почему-то пришла в голову мысль о велосипеде у меня в комнате. Интересно, чей же он... Чем-то он был похож на меня. Такой же бессмысленный, ненужный и чуждый всему окружающему миру.