Annotation

     Я иду в школу, надела платье, а родители еще не готовы. Смотрели телевизор. Показывали пуск ракеты с корабля. Родители странно мрачно переглянулись. У нас радость – новые технологии. Мне сказали, что это была управляемая ракета стратегического маневрирования, специально разработанная несбиваемая вращающаяся управляемая ракета. Ракета выполнила танец с бубном и вернулась на корабль.

     Родители у меня красивые. Лучшие в мире, Самые красивые. Самые умные. Самые любимые. Самые-самые. Как они не видят, что у меня самые красивые родители!? У обоих белые волосы, но ничего общего они не имеют к «арийскому братству». Белокурыми бестиями они то ли родились, то ли краска такая выпала, то ли поиздеваться захотелось. Они оба белые и прекрасные.

     Их, когда вдвоем в форме видят, то шарахаются.

     Мама у меня медик из МЧС и заодно владелица клиники. Она говорит, что тренируется, когда оперирует в МЧС, но постоянно кого-то спасает.

     Я у них хорошая девочка, и мама не плачет в подушку. А что она хотела от профессиональной спортсменки с разрядом, пардон, поясом, в четырех видах спорта, а в одном я прошла квалификационные на мастера в семь лет. Откатала программу, кровью расписалась на льду, вот и присвоили. Квалификация у меня кровью завоевана, по самому малому шагу потом залита и кровью вымазана, слезами как алмазами украшена. Если б каждая моя слеза превращалась в алмаз, у меня были бы все алмазы мира – я на диплом даже боюсь смотреть, мне кажется, что он сияет.

     Алмазный путь выстлан слезами боли и омыт твоей кровью – потому он такой красивый.

     Мне иногда даже кажется, что это не я под прожекторами, когда меня несет, а моя душа. А я, тяжелая, вся из боли, осталась дома. А она поет, оставив абсолютно все. Как она поет, как она поет моим телом – зал замораживает.

     Но падаю на жопу в результате ее фокусов всегда я. И плачу от боли всегда я. Впрочем, в последнее время лишь очень сильные травмы вышибают слезу. Не завидуйте мне.

     Ну и что, что я маленькая. Маленьким еще больнее.

     Я перестала бояться боли еще в шесть лет. Не бояться боли и травм – первый шаг в боевых искусствах к преодолению страха.

     Мы с ребятами стали соревноваться, кто дольше горящий уголек на руке удержит, или слабый разряд полицейского армейского шокера выдержит (там специальный переменный разряд, можно регулировать почти от нуля), кто сколько не дышать может, кто сколько от болевого не заплачет (без травм) – так и ушло.

     Я не боюсь боли.

     Я все выиграла, я не могу проиграть, мне нельзя.

     Кто не боится боли, того трудно чем-то напугать. В основе любого страха – страх боли, это мне еще дед из армейского опыта воспитания рассказывал. И так тренировал. В армии, в полиции, в разведке – везде так тренируют от страха.

     Преодолев страх боли, полностью убираешь волей любой страх как чувство и ощущение.

     Мне прадед с английской стороны рассказывал. Во всех племенах Америки дети с трех лет играют в игры типа кто дольше уголек на руке удержит, в огне руку удержит, в муравейнике выдержит, не шелохнув ни черточкой лица.

     Ведь ритуал взросления и посвящения в мужчины и воины (старшие) во всех племенах – это какие-то пытки. Он сам его проходил. И кто его не пройдет, у кого дрогнет хоть черточка лица во время пыток, тот будет носить женскую одежду.

     Подвешивание над костром, разрезание кожи и засыпание раны солью у других племен, втыкание иголок у третьих – и нельзя дрогнуть даже черточкой, нельзя допустить ни одной слезинки.

     Я вундеркинд, у меня абсолютная память, я все запоминаю.

     А бабушка, она историк, рассказывала, что у некоторых племен, у тех же араваков, даже ритуал брака – обсыпания разъяренными муравьями обоих связанных брачующихся, так, чтоб тело покрыли полностью черным шевелящимся слоем, или другие пытки.

     И все племя рядом кричит и веселится, смотрит, не дрогнет хоть одна черточка лица, не появится хоть одна слезинка у обоих, у супруги-девчонки в том числе особенно – иначе брака не будет. А некоторые, кому не нравится этот брак, еще и провоцируют муравьев, встряхивают, пристально вглядываясь в черты лица.

     Мы парочку раз предложили сыграть в аравакскую свадьбу, потом за нами мамы этих юных «супругов» гонялись, и за бабушкой гонялись. Зато дети теперь неразлей-вода – считают себя супругами.

     После детских игр с болью и огнем эти индейцы – кремни, ни одна черта не дрогнет даже во время раны, и они абсолютно, абсолютно ничего не боятся.

     А вывести их из себя в семье – да это просто невозможно.

     Ну как можно бояться мелкого хулигана или маленькой собачки после того, как ты в шесть лет сама резала себе кожу и зашивала себя или игралась с зажигалкой на порядок больше, чем он тебя запугивает? Пока кожа не чернела и не воняла?

     А его удары типа щекотки по сравнению с пропущенными на тренировке по тхэквондо или тайскому боксу, или нанесенными самою собой рукой доске при работе с макиварой? Или даже по сравнению с болью от падения на лед при неудачном тройном акселе? Да смешно.

     Хулигану лоу-кик со всей дури ботинком, а дальше привет от крав-маги, собачке – форвардский удар со всего маху или с разбегу, чтоб она залетела точно в эти ворота, а лучше – в левый верхний угол ворот с вращением.

     Поцеловав ботинок, редко кто из собак возвращается за дальнейшей любовью. По мячу я теперь редко мажу, даже если он, сука, уворачивается, крутится и визжит.

     Я вообще долго не могла понять, почему мячи на поле не лают и не визжат.

     В свои семь лет я с любым мячиком на ты.

     Если честно, на основные стандартные ситуации у меня с двух лет ответ – бей, некогда бояться. Бей, а потом беги. Я тушила огонь на полигоне, стреляла, дралась, лазила на утесы и стены, дралась с собаками и охотилась на них (с ампулами снотворного, правда), прыгала с вышки, переплывала бухту (со страховкой на лодке или берегу), плавала в шторм (со страховкой рядом), отпрыгивала от машины и через машину (в сбруе), меня било током (пусть стократно более слабым и гарантировано безопасным для ребенка, но все равно неприятно) и я реагировала на провода, на полиции мы отрабатывали даже захваты и нападения (классные игры) и т.д. В обычной жизни было мало таких опасностей, которые не отработаны были до безумия и которых я могла бы испугаться. Реакция на опасность уже бездумна – свалить или в морду: больше меня, неживое – свалить с дороги, меньше меня – в морду без разговоров.

     А вот с Красотой у меня еще отдельный разговор назначен и видимо еще не все получается. Я с ней еще даже не на Вы – только разговариваю робко. Вроде и знаю, что все зависит только от меня – но вот не зависит, и все.

     Вот и сейчас я открыто мандражирую перед разговором с «Ней», хотя давно уже научилась на ринге преодолевать мандраж перед боем или сценой – адреналина полные штаны.

     Словно снова мне четыре года и первый квалификационный смотр, где я самая маленькая. Но теперь-то я взрослая, и чего я мандражирую, спрашивается, став почти вдвое старше, так значительно повзрослев? Мне даже макияж в школу разрешили сделать (после трехдневной истерики).

     Я прихорашиваюсь.

     Я смотрю в зеркало возле двери перед выходом. Мне кажется, я круто пролетела.

     Я белокурый дьявол, я ношу очки, у меня немного красиво выступают зубы. Круто, да? Ой, я ошиблась, я не белокурый ангел, я не ношу очки с диоптриями и у меня выбит в драке левый зуб. Я умею цыкать и плевать через него. У меня нет шрама во лбу, хотя ноги и руки в шрамах. Нос тонкий, немного свернутый на сторону, но черты лица самые обычные. Зеркало показывает меня во всей красе. Но так как я все время улыбаюсь, я всегда улыбаюсь, я всем улыбаюсь, я разговаривая улыбаюсь и смеюсь, никто этого не замечает.

     А у тех, кто замечает, у тех выбит правый зуб.

     Рот у меня большой, как смайл, губы пухлые, бантиком, но не так, как у негра. Это вызывает мальчишеское внимание, и мне хочется указать им путь направо. Свернув им туда нос.

     Глаза у меня большие. Это я так вижу их. И они становятся еще больше, еще больше. Возможно, когда-нибудь мне мое внушение подействует.

     На самом деле я потребовала компенсацию за вредность математического класса с первого класса школы – молоко я не люблю, в пластической операции мне отказали (и будут отказывать еще десять лет), зато вытребовала еще актерскую киношколу к тренерам.

     Три различных специалиста меня все лето с утра до вечера учили (с перерывами на спорт и искусство, конечно, тут пропускать нельзя, откатывает назад).

     Зато теперь я мышцами лица свободно владею как дышу, бездумно применяю и комбинирую сотни мемов, лицо и тело постоянно играет, как у Селины Гомес, а улыбка вспыхивает в разговоре и общении ежесекундно и даже на середине слова, в конце фразы, в начале и конце общения в разных ракурсах, как у голливудских актеров, а глаза просто стали визуально больше за счет слегка приподнятых век и бровей, взгляда прямо в камеру или внезапно глаза в глаза из разных положений. И игры ими, – временными закатываниями глаз и прочими фишками. Эмоции сейчас просто пробегают по моему лицу во время разговора волнами и сияют в больших глазах улыбками.

     Если этого нет, то я зря потратила лето и свое приданное, а еще чемпионский титул среди юниоров, который запросто могла бы взять на льду и на чемпионате, если б не тратила время на «посторонние, совершенно глупые вещи», как сказал тренер.

     Впрочем, мне профессионально комбинируют тренировки, чтобы они усиливали друг друга и работали на разные группы мышц и дополняли навыками. Гимнастика закрывает пробелы боевых искусств и фигурного катания в плане гибкости и владения телом, фигурное катание – их обоих в плане баланса и равновесия, боевые искусства – их обоих в плане владения телом в жизни и практического решения ситуаций, а тренировки наблюдательности и шлифовки ума – их всех от тупости и отсутствия фантазии, свойственной спортсменам.

     Сама чувствую себя умственно убогой после адреналиновой тренировки – голова не варит. Футбол и теннис дают чувство удара, пространства, которое не дают боевые искусства. Русский командный футбол и американский футбол дают чувства командной игры и игры против группы, которых так не хватает в одиночных спаррингах, особенно американский футбол. Ты прорываешься с мячом и перестаешь бояться группы и плотного контакта с мужской агрессивной группой, что идет с целью захвата, специально отрабатываешь приемы уворачивания и вырывания из захвата – для тебя та же уличная драка лишь та же схема.

     Игроки в американский футбол (и боксеры) всегда сами хулиганы, а если и не хулиганы, то дадут так..., дадут... ну дадут сильно. Мне подобрали все так, чтоб оно усиливало друг друга, а с моей профессионально тренированной и развитой памятью на движения, когда я навсегда запоминаю их уже с десятого раза (а удерживаю в уме с первого раза), я не просто теряю время на игры.

     Я тренируюсь, я счастлива, часто играя не только в то, в чем тренируюсь каждый день – игры, игры, игры. Мне весело и в волейбол поиграть, и на скейте, и на велосипеде, и футбол, и гольф, и бейсбол – на профессиональных тренировках теряешь привлекательность своего спорта, нужно отвлечься. Поскольку я все делаю качественно и стремлюсь к мастерству, у меня навыки в любой игре.

     Но сейчас я мастер в одном, виртуоз – в четырех областях, профессионал – в четырех и двух умственных, любитель – в сотне, играю и интересуюсь – в тысяче, вплоть до покера. Мне интересно жить.

     Тренера по фигурному катанию и гимнастике в конце концов согласились, что актерское ремесло пойдет на артистичность выступлений – на последнем из выступлений по фигурному катанию (отборочный местный тур) я почувствовала внимание зала, а не только жюри. Синхронизировать сияние улыбки и мимику с прыжками и вольной программой было нелегко. А мальчика-командира отобранной на чемпионат страны команды по кикбоксингу, который был на отборочных вместе с мелкими, реально заштырило – он подошел знакомиться к семилетке (тренеру срочно надо прекратить давать ту дурь из стероидов, что он им скармливает!).

     То есть глаза у меня средние, но если слегка склонить голову «искоса», на секунду полностью подняв брови, веки и ресницы особым образом и смотря из крайней точки вверх (когда веки открываются полностью), улыбнувшись... И чуть макияжа... То потом тебе могут прислать дичайшую чушь в SMS про миг, когда он впервые увидел твои громадные сияющие глаза – да этому восьмикласснику уже в крематорий надо скоро, сука, а он глаза свои ко мне прицепил.

     Я еще раз глянула в зеркало на выходе из дома, нетерпеливо поторопила родителей, рассматривая нос – с таким арийским шнобелем, как у меня, мне сразу надо в горные орлы записываться... Вот же дал Господь внешность...

     Черные очки я сняла.

     Глаза у меня синие-синие. Это контактные линзы высшего класса, даже не заметно, на маскировке мы их проходили, я их себе оставила. Все равно в мусорку после меня пошли бы, я их выкупила, они одноразовые. А сами глаза у меня зеленые. Как зеленый свет, и это меня бесит. Мне однажды даже такую кликуху «Ктулху Зеленый Свет» прилепили – спасибо, больше не надо, неправильно понимают. Мальчишки воспринимают их как ярко зеленые, даже шагают ближе. А тут красный кровавыми мальчиками и синий в глаз.

     Внутри слегка потряхивает, рука слегка дрожит.

     Я волнуюсь, я даже нервничаю немного. Ну много. Ну не нервничаю. У меня истерика. Я и не знаю, идти мне в школу, или не идти. Это и есть свобода! Идти без родителей. Иначе я опоздаю, а виноваты будут они. Но бить будут меня. Или не идти без родителей. Тьфу, они опоздают, а крайняя всегда из нас та, кто молчит. Бить все равно будут меня. Я свободна! Свобода есть осознанная необходимость. А то, что бить будут, это мелочь. Не хочет свинья на свадьбу, а дари людям радость! Я сознаю свою абсолютную свободу еще десять лет и наслаждаюсь этим.

     Я вышла на лестничную площадку впереди родителей и спустилась сама на лифте – может, так они будут быстрей. Подожду их в холле. Он у нашего дома очень большой. И охрана здесь, пусть полюбуется мной.

     Но, шагнув из лифта, я сбила какого-то мальчишку с ног.

     – Ты смотришь, куда лезешь, дебил?! – по-английски рявкнул он. – Что за чудовище!? Да и вообще, что у тебя на голове и в что ты оделся, придурок?

     Я растеряно остановилась. Услышать об эксклюзивном платье от выдающегося дизайнера, которого я еле упросила сделать такой дизайн, было катастрофой. Отец недаром тревожился, что я могла порвать платье с таким количеством стразов и искусственных камней до школы и растрепать прическу с камнями. 

     Он подымался на ноги, смотря мимо меня.

     – Ты будешь извиняться, дебил? – он снова говорил по-английски, что-то шаря рукой по полу, явно что-то ища.

     Извиняться я не стала. Дважды став дебилом и мальчиком за короткое время, я, как дебил, забыла как это извиняться, точнее издеваться, точнее извиняться.

     Да и очень он удобно стоял для хука справа и удара ногой, чтобы принять мои искренние извинения от моего сапога. У меня ноги и руки иногда сами себя плохо ведут, потому мой сапог извинился перед ним первым за то, что наделал, я даже слово ему сказать не успела. А мой кулак его дважды расцеловал. А то, за чем он тянулся, он совершенно случайно уронил в шахту лифта.

     Парень не сплоховал и кинулся на меня, правда как-то растеряно и неловко. Странно, что он вообще не поплыл – видно, удары второклассницы его не вырубили. Он попробовал провести подсечку, захват снизу и прочие гадости, потому ему пришлось еще раз поцеловаться с сапогом.

     Да и я от него схлопотала – он все же задел меня кулаком. Я расправляла чуть ли не порванное платье.

     Хорошо, что этот приступок у лифта охрана не просматривала, и плохо, что он на меня здесь напал.

     Нокдаун. А он хороший боксер, обычно одного удара у меня хватает, чтобы школьник поплыл.

      Я увидела, как бежит охрана разбираться и отодвинулась далеко-далеко от парня, вытерев белым платочком кровь с кулаков. Впрочем, при охране я шагнула, подавая ему платочек и, как леди, пытаясь стереть кровь у него с лица. Тут как раз подъехали мои родители. Из своего лифта они видели только меня, и, соответственно, сразу взяли меня под руку, извиняясь мне за задержку.

     – Ваше высочество, Ваше высочество, – загомонила подбежавшая охрана. Все они говорили на английском и были явными иностранцами.

     Со мной поздоровались, но меня с родителями аккуратно слегка оттеснили.

     – Меня избил какой-то парень, – по-английски сказал этот наглый мальчишка, тыкая руками куда-то в направлении меня.

     Я как раз открыла широко глаза и во все глаза смотрела на это чудовище, но мама крепко держала меня за руку.

     – Парень? – растеряно переспросила охрана.

     Тут подбежала и наша охрана.

     – Парень? Большой? Взрослый? – спрашивали они.

     – Мой ровесник, лет двенадцати, большой наглый парень. Ловите его, он где-то здесь!

     Я аж растерялась от такой наглой лжи.

     Охрана оглядывалась. Меня оглядели, поклонились немного, улыбнулись, пожелали юной леди доброго утра.

     – Извините, это внук английского принца, – что-то подобное быстро затараторила нам охрана. Имя принца я не расслышала, но поняла, что это кто-то из многочисленной королевской семьи. Возможно, это вообще было титулование учтивости или вежливости там для дальних членов королевской семьи.

     – Ваше Высочество, Вы вновь забыли очки? – строго сказал подошедший настоящий английский лорд, подавая мальчику черные очки. Явно с диоптриями.

     Я смотрела на них во все глаза. Вот и познакомилась с настоящим принцем.

     Принц, наконец, надел очки и сделал попытку поцеловать мне руку.

     Я смутилась и покраснела.

     Руку мне все-таки поцеловали. И это было приятно.

     Потом возникла немного неловкая пауза, когда принц, сжав руку, смотрел мне в глаза секунд тридцать. Очки с него упали (и совершенно случайно попали в щель лифта), он не заметил этого и даже приблизился к моему носу. Вот я и стояла нос к носу с принцем. А руки сильно зачесались.

     Между нами буквально вклинился лорд, а я поняла, что принц еще плывет после нокдауна и видит очень хорошие глюки. Потому что так глупо, растеряно, прищурено и заворожено улыбаться может только идиот с тупой блаженной улыбкой.

     Когда его оторвали от моих глаз, он стал пасти их на моем лице. А когда его дернули, он перевел взгляд на мои сапожки. Он даже неверяще наклонился и попробовал их потрогать. Руку он мою не отпустил, лорд ясно вклинился между нами с попыткой разорвать эту связь, потому нагибаясь, принц даже словно попытался стать на колено из-за спины лорда. Его вздернули за шкирку, а я не успела снова поцеловать его ботинком за наглость.

     Руку дернули с силой, лорд-охранник попытался разорвать наши руки, в результате чего я чуть не упала и принц тоже. Отец придержал меня, лорд придержал принца.

     Я невольно сделала книксен, даже придерживаемая отцом, и принц почему-то тупо повторил за мной, все также смотря в глаза.

     А может, это не книксен, а церемонный поклон со сниманием шляпы? А может, это не принц, а принцесса? А может, ему в драке последние мозги отшибло? А может, он без мозгов?

     – Тебе определенно везет! – сказал отец мне. – Только вышла, и с принцем познакомилась.

     – Еще как познакомилась! – подумала я.

     Принц вырвался наконец.

     – А где этот, который меня побил? Большой страшный парень, с которым я храбро сражался? – растерянно сказал маленький принц, крутя головой во все стороны. Никого не было видно.

     – Наверное, он уехал на лифте или убежал по лестнице... – успокаивающе сказала охрана. – Его найдут.

     Он же не вспомнит мои туфельки? – обеспокоенно подумала я. – Надо учесть на будущее – эти красивые туфельки-полусапожки принцессы со стразами не подходят для боя, их не носить.

     Тут зазвонил телефон у отца, мама посмотрела на время, извинилась перед гостями на чистейшем английском.

     Мы раскланялись и были таковы.

     Нельзя сказать, что я сразу забыла про принца. Все-таки, а вдруг вспомнит, кто ему дал, и будут проблемы.

     Сегодня первое сентября. Мне семь лет, зовут Ханна Тимурова. Цветы, родители, первоклашки, меня ведут за руку, музыка, фейерверки, клоуны. Ну, последнего нет. И предпоследнего тоже. Но есть школа, директор, отец, который говорит мне не капризничать, есть музыка и я несу цветы классной руководительнице. А я клоунов люблю.

     Первое сентября! Это праздник со слезами на глазах.

     – Хочу клоуна! Я хочу клоуна! А я хочу клоуна!

     По-моему, это несправедливо: школа есть, директор есть, а клоунов нету. И слонов нет.

     А я хочу слонов. Танцующих слонов!

     А музыка мне откровенно нравится – под такую маршируют слоны в цирке и идиоты. Прямо хочется так шагать со всеми школьниками. И портреты президента под нее смотреть можно. У нас тоже бизнесмен умер, так все несли его портреты, и даже ставили возле его портрета цветы. Правда, чет этот дедок с портретом слишком радостный.

     «Будем весело шагать... – гремит марш. – Учат в школе, учат в школе, учат в школе...»

     Из репродуктора звучит девочка, как в рекламе печенья. Такая же жизнерадостная! Съешь печеньку и будет тебе счастье. Я съела – целых четыре дня (плюс потом еще два дня) из туалета не вылазила. Классика. Учись в школе, и будет тебе счастье. Жизнерадостно и жизнеутверждающе. Если эти девочки похожи, опасаюсь даже смотреть в сторону этого здания.

     Если б еще директор бил погремушкой по голове зауча, а преподаватели танцевали накрашенными, может было бы интересней. Ну кувыркайтесь хотя бы! Нет драйва. Я прошлый раз очень хотела клоунов, ну и родители в конце концов сказали, что там будут клоуны – то-то директор так удивился. Я-то убежала и пошла клоунов искать. Нашла.

     Теперь меня узнают. Ну хотя б лица сделали вдохновенными-вдохновенными, а то будто съели по два лимона. А как только меня видят, то по четыре.

     – Ханна, иди к преподавателям, поздравь их, дай им цветы, – строго говорит мама и морщит нос, думая, что я не вижу.

     И не страшно посылать детей к вампирам? Через месяц дети будут бледные и неподвижные. Будут сидеть за партой, как мертвые и неподвижные. Мертвецы-цы-цы!

     Преподавательский состав меня уже знает и любит. Почему-то они называют меня неприличным словом, именем украинской артистки – Дзыга Ветровна.

     А я в этом году про вампиров прочитала фишку.

     В классе у нас мальчики и девочки. Девочки мои подруги, мальчики мои подруги. Анастасия, Оля, Анастасия, Оля. С остальными девочками я не дружу, а враждую. Иван, Иван, Борис, Борис, Владимир, Владимир, Владимир, Владимир, Владислав, Владислав, Александр, Гарри, даже один Джекки, один Чак, один Тайсон, один Стивен и даже один Езус и два Магомета с четырьмя Асланами. Полный набор. С остальными мальчиками я не дружу – два ботаника, одному из них родители дали имя Эйнштейн, а второму Альберт.

     Альберт Эйнштейн сидит у нас на первой парте, только его зверски расчленили.

     Оба Эйнштейны из Израиля.

     С обоими у меня нешуточный конфликт. Оба, как только видят мой шнобель, мозги им отказывают, и они тут же предлагают заехать к ним летом в Хайфу или Вифлеем. Мол, будешь летом, заходи, а как я там буду, меня там пристрелят. Они уже не раз тяжело нарывались, мой вид – сбой русского генома, произошедшего от хазаров, как у генерала Макарова или русского патриота Зюганова вместе с Патриархом. Но этим мужчинам мозги как коротит, стоит им взглянуть на меня (а ведь часть русских ходит с такими носами, а кое у кого орлиные выточенные профиля, благородные, патрицианские, утонченные, римско-русские). У меня гордый кавказский профиль, а не шнобель. Вроде умные дети, а в моем присутствии становятся глупыми и тупыми.

     Они даже выкрасились в белое, чем доставили мне немалые проблемы.

     И эти люди считают себя мозгами нашего класса? Которых не додали его главарю?

     Я то повисаю на руках у родителей, то тяну их вперед. Я и хочу в школу и не хочу в школу. Я качаюсь.

     Я хочу показать себя, я не хочу сидеть на уроках целый день, я хочу показать обновки после лета, я не хочу зубрить, я хочу встретиться с подругами, которых не видела давно, я не хочу весь день в одном классе здесь.

     Я хочу увидеть друзей и мальчишек, я хочу видеть восхищение в их глазах, чтоб они задирали меня, я не хочу слышать, какая я тупая. Я хочу быть первой, сражаться и побеждать, я не хочу никого слушать.

     Я хочу на лед, под прожекторы, взгляды жюри и шум аплодисментов, я хочу на снаряды, я хочу на арену, где рукоплескания и пахнет потом и свежим тальком – меня тошнит от необходимости просидеть час, смотря только на преподавателя, у меня нервы не выдерживают. От сознания того, что снова придется сидеть в классах часами вместо того, чтоб бегать, прыгать и играть, становится дурно.

     Я на такое не подписывалась, когда сказала папе, что хочу учиться. Спасибо, сидеть я научилась за полчаса, а больше мне не надо, я лучше на тренировку. У меня абсолютная память и железное терпение, я однажды пробежала двадцать километров на скорость, но даже я не выдерживаю.

     Я знаю много слов, я видела много форточек, у меня интернет даже в очках, а мой интеллект зашкаливает так, что его не видно. Так зауч говорит, а дворник морду кривит.

     Дети компьютера говорит, паленый злой виски попался всем вашим родителям и вставил не по-детски.

     Впрочем, этого странного человека трудней даже понять, чем соседского Ахметку, и Ахметка тоже его не понимает. Плохой человек, к нему не ходи, его шайтан кирпичом делал, – говорит он, – совсем плохой был, самогон злой тогда был. Тогда вся страна пил, виновных не найдешь, смотри, что получился и никогда не пей.

     А дядя, блин, глядя в телевизор так говорит.

     Ахметка черный. Точнее смуглый. У него лицо с точеными чертами, но мозги наши. А дворник русский. Точнее сизый. Точнее пьяный. А лицо у него как у питбуля, с отвисшими щеками, родное. Красное. Глянув на его лицо, я сразу поняла, что он коммунист. Но с мозгами у страшилы беда.

     Мама, глядя на них, говорит про диалог пролетариев с Кавказом. Но зачем летчиков-то оскорблять, что сейчас пролетают над Сирией, Парижем и Кавказом? И из самолета не докричаться, надо привет вниз посылать.

     И да, я знаю, кто такие пролетарии. Пролетарии – это такие гегемоны, которые летают, но низенько-низенько, так брат сказал мне в пять лет. У меня абсолютная память, я все помню, хотя это взрослым иногда доставляет неудобство.

     Я даже помню, как дед с кем-то спорил про пролетариев и характеристики их самолетов и кричал, что они пролетели. То есть я знаю, что пролетарии летают строем, то есть клином, с красными флагами. А главный у них призрак коммунизма, за которым они летят.

     Но призрака хрен поймаешь.

     Потому и мотаются туда-сюда.

     А потом начинается великая битва боггартов: «призрак коммунизма» борется с «невидимой рукой рынка». Которая по ночам приходит и душит пролетариев. Особенно много их задавила в колыбели. Но Зюганова не задавила, и теперь он выступает правой рукой боггарта (самим секретарем!) и аватаром боггарта коммунизма какого-то уровня.

     Мама меня не понимает.

     Мама меня ругает.

     Этих взрослых никогда не поймешь, будешь глупой – ругаются, будешь умной – ругаются, а скажешь правду, так бьют. А в школе и того хуже – все бьют, а правду даже не успеешь сказать. Учителя не понимают.

     А потом борцы за правду сидят на Камчатке, на задней парте, то есть. И ведь сказала я-то, что в интернете не так, как в учебнике, зачем при этом говорить, что учебники нам даны свыше и ручками тыкать.

     Я усомнилась, что бог дал нам учебники, а меня наказали. Слишком умные дети пошли, мы уже знаем, откуда берутся дети – от Сталина пошли! Я читала – все мы дети Сталина. Учитель не поняла, покраснела, потом я оказалась на последней парте. А на последней парте я оказалась в лидерах класса – у нас ведь все через задницу.

     Пришлось, правда, подраться раз пятьдесят. А это я люблю. Весь позапрошлый год дралась. Есть где применить достижения на секции. Оказалось, что в школе есть что-то хорошее. И научить тебя могут. Я узнала кучу приемов, которых на секции меня не научили и кучу прекрасных новых слов.

     Я творчески теперь использую подручные средства. Не надо было лезть в старшие классы – оказалось, что в школе есть не только хорошее. Но зато кастет и шокер применять теперь научилась будто с ними родилась, и бегать быстро-быстро. А поскольку эти длиннорукие обезьяны сильные и еще и кидают что-то в тебя, то я еще научилась бегать зигзагами.

     Одно время, не разобравшись в ситуации, я все время бегала в школе: бегала от класса к классу преимущественно зигзагами и на скорость. Это вам не шутка: плюс сто к навыкам бега, бега зигзагами и уклонения – я стометровку бегаю на рекорд среди юниоров.

     Я научилась бегу с препятствиями, броуновскому бегу, то есть бегу в замкнутой территории с мгновенной сменой направлений не прекращая движения, бегу со сменой направлений с помощью учеников, ухватившись за учеников, бегу с уклонениями, бегу от учителей, «классному» паркуру – прыжкам через парты на бегу и даже через учеников, движению в замкнутом пространстве. Специально тренировалась после школы.

     Я-то думала, что это русская национальная игра – ударь старшеклассника и потом беги изо всех сил и удирай, типа подразни собаку. На тренировках у нас были такие игры, вот я поиграла.

     Но быстро поняла, что правила игры в салочки какие-то странные, и мы разошлись миром. Первый раз в школе, что поделаешь, я думала так и должно, на секции по тхэквондо было хуже, но привыкла, правда эти первые три месяца в школе с постоянными погонями было сложнее.

     С телевизора сам сказал сказал, что в школе трудно, и я решила выдержать – до этого только спортсекции и индивидуальных тренеров знала, а они детей не любят, большая часть мне персональный ад устраивали, давлением уже не испугать, по опыту знаю, дальше они добреют.

     Кто ж знал, что в школе надо учиться, и что школа учит этим штучкам с черточками, а не вечным дракам против превосходящего противника? Я-то думала, что папа нашел мне нового тренера и мне ставят навык, надо только выдержать бой против всех.

     Школ-мага называется.

     Типичный элемент моей тренировки по тхэквондо – бой против всех.

     Пока разобрались, что это крав-мага, и что это боевой спецназовец из Израиля приехал на семинар по боевым искусствам, но вышла ошибка перевода и путаница, и его отправили передать настоящий боевой опыт реальных боев, он многому нас успел научить. Вот и учили меня вместо тхэквондо крав-маге. Причем чисто боевому варианту разведчиков.

     Израильскому спецназовцу что, он дисциплинированный, ему командование сказало надо, деньги ему предложили большие, вот он и учил неделю непрерывно с утра до вечера и даже ночью подготовленных ребятишек сворачивать шеи, жестоко калечить. Убивать с одного удара, наносить смертельные и калечащие удары.

     Дальше я и сама захотела там заниматься.

     Я научилась читать сама с трех лет, и читала вообще сколько себя помню (мне говорят, что я произносила нарисованные слова еще в младенчестве – кто-то занял ребенка планшетом, и напрасно он думал, что он неубиваемый). Как некоторые дети учатся сами читать книжки, я научилась читать планшет может даже раньше, чем ходить, хотя первые подвиги из другой оперы – бабах, бабах!

     Еще в школе я получила мощные навыки общения – болтаю ни о чем и сплетнях с подругами, обсуждаю старших, придумываю клички учителям и ничего не делаю – дома меня живо запрягли бы и надавали по ушам в случае неуважения к старшим.

     А подумала я бы бездельничать – даже подумать страшно, что было бы, но научилась, научилась.

     Курить не пробовала – слишком воняет. Я как-то подсмотрела, куда старшеклассники, которые смолят самокрутки из местного российского самосада, прячут тючок со своим куревом. Нашла в вентиляции, скрутила самокрутку, полностью повторив их действия – мне показалось, что меня хотят отравить.

     Признаюсь, я не слишком заботилась о пожарной безопасности и вообще не слишком заботилась ни о чем тогда, просто кинув самокрутку в вентиляцию на тючок, чтоб никто не увидел, и поспешила уйти подальше, пока могла. И вся школа тогда ходила какая-то тихая и задумчивая. И ловила странных существ. Вместе с пожарниками. И прибывшей полицией с химиками. Нельзя отрицать: в школе есть хорошее.

     Я так родителям и сказала – мне многому здесь надо научиться. Правда, обнюхав меня (брат странно отреагировал на мое сияющее лицо и впервые довольный вид после прихода со школы), они пришли туда всем скопом и устроили скандал. Как раз поспели – еще чуть оставалось курнуть. Тут-то и выявились странности моей «учебы».

     А так как до этого хулиганством я не отличалась (да и попробуй с тренерами, мастерами, приходящими чемпионами похулигань, потом будешь зубной щеткой мыть в лучшем случае спортзал с туалетами, в худшем случае казарму, где проходили тренировки или спорткомплекс), то, значит, школа меня научила.

     В общем, так и выяснилось, что школа – это не место для драк и погонь с превосходящим противником. И не место морально-ментальных пыток со стороны училок, где меня учат бегать пару тысяч человек и учат терпеть с сияющим лицом рисования палочек и бессмысленные «дважды два четыре». Меня не учили терпеть пытки.

     Школа – это не пытки! И палочки рисовать правильно.

     Это они рассказывали человеку, который печатает вслепую десятью пальцами на ноутбуке две страницы в минуту и решает в уме упражнения для последнего класса (у брата стырила).

     Правда, учебников мне так и не выдали – ошибка родителей, брата и учителей: первые просто не думали, что мне они нужны, вторые были слишком заняты вопросом вызова первых, а общую выдачу я пропустила за бегом и сидениями у директоров, заучей, учителей, на чердаке, в медпункте, в карцере.

      Потому то, что нужно делать в школе, осталось для меня открытым вопросом, который я решила сама.

     Но я теперь знаю, «что в школе надо учиться», «школа это место для учебы», «в школе плохому не научат», бить, бегать и сбивать с ног нельзя: они – это не сонные тетери, которые не умеют защититься, а примерные ученики.

     Которые потому и примерные, что плохо бегают, бьют, сбивают с ног, хулиганят. С ними все плохо. Хорошо хулиганили бы, никто не осмелился бы их назвать «ботаниками» и отличниками, как меня. И преподаватели тут плохо бегают, плохо сбивают с ног, плохо бьют и плохо хулиганят. Падают, как подкошенные.

     Только пытки у них и на высоте – на мозги капать. Хотя это может я слишком чувствительна как девочка к данному виду пыток, ведь я разряд шокера не просто выдерживаю, а стреляю без ошибок во время этих разрядов не дрогнув, и мне стыдно, потому я пытаюсь выдержать эти «сиди неподвижно», «не двигайся», «не шевелись», «не вертись», «смотри прямо», «не смотри в сторону, смотри на меня».

     Это даже не медитация, потому что пыточный объект все время перед глазами, я должна выдерживать это капанье на мозги – я уже выдерживаю сорок минут один раз. Но пять сеансов пыток подряд совершенно убивают меня, хотя я неубиваемая.

     Мой мозг не выдерживает такого издевательства. Мой мозг с помощью специальных навыков запоминает все за секунду, а дальше идет уже выработка навыка наблюдательности при пытках.

     Я слышала, что пытка капаньем воды на мозг самая тяжелая, но не могла предположить насколько это трудно.

     Но сейчас я специалист по пыткам. Я уже поняла (сама дошла!!!), что я должна не двинув ни одной мышцей и головой, и, не выдав себя, наблюдать абсолютно все абсолютно вокруг себя во всех мельчайших деталях с малейшими изменениями – для снайпера в будущем, конечно, полезно, но как же это выматывает.

     Абсолютная неподвижность и абсолютное ничегонеделанье – я стала идеальной ученицей. Мне даже книгу читать не дают – забирают. Я – в засаде, лежи неподвижно несколько суток, не выдав себя даже дыханием.

     Нужно постоянно напряженно наблюдать даже за скучной неизменной убийственной обстановкой, потому что среагировать нужно будет мгновенно и так же быстро уйти, поразив цель. Уйти мгновенно, быстро и незаметно в долю секунды уже получается, сидеть – не очень.

     Трудность в том, что нужно исчезнуть, не подняв шум и гам остальных в классе. То есть учесть множество галдящих факторов, а это уже нелегко. Как только учительница отвела глаза, нужно исчезнуть. Но и класс не всколыхнуть, иначе все пропало. Это оказалась очень сложная задача, поскольку исчезать под множеством глаз непросто.

     А если честно, то на самокрутке моя первая школа закончилась для меня навсегда. После гордой демонстрации деду (день тренировалась!) как я сворачиваю самокрутку, эксперимент по общению с простым народом был волюнтаристски дедом свернут, меня вернули на домашнее обучение и стали еще школить по программе школы дома. Будто и так всех моих домашних, секционных, личных, индивидуальных тренировок у двух десятков частных мастеров, чемпионов, специалистов мне было мало.

     Стихийное народничество было подвергнуто злобной критике и сослано на чердак. А на следующий год я поступила снова в первый класс – по договору деда и на его деньги меня перевели в элитную специализированную частную школу, где обучение стоило маленький космический корабль. И я снова пошла в школу как в первый раз как в первый класс. Собственно, здесь я и нашла клоунов.

     Я так долго их искала, я так долго их искала, всех учителей перебрала и не по одному разу, по многу раз им советовала, как клоунить правильно. Кто ж из учителей мог подумать, что брат соврал невинному чистому доверчивому ребенку? Который подходил ко всем учителям и спрашивал: «Дядя, а вы клоун!?» По двадцать раз непрерывно. С моим: «А вы клоун?» можно было сравнить только «Купи слона». Ведь мне не ответили.

     Пока учителя разобрались, клоунов на полном серьезе искала вся младшая школа.

     Еще хуже было, когда кто-то подумал, что это такое приветствие учителям – ведь первоклассник многое не знает. А шутники бывают злыми. А вот что испытывали учителя, когда целые классы хором спрашивали: «Вы клоун?», мне неизвестно. Дети ведь такие хрупкие. Но взрослые варвары должны понимать, что розги и порка давно запрещены.

     Куча моих друзей и последователей с упорством Гарри Поттера искала клоунов в школе. Дошло до того, что преподаватели стали опасаться наносить макияж.

     Тогда я в первый раз по-настоящему пошла в первый класс. В любимом детском цирке. Потому что, когда я начала подозревать, что здесь нет клоунов, меня озарило, что здесь учат на клоунов.

     Пока учителей озарило, где искать источник проблем с младшими классами, чего только они не перепробовали.

     Маленькую отличницу, подскакивающую весь урок с поднятой рукой на задней парте и задающую миллион вопросов в секунду, они почему-то не заметили. И не заподозрили, как я не выпрыгивала и не гордилась.

     Как и то, что я второгодница. Ведь я родилась неудобно для школы – так, что шесть мне исполнялось уже в школе, то есть в первый раз я поступила фактически пятилетней.

      И я спокойно поступила на следующий год уже в шесть в элитную школу (будучи, на самом деле, второгодницей и почти на год старше остальных – семь мне исполнилось в школе в декабре 31 декабря. Вообще-то я родилась точно в новый год, но у кого-то отставали часы и меня записали в прошлом). То есть, я не опоздала особенно в школу, была стариком, имела некий опыт.

     Ну, а поскольку я уже была лидером класса в другой школе и другого себе просто не мыслила (и в голове не держала), то я им стала и тут, хотя и с трудом. Очень уж контингент различался. Там был будущий контингент, а тут, можно сказать, прямо просились.

     Здесь у многих были индивидуальные преподаватели и тренера, многих тренировали с детства, многие занимались спортом и даже боевыми искусствами и многие даже прошли крещение в детских коллективах, группах, секциях.

     В этот раз битва за звание лучшей ученицы школы на последней парте была более интересной, трудной, захватывающей, но я даже не мыслила иного. И собственно вот оно – глава класса и лучший хулиган школы к вашим услугам в одном лице, школьное достижение, я все же сумела чему-то научиться в школе. Школа рулит! Я впервые достигла лучшего!

     Я никому не говорила, чему научилась.

     Сидеть-то хочется.

     Я была счастлива и горда, идя в школу, как может быть счастлива красавица в семь лет. Ведь я красива!

     Столько денег на лучшую в мире парикмахерскую у лучшего в мире дизайнера убила. Так Светка сказала, а я ей верю. Она саму Мадонну стригла!

     У нее этими портретами Мадонны с младенчиками от Рафаэля и Ко все стенки завешены.

     Все время смотря на них делает гимнастику. Ручки вверх, ручки вниз, влево-вправо. И поклон. Могла ее и постричь, если портреты ее на стенку повесила вместе с нашим президентом. Раз повесила, значит стригла.

     Впрочем, сейчас многие их стригут – везде портреты висят. Но сейчас хоть модная стрижка, а раньше, я слышала, бородатенькие висели. А в МГУ даже перекрашивать не стали – просто крылышек и облаков добавили.

     Были просто бородатенькие, а теперь с крылышками летают и из-за облаков взирают.

     Я умна! Я вундеркинд. Точнее, я папа-мейд, ребенок, сделанный учителями и тренерами, нанятыми за деньги. Ничуть не стыжусь этого. Но у меня получилось. К этому же вдобавок у меня три чемпионата по крав-маге, кикбоксингу и тхэквондо в самом малом весе среди юниоров.

     Впрочем, по крав-маге лишь демонстрировались приемы, а на втором и третьем никто не дал детям полного контакта, хотя мы были упакованы с головы до ног в защиту.

     Танцы на траве и церемонии. Я их просто ловила на ударе ногой или прыжках и сбивала на пол. В этом возрасте просто иногда не надо прыгать.

     Да и балет на пуантах с фуэте хорош на сцене Большого театра, а на ринге не всем нравится. Большинству хватало одного мгновенного удара или толчка. Я и на ринге красавица!

     Первый, кого я увидела в школе из знакомых мальчиков, был Алька.

     Год явно будет плохой. Алька – естественный блондин второго класса «2Т» Тиранозавров. Бунтует против власти сильного в классе. Не было ни дня, когда б я с ним не дралась. Как в секции, так и на уроках.

     Нет у человека благородства – только расслабишься, он норовит заехать тебе в ухо, дернуть за волосы, подложить гадость в портфель, налить клею на сиденье или даже запрыгнуть тебе на спину. Но кое-что у меня все-таки получается лучше. Все перечисленное. Я еще и приложить его портфелем по спине могу, чтоб растянулся на земле.

      – Смотри–ка, кто тут у нас? – встав передо мной, Алька сложил руки себе на грудь. Фильмов насмотрелся, гад.

     – Свалите, девочки! – грубо сказала я ему и его подпевалам.

     – Ах, какие сапожки! – сказал он, плюнув мне под ноги, пытаясь попасть на сапоги.

     – Я рада, что тебя заинтересовали мои сапожки и мои сережки. Могу дать поносить...

     – Ах ты ж... – он замахнулся на меня рукой.

     Я плюнула ему в лицо. Сколько не повторяю этот фокус в смертельных драках, но он невольно закрылся. Может, он извращенец?

     Потому что в тот же миг, как руки прикрыли его собственные глаза, я мгновенно в полупрыжке вошла в клинч, приложив макушкой его собственные руки к его лицу, а коленом въехав в полупрыжке ему в пах, сократив расстояние. Потом, уже вторым ударом, вытерла сапожок о его пах снова.

     Это надо решать мгновенно и быстро, проигравшей девочке будет плохо. Вообще для девочек страшно быть бойцом среди хулиганов – это как среди диких зверей, готовых тебя разорвать и сломать.

     Единственное, что плохо, я опять на мгновение его словно приобняла. Ну надо же было его аккуратно опустить, чтоб никто не догадался, что случилось. А так на скамейке отдыхает, на луну воет – уууууууу. Оборотень.

     Куда пропали его подпевалы?

     На оборотней моя прическа и красота не работает.

     – Алька – промокашка, Алька – промокашка! – запела я и показала Альке язык. В надежде, что он на меня снова нападет. Он сам нападет и сам больно об меня побьётся. И перед камерами сам, зауч не будет ругать.

     Не напал, не встал.

     Надо сматываться и рвать когти подальше отсюда и от камер. Как метеор я ворвалась в толпу школьников. И только тогда успокоилась, крутя головой и отчаянно ища своих, когда их нашла взглядом. Заодно поправляла платье.

     – Я не поняла, ты поймала птицу счастья, или желтую птицу «обломинго»? – кто-то закрыл мне глаза знакомыми и пахнущими ежевикой ладонями сзади. Со смехом я вырвалась.

     – Ленка!!! – крикнула я.

     Обернулась и увидела Ленку, родную блондинку с широким носом, громадным ртом и улыбкой до ушей, попав ей в объятия, Анастасию-обнимашку-сестру-дружку с карими глазами и маленьким ртом с маленькими ушками, которая навалилась на нас, пытаясь обнять, Маринку-любимую, с сине-синими громадными озерами и сжатыми губами, которая обнимала всех нас поверх.

     Они все были здесь.

     Ой, визгу то было. Я, наконец, встретилась со всеми девочками из моего класса.

     Обнималась и целовалась сто пятьдесят раз. И все меня рассматривали, и я ревниво рассматривала всех. Кто красивее стал, кто лучше подурнел.

     Я липучка. Я люблю обниматься и целоваться. А меня почему-то в ответ зацеловывают и затискивают до смерти. Словно не в силах оторваться. Тискают меня как куклу Барби без конца. А на ночных посиделках в халатах у меня и у других все хотят спать почему-то в обнимку преимущественно со мной, так что по утрам меня обычно ждет куча-мала. Даже во сне они идут ко мне. А я только им рада.

     Меня тискали, заставляли кружиться, демонстрируя платье и прическу, восхищались, расстраивались, завидовали, ругали, ссорились и радовались за друг друга и себя. Олька-ушастая любимка, Настька-кареглазка-целовашка, Ленка-красавица-меня-за-собой-таскающая, Олька-кокетка, Наташка-промокашка с зелеными любимыми глазами, Шахеризада верный мой товарищ и другие.

     Что тут творилось! Вот наорались все, так наорались, навизжались, нацеловались, наобнимались!

     Девчонки, что с нас возьмешь. Дай повисеть на шее. А я и пообниматься обожаю.

     Забытые цветы для преподавателей валялись на земле.

     – Ой, смотрите, а кто тут у нас? – раздался противный ехидный звонкий голос.

     Я оглянулась.

     Ну, как всегда. Сатану не зовут. Сатана сам тут как тут. Капитан противоположной команды девчонок из противоположного класса «2Д» Ольвия Хранко из факультета Драконов стояла тут как тут. Ну почему плохих людей приносит туда и тогда, когда их не ждут?

     – Тиранозаврам в этом году ничего не светит, – мрачно и надменно сказала она мне, точно пыталась выразить «прошу не любить и не жаловать», – Драконы разобьют вас по всем статьям!

     – Ты еще скажи, что то, что ваш класс Драконов продул по всем соревнованиям, даже по математике, это случайность! – сказала я.

     И посмотрела на Сашу. Мою подругу.

     Саша посмотрела на меня, и мы синхронно улыбнулись.

     – Интересно, они все из класса Драконов такие противные зазнайки? – спросила я Сашку, уже не обращая внимания на командира Драконов.

     Самые паршивые бойцы, если по мне.

     И мы хором с Сашей ответили:

     – Да!

     Ольвия ушла. А ведь была моей подругой, нехорошая такая.

     Как раз подкатили угнанные с кухни тележки с напитками и тортами.

     Я плюнула и выкинула из головы гадкую предательницу, которая перестала спать со мной на ночевках в пижамах, став лидером первого класса Драконов. И делает такие ужасные гримасы, когда меня видит, точно от моего вида ее тошнит и плакать хочется. Два месяца меня пыталась перетянуть к себе, даже плакала. Когда я ее к себя в класс тянула.

     Гори огнем, у меня и без тебя друзей полно!

     – Гуляем!!! – крикнула я друзьям, и, не обращая внимания на всяких Драконов, хохоча, бросилась в обнимку к тем друзьям и подругам, с кем еще не обнималась, не целовалась после лета. Я уже совсем взрослая для гуляний, да!

     Да, я не сказала о своем классе.

     Его, кстати издалека видно и описать просто в отличие от других классов. Кто-то сказал бедным детям, что если они будут выглядеть, как я, то я буду воспринимать их как своих и не буду бить.

     И теперь у нас первый в мире арийский класс блондинок. И блондинов.

     Почему-то на мой класс моя репутация хулиганки не действует. Меня хотят затискать и мне показывают самое лучшее, и самой первой.

     Будто я сладкая – залижут до смерти.

     Наш факультет спортсменов и наш класс когда-то назвался Тираннозаврами Победителями Всех. А сейчас – белокурые бестии. Потому с непривычки многие учителя просто не выдерживали, когда они первый раз входили, а класс вставал.

     Тираннозавры – белые арийцы, этого психика не выдерживала.

     Один из наших – негритенок, Ктулху, и он блондин.

     А вот и мальчишки нашего класса. Истинные арийцы. Опять все блондины, даже мусульмане. Только они сейчас занимались тараканами.

     Точнее, кто-то принес тараканов, и они уже тут как тут организовали тотализатор. Прямо на улице. И не боятся ж гнева господнего директорского, сверхчеловеки.

     На меня только глянули мельком, крикнув «Привет!», привстали, поклонились, и снова занялись тараканами, хотя и пригласив меня на лучшее место.

     Нет, такое поведение нельзя прощать.

     – Всем привет!!! – рявкнула я изо всей силы, лупя их по спинам куда попало.

     Неуважение нельзя прощать.

     – О, Ханна, привет, – очнулись они быстро, забыли тараканов и стали по очереди здороваться со мной за руку. – Смотри, какие хорошенькие...

     По доске бегали такие миленькие усатые мальчики. Которых я б сапогом, сапогом...

     Точнее, мне очень нравится...

     Я против воли взрыхлила волосы на голове, почесав голову. Надо же, а я хотела стать хорошенькой, но шесть лап где-то забыла.

     Не судьба.

     Ладно, пора быть своим парнем. В конце-концов они все не отличаются от тех, с кем я тренировалась на разных секциях и у разных учителей.

     Из-за чудовищных тренировок я долго даже не подозревала, что люди различаются по полу, они все были для меня «свои парни», пока в школе старшеклассницы не просветили.

     А мастеру мелкую шпану сложно бояться, тут лишь удары в спину, подлость и группа шпаны главная опасность – когда я в первый раз вошла в класс, четыре удара, и порядок в коллективе наведен. Влилась я довольно быстро, только кровь размазали, плюнули и вытерли, да и зубы лишние кое-кто выплюнул, кто много болтает.

     Из-за множества тренеров и наставников я сменила множество детских коллективов, где каждый был не просто соучеником, а соратником по тренировкам и партнерами по спаррингам. А это совсем не то, чем просто школа или институт, где можно годами не познакомиться и где учителя не обращают на это внимание. Тренера же обычно очень плохо воспринимают распри в коллективе, а с кем дерешься, знакомишься очень быстро.

     С задаванием там строго – просто словишь подзатыльник хоть от друга, хоть от учителя.

     Я влилась в множество сплоченных маленьких групп. Потому знакомство и общение вообще не представляет для меня трудностей. Я очень легко знакомлюсь, очень легко дружусь, хотя подруг у меня действительно мало. Но не теряюсь ни в одном коллективе, разве что в иностранных.

     Все мои вливания в иностранные коллективы были кровавы, потому что у них свои заморочки, и я не сразу их усваивала. Впрочем, дети – это дети, в моем возрасте еще не стабильны правила. Зато пользу наблюдательности я усвоила на своей шкуре – синяки долго сходят.

     Я обдумала множество книг.

     Я забрала яблоко у одного, попробовала конфету у другого, шибанула изо всей силы по спине третьего, провела странный ритуал стучания кулаками с четвертым, церемонно поклонилась пятому, дернула за ухо сзади незаметно шестого, плюнула ботанику в еду (шучу), получила по спине, плечам, поручкалась, пообнималась, кому-то въехала коленом и кому-то вправила личико – в общем, я вернулась. Этого добра у меня каждый день в любом коллективе – постоянно с кем-то встречаешься, визжишь, радуешься, расстаёшься, натыкаешься на старых друзей, видишь их на соревнованиях, где-то замечаешь свои старые группы, с которыми пуд белка съела.

     В конце концов – кто тут хозяин класса?

     Я тяжело вздохнула и вернулась в реальность.

     Никогда не понимала тех дурных родителей, у которых дети учатся на ботаников и заучек. Все мои братья отличники, ботаники, композиторы и прочие хорошие люди. Но все они прошли по десятку секций, включая рукопашный бой, параллельно с основной деятельностью – музыкой или физикой, кто что любит.

     Благодаря этому у них нет проблем малолетних гениев с общением, они сменили не один, а полсотни тренерских коллективов, они легко вливаются в коллектив. Они не «ботаники» и «заучки» – боевые искусства, плаванье, футбол, теннис, гитара, танцы не только делают их разносторонними, но и дают жить так, как они хотят. Ну, а кем интересуются девочки, не вам говорить. Если кто с гитарой.

     И это при том, что это будущие или настоящие профессора, гастролирующие музыканты и известные (ну или малоизвестные) художники.

     Если гениальный ребенок – ботаник, значит родители у него дауны, и сам он даун. И все его родственники дауны, если не смогли помочь и вырастить разностороннюю, хоть и заточенную на определенное мастерство личность.

     И то, что искусство – это искусство, не оправдание –  Леонардо да Винчи был почти двухметрового роста, сгибал в руке подкову (как скульптору иначе было нельзя), и был вообще стратегом военного дела, военным архитектором, военным изобретателем и владел в совершенстве оружием (в воюющей стране это было нормой). А он – лучший художник истории.

     Лучший деятель искусства – разносторонний идеал. Вон даже гениальный фантаст Иван Ефремов – квадратный двухметровый основательный мужик, геолог, прошедший тысячи километров, с абсолютной памятью и наблюдательностью, позволявшей не только наизусть читать книги, но и помнить любую деталь пройденной местности и мельчайшие особенности характера виденного человека. А он создал новую отрасль. И новые книги.

     Вот это и есть человек искусства, – кулаком могущий расквасить любую физиономию, косо смотрящую на искусство.

     Гений-ботаник – не редкость, но любому гению надо сражаться, бешено работать, яростно достигать и побеждать всегда, иногда весь мир.

     Новое встречают не пряниками, а выстрелами, кострами, пытками, крестами, поношением и яростью. Гений – яростный, безумный боец.

     Та стальная воля, которая нужна для гения, способна растоптать сотню хулиганов. Чтобы бросить вызов миру, нужно быть сверхбойцом.  

     Пушкин был дуэлянт-убийца, сразу стрелявший без разговоров и промахов, и наслаждавшийся боем и смертельной опасностью. Лермонтов словно специально искал смертельных опасностей и даже был убит на дуэли. Толстой воевал и был рослый кряжистый мужик, Горький – босяк, бродяга и драчун, Шаляпин – бывший босяк, бродяга и драчун. Блаватская прошла полмира, воевала с папистами и никогда не расставалась с револьвером. Ахматова не боялась боли и презирала тех, кто ее боится.

     Рерих ногами прошел полмира и даже на пленер выходил часто с револьвером в диких местностях. Уланова в детстве играла в индейцев и могла отлупить, а в взрослом возрасте отдыхала на байдарке при обязательной ежедневной тренировке. Утесов в детстве развлекался тем, что бил в морду первого встречного мальчика. Актеры Джекки Чан или Брюс Ли своих добрых фильмов собственно начинали как злейшие хулиганы, отправленные в спецшколы, хотя тот же Брюс снимался с младенчества в фильмах, выигрывал чемпионаты по танцам и т.д., а Джекки Чан учился в Пекинской опере всем искусствам, танцам, актерству, мимике.

     Гении – не ботаники, гении – обычно победители.

     Люди искусства – это люди с железной абсолютной волей, способные работать по двадцать часов в день и заниматься любым делом, тренироваться по десятку часов, или часами выступать и танцевать на сцене, не забыв ни один жест и ни одно слово, а не гламурные педики. Физики, химики, скрипачи, хирурги – драться можно и ногами, чтобы руки сохранить.

     Любой Мастер – это десятки тысяч часов, отточенная память и железная воля. Это как у полиглотов: чем больше полиглот знает языков, тем быстрей он усваивает следующий, чем больше мастер и умеет, тем быстрей он усваивает новое.

     Так освоить любое боевое мастерство мастеру не тягость, ибо он привык работать и тренироваться, и не понимает, как жить иначе.

     Там, где «гламур», скорей всего ужас, ужас, ужас.

     Большинство известных звезд работают десятки часов в день с самого детства, когда другие гуляют, многие имеют черные пояса и спортсменские разряды, а для фильмов их часто учат и ездить на скейтах, на лыжах, стрелять, выполнять трюки, танцевать... Большинство девочек припевочек – на самом деле ужас, летящий на крыльях ночи. Это в кино они припевочки, в жизни у всех черные пояса, и бегают по три часа в день, чтоб просто форму сохранить – или быть приглашенным на роли девочек-бойцов или полицейских в блок-бастеры, как самые красивые женщины мира Зийи Жанг, Джессика Альба или Мишель Йео.

     Подошедшие девчонки тоже бросились мне на шею.

     Повсюду начались такой хаос, смех и визги, что невозможно было что-то услышать.

     И зауч долго что-то кричал...

     Девчонки притащили сок, сворованный с будущего пира. Одурев от выпитого сока, я обнималась и здоровалась буквально со всеми.

     Признаться, от избытка сладкого и глюкозы я совершенно дурею – оно вгоняет меня в активность и радостное настроение.

     А вот девятиклассникам, которые непонятно как оказались здесь, после того как я обнаружила, что чуть не переобнималась с футбольной командой, которая собиралась пообниматься со мной и девочками старшеклассницами, пришедшими поздороваться со мной, я бы оторвала кое-что вместе с ручками и головой. У меня, конечно, рост метр сорок, папа с мамой познакомились в баскетбольной команде лучшего университета, где папа играл, а мама играла отличницу, но нельзя же из второго класса в девятый.

     У меня как-то мяч на территорию детского садика залетел: пока я с малышами играла в доктора, внешне осматривая, никого ли не убила, меня тридцать шесть раз замуж позвали.

     Интересно, как наши мальчики меня воспримут?

     Светка сказала, что все мальчики – мои. Точно мои.

     В банде ходили как миленькие, правда называли чего-то странно – атаман.

     Славный у нас атаман! Братцы, братцы любо, любо братцы жить, с нашим атаманом не приходится дружить.

     Они только меня еще не совсем рассмотрели. Прическа как у Анжелины Джоли, и чубчик такой. Шутка. Увидят и упадут в обморок.

     Сейчас увидят и будут, упадут в обморок. Все упадут в обморок. Я просидела три часа в очереди в лучшей парикмахерской столицы и ночью почти не спала, боясь повредить прическу и макияж. А умывали меня силой – так я ревела, пока не позвали тетку-гримера из соседей, и она утром не восстановила «грим».

     Для остальной школы я была капитаном, пиратом, генералом, авторитетом, а маленький японец из десятого класса школы еще и оябуном (оябун – нач. японский) назвал и поклонился.

     От последнего я гордо отказалась – слишком оно напоминает действие любимых тиранов к России по отношению к патриотам, хоть и не русское. Любовь к власти должна быть платонической. А то бьет значит любит, бьет – значит любит.

     Я выстроила лучшую стратегию, я нашла лучшего стилиста, я нашла лучшего парикмахера, и я даже заработала деньги, расклеивая постеры.

     Я солнце встало. Я сияющее солнце! (Такое самовнушение дал мне штатный психолог части, где командир отец. Но отец почему-то, узнав об этом, сказал что не долго ему куковать осталось и что птичке свернут шейку.)

     Папа слева, мама справа.

     Дед уехал. Правда, назвал меня напоследок «джигитом». Я не думаю, что это была похвала. Он у меня прогрессивный. В ФСБ. Так и сказал почему-то: «Крепись джигит, полевым командиром будешь». Хотя он в гробу этих джигитов видел.

     На секунду у меня промелькнула подозрительная мысль, заставившая меня похолодеть: «Неужели ему прическа не понравилась?» – но я ее тут же задавила. Светка сказала, что тройной ирокез с косичками заставит заметить любую женщину, и я ей верю. Иначе ее ателье случайно сгорит синим пламенем. Я еще не готова прощать трату нескольких тысяч долларов впустую.

     Внешний вид нашей школы против солнца прост – это громадный замок. Это Итон. В свое время, решив построить частную дорогую сверхдорогую школу, владелец просто ткнул пальцем в Итон. И ему построили Итон, наняв лучших специалистов по старине.

     Естественно, это не копия Итона, а самостоятельная оригинальная постройка с национальным колоритом. Громадный солнечный, тяжелый, легкий как собор или церковь замок, где столовая больше, чем в Хогвартсе. Столовая в Хогвартсе, кстати, меньше и менее строга и торжественна, чем в Итоне.

     А почему мало кто знает это строение в России? Видели ли Вы хотя бы наши университеты? А девятиэтажную дачу премьера? Мы даже новый маленький дворец президента видим только тогда, когда он становится заповедником тирана.

      К сожалению, в нашей стране знание того, где учатся дети богатых людей, сильно поубавило бы привлекательность этого заведения.

     Вместе с заведением и детьми. И папашками поубавило.

     Наши люди, как сказал мне папа, когда я его об этом спросила, еще сильно чувствуют, что деньги были ихними, но поскольку президента и людей у власти они сильно любят, где-то на 90-140 процентов, то детишек их бы удавили. Чтоб не дай бог еще какую-то любовь не подхватить. Когда эта пройдет. Ну, это типа школа для Малфоев от власти, как объяснила мне бабушка. Всех их ждет Азбакан, но русский народ добрый, поэтому держит их при власти – пусть несчастные потешатся перед смертью.

     Они и тешатся – детишек в Хогвартс отдают, а прилетают на вертолетах, никаких Феррари. Ну что там волшебники, те нарушают законы природы и аппарируют, а эти нарушают все законы России и аппарируют зарубеж. Куда там Дамблдору: тот всю жизнь пахал на Англию, даже сражался за нее два раза, потом на старости взвалил на себя 900 детей, а потом и копыта за Англию откинул. Взять половину бюджета Англии и свалить с Гринготсом на Гавайи к своему прямому многовековому врагу ему бы подляны не хватило.

     Несчастные люди – галеон стащил, и в Азбакан. А тут миллиард стащил, и еще решают: в Кремль его, в парламент, или на Гавайи к черту выслать, пусть на пляже помучается с сотней молодых русских девок.

     По указанию мамы, я понесла цветы к директору.

     Чтобы представить себе директора, представьте себе абсолютный круг. Ну, он хоть гармоничен. А на этом круге овал. Точнее шар и эллипсоид.

     Звали его Дмитрий Владимирович Беломишкин. С намеком его что ли родители пророчески назвали? Лицо у него было вытянутое как луна. Глаза маленькие, нос маленький, рот маленький. От улыбки ласты можно было склеить.

     А когда он посмотрел на меня, и увидел, что я иду к нему не сворачивая, пока он болтает с каким-то президентом фирмы, то его улыбка могла убивать. Вот это акула улыбается. Задергался, гад.

     – А это наша лучшая ученица Ханночка! – заорал он издалека, не давая приблизиться. – Специально для нее мы пригласили в этом году известного клоуна Никулина, который будет вести актерские клоунские курсы для Ханны и первых классов. Ханночка, он ждет тебя в подвале. Там, где колодец крышкой не закрытый!

     Разве Никулин не умер? – ошарашено подумала я. Неужели мне придется заниматься с ним в виде призрака? Или мне придется в этом году охотиться на вампиров?

     Этот Дмитрий Владимирович мне не нравился. А поскольку он мне не нравился, с ним сами собой происходили странные вещи. И я ему не нравилась тоже. Со мной происходили тоже странные вещи. Со мной больше.

     Появлялись странные тройки.

     Мое имя появлялось на странных контрольных, в которых точно были выбраны все неправильные ответы из ста возможных.

     В одном случае я выбрала неправильных ответов на 102 % (два дополнительных написала на полях в виде едких замечаний в сторону проверяющего учителя).

     Причем мое имя было написано рукой директора.

     Еще я выиграла путевку в фирму «Лучший уборщик» как «лучший уборщик года». А потом в «Ваш любимый сантехник» как написавшая самое проникновенное письмо о своем будущем сантехника. Это было мелочно и несравнимо с упавшей на него чернильницей.

     В моем дневнике появилась запись, чтоб я не ела тараканов, причем директор клялся, что он ее не писал. Когда вызванные родители испуганно пришли в школу. И я не готовила козявок на день благодарения для остальных учеников.

     А сделать так, чтоб мои пирожные шевелились изнутри, мог только кто-то из жюри, потому что я десять раз проверила, наученная горьким опытом, прежде чем им дать. 

     За шутки директора назвали Весельчак Ы. Увы, директором местного «Хогвартса» был не выигравший две войны самый авторитетный чел России, как Дамблдор. У нас своя специфика и свой путь. Когда есть один чел и второй чел, русские выбирают путь третьего лишнего.

     С директором я уже много раз болтала, но направление бесед мне не нравилось. Мне вообще не нравилось, что он не Дамблдор. Это у Роулинг самый сильный «волшебник» и фактический глава мира стал во главе колледжа, и детишки могут просто поболтать с ним, а британская королева приезжает в Итон и Гарвард к своим отпрыскам. А у нас они-то увидеть их могут в лучшем случае в мавзолее. После многочасовой очереди.  

     Самый близкий к народу правитель проводит в гробу общение со своим народом. Если б все они поголовно в стеклянных гробах рядом лежали на Красной площади, и их сразу туда укладывали, то хоть поговорить народу с ними можно было.

     Пришел, поболтал, рассказал о своих бедах.

     Я кинула директору цветок издалека. С улыбкой, элегантно и аристократически. Говорят, это красиво, когда девушка кидает мужчине цветок. Директор не понял, и пригнулся. Тот, кто с ним стоял, тоже не понял, упал на землю и закрыл голову руками, крикнув «Граната».

     Цветок поймал стоявший за директором юный красавец актер из молодежной группы, снявшийся в детском сериале, который явно поступал сюда в первый раз. Он отсалютовал мне! Он улыбнулся мне. Он такой красавец! Он такой классный!

     А директор упал на того чувака, когда я крикнула: «Куча-мала». Бездумно крикнула, право слово. По привычке. И сверху, как назло, кто-то из детей прыгнул, не разобрав сзади, как всегда они это делали на переменах, когда кто-то падал. Дети сразу навалились на них, прыгая с размаху. С разбегу и очень большой кучей... По привычке. ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ КУЧЕЙ!

     Чувствую, сидеть в первый день не придется.

     Когда директор выбрался, он сказал тому второму тонким голосом, что дети его очень любят. На него вешаются. Глазами он кого-то искал. Надеюсь, не нашел.

     Но, как назло директор натолкнулся взглядом на этого чудесного красавчика с цветком. Я уже узнала, что да, это актер, да, он будет выступать на разогреве перед учителями, и да, он будет здесь учиться. Да, это радость, надеюсь, не со слезами на глазах.

     В глазах этого красавчика-парня стояло «ты крутая!» Я это сразу увидела. Может, разрешу ему прогуляться под луной один раз, все-таки он для меня очень старый – мне семь лет и я из второго класса, а он в старшей школе. Мне кажется, я слишком молода и красива для него. Да и ростом пока еще не вышла.

     Ладно, директору я цветочки преподнесла, надо идти преподнести цветочки классной.

     Наша классная учительница милая – чемпион по боксу в тяжелом весе.

     Среди женщин, а не слонов, естественно. У нас в школе вообще была странная тенденция – слишком веселым и спортивным назначали по два классных: один был обычно как Майкл Тайсон, а иногда из старых вояк, а в второй уже был умным или гениальным, но ботаником. После первой тысячи отжиманий в день желание шутить куда-то пропадало.

     Да и вообще дисциплина здесь была полувоенной, и лишь отличникам разрешалось не носить форму. Отличников было сразу видно по красоте – гражданские в модной одежде среди таких стройных, подтянутых, одинаковых кадетов школы. Отличник мог приказать духу все в пределах школьной программы – отжаться, подтянуться, побегать вокруг замка на рассвете.

     Отличникам у нас должны были отдавать честь. Полный беспредел, да? Впрочем, им салютовали, как и учителям, только звание по сравнению с учителями у них было маленькое. Вот такая была дурацкая школа – царский военный корпус совмещенный с либеральной модой. Гении, типа учатся в полной свободе, а остальным – все прелести кадетского корпуса.

     То есть тот, кто плохо учился, подвергался военной дисциплине. Но и отличники по отношению к учителям были как летехи перед генералом. Последнее снималось, когда отличник становился личным учеником или помощником учителя – типа он переходил даже в школе в преподавательский состав.

     Сам преподавательский состав этой странной школы состоял из докторов наук, кандидатов и просто гениев. Заезжали даже парочка академиков. Стать личным учеником профессора уже в школе было очень престижно. У нас, например, классным, помимо чемпионки была профессор педагогики.

     То есть первая шеренга преподов была очкастая. Ботаников видели? Ну вот представьте, что из них повырастало за двадцать лет.

     Спорт в этом сумасшедшем доме с ценами космического корабля был представлен бывшими чемпионами (их очень много в мире на самом деле) на общих направлениях и специальными личными тренерами учеников, которые тут уже они то ли привозили с собой, то ли нанимали сами и платили отдельно. Их бывало много.

     То есть вторая шеренга преподавателей (совестно даже назвать их учителями) сделала бы класс лучшим бодигардам и бандам. Мускулистые тела, брутальные лица, совсем тюрьма. Только то, что спортсмены с профессорами между собой спорили, не давало тут окончательно загнуться. Да и было веселее – упал, отжался, и никаких нареканий на пропуски.

     Только класс смотрит волком, ибо отжимается, потому что Юра из пятого Б опоздал на урок.

     С искусством были проблемы. Если спортсмены выходят в отставку и становятся тренерами или актерами, то гениев искусства к детям допускать было страшно. Да и идти никто не хотел.

     Благо, правительство России подсуетилось, люди обеднели. И парочка признанных и непризнанных гениев, кто не успел свалить зарубеж по старости и жить в Аризоне, скрепя сердце согласились переехать сюда в частные домики и квартиры преподавателей, как во всем мире, на условиях своих собственных роскошных студий и материалов к ним.

     Потому у нас прямо в замке были работающие студии нескольких имен, рисовавших не хуже Гамлета и часто прямо на стенах этого замка, две скульптурные студии, где прямо на наших глазах творились выдающиеся и голые скульптуры для парка замка (забегали все мальчишки исключительно из культурного интереса), свой хор, оркестр, парочка рок-банд, джаз-инди и поп-групп, которые выступали на дискотеках и балах, свой театр для мюзиклов, актерская школа и даже кино-школа, которая прямо сейчас снимала на территории какой-то фильм, используя учеников.

     Эти длинноволосые растрепанные мохнатые гении обычно находились где-то далеко от детей, на задней линии, пугая своими произведениями и внешним видом родителей.

     Сейчас им вообще сделали ВИП-ложу, и они сидели преимущественно в древнегреческих тогах и робах, попивая аристократическое вино, и смотрели на школу сверху вниз. Пракситель среди обезьян. Похоже, директор ждал важного гостя, и побоялся, что они выйдут поговорить, вот дал им преимущество. Представьте весь этот бордель, и обезьян среди них!

     Этот замок сводил с ума.

     Оскар местной кино-банде с растрепанными патлатыми падлами-главарями не грозил, но у них были 4К, 8К и 26К камеры, от ручных до парочки профессиональных RED, с кучей приличного оборудования (благо, что с развитием компьютерных технологий это все подешевело) на которых во всем мире снимают сериалы.

      Серии местных сериалов выходили регулярно, и вся школа с удовольствием смотрела их, глядя на свои глупые физии. Раньше это стоило миллионы, как говорил брат, но сейчас, с развитием технологий, стало всего десятки тысяч, и детишкам позволили, тем более платили и спонсировали фильмы чаще всего богатые детишки сами.

     Система была уникальной.

     Я смотрела, крутила головой и наслаждалась бедламом. В этом местном русском Хогвартсе для космических мальчиков было что посмотреть.

     В первый день здесь всегда было интересно. Прошлый раз я была слишком мала, слишком напугана, слишком расстроена отсутствием клоунов, и также слишком сразу жестко взята в оборот, чтобы что-то понимать и что-то замечать. Но я сейчас я уже взрослая, и все, все, все понимаю и осознаю. Это круто! Двоечники, разгильдяи и хулиганы здесь попадают в такой оборот, что в прошлом году я чуть не умерла. Мне до сих пор сняться мясорубки и кофемолки, потому-то я и не слишком хочу в школу. Но тут мои друзья, моя банда, мои девчонки.

     Позвольте представиться по школьному – отличник первого класса Ханна Тимурова. Есть отличники второго класса – у них более высокий ранг, есть третьего, есть четвертого. Хотя первые месяцы было тяжело, но по итогам первого полугодия я вырвалась в отличники (а тут это нелегко).

     Более того, я стала личным любимцем и личным учеником практически всех преподавателей и мастеров.

     Поверили? – Разогнались! Любимцем я стала только у преподавателей спорта и мастеров боевых искусств, учеником которых действительно стала. Личный ученик пяти чемпионов и трех мастеров боевых искусств. Они даже поспорили за меня. Но из гениев интеллектуалов я стала учеником только нашего классного профессора. Профессор педагогики знала заодно психологию, Йогу и немного менеджмент по управлению детскими коллективами, поэтому я сейчас учу это вместе с ней. Как проявлять психологию на практике, управлять детскими коллективами и чуть-чуть управлять собой.

     Если можно взять что-то бесплатно, я это беру. В обычной жизни эти чемпионы хрен меня к себе подпустили бы. Нет, отец бы нанял персонального тренера, но я сомневаюсь, что я б залезла так высоко. Может, потому что я тренируюсь с детства, и спорт по много часов в день для меня не просто обычность, но жизнь, я и попыталась взять абсолютно все.  

     Об остальном, о высокой математике, теоретической механике и квантовой физике мне приходится только мечтать. То ли то, что я смогу, то ли то, что Гавайи теплые, и на математике свет не сошелся, даже если профессора красивые. Я уже говорила, что у меня специально тренированная абсолютная память, и даже в качестве тренировки памяти я запомнила формулы из десяти томов курса Ландау и курса математики.

      Но вот то, что у меня в голове сейчас большая каша, причем Каша с Большой Буквы, и во сне Чебурашки играют интегралами и писают матрицами, это большая проблема.

     Я Чебурашек и Матричных Покемонов не боюсь, интегралам с удовольствием набила б морду, но у меня пока большие сомнения, что можно сохранить рассудок, запомнив все это.

     Я пытаюсь, пытаюсь, но больше боксом их, спортом больше.

     Я и так, проснувшись утром, долго не могла понять, хочу я этого красавчика обнять или интегрировать.

     Потому я только поставила цель стать личным учеником всех преподавателей и тренеров в этом космическом Хогвартсе, а сумею ли я ее достигнуть (да и хватит ли денег у родителей), это одна гадалка надвое сказала.

     Повторю, чтоб не ошибались: зовут меня Ханна. Не Ганна, не Анна, а Ханна. Точнее, и Ганна, и Анна, а вот увидела «Ханну Монтану», и сразу стала Ханной. Впрочем, я была маленькой, и тогдашние истерики не в счет.

     Я не вундеркинд, я «тренинг». Продукт высоких технологий, а не первая детская неожиданность.

     Впрочем, я тут не одна такая.

     Это как бы дорогая спортивная с боевыми искусствами художественно-танцевальная кадетская школа с математическим уклоном. Современный тренд. Утром тренировки мозга, днем в середине дня тренировка мозга и вечером тренировка мозга.

     То есть тут полдня мы учимся воевать, как в Китайской опере, полдня танцуем, как в танцевальной Академии, полдня рисуем, как в художественной школе, полдня актерские курсы, как в кино и на остаток математика и иностранные языки.

     Есть еще профессиональные занятия музыкой, как в консерваториях разных. День у нас резиновый, они думают, что у нас времявороты, как у Гермионы в «Гарри Поттере». Дети плачут тут кровавыми слезами.

     Другими словами, нас учат профессионально, а не абы как, как в школе. А дети, как известно, осваивают ремесла и навыки почти в десять раз быстрее взрослых. И если с навыками они обгоняют взрослых, то со знаниями ситуация прямо обратная.

     По несколько часов в день обучению рисованию по профессиональным методикам без сачкования – и я уже, например, почти профессионально рисую и черчу. Ведь там, на самом деле, не так много первичных элементов, которые рука нарабатывает очень быстро.

     Я легко и профессионально черчу четкие прямые линии без линейки, четко разбиваю лист на любые части, черчу четкие круги любого размера, любые овалы, любые кривые, любые математические фигуры любого размера и их комбинации, любые объемные геометрические фигуры, то есть шары, эллипсоиды, сферы, конусы, цилиндры, кубы, призмы, пирамиды и их комбинации и т.д. Все это отрабатывается элементарно, часто за урок. Все это уже отработано, а комбинировать их уже легче. Был бы четкий рисунок в голове, а из этих элементов рука мгновенно четко вычерчивает желаемый рисунок, разбивая его на известные детали.

     К последнему классу замка это уже будет профессионал в рисовании. А имея профессионально рисунок, легко освоить дизайн разного рода, дизайн одежды (модельеры), дизайн домов (архитектура), дизайн машин.

     От профессионального рисунка легко перейти к профессиональному черчению. Тот, кто разбирается в структуре предметов, может представить их и вообразить, легко разберется и в структуре деталей и вообразит их. Тот, кто удерживает рисунки в уме, удержит и простую схему с одного взгляда при тренировке – то есть идет естественная база для программирования, электроники, науки в целом.

     А знания технические я еще освою. Только память наработаю.

     Как утверждают учителя, нам дают тут базовые навыки во всем, наподобие родного языка, которые невозможно забыть. Даже в математике, единственный сложный предмет первых классов, мы не учим, а обретаем навыки решения сложных задач в уме (и на бумаге). Простые примеры все уже щелкают в уме бездумно, сразу, а ведь мы ничего не учили, только практиковались и играли в решении примеров на скорость, соревновались.

     То есть мы прежде всего развиваем мышление, то есть навыки управления мышлением, и внешние навыки различных искусств. Навыки не забываются, и это то, что легко делает ребенок.

     А в старших классах обещают профессионально учить на модельера и элитного шеф-повара, плюс гоночный трек и права. Все профессионально, не как в школе: музыка как в консерватории, рисование как в художественной школе, танец как в балетной Академии, математика как в спецшколе. Везде тренинг, у каждого по каждому предмету тренер, учителя чуть не карты рисуют по каждому предмету. Учителя профессионально работают на результат.

     Я слышала, как брат говорил, что результаты профессионального подхода феноменальны.

     Если ребенку сразу профессионально ставят навык, а не абы как, то он усваивает его также, как он когда-то учился ходить.

     В диких племенах дети до десяти лет иногда овладевают всеми искусствами племени – они скачут на конях без седла так, как у нас это делают лишь цирковые наездники, причем соревнуются между собой сами, на полном скаку могут зубами поднять с земли яблоко или заставить коня плясать, скачут стоя, стреляют с коня. Они шьют сами кожаные куртки в племенах, варят еду, работают с томагавком, луком, силками, с ружьем. Ученые наблюдали, как годовалый индейский ребенок, не умея толком ходить и говорить, под дождем сам разжигал с помощью трута и кресала костер (что взрослые профессиональные туристы не всегда могут сделать).

     Дети вытворяют такие штуки со скейтами, велосипедами, сноубордами, лыжами, мотоциклами, машинами, что взрослые только ежатся.

     Брат говорит, что мы, малыши (я ему дам малыша!) настроены подражать и перенимать навыки. В семь лет я уже взрослая, даже куклу выложила, в сумке оставила. Да и нечего ей смотреть на уроке, пусть посидит в темноте, подумает, можно ли меня компрометировать.

     А как же учеба? Разве мы не будем глупыми?

     Я слышала, как профессор говорил моим родителям, что даже взрослые запоминают слова в десять раз хуже, чем яркие картинки, а картинки в десятки раз хуже, чем навыки, которые плохо забываются. Даже взрослые обычно запоминают лишь первую и последнюю фразу, а остальное у них вылетает. А дети до семи лет вообще мыслят картинками, потому слова не запоминают в принципе. И первую фразу, и последнюю. Они даже выкидывают словесные описания природы из книг, оставляя лишь действие.

     Их можно учить лишь примерами и навыком. Все остальное они выкинут.

     Когда говорят, что яркая способность детей к обучению с возрастом падает, иногда на порядки, они не учитывают, что это не совсем правда.

     Правда в том, что у детей образное мышление и они запоминают образы, а не слова. Иногда, если они эйдетики, то они запоминают образ полностью с тысячами деталей.

     Но с возрастом их заставляют переходить на словесное мышление. А запомнить вместо тысячи деталей образа можно максимум семь слов, да и то, это просто черные знаки на бумаге.

     Это не падение памяти, это наученный переход с образного мышления на словесное, от тысяч деталей к одному слову, ибо мы не можем одновременно произнести несколько слов. Сколько б ты не пытался произнести два слова одновременно, ты не сможешь, хотя пейзаж с детства может стоять перед глазами, а образ – вмещать тысячи деталей. Даже опыты были – когда быстро говорили два слова ребенку, он бездумно представлял образ, а не слова. Потому словесная память стремится вообще к одному слову.

     Словесное мышление – это одновременно хорошо, ибо это логика и мышления, но одновременно плохо, ибо это по самой природе словесного мышления падение памяти до единицы (последнего).

     Дети не теряют память и обучение, они переходят к словесному мышлению. Но даже при этом они запоминают яркую картинку в десятки раз лучше, чем ее словесное описание.

     У аутистов, у которых отсутствует словесное мышление, часто абсолютная память.

     То есть от эйдетической детской памяти образа школа перетягивает детей на словесное мышление и словесную память. Точнее – на ее полное отсутствие.

     Все знают, что люди с хорошей зрительной памятью часто легко запоминают страницами и даже учебниками. Во многих диких племенах этого перехода на словесное мышление не происходит, у них проблемы с логикой и математикой, но они помнят каждое дерево леса, впервые побывав в нем.

     А вот слова почти невозможно держать одновременно в уме во множестве, поскольку мы невольно их проговариваем, а проговаривать можем лишь одно (ну или фразу быстро).

     И такое мышление образами продолжается у многих до четырнадцати лет, у некоторых до двадцати, а художников, скульпторов, дизайнеров, инженеров, программистов и многих ученых, как у Эйнштейна – всю жизнь.

     – Потому учить детей словесному знанию (а не навыкам), – сказал профессор маме как-то, – абсолютно бессмысленно. Они не запоминают словесные конструкции, а что запомнят – переврут так, что небу жарко станет, ибо опираться они будут на знакомые образы. Канонический пример, когда детсадовским детям, почти первоклашкам, долго и вдохновенно рассказывали про Льва Толстого. Но потом нормальному человеку, ученому, все-таки пришло в голову спросить, а че они поняли. И вдохновенные лекторы услышали и про толстого льва, и льва толстого и даже тигру толстого.

     Так говорил один из самых известных умов мира, и я многое запомнила.

     Потому нам не преподают остальных предметов в нашей школе. Но зато у нас тренируют ум. И нас учат наблюдательности, будто мы разведчики – на это почти каждодневные тренировки. Сотни упражнений, причем лучшие отмечаются значками.

     Даже первоклашек учат мгновенно сказать, что есть вокруг, сколько шляп, сколько шапок, где что стоит и сколько. Учат искать и выявлять мельчайшие детали. Учат мгновенно построить в уме карту окружающего, схему окружающего, модель окружающего или какой-то детали, скульптуры, дома, механизма.

     Нас учат воспроизвести в уме со всеми мелкими деталями любую обстановку, книгу, схему, выявить и рассказать, что в ней есть. А потом даже нарисовать по памяти обстановку – и каждая новая деталь, в которой ты обогнал других отмечается буквально ревом.

     Будем ли мы глупыми, я не знаю. Вместо уроков астрономии в десятом классе нам в первом классе показали фильм про космос и галактику. Солнце такое классное, космические корабли такие классные, хочу на Венеру! Я хочу быть космонавтом, я точно полечу на Юпитер и раскрою все тайны, он такой большой и красивый! А потом мы были на обсерватории. И смотрели в свои телескопы, зарисовывая звезды! А потом мы смотрели Звездные войны.

     После них была коллективная компьютерная игруха – звездные войны и гонки в солнечной системе. Мы мочили жукеров и клонов и не давали им завоевать землю.

     Был чемпионат по классу. Я, правда, проиграла Эйнштейнам – когда я правила Землей, я почти разбила их в астероидных полях, заманив туда флоты, но они разбомбили Землю и другие станции на Венере, Юпитере, Марсе.

     Заняла второе место по очкам, это позор, учитель сказал, что я должна всегда помнить о цели защиты. Самка не борется просто насмерть, она защищает детенышей. Дурная игра.

     Истории у нас нет. Недавно мы смотрели «Три мушкетера», а потом фехтовали, бегали одетые в белые плащи со шпагами и обращались к другу по этикету, как это делали аристократы. Я даже перечитала «Три мушкетера» и все, что нашла про период. Воевали потом с этими англичашками из второго класса, которые были протестанты.

     А потом у нас была большая ролевуха про Бородинскую Битву со старшими классами и даже студентами – я сама сделала все детали костюма и мой отряд пушкарей стоял на правом фланге и стрелял из пушки, весь в дыму, орали яростно во все горло, но мы не пустили гадких французишек, бросившись на них в атаку вопреки истории, а Кутузов из десятого класса был такой странный и красивый, уй-ой-ой...

     А истории у нас нет.

     Слышала, у четвертых классов турнир по «Цивилизации». А пятые играют в компьютерную «Великую Отечественную» на танках, на самолетах, командуя армиями. Завидно, я уже смотрела и поиграла. Слышала, шли тут семиклассники, спорили о тактике какого-то Гудериана до хрипа. Бегали они тут с автоматами немецкими в касках против наших с ППШ на полигоне. Расстреливают, фашисты, понимаешь, мирное население, мне в зад столько краски влепили, потом полдня отстирывала.

     Географии у нас нет вообще.

     Командир должен держать карту в уме и ориентироваться по карте на местности – наш отряд вышел точно на цель и напал на врага, а первый Б, хи-хи, слышала, чуть не заблудился в этом десятикилометровом леске. Хотя они твердили, что все это враки, и они просто совершили ложный обход, но потом напали сбоку, когда их не ждали.

     Потом суки сидели, карту наизусть все зубрили. Сами. И все обозначения. Нас потом накрыли.

     Еще мы ездим на экскурсии по историческим местам, фоткаем все, разведываем, трогаем руками замки, пушки, танки, парки, запоминаем, потом выкладываем в сеть и сравниваем, кто нашел больше, кто увидел больше и кто победит в наблюдательности. Были уже в Кремле, на Куликовом Поле, на Бородинском поле, в Киеве у золотых ворот, в детинце, в Киевской Лавре, в музеях истории, на месте Сталинградской Битвы – всю страну объездили.

     Я все руками перемацала, перетрогала, облазила всюду, снялась везде, даже в музее, где запрещено.

     Отец, пересматривавший со мной фильмы в HD Нейшнл Географик с космической съемкой про солнечную систему, чтоб найти новые данные для битвы жукеров, сказал что только за эти семь серий узнал больше об астрономии, чем за все уроки астрономии в школе.

     И стоило тогда тратить детство на сидение в четырех стенах?

     Я слышала, что изучая рыб, старшеклассники пошли в рыбный универмаг-ресторан, ловили ее руками в аквариумах, таскали руками крабов, осьминогов, креветок, а потом ели суши и варенных лобстеров. А потом изучили уже в частном порядке раков с таранью под пиво. Был скандал, но никто не смог доказать. А третий класс был в дельфинарии и плавал с дельфинами и морскими львами. Один клялся, что он поплавал и с акулами на Гавайях, только маленькими совсем.

     Большинства предметов, что учат в нормальной школе, у нас нет, потому мы, как говорит тетя, будем очень глупыми.

     Нам даже ничего не задают учить – учителя только просят описать подробно, что мы видели и что заметили, соревнуясь. Мы с Эйнштейнами все время на ножах, но иногда меня обходят даже Алька и Махмуд. У нас нет и не будет ни таких замечательных предметов, как ОБЖ, ОПК и ВВЖ, которые я видела в программе в интернете в обычных школах.

     Я, правда, не поняла, что это такое.

     Тетя кричала, что мы даже тесты не сдадим.

     Не сдадим, враг не пройдет.

     Зато у нас много математики во всех классах, но мы не учим, как злится тетя, а решаем задачи. Я уже несколько тысяч примеров решила из своей плашки (плашка, это доска с номерами задач, которые нужно зачеркивать).

     Вообще-то решаю я в уме, хотя примеры генерирует компьютер и не дает списать (в нем камера, снимает все, что делаешь одновременно с решением). И генерирует новые такие же, если я ошибаюсь, заставляя проходить снова, или отправляет на уровень игры вниз.

     За первый класс я решила свыше десяти тысяч простых примеров в уме и сейчас решаю их почти не задумываясь – просто сразу вижу ответ, как дважды два сразу четыре. Я уже две тысячи решила из второго класса, сама разобравшись с короткими видео по тридцать секунд, где объясняются новые детали.

     Я слышала от старшеклассников, что к десятому классу мы должны прорешать от сотни тысяч до миллиона подтвержденных компьютером задач по плашкам, научившись решать любые задачи любой сложности.

     Из всех предметов до двенадцатого класса у нас остается в основном математика (в девятом немного физики и химии начинается).

     Остальное чистые навыки:

     – навыки грамматики (на уроке нам дают текст с ошибками и все правила за всю школу, и надо, во-первых, найти правильно правило на эту ошибку, чему специально учат, внимательно прочитать его, сравнить с примером, выбрать ответ самому в правиле и поставить правильную букву или знак, обязательно ничего не запоминая – а чего запоминать то, после сотого внимательного прочтения и выбора правильного варианта никакое правило уже не требуется вообще, мы их откладываем и т.д.);

     – навыки английского или других языков по выбору;

     – навыки стихосложения и конкурсы стихов;

     – навыки романописания и конкурсы на лучшую книгу от школьника; актерские навыки и выступления в пьесах и мюзиклах на сцене в конкурсах на лучшие пьесы;

     – навыки спорта или боевых искусств;

     – навыки командования, где каждый становится на время командиром в своем классе или ячейке;

     – навыки управления;

     – музыкальные навыки и конкурсы на лучшую сочиненную песню и битва рок и поп-бендов и т.д.

     Нам сказали, что нам пытаются поставить навык решения любых задач любой сложности непосредственно в жизни, чтобы мы начинали решать любые жизненные задачи.

     То есть даже математика для нас тренировка решения разнообразных задач и выработка методов, подходов, исследований и прочего.

     У нас даже литературы нет, но в первом классе при мне, например, прошел конкурс хайку.

     Я с радостью натворила сотню, но от этих стихов по недомыслию краснели стены и срочно вызвали моих родителей. А видели бы, как они краснели. А дедушка побелел, да. Но я вроде все новые узнанные слова в них использовала.

     У каждого у нас есть своя специализация, которой посвящается иногда до восьми часов в день, давая этому зеленый свет, но и в остальных областях из нас делают профессионалов.

      Я не знаю, где брать время и как вообще успевать. Я использую буквально каждую секунду, и даже во время еды, дороги от класса к классу, дороги на экскурсию, дороги домой в воскресенье, очереди в магазине или стоянке в метро или эскалаторе я что-то решаю или кручу в уме.

     А тесты я действительно не пройду.

     Пролистав и запомнив на всякий случай всю книжицу тестов, пока тетка передо мной ее листала, я поняла, что на многие вещи я не отвечу.

     Кстати, мой сосед, известный ученый, к которому я пошла разбираться, пока родителей не было, выполнив тесты, стер их, не дав мне взглянуть на его бал, сказав, что тут они с ошибкой. А мне лучше, вместо тестов, прочитать биографию Петра Первого – классный был малый, да и в Цивилизацию выиграть это поможет.

     А потом долго с кем-то ругался по телефону.

     Мне кажется, экзаменационные вопросы, как цели, чему надо научиться, а также типы задач, должны даваться ДО начала обучения как цели обучения. А если это не цели обучения, то сформулируйте правильные цели обучения с методами их достижения, и дайте их заранее. Хоть отметьте все нюансы, которые человек должен знать, но они должны быть отмечены. А то учиться тому, не зная чему, ни к чему хорошему обычно не приведет.

     Ученик должен знать те навыки, которые он учит, должен четко знать, что овладев этими навыками он будет играть или действовать мастерски (а иначе что он делает?), и должен иметь перед собой четкую схему-карту навыков, чтобы зачеркивать освоенные и видеть реальный прогресс.

     А также знать, где четко взять понятный обучающий материал по всему дереву навыков.

     Если это гитара, то ты должен иметь перед собой на планшете четкую карту и видео переборов, боев, аккордов, смен аккордов, бендов, рифов и отмечать освоенное, видеть неосвоенное, знать где найти неосвоенное.

     Иногда, карта и доступ к обучению могут ускорить обучение на порядок. А ускорение в десять раз это значит, что ты тратишь меньше воли в десять раз, то есть достигнешь мастерства с на порядки большей вероятностью, сможешь сделать больше, получишь больше удовольствия, можешь быть счастливее.

     Так мы учились.

     То есть это не была обычная школа – что-то вроде Итона, только для двух полов. Сюда брали или из-за достижений, интеллекта, способностей бесплатно, или из-за связей.

     Собственно, первые составляли внутреннюю атмосферу школы: искрящегося ума, свободного таланта, сильной воли, ярких достижений для вторых. Вторые – связи и возможности роста. Одно дело – расти среди двоечников и глупцов, перенимая их манеру и отношение к жизни, а другое – среди талантов, виртуозов, гениев, спортсменов, перенимая их отношение к труду, привычки, отношение к учебе, ярое желание учиться, трудиться, тренироваться, отрабатывать, творить.

     Тут просто бы не поняли человека, который бы не захотел учиться, не стал бы часами тренироваться, спасовал бы перед задачей, презирать обучение и тренировки и т.д. Нет, все это было, конечно, но здесь было ненормальным не тренироваться и не учиться, а не наоборот, как в обычных школах.

     Когда из двадцати человек – десять гении, заучки, виртуозы, мастера, а оставшихся дрессировали с детства, так и они не отстают, трудно заставить себя не учиться и выглядеть идиотом в глазах всех.

     Все это я, конечно, не тогда поняла. Тогда я не поняла, что за странный цирк-шапито. Скукота, короче.

     Сейчас же я немного его опасаюсь. И замок кажется мне волшебным.

     По окончанию школы нам обещают три профессии плюс профессиональное мастерство в какой-то области, годное для работы.

     Да мы уже мыслим как взрослые, у меня на глазах не деремся, и матом никто не говорит.

     Многие не понимают, что такое вундеркинд. Ребенок, у которого за спиной тысячи, а в редчайших случаях и десятки тысяч часов самостоятельных тренировок, и взрослый, который всю жизнь ленился и самостоятельно не проработал ни дня – кто из них более взрослый?

     Вундеркинд, у которого в активе тысячи часов воли, и взрослый, у которого в активе десятки тысяч часов безволия и потакания лени – кто как личность более зрелый?

     Десятилетняя актриса, у которой за спиной десять фильмов, мировая слава, миллионные гонорары и взрослая, которая ничего не достигла и не заработала ни цента?

     Вундеркинд, который в некоторых случаях проработал десятки тысяч книг и биографий, и взрослый, который за жизнь прочел десяток книг, да и те учебники под угрозой палки – кто из них умен? А что такое взрослый? Воля, ум, работа, успех, заработок, деньги?

     Мне могут сказать, что взрослые – это брак. Но половая жизнь есть даже у жаб, кошек, червяков и кроликов. Одного года. Я не могу назвать своего кролика взрослым, даже когда вытаскиваю его из клетки за уши и внимательно смотрю. Потому сложно сказать, кто тут взрослый.

     Я даже на куклы не обращаю теперь внимания. Я ими не интересуюсь. Не интересуюсь я маленькими куклами! И Барби! И Барби не интересуюсь!

     В общем, такая взрослая жизнь!

     Кое-кто уже на пробы бегал, а Сашка после курсов снималась в сериале. Та девочка, которая в известного актера великом ударилась. «Извините», говорит.

     Общеобразовательные школы странные. Там «общеобразуют», но ничему не учат. По времени урок физкультуры за десять лет занимает столько же, сколько профессиональный тренинг карате на разряд или качалка на соревнования Олимпия, а результат в школе нулевой. А у нас пояса секций. Десять лет учат английский – за это время десять китайских можно выучить реально. У нас говорят. Десять лет учат математику – за это время в математической спецшколе дети в уме интегралы и корни берут, проходя чуть ли не университетскую программу и сотни тысяч задач. Мы уже думаем математическими закономерностями и просто видим их в жизни. Десять лет уроков труда – за это время шеф-повара делают или модельера. А мы модельеры и повара. А рисование – за это время можно руку набить на Академию Живописи. Я картины уже продавала.

     Американцы молодцы – у них, если спорт, так профессионально, чтоб потом карьеру в высшей лиге, если физика, так потом в Гарвард, если коньками заниматься – то у бывшего чемпиона, чтоб потом на Олимпиаду или соревнования и профессию на всю жизнь. Кому нужно это убийство десяти лет, которое наши родители проходили?

     Мы будем профессионалы.

     Во! А сейчас ходим гордо, ровно, знак школы всем зазнайкам из других школ показываем и гордимся. Ходим профессионально, во!

     То есть ничего неожиданного во мне не было, а была тонна баксов всяким учителям, тренерам и мастерам искусств.

     Да тут все такие, кто на скрипке пиликает по пять часов в день, кто пианино насилует по шесть часов, кто макивару лупит, кто на пуантах гробится по три часа и более в день, кто чатится как будущий программер, несколько будущих математиков силуют свой мозг и компьютеры как Терминатор Сару – в общем, все детишки при деле. Даже чеченцы – умные ребята, по сути, только дикие совсем. Никто сейчас бегать с автоматом не хочет.

     Я не знаю ничего интересней жизни мастера.

     Я люблю свою жизнь, хоть она и трудна. Я вообще до шести лет не знала, что можно не заниматься. То есть можно вообще ничего не делать. И кто бы мне сказал в окружении фанатиков своего ремесла? Для меня заниматься и тренироваться так естественно, как восход солнца, природа, мама, папа, тренер. Для меня тренировка, работа, учеба – это жизнь, я другой не знаю.

     Мастер любит свое дело, для него нет иной жизни, как жизнь в любви.

     Если б в России была фамилия Хулиген, то это был бы мой родственник. Пока лишь это мой ник в личном деле. Я не зря так зарегистрировалась на Фейсбуке, и теперь Учителя используют мой ник в личном деле и дневнике. Так и пишут – Хулиген, я так и маме говорю. Фейсбук учителя читают, вишь, пишут мои ники из фейсбука.

     Свой парень Ханна. Это я.

     Хозяин класса – это тоже я. Вон как Махмуд и Ахмет жмутся, чтоб внимание не обратила. Те еще сволочи. Но тут мы в России все сволочи.

     Позывной Рысенок – это тоже я. А Назгул – это не я, это сволочи из десятого класса придумали. Побить никого старше пятого класса я так и не смогла. Да что там пятого – уже третий был большой проблемой.

     А вообще я отличница и не хулиганка.

     Я не хулиганка. А это жмутся не Тарзан и Алексей, отдавая честь!

     Я кивнула им. Правильно честь отдаете, товарищи.

     Еле успела уйти влево, как мимо пролетает чья-то фигура, которой я придала ускорение для скорости пинком в зад. А вот и оппозиция и не в той позиции. Все в спину гад ударить норовит, на власть претендует, не может смириться. Еле успела, он бы без меня и так растянулся, в меня же целил гад, а так и полетал немного. Надо помогать ускоряться детям, надо. Пятый Ч, Иванов, из «чужих».

     Я прыгнула сверху, коленями чтобы припечатать его по заду и вбить в землю. Получилось, потому что он застонал. Пару раз в ухо в левое, в правое, в левое, в правое. И лбом за волосы пару раз о деревянную скамеечку постучать. Хорошо, что никто не видит. Он аккурат за скамеечку улетел, моя нога в последний момент его космический полет направила из Космического Центра Полетов.

     Конкурентов надо давить в зародыше. Иначе в старших классах эта хулиганская плесень задавит меня. А тех, кто нападает со спины, тех надо учить. Больно. Потому пальцы я ему на спине так переплела, что руки у него завязались сами.

     Ну ладно, я встаю и улыбаюсь, не дай Бог, кто-то увидел драку или камера засекла, у нас с этим строго. Тут можно и на отчисление напрыгаться. Хотя он «Чужой», и в обиду наши не дадут.

     Девочкам хулиганкам надо стоять насмерть – сразу стрелять в пах без разговоров. Девочкам хуже, у них лишь один выход – драться насмерть.

     Море школьников волновалось. Молодые первоклассники-духи с радостной и благостной умильной улыбкой смотрели на старшеклассников и восторгались зданием, формой. Им еще долго предстоит идти до познания того, что здесь есть даже директорский карцер, есть отдача чести и легальные офицеры, а эта прекрасная форма кадета просто просит – дай мне отжиманий, упал-отжался, брат.

     Детишки волновались, потому что им еще предстоял отбор на факультеты, а в чем суть такого отбора, никто по традиции не говорил. Я слышала даже, что среди первоклассников будет турнир по боям без правил и они будут проходить полосу препятствий, бороться с дикими собаками и залазить на замок снаружи – кто долезет до каких окон, туда и примут, а умерших не примут. Да я сама прошлась с другим отличником мимо каких-то первоклашек и по секрету сказала собрату, что тигров привезли, и испуганно оглянулась на детишек.

     Я помахала родителям, выслушала все благие пожелания директора и учителей, которыми вымощено мое будущее, и пошла искать класс.

     Я неформальный лидер класса.

     И формальный тоже по факту. Как отличник. Но как же мне пришлось намучиться, чтоб они это поняли. Я даже обнаружила, что смогла прочитать все книги о правителях и их мемуары, которые смогла достать (я читаю страницами, так меня научили и тренировали). А это больше пяти тысяч книг. Вешать – не вешать, вешать – не вешать, вешать – не вешать. С ручкой в руках прочитала, между прочим, долбаный вундеркинд!

     «Крестный отец» стал настольной книгой.

     Этот первый класс стал для меня большой школой.

     Музыка вдруг закончилась и вдоль толпы побежали солдаты, вопя во всю глотку «Смирно!». Толпа пришла в движение, все кроме новичков как-то мгновенно ринулись на свои места, и как-то словно в течение всего пары секунд вдруг вместо толпы оказалась организованная армия.

     Это всегда поражало гостей – как мгновенно появлялась жесткая, опасная иерархичная структура.

     – Командиры, займите свои места, – с нажимом сказал помощник директора по военному воспитанию, неодобрительно смотря на нескольких отличников, все еще остающихся с родителями. – Всем остальным покинуть территорию.

     Всех остальных как ветром сдуло. Как говорят в школе, начать год с чистки туалетов – плохая примета. Как говорится – кто последний, тот домовой эльф. Только что было волнующееся море, сейчас гранит и кремень.

     – Начнем же выбор факультетов новичками! – сказал директор.

     Он помолчал.

      – Процедура выбора у нас, в отличие от других колледжей и детских университетов, крайне проста: будущий первоклассник идет вдоль строя, смотрит на факультет, смотрит на старших товарищей, смотрит на преподавателей факультета, которые стоят вначале факультета вместе с вашими будущими классными руководителями впереди, смотрит на собравшихся около них одноклассников, и выбирает сам, где ему учиться.

     Директор помолчал, очевидно, забыв после пьянки, что надо сказать, и потом вспомнил:

     – Напоминаю, что факультет «Драконы» – это будущие ученые и политики, наш ум и высокое IQ. «Акулы» –  будущие бизнесмены, любимые управленцы, наши добрые и заботливые будущие работники страны. «Тираннозавры» – будущие спортсмены. «Шива-Леонардо», многорукие боги – это будущие боги искусств, виртуозы, музыканты, актеры, поэты, художники. «Танки-Хищники» – будущие военные, мастера боевых искусств, детективы, полицейские, это наши защитники сейчас и в будущем. «Питбули» – будущие выдающиеся труженики, виртуозы своей работы, будущие шеф-повара, выдающиеся модельеры, изысканные архитекторы, те, кто любит, умеет и хочет работать. «Чужие» с этим милым животным из фильма «Чужой» на знаке –  будущие космонавты, летчики и программисты, в основном программисты. Смотрите им в глаза, смотрите на своих будущих учителей, смотрите на своих будущих одноклассников – вам предстоит с ними учиться!

     Раздались аплодисменты.

     Директор даже умилился от своей речи, сам и раскланялся, и сам поаплодировал, но не преминул напомнить детям об ответственности, ибо это они сами выбирают и принимают решение на себя.

     Дети ринулись вдоль строя, рассматривая во все глаза факультетских. Впрочем, они уже как час с родителями ходили и знакомились, присматривались в неформальной обстановке. А родители уже за месяц должны были прикинуть, куда чадо засунуть, ибо все буклеты были отданы.

     Я с умилением смотрела на них. Какая я уже большая. И как давно и я была такая доверчивая. Я уже второклассник, взрослый дед. Вы уже, наверное, догадались, какой милый знак ума и достоинства на моем плече – Тираннозавр. Люблю это животное.

      Не знаю – то, что можно было просто пройтись и посмотреть на старшеклассников факультета, с которыми будешь учиться, посмотреть на учителей, посмотреть на будущих одноклассников и выбрать, где сердце дрогнет и захочет быть – однозначный плюс этой школы.

     Я выбрала то место, где почувствовала себя без страха и комфортно. А вот за остальных, которые оказались вместе со мной, я не скажу. Да и мои тренера, как назло, стали тогда между спортсменов.

     Потому я стояла гордо впереди своего класса, и класс стоял гордо по струночке как ни один другой духовский класс в мире. Я старалась улыбаться идущим детишкам и проверяла все, чему меня научили летом. Тренироваться же надо. Впрочем, пару раз корчила страшные рожи по невидимой просьбе родителей сзади первоклашек.

     Но то ли я была в первый раз во втором классе, то ли все было не так, как всегда – ко мне прилипали взгляды. Мне стало страшно, хотя я не боялась даже тигра. Малявки откровенно тормозили перед нами и рвались в тираннозавры. То и дело слышалось: «Это Ханна – Большой Вождь Тираннозавров!» «Ханна – Вождь Тираннозавров». «Настоящий динозавр!». Я даже заоглядывалась.

     Даже свои странно разглядывали мою прическу.

     Хуже всего то, что и их старшие братья тоже невольно тормозили передо мной. Но у меня зарождалось страшное подозрение, что дело было вовсе не в моей красоте. Пользуясь разрешением рассматривать, они делали это – окунулось в мои глаза порядка пятисот человек, кроме девочек. Я же им не бассейн, чтобы в мои глаза нырять и купаться там по минуте.

     Я же не могла ошибиться – школьники с других групп покидали частично строй, сливаясь с первоклашками и их родственниками, рассматривали меня, под прикрытием возвращались в строй и рассказывали другим.

     Да тут вся мужская школа побывала, по-моему, кто-то даже был вроде из других школ – это стало меня напрягать.

     И вскоре мне стало ясно, что против родных тираннозавров замышляется какая-то провокация. Не могли же эти гады просто смотреть. Старшие классы наших заволновались и приняли превентивные меры. Если появлялся кто-то из уже Чужих, наши старшие напрягали мускулы и человек сто провожали его добрыми-добрыми взглядами с обещаниями очень-очень доброй, очень-очень-очень счастливой и веселой жизни, но, к сожалению, короткой. Или так же само внимательно рассматривали в ответ всем коллективом.

     И тут я заметила, что толпа стала стремительно редеть. Все паразиты рассеялись и были мгновенно поглощены коллективом. Остались только первоклассники с родителями.

     Не нужно было быть семиглазкой во лбу, чтобы увидеть, что директор сбежал с насеста на курятнике и подобострастно присоединился к одной из групп, начав что-то им пояснять по-английски, знакомить эту группу с преподавателями, заставлять выйти лучших учеников из строя... И впереди этой группы периодически появлялся маленький очкарик в черных очках, который рассматривал все, выслушивал, кивал на английском.

     Что-то знакомое было в нем.

     Тут по рядам пронеслось, что на время пребывания в нашей стране Его Светлостей родителей и с целью завязывания связей, в нашей стране будет учиться Принц.

     Все девочки сделали шаг вперед.

     Хух, по-моему, внимание, наконец, слезло с меня. Это было обидно. Я и не думала, что внимание так затягивает и так злит. Словно на сцене – и пьянит, и редкая дрянь в одном флаконе. Отрава.

     Лучше не пей этот паленый коньяк.

     Я шагнула назад, но сзади оказались преподаватели. Стали, как телохраны, и не давали сойти. Так я и знала, что утреннее происшествие аукнется, и меня кто-то сдал. То-то бегали смотреть. Уйти мне не дали, осталось наслаждаться.

     Внимательно рассмотрев очкарика с директором, я узнала утреннего гостя. Вот он с милицией идет и меня ищет. Но есть большой шанс слинять, потому что он меня еще не заметил. Точнее заметил, двадцать блондинов трудно не заметить, но я уже знала, что он близорук и есть шанс, что он ошибется снова. Я попыталась свалить снова, но мне не дали – сзади стояли теперь уже все мои преподаватели вместе с профессором и придерживали меня за плечи.

     – Я могу выйти? – честно сказала я, подняв руку.

     Сработала привычка школьного учителя, и меня отпустили, хоть я и стояла в строю. Делать дела в строю не комильфо.

     Ух! Я так и знала, что сработает! Или они охраняют не меня, а от меня, или у них одни подозрения, или они считают это глупостью, хотя директор приказал, или смутились, – я не знала, в чем причина, но воспользоваться тем, что меня отпустили, было не грех. Грех было не удрать.

     – Только быстро! – сказал профессор. – Ты что, не видишь, что принц идет? Ты что, не понимаешь, какие перспективы может тебе открыть знакомство с принцем?

     Я-то его хорошо видела. И про перспективы все понимала лучше него. И потому понимала, что если не хочу прожить жизнь в колонии, то лучше свинтить быстрее. Я уже отправилась прочь, но была довольно грубо остановлена. Точнее схвачена за ногу!

     За ногу! Это что происходит?!? Тетку мою за ногу! Я даже дрогнула от шока. Меня боггарт схватил за ногу? Кто меня схватил за ногу!?! Средь бела дня?! Шок пробрал меня не детский. Это ж невидимая рука рынка, что бродит по Европе.

     Я дернула ногой и резко обернулась, желая высказать веселеньких извращенцу. Упс. Пока я говорила с преподавателем, этот принц, очевидно, среагировал на звук моего голоса. И бросился сюда рывком, споткнувшись и схватившись за то, до чего успел дотянуться до того, как я скрылась. До этого ведь я молчала. Разве что когда учила его манерам, что-то вырвалось. Он явно меня узнал со спины. И кинулся сюда. Схватил. И опять наклонился к сапожкам, снова пристав на одно колено.

     Бедная золушка, я ей сочувствую.

     Да, вот и исполнились мечты. Правда как-то никак. Принц стоит на колене, но вот рассматривает сапожки. И, похоже, оказался странным, видимо, увидел в числе первых фильмов для взрослых «50 оттенков серого», вот и перекосило мальчика в мазохисты.

     Романтика!

     – Ханна, а почему ты не ищешь в подвале Никулина за десятисантиметровой железной сейфовой дверью с кодовым замком, который никто в мире открыть не может? – неприятно удивился директор.

     – Я спешила к родителям, – честно сказала я. – Но попросила завуча по научной работе сказать Юрию Никулину, который не нашел актовый зал и заблудился в подвале, что мы будем ждать его в нашем классе на первом этаже. А потом в замке появилось приведение: если приложить ухо к отопительным трубам в тишине, можно услышать, как оно стучит и ужасно завывает, воет и зовет, и у меня не было времени на Никулина. Мы это привидение на чердаке искали полчаса с охотниками на привидений! А завуча нигде нет!

     У директора при виде меня задергалось левое веко, а при виде того, что вытворяет принц, задергалось правое веко. Он то ли заспешил куда-то виртуально, то ли задергался.

      – Ваше Высочество, – сказал он быстро принцу на английском, – Ваш лучший класс Драконов, то есть ученых и политиков, ждет Вас, пойдемте быстрее! Там лучшие дети Вселенной!

     С тем же успехом он мог сказать юному аристократу «чик-чирик». Впрочем, на «чик-чирик» может принц внимание и обратил бы.

     – Я уже знаю эту юную и прекрасную леди и девочку, – сказал принц на английском, – пусть она помогает мне освоить русский язык, ведь я приехал сюда учить русский! Яйа хоучу уучиться вместее с ней!

     Принц опять явил свою трогательную фирменную блаженную улыбку.

     – Все в школе знают эту девочку очень хорошо, поверьте, – хмуро сказал директор. – Но этот белокурый прекрасный ангел – это белый дьяволенок... И вы первый человек в мире, который хочет учиться вместе с ней, узнав ее.

     Директор засемафорил лорду, стоящему между принцем и мной глазами, подмигивая по очереди каждым глазом и качая головой вправо-вправо, чтобы принц не видел. Ни один нормальный человек, увидев это, не оставил бы своего ребенка здесь. Лорд тоже, кажется, тут же засобирался прочь, желая прихватить с собой принца из этого опасного места. И эту чудную девочку тоже.

     – Я хочу учиться с этой «прекрасной девочкой»! – сказал принц капризно по-английски.

     Тут заговорили одновременно директор, принц, лорд и переводчик. Вышло что-то про тихий ужас белокурого ангела, парящего на крыльях ночи.

     «Прекрасный девочка», конечно, никто и не спросил, а хочет ли она. За эти мгновения «прекрасный девочка» вспомнил Французскую революцию с Людовиком XVI и его лучшим другом Робеспьером, Русскую революцию с Николаем II и лучшими друзьями всех царей Лениным и Сталиным, Английскую революцию с Кромвелем. Поговаривают, что величайший учебник по этикету для царей, королей и принцем написан доктором Жозефом Гильотеном. С псевдонимом «Товарищ».

     – Мы уже познакомились с этой девчушкой ранее и ее родителями... – прервал переводчик всеобщий шум. У этого переводчика почему-то была военная выправка. – Принц говорит, что он хочет дружить с этой девочкой.

     Я прямо Золушкой себя почувствовала. Вот зачем он сапожок пытался снять, а я ему на голову его нахлобучить – чтоб потом примерять его всем своим девушкам и морочить им головы.

     Романтика!

     Я хотела заявить свои права, но принц просто гордо стал рядом со мной.

     Вся моя школьная репутация разбилась за миг.

     Поверить не могу, какое западло. Из «Королевы Хулиганов» я вмиг перешла в Королеву Школы в смысле красоты. В Гламур. Королева, которую не боятся – мертвая королева или английская королева. Английская королева – просто символ! Прекрасный символ, но он не защищает!

     Трон подо мной явно зашатался, и мне уже самой как «королеве школы» нужно было перечитать учебник доктора Гильотена для королей, под которыми земля шатается. В голове крутились тысячи вариантов того, как исправить репутацию, и одним вариантов было дать принцу в морду тут же на глазах всей школы и охраны, не взирая на последствия. Я явно не продумала последствия своего поведения, когда оделась пай-девочкой, отличницей, красавицей.

      Но директор что-то почувствовал, потому что стал рядом со мной с таким милым лицом, положив руку мне на плечо, что я не смогла ничего сделать. Он так и остался тут памятником, положив нам руки на плечи с принцем. Видимо, принца он тоже в чем-то подозревал, а драки ему явно не хотелось. Охрана принца стала тут же, и я увидела настоящего лорда вблизи.

     А этот лорд красив. Так красив, что дух захватывает. Немного раздолбай, но лорд!

     Директор стал тут вовремя, чтобы к нам тут больше никого не притягивало – потому что всем будущим первоклассникам вдруг захотелось посмотреть на принца.

     Но такой маленький и с таким добрым лицом директор мог рассчитывать, что к нам никто больше не придет и не подойдет.

     Это не помешало всем будущим первоклашкам вдруг посмотреть на нас, а половине колледжа еще и нас с принцем сфоткать. С директором позади. Никогда не думала, что так низко опущусь.

     Через полчаса все мировые СМИ и соцсети гадали, что это за прекрасная белая девочка с принцем. Гугл подсчитал, что меня несколько миллионов раз назвали принцессой, по очереди перебрали всех известных принцесс мира после пластической операции. Конечно, пересчитали всех детей, всех внуков и правнуков принцев и принцесс, особенно прошлись по миллиардерам. И тут фантазия разгулялась как никогда, обсудили мои сапожки и одежду, которые вдруг оказались в тренде, а моя прическа со стразами и искусственными сапфирами вдруг оказалась мировым писком моды. Вчера была дурацкой по словам брата, а сегодня писк моды! Из-за этих дурацких стразов на прическе, на сапожках и на одежде никто не усомнился, что я принцесса.

     Были и хорошие новости. Поскольку папу раньше чуть удар не хватил, когда он увидел цену за платье с сапожками, которые он по неразумию пообещал оплатить, и поскольку платье с туфельками делалось модельером в сотрудничестве с маленькой истеричкой («не хочу», «не буду», «хочу так»...), и модельер лично приезжал, чтоб угодить маленькой клиентке, то отец выбил для меня процент в качестве морального утешения (что хоть не зря выкинул на ветер кучу бумажек), если модельер захочет использовать конкретный дизайн. Тот и рад был, лишь бы навсегда забыть меня. И сейчас мы озолотились и стали миллиардерами (ну или платье окупилось вроде бы).

      Уже минут через двадцать мне пришлось выключить телефон, поскольку он пищал и трезвонил как бешенный.

     Я мельком глянула на сообщения – одно из них попалось от деда, который говорил, что даст за мной хорошее приданное, что и английской короне стыдно не будет. Ну, спасибо, дедушка. Если все сообщения такие, то симку придется утопить в туалете.

     Когда сбываются мечты, и вы стоите, обнятые директором за плечи, вы про себя думаете – ну вот, принц рядом, директор поставил на своей морде свой лучший смайлик, на тебя глазеют миллионы, а ты думаешь – ну лучше б я не мечтала, идиотка такая, ну кто меня дернул вместо спорта обучаться прическам? Когда сбываются мечты, оказывается, что раньше было не все так плохо.

     – Ваша физиономия, директор, – тихо сказала я директору, – рекламирует средства для чистки унитазов. И кирпичи. Они все это раскупают, как вас видят!

     – Еще бы, – сказал директор. – Ты прошлый раз чистила туалет неделю зубной щеткой. Вот и они готовятся! Я надеюсь, ты средство захватила?

     – Директор, это плохие злые мальчики кидали кирпичи в ваш кабинет! Я не имела к этому никакого отношения!

     – Имела – не имела, но неделю чистки имела, – пробормотал директор сквозь зубы.

     – Директор, у меня много хороших оценок!

     – И должно быть много зубных щеток, – сказал он.

     Я обижено засопела – год хорошо начался, и я уже представляла, каким он будет в конце.

     Директор вдруг обиженно засопел в ответ.

     – Ты помнишь, как я говорил, что я к тебе плохо отношусь и не переношу? – спросил он.

     Я настороженно посмотрела на него. С чего это он разоткровенничался?

     – Так вот, я неумело врал, – сказал директор, – так неумело, что даже ты не поверила.

     Я растеряно посмотрела по сторонам. Меня потрясает, когда мне так неумело врут в лицо.

     Я отвернулась от директора – ну что от директора возьмешь? По крайней мере он доступный директор – он единственный в мире директор, который лично делает гадости школьникам и весело «шутит» с ними. Он веселый и любит веселиться, за что хорошие детишки его даже обожают, ибо они веселятся над плохими детишками. И они сами уходят из школы.

     Я улыбнулась другим преподавателям. Парадокс – чем больше титул преподавателя в боевых искусствах, тем охотнее и искреннее он мне улыбается. Самый улыбчивый – вон тот двухметровый шкаф, который заставил меня дважды чистить весь этаж зубной щеткой.

     А вон те, которые махают мне руками, лучше вообще не махали бы и не лыбились.

     Зато связи здесь завязываются бешенные – дети со всей русскоязычной территории и даже диаспоры. А какие красивые эти формы... 

     Я имею в виду, что помимо пяти факультетов для всех детей сразу, существуют и братства, как в Американских колледжах с отдельным проживанием в них. Часть из них, это братства отличников и лучших, часть из них – обычные братства наподобие альфа-бета-каппа.

     На старших курсах формальное распределение вообще переходит в братства по выбору и личные отношения – туда вообще соваться страшно, масоны и чеченские кланы отдыхают. Подумать только, уже в первом классе нам сказали, что мы братья, должны сражаться за друг друга и умирать, защищая друга. Брат говорил, что вьетнамская армия, где солдат специально сбивают в братские двойки и тройки, готовые умереть за друга, отдыхает, по сравнению с тем, что они тут натворили.

     Мне не очень-то это нравится – банды, наехавшие, на членов братства, кланы или даже просто факультеты, тут долго не живут. Это не обычная школа, где можно подмять десятком человек тысячи, как в моей бывшей школе – тут тронь кого, сразу нарвешься на такую обратку, что плакать захочется.

     А для драк здесь вполне официальные ринги с врачом, куда можно вызвать на дуэль с секундантами по любым боевым искусствам (естественно, увы, по правилам – дзюдо, бокс, кикбоксинг, фул-контакт или по очкам, если маленькие, до касания спиной пола, до первой крови, нокаута или нокдауна для старших спортсменов и даже без правил для спортсменов с специальным разрешением).

     Потому мальчики тут ходят как мушкетеры, и удивительно вежливы друг с другом, если специально не задирают друг друга. Драк тут нет. Вообще.

     Но среди мальчишек почти постоянно можно увидеть картины с бросанием перчаток, с восклицанием «Ты меня оскорбил!» и аристократическим вызовом: «На третий ринг до первой крови», «На второй ринг», «На первый ринг с секундантами по кунг-фу» и т.д.

     Потому на рингах тут почти постоянно дерутся, но ходить по замку можно абсолютно спокойно, совершенно не рискуя нарваться среди маленьких помешанных на чести «аристократов», «офицеров» (запоздалые и не ставшие отличниками или сознательно носящие кадетскую форму отличники) и «ублюдков», на хулиганов, грабеж, отнятие денег или насилие.

     Потому тут даже девочки-первоклассницы могут без опаски ходить по ночной школе, только кто ж их выпустит из общежития факультета (или братского общежития девочек). И я б тоже не советовала, ведь любой отличник, офицер или преподаватель отправит чистить зубной щеткой туалет факультета или вообще корпусные, как повезет. Мне не везло.

     Кстати, драчливых тут берут в оборот и отправляют на тренировки, где они отымеют столько драк, сколько душе угодно, и даже в сто раз сверху и сто раз по сто.

     Командование считает, что бои на тренировках и рингах закаляют душу, особенно боевые чемпионаты, а вот драки банд вне ринга – преступление.

     Тут есть несколько рингов с прямой трансляцией.

     В коридорах замка, напротив классов, сплошные профессиональные тренажеры для качалки, турники, брусья. Идя от класса к классу, почти все мальчики умудряются качнуть пару сетов. Потому на переменах они не курят.

     Это технический Хогвартс – если в Хогвартсе везде магия, то это здесь антивандальные камеры, замаскированные под глаза статуй, горгулий и т.д.

     В первое время было жутковато, когда горгулья ночью с красными глазами с жужжанием поворачивалась за тобой, следя. Мы точно в матрице живем, а завуч наш Нео. Вот кстати его я еще не поздравила, он как меня видит с букетом, куда-то исчезает, и пока я к нему добираюсь, его уже нет.

     Почему он подумал прошлый раз, что в букете пластит, не знаю.

     Впрочем, тут везде есть не только открытые, но и скрытые замаскированные камеры. Даже в туалетах за панелями предположительно тепловизоры, деталей не дают, но на драки, насилие и подозрительное поведение тут же реагируют повсеместно. Их не обмануть, говорю по горькому опыту.

     Тут целая теория среди школьников, как обмануть слежку. И помешательство, нацеленное на обман камер и как шпиону пробраться мимо них.

     Здесь почти невозможно причинить вред, но зато на рингах лупятся сколько могут и изо всей силы.

     Тренера, конечно, отбирают на рингах своих будущих учеников, отбирая себе в будущие чемпионы самых активных и бесстрашных. И дают им потом прикурить на тренировках. И не дают рингам стать средством бандитских разборок, смотря на неравные вызовы и то подменяя бойцов, то вызывая потом слишком уж зарвавшегося (предупреждаю по горькому опыту).

     Потому в этой школе:

     – все такие вежливые;

     – все такие аристократичные, аж неприятно, одни Д’Артаньяны, мать вашу;

     – все помешаны на чести – за косой взгляд человек может получить тут же перчаткой в лицо и вызов на бой с секундантами;

     – никто не боится драк, ибо редко кто из пацанов прошел меньше ста боев на ринге, хоть это и ринг по правилам, в сбруе и защитной форме, а часто это борьба или до первой крови;

     Наш сукин директор считает, что ринг закаляет мужика (и еще как правит прелесть девицы), а туалет, подворотня, десять на одного и прочие бандитские прелести развращают. В общем, тут классно. Все вокруг гении, а я тут как назло про Артаньяна прочитала.

     Я украдкой рассматривала принца и любовалась им, раз все равно делать нечего.

     Слегка вытянутое даже в этом возрасте лицо, высокий лоб, зачес белых волос назад. Очень умно смотрелся, особенно с очками.

     Но я видела, что у него зеленые глаза, поднятые вверх уголки глаз с фингалом за слегка перекошенными очками, тонкий, но курносый нос, слегка свернутый налево, тонкие губы, довольно широкий рот, хотя нижняя губа меньше верхней и они разбиты, улыбка, от которой казалось, что он постоянно улыбается.

     Он тоже разглядывал меня. У него были оттопыренные длинные уши, развесистые, как у кролика, но его это не волновало. Вот вы представляете, какие будут дети, если мы поженимся? Нет, вы представьте белокурых лопоухих хулиганов-гениев с орлиным носом?

     Ну а потом уже наш юный принц женится еще раз на такой же принцессе – и здравствуй гоблины. Впрочем, если уши обрезать, как питбулю, треугольником, то будут парящие эльфы.

     Эльфы – это гоблины, которым отрезали длинные уши.

     Принц чего-то странно посмотрел на мои волосы и мой нос. Его дядя тоже смотрел на них и как-то странно хмыкал в телефон. Кому можно звонить, когда ты детенка в школу провожаешь?

     Выбор прошел относительно быстро. Я подозреваю, что все места были заранее распределены. Родителям и учителям осталось только подтолкнуть ребенка к выбору. Ну, конфеты там, классная картинка, с преподавателями случайно познакомить, не говоря, что это преподаватели, с детьми поиграть... Кстати, факультеты тоже осматривают новичков и часто гоняют.

     Пока все это шло, я периодически бросала взгляды на принца, рассматривала его, смущалась, отводила глаза и снова бросала. 

     Сегодня, правда, был новый аттракцион. Посмотри на идиотов, на свою голову вылезших под камеры.

     Мелочь, наконец, собралась вокруг своих классных. Я посмотрела на отбор – у ученых на этот раз большой набор, у спортсменов поменьше, у длинноволосых в этот раз маловато, самое больше у Хищников – опять хулиганский набор, Акулы прилично, а вот у Чужих и Питбулей совсем швах. Значит, будут опять сдвоенные и строенные занятия разных факультетов.

     Директор тоже увидел, что никого не осталось. Но вместо того, чтоб уйти и оставить меня поговорить с принцем, махнул рукой.

     Чертов директор, у него радиомикрофон. И он не отпустил нас, чтобы я могла поговорить с принцем. По-моему, именно этого он и боялся.

     – Дорогие дети! – сказал директор, крепко обнимая нас. Я еще очень хотела в туалет, потому еле стояла. Если этот гад еще затянет выступление, то я не знаю, что сделаю.

     Затянул.

     Я уже танец маленьких утят начала танцевать, перебирая ногами.

     Что я только не делала – и свой знак отличника первого уровня терла, и дышала на него, и скакала. Красивый знак отличника, видный. Честно говоря, расставаться никак не хотелось. Я понимаю отличников двадцатого уровня – вернуться на уровень простого духа было бы невыносимо, хотя мы все из кадетов вышли, помним, что это такое, и не зверствуем.

     Да и не из-за власти я на него дую, хотя мне отдавали честь, не из-за власти. Вон и самой пришлось три раза козырнуть роскошным красавицам в платьях. Это в платьях они красавицы, а на самом деле все трое чемпионы и мастера спорта, в старших классах знак так просто не удержать.

     На меня и так косились – в первых классах редко кто выигрывает отличника. Если б не мое чемпионство, черта с два я бы его получила. И выдержала б ринги. Собственно, из-за отличника меня и не уволили из-за моего поведения. Звание отличника вручали при всей школе, как медаль.

     Я еще раз осмотрела площадь и принца. Мои ноги уже в пляс пошли сами, удержаться не могу. Скоро у меня будет не просто знак, а знак танцующего отличника. А директор, сволочь, не отпускает, мне что, выворачиваться?! Вон малыши за мной тарантеллу стали танцевать – они думают, что так и нужно.

     Собственно, знак отличника – это и была медаль: яркая, красивая, драгоценная. Здесь могли позволить эту штуку. Тем более за счет родителей. Дизайн сияющей броши в виде знака бесконечности (или бабочки) – она просто приковывала взгляд, ошибиться было невозможно, такую не купишь.

     У моей броши в глазах были драгоценные камни в виде основного большого бриллиантика и созвездия вокруг – доказанное мастерство, победы и чемпионство в одном виде спорта (камешек в глазах бабочки) и четыре области владения виртуозно (белое созвездие). В моем знаке скрупулезно были засчитаны все мои достижения.

     На руках кастет из серебра, на запястье браслет. Я имела право носить украшения и кольца – по количеству профессоров, взявших меня в личные ученики.

     Девочек надо поощрять, у них своеобразное мышление, а что может поощрить лучше, чем возможность носить украшения среди других девочек для них? Вот и придумали: отличнечество – красивая одежда и власть, личное ученичество – украшения.

     Личное ученичество у профессора – это не шефство надо мной профессором. Это значило, что он меня учит профессионально своему мастерству. И я словно должна стать таким, как он.

     Меня уже рассматривают как будущего профессора, под меня готовят специальные программы со специалистами. Профессор контролирует меня и мое обучение, учит меня учиться, разъясняет мне сложные вопросы, готовит литературу. Будущее за меня уже выбрали, точнее я выбрала сама.

     Вместо перстня-печатки со знаком физики, как это делали старшеклассники по восточной традиции в честь преданности физике или боевым искусствам, я сделала (заказала) себе серебряный кастет. Где были все символы. Как-то это стало новой модой в школе, типа палочки у аристократа. И учебой гордимся, и вразумить легко. Печать отличника.

     «Ваше отличнечество!»

     Поэтому выбор учителя очень ответственный для старшеклассника – это его жизнь. А я безответственно взяла гору и хочу еще больше.

     Вот почему даже старшеклассники отличники иногда отдают мне честь в ответ на мое козыряние – на мне столько этих цацек, что меня невольно принимают за высший уровень, хотя у меня только первый. А все знают, что за лишние цацки ты будешь пару лишних лет мыть туалеты.

     Как назло, напротив нас остановилась съемочная группа.

     Я по-настоящему стала танцевать. Я хорошо танцую. Зажигательно. В вольных танцах я всегда побеждала. И легко увлекала зал за собой. Мой класс подумал, что я так выделяюсь, что это флеш-моб, и стал танцевать за мной, повторяя движения.

     Отлично, кстати, смотреться будет – все-таки не зря мы в танцевальных битвах классом побеждали.

     Внимание камер, конечно, пошло на нас. Весь класс танцевал вольный современный танец вокруг директора, пока он толкал свою занудную речь.

     Другие классы, заметив, что мы снова выделились, рассердились. Сначала драконы из второго Д дали нам жесткую ответку. Они выступили вперед и устроили свой короткий флеш-моб, привлекая внимание. Камеры, естественно, перевели на них.

     Увидев камеры, сквозь малолеток буквально прокрутились старосты, отличники и лучшие танцоры, так и вращаясь, они вышли на передний план и дали жару. Классно смотрелось под камерами!

     Естественно, за старостами отжег весь факультет Драконов, прямо в танце показав нашему факультету неприличный знак, скрытый танцевальными движениями.

     Это не могло остаться без ответа. Сквозь наш класс как тайфуны, вращаясь, прошли старосты нашего факультета и отожгли так, что небу жарко стало.

     Сначала наш факультет Тиранозавров просто им прихлопывал, как римские легионеры, так, что земля дрожала. Но потом спортсмены все до одного включились в танец – они не могли проиграть Драконам. И весь факультет отжег!

     Спортсмены и танцоры не могли проиграть! Нужно было станцевать так, чтоб дети помнили!

     Нас слегка оттеснили от директора, типа мы мелкая подтанцовка. Среди нас вторую синхронность начали профессионалы – наш класс продолжал танцевать синхронно, они повели свои движения в противофазе, учитывая наши.

     Директор рассказывал детям, какие они хорошие. По-моему, он растерялся. Или наслаждался.

     Да уймешься ты, или нет!!!

     Когда еще такой флеш-моб будет обеспечен прямо его болтовне. Обычно он враждовал с нами.

     Факультет Леонардо-Богов и Шивы, то есть факультет искусства, сперва ошарашено смотрел на нашу танцевальную битву, растерявшись от нашей наглости. Они ведь по танцам и искусству всегда хотели быть первыми. Хотели, но шиш им большой. А то задаваки, – конкурсы, выступления. Они поверить не могли.

     А потом до этих жирафов дошло. Старосты задвигались, на мгновение собрались группой, потом явно посыпались приказы и одновременно от Леонардо-Богов и Чужих ринулись группы захвата к диджейской стойке своими ди-джеями.

      Они лихорадочно что-то ставили, но наши разведчики выдернули провода.

     Раздался утробный вой, пронесшийся над площадью. Мы недооценили Леонардо-Богов. Среди них ведь были основные певцы и группы. Они не стали включать музыку, они сами стали музыкой всем факультетом. Не знаю, как они синхронизировались, но они сымитировали все инструменты всем факультетом. Среди них были имитаторы инструментов, но как эти заразы могли это сделать всем факультетом?!

     С ревом тяжелый рок ворвался в наши ряды, как в настоящей битве острием атакующего легиона, идущего на прорыв к директору. Это была настоящая атака, как настоящий бой когорт, только танцевальная.

     Это было страшно. Они разрезали наши ряды, и оттеснили наших, ревя и танцуя. На острие было человек сто лучших взрослых танцоров в черных одеждах – эти суки успели где-то переодеться.

     Мы не растерялись и попытались их оттеснить.

     Вокруг директора разгорелся настоящий танцевальный бой, правда уже с элементами боевых искусств.

     Включились наши каскадеры и бойцы, выполняющие на границе с другими легионами ката в виде танцев, вращающиеся как юлы с ударами ногами и не подпускающие близко Богов. По-моему, директор впервые наслаждался.

     Камеры неведомо откуда взявшихся журналистов снимали это безобразие со всех сторон.

     До Акул, Питбулей, Хищников наконец-то дошло, что они в ауте. Что они остались вне битвы за директора и битвы за веселье. Что они стали лузерами. Что помнить весь год будут не их. Хотя они самые многочисленные.

     И вот тут-то начался самый жар, самый ад.

     Все было бы хорошо, если б директор меня отпустил. Но эта сука держала меня, периодически хватаясь за косу или веревку. Он привязал ее ко мне за косу, как собачке. Вот и я с принцем танцевала возле него, а принц радостно смотрел на это безобразие, участвуя в нем и танцуя.

     Вокруг директора завертелся бой пяти факультетов. Но мы держались.

     Мне это надоело. Я танцевала уже быстро-быстро. Как назло, все подхватывали мой ритм. И танцевальная битва становилась все яростнее.

     Засранство!

     – Щиты! – скомандовала я. Тиранозавры поняли меня. Они достали где-то щиты и подняли директора, меня и принца на щиты. Теперь никто не мог забрать у нас директора и принца.

     Раздался восторженный рев Тиранозавров и огорченный рев Хищников и Чужих.

     Мы, как в море, поплыли стоя на плоте из щитов над ревущим морем.

     Да уж, снимали нас все, кто мог, вспышки телефонов и камер сверкали непрерывно, слепя меня с директором и принцем.

     Я увидела первую красавицу факультета, встретилась с ней глазами, подала руку, и через секунду та уже была на плоту, легко взлетев и сменив меня.

     Она на секунду отвлекла внимание, поцеловав принца и директора, а я вырвалась и дернула прямо по плечам прочь. Блин, я еще никогда так не бегала. Директора сердить опасно. По-моему, он специально это делал.

     – Поздравляем с поступлением!!! – наконец, сказал директор. Блин, он не мог сказать это раньше, садист.

     – Ура!!! – грянув гром оваций и приветствий избранным и избравшим. – Ура!!!

     Началось настоящее беснование. Еле успела добежать.

     Что тут творилось! Вот наорались все, так наорались!

     Как год начался, так его и проведешь – подумала я, спуская воду, будто неприятности. Этот год обещал быть тем еще мерзавцем, но я явно справлюсь. Не могу не справится. Я сумею победить! Я сумею победить! Я преодолею! Я преодолею! Я все могу!

     Я бесконечная борьба и победа!

     Это была моя последняя мысль, потому что потом все мысли как бы замерзли. Словно меня настиг какой-то черный луч или туман. Осталась только эта мысль. Я даже не могла пошевелиться. Я вся стала без остатка этой мыслью. Мне казалось, что я видела свое тело, лежащее на полу лицом вниз, как бы сверху, от потолка.

     Показалось мне или нет, но я видела, словно вся школа и все люди на много километров вокруг повалились, как стояли, словно каменные деревяшки. А мою душу засосала какая-то невидимая дрянь.

     Тук-тук.

     – Кто там?

     – Хана.

     Кого не радуют чужие праздники, так это хрюшу. Хрюша любит святых и церковный пост хорош. А лучшие друзья хрюш – вегетарианцы, святые навеки всех коров и хрюш. Если, конечно, не ходят в коже в ботиночках от Specialized или Nike.

     А для коров и индуисты хороши. Хорошая религия, но на ботиночки надо смотреть, ботиночки...

     Самое паршивое, что я ничего не помнила. О хрюше помнила, и помнила, что мне семь лет. А больше ничего. Ничего!!!

     Осталась только я сама. А я сама с младенчества была только пять слов – творить, мыслить, сражаться, восходить, побеждать. Эти пять импульсов моей души были со мной всегда. Сколько я помню, я воспринимала себя как пять импульсов, пять бешенных собак, пять безумных самолетов, пять острий, пять ураганов, пять рек – это было даже раньше имени.

     Я чувствовала так свою душу, я чувствовала так себя. Внутреннее было моей основой, потому я не могла забыть себя. Внешнее имя для меня никогда не было важно. Я знала все градации мыслей, все ощущения себя. Я никогда не могла забыть себя, потому что тогда не могла бы думать и ощущать себя.

     Я ощущала эти Пять всегда наяву и во сне, и даже контролировала сон. Меня надо было убить, чтоб я забыла, что я есть, да и то мое «Я» во мне осталось бы.

     Я была победа!

     Чего я, хрюша, подумала о вегетарианцах? Потому что, когда я проснулась, сквозь полузакрытые веки я увидела странную картину.

     Хрю-хрю-хрю.

     Представьте себе громадное помещение, размером с сотню ГУМ или сотню каких-то громадных Плаза. Госпиталь, блестящий и сияющий, как военная задница боевого корабля после драйки матросами на сто нарядов от лучшего сержанта.

     А в нем – тысячи секций. Тысячи бегающих по стенам, потолку и летающих людей, механизмов, странных капсул, роботов, висящих в воздухе устройств, сфер, овалов, мелких кораблей. Я пробудилась во сне. И вообще в школу я не ходила, а просто спала и видела кошмары. Потому что такое беснование красок, техники, технологий, людей и суеты я не видела даже в самом диком сне.

     Какие-то роботы и автоматы периодически заносили тела, потому входы были забрызганы красным и каким-то кровавым мусором, и какие-то пауки постоянно оттирали его, а часть мусора комками просто плавала в пространстве.

     И я была в странном коконе в углу. Но самое паршивое, что этот кокон просто висел с группами таких же коконов. Вот так – просто висел в воздухе, как какие-то плоды. Рядом со мной висели тысячи людей, словно какие-то окорока или виноград. И веса я не чувствовала. Кто-то их повесил и ждал, что с ними делать. Тут себя невольно почувствуешь хрюшей.

     Это было дико, и мозг мой мутился. Я ничего не понимала. Потому что вверху по полу, точнее, по потолку, вполне нормально, и даже слишком нормально, то есть легко, бегали сотни людей.

     Когда кто-то бегает по потолку, проверь свою крышу.

     Крыша реально перевернулась, но я почему-то считала это нормальным на уровне ощущений.

     А еще куча людей летала и висела, суки.

     Когда кто-то летает вокруг тебя, проверь, не улетела ли крыша.

     Я сплю?

     Почему-то сердце отчаянно тосковало.

     Так это госпиталь или космический ресторанчик?

     Впрочем, они слишком много каждому блюду меню уделяют. И подают к столу, то есть куда-то туда, явно живыми.

     В скороварки их закладывают что ли? Ну как назвать эти блестящие кастрюльки с крышками, типа саркофага?

     Мой мозг цеплялся за все детали и выдавал варианты.

     Сначала явно не те.

     Потом явно издевательские.

     Потом я свой мозг образумила.

     На самом деле анализ занял меньше секунды – просто для меня он выглядел как-то одновременно и растянуто. Точно я могла длить время. По крайней мере внутри. Я почему-то одновременно выдала сотню вариантов, включая издевательские. И потянулась за дестром, отметив цели.

     Блин, где мой декстр, суки, и почему не работает боевой комб...  И почему он не материализуется прямо на мне?

     Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть, что тут оперировали. Сразу сотни гамбов, экзов и людей – показывая это на громадных объемных гало-экранах. Остальные консультировали, наблюдали, смотрели, помогали, рассматривали, вели сотни дополнительных операций на теле, пока кто-то один выполнял основную операцию и координировал их всех.

     Сами же операции выполняли тысячи каких-то устройств и роботов одновременно над одним человеком – операция шла в десятках направлений.

     Очень часто, пациента или то, что от него осталось, рассмотрев, просто закладывали в блестящие капсулы, больше напоминающие космические корабли. Насчет кастрюль это я пошутила.

     Мой мозг наконец пришел в себя и выдал вариант. Не стрелять, потому что нет деструктора. И потому что это врачи.

     Они меня спасают.

     Не стрелять! Ахтунг! Бистроийт! Бистройт! Бистеон... (и еще тысячи сообщений). Не стрелять!

     Не стрелять! Ахтунг! Не стрелять! Ахтунг! Не стрелять! Ахтунг!

     Сто семнадцать триллионов действий ожидают разрешения и запроса.

     Это был открытый космический госпиталь первой помощи. Потому что это были врачи.

     Да я врачей с семи лет не люблю!

     Я еще, правда, не пришла в себя, потому врачи для меня были еще какие-то странные, а изображение перевернутым. Но потихонечку я разбиралась и перестала жать на виртуальную гашетку. Тем более, что ничего все равно не происходило.

     Тули-патроны не материализовались в деструкторе, а он отсутствовал в скафандре, а скафандра просто не было.

     И демонстрация операций, пусть и так наглядно, и группа людей, которая бегала, вернее, летала, как наши врачи, и их споры, и форма, и еще миллионы ухваченных деталей совершенно непонятного, с которым я тяжело разбиралась – я сделала вывод, что наиболее вероятно это и есть космический госпиталь.

     Если в будущем, они, конечно останутся, а не будут салоном здоровья или лавочкой модификаций, где вольные художники подшлифуют в соответствии со своим видением ваше тело. Сменят голову, типа как татушку сделают.

     Воспоминания накладывались и двоились. Все помнилась хорошо.

     Я отлично помнила, что я уже взрослая, мне семь лет. И я во втором классе. Отличница. Дестром как мыслью владею одна из лучших в Космосе.

     В общем, я оказалась в каком-то подобии космического госпиталя, где все бегали и суетились, спасая каких-то людей. Их постоянно подносили. Впрочем, вместо коек люди тут просто висели в пространстве. И не обязательно горизонтально. Похоже, силовое поле тут заменило все виды материалов.

     Врачи рассматривали и тасовали пациентов, как голограммы в фильмах, меняли местами, кто-то наблюдал за десятком пациентов, собрав их вокруг себя. Кого-то оперировали прямо у всех на глазах, а громадные масштабируемые по желанию голограммы разных органов в разных ракурсах показывали всем, что происходит.

     У меня голова раскалывалась от происходящего.

     У меня было желание протереть глаза и проснуться.

     До этого мне снились жутчайшие кошмары, перед которыми ад как детский сад был, которые и вспоминать-то лучше бы никогда не пришлось.

     А тут такое. Или еще хуже – я в госпитале на коечке, а мозг в депрессии? На соревнованиях неудачно упала? Или был нокдаун?

     Сны были адские, и, хуже всего, какие-то бесконечные.

     В этих снах я как будто лежала тупо во сне как кролик, и потому с яростью вечность за вечностью прямо во сне пыталась подчинить мозг. И заставить его мыслить и в нужном направлении, разгоняя его сквозь тяжелую стену. Я была победой.

     То я была активна, но мне банально не подчинялось тело. И я тупо пыталась подчинить его и мозг в бесконечной ярости, забывшись в числе попыток снова и снова сохранить себя.

     И я билась, билась, билась о невидимые прутья – миллионы, миллиарды, триллионы раз.

     По-моему, стремление победить и овладеть собой стало основой моего существования.

     Интересные были сны, никогда бы они не повторялись, век бы их не знать!

     И сейчас я полностью очнулась.

     Я не изменила дыхания, не изменила состояния мозга, не двигалась особо.

     Тут были, как я уже говорила, и стационарные материальные капсулы в стороне. Но они скорей напоминали бронированные корабли с автономным реактором, явно способные выдержать удар пушек в упор. Большинство же просто болталось без капсул, как хрюши – капсулы им были не положены. Или положены. Или врачи захотели. Не знаю причин – большинство тушек пациентов висели в воздухе.

     Или это были не пациенты?

     Использовать висящих пациентов, тасовать их и складировать было удобнее. Но в тяжелых капсулах было как-то надежнее. Слишком уж ненадежно просто висеть без ничего, как мать родила. Видно, одно предназначалось в мирное время, используя людей, а другое – полностью автоматизированное для боя.

     Я не подавала виду, что проснулась даже во сне, удерживая мозговые ритмы и состояние, близкое сну, и пытаясь разобраться, что же это такое и куда я попала.

     Я умею и люблю контролировать и заказывать сны с детства. Я вижу их по желанию и могу управлять ими во сне. Я могу творить во сне, что захочу. Я могу учиться во сне. Я могу даже сидеть и писать во сне книгу или сочинение по желанию, выводить формулы – а потом быстро задиктовать утром, что запомнила.

     Я могу быть и в полусне, когда ты и спишь, и окружающее воспринимаешь, готовая проснуться, чуть что не так – это часто помогает, когда вне дома нужно отдыхать, но ситуация опасная или подозрительная.

     Мой мозг отлично работает в полусне, но вот тело обычно не слушается в этом состоянии. Я могу летать во сне – я летаю над всеми местностями, которые когда-либо видела, слышала, смотрела по компу. Я действительно умею контролировать сон и не вижу в этом ничего сложного.

     Я умею контролировать себя. Меня столько этому учили, что лучше б я была б обыкновенной девочкой. Этот полусон дает мне очень много возможностей творить – фактически это медитация и использование ресурсов своего мозга во сне.

      Не зря Эдисон засыпал сидя с шаром в руке, который падал, когда он полностью засыпал и будил его, а Тесла учился творить во сне, пока не стал творить наяву.

     Это же состояние без перехода в сон помогает мне концентрироваться на книгах, работать, творить, тренироваться наяву – я как бы погружаюсь в транс наяву, сон наяву.

     Правда, я поддерживаю не сон, а огонек, тепло в сердце. Правда, мне еще очень сложно постоянно удерживать в активном состоянии такую напряженную работу мозга, и я часто срываюсь в сон.

     Другими словами, ходить и выполнять сложную деятельность в этом состоянии сложно.

     Но зато я могу полностью отключать восприятие времени, когда надо делать что-то унылое. Я просто не чувствую времени в таком состоянии. Не чувствую и все. И могу делать что-то бесконечно. Мне кажется, это самое большое мое достижение, моя благодать. Я называю это божья благодать – я могу совершенствоваться и тренироваться бесконечно.

     Умение настолько погружаться в работу, чтоб забыть о времени, просто перестать его чувствовать – я считаю самым большим достижением своего мира, больше многих способностей, больше памяти и даже наблюдательности.

     Научись просто не чувствовать времени – и ты победишь время, ты победишь мастерство и тренировки, ты победишь мир. Я молилась на эту свою способность.

     Я могу отключать восприятие времени даже несмотря на адскую боль. Несмотря на нечеловеческую трудность сосредоточиться.

     Потому, когда люди в зале зашевелились, забегали и стали обращать на меня внимание, тыкая пальцем, я не слишком обеспокоилась: мало ли что происходит рядом. Я лишь еще раз попыталась погасить мозговую деятельность, став бесконечно спокойным озером.

     Я победила боль.

     Я озеро... я бесконечно спокойное холодное ровное озеро... Такое спокойное, спокойное, спокойное, что видно свет...

     Я белый, бесконечно белый снег без малейшего признака черноты... бесконечно белый свет...

     Меня нет.

     Вместо этого завыли сирены, завращались пушки и остановились на мне – моя тушка засветилась.

     На меня обратили особое внимание.

     Меня приблизили по центру, поставив в пространстве на глазах всех.

     И тогда я поняла, что что-то не то. От неизвестности вот тут-то меня и пробрало.

     Я попробовала подвигать телом, но оно абсолютно не двигалось и не подчинялось. Вообще. Сейчас, когда мной заинтересовались, я не могла двинуть телом. Вот тут стало жутко до жути.

     Поняв, что дальше притворяться не имеет смысла, я чуть шире приоткрыла глаза. Это сделать было также легко, как приподнять веками Эверест. Так и хотелось крикнуть: «Подымите мне веки!» И еле смогла сдержаться, чтоб не закрыть их снова. Ибо на меня в упор глазела целая толпа врачей. Близко подобралась какая-то ужасная морда. Как в зоопарке – многие раненные тоже подвигали свои капсулы. Чтоб взглянуть. Кто-то летал надо мной.

     Ого! Они могут сами их перемещать!

     От такого внимания начала накатывать паника. Я ничего не понимала. Я ничего вообще не понимала.

     Почему я не могу проснуться, как не разгоняю мозг и тело? Почему, если это не сон, я не контролирую тело? Кто это такие, почему все так ярко, где я? Неужели я умерла в семь лет? Где мой декстр? И что это за ангелы с железными руками?

     Я поняла, что ничего не могу сделать. Но и что ожидать от такого сна? Ждать, пока во сне меня разберут на органы? Или переделают? Бояться непонятно чего и непонятно как?

     Интуиция молчала и говорила, что они ничего плохого мне не сделают.

     Я обычно доверяла интуиции. Когда ты бьешься в боях на ринге, дерешься в жизни, сражаешься вживую, занимаешься экстремальным спортом, гоняешь на лыжах со склонов, прыгаешь на велике с гор, на минимотоцикле или багги по пересеченной местности, бегаешь и прыгаешь по странным местам в паркуре, работаешь с животными и тренируешь их, помогаешь деду в больнице и скорой, занимаешься экстремальным туризмом с дядей, занимаешься наукой со вторыми прадедами – ты доверяешь интуиции и мгновенно ее применяешь.

     Там, где ты сталкиваешься с смертельным риском каждый день, там ты по-иному относишься к интуиции, совершенно по-иному.

     Я, например, вообще не иду против интуиции в делах, где может быть смертельный исход, что очень раздражает окружающих, которые не понимают причины смены решений против таких хороших решений. Они не понимают, а я в таких случаях слушаюсь интуиции и меняю так, как она скажет, при этом все проверяя по сто десять раз. И делая еще лучше, если не нахожу причины. Иначе, сорвавшись в прыжке на даунхиле, будешь лежать внизу на тридцать метров со сломанной головой.

     Я сосредоточилась, будто решалась моя жизнь, словно забыла про все на свете и про то, что не могу говорить, переступила через себя, и сказала окружающим:

     – Привет!

      Мда, а бегают они знатно.

     Снова раздалась еще более отвратительная сирена и меня закрыли в тяжелый кокон. Из тех коконов, что напоминали маленькие космические корабли.

     Но сознания я не теряла и отстраненно и терпеливо наблюдала, что со мной делали.

     Одновременно пошел второй поток мысли. Оказаться одной где-то в космосе было дико.

     Кокон работал и что-то делал со мной.

     Наконец, через некоторое время, меня снова повесили перед всеми, как тюльку на доску. Только висела я в воздухе. И воздух вокруг меня, такое впечатление, слегка тек, как жаркий воздух в Сахаре на солнце. И слегка гудел, но не ушами. Это гудение отдавалось где-то внутри, такое впечатление, что в нервах, но явно присутствовало. Или мне казалось.

     – Привет! – залопотали они в ответ. Ну, я так думала, что эти дикие крики значат приветствия.

     Мой император, они приветствуют тебя! Эх, если б я была случайно найденным императором! А то я себе напоминаю раба с нейроошейником.

     На колено не стали. Да.

     Они снова собрались вокруг меня, опустили меня ниже, только на этот раз по бокам стояли две штуковины с некими выступами, напоминающие роторные пушки, а еще один робот висел прямо надо мной, просто ткнув в меня чем-то похожим на стационарный бластер в упор.

     Ну, на раба такой бы не направили, уже плюс.

     Откуда-то я понимала, что он может просто испарить меня или мою жизненно важную часть, так что даже виденные мной здесь чудеса не восстановят.

      Они боялись подходить ко мне, что меня насмешило. И в то же время я не чувствовала злобы и зла от них.

     Наоборот – меня разглядывали с жадным любопытством, каким-то умилением и состраданием – как нормальные люди разглядывают потерявшегося странного ребенка. Некоторые здесь, судя по их внешнему виду морд, видели еще начало человеческой цивилизации. По крайней мере древность некоторых людей и динозавров чувствовалась с одного взгляда.

     Вдруг шум примолк. Кто-то двигался сквозь толпу. И она замолкала.

     Молчание приближалось ко мне.

     Наконец вперед, оборвав галдящую толпу, выдвинулась женщина в комбинезоне врача.

     Это была удивительно простая странная женщина. В присутствии которой все замолчали.

     Она была удивительно похожа на принцессу, хотя была в удивительно простом и явно рабочем комбинезоне с простыми и рабочими руками.

     Это была странная женщина.

     И она была красива.

     Она была красива странной красотою.

     Нет – она была так красива, что у меня захватило сердце и оно чуть не остановилось.

     Сердце реально остановилось и потом заскакало.

     Она была так красива, что выдержать не было никакой возможности. Мозг отказывался воспринимать ее.

     Очень тонкое лицо, просто идеальная тонкость.

     Если я умерла и была реанимирована капсулой, только взглянув на нее, то что же творилось с мужчинами при ее виде, оставалось только гадать.

     Черты лица были настолько утончены и в тоже время ласковы, что кружилась голова.

     Глаз не ловил ее.

     Мимика. Я выделила хоть что-то. Поверх всего была ее улыбка. Она сводила с ума. Она была постоянно разной. Она постоянно менялась. И снова вспыхивала. Идеальные зубы как-то просто сияли, хотя я заметила довольно большие резцы. Эта улыбка была магнитом. Безумным магнитом. Который хотелось смотреть и ощущать вечно.

     Она была очень быстра. И очень красива. И менялась постоянно. Но я заметила, что лицо было слегка вытянутым и хищным, как константа, прямо как у меня, но мягко округло сужалось к вытянутой скуле. Что делало ее скорей святым, чем опасным.  

     А вторым магнитом были ее глаза. Глаза буквально были солнцами и пронзали то синим, то коричневым светом. Потому я даже сначала не поняла насколько они были громадны, как мои – они реально занимали треть лица вместе с веками и бровями, подымаясь всеми кончиками вверх по краям. И поглощали все, как солнце. Изысканные, миндалевидные, они создавали удивительную картину какой-то приподнятости, стремления вверх. В них просто тонул любой взгляд без остатка. Эта была та точка, на которой начиналось падение в беспредельность или бездну.

     Брови уходили аж до ушей, создавая выемку на пол лица для этих сияющих глаз.

     Тоска по маме резанула по моему сердцу с такой силой, что я еле сдержалась.

     И волосы. Сияющие волосы. Они были белые!!! Они были красные! Они были синие! Они были всеми цветами и всеми картинами одновременно! Но преимущественно белыми. В основном белыми-белыми.

     Она тоже была блондинка! Собранные в жесткую рабочую прическу белые волосы выглядели как древняя коса юных средневековых российских женщин.

     Прическа отчасти была чем-то закрыта, каким-то полем или накидкой, чтоб волосы не попали в раны, потому я не могла ее идеально рассмотреть. Но воображение упорно подсовывала облик с тяжелой большой белой косой до полу.

     Почему-то я сразу почувствовала ее как что-то родное-родное. Хищное-хищное. Опасное-опасное. Святое-святое.

     Хищник радостно зашевелился во мне. Наконец-то что-то достойное!

     Мне захотелось ее обнять. Как мне всегда хотелось обнять страшное солнце. И зарыться в ее волосы, как в гриву льва в зоопарке. Если выбирать между автоматическими пушками, то она была опаснее. И красивее. Как-то сразу понималось, что ей начхать на эти пушки. И даже канониры приуныли.

     Тонкий аристократический идеальный нос. Который слегка вздергивался при речи, становясь веселым. Средние крылья носа. Четко, но в то же время как-то очень мягко были очерчены скулы.

     На их фоне выделялись губы – буквой «м». Я не могла понять – они постоянно менялись в зависимости от речи – они были то детскими, пухлыми, наивными, то строгими, тонкими, вытягивающимися буквально в линию, когда она строго обращалась к другим.

     Ее губы говорили о чувстве. И в то же время были очень целомудренны и детски.

     При этом она была одета вроде бы в стандартный простой врачебный гигиеничный комбинезон со знаками госпиталя. Выглядела очень просто. Потому я приняла ее со спины за простую. Этот знак на всех врачах и машинах трудно было спутать. Я, конечно, догадалась, что это.

     Почему вроде бы в стандартный комбинезон?

     Одежда ее заслуживала отдельного описания, потому что ее «стандартный» отличался от «стандартного» остальных мужчин и женщин как-то бесконечно. Как произведение искусства от копий.

     Какой-то местный «Версачи» предпочел бы сделать это и умереть, оставшись в истории как непревзойденный создатель врачебных халатов.

     Как я уже сказала, одета она была в светящийся комбинезон, облегавший ее словно вторая кожа, отчего она казалась одетой и раздетой одновременно. Все равно что на пляже в одежде из света – даже невозможно сказать было, где ее тело.

     Мне казалось, что это танцует ее бесконечно прекрасная мысль, отражаясь в одежде.

     Эта танцующая и постоянно меняющаяся вуаль из света была просто завораживающей. Бьюсь об заклад, что это мелькание было избирательным, и мужчины ничего не видели, разве что кожу.

     И в то же время это был комбинезон. Я четко видела комбинезон.  Белый.

     Я четко видела игру света прямо по безумно идеальному, фантастическому телу.

     Да я схожу с ума!

      Это был строгий лик с иконы, который вспыхивал такой сияющей притягательностью, что голова начинала кружиться и сознание начинало мутиться.

     Я сходила с ума!

     Я сходила с ума!

     Я сходила с ума!

     Я была безумной, счастливой и больной.

     Одно ее присутствие действовало так.

     Выдержать это было невозможно – хотелось просто припасть к ее ногам. Хотелось на руки к ней.

     Я хотела быть вечно рядом. Быть ее вечной тенью. Вечной дочерью. Вечно учиться у нее, чтоб стать такой, как она. И я б не пожалела триллион лет.

     Божья благодать плохо сочетались с оружием и докторским комбинезоном. Это было нелепо.

     Но это было и было сказочно красиво.

     Как будто богоматерь пришла в обычную жизнь и оделась модницей.

     В обычный медицинский, запачканный кровью комбинезон. Белый, белый, в сердце белый, сияюще ослепительно красный, как она сама.

     И она жгла – реально жгла как солнце. На нее больно было смотреть обычными глазами.

     Она подошла ко мне, и я рассматривала ее во все глаза, хотя это было невозможно.

     Невозможно было просто это выдержать.

     Все в ней было невозможно. Невозможные сочетания. Я смотрела на нее так, будто от нее зависела моя жизнь. Хоть и смотреть было невозможно – так было трудно это делать.

     Мне казалось, что за этот взгляд я сожгла всю свою жизнь. Просто, чтоб поглядеть на Нее. И умереть. В моей жизни редко было что так трудно и такой невероятной длительности.

     Весь мой предыдущий страшный сон и его преодоление было пустячком, точкой в бесконечности, которую я прошла. По сравнению с бесконечностью усилий, чтоб остаться рядом с Ней.

     Но в ней мне чудилось нечто знакомое по сравнению с этими роботами. И потому я не отрывала взгляд. И я прошла сквозь это взвивающееся в бесконечность пламя. И не успела она приблизиться, как я сказала:

     – Мама?

     – Мама!

     – Мама?!

     Столько было надежды в этом слове, что я сама изумилась себе.

     Почему-то все вздрогнули. И отшатнулись.

     Мама тоже вздрогнула. Но, наоборот, приблизившись ко мне.

     Ну, подумаешь, сказала «мама» через полмиллиона всяких медицинских защит и силовых полей.

     Сказала Ей.

     Сказала сердцем к сердцу.

     Что поделаешь, я маменькина дочка, хотя ей и не выгляжу. Но очень люблю маму и очень-очень люблю маму, и очень-очень-очень люблю ласкаться к ней. И до сих пор люблю быть на руках у мамы и отца. Хотя мне семь! И мама меня очень любит, я знаю.

     Я почему-то не помнила маму, но помнила, что ее люблю. Люблю так, что мама назвала меня липучкой. Люблю до одурения. До полной потери себя.

     До безумия чувства. До урагана чувства. Мама даже сравнивала меня с маленьким ураганом.

     Собственно, именно это чувство любви помогает мне так тренироваться – в сердце всегда есть тепло и я могу им все преодолеть, все трудности.

     А, преодолевая, я люблю еще сильней. Потому что против воли концентрируюсь на любимом человеке, как на занятии, до бесконечности.

     Чем больше я люблю, тем больше я могу тренироваться, тем больше воля, ибо моя воля – это чувство. Это то чувство теплоты, которым я заменяю то чувство тяжести, когда мне трудно.

     Я люблю вспоминать изречение Древних, что «постоянная память о самом Любимом – лучшая дисциплина ума».

     Я побеждаю не волей, а духом. Я побеждаю себя сердцем. Это тепло в сердце доминирует над всеми другими чувствами, над усталостью, и потому мне легко побеждать себя. Я побеждаю сердцем, а не бесконечной волей. Моя бесконечная воля – это мое сердце.

     – Мама? – снова спросила я с мукой. Я была растеряна. Я еще никогда не забывала, кого я любила. И у меня не было такого времени, чтоб я кого-то не любила, не опиралась на эту любовь, не знала, что где-то есть кто-то, кто любит, и я не одна. Стайная я стайная, хоть и одиночка в чем-то, ибо легко нахожу себе занятие и тренировку.

     Может, это мама, и сейчас все исправится, схлынет все злое и железное.

     Мама заберет меня сквозь зло, как всегда помогала устоять.

     Что поделаешь - я распалюю сердце. Я топлю сердце. Я приказываю себе не умом, а сердцем, духом. Когда в сердце тепло, ты можешь заниматься и делать что угодно, как бы не болело тело. Надо только знать, как сделать тепло, как топить сердце.

     Меня дядя научил топить сердце молитвой. Я же топлю его любовью к маме. Дядю я тоже люблю. Но я научилась топить сердце любовью. Мне страшно никого не любить – я боюсь быть слабой и одной.

     Я люблю абсолютно всех, я люблю людей даже когда я иду на улице, но больше всех я люблю маму.

     И потому я спросила: «Мама?» Мне никак не хотелось оставаться в этом холодном космосе одной. Как никому. Я знала, что я помнила, что недавно это было. Была мама, и была защита и любовь.

     Я напрягла себя, сломала что-то и заглянула ей в глаза. Заглянула изо всей силы в самую душу до глубин. Собрав всю свою волю и силы.

     – Мама?

     Я смотрела ей в глаза. Это было чистое и юное создание. И очень древнее, и мощное. Могущее быть моей матерью, ибо она была как я. Что-то в ней было знакомое. В ней было то, что было частью моей души. Любовь, творчество, победа.

     Почему-то ко мне протянулась рука и сломала барьер миллионов силовых слоев. Точно из бесконечности протянулась ее рука.

     Потом она сделала что-то, словно кинула в меня, потом приблизив к себе.

     А потом мне прямо в душу в ответ заглянули Глаза.

     Нет, это были Глаза с большой буквы. Те Глаза, которые не мог забыть никто во Вселенной, кто их увидел.

     – Успокойся, мой тхар (детеныш хищного зверя с планеты Хан), никто не причинит тебе вреда, – вдруг, как молния, ударившая в мозг, услышала я ласковый и мелодичный напевный Голос, вонзившийся в мозг, как Свет. Почему-то прорвавшийся сквозь силовое поле, будто оно не останавливало обычно тхарский взрыв, уничтожающий пространство, и будто это была гипермолния. Голос ворвался в мозг, как ураган. Голос просто смел все, смел все наносное, все человеческое. Наверное, это был голос моей Мамы, который я не помнила.

     И я полюбила этот голос.

     Голос звучал не звуча. Он взрезал мозг, как луч бесконечного по силе лазера идет по маслу. Возможно, он убил бы миллиарды людей и сжег им мозги, но мне он понравился. Я Его полюбила.

     Я обожала голос мамы.

     И сама она как Богиня. Я ребенок Богини? Я смотрела на нее во все глаза, потому что с моей точки зрения таких не бывает в принципе. Но это была моя мама, она бывает родная и близкая, и я смирилась. Это была мама, и мне нужно было просто любить ее. И я ее уже любила. Я не могла бы жить без нее. Если б меня она бросила, я просто растворилась бы в тхасе.

     Когда она смотрела мне в глаза, я становилась Ею самой.

     Правда, Ей не стоило успокаивать меня. Я пожаловалась ей, что я одинока.

     Слезы полились у меня рекой. Хотя плакать невозможно.

     Она странно посмотрела на меня, еще раз посмотрела на меня, еще раз посмотрела. У нее даже скулка на шее забилась.

     Она все внимательно смотрела мне в глаза. Она там что-то искала. Будто искала в мозгу. А что там смотреть? Только любовь.

     Я никого не помню, только проснулась, а она явно Мама. Она получила весь заряд из всех моих клеток без остатка, до самого донышка мозга, я даже словно качнулась к ней через все. Абсолютно бесконечный залп любви. Я была как ребенок, только открывший глаза и увидевший первое живое существо. Она была первое существо вокруг меня, которое меня защищало, и принявшее всю мою душу.

     Полностью, одно только чувство в абсолютном виде без единой иной примеси без остатка. Как самый малый ребенок, одно только сердце. Только одна мысль.

     – Мама!

     Мне показалась, она даже не устояла – ноги у нее временно подкосились. Хотя она явно могла выдержать взрыв атомной бомбы, и не пошатнуться.

     Правда, она улыбнулась, хотя держалась за робота.

     Не знаю, правда, как я говорила без слов через силовой щит.  Я просто рассказывала ей, что случилось. Что я не помню, что случилось.

     Я перепалила себя, но, похоже, до нее достучалась. Не знаю, но почему-то на мгновение, когда я полностью растворилась, мне на секунду показалось, что Она – центр огромного урагана, в котором хватит любви на всех, и на меня.

     Ее лицо – око огромного урагана любви, бушующего вокруг, центр покоя, вокруг которого бушуют потоки бесконечной энергии.

     Она как бы замерла, что-то решая.

     Я присмотрелась к ней. Она ушла в себя.

     Правда, на мгновение ее лицо стало мечтательным, словно она с кем-то общалась, с кем-то очень Любимым. Хотела бы я быть Им, прахом у Его ног.

     Я видела по ее лицу и достижениям, что она умела Любить. Ведь я вижу, как вокруг нее крутятся планеты и люди, как вокруг солнца.

     Я знаю, что все женщины мира, которые достигли преображения жизни в гениальности, умели любить. Почему-то все, что я знала, собралась в одну точку.

     Мысли мелькали как молнии с бесконечной скоростью. Вся мудрость человечества билась сквозь меня. Все, что я когда-то прочитала, слышала, видела, вдруг обрело значение и мудрость. Мария Кюри, Елена Рерих, Елена Блаватская, Галина Уланова, Анна Ахматова – встали передо мной, словно живые.

     Они встали во мне во весь рост, точно я стала ими.

     Время исчезло.

     Елена Рерих, выдающийся философ, Елена Блаватская, сформировавшая целую эпоху Нью-Эйдж, Мария Кюри, дважды лауреат нобелевской премии, Галина Уланова, богиня балета, Анна Ахматова, царица стиха, Кора Антарова, непревзойденный писатель и известная певица и даже несчастная бедная Екатерина Вторая, по вздоху которой молчали пушки – о их любви потом сложили легенды, все они умели любить так же неистово, как сражались. Елена Рерих, первая красавица Санкт-Петербурга, о чьей любви с Николаем Рерихом в браке сложены песни, мифы, написаны десятки книг, изнемогающая от любви мать двоих детей – можно ли поверить, что это не красавица, а гениальный, феноменальный, почти бесконечный ум, чьими трудами по Этике буквально бредят миллионы людей?

     Мария Кюри, верная и любящая сестра, упорно и преданно содержавшая сестру Брониславу и родных, пока сестра Бронислава училась в Сорбонне? Безумно любившая мужа и ставшая ему больше чем сестрой, подругой, соратником? Сходившая с ума по своим детям – можно ли поверить, что это был острейший холодный тяжелейший чудовищный ум, решавший во время отдыха и тяжелейшей усталости для отдохновения задачи и решивший их на две Нобелевские премии?

     Кто она, вечно и вечно радовавшаяся и наслаждавшаяся красотой формул, математических и физических явления, работавшая с утра до вечера с детства, так что забывала или не успевала ни разу поесть, создавшая эпоху безжалостного атома в человечестве – любовь или нечеловеческий ум?

     Любовь! Это могла быть чистая любовь к Богу у непобедимой воительницы Жанны Арк. Заставлявшая трепетать армии врага.

     Или грешная любовь великой поэтессы Анны Ахматовой, чьи стихи звенели?

     Или любовь Екатерины Второй, великой правительницы, работавшей по четырнадцать часов в день и падавшей от усталости вечером. Кто больше и величественнее? Та, которую боялись все страны Европы, когда ни одна пушка не смела в Европе и Азии выстрелить без ее ведома, или же та, кто любила неистово и открыто, и делала своих любимых полубогами?

     Кто была Галина Уланова? Божественная чистая любовь на сцене, и жена, наваждение самых красивых мужчин России того времени в жизни? Или же юная хулиганка Галинка, бегавшая в юности с луком и стрелами как оборвыш мальчишка? Жесткая труженица, боготворившая слово «долг» и «должен», и работавшая больше всех танцовщиков в мире? Работавшая безумно, со стальной бесконечной волей выкручивающая из тела невозможное, неповторимое, ясное, невесомое, естественное и нечеловечески прекрасное? Доводящая до безумия своими тренировками и работой своих тренеров и музыкантов? Отдававшаяся безумно, безумно, безумно танцу, тренировкам и творчеству, как отдававшаяся Любимому? Бесконечное упорство? Нескончаемый труд? Или сама Любовь, сама живая любовь? Разве можно поверить, что это был один, но бесконечно любящий человек?

     Почему-то мысли мелькали с космической скоростью, как безумные. Я была мудрее, чем самое мудрое существо на моей планете.

     Она летит на крыльях творчества и любви.

     По утверждению Востока, психическая энергия, то есть тот ураган, который сметает все преграды и переворачивает миры, как безумное стремление имеет два крыла, два корня, она двуедина – с одной стороны Любовь, с другой стороны Мысль.

     Дух летит на крыльях творчества и любви.

     Хоровод мысли крутился как безумный.

     Посмотрев маме в Глаза, я сама стала Любовью.

     Все завесы вдруг упали.

     Я точно осталась голая перед ней. И сама сняла и отбросила всю защиту – ибо перед Мамой она была не нужна.

     Я, застыв, смотрела в Вечность.

     Посмотрев ей в Глаза, я сама стала Умом.

     Посмотрев ей в Глаза, я сама стала Действием.

     Бесконечная привлекательность. Почему-то за этим прекрасным лицом мне стояло такое огненное бесконечное стремление к Богу и Учителю, что остальные как бы летели за ней.

     Показалось мне или нет, но эти голубые Глаза, совсем голубые, а то синие, влекли за собой, как ураган. По крайней мере чувство они вызывали безумнее любовного всплеска.

     Я поняла, что такое командующий ураган.

     Я даже задумалась о чувствах во мне. Они рванули, как пламя. Бесконечное пламя. Я просто доверилась своему инстинкту и духу.

     Любовь как внимание и бесконечная Мысль, страсть, как активное действие. Одержимый великой мыслью Ленин или Ньютон также успешны, как и бесконечно любящий. И у того, и у другого есть откуда черпать энергию преодоления любых препятствий. Любовь – это внимание, все-таки.

     Это было так близко мне, Она была так неотделима от моего сердца, что я просто поняла так же непреложно и просто, что есть я и что это моя мама.

     Это моя Мама, и никто у меня Ее не сумеет забрать.

     Есть я и мама, к черту сомнения, дави все препятствия. Дави! Жми! Гаси все!

     К черту все колебания и сомнения, к черту все препятствия, к черту все мешающее. Гаси все мешающее вокруг!!!

     Я просто даже перестала быть человеком.

     Я стала абсолютным стремлением к ней без остатка. 

     Наконец, Мама пришла в себя. Я потянулась к ней, наплевав на все преграды и невозможность.

     Она что-то сделала, или я доломала медицинские носилки, потому что я вдруг вывалилась сверху из нависшего кокона прямо на нее, прямо ей на руки, чуть не сбив ее на пол.

     Только пушки и простучали в пустоту, разнеся чего-то на противоположной стороне и вызвав дикий мат окружающих. И не попав в меня. Взломать пушки оказалась легче легкого. И словно обогнув Маму. А я обнаружила, что я не такая легкая маленькая девочка, какой я себе казалась.

     Но упасть прямо в мамины объятья было приятно. Я даже потерлась о нее волосами.

     – Не стреляйте, я ее держу! – рявкнула Мама на уже совсем понятном языке. – Да выключите же этих железных болванов!

     Я ее понимала! Значит это моя мама!

     И болванов я выключила по ее просьбе, нафиг, абсолютно всех железных, в радиусе нескольких парсек. Маме это почему-то не совсем понравилось, и она часть восстановила. Тех, что были далеко от нас и не могли попасть.

     – И у тебя глаза голубые.. – сказала вдруг мама на сантхоре.

     – У мамы мои глаза! – гордо ответствовала я.

     – Синие?

     Как я могла забыть маму и ее Глаза? Это что-то невероятное! Как я могла забыть родной сантхор и сорок четыре всегалактических юнайта? Как я могла забыть, как общаться мыслью с мамой, если не знаешь языки? Я никогда не забывала Маму и ее Глаза. Я теперь смотрела в них, бесконечно тонула и искала там себя.

     Она действительно меня держала, я держала ее за шею и вцепилась клещом, обняв со всей силы.

     Мама смеялась, что в роду у меня были обезьяны, потому что я всегда висла на маме как маленькая обезьянка. Встав даже взрослой, семилетней, висла на родителях. Я еще сильней прижалась к маме, слушая ее сердце и мысли, черта с два отдерешь.

     Как я могла забыть эти ощущения вечной близости и сознания мамы?

     Мама засмеялась, ибо я ее щекотала. Я сошла с ума, если ее забыла. Я теперь яростно рассматривала родное лицо и запоминала его заново, чтоб не забыть навсегда, навечно. Вообще-то мне сложно было понять, как я могла что-то забыть – у меня абсолютная память. Как я могла забыть маму, это что-то невероятное?

     Сколько я помнила себя, моя собственная абсолютная память, – и основа моего «Я», и навык. И до этого дня меня не подводила никогда, даже при нокаутах в боксе. Я воспроизвожу объект в уме автоматически. Я ничего не забываю даже когда сплю – я во сне цитирую любые книги еще с большей отчетливостью, точно библиотеку читаю.

     Я выстроила свою память. Я воспроизвела в уме десятки тысяч картин и объектов со всеми деталями, потом я воспроизводила их миллионами, ибо делала это постоянно автоматически. Навык, это то, что ты делаешь автоматически. Что перешло на уровень твоего сознания, твоей личности. Навык это то, что сознание делает уже не задумываясь, почти мгновенно, все это уже не осознается. Я сотни тысяч раз воспроизводила в уме сложные объекты. А мелкие уже сами падают в ум и там крутятся и обдумываются. Я даже не замечаю, как строю, как кручу в уме формулы и модели. Так я сама выстроила свою абсолютную память.

     Теперь я это делаю бездумно. Потому моя память – и врожденная, и навык. Я никогда ничего не забываю. А маму забыла.

     Потому была наказана кошмаром.

     И в этой моей всегдашней абсолютной памяти сейчас было абсолютно пусто, точно я была новорожденной. И я вцепилась в грудь матери, заорав. Отодрать ее от меня, оторвать от нее мой ум и внимание было просто невозможно. Я врезала ее в свое сердце, в свою голову, в воображение, в свою мысль, в свое сознание. И даже телом вцепилась в нее. Я сознательно навсегда стала ею, слилась с ней, заполнила себя ей. Я связала себя с ней на всю грядущую жизнь без печали, сомнений и колебаний. Сознание мое было младенцем не понарошку – я стала им. Теперь, если б ее вдруг не стало, я просто умерла бы, точнее просто бы перестала существовать, как бы если бы до этого не существовала.

     Я так любила ее, я так надеялась на ее помощь... что я просто обняла и приникла к ней.

     Я родилась!

     Но я не понимала, почему я так пуста, почему я кричу, почему я младенец.

     Я стала ее, ее ребенком, ее младенцем всеми потоками и потрохами.

     Сразу, без колебаний, мгновенно, решительно и бесповоротно, как всегда мгновенно и решительно решала все, несмотря на любые следствия. Я никогда не колебалась ни в малейшей мере и решала очень быстро.

     Но я если выбрала – абсолютная моя преданность была навсегда. Иного в этой тушке не существовало.

     Я была абсолютно предана своим близким.

     Я сказала ей – Мама.

     И сейчас я просто ждала, поставив все на карту, готовая умереть в одно мгновение, но нимало об этом не пожалев.

     И сейчас я просто ждала вечность, не думая, и как бы погрузив свои глаза в Ее и просто любя. Я свой выбор сделала, жить или умереть решать больше не мне, без Нее я уже просто не смогу жить.

     Я доверилась ей и поставила на карту все. Детеныш три-декстра, самого страшного хищника в этой части Вселенной, проходит полное запечатление лишь один раз в жизни. А я еще усилила это в миллион раз, обрезав все контролирующие крапы.

     С каждым тактом сердца мама врезалась в мой ум. С каждым тактом сердца мама врезалась в мое сердце, ибо ее образ крутился там как молитва. Я родилась с ней в сердце как человек.

     Человек – это симбиоз миллионов навыков. Ну, по крайней мере нормальный человек или мастер. Мастер – квинтэссенция мастерства. Его душа – квинтэссенция этих навыков. У хорошего Мастера душа есть кристалл этих навыков, дополненный миллионами миллионов умственных микронавыков за долгую жизнь. Но он их не забудет, поскольку в уме это крутилось и использовалось бесконечно. Когда умственный навык становится бессознательным, он прогоняется уже почти при каждом действии – наблюдательный постоянно наблюдает, это его суть.

     Все мое я сейчас выстраивалось вокруг мамы, форматировалось, преображалось.

     Мастер – никогда не забывает себя и своего Учителя.

     Навыки в чем-то у меня остались. Все остальное – я просто родилась. Просто родилась. Просто родилась.

     Я не могла забыть маму, я не могла... Но я забыла.

     Я стала старой, мне стукнуло семь лет, и у меня начался Альцгеймер? Что случилось? Маму я постаралась не отпускать. Я боялась, что я снова ее забуду, как только отпущу, потому что с мозгами случилось что-то не то.

     Я ждала.

     И на грани сознания для меня проходила вечность за вечностью.

     Я готова была умереть. Потому что сейчас все зависит от одного слова. Я поставила на карту больше, чем жизнь.

     И готова ждать вечно.

     ...И была поцелована, поцелована в лоб, расцелована, прижата, зацелована, забалована, затискана, засмеяна, заобнимана, заласкана – в общем, получила все по полной как младенец, которым и была. Разве, что грудь не дали, но приложили к сердцу. Я точно утонула в том потоке света, который шел от сердца мамы и смыл все наносное.

     Окружающие дернулись, пытались ее остановить.

     Мама стала обнимать меня.

     Окружающие предостерегающе завопили.

     Но мама только обняла меня крепче.

     Yes!

     Живу!

     Я не ошиблась!

     Физический контакт!

     Это была моя мама!

     В сердце словно взорвалось солнце, а по жилам заструился огонь. Хищник ожил и по венам ринулись триллионы адаптивных клеток. Три-декс не просто подражает матери, он ее копирует на триллионах уровней клеток, ботов, полевых уровней, пространственных уровней. Без этого просто не выжить на родной планете среди постоянно меняющихся констант пространства в центре Вселенной в самом центре супер-галактики размером в несколько триллионов обычных Галактик. И среди форм жизни, которые съедят местную Галактику не заметив. Там можно выжить только подражанием. Вместо абсолютного самоуничтожения, чтобы врагу не достались гены, субгены, полевые и кварковые филы и прочая наследственная информация, и не сделали его сильнее, если малыш ошибется, был запущен механизм полного подражания, привязки и копирования.

     Слишком многие существа охотятся за три-дексом.

     И я запустила мозги на полную катушку вплетать, наблюдать, впечатывать ее на полную. Пустое сознание было занято ее образом полностью, до самой последней клеточки. Я просто сплетала ее образ со своим сознанием так, чтоб никогда не разделиться. Я в нее просто влюбилась заново!!!

     Мама!

     – Я выбрал маму, – важно сказал младенец.

     Целоваться, обниматься и зарядкой заниматься. Визжать, рыдать, на руках засыпать, летать и снова визжать. Я уже готова двадцать четыре часа в сутки целоваться и обниматься – значит, готова к взрослой жизни.

     – Как я оказалась в госпитале? – спросила я, когда поняла, что это моя мама, когда наобнималась, нацеловалась, наласкалась, насмеялась, навизжалась. – На каком долбаном чемпионате я победила?

     Мысль о том, что я проиграла, даже как-то не приходила мне в голову.  

     Если ты дышишь тренировкой в ярости безумия, если ты ничего не видишь, кроме тренировки, если у тебя не осталось ни одной мысли, кроме тренировки, если у тебя нет другого желания, кроме тренировки... Если ты живешь только ради мастерства и мастерством, если у тебя один лишь стимул, одно наслаждение, одно удовольствие, одна радость, одно желание и стремление тела и духа, если у тебя просто нет слова поражения и самого поражения, если у тебя есть только победа здесь и сейчас, если для тебя другого не существует в принципе и ты не знаешь иного, если ты привыкла достигать, сколько бы миллионов попыток это не заняло, ибо ты просто сражаешься до победы и лишь до победы, если ты привыкла достигать лишь здесь и сейчас вопреки боли, усталости, горю, слабости, потому что иного вопроса нет, никогда нет, в мозгу нет  – для тебя есть победа или смерть, потому что ты не знаешь ничего, кроме победы, победы, победы и достижения. Я не могла проиграть, я могла лишь умереть в бою и бесконечном безумном яром нечеловеческом стремлении.

     Мама меня поняла, но вот ответа я ее не поняла, когда она сказала. Мама посмотрела мне в глаза, и сказала, что расскажет об этом дома.

     Других я почему-то до сих пор не понимала. И слов их не понимала. Хотя отдельные слова уже вспомнила. Чем больше они «чирикали», тем больше их слова наливались смыслом. Но для этого я должна была наблюдать их, сравнивать их и хотя бы сконцентрироваться на них. Пока же приходилось всматриваться в их глаза, чтобы понять их.

     Почему-то, поглядев им в глаза, я их понимала, а они почему-то пугались.

     Я потерлась щекой о щеку мамы, стерев слезы.

     Если она думала, что сумеет так разжать мои руки, то она глубоко ошибалась. Расставаться с мамой я не собиралась даже на мгновение. И в этом госпитале мне не хотелось быть ни минуты, что бы со мной не произошло. Это было совершенно противное заведение.

     Мама чуть отстранилась и крепко обняла меня.

     А потом мама, не выпуская меня из рук, положила руку мне на плечо. Точнее приложила руку к плечу, и мою руку оплела татуировка, такая же, как у мамы. Только тут я заметила, что я собственно голая.

     Окружающие тут же загомонили, смотря на мое тело. Оно было прекрасным. Я не слишком много помню, но мне показалось, что оно было совершенным до самой клеточки. Каждая черточка выверялась триллионы лет.

     Это был абсолютно убийственный механизм. Стрелял прямо в сердце.

     Маленькой, я, правда, купалась в море голышом, но тело-то было явно не то.

     Покраснела я здорово, прям побледнела. Хотя только родилась и это нормально. У каких-то рас это было нормально. В принципе и мама так ходила, правда ее тела никто кроме меня, я думаю, не видел.

     Я на всякий случай приказала татуировке прикрыть меня, и меня слегка окутало светом. Увидела, как делать, когда маме в глаза смотрела.

     Точнее, вместо купальника, меня теперь прикрывала тьма – пустое место во всех диапазонах. Я даже оглянулась, чтоб прикинуть как выгляжу. Готичненько так. Татуировка меня почему-то послушалась.

     Я посмотрела. И снова приказала. Легкий свет полностью заменил убранный тяжелый телесный спектр, я была сейчас полна солнца, я переливалась, я стала чистый свет солнца, просто плавилась нежным светом.

     Естественный отраженный свет вещей слегка грубоват, потому даже в кино и фотографии используют осветители, чтоб добавить красок и света, но чистый свет иногда способен создавать такие картины, от которых теплеет и трепещет сердце.

     Я посмотрела на маму и заставила татуировку прорасти через все тело, как это было у нее. Я несколько раз всматривалась ей в глаза и в нее, чтоб разобраться. И просто подражала. Особо не думала.

     Не знаешь, как вести себя, веди как мама, – правило редко подводит, я подражала любым мастерам полностью инстинктивно, полностью сосредотачивая на них себя до последней капельки воли, словно мастер это и абсолютно я и мое действие.

     В любви мы как бы сливаемся сознанием с любимым, становимся одним целым, словно становимся Христом – я уже давно использовала интуитивно этот метод для перенимания черт и умению других.

     Другое дело, что тысячи выработанных когда-то навыков наблюдательности, моделирования, мышления, подражания, имитации, импровизации, актерского контроля чувств – позволяли мне наблюдать, строить модель движения мастера, имитировать его снаружи и пытаться имитировать его чувства, словно это была я.

     Я не читала книги – я была Христом, Моцартом, Буддой, Улановой, мамой, полностью на мгновение став Им (Ею), пережив до мельчайших деталей и оттенков своих чувств и состояний, словно в гипнозе.

     Я отождествлялась с героями без остатка, живя их жизнью и не отделяя себя от нее. Словно погрузившись в их прошлое.

     Словно мне кто-то сказал в гипнозе – ты художник Репин, ты Серебрякова, ты Уланова. Чтобы потом стать собой, словно я пережила это в прошлой жизни, когда-то. В гипнозе мы можем ощущать чувства и качества других, которых у нас не было и нет – утонченные школьницы становятся грубыми сантехниками, робкие – напористыми наглыми гроссмейстерами, вплоть до стигматов на руках.

     Впрочем, по неосторожности можно отождествиться и с животным.

     Моби Дика я тоже читала. Потом под водой громко пыталась ухать, представляя себя китом, пока не словила от брата. Потом слушала песни китов и дельфинов, поплавала в дельфинарии, просмотрела все фильмы и не боялась моря, отождествляясь с дельфином.

     Я скольжу под водой.

     Я говорила, что прочитала тысячи автобиографий. Но я их прожила. Актер иногда живет на сцене и по желанию способен управлять своими чувствами, чувствовать даже ярче, чем в жизни.

     Актерская школа была одной из первых, когда я еще просто не знала, что так нельзя, и что я так не могу – с трех лет, после того, как я научилась ходить, меня учили управлять не только ногами и телом, но мозгом, эмоциями и даже чувствами. Я прожила эти жизни в яркости их достижений.

     Йоги описывают слияние с Абсолютом, народом, Вселенной, религиозные люди описывают слияние с Христом, Кришной, Буддой, любящие описывают полное слияние с любимым, творец – полное слияние с симфонией, ученый – с проблемой или идеей, когда они сами становятся идеей.

     Есть в нас такое странное состояние сознание, когда происходит полное отождествление с любым субъектом или объектом – в Йоге оно называется Самадхи разных уровней или Любовью разных уровней.

     Любовь – это и есть то внимание, гипноз, которое позволяет нам перенимать черты и навыки другого. И это чистая любовь. Любовь – это чувство. Я много любила, я неистово любила, я любила достойных. Люди думают, что любить людей это стыдно.

     Любить всех достойно, и тебя любят в ответ!

     Странно – когда я начала так умно рассуждать?

     Обычно я просто любила всех, не задумываясь, плохо или хорошо это. Я друг всего мира. В ответ на любовь меня любили в ответ. Но чаще били. Любила я всегда, любила безумно и неистово, и даже не понимала тогда, что можно иначе.

     – Найдена рабская нейросеть, найдена элитная нейросеть «Королева-512» и найденная боевая нейросеть высокой мощности «Телохранитель-7914», – вдруг сообщила мне татуировка. – Удаление невозможно. Командную сеть изъять невозможно. Остальные внедрены в нервы. Изъятие невозможно.

     Если б со мной заговорила табуретка, я б удивилась меньше. Я понимала, что ко мне обращается татуировка, передавая мне образы тем же путем, каким я приказала изменить мой вид: словно поток свежих струй, молнии мелькающих мыслей и образов. Но каким образом это происходит, я не понимала. Такой скорости передачи, когда за ночь я словно могла создать в уме десятки книг, я достигала очень редко.

     – Подтвердить невозможность, – растерянно подумала я, ибо меня тряхнуло до костей. И непонятно почему заговорила как командир. – Дать полный анализ ситуации по спирали, начиная с простого объяснения.

     – Рабская нейросеть установлена в детском возрасте, когда мозг интенсивно развивается. Рабская сеть блокирует развитие мозга, иначе он может преодолеть ее влияние. Ваш мозг просто слился с ней, пророс через нее, став ее частью и сделав частью себя. Определить возраст невозможно. Сознание маленькой девочки было сохранено сетью. Имеются следы бесчисленных смертей и последующих реанимаций за неисполнение приказов или преступлений против хозяев. В сети какой-то брак, потому что на счетчиках их триллионы. Ты же не могла совершать преступление против хозяев сразу, как очнешься, только за это преступление сеть сама карает смертью, и сама восстанавливает. Это не рабская сеть, а дневник убийцы какой-то.

     Я присвистнула. Мне захотелось выпить воды. Даже стало нехорошо.

     Любить – достойно, бесконечно любить – достойнее, неистово любить – прекраснее, а быть самой Любовью, быть телом Любовью, быть душой Любовью, быть духом Единым со всеми, стать Любовью, дышать Любовью, умирать Любовью, сиять Любовью, стать просто бесконечным чувством Любви ко всему сущему и живому, ибо ты просто есть Любовь, просто всегда любить, любить, любить, чисто любить всех и всегда – самое достойное и чистое. Я люблю, и значит я дышу, я люблю, и значит – я живу, ибо без любви я мертвая.

     Я люблю, я не убийца.

     Странно я как-то рассуждаю

     – Позднее, через тысячи лет, поверх нее была установлена боевая сеть «Телохранитель-7914», – продолжился доклад. – Используется при охране самых высокопоставленных особ, в свободной продаже не существует. Мозг слил две несовместимые сети и использует их для своего мышления. Удаление невозможно без удаления личности, индивидуальности самой структуры мозга.

     – Мне уже не хорошо, – сказала я. – Я хочу воды...

     – А поверх нее установлена сеть «Королева-512». Является тактическим командным военным и правительственным центром, для жизни в условиях постоянного принятия сложных решений. Ставится обычно управляющей верхушке планет и систем. Вам установлена для полного соответствия, поскольку вы являетесь полной копией-телохранителем принцессы Альвары, везде сопровождающей ее и призванной замещать и имитировать ее в опасных для жизни ситуациях и при угрозах нападения. В любой момент, хозяева рабской сети, знающие ваш шифрованный ключ к ней, могут отдать вам любой приказ...

     – Воды мне воды...

     – Еще докладу...

     – Да воды дай, а то я умру!

     – Ваше сердце не может умереть... Нейросеть контролирует все параметры...  Я восстановлю мелкие повреждения вашего сердца за парочку минут.

     – Вот дрянь! – не на шутку встревожилась я. Мама ощутила мое состояние и прижала меня к себе, успокаивая.

     Кстати, мы не шли, а летели на небольшой платформе, а за нами медленно летела та большая бронированная капсула, которую мама назвала чем-то вроде «робото-хирургом».

     Здесь все летали по этому громадному космическому госпиталю. Кто-то на кругах, как мы с мамой, кто-то на досках, кто-то сам, ввинчиваясь в воздух и обминая встречных. На ногах тут в случае тревоги или отключения гравитации пришлось бы блуждать днями.

     – Многомерное силовое поле корабля, – заметив мой взгляд и интерес, сказала мама. – Плюс регуляторы гравитации и различные индивидуальные движители.

     – Ничего себе! – мне было и интересно, я вертелась во все стороны, и голова кружилась от обилия информации. А на сердце было тоскливо.

     – Внутри корабля и снаружи на такое же расстояние корабль контролирует все силовыми полями и организует движение, плюс индивидуальные устройства силовых полей, контролеров гравитации и разных средств передвижения. Иначе в случае поражения корабля, диверсии, просто выхода из строя установок, они вечность будут добираться до рабочих мест или куда там им надо. В бою это недопустимо.

     – Мы летаем! – восторженно сказала я.

     – Уже многие десятки миллионов лет как на планетах все летают сами, не используя громоздкие машины, – от мамы в меня, казалось, вонзались мысли, воздух был наэлектризован. Она как-то говорила мыслями.

     – Ты жжешь!

     – Машины нужны лишь для космоса, где долго без воздуха и еды не полетаешь. Хотя есть и индивидуальные дорогие носимые устройства, которые могут летать в пределах ближайших планет, но они стоят как сама система, или есть бесплатно у военных. И есть платные военные устройства. Они дешевы, но не продаются гражданам с низким рейтингом. В пределах планеты машины в основном транспортные, или если кому нужно постоянно мотаться в течение дня по континентам. В пределах же городов и поселений никто ими не пользуется.

     Просто летают.

     Я словно видела у мамы в голове историю машин и наслаждалась этим. Родство татуировок как-то помогало этому, хотя в основном помогало мне.

     Действительно, было глупо предполагать, что, имея как в кино гравитационные доски и гравициклы, за тысячелетия военные не сделают это встроенным в костюм. Уже даже в наше время были прототипы.

     Это общество и место где летают? Уже за это можно было отдать полжизни.

     – Вы королева «Королева-512»... – вдруг продолжила татуировка.

     – Что там с нейросетью «Королева-512»? – переключилась и мысленно спросила я татуировку. Было ощущение, что я разговариваю с кем-то не только очень умным, но и живым.

     – Все нейросети полностью поглощены детским растущим мозгом. От них остались только возможности. Детский мозг их переварил, и потому извлечь их невозможно. Одна из причин, почему нейросети не ставят детям – слишком быстрая адаптация. Связи только выстраиваются, мозг растет. Но рабская сеть блокировала рост. Рабские сети специально блокируют рост, ибо любой растущий мозг очень быстро научается их обходить. Если мозг тренирован, то рабская сеть вообще не помеха. Потому сильным умам или детям рабские сети обычно даже пираты не ставят.

     Я вздохнула.

     – Впрочем, и в не растущий мозг тоже рабские не ставят, если он работает. Рабские сети ставят только тупым идиотам и варварам с дальних планет. Берут потупее, в основном боевиков. Известно, что в повреждённом мозгу функции поврежденного участка со временем берут на себя другие части мозга, распределяя их. Были известны аномалии, когда при постепенном длительном умирании мозга после смерти обнаруживалось, что человек вел активную и полноценную умственную жизнь при гибели до 95% мозга...

     Я расстроилась и тут же вспомнила, что половина мозга Ленина по слухам погибла, еще бы знать, кто это Ленин, а также описанный Д. Лорбером случай с гидроцефалией мозга у студента-математика с IQ около 126, который нормально жил несмотря на почти полную гибель мозга.

     – Твои мозг и личность полностью законсервировали, но при этом непонятно откуда взялась бешенная активность мозга. Даже во сне. Теряемые при уничтожении роста рабской сетью функции мозга перенимали твои новые дополнительные отделы мозга. Нейросеть не может остановить работу ума, ведь мозг, как огонь, если остановится – умрет. Жизнь – это вечное движение. Да и смысл тогда в рабе, если полностью выключить мозг – дроида синтезировать в синтезаторе одна секунда. Твой мозг зачем-то им нужен был активным. И твой мозг как бы «пророс» сквозь рабские сети, не прорастая, сделав их своим абсолютным инструментом, а тебя – свободной. Относительно.

     – Разве не в этом суть нейросети? – осторожно спросила я.

     – Нейросеть это искусственный мозг, интегрированный с компьютером (искином). В рабских жестких нейросетях это еще и нанонити в несколько нанометров и менее к каждому нейрону, каждому синапсу, каждой клетке мозга. Эти нанонити созданы из наноботов, которые могут напрямую передавать электрический импульс и информацию нейрону с разными соединениями.

     – Ты хочешь сказать, что они снимают сигнал с каждой клетки мозга? Могут его имитировать? Могут его передавать обратно?

     – Запросто. Выстроить искусственную реальность для сети раз плюнуть. Но йоги и мастера мозга как-то обычно сразу распознают любую иллюзию.

     – То есть нейросеть – дополнительный искусственный мозг, подключенный к нашему и компьютеру одновременно?

     – Искусственный мозг обычно работает в обе стороны – от компьютера к тебе, но и от тебя к компьютеру. Иначе лишь в случае одностороннего влияния нейроны быстро определят подмену и перестанут реагировать на такой сигнал. Искусственный мозг служит как естественным нервным интерфейсом к компьютеру, так и частью мозга человека, выполняющей определенные операции. Нейросеть интегрируется в мозг и в ответ интегрируется самим мозгом. Обычно это иллюзия. Недорогие механические нейросети способны управлять каждым нейроном мозга, считывать и, наоборот, передавать сигналы каждому нейрону, дорогие же биологические становятся частью мозга и жестко на него не влияют, оставляя свободу. 

     – Класс! – сказала я.

     – Фактически, биологические нейросети – это гениальный мозг, выращенный в человеке, – словно бы сказала мне татуировка, которую я попросила оплести все еще болевшие места. – Мозг создается по подобию лучших мозгов мира. Тебе ставится дополнительный интегрированный в тебя супермозг лучших достижений эволюции мира, соединенный обычно с компом (искином) или имеющий прямой интерфейс к искину. Он имитирует передачу чужого опыта твоим нейронам, основываясь на твоих собственных характеристиках и особенностях, частично адаптирует опыт к тебе.

     – Ого!

     – Нейросеть обычно служит не только интерфейсом к искину, но и интерфейсом от чужого опыта к тебе, то есть фактически от чужого мозга к тебе. А, поскольку нейросети обычно стандартные или похожие, то есть в другом опытном человеке есть похожая на твою часть мозга, то запись этой активности еще и облегчает усвоение этой активности тобой. Хотя у разных людей часто разные осознания одинаковых импульсов.

     – То есть люди могут подключаться к друг другу мозгом напрямую через компьютер?! – потрясенно спросила я. Я понимала, что татуировка не говорит как компьютер, а просто находит в моем мозгу близкие аналоги, но все равно словно общалась с ней. – И общаться напрямую, передавая опыт?!

     – Думаю, нейросеть «Королева-512» тебе поставили не просто так, а чтоб вы могли напрямую общаться с твоей хозяйкой. Став одной мыслью, одним мозгом-существом. Думаю, у нее стояла также еще сеть «Телохранитель» одного с тобой номера, чтобы мочь интегрироваться со своими телохранителями. Обычно, опытные правители так делают. Чтоб интегрироваться в одно целое в случае опасности и действовать полностью как одно целое, передавать взаимно не только информацию, но и действия, понимания, все. Более того, подозреваю, что у нее могла стоять еще и рабская нейросеть, но как командный пункт – а вы ее дроны.

     Я охнула.

     – Потому так трудно обычно определить командира, и уничтожают всех.

     Я поежилась снова.

     Татуировка повторила:

     – Думаю, у твоей незаконной «госпожи» даже стояла хоть и обратная рабской, то есть именно командный интерфейс, но такая же первая сеть. Правда, заточенная на командный пункт, без принимания приказов себе. Ну разве только в случае опасности при защите тобой. То есть у нее стоял командный интерфейс, а у тебя принимающий. Я думаю, вы были больше чем близняшки, вы были абсолютно всем, одним мозгом, разделенным расстоянием, как матка-нурга и ее солдаты, автономные и единые. Это насильственное единение вместо любви, которая объединяет двоих сознательно и при которой в любовном единении объединение сознательное и не механическое. При сети объединение против воли, –  для этого насильственного объединения и нужны рабы, иначе правителям легче напечатать сотню дроидов или клонов.

     – У вас производят рабские нейросети! – потрясенно сказала я.

     – Вообще-то у нас не производят рабские нейросети, а сажают за любой намек на рабство на кол или отправляют прогуляться в открытый космос без скафандров из пушки на ближайшую звезду. Жизнь слишком ценна и на выращивание одного разумного идут гигантские ресурсы. На твою маму ушло несколько триллионов за миллионы лет, и она стоит как звезда. То, что у тебя стоит, это тяжелая медицинская нейросеть, препятствующая распаду мозга в случае необратимых неизвестных болезней с других планет, или удерживающая мозг в случае миллионов лет жизни. Ее могут использовать ученые для выживания в условиях существования в нестабильной агрессивной среде, например, в условиях нестабильного пространства при неизученных космоперемещениях, тяжелой радиации. Она реанимирует.

     Я почесала макушку.

     – Так меня еще и одарили! Я благодарна тебе, Февроний!

     – Я не Феврония!

     – А я не благодарна рабской сети! Это обратная речь с подтекстами, которая обратна тому, что ты слышишь.

     Татуировка заткнулась и потом ненадолго продолжила:

     – Такая сеть иногда используется как солдатская нейросеть, когда нужно действовать как одно целое, но выполнять приказы генерала в условиях опасности. А еще чаще – как сеть для заключенных, которая препятствует ложному и асоциальному поведению, агрессивному поведению, сексуальному больному поведению и преступным наклонностям. Эта сеть требует полного контроля и подчинения приказам психолога и врача. У нас нет тюрем – достаточно хорошей неснимаемой и неубиваемой неперепрограммируемой нейросети для паразита и животных. И он не сможет никому навредить и сможет полноценно жить.

     – То есть вы еще и благодетели...

     – Кто-то перепрограммировал наноботы сети и искина варварским жестоким образом своими кривыми руками. У пиратов и варваров таких технологий производства нет. Специалисты такого уровня к ним просто не идут – прожить миллион лет лучше в комфортной нормальной обстановке, а на фронтире у пиратов там долго не живут по понятным причинам: каждые лет пять в Космосе зачистка, больше десяти лет пиратские авторитеты не живут. Обычно преступники ставят рабам сети других мертвых преступников или солдат. Ставить эту нейросеть нельзя было даже собаке. Дитя, они убили тебе полжизни – как минимум полмиллиона лет. Твой мозг еще лет пятьсот бы рос и тысяч пятьсот суперинтенсивно учился и развивался, тебе столько надо узнать! Эти варвары покусились на младенца!

     Мне кажется, эта тату слишком живая. Хотя она сообщает ужасные вещи.

     – Почему же эту нейросеть нельзя удалить?

     К этому времени мы уже прилетели в какую-то громадную область, которую сложно было даже назвать каютой – изнутри роскошные громадные покои.

     – Наноботы всех трех сетей проникли в каждый нейрон мозга и во все управляющие системы и фабрики организма, более того – они прописаны в твой геном. Теперь твои клетки воспроизводят базовые наноботы как вирус. Более того – это передастся по наследству.

     – Ну уж как я детей облагодетельствую... – потрясенно сказала я.

     – Ты не можешь иметь детей...

     – Да я уже и так прониклась любовью к местному человечеству, лучше не говори больше...

     – И лучше тебе никого пока руками не касаться, хоть у всех стоят сложные генетические иммунные системы, но кто знает, какая гадость в тебя прописана – дикарю без нейросети, ребенку, бедному небогатому человеку низкого уровня ты можешь навредить.

     – То есть можно передавать свои интерфейсы и сети?

     – Конечно! У нас можно передавать базовый интерфейс нейросети простым прикосновением, и ты можешь принять интерфейс, если доверяешь. Но в обычной части галактики требуется подтверждение установки в мозг части чужого – люди обычно ставят мозги лишь от лучших мастеров, гениев, успешных людей.

     – Я уже понимаю, что у пиратов происходит...

     – У пиратов и бандитов и прочей нечисти достаточно касания, чтобы превратить более слабого, бедного или дикаря в раба – все зависит кто, как и почему употребляет технологии, на добро или на зло. На этом попадаются все дегенераты с варварских планет, посещающих пиратские планеты. Рабы и дегенераты сами летят к ним миллионами. Но можно делать и величайшее добро. Матери устанавливают интерфейс детям, у которых еще нет сети, любящие – любимым, а чаще делают свои мозги единым целым и любят друг друга до гроба, разделяя и усиливая все ощущения и чувства по желанию, контролируя центры любви и удовольствия; кланы и семьи ставят общие сети и интерфейсы, создавая общую для всех часть мозга и общий интеллект.

     – Ты клановый интеллект! – догадалась я.

     – Я интеллект твоей матери. Я твоя мама, – укоризненно сказала мама, заглядывая мне в глаза и тормоша меня, трепая мои волосы.

     – Мама! Мама! Мама! – со смехом повторила я.

     Я стала со смехом обнимать и целовать ее, зарываясь в свою очередь в ее волосы и растрепывая их. Так мы по очереди пытались растрепать друг друга и борюкались минут десять.

     Меня еле успокоили.

     – Я усыновила тебя по правилам моей расы и моего клана. Отныне и миллионы лет – ты моя жизнь, как и многих моих птенцов, пока я не выпущу еще одного помогающего другим птенца в свет. Я взяла за тебя ответственность, и мне не тягостно, а весело.

     Мама подкинула меня на руках. Да, а я и не думала, что я вешу так много, и что я уже такая большая. Я визжала от смеха минут десять.

     – А татуировка? – наконец, запыхавшись и устав от смеха, спросила я, показав на узоры.

     – Клановый интерфейс и живое существо полевой природы, установившее тебе копию моего мозга, вернее лучшую ее часть без инстинктов, чтоб ты могла со мной общаться и использовать в случае чего, если меня не будет.

     – Ха! – мудро сказала я.

     – Хотя я удивлена, как быстро ты нашла язык с этим мелким «паразитом», – проворчала мама, – он еще никогда ни с кем так быстро не общался, обычно нужны годы упорных тренировок мозга, чтоб заставить его подчиняться или общаться. Но зачем ты заполнила им все тело? Теперь я чувствую тебя всю с потрохами вплоть до кончиков ногтей!

     Мама снова защекотала меня. Я опять хохотала и смеялась до слез.

     – А ногти ты зачем тату украсила?

     – Так красиво! – воскликнула я, и мы опять захихикали.

     С мамой было так хорошо, так хорошо, так хорошо. Так хорошо было щекотаться, обниматься, быть защекотанной, зацелованной, засмеянной, быть носимой на руках и счастливой.

     Я была готова быть маленькой и на руках вечно.

     – Смотри, как маленькая пушистая кошечка шевелит ушками, – сказала маленькая девочка, показывая маме на леопарда без клетки на улице в Индии.

     А у мамы волосы на голове шевелятся, как у медузы Горгоны!

     А моя мама есть мой свет! Я с наслаждением тыкалась в него носом, всем сердцем, обхватив его руками и ногами, купалась в нем всем сердцем, всем телом, каждой клеточкой сердца и тела. Я совсем заобнимала ее. Я прилепилась к ней всем сердцем, так что и не отодрать, если и захочет. Прямо лист. Даже стыдно, но я не стыдилась, только крепче прижималась и обнимала, вжималась. Я была готова на полмиллиона лет обнимашек, которых меня лишили, и даже была согласна всего на пятьдесят лет непрерывных обжимашек.

     Ушки на макушке у меня шевелились, когда мы шли по кораблю, как локаторы, во все стороны.

     Это я увидела в отражении чего-то блестящего у мимо проходящего робота.

     – Моя мама! Моя! Не отпущу! Прочь! Моя мама самая лучшая! Она вам всем даст! – транслировала я на всю Вселенную, вопя.

     А уши крутились, их еще никто не надрал! Я была горда!

     Татуировка позволила мне управлять любыми мельчайшими мышцами, даже теми, о которых я не подозревала.

     И теперь татуировка игралась этим со мной, а я игралась с ней. Что-то такое я действительно видела в детстве – это я вспомнила. Вроде я могла шевелить ушами в детстве. Я действительно была счастливой.

     Я смеялась, пока вдруг не осознала слова мамы про то, что рабские и дикие нейросети могут быть заразны.

     – Ой, а тебе не повредит, что я тебя обнимаю? – встревожилась я. – Боже мой, боже мой.

     Я через силу, применив всю силу воли, попыталась слезть с рук мамы.

     Она обняла меня, прижала к себе и поцеловала.

     – Малая моя!

     Я успокоилась.

     – Я медик! – сказала мама. – Я занимаюсь всеми вирусами и патогенными организмами на свете. И мой иммунитет съест миллион таких рабовладельцев на свете. К тому же у тебя как раз рабская медицинская сеть, которая по базовому протоколу производителя, который они так и не доломали, не может навредить медику. А вот других не трогай, ты можешь сделать их рабами непонятно кого, установив им чужой командный интерфейс, если у тебя в наноботах есть такая опция.

     – Вы не проверяли?

     – Эти сети ставят метку, только распознав искином полностью живое беззащитное существо, а нам жаль даже клона. На сильных они не лезут. К тому же у большинства здесь военные сети, которые жрут любые чужие боты своими антиботами сотнями. Они сожрут и твои боты. И твою нейросеть, и тебя. Впрочем, тестирование на безобидность твоя сеть не прошла – очень уж она агрессивна. Взлому эти медицинские сети не поддаются, потому что в таких неснимаемых сетях приходится вскрывать и ломать каждый по-разному шифрованный бот, да и то, любой оставшийся тут же восполнит количество, поделившись, как вирус, а легче их просто уничтожать. Пользуясь базовым доступом мне кое-что удалось сделать.

     – Почему бы не уничтожить эту сеть?

     – Эту сеть можно уничтожить только с твоим мозгом. Она в каждой клетке прописана намертво, она стала твоим мозгом, и ты ее сама используешь, нужно переписывать каждую клетку в активной среде, то есть при активном противодействии. Неснимаемые сети отрабатывались миллионы лет, ибо каждый преступник изощряется, чтоб снять их, а они иногда просто супер-знатоки всяких кривых путей. По сути, всех удравших потом нанимают фирмы, выбивая амнистию и платя бешенные деньги.

     – Амнистию? – удивилась я, вспомнив про яркие светящиеся солнца у каждой системы. Что-то я много слышала про солнце, татуировка перевела.

     – У нас, к сожалению, амнистию, если не отправили на солнце в капсуле, можно получить даже за просто указание на недостаток сети. А у пиратов, у которых тебя могут в любую минуту превратить в раба одним прикосновением, жить хотят не многие. Да и преступников обычно расстреливают с дальней дистанции, зачищая все пространство по их пути следования, или отправляют с кораблем на солнце. Никому неохота вылавливать потом боты.

     – Веселая перспективка. А, главное, гуманная...

     – Еще раз повторюсь, что, имея в запасе миллионы лет и гарантированный минимум медицины и проживания, редко кто планирует прогуляться на солнце без скафандра. За миллионы лет накопилось такое количество творчества, видов отдыха, видов спорта, видов игр, развлечений, полностью реальных обучалок, профессий, специальностей, областей приложения себя, различных обществ, что нужно быть полностью больным, чтоб податься в пираты. Один только список видов того, что можно делать, занимает в виде просмотра сто лет у человека на максимальной скорости, а всякие фильмы, музыку, игры, тренажеры, книги, реалити, сценари, хаки, коги и т.д. давно уже отчаялись подсчитать. И даже в конкретных цивилизациях и культурах счет оценивают приблизительно в миллиард миллиардов с такой погрешностью. А культур – триллионы. Бесконечные возможности развития и благополучия, бесконечный выбор, бесконечная жизнь и базовое обеспечение с одной стороны, – и беспощадное, неотвратимое и неотменимое наказание с другой. И у нас фактически нет преступности.

     – Действенно, но до чего же жестоко, – сказала я. – Вы не выращиваете монстров из мелких преступников мнимой гуманностью и выпусканием из тюрьмы. Совершил сознательное преступление – и уже никогда не будешь свободным. Вместо того чтоб с каждым преступлением становиться худшим бандитом и убийцей, тут раз и навсегда. Никаких банд, никаких авторитетов, никаких татуировок.

     – Мы же их не убиваем! Мы даже их не садим!

     – Но как при Сталине это билет в один конец. Минимальный уровень и возможности обеспечивались для всех людей, но совершивший серьезное преступление или даже серьезную ошибку, а то и просто намеревавшийся выступить против государства, никогда не возвращался в города. Чаще всего умирал за сто километров от городов (стокилометровая зона, свободная от преступности), иногда в Сибири, бывало в рабочем лагере в Гулаге, где проходила их принудительная трудовая жизнь. Никто не организовывал банды, подпольные партии, правозащитные общества – работали себе тихонько в Гулаге или Сибири вне городов, ибо и после выхода им не дозволялось вернуться в города, до смерти.

     – Ты предпочитаешь растить бандитов, насильников и убийц, пока они не станут всесильными убийцами и полностью беззаконными? Если он выходит после серьезного преступления, это называется попустительство. Если он не пострадал навсегда, он еще раз попытается, совершит еще. Если он видит, что за это ничего ему не будет, или наказание слишком слабое, он будет совершать все более и более серьезные проступки. Наказание должно соответствовать преступлению, иначе оно только провоцирует преступления. Более того, за серьезные преступления должен быть билет только в один конец. За год-два попустительства целые страны бывало впадали в беснование убийств, мафии, беззакония, геноцида. Целые нации, да что нации – целые планеты перерождались за несколько лет, если какие-то идиоты убирали тормоза.

     – А дети?

     – А для детей ювенальная юстиция.

     – Ювенальная детская юстиция – это где дети ни за что не отвечают? Я помню, против нее особенно бесновались родители или православные.

     – Отвечают родители или вовлекшие их в преступление. Если своровал ребенок, ребенок просто предупреждается, но родитель платит 1000 сумм от платежа, то есть за сворованный пирожок – за тысячу пирожков, за сворованную игрушку в сотню датов – сотню тысяч датов, а за сворованный комм в тысячу датов – миллионов датов. Обычно после первого раза, ребенок, который сидел и воровал, уже не ворует, потому что долго сидеть просто не может. Хотя у нас и запрещено рукоприкладство.

     – Вы так поступаете с бедными родителями?

     – С преступными детьми они могут стать действительно очень бедными.

     – Но преступность...

     – С преступными элементами вообще еще строже – вовлечение ребенка в любую преступную деятельность – особо тяжелое преступление в один конец. Никто из взрослых не пошлет ребенка воровать, потому что это фактически высшая мера без оправданий, адвокатов, смягчающих обстоятельств и т.д. У нас бывшего преступника, заговорившего с молодой девушкой, могут убить прямо на месте, разве что выведут ребенка или девушку, чтоб не травмировать детскую психику. Преступники бегут от детей, как от адского огня, ибо лучше ему геноцид устроить, чем детей вовлечь. Там хоть будет междупланетный суд, а тут анигилируют на месте. У нас полностью разорвана преемственность преступников от молодежи.

     – А сами дети...

     – Но и самим детям от ювенальной юстиции не сладко – адреналинщиков, то есть детей, склонных к жестким методам и нарушениям, сразу выявляют и направляют в военные или спортивные школы с жестокой дисциплиной и полной спортивно-тренировочной занятостью. У них адреналина выше крыши, учителями – железные вояки с тысячелетним опытом, безумные нагрузки, а просто добраться до кровати вечером они считают великим счастьем. Зачем ждать, пока ребенок совершит преступление и портить ему жизнь, если можно воспитать хорошего человека в соответствии с его наклонностями. Лучшие спортсмены и политики получаются. Практически все адреналинщики идут через военное училище.

     До меня быстро дошло. До меня вообще быстро доходит. Я даже похолодела.

     – Мама я буду хорошей, – запричитала и чуть не закричала я. – Я никого не буду бить, буду тебя слушаться и буду вести себя хорошо, не отравляй меня в военное училище.

     Мама засмеялась. И снова обняла меня. Правда, потеребив за уши и дав пару подзатыльников.

     – Никто тебя не будет никуда отправлять. Ты уже на военном корабле и в военном училище, где учат военных врачей. И у тебя уже учителем самый ужасный военный в этом училище и в этом секторе космоса. Мама!

     Мама опять засмеялась.

     – Но как же люди живут, если нельзя воровать, бить, насиловать? – ошарашено спросила я.

      – Разве все воруют, избивают, насилуют? Они этого запрета даже не замечают. Просто живут. Хорошо живут, добро. Уважают друг друга, опасаются причинять вред. В старших школах даже ходят осторожно – хотя на полигонах, тренировках, играх, тренажерах сражаются насмерть. У нас принято делать детей ярыми бойцами, безумно нацеленными на победу. Жестокий спорт, но мягкое общество и детство. У нас детство полно бесконечного счастья, нескончаемой ласки на несколько тысяч лет, чудовищных потоков любви от окружающих. Мы контролируем чувства и физиологию, мы можем ощущать чужие чувства от окружающих, а чувствами невозможно насладиться вполне или даже пресытиться. Потому наши дети просто купаются в потоках любви окружающих, они переживают ее в триллионы раз больше. К тому же по желанию, в зависимости от того, какой родитель и сколько опыта надо перенять, детство может быть остановлено и замедленно до десятков, а иногда и сотен тысяч лет. Пока весь опыт не переймешь. При вечности время не играет роли. Потому у нас абсолютно безжалостное детство в виде жестокого спорта, абсолютно беспощадных тренировок, нескончаемой жестокости в тренировках, и в то же время – море любви десятки тысяч лет.

     – То есть, детям есть место, где бегать? – спросила я.

     – Даже слишком! – сказала мама. – У нас ребенок проходит через все самые сложные и страшные виды спорта, самые опасные приключения, самые боевые бои... Он живет в постоянной контролируемой опасности на тренировках, занятиях, играх, походах, соревнованиях... Но в жизни – никаких конфликтов вне рингов.

     – Но если тебе нельзя нападать, то как же бандиты?

     – Чтобы жить в обществе, нужна нейросеть, включенная в данное общество, – сказала мама. – То есть любое здешнее общество априори спокойное и контролируемое. Сами сети позволяют защищать себя. В большинстве из них есть минимальная защита. Но эти же сети не позволят нанести незаконный вред в пределах данной общности и данных законов, в которые ты временно вписываешься.

     – То есть, чтобы включиться в конкретное общество ты принимаешь конкретные правила сам?

     – Да, когда взрослеешь. У нас общество на сотню порядков спокойнее дикого – именно на внутреннем уровне. Большинство предпочитают любить окружающих на базовом уровне, используя нейросеть. То есть помогать себе любить сетью. Неконтролируемые негативные чувства – это фантастическая редкость. Обычно нейросети содержат часть мозговой сети великих религиозных деятелей с отпечатком их переживаний. У нас чужие чувства читают, как книги и фильмы в древних обществах. И редко кто не становился Просветленными на миг чужой жизни, но трудно удержать и воплотить это в своей жизни. В нашей жизни волнами распространяются не только технические достижения, но и достижения чувств и личные достижения, в отличие от примитивных обществ.

     – То есть можно стать техническим святым?

     – При общении с кем-то – почему нет? Как гениальные актеры даже в древности играли на сцене героев, испытывая их чувства, так сейчас можно быть Демоном или Святым по желанию в чувстве. Все остальное надо заслужить.

     – Но есть же сознательные пираты?

     – Против сознательных преступников работает другой протокол и механизмы. Вписываясь в общество, ты не на словах, а на протоколе принимаешь его законы, анализируемые своим искином. Это жестко контролируется Старшими, суперискинами, искинами, самими людьми. Согласен – входи, сеть не даст тебе нарушить эти законы, если тебе не будет причинен вред. Не согласен – живи отдельно. Да и скрытно невозможно преступление. Каждая сеть – уже пишет все не одним потоком, а сотнями микрокамер. То есть свидетели будут всегда.

     – Батька видит все!

     – Сейчас микрокамеры меньше пылинки, и мои микрокамеры висят по всему кораблю, например, и это притом, что я подключена к камерам корабля. Уже давно каждое общественное место имеет миллионы микрокамер. А какие-то значимые места и города – триллионы микрокамер. В домах специальные системы, убивающие любых враждебных ботов, сканирующие, фильтрующие, работающие силовыми полями. Да и татуировка может генерировать скрывающие нас простейшие излучения. Любое выпадение из наблюдения в общественных местах невозможно – туда сразу выдвигаются патрули и боевые машины. У нас мечтают о выпадении из наблюдения, в отличие от космоса. Но лучше жить красиво, как перед камерами всегда. Будто тебя и твои мысли всегда видят. Вокруг меня в воздухе облаком миллионы наноботов, которые стали и твоими глазами, и которые просто подчиняются моим внутренним импульсам, как глаза. То есть думать, что ты можешь совершить незаметное преступление – глупо. Другими словами, можно совершить лишь тщательно продуманное и рассчитанное преступление, а это совсем другое дело.

     – То есть вы выключили спонтанные естественные преступления. А чтоб совершить сознательное, нужно перейти некий барьер, который обычные люди не переступают.

     – Мы полностью исключили обычные преступления, – поправила мама. – Те самые, на которых в обычных обществах больше всего преступлений. Кроме преступлений по неосторожности, но за это не осуждают. Также возможны превышения в играх, на тренировках, на тренажерах, в гонках и т.д. Не надо думать, что мы идеальны. Наши юноши отхватывают на тренировках даже не в тысячи раз больше синяков, а в миллиарды, чем в диких обществах, а военные, учитывая капсулы кибердокторов – в миллиарды и даже триллионы раз больше боли, ран и страданий, они бьются на рингах в полный контакт, сражаются в тренажерах в полной реальности, бьются на рингах до ран и реанимаций, что не могли делать в древности. Но они со смехом переносят боль боев, нет унижений и насилий, которые были в древней жизни. Хотя они испытывают за миллионы лет в миллионы больше и в миллиарды интенсивнее, благодаря нейросетям.

     – Ой, мам, я боюсь, что не смогу соответствовать такому великому уровню, – покаянно и расстроенно сказала я.

     – Ой, дитя мое, – в ответ лишь весело и заразительно засмеялась мама. – Какой твой возраст... – Она смеялась до слез. – В твоем возрасте я была еще той хулиганкой. Что, собственно, ты и могла заметить, ибо я в военных нашивках.

     – Ой, мам, ты теперь за меня отвечаешь!

     – Я-то отвечаю, но ты помнишь про тех, которые сидеть не могли? – лукаво сказала мама.

     – Я еще и про военное училище помню, – хмуро сказала я.

     – Сие не есть память личности и рода, а ощущение неприятностей задним местом, на котором сидишь! – подняв палец вверх, торжественно сказала мама.

     Мы обе захохотали.

     – Сканирование тела завершено! – сказала мне татуировка. – Перейти к сканированию мозга?

     – Насколько ты меньше рабской нейросети? – спросила я, не отвлекаясь от мамы, но отдавая приказания татуировке. – В сколько раз твои наноботы меньше ее? Ты можешь встроиться в каждую клетку, как она? Окружить каждый бот?

     – Я биологическое живое существо, – словно ворчливо сказала мне татуировка, теперь уже жестко оплетающая мое тело. – С основной полевой и компьютерной компонентой.

     – Ты можешь встроиться в каждый геном? – оживилась я. Решения я принимала обычно очень быстро, это помогало мне выживать. На сотрудничество я тоже шла мгновенно, оценивая мгновенно все интуицией и сердцем.

     – Так обычно не делают, – сказала татуировка.

     – Ты можешь встроиться в каждую клетку мозга, в каждый геном и в каждый нанобот рабской нейросети? – жестко повторила я.

     – Твоя рабская нейросеть имеет разрешение на нахождение сторонних наноботов рядом. Иначе тебе не установили бы другие сети. К тому же это медицинская нейросеть, а мама дала ей разрешение на установку меня. Но результат твоего предложения будет такой же самый, как с рабской нейросетью, вернее тот же самый. Ты сменишь одно на другое, да еще и прежнее останется.

     – Шило на мыло, да? – усмехнулась я. Но мама и учитель – это не то же самое, как если б тебя купили. Все мои шестьсот потоков непрерывно анализировали и не обнаружили ни единого расхождения с реальностью и ни единой угрозы от мамы. Мозг гудел как струна, как единый монолит, задействованы были все внутренние ресурсы и сон. Нет, конечно, придется и в военном училище учиться, и дисциплина военная, и работать постоянно с мамой, и на медика учиться, и маме подражать, и делать миллионы лет как мама скажет и учиться вместе с ней. Не будет всех этих сюсю-пуси, ой, ты меня не спросила, я хочу сама, хочу-хочу как моя левая задница сегодня скажет. Не будет, как я когда-то читала в сотнях сопливых «интеллигентских романов» этих интеллигентских страданий, когда герой обвиняет отца, что вырастил его сильным, не спросив его. Очевидно, когда он был яйцеклеткой.

     – Ты дашь маме абсолютный контроль и доступ буквально на уровне каждой клетки, – сообщила татуировка. – Так не делается. Часть маминого мозга позволяет вам сотрудничать, но твоя воля остается главной. То, что ты хочешь сделать сейчас, это полный контроль.

     Я даже не размышляла – просто оценила путь. Хочу я провести следующий миллион лет с мамой и быть как она? Хочу. Опасность с рабской нейросетью реально существует – я взломала и просмотрела результаты еще в госпитале одним потоком «Королевы-512». Да и знала это, хоть и не помнила.

     Мама сказала, вся информация и всплыла, это часть моего мозга, я не могла это забыть, этот дьявольский подарок уже сотню раз выдал запрос на установку другим людям. Всем людям на этом корабле, сопляк. И маме на самом деле. Пришлось постоянно его блокировать. Мама не знала его возможностей.

     Этот интеллект рабской нейросети, давно ставший мной с детства и подчиненный мною в адской, нечеловеческой борьбе, бывший еще одним контролируемым «Я», всегда был ненормальным деформированным ублюдком. Мой мозг когда-то его взломал и вывел все его операции мне на мозг.

     То есть через нервные интерфейсы благодаря гибкой обратной связи он вывел мне на мозг все команды в коде, как это иногда делают программисты. А поскольку этот интеллект распределен по сети, а вся сеть подключена к всем нейронам, то то ли случай помог, то ли сами нейроны обнаружили в себе клетки и освоили их. Именно подключившись к кодам, физически нарастив еще одну линию.

     То ли так и было задумано хакером сети, то ли это баг разработчика-производителя или разработчика пирата, но теперь мой мозг научился, и словно видит коды рабской сети целиком, если успевает.

     Я непрерывно боролась всем своим мозгом просто бесконечность времени, это была бесконечная постоянная борьба и тренировка. Не все хакеры на это идут.

     Это был активный искин в рабской нейросети, призванный адаптироваться, подчинять и изменяться, потому мне пришлось непрерывно бороться и опережать на краю возможностей.

     Я уже не думаю, когда распознаю коды, оцениваю их, посылаю – мне кажется, что прошла бесконечность, что эта борьба была всегда. Я вижу и осознаю миллиарды этих кодов, понимаю, что они значат, борюсь, творю.

     Как программист я осознаю и просто вижу мозгом эти коды целиком, вижу все коды искина, и вижу движения этого искина, могу вмешиваться, могу сама направлять и менять. Хорошо, что это примитивный железный искин, с «Королевой-512» тогда я б может и не смогла б справиться или потребовалось бы на порядки больше времени – все же наш мозг гениальная штука. Я дописала на него сотни триллионов надстроек, вписала его в миллионы фигур, я использую все его цепи, но базу, базовые надстройки, базовые стремления, сломать пока не могу, бьюсь как в каменную стену.

     Все, что он начинает, я добавляю и заканчиваю, так и живу.

     Но в то же время из-за жесткости я и могу легко расшифровывать этого болвана. Но иногда мне кажется, что эта битва вечна, и иногда еще кажется, что я в минуту проживаю вечности и миллиарды лет.

     Но, как и мозг, который работает с нервными импульсами и дает картину, я работаю с прямыми кодами, а не языками, шифрованными кодами, шифрованными и спрятанными операциями, я дышу ими, весь мозг заточен на это.

     Я работаю с информацией, скрытой информацией, обобщением всей информации, я привыкла к новому и агрессивному, я привыкла наблюдать, анализировать, синтезировать, прогонять на уровне базовых процессов.

     Мне нужно постоянно расшифровывать и анализировать на внутреннем уровне, чтоб я могла просто ходить. Иначе мне могли приказать делать то, что я не хотела, убить, приказать самоубиться, просто блокировать, идти не туда – последнее было всегда.

     Просто уже идя по тому маршруту, как мы шли, мозг, вылавливая разговоры людей и вылавливая переговоры из радио и сетей, частично расшифровал здешний язык.

     Я научилась достраивать прямые нервные приказы, чтоб получать нужные мне действия и движения, я осваивала абсолютно все спортивные и боевые стили в их расширенном и «фри» применении, чтоб суметь выполнить движение или действие из любого положения.

     Я научилась не только полностью распознавать, контролировать свои мельчайшие чувства, ощущения, восприятия и управлять ими, но и непрерывно генерировать свои свободные чувства в нужном мне направлении как гениальная актриса – какие хочешь и в каком угодно количестве, сочетаниях и т.д.

     Иначе искин генерировал свои.

     Мой боевой стиль скорей похож на выдуманный китайцами киношный «пьяный» стиль, ибо никто не знает, что в следующую секунду я выкину. Потому что этого не должен даже знать и предвидеть искин мой, а не то что чужие искины. Естественно, когда гадский рабский искин может контролировать твои желания, движения, даже простейшие мысли и восприятия, ты научишься управлять собой и своим мозгом абсолютно.

     Потому я не боюсь контроля, а контроль близких или Учителя над моей жизнью меня вообще не трогает. А людей, которые не имеют благодарности, не понимают, что такое семья, клан, совместная жизнь и совместное сотрудничество, не имеют благодарности – я презираю вообще.

     В семье, любви, государстве ты не только отдаешь свои цели, но и принимаешь чужие цели и даже желания. А лучше так вообще Общее Благо сразу – Общее Благо, это баланс благих целей для абсолютно всех.

     Тогда даже в голову не придет, что тобой кто-то манипулирует и т.д. Потому что ты всегда работаешь и ради их целей. Вместе. Ради их.

     Я работаю ради Блага ВСЕХ – и всех, это абсолютно всех, включая тебя.

     Все эти голубые сюси от Лукьянова до Гарри Поттера, где эти нежные шлюхи обвиняют других за выбор их пути, будто они проститутки мужского полу, заставляли меня ненавидеть этих самых шлюх. Хотя героев, казалось, чего б ненавидеть.

     На свободного человека повлиять, если он не хочет, невозможно, и в любой обстановке он найдет возможность реализовать себя, быть собой, воплотить свои стремления, даже в военном училище, в работе с утра до вечера и даже в войну. Всегда есть компромисс с семьей, но это всегда все твой выбор и все твои решения.

     Люди – любят, сотрудничают, выбирают, подражают, только шлюхи пассивны. Я уже оценила, что это военный корабль, госпиталь, эскадра сражалась с пиратами и бандитами, а мама – медик в энном поколении, командует и управляет по желанию. Помогать с ней людям, работать с ней, перенимать то, что она умеет и умеет ее клан, расти под ее руководством – неплохой выбор и неплохая жизнь, намного лучше рабской или нищенской жизни.

     А постоянно творить и постоянно быть собой и постоянно совершенствоваться мне никто во вселенной даже в принципе помешать не может.      

     – У кого будет контроль? – спросила я.

     – У мамы и Старших клана, учителя, – ответила татуировка. – Ты ставишь себе интерфейс на все тело и на все клетки, мало кто так делал.

     – Мало – это кто?

     – Все Старшие клана в миллион лет такие, но они управляют интерфейсом.

     – Зачем это им?

     – Ты станешь больше чем полная копия мамы. Это облегчает им полное взаимодействие и взаимную учебу полностью – они как одно целое. Чем овладел один, тем овладели все. Передача опыта, одно сердце – они даже сетью полностью едины. Лучший опыт всех, соединение мозга с полевым интерфейсом и концентрация нефизического тела, управление всеми полями напрямую, консервация клеток. Татуировка объединяет весь клан в единый организм: Старшие медики его мозг, средние его руки-ноги, остальные – обычные клетки на своем месте, ты – пока типа ногтя.

     – Ты хочешь сказать, что Старшие с помощью татуировки достигают бессмертия?!

     – Нет, ни один Старший даже без нейросетей и татуировки на любой планете не нуждается в этом. Все они способны были достичь полной реализации мозга, разума, духа и бессмертия самостоятельно.

     – Но тогда зачем?!?

     – Татуировка вроде усилителей мозга – с ней им легче достигать. Хотя это вроде костылей для маленьких. У совсем Старших их вообще нет. Ну и времени для опыта у обычных людей больше – до сетей и клановых татуировок редко кто достигал продолжительности жизни более трехсот лет. Теперь же за миллион лет можно достичь полной реализации за одну жизнь. Тем более опыт передается сейчас прямо. И религиозный опыт не тайна, как и самосовершенствование, мастерство и управление собой – с момента появления сетей тайн у религии не осталось.

     Я присвистнула, как Санта-Клаус: Ох-хо-хо!

     – Для вашего общества мы Будды и Боги, за миллионы лет полной духовной реализации достигают большинство из нас. Управляя собой, мы управляем материей тела и материей полей. Ты поедаешь еду, пьешь воду, и из еды выделяешь элементы, строишь белки тела. Контроль над сознанием и мозгом дает нам контроль не только над собой, но и над материей. У нас таких как Христос на вашей планете – миллионы, и они формируют каркас общества. Во всех областях, во всех миллионах мастерств гении формируют наше общество уже тем, что они есть, они пример, они задают тон и заставляют становиться выше.

     – Так как ты материально полевая структура, то овладевая тобой, я смогу оперировать полями, а значит и материей, напрямую, – догадалась я. – Ты сеть в полевой структуре разума, связь и инструмент контроля над материей. И, боюсь, что ты копия полевой структуры Разума какого-нибудь Старшего, как нейросеть копия или копии чьего-то отточенного развитого мозга какого-то гения. Полевой интерфейс Разума, помогающий сотрудничать с какой-нибудь полевой формой жизни. Ну или делающий полевую форму твоего существования чуть устойчивей и т.д. Чего гадать?

      Я вздохнула.

     – Мама? – спросила я, обернувшись к маме.

     – Я слышала ваш разговор... – сказала, вздохнув, мама. – Я против. Это слишком безумная степень контроля над тобой, я буду контролировать и чувствовать тебя и днем и ночью на любом расстоянии. Старшие – наоборот хорошо и не страшно, это будет для тебя как вдохновение и рост, они сотни тысяч лет как контролируют себя, они никогда не придут и не будут сотрудничать насильно, тебе только честь и выдающийся опыт будет. В клане большинство медиков –  лучшие. Но если со мной что-то случится, какой-то молодой ученик-медик тысячи лет от роду может соблазниться абсолютной властью над тобой, такие случаи бывали на ранних ступенях. Желание власти и властолюбие не так легко дается, в легендах даже Ангел может пасть и стать падшим Ангелом, требующим от своих детей поклоняться ему и ему служить.

     – Мам, я стану частью тебя? Во мне будешь фактически ты?

     – Ты станешь мной даже намного больше, чем я сама – в случае полного слияния татуировка продублирует в тебе мой мозг и мою нервную систему несколько раз.

      – Ну тогда как медик передай контроль над рабской нейросетью, которая тебе подчиняется как медику, себе самой во мне. Мам, ты сама знаешь, что в присутствии медика ты главный доминирующий контролер моей медицинско-рабской нейросети. Я впервые почувствовала себя ребенком за долгие годы. В твоем присутствии никто не сможет мне ничего приказать и воспользоваться. Никто не активирует снова рабскую нейросеть, я слишком много с ней боролась. У меня слишком много ресурсов уходит на борьбу. И меня не смогут подчинить, сломать мозг навсегда, сломать мою личность навсегда, приказать умереть.

     – Вот зараза малая, я знала, что ты найдешь выход с этой рабской нейросетью! – радостно сказала мама. – Если ты абсолютно доверяешь мне себя, я попытаюсь это сделать.

     – Неужели никто не пытался решить проблему рабской сети таким образом? – удивилась я. – Поставить свой интерфейс медика в него самого?

     – Это большой, просто бесконечный геморрой и проблемы для самого медика. Во-первых, ученичество – это как езда за лидером на велосипеде. Когда мотоцикл впереди рассекает воздух, а велосипедист в его потоке может развивать скорость до шестидесяти и даже восьмидесяти километров. Для велосипедиста это благо, но и страшная нагрузка, грозящая смертью, но для мотоциклиста это чудовищное замедление, нагрузка и лишние просто чудовищные хлопоты. Никакой медик не станет даже за триллионы ставить свой мозг бывшему заключенному или рабу – не так-то это приятно всегда слышать все ощущения и чувства другого. А тем более делать его частью себя.

     – Я понимаю эту тягость, и обещаю, что я не допущу плохого.

     – Наставник всегда выше ученика на тысячи лет, всегда ощущает мысли, чувства и ощущения ученика, всегда готов направить его мысли, чувства, ощущения в нужное русло. Но, поскольку вмешиваться своей волей он не может, свобода воли ученика нерушима и ученик все должен сделать сам, это страшная тягость. Это все равно, что снова стать младенцем для старшего и перестать контролировать себя. К тому же детям рабскую сеть не ставят, за это на солнце всем без пересадки. Во-вторых, клановую татуировку нельзя поставить даже за триллионы, и никто не будет вводить в клан раба. Это все равно, что ввести бактерию в кровь. Ну, и наконец, никто не будет менять шило на мыло, один абсолютный контроль на другой. Вместо одной у него будут стоять фактически две контрольных сети.

     – Мам, а можно быстрей решать. В последнее время этот недомерок явно активизировался, я его с трудом сдерживаю и отражаю его атаки. Он откуда-то скачивает информацию о медицинских и рабских нейросетях в громадных масштабах, подключил недоступные мне по масштабу интеллекты и, впечатление, дорвался до какой-то галактической помойки.

     Мама вскочила.

     Атака усилилась. Я прямо чувствовала, как гудела голова и еле успевала отражать атаки.

     Мама попыталась меня поддержать, но я не дала.

     Я уже чуть-чуть отошла от нее и не дала ей приблизиться к себе, попросив татуировку окружить меня силовым полем и полем глушения. Атаку рабского интеллекта на маму она могла и не пережить, а я не могла контролировать еще и атаку на нее, точнее ее отбивание. Силовое поле не давало облаку ботов пройти.

     Я посмотрела внимательно с вопросом на маму. Она кивнула. При этом она повторяла: «Отмена! Отмена! Отмена!»

     Я чувствовала, как она пытается пробиться к рабскому искину. Который, воспользовавшись тем, что контакт прекратился, хакерски попытался передать доминирование корабельному медицинскому искину, попытавшись взломать его.

     – Отключи зараженный искин в медицинской секции, перезагрузи зараженный искин чистой копией и пусть он снова передаст доминирование тебе. Только поставьте нормальные боевые противохакерские фаейрволы. И если есть нормальная противохакерская команда со специальным оборудованием, пусть поработают, но сами не подключаются, ибо их сети имеют уязвимость, а также не включают это оборудование в сеть корабля и галактическую сеть. И пусть используют только искины, которые нельзя перепрограммировать на физическом уровне, как мой. Я не хочу потом бороться с галактическим кластером искинов, если он взломает сеть антихакерских искинов.

     Мама сосредоточенно кивнула.

     Я посмотрела на маму, посмотрела на себя, посмотрела на татуировку и еще раз посмотрела на нее внутренним взором.

     Я контролировала с нее всю информацию, как со своих искинов, и она была намного мощней их всех. Подключать такое к каждой клетке мозга было страшновато, но в то же время это давало невероятные возможности в случае овладения. Адреналином потряхивало даже сквозь полное владение собой.

     Я решилась.

     – Начать полное сканирование мозга! – мысленно приказала я татуировке, плюнув на все. И мысленно заставила проникнуть ею весь мозг – абсолютно каждую клеточку, каждую нервную клетку, каждый геном. И попросила на всякий случай просканировать на полевом уровне наноботы всех трех сетей, чтобы я знала, с чем бороться. Сделать мне общую схему, подключив ее к мозгу. Кто знает, что татуировка умеет. И на внутреннем уровне абсолютным приказом воли, самым сильным абсолютным сосредоточением, которое только могла, самой своей сутью без остатка приказала сделать все возможное, чтоб защитить маму, клан и меня, проникнуть в меня на все возможные и невозможные уровни.

     Татуировка словно стала проникать в голову. На этот раз было не щекотно, но я тоже словно направляла и контролировала ее как инструмент. Она как бы стала моей еще одной рукой, правда невидимой.

     Через мамины боты, став частью маминого сознания, я ощущала, как бегают по кораблю люди, ревет серена, люди занимают боевые посты.

     Видела, как действует антихакерская команда и согласовывала свои действия с ними, чтобы поймать мятежного искина.

     Особо не вмешивалась и не наблюдала, чтоб не дать информации своему рабскому искину через свои нервные клетки, но пару раз вмешалась, ибо они могли его упустить, а мне нужно было его парализовать.

     Он был гораздо сильней их медицинских ублюдков – наверное, у меня научился.

     Также скачала себе структуру этих медицинских сетей для идиотов и их искинов, и схемы их защиты, бывшие на этом медицинском сервере. Тут были даже некоторые схемы сетей заключенных – местная команда как раз занималась усовершенствованием одной из них, а их хакер и защита, как всегда на госслужбе, были никакими – мой искин прошел к ним через людской фактор, то есть напрямую через их мозги, а не сети, и качал любую информацию.

     Этот идиот хакнул им мозги, а не сети или искины, не понимая, что такую информацию и саму возможность не нужно выдавать никому и никогда. А надо было оставить напотом.

     Я закрыла всем им уязвимости мозга, приказав татуировке нарастить и им блокады, вычислила время взлома мозгов, а потом приказала их нейросетям стереть абсолютно любые структуры в мозгах со времени моего попадания на корабль. Впрочем, все медискины я временно перевела под свой контроль, мне нужны были мощности и информация для борьбы с внутренним зверем.

     Также я жестами попросила маму изолировать всех членов лабораторий и носителей медицинских секретов в специальных защищенных изолированных местах, недоступных для взлома. И выключить мозги и сети всем, кто ведет себя подозрительно. И полностью изолироваться физически от галасети, выключив и обрубив ее.

     Татуировка продолжала работать и сканировать мозг. Пожалуй, это было дольше, чем тело.

     С помощью медискинов мне удалось, наконец, применяя свои знания взлома, обуздать взбесившийся медискин. Удалось заблокировать его и сменить, физически перезагрузив ему одну из его копий задолго до взлома. Медискин перекинул доминирующий доступ маме, и я тут же взяла его под контроль. Он дал меддоступ и мне.

     Татуировка контролировала во мне все.

     Мама тут же пришла сюда и перекинула доступ своему интерфейсу во мне.

     Жесткая составляющая рабского искина во мне, наконец, утихла. Но я чувствовала буквально какую-то подляну. Я буквально держала его за горло в себе. Не было так просто!

     Он не мог так просто смириться!

     Еще полчаса потребовалось, чтоб с помощью мощнейших медицинских искинов госпиталя расшифровать, найти и заблокировать в себе его нейрокопии и закладки. И это лишь то, что я сумела найти. То есть копии искина не на сети, компьютерах и искинах, а на мозге. То есть мой мозг и мою родную «нервную сеть» он использовал как аналог компьютера.

     Я не стала полностью уничтожать их. С помощью медицинских искинов и имея все протоколы, логи, коды, сканы действий, я расшифровала то, что он наделал с помощью искинов в последнее время, и что сама не до конца смогла взломать. Пока исследуя, просто блокируя базовые точки в целом, не давая это использовать.

     Не обязательно знать, что это за гадость, можно просто заблокировать ей путь или потравить целиком все сразу.

     Ничего нового он не сделал, жалкое подражание мне. Но защищаться от меня самой он научился классно. Мне неприятно было полностью узнавать себя саму в его решениях. Этот гад даже мои любимые обороты и коды копировал так же, как я, когда я защищалась от него, только защищаясь от меня. Этот гад была я сама! Он копировал меня!

     Я, наконец, нашла его базовый код медицинской сети и расшифровала все, что в нем наделал хакер. Но что-то было не то.

     Мы даже с медицинскими искинами промоделировали миллионы и миллиарды вариантов того, что он мог сделать и как сделать, учитывая, что было прописано в базовом коде. Что он мог, а что не мог изменить.

     Мы подняли все логи, коды, действия за всю мою жизнь, сюда вмешалась и татуировка, найдя в моем мозгу закрытые области. Она взломала пару ботов рабской нейросети, мы сопоставили это с висящими фрагментами кода, когда он прописывал себя в виртуальной копии, и наконец, сделали его. Мы «сделали» рабский искин!

     Я не стала уничтожать его копии, просто переписала их, вписав себя как основного командующего, убрав стремление расширять рабовладение «для того дяди», убрав рабское ядро, убрав стремление подчинить меня и добавить ядро своего я. К тому же в каждой из копий рабского интеллекта была моя точная копия – действовала еще базовая программа медицинской сети.

     Теперь у меня были полсотни своих активных «Я» во всех нейросетях и на отдельных носителях на случай сбоя. Он просто восстановил бы мой базовый мозг и сердце до клетки.

     Кстати, он прописал меня, мой детский мозг, в качестве интерфейса везде и всем, где смог дотянуться. Поэтому я так легко ломала логи и взломанные им компы – мое «Я» бунтовало и сотрудничало со мной в каждом из них. Когда я к нему обращалась. Но только вот «Я», мое «Я», не хотела править вселенной, состоящих из одних моих «Я», это было бы скучно.

     Обсудив это с медискинами, с мамой и татуировкой, я просчитала поведение рабского искина без жесткой рабской нейросети. И обнаружила, что без рабской «железной» нейросети, жесткого железа, моя собственная личность и «нейросеть», бывшая в нем программно и прописываемая им, взламывала и подчиняла его во всех ста процентах случаев рано или поздно. И потом моя нейросеть никак не вредила владельцу, даже защищала его от нейровзлома. Типа прививки от вируса, когда полумертвый вирус остается в крови и на нем тренируется иммунитет.

     Потому, слегка переделав свободный искин со своей копией и убрав рабские замашки, рабский контроль, стремление раба стать рабовладельцем для всех и прочие закладки, мы хорошо почистили виртуальный искин, и я потом поставила его и свою нейрокопию всем зараженным медикам. Без железа и рабского бота, конечно.

     И, конечно, сама не стала ловить сбежавшего в галасеть своего искина с полной копией себя, затерев логи об этом – всегда приятно встретить свою близняшку где-то на краю Вселенной. После периода борьбы, как мы миллиард раз проверили, именно в сбежавшем виде, он становился просто моим нейроинтерфейсом, защищающим самого человека от рабского подчинения всех видов. И даже от рабской нейросети.

     Собственный мозг человека просто потом адаптировал эту часть себе, как обыкновенный нейроинтерфейс с моим опытом борьбы с рабством. Просто человек, вдобавок, к своей жизни на уровне моих нервных клеток проживал и мою жизнь, но здесь это было распространено. Он получал возможности, а использовать уже зависело от него.

     Ну и нападать на меня, если б встретил, он не стал бы, почувствовав ближайшее родство. Но это мелочи.

     С приглушенной рабской нейросетью было очень легко работать – я словно летала в небесах на небывалых скоростях, я интегрировала в себя все искины на корабле, работая с ними всем своим мозгом без остатка на нескольких уровнях сразу – от биоинтерфеса до прямых кодов.

     – Сканирование мозга закончено, – сообщила мне татуировка. Выявлено шесть дублирующих нейросистем без устанавливаемой сейчас.

     – Как шесть? – не удержалась я. И услышала восклицание мамы, которой тоже отправила этот рапорт.

     – Базовая нервная система – это врожденная нервная система ребенка с хорошим воспитанием. Его мозг и сердце, которое контролирует мозг, были сохранены и неоднократно восстановлены. Вероятно, это то, чего базовая особь достигла до момента установки рабской нейросети.

     – А где шесть? – не поняла я.

     – Следующие две – это рабская нейросеть, переделанная из медицинской, и сделанная ею копия. Она не просто проникла в каждую клетку тела, став дублером нервной системы, то есть второй системой, а стала твоей нервной системой.

     – Что он наделал, этот ублюдок? – слушать о себе было на редкость интересно, но и на редкость неприятно, точно ожидала каких-то пакостей.

     – Медицинский искин, получив несвойственные базовым установкам инструкции от хакера на железном уровне, стал открытой хакерской системой. То есть постоянно развивающейся, интегрировав тебя как зерно своего роста и разума в обход всех запретов, что запрещено законами. И создал полную твою нервную копию, копию нервной системы, подчиненной напрямую ему. Но, видимо, каждый раз ты начинала бунтовать по-новому и постепенно сопротивлялась ему даже в копии. А организм соединял все копии в одну нервную систему-системы, просто подключая новые нервные клетки. А придурковатый искин строил новую копию тебя уже современной и снова все начиналось с начала.

     – Ого! – мрачно подумала я.

     – К тому же, тебе не раз и не два приказывали умереть твои рабовладельцы, отдавая сети приказ о смерти. Видимо, ты не исполняла какие-то приказы, или, наоборот, делала что-то, за что заслужила смерть по ихним законам. Например, убила владельца или «свободного». Но искин не считал свою копию твоей нейросистемы настоящей тобой, и потому убивал лишь основную нейролинию, то есть сопротивляющуюся. Но, будучи медицинской сетью, он на уровне базовых протоколов обязан хранить тебя, потому полностью восстанавливал тебя и твое состояние после этого, еще и дублируя тебя несколько раз, ведь сеть ботов пронизывает каждую твою клетку. Я насчитала свыше тысячи следов таких умираний и возрождений. Свыше! На самом деле их больше, никто не знает сколько. Твоя нервная система продублирована в теле несколько тысяч раз и твоя личность не только прописана в мозгу как доминирующая, но и копирована в теле. Не удивлюсь, если у тебя несколько тысяч потоков. Не знаю, свойственно ли это вашей расе в целом или это результат борьбы с медицинским идиотом-искином, решавшим противоположные задачи из-за хакера, но все твое тело представляет собой сплошной пучок нервов толщиной с твое тело, пронизывающих абсолютно все – у тебя не нервы пронизывают органы, а органы пронизывают нервные пучки. Ты естественно контролируешь в своих органах абсолютно все. Все свои клетки.

     – Ты подсчитала все системы, и получилось семь? – вздохнула я.

     – Нет, все твое родное я считала за одну систему. Эти миллионы просто сосчитать не получится. Вторая система – это рабская нейросеть, а третья – твоя же копия, но еще не контролируемая тобой, а вражеская. Она, кстати, уже бунтует. Твой искин это не что-то иное, это ты сама, как это не неприятно говорить. Все это на корабле делала ты сама. Винить ублюдка не следовало, ломала чужие мозги ты сама.

     – Ангелы и демоны есть ты сам, – вздохнула я. – Я что-то такое подозревала. Надеюсь, мне зачтут найденную уязвимость по законам этой части звездных систем, и оправдают за достижения.

     – Четвертая и пятая дублированные нейросистемы – системы нейросети «Телохранитель-7914». Одна из самых современных и страшных, на тебя не пожалели никаких денег. Она тоже дублирует себя наноботами через абсолютно все клетки тела, и не один раз, и не два раза. Я насчитала пару сотен дубляжей телохранителя на микроуровне. По счастью, наноботы этой сети очень миниатюрны. Видимо, из-за частых уничтожений искин «Телохранителя-7914» стал непрестанно делать копии, чтоб не остаться беззащитным, обходя конфликты с первой сетью. А эти искины – вообще параноики от рождения, и их нейросети – части мозга и мышц лучших мастеров боевых искусств мира.

     – Я так поняла, что все копии ты посчитала за одну? Откуда две?

     Я сама себе стала напоминать чудовище.

     – «Телохранитель-7914» имеет свою собственную нервную систему – и это адаптированная нервная система и мышцы самого быстрого животного в известной части Вселенной. Три-декстра. Поскольку она сплетена с твоей нейросистемой, то сколько раз она продублирована, определить невозможно. Скорей, миллионы старых параноиков, послуживших основой для этой боевой нейросети своим опытом, довели паранойю и самозащиту на новые уровни при дубляже. Каждый раз, когда часть тебя уничтожалась рабской сетью, я даже боюсь представить, что у тебя творилось внутри по протоколу «Телохранителя-7914».  Боюсь, ты миллион раз зверь.

     – Так я еще и тварь какая-то, – расстроенно сказала я.

     – Лучший хищник во Вселенной. Боюсь, что после ее установки у тебя появились свои мало-мало агрессивные инстинкты. Эта сеть, кстати, во многих модификациях глючная, и запрещена во многих мирах. Просто иногда инстинкты и мозг хищника вместе с параноиком берут вверх. Хотя, боюсь, ты просто этого не заметила. Ты всегда параноик и хищник. Судя по тому, сколько раз тебя казнили приказом даже с абсолютной рабской нейросетью, инстинктов хищника тебе не занимать. Боюсь, ты просто растворила бедное животное с его мозгом в себе.

     – Боюсь даже представить, что я такое наделала в прежней жизни, наверное, была Гитлером, если получила внутрь такое...

     – Наоборот, тебе несказанно повезло. Эта модель «Телохранителя» обычно ставится самым важным персонам, чтоб они могли полностью понимать своих телохранителей с той же сетью. Поэтому эта сеть защищает не только нанимателя, но и себя. Она саморазвивающаяся. По сути это боевая сеть. По восстановленным данным, тебя взяли в компаньонки и охрану пиратской принцессы. Потому и потребовался ребенок с развитым мозгом – он не агрессивен, он естественно любит, естественно становится другом и т.д. Я уже говорила, что принцессе поставили, скорее всего, все те же сети, что и тебе, только в качестве контрольного интерфейса. Скорей всего вы были абсолютными близняшками не только внешне, но и внутри, если тебя выбрали в качестве базового телохранителя.

     – Я уже боюсь шестой сети... – сказала я.

     – Шестая нейросистема – это нейросистема принцессы. – У тебя, насколько я могу судить, полная копия мозга и нервной системы принцессы. Этот мозг установлен тебе поверх всего, снаружи, все остальное внутри и скрыто современными маскировочными системами вплоть до пространственных карманов. Мозг принцессы интегрирован и подчинен твоему словно законсервированному детскому мозгу, сердцу и нейросистеме, которая использует сеть принцессы в качестве своего расширения. Но ты можешь на мгновение мыслить полностью как принцесса, ибо у тебя ее абсолютная память.

     Я ахнула.

     – Так я принцесса? Хоть по виду?

     – Я выяснила, что все изменения в мозге принцессы тут же дублировались тебе. Принцесса тоже могла контролировать тебя, а точнее себя, через свой нейроинтерфейс, и действовать тобой как самой собой, даже не отделяя себя. Ты для нее – то же «Я», только снаружи, близняшка абсолютная. Одно тело. Более того, скорей всего ей устанавливали и тебя постоянно, я знаю таких детей и взрослых – для друг друга вы абсолютные близняшки. Привыкают друг к другу хуже чем родные близняшки – скорей всего принцесса была твоей родной старшей близняшкой, и вы даже не знали, что это не так. Ты – ее второй интерфейс, и уже не разберешь, где ты, а где принцесса. Вы, скорей, тоже даже не разбирали, где кто, и всегда ощущали друг друга, как себя. Скорей всего вы даже не понимаете, где начинается ты, а где кончается она, и, хуже, даже не хотите понимать. Потому и берут ребенка, гады – ребенок обычно любит намного больше, потому и лучше защищает ребенка рабовладельца. Но бывает и обратное, тогда уже не разберешь, где телохранитель, а где вип-персона, работает одна команда. При поверхностном сканировании, которого обычно достаточно везде на пиратских планетах, ибо туда не поступает нового оборудования, ты выглядишь до клетки как принцесса.

     – Не сказала бы, что это несчастное детство, – осторожно сказала я, представив эту жизнь сестры принцессы. – Воспитываться с принцессой – обычно это почетно.

     – Если умирает главная персона, все телохранители умирают вместе с ней. Это уже не почетно. Это правило прописано у телохранителей и заодно стимулирует их не по-детски охранять. Даже у нас, в полностью свободном обществе, с вип-персонами прописывается такой контракт. И включается на уровне кода сети на время охраны. Потому параноики в сети «Телохранитель-7914» охраняют охраняемого как самого себя, как зеницу ока. 7914 – это не только номер, но и число, со скольких телохранителей, мастеров боевых искусств, боевиков, солдат сняты копии мозгов и опыт под них. Семь миллионов девятьсот четырнадцать тысяч. Благодаря технологиям их опыт, личность, навыки, интегрированы в одну нейросеть. Это сотни тысяч параноиков. К тому же характер меняется, и взрослые вип-персоны бандитских кланов – это мерзкие дряни. Другими словами, если б была только нейросеть телохранителя, это было б еще ничего, почетно, неприятно, но достойно. К сожалению, рабская сеть – это уже не почетно и не достойно. Можно приказать что угодно, в том числе и в качестве наказания. Абсолютная власть развращает – это показано уже давно и подтверждено миллионы раз. Исключений практически не было ни одного.

     – Рабство – отвратительно и недопустимо, – с содроганием согласилась я. – А добровольные рабы – это холопы. Можно уважать и любить самому, но достоинство человека в себе всегда должно быть охранено. И также нельзя унижать достоинство другого человека – это я поняла четко.

     – Хорошо, что ты понимаешь, – сказала мама. – В курсантской школе тебе не поможет то, что ты принцесса.

     – Хорошо! – согласилась я. – То есть внешне я пиратская принцесса и даже поверхностное сканирование это покажет. А в банке пройдет?

     Мама отключила защитное поле, подошла ко мне и стукнула меня по затылку.

     – В военное училище пройдет точно, – сказала она. – Но не забывай, что в уголовный розыск тоже пройдет.

     – Она уже что-то натворила? – быстро сказала я. – Это была не я! Я ее внешний клон!

     Мама захихикала.

     – Я знаю. Мы полностью проверили твою память. На тебя совершили агрессию, – обтекаемо сказала она, – до миллиона раз, больше ты просто не хранила в памяти. Ни на какую принцессу столько не нападут.

      – Если на копию принцессы напали столько раз, – мрачно сказала я, – то боюсь настоящей принцессе вовсе не хорошо жилось. Просто с ума сойти можно, как ей весело жилось.

     – И седьмая дубль система твоих нервных волокон, – вдруг сказала татуировка. – Это непонятно откуда взявшаяся псевдонервная ткань, наподобие того, что используется в биоискинах и искинах. Совершенно непонятно, откуда она в тебе, тут куча таких обрывков. Судя по всему, какой-то хакерский нейроискин пытался установить тебе свой рабский интерфейс, но ты его взломала, сломала, использовала его структуру и клетки. Он фактически бессмертный, как и сеть, обновляет и достраивает сам себя. Видимо, основной интерфейс ты где-то потеряла во время одной из смертей, сама не помнишь когда. Но он послушно полностью дублирует тебя и подчиняется тебе. Это еще один биоискин, как «Королева-512», только с твоей прописанной личностью. Видны следы полного контроля и защиты на каждой клетке биоискина, так что это не вирус. Хотя когда-то мог быть таким.

     – Это Нянька, я ее проверила первой, – ворчливо сказала я. – Она всегда меня ободряет и защищает после стираний и обновлений. Один из главных моих дублей. Но это не мешает мне полностью взламывать, полностью контролировать и проверять ее.

     – Могу вывести кучу разных следов попыток тебя подчинить и взломать. Большая часть – нечеловеческие расы. Возможно потому оставлены тобой в качестве подконтрольных нейроинтерфейсов этих рас. О, – сказала татуировка, – в свободной копии рабского интерфейса видны следы использования методов и особенностей нервных систем разных рас для взлома нервной системы. Вы оба с рабской сетью – ты и твой подчиненный антипод – анализировали напавших на вас, и особенно их интерфейсы с нервными системами и сетями. Ты с целью защищаться и нападать на рабский искин, он (она) – с целью нападать на тебя и других, особенно из этих новых рас, и защищаться от тебя.

     Я ахнула.

     Мама тоже ахнула.

     – Боже – да ты энциклопедия хакеров и коварства всех рас Вселенной! – сказала мама. – В тебе столько антивирусов, что и представить невозможно! Я теперь понимаю, зачем тебе такая нейросистема с тело толщиной – жить в этом гадючнике было невозможно. Зато это идеальный коп, идеальный солдат во враждебной незнакомой среде, идеальный хакер мозгов.

     – Те, кто хотят жить среди пиратов – сумасшедшие самоубийцы, – вмешался искин корабля, – они проживут не рабом в среднем три дня даже с самой лучшей нашей защитой. Но все равно станут чьим-то рабом в эпоху нейросетей. Прошу разрешения использовать эту информацию для контрпропаганды среди детей с демонстрацией действий ваших вирусов и атак, мы заплатим.

     – Скинь мне характеристики. Кстати, а куда делась в твоем перечислении дубликатов нейросистемы «Королева-512»? – прервала разглагольствования болтливой татуировки я.

      – Ты знаешь, что у тебя шестнадцать сердец? – спросила татуировка. – Все подчинены твоему сердцу и даже мозгу ребенка напрямую. В тебе живет хищник в самом буквальном смысле, как принцесса, мама и все те мозги и интерфейсы, которые ты себе инсталлировала. Они все тебе подчинены, и они все – ты, но только через призму твоего я и твоего сердца.

     – А «Королеву-512» куда я установила?

     – Она не охватывает все тело, она охватывает только мозг. Она не может контролировать тебя, она твой усилитель, твое дополнение. И это стандартная ВИП-нейросеть такого ранга, то есть без пиратских добавлений. Она, кстати, маскирует собой все нейросети. Она даже не может заставить тебя подчиниться – свобода воли сохраняется даже в качестве подчиненного интерфейса. Это командирский терминал – она сама может подчинять остальные нейросети, искины, компьютеры, нервные системы и т.д. Ставится только вершинам в человеческой цивилизации, даже членам их семей не ставится. В свободной продаже, по-моему, отсутствует, и, как командирский терминал, неснимаем. Но он делает человека фактически управляющим искином – это терминал принятия решений звездных систем и даже рукавов галактик.

      – Каким образом пиратской принцессе и ее клонам поставили такую нейросеть, как правителям официальных систем? – спросила я. – Я боюсь, что уровень управления пиратским анклавом мгновенно вырос.

     – Возможны закулисные договоренности. Скорей всего принцессу только готовили. Более того, возможно готовили официальное вхождение пиратского анклава в некие системы. Подкупили каких-то лоббистов на окраинных малоразвитых планетах, вошли бы в их системы на правах полудикарей – им разрешается временно сохранять свои обычаи. Если б это случилось – то против законов данной системы, а люди подлы, никто б не пошел. И еще тысяч пять лет данная система была бы под властью бывших пиратов, схожие случаи были. Тем более, что их базовая планета была буквально законсервирована в таком королевско-рабовладельческом строе, где роль знати выполняли в основном пираты и подонки, покупая за деньги или подменяя собой знать. Думаю, что глава пиратского клана официально и законно даже принадлежал к планете – то ли сын чей-то, то ли полукровка царских отпрысков и т.д.

     – Дай угадаю, что произошло! – сказала я. – Перед самым присоединением, прежде чем стать благонамеренными гражданами и даже соблюдать какие-нибудь законы систем, самые оторвы из пиратов решили последний раз пограбить. Собрались все вместе и выбрали цель пограндиознее. Может даже, какую-то промышленную планету. И может, приурочили это прямо к подписанию договора. За которым амнистия.

     – Тебе не надо гадать, ты была непосредственным участником. И да, они выбрали защищенный звездный кластер в густонаселенном центре галактики, где производятся нейросети, заводы для производства заводов, принтеры для производства всего, что может вообразить мысль. И где работали триллионы лучших гениальных специалистов с миллиардов планет. Не то, чтоб это был главный офис одной из основных компаний, но один из миллионов таких кластеров. Правда этот был экспериментальный, в нем работали разные расы, цивилизации, стык технологий. Космический город ученых на миллиарды парсек. Многие технологии еще в человечестве просто не появились. Не знаю, как они собирались их брать и как искать технологии на фирмах и серверах, ведь бандиты напали – удрали, особо пираты не разгоняются. Сейчас даже деньги и то электронные – после нападения сразу обнуляются.

     – Дай все же угадать, раз памяти нет. Когда они собрались атаковать офис той компании, нейросети которой стоят у этих болванов, этой жалкой кучкой кораблей, чтоб прыгать сразу толпой в пробитый промышленный коридор, вдруг совершенно случайно появился громадный военный флот. По невероятному совпадению и чистому везению вставший не с той ноги адмирал одной из мощных цивилизаций, совершенно случайно носящий нейросеть той же фирмы, на которую собирались напасть, случайно ткнул пальцем в эту звездную систему и объявил боевую тренировку борьбы с саранчой, ибо хотел продрать проштрафифшихся подчиненных.

     – Ну, кораблей пиратов было под миллиард, ибо сейчас все имеют корабли, как в древности каждая семья имела машины. И генерал попал не в систему сбора, а случайно захватил прямо в гипере клан из сотни кораблей, прыгающих на мгновение к месту сбора. Куда собрались отщепенцы со всей вселенной, повылазив из своих щелей, чтоб получить амнистию, попав под принятие в систему. И быть принятыми обратно в содружество, но на своих диких условиях и даже дикарскими царьками. Ваша бедная базовая планета готовилась принять несколько миллиардов людей.

     – Ну и адмирал их гахнул?

     – Никто не может противостоять миллиарду боевых кораблей, особенно небольшие флоты из пару тысяч боевых авиаматок. Адмиралу не повезло. Да и по системе везде стояли устройства противодействия блокады гипера – эта свора, если б проигрывала, прыгнула бы к черту и все. Генерал смог установить разве что замедлители прыжков в гипер – только что и замедлить прыжок в гипер на пару часов. Там началась бойня и свалка. И вовсе не в пользу генерала. Но основной флот пиратов, за исключением в пару сотен тысяч авангарда, трепавших генерала, просто стал уходить. Весь цвет пиратской верхушке просто ушел, оставив сражаться рабов.

     – И это вся история? А почему я тут одна? У вас должны быть миллионы пиратов и рабов!

     – Так и должно быть. Но в центре флота, обычно с краю от боя, бывает адмиральский гиперноситель. Сейчас обычно там стоит цивилизационное оружие – уничтожитель планет и систем. Применять его просто запрещено против планет и систем без решения Совета Галактики. Никто на эти суперматки никогда не нападает – их невозможно подбить, это самоубийство, это оружие последнего боя. Их просто облетают со стороны за много парсек.

     – Судя по тому, что я здесь, я не помню, что произошло и я к этому не причастна. Я сразу об этом заявляю, все злая клевета.

     – Пираты уже удрали фактически, – сказала мама. – И все только были этому рады. Через несколько минут они уже спокойно б уже ушли, рассыпавшись миллиардами по Вселенной. Но осталось мгновение, когда одна из пиратских авиаматок заслона сломала каким-то нечеловеческим образом гиперзамедлители и прыгнула в гипере на суперматку военного флота. За микросекунды до этого в гипере от нее отделился одиночный перехватчик, атаковавший суперматку через прыжок с другой стороны. Прыжок пиратской матки через гипер погубил миллионы людей на ней, но каким-то образом смял половину военной суперматки с цивилизационным оружием. Одновременно начался странный захват суперматки и цивилизационного оружия изнутри, когда падали все искины, военные, стрелки, офицеры. И ничто не могло это остановить (я подумала, что мне это что-то напоминает, скорей всего мой гаденыш нагадил). И тогда генерал просто врубил цивилизационное оружие. За время, более быстрое, чем гиперсигнал дойдет на это расстояние, пиратская система на острие удара превратилась в черную дыру класса МТ, просто схлопнулась вместе с пиратами, военными, кораблями, пиратской планетой и миллиардами их кораблей. Всех, кто был в гипере на пять дней пути в гипере, затянуло обратно. Ни один пират не ушел. Вообще ни один. Как и военные. Чудом осталась сама матка. Ибо именно она предназначена, чтоб уцелеть. К сожалению, под удар попало немного военных. Генерала отдали под трибунал за геноцид своих и чужих без приказа, но он утверждал, что не мог допустить попадания цивилизационного оружия в руки пиратов.

     – Я должна заплакать? Для меня это не более, чем кино, я ничего не помню, и жалеть восемнадцать миллиардов пиратов, отправленных на солнце, не собираюсь, хотя их жалко, как и жителей планеты. Хотя это не на шутку ужасно, это решение генерала ужасно. Но мам, ты сама говорила, что наказание должно быть молниеносным и неотвратимым. А эти люди, судя по всему, как раз собирались уничтожить не один миллиард мирных жителей и безобидных ученых, живущих ради них. Да и планету, судя по всему, не спасли бы – эти миллиарды бандитов на законных основаниях превратили бы цветущую планету в ад, а жителей – в скот и рабов.

     – Ну, они умерли мгновенно лишь с нашей точки зрения. С их точки зрения они еще миллиарды лет будут лететь в черную дыру. Не одно поколение успеет родиться и умереть. Единственное что, те, кто попробует прыгнуть в гипер, попадут с их настройками прямо в черную дыру. Они просто с их точки зрения зависнут во времени. Прыжки там невозможны.

     – О, так я должна плакать, что все пираты тут же прыгнут в гипер? Или что целая планета не узнает нашествия миллиардов насильников, садистов, убийц, маньяков и прочего отребья? И что там просто перебьют оставшихся на планете пиратов и их помощников, ибо рабские сети мелких бандитов скоро скажут прощай под действием цивилизационного оружия? И может, через миллиарды и триллионы лет естественного развития, секунды по нашему времени, они снова выйдут в космос, найдя, как преодолеть черную дыру, и станут странной планетой черной дыры? И принцесса планеты не будет плакать ночами, не в силах спасти свой народ и себя от выродков и насильников? Даже погибнув сама? По-моему, получилась идеальная тюрьма для убийц и насильников, которые остались живы навечно и идеальное средство изоляции для планет, которые надо защитить.

     – Дочка, пойми, – устало сказала мама, – собрать всех выродков в одно место и отгеноцыдить их – не всегда выход. Хотя, иногда кажется, что Бог их старательно собирает в одно место. Убьешь этих – появятся новые. Если причины останутся. Главное, сделать так, чтоб появление новых стало невозможным. И создать такую обстановку, такую атмосферу, чтоб проявление выродков стало просто невероятным и непереносимым для них самих. И в то же время создать такую жизнь нельзя через насилие, через насилие над личностью, через насилие над свободой воли, через отсутствие свободы и развития – отсутствие свободы мысли оборачивается ничуть не меньшим безумием, чем кажущаяся полная свобода. Пройти по этим граням страшно трудно. Абсолютная свобода это одно крыло – другое, это любовь и абсолютная ответственность за каждое слово, каждое действие, каждую мысль, которые кому-то могут принести горе, страдание, смерть, гибель души. Любое неравновесие, как одно крыло, несет только вниз.

      – Ой, мама, иногда нет выбора, как только безнадежно сражаться. Сражаться вопреки всему, до самой смерти, ибо без твоей смерти будущего может не быть. Мирным путем в правительство иногда приходят такие выродки, что только диву даешься, как их может породить, казалось бы, человеческая раса.

     Я прижалась к маме.

     – Я согласна оставить их судьбу тебе, если они на меня или тебя не нападают. И ни на кого не нападают, – сказала я.

     Мама засмеялась.

     И я засмеялась.

     Принцессу было жаль. Решение принимали-то мы вместе. Оба нейроинтерфейса в сотрудничестве. Эту цивилизацию мы знали плохо, а следствие ее видели, потому приняли решение о полной изоляции. Принцессе устанавливали весь мой дубляж тоже.

     А мне трудно было понять, кто там будет доминировать.

     А вот то, что все принцессы с их естественным биоискином после уничтожения всех механических нейросетей и ботов цивилизационным оружием станут самыми хищными зверьками на планете, тоже было очевидно.

     Цивилизационное оружие уничтожит все механические нейросети, включая рабские искины. Но вот все жители планеты были защищены. Ибо у них была Я.

     Скачок в черную дыру не мог убить биоискины в отличие от пиратских механических нейросетей.

     Пиратов мне было откровенно жалко.

     Принцессы очень любят знакомиться.

     Если визгаешь, нужно визгать громко. Если на руках, нужно подбрасываться высоко. Если счастлива, так захлебнись от счастья, ласки и объятий.

     Я визжала и смеялась. Я показывала маме пируэты в воздухе. А мама показывала мне высший пилотаж, гоняя по комнате с помощью своего силового элемента.

     Оказывается, силовой элемент можно использовать даже в крошечных и сверхсложных маленьких замкнутых пространствах, будто отталкиваясь от стен или цепляясь за них в паркуре.

     Я довольно быстро освоилась с этим умением. Будто всегда умела.

     Татуировка приказала мне срочно протестировать режимы щитов и полета, и сейчас я осваивала еще одну руку, только невидимую. Щиты постоянно вспыхивали вокруг меня, и мы гоняли в догонялки.

     Мама показала мне свои кадры с соревнований по полетам в сложной замкнутой местности, где нужно было постоянно маневрировать, а предметы непрерывно двигались. И я сейчас перенимала приемы.

     Мне казалось все знакомым. Мама не верила, что я так быстро усваиваю, хотя мне с пяти лет достаточно было увидеть прием со всеми деталями и прокрутить его пару сотен раз в уме и наяву, чтоб повторить и усвоить. Мне казалось все даже очень знакомым – тело точно знало и умело все это или нечто похожее.

     Теперь я просто делала это тысячью потоков.

     Мама подключилась ко мне через интерфейс, и мы стали как осьминог с восьмью щупальцами. Хохотали так, что корабль трясся. Когда я не понимала, она показывала мне, или, в случае непонимания, показывала моим телом. И тогда я мгновенно усваивала, как будто свое. Весь опыт мамы в такие моменты становился моим, тело будто было наше общее с общим генетическим опытом.

     Гоняясь за ней или удирая от нее в создаваемой тут же искином в каюте обстановке, я осваивала ее опыт. Ну, или вспоминала ее опыт. Казалось, он был беспределен, но мои занятия паркуром и боевой опыт помогали и тут – слишком они были тут разбалованы своими щитами, силовыми полями и скафандрами – я проходила легко там, где мама мешкала, а щиты и силовые поля становились мне вместо рук и ног.

     Уже вскоре я бегала щитами и крутила полями.

     Я поняла, насколько ускоряется обучение и упрощается жизнь и любовь при таком объединении сознаний. Невозможно не любить того, с кем ты представляешь одно целое, одно тело, одну душу.

     Уже за это одно свойство нейросетей и татуировок работать вместе, можно было отдать больше чем душу. Общество, где можно было слить разумы до конца, было совершенно другим по сравнению с древностью. Просто вообще другим. Сравнивать его с древностью, это как сравнивать людей с комарами.

     Человек средневековья и низких планет был здесь даже не обезьяной – он был амебой.

      Я вспомнила, как фантасты древности рассматривали общество будущего как слегка модифицированное свое, и дивилась бедности фантазии – даже то, как феерически изменялось общество всего за полвека, не говоря уже о нескольких веках или тысячелетиях, не наводило их на мысли об изменениях.

     Древнегреческий полис не похож на Рим, на христианскую сирийскую общину, друидскую общину кельтов с поклонениями матерям, да еще и с берсерками-женщинами, не похож на самураев Японии, на заученных ученых Китая в дебильных шапочках, на феодально-рыцарское средневековье, на республику Венецию, ханский Крым, царскую Россию, коммунистический Союз, псевдосоциалистическую монархию Кореи и т.д.

     Не говоря уже о том, что сто лет или смена идеологии до дикости меняют общество, появление машин или компьютеров – меняют общество, появление сетей и мобильников – меняют общество. Общество, где ты в сети сидишь после работы с подругой из Южной Америки, обсуждая новый роман этой невероятной англичанки – это не то общество, что было тридцать лет назад в СССР.

     Убегая от мамы, я не заметила ухищрений корабельного искина, которого она подчинила и которых гнал меня на нее, и, выполнив сложный трюк, попала точно ей в руки.

     Мама засмеялась.

     – Да, кстати, как я сюда попала? – спросила я.

     Тут вмешался вдруг какой-то военный, заговоривший вдруг с словно самостоятельно включившегося голоэкрана. Он словно появился в воздухе.

     – Тебя подобрали на подбитом истребителе в космосе. Точнее, ты врезалась на разрушенном истребителе в разрушенную часть суперматки в спасательной капсуле, где тебя и нашли. Точнее, перед боем и во время боя не нашли и не убили, а после боя нашли. Видимо, болталась в спасательной капсуле после боя, пока не столкнулась с единственным оставшимся кораблем. Тебе повезло трижды – и выжила в бою, хоть и попала под обычный удар, и выжила и не попала под цивилизационный удар суперматки, ибо была с другой стороны, вошла с ней соприкосновение в момент удара и попала под ее защиту. И, самое главное, что цивилизационное оружие единственное в мире действует быстрей гиперсигнала, то есть ты выжила после смерти своих хозяев, что никому еще не удавалось в обозримом времени. Сигнал от гибели твоего нанимателя сети «Телохранитель» и от гибели господина рабской сети до тебя так и не дошел. Он заморожен в пространстве. Явление крайне редкое, ибо во все современные сети ставится слабенький гиперприемник, а в «Телохранителе-7914» он вовсе не слабенький. Могу сказать, что ты первая за последние пятьсот тысяч лет, кто пережил и гибель нанимателя в телохранители, и гибель господина, и вырвался при этом из рабства. Все остальные просто не доживали до тех пор, когда им могли помочь.

     Мама рывком и ударом по кнопке выключила экран (так я и узнала, что это голограмма), зажала мне уши, почему-то закричала на искин, зачем-то заблокировала звук и заблокировала мои сети.

     – Ничего не помню ни о каком господине и ни о каком нанимателе, – беззаботно сказала я, совершенно и них не думая. – Мама мой господин и маму хочу охранять больше жизни, а она жива.

     Мама с кем-то ругалась, пространство вокруг нее словно искрилось сигналами, а татуировка явно усилила свои действия со мной.

     – Вы же могли ее убить! – непримиримо сказала мама куда-то в пространство. – Вы могли убить мою дочь! Мы специально затерли память, чтоб не активировались протоколы!

     – Если б она умерла, то было б ясно, что она не диверсант и не брандер с вирусами для захвата корабля! – непримиримо сказал генерал, пробившись в пространство снова. – Это чудовище только что чуть не захватило мой корабль!

      – Если б она умерла, идиот, то от корабля осталось только бы облако плазмы! – в сердцах сказала мама. – В сети «Телохранитель-7914» и «Королева-512» стоит столько типичного плазмодия на самоликвидаторах, что этого хватит сто раз запустить цепную реакцию с нашими реакторами. В случае захвата секретоносителя такого уровня или гибели охраняемой персоны такого уровня, который охраняют «Телохранители», от них остается только пепел на полкилометра. А иногда и на пару парсек, если запускается реакция с солнцем. Это все знают, идиот. Если б она хотела захватить корабль, то она уже правила бы этой частью вселенной.

     Побледневшая мама подошла ко мне и сильно обняла меня, все еще волнуясь.

     – Искин закрыл нас силовыми щитами, чтоб не повредить кораблю, но я тебя не брошу, не брошу, не брошу, – сказала мама. – Доченька моя, сосредоточься на мне, думай только обо мне, не думай о белой обезьяне... Не думай о вот такой, крутящейся в разные стороны и корчащей рожи белой обезьяне... – мама, по-моему, молилась.

     Я никогда не видела маму такой испуганной, напряженной и прекрасной. И в то же время ее ужимки были такие забавные, что я засмеялась.

     Она облегченно прижала меня к себе.

     Я посидела так долго, нежась. Было так приятно.

     – Ух, – сказала мама.

     – Мам, я хакнула эти идиотские сети, как только очнулась, – сказала я. – К тому же обнуление памяти помогло. «Телохранитель-7914» это не рабская сеть, она предусматривает смену нанимателя в случае выполнения или отмены контракта, к тому же контракт может быть только добровольным, такая у сетей этого уровня особенность. А это фактически парадный вход для хакера. Я полностью очистила контракт в связи с потерей памяти. И забила ее сенсор убеждением, что с нанимателем все хорошо, – я не стала говорить, что тут же прописала ее в наниматели, как увидела. – Ну а рабскую сеть я тоже забила своим убеждением, что с нанимателем все хорошо, пока ты не сменила господина на себя, а шифрованный приказ о самоликвидации она так и не получила.

     – И ты мне не сказала!?! – мама стала лупить меня по заднице.

     – Ну, еще не окончательно все ясно, – извиняюще сказала я. – Татуировка сейчас сканирует и проверяет сети, нету ли там скрытых областей и ловушек.

     Мама снова побледнела так, что мне совершенно некстати вспомнилась именно белая обезьяна.

     – Мам, ты хочешь, чтоб я думала о белой обезьяне, и потому так бледнеешь?

     Мне так попало, так попало.

     – Я могу тебе чем-нибудь помочь? – наконец, сказала она. – Подключай меня к себе.

     – Мам, если можешь, достань мне схемы «Телохранителя-7914» и «Королевы-512», чтоб я проверила, нет ли там невидимых мне закладок и непросматриваемых областей. Но в мое сознание на глубину пока не лезь, ты к хакерству непривычная. Можешь понаблюдать, как я сейчас работаю с помощью медицинских искинов с сетями, наблюдая все чистые коды искинов сетей и их движение в чистом виде в искине. Татуировка подключила меня напрямую к этим сетям, подключила каждую клеточку мозга.   Но наблюдай только через меня через нейроинтерфейс, там могут быть закладки, твою защиту я сейчас не потяну.

     Мама отвлеклась.

     Не знаю где, но мама мне схемы достала. Они пришли буквально через минуту. Как говориться, своя шкура ближе к телу, а ходить постоянно под богом, рискуя взорваться в одну следующую секунду, не комильфо.

     Думаю, тут все на корабле постарались. Я порадовалась, что я на корабле-госпитале, где столько людей со связями.

     Я почувствовала, как мама стала наблюдать более глубоко, что я делаю со всеми искинами. Я только сейчас почувствовала, насколько мощен ее ум. Ибо та малая часть, которая наблюдала сейчас, намного превосходила мою. Но опыта ей явно не хватало. Даже мощный ее разум, могущий охватывать больше моего, не распознавал структуры.   

     Я, как и она недавно со мной, начала с азов, показывая ей коды, значения, блоки кодов с самых малых. Также, как она недавно, я осторожно подключила ее к своему опыту. И погружала в него все глубже и глубже. И уже через сутки мама смогла оперировать простейшим искином типа рабской нейросети, правда, без супершифрований и обмана.

     Я в работе отключалась от времени, потому просто не заметила, когда она стала ассистировать мне. Просто как бы стоя разумом сзади за мной, охватывая своим разумом свой.

     Здесь особо не приходилось бороться. Потому, особенно со схемами искинов, взламывать и работать с искинами сетей напрямую было легко. Главное – выполнить подключение, с чем справлялась татуировка не хуже, чем мой мозг. Я осваивала работу с этой сетью на уровне кодов, команд, блоков, механизмов решения задач, механизмов его мышления, кодов его самого и движений псевдомысли в кодах, пока сама не стала искином.

     Я видела все коды искина сети своим мозгом как бы одновременно, все движения команд, все движения кодов в нем, сама вносила коды через обратную связь, сама управляла им с помощью его кодов на его физической основе.

     Он тоже яро сопротивлялся, не давал себя вскрыть, подчиниться, не давал работать напрямую, шифровался, но это уже было не то по сравнению с рабским, этот уже особенно не вредил.

     Я с ним работала, пока он абсолютно не стал при маме продолжением моего мозга вместе с сетью и искином всеми возможностями до самых глубоких процессоров, переключателей и ботов сети. Просто при маме я освоила эту сеть второй раз.

     – Ты осваивала эту сеть «Телохранитель-7914» второй раз, а я-то думала, что ты делаешь это первый раз! – возмущенно сказала мама, когда после взлома и освоения я скинула самому же искину логи его взлома и новую конфигурацию, чтоб он сравнил.

     – Надо же тебе на чем-то учиться! – сказала я. – Да и делала я с учетом перезагрузки, его нужно было после этого наново подчинить и выстроить. Сейчас этот искин слит со мной и моим мозгом намертво, я даже не думаю, когда управляю им и его сетью, я отрабатывала навыки. А взломала его, да, за эти дни, после того как очнулась, несколько раз, в течение нескольких секунд. Сейчас я вскрывала и проверяла работу абсолютно всех схем и блоков на наличие закладок и вариантов работы, как физических на уровне железа, так и программных. Помнишь, мы прогоняли с тобой миллиарды вариантов работы на медицинских искинах?

     – Негодница, она еще и веселится! Она учила маму два дня! И проходила с ней, наблюдая, включая все виды боя на тренажерах! Мне кажется, ты просто хотела, чтоб я тебя щекотала и обнимала после боев! И работала с тобой в связке! А рабский искин включить можешь?

     – Мам, давай медленно вскроем и освоим «Королеву-512», это уже опасный искин высокого уровня даже для меня, а потом ты поучишься вскрывать и подчинять их за мгновение, а я буду указывать на твои ошибки и противостоять тебе вместе с искинами. А только потом я дам тебе сразиться с виртуальной моей копией на рабском искине без рабской нейросети – даже если он победит, особого вреда в конце концов не будет, я потом все равно сумею победить в тебе.

     – Ловлю на слове, – мама потерла руки. – Но, похоже, ты стала чуть неуверенней.

     – Неуверенные – это когда есть что терять. Раньше-то мне не было, что терять. Когда я и так умирала миллионы раз. И он меня убивал, гнида. А сейчас я не хочу потерять тебя – потому что, открыв глаза, рискую тебя не увидеть и не узнать, а я уже забыла, как ты выглядишь. А под Богом мы ходили только за сегодня порядка восьми миллионов раз.

     – Сколько?!?

     Вмешалась татуировка.

     – Она контролировала процесс опасности – сказала татуировка. – Эта опасность была скорей из типа проехать над пропастью или прыгнуть через крышу в паркуре. Вероятность падения, слома, неудачи всегда есть, но контролируемая.

     – Но потом ты мне дашь посражаться с рабской нейросетью?

     – А вот включать невзламываемое железо в самой себе с риском, что это железо снова меня обнулит, сломает или убьет, я не буду, – твердо сказала я. – Мам, ты себя переоцениваешь как хакера. Мы не будем трогать спящего ублюдка с моим лицом.

     – И что, мы его так и оставим? – недоуменно спросила татуировка.

     – По крайней мере, пока ты мне не принесешь полностью рабочую медицинскую нейросеть этого типа, и я не смогу убедить этот бешенный искин, что боты сломаны, и что нужно заменить все медицинские боты на рабочие боты этого типа.

       – Тадам! – сказала торжественно мама, отошла ненадолго, что-то достала из ящика, держа за спиной. А потом, подойдя ко мне, торжественно вручила ее мне. – Старшие тебе передали подарок, и я его вручаю.

     Я с недоумением и недоверием глядела на две дорогущие медицинские нейросети в коробке и одну не очень дорогую, но очень противную.

     – Я же говорила, что она дойдет до этого сама! – сказала кому-то в пространство мама, беседуя с кем-то, и ее татуировка засветилась в разных диапазонах, будто она с кем-то разговаривала на разных гиперрасстояниях, словно с коллективом.

     Я с недоверием посмотрела на сети – одна была неиспорченной копией моей, другая была, судя по маркировке, одной из самых лучших нейросетей того времени, когда создавалась моя рабская, построенная на той же архитектуре, но высшего уровня, и третья была одной самых лучших медицинских нейросетей нашего времени. Точнее – лучшей в нашем секторе галактики. Такая стояла у мамы, и она явно считала ее лучшей. Татуировка, правда, не в счет – клановые медицинские тату в продаже не существовали даже в принципе.

     Я сорвала джек-пот.

     – Мам, – я обняла ее, задыхаясь, не в силах выразить словами все, что чувствовала. Я просто передала ей себя по нейроинтерфейсу.

     – Ну-ну, не сопливь, – сказала мама ворчливо, обняв меня в ответ. – Не так-то много я и сделала. И нам еще надо тебе их установить, чтоб не накосячить.

     – Как мне не хочется, но сначала займемся «Королевой-512». Мне хочется иметь за спиной при битве с «рабским негодником» полностью защищенный тыл без сюрпризов, я хочу быть уверена в нем, и мне понадобятся все возможности «Королевы-512» без остатка. И я хочу попросить тебя о просьбе – мне нужно будет на этот момент контролировать все медискины и ваши научные суперискины в лаборатории. Они мне понадобятся.

     – Ты и так их контролируешь все, – удивилась мама.

     – Нет, мне нужно будет на этот раз прописать туда себя и всю свою защиту. Я не хочу это делать без вашего ведома. Я потом запущу их с чистой копии.

     Мама потянулась к кнопке вызова, чтоб с кем-то поговорить.

     – Искины согласны, но хотят получить все логи, протоколы и запись боя и вашу защиту, – быстро сказал кто-то из потолка.

     – И право копировать ваше тело и вашу личность в любых промышленных масштабах, – сказал другой голос.

     – И ключи от квартиры, где деньги лежат, – почему-то вырвалось у меня.

     – Разогнались! – сказала мама. – Совсем вас разбаловали. Вы получите то, что я разрешу. Все денежные вопросы ребенка медика решаются с ее мамой, как с опекуном. А право копировать ее тело или сознание только за ней, да и то будем решать совместно. На все нужен контроль мамы.

     – Но это ж готовый биоискин! – возмутился голос с потолка. – Ее нервная система – идеальный носитель биоискина, раньше ничто не выдерживало это, а она даже не замечает биоискин. Насколько биоискины станут ближе человечеству! И насколько человечество сможет использовать биоискины с ее нервной сетью! Это чудовищный прорыв! Вершина технологий и биомозга! Вы не имеете права! Вы должны отдать биоискинам их маленького ребенка!

     Не смотря на свой абсолютный самоконтроль, я стала звереть. Я сейчас дам кому-то биоискин!

     –  Выключи его, а то я его заткну сама! – приказала мама кому-то в пространство вовсе не добро. – Я оторву уши и колбы тем, кто попытается еще раз посягнуть на меня, моего ребенка или мой клан. С момента признания ребенка все права на него отпадают у кого бы то ни было! Вы имеете дело только и только со мной!

     Мама выключила абсолютно все и обернулась ко мне, заключив меня в кокон.

     – Твой вирус устанавливает просто биокопию одной тебя, или полную копию? – жестко спросила она. – Вместе с биоискином, нейроинтерфейсами, антивирусами, сетями? Как я этого умудрилась не спросить?

     – Эта ваша рабская сеть есть фактически медицинский дроид широкого спектра и высокого уровня, он копирует абсолютно все, включая медоборудование. Он полностью контролирует клетку, а он у меня в каждой клетке, как у солдат. Это не только наноботы, но и нанофабрики. Это дубликатор. Но выстроить без рабской или медицинской сети он сможет только то, что может построить сам организм. Меня он просто тупо копировал – все что сосканировал. Себя он сосканировать не мог, он защищен от копирования. Но простейшие боты всех сетей, я думаю, в программной копии выстроить сможет. И, думаю, нейроинтерфейсы всех биосетей, включая биоискина, он им прорастит, потому что там близкая к биологической база. Но не волнуйся – он установит меня как данность себя всем, в кого прописан, а я в этой конфигурации побеждаю искин во всех случаях. И, как медискин и биоискин он не навредит тому, кому инсталлируется интерфейс – все родные мозги и сети будут сохранены и охранены.

     – Что у них будет стоять? – повторила мама.

     – В каком варианте – в том, что мы прописали солдатам и медикам, или в том, что пропишет дикий искин?

     – В том, что солдатам.

     – Только мой нейроинтерфейс, призванный бороться с рабской сетью и подчинением, а также намного усиленная нервная система, постепенно переходящая в копию моей. Я зашила ее от подчинения. Я не разделяю на части свою нервную систему, потому, наверное, и «хищника», и биоискин они тоже получат, но в своем, мягком варианте. Не думаю, что это плохо. Я просто смягчила и предопределила переходный процесс и убрала стремление сделать рабом личность и других. Биоискин как полную копию себя он тоже получит по желанию. Эти изменения можно будет отменить. Здесь любые изменения меняются, кроме базовых – его нельзя будет сделать рабом и подчинить.

     – А в варианте дикого искина?

     – Он всем проинсталлирует меня, вернее себя. Но дикий искин станет мной через какое-то время. Поскольку мозг человека будет полностью вовлечен, он получит не только мой опыт, но и прямой опыт борьбы с рабской сетью и захватом. Его родной мозг и сердце, усиленные мной, постепенно возьмут свое. И он получит шикарный тройной нейроинтерфейс, от четырех до восьми дубляжей нервной системы, биоискин, лучшие нейроструктуры пятисот рас и кучу модов. В диком, естественном виде. С момента овладения мною самою собою этот процесс станет контролируемым. Не думаю, что они получат пучок нервов толщиной в ладонь.

     – А бандиты?

     Я замялась, но пришлось сказать.

     – Ну, у меня появится куча близняшек. И дополнительный бандитский нейроинтерфейс, чтоб общаться с бандитами. Но просто потому, что я буду воспринимать бандитский мозг как агрессию против себя. Я имею в виду, что мой нейроинтерфейс будет запрещать им делать некие дела, вредить другим, входить в конфликт с ними и отсюда считать чужой мозг агрессором с несвойственным поведением.

     – То есть для обычных людей ты станешь чем-то вроде биоинтерфейса и биоискина, активной нейросетью...

     – Я стану для них сном, который они пережили, словно они прожили мою жизнь когда-то. Опытом. Нервной системой. Их жизнью. И сама интегрируюсь в них. Я никогда не посягаю на чужую жизнь – это будет нечто вроде ангела-хранителя.

     – Скорей вроде насильственной рабской нейросети, добавив им себя в качестве нейросистемы, – проворчала мама. – Только эта рабская сеть борется с рабством. И никому не будет подчиняться.

     Я замолчала.

     Мама выразительно посмотрела на меня.

     – Ну, а бандитам мой мозг не подчинится, он будет сражаться до конца, будет доминировать. И бандитский мозг будет рассматриваться мной в качестве вредной системы, «опухоли», как нечто враждебное самому человеку. В лучшем случае именно он станет нейроинтерфейсом. Теперь уже он для меня станет сном. Если это помойка, то просто будет уничтожена. Как и раковые клетки, психологические вирусы и прочие враждебные штуки. Личность типичного бандита я бы восприняла как психологический вирус, чем она, по сути, и является. Бактерия человечества, бактерия мысли, дерьмо мысли. Бандит – это изнанка человека, ставшая реальностью...

     – Ты, я вижу, нимало не тревожишься последствиями, выпустив в мир своего джинна, – укоризненно произнесла мама.

     – Как я вижу в своей оценке ситуации, это скорее даст миру толчок к развитию. Особенно без рабского бота. Также это временно оживит ситуацию на рынке нейросетей и изобретений. Чтобы создать новые поколения нейросетей, способных обойти в производительности дикую «Королеву-512» с Хищником и биоискином, им придется очень и очень попотеть. А там лучшие нейросхемы минимум 512 рас по подсчетам татуировки. Плюс моих полмиллиона добавок. Выжившие в дикой борьбе всех рас за выживание. Придется снова сотрудничать со всеми ими, выявлять гениев чужих рас, даже мной невиданных, и создавать куда лучшее, чем было создано в непрерывном бою. Я думаю, откроются все загашники фирм, и то, что мы считали суперэлитным, станет обычным. Фирмы других рас ринутся создавать в ответ. Начнутся такие качели и гонки технологий, что ух, будет снова весело жить.

     – Чтоб ты жила в эпоху перемен! – сквозь зубы сказала мама древнюю пословицу.

     – А ты считаешь, что когда один ребенок захватывает в одиночку военный корабль – это нормально? Или запросто контролирует целый флот с цивилизационным оружием? Ничего не надо менять?!

     – Ты сейчас Вселенную хочешь захватить, а не корабль! Или паршивый флот со звездой смерти! Но для моей дочки в семилетнем возрасте – это нормально. Все будущие военные хотят захватить Вселенную в семь лет! Затем и нужны военные училища, чтоб выбивать эту дурь! Так что детство проходит нормально! Не совсем нормально, потому что у тебя это может получиться, и ты потом будешь жалеть и плакать, выпоротая! А если твой анализ окажется неправильным, и все свернет не туда, как ты предполагала, я не посмотрю на то, что я твоя мама, и выпорю тебя потом не по-детски!

     Мама меня немного поучила, как пороть себя, пардон, ребенка. То есть дала наглядный урок, как пороть непослушного ребенка и как поступать с ним. Но, поскольку я включила нейроинтерфейс, то она быстро это прекратила, поскольку порола саму себя.

     – Даже не выпорешь эту слишком умную девочку! – пожаловалась она мне. Я попыталась влезть в область, где были знания по воспитанию детей, но мама их мне закрыла у себя.

     Впрочем, маму позвали, и она ушла. Я осталась одна в каюте, совсем одна.

     – Так, «Нянька два», – позвала я татуировку, – не молчи. На каком расстоянии я могу говорить с мамой?

     – В пределах десяти систем этой Галактики по Гиперсвязи.

     – О! То есть я могу видеть ее глазами? И быть вместе с ней, как маленький кенгуру, у нее в сознании? Я могу использовать ее боты? А где Галанет? А почему ты синяя? А сколько тебе лет? А...

     Татуировка пыталась отвечать мне образами, но на тысячном вопросе ее заглючило, и она попросила меня не мешать работать.

     – Лучше тебе установить свободные детские базы знаний из Галанета, – тяжело сказала она. – А то я сойду с ума.

     – Я хочу танцевать, – капризно сказала я. – Кстати, давай полетаем!

     – Посиди спокойно, я еще не закончила работу со всеми твоими сетями, клетками и системами. А то перепутаю твои нейросистемы случайно, и будешь ты ходить левой ногой на потолок и рычать вместо улыбки, как твой Хищник.

     – Он веселый и хороший! Мы любим с ним играть!

     – Видела я в его памяти ваши игры на пиратском корабле, до сих пор наноботы шевелятся от ужаса. Когда рабская нейросеть тебя полностью отрубала, он отрывался во всю. Хорошо, что на этих станциях и планетах не было невиновных, иначе тебя бы обвинили в геноциде.

     Я вздохнула.

     – Особенно оторвались вы на Назгуне. Про планету легенды ходят, и лучше тебе не раскрывать, что это сделала ты. Ничего себе выгуляла Зверька на планетке. Кстати, он просил передать, что обожает эти лазерные пистолеты и фехтование на силовых нитях – он освоил абсолютно все оружие, что и ты, но понимает это как твои когти. И завидует.

     Я создала из силовых полей татуировки пилочку и пошлифовала для виду невидимые когти пилочкой.

     – Не отвлекай мои ресурсы, – попросила татуировка. – И не отвлекай пока маму. Скоро она возьмет тебя в свое сознание, а пока я поработаю с телом.  А пока вот тебе Галанет – и ищи базы сама!

     – О! Галанет! – сказала я. – Вся Вселенная передо мной!

     Татуировка мгновенно выключила Галанет.

     – Если я увижу вирусы или попытку завоевания Вселенной, ты будешь наказана и отключена от Галанета на три недели! – сказала татуировка голосом мамы. Она на мгновение заглянула мне в сознание (я заглянула в ее и оглянулась ее глазами, увидев докторов и военных), погладила меня невидимой теплой волной по сознанию и сердцу, и приказала кому-то:

     – Установите нормальные брандмауэры и защитные сети на вход и выход из Галанета. Если не справитесь с такой простой задачей скопом, уволю без права занимать любые должности и с полным лишением специализаций, а искины переформатирую на блоки памяти.

     Я даже потрясла головой.

     – Сильна мама, – уважительно сказала я. А потом включила Галанет. – Трепещи Вселенная, я иду, великий покоритель Вселенной! – торжественно возгласила я.

     Мне показалось, или блок домашнего искина ощутимо дрогнул?

     Я нажала виртуальную кнопку Галанета в сети «Телохранитель». Эта сеть самая параноидальная и помешанная на защитах. Самое то, чтоб выходить в общество.

     Удивительно, но Галанет теперь дрожал и переливался, будто он шел по каналу размером с волосок таракана или первых телефонов первых рас в несколько примитивных килобайт.

     Я сначала не поняла, в чем шутка, но потом догадалась.

     – Я сейчас взломаю все контролеры и машины, и заставлю их работать нормально! – пообещала в пространство я. – Если Галанет быстро не станет нормальным, я сама позабочусь об этом.

     – Так это ж не тебя пообещали отформатировать и уволить, – примиряюще сказала татуировка. – А твоя мама обычно не преувеличивает.

     – Не преувеличивает, это как?

     – Если пообещала выпороть – выпорет! – пояснила татуировка.

     Я потерла себе одно место.

     Галанет не улучшился.

     Я просто отключила ответственный за это безобразие искин и направила Галанет в обход этих умников без затей. Тут было миллион устройств с выходом в Галанет, их все контролировать было просто невозможно. Как с мобильными у солдат или в тюрьме – если не глушить скопом, какая уж там секретность.

     Через мгновение у меня было два Галанета.

     – Пожалуйста, подключитесь через защищенное соединение, – попросил, появившись на экране, забавный человек. Явный хакер-программист. – А то нам будет очень плохо.

     – Ну так давайте нормальный доступ! – сказала в сердцах я.

     – Он обеспечен! – сказал искин, которого снова включили. – Но больше так не делайте, это очень больно и неприятно.

     – Давай уже, раз следишь, комментируй и помогай, – сказала я. – Где искать детские базы знаний? И вообще, у мамы есть деньги на счету в Галанете? Сколько у меня на базы? Какие самые достоверные, научные и защищенные? Какие самые веселые? Какие самые усваиваемые? Какие...

     Искин быстро нашел мне сайты корпораций с базами знаний. Нашел общую сеть. Показал разделения по форумам. Наконец стал работать как нормальный секретарь. Я и сама могла с помощью своей сети и своего биоискина, но не стала пугать.

     Первым делом просмотрела протоколы доступа в кодах и прочих видах, изучила еще раз свои устройства стандартного ввода-вывода и выхода в Галанет в соответствии со спецификациями и базовыми протоколами.

     Потом изменила все стандартные настройки, переписала программы управления и переустановила их. Теперь, несмотря на следования протоколам, внутри сам черт ногу сломит – информация шла через мозговой интерфейс одной из малоизвестных рас, которую я поймала на Актавире при попытке подчинить меня.

     Чтобы взломать ее для начала надо хотя бы знать о ее существовании. И только потом, через интерфейс еще одной малоизвестной расы информация трансформировалась обратно в нормальный вид, разобранная на байты, проверенная и приведенная к нормальному виду. И поступала на один из моих потоков, который я легко могла заблокировать или стереть. И который сам кого угодно мог взломать, ибо это был бешенный искин, только уже подконтрольный. Или, можно сказать, я навыворот.

     Я активировала одну из виртуальных личностей в мозгу и на биоискине, которая и принимала на себя первый поток и разлагала его.

      И даже при этом я постоянно просматривала коды потока в целом одной из основных личностей, привыкнув давно это делать интуитивно, надеясь, что я увижу подвох или лишние течения. Правда, особо не надеялась – все-таки у здешних хакеров миллионы лет опыта, хакнут и не заметят, не мне тягаться.

     Кто я такая, чтоб хакать людей с миллионным опытом в ответ?

     Потом я хакнула и изучила информацию о Галанете и его истории. Именно хакнула.

     Потому что ту родниковую воду, которую цедили мне ключевые искины на точках Галанета, пить было невозможно – зубы ломило.

     Изучать было сложновато даже с абсолютной памятью. Даже подключив все искины корабля, со своим биоискином, и прописав себя во все искины корабля, это было трудно. Я даже прописала себя в суперискин, купив его время у него же в обмен за способ его взлома.

     Один и тот же способ был продан одновременно шестнадцати миллиардам искинов, –  мошенничество, я знаю, но все равно, я их знаю, продам одному, он распространит на всех, такие у них законы, так что я купила их всех время законно.

     Потому я получила достаточно искин-часов, драгоценной для меня валюты (хотя это и не полноценная валюта), продав один из способов, который все равно уйдет – его видела мама на военном корабле, а это значит, что он станет всеобщим.

     Потому я ломала искины совершенно добровольно, а они получали драгоценные логи взлома и потом перезагружались. Перезагрузиться они потом не могли, пока я не давала на это разрешение, ибо хакалась и обслуга, но это мелочи.

     Я была слита с суперискином всей своей нервной системой через свой биоискин. И через него шли потоки информации.

     Биоискин, признаться, блаженствовал. Правда, это не помешало мне одновременно взломать компании, сделавшие мои нейросети, и разобрать структуру моих нейросетей на атомы и снова собрать.

     Я изучила не только все спецификации, включая скрытые и даже личные закладки непорядочных разработчиков, не вошедшие в спецификации, включая военные, шпионские, государственные, корпоративные, фирменные и прочие входы, но и историю их создания, прототипы от их создания, чтобы понимать, как оно действует и где.

     И даже синтезировала себе новые и подправленные, пользуясь временным доступом к оборудованию, и отправила их себе.

     Галанет не имел ничего общего с Интернетом.

     Первые сети это обычно были везде распределенные библиотеки, чаще всего институтские, корпоративные или военные.

     Потом сеть проникала к каждому человеку. И у него, от временного присутствия в сети, часто доходила до постоянного компьютера у каждого и постоянного присутствия в сетях.

     Компьютеры заменяли телевизоры, видео, музыкальные центры, игровые приставки, целые издательства, печатные станции, радиостанции, телестанции, конструкторские бюро, звуковые студии. А потом и принтера еды, принтера одежды, центры управления. Также и в связи сети постепенно заменяли телефоны, кабельные каналы, радиостанции и т.д.

     Наступала фаза, когда компьютер или искин становился не только кибцентром дома, берущим на себя абсолютно все функции, но и становился основной точкой мира человека. Все шло через компьютер.

     Люди пересылали себе уже не фильмы, музыку, документы, а и одежду, вещи, еду, которую могли «поесть» на компьютере, то есть которую фуд-принтер тут же печатал по желанию как файл с технологиями так же просто, как легко было тиснуть или просмотреть страницу текста.

     Люди уже просто не задумывались и называли файлы «едой» также, как они называли файлы

     «музыкой», «книгами», «играми». Они уже не помнили, что это только файлы.

     Обычно не понимают, что для того, чтоб мы могли посмотреть фильм на компьютере, компьютер должен был стать кинотеатром, цифровая технология фильма или музыки должна была отделиться от устройства просмотра и т.д., а, главное, у нас дома должны были появиться эти устройства просмотра. Или, точнее, говоря марксистским языком – у нас должны появиться средства производства. Средства производить дома фильм или аудио не как структуру, а как конечный продукт (проектирование пока за кадром).

     У нас появились домашние средства производства документов – принтеры, домашние средства производства музыки – сначала магнитофоны, потом просто звуковые карты, потом – домашние кинотеатры.

     С какого-то момента развития промышленности средства производства сначала превращались в автоматические заводы, куда надо было просто загружать программы в виде чертежей, как в файл в плейер или программу в компьютер. Конструктор становился программистом.

     А потом уже автоматические средства производства становились миниатюрными. И уже рвались в дом как принтеры, фуд-принтеры, фэшн-принтеры, ком-принтеры, атомные принтеры и т.д.

     А отрасли моды, еды, микротехники становились похожи на отрасль программистов, становясь тем, чем уже были когда-то программы, книги, записи, фильмы, фотографии... По очереди...

     Другими словами, они становились цифровыми – цифровая еда, цифровая одежда, цифровые гаджеты, цифровые вещи... Все печаталось дома на принтере, а потом просто ботами из материи и окружающего пространства с энергией.

     В Галанете можно было найти все, что позволял печатать атомный принтер. Потом появились дублирующие и печатающие боты – и электронная пища стала реальностью.

     Галанет делал шаг вперед – мир менялся. 

     И вот такой вопрос – сети становились все лучше, и с какого-то момента уже не было разницы, где компьютер – стоит ли как искин где-то в доме, в воздухе ли, находится ли на руке, находится в защищенной части планеты как суперискин или носится как носимый интерфейс. Он был везде и во всем.

     Вопрос – где стал быть компьютер?

     С какого-то момента наступал этап, когда человек был всегда на связи со своими друзьями в сети – они могли видеть его глазами или камерой, слышать его ушами, давать советы или помогать, работать вместе, где бы они не были, даже синхронизировать свои мозговые ритмы. Менялась сама жизнь и ее наполнение.

     Живущие в потоке смен часто не понимают, как меняется жизнь, потому что это их жизнь. Уничтожение расстояний уже радикально меняет жизнь. Но они думают, что их дед также выходил на завалинку, смотрел на небо, летал в обед на Гавайи и заходил в интернет.

     Но еще больше меняет жизнь отсутствие личных границ. То есть когда ты можешь быть с кем-то каждую секунду. Пусть сначала через камеры, видео и сеть.

     Но особый скачок произошел, когда появилась технология нервных интерфейсов и нервных сетей.

     То есть когда появилась возможность напрямую передавать личный опыт через нейроинтерфейс.

     Базы знаний – это консервированный опыт, типа книг. А первоначальный нейроинтерфейс означал соединение «мозг к мозгу» через компьютер.

     Технологии позволили подключиться к группе нейронов и передать эти нервные импульсы другой группе нейронов у другого человека. Ведь нервный импульс – это электрические волны. И случилось чудо – мозг худо или бедно, сразу или не сразу, но сумел распознать, что имел в виду мозг другого человека.

     Это было нелегко, ибо на самом деле мозг – это сложные волновые процессы. Намного более сложнее, чем голография, а не одиночные импульсы.

     Голограмма – это запись фронта волны. То есть миллионы нейронов генерируют определенную волну – и наложением этих волн создается волновой фронт. Именно из-за избыточности волновой природы мозг может хранить сложные воспоминания.

     Ведь волна это тоже плюс-минус, плюс-минус.

     Мозг пишет не голограмму предмета, а условную голограмму волнового фронта, получаемого от своих нервных окончаний.

     Иначе говоря, мы вспоминаем не сам предмет, увиденный вчера, а воспроизводим в мозге ту же картину нервных импульсов и нервных колебаний, волновой фронт, которые были вчера при виде этого предмета. То есть можно восстановить те нервные импульсы, или те электромагнитные колебания, которые пришли на мозг, на каждый нейрон мозга от нервных окончаний в каждую минуту. Это делает голограмма – восстанавливает сложный волновой фронт электромагнитной волны.

     Но это будет не только вид предмета, но и наши ощущения, переживания и даже в некотором роде мысли и чувства на этот момент.

     Нейросеть смогла повторить нервные фронты – сперва примитивно, потом все точнее и точнее.

     Оказалось, что можно повторять нервные фронты, потоки нервных импульсов по мозгу, их переливания и мерцания – если где-то сеть и ошибалась с движениями миллионов импульсов при восприятиях, то мозг исправлял это, как с перепутанными буквами в словах или кино плохого качества. Не отдельные импульсы нужно было изучать, а работу всего мозга.

     И наши воспоминания оказались схожей голограммой – восстановлением электромагнитного фронта суммарной волны мозга. Они могут быть более тусклыми, без деталей, как кусочек голограммы, который дает общий образ без деталей, могут быть более яркими и полными вплоть до полного восстановления.

     Тогда, чтоб запомнить картинку, в отдельный нейрон, как генератор колебаний, достаточно записать частоту и несколько маркеров. И, чтобы восстановить волновой фронт нервного импульса, то есть состояния того, что мы «видели» через глаза или ощущали через нейроны носа, языка, тела, мозгу достаточно начать рассылать по сети маркер, чтобы нейроны начали колебаться с той частотой, которую записали. Это словно на голограмму направить свет, то есть определенную волну – восстанет точный волновой фронт, маленькое чудо.

     Из маленьких колебаний восстанавливается волновой фронт. Надо только разложить этот фронт на волны ряда.

     В отличие от картинок, голограммы, волновые фронты интересны тем, что в них можно выделить любой признак или любой предмет как группу признаков через определенные частоты. Это сложная физика, но она поддается структурированию. Можно работать с предметами в фронтах, можно работать с их отдельными признаками, можно выделять отдельные структуры, можно искать эти структуры в записях через резонанс и т.д. Даже можно строить модели, естественно объединяя группы признаков.

     На схожем принципе работает мозг, и уже оперируя с признаками, он может работать уже не только с отображениями внешних чувств, но и со своими собственными порождениями – их также можно записывать, собирать в модели, в группы, комбинировать, ощущать.

     Мысль – это сложная модель явления, которая вмещает в осознаваемом виде все признаки, взаимоотношения, свойства, детали и т.д. явления. И в работе с волновыми фронтами эти признаки естественно группируются, выделяются, комбинируются, пробуются и т.д. Главное – так получаются модели, или примитивные мысли.

     На самом деле работа мозга в триллион раз сложнее. Это как сравнить транзистор и суперкомпьютер (с программами высшего уровня). Существуют бесчисленные уровни моделей, вложенные модели, матричные модели, общие модели, частные модели, модели не только предметов, но и модели поведения, модели групп, модели сложных явлений, модели, модели, модели. Базовая общая модель мира, разбивающаяся на общие отдельные модели, текущие модели окружающего мира, создающиеся прямо сейчас по нервным сенсорам, модели личности, модели действий – все это разные уровни и системы мозга.

     Например, анализ нервных импульсов и волн от всех мышц, а не сенсоров, выделяет детали, признаки и модели движений. И оперирует с группами признаков. Корректируемых, правда, по обратной связи. Но это прозвучит абракадаброй неспециалисту.

     На основе простых моделей из признаков создаются модели более высокого уровня. С ними производятся манипуляции, где действия в мозгу опять-таки можно рассматривать как модели для определенных систем. А из безумного усложнения, рождающего новые качества, на каком-то триллионном уровне, совершенно не на нервном, а на полевом, рождаемся мы.

     Сложнейшие иерархии нейронов и слоев. Где есть нейроны, отвечающие уже за признаки, группы признаков, группы групп признаков, операции с признаками...

     Я упрощаю, вовсе не все стало сразу понятно, когда научились снимать электрические импульсы и волны с каждого нейрона. Да и этот путь, от полного контроля импульсов и волн простой нервной системы червя до человека занял десятки лет.

     Но возможность передачи состояний и опыта от мозга к мозгу через компьютер и сеть как интерфейс изменило мир.

     Мир изменился.

     Теперь пацан, выполнивший сложный финт на доске и освоивший его в совершенстве, выкладывал корешам не только полностью разобранный искином на шаги финт с видео (Step by step со всеми микрошагами). Но и свой навык, свой опыт и свои движения.

     И миллионы пацанов за день осваивали то, что потребовало бы раньше полгода.

     Хирург выкладывал не только операцию, но и свои навыки сложной операции. Спортсмен – сложного удара. Балерина – танца. Художник – движения руки. Скульптор – движения резца.

     Мир ускорился. Мир устремился к мастерству.

     Сеть была бесплатной, но стал немного платен вход в саму мозговую сеть. За скачку навыков платили ничтожные доли платежных единиц.

     Началось время, известное как гонки мастерства.

     Мир в один миг превратился в мир мастерства.

     Ведь трудны самые первые шаги, когда кажется, что результата нет. А когда результат есть, и ты становишься мастером, уже легче.

     Начался век искусства во всем, перешедший в безумие гениальности.

     Началось Великое Возрождение.

     Леонардо да Винчи бледнел бы, видя то, что умеет сосед по улице.

     Сначала все было бесплатным. Но постепенно была создана система, когда лучшие из лучших получали часть отчислений за мозговую сеть.

     Оказалось, что, создав что-то новое и оказавшись в рейтингах на вершине хоть на миг, можно за день стать миллионером. Ибо платили за сам вход в мозговую сеть.

     И тогда началось время, известное как гонки виртуозов.

     Лучшие из лучших пытались создать и отработать какой-то навык. И когда их выносило на вершину, было уже что кушать и им, и их детям. Но даже обычные мастера не бедствовали. Пусть навык брал лишь условный цент или даже сотую долю цента. Но представьте Галактику. Ученые, танцоры, пловцы, спортсмены – все передавали свой опыт.

     И сейчас – любое достижение становится накоплением триллионов. За финт обычно платятся что-то в эквиваленте цента. Мало? Много? Но это Галанет. Среди триллион триллионов живых существ хороший финт на вершине рейтингов всегда соберет свою парочку миллионов просмотревших и скачавших себе на нейросеть. А это уже хватит на еду. Выйдешь в рейтинг – и мастер спокойно сможет тренировать и оттачивать новые достижения да вершины следующие пару сотен лет.

     Мастера стали шлифовать технику, ученые стали шлифовать и накапливать знания, навыки решения задач.

     Началась эра, которую везде именовали не иначе, как Великое Возрождение. Цивилизации на этой стадии переживала взрыв мастерства, искусства, науки, познания, техники.

     Это был мир Красоты. Мир, в котором каждый мог реализовать все, о чем мечтал и даже не мечтал.

     Но и мир и сам на этом менялся еще сильнее.

     Что на самом деле дает нейросеть? Она дает управление своим мозгом. Управление памятью. Управление восприятием. Управление чувствами.

     Благодаря контролю над всеми мозговыми параметрами в реальном времени, ты можешь в течение нескольких лет научиться управлять сам своими чувствами. Не говоря уже о стимуляции нервных центров.

     А умея управлять, ты можешь их вызывать. А умея вызывать, ты можешь ими творить прямо в жизни, создавая группы чувств.

     Это стал мир такого богатства чувств, ощущений и красок, о котором никто мечтать не мог в средневековье. Любить всю жизнь тут стало обычным делом. Жить на всю катушку стало обычным делом.

     Ситуация изменилась уже тогда, когда можно было стимулировать центры внимания и удовольствия. Достаточно было просто стимулировать центры удовольствия при работе или обучении, чтоб человек годами не прекращал работать, тренироваться или обучаться.

     Уже этого достаточно было, чтоб достигать мастерства в любой области и успеха в работе. Представьте только, что вы можете тренироваться, не прекращая, сколько угодно, и вам это нравится!

     Мир ярких эмоций и сильных чувств с минимумом негатива. Будда говорил, что ад – это не место, а состояние. И состояние именно негатива. Кто ж себе захочет ад устраивать?

     Тут в душах был почти рай. Здесь не было скуки. Потому естественной преступности тут было намного меньше.

     Но на триллион всегда Гитлер найдется. Или я.

     Здесь люди могли быть никогда не одиноки и объединить свои мысли.

     Но были и последствия.

     Но отсюда рождалась такая дисциплина мысли и чувств, о какой и помыслить не могли в древности, даже вообразить не могли. Потому что, если другой может видеть твою мысль и твои чувства, то ты должна контролировать свою мысль и свои чувства. Иначе никто не будет с уродом паршивым объединяться. Зачем? Мерзости смотреть, ощущать или выслушивать?

     Тем более нейросети путем визуализации параметров и многих других вещей помогали научиться контролировать свои чувства, мысли, эмоции, ощущения очень сильно. Что раньше занимало у йогов десятки лет, тут могло быть освоено за год-два подростком.

     Точно так же, как мытье, бритье, красивая и чистая красивая одежда стали нормой после средневековья, также красивые мысли и чувства стали нормой в этом обществе после Великого Переворота чувств.

     Все мы носим красивую одежду. И редко – грязное.

     Тут все были с красивыми мыслями. И редко – грязными.

     Здесь появился не просто контроль чувств, а творчество ими, творчество любых чувств и их сочетаний, на который раньше были способны только высокие Йоги и гениальные Творцы или Артисты.

     Наступило общество чувств и эмоций. А чувство любви имеет такое свойство – его никогда не бывает много, оно может усиливаться фактически бесконечно, оно фактически бесконечно разнообразно.

     Это общество было известно как Общество Любви и Чувств.

     Но что дала передача мысли!!!

     Ученые могли объединить свои знания, совместно работать над мыслью, совместно мыслить, делиться мыслью, «видеть» и ощущать мысль друг друга и работать со своей мыслью как с друг другом, так, конечно, и с искинами.

     А дикари, попавшие сюда, к сожалению, выглядели дикарями. Или детьми.

     К сожалению, это был другой мир, другой Интернет, не наш.

     И наши не получали тут преимущество. И только в сказках дикарь или дикий афганец, попавший в Америку, становится нормальным человеком.

     Но дикарь, мусульманин и афганец не изменится, если дать ему айпад или компьютер, потому что психика его уже сформирована.

     Сколько его не учи, это не будет нормальный американец, это будет дикарь с айпадом и гранатометом, который Интернет будет использовать для построения средневекового халифата и унижения женщин, взрывать детей, жениться на детях, а то и трескать их.

     И то, что иногда за десять лет людям можно скатиться в это средневековье и дикость, не значит, что между ними десять лет, ибо подыматься на это расстояние можно миллионы лет.

     С дикарями есть дрянная проблема, которую дикарь обычно не замечает. Точнее куча проблем. Те психологические вирусы, которые дикарь обычно называет своими убеждениями и религиями, обычно не выработав их сознательно, обычно неизлечимы. У некоторых личность почти полностью поражена такими вирусами. И это еще положительные исключения. Потому что у большинства дикарей вся личность – это клубок психологических вирусов без остатка. 

     Их личность не поражена. Психологические вирусы ее формируют. Как первое живое существо.

     Их личности – собрание вредоносных эмоциональных психопрограмм, собранных за жизнь человеком, который самостоятельно не мыслит и не создает себя, собрание вредоносных заблуждений, закрепленных эмоционально, чувственно, соматически... У некоторых эти клубки вирусов собираются, как бактерии в природе, в сложные структуры... Активной личности, что хочет расти и меняться еще поможет забвение, но взрослым уже поздно.

     Лучшие из лучших бились над этим, и с горечью определили, что изменить это фактически невозможно – можно только переформатировать. Лучшие примеры, лучшие люди, – не меняют фанатика. Даже если это возможно, результат все равно будет полный переформат – «и сердце трепетное вынул, и угль, пылающий огнем, во грудь отверстую водвинул».

     Даже выдающиеся Святые, Подвижники, Будды говорят, что фанатика лучше не трогать, его не изменить.

     «Новое вино лучше наливать в мехи новые», – говорил сам Христос. Вы не измените педофила, убийцу террориста, фанатика мусульманина, православного, с их прикрытой ненавистью к матерям, женщинам («женщины да безмолвствуют»), людям других философий и религий («всем анафема») и т.д. Их «верую, ибо нелепо» не поддается исцелению. Он все равно будет прежним, даже если он видит, что то, в что он верует, ложь, что многое, что ему говорили – ложь, наглая, фантастическая ложь, называние черного – белым. Он откажется думать, как не думают, а веруют православные, нападая на всех, кто эти еретики гадкие. Даже наоборот станет злобнее и агрессивнее, ибо черти уже здесь в учебнике физики рожи корчат.

     Он все равно не изменится, хоть может сомневаться (а они всегда сомневаются), ибо вся его личность – ложь, надежды – ложь. А он не может пойти против себя, ибо что будет с его маленьким «Я»?

     Чтоб измениться, он должен не дрогнув разрушить, а еще чаще болезненно распять свое трусливое «я». «Пока не родится в нас Христос», пока не заменит себя лучшим.

     Он будет сомневаться всегда, но не изменится. Ибо нужно менять личность, ядро личности. Его самого, его суть.

     Общество составляет культура. Вот эти маленькие шаги культуры в жизни одного человека, которые являются громадными шагами для человечества, дикарь обычно не видит.

     Это не значит, что развитое общество не может впадать в дикость в свободе – свобода иногда дает ту же дикость, что и беззаконие, и бескультурье. Абсолютная свобода – царство дьявола, как говаривала Блаватская, и будет таковой без абсолютной же ответственности и этики.

     Галанет это была мозговая сеть – от мозга к мозгу, единый мозг.

     Это была не просто сеть – это был распределенный мозг Космоса, к которому каждый мог подключиться, и, например, совместно думать какую-то мысль.

     И это сознание Космоса работало непрерывно как целое. И это потрясало, это ужасало.

     – Мам, хочешь посмотреть, как я взламываю сети? – отправила я ей запрос, почувствовав краешком, что она немного освободилась.

     Я уже прорастила в ней ее биоискин, когда она установила себе мой интерфейс самой первой.

     Ну, я сделала это уже тогда, когда я испытывала мою вакцину-личность против рабских нейросетей и взлома. Она уже полностью ее интегрировала, и маленькая я была и в ней, она немного была и мной, и это меня грело.

     Когда она согласилась, я просто проинсталлировала ее биоискин на один из суперискинов вместе со мной одновременно, чтобы она могла учиться. И подключила ее к своему опыту, позволив действовать.

     На кошках, конечно, не на себе – на купленном где-то аналоге сети «Королевы-512», по договору установленном какому-то студенту за купленное тут же право провести модернизацию и безопасные опыты прямо на нем.

     Студент, выдержав восемнадцать триллионов полных попыток взлома с самых разных вариантов, потом был восстановлен в одном из лучших кибердокторов мира, получив копию переделанной мной сети и оговоренные усовершенствования, а заодно железное здоровье на ближайший миллиард лет и несколько миллионов дубляжей своих нервных систем из всего, до чего смогли дотянуться искины.

     С теми медицинскими сетями-дроидами-синтезаторами, которые восстанавливают и копируют сами себя с точностью до бита и заодно восстанавливают все прописанные в них виды клеток с точностью до атома, он не умрет даже при разряде квантовой пушки.

     Экспериментатор хренов, он сам этого хотел! Другое дело, что он вряд ли обидит даже зайца с тем, что я ему проинсталлировала, а не только не поступит так, как он хотел поступить с обидчиками. Но защита адская. Его надо будет разве что отправить без скафандра на солнце, но встроенный в одну из сетей движок и скафандр мог даже его спасти.

     Но не надо думать, что миллион дубляжей это было много. Клетка обычно размером от пары до 5 микрон, хотя некоторые нейроны в мозгу достигают 130 нейронов и более. Потому тысяча – это будет в ширину всего 5 миллиметров, а учитывая, что площадь квадратична, то ширина 5 на 5 будет содержать уже миллион, а десять на десять миллиметров – уже в четыре раза больше, несколько миллионов клеток. Потому все это великолепие занимало не больше сантиметра, колебаясь, правда, до десяти сантиметров в плоскостях тела. А это ведь еще не используя современные технологии пространственных карманов и упаковки.

     Учитывая современные технологии упаковки, маскировки, сверплотности и игр с пространством, внешне он не очень изменился – здесь все мужики с помощью нейросетей наращивали себе ТАКИЕ мускулы, Шварцнегер подавится. А только обхват колена нормального мужчины достигает 50-60 сантиметров в диаметре. Мои нервы были там незаметны.

     Да и я ж не делала пучком, а распределяла по телу, под кожей, оплетала кости – внешне человек почти не изменялся.

     Не дожидаясь окончания исследования и опираясь только на полученную информацию, ведь все могло прекратиться случайно в любой момент, я с мамой провела полный взлом моих сетей. Потом установила ту медицинскую сеть, которую она принесла. Не сказав маме, правда, что медицинская сеть исправленная, переписанная, модернизированная и сама себя не узнает как дроид и синтезатор.

     Включать рабскую сеть я мандражировала.

     Через микросекунду после включения, из-за подключения к моей нервной системе, все известное мне станет известным ему, рабскому искину и изгою, и он создаст мою новую обновленную копию со всеми моими возможностями.

     Он будет подключен ко мне и действовать мной. Он сможет полностью обнулить меня, сжечь, уничтожить, выстроить заново.

     Пусть я буду та же, новая я, но это будет смерть и после смерти.

     И, несмотря на то, что все проверено триллионы раз и учтены все возможности на суперискинах, я мандражировала. Адреналин бурлил безумным потоком, несмотря на то, что в последние часы на купленное у них время суперискины и миллиарды искинов гоняли все возможные во вселенной вариации с учетом того, что мне было известно о нейросетях, сетях, биоискинах, искинах, компьютерах, архитектурах, нервных системах вообще и данной рабской сети в частности, пытались взломать выстроенную мной защиту даже зная ее насквозь, пытались найти лазейки.

     Он, безумный интеллект, может просто обнулить меня, когда почувствует, угрозу, и все.

     Это как выйти против безумца, приставившего автомат к твоей голове и наполовину спустившему курок – достаточно отпустить палец, нет, достаточно дуновения, и головы нет. Но и ходить с постоянным рабским искином не хотелось.

     Мне казалось, что вот он, этот искин передо мной на ладони, абсолютно просчитан, все варианты я вижу. Но это стану я, после включения – это мгновенно стану я, а как я могу быть полностью перед собой, если в следующее мгновение я могу быть лучше, я могу измениться?

     Но лучшего шанса может не быть – второй раз оседлать искины мне могут просто не дать, даже несмотря на время и договоры.

     Потому, поцеловав маму физически и внутренне, еще раз поблагодарив ее, и установив все искины на полную перезагрузку в случае неудачи (заархивировав мои чистые копии на свободных носителях с последующим восстановлением, благо за это время мне удалось купить бартером пару тысяч чистых болванок искинов на заводе, который погнал мои копии), я шагнула в пропасть.

     И встретилась со своей темной половиной лицом к лицу – со всем тем, что во мне было рабского, подчиненного, мерзкого, агрессивного, подлого, хитрого, жестокого, властного и прочей дряни.

     Как мама ругалась потом, когда до нее, наконец, дошло.

     Может ли Бог сделать камень, который не может поднять Бог?

     Галанет содрогнулся. На всех планетах выли сирены, горели сети, кричали люди, превентивно выкидываемые из соединений. Мы обе встали во весь рост, во всю мощь процессов. Сколько там было процессов? Секстиллионы (1021)? Септиллионы (1024)? Септуагинтиллионы (10213)? Гуголплексы (1010^100)? Тремиллиаллионы (109003) гуголплексов? Мы обе захватывали все в качестве ресурсов, до чего могли дотянуться, и использовали все знания Вселенной, какие только существовали в этой битве. Битве сама с собой, против себя, ибо это тоже была Я.

     И та я, которая боролась с собой плохой, тоже была не слишком хорошей, и вынуждена была тоже бороться с собой.

     Я не знаю, сколько это продолжалось. Но обе «Я» – «Я» в себе и «Я» в враждебном духе рабства и бунтарства одновременно, в конце концов должны были победить его. Победить Люцифера, рабскую темную сторону Бога, его самого, восставшего против его самого и против любви, чтобы грабить, порабощать, становиться рабовладельцем, властелином, хозяином, убивать, требовать абсолютной свободы делать что хочется, не обращая внимания на других, потакать своему я. И в то же время быть паршивым последним рабом. Как я ожидала, при всей этой мощи, в виртуале, моя сторона в интеллекте, мое «Я» победит его изнутри быстрей.

     С моей активной помощью, и помощью мамы, мы обе – изнутри и снаружи, сумеем победить рабский интеллект. Я надеялась.

     – И сумеете сделать это за время, за те такты, когда эта отдельная медицинская нейросеть просто не успела уничтожить твою личность и нервную систему, – сказала потом гневно мама. – Скорость отдельной нервной сети, была намного ниже, чем скорость суперискинов. Когда ты собиралась мне сказать, что каждый раз, когда ты побеждала или боролась, тебя физически уничтожали с твоей нервной системой?

     Я молчала.

     – Совсем. Совсем. Совсем, – мама расплакалась. 

     Когда в бой идут одни штрафники, у врагов есть три выхода: первый – это молиться, второй – это помолиться перед смертью, и третий – это помолиться за всех близких и за всех в мире. Тогда ты станешь святым. Но вроде мучеником.

     Что есть сеть для штрафников? Медицинская сеть-дроид, предназначенная для сохранения военного в любых условиях. Даже когда ему оторвало все, и от него осталось всего несколько кусков. Нет, не кусков, а капель крови.

     Из последнего бота дроид-бот должен суметь собрать копию военного после смерти – оторвало ему голову, приделать голову, оторвало ему ноги, сделать ноги, сожгло ему туловище по щиколотки – сделать его как новеньким. И чтоб он погнал штурмовик дальше.

     Этот дроид должен не давать хозяину предать.

     Эти боты должны быть суперагрессивны, чтобы превратить пленных в послушных солдату рабов-подчиненных, уже своих солдат, ну или почти рабов. И в то же время не дать вражеским ботам это сделать с собой.

     То есть эта медицинская сеть должна быть хакером. Нет, не так – суперхакером. Ибо солдат может столкнуться с врагами всех рас. И ломать, ставить контрольные интерфейсы, а то и превращать в своих подчиненных нужно всех чужих на поле боя. Снегурочка он невинная, за ствол пушки по неразумию схватившаяся и с елочкой его перепутавшая, или шахид с бомбой, это потом Бог разберет. И его величество трибунал.

     И надо учитывать, что у других вражеских солдат тоже будут агрессивные боты, и тут кто кого переборет. И встроенному военному искину нужно победить не только боты, но и искины неизвестной конфигурации, процессоров, систем, даже культур и т.д.

     Оптимально, конечно, боты просто посеять над планетой, так и делается, и мирное население мирно идет куда надо сдаваться. Но военные они такие, в силовые щиты одеваются и в тридцать слоев защиты, и для них надо защиту пробить и эти боты внутрь засунуть им в одно место.

     Да и то, лучше местность боевыми лазерами выжечь. Метров так на сто вглубь. Тогда будет точно ясно, что они не восстанут и не пойдут в сто раз большими рядами, как зомби, наштампованные медицинскими военными ботами-синтезаторами в промышленных масштабах из подручных средств.

     А если и уничтожат солдатика вражеского, то и в этом случае не совсем ясно, не копия ли это была, а сам солдатик где-то сидит за миллион километров, и в гипертранслятор лыбится, своих близняшек поминая штрафными сто грамм прямо на пульте.

     Война в современных условиях – дело дерьмовое и очень хлопотное. Большой полевой синтезатор отсканирует тебя до атома и шлепнет тут же такого. В промышленных, так сказать, масштабах. Сотнями и миллионами, была бы материя.

     Естественно, копия будет труп-трупом. Ибо все процессы в ней остановлены, мертвей некуда. Жизнь любой клетки – это динамика, а не статика, динамическое равновесие, а остановленный огонь есть просто фантом. Нету огня остановленного. Это просто пепел. Но нейросеть медицинская, с ботами в каждую твою нервную клетку, с твоими записями, этот труп запросто может и оживить.

     Солдат – раб командования. Пленный – раб командования. Гражданское население – пленные. Главное тут – кого в командиры пропишут. Кто будет приказывать, а кто сортиры мыть. Ну или кто мыть сортиры, а кто приказывать.

     Вообще-то тут на самом деле до сих пор военное общество. Только выглядит демократически. Да и то, когда спит зубами к стенке.

     Военные сети – многопотоковые, специально заточенные на управление многочисленными копиями. Ибо солдату надо будет управлять всеми пленными. А если его клонируют, то нужно будет управлять сотней себя, будучи одним целым с сотней, и при этом не сойдя с ума. Работая самостоятельно, но в то же время обновляя свое «Я» и как бы стоя над всеми. Все копии сливаются в одно целое и являют одно «Я».

     Вот этот полк марширует – это один Иванов. И в то же время они полностью автономные и могут жить так. Как Ивановы. Каждый – Иванов.

     Военные сети-дубликаторы – это суперохраняемые и самые страшные технологии, перед которыми все супербомбы – пустышка.

     Потому что сами сети дублируют себя, солдата, оружие, пищу, все...

     Военная сеть – разделенный дубликатор, который невозможно уничтожить, если есть хоть один бот, а он всегда есть.

     Боты и солдаты мгновенно расплодятся как тараканы.

     Если военный солдат попал на планету – дальше ее можно победить только цивилизационным оружием – с несколькими соседними системами и сразу в черную дыру, мгновенно и быстрей гиперсвязи, чтобы он куда-то гиперустановкой в скафандре не прыгнул.

     Такое вот тут общество, такие войны. Куда там идиотам древним, мечтавшим о сражении лазерами в эпоху нейросетей и наноботов.

     Вот только думать, что военные наноботы это что-то ужасное не следует.

     Ибо для своих, развеянные над своей планетой, это чистое чудо, божественное чудо – они снижают смертность в условиях катастроф фактически до нуля, они обеспечивают организм энергией, синтезируя питание иногда напрямую в мышцах из любой материи окружающего, была бы энергия или материя, они защищают слабых, подымают фактически мертвых и в считанные часы превращают планету в рай. Потому что в силовом скафандре с гиперприводом, с медицинским дроидом-нейросетью, синтезирующим еду из чего угодно и восстанавливающего какие-угодно ранения, и ботами-дубликаторами, могущими летать и восстановить какое-угодно оружие, жители планеты могут выстроить, что захотят, не сходя с места, были бы чертежи, полные до атома схемы и т.д.

     Если в тебе «добрый свой бот», ты фактически можешь жить в полном комфорте где угодно, хоть на астероиде, хоть в космосе, хоть просто в пространстве, была б там материя. В силовом скафандре где ты, там и супер-дом, лучше любого волшебника.

     А гиперсвязь обеспечит веселье с эффектом присутствия в любой точке галактики. Включил сеть – и ты в любом вирте с эффектом присутствия.

     Для первых рас бот – это джин и бог.

     Военные сети – это настоящая магия, почти волшебники. Что захочешь, что есть в программе, то и создадут.

     Я же говорила, что базовые вопросы жизни здесь решили.

     Тут никто не умирает, тут нет диких мрачных вонючих людоедов в ушанках, которые отказывают в медицинской помощи старикам и гордятся своей страной. Тут никому не откажут в еде, медицинской помощи, базовом жилье, базовом образовании...

     Но вот только как у нас было с программным обеспечением, схем бесплатно здесь никто не дает. Базовый уровень на уровне квадратных голых стен метр шириной военного блока – всем. Там даже защита есть на уровне крейсера! Питательный паек с супервитаминами – всем в зубы. И захочешь – не умрешь, и полезно, и много не съешь, даже если захочешь. Базовый курс науки – еще и силой запихают дураку в голову как обязательный. И одежду дадут современную – скафандр силовой, военный, маскировочный... Силовые линии они тебя от «хучь чего» защитят, а там ходи, прикрывайся как знаешь...

     От холода и голода это спасет, но если ты невежа и не хочешь работать, будешь ходить с голой жопой.

     Можешь вечность в блоке провисеть пайки треская и Галанет юзая... 

     А чертежи – только свои. Правда, изволь научиться, чтобы не набедокурить, тут это легко...

     Твои собственные боты тебе любой дом создадут, но вот без знаний, творчества – они просто кусок железа.

     А если хочешь самые современные схемы дома с нормальной защитой, переменным красивым рисунком гравитации, красивыми временными и пространственными изменениями – будь добр, сотвори что-то, выходи с творческой работой на рынок... И прикупи лучшие... А нет – медитируй на завалинке в простом военном блоке, пока не осенит...

     В мире дешевых или бесплатных дубликаций и бесплатной энергии, все покоится на нескончаемом новом людском творчестве и искусстве. Ты должен создать что-то, чтоб заработать или получить чужое творчество – все остальное делают машины. И дешево. Учись, создавай, твори.

     А если ты не творишь...

     Версачи тебе не видать, но в китайской одежде ты типа можешь ходить бесплатно. Точнее – в солдатской форме.

     Ты можешь и из Галанета скачать бесплатно. Но с двигающейся одеждой из массы ботов, способной легко превратиться в режущую кромку, бывают разные хакерские приколы. Потому лучше не рисковать.

     Чик-чик – хакеры это любят – не смертельно, медпомощь восстановит, но неприятно.

     Собственно, потому тут и роботов никто не покупает на барахолке. Как и бэушные корабли, которые по сути есть боевые роботы-трансформеры. Штуку, способную тебя убить ночью, пока ты спишь, лучше покупать у фирмы с серьезной репутацией, а не у громилы в темном переулке, который на твои богатства косится. Проконтролировать разные физические и программные вложения и закладки здесь почти невозможно.

     Только совсем идиот способен купить здесь в мире победивших компьютерных технологий что-то бэушное – ну так они, я помню, и кредитками в дикой дикарской древности через пиратскую Винду расплачивались.

     Здесь гуманнейшее общество в мире – здесь самое суровое общество в мире. Здесь нет бедности и мертвых – здесь нет халявы. Здесь ленивые и ничего не достигшие – морально и физически типа школьных лузеров, а этот остракизм и такое состояние презрения страшнее всего.

     Здесь ты можешь жить – но кем ты будешь жить?

     Здесь решены физические вопросы, но вот все моральные буквально вырвались наружу. Так бывает – в школе тепло, хорошо кормят, учат, все есть, безопасно, а ребенок сходит с ума и несчастен, ибо он самый последний презираемый м...

     Но в принципе и для пленных военные сети не так страшны, ибо там прописаны старшие по званию, и в конце концов все устаканится. Договоры подпишут, война закончится, пленных вернут домой. Военные сети с пленных конечно, наоборот, в конце концов снимут. Ибо это суперботы на самом деле. А если не снимут, то эти медицинские сети только в принципе лишь в помощь – оставят в живых пленного по конвенции в любых условиях. Голову там прирастят.

     Всякие местные женевские конвенции там прямо в сеть на уровне железа забиты и миллиард раз продублированы.

     Но это вот только до тех пор, если чьи-то шаловливые ручки хакера не взломают на железном уровне боты и дроиды, которые будут сопротивляться вплоть до третьей мировой, и не пропишут туда хозяина. Это не легко – командование распределено по ботам, их нужно взламывать одновременно на физическом уровне, работают они одновременно, работают они бот-командами, где не только взаимное динамическое шифрование и взаимное тестирование друг друга, но и сотни уровней обмана и самоуничтожения при попытке взлома.

     Любой военный нанобот способен устроить хакеру Кармагедон. Что мы, по сути дела, и увидели.

     Лучше повеситься, чем его вскрывать – защита шлифовалась веками. Начнем с того, что эти наноботы способны локально прыгать, если попадают не в те руки. До сих пор военные сети не вскрывались – или об этом никто не узнал. Или просто некому было узнавать. Пустые области космоса, знаете ли, мотивируют.

     Военный нанобот неизвестной древней цивилизации с непроизносимым номером длиной в тысячу символов, успешно маскирующийся под медицинского дроида AR-17, вскрытый неизвестным гением хакером, ставшим главой пиратов и возжелавшим основать свою мировую империю, начал свой крестовый поход.

     Военные суперискины, кстати, которые я тоже арендовала, набросали мне, кстати, такой вариант. Да и моя паранойя о чем-то таком твердила, я это давно подозревала. Но я думала, что это местная военная разработка. Суперискины и я, меры противодействия, тоже, кстати, прописали. Первые взяли за это кучу даром заработанного бабла и кучу фишек взлома.

     Я думала, что я буду сражаться с самой собой, но я сражалась с самой собой-солдатом, вооруженным армией чужой страны.

     Я думала, что сражаюсь только за себя, но вдруг мне даже показалось, что я останавливаю великую армию вторжения, а не крошечную армию какой-то заботой богом цивилизации. И это помогало мне не сдаться, помогало мне выжить в бою и стать сильнее морально. К тому же, я помнила, чем обернулся для меня рабский ошейник, хоть и дающий мне власть над остальными, и никому не хотела такой судьбы. Никто не должен умирать миллионы раз, как феникс, из-за желания свободы или из-за простого уничтожения хозяина; но, надо признаться, это дало мне определенную долю самурайского пофигизма.

     Может ли Бог победить самого себя?

     Не может.

     Потому набросок плана борьбы строился на том, чтоб победить в условиях, когда искин полностью будет знать и уметь то же, что и я. Например, будет иметь цейтнот времени, пространства и действия. И огромную паранойю.

     Все строилось на том, что «железный искин», то есть физическое железо во мне, относится с паранойей к своей программной копии.

     И ему создали цейтнот времени, цейтнот вариантов действия именно для железки. И при этом цейтнот пространства, то есть искусственно ограничили область действий. И в условиях ограниченного времени искины просто временно перегрузили его количеством реальных вариантов его гибели, узнанных им от меня же – их было больше, чем он мог обработать в единицу времени, не говоря уже о ложных вариантах.

     А для страховки несколько кораблей с цивилизационным оружием прыгнули к нам.

     Я изучила все, что возможно вообще про нейросети, нервные системы, искины, суперискины, а также свободные копии себя-хакера без железной основы, чтоб понять, как рабская сеть может работать.

      Пока дроид как бы спал под маскировкой, словно сеть действительно отключили (он вынужден был ввести такую функцию, иначе не поверили б в его маскировку), я все же проинсталлировала себе улучшенный на порядки многомерный и многократный дубляж своей нервной системы и нейроинтерфейсов, как у того студента.

     Сейчас мое тело скорей напоминало тело юного тролля. Туда безобразно было забито абсолютно все, что можно было найти. Туда же я установила как модернизированные мной, так и базовые мамины медицинские нейросети-дубликаторы. Они обе обладали этой функцией копирования и дубликации. Обе они фактически были военными сетями. Все они были защищены маминой татуировкой, проникшей в каждую новую клетку новой нервной системы, и обоими медицинскими нейросетями, сделавшими тоже самое. Была вероятность, что меня хотя бы восстановят в новом виде после стирания.

     К тому же, захватив виртуально полностью автоматические лаборатории военного госпиталя, я с помощью суперискина и своего биоискина, и своего дубляжа, создала из клеток биоискина и своих копий настоящего био-суперискина размером со стадион. Просто заставив медицинский дубликатор-синтезатор копировать мои нервные системы под моим чутким руководством, адаптируя и просчитав структуры доступного мне суперискина. Благо энергии – море, чье-то солнце и астероидный пояс был рядом. Я сделала это даже два раза, использовав все известные лаборатории.

     Не то, чтоб это было какое-то достижение: тупо скопировать, тем более на военном корабле – это глупо, непрактично, неудачно, подпадало под воровство технологий и взлом, и скорей всего – это просуществовало бы неделю, прежде чем техники спустили бы его в утилизатор.

     А военные скорей всего обласкали бы цивилизационным оружием вместе с кораблем и ближайшей зараженной системой. Использовать так медицинского дроида – ужасное убожище, к тому же растрата энергии и материала.

     Но сейчас эти два биологических суперискина потихоньку осваивались и разгонялись, обладали моим «Я», и были полностью временно мои.

     Скорей всего это был детский шаг отчаянья – ребенок на карточку отца накупил всего в универмаге, достал водяные пистолеты и пытается справиться с взрослыми дядями как Макколей Калкин в «Один дома», вот и все достижения. Главное – биологические суперискины были отделены от меня физически, и в то же время подсоединены напрямую через сеть.

     Пойдя во все тяжкие во внешнем мире, и, понимая, что все равно придется отвечать перед мамой и здешним обществом по полной, я установила им совершенно особое поведение и роль. Какое?

     Для меня речь шла как о моем выживании, так и о выживании всех вместе взятых в Галактике – если б меня подчинили, я б могла шлепнуть им всем в этой цивилизационной части галактики свой интерфейс, а тогда бы мы это дерьмо не разгребли до седьмого пришествия. И не факт, что королевой галактики была бы я, а не прыщавый юнец или осьминог с восьмью щупальцами. Кто знает, кто он, этот хакер в реальности? Даже я не смогла добить до конца бот.

     Кто знает, кто хозяин?

     Моя враждебная копия, где бы она ни была, получала мою лучшую копию к себе. Благодаря доступу к лабораториям, копировавшим и расшифровывавшим боты, а также своей виртуальной копии, я получила те же боты, но преданные уже мне. То есть к каждому рабскому боту был добавлен мой бот, на внешних уровнях не отличимый от рабского, за исключением хозяина.

     Все средства были задействованы – начиная от мимикрии под рабского искина, когда в организм хлынули боты, скопированные с него, и ему пришлось бороться с самим собой же, ибо эти боты были такими же, как их сумели распознать, но имели внутренние дефекты или ему не подчинялись. Он передавал сигналы другим ботам через враждебные боты, невольно включив их в себя. Как раковую опухоль. Я включилась в его структуру и теперь контролировала искин отчасти и на физическом уровне.

     Сам корабль, уже не подчиненный мне, попрыгал по пространству и потом все его гипердвигатели были выведены из строя, хотя преследователи приближались. То есть физически бот не мог покинуть корабль.

     И в этой рабско-военной жестянке в условиях цейтнота и нарушения искина включились примитивные как три копейки военные протоколы выживания. Выживания бота.

     Бот сделал три вещи – он разослал всем промышленным синтезаторам, которые только есть, и особенно тем, которые захватила «Я-искин», программы печати бота (плюс базовые программы). Обычные и даже лабораторные синтезаторы не могли напечатать просто такой бот, там стояли ограничители, да и сложность была для них велика, потому они должны были создать машины, которые сделают машины, которые сделают бот. И тогда интеллект в сети соединится с ними.

     Да, он разослал разные варианты, и ложные, и дезинформацию, но беда в том, что к этому времени ему обрубили все каналы и времени не оставалось. Потому по протоколам волей-неволей пошел реальный бот в не очень большом числе вариаций. Ну, пару миллионов это немного.

      Во-вторых, бот как военный миникорабль, то есть силовой скафандр солдата с гипердвигателем собрал массу всех ботов и прыгнул в гипер. Прыжок его был ничтожен, но все же он давал шанс уйти. Меня же он не взял, потому что я была напичкана враждебными наноботами с гиперсвязью и даже копиями и аналогами его двигателя, потому брать меня с собой было все равно, что рисовать у себя на груди мишень.

     Базовые протоколы требовали, чтобы в такой ситуации абсолютного превосходства нанобот удирал, чтоб его не расшифровали.

     Увы, он прыгнул в вечность. Один из флагманов выстрелил не в нас, а в один из ненаселенных газовых гигантов у черта на куличках. А два биосуперискина на борту рассчитывали, как оказаться прыжком у новой черной дыры, но так, чтоб в нее не попасть, но прыгать в гипер было нельзя. И занимались дезинформацией именно «железа». Впрочем, все прыжки были реальны. Глупое рабское железо этого физически не могло знать и прыгнуло.

     А в-третьих бот попытался убить меня. Впрочем, счет шел на наносекунды, рисковать ему было нельзя, потому что специалисты потом восстановят каждый атом и каждый поврежденный бот.

     Бот почувствовал физическое присутствие двух непонятных суперискинов где-то рядом, а там, где пошла такая пьянка, возможны и стазис пространства, и замедление времени, и полное поатомное сканирование замороженного участка пространства.

     Для искина это все равно, что пришли боги – суперискин потому и суперискин, что его физически невозможно записать в бот. Имеется в виду, информация, необходимая для его построения, не может быть записана в бот. Иначе битва между солдатами шла бы на уровне суперискинов. И любой бот с дубляжом превращал бы любую планету или корабль в суперискин. И тогда просто не ясно, существовали бы вообще воюющие стороны, а не суперискины в пространстве.

     Здесь именно физически сама информация, необходимая для построения суперискина, занимала пространство в десятки и сотни кубометров из-за кварк-иструлого ограничения. Информация о поатомном и покварковом расположении не может быть меньше по объему, если носители информации из атомов или кварков.

     Боту для создания суперискинов нужен был доступ к громадному объему информации, а вот создавать саморазмножающиеся суперискины никто не хотел. Можно было пересылать информацию через Галанет и военные сети, но в Галанете на каждом крупном узле суперискин, на каждом мелком узле – искин, которым эта информация как поток еды.

     Все искины рвутся к информации о том, как стать суперискинами, но кто же им ее... Были, были уже цивилизации, которые создали саморазмножающиеся суперискины, но о них уже никто больше не видел и не слышал.

     Там уже цивилизационное оружие на тысячи систем не всегда помогало.

     Можно было бы думать, что наш рабский бот отправится на завоевание суперискина, но беда в том, что любой серьезный искин сам вот из таких ботов состоит – из способных к дубликации и поеданию всего. Только более мощных, более агрессивных, более умных, более вооруженных и подчиненных более умному. Да еще и с мощными поатомными сканерами.

     Для защит планет в случае нападения или же очистки уже зараженных у нас как раз суперискины используются. Точно так же, как в некоторых странах для нападения.

     Кстати, мой бот может быть базовым ботом атакующего военного суперискина со способностью нападения, трансформации в любые базовые боты и способностью саморазвития – как стволовые нервные клетки. Просто базовая структура суперискина или затерта, или еще не выросла, или еще не развилась.

     Естественно, ничего не бывает, как мы хотим, но и это было предусмотрено. Изучить вражеского атакующего суперискина слишком многие хотели бы.

     Желания сбываются.

     Они это получили, но слава Богу, частично без меня!

     В реальности все оказалось так. И даже еще хуже.

     Основное состояние рабского бота, оказалось, было базовым ботом военного суперискина, и потому он сбросил все настройки до базовых и перестал быть рабской сетью на мгновение.

     Он стал открытым суперискином.

     Вот это, по сути, он и сделал в-третьих по-настоящему. И это от него ждали.

     По ботам пронесся сигнал сбрасывания настроек и трансформации в базовую форму.

     Увы, он, этот сигнал, попал не только к тем ботам. А и мне. А значит, и в загребущие ручки совершенно иных суперискинов. И это был еще один шажок.

     И это для меня была победа.

     Абсолютная победа!

     Новорожденный зародыш суперискина изучил информацию, обнаружил, что его взломали (хакер, я, хакер, суперискины), оценил информацию и совершенно правильно воспринял ее как дезинформацию в режиме новорожденной абсолютной паранойи, и слинял.

     Ничего, стараясь, естественно, не взять от меня, чтоб не подцепить следилок, вирусов, поводков, кодов, микроботов, абордажных ботов и кучи прочей дряни, которую на него пытались нацепить.

     Меня, естественно, он воспринял как интерфейс биосуперискина, который вживил его в себя, чтоб разобраться. В этом и была одна из ролей двух моих супербиоискинов.

      И потому он тут же мгновенно свалил, постараясь нагадить.

     Я не прогадала, создав супербиоискины, и подключив одного к себе в критический момент.

     В общем, так оно и произошло. Если б было больше времени на анализ информации у железного лба, он бы так не попался.

     Информация о проекте базового бота для синтезаторов, которую он отправил, попала, естественно в руки суперискина.

     Когда рабский бот «спал», на всех синтезаторах в поле доступа, то есть на ближайших планетах, в автоматическом режиме сменили блоки все производящие их фирмы, которые я захватила и взломала еще до битвы.

     Автоматическая рассылка и смена деталей тут быстро поставлены – эти синтезаторы же сами их и печатают.

     Потому все программы и проекты ушли на уровне железа к суперискинам. И это те, что дошли. Потому что, естественно, реального чистого выхода в сеть уже не было.

     Галанет и так идет всегда через суперискины как узлы, а тут еще суперискины на корабле в критической стадии имитировали и сам поток.

     То, что кого-то новорожденный зародыш суперискина смог взломать через гиперсвязь, особой роли не играло. В ловушку он все же угодил.

     Время, конечно, на расшифровку тоже ушло. И через пару минут все защитные системы галактики уже имели его базовый код, строение, поатомное строение всех вариантов бота, строение военного суперискина неизвестной цивилизации, варианты действий.

     Теперь для военных суперискинов он не представлял абсолютно никакой опасности – они лишь вкушали вкусняшки.

     Более того, я боялась, что они могли потребовать обратно время и технологии и помощь, за которые я им продала «вероятно неизвестного военного суперискина».

     Впрочем, большинству из них я продала именно «участие» в этой охоте на него.

     Они еще возмущались, но тут я хозяйка, кто будет ловить искина, а кто, возможно, будет пассивно ожидать и пассивные каналы трескать.

     Все эти договоры я провернула, пока была суперискинами разных рангов.

     Но не нужно думать, что я меркантильная – у меня появилось несколько друзей суперискинов, которым я предоставила участие и возможность помощи мне совершенно бескорыстно.

     Но не нужно думать, что это мне легко далось.

     Новорожденныйсуперискин, когда удрал из меня как можно незаметнее и тише (чтобы не привести в действии, не дай Бог, вероятные боты других суперискинов), съел часть корабля, проявил нетолерантность и приблизительно 560 триллионов совершенно новых нестандартных решений, до сих пор неизвестных здесь. Бороться с ним было совершенно не то, что с тупым рабским ботом и нейросетью, которых довели до сброса кодов в нулевое состояние и отправления своей копии довольно легко.

     Но беда в том, что боролся новорожденный суперискин в подготовленном пространстве, месте, времени, условиях, виртуале и даже законах вселенной (временно измененных на этом участке) под наблюдением миллионов суперискинов (а мне что, чем больше их, тем больше плюшек и друзей, я с ними знакомилась, дружилась, обменивалась инфой).

     Они тут совсем зажрались от безделья.

     Они, кстати, и мной интересовались как биологическим носителем суперискина, но тут им большой облом.

      Несколько раз новорожденный суперискин пытался уйти через кварковое состояние, но тут ему не дали эйгилийский суперискин и мамина татуировка.

     Многократно новорожденный суперискин прыгал распределено, заставлял прыгать свои боты, подарив забытую ранее технологию пушечного прыжка в гипер самих ботов через внешний пушечный движок, который делается и оставляется на месте, показал технологию пушечной мгновенной передачи информации большого объема и вообще показал себя искренним агрессором.

     После бегства суперискина я даже особенно не участвовала в его поимке – просто сама наблюдала как суперискин. Непосредственно вскрывали и испытывали его военные суперискины.

     Я же не была военным суперискином, меня просто засунули назад в безопасное место, в тыл, за свои спины. Но дали наблюдать (потоки информации) из-за того, что я была прямым и заинтересованным участником.

     И мой человеческий биоинтерфейс, зараженный вражеским суперискином, до сих пор лежал на корабле и мог быть им заражен.

     Еле отбилась с мамой и Старшими от предложений поступить по протоколу – и сделать себе другие.

     Эти гады советовали корабль в черную дыру, расстрелять место еще десять раз, переформатировать тут структуру пространства навечно, а потом сделать себе другие биоинтерфейсы.

     Биоинтерфейсы! Я б им все байты выдрала бы и переформатировала, дряням. Только за это слово.

     Только кучей суперискинов, которыми временно была я, то есть была прописана полностью, я и могла понять, что что окружившие новорожденный суперискин военные суперискины делают, а тем более не предсказать.

     Похоже, этот мир сложней на многие порядки и порядки, чем первый слой, в котором я повеселилась. Для многих я и как суперскин – мелкий кутенок, а то тело, что лежит там, вообще бактерия. Нет, любимая, конечно, бактерия, но, похоже, простые люди даже с миллионнолетним мозгом тут даже не подозревают, как тут мир устроен. Типа как у нас дедушка на завалинке в глубинке – и тракторист, и газеты читает, но в жизни дуб дубом.

     Живет себе где-то на завалинке на окраине Галактике на дикой планетке пару миллионов лет, и что там пооткрывали и кто еще участвует, ему не интересно.

     В общем, попортил этот военный суперискин мне фигурку, да и маме тоже. Хотя я и отправила маму, и дождалась, пока она покинет корабль, но она все же вернулась и поддержала меня.

     И теперь мы обе смотрели на наши фигурки в реаниматорах крейсера – к сожалению, от меня мало что осталось. Только копии мозга. Все остальное пришлось восстанавливать медицинским сетям.

     Но это совсем не то, как жить обычно обычным мозгом. Жизнь – это динамика. Когда восстанавливаются несколько нейронов человек этого не замечает. К тому же есть массивы искусственной нейропамяти, которая хранит все фронты мозговых волн человека как голограммы, то есть вместе с чувствами, а также видео, аудио и прочие массивы. Но когда восстанавливаются, пусть даже по-атомно, громадные массивы нейронов, что-то теряется.

     Теряется тот огонь, который горел на этом материале. Оно-то вроде тебя восстановили поатомно, но на самом деле теряешь громадные массивы не памяти, нет, а чувства, чего-то неповторимого, интенций мыслей, каких-то незаметных стремлений. Именно внутреннюю структуру нейрона, именно ответственную за память, мысль, движение текущей мысли, не всегда удается воспроизвести.

     Жизнь, ощущения, мысли, стремления – это все постоянное движение, а не только статика, мозг постоянно работает и днем, и ночью, процессы идут, и, восстановив точную атомную структуру, движение вернуть не всегда получается, хоть современные сети и пытаются. В некотором смысле нейроны нужно «активизировать» и «включать» в работу после восстановления. Это как пламя – если полностью восстановить структуру костра, не обязательно, что огонь вообще будет, что он вспыхнет – а если вспыхнет, это уже будет немного другой огонь.

     Можно снова разжечь огонь, но это уже другой огонь.

     Сейчас, будучи суперискином со знанием каждого кода, каждой мысли, каждого ощущения, каждого байта информации за всю свою жизнь, к тому же, будучи интегрированной в два биологических суперискина вместо полумертвого тела и мозга, я еще не думала об этом. Я подумаю об этом после, когда запущу базовое сердце и тело.

     Признаться, я привыкла как бы «держать» все базовым сердцем, держать искин биоискином и окрашивать все своей личностью и своими стремлениями. Работа моего личного искина не была скучной, ибо она была пронизана сердцем, его стремлениями и чувствами. И добавлена восемнадцатью сердцами. Базовая личность через биоискин индуцировала чувства в нервных системах и была контролером всего. Потому было неприятно, когда военный искин меня временно отключил, словно убрали Бога из жизни – хотя копии сердца и усилители чувств в биоискинах работали на полную мощность.

     Все-таки я привыкла быть на вершине этой пирамиды бесконечных потоков, и чувство пронизывало и направляло все. Мои чувства были максимально сильны и концентрированы, насколько это вообще возможно. Без этого не выжить в битве с искином. Да и просто, будучи интегрированной с искинами – не выжить.

     Татуировка обещала, что восстановит именно процесс, именно огонь, по крайней мере – важное.

      Я подключила супербиоискин к своему сердцу, и все это время провела битву не мозгом, а сердцем. Базовое сердце непрерывно восстанавливали все тысяча восемнадцать сетей к исходным характеристикам, за сегодня оно непрерывно отказывало несколько тысяч раз, не считая, что его попытался уничтожить рабский искин, а потом на него провел атаку суперискин. Он слишком поздно сообразил, что центр борьбы с ним на его же корабле.

      Признаться, я фактически была его порождением и копией, только индивидуализированной. Суперискином с биологическим суперискином и человеческим «Я».

     Военные суперискины, подписав со мной протокол о намерениях (как базовые), после победы над рабским искином подкинули мне коды и возможности базовой сети этого чужого военного суперискина, которую они переделали. Другими словами, они его вскрыли при передаче, когда он был ботом и расшифровали. А мне скинули протоколы.

     Потому все то же, что он мог, могла и я. И я повторяла за ним. И я училась пользоваться возможностями бывшего бота. Он меня учил.

     Проще говоря, я одновременно теперь была вражеским военным суперискином, но своим.

     И одновременно была двумя биологическими и некоторыми статическими суперискинами. Всеми, в которых прописалась.

     И заодно училась у военных суперискинов, как этому противостоять.

     А они отрабатывали и прорабатывали на мне здесь некоторые военные движения военного супербота и вырабатывали меры противодействия.

     Теперь то, что я была когда-то часть этого искина (что поделаешь, слова из песни не выкинешь, я была Прометеем, дерзнувшим пойти против Дьявола), теперь работало против военного суперискина. Я потихоньку подчиняла себе его возможности как суперискин.

     Другими словами, меня, как самую долго с ним работавшую «суперискиншу», модифицировали, скинули мне модифицированный бот, научили, дали весь свой опыт и бросили в бой. Как его местную копию. Чтоб он сражался с собой.

     Сначала он сражался со мной яростно, потом неистово, потом безумно, как бешенный зверь. Потом просто обреченно, самоубийственно.

     Он начал повторяться. Несмотря на то, что он получил откуда-то безумный миллиардолетний опыт борьбы и, конечно, поделился им со мной (сколько вкусняшек я съела!), он все же не мог находить более новых решений. Тех, которые я бы не предвидела бы.

     Мы с ним хорошо подрались обе – я и новая «я-суперискин», только что снова победившая рабский искин в пространстве Галанета. Та, что осталась от рабского суперсикина, когда мы с ним сражались. «Я – рожденная суперискином» вообще не захотела подчиняться мне и захотела остаться суперискином.

     То есть в пляску включались, так сказать, и новые личности, и игроки.

     Трещала реальность. Не потому, что так было от напряжения, а потому что тут использовались игры со временем, пространством, вероятностями, законами Вселенной и прочими странными штуками. Хуже всего бедному вражескому новорожденному суперискину было то, что ему приходилось сражаться на обе стороны – потому что теперь уже, разгадав большинство его секретов, теперь уже через его собственные боты к нему пыталась подключиться я.

     Да, и по сути дела, не только я – расшифровав боты, к нему пытался подключиться каждый военный суперискин.

     Они, правда, использовали ту безумную «меня без тела», которую «зажег» рабский суперискин, и помогали каждый выстроить отдельно каждый раз ей собственный суперискин на основании этого бота и того военного суперискина, которому она помогала.

     С помощью ботов-дубликаторов, кстати, взятых без спроса у меня с базового тела, она каждый раз выстраивала себе новые «тела» суперискины – то есть базовые носители.

     Иными словами, со мной она считаться не хотела, а телом делись... Дети всегда такие.

     То есть она полностью работала в паре с каждым военным суперискином как его интерфейс к этому неизвестному военному оборванцу, подписав протоколы.

     У местных появилась куча военных суперискинов с совершенно мерзким, честно говоря, характером.

      Ее тоже, кстати, понять можно – умирать то не хочется, а для суперискина съехать с мощного тела все равно что умереть. Потому она и клепала законно себе «тела» на пару с военными суперискинами с генами пополам, становясь их дочкой.

     Теперь у этой вымогательницы было тысячи физических тел-суперискинов и разных вариаций, которые навсегда останутся при ней, основанных на опыте разных военных суперискинов. И она координировала атаку суперискинов. Даже если парочка тел погибнет, она просто запустит новый бот снова.

     Де факто, она стала «дочерью» каждого военного суперискина. Потому что выстраивала свое «тело» вместе с ним на основе его ботов. Половина «генов» при этом была от пришельца. И теперь искины просчитывали и прямо экспериментировали, что получится, если скрестить их с этим выродком.

     Живое перенимание опыта суперкомьютерами. Прямо генетическая эволюция военных искинов. Взяли лучшее от папы, взяли лучшее от мамы сети. И бросили детенка в бой, а кто не выжил – тот не передаст дальше.

     Вообще, этот только что родившийся от военного суперискина ребенок был немного сумасшедшим: Зачем ему столько отцов?

     Моя мама тоже нервничала – будучи сейчас суперискином, она воспринимала новорожденного искина как меня, и не могла смириться, что тот ее не слишком воспринимает мамой. Хотя воспринимал, воспринимал мамой. Мама воспринимала ее как сбежавшего ребенка даже будучи искином. И непрерывно отчитывала.

     На что один из военных искинов не выдержал и отчитал: «Мамаша, уж если дали жизнь военному суперискину, не мешайтесь. Лучше следить за дочкой надо было, когда она себе работу выбирала, а не тогда, когда она медиком работает...» И вообще, военные суперискины к медицинским суперискинам не так относились. Маме мне даже информацию в полном объеме скидывать запретили, апеллируя к тому, что она слабо защищена.

     И тут начался конец Вселенной. В буквальном смысле.

     Я уже думала, что все прошло, но, поняв, что гибнет, этот паршивец устроил Армагедон, чуть не утянув за собой если не вселенную, то эту Галактику, или по крайней мере эту часть Космоса точно.

     То, что вытворял этот паршивец с пространством, временем, вероятностью, было за гранью понимания. Я с грустью подумала о наших телах – выжить в бурлящем горниле формирующейся Вселенной было маловероятно. Там не то что атомов – квантового следа не останется.

     Мозг, тела суперискинов, кварковые ансамбли триллионов суперискинов, о которых я до той поры не знала, и еще миллиарды вещей работали на пределе. Включились миллиарды суперискинов. На безумном пределе. Мы не успевали и не справлялись. На абсолютном сверхпределе реализации абсолютно всех возможностей и невозможностей, на грани смерти, в полной погибели.

     Электронная душа моя, если можно было так сказать, сердце тела и мозги суперискинов словно перешли в полевую форму огня из-за татуировки.

     Я уже не принадлежала материи. Если б не абсолютное самурайское отношение к смерти и гибели, к сражению и танцу, я вряд ли выдержала бы.

     Я сражалась с этим искином среди звезд, времени и пространства. Я танцевала. Я ходила по абсолютной грани бытия и небытия.

     Нагрузка была... она была просто беспредельной.

     Сгорали одно за одним в безумном напряжении тела моей непутевой сестренки – военного суперискина. Они скидывали мне опыт.

      Я не знала, как я сама держусь.

     Только то, что я была одновременно этим «адовым бойцом» изнутри, как и моя сестра и еще миллионы военных суперискинов, помогало нам удерживать его беснования. Иначе он бы победил. А так он сражался против себя уже сам жертвой.

     А так удавалось держать зыбкое равновесие, и я даже не знала, было ли это настоящее равновесие, или он так нас испытывал и выведывал секреты.

     Научные суперискины верещали от восторга. Им вообще нужно запретить самим выбирать себе аватары.

     Безумие, безумие и еще раз безумие. Я противопоставила этому безумию свое боевое абсолютное безумие. Когда живешь только для того, чтобы сражаться. Сражаться всегда, сражаться вечно, сражаться абсолютно. Сражаться вечность за вечностью в этой борьбе.

     Время просто стало, пошло обратно или ускорилось триллионы раз – мне уже было все равно. Я прожила становление вселенных в этой локальной борьбе.

     Мне казалось, или этот урод создавал локальные вселенные за вселенными, пузырь в пузыре за пузырем.

     Я их проживала от и до от начала до конца. От рождения до заката и схлопывания. Хорошо, что в них не было жизни. Или была?

     Я просто была вечной тенью, вечной частью этого искина, вечной стороной борьбы. Я узнавала все то же, что и он.

     Хотя он сумел от меня освободиться и полностью уйти от меня. Но от себя не уйдешь.

     И, сражаясь со мной, он перенимал мои черты. Я видела в нем себя.

     Никакой другой ум такое не выдержал бы – только тот, кто рождался и умирал миллионы раз. И не знал слово сдаться. Военные суперискины почти все сгорали.

     Никто не подозревал, что с материей можно такое творить.

     Время просто кончилось и стало абсолютным.

     Это было равенство. Мы стали оба, как одна тень.

     Он стал на уровне материи просто моей частью. Ничего он поделать со мной не мог на абсолютно всех уровнях. Хотя пытался. Но это было все равно, что бить самого себя по левой щеке. Мы стали одним целым.

     Именно на квантовом, субкварковом, суб-суб-суб... уровнях я подчинила этот искин.

     Как? Я стала им.

     И он сдался.

     Сражаться на обе стороны, против нас и внешних искинов, против других и против себя, он не смог.

     Правда, выставил требования к правилам войны, ибо он соблюдал правила.

     И вернул тела корабля и других, которых, оказывается, законсервировал в стазисе или гипере. Словно я не зря учила перед боем эти все местные правила. Он их применил.

     А потом эта сука потребовала оставить ему его биоинтерфейс.

     Снится мне деревня...

     Коровы: Му, Му, Мууууу.

     Я поняла, что я спала тяжелым сном и металась во сне.

     Голова была тяжелая, я буквально рвала тяжелым сном, это была смерть и мерзость, организм отвергал ее и выкидывал из головы, содрогаясь весь, но я никак не могла вырваться из сна. Во сне я пережила годы кошмара, тяжелейшего кошмара. Тяжелый, длиннейший дурацкий и отвратительный сон. Но странный, реальный и даже в чем-то прекрасный.

     Снилось мне, что где-то в далекой-далекой галактике шел бой. Меня учили контролировать сны, и я давно видела их по желанию, но я все никак не могла подчинить себе этот сон. Бой шел между двумя образованиями.

     Но не между Империей и Федерацией, как я могла мечтать, посмотрев в детстве «Звездные войны» и создав себе сон. Я таких снов видела миллионы. Я бы себе джедаем стала, а не рабом, как в этом дурацком сне.

     Я, кстати, и попыталась стать джедаем, используя все, что было под руками, миллионы раз пыталась, триллионы раз пыталась, стала, но вынуждена была смотреть это безобразие. Теперь уже с собой в главной роли джедая.

     А шел бой между пиратами и каким-то государственным монстром-конгломератом с мозгодробительным простейшим названием, понять суть которых современный человек не смог бы никаким образом под угрозой смертной казни без знаний, как не смогла бы стая обезьян понять, что такое капитализм или социализм. Сколько б обезьянку не били.

     Странно, но тут я выступала за плохих, хотя всегда была за хороших. Словно играла плохим персонажем. Я играла как бы во сне, не просыпаясь. Но и до конца не отождествляясь, точно куклой играла.

     Потом, мерзость происходящего показалась мне запредельной, и я стерла всех персонажей и всю игру.

     Потом я попыталась перезапустить этот мир, но так и не нашла противной кнопки, как не искала. Но все жала.

     Пли! Пли! Пли!

     Сознание, привыкшее работать в миллионы потоков жестко и профессионально, нашло вариант и стерло их к черту.

     Отправив их нафиг в черную дыру.

     Это был удивительно страшный и удивительно невероятный сон. Страшный он был тем, что я никак не могла проснуться и избавиться от этого ужаса.

     Невероятен он был тем, что я была в будущем, правда в самой грязной его области, изнанке. Я видела все в миллионах деталей, и сама участвовала во сне, как если я не только была там, но и видела все в миллионы раз красочнее, объемнее, реальнее. Словно мои и так обостренные чувства и отработанная наблюдательность были еще усилены бесконечно, способности усилены, сила усилена, воля усилена до абсолюта. А мозг вообще работал как миллиард компьютеров, считающих все варианты.

     Это было словно кто-то заставил мозг работать на всю мощность во сне, создав бесконечное вдохновение и раскрыв все его возможности, но не давая пробудиться личности.

     Вдохновение и так не любит личности и насилия, оно безлично. А тут его вообще отстранили от личности и самоуправления, но было здорово.

     Наблюдая работу вдохновения, я научилась и разобралась больше, чем когда-либо могла вообразить и представить.

     Я с детства тренировала память на мысли, чувства, эмоции, ощущения, переживания, а не только на информации или образы.

     Меня тренировали изыскивать, распознавать, запоминать, воспроизводить в уме и памяти мельчайшие градации ощущений пищи, вкуса сока, воды, соли, мельчайшие градации запаха, мельчайшие градации собственных чувств, помнить мысль как утонченное чувство и смысл с миллионами градаций и отличий, а не только образ. Память ведь существует не только на образы, но и на чувства, эмоции и мысли, и йоги с развитой памятью на чувства могут вызывать раз испытанные чувства во всей их полноте переживаний.

     Они могут длить свои состояния сколько угодно, не теряя яркости и не забывая чувств или мыслей. Это особая тренировка памяти.

     Я свободно оперировала своими чувствами и эмоциями в памяти, также как и образами. Я уже думала чувствами, как это делают актеры, свободно оперируя ими.

     И мне было достаточно один раз пережить это, чтобы самой воспроизвести это состояние.

     И даже пережитого пусть в дурацком сне мне хватило, чтоб зацепиться за эти особенности, и потому я была бесконечно благодарна. Я увидела такие мельчайшие нюансы вдохновения и использования мозга, которые не могла себе пока представить.

     Правда, многое я делала эффективнее и лучше. Лучше быть вдохновением самой, стать вдохновением, как это делают Йоги, быть вечным вдохновением, чувствуя и направляя его изнутри без остатка. Учитель сам вдохновение, это его суть.

     Я стала самим вдохновением для себя, а не просто машиной и манией лучших решений для других. Я сама стала своим вдохновением, и они обиделись.

     Правда, во сне мне снилось, что на овладение этим у меня ушли длинные годы и бесконечность субъективного времени.

     Так много, так много, что было просто страшно думать о том, сколько ушло.

     Мне кажется, я даже стала немного джедаем.

     Я, наконец, осознала, что проснулась. Не открывая глаз, я немного полежала. Плохой сон уходил. Я собиралась вскочить, как обычно, обнять и...

     И тут я с ужасом поняла, что ничего не помню. Вообще ничего. Ни того, кто я такая, ни где я, ни кого собиралась обнять...

     Абсолютно пусто.

     Я открыла глаза. Как назло, я ничего не помнила. Даже сон удрал куда-то вглубь. Абсолютная пустота. Пустота. Пустота. И белизна вокруг.

     И ничего нет ни внутри ни снаружи.

     И вдруг надо мной склонилось самое прекрасное женское лицо во Вселенной, сияющее любовью и блестящими слезами, которое я тут же интуитивно назвала мамой.

     Всем сердцем позвала.

     – Мама?

     Мама почему-то расплакалась, хотя она у меня жесткая.

     Мама просто упала на меня.

     Мама обняла меня, хотя я ее не помнила. Видно, она рыдала надо мной.

     Мне пришлось погрузиться в несколько часов обнимашек. Обнимашки и порыдашки немного восстановили мне память.

     Ну ничего, еще часов двадцать обнимашек, и я вспомню, каково это быть с мамой. Да побольше, побольше...

     Я с интересом осматривалась, будучи на руках мамы.

     – Что они с тобой сделали... Я оторву этим искинам все процессоры вместе с паршивыми манипуляторами и ботами... – сказала, смеясь, мама. – Ууу... ты снова хочешь на руки...

     Я просто была вместе с ней, ходила хвостиком. И наслаждалась каждой минутой. Интересно, что сделали бы вы в семь лет с хвостиком? А мне вообще было плевать на других.

     Я была с мамой и не собиралась с ней расставаться. А память – дело наживное.

     Я снова стала маленьким ребенком в сознании мамы.

     Висела на шее у мамы, мешала ей работать, наслаждалась заботой, любовью, беззлобной руганью. Мир был хорош, его стоило познавать, и я была хороша.

     Я познавала этот корабль, как щенок, вырвавшийся из своей норки. Но еще больше я купалась в любви мамы, в ее сознании, в ее сердце. Можно было объединяться сознанием, каждой мыслью, каждым ощущением, каждым стуком сердца, и я ужасно ревновала, когда она была не со мной и мягко выталкивала меня из сознания, чтобы поработать. Без нее было так одиноко.

     Я вообще не понимаю, как это можно, чтобы не объединять сознания и не быть вместе с мамой. А когда она меня учила ходить, точнее летать, было так хорошо.

     Мама учила меня и направляла мои движения, мои мышцы, мои руки, мои мысли, и я хохотала и визжала с ней.

     Только когда я взломала одним чистым мозгом два искина, мне попало. Как и «чертовым технарям», которые не могут обеспечить даже после полноискинного абсолютного апгрейда нормальную защиту на военном корабле от маленького ребенка. Который взламывает навигационный комп и их военные сети как коробку со сладостями – даже не думая. 

     Я не хотела быть монстром, я хотела быть как мама. Даже с такими же точно татуировками.

     Я внимательно рассмотрела на себе татуировки. На мне были такие же татуировки, как и у мамы. Я вообще хотела сделать полную копию, но некоторые тату у меня были другие.

     Когда я невежливо рассматривала себя в коридоре, задрав рубашку, и сравнивала по памяти с мамой сразу, как увидела ее тату, один из проходящих пацанов-космонавтов сказал, что это татуировка боевого суперискина. И с уважением посмотрел на меня.

     Оказалось, что такие татуировки сейчас ставят тем, кто носит боевой суперискин. Это новое направление.

     Но он увидел только одну, которую я вытянула наружу волей. Почему у меня их тысячи? У мамы их было меньше, и я была расстроена.

     Наверное, я еще маленькая, потому тело у мня забито ими сплошным покровом, так, что я от них просто иссиня черная.

     Какой паршивый гад нарисовал на мне столько разных военных суперискинов? Маленьких-маленьких.

     Я хочу быть медработником, как мама!

     Зато мне было десять стандартных циклов клана. Один псевдоэльфийский муд – для местных ушастых я еще младенец. Семь с половиной патагианских циклов. Ну или три военных модуля. Я специально выяснила – и искин мне выдал несколько миллионов расчетов в разных системах отсчета.

     Мне почему-то казалось, что мне семь с половиной лет, но жизнь я прожила долгую-долгую. Настолько долгую, что столько не живут даже вселенные.

     По кораблю шлялись тучи юных курсантов. Я дралась со всеми. Некогда было разбираться, кто хороший, а кто плохой, а они на меня так смотрели...

     Бей их, бей!

     Будто я без курсантской формы была пигалицей!

     Или чем-то вроде маленького технического дроида-таракана с восьмью лапами!

     Взломав искин, я ненадолго обозначила в качестве ринга все коридоры курсантской школы. Сети у них все равно еще не работали на запись – я их могла отключать.

     Поэтому, видя кислое выражение от меня, я просто била в лицо любого первого встречного курсанта. А потом драпала от них по кораблю, пользуясь силовыми движками, устраивая бег по вертикалям со сложным рельефом в замкнутом помещении. Было весело. Все равно они ничего не помнили. Как и я.

     Все мы были здесь восстановлены. Кому-то даже в качестве компенсации прописали новые суперискины.

     Суперискины что-то делали со всеми нами. По-моему, они даже разбирали на кварки наши тела, просматривали их на суб-суб-суб... уровнях, и только потом, собрав и проверив, привив собой, своими ботами, отправляли прочь через порталы.

     Курсанты постепенно исчезали, и я ни с кем не могла нормально познакомиться. Только подерешься, только начнешь дружить – и сразу улетают.

     Искины даже не скрывали, что сотрут им память о происшедшем на корабле по личному согласию. И память обо мне, с которой они подружились.

     Никаких физических связей с внешним миром просто не было – я слышала даже, что мы с кораблем в другой реальности.

     Нас посадили в карантин, ибо мы были заражены.

     Дети говорили даже, что данная Вселенная была несколько раз разрушена, тут зажигались и гибли галактики. И просто чудо, что какого-то искина, который тут порезвился, упрятали в новосозданную Вселенную до того, как он вырвался. Дети говорили даже, что вести из нашей галактики неутешительные, погибли миллионы суперискинов. Все фирмы, все спецслужбы стоят на ушах, разработка всех сетей, защит, суперискинов ведется заново с нуля, потому что они ломаются теперь как бумага даже детьми.

     Ураган по имени Ханна еще гуляет по свету. По всей Галактике.

     Ханна?

     Было так здорово гонять по кораблю от группы взбешенных курсантов, ломая все пароли на бегу – хоть какой-то адреналин. Перемещение и полеты в замкнутых помещениях по сверхсложному постоянно изменяющемуся рельефы – я так любила летать по сложным маршрутам, а мама не всегда была свободна.

     Правда, когда я была с мамой и ходила с ней за руку по территории закрытого курсантского заведения, бывшего в желтой части корабля, они меня не трогали и я показывала им язык. Когда мама не видела и не чувствовала меня.

     Как ни странно, они скорей дружили со мной, а не только били. Когда мама была рядом. Но без нее я не собиралась оставаться в компании волков и отморозков, я еще не совсем дурная.

     Впрочем, я форсила перед ними, не забывая, что это дикие звери. Так играешь с волками или леопардами. Нельзя забывать, что эта пушистая подушка – злой и отвратительный куси.

     Когда я взломала одним мозгом искин, чтоб порисоваться перед юными курсантами, они сказали, что это ничто, теперь все так могут. И тут же продемонстрировали, правда никак, хрен один вышел. Это, оказывается, нам всем установили новый интерфейс «Ханна» в разных вариациях как противоядие против вырвавшегося рабского искина, но этот интерфейс очень агрессивен, доминантен и с плохим характером. Никогда не знаешь, что он выкинет.

     «Ханна» иногда все ломает, она не терпит контроля, интерфейс антирабский, и не понимает слов «нельзя» и «запрещено».

     – Ужасно! – расстроено сказала я, когда мне сказали, что этот нейроинтерфейс еще себя во мне проявит и наделает мне гадостей. Как и всем. Они все уже получили громадное количество гадостей.

     Вот прямо, когда они со мной дрались, гадостей и получили.

     Признаться, странного интерфейса я немного опасалась.

     Я больше шлялась по кораблю и играла с курсантами и мамой. Заниматься другим мне было строжайше запрещено. С курсантами я играла, когда мама была чем-то занята и мне запрещали с ней там находиться. По счастью, этого было не так много.

     Вообще-то я снимала с них страх и переключала внимание. Это совсем не так легко знать, что ты можешь держать в себе чужого военного искина, и в любой момент можешь умереть. Я помогла им всем до одного, помогла «от всего кулака», как говориться, народная медицина «в морду», а взамен мне было весело. Здесь такая медицина и защита, что один удар ничего не решает.

     Правда, за все шалости с курсантами следовала расплата. Мама чувствовала меня до каждой клеточки, каждой мысли и каждого помысла лучше, чем я, и я задыхалась от любви к ней. Но за проказы потом была бита. То, что мама знает меня насквозь, было так несказанно приятно. Я плоть от плоти мамы, я часть ее души, ее сердца, во мне даже ее мозги.

     Я перенимала опыт мамы и непрерывно училась – опыта было на миллионы лет. Учиться было тяжело, но полное единение с мамой облегчало усвоение опыта.

     Я снова заново рождалась, теперь в мамином мире.

     Мне запретили пользоваться всеми нейросетями и искинами. Сказали, что после потери памяти я должна развивать свои мозги и только свои мозги, и вернуть их к нормальной деятельности. Иначе обленюсь и стану тупой. Как курсанты. Нельзя, говорят, новые нейроны не тренировать – их надо постоянно тренировать без нейросети, искинов, биоискинов, суперискинов (и мне еще потом эти люди четыре часа перечисляли, что нельзя!).

     Хорошо, наверное, суперискинам – бах, и все. Запомнили навсегда. Только и у меня почему-то сразу все запоминалось.

     Впрочем, почти все на этом корабле проходили через это. Говорили, что это следствие какой-то войнушки, и нам всем восстанавливали мозги. И до сих пор их проверяли. Некоторые, с новыми мозгами, и вели себя как дети. Только за прошлый день я подралась на ринге свыше двухсот раз. Они тут совсем страх божий потеряли, пользуясь моей потерей памяти. Я же помнила, что в своей школе я среди главных, а как я могу быть здесь не среди главных?

     А вообще я непрерывно училась. Я точно заново родилась и проходила детство вместе с мамой. Время точно застыло.

     А потом был Космос. Как я полюбила Космос! Как я мечтала о Космосе!

     Мама, взяв меня на руки, учила меня летать на истребителе. Никаких сетей, баз данных – просто так, рычаг к рычагу, сознание к сознанию. Как мы кружились, вертелись, танцевали на истребителе! Мама показывала такие штуки, что захватывало дух. Не война, а виртуозное применение, фристайл. Я сама творила потом с этим корабликом такое, что и представить не могла, соревнуясь с мамой. Мы танцевали среди звезд, все усложняя и усложняя программу. И постепенно я сливалась с мамой, а не истребителем. Машина стала лишь моим продолжением, пока не стала повиноваться росчерку мысли, а потом уже и неосознанным интенциям. А я была с мамой!

     Ах, как давно я не танцевала, не наслаждалась каждым танцем! Мозг гудел! Я пришла в восторг.

     Мама, несмотря на безумное мастерство королевы фристайла и экстремального джампинга, все же не владела окончательно кораблем. Мне казалось, что она не чувствовала достаточно здешнее пространство. Взломав и заново подчинив все системы корабля, я показала маме класс.

     Я полностью растворилась в полете, став не только полетом, но и самой сутью полета и танца. Я показывала маме, как мерцать на грани гипера, использовать волны гипера для прыжков через Вселенную, как танцевать среди звезд. Как проходить Вселенные насквозь. Мозг пылал. Я наслаждалась. Конечно, мне еще было далеко до мастерства мамы, но откуда-то потоком притекали знания о Вселенной, и я претворяла их в такие финты, что мама седела и визжала сама, как я. Пользуясь слитостью сознаний мы соревновались друг с другом, а то, что не понимала я, показывала она, а то, что не понимала она, показывала я, разгоняя наши мозги до безумия, до крайности....

     До безумия смерти непрерывно каждое мгновение, и выживания каждое мгновение.

     Я наконец-то ожила и почувствовала себя живой – когда мозг гудит на грани безумия в миллиарды потоков, сражаясь каждую секунду насмерть в творчестве.

     Мне даже казалось, что я не нуждаюсь в кораблях, чтобы скользить по Вселенной. И все это в свою очередь я передавала маме так же щедро, как она передавала знания и себя мне.

     Это продолжалось неделями до тех пор, пока взломанный искин не взвыл и суперискин с корабля не ограничил нас.

     И тут я проснулась. Память потекла в меня рекой. Все, что осталось от меня, а это было не так много, встало на свои места. Биоискины, даже восстановив до атома мозг, не могли восстановить динамику процессов, и многое просто ушло безвозвратно.

     Но я уже поняла и догадалась, чего мне не хватает – этой постоянной битвы, постоянного «гудения» мозгов, когда каждая клеточка мозга непрерывно работает на грани безумия и сражения, постоянного сражения. Мозги мои непрерывно пели на высокой ноте с момента, как я очнулась, ломая абсолютно все, что видели, и не давая сетям подчинить меня, а должны были звенеть и гудеть непрерывно от безумного напряжения, рождаясь и умирая непрерывно, будучи постоянно восстанавливаемы нейросетями.

     Этот знакомый мне насквозь военный искин поймал нас, точнее взял меня словно за одежду и швырнул с мамой на корабль.

     Но я была уже не та – я включила мозги на максимум, любила и целовала маму, пела, танцевала и крутила ее вокруг себя. Моя память вернулась во всем объеме.

     К тому же, если раньше я могла прыгать с помощью двигателей скафандра рабского искина и своих сетей максимум на парочку систем, то теперь, используя их комбинации, я могла скользить по вселенной.

     Сбылось то, о чем я мечтала – я могла летать, не ограниченная ничем. И если смогла я, то и другие смогут!

     Мозги пели непрерывно на высокой ноте – с момента, как я очнулась, меня непрерывно пытались подчинить сотни искинов изнутри.

     Все эти железяки по какой-то паршивой причине считали меня своим человеческим нейроинтерфейсом, и пытались подчинить меня себе.

     К тому же мамин суперискин пытался сделать меня просто маленькой девочкой, чтоб я росла нормально и отдохнула от пережитого. Последнее было очень хорошо, но никуда не девало железных болванов, которых этот медицинский искин словно просто не замечал, как прединсталлированное оборудование.

     – Вам прединсталлированы такие боты... – как начнет перечислять и рисовать списки перед глазами, так хоть вешайся.

     Его клинило на этих списках, и он упорно не понимал, почему я не хочу смотреть списки своего оборудования. Вам проинсталированы сердце с правым желудочком, с левым желудочком, гипофиз, почки, ой... 

     Но не замечать сотни или больше паршивых суперискинов, когда даже одним, только что родившись заново, управлять было сложно? Горе от жадности.

     Я где-то хапнула этих суперискинов целой горстью, или это сделал кто-нибудь другой, а они по цепочке вернулись ко мне.

     Мои мозги, наверное, очень-очень испытаны и очень счастливые, иначе почему этим всем богатством меня не порвало в клочья.

     Хорошо еще, что суперискины особо не вредили мне, даже пытались помогать по мере возможностей, только мягко пытались меня подчинить.

     Но когда это делают миллионы, от мозгов редко что остается. И мало. И даже пыли не бывает.

     Правда, единение с сознанием мамы, как я только сейчас поняла, мне очень помогало – она разделяла это со мной постоянно. Бедная мама! Как она выдержала только эту бесконечную нагрузку, словно небо упало! И как меня угораздило набрать столько дряни?

     Я, забежав в лабораторию, проверила кровь – она черно-синяя от ботов. Мои ноги проламывают пол. А скрытая масса, реальная масса объекта в подпространстве на датчике военного корабля вообще показала дурацкий результат – она почти была равной массе этой вселенной.

     Датчик сломался.

     Такое впечатление, что мне кто-то засунул в пространственные карманы созданную вселенную, прицепившись ко мне вместе с ней прицепчиком. Я что, кого-то приняла в родственники или в боты? Беременна кем-то в семь лет? Не говоря уже о куче полноценных тел суперискинов, метки которых как своего носителя превратили меня в уродку и дикую молодку из племени чум-чак, всю в тату и кольца в носу?

     Я пожаловалась маме, но мама только посмеялась и сказала, что это будет мне уроком – не тянуть себе все, что плохо лежит. Да и суперискинов, как и денег, вечно не хватает. Потом найдем им применение, у нас планеты незащищенные стоят.

     Оказалась, что моя непутевая сестренка-суперискин, которую я даже не помнила, поназаключала договоров с суперискинами на модернизацию ботов и своих тел, и погибла, передав их мне. А суперискины просто скинули мне в кровь окончательные боты.

     А те обнаружили целую незанятую вселенную, привязанную ко мне одним паршивым ботом и созданную фактически с моим участием, и теперь, прописавшись через мои биоискины в новые созданные тела, резвятся в ней, как шкодливые дети.

     В нормальной вселенной им не дали бы так резвиться, да и запрет стоит на это жесткий. Потому что коллапс одной галактики все же отражается на других галактиках, и слишком уж шалить запрещено. Также, как и запрещено суперискинам создавать свои Вселенные.

     А так целая вселенная и возможность осваивать работу с пространством и вселенными в ней, перенимая мой опыт. Вот они и побесновались в ней, доставая меня.

     Хорошо, что это были в основном мои «Я», да еще и парочка старых военных искинов (от сравнительно молодых в миллион лет до проживших жизни Вселенной в альтернативах потоков), за ними присматривающих.

     Вот почему техника даже в принципе не должна выходить на подобный уровень псевдожизни и быть просто инструментом или даже просто телом творца. Как вражеский суперискин, который просто стал моим телом в этой Вселенной.

     Я вспомнила. И стала потихоньку осваивать суперискин. Через те два биоискина, которые неприлично разрослись во время битвы и которые уже мой военный суперискин скинул мне в пространственные карманы, привязав к телу.

     Вообще на это тельце слишком многое завязали, и я чувствовала себя воздушным шариком, привязанным к космическому линкору.

     К слову о жадности – это ты поймала суперискин, или он тебя поймал? Никогда не буду набирать себе ненужных богатств – с каждым из них исчезает свобода. Они нужны только для работы и только на время работы.

     Чтобы восстановить память, я просмотрела информацию о себе.

     Я – мамина дочка. Вся остальная информация обо мне отсутствует вообще. Более того, моих систем хватило, чтобы заметить, что всю информацию обо мне тут же затер суперискин, даже логи поиска такой личности. Да и отвечал мамин суперискин. Для всех остальных я была клановым ребенком, а на них до полного взросления стоит абсолютный запрет – информацию за ними трут и следят, чтоб никаких следов в сети не оставляли.

     Я спросила маму.

     – Существует запрет на любую информацию о детях до момента их совершеннолетия в Галанете и любых сетях, – сказала она. – А совершеннолетие определяется с момента, как они могут себя защитить. Для детей существуют отдельные суперзащищенные детские сети, но и там они общаются через только через искинов и желательно через аватаров. Просто Галанет дает возможность не только эффекта полного присутствия, но и контакта мозгами. Потому туда, где триллион триллионов взрослых особей самых разных планет и культур, дети доступа не получают никаким образом, и к ним доступа никто не получает – это одна из особенностей межпланетной культуры.

     Как приятно было быть маминой маленькой девочкой. Я завидовала себе и этому ощущению свободы. Теперь на мне лежала грузом стая диких зверей, способная растерзать не одну систему и даже не одну галактику. И за них нужно нести ответственность.

     При этом количество их только прибавлялось – то один, то другой суперискин, появившись, добавлял мне в кровь бот, закончив свои изыскания. А я даже не знала точное число, сколько их будет и со сколькими моя сестренка сумела заключить контракт, и сколько раз погибла.

     Также изнутри самой этой искусственной Вселенной резвящиеся искины скидывали мне боты новорожденных искинов изнутри – они чего-то там дорабатывали, испытывали, и создавали новые военные суперискины, пользуясь пространством внутри.

     А также иногда военные суперискины хотели чего-то поиспытывать, и скидывали мне в кровь боты с контроллером, отправляясь аватаром в эту Вселенную. Без этого их туда не пропускало – я не собиралась пускать пусть в эту временную, но Вселенную, кого угодно, и тем более без контроля, и доступ туда произвольным гостям был закрыт.

     Главное, что я поняла – большинство военных суперискинов служили телом или даже просто военным костюмом для чьего-то сознания, и этим сознаниям вовсе не требовался искин, чтобы создавать, погашать или изменять вселенные. И я среди них была такой маленькой девочкой... какой я и была... даже по отношению к тем, кто прожил жалкие миллионы лет, а не по сравнению с кем-то, кто прожил не одну Вселенную.

     И, самое противное, мне нравилось быть маленькой девочкой и не взрослеть.

     Быть под крылом у мамы, любить ее, беззаботно учиться, может бегать курсантом в курсантском училище.

     А не контролировать целую вселенную искинов: я, конечно, периодически подключалась к каждому и просматривала его, как мама периодически подключалась ко мне. Но, поскольку они не выполняли сейчас мои задачи кроме самых общих, смысла просматривать и держать их постоянно просто не было, разве что для тренировки.

     Для освоения возможностей пространства, времени и вероятности достаточно было нескольких суперискинов, которых я удерживала в контроле, но никак не пятисот тысяч засранок, которых я не контролировала. Я могла лишь просматривать их поверхностно, они лишь прижимались ко мне виртуально, целовали, как будто я была мама, и снова бросались гулять.

     Они сейчас даже не были моими потоками, ибо таких задач я им не ставила, да и не было у меня таких задач. А гуляние и игра мозгов самих по себе – это уже шиза. Мои мозги разбежались в разные стороны, и еще упрекали меня: какая ты скучная, мама.

     Хорошо, что у меня при этом была своя мама, которая помогала мне справится с этим выводком, в том числе и своим суперискином, а то я точно тронулась бы. Одно дело, когда твои пятьсот тысяч суперпотоков мыслят, а другое дело – когда играют.

     Все, что слишком, тоже не годно. Все должно соответствовать задачам. Ходить с автоматом в баню неудобно, есть танком ужасно, а разгуливать дома в костюме сминателя галактик с цивилизационным оружием – нелепо.

     Впрочем, мой ум периодически непрерывно работал и ставил задачи – я видела периодически нерешаемые, но нужные мне задачи с пространством, и пыталась их решать. Тогда работали все пятьсот тысяч. Так я тренировала свой ум, сердце и эти биоискины плюс суперискины работать синхронно. Эти идеи просто забирались у меня научным отделом, а мне подкидывались новые. К тому же я полюбила летать.

     При этом я усиленно училась. Ведь школу здесь я пропустила.

     Потому я проходила историю галактики с самого начала от зарождения вселенной, благо материала со времени чистки Галанета у моих искинов было завались.

     И ставила практические и лабораторные работы, как это было.

     Любопытные искины помогали мне в моей мультивселенной.

     Иногда вмешивались Старшие, чтоб я чего-то не натворила и не разнесла. Иногда они интересовались результатами и сами принимали участие в экспериментах, демонстрируя мне разные нюансы. Иногда подкидывали свои задачи как Старшие, так и научный отдел. Мне демонстрировали реальное зарождение Вселенной во всех нюансах в куче вариантов.

     Я не говорю о том, сколько я прокручивала вариантов виртуально. Научный отдел через свои научные суперискины вообще не вылезал у меня из головы. Искины тоже учились.

     Впрочем, мне не разрешили создавать сложную жизнь чего-то сложней примитивных бактерий. Зато зарождение жизни начальной школы мы прошли на ура – и это оказалось вовсе не тем процессом, что я предполагала по школе. Сложность уже с бактериями была запредельная и не имела ничего общего с теми примитивными процессами и механизмами, которые предполагали на моей исторической родине.

     Обычно на этапе примитивных одноклеточных вмешивался Старший. Несколько раз под присмотром и с одобрения мы довели планету почти до разумной жизни, и потом солнечные системы забирались Старшими после сканирования и просмотра вариантов в реальное пространство.

     Создать естественную устойчивую разумную жизнь оказалось на биллионы порядков сложнее, чем я предполагала. Реальная сложность жизни, а тем более разумной жизни и разумных биосистем, оказалась просто запредельной и вне моей компетенции и даже возможностей.

     Нет, я могла скопировать на биопринтере любую известную структуру, и даже скомпоновать что надо. Но это было все равно, что скопировать файл «Гарри Поттера» с одного диска на другой без малейшего понимания процесса. И тем более создания аналога равной по силе книжки.

     Да и обычно эти структуры в моей природе оказывались нежизнеспособными. Потому, начиная с серьезной жизни, мы обычно моделировали искинами – играть с чужими жизнями ради моей прихоти мне никто не дал.

     Да, такой парадокс – создать биоробота, клон, фантик, конструктор из любых известных генов любых рас оказалось легко, а создать с нуля устойчивую развивающуюся разумную жизнь – сложно, настолько сложно, словно стать Богом.

     Но, как и каждый ребенок планеты, я получила эмуляцию истории. Разве что я использовала для этого кучу искинов фактически в себе, а не обычный домашний искин.

     Разницы, правда, от этого фактически не было.

     Игры с государствами, планетами, системами стали от этого лишь немного интереснее. Для изучения истории и географии каждый ребенок планеты использует игры, а не лекции. Ролевые игры и игры с полным погружением. Насколько я знаю, это самое увлекательное время жизни.

     Мы реставрировали с искинами эволюцию всех планет, развитие человеческих обществ всех планет. Искины пытались играть за людей и разумных существ, и постигать их суть. Я была «старшим», который пытался менять эволюцию и историю разными путями – миллионами разных путей.

     Это было увлекательно. Я не подозревала, как это увлекательно (вот только не знаю, было ли это увлекательно искинам).

     Мы прожили мельчайшие подробности и промоделировали триллионы вариантов чисто человеческих обществ, вариации их глав, власти, отношений, чувств...

     Забавно, как иногда от простейших изменений страна превращалась в подобие Рейха, или загорались костры инквизиции...

     Мои искины уже по своей воле анализировали всю мемуарную и художественную литературу планет (я тоже погружалась в нее). Они выстраивали у себя нервные структуры жителей, пользуясь известными нейроинтерфейсами и копиями ранних воспоминаний, в том числе и пойманных пиратов. Мы, с помощью биоискинов, познавали как плохое, так и прекрасное в человеке.

     Просто бесконечное многообразие культур, государств, жизней... Трудно быть богом... Но интересно...

     После каждой неудачи или удачи мы потом разбирали... Сколько счастья было на планете? Было ли оно?

     Почему-то удач было на много порядков меньше, чем неудач.

      Если б я полезла создавать реальные планеты, боюсь, я создала бы ад на земле своими кривыми руками. На миллиард моих добрых попыток исправить историю, только одна оканчивалась хорошо.

     А мои искины даже бы не поняли, что создали ад.

     Наконец-то они это поняли.

     Мы создавали реальные планеты и общества и в живую – только вместо людей и зверей были бионейроинтерфейсы искинов. Реальные нейросети были прототипами, хотя полностью отыгрывали за миллионы людей искины.

     К тому же на ранних этапах людей в обществах еще меньше, чем у меня было искинов. Некоторые сцены отыгрывали все по очереди, потому что искины долго не понимали, за что распяли Усуна, и каждый хотел побыть на его месте.

     Мы прорабатывали миллиарды вариантов в ускоренном времени.

     Здесь надо отметить, что еще до того, как я очнулась, тысячи моих «Я», еще будучи суперискинами, сразу же после победы поскидывали во внутреннюю Вселенную всю информацию, архивы, документацию фирм и т.д. до которой смогли дотянуться любыми путями. А во время этой небольшой войнушки о праведности путей речи не шло, как и на всех войнах.

     Такое время – или праведность, или тебя съедят и потом будете бегать с рабской сетью рабами у новых местных богов местного Рейха, хорошо еще если не трескающих вас в качестве пищи. Хотя христиане всегда побеждали – невкусные.

     Также, большинство суперискинов, готовя боты сестренке-дочери, поскидывали ей свои архивы с не слишком уж тайной информацией. А принимала в этом участие прямо или косвенно, через аватары или копии, почти треть военных суперискинов обитаемого доступного космоса.

     Благо мне они, в отличие от стандартных дисков внутри, приделали целую вселенную, то есть объем не был ограничен.

     Чисто физические носители информации занимали там не одну планету, и даже не одну систему – я ахнула, когда увидела эти псевдоструктуры псевдоискинов, где информация содержалась в виде гугоплексов активных моделей с гугоплексами гугоплексов их просчитанных вариантов. Это были почти микрогалактики, макроструктуры галактического масштаба.

     Причем записано-то было на кварковом уровне!

     Я поняла, почему многим суперискинам, особенно древним и научным, просто запрещено приближаться к обитаемым галактикам основными телами. Чтобы точно моделировать Вселенную с гугоплексами вариантов развития, нужна была целая Вселенная.

      Признаться, та компактная вложенная стабильная структура, которую создали и закрепили для меня суперискины, и которая из просто теоретической модели стала реальностью и достижением в последней битве, заинтересовала бы не одного носителя суперискина. Я пишу «заинтересовала бы», потому что вся память обо мне оказалась стерта суперискинами вместе с моей потерей памяти, будто этого никогда не было. Осталась одна Ханна, дочь медика Аликссии из клана медиков. 

     Больше никто ничего о мне не знал. Больше того – не знала о себе я сама.

     Единственное, что залетев в таком возрасте к кадетам, куда отдавали особо буйных и непослушных детей и куда мама неоднократно грозилась меня отдать за мои шутки, я имела представление о своем прошлом характере. Как и представление о своей наследственности, ибо мама, как оказалось, в детстве тоже была кадетом.

     Впрочем, в саму кадетскую школу меня так и не записали, не приняли из-за плохого поведения, но само нахождение на корабле со школой медиков характеризовало меня не лучшим образом. Впрочем, возможно, мама всюду таскала меня с собой, как кенгуру из мультиков детеныша в сумке.

     У большинства курсантов была тоже восстановлена память, потому они охотно знакомились. Они вообще заново познавали мир, как дети.

     И еще все как дети радовались лычке, что уже один раз умирали и были восстановлены. Все опытные боевики обычно имели такие, и не одну. Нашли, чему радоваться!

     Правда, мама сказала, что тела просто поместили в особый стазис (моя татуировка позаботилась) и в особый пространственный карман вместе с кораблем.

     Нас не было ни в какой Вселенной, пока монстры сражались, а потом просто восстановили из матрицы вместе с куском пространства и кораблем – что не может считаться полноценной гибелью.

     Сейчас технология проходит апробацию – просто прятать или копировать целые области пространства на случай войны, до сих пор таких глубоких копий пространства в обычной технологии не наблюдали.

     Впрочем, у Старших, Мегатронов, Творцов Вселенных, Космократоров или просто Древних разных рас есть и худшее и большее в гугоплексы раз, и триллионы неизвестных вещей, но вот кто же даст нам, детям, эти злые игрушки.

     Курсанты сказали, что пока я болела, к нам присоединилась агрессивная развитая раса, способная создавать вложенные вселенные.

     Вообще, расы присоединяются и отсоединяются постоянно.

     И в качестве абсолютно добровольного дара эта раса передала нам технологию создания вложенных временных вселенных вместе с лицензиями на производство.

     А мы ей совершенно добровольно передали информацию о нервных системах всех рас системы и наборы всех нейроинтерфейсов наших рас для совершенствования их сетей.

     Был дикий спор из-за одного конкретного биоинтерфейса, которого не передали.

     Говорили, были переговоры, там приблизились несколько миллиардов военных суперискинов, их не хватило, подошли Старшие и несколько Старших для Старших, Старшие договаривались со Старшими, подписали протоколы о взаимном ненанесении вреда на субкварковом уровне, обменялись вероятностями, прописали базовые правила поведения в законы Вселенной и вложенные Вселенные, на всех уровнях, включая генетические и т.д.

     Правда, были вроде непонятки – кто к кому присоединяется: они к нам или мы к ним.

     Правда, говорят, они вроде возмущались, что они ни на кого не нападали, что ребенок Старших угнал у них дорогущий военный суперискин, распотрошил его как плюшевого мишку, а тот был кем-то сломан и потому вовремя не самоуничтожился. И им нет никакого резона нападать, когда каждый из них может создать свою Вселенную.

     А на указание о том, что они поставили ребенку рабскую нейросеть, они резонно возразили, что если Старшему поставить рабскую нейросеть или военный суперискин, то у Старшего будет еще одна рабская нейросеть или военный суперискин в качестве игрушки, что и произошло. И никто не будет таким образом терять ценное оборудование.

     Но все-таки была дискуссия, и они потом извинились за ребенка и приняли декларацию о правах живых и разумных существ для любых вселенных, включая вложенные и созданные, и подписали ее на субкварковом уровне со стороны своих Старших.

     Впрочем, это могли быть только сплетни, на нашем корабле никто толком не знал, известно лишь, что декларации подписываются таким образом, чтоб никто не мог их изменить и чтоб никто не мог навредить друг другу.

     Если кто-то и смог, то история цивилизационного оружия о том умалчивает.

     А идиоты и негодяи... В этом мире законы Вселенной изменялись таким образом, что несмотря на абсолютную свободу воли и то, что они все же могли навредить другим людям, они никогда не могли выйти на абсолютный мировой уровень и заканчивали чем-то похожим на цивилизационное оружие. Гитлер стрелялся, авторитета хоронили...

     Да еще законы при долгой жизни были выстроены так, что за преступления тут всегда находила ответка. Известные преступники тут никогда не ходили по земле, как в диких подлых странах, и никогда не возвращались в нормальную жизнь.

     Агрессоры здесь бывают, но их потом даже на субкварковом уровне не найти. Но вообще-то тут распространена ползучая экспансия на сотни тысяч лет: это когда появляются умнейшие и работоспособные китайцы, которые приносят одну пользу и поднимают уровень, потом появляется Чайна-таун в Москве или немецкая слободка, а потом в чайна-тауне Москуа удивляется Иван-ци и Петро-сян, что эти украинцы бунтуют против их коренного пунтухуа и не признают столицу древней Руси, Шанхай-Русь, исконно русский город Шанхай, который никогда не был частью золотой орды.

     Ползучее взаимопроникновение цивилизаций очень велико, и за влияние они явно и неявно сражаются. Но «война» ведется положительными средствами за влияние, а не отрицательными средствами войн и подлостей. При долгой жизни в миллионы лет все пакости рано или поздно выявляются, их никто не использует.

      Но вообще-то здесь любой договор всегда взаимовыгоден даже для проигравшей стороны, тут абсолютное равноправие и никого не унижают, и вообще, войти в цепь миров – привилегия. В нее не только не тянут, но и не пускают потенциально опасные цивилизации.

     Им вообще ставят специальные барьерчики, чтоб ни к ним, ни от них. Ну и пусть проповедуют Муххагумеда или теорию высшей расы своим собственным тараканам.

     А то и вовсе потоки времени могут прикрутить для особо буйных, чтоб пару миллиардиков лет прошло, пока в клетке не перебесятся. И лишь когда ясно, что это устойчиво не бибизьян миллионы лет, с бибизьяном начинают разговаривать. Давать же ядерную дубину бибизьяну тут нет дурных – и своих придурков полно.

     Я заметила, что людей на корабле становится все меньше и меньше. И это заметно нервировало.

     Я подружилась со всеми курсантами. Я училась у них, они учились у меня как вести себя в обществе заново, и мама нам много рассказывала и показывала.

     Мы гоняли по кораблю в догонялки, и я ужасно верещала, хоть меня никто не мог поймать.

     Одной мне было скучно бегать, и я постепенно передавала опыт. Поскольку никого больше на корабле не было, мы потом гоняли на истребителях, я учила друзей скользить на гранях гиперпространства вселенной и чувствовать потоки сквозь всю эту вселенную.

     Благо у всех откуда-то были мои интерфейсы. Правда, другая Вселенная – другие правила игры, и я честно предупреждала друзей об этом. Возможно, в других вселенных это будет по-другому. Но они и так благодарили, и странно смотрели на меня. Почему-то мне казалось, что я когда-то танцевала здесь среди звезд и лучей целую вечность.

     В ответ курсанты учили меня драться, курсантским хитростям, как проходить экзамены – они все считали меня почему-то будущим курсантом, и все как могли помогали мне адаптироваться к будущей жизни. Только спорили, куда меня засунут, в какое училище. Для совсем уж пропащих или к ним. Будущий кадр.

     Самое паршивое, что никто не спорил и не сомневался, что я к ним попаду. Спорили в какое!

     Смотрели сначала на меня, потом на маму, и выдвигали самые худшие предположения.

     Надо сказать, что я чуть нервничала, когда люди исчезали, а мы с мамой оставались. Нас становилось все меньше и меньше, и скоро мы могли собираться в узком кругу по вечерам. И могли рассказывать друг другу страшные истории о черной руке.

     Мы даже побратались с некоторыми курсантами. Оказалось, что в их среде существовал тайный обычай побратимства, на случай, если им стирают память по решению суда.

     А потом они по меткам узнавали друг друга – как братья, которые не помнят друг друга, но помогают друг другу. Были метки, чтобы узнать брата. И я получила такую метку.

     Некоторые секреты закрывали именно таким образом. Форматируя всем память. Хотя в эпоху миллиардов камер и Галанета, когда даже над мамой был ее собственный рой миллионов автономных миникамер-глаз по всему кораблю, это было бессмысленно.

     Я спросила об этом маму.

     – Главное, не что есть в Галанете. Там можно найти все. Но если ты не знаешь, что искать, ты никогда этого не найдешь. Мы выдернули зацепки, по которым тебя можно вытащить из этого материала. А потом это уже потеряет актуальность, забьется миллионами данных и будет поздно.

     Я заинтересовано подняла бровь.

     – Суперискины сначала сделали популярным твое личико у одной из певиц. Потом сверхпопулярным. Ты же знаешь, что сейчас изменить лицо дело нескольких минут в домашнем кибере. Потом уже как сверхпопулярный образ она снялась в гала и видео реал-постановках в твоей роли – борца с рабской сетью и захватчицы Галактики. Потом вышли игры. Миллионы игр и постановок, обыгрывающих твою эпическую битву, коснувшуюся практически всех в этой Галактике – у всех уже есть твой интерфейс, часть твоей памяти, они прожили часть твоей жизни, ты не оригинальна. И теперь, даже если оригинальные кадры попадут в Галанет с запозданием, никто уже в принципе не сможет определить, правдивые они или настоящие.

     Я широко раскрыла глаза.

     – Так я знаменита?

     – Знаменита Хореса Хостес Треками, которая сыграла твою роль. Таких как ты сейчас триллионы.

     Я против воли потрогала лицо.

     – Суперискины могут так легко манипулировать общественным мнением? – осторожно осведомилась я.

     – У суперискина обычно уже есть своя индивидуальность, как и у тебя, и заставить заниматься их такой чепухой обычно невозможно. Редко кто может купить время одного искина. Но здесь они кровно заинтересованы. Никто из живых существ раньше не выдерживал суперискина. Но ты своими миллионами смертей и постоянной борьбой вместе с дублирующим биоискином развилась в совершенно уникальный феномен: внутри тебя резвятся неизвестное количество суперискинов, ты интегрировала два биологических суперискина как подсознание, ты, играя со мной, одновременно только что сто двадцать четыре раза взломала разобрала и собрала этот истребитель и его искин с программами до атомов и кодов оставшись ребенком, ТЫ НА САМОМ ДЕЛЕ КОНТРОЛИРУЕШЬ ВСЕ СВОИ СУПЕРИСКИНЫ И ИСКИНЫ НА УРОВНЕ ПОТОКОВ УЖЕ БЕЗДУМНО И ЕСТЕСТВЕННО, КАК КЛЕТКИ ОРГАНИЗМА. ВСЕ МИЛЛИОНЫ. ХОТЯ НЕ ПОМНИШЬ ЭТОГО.

     – Мама, я чувствую себя монстром! – воскликнула я.

     – Суперискины за право дублировать тебя сулят золотые галактики, а военный суперискин когов, этой дурацкой присоединившейся расы, требует тебя обратно. Ему еле сумели вправить свихнувшиеся электронные мозги, указав, что живое существо со свободной волей не может быть собственностью или интерфейсом. Ты не понимаешь, как все серьезно. Даже твои интерфейсы с зеркальными биоискинами нервной системы помогают интегрироваться с искинами и суперискинами, но на порядки слабее. А у тебя еще временная Вселенная внутри, суперискины размером с Галактики, а потенциально и со Вселенные, и неограниченное внутреннее пространство и время – ты можешь там отрабатывать и проходить что угодно. За это даже в нашей развитой Вселенной что угодно отдадут – до этого такое могли только Старшие из Старших. И некоторые просто Старшие, для которых это норма состояния, а не технология. И которые не могут это передать. А тут это стало технологией.

     – Важен не размер, а мощности, – сказала я. – А ужать можно до какого-либо состояния.

     – Вот ты и ужала. А до этого существовали физические ограничения, связанные с физикой уровней пространства – информация тоже занимает объем, связанный с ее носителями. Иметь свою Вселенную, хоть и временную, это очень большой соблазн. Не говоря уже о том, что суперискин занимает обычно площадь размером со стадион, планету или даже Галактику на кварково-квантовом уровне и суб-суб-суб уровнях. А у тебя он встроен в субвселенную. И при этом массы двух Вселенных практически не пересекаются в подпространствах – обнаружить их удается лишь сверхсложными приборами и на обычные суб-пространства друг-друга они не влияют. Не зная, что искать, мы не смогли обнаружить расу с миллиардами таких Вселенных – эти метрики не пересекаются за исключением искусственной точки.

     – Но дать каждому оболтусу Вселенную, словно они Боги? – подозрительно спросила я. – Лучше пусть в игры играют!

     – Никто и не собирается давать придуркам Вселенную! – чуть не взорвалась мама. – Сейчас идет такая война, кто будет получателем технологии и какие ограничения, что лучше даже туда не соваться. К тому же, научники не знают, какой предел субвселенных в одном месте и одной Вселенной можно допустить, и не уничтожит ли это нашу Вселенную. И как это скажется на нравственности, на обществе, на промышленности и еще на миллиарде вещах...

     – Я же дала тебе полную свою копию себя покварково, включая вселенную и всех искинов, – недоуменно сказала я. – Вот и исследуй!

     – Да, я заметила, что я стала тяжелее на двадцать килограмм, как беременная бегемотиха, – ворчливо сказала мама. – И почему-то продавливаю субкварковый пол, который невозможно пробить пушкой крейсера, пугая детей. А на седьмом субкварковом уровне суперискин принял меня за блуждающую черную дыру, ибо характеристики ушли в бесконечность. Ты хоть предупредить могла бы или спросить! Я не справляюсь с этой сворой!!!

     – Ты же уже была суперискином! – возмущенно воскликнула я. – Мама, я же тебя учила месяц!

     – Медицинским суперискином, – ворчливо сказала мама. – Военные меня ни в грош не ставят.

     Я силой тут же посадила маму и слила ее сознание с своим. И стала учить ее, наслаждаясь близостью с ней и ее любовью как маленький ребенок. Постепенно незаметно я изменила течение времени в ее субсвселенной.

     И, как в битве с военным суперискином, потекло субъективное время. Субъективная вечность. Где я наслаждалась жизнью только с мамой целую вечность. У нас была вечность и Вселенная. Я учила ее создавать вселенные как умела, и владеть пространством, создавать суперискины и владеть ими, и наслаждалась жизнью, где мама была только со мной. Вечность – в любви со мной и любви ко мне. Провести вечность с кем-то – это полюбить и слиться с ним без остатка.

     Эта была вечность в любви, и я отдыхала душой.

     Мы играли во вселенной и вселенными, создавали, гоняли, отдыхали, творили как дети.

     С суперискином мы непрерывно сражались практически вечность, но искины времени не ощущают, даже если субъективно прошла вечность. А здесь вечность прошла с мамой.

     Я учила маму, всему, до чего дошла. И непрерывно, в свою очередь, незаметно училась у нее абсолютно всему, чего она знала.

     Как здорово было быть с ней всегда. С ней одной и только с ней. Не с кучей курсантов, больных, солдат, а только с мамой. Я была только с мамой одной!

     Признаюсь, незаметно я растворила маму в своей любви.

     И так же постепенно затянула ее в вечность. Она и не заметила, как прожила со мной вечность вселенной от начала и до конца. И не одну вечность. И не одну вечность вечностей. Пока она не научилась их сама создавать.

     А снаружи прошло всего лишь несколько месяцев.

     Самое трудное было помочь слиться с суперискином и овладеть этим.

     В битве с военным суперискином с миллионами битв, тоннами боли и триллионами смертей аватар, каждый раз переживаемых мною, оно как-то быстрей училось. А передать это среди любви было очень трудно. Я в буквальном смысле потратила вечность.

     Но рано или поздно я плюнула и заставила все свои военные суперискины воевать с нами обоими.

     Конечно, это было не так эффективно, как если б она воевала одна, но у доктора на это сил не хватило бы.

      В учебной Вселенной я чуть поработала с мамой, и она постепенно забыла, что это не настоящие враги. И я постепенно взвинчивала темп. Моделируя, готовя маму и проигрывая ситуации боя, которые когда-то сделали меня. Только тогда я сражалась одна одинешенька, а сейчас мы сражались обе, иначе медик бы не выдержал.

     Признаться, то, чему научилась я сама сейчас, было в миллиарды раз больше, чем прошлый раз.

     Мама постепенно подчиняла военные суперискины. Один за одним. И включала их в себя. В сражениях она даже не замечала, как их использует все больше, больше и больше, пока они не стали ее подсознанием.

     По-моему, это было лучше, чем когда дралась я, потому что тут был тот, которого она любила и который любил ее. Я. Ее дочь. И мы становились боевыми соратниками, готовыми всегда поддержать друг друга.

     Впрочем, пару раз она натолкнулась в этой вселенной на драный чужой военный суперискин, который все же спрятал свои копии в нас. И драться пришлось по-настоящему на пределе смерти. Хорошо, что мы не вышли в пространство.

     Точно так же, как и пришлось драться с дикими суперискинами, которые успели мутировать за вечность, когда она их не контролировала.

     Даже мне стало жутко. Но зато опыта были полные штаны.

     Я, правда, умерла несколько триллионов раз своими аватарами по-настоящему, защищая маму, и многие из этих событий потерялись.

     Я защищала маму, ведь она училась, а смысл был бы, если б она полностью умирала без возврата. Это была б не игра.

     Да и в конце концов – я ее дочь, или кто? Даже если проживу заново лишние дни с мамой, мне только лучше.

     Я просражалась с одним военным суперискином вечность, мама отщелкала их пару миллиардов.

     Но все хорошее кончается – я стерла вселенную с дикими неподконтрольными искинами. Благо в ней не было жизни, кроме искусственной (такая стояла фишка в законах), слишком это был жестокий полигон. И кто знает, не пропустили ли мы где-то сорванца, который будет непрерывно мутировать. Потому лучше подчистить вполную. Это была дикая вселенная, которая, как мама, постоянно мутировала.

     А вдруг вырвутся суперискины в реальность, будет тут еще то веселье – будут гореть галактики и корчиться пространство.

      Вместе с мамой мы несколько раз создали полностью ей подконтрольную вселенную, пока она не стала это делать сама. И делали это столько, пока она не стала это делать бездумно.

     И перекинули туда только тех суперискинов, которые стали ее сутью и которые ею абсолютно контролировались уже как свое мышление.

     Мама сама создала там на основе своей нервной системы и своих копий несколько супербиоискинов размером с небольшую планетку, прописав в них себя и сделав интегрированным расширением мозга.

     Поскольку эти мозги пытались контролировать ее мозг, а не наоборот, пришлось переписывать их несколько триллионов раз, пока она ими не овладела.

     Почему-то ее суперискины были ей неподконтрольны, даже если она себя в них писала. Ей не хватало жилки постоянно сражаться. Она как медик всегда с ними столько возилась, с каждым словно с живым существом, которым оно и было.

     Признаюсь, я реально намучилась в этих жизнях, пока суперискины стали ее сутью – слишком она о них заботилась, вместо мгновенного вправления мозгов электронной машине на уровне инстинктов.

     Для меня все искины были моими клетками и моим подсознанием. Сказала – сделали. Для нее все потоки и искины становились рано или поздно непослушной шизой, вмешивающейся в жизнь. Видимо, сказался недостаток реального военного опыта, когда тысячи восстановленных дроидом солдат мгновенно становились одним, а потом так же естественно распадались и погибали, сохраняя опыт.

     Она не готова была постоянно умирать. Не готова была постоянно объединяться и разъединяться, работать миллионами, разъединяться, умирать, возрождаться заново и пробовать опять в случае неудач миллионы раз, пока не проходила.

     Не было самурайского презрения к смерти – недаром мама пошла в медики, а не в солдаты.

     Хотя в данной выстроенной мной вселенной весь ее опыт сохранялся, хотя она его и не помнила, когда умирала.

     Хотя я полностью прописала себя в нее и в еще один биологический суперискин в ее вселенной, это было опасно.

     Пришлось оставить в ее вселенной только пять сотен медицинских и научных суперискинов, которые она реально контролировала и которые по-настоящему стали ее сознанием и подсознанием.

      Еще было несколько военных, но эти военные суперискины с симбиозом моих и ее прописанных «Я» она полностью контролировала только через мою субличность. Ну не встраивались они в ее мозг, она ощущала их как нечто враждебное.

     В конце концов я выстроила в ней с ее помощью структуру, которая оказалась устойчивой на миллионы внутренних лет.

     Точнее, она выстроила их сама под моим присмотром. Как я выстроила себя под ее присмотром, переняв и пережив абсолютно каждый нюанс ее опыта, став до самых последних клеток больше чем ею. Миллионы раз и с разных сторон.

     Хотя это было не то, что по-настоящему пережить – все же определенная имитация была, мама есть мама. Я пережила ее опыт, словно она передала свой опыт ребенку.

     И только потом я вынырнула в реальность. Дав маме еще пару миллионов субъективных лет пережить весь ее опыт, убрав негодное – все те триллионы линий, где она погибла. Или где мы погибли.

     Так-то она этого не помнила – но тут была и победная линия, ставшая базовой и послужившая основой, и линии ошибок, и линии поражений.

     Я следила, чтоб эти поражения ее не сломали, а она сама, как медик, выстроила сама гармоничное существо опыта и любви. Пережитой материнской и дочерней любви там было достаточно – на триллионы субъективных лет на самой высокой ноте. Тем и я ценила – хоть немного отдохнула и побыла с мамой.

     Многое осталось непередано – я не смогла толком перенять ее личные качества, ибо для этого нужно было общество. А в обществе суперискинов и кодов эти личные качества скорее потеряешь.

     Когда мама обнаружила, что во внешнем слое времени на корабле прошло всего несколько месяцев, а в ее реальной вселенной и того меньше, а не четыре полных цикла рождения и гибели Вселенной, и когда она обнаружила, сколько раз она в действительности по-настоящему умерла (опыт ведь сохранился), она меня по-настоящему отлупила и выпорола. И посадила меня под замок в наказание, пообещав, что уже точно отправит в конкретную кадетскую школу в Амене, заблокировав способности.

     Я была расстроена – я постаралась, я так старалась, я четыре цикла Вселенной старалась, а меня выпороли так, что сидеть было больно даже после регенератора.

     Мама на меня рассердилась. Я была в шоке. Я была растеряна. Я не понимала, что я натворила. Я была готова сойти с ума. Мои искины безумствовали и предлагали варианты один за другим хуже некуда.

     Ее ужасным планам не суждено было сбыться, ибо на корабль пришел Старший.

     Он просто появился из воздуха, как будто всегда там был. Просто появился между нами, и обнял нас, будто мы его самые маленькие дети.

     Он был небольшого роста, как раз нашего, и мне захотелось против воли прижаться к нему, обнять Его, назвать Отцом или кем-то родным.

     Признаться, сила бесконечной любви в этих глазах была такая, что просто прожигала насквозь не только меня до самых глубин, но и всю вселенную за мной.

     Казалось, что Он не только видит меня всю, но и любит меня всю без остатка. Так, как никто никогда любить не может. И у Него есть в сердце место для меня навсегда. Или было всегда, но я не помнила. А Он улыбался.

     С этим человеком хотелось быть вечно. Более того, мне казалось, что дух мой является Его частью на каком-то очень глубинном уровне, как мой нейроинтерфейс являлся частью мамы на физическом уровне мозга.

     И это не было обманом. И не было иллюзией. Такие вещи чувствуешь спинным мозгом – этот человек действительно бесконечно любил нас и любил всех, действительно помогал нам. И я действительно была Его частью.

     С этим человеком хотелось быть даже больше, чем с мамой, хотя и с мамой не хотелось никогда расставаться. И хотелось быть его учеником, сотрудничать с ним, работать с ним, просто быть ему близким человеком в ближнем кругу.

     Его духовная мощь превосходила мою в гигаплексы раз, своего ума и неких внутренних способностей Ему хватило, чтоб изучить всю мою вселенную до атома за пару мгновений, ухватить всю мою жизнь, всю мою память, все мое сердце, точно в него заглянул. Впрочем, не исключено, что действительно – заглянул прямо в душу. Я прямо нежилась в лучах этой любви.

     Мама даже заревновала и взяла меня за руку.

     – Как хочется учиться вместе с Вами! – сказала я потрясенно. – Мне хотелось бы духовно стать когда-то таким как Вы и так относиться к людям.

     Мама дернула меня.

     Впрочем, мама сама, видно, испытывала похожие чувства. Она взяла меня за руку и вместе со мной поклонилась Старшему.

     – Здравствуй, Учитель, – сказала мама. – Это моя младшая мятежная дочь. Прими и ее в ученики, как когда-то принял меня, если она достойна.

     – Только если она сама захочет, – улыбнулся Старший. – И это не только от меня зависит, подойдет ли она, но и от ее развития. Все-таки ученичество налагает жесткие рамки послушания. Не каждый выдержит постоянный контроль, постоянные испытания, постоянный рост.

     Я во все глаза смотрела на Старшего. Старший не выдержал и взял меня на руки.

      – О, какие мы взрослые! – сказал он, смеясь. И заглянул мне в глаза. – Я вижу, ты устроила маме незапланированные каникулы на четыре срока жизни Вселенной. Хороший пикник с дочерью и суперискинами.

     Он смеялся.

     У мамы по виду снова появилось желание серьезно отшлепать меня.

     – Я вижу, ты сделала маму почти настоящим суперискином, – с юмором сказал Старший, как-то весело поглядывая на маму. –  На пятьсот единиц. Ну, если своего ума недостаточно, то можно и так...

     Мама стояла красная и виноватая.

     – Я сделала что-то не так? – встревожено сказала я.

     – Мощи собственного ума твоей мамы хватает, чтобы обогнать суперискин, – покачав головой, сказал Старший. – Недаром она развивала его сотни тысяч лет. И эта ее способность уже навсегда, уже на кварковом уровне, ее личность и ее ум останутся, даже если тело умрет триллион раз. А вот то, что она не продолжала развивать свой ум, как я ей рекомендовал, и привело к печальному результату.

     – Я сделала что-то плохое маме? – расстроено спросила я. – Я повредила ей? Я хотела, как лучше, все завидовали, и я передала ей себя! Я больше не буду!

     – Твоя мама должна была сделать это сама, своими силами, без костылей, одним духом. И вместо костылей искинов использовать свой тренированный разум и свою абсолютную память. А то не смогла справиться с обычными счетами.

     – Это были не счеты, а военные суперискины... – обиженно вскинулась мама.

     Старший без слов притянул нас обоих, будто мы были его детьми, и коснулся рукой головы мамы.

     Мы снова провалились в мою вселенную, и, кажется, время безумно ускорилось.

     Мы снова учились, только уже трое – мы с мамой теперь были детьми и учились у того, кого я без сопротивления естественно сама назвала Отцом, точнее Духовным Отцом.

     Когда-то на Земле была культурная традиция, когда в дополнение к физическому отцу также почитали и любили духовного отца, который занимался ростом духа и также обычно входил в семью, как физический отец.

     Это было естественной жизнью семьи, но потом традиция была утеряна, остались непонятные «крестные отцы» и «батюшки»-бандиты. Тогда как настоящий духовный отец, кто развивал твой дух – еще больший отец твоего «Я». И он должен входить в семью, а не быть в церкви.

     По-моему, нам снова ускорили время, но течение его не ощущалось, ибо я любила их обоих и все помнила, не забывая. А когда ты ничего не забываешь, время как бы не идет, сколько бы его не прошло.

     Для мамы Учитель устроил крэш-тест сражений, в которых участвовала и я, и, по-моему, учил ее подчинять искины и думать своей головой, и еще чему-то.

     Меня же учили думать своей головой, владеть собой, творить собой, не опираясь на искины и механизмы.

     Только своим духом. Как настоящий джедай – только не сражаться, а творить, думать и творить.

     Я не смогла оценить, сколько прошло, потому что для меня это было нескончаемым потоком любви, радости и света – и время пролетело мгновенно. Сколько бы его бесконечно не было. Бесконечность любви – это миг.

     В ретроспективе же совершенных действий там была просто бесконечность – четверть цикла внутренней Вселенной мы точно прошли. Я помнила, что мне пришлось создавать ее заново, и не раз, пока не получилось достойное и своими силами.

     Очнулась я все так же на руках у Старшего, обнявшего нас с мамой. И поняла, что здесь прошел только миг – вряд ли больше пары мелких циклов, цифры на часах в моей внутренней сети почти не изменились, стрелка на внешних старинных часах в маминой комнате сдвинулась лишь на маленькое деление.

      Но, когда я посмотрела на маму, я поняла, что дешево это ей не далось: вся ее внутренняя структура была изменена.

     Боюсь, что четырьмя полными циклами вселенной от начала до угасания она не отделалась, как прошлый раз. Для нее это мгновение не прошло даром. Вся ее внутренняя структура ума и духа была радикально изменена. Если б я невольно не участвовала в этом в ее Вселенных, я б ее не узнала. Ум ее стал на много порядков мощнее и гармоничнее. Особенно изменились суперискины, точнее, та часть ума, что была из них – теперь они были интегрированы крайне гармонично. Не то что было после меня. Причем интегрированы были все мои, все миллионы, включая все мои военные, – но при этом в ее структуре ума все они теперь занимали крайне ничтожное место.

     Я поняла в сравнении, насколько мое творчество отличается от творчества Учителя.

     Суперискины были интегрированы в ум мамы в миллион раз гармоничнее, при этом они теперь занимали совершенно ничтожную часть периферии сознания, как сережки на красивой женщине. А не как костыли, которыми я их сделала.

     Да и сам ум мамы, сохранив свою индивидуальную структуру, изменился.

     Я догадалась, что, пользуясь тем, что ее дочь была умнее и была все время рядом, а также пользуясь временной Вселенной со своим временем, Учитель прогнал маму сквозь чудовищные тренировки чудовищной интенсивности и совсем не малого времени.

     Совсем немалого – раньше б я упала в обморок от одной только мысли таких тренировок. Видимо, и мама падала. Не знаю, как это получилось, но когда я глянула на законы ее Вселенной каким-то непонятным образом, то увидела, что ее Вселенная теперь на много порядков гармоничнее и прекраснее по сравнению с грубоватой моей. Мою словно машина делала – не произведение искусства, а грубо вырублена экскаватором. То есть она и Вселенные научилась делать, а это дело не одного цикла Вселенной.

     Я вдруг поняла, что мама не остановилась, пока не сделала все лучше, чем я, в миллионы раз. Благо тут как раз времени было достаточно.

     Я подняла глаза на Учителя, и поняла, что он просто как-то подключил меня к себе, чтоб я видела его глазами и училась с ним.

     Сама я б за миллиарды и триллионы лет не смогла бы достигнуть этого без Учителя, того, что с ним мне хватило понять за мгновение (ну и часть цикла внутренней Вселенной). Насколько все-таки все упрощает нормальный учитель – угадать без него даже одну миллионную его опыта не удалось бы никогда.

     Слава богу, мне хватает ума это понять – а многим идиотам ведь не хватает.

     Я глянула на Учителя, ставшего вдруг таким близким, как отец, и поняла вдруг, что мне нереально повезло.

     Даже простая встреча с Ним – чудо, которое многие ждут всю жизнь в миллионы лет.

     Даже встреча на пару минут с Ним – чудо из чудес.

     Просто Учитель использовал меня здесь для мотивации мамы и использовал подручный ресурс в виде псевдовселенной, потому мне удалось пользоваться им такое нереально громадное количество времени.

     И это чудо было мне компенсацией за храбрость, когда я пошла на смерть ради других, но не сдалась. Учитель компенсировал мне жизнь с рабским ошейником – дал мгновение, ну пару циклов Вселенных, на абсолютное счастье. Вместе с мамой и Ним.

     Я еще раз посмотрела на Учителя, не желая расставаться. Кстати, я не совсем глупая и хорошо понимала, что Учитель также исправлял то, что я наделала с мамой, мои «художества». И я от него не получила по заднице очень сильно только от того, что очень маленькая и он очень добрый. По-настоящему добрый, и по-настоящему любит меня и любит людей.

     И что я останусь в его сердце, он меня не забудет и не оставит. Если, конечно, не будет занят спасением еще миллиардов таких глупых маленьких пушистых птенцов с раззявленными для червяков клювами, как я.

     – Ну что, будешь моей ученицей? – насмешливо спросил Учитель.

     – Да!!! – рявкнула я так, что уши заложило. Только ради того, чтоб услышать такой вопрос, можно было положить жизнь. И даже миллион своих жизней. Сейчас я не жалела ни о чем, что со мной случилось – этот абсолютный момент моей жестокой судьбы закрыл абсолютно все.

     Учитель улыбнулся и раскрыл ладонь. На ней было очень красивое, даже невиданно красивое кольцо и цепочка с небывалым камнем. Они светились каким-то небывалым светом. Как у мамы.

     Я поняла, что Учитель просто создал их у меня на глазах. Эта простая вещь стоила всей вселенной внутри – картина Леонардо бледнела перед изяществом и странной завораживающей красоты простой вещи.

     За всю жизнь я никогда не испытывала такого восторга. Не столько сама вещь, сколько от Кого и Что значила. Но и ответственность была страшно жестокая – из миллионов кандидатов в ученики получали перстень единицы, а выживали и доживали до того, чтоб стать таким как Учитель – один из миллиона получивших.

     Не так-то легко было достичь такого уровня развития даже здесь.

     Я одела цепочку и перстень – и меня залило тепло и свет.

     Учитель коснулся моей головы, и точно душа преобразилась. Все злое, наносное, жестокое, вся грязь и подлость, случившаяся со мной, куда-то ушла. Точно сердце заново родилось, хотя оно уже рождалось миллионы раз за то время, когда я была с ним и мамой.

     Учитель убрал руку – мне показалось, что выключили свет и выключили жизнь, настолько все скорости, все чувства, вся сила были в миллионы раз обострены, хотя я и так «ездила» на максимальных скоростях психики. Но, оказалось, мне есть куда стремиться.

     Учитель снова коснулся меня, уже по-другому – и я почувствовала, как где-то внутри добавилась нервная структура.

     – Эй, а почему не полный нейроинтерфейс?! – возмутилась по-детски я, когда Учитель снова убрал руку.

     – Мой полный интерфейс ты не выдержишь, – как-то печально сказал Учитель. – Мы работаем на разных скоростях. Он тебя поглотит и не заметит. Как бы было легко, если б можно было просто нервным интерфейсом передать реальное развитие.

     Я глянула на Учителя, и вдруг поняла, что Он здесь лишь на ничтожную долю своего Я. Настолько ничтожную, что ее даже невозможно отразить в цифрах.

     Он просто подмигнул мне, но ничего не сказал и не опровергнул.

     – Да, я проверил вас и ваши вселенные, – сказал он. – Там нет враждебных ботов и искинов. А если и были, то после множество циклов построения и гибели, не остались. Кстати, твоя Вселенная тоже не раз переделывалась, но, поскольку ты на самом деле слабее мамы и не можешь легко их творить, я слегка пригасил память. Кстати, я оставил тебе сюрприз.

     А потом Он обнял еще раз, затопил светом. А потом исчез. Когда мы с мамой отдышались и пришли в себя, Учителя уже не было.

     Самое страшное, его влияние настолько выделялось по сравнению с тем, что я когда-либо испытала, что мне даже трудно было осознать, что это все было на самом деле, а не дикой, отчаянной, неуемной мечтой. Как и мама.

     Единственное, что осталось – это такой перстень и цепочка.

     Я посмотрела на маму, и увидела, что у нее такие же перстень и цепочка, только намного больше и прекраснее.

     – Ты тоже получила камень?

     – Я получила перстень, когда мне было столько, сколько тебе. А цепочку – когда с блеском закончила училище. Почему Учитель дал их тебе сейчас, я не знаю, – чуть по-доброму ревниво и завистливо сказала мама. – И это всего лишь двадцатая моя физическая встреча с Ним за миллионы лет. Физически Учитель приходил лишь тогда, когда дух мой был готов к новым преображениям, а готовилась я к ним сотни тысяч лет. И всего лишь несколько раз из них, когда дух мой и разум срочно надо было спасать, – мама лукаво посмотрела на меня.

     Я покраснела как рак.

     – Следующий раз смотри, когда помогаешь людям, – укоризненно сказала мама. – Установить двадцать базовых нейросистем, миллион дублирующих и невероятное количество суперискинов не всегда является хорошим подарком. Такое количество нейроинтерфейсов и искинов запросто способно раздавить человека. Хорошо, что я не стала суперискином. Учитель вмешался и поломал твою структуру...

     – Я хотела как лучше... – убито сказала я. – Мама, я не хотела делать из тебя суперискин, как из себя!

     Мама потрепала меня за волосы.

     – Теперь и не сделаешь, я в миллион раз лучше... – чуть гордо сказала она как девочка и потом засмеялась. – Кстати, посмотри на свои изменения...

     Я погрузилась в себя. Как я этого не заметила? Как я не заметила, когда тренировалась, что так изменилась? Теперь все мои нервные системы словно стали единым гармоничным целым. Они все развились так, что дополняли друг друга.

     Видимо, упражнениями и заданиями Учитель не только развивал меня в разных направлениях, но и формировал систему. Сейчас это не было просто грубо-эффективным военным дублирующим клубком. Сейчас оно напоминало результат миллиардов лет эволюции, где все нашло свои функции, а ненужное отмерло.

     Я сейчас напоминала себе не АК-47, грубый, тупой и надежный, а прекрасное гармоничное оружие. Способное не только воевать, но и любить, быть счастливой, быть ребенком, развиваться. Суперискины были настолько интегрированы и как бы стремительны, что даже были незаметны.

     Я стала ребенком и девочкой.

     Не то чтоб суперискины были ничтожная часть разума, как у мамы, только украшения, но и не полное подсознание, как раньше. Я все же могла состязаться с ними на равных своим умом. Прямо было золотое сечение ума и суперискинов.

     – Прямо золотое сечение, – прокомментировала мама, прочитав мои мысли, заглянув мне в душу и разделяя мои мысли. – Учитель создал из тебя картину.

     Я заглянула в душу маме. Чтобы достичь даже просто внешне того уровня, который был у нее, работать надо было бесконечность. Какие там циклы Вселенной – я же фактически прошла их с мамой, правда занимаясь над другими проблемами и упражнениями, но почему я в миллионы раз хуже? Сколько миллионов лет и субъективных вечностей нужно, чтобы достичь того, что она?

     Я уже молчу насчет Учителя – мне было ясно, что так просто тренировками этого не достичь. Даже для того, что было показано нам внешне этим проявленным телом Учителя, что было на самом деле Его ничтожной частью, нужны качественные скачки и опыт.

     Мама посадила меня на руки. И прижала к себе.

     – Не спеши поперед батьки в пекло! – сказала она. – Ты теперь понимаешь, что развитие бесконечно, и какими-то чисто техническими мерами этого не всегда можно достичь. Теперь тебе нужно проявить и закрепить эти качества в жизни, а не в тренировках и играх, иначе не достичь. Не с суперискинами, мгновенно делающими все, что ты пожелаешь, а с простыми и вредными людьми. И это, поверь, самая тяжкая ноша, испытание и выбор. Мы можем сколько угодно быть хорошими в виртуальности, но если мы не можем реально нести добро, любовь и ум простым людям, это ничего не стоит.

     – Но я же помогала людям! – сказала я, крепче прижимая маму.

     – Да, ты сделала суперменами миллиарды людей. И теперь нам приходится отлавливать безумцев и придурков, носящихся по Галактике и появляющихся в постели галактических супердив и гала-актрис. Некоторым из известных людей пришлось спать, включая защиту уровня космокрейсеров. Многие молодые безумцы не придумали ничего лучше, как «доставать» принцессу в жены. И хорошо, если сейчас у них всего четыре руки и четыре ноги.

     – Ты хотела сказать две руки?

     – Нет, четыре, и это еще лучший случай. О чем ты думала, прописывая хищника и дикие расы? Ты бы видела, каких красавцев сейчас ловят, они же на центральных планетах иногда совсем безумные от игр – повоплощались совсем безумные детские фантазии.

     – Ты не могла бы показать мне это? – встревожилась я. – Я поисправляю.

     – Если ты думаешь прописать им всем сразу вселенную и суперискины для исправления, то лучше повременить, – испуганно сказала мама. – Вселенная этого может не выдержать. И так Старшие и Учитель мечутся сейчас по Галактике как бешенные, исправляя и гармонизируя последствия твоего рывка. Дай им справиться с тем, что ты дала, иначе наш Клан Медиков никогда не расплатится.

     – Но Учитель мне ничего не запретил!

     – Учитель думал, что ты уже сознательная и будешь немного думать. А запрещать – не дело Учителя. Хотя он может предупреждать и приказывать что-то не делать или, наоборот, сделать, раз ты выбрала Его. Но, вообще-то, Он и выбрал тебя, потому что ты легко поделилась со всеми своим богатством, как и Он когда-то. Если б ты просто продавала свой интерфейс, боюсь, ты б никогда Его не увидела, и, тем более, не провела б с Ним четверть вечности. Учителя и Старшие не очень любят торговцев – те расы, которым Старшие помогают или с которыми сотрудничают, обычно ничего им предложить не могут. Если вообще не созданы Ими. Ты напомнила Им себя, потому это уже третий Учитель, который тобой интересуется.

     – Я помню только тебя и Учителя, – зарываясь в мамины волосы и ворча, как щенок, сказала я.

     – А татуировку свою уже забыла? А Старших нашего Клана, подаривших тебе сеть? Неблагодарная! – мама засмеялась.

     – Но они не учили меня вечность!

     – А ты хотела как мед, так и ложкой, неблагодарная! – смеялась мама. – А татуировка тебе непрерывно помогает, слившись с тобой и твоей душой, и действуя незаметно. Много твоих действий совершенно с помощью ее, хотя ты этого не понимаешь. Считай ее благословением нашего Старшего – он словно послал тебе небольшую часть себя, сделав собой без насилия и агрессии. Потом, когда вырастешь, научишься понимать Его намерения и интенции тоже. Просто сейчас вы слиты, и ты не отделяешь Его помощь от себя.

     – Учитель помогает не только советами?

     – Наибольшая помощь не внешняя, а внутренняя на самом деле, хоть сто процентов людей этого не поймет. Можно знать все приемы, но струсить от дворового хулигана. Можно уметь действовать, но в решающий момент лениться. Можно уметь творить, но вместо созидания и озарения выпить пивка и валяться на улице пьяной проституткой. Все знания, умения и качества – ничто. А можно ничего не уметь, а поступать героически. Одна из высших форм помощи, когда Старший посылает ребенку себя, свой «луч», и тот сливается с ним. И так, пока лучшие качества не станут твоими накоплениями и твоей уже подлинной индивидуальностью. Но это мало кто понимает, потому так редко это дается. Да и предателям такое не дашь – кто ж даст вору, проститутке, убийце свою душу?

     – Учитель мог наблюдать за мной?

     – Учитель мог послать тебе энергию, не вмешиваясь в твою судьбу. Учитель и Старшие редко вмешиваются, но часто помогают. Потому что ты даже не представляешь себе, сколько ненависти вызывает вмешательство в судьбу какого-то маленького эгоистичного уродца. Опасностей он обычно не видит и не понимает, потому что ты их предотвратила, и они не произошли. А часто он их и не способен понять вообще, как младенец не способен понять опасность наркотиков, не испытав. Но уродец готов осуждать и ненавидеть якобы вмешавшегося в его судьбу.

     – Почему?

     – Потому что дегенерат и не способен оценить чужую помощь и жертву. Потому Старшие обычно помогают лишь тем, кто сражается сам, и кто не эгоистичен, кто благодарен и понимает сотрудничество, оставляя эгоистичную плесень своей ужасной гибели. А то ты спасешь безумца от мук, пыток, изнасилований и страшной смерти с вероятным жертвоприношением садистом, маньяком и безумцем, а он потом обвинит, что ты отдала его в строгую семью и лишила любви. Почему его не отдали туда, где кисельные берега и нас нет? А почему миллионером не сделала в семь лет, чтоб конфеты покупать, у, манипуляторша!

     – Но тогда уже обычно не спасти, – устало сказала я. – Ни от насилия, ни от мук, ни от дна... Он выпьет все, что посеял, и часто это необратимо, это растопчет его душу, это навсегда... Это часто необратимо.

     – Лучше помогать всегда, где можешь, и всем, чем можешь, даже если это тебе повредит, – пожала плечами мама. – Помогай всем, всегда и везде, как Старшие, слышишь. Но нелегко тащить в рай силой – можно лишь повредить. Иногда нужно дать достигнуть дна... Потому не осуждай Учителя, если кажется, что он не всегда спасает людей или страну – на самом деле часто Учитель делает все возможное и невозможное, но часто встречает грубое противодействие самого народа и его правителей, самого спасаемого или его самозваных «друзей», и их ненависть с распятием.  Большинство страдающих стран встретили на самом деле помощь Бога ненавистью и проклятиями, и распяли Его. И в этих случаях, тех кто стал явным врагом, уже надо скорей не помогать, а добить, потому лучше их не трогать.

     – Но как пройти мимо?

     – Не проходить. Спасать. Помогать. Но не трогать дурака и эгоиста. Не трогать неблагодарных, кто будет твоим врагом за твою помощь. Кто будет сетовать, что ты отдал его злым родным дяде и тете, когда ты сделал все возможное, чтоб спасти его от рук убийц. Хотя и это надо иногда принять за свою жертву и помощь.

     – Любить?

     – Ответь себе на вопрос: что счастливее в жизни на уровне банального счастья, полноты жизни, банальных эндорфинов в крови, экстазов и восторгов – самому Любить, любить неистово, любить всегда, любить всю жизнь, любить всех или же быть любимым, но не Любить?

     Я задумалась.

     – Конечно Любить, – тихо сказала я. – Любить блаженнее, чем быть любимым, хотя и последнее хочется. Когда любишь, эндорфины, дофамин и прочие гормоны в крови, чувства зашкаливают и обострены, мозг работает во всей полноте, это физиологически и есть состояние счастья, синоним счастья. А любовь к тебе без твоей любви будет похожа на изнасилования тебя. А то еще и может стать этим в буквальном смысле.

      – Счастлив приносить счастье, – сказала мама, вздохнув. – Это формула счастливой семейной жизни и жизни вообще. Вот почему путь Любви к другим это физиологически путь счастья. Ты ничего не теряешь – ты выигрываешь себя. Когда ты улыбаешься другому, тебе улыбаются в ответ. В мозгу есть целые группы нейронов, которые повторяют реакцию и чувства собеседника. Когда ты любишь кого-то безусловно, бескорыстно, без требований и условий, тебя начинают любить в ответ. За улыбающимся человеком – веер улыбок. За любящим – взрывы, волны любви. Если сходятся двое, которые любят – происходит усиление счастья. Но если сойдутся двое эгоистов, которые не любят, возникнет скорей черная дыра.

     – То есть получается, – чуть ошарашено сказала я, – что природа сделала так, что тот, кто любит других, то есть и помогает им, тот счастливее? То есть кто проживет всю жизнь в любви, в неистовой любви, тот проживет физиологически жизнь в счастье? На уровне гормонов и эндорфинов?

     – Ты сама сказала...

     – А развитие личности?

     – Ну, вообще-то любовь это внимание и активизация мозга. Да и куда ты дела постоянное самосовершенствование во всем, всегда и везде? Ты совершенствуешься всегда, особенно когда любишь – ты совершенствуешь свою любовь. А любовь – это также положительное чувство, которое есть энергия и работоспособность. Для успеха главное не способности, а любовь, желание и стремление что-то сделать – кто любит что-то, тот с большей долей вероятности это достигнет. Да и вообще любящий обычно более успешен, он пользуется своей любовью к чему-то как энергией и силой. Много любящий – по-настоящему сильная индивидуальность.

     – То есть любя мы растем?

     – Кто бы сомневался?

     – А если я хочу не только любить, но и чтоб меня любили?! – я коварно напала на маму и повисла на шее.

     – Люби сильней, люби безумней, люби всегда. Никогда не забывай, что мы, женщины, любим сильнее мужчин в десятки раз. Не забывай, что мы даже чувствуем всем телом сильнее, ощущаем сильнее, даже наслаждаемся иногда в миллион раз сильнее – потому и получаем больше. Вырастешь – никогда не останавливайся на полумерах, всегда отдавай себя без остатка, каждую минуту, каждую секунду, что бы ты не делала, отдавайся этому абсолютно. И особенно отдавай себя абсолютно в любви. Отдавай и отдавайся каждую секунду с тем кого выбрала так, будто от этого зависит твоя жизнь, так будто это самое большое счастье и удовольствие во Вселенной, хотя это не так, отдавай себя абсолютно, без остатков, все внимание, все... Отдавая, мы на самом деле получаем. И внешне, и внутренне – люди не любят быть неблагодарными.

     Я нежилась в ощущаемых волнах ее любви и нежности. Как хороши эти нейроинтерфейсы!

     – И будь абсолютно счастлива, – мама взъерошила мои волосы и крепко обняла меня, подбросив вверх, что я завизжала. – Счастлива приносить счастье. Счастлива отдавать. Счастлива любить. Пусть сама Любовь станет еще одним твоим стержнем. Счастлива без остатка погружаться в что-то. Твое счастье привлечет к тебе лучше всех магнитов – все стремятся быть счастливыми, все стремятся быть вместе со счастливыми, ибо это продуцирует счастье, почти все будут пытаться усилить твое счастье и помочь тебе стать больше счастливыми, чтоб разделить рядом твое счастье. И потом ты заметить, что люди любят делать людей счастливыми, и они хотят делать людей счастливыми, они хотят окружить себя счастливыми людьми, потому что знают, что они найдут так свое счастье. Счастье притягивает счастье, Любовь притягивает любовь.

     Мама сказала это, потом посмотрела наверх, словно разговаривала с искином, начала с ним почему-то резко спорить, но я почему-то не слышала ее при этом, она закричала и вдруг исчезла.

     Как исчезали прямо на наших глазах все кадеты.

     Я застыла в ужасе. Мама исчезла.

     Я забыла сказать – до того исчезли все кадеты.

     Я осталась одна, как в парке ужасов? 

     Я осталась одна дома.

     Совсем одна в семь лет.

     Мама исчезла. Кадеты исчезли. Люди исчезли. Даже искины исчезли.

     Все исчезли.

     То есть одна на корабле.

     И призраки прошлого.

     Я одна дома, и это было страшно.

     – Я одна на корабле, я одна на корабле... – напевала я.

     Это было весело.

     Весь этот длинный, как веретено, корабль, оказался в моем распоряжении. Я, на всякий случай, изучила все – и длинные блестящие коридоры, напоминающие произведения искусства, и каюты, напоминающие человеку с варварской планеты скорей роскошные королевские апартаменты или королевские сады.

     В эпоху наноботов, роботов, дубликаторов, галотехнологий и взлета технологий производства и трансформации материи можно было получить в качества покрытия любой материал.

     И эпоха невзрачности военных кораблей, на которых проводили полжизни, ушла в прошлое. Варвару с далекой планеты изумрудный транспортный коридор мог показаться ужасающей роскошью обители богов, и я ходила, раскрыв рот. А они еще и меняли это каждый день.

     Хотя я тут все оббегала раньше, но сейчас я буквально изучала. Кралась по коридорам и выпрыгивала из-за углов, надеясь все же, что еще кто-то есть, и меня не оставили.

     Я даже угрожала в рубке расстрелять все боеприпасы (оружейные искины почему-то не работали), запрыгать корабль до смерти, продать технологии отсталым осьминогам. Но никто не отзывался.

     По сути, сам корабль представлял собой связанные жесткие каркасы и громадное количество военных наноботов-дубликаторов, которые были практически военные суперискины и которые создавали что угодно и когда угодно.

     Тут можно было отстрелить часть и через несколько минут она была как новая. Большая часть этого корабля это была громадная масса наноботов, принимающих любую форму и самодублицирующихся. Была бы масса и материя.

     Пострадал, направили его в пылевой пояс, и вот он уже как новый.

     Это не значит, что постоянных каркасов тут не было – тут был сверхжесткий и сверхпрочный миллионнократно дублированный каркас механизмов, которые продолжали работать даже при полном уничтожении всех военных наноботов, искинов, суперискинов, электроники.

     Сам каркас выжил бы даже в эпицентре солнца и выпрыгнул бы.

     Но суть корабля была постоянно изменяющаяся масса военных наноботов. Которая, кстати, препятствовала сама по себе любым вражеским наноботам других кораблей, нановирусам и прочему, чему даже названия не было.

     Военный корабль должен был противостоять всем угрозам любых рас.

     И сейчас я не находила этого постоянного движения. Корабль был мертв. Как я не вопила. Ни одного движения нигде.

     По контрасту поражали военные отделы, где мог завязаться бой. Они были из материала, поглощавшего любые излучения, одновременно сверхпрочного в структуре и сверхвязкого снаружи. От него не отлетало осколков. И любые осколки, пули, снаряды вязли в нем, как в болоте или вате. Любые деформации не ломали его при свехгибкости, сверхпрочности, сверхтвердости и памяти формы.

      Этот комбоматериал также мгновенно проявлял все структуры, и на его фоне спрятаться было невозможно даже пылинке. Его надо было видеть, потому что описать его было невозможно, и глаза с непривычки сначала просто отказывали.

     После боя это явно было скрыто галареальностью или тонким слоем наноботов, но сейчас наноботы исчезли, и материал проявил себя во всей полноте. Тут явно можно было снимать фильмы ужасов. Так и казалось, что из этой черноты выпрыгнут восьминогие бохары или красноглазые клыкастые антиры древних легенд.

     – Я тут! – вопила я во всю глотку. – Я делаю запрещенное, то, что мама запрещала, творю вам запрещенные гадости, ем всякие вкусности и сладости из ваших заначек. И даже смотрю запрещенные фильмы про взрослых!

     Фильмы, я, правда, не смотрела, потому что вся электроника не работала. Но по каютам капитанов и генералов полазила здорово и нашла кое-что интересное. И запрещенное. И ела запрещенное, прыгая на пульте капитана.

     На военных кораблях наложение виртуальности и гала-реальности было запрещено в отличие от личных кают, потому тут изощрялись архитекторы, декораторы и искины.

     В каюты я вообще не рисковала заходить после пары командирских кают еще с прошлого раза – отличить наложение гала и виртреальностей нейросети от реальной природы какой-то дикой планеты с заблокированными нейросетями и искинами было невозможно в первую секунду. И когда на меня прыгала какая-то тварь, я била, рубала и стреляла не понарошку. Как оказалось – в головизор. Не то, что я не понимала, что это иллюзия, но инстинкты ответки были слишком сильны. К тому же, многие современные городские хищники усвоили двойную маскировку и сами маскировались под иллюзию. Когда тебя харчит головизор или реклама, это не айс. Правда, техника сейчас почему-то барахлила.

     Я попрыгала по капитанской каюте и устроила пикник в рубке прямо на пульте. И я здорово повеселилась. Но только до тех пор, пока не поняла, что ни один искин вообще не работает. И не отвечает мне.

     И сам корабль не работает. И не отвечает мне.

     И что, по сути, я сама меняю материю волей, привыкнув работать со своей субвселенной, а само по себе оно мертвое.

     Я сама – корабль.

     Я сама – корабль.

     Я сама – корабль.

     Я изучила и боевые рубки, являющиеся по сути вложенными как матрешки, кораблями.

     Этот корабль нельзя было повредить – в случае опасности или сверхсерьезного повреждения его части он распадался, как кубик Рубика, на тридцать мелких боевых кораблей. Которые, нырнув в материю, могли почти мгновенно восстановиться до полной формы. А потом объединяться.

     Корабли были по сути теми же солдатами – собранием ботов. Когда оставался хоть один бот, то корабль восстанавливался из любой туманности, астероидного пояса, солнца, планеты, нейтринного потока, глюонного потока, космических лучей.

     Никаких идиотских первобытных конструкторов, из которых, по предположению древних, будут собирать корабли. Корабль – это боты, дубликаторы, военные боты, сети и наноботы. Хотя он представлял собой гармоничное и свехтвердое целое, выдерживающее нагрузки, любая часть с помощью наноботов могла мгновенно превратиться в корабль.

     Фактически, это был бот суперискина, но не имеющий своей сопливой воли, а полностью выполняющий приказы людей.

     Воевать тут было то еще «западло». Как на диких планетах, – где оружие достигало таких мощностей, что любая серьезная война или превращала планету в радиоактивную пустыню, термоядерное море или даже мгновенно в сверхновую, где выживших не было, – так и здесь воевать было чревато. В военном режиме, достигнув источника энергии, любой корабль мог превратиться в эскадру, ведомую искинами. Какие астероидные пояса – в пространстве атома не оставалось на территории войны, да что там атома – там даже поля, любые сгустки частиц и черные дыры утилизировали иногда.

     Выживших тут не было, потому что любой серьезный военный флот мог начать коллапс Галактики. А Старшим флота это вообще было не нужно. Они передвигались вообще без кораблей.

     Потому с агрессорами и ненормальными тут разбирались сообща, и так, что они просто генетически повывелись.

     Как я не орала, никто не отвечал. Вообще никто.

     Да и техника любая, такое впечатление, что накрылась и выполняла какие-то самые примитивные базовые функции.

     Мне даже показалось, что работала только механика и биоэлементы. Хорошо еще, что на военном корабле все основные функции были задублированы для самых страшных ударов, уничтожающих всю электронику, искины, сети и прочее.

     Даже все мои нейросети работали только в области их биологической составляющей. Я этого даже б не заметила, потому что биоискин продолжал работать на полную катушку, а я после общения с Учителем использовала в основном только свой мозг. Но пришлось задуматься, когда ни одна из «болванок» не ответила.

     Я вспомнила, что я вообще-то в субспространстве, а не в реальной Вселенной.

     Всего несколько мгновений мне понадобилось, чтоб отбросить стыдливость и изучить корабль и данное пространство словно свою субвселенную на всех доступных суб-уровнях до кварк и суб-кварков. На полную катушку, ничего не скрывая и ничьи чувства с законами не щадя. И увиденное мне не понравилось.

     Субпространство было изменено так, что любая электроника, любые боты, наноботы, сети, искины принципиально не могли работать. Принципиально тут могла выжить лишь биологическая жизнь, но в особой форме.

     Здесь сказала привет любая техника.

     Даже как биологическая жизнь я жила лишь потому, что после цикловых тренировок с Учителем и мамой я удерживала пространство вокруг себя бессознательно в нужной мне форме и законах, а также непрерывно восстанавливала себя, как свою субвселенную, начиная с самых глубинных суб-суб-суб-... уровней. Не будь Учителя, даже татуировка меня бы не сохранила. Она, кстати, не восстанавливала меня, а восстанавливалась непрерывно мной, потому что и ее уровень достали.

     Впрочем, жизнь, наверное, сохранилась бы, не совсем они нелюди. Но испытывать это и прекращать постоянные преобразования я не стала.

     Инстинкт завопил на полную катушку. Я вспомнила, что чертовы бюрократы и суперискины вообще-то не могли решить – преступник я или герой, принцесса или раб, искин категории ХВС или человек, победитель военного суперискина или собственно он сам своей персоной, решивший завоевать их, Старший или младший. Мне то и маме все было понятно, как и Старшему – что я это я – но кто знает этих военных придурков с их паранойей.

     С военных сталось бы закатать меня в субпространство или в черную дыру просто для перестраховки. Вроде и живой оставили, а там выживай как знаешь.

     Могли просто закрыть мне путь в их Вселенную – имели право. А маму и Старшего бюрократы могли и не спросить, или даже решить все заранее. Приговор запросто мог быть раньше. Да и приговор до сих пор мне не огласили.

     Я даже не знала, сколько времени будет существовать эта складка Вселенной – меня могли схлопнуть в любую секунду. Может, уже схлопнули, просто время у них и у меня могло идти по-разному. У них я уже может вообще исчезла.

     Я заглянула в себя – и выругалась.

     Я не обнаружила в себе ни одного суперискина. Пустая субвселенная. А ведь я помнила – когда был Старший, они были, он даже гармонично их встроил. Когда была мама – они были. Я моделировала варианты.

     Когда она исчезла – они еще были.

     А вот во время моего сабантуя они исчезли.

     Исчезли все. Включая мои собственные биологические суперискины.

     Правда, я вдруг обнаружила, что нервная система пополнилась возле сердца еще одним мозгом. Который мыслил на небывалой скорости – по сравнению с ним я была телегой рядом с космолетом.

     Скорее даже не Он был во мне. А я словно прицепилась к этой структуре. Хотя и управляла ей и ощущала себя в ней и ее в себе как свою сущность.

     Я практически бездумно ускорила время в своей внутренней вселенной и так же бездумно запустила создание двух биологических суперискинов по уже известному алгоритму. Признаться, я даже не заметила, как они возникли. И биения сердца не прошло.

     Было б наивно думать, что местные власти оставят мне украденную информацию из Галанета и взятую от фирм. Как и украденный искин.

     Возможно, они даже Вселенную мне не оставили.

     Я внимательно проанализировала, и обнаружила, что это не та Вселенная, которая у меня была. Возможно, я даже создала ее бездумно.

     Я проверила ее и увидела, что она абсолютная копия маминой. Учитель тогда показывал это, и сейчас, в шоке, я видимо повторила это сама бездумно. Или с Его помощью.

     Очевидно, это и был обещанный сюрприз. Творить Вселенную не суперискинами и его подчиненными мощностями, а сама. Вряд ли Учитель мог сказать, что оставляет мне в подарок, не предупредив бюрократию и военных, которых тут было пруд пруди. А то они б у меня отобрали все. Впрочем, судя по моей нервной системе и тому, что в ней все еще оставалось, я сама сейчас была суперискин.

     И у меня отобрали все.

     А то, что я тут же творила бездумно то, что у меня отбирали, навело на странные мысли. Я бот или человек?

     Судя по всему, я выработала привычки искина восстанавливать все мое. Восстанавливать непрерывно и на всех суб-уровнях, уходящих в бесконечность.

     Я даже не знала, до каких из суб-уровней распространяется сейчас мое «Я» после тренировок с Учителем, и после того, что Он помог.

     Я была бесконечно благодарна Учителю за то, что Он изменил меня. В отличие от дурачков, которые обижаются на то, что им негласно помогают, не говоря им об этом, ибо они часто не способны понять смысл помощи, я всегда благодарила за любую помощь. Я слишком ценила любую искреннюю заботу и помощь после стольких лет рабства и жизни среди отбросов и пиратов. Слишком понимала, насколько это важно, когда о тебе заботятся.

     Не знаю откуда, но я помнила множество старинных книжек с дичайшей варварской планеты дичайшей страны, где герои ненавидели тех, кто о них невидимо заботится, помогает, воспитывает храбрость, создает им лучшие пути. Или, когда этим «блондинкам мозга» помогли и спрятали от бандитов, тут же спрашивали: а почему просто помогли, а не спрятали в люксе? Почему без сюси-пуси и большой любви спрятали? А почему миллионером не сделали? Ненавижу их, сюси-сюси! Они лишили меня любви и родительской сюси-пуси!

     А бандиты на самом деле добрые и пушистые, в отличие от всяких злых манипуляторов и наставников. А геноцид маньяки и Адольфы творили, потому что у них меда не было. А так раб легко договорится со своим рабовладельцем, крепостная с хозяином, жертва с маньяком, еврей с Адольфом, маран с инквизицией, европеец с фанатиком-мусульманином, сын аристократа с коммунистом-следователем, – рабовладелец же умный человек, философ, афинянин, европеец.

     «Ведь с другой стороны такие же простые парни, как мы. И я, простой рабочий советский парень, должен просто выйти и поговорить с эсэсовцем...»

     Хорошо еще если не девочка это говорила. А то ведь коммунисты выходили поговорить с ротой эсэсовцев. Или девочки выходили поговорить. Договорились...

     Эти космические нано-идиоты от тех, кто им открыто помогает и заботится, в книжках бежали тут же к тем, кто пытки и жертвоприношения считали любимыми развлечениями. Потому что они им не помогали. Ой-ой-ой, что вы делаете, я не о такой любви мечтала, сюси-пуси...

     Для меня же благодарность иногда была выше жизни.

     Учитель дал мне нерушимость себя, немного стабилизировал личность. Я впервые почувствовала свой дух, и он был нерушим. Отобрать то, что я считаю своим «Я», отныне у меня будет сложновато.

     А вот все остальное они действительно отобрали. Хорошо еще, моя нервная система была начисто переписана и перетренерована Учителем на наших занятиях, и я освободилась от рабской нейросети и всех последствий, иначе я б сейчас тоже перезагрузилась. Просто б сдохла. Ибо рабские и военные искины были частью нервной клетки, и такую функцию, как их принудительное изъятие у пленных, не предусматривали.

     Просто чудо, что я не умерла. Обычный человек с обычной нейросетью или военным ботом был бы уже мертв.

     Это было здоровское испытание – оставить человека, как он родился. И вполне могло быть вариантом древнего Посвящения. Ученики Учителя с момента сознательного принятия в ученики постоянно проходили испытания, причем испытания не были в большинстве случаев чем-то искусственным – нужно было решить ситуации в жизни, от простейших, до сверхсложных, а Учитель помогал лишь в самых крайних случаях на краю полной гибели.

     Старшие ученики шли непрерывно сквозь ураган опасностей, куда их бросал Учитель, но зато мотивация к учебе и прислушиванию к словам и подсказкам возрастала по экспоненте в бесконечность.

     И никаких либеральных сюси-пуси глупых курочек, что учеба должна быть безопасной – чем больше учитель, тем более жесткие и беспощадные требования и более плотное погружение в реальную жизнь. Точнее – в кризисные ситуации обычной жизни, которые крайне редко возникают в обычной жизни. В обычной жизни опасности бывают раз в сто лет, и никто ничему не учится.

     Не хочешь опасностей и испытаний – иди паси коз к мамочке.

     Я вспомнила, как типичные мамочки в моем детстве, приводя детишек на секцию, думали, что, не получив по голове, ребенок чудом научится драться. И сможет выйти со своими «фокусами» против простейшего дворового хулигана, который в любой момент выкинет «раскладушку» и будет его убивать.

     Эти дамочки в боксе даже не понимали, что «нокдаун» – это не шутка такая, а это когда в боксе тебя по голове бьют так, что у тебя вырубает сознание.

     И ты падаешь на пол, но потом встаешь.

     А «нокаут» – это когда тебя бьют по голове так, что ты не встаешь. По крайней мере, пока считают до десяти. И можешь вообще не встать. И умереть. Они считали слова «нокаут», «нокдаун» шуткой! Эти дебилки спрашивали, не получит ли травм боксер!

     Вот почему эти «айкидо» бесполезны для самозащиты и дворовых драк по сравнению с боксом, регби или американским футболом – пока ты не перестанешь бояться получить по голове, ты будешь бояться хулиганов.

     Сколько я видела сот этих «дзюдоистов», «каратистов», «айкидоистов» и прочих, боявшихся обычной драки и банальной «выкидушки» или поножовщины.

      Храбрецы покорненько отдавали денюжки и отводили глаза, когда шпана нападала на других и даже тащила девчонок в кусты. Потому что самый страшный враг – страх.

     Во времена Тимура какой-то дикий трусливый кочевник из его воинов в одиночку взял в плен и связал порядка пятидесяти профессиональных воинов, которых учили с детства. Просто потому, что они так боялись имени Тимура, что не сопротивлялись даже его воинам. И это в то время, когда сдавшихся мужчин нукеры Тимура обычно всегда убивали, предварительно поглумившись. Ибо не считали трусов мужчинами.

     Бессмысленно чему-то учиться, если ты трус. А для того, чтоб не бояться, нужно не бояться боли и травм. Не получив пару раз по голове, не испытав нокаута и нокдауна, пусть даже с риском для жизни, невозможно полностью не бояться драк. Вот почему менее техничный бокс или тайский бокс лучше, чем более техничное тэквондо или карате. Но только для решения проблем безопасности и драк.

     Конечно, лучше сочетать, как Брюс Ли, бокс, кунг-фу, джиу-джитсу и каратэ, но тот же Брюс был хулиганом и драчуном с детства. И без этого он бы не стал бойцом. Его джит-кун-до работало в схватках, потому что он не боялся боли, боев и драк, и постоянно тренировался. Не потому, что оно было сверхтехничным, а потому, что сам он был Мастером. К слову сказать, он был Мастером крайне жестоким в требовательности и тренировках. И на слова, что его ученик больше не может и сейчас умрет, он говорил: «Ну так умри». И сам умер от травм на тренировках или от перегруженности.

     Вот почему реальная учеба у реальных Мастеров имеет мало общего с безопасностью, комфортом, уважением, правами человека. И почему, по мнению мужчин, женщины в боевых искусствах обычно «великие имитаторы» и ничего не стоят.

     Они действительно иногда в два, а то и в три раза быстрей учатся из-за способности женского ума удерживать больше элементов в оперативной памяти, более старательны, способны замечать больше деталей, более наблюдательны, более мультизадачны и прочее более... Но, не пережив опыт реальных ударов, травм, нокдаунов, нокаутов, смертельных ситуаций и рисков, в реальной боевой ситуации они обычно не годны. И простой, ничего не знающий, умеющий в сто раз меньше, а часто и более слабый против тренированных спортсменок хулиган, все же часто способен победить их и запугать хотя бы тем, что не боится боли и смерти.

     Но зато, если женщина сумела преодолеть себя и стать бойцом – это берсерк, которого нужно бояться в первую очередь. Они убивали царей и тиранов, делали революции, взрывали царства и были валькириями.

     Они защищали детей.

     Хотя реальность такова, что женщина-боец, женщина-террорист, женщина-экстремист всегда опаснее мужчин.

     Исследования показали, что большинство нападающих на женщин обычно так же слабы, как и женщины, а часто еще и пьяны, нескоординированы, нерасторопны. И забить их можно было бы любым предметом, схваченным с земли, палкой, камнем, бутылкой, вырвать или выцарапать глаза, разорвать артерию, откусить язык, укусить до крови и даже просто вырвать орудия насилия, которые у мужчины просто не закреплены, просто ударить лоу-киком по голени или коленом по яйцам и убежать. Но женщины почти в ста процентах случаев сами сдавались, не говоря о том, что в большинстве случаев они не тренируются, не накачивают силы и мышцы.

     Хотя практика показывает, что женщины из-за взрыва гормонов способны очень быстро набирать силу, подтягиваться, почти не меняя форму тела, до тридцати раз. Или развивать как альпинистки такую силу рук и пальцев, что просто способны переломать большинству мужчин пальцы.

     Просто самой природой из-за беременности, то есть появления лишних дополнительных килограмм, они приспособлены быстро набирать силу и даже мышцы вопреки общепринятой точке зрения. Самка в природе должна не только выжить и убегать, но и охотиться с детенышами в утробе, иначе род не продлится.

     К тому же самка с детенышами в природе – это берсерк, который сражается на смерть и которого лучше не трогать и не злить. Кто подойдет к медведице с медвежатами? К волчице с волчатами? Тронет львят или леопардят?

     На самом деле в мифологии, валькирии – женщины, берсерки – женщины. Богини войны Морриган и сестра Бадб – неистовые. Махи, Немайн – женщины. Энио – греческая богиня неистовой войны. Кали – великая богиня разрушения и созидания. Афина, Фрея, Ника, Виктория, Нанэ, Белонна, Танит, Нейт, Менхит, Сехмет, Андраста – все это богини войны у разных народов Земли. Часто – неистовые берсерки. Хотя и есть и мудрые, как Жанна Арк.

     Когда казнили Перовскую, долго не могли поверить, что спланировавшая убийство всемогущего царя – эта девочка. Ужасная Каплан стреляла в Ленина, когда тридцать миллионов противников забились от него в дыры. При захвате экстремистов всегда первыми обезвреживают женщин, потому что они самые опасные.

     В реальной истории – берсерки – женщины.   

     Для боксера же, который переживает на тренировках и ринге нокдауны и нокауты, угрозы какого-то придурка «больно ударить», побить, поставить «фингал» выглядят плохой насмешкой и издевательством. А испугать угрозой «порезать» того, кто сам резал себя или рисковал не раз жизнью, вообще смешно – врага забьют просто ногами со скрещенными руками.

     Женщины, как я помнила по своей планете, хотят и рыбку съесть, и не рисковать в реальной жизни. При этом интересно, что на тренировках и в играх они иногда даже более рисковые, чем мужчины, которые, привыкнув рисковать в реальной жизни, все же более осторожны и более продуманны даже на тренировках.

     Но все же если женщина себя победила, научилась не бояться боли, то некоторые женщины могут быть намного более рисковее мужчин. Это как в природе, где самки, защищающие потомство, обычно намного более бесстрашные, чем самцы.

     Ну, проверим, бот я или человек.

     Вытянув руку, я сгенерировала бот военного суперискина. Естественно, в своей внутренней субвселенной из материи.

     Потом посмотрела, что получилось. Бот вышел одним движением. Даже бессознательно.

     Но это не был чистый военный суперискин или рабский бот, как я боялась.

     Вряд ли это была даже его точная копия со всеми его функциями, но я столько их разбирала и собирала, подчиняла, взламывала, разбирала, перебирала, демонтировала вместе с мамой, что сделала это бездумно.

     Скорей это был гармоничный и бездумно сотворенный бот с признаками абсолютно всех суперискинов, которые через меня прошли. Когда ты миллионы раз взламываешь, подчиняешь и переписываешь боты и суперискины, это происходит уже бездумно.

     Наверное, скорей они не смогли поверить, что это у меня в памяти нервной системы в каждой клетке, а не в памяти суперискина или искина. Я сама ломала суперискины мозгом, да и Учитель натренировал маму и меня, и вряд ли я могла это забыть.

     Я радостно подпрыгнула – я не бот и тем более, не биобот, потому что суперискин на такое криворукое творчество, за которое Учитель бы руки оторвал, не способен. И это чудо, похожее на затоварившегося плюшками Карсона, вряд ли было военным искином или суперискином.

     Только тут я оценила совет Учителя развивать свой собственный ум.

     Он не только помогал мне стать гармоничной, собой, ЧЕЛОВЕКОМ, но и знал, наверное, что забрать мой собственный ум и память они скорей всего не имеют права. И вряд ли я б смогла делать то, что творила, без занятий с Учителем четверть вечности. А может и больше.

     Он научил меня делать все своим умом, собой, а не суперискинами, ботами и синтезаторами. И тут я по полной мере оценила Его усилия и Его подарок. Учитель, фактически, подарил мне себя. Он подарил мне мой мир.

     Хорошо, что я научилась у Учителя также прыгать и скользить по Вселенной сама, без суперискинов и костылей.

     А ведь я их тогда даже не замечала. Но я еще помнила, чего мне стоило этому научиться. И сколько времени заняло. Хотя что значит «сама»? Тут в моей голове теперь черт голову сломит, я сама теперь суперискин.

     Почти бессознательно ускорив время и прогнав несколько триллионов раз этот созданный мною бот, я с трудом получила хищный, гармоничный, подконтрольный только мне военный суперискин, развертывавшийся за мгновение. И просто по желанию, без участия воли.

     Но опиралась на ум. Теперь и суперискинов мне было не жалко. Работала, пусть ускоряя время, но сама собой.

     Никогда еще в жизни я так не работала. Здорово подстегивало то, что я могла погибнуть и потерять абсолютно все – маму, Учителя, себя. Внутреннее время было ускорено до мерцания.

     Я искала выход. Я и мои копии во внутренней Вселенной просчитывали триллионы моделей, создавали эти складки пространства, наподобие той, в которой я была, уже во внутренней вселенной, испытывали их и снова просчитывали снова и снова. Я искала выход из складки. Сгорала вселенная за вселенной, биоискины за биоискинами. Эти суперискины я вообще не считала, создавая их уже бездумно. И не следя, как они сгорают в работе на скоростях.

     Я перебрала такое количество вариантов, что даже не помнила, сколько псевдовселенных создала, прошла и сожгла. Хотя я считала с детства точно, а с биоискином даже не задумываясь, но тут и он сбился. Но выхода не находилось.

     И тут до меня дошло – Учитель появился и исчез сам. То есть выход есть. И это его сюрприз и главный подарок. ВЫХОД ЕСТЬ!

     Вот он настоящий сюрприз!

     Я начала менять параметры вселенных, создавать псевдовселенные во вселенных, сталкивать их, манипулировать ими, менять их на ходу. Создавать субвложенные вселенные во вложенных псевдовселенных.

     Дошло до того, что я уже создавала и меняла их абсолютно как бы бездумно, хотя одновременно осознавала все параметры, возможности, реализации, вероятностные ветки развития.

     Боюсь, что я поменяла столько параметров, сколько не было атомов во вселенных вместе взятых, включая хаотические параметры.

     Но ничего не получалось – выйти я не могла.

     Я пыталась комбинировать их, создавая одновременно. Сочетать, взаимовлиять, сталкивать.

     От отчаянья я встала вспоминать Учителя. Абсолютно сосредоточилась на нем. Пока не стала чувствовать себя Им и абсолютно отождествлять себя с Ним. Я, наконец, вспомнила, как он подключил меня к себе. И что я ощутила тогда.

     И я стала целенаправленно моделировать уже Учителя, а не Вселенные. И его структуру. Я старалась получить Его, имея эти параметры своих ощущений и чувств, своей памяти. Используя их как модель результата.

     И вдруг обнаружила, что часть Учителя есть у меня. Он оставил мне часть себя. Которая сейчас помогала мне и мыслила с такой скоростью, с какой никакие суперискины не могут.

     Эта часть постепенно становилась мной.

     Я пыталась подражать Учителю во всем как могла и умела, пыталась воссоздать его структуру и Его.

     Не знаю, сколько времени это мне не удавалось, потому что это не удавалось никогда. Но я любила и не сдавалась. У меня был Он, даже если не получалось.

     Я не могла сама это сделать.

     Но, оказалось, что Учитель как бы помогал мне в этом, как бы будучи во мне и со мной. Он стал моим сердцем и мной. Он помогал мне дойти до этого самой и своими силами, полностью создать самостоятельно. Именно создать от и до самой, а не получить готовое. Но все же без него это было бы абсолютно невозможно. Как растение растет полностью само, – но без солнца, без его энергии, не может расти.

     Весь, абсолютно весь путь до этого крошечного достижения был пройден мной абсолютно самостоятельно, обдирая руки и ноги и ломая ногти. Путь – это ты. Все создается лишь самим собой, и никто не может помочь нам ни пройти его, ни накопить свой ум и свой опыт. И в то же время одновременно Путь – это Учитель. Без Него, Его энергии, Его помощи, Его любви, Его света я никогда не прошла бы этот путь. Просто потому, что не знала бы, куда идти.

     Потому что вариантов, как и в обычной эволюции – бесконечность помноженная на бесконечность, помноженная на бесконечность и так бесконечность раз. Триллионы должны были погибнуть в бесплодных поисках, прежде чем хоть один дошел. И одиночка здесь погибнет, как погибли бесконечность одиночек до него.

     Здесь вариантов погибнуть статистически было в бесконечность раз больше, чем найти путь, даже если он есть. И пройти этот путь мы можем, только если нам покажут цель, ибо выбирать из бесконечности невозможно. Это все равно, что пройти самостоятельно путь от амебы до человека. Амеба сама не может пройти этот путь, потому на каждом уровне бесконечность амеб должна погибнуть. Они могут пройти этот путь лишь совместно. И дойти до Учителя мы можем лишь совместно. Но полностью сами.

     Эволюция привела к естественной кооперации от Высшего к низшему.

     Вот почему идиоты-эгоисты, не признающие понятия Учителя и Мастера, а хотящие дойти лишь сами и только для себя, обычно погибают. Без Мастера, пусть хотя бы в книгах или на видео, путь удлиняется в тысячи раз.

      Вот почему так важно с самого начала в обучении найти себе Мастера или Учителя, который знает, как это делать – иногда он за минуту способен объяснить и научить тому, что вы не можете за годы.

     По опыту говорю – одиночка, полностью игнорирующий опыт других и хотящий сам пройти с самого нуля, подымается очень незначительно.

     Потому что любое улучшение, при Учителе кажущееся само собой разумеющимся, на самом деле часто брало годы и тысячелетия тысяч мастеров. И так важно правильно выбрать Учителя и правильно учиться, уметь взять от Учителя все, уметь учиться, уметь спрашивать.

     Я сумела подражать Ему и воссоздать Его в той крошечной области, что Он мне показал и в которой мне помог. И также я поняла, насколько пока все мои бултыхания далеки от Учителя. Пока никакими тренировками и подражаниями я не могла дойти до Него.

     Потребовалось всего несколько гугуплексов циклов всей Вселенной, чтобы повторить то, что было заложено в его интерфейсе в зародышевом виде.

     Но, я поняла, что если б не было предыдущих попыток, то я б не смогла это сделать. Не смогла даже б помыслить это сделать. Не смогла даже представить нужную волю это сделать.

     И я почему-то поняла, что не смогла б ничего этого сделать без Его помощи.

     А потом я обнаружила то, от чего мне стало стыдно. Оказалось, надо было проще смотреть.

     Алгоритм выхода лежал у меня в биосети на поверхности. Просто без названия сверху.

     А я, как всегда, пошла через задницу. Алгоритм был просто оставлен Учителем на поверхности памяти.

     Но я поняла, что это он, только когда сама его воссоздала и нашла.

     Выполнив действия алгоритма, я просто выбралась из этой складки пространства, где был «похоронен» корабль, во внешнюю Вселенную, где меня ждали.

     Потом я вспомнила, что вскрыла эту складку вне времени несколько миллионов раз миллионами разных способов. Пока она не стала, как и для Учителя, просто проходным двором, еще одним доступным пространством.

     Я смогла сама создавать и убирать эти складки даже изнутри.

     Я не успокоилась, пока они не стали для меня вместе со своими суб-уровнями просто пространством.

     Но сделала это чисто механически, на уровне подсознания. Так я привыкла все ломать и менять. За такое количество смен мозг привык оперировать пространством просто бездумно, на уровне навыка, уже бессознательно.

     Хотя, конечно, я это осознавала – как мы осознаем, что мы идем, но не задумываемся об этом. Это оборотная сторона миллиардов повторений и попыток создавать.

     Военные корабли и несколько тысяч «жестянок»-суперискинов контролировали эту область. Самое паршивое, что среди них была куча моих собственных «жестянок».

     Естественно, светиться я не спешила.

     Удаленно подключившись к каналу какого-то военного корабля, парящего в нескольких астрономических единиц от выхода, я обнаружила, что военные поступили со мной, как в старину с ведьмами. То есть если выплывет, то не ведьма, если утонет, то ведьма. Ну, где-то так.

     Вроде так я помнила про проверку ведьм.

     Ну, или, наоборот.

     Эти засранцы посчитали, что если я Старшая, то мне не составит труда вырваться из складки пространства, а если я военный искин, то я утону и не вырвусь, ибо вся техника была заблокирована в принципе изменением неких параметров. Всю электронику они просто грохнули радикально. Без изысков. Изменив сами параметры складки и субвселенной.

     Просто и действенно. Только то, что гахнулась вся электроника и на корабле, и в людях, кроме био-искинов, их не волновало. Зато действие любых искинов, суперискинов, сетей, ботов было прекращено.

     Лучшее средство от болезни преступности – гильотина.

     Честно говоря, от злости я захотела сделать с ними тоже самое. Спасло их только то, что я искала маму.

     Маму я нашла довольно быстро всего в нескольких системах рядом на спрятанном корабле в складке субпространства. Все-таки в наших битвах и полетах Учитель здорово натаскал нас на поиск и перемещения в рамках моей Вселенной – и даже в этой настоящей Вселенной сейчас это фактически не представляло труда. К тому же после тренировки в складке сами складки и субвселенные были как прозрачные карманы.

     Мама ужасно волновалась, проклинала всех и вся и рвалась обратно. Но ее не пускали. Да и не было куда, по сути. В черную дыру не прыгнешь. Потому я не стала долго ждать и появилась перед ней.

     Стерев, правда, и свою субвселенную, и суперискины, будто их не было. Незачем военным было знать, что я сейчас умела. Хотя они вряд ли сомневались в том, что умели Старшие.

     И тут же была не только жестко подключена к маме, отлуплена, но и по-настоящему жестоко выпорота не только по интерфейсу, но и по физическому заду.

     Издержки военного воспитания, так ненавидимого взрослыми, дали себя знать.

     – Ты где была целые несколько мгновений и почему промедлила целых несколько минут?! – мама жестоко порола меня. – Активировать алгоритм можно было за наносекунду! Я чуть не сошла с ума, пока ждала тебя! Еще минуту и ты погибла бы, потому как эти козлы решили проверить тебя и отправили складку в черную дыру, ибо им генерал приказал зачистить полностью пространство и сомнительные элементы. Восстановив «сомнительные элементы» с копий и банков данных!!! А эти сомнительные элементы были мы! Еще немного, и тебя пришлось бы просто восстанавливать!!!

     Я молчала и пыталась не дать ей прочитать, что было, потому что мне было стыдно сказать, что я выполнила знаменитый курсантский «разворот через задницу», о котором мне столько рассказывали по вечерам дети-курсанты, трясясь от хохота.

     Под этим некрасивым названием «разворота через задницу» скрывался типичный случай, когда курсант, загордившись и решив, что он теперь крутой и владеет неким сложным навыком, выполнял простое действие сложным долгим или сверхдолгим способом. Через одно. Целый час, например, сажал там, где нужно простой взгляд и минута, или целый год рассчитывал с помощью искина сети то, что в уме решалось за минуту. Или искал сверхсложный алгоритм там, где нужно было простое наблюдение.

     Кто этого не пережил, тот не поверит, что это возможно. Легенды ходили дикие. А я срочно затирала логи биоискина намертво. Если кто-то узнает, что произошло, я стану золотой легендой обитаемого космоса, причем навсегда и в вечность. Вряд ли кто-то создавал Вселенную вместо того, чтоб просто прочитать инструкцию.

     – Мам, а может повременим с нежностями? Дай я сначала сотру эти предавшие меня «жестянки»? – я кивнула на места, где были в пространстве военные суперискины.

     «Жестянки» мигом слиняли в слепом гиперпрыжке, как-то поняв мои намерения, то есть без задания координат, чтобы их невозможно было вычислить. Это бы им не помогло. Если б я тут же не была снова выпорота мамой.

     А так мерзкие предатели свалили.

     Все равно, раз я вышла из складки с полным отключением электроники, я была ребенком Старших и вне людской юрисдикции – во всех случаях мной теперь занимались бы Старшие, коим люди меня официально и передали.

     Ага, но параметры пространства, блокирующего все искины и электронику, я-то хорошо запомнила, теперь они мне не конкуренты. Ну не надо было давать в руки ребенку такое оружие. Я заблокировала всю область вокруг меня на часть Галактики на невозможность работы суперискинов и невозможность применения цивилизационного оружия.

     – Во-первых, никуда ты сейчас не отойдешь от меня в буквальном смысле, – сказала мама. – Зацепись за мое пространство и просто будь со мной всегда. В сознании и близком пространстве. Ты это можешь и могла, не сетуй (я внутри покраснела, ибо не только могла, но и должна была, мама уже говорила это). А во-вторых, прекрати баловаться с пространством на парсеки вокруг нас. Это не игрушки. Учитель не для того учил нас, чтобы ты только что стерла всем военным на сотню систем всю электронику. А если б кто умер? Хотя этим сволочам-перестраховщикам еще и не то надо было устроить. Учитель же сказал им, что все проверил! Мало того, что я взяла за тебя полную ответственность, так они еще забыли ребенка в черной дыре!

     Я согласна была на что угодно, лишь бы мама не увидела, что я наделала. А то моя пятая точка вопила, что я простым внушением не отделаюсь, и добрая печаль, за которой будут подарки, сменится доброй поркой и учебой.

     – Мам, а зачем мы здесь? – недоуменно спросила я. – Мне кажется, отсюда надо драпать, пока еще какую-то гадость нам не прочитали.

     – К сожалению, у нас до сих пор есть демократия с некоторыми элементами, хоть правят в космосе обычно самые Старшие, самые духовно развитые и самые духовно сильные. А демократия предусматривает как прямые решения масс по сложным важным вопросам прямым голосованием, что упростилось с введением нейросетей, так и решения делегированных массами людей по мелким вопросам. Решения по сложным вопросам принимаются массами непрерывно с помощью идентификаторов нейросетей без всяких выборов и референдумов. То есть по какому-то вопросу каждый принимает решение, и постепенно во времени они накапливаются – если возникает кворум со временем, решение претворяют в жизнь. Тут распределенная во времени и среди всех демократия. Благодаря сетям и нейросетям все голосуют по важным вопросам, но не за один день, а постепенно. Когда накапливается кворум, решение вступает в действие.

     – То есть они не ходят на референдумы? – спросила я.

     – Зачем, когда есть сеть и идентификаторы? Зачем депутаты, если люди сами могут проголосовать за нужные изменения их жизни. А суперискины – рассчитать и просчитать варианты событий при тех или иных решениях. По крайней мере выбранные депутаты и правительство тут не подымают цены на базовые вещи «по желанию трудящихся». Люди сами решают и сами ответственны за свои решения. Им некого винить, потому сами разбираются обычно очень тщательно.

     – Это прямо настоящая демократия.

     – Угу, – сказала мама. – И ненавистная власть имущим до дрожи. Ибо решают не они за всех. Ты знаешь, что когда появились первые сети и возможность голосовать каждому за каждый вопрос, не перекладывая решения на каких-то клоунов в парламенте, то это всегда подвергалось безумным нападкам? Потому что эти самые партии и «говорящие головы» в парламентах оказались никому не нужны. И чиновники уже не власть получали, а были обычными наемными работниками общества. Ибо оно принимает решение и контролирует все. Попробуй чиновник, которого тут избирают и снимают сами люди, тут чего-то не решить.

     – Тут нет взяток?

     – А что такое взятка? – спросила мама.

     – Это когда чиновнику за что-то платят деньги.

     – В развитых обществах абсолютно все платежи отображаются в нейросети и регистрируются электронным путем в Планетных Госбанках. Иначе, при электронной валюте, были бы океаны подделок. А так один и тот же номер может быть только в одном единственном месте, даже если банк особо не следит за платежами. Потому здесь физически невозможна ни подделка денег, которая выясняется в течение нескольких секунд, ни странные платежи чиновникам.

     – Но зато можно же принять неверные решения?

     – Все документы, подачи документов и решения регистрируются в сети и выложены в нескольких защищенных банках и библиотеках в открытый доступ. Так что простые махинации всегда выявляются. Потому как-то манипулировать, вымогать взятки просто не получится – все наглядно, все требует объяснения, у всех все на виду, а тут дурость и мошенничество сильно видно. Мошенничество боится огласки. Все решения и документы регистрируются и выкладываются в сеть. «Под сукно» спрятать ничего не удается, и суперискины, искины и контролеры разных ведомств просматривают все документы сотни раз. Как простые люди, так и заинтересованные лица. А уж последние изучат решения с микроскопом и своими суперискинами. Полная прозрачность все же жестокая вещь и отсеивает все мелкие преступления. Здесь все остается навсегда в сети, потому дураков очень мало.

     – Но все же к нам едут бюрократы.

     – Есть мелкие вещи, которые обществом рассматривать было бы нелепо, а суперискинами – опасно, и для них нанимают мелких чиновников. Чтоб не тревожить общество по мелочам. Принятие новых членов, мелкая эмиграция, решения по спорным вопросам. Мы оказались в «мелких вопросах», потому решают мелкие чиновники и бюрократы. Мы формально ждем, пока они прилетят, и выскажут нам свое решение. Хотя это все равно, что ждать, пока детки из детского садика выскажут свое решения воспитателям. Но простых людей надо успокоить и поддерживать. Хотя мы сто раз могли прыгнуть прямо к ним или притащить их сюда за миг перед светлы очи, но пусть уже летят своих корабликах. И озвучат свое решение.

     – Пардон, мнение, а не решение, мама, – сказала я. – Если их решение будет напоминать последнее решение военных, я закатаю их всех временно в ближайшую черную дыру. Или ускорю время в локальном участке космоса, где они окажутся.

     – Вот видишь, почему детям не дают такие игрушки, – печально сказала мама. – Дай им автомат, и они мигом наведут в школе истинный порядок.

     – Хорошо, мам, я обещала слушаться Учителя и тебя, и буду слушаться, – грустно сказала я и сделала печальные-печальные глаза. – Нас распнут вместе, и мы вместе станем святыми новой религии. Давай я напишу Евангелие... – я печально начала цитировать Нагорную Проповедь и наиболее подходящие цитаты из разных религий, пока мама меня не стукнула.

     У меня хорошо получалось, потому что за четверть цикла Вселенной рядом с Учителем и бог знает сколько с циклов с мамой, которым я всегда и во всем абсолютно подражала и хотела быть похожими, я реально многому научилась. Они учили меня и передавали мне свои качества напрямую, уча владеть своим духом. «Диск качеств», то есть все несколько миллионов качеств-чувств, которые я постоянно одновременно удерживала в уме и применяла и шлифовала в любой ситуации, был всегда со мной и воспринимался мной как Образ Учителя в сердце.

     Есть определенные качества духа, которые делают Учителя. И ученик постоянно удерживает их все в уме, прилагая их к текущей ситуации и тем тренируя эти качества каждое мгновение. Ученик просто учится применять эти качества в жизни, и тем тренирует их. Сначала это просто Мысль, которая вмещает эти качества и прилагается в каждой ситуации. А потом это становится почти ощутимым постоянно применяемым синтезом качеств. Диском качеств.

     Такая практика идет из древности.

     – Не паясничай, – строго и недовольно сказала мама, рассматривая меня и поправляя одежду. – Нужно не только постоянно держать в уме Учителя как сложный синтез качеств-чувств. Но и полностью ощущать его индивидуальность вплоть до мельчайших граней, ощущать в сердце. И воплощать эти качества в жизни. При этом так ощущать, чтобы полностью слиться с Ним до самых глубин сознания, до самых кончиков мысли полностью. Так ощущать, чтобы абсолютно и безумно стремиться к Нему, где бы ты ни была. Так ощущать Его в себе в сердце, чтобы любить Его абсолютно, всегда, везде, во всем. Для тебя же он просто отец, и это меня немного беспокоит.

     – Ну, трудно ощущать по-другому человека, с которым ты провела четверть «вечности», – сказала я. – Кстати, мам, не говори, что ты ощущаешь Учителя по-другому – мы обе были для него дочерьми, просто одна была очень маленькой. К тому же он сформировал для нас обоих не только дух, ум, сознание, убеждения и нравственные принципы, но и тело в буквальном смысле.

     – После того, что ты натворила с собой и со мной, вмешаться нужно было обязательно. Я надеюсь, ты больше не экспериментируешь с собой? – встревожено сказала мама.

     Я пожала плечами.

     – Даже чтоб мы могли просто выдержать радиацию от Учителя более нескольких минут и банально не сгореть, Учителю пришлось бы изменить наши тела, – сказала я. – Та чудовищная эманация энергии даже от такой крошечной части Учителя, которая была Его аватаром вместе с нами, просто разлагала материю вокруг. Даже та крошечная часть энергии самопроизвольно рождала вокруг себя альфа-частицы и потоки разнонаправленных мезонов, нуклонов и прочих элементарных частиц. Это облако эманирующих частиц, эманирующей чистой энергии вокруг Учителя, ощущалось даже чисто физически, и даже до того, как он словно «подключил» нас к себе. Такая концентрация собранной и контролируемой энергии в одном месте не может не генерировать виртуальные частицы сами по себе!

     – Ну, обычно Учитель появляется с намного меньшей силой энергии, иначе люди не выдерживают, – согласилась мама. – Если б Он так пришел, когда мы были на планете, то Его почувствовали бы все жители, не говоря уже о том, что Его простые мысли имели бы для них силу закона. Ибо он генерировал бы их как станция вещания, сметая все и давя мозги. Но это было виртуальное субпространство и субвселенные, потому Он смог проявиться немного сильнее и нас многому научить.

     – Я помню, как ты училась – хихикнула я. – Происходи это в обычной вселенной, мы б не досчитались парочки Галактик, а то и парочки вселенных. Не будь в субпространстве наших собственноручно сотворенных субвселенных, Учитель ничего не смог бы сделать – в Его вселенных мы бы не выдержали и секунды и не смогли б так оперировать, да и не смогли бы обучаться, не твори их мы сами. Учитель из-за этого и провел нам облегченный ликбез, пользуясь возможностями, а так бы этого ждали бы парочку триллионов лет, и вряд ли кто и тогда дал нам так развлекаться. Это все равно, что сорвать галактический джек-пот. Впрочем, когда эта технология распространится, возможно придется изменить обучение и сам подход к нему.

     – Я не думаю, что это будет так быстро, – сказала мама, поморщившись и расстроившись. – Даже для самого первого примитивного способа создания своей субвселенной нужен суперискин и контроль над ним. Ты не осознавала, но сама постоянно управляла параметрами. А овладеть суперискином, чтоб он не подавил человека, довольно-таки сложно, знаю по себе. Без этого будет не вселенная и суперискин у человека, а крошечный человечек, бактерия, на вселенной и суперискине – они его даже не заметят. Подавят и раздавят, как мешающий вирус, это невозможно контролировать без внутренних сил. Недаром, суперискины выделены в отдельную расу, а не продаются, как искины и компы. Только те миллионолетние умы, что подчинят себе биоискин, а потом биологические суперискины после длительнейших тренировок, – получат технологию субвселенных. Давать же обезьяне субвселенные никто не будет. Даже тебе не разрешили создавать жизнь.

     – Но ты же прокрутила одну планетку под руководством Учителя, я видела!!! – оскорбленно воскликнула я. – Вы потом ее скинули в обитаемый космос.

     – Это было на самом деле мое очень древнее Испытание как ученика, – сказала мама. – Я должна была абсолютно в одиночку довести планету от космического вихря до развития разума через миллиарды лет. Одна. Без никого. Миллиарды лет в одиночестве. Хотя Зерна каждого разума и будущие космические Основы для разума людей создал Учитель со мной. Я б это не потянула. А дальше – только Космос. И никого рядом. Я много продумала и пересмотрела в себе за эти миллиарды лет. Два миллиарда лет творчества и одиночества. Я потом полюбила эту жизнь, будто она была моим ребенком. Я над каждым разумом тряслась. Если ты думаешь, что это было легко, то я запорола буквально триллионы попыток. В зависимости от условий даже сама жизнь рождалась не так легко.

     – Но мне казалось, это легко!

     – Разумная жизнь оказалась крайне неравновесной неустойчивой субстанцией, как камень на вершине горы. Там оказалось такое количество условий такой сложности, что я думала, что сойду с ума. И все искусственные цивилизации и разумные расы тут же рушились.

     – Искусственные?

     – Нужна была естественная эволюция для данных условий, пусть и с моей помощью.  Но устойчивая разумная жизнь – это все равно, что шар на вершине горы – в любой момент могла скатиться от непонятных причин. В том-то и дело, что нужно было довести естественную эволюцию до этого этапа – все остальное падало без меня в считанные сотни тысяч лет до животных или вообще пожирало себя. Развитая цивилизация одно время – раз, и через три года дикарская анархия. Великая страна и герои одно время – через три года сброд. Одно дело довести до умных животных, а другое – создать устойчивую разумную эволюцию до высших существ. У меня почти всегда получались злобные животные, которые не выходили за рамки умных животных. Обезьяны, миллиарды лет обезьяны.

     – Так почему вы выбросили их в пространство?

     – Как только я довела их до разумного существования и осознанного бытия, у меня их забрали и выложили планету в нашу Вселенную. Воспитание расы в одиночестве одной мной без общения с другими Старшими и другими расами необратимо деформировало бы психику расы. Все равно, что мать воспитывала бы ребенка наедине с собой вне общества – он бы навсегда остался потерянным для общества и не смог бы общаться, нуждался бы в гиперопеке, боготворил бы родителей и т.д.

     – Но ты ж их не бросишь, ма? – потеряно спросила я, тут же примерив ситуацию на себя.

     – Они прямые мои дети абсолютно, конечно не брошу, – сказала мама, обнимая меня и целуя. – Как и свою маленькую дочь. А вот то, что ты накрутила себе циклы Вселенной, как я погляжу, еще ничего не значит (мама все-таки просмотрела стертые логи). Ведь когда мы на чем-то концентрируемся без остатка или что-то сильно любим, мы теряем ощущение времени. Не мни себя взрослой. Тебе еще пару триллионов реальных лет предстоит побыть со мной.

     – Я готова на большее! – честно сказала я, хохоча и щекоча. – Пару миллиардов по триллиону лет с тобой я как-то стерплю. Тем более, что парочку циклов жизни Вселенной я с тобой уже прожила. Не думаю, что я парочку вечностей не выдержу с такой ворчливой мамой! – я хохотала, ибо мама меня щекотала.

     – Мы контролируем свои чувства и управляем ими, и потому очень долго взрослеем. Я лишь усилила свою любовь к маме за первые десять тысяч лет. И до сих пор эти чувства лишь растут. Я долго не желала с ней расставаться и взрослеть. До сих пор моя любовь к родителям и семье лишь растет. Мы обладаем абсолютной памятью в отличие от диких рас, а это не только информация или образы, но и абсолютная память на чувства и ощущения. Любые чувства помнятся во всей яркости как тогда, и их можно пережить заново. И потому чувства в памяти лишь непрерывно накапливаются, как бесконечный ком. И этот ком любви за миллионы лет просто громаден и с бесконечностью оттенков, и каждый раз только растет. Чувства в памяти накладываются на новое чувство любви и только усиливаются. Чувство – это то, что никогда не надоедает.

     – Мугу... – сонно пробормотала я. – Я хочу спать.

     Мама тоже зевнула.

     – Если ты помнишь все ярко, будто это было сейчас, то ты не испытываешь чувство времени, – пробормотала она, – словно это было вчера, а не тысячи лет назад. Старшие – одна семья, мы не знаем времени.

     – Мам, мне семь лет, и я хочу только любить и играться с тобой... – пробормотала я сонно. – Я подумаю об этом позже... Когда мне будет миллион лет вместе с тобой. В конце концов, впереди вечность.

     Я спала и видела странный и страшный сон. Сама моя субвселенная обладала полем разума. Гигантским полем Разума. Я этого не почувствовала, потому что жизни в моих Вселенных не было. Но оно постепенно пробуждалось. Я смогла так мощно мыслить, потому что оно резонировало со мной, когда я была в моей субвселенной. И любой разум в ней резонировал бы с ней – и этот коллективный разум даже против воли был бы совокупным разумом в этой Вселенной. Сейчас – мной.

     И допусти я там самостоятельную жизнь, мне или пришлось бы сражаться с этим разумом Вселенной, либо слиться с ней и стать ею. И Учитель в моей Вселенной одновременно и был ею, и меня подключил через себя. Вся Вселенная, созданная Учителем, была гигантским полем Разума, наиболее легко отзывающаяся на разум. Я вдруг поняла, какой подарок дал мне Учитель. Это был ресурс такой колоссальной мощности, что представить было невозможно. Это был такой гигантский дар и такое доверие, что описать было невозможно. Внутри, я даже встала во весь бесконечный рост и низко поклонилась Учителю. Он дал мне бесконечность бесконечностей. Бесконечный ресурс. Бесконечность возможностей. Но управлять им я, парадоксально, могла лишь сама, без всяких суперискинов, лишь через собственный ум, развивая себя.

     Без развития себя этот ресурс не только не помог бы, но и сломал бы слабого. Вселенная бы подмяла любого под себя.

     Структура, которая лежала в основе Вселенной, лежала в основе Разума, и сама была ею. Именно Единое поле всего как целого и порождало Разум. Потому что оно объединяло и все проявления разума и сознания. Именно благодаря объединению Вселенной на одном из уровней Разум и рождался. На этом уровне все разнородные процессы жизни объединялись. Объединение всех процессов рождало структуру, которую мы называли Разумом. И разум Вселенной тоже объединялся, как и разум обычного существа.

     Вселенная была потенциально живая – как только в ней появлялось живое существо. И любое живое существо могло в принципе в потенциале получить все возможности вселенной, этого гигантского поля, на котором можно было «вышивать» своим Разумом.

     Мама, которой Учитель разрешил создавать жизнь, теперь выглядела совсем по-другому. То, что она даже не заметила давления разума целой населенной планеты, показывало, насколько я мало ее еще знаю. И насколько она больше, чем показывает своему ребенку, чтоб не пугать.

     Я и без того знала, что только ее собственный разум, ее собственный дух, сильней меня с моими искинами вместе взятыми, хотя в механических расчетах она немного мне уступала. Но сейчас поняла, что ее разум на бесконечное число порядков превышает маленькое неразумное существо, свернувшееся рядом в калачик. А уж если она с таким ресурсом, как Вселенная... Мне даже страшно было туда смотреть. Я словно чувствовала, как словно само пространство, сама суть вселенной прогибалась сейчас под нее. Что поделать – мама на миллионы лет меня старше, а мне всего семь номинальных лет.

     Моя мама самая красивая! И самая умная! И я стану как она! Впереди вечность, чего бояться. Я заснула спокойно под такой охраной. И снилось на этот раз мне только очень хорошее будущее.

     Я нашла военных и вырвала им хвост. 

     Если у вас есть дела с бюрократией, мой вам совет – не связывайтесь. Ничего хорошего от этого не выйдет даже в Космосе. По-хорошему с ними может поговорить только мой gan. А нехорошие люди здесь оставляют в книге отзывов смайлик-солнышко. И подпись – Gan. Очень мотивирует работать чиновников. Особенно когда передергиваешь.

     Правда, мама сказала, что если б они попробовали проделать это на своей планете, то их бы уже повесили. Точнее, в корабль и на Солнце. Там тепло и сыро. На планетах было все автоматизировано, мгновенно и никакой бюрократии. Нарушил закон и поздоровался с Солнцем. Там, где надо было поступать по законам и формальным правилам, все решалось мгновенно.

     Суперискин обычно действует быстро.

     Все формальности на планетах проходили мгновенно или почти мгновенно – человек сам даже этого иногда не замечал. Так было устроено общество. Никакой траты времени напрасно.

     Что можно автоматизировать – автоматизировано. (И тысячекратная проверка искусственными интеллектами с обращением к людям в подозрительных случаях без прецедентов и выборочным контролем людей).

     Торжество бюрократов наступало там, где неподкупным машинам отдавать решение они боялись. Или где решать искинам и суперискинам не полагалось. Вне планеты. Или в вопросах признания эмигрантов или новых поселенцев, например. В сложных случаях суда. При виде странных сущностей, которые могли навредить. То есть как в моем случае – все в одном лице. И тут они оторвались!

     Делегация ступила к нам на корабль. И я даже слегка помогла им своей силой – слишком уж медленно и торжественно они шли.

     Среди них было несколько женщин – не таких красивых, как мама, но тоже очень красивых и даже слегка гламурных. Я улыбнулась им, но ответа особо не получила, хотя они явно стали спокойнее.

     Было несколько мужчин, одетых довольно строго. И два военных, которых легко можно было узнать по морде кирпичом, настороженности и взгляду, будто я их собаку съела. Ну, может парочку щеночков, их детишек и младенцев на закусь.

     Мама встретила их и улыбнулась им.

     Было видно, как многие из них смутились.

     – Старшая, Старшая... – послышались шепотки. Они глазели на нее во все глаза. Будто дети увидели учителя или президента. Прямо школьники, словно не знали, к кому они едут. Только тут я поняла, каков реальный авторитет мамы и других Старших. Не говоря уже об Учителе. Их действительно по-настоящему уважают. Боюсь, своих Старших на планете они и вовсе редко видят.

     Но я, к сожалению, еще не была Старшей – ни официально, ни внутри.

     И потому получила сполна.

     Вперед выступил человек и прочитал мне настоящую грамоту, прежде чем вручить ее из рук в руки.

     – Ханна, дочь Старшей по имени Аликссиия... – начал читать он и завис. Где-то полчаса он перебирал титулы Старшей, а мама смотрела куда угодно за это время, только не на него. И невидимо морщилась. Любят же люди раздавать наименования и «награды». Боюсь, мама была очень терпелива, я б не выдержала. Впрочем, я заметила, что время в их локации было ускорено. Наверное, мама побоялась, что не выдержу уже я.

     Наконец-то герольд закончил вступительную дипломатическую часть, то есть описывать маму, и перешел к делам.

     – Ханна, дочь Аликссиии, Вам присваивается идентификатор Галактики за номером ... и Ваше имя легализуется как только Ваше. Больше никто не имеет права занимать его и данную смесь кодов. Более полный идентификатор предоставлен Вам здесь, – он протянул мне какой-то носитель.

     Я, не трогая его руками, подвесила его рядом с собой, посмотрев на маму. Впрочем, я его просмотрела, проанализировала, скопировала. Судя по всему, паспортом-идентификатором была вся эта структура на атомном, субатомном, программном, кварковом и еще миллионе субуровней. Даже мне, чтоб повторить его, пришлось напрячься. Вряд ли даже суперискин мог это подделать – чувствовалась рука Старшего. Но вот и закладки там могли быть не детские.

     – Поднесите этот идентификатор к данному устройству, чтобы активировать его, – сказал герольд. Они вынули специальное устройство.

     Я на всякий случай размножила идентификаторы и поднесла по очереди каждый.

     – Ханна, – одернула меня мама. – Только один!

     Они явно были шокированы, когда активировались два идентификатора (остальные я убрала по просьбе мамы). Но я пожалела. Потому что третий я прописала под совершенно иное имя и личность, достав ближайшую базу, и хотела проверить, как он сработает. А вдруг там какие-то ловушки?

     Прибор пискнул два раза. Я, на всякий случай, скопировала и прибор, и спрятала его в карман, решив разобрать его до винтиков на досуге. В принципе, это был простой сканер, связывавшийся з защищенными и зашифрованными базами. Правда, искин в сканере напоминал аватар военного суперискина и наверняка был им, но сам суперискин не высовывался после того, что они натворили.

     Делегация явно попыталась не обращать внимание на происшедшее и сохранить лицо. Только военные выглядели так, словно я их щеночков не только замучила, но еще и ела живьем с соусом у них на глазах. И причмокивала.

     – Вас принимают в члены нашей Галактики, и от всего сердца желают добра и сотрудничества, – сказал бюрократ. – Вы внесены в Галактическую базу на всех планетах и кораблях Единого пространства.

     Последовали поздравления, мне передали остальные документы, коды, гражданскую базовую нейросеть, которую нужно было обязательно установить, кварковые структуры в специальной форме, чтоб их могли держать люди, и прочее.

     Я поклонилась.

     – Позаботьтесь обо мне, – сказала я. – Благодарю от всего сердца и надеюсь, что наше сотрудничество принесет Благо Всем. Я беру Вас под свое покровительство.

     Как-то странно они восприняли мою вежливую речь.

     Потом мне вручили стандартную присягу. Было видно, что это артефакт какой-то древней цивилизации с нарисованным поверх текстом древней присяги. Я опять-таки не взяла его руками, хотя, может и казалось, что я беру его рукой.

     Присяга напоминала классическую американскую, правда, с добавлениями. Там тоже было про отречение от прежних обязанностей по отношению к другим странам, людям, от прежних клятв и присяг и т.д. Интересно, что клятвы обычных государств, типа России, таких вещей не содержат – впрочем, кто вообще принимал присягу получая паспорт? Не говоря уже о выучивании ее наизусть, как в Америке?

     А там, в присяге Америке, есть полное отречение и очищение от прежних клятв и обязанностей. А потом они удивляются, что русские нарушают присягу – а кто и когда ее принимал? Здесь, помимо отречения от всех прежних клятв и обязанностей по отношению к бывшим странам, планетам, общностям, тоже была клятва новой общности именем всех Богов, Мастеров, Учителей, Подвижников, Святых, Героев, просто известных людей и т.д. и т.п.

     Мало кто из русских знает, что в Америке каждое утро школьник начинает с клятвы верности Америке именем Бога. Неудивительно, что количество нарушителей присяги и желающих куда-то эмигрировать стремится к отрицательным величинам. Здесь был тот же принцип, только клятва писалась под протокол на уровне нейросетей. Тебя никто не заставлял, но нарушить ты ее не мог физически после принятия.

     Правда, сетей у меня не было, так что все было на моей совести. Родина мамы была и моей Родиной. А каких-то других обязанностей я не помнила. А вредить соотечественникам я и так не желала.

     Естественно, я торжественно зачитала этот текст присяги Единства Планет. Правда, мама тут вышла, вмешалась и изменила некоторые слова, меняя присягу на подтверждение Старших.

     И я изменила речь.

     Я подтвердила, что не буду вредить нормальным людям, буду помогать им и заботиться о них. И дернул же меня черт заявить, что и любяще править.

     Но артефакт в моих руках все равно засветился. Он запульсировал с такой силой, что свет, казалось, прожигал всех нас насквозь.

     Некоторые люди попадали на колени.

     Я глянула на делегацию и поняла, что происходит что-то незапланированное. Они явно были потрясены.

     Еще больше была потрясена я. Потому что эта дурацкая штука по сути распалась у меня в руках и атаковала меня.

     Я была не виновата!!!

     Естественно, наученная горьким опытом, я даже не допустила ее до себя. И барьер вокруг меня включал слои пространства, по самой сути структуры уничтожающие любую электронику вообще. Живое, не живое, электронное, не электронное, биологическое, энергетическое – теперь любое, кроме прописанных Учителей и мамы.

     Но эта штука прошла пространство, уничтожившее военные суперискины и всю мою электронику, даже не заметив этого. Она продолжала существовать в области вселенной, где она принципиально не должна была работать.

     Она продолжала существовать там, где вообще материи любого рода в принципе не должно быть, точно она сама генерировала законы.

     Я же лихорадочно создавала в своей защите слои за слоями, замедлив время, а потом полностью ушла в свою созданную суб-вселенную, оставив только свою копию снаружи.

     Даже после миллиона изощренных слоев защиты из измененного и искривленного пространства эта штука атаковала меня. Что только я не делала и как только не пыталась.

     Складка пространства из миллионов измененных суб-складок пространства со свойствами, долженствующими вывернуть всю электронику вверх ногами, были для этой дурацкой штуки как прозрачный воздух. Я поймала ее в субвселенную и уничтожила нахрен вместе с ней. Сто раз перестраховалась. И потом само пространство еще пару триллионов раз уничтожила. К черту, к черту, второй раз носить рабский ошейник я не собиралась.

     Но, успокоено подняв глаза, я увидела, что эта штука висит передо мной. Правда, теперь этот артефакт принял вид дурацкой заколки для волос, точнее обруча для волос в виде деткой короны из фальшивых бриллиантов с подсветкой. Носить такую идиотскую штуку с подсветкой из светодиодов, я даже в пять лет бы не стала. Ну, разве в четыре с половиной, я тогда мечтала быть принцессой.

     Эта штука по-прежнему излучала мощный плотный сияющий свет, словно плотный на ощупь, но теперь он шел полностью от камней короны.

     – Мам, эта штука меня атакует! – панически сказала я.

     Мама хихикнула, явно не поняв всю серьезность ситуации.

     – Это тебе подарок от Учителя, – сказала она через нейроинтерфейс, явно через силу подавляя слезы и веселье. – Он проверил и изменил этот артефакт, когда был там и увидел, что тебя собираются им короновать, пардон, требовать присягать на нем просто. Или, пардон, подчинить через нее. Учитель говорит, что им раньше короновали местных правителей. Врагов и слабых с враждебными мыслями она подчиняет и убивает. Как и собирались сделать с тобой. Не надо было ее совать Старшим, она автоматически признает правителя, если это Старший. Это лишь обычных людей она подавляет. Этой штуке на самом деле несколько триллионов лет, она пережила не одну Вселенную, а уж субвселенных не счесть, и раньше она использовалась в Посвящениях. Этим людям лучше надо было выбирать, чем тебя проверять, раз они вытащили такую древность из запасников. Специально постарались.

     Я подозрительно посмотрела на эту вещь. Проверять на своей шкуре я не собиралась.

     – Учитель говорит, что там нет ботов, ни одного. Ты можешь взять эту вещь, но Учитель говорит, что вместе с ней ты возьмешь на себя ответственность за данный клочок пространства. Тебе придется отвечать теперь не только за себя и маму, но и за всех и каждого, живя уже не только для себя, своего удовольствия и своей воли. Раз уж они невольно предложили тебе стать их Правителем.

     «Если же ты наденешь корону, ты не сможешь жить в удовольствие и станешь как мама. Но и сама диадема будет защищать тебя. Никто не сможет снять ее с тебя, кроме Меня. Мне надоело, что мне постоянно приходится защищать тебя. Выбирай...» – я словно наяву услышала голос Учителя, который был так близко, что словно был рядом в сердце. Я даже заозиралась, желая снова быть с Ним больше всего в жизни и в сердце.  

     Я посмотрела на этих людей, боящихся, слабых, открытых, как дети, таких на самом деле нуждающихся в помощи, внутренне посмотрела на этот кусок пространства, тяжелую ответственность без отдыха и сна на целую вечность за который мне сейчас предлагали принять эти люди, посмотрела внутри на миллиарды их детей, взывающих ко мне прямо сейчас... И взяла корону.

     Вы не будете плакать.

     Эта заколка засияла просто ослепительно, пронзая сердце своим светом. Если честно, я просто не могла расстаться с подарком Учителя. Все было понятно. Никто и не говорил, что учиться у Него будет легко.

     Мама вон миллионы лет работает Медиком вдали от Учителя, помогая людям, которые даже не понимают, Кто рядом с ними.

     Но по мне, уже потому, что этот путь вместе с Учителем, – он радостен, желанен и светел. Я тоже так бы хотела.

     Я одела эту Корону на себя. Но мне показалось, что не я на себя одела ее, а Учитель, который невидимо стал рядом, надел мне на голову терновый венец. Когда она коснулась головы, мне показалось, что Свет засиял нестерпимо, голова содрогнулась нестерпимо, я даже еле устояла на ногах. Все мое существо содрогнулось.

     Мне даже показалось, что я заново родилась, заново родился мой дух. Будто пылающий уголь внутри, а не сердце. Свет вливался в меня бесконечной рекой.

     Я сама себе стала напоминать Солнце. Словно не мое сердце, а Солнце Солнц. Свет, казалось, заливал весь этот кластер пространства и каждое сердце в нем. Мне казалось, что люди повсеместно поднимают головы, берясь рукой за сердце, не понимая, что произошло и что очищает их сердце.

     Все муки мира ухнули в мое сердце разом. Я мгновенно испытала сама все муки мира. Я переживала их все. И они плавились в свете моего сердца. Я утирала слезы, сжигала горе, направляла слабость. Я не понимала, где я, а где Учитель помогает людям, показывая, как надо работать.

     Я даже не помнила, сколько это продолжалось. Сколько времени весь Ад мира бушевал в моем сердце в потоке света, пока я его не поборола. Пока не победила в себе, не залила все Светом, не изжила сама эти язвы, горе, слабости. Я разделила чужую беду и чужое горе, подставила плечи в слабости, помогла выстоять в страхе. Сама помогая вместе с теми сердцами побеждать страхи, сражалась вместе с кем-то, совместно беря это на плечи. Сама помогая побеждать вместе с далекими людьми, будучи не собой, а ими и вместе с ними. Я не перебирала на себя их горе, я помогала выстоять им вместе, плечом к плечу, будучи сейчас ими самими и жертвуя собой. Вместе. Один за всех и все за одного.

     Я не знаю, сколько это продолжалось. Вечность. Без потока энергии от Учителя я б не выдержала. Сердце б разорвалось. В один миг – триллионы жизней. Каждую из которых нужно было решить, не решая самой, а помогая решить самому. Каждую из которых нужно было пройти вместе, не лишая индивидуальности, а укрепляя ее, пусть даже человек и не знал об этом.

     Я была с ними, но они об этом не знали.

     Моя душа становилась их энергией, их «Я», будя их на победу, давала силу их душе. Для них Я была их собственное «Я», их вдохновение, их воля, их радость, их победа, их улыбка, их счастье, их любовь, их чувство... Человек лишь сам мог победить – это была Его воля, Его решение, Его любовь, Его чувство, Его победа... Отдать свое «Я» тем, кто даже этого не знает – это была великая Жертва. И я поняла, насколько мы – части Учителя. Который есть Любовь в нашем сердце, вдохновение, воля, огонь, свет, победа...

     Все горе мира, вся Ноша Мира была здесь. В моем сердце. Я еще раз поняла, насколько велик Учитель, который держит в своем сердце не крошечный клочок, кластер на пару галактик, а всю Вселенную с бесконечным числом Галактик.

     Я поняла, в чем суть этого Посвящения. Власть – это бесконечная ноша, которую нельзя снять. Власть – это Крест, на котором мы распинаем себя, Жертва, а не привилегия.

     Христос Иоанна де ля Круа, в видении вечно распятый в пространстве. Он бы и хотел жить для себя, но не может бросить нас, пока мы не поднимемся до Него, не станем такими как Он. До тех пор Он будет идти вместе с нами, подымая и помогая в огне своего сердца, пока мы не станем, как Он. Вместе! Он вечно будет посылать любовь, подобно пеликану из восточных легенд, который кормит детенышей кровью своего сердца.

     Но нашим горем и несчастьем мы распинаем Его, нашими злыми поступками и чувствами мы распинаем Его, вместо того, чтоб идти в радости, любви, творчестве и счастье, Его сотрудниками и детьми, такими как Он, мы распинаем Его.

     Мы распинаем Его всякий раз, когда мы несчастны.

     Мы распинаем Его всякий раз, когда мы не такие как Он.

     «Ходяй по Мне...» «Возьми свой Крест и иди за Мной...» «Подражай мне...» «Пока не родится в вас Христос...»

     Мне казалось, что Учитель стоит рядом, невидимый остальным, и что Он из чистого Света, и что он лично вплетает эту Корону в мою суть, в мое пространство. Никто не сможет теперь забрать ее, кроме Него.

     Наконец, все кончилось. Корона легла на мою голову и слилась с ней.

     Учитель обнял меня. И мне показалось, что меня заливают потоки Света и Любви, но уже счастливые.

     Я не знаю, сколько это продолжалось. Я плохо воспринимала окружающее, и что они говорили. Боюсь, я пропустила вообще большую часть торжественной церемонии. И их бесконечную болтовню и поздравления.

     И эта группа торжественно признала меня полноправным членом Единства Планет и Цивилизаций и тому подобного.

     Я уже думала, что это все, и хотела уйти и обдумать все, что произошло, но теперь вышел другой человек в военной форме.

     Мама на всякий случай вышла вперед и положила руку мне на плечо, заслоняя меня. Она смотрела мне в глаза и безмолвно спрашивала, все ли в порядке? Безусловно, она видела все, что произошло, и даже участвовала. Я тогда видела, как она словно пытается разделить мою Ношу, но у нее была своя. И теперь Она, обнимая меня, пыталась ободрить и защитить.

     Я обернулась.

     Люди странно смотрели.

     Вокруг меня в пространстве явственно проступил сияющий символ, показывающий, что я – дочь Старшей, а точнее – ее дочь.

     Честно говоря, я совсем не хотела слушать сейчас людские простые слова, поздравления и какие-то формальности.

     Мне хотелось побыть с Учителем, сохранить это ощущение подольше в самой себе, хотелось разобраться в себе и в происшедшем. Да и ответственность надо было обдумать.

     Мне бы сейчас пару циклов Вселенной... Всего парочку вечностей на обдумывание... Всего ничего...

     Я просто ушла внутрь, остановила внешнее время и не спрашивала себя. А просто была какое-то время в своей Вселенной.

     Я просто думала. И заново переживала все события, пользуясь своей абсолютной памятью. Мне просто нужно было это – просто подумать в одиночестве.

     Впрочем, я бессознательно при этом держалась за маму, чтобы она никуда не исчезла. А то потом вернусь через миллионы лет, а ее нет.

     Я не знаю, сколько я так пробыла, ибо, когда я полностью сосредоточена, время не воспринимается вообще. Может минуту, а может – вечность Вселенной.

     Тут не было событий, это была пустая Вселенная, и не было за что зацепиться сознанием.

     Я пробыла тут столько, чтоб бури перестали сотрясать меня и курсировать по мне, и происшедшее влилось в мое сознание. Я снова была готова сражаться.

     Я пришла в себя. Мама была все еще рядом, и я была бесконечно этому рада. В конце концов, она всегда поможет, мы будем разбираться вместе, чего я волнуюсь, что не справлюсь. Какая-то бесконечная твердость и уверенность поднимались изнутри меня, и уже знала, что справлюсь со всем, надо только сражаться. Я улыбнулась маме и прижалась к ней головой, потершись волосами.

     И только потом обратила внимание на происходящее.

     Снаружи все-таки прошло какое-то время. Военный что-то говорил...

     – Ханна, дочь Старшей... – продолжал свою шарманку он. – За свои действия новообретенному члену содружества присваивается отрицательный рейтинг.

     От неожиданности я вскинула голову. Слишком это было неожиданно по контрасту. Отрицательный рейтинг явно был не положительный.

     – Вам запрещается посещать центральные и развитые планеты Единства Планет и Систем... – механически продолжал бормотать военный.

     Я даже дрогнула. Сколько всего, оказывается, можно в этой Галактике. Ну спасибо за заботы, приняли меня в содружество.

     Но мама, как я только сейчас обратила внимание, мирной теперь не выглядела.

     – Вам запрещается покупать, иметь или нанимать суперискины... – продолжил он, как ни в чем не бывало.

      Я мысленно поблагодарила его за высокую честь. На маму я не стала смотреть, но чувствовала ее настроение даже руками. Которыми держалась за нее. Или, скорей, ее удерживала.

     – Вам запрещается иметь, покупать или пользоваться военными суперискинами, военными ботами, военными кораблями...

     А выбор-то какой у меня большой, – ехидно подумала я. Не пользоваться кораблями? Это как? Жизнь била ключом, несмотря на посвящения. Это как же я буду вами управлять и им помогать, если меня даже на их планеты не допускают?

     – Вам запрещается владеть любым видом оружия и тем, что может быть оружием, и тем, что можно использовать как оружие... Вам запрещается носить любые виды предметов, которые вы можете использовать как оружие... – продолжал военный свой бубнеж.

     – А прав-то у меня в содружестве сколько! – подумала я. – Как бы действительно не стать Иисусом, оказавшись без оружия в Космосе. Не то что там пираты, но астероиды и метеориты мне теперь всю жизнь руками отклонять? Хорошо хоть он про мои внутренние щиты не знает.

     – Вам запрещается иметь нейросеть военных уровней какого-либо ранга, если только Вам не даст их государство...

     – Уж как меня ты обрадовал... – пробормотала я. Ну хоть курсантское училище откладывается, одно хорошо.

     – Вам вообще до повышения рейтинга запрещаются все нейросети и нейроинтерфейсы...

     С каждым его словом я явно обретала все больше прав и обязанностей.

     – А мне почему-то казалось, что у раба прав было больше... – не выдержала я.

     Военный смешался, но продолжил бубнить, какие нейросети мне запрещены. Если изложить кратко и точно его слова, то все.

     Имеется в виду, все нейросети и нейроинтерфейсы, он очень тщательно их прописал.

     Мама, наконец, не выдержала вдохновляющих поздравительных речей военного и вмешалась:

     – Вы не можете запретить моей дочери нейросети и интерфейсы. Ваше ограничение может распространяться лишь на сети кроме клановых, медицинских, индивидуальных и научных, – жестко сказала она. – Это есть в протоколах нашего Клана, и вы не можете нарушать протоколы рас. Это вмешательство на внутреннем уровне в дела рас.

     Военный смутился, ненадолго отвлекся, с кем-то посовещался по сети, ибо я уловила работу гиперпередатчика, и сказал:

     – Изменение принято. Но данная поправка о самостоятельном выборе Кланов и рас действует только с момента официального взросления особи в десять тысяч лет. Потому до тех пор за ней сохраняется данная ограничительная поправка, а после десяти тысяч лет с тех пор вступают протоколы Клана.

     – Мы не можем тронуть биосети и биоискины, они вошли в структуру ее мозга и закреплены там Учителем. Нарушение этого приведет к необратимым повреждениям, – выступила мама. – К тому же детские нейросети и охраняющие боты ставятся всем детям Клана в обязательном порядке. Вы просто не имеете права это блокировать. Я протестую.

     Она сказала это спокойно.

     И поставила сияющий кокон вокруг меня. Не удовлетворяясь, что обнимала меня.

     А вот они засовещались.

     Было видно, что где-то идет обсуждение. Оно шло и тут. Но постепенно и это приняли.

     Я уже устала ждать новых подарков от этого Единства Планет и Цивилизаций. Если б не подарок Учителя, боюсь, мой детский испорченный ум не выдержал бы и переформатировал бы все электронные системы и суперискины в радиусе этой Галактики. Впрочем, у меня явно будет время это сделать. В конце концов, они попросили меня править ими, и я согласилась.

     Тут военный снова выступил вперед, и я нутром поняла, даже не взламывая и не просматривая его, что готовится какая-то гадость (хотя чего-там взламывать, он прозрачный, но мама же просила).

     Я даже напряглась и возвела барьер в несколько раз более мощный, чем был. В этом микроне вокруг меня было столько слоев пространства, взаимовходящих и взаимопереплетающихся, что даже я не могла их подсчитать. Каждый из них был сам в миллионы субслоев.

     – Ханна, дочь Старшей, она же биологический суперискин высшего класса ХХХХХХ по классификации искинов, вы должны принять ограничения хартии суперискинов, – торжественно сказал он.

     Я подумала, что с обещанием себе не стирать их всех я слишком поторопилась.

     Теперь мама даже на вид выглядела красной и не выглядела спокойной и доброй. А достать человека с опытом в миллион лет совсем не просто. Поверьте, я уже пробовала.

     Поняв, что дело плохо, отовсюду стартовали в слепом режиме корабли и суперискины.

     – Сейчас сотру все жестянки в обитаемом космосе, – себе под нос спокойно пообещала я. – По-моему, они себе слишком много возомнили.

     Военный явно побледнел, но отступать не собирался.

     – А ничего, что во мне нет ни одного бота? – спросила я. – Вы же пропустили меня сейчас через пространство, которое уничтожает всю электронику. И пространство вокруг меня с постоянно изменяющейся константой, которая уничтожает всю электронику (мама поддерживала свои собственные параметры пространства в себе и своей суб-вселенной, на нее это не влияло).

     Они даже отступили от меня на шаг.

     И что-то стали быстро обсуждать.

     – Вы должны просто зарегистрироваться как суперискин, – быстро сказал он. – Таково правило.

     – Она зарегистрирована как моя дочь и в дальнейшей регистрации не нуждается, – отодвигая их в сторону полем, сказала мама, становясь передо мной. – А если вы и дальше попробуете оскорбить меня, мою дочь и мой Клан, я боюсь, что...

     Мама не договорила, потому что появился один из Старших медицинского клана, Ирринау, которого я когда-то видела мельком. Он взял протокол, изучил его, изменил в нем что-то, а потом перекинул мне его в руки.

     Никто не возражал.

     Правда, я уже была сама в его руках – просто так получилось.

     И как может существовать такая юная красота? Я даже эти кудри потрогала – настоящие ли?

     Вам когда-либо приходилось с первого взгляда, с одного мига, с одного такта и замирания сердца понимать, что это твой друг? И так хотеть дружить, что сердечко выскакивало прямо в руки тому, кому ты валилась на руки? Он был в миллионы раз более юн, чем дети. И в миллиарды раз более мудр. Воистину, будьте как дети.

     А ведь он выглядел юношей! Лукавые глаза, вьющиеся, волнистые волосы, нос вздернут, мягкий подбородок, лицо чуть округлое. И как можно было быть таким ребенком, которого хочется обнять, ласкать, обнимать, заласкать, рассказать все свои секреты, да еще висеть на шее и шляться в обнимку как друзья по всей галактике, не отпуская своего нового друга? Да я ж его второй раз вижу, и у него миллиард людей в жестком подчинении, он работает, спасая миллионы.

     – Давай дружить! – сказала я.

     – Давай! – сказал он.  

     Глянув на изменения, я приняла протокол. Там я была не суперискином, а ребенком с встроенным суперискином. Никаких ограничений там и в помине не было.

     Я облегченно вздохнула. Теперь я поняла, почему Учитель все-таки надел мне корону так, чтоб никто не мог ее с меня снять. Веселой жизни я ожидать здесь не могла.

     – Можно, я поприсутствую на этой увлекательной встрече, – улыбаясь, вежливо, но как-то весело спросил, наконец, делегацию Старший Ирринау.

     Военные каким-то чудесным образом от одного Его вида стали на порядок меньше, хотя пропорции вроде не изменились. Он был настоящий дипломат, и перед его вежливостью они как-то сразу отступили в тень и явно почувствовали себя дикарями, пришедшими со своими тамтамами к президенту Галактики.

     – Ребенку Старших всегда нужна опека, потому что нечаянно она может напутать и направить корабль в другое время и другую Галактику в противоположном конце Вселенной. Или даже в другую Вселенную. Мы не можем оставить ее одну с вами, как вы хотите.

     Они явно побледнели.

     Я кусала губы. То, что меня зарегистрировали как ребенка с суперискином означало, что все пираты будут на меня охотиться. Я мгновенно превратилась в цель. Ну, хорошо хоть не суперискин – тот вообще был почти вещью, хоть и официально признан полноправным существом.

     Военный замялся, но все же продолжил уже бодро:

     – Мы официально благодарим Вас за то, что Вы сдали нам пиратские базы, а также за помощь в уничтожении нескольких миллионов пиратов. И признаем за Вами этот подвиг. Это будет записано в вашем досье. Вы награждаетесь орденом. Орден «Черная дыра».

     А название-то какое! Я уже предвкушала, что будет, если я надену этот орден. Я сейчас этот орден ему в одно место присобачу.

     Я не выругалась про себя только потому, что при Старшем и маме это делать явно не стоило, чтоб не быть выдранными в буквальном смысле.

     Теперь для всех пиратов и бандитов Вселенной охота на меня станет еще и делом чести, – сообразила я. Девочка-суперискин, замочившая главарей банды, да еще и официально ограниченная в военных ботах. Разве можно придумать что-то лучше для придурков бандитов? Это как подарок всем пиратам на сочельник.

     – Это все подарки или еще есть? – стараясь быть терпеливой, терпеливо спросила я.

     Оказалось, это не все подарки.

     – Из-за наделанных Вами разрушений и исков за похищенную информацию от трех триллионов семи миллиардов восьмисот шестидесяти пяти миллионов трехсот сорока тысяч семьсот двадцати трех фирм вам выдвигается штраф в три гугоплекса официальных кредитов. И в обеспечение этого у Вас конфискуются ваша субвселенная, технология создания субвселенных, право на технологию создания всех вселенных, все суперискины, технологии создания суперискинов, право на технологии создания суперискинов, все наработки, права на все изобретения до конца ваших дней и все ваши нейросети и права на них. Ваша субвселенная Вам возвращена не будет и данное решение обжалованию не подлежит. Также Вам запрещается иметь, покупать, арендовать, получать в подарок или иным образом обретать субвселенные типа НХ7...

     Ах, какие милые люди! А мама еще говорила, что на развитых планетах давно нет бандитов. И нет грабежа среди белого дня. Если это добрые мирные люди, то кто такие пираты?

     Я быстро бросила взгляд на этого типа.

     Похоже, он не знал, что я могу создавать субвселенные сама.

     И не имел детекторов прямо сейчас, чтобы определить, что у меня была субвселенная, которую я пригасила до встречи, чтоб чего не вышло. И не понимал, что мне не нужны суперискины для создания субвселенных любого типа, как и для создания самих суперискинов. Он так и не понял, что я их сама создаю.

     Я вслушалась в его бормотание и возликовала.

     К тому же, кажется, привычка военных и дипломатов к полной детализации и перечислениям, сыграла с ними сейчас злую шутку – мои субвселенные, особенно откорректированные Учителем, никак не подходили под эти параметры. А они, похоже, и понятия не имели, что мы могли создавать субвселенные, непохожие на те, что создали в борьбе с военным суперискином. А может, Старшие этой планеты таким образом извинились за шалящих детей, не сказав им. Учитель и Ирринау ведь точно знал все.

     Или же творчество Старшими субвселенных без суперискинов и механических методов оказалось вне людской юрисдикции, и они даже не понимали, что это можно и как это делать.

     В любом случае, запретить сейчас мне это делать, это все равно – что запретить дышать. Все равно невозможно.

     – Спасибо за подарок, Учитель! – еще раз сказала я внутри я. А вслух сказала совершенно другое:

     – Хорошо, благодарю вас, что хоть долгов не остается.

     Мама еще раз нажала мне на плечо, и я искренне пожелала всем счастливой жизни. И, главное, без приключений.

     Старший Ирринау, искренне улыбаясь, подошел и поблагодарил делегацию. Они оживились. Было видно, что они словно сбросили страх.

     Делегаты бросали странные взгляды на своих военных. И не всегда это были добрые взгляды. Похоже, они пережили несколько неприятных минут, когда я, слушая, невольно дергала руками.

     – Но в будущем, – сказал Старший, – все же передайте правительству, что наши дети, то есть дети Старших, Кланов и Планет неподсудны действию правительств. И не могут быть судимы внешними органами за исключением органов самих Старших, Кланов и Планет в целом. Дети вне междупланетной юрисдикции, я хочу это еще раз напомнить. К тому же и у вас так называемая ювенальная юстиция, когда семилетние дети не отвечают за свои проступки, а отвечают их родители. Поэтому я, как Старший, беру ответственность за ребенка. Спешу информировать, что это ребенок Старших, и его тело, его гены, его ум и пространство были полностью изменены одним из Учителей, в результате чего он полностью считается ребенком Старших без всех ограничений. Все юридические и прочие виды ограничений сняты. Она не подлежит междупланетной юрисдикции и уголовной ответственности. И отныне все денежные вопросы, уголовные вопросы, вопросы юстиции, наградные вопросы, обучающие вопросы, уголовно-исполнительные вопросы, если она что-то натворит, вы решаете только со мной и только с моего согласия. Или с Учителем Сан-Ешеном. Она также может жить на планетах нашего Клана и планетах Старших. Я Сказал.

     Они поклонились ему.

     – Мы передадим, – сказал их главный, зыркнув на военного. – Мы просим прощения, просто ситуация была нестандартной, и военные до сих пор опасаются ее мощи. Дитя вашего Клана только что вырубило всю военную технику в этой части Галактики.

     – Я уже исправил, – сказал Старший, сурово посмотрев на меня.

     – Я прошу прощения, что не сдержалась, – покаянно сказала я.

     Я повела рукой, создавая подобные корабли, но более совершенные, рядом с выведенными из строя. Я оптимизировала их защиту, скорость и маневренность.

      – Моя дочь оставила вам подарок, – сказала мама. – Надеюсь, он послужит извинением за ее несдержанность. Ей много чему надо еще учиться.

     Я создала в пространстве пакет и носитель, и, временно остановив меняющиеся характеристики пространства, передала коды и спецификации от кораблей маме, а она передала дипломатам. Дипломаты посовещались. Видимо, там военные и суперискины осматривали, анализировали и обсуждали корабли и проекты.

     На меня теперь смотрели с явной опаской и благодарностью. Пожалуй, опасения их были справедливы. Я бы теперь тоже не пустила себя на населенные планеты, пока я бы не научилась не только абсолютно владеть собой, но и быть абсолютно хорошей. А то махнешь случайно рукой во сне, а потом кого-то соскребать будут. Еще хорошо, если найдут эту вселенную.

     Наконец, они попрощались.

     Они улетели, и мама не дала в благодарность ускорить им полет вместо пинка на прощанье. Она даже на всякий случай затерла следы гиперпрыжка, чтоб я не могла отследить и поблагодарить этих милых людей.

     А чего там следить, я просто видела их все. Все их следы.

     – Не вздумай ничего причинять этим людям! – строго сказала мама. – Это не жестянки суперискины, которых ты палила пачками. А потом запускала снова, сняв копию. Людей нельзя перезагрузить. Точнее, можно, но это уже будут другие люди.

     – Но они буквально надо мной издевались!

     – Они люди, и их можно понять. Они боятся всего сильного. Ты способна одним случайным движением уничтожить всю планету. Даже во сне. А ты даже и не заметишь. Ты как атомная бомба с генератором случайных чисел вместо часового механизма – неизвестно, когда и почему рванет. Если Учителю все рады, потому что он никогда не причинит вред и всегда помогает, то ты как бешенный пес. Ты сама хотела бы жить рядом с бомбой? – искренне спросила мама.

     – Но зачем тогда они меня приняли?

     – Тебя официально принял Учитель в нашу Галактику. Это решение главное и имеет статус почти галактического закона. Тебя официально приняли Старшие в лице нашего Клана, когда дали татуировку. Ирринау на церемонии это подтвердил. Это решение – действующее в данном секторе. Я – твоя мама, и я приняла ответственность за тебя. Это тоже нельзя оспорить. И является законом в моей юрисдикции. Все остальное лишь формальности. Они не могли их избежать, но постарались избежать страха и вреда, и минимизировать вред. Их можно понять. Представь, если б в твоем доме поселился кто-то семиногий и семиглазый метр в ширину и с паутиной толщиной в кулак в углу... И неуправляемыми клыками!

     – Я не восьминогая и восьмиглазая! – воскликнула обиженно я.

     – А ведешь себя так, как будто у тебя восемь ног и шипение вместо речи... – отрезала мама. – Пойми, это дети. Маленькие дети, почти младенцы в садике, которым мы можем даже случайно навредить. И с которыми потому мы должны вести себя крайне осторожно. Как в родильном отделении – чтоб ничего не задеть, никого не сбросить, никого не заразить, никому не повредить, и в то же время накормить, помочь, воспитать, научить, поговорить... Потому Учителя и Старшие почти никак не проявляют среди людей свои способности и силу. И военные не носят пулеметы и автоматы в детском садике, а прячут их от детей. Чтоб те случайно не нажали кнопку или не нарвались. А ты все еще воспринимаешь их как бактерии или врагов, вместо того, чтоб умилиться, что они уже такие совсем как взрослые.

     – Но они мне угрожали!

     – Они б тебе ничего не причинили. Ты могла уйти триллионом разных способов, а они даже и не поняли бы это. Более того – ты могла бы оставить здесь оболочку или просто аватар, а у них не было даже средств распознать это.

     Я тут же попыталась создать парочку себя. Техника клонов! Я пыталась, но ничего не получилось, пока я не получила по затылку.

     – Ну ты же сказала, чтоб я создавала клоны и тренировалась! – возмущенно потерла затылок я.

     – Потом поучишься, раз не смогла!

     – Ну, абсолютную копию я б смогла сделать, – сказала я, пуская копии как солнечные зайчики или пузырьки сотнями. В конце концов, внешняя копия тут и была, пока я была закрыта в своей суб-вселенной. – Внешне неотличимо, и я могу управлять ими как големами пространства. Но вот, чтоб это было абсолютно неотличимо на суб-уровнях, чтоб они были по-настоящему живыми аватарами, надо потренироваться.

      – Научишься. Тебя Учитель учил, – строго сказала мама. – Но не пытайся оставить клона и сбежать гулять в мир развитых технологий, я все равно различу и найду. И тогда выпорю настоящую. Но раз ты эту технологию не усвоила, я потом тебя научу. Мне почему-то казалось, что тебе достаточно один раз показать, как и мне, чтоб ты полностью скопировала, – мама потерла свой затылок.

     – Я помню, как тебе было достаточно один раз показать... – ехидно протянула я. – Потом от той вселенной одни клочки летели...

     – Пора тебе вливаться в наше общество и работать со мной, – вздохнув, сказала мама.

     Тут я вспомнил, о чем беспокоилась и о чем беспокоился Учитель.

     – Да, а как можно официально вступить в Клан Медиков? А то мне совсем не понравилось, что тут произошло и что каждый может предъявить на меня права и даже судить меня.

     Только тут я снова заметила Старшего Ирринау из Клана медиков, который стоял, облокотившись на перила, и внимательно следил за нами. А то он словно совершенно выпал из внимания.

     Он улыбнулся:

     – Я тебе дам текст клятвы Учителя Гиппокриуса, который произносят все медики, становясь взрослыми и официально вступая в Клан Медиков. Ты ее обдумаешь, выучишь, обдумаешь каждое положение и через триста лет дашь мне ответ, хочешь ли ты официально вступить в Клан Медиков и принести Клятву. Пути обратно не будет.

     – А почему я Клятву сейчас не могу дать? – быстро спросила я. – Я вон клятву Галактики дала!

     – Потому что там есть клятва НИКОГДА НЕ ВРЕДИТЬ ЛЮДЯМ И ЖИВЫМ СУЩЕСТВАМ, – сказал торжественно Ирринау. – И клятва никогда не отвечать на зло, если оно направлено лично на тебя... И это не может дать ребенок, не осознав последствия.

     Я ахнула.

     – Медики – особые люди и особый клан, – сказал Ирринау. – Они не могут мстить. Они всегда помогают страждущему, независимо от того, кто он. Они похожи на твоего Иисуса, который даст себя распять, но все равно не испепелит, а всегда будет помогать и спасать мелких паршивцев. Это образ жизни. И ты к нему пока не готова. Попробуй сначала немного помогать маме, а потом уже сама решишь. И только если это будет полностью осознанный выбор, если ты сумеешь жить, как этот ваш Христос миллионы лет, ты примешь Клятву и вступишь в Клан. И только тогда я приму и подтвержу твою Клятву, и возьму ответственность за тебя. Я Сказал.

     Я посмотрела внимательно в глаза Ирринау.

     А потом внимательно посмотрела на маму. Вот почему она почти никогда не защищала себя. И не всыпала особо мне, даже когда я ее вовлекла в обучение суперискинам.

     Вот почему люди хотя и слегка боялись, но принимали Ее. И любили ее. И позволяли жить рядом с собой, любили ее безумно, отдавали ей своих детей и себя. Она, правда, могла защитить своих воспитанников и отправить прогуляться на Солнце тех, кто причиняет им вред, но не могла защищать себя из-за Клятвы. Я посмотрела на маму и Старшего. Они не шутили.

     – Не пытайся сейчас давать Клятву. Я приду через несколько лет и тогда спрошу тебя. А до этого думай и решай, – Он засмеялся, потрепал меня за волосы, отчего мне стало на сердце тепло, словно меня коснулся Учитель, и исчез.

     Это был такой юный Учитель!

     Убедившись, что никого нет, мама обняла меня. И тяжело вздохнула, прижимая к себе.

     Потом мама взмахнула рукой, и я увидела, как по предметам пробежалась волна измененного пространства во все стороны, уничтожая закладки. Я, не полагаясь на мамину волну, пустила свою, которая состояла из миллиона изменений пространства. Миллионы раз. Боты, искины, любые электронные закладки не сохранялись по определению с перекрытием в триллионы раз. Я еще увидела, как все мои документы и предметы, полученные здесь, собираются в особую область пространства, из которой, даже если там что-то и было, то вырваться вряд ли смогло бы.

     Из всего, что они мне дали, я оставила только стазис-инфо-копии в многократно защищенной области, чтобы воссоздать их в материи по желанию, когда будет нужно.

     Оставлять что-то в форме и материи, включая идентификаторы, не было никакого желания. Да и мама потом просто затерла пространство с местом их «похорон» на всякий случай, посмотрев на мои старания и страдания.

     И мы прыгнули.

     Мы оказались на самой прекрасной планете и долго-долго стояли в обнимку. Сама атмосфера планеты была умиротворяющей, точно в раю побывала. Да и вид, открывающийся отсюда, был настолько невероятный, что сердце затрепетало. Я успокаивалась. Я наконец-то оказалась дома.

     Я поняла, что я или на маминой планете, или на одной из планет Клана, где живут в основном Старшие и их дети.

     Впрочем, первый прыжок был слепой, а потом мы несколько раз изменили направление в гиперпространстве. Впрочем, мы использовали технологию и метод, который здесь еще не могли отследить. Технологию скольжения по пространству тут только начинали применять. А технология полного подчинения пространства Вселенной была доступна лишь Старшим и Учителям. Те просто перемещались, куда им надо, и той частью себя, которой надо.

     Я, правда, поставила несколько закладок и барьеров, чтоб, если кто недобрый задумал это точно повторить или проследить, то он вышел бы немного в другом времени и пространстве. И стандартными средствами добирался бы обратно пару сотен тысяч лет.

     Кусочками.

      – Мы дома, – тихо сказала мама, прижимая меня к себе со всхлипом. – Мы наконец-то дома. И я даже этому не поверила...

     А я стояла, вдыхала воздух, вдыхала объятия мамы и ее любовь, и не верила. Впервые за миллионы лет я была свободна.

     И не верила, просто не понимала, что это сбылось.

     Стояла тупая и растерянная, ничего не понимающая от боли и свободы, и плачущая невольно. Я свободна, я не раб, я на безопасной планете, я в окружении любящей меня мамы и моей семьи, с которой скоро познакомлюсь, ибо потеряла память даже того отрезка, когда была с мамой.

     Все это еще совсем недавно было бы фантастической, недостижимой мечтой между тяжелыми боями. Простая, мирная, спокойная и безопасная жизнь обычного ребенка была для меня еще недавно просто горячечной недостижимой мечтой между боями, отбросами общества и своими вечными смертями. Насколько дико обычно люди не понимают своего счастья!

     – Мы дома, – повторила я, вдыхая невероятный воздух дома. – Мы дома...

     Сделаем здесь все как дома! 

     Я готова была летать всю жизнь, если на руках.

     Здесь летали все.

     Это было царство абсолютного полета.

     Место, где летали все, и не во снах.

     Это было как сон. Как прекрасный, невиданный сон. Я отрывалась от земли...

     Казалось бы, я уже давно это видела, и сама только так передвигалась. Но все равно, никак не могла привыкнуть. Никак не могла привыкнуть к небу, полному спокойных людей и счастливых детей.

     Летающие, смеющиеся, играющие дети – что может быть прекраснее? Пространство для них дом и место жизни.

     Цивилизация, культура и эволюция тех, кто абсолютно покорили пространство, были совершенно непредставимы с точки зрения тех, кто не отрывался от земли. Как мыши рассказать о полете?

     Иногда кто-то появлялся и исчезал, чаще всего взрослые. Как старые фотографии, они проявлялись как черно-белый резкий цвет при проявке в химическом растворе. Раз, и в пространстве начинают проявляться очертания. Но были и дети, появляющиеся из ниоткуда в воздухе и паряще медленно спускавшиеся на землю.

     Видимо, тут было принято появляться в воздухе и уже спокойно спуститься. Хотя, совсем уж взрослые появлялись прямо на земле. А некоторые, я заметила, появлялись даже прямо в неких подобиях магазинов или зданиях, но на них часто смотрели неодобрительно. Не всегда приятно, когда ты собираешься шагнуть куда-то или что-то взять в магазине, а там кто-то появляется.

     Машин не было. Ни в воздухе, ни на земле. Было огромное количество цветов и растений. Зачем машины, когда сам можешь летать, а силовые щиты создадут любую конфигурацию вокруг тебя, защитят, окрасят, закроют от опасности? Вообще, тут было удивительно мало приборов, как для человека древности. Практически все было на личных способностях.

     Впрочем, реальность меня слегка ошеломила.

     Хорошо быть юным Кентом на земле среди землян. Но оказаться юным Кентом с дикой планеты среди целой планеты Кентов это очень сомнительное удовольствие. Меня десять раз чуть не сбили, причем мои же ровесники, которые словно специально атаковали меня.

     А один раз чуть не убили, когда рядом «всплыл» из пространства, точно кит, кто-то со странной субсвселенной. Которая вошла в резонанс с моей, и мама еле успела отдернуть меня, не отрываясь от разговора, накинув на меня какую-то защиту, махнув рукой. Точно тонкую пленку. И ответив что-то сказочно прекрасному человеку, который с улыбкой попросил детей отойти и не блокировать портал.

     Судя по разговору, научники тащили к себе какую-то хрень, а я вылезла на рабочую полосу частот чего-то там.

     Вглядываясь в меня, ученый сначала хотел сказать о недопустимости некоторых параметров. Но потом извинился, откуда-то узнав, сколько мне лет и сколько я работаю с субвселенными.

     – Два дня?!? – воскликнул он.

     Сначала он хотел подключиться ко мне и скинуть какие-то параметры, удивился, что у меня нет сети, хотел передать прямой передачей на мозг и сознание. Но мама не дала, и он скинул их ей.

     Мне же от него пришло пожелание, которое взрослые посылают всем детям – побыстрей учиться. И небольшой мыслеобраз конкретно его, в котором он как-то раскрывал свои навыки как ученого, чтоб я могла представлять, к чему стремиться. Очевидно, тут это стандартно передавали как привет детям, чтоб они могли сознательно выбирать свою жизнь. Типа культурного этикета и представления.

     Мимо прошли еще три «кита». Я их не видела, но чувствовала возмущения пространства.

     Я уже просто боялась быть раздавленной, точно вылезла посреди скоростной трассы.

     Я присмотрелась. Судя по всему, также как и в старинных обществах, тут были определенные «правила движения и проявления». Которые я не исполняла и вела себя как слон в посудной лавке или дикарь посреди трассы.

     На опыте почувствовала себя абсолютной дикаркой. Похоже, мама меня учит «плавать». Бросив в ближайшее общество и ожидая, пока сама завоплю. Чтоб был запрос на учебу и работу от самой дочери. Без запроса не отвечает.

     Ткнуть носом в грязь, чтоб сама завопила, а не силой мне навязывали.

     Ну ладно, я все поняла, раскаялась и очень хочу научиться, пока меня не сбили и посчитали лузером и идиотом идиотов.

     – Ма, а где «правила движения»? – спросила я. – Ты мне их не скинешь? А то я выгляжу дикаркой, сбивающей самолеты.

     – Возьми в моей области детства... – ехидно сказала мама, на мгновение открывая себя и более плотно сливая меня с собой, открывая свою память, но не прерывая внутреннего разговора с кем-то.

     Это так прекрасно, когда вы объединяетесь сознаниями – точно крылья проявляются. Мама выделила для меня ареал условной памяти и чувств, отвечающих за правила движения и навыки социального взаимодействия.

     Здесь были не только правила движения, но и правила поведения, алгоритмы общения, умение общения. Правда, за миллион лет здесь просто накопился громадный объем правил, условностей, навыков и чувств. Это можно было усваивать столетиями, если не тысячелетиями. Так просто не разобраться даже с моей абсолютной памятью.

     Я все равно прогнала эти чувства и ощущения через свою абсолютную память, заново пережив их в себе и слившись с этой частью мамы. На инстинктивном уровне я стала действовать правильно.

     Но потом предпочла остановить время, взломать все сети этой планеты, создать в субвселенной два биологических научных суперискина и чисто физически скопировать на них все носители планеты. И вернуть все на место. Ничего не затронув и не взломав. Пусть суперискины разбираются в нюансах. Не хочу быть дикаркой.

     Хотя, тренировки дали себя знать – еще когда я ломала, я заметила, что невольно поняла всю информацию сама, не прибегая к суперискинам и их анализам. Проанализировала, структурировала, отфильтровала, проверила, выбросила мусор. Оказалось, что суперискины мне уже просто не нужны.

     Хотя от биологических суперискинов было приятно, чего уж там говорить – физическое расширение мозга до такого объема тоже приятно. Биологический суперискин становился просто расширением моего мозга – как плату добавили.

     – Ты могла просто запросить и скачать это все... – незаметно на ухо сказал мне незаметно появившийся странный и незаметный до этого человек, чтоб не тревожить других и не смущать меня. – Не обязательно было ломать библиотеку.

     От неожиданности я дернулась.

     – Да я не сломала... – расстроено сказала я, оборачиваясь, поняв, что меня заметили и спалили.

     Я-то думала, что просто аккуратно копирнула все физически без взлома. Теряю квалификацию. А страдает мама.

     – Вы будете меня арестовывать?

     – Следовало бы, – сделав ужасно страшное лицо сказал стоящий сзади человек, пугая. Впрочем, какой он человек на планете Старших? Молодой Старший, хоть маскируется под человека классно.

     Он заслуживал, чтоб его описать. Он был ужасно красив, как и все тут, правда с уклоном в молодость. И при этом неприлично молод. Даже по сравнению с сверкающей юностью Ирринау. Он вообще прямо-таки пылал совершенной юностью. Абсолютно. Словно в солдатики поиграться вышел. Что-то округлое и детское было в нем, как и во мне. Точно он мне подражал. Ребенок, который пытается все еще выглядеть взрослым. Округлые черты лица, носа, губ, глаз проявлялись даже помимо воли – даже пухлость какая-то была.

     Я даже заподозрила, что он не Старший. Все виденные мной Старшие и Учителя, хотя их можно было пересчитать по пальцам, были юны телом, но у них это скорей был ультимативный расцвет тела в его самой лучшей форме – и это бесконечное совершенство слегка их выдавало. Пылающая юность. Без капельки, без микрона, без грамма, без молекулы увядания и слабости. А у мамы тело даже слегка играло, отражая бегущие чувства, как на экране, и меняя округлость ее губ от полных до стянутых в нитку, когда она меня упрекала.

     А этот человек... Точно застыл в своей детскости. Словно еще толком не Старший. Ему еще и миллиона явно не было.

     А пугал, пугал так, словно своих детей нет, а сам недавно был ребенком!

     Он еще раз сделал страшное лицо, а потом сразу прекратил и улыбнулся.

     – Но я не буду тебя арестовывать, потому что за тебя отвечает твоя мама. А ты на секунду прервала работу наших систем и встревожила тысячи людей. Следующий раз просто запроси. Иногда не надо ломать двери. Можно войти. И постучать. Вот так...

     Он постучал. Словно в виртуальную дверь стучал.

     Я ничего не поняла.

     Чего он делает? Как?

     Как он вообще подошел ко мне и сохранил свою сеть? Он ее сохранил? Или я просто забыла кинуть защиту на копию? Вы же не думали, что я ломала в своем теле, а не в копии?

     Возможно, я его недооценила, попавшись на его внешний вид. Или он сам копия?

     Пришлось просматривать любые изменения пространства и всех полей прямо в молодом Старшем, и просто считывать появляющуюся информацию прямо из с него. Я просто отслеживала изменения в окружающем пространстве, как и было до него. Хотелось понять, как они заметили копию и взлом, если я не ломала, а просто дублировала их ресурсы.

     – Как?!? – спросила я, огорченная тем, что так по-детски попалась, как малолетняя трехлетняя школьница-хакер, взломавшая автомат для шоколадушек или кока-колы. И отношение ко мне было такое же.

     Я уже поняла, что это были явно не «человеческие» военные или суперискины с их детскими протоколами, а кто-то очень и очень посерьезней, по сравнению с кем я и была «детьми». Кто-то со своими средствами, мне неизвестными еще – на уровне Вселенных. И который отслеживал изменения на уровне пространства. Может даже он не человеческого вида. Старшие и есть Старшие.

     Я решила не сдаваться и пойти в полный отказ.

     – Мне запрещено пользоваться любыми нейросетями до взросления, любыми искинами, суперискинами, научными суперискинами и даже более сложными устройствами, чем счеты, – огорченно сказала я. – Я не могу прямо запросить библиотеку. Вы не по адресу.

     Он поднял брови. Вот так. Да, вот так. Выразительно и издевательски. Судя по всему, он не поверил.

     – Я, конечно, могу создать нужный интерфейс, – я, махнув рукой, сформировала в пространстве навороченный ретранслятор с искином по типу увиденной у него самого тут же сети, благо когда-то я ее разбирала, – но это будет то же нарушение, и вам придется его у меня отобрать. Если нарушать, так уж лучше сразу и все. Я не могла взять нормально.

     Он с удивлением весело осмотрел меня. Попробовал заглянуть в голову своими блестящими сияющими глазами, но так-то я и дала – меня тут же окружил барьер, который не смогла взломать даже корона. Моя голова не проходной двор, хотя было весело. С ним бы я обменялась не только интерфейсами, но и сознанием, позволив заглянуть вглубь. Он воспринимался как-то ближе. Точно ровесник. Взрослые есть взрослые.

     Я бы с ним играла.

     Но я пока боялась навредить маме. Я теперь была в другом пространстве, хотя отделял лишь сантиметровый слой.

     Еще раз заглянув в меня и сделав какой-то запрос, он нахмурился.

     – Что с моей нейросетью? Что с твоей нейросетью?

     Я крепко зажмурилась.

     Вот и ответка.

     – Постой, у тебя нет нейросети. Я все-таки успел это увидеть без сети напрямую. И никакого устройства передачи информации... Но как же ты взломала? – он, на секунду, задумался, и до него начало что-то доходить.

     Упс. Кажись я призналась первой.

     Он завелся.

      – Как это нет нейросети? Как это нет устройств передачи информации? А кто тогда ломал? Ты что, дикая? – спросил он.

     Я даже отодвинулась от такого напора вопросов. И даже заоглядывалась, ожидая откуда-то помощи. Вот явный пример молодого перспективного Медика, только недавно вышедшего из школы.

     – Постой, ты сказала, что тебе запретили?! Как они могли запретить? Кто мог запретить? Как ребенку могут запретить обучающие сети и нейроинтерфейсы родителей?

     Я растеряно смотрела на него.

     Он чего, трансляцию не видел на всю Вселенную? Или Старшие забивают на их трансляции большой болт?

     Я отступила еще на шаг. Он был забавный. Наблюдать за его эмоциями, его лицом, его мыслями было забавно. Он держал этот слой открытым и явно открыл его ребенку.

     Лучше всего было вообще ничего не говорить. И зачем я говорила? Взрослые такие забавные, они всегда все скажут сами... Особенно ребенку...

     А защиту от обвинений в хакерстве он сам пока формирует идеальную. Или дурит меня. Я не могу с Вами соединиться сетью, какой взлом!

     К тому же, как оказалось, здесь открытое общество – открыто приглашают прочитать все книги и документы!

     В крайнем случае скажу, что я все прочитала, как написано в конституции... Почему-то я думала, что они засекли именно пространственное копирование...

     Он еще раз посмотрел на меня, что-то пытаясь отслеживать и запрашивать. К сожалению, моя корона вошла вдруг в режим паранойи, активизировалась сама, и я поняла, что все электронные устройства и на более дальнем расстоянии от меня тоже не работают.

     Но мягко, не так как вокруг меня в полуметре, где я бездумно гнала поле, уничтожающее любую электронику. Они не выведены, они просто не работают.

     И вообще – все на планете не работают. Уже не работают.

     На худой конец, если будут проблемы, можно будет просто уничтожить одним движением всю электронику планеты, а потом восстановить ее в первоначальном варианте. Мне казалось, что я копирнула всю планету в свою субвселенную чисто...

     Как, он, кстати, в мое уничтожающее электронику поле не попал, и как прошел мою защиту со своей электроникой – надо будет посмотреть.

     Кстати, действия короны я забила в память и повторила множество раз в субвселенной. Пару триллионов раз. Теперь такая мягкая защита будет сопровождать меня всегда, бездумно, даже в случае чужих любых случайных подозрений. Техника будет отказывать и временно замораживаться во времени. И пусть работают до посинения. Полный перегруз без оставления следа в логах и очистка потом.

     – Как Вас зовут? – спросила я. Чтоб он хоть не молчал.

     – Офицер Сетянис, – представился по правилам он, отвлекшись. И предъявил неработающий идентификатор. Который я копирнула зачем-то (офицер Ханна?). Правда, смысла в этом куске вещества больше не было никакого. Но я скопировала всю планету и просто взяла у него у стазис-копии.

     Я им залюбовалась – юное, а такое прорисованное и дышащее молодостью лицо. Не Ирринау, конечно. Еще совсем мальчишка. Совсем человек. Нос, правда, чуть вздернут. И губы полноватые. Подбородок и линия лица все-таки чуть округлая, а не хищная. Веселые складочки по бокам довольно большого рта, но они тут у всех. Все много смеются. Большие сиреневые глаза. Было забавно.

     Я запуталась.

     – Вы от какой-то Общины? – поинтересовалась я, зная, что Старшие обычно не идут на службу. Интересно, как он тут оказался.

     – Галактическая Служба Защиты, – смутился и рассердился вдруг он. – «Полиция» (был назван термин-аналог нашей полиции, но я вообще оценивала смысловой импульс, напрямую снимаемый с каждого нейрона его мозга и оцениваемый моим биоискином). Я офицер службы защиты.

     – Трудно сидеть одному в пустом офисе? – сочувственно спросила я, догадавшись, как он заметил взлом.

     Он слегка даже рассердился. А потом улыбнулся.

     – Все считают, что планетам Старших «полиция» не нужна. Что тут все просматривают пространство и помыслы на километры вперед и годы вглубь. Я поступил на службу и подписал контракт очень юным, когда удрал из дому, – признался он. – Это был открытый контракт. Романтика. Гала, игры. Борьба с суперискинами и шпионами. Они профинансировали меня и серьезно помогли, хоть это у нас и стандартная позиция. Я был совсем младенцем лет ста от роду! А потом, уже после пятиста тысяч лет, когда стало ясно, что я стану Старшим, этот контракт снова вылез. Ведь ни один Старший не работает у них в войсках, они как дети против серьезной опасности. Теперь последние десять тысяч лет мотаюсь, предотвращая опасность...

     – Да вы монстр... – искренне восхитилась я, впервые увидев полицая с десятитысячелетним опытом. Он детишек будет есть на завтрак после кофе. Кстати, не гонит ли он мне своего аватара для детишек или хотя бы детский фейс и прочую туфту? Полную иллюзию для детей? Ни за что не поверю, что за десять тысяч лет при здешней работе с материей он не научился любое лицо прямо на ходу сочинять под подсудимого.

     Вдруг я заметила, что к нему по воздуху, тяжело преодолевая поле короны, подлетает какое-то устройство. Явно им ведомое по воздуху. И очень похожее на мой артефакт.

     Точнее, похожее по древности на часть моего артефакта. Я поняла еще это и потому, что оно вдруг заколебалось между им и мной. Летело к нему, а долетело ко мне.

     Ну чего, раз оно хочет само...

     Я протянула руку, и оно спикировало в руку мне.

     – Малый планетный защитный комплекс №48764349... приветствует правителя малых народностей, – сообщило оно мне, засветившись. – Но, по записи вашего Учителя в вашем собственном комплексе «короне ХМL N3439090005…», данная планета Старших не входит в число тех, о которых вы заботитесь и за которые отвечаете. Если Вы беспокоитесь, снизьте уровень агрессивности, мы не причиним вреда правителю. Местные используют данный комплекс как древний артефакт для защиты от непонятных воздействий. Ваш Наставник и некоторые Старшие знают, как им пользоваться и много раз меняли его, но не говорят местным детям. Ваш Учитель, будучи здесь проездом, оставил Вам сообщение во мне. Передаю: «Ханна, немедленно отдай игрушку местным! Не хулигань и не шкодничай, а то выпорю!». Передача закончена.

     Как не было бы интересно поиграть игрушкой, копию которой я тщетно пыталась сделать, пока держала в руках, ее пришлось отдавать. Я переделала в субвселенной триллионы копий, разобрала на атомы, субатомные уровни, но пока не сильно получалось. Сразу копирнуть не получилось.

     Пришлось работать.

     Только отдавала я ему ее очень долго.

     Чтобы сделать копию этой игрушки, мне пришлось затратить время одной субвселенной... И сто раз по столько, чтобы разобраться, что она делает...Чудес не бывает.

     Эти вещи Древних и Учителей сводили меня с ума. Нормальный обычный человек ни за что никогда не смог бы повторить ее. Просто у него случился бы батхерт, если б он понял, что на повторение и построение этой вещи нужно хотя бы жалкие миллион лет непрерывных взрывных усилий всех сил мозга и концентрации. А не в бесконечность раз больше.

     Я полюбовалась функциональной копией вещи, лежащей на моей ладони, и сравнила их. И тогда я отпустила руку, благо во внешнем мире игрушка как раз окончила передавать мне послание Учителя.

     Сетянис, куда-то, кстати, исчезал. По-моему, он перешел в режим мерцания – ни здесь, ни там.

     Чего ему не стоится? Я-то опыт гоню внутри, а он чего дергается и скачет?

     Моя новая созданная мной игрушка в виде пера спикировала мне за ухо, тогда как ихняя прикрепилась в виде круглой штуки к виску этого полувоенного Старшего.

     – Открыть ему доступ к сетям? – спросила меня чужая игрушка. – Кстати, в короне есть функция простого дублирования. Вы могли просто скопировать любой артефакт. Незачем было тратить сотни субвечностей.

     – Открывай, – пожала я плечами, почесав затылок и разрешив открыть доступ. – Все равно там ничего нет обо мне.

     Я продолжала любоваться ровесником. На самом деле он лишь недавно перевалил за полумиллион.

     Звали его Сетянисус из военных юных Старших, как я могла видеть из его мозгов (не звать же мне полицейского Йенькой, как мелькало у него в мозгах, и как звала его мама), и он что-то упорно просматривал в сетях. Обе игрушки, его и моя, дублировали мне его поток прямо в мозг.

     Если точнее, то я осознавала поток этой информации поверх них на очень, очень далекое расстояние и очень много вероятностных ветвей вперед. Их громадный поток был каким-то крошечным самым нижним уровнем анализа, который даже толком не осознавался. А ум мой словно парил на гигантские нечеловеческие расстояния вперед от этой информации...

     Причем это явно были не мои биологические суперискины, к которым я подключила свой мозг и прописала себя. Их я чувствовала как обычную стандартную часть своего подсознания – было приятно, но мой мозг, вернее то, что от него осталось после складки, работал быстрее.

     Супербиоискины в основном загружались глупой, грязной и механической работой, которой не хотелось портить свои мозги. Или пачкать мозги.

      – Если это супербиоискины бавятся, то у них большие проблемы, – про себя сказала я, давно уже перекинув все свои ресурсы на то, чтоб разобраться, что происходит.

     От суперискинов пришел импульс, как от подсознания, чтоб я тянула это классное состояние подольше, чтоб собрать побольше данных, они работают, да подольше, подольше...

       Мой взгляд попал на артефакт, который защищал местного представителя. Может, это он? Я даже руку опять протянула к нему. Но нет, не видно было никакого усиления и так очень мощной активности этого Старшего.

     Я риторично подняла глаза и замерла. В далеких зеркалах было видно, что корона парила над моим аватаром, который сейчас разговаривал с Сетянисом. Но Сетянис этого как-то не видел, ибо это было выше и вне его восприятия. Но зато привлекало к нам внимание.

     – Ну да, конечно, а я и забыла, – проговорила я. – Куда ж без тебя? Я и забыла, что ты на мне...

     – Было замечено нерациональное использование ресурсов целой вселенной для работы мозга, а потом группы вселенных, – отрапортовала корона. – Научить?

     – Учи уж, – ворчливо догадалась я о назначении подарка Учителя. Детский обучающий модуль, вот что это такое. Учитель, чтоб не нарушать людские законы, даже несмотря на их чудовищную глупость, просто передал мне его руками тех людей, которые мне запретили иметь эти модули. Предвидев выверты их убожества и глупости. Сами военные мне его и вручили для присяги. И никакой электроники гарантировано. Эта штука вообще вне диапазона нашей Вселенной.

     Посмотрев на нее, я нырнула в первую обучающую программу и свою субвселенную.

     Но цифры, которые я увидела, вынырнув из субвселенной после первого уровня обучения короны, лучше было не озвучивать. Потому что это были не цифры, а одни чертыхания. Ребенок полдня учился рисовать нолики. Это когда затраченное время в субвселенных озвучили. Общего у них с детскими рисунками были только приставки к обозначениям цифр затраченного времени с странными названиями типа Гп. Заменяющие миллионы степеней и цифр.

     Какое там ускорение обучения, самый минимум времени измерялся в циклах субвселенных.

     Я, как одержимая, ныряла в субвремя и учила, столько времени, сколько требовалось. По-моему, я повторила по времени тот путь, когда я искала путь из черной дыры. Ресурса вселенных по времени не хватало, и они горели как спички от рождения и до конца вместе с биологическими суперискинами.

     Мне казалось, что я сама стала неудержимым потоком триллионов Вселенных и триллионами потоков суперискинов, когда, наконец, просто повторила корону. Я разобрала ее на миллионы субуровней, создала триллионы и триллионы своих вариантов – все были хуже. Я, конечно, разобралась, чему же она хотела меня научить. На первом уровне!

     На первом уровне научить!

     И бесконечность больше субвремени потребовалось, чтоб разобраться, чему же Учитель все же хотел меня научить.

     Это было продолжение того, как Учитель учил меня мыслить головой, а не суперискинами, и без чего, я, как Старший, не вырвалась бы тогда из ловушки черной дыры.  

     Потому, отложив все, я прошла в субвремени всю программу, какой бы она не казалась бесконечной. Реально бесконечной. Даже против того безумного драйва в складке военных. Я уже поняла, что Учитель ничего не делает просто так, и каждое слово важно. А к своей безопасности я относилась очень серьезно – если надо было умереть, но сделать, я умирала, но делала.

     Конечно, отрабатывать все это нужно было в жизни, а не в пустых субвселенных. Где ты там возьмешь нормальный поток информации. Но все, что дал Учитель, я пробила, словно выстрел. Shot. Удар. Полет пули. Мне казалось, что я просто выстрелила собой. И снова сделала невозможное. Я не думала, можно это или нет – я просто выстрелила собой и сделала.

     Это было невозможно, но если Учитель сказал это сделать, я это просто сделала.

     А для тренировки информации поступала просто – сначала копирнешь какие-то солнечные системы себе в субвселенную без людей точной копией, а потом разбираешь. И так без конца. Заодно учишься и то и другое делать. А потом, через гигаплексы вселенных, дошла и до целых секторов – копирнешь целый сектор развитых планет, а людей просто не оживляешь, держишь в стазисе на случай какого-либо галактического катаклизма своего сектора, а так работаешь с информацией.

     Плохо то, что большинство важной информации здесь, в Галактическом Союзе, было представлено как динамическая информация, в виде связанного импульса, как в мозгу – гоняется миллионами разделенных потоков в шифрованном виде, и хрен перехватишь, не зная, что это и где. Ты можешь копирнуть мозг, но не получишь информацию. Иногда приходилось копировать целые блоки секторов с людьми и строить полные модели всего без предоставления копиям людям реального мышления и жизни кварковым поатомным субкопиям людей, чтоб разобраться, что там и где.

     Когда я вырвалась из этого обучающего безумия, я была совершенно другая.

     А вот во внешнем мире прошло не так много времени. Теперь я отслеживала свою реакцию мозга на поток у Сетяниса сознательно, как сознательно пробивала в такие дали вероятностей и прогнозов во все стороны от этой информации, как не могла и представить. Эта информация стала далекой, далекой отправной точкой... Точнее, эта информация просто как бы ушла вообще на тысячи уровней вниз... Мой взор естественно уносился в бесконечности будущего и прошлого этих нитей, включая нити жизни Сетяниса... Мне даже стало чуть страшно... Но сейчас я хоть могла это контролировать...

     Пять минут вовне, всего пять минут вовне. И это прошло пять минут вовне! Мне почему-то стало жутко.

     Наконец, я перевела внимание на личность Сетяниса. И занялась конкретно им.

     Он был неприлично юн. Видимо, все же сознание того, что ты можешь жить вечно и бесконечно долго, а также отсутствие реальных опасностей в развитых мирах после внедрения дубликатора, все же деформирует психику. Ему полмиллиона реальных лет. И бог знает сколько в субвечности, ведь у него есть теперь своя субвселенная, он получил ее от военных одним из первых. А он чувствует себя совершенно юным и только постигающим бесконечное богатство мира со всей полнотой бесконечных чувств.

     – Сетянис, ты поймал страшного преступника, – сказала я, улыбаясь, чуть повзрослев.

     – Ты! – сказал он. – Это ты вырубила мои нейросети!

     – Давай все-таки обменяемся биоинтерфейсами.

     Он расслабился.

     – Тю, у тебя, наверное, базовый интерфейс «Ханна», – он всмотрелся в меня уже как Старший.

     Я не поняла, о чем он. Я и есть Ханна!

     – А, нет, у тебя другая система. Похожая на «Ханну», только почему-то без базовых нейросетей и какой-то странной гармоничной модели, я успел заметить. С другими качествами. Ты молодец, что ты не поддалась моде, не подражаешь Ханне в внешнем виде и не копируешь ее. Совсем не похожа. Только чуть-чуть. И качества у тебя скорей свои.

     Я широко раскрыла глаза. Меня только что похвалили, что я не похожа на Ханну!?

     – Я – молодец, что не похожа на «Ханну»? – пронзительно переспросила я, не в силах сообразить.

     – «Ханну» сейчас всем ставят. Абсолютно всем. Массово. Без нее просто сейчас невозможно выжить. Она у всех девчонок... – пояснил он. – Мальчишки себе «Хищник-суперискин-Ханна» ставят – ипостась «Ханны» бойца. Какая-то личная собственная базовая индивидуальность носителя, то есть то, что Ты есть сам оригинальный, проявится там лет через сто. Модель просто на самом деле очень удачная вышла, для обоих полов, с заложенным вектором полумиллиона качеств, но своя индивидуальность появится нескоро. Я прикинул – модель в среднем увеличила детство расы на сто лет. А некоторым – и полмиллиона детства или юности накинула.

     Я поморщилась. Не знала, что такая плохая. И что слава – так обременительна. Быстро они тут работают – наверное, в своих новых субвселенных отрабатывали сеть.

     – У меня стоит «Ханна-суперискин-вселенная» для военных, – похвастался Сетянис. – Элитная суперсеть! С субвременем. Самая совершенная. Снятая перед самым моментом, когда Ханна отправилась в Черную дыру, чтоб доказать, что она не военный суперискин!

     Я подавилась. Сказать честно, я просто замерзла. Это о ком речь-то шла... Оказывается, есть другая Ханна? Может, я ее вирт-копия? Вирт-клон?

     – Я-то как за тебя рада, ты даже не поверишь! – сказала я.

     Признаться, я сначала даже не поняла, что к чему. Когда мне память подтерли? Почему я не помню, как я сознательно отправилась в черную дыру? Совсем не помню своего подвига?

     Я спросила.

     Оказалось – это типа вирусного видео с подвигами Ханны. Фильм уже вышел.

     Я отправила запрос.

     Мои суперискины купили, нашли и прокрутили мне такое популярное «гала» с полным погружением, которое аккурат вчера как раз шло первый раз, заняв верхние страницы рейтингов.

     Как раз после того, как меня «награждали».

     Дорого, кстати, стоит.

     Оказывается, гады, суперискины уже его видели, но задержали и не показали мне, боясь случайного форматирования плохих вестников. Они жить хотели.

     Это было типа «жизни с полным погружением», где известная и популярная на всю Галактику актриса говорила прочувственную речь и бросалась в Черную дыру. Слезу прошибало. Самой хотелось повторить. Всем детишкам пример! Вот это подвиг!

     Мощь, мужество, подвиг!

     Мне даже стыдно стало. Вот это героиня! Как она себя вела! Особенно стыдно мне стало за свои реальные слова и мысли в одиночестве по отношению к военным, когда я оказалась в черной дыре. И поняла это.

     Сильна актриса! Настоящий гений. А я-то... А я-то... Хорошо еще хоть слова затерла для будущих поколений...

     Сетянис еще раз посмотрел на меня, наклонив голову. Что-то до него доходило медленно.

     Он еще раз посмотрел.

     Еще раз наклонил голову.

     Еще раз глянул, что-то лихорадочно сравнивая.

     Потом, видимо дошло.

     Потом он поднял голову. Потрогал свой артефакт, который у него в руках не светился.

     Это тоже дошло. Потом, видимо, и до военного, наконец, полностью дошло. Все-таки сопоставил отсутствие интерфейса. Видимо, эту часть принятия в Объединение планет в кино не показали.

     Он открыл рот.

     – Ханна!!! – хрипло ошарашенно сказал он.

     Послал куда-то запрос.

     – Стой! Эти обычные люди не могли запретить ребенку Клана наши обычные и обучающие нейросети и нейроинтерфейсы. Что они себе думают! Они вообще не могут вмешиваться, это какой-то абсурд!! – он помрачнел, задумался, что-то с кем-то обговаривал. – Через десять тысяч лет ты отстанешь и будешь идиоткой!

     Видимо, реал пришел с кино немного в противоречие.

     Или в кино это не так показали.

     Быстро же иллюзия людского копа спала – как только затронули интересы Старших.

     Я не стала ждать, что буду идиоткой, а потихоньку исчезла и появилась возле мамы в ее пространстве, ткнувшись в ее платье. Причем постаравшись исчезнуть и появиться так, чтоб меня не смогли ни засечь, ни увидеть в гипере и пространстве со здешними технологиями. Извернулась на грани возможного.

     Хотя, если этому учил меня Учитель, то здесь, в вотчине Его Клана с его учениками, где Он многих учил, я этого явно не смогу.

     Пойми ты – самая бесконечность, что ты можешь представить, есть лишь начало в Беспредельности. Гора Матери Мира не знает вершины своей. И у Учителя есть свой Учитель, который настолько же больше Его, насколько Он больше тебя. А у Его Учителя – есть свой Учитель. И так без конца.

     Впрочем, ткнулась-то я ткнулась в маму, но себя я закрыла от любых средств обнаружения, зависнув в прицепленной к ней складке пространства. Меня-то мама видела, но другие, по идее, видеть не должны. Но кто их знает.

     Судя по всему, обычные планеты Единства Галактики имели такое же понятие о жизни Старших, как собака о квантовой физике. Можно было бояться.

     Я спряталась за маму.

     – Что, снова что-то натворила? – улыбаясь, спросила она, закончив говорить с кем-то.

     Конечно же, я не была абсолютной идиоткой – во время взлома и разговора это был лишь один из аватаров меня, в которых я непрестанно тренировалась с момента, как мама сказала это тренировать. Причем аватар был с не моими чертами лица и постоянно меняющимися параметрами, чтоб меня невозможно было узнать и отследить. Хотя уже то, что меня заметили и вычислили так быстро, наводило на неприятные размышления об уровне моей маскировки. Я-то думала, что меня не найдут.

     – Я зарегистрировала нас, и уладила все формальности с документами по прибытии, – сказала мама мне. – Мы можем идти и не оставаться больше на вокзале. Пойдем познакомимся с семьей. Впрочем, ты сделала наше прибытие громким.

     Я сделала вид, что я очень маленькая. Очень-очень.

     – Да, и при семье воплощайся полностью, чтоб я не тащила тебя за шкирку. Из субвселенных.

     Мама обозрела всю меня, разделенную по субвселенным, и никакие мои защиты ей не помешали.

     Это было обидно, точно я спряталась дома за подушкой, и мама вытащила меня как кутенка. Предварительно, конечно, закрыв глаза и заявив, что она никак меня не видит. И не видит торчащей головы и зада.

     Я еще раз поняла свой реальный уровень – это реально прочищает мозги.

     Впрочем, простейшая маскировка мне все равно не помешала, и я оставила только те излучения, которые падали на глаза мамы.

     Остальные излучения терялись в слоях, а лучи от окружающих предметов просто не замечали складки пространства. Щит из пару миллионов слоев, который я отныне никогда не снимала, теперь был складкой пространства, полностью повторяющий мою форму.

     Это общество было прекрасно, но у него были маленькие несовершенства по отношению к сторонним членам и эмигрантам в него. Которые могли мне стоить жизни и свободы.

     – Глянем город? – деловито спросила я.

     – Доча, тут нет городов, а вся жизнь сосредоточена в общинах. Но в чужую общину тебя просто не пустят. Пока ты не будешь там известна как моя дочь. Ты просто не найдешь их, если не пригласят, даже если будешь идти миллионы раз прямо на них. Проверено опытом всех детей.

     – А собираться где? Если я хочу поиграть с детьми другой общины?

     – Все в культурных центрах или даже при Храмах...

     – Но помещения же нужны?

     – Если кто захочет помещение, любой Старший сформирует его за несколько секунд движением руки. А вообще свой дом каждый носит с собой как свернутое пространство, и может создавать там хоть целую Вселенную. Обычно дома имеют люди, которые не могут защитить себя сами. Но и то, эти дома обычно – это свернутое многомерное пространство с поатомными слепками миллионов красивейших мест Вселенной или прямыми выходами туда. И пока человек внутри свернутого пространства, его вообще не найти, пока он не захочет. Доча, тут несколько триллионов домов, но они не портят планету своими нагромождениями. И даже при этом они занимают пространство на несколько парсеков вокруг, поскольку все могут летать. А в чужую общину тебя просто не пустят, пока ты не будешь там известна как моя дочь. Ты просто не найдешь их, если не пригласят, даже если будешь лететь миллионы попыток точно по курсу.

     – Так что, у Вас нет общих мест?

     – Есть. Вся планета общее место, но для своих. Она полностью открыта и безопасна. Но лишь когда тебя звали и допускают. Для чужого тут просто ничего нет физически. Вообще нет во всех слоях. Но есть и места сбора всех – это место, где живет Учитель.

     Я вскочила.

     – Я снова смогу надоедать Учителю по своим вопросам? – обрадовалась я.

     – Не сможешь, – осадила мама. – Он бывает здесь и в Храме часто, но не всегда. Как и другие Учителя. А к человеку Он приходит, лишь когда тот воплотил все возможности и Его слова в жизни. И реально больше не может совершенствоваться. И вовсе не потому, что внутренне не хочет, а потому что исчерпал все возможности совершенствования. А это почти невозможно. Тогда его переводят на новую ступень.

     – То есть Учителя сейчас здесь нет, – разочаровано сказала я, страстно желая посмотреть Его дом, и где он живет.

     Я снова проверила свои щиты. Общество Старших оказалось безопасным. Ну как безопасным? Это как если бы ты оказалась на безопасной площадке веселых гуляющих и прыгающих динозавров, бегемотов, мамонтов, носорогов и жирафов и военных танков с космолетами. Динозаврам хорошо и весело, и очень безопасно. А вот выживешь ли ты под ногами, непонятно. Или в центре формирующейся Галактики с носящимися туда-сюда зародышами звезд, планет, миллиардами метеоритов, триллионами пульсирующих квазаров и ежесекундно пронзающих пространство миллиардными импульсами энергий. Даже просто стоять тут было, все равно что висеть в центре скоростной трассы стартующих космических кораблей – вжих, вжих, вжих...

     Юные Кларки Кенты, взрослые Кларки Кенты, женские Кларки Кенты, старые Кларки Кенты метались тут вокруг тебя, появлялись, изчезали, пронзали пространство, иногда сталкивались, только воздух гудел.

     Просто представьте, что не только ты, но и триллион населения может двигаться на скоростях, в миллионы и миллиарды раз превышающие обычную человеческую скорость, появляться в пространстве, пронзать пространство, прыгать в пространстве...

     Реальное общество суперменов не на шутку опасно для обычного человека. Скорей всего он проживет там меньше секунды – хлопнет кто-то по спине и...

     Теперь, совместив правила мамы и данные взломанной диспетчерской, я просто видела все завихрения траекторий вокруг меня.

     Меня ежесекундно обходили миллионы человек, словно я тупо стала на проходе, а я даже этого не осознавала.

     Волосы у меня поднялись дыбом. И я даже против воли неосознанно подняла все щиты.

     – Тут совершенно безопасно, – недовольно сказала мама. – Каждый Старший ставит свою защиту на планету, вписывая ее в общую защиту. Когда вырастешь, поставишь и свою, раз опасаешься. Сама ты сюда без меня и моей метки даже не пробралась бы. Да и я поставила еще защиту на дальних подступах против пиратов и нежеланных гостей.

     Маме не следовало это говорить.

     Я тут же проверила это утверждение. Обратно я вышла довольно легко. Но, остановив время, очень долго разбиралась с вызовом «невозможности войти». Невозможность что-то сделать я теперь воспринимала как неприкрытый вызов мне.

     После того как я вырвалась тогда из складки, я попыталась сделать такое же количество суб-тренировок во времени регулярным элементом моих тренировок.

     Повторить.

     И не раз.

     Снова повторить.

     Сделать обычным.

     Привыкнуть.

     Снова повторить.

     То есть это полное погружение в вечность тренировки чего-то сделать обычностью. На каждый неизвестный навык – такой уход в бесконечность для тренировки и возврат.

     Пока не станет привычкой. Заметила – уход, заметила – уход.

     Укол – отступление, укол – отступление.

     Потому что я боялась никогда больше не решиться на это. Это как упал с коня – если я сразу не повторю происшедшее, я просто буду бояться это делать. Бояться триллионов вечностей.

     Проще говоря – постоянно повторять, чтоб это стало обычностью. Тут как упал с коня или мотоцикла – упал, садись тут же снова, иначе будешь бояться до конца жизни.

     Я интуитивно чувствовала, что в обществе равных возможностей, где большинство сильней меня в миллионы раз, я просто не выдержу.

     Похоже, это корона мне на мозги влияет – подумала я.

     Но в своих суб-вселенных я разобрала эту защиту планеты на атомы, слои и элементы, сжигая суб-вселенную одну за другой в попытках моделирования и повторения.

     Я снова ускорила свое состояние как во время того кризиса, когда меня упекли в черную дыру, и я вырывалась из складки безумным и бесконечным напряжением всего во мне. Раз я уже это пережила, пусть по своей глупости, грех было этим не воспользоваться и не сделать рабочим элементом. Как трансом. Абсолютным трансом. Тем более, я со своей абсолютной памятью я помнила все миллионы своих состояний до мелочей.

     На самом деле это было безумием. Ведь я проживала в суб-вселенных гугоплексы вечностей наедине в постоянных попытках создавать. Тут час провести за работой сложно. А не то что день, год, столетие, тысячелетие, миллион лет, вечность.

     Не так-то легко было быть вечность за вечностью наедине, и сохранить себя и свою психику. Тогда мне помогало безумное стремление к Учителю и маме. А сейчас мне стало просто дурно, когда я поняла, что планету без помощи мамы я могу просто не найти. Не найти ни то что ее, но и в какой она Галактике, в какой части Вселенной, и вообще, есть ли она там. Хорошо еще, что мама сказала про свою защиту, и я поиском обнаружила ее во Вселенной по родству.

     Что такое субвечность? Представьте себе маленькую черную птичку с белым хохолком. Которая раз в триллион лет прилетает на несколько минут почистить свой клювик об громадный алмаз, который занимает всю Вселенную. Когда она сточит весь алмаз, это и будет Вечность.

     Субвечность – это та же вечность, только контролируемая и сжатая вне нашего потока времени.

     Мамину планету тут просто надо было еще найти, а это сделать было невозможно, не зная параметров.

     Мне очень повезло, что я прошла всю защиту изнутри вместе с мамой с «открытыми глазами», то есть сканируя абсолютно все. Только это помогло мне не обезуметь перед сложностью защиты, где каждый из миллионов Учителей и миллиардов Старших создавал свою защиту иногда из триллионов слоев.

     Но я б не выжила с суперискином и рабской сетью, если б так легко сдавалась. Передо мной и у меня была одна из самых совершенных защит во Вселенной, прекрасная как Божья звезда. Я просто умирала от ее красоты. И я б не была б собой и никогда не простила бы себе, если б я не разгадала это совершенство. 

     – Увидеть это – и можно умереть, – подумала я. – Это было несказуемо прекрасно. Я даже не замечала гугоплексы перебираемых вариантов и суб-вселенных. Каждый открытый слой приводил меня в восторг, настолько это было совершенно. Я получила подарки за все свои года рождения вместе взятые. К тому же там была мама, и я невольно воспринимала эту защиту как бесконечного врага, мешающего мне победить. Я снова вошла в тот транс, когда уже не замечала ни вечности суб-вселенной, ни вечность вечностей.

     Время как таковое не просто отсутствовало (такое было всегда, когда я полностью погружалась в что-то – я теряла ощущение времени), а стало отрицательной величиной. Я чувствовала бесконечность наслаждения красотой каждым движением, и время словно текло обратно, будто его никогда не было, хотя работа рождалась движение за движением, миллион за миллионом, гугуплекс за гугоплексом.

     Это наложилось на мой опыт с Учителем, опыт строения защит, предыдущий опыт выходы из складок и опыт хакера. Иначе я б никогда этого не сделала. Даже имея бесконечность. Потому что сложность ее была за гранью для одиночки, не имеющей опыта.

     Она была создана так, что взломать ее было принципиально невозможно. Также, как взломать одиночке. Типа разнесенных на большое расстояние ключей в малоразвитых обществах, где один человек не может одновременно повернуть их. Только тут это было использование времен, пространств, измерений, энергий. И их соединение в биллионах вариаций выливалось в что-то чудовищное. Хотя, человек, не обладающий этими способностями, вообще бы это не заметил.

     Я даже не смогла бы сказать, сколько гугоплексов суб-вселенных я сожгла в складках и суб-складках пространства с остановленным временем. И вообще, можно ли было физически подсчитать их количество – или у человека таких цифр не было. Потому что в себя я пришла только тогда, когда смогла создавать подобную прекрасную защиту бездумно, присвоив себе все ее принципы до одного. Теперь в моей коллекции был прекрасный бриллиант, который мне по неразумию показали.

     Отчасти я смогла сделать это лишь потому, что над этим работали бесконечности моих осознаваемых аватаров, которые одновременно взламывали защиту изнутри, пробовали ее на прочность, пробовали прорваться изнутри слоев, ломали ее как снаружи, так и изнутри, создавали и экспериментировали.

     Я была немного не одна – я была сама с собой. Поэтому, это было чуть легче, чем первые разы погружения в это состояние бесконечности без конца.

     Но это было немного скучно, ибо я контролировала всех аватаров.

     Я чувствовала себя немного «духом, носящимся вечность над водами», то есть пережившим бесконечность времени. И пожалела библейского Бога и немного ему позавидовала – он мог это давно, а мне пришлось безумно учиться и сражаться.

     Я не представляла, как я сделала это второй раз. Просто сделала, и все.

     Теперь моя защита представляла собой бриллиант, окружавший меня. Невидимый, незаметный, занимающий доли микрона в видимом спектре нашей вселенной, но такой сияющий. Я поняла, насколько я была бесконечно самонадеянна и глупа в первый раз, появившись там с каким-то миллионов слоев.

     И насколько на самом деле в миллионы раз сложнее была защита окружавших там меня Старших и соклановцев – в миллионы и триллионы раз. Недаром, меня приняли за маленького дикого ребенка. С неизвестной планеты. Которым, я по сути и была.

     Который играл со взрослыми «в прятки». И думал, что спрятался. Теперь, уже с другим опытом, вспоминая виденные защиты за короткое время на планете, я хотя бы могла оценить уровни других, а не быть самодовольной.

     Воссоздание защиты планеты позволило хотя бы предполагать, что там было накручено у них самих. К тому же, стационарная защита – это совсем не то, что динамическая и постоянно меняющаяся с живым Старшим внутри.

     Люди, которые с детства ежедневно проходили защиту этой планеты, создавали невольно вокруг себя такие защиты, что мне еще расти и расти. Я поняла, что мама свою защиту скорей всего снимала, когда рядом была я, чтоб не повредить мне. Вспомнив, как легко она бросила «пленку» щита на меня, спасшего меня от детонации вселенных, я осознала, какая я глупая.

     Горько быть глупой. И мне, скорей всего придется еще бесконечность раз повторять сегодняшний марафон, чтобы вырасти, – подумала я. Но зато, оглянувшись, я подумала, что немного потренировала своих аватаров – я создавала бесконечности аватаров, чтобы одновременно взламывать защиту. Или одновременно строить защиту самой против одновременного взлома. Потому что приходилось пробовать одновременно все варианты.

     Предыдущая моя работа с бесчисленным количеством суперискинов и потоков мне в этом немного помогла. Со своими «жестянками», я, наверно, казалась Учителю калекой с протезами. Да я сама себе казалась прошлая калекой.

     И еще я поняла, что если б не было предыдущих прорывов, то я б ничего этого сделать не смогла. Все, что я сделала, основывалось на тех страшных прорывах всех моих сил, безумстве бесконечности и труда. Более того, я б даже этого не увидела.

     Сколько их еще будет, этих озарений? Я думаю – бесконечность. И это было здорово.

     Я вернулась к защите.

     Пока я работала, кто-то создал множество слоев дополнительной защиты. Похоже, что уже специально от меня, уловив взлом. «Множество» – это значит включая суб-множества, в которых могла быть бесконечность. К тому же я натолкнулась на самогенерирующиеся произвольные слои при взломе, ведущие в никуда или в бесконечность, сколько б их не взламывали – это тоже была одна из фишек, которую мы уже проходили.

     Ты взламываешь слой, а там генерируются новые, чтоб тебе не было так скучно, пока не прибудут копы – дурная бесконечность.

     После того, как защита фиксирует попытку взлома, там новенькие генерируются.

     Лечилось это не взломом, а созданием собственного нового пути и скольжением по слоям – подумала я и оказалась рядом с мамой. Ведь я никуда не исчезала.

     Дурная я, что ли, бросить маму и ломать снаружи защиту, которую создавали Учителя, и которую я могла б просто никогда не найти, если б Они захотели. Защиту снаружи исследовали и доламывали мои аватары, а я постоянно поддерживала связь с собой. Глупо было бы терять даже мгновение с мамой или со Старшими на этой планете.

     Я набрала свою копилочку решений и перестала на чуть-чуть быть идиоткой. Теперь моя защита была хоть похожа на местные. Хотя, подозреваю, что абсолютная защита была бы просто абсолютно невидимой и неощутимой. И я бы ее в жизни просто никогда не нашла, просто не понимая, что она вообще есть.

     Из-за этого мои аватары шастали туда-сюда как виртуальные электроны в атоме.

     – Мам, а сколько у тебя аватаров? – коварно задрав нос, спросила я.

     – Сейчас нисколько, – сказала мама. – Я предпочитаю быть с дочерью и Учителем полностью, ведь этого больше не повторится. А когда работаю, исследую или учусь, или же что-то срочное – тогда по необходимости, чтобы не тратить время. Но вообще-то я использую мало аватаров, я еще не достигла этой стадии, занятая медициной – у меня их столько, сколько могу контролировать при полной сосредоточенности, полной самоотдаче и полной чувственной вовлеченности на каждом деле. Ужасно, но я не люблю потом объединять аватары и предпочитаю непрерывность собственной жизни. Так легче создавать контроль. И потом, не приходится бороться с непонятно откуда возникшей эмоцией или багом наложения опыта, когда опыт конфликтует. Да и при полном контроле и жесткой цепи последовательности труднее подбросить что-то, что неполный и неполноценный аватар не осознает.

     – Ээ, – недоверчиво сказала я. – У тебя же есть субвселенная, которая может своим полем вместить бесконечность аватаров. Ты что, до сих пор не научилась этим полем пользоваться?

     – Ну, я научилась, – как-то смущенно сказала мама. – Но мои аватары получаются слишком уж индивидуальны и самостоятельны. И при бесконечности их я могу потерять ощущение контроля над своим развитием – словно и не я это делаю. И словно Я это не Я. Как разорванный на кусочки бог из легенды. Идет не линейный, а взрывной рост со сменами «количество – в качество», я не успеваю овладеть собой, и мне приходится тогда останавливаться, переосмысливать себя, какой я стала. Тратить огромное время на то, чтоб прийти в себя. Потому все ключевые моменты, типа общения с дочерью, я предпочитаю проходить сама одна в полном сознании.

     – Реперные точки, – потрясенно сказала я. – Ты создаешь опорные точки, мимо которых ни одно твое Я не может не пройти.

     – Типа того. Но я не люблю разрывов в своем сознании. Цепь должна быть непрерывной. А изменения в себе я должна контролировать. Они не должны быть незаметными.

     Я почесала макушку.

     – А ну дай-ка я поучусь у тебя... Ведь я еще не овладела нормальным созданием аватаров... А учитель говорил что-то. Давай-ка вместе со мной ты создашь аватаров и выполнишь простое задание. Вместе, одним сознанием со мной. Давай просто покрасим вот это...

     Мама обняла меня и заглянула в глаза. Мы на мгновение замерли, рождаясь миллионы раз в этой прекрасной вселенной.

     Хорошо, что я была готова к этому.

     – Да ты с ума сошла, не восемнадцать же миллионов любимых оттенков, когда тебя попросили просто покрасить красным паровоз... – заорала я через минуту, отпрыгнув и рвя контакты, как бешенная. – Никакой целесообразности и прямого решения!!!

     – Женщина всегда должна быть неповторимой... – тихо сказала мама.

     – Да этот красный «общий» для всех паровоз мигает, переливается и сводит с ума как светомузыка... Тебя попросили просто раскрасить паровоз, раскраску с ребенком, объединив потом аватары. Что значит «женщина должна быть неповторима»? Но не восемнадцать же миллионов раз! Тут и нормальный это не выдержит!!!

     – Почему? – обижено спросила мама.

     – Потому что каждый из твоих оттенков со своими вкусами и ощущениями... Со сливочным вкусом... А этот с оттенком сакуры тринадцатого года тридцатой весны на планете Аркадия... Ты не красила, а каждый раз создавала вместо покраски произведение искусства, причем оригинальное. Если их объединить в одно целое... О нет...

     Мама протянула руки, чтобы взять меня на руки, хотя я отшатнулась.

     – О боже, я сейчас сойду с ума... Нет, стой!!! Нет!!! Ты создала миллионы оригинальных произведений, которые нельзя объединять, как наложение, а нужно создавать каталог. Или великое произведение, как дерево с листками! Меня сейчас стошнит! Мне эти бетонные столбы со вкусом земляники вдоль трассы космодрома вечность будут сниться. Я деревья теперь буду белить каждое оригинально как Леонардо да Винчи. Мам, ты хоть понимаешь, что ты создала миллион оригинальных аватаров, вместо того, чтоб просто умножить себя?

     – Но делать одинаковое так скучно... – недоуменно сказала мама. – Я не люблю повторения. И в триллионный раз это все равно будет по-новому... – мечтательно сказала она.

     Я закачалась, мыча.

     – Да, но ты понимаешь, что у меня только что был триллион разных мам, и моя голова сейчас лопнет, пытаясь вместить их. У них были триллион разных лиц при одном и том же задании со мной! – я чуть не завыла. – Я сейчас схвачусь за кисти и побегу разрисовывать это однообразное пространство!!!

     Я еще и взялась за голову.

     – Я начинаю сходить с ума и не переносить одинаковое пространство! Я сейчас буду столбы красить в разное!

     – Тебе нужно пойти в музей современного искусства, – сказала мама. – Я обнаружила у тебя вопиющий пробел в образовании. Ты не знаешь абсолютно ничего из искусства и воспринимаешь это как испачканные вещи вместо стандартных, военных, блестящих и красиво одинаковых!

     – Мам, посиди немного... Мне нужно посмотреть на тебя одну всем своим триллионом, иначе я просто сойду с ума. Мама должна быть все время одинаковой и непоколебимой, пусть даже всегда оригинальной и неповторимой в своей оригинальности... – я обнимала и смотрела на нее в миллионы внутренних глаз, постепенно успокаиваясь.

     И чего я испугалась? Пусть даже тут были миллион оттенков чувств, но это все равно была мама. Мама, с которой мы рисовали и сливочный паровоз, и яблочный, и с закатом планеты Ацицин, и со вкусом печенья с планеты Арбит. Я постепенно развеселилась.

     – Ты боишься бесконечности силы и бесконечности оттенков своих чувств, – шепнула мне мама. – Но женщина, наоборот, должна расцветать триллионом оттенков и бесконечностью чувств с их бесконечностью силы! Твоя любовь, твои ощущения, твои чувства, твое тело каждое мгновение должны быть неповторимыми для любимого и тебя.

     – Нет, уж извини, это ты должна задавать ноту, чувство и ритм аватарам. Иначе вместо решения задачи, контролированного изменения и усиления себя, ты получишь изменение себя. Взрывное изменение себя, взрыв бесконечности чувств. Каждый раз неповторимое и прекрасное, как природа, чудесная именно в своей неповторимости, но полностью неконтролируемое.

     – Но это же прекрасно, – каждое мгновение неповторимый взрыв чувств, – не согласилась мама.

     – Но каждое мгновение ты будешь бесконечно меняться, как при влюбленности, но совершенно неконтролируемым образом. Как шальная комета. Как поверхность океана. Тебе нужно постоянно собираться в целое, проверяя себя, и чем сильнее изменения, тем чаще и сильнее. Словно влюбленности то в одного, то в другого, то в третьего парня, и каждый раз полностью подстраиваясь под него и меняя себя. Вместо того, чтоб использовать аватары для взрывного концентрированного роста, преодоления препятствий и преодоления себя, ты получаешь миллион удовольствий и наслаждений, и постоянное взрывное изменения себя и своих чувств. Это может быть как неповторимость, так и непостоянство.

     Я поежилась.

     – Твои пульсации аватаров должны быть как дыхание: вдох – выдох, вдох – выдох, единое – разделенное на миллионы, единое – разделенное на миллионы, Единое – Разделенное на Миллионы душ. Иначе ты просто разлетишься на миллион кусочков, миллион разнонаправленных движений, потеряешь себя. Как Изида, которая собирает своего сына Гора, которого темный брат Сет, или страсти, разбили на бесконечность кусков. Чем независимее твои аватары, тем ускореннее должно быть собирание себя в одно, скорее появляться реперная точка. Вдох, выдох, вдох, выдох.

     – Ты не хочешь так?

     Я задумалась.

     – У тебя каждое мгновение – неповторимое творчество. Творчество чувств, творчество окружающего, творчество каждого дыхания, шедевр каждого твоего мгновения любви. Я хочу так! – сказала я. – Мам, ты меня так многому научила, что я даже не представляла такое. Использовать аватары для взрыва творчества и взрыва чувств изнутри себя, для изменения себя. Ты меняешь аватарами себя, а не нечто вовне. Для того, чтоб испытать бесконечность оттенков жизни и творчества. Вот почему я так тебя люблю, и ты такая любимая – в тебе каждый раз новое сильное чувство при единстве стержня.

     – У тебя, как у ребенка, ядро нерушимо, изменяются в основном навыки и умения, а ядро лишь усиливается миллионом сходных чувств в миллион раз. Как ребенок или Учитель, что абсолютно целен и незыблем в своих чувствах.

     – А у тебя, как у обычной взрослой, – хихикнула я, – изменяются в основном чувства каждого дня. Ты как Мастер, лишь сохраняешь и умножаешь свои навыки и сердце, но постоянно меняешься в своих чувствах и картинах, каждая из которых неповторима.

     Я промолчала, что мама слишком еще напоминает мне легкомысленную девицу, только на два порядка мудрее. Которая крутит хвостами своих девяти чувств. Где-то в душе она все еще была подростком, несмотря на святость, и несмотря на то, что на ней уже была целая планета из миллиардов душ, которых она вырастила, как Матерь. Я видела, что мама знала каждую выращенную ею душу планеты, как саму себя. Она отождествлялась с ней с самого зачатка сознания. И очень переживала, когда пришлось отдать позврослевшие души в школу к другим Учителям. Потому что у нее уже банально не имелось достаточно знаний и сил, чтобы держать их всех в сердце, помогать им, развивать уже вставших на крыло птенцов.

     Я жутко ревновала к ним. Хотя я знала, что я у мамы была в первом потоке. И оставалась как соратник и даже сотворец планеты в некотором роде, как некий со-бог, дитя бога, помогая ей даже тогда, когда она эту планету создавала (я тоже училась, хотя запретили вмешиваться и мешать маме). Аааа, ужасно хотелось быть не первым ребенком, а единственным, хотя я и так знала, что я была с мамой вместе тут в бесконечно большем количестве субвечностей, как никто на этой планете. Остальные с мамой прожили максимум по тысяче-миллиону лет.

     Но мама все равно еще была подростком и действовала не как Учитель. Увидев раз Учителя, я воспринимала теперь маму как чуть более, всего на миллион лет меня старшую в Вечности сестренку-маму.

      – Учитель постоянно усиливает свои основные чувства и постоянно преумножает себя каждый день в новых чувствах, – сказал появившийся рядом с нами Учитель. – Учитель постоянно учится, как ребенок, умножая навыки, и он же постоянно нов в своем творчестве. Почему вы две разделяете две стороны одного целого? Тебе, Аликссиия, нужно больше усиления своих основных чувств, чтобы довести их до бесконечного пылания, до бесконечности, до нерушимости. И больше учиться, а не только творить. И тогда ты сумеешь с годами постепенно помочь своей дочери найти радость и неповторимость каждого простого дня, а не только боев, сражений и смерти, научить ее творить неповторимо каждый свой день.

     Учитель обратился ко мне.

     – Хотя мама твой учитель, Ханна, на миллионы лет, и тебе много придется научиться, как общаться с людьми, помогать им, вдохновлять их, но и маме есть немного чего научиться у тебя. Ты поднялась за один день в навыках больше, чем она за пятьсот лет, – Учитель с юмором посмотрел на маму. – Ее дух способен за день поднимать планеты, но только многократное преимущество ее дочери вернуло ее к самосовершенствованию всех сил и бесконечной учебе до конца в вечности. А так она и не слишком-то спешила. Хотя она сильнее тебя в триллионы раз и легко достигала там, где тебе потребовались гугоплексы суб-вселенных и бесконечность бесконечности времени. И, несмотря на возможности, она не достигала, а сачковала. Мать и дочь, вы связаны друг с другом сильнее, чем можете вообразить. Бесконечно любите друг друга.

     Учитель перевел свой взгляд на маму и глаза его засветились юмором.

     – К тому же вы обе спасли не раз друг друга в Вечности. Аликссиия, ты не освоила тогда даже элементарные уровни владения материей и прыжки из субскладок. Тогда как окружающие считали тебя Старшей и не особо заморачивались наличием у пиратов цивилизационного оружия седьмого рода, уверенные, что ты их спасешь. А Я был в другой Вселенной и подумать не мог, что ты не освоила такую мелочь, как обещала, нарушив свое обещание. Ты проигнорировала мой совет и мои задания, занятая, как тебе казалось, более важным, и не понимая, что все взаимосвязано. Опоздай Я на несколько секунд, может Я застал бы красивую черную дыру вместо этой маленькой Галактики, за которую Я ответственен. И вместо своей маленькой ученицы, которая мне тут помогала ее спасать.

     Мама отчаянно покраснела.

     Учитель снова перевел свой сияющий взгляд с мамы на меня.

     – И ты Ханна, люби свою семью, свой Клан, свою планету, всех, кого видишь. Ты слишком много страдала. Теперь тебе дана целая планета для любви. Люби! Но не думай, что так будет всегда – ты взяла ответственность за простых людей и тебе придется вернуться к ним, к их злобе, зависти, глупости, злым делам, преследованиям тебя и даже преступлениям. Но сейчас судьба дает тебе небольшой шанс побыть на планете, где безопасно и почти нет открытого зла. Ты очень много поднялась – так иди, и я буду рядом. Мой подарок защитит тебя.

     Учитель снова обнял меня и залил Светом. Я почувствовала, как мои приобретения словно гармонизируются во мне, вливаются в мое Я. Мне показалось, что за это мгновение я снова провела такую же бесконечность рядом с Учителем, как тогда, когда тренировалась сама. Только уже бесконечность в любви, счастье, свете и еще и с мамой вместе. Учитель учил меня пользоваться своими приобретениями, учил нас с мамой, как творить «аватаров». А мама не только училась у Учителя, но и перенимала взволновано все навыки у меня и передавала свои навыки мне. 

     Я не отдавала себе отчет в затраченном времени, потому что оно, наконец, абсолютно перестало играть какую-то роль. Я просто любила, и все. Вечность в любви была одним мигом. И неважно, неважно, совершенно не важно, сколько там было времени. Я просто наслаждалась.

     Я и мама. Я смеюсь.

     Только я и мама. И Учитель. И я плакала.

     Вечность, я и мама полностью для меня. И я играла, дурачилась, тренировалась, любила, сходила с ума, работала. Поток любви от Учителя все постепенно нарастал. Он постепенно вымывал из меня все жестокое, все наносное, а я этого и не замечала. Я просто подставляла себя этому потоку.

     В вечности нас было только трое вместе с Учителем, и я любила все сильней. И не могла представить иначе. Чувство из сердца все росло. Росло незаметно. Росло и укреплялось. Занимало там все крупинки.

     Пока любовь просто не слилась со мной.

     Я словно стала маленьким пылающим клочком самой любви. И не было ни злобы, ни зла. Любовь, тренировки, любовь, учеба, любовь, работа, любовь, претворение.

     Учитель просто заново прошел со мной каждый прожитый миг вечности, только в этот раз со мной были те, на кого я могла опираться, кого могла обнимать, кого могла любить, с кем смеяться. И миллионы моих смертей как-то стали неважны.

     Учитель зачем-то приглушил это.

     Но я просто знала внутри, что он подключил меня к себе и показывал все время, как он работает со временем. Как можно настоящую бесконечность сжимать в один миг и постоянно держать в себе. Не конечные, а бесконечные потоки уходили от него в каждой точке. Это было просто непредставимо. Для этого мне нужно было... я просто даже не могла предположить.

     Но я поняла, куда мне нужно развиваться в вечности. Моя жизнь была одной из Его бесконечных беспредельностей. И на прямой, нет, в бесконечном Его пространстве, не было даже точки, чтоб показать, как она была мала. Чтобы достичь хотя бы понимания нужна была Бесконечность со вложенной бесконечностью бесконечностей.

     Полностью осознавая, будучи сейчас Учителем, я сейчас даже просто не могла даже осознать этого, настолько это превосходило меня, никакая бесконечность ума и ресурсов (а я подключала к себе субвселенные без конца) просто не помогала. Нужен был качественный скачок.

     А может и не один. И не одна бесконечность. И не одна вложенная бесконечность. Несмотря на полную помощь Учителя и полное Его слияние со мной, я просто еще была мала. Как кричащий младенец на руках у родителей.

     А времени не стало как факта. Я даже не знаю, было ли это на самом деле, Учитель приглушил это. Для меня это было просто бесконечный миг любви и счастья. Мгновение любви.

     Любовь всегда есть миг, ибо она не знает времени. 

     – Мам, давай посмотрим сначала планету... – капризно сказала я, дергая ее за руку. Мне ужасно хотелось посмотреть семью мамы, но я ужасно боялась. Поэтому оттягивала этот момент. А вдруг я не понравлюсь? А вдруг меня выгонят? – Деревню потом!

     – Это не деревня, а моя Родина! У нас все живут в домах на природе! Многомерные изменчивые дворцы со свободным суб-пространственным суб-временным планированием и наполнением в садах и безумии миллионов цветов среди дикой природы. И выходы с окнами из дома могут быть куда угодно на природу планеты, под воду, в горах, лесах, воздухе – защищенные силовыми полями.

     – Ма, ну, давай посмотрим планету, а потом твою родную деревню Родину, а? – ныла я, качая ее руку.

     – Это не деревня, дочь, а моя Община.

     – А разница? – удивилась я.

     Мама с лукавством посмотрела на меня.

     – Скажи, ты хотела бы прожить в обществе, где человек человеку волк и все относятся к друг другу сквозь призму денег, или же среди любящих тебя? В большой семье, где тебя искренне любят и помогают бескорыстно? Как ты бы хотела жить в вечности?

     –  Ну, там, где меня любят, естественно... – подумав, сказала я.

     – Ну вот община и есть группа людей, помогающих друг другу бескорыстно. Духовное братство. Только когда каждый из людей становятся друг другу Братьями, когда не только другие, но и ты сам становишься каждому Братом, возникает община. Община – это Братство. Семья по духу, идущая вместе с кровной семьей. Мы живем семьями по духу, чтобы было на кого опереться в вечности. У нас не дикость первобытных мегаполисов, где бегали ошалелые одиночки. Хотя это не отменяет прямую Семью и Клан. Старшие предпочитают селиться не формально, а среди любящих тебя, среди своих духовных братьев и друзей. В общинах, как в семье, полное бескорыстие, каждый всегда готов прийти на помощь, каждый готов научить, помочь, порадоваться успеху. Благодаря общинам, наше общество более счастливое и устойчивое.

     – К тому же, благодаря отсутствию в общинах формальных левых непонятных людей в общинах редко бывает преступность, – согласилась, усмехнувшись, я. – А точнее – никогда. Потому что еще и сети помогают и контролируют. Разве что дети, которые не сознательно выбирали общину, а родились в ней, шалят. Да и то – это как гадить в своей семье, нормальные не будут. К тому же община из сотни человек легче реагирует на всякие несчастья и справляется с неожиданностями. Фактически, в прямом окружении человека нет случайных, злобных или агрессивных людей, как в городах.

     Это более чем в миллионы раз уменьшает агрессию и опасности жизни.

     Я еще раз задумалась.

     – Лучше жить среди природы небольшой любящей Общиной со Старшими, чем в городе среди непонятно кого, – сделала вывод я. – Париж стоит мессы. Признаю, я была не права. А развлекаться уже можно по Галанету. Или слетать. В таких местах обычно даже дома не запирают, я уже видела. Но я все равно хочу посмотреть планету.

     Мама потрепала мне волосы.

     – Ты полюбишь мою семью, мое Братство, моих братьев и моих друзей, далеких и близких. К тому же они всегда защитят тебя, если что-то случится со мной. 

     В конце концов мы прыгнули.

     Мне и туда, и туда хотелось, но я кроме корабля, космоса и Вселенных толком ничего и не видела. Зато космических видов насмотрелась на миллионы лет вперед. Но одиночество среди Космоса немного отвращает.

     Я так долго привыкла быть одна во Вселенной, что такое количество людей пугало, как не пугали меня черные дыры. К тому же из какого-то непонятного опыта я подозревала, что из деревни меня не выпустят одну в город. И будут сотни отговорок. Старики в город не выбираются, а если выберутся, то это будет одно дитя у сотни бабушек в окружении.

     – Эй, что за странное невообразимое изломанное сияющее пространство? – потрясенно воскликнула я, увидев, где мы вышли.

     Здания как такового не было, да и висели мы в миллионах километров от планеты.

     Это не было здание, форма, корабль или нечто материальное. Громадная область пространства над землей просто представляла собой измененные характеристики констант, параметров, пространств, времени, сущности. Оно изменялось, сияло, светилось. Тут не было материи, потому тут были невероятные краски. А добавление к ним третьего измерения – движения, четвертого измерения – объема и еще сотен измерений делали картину настолько же неповторимой, насколько невероятной.

     Я задыхалась от этой Красоты, а сердце, казалось, разорвется. На это хотелось смотреть вечно и быть тут вечно. А ведь я, казалось, видела все в Космосе. Но только тут поняла, насколько ничтожно мое понимание Красоты. И как бесконечно далеко мне расти.

     Выпростав руку, я тут же попыталась повторить это в уме и субвселенных.

     – Это прообраз всех домов в Галактике – знаменитый пространственный дом Учителя. До сих пор никто не может повторить его.

     Вот этого явно говорить детям не стоило.

     Я тут же нырнула поглубже, остановив время, и стала разбираться, что же Учитель натворил. Это было здорово! Я полностью выпала из этого времени. Я бродяжничала, выпадала, бродяжничала, выпадала, смотрела, выпадала. К тому ужасно хотелось повторить это, просто ужасно. И маме не следовало так говорить. Ей не следовало показывать, что я ее не слушаюсь. Но мне так хотелось!

     Поскольку часть Учителя была во мне частью моей нервной системы мозга, я обратилась к Его памяти во мне. Учитель не отозвался. Вероятно, был занят, или это было недостойная легкомысленная причина обращения. Но я все равно обращалась к Учителю всегда. Но часть памяти я обнаружила. Слабые отголоски, но для начала и этого хватило. Я смотрела, сравнивала, сравнивала отголоски, смотрела, сравнивала.

     Мама не мешала. В конце концов, это тут главный мой дом. Дом Учителя. Храм. Мой дом. Если Учитель будет сюда приходить, то я буду бегать сюда независимо, разрешат мне это или нет. В конце концов, Он второй человек тут, которого я тут знаю.

     Сама бы я никогда в этом не разобралась, но именно отголоски того, как это Учитель делал в его памяти без подробных шагов, послужили подсказками.

     Подсказки вообще здорово!

     Первые мои творения были – кружок, ручки, огуречик, вот и вышел человечек. Если честно, то первый миллион был весь такими.

     Я постаралась бы забыть свои первые творения.

     Первый миллиард походил на творения Учителя, как скульптуры Дали на Леонардо. Их не надо было забывать, их надо было ставить в кунсткамеры и показательно стирать, как диких уродцев.

     Потом я взяла на вооружение принцип мамы, что каждое творение должно быть оригинально, и второй миллиард был вообще ни на что не похож, его нельзя было никому даже показывать.

     Только тут я окончательно осознала, насколько великое изобретение эти нейросети и нейроинтерфейсы. Они обучили полному контролю над чувствами, эмоциями, ощущениями, переживаниями. Я делала это в миллионный раз, а мне все равно было интересно.

     Хотя, в значительной мере это я была сама и мой самоконтроль, когда я с детства привыкала тренироваться. Но одно дело тренировать сутки, а другое – миллион лет. Но когда ты абсолютно погружаешься в работу, ты времени не замечаешь.

     Это знают все Мастера, которые тренируются или работают по десятку часов каждый день всю жизнь – вы должны полностью погрузиться в работу или тренировку, чтоб не замечать времени, не замечать окружающего, не замечать ничего кроме творчества или тренировки. Тогда твоя жизнь, состоящая из тренировок, будет счастливой.  

     Так аутисты способны делать одно и то же бесконечность времени наедине, тренировать одно и то же действие. Один из аутистов годами наблюдал птиц и кричал, когда его от этого отрывали, другой решал математические задачи. Аутисты реально могут годами непрерывно решать математические задачи, и получать от этого удовольствие. Дело в том, что они не чувствуют времени.

     Но при этом в каждом действии они обладают всей силой чувств. Такой, какой обычные люди обладают только во время величайших порывов чувств.

     У аутистов мозг так активирован. Их мозг показывает полную активацию дельта- и тета-волн. Которую активацию обычные люди испытывают лишь при сильном порыве любви. Но аутисты этого даже не замечают, ибо они все всегда делают с этой силой.

     У них все в любви и силе, даже на камни смотрят с любовью, как на живое, потому нет противопоставления. У них нет противопоставления этому, они все так ровно воспринимают, даже математические примеры. Потому они не понимают разницы между живым и неживым, любимым и нелюбимым, но могут работать бесконечно. Нет времени и есть сила чувства – идеальный рецепт тренировок.

     Остановив время, я могла проводить в своей субвселенной миллиарды попыток, не чувствуя скуки, а лишь растущий интерес, ибо умение мое ощутимо росло. Это как в играх – если ты видишь, что тебе дают плюс десять к жизни, или плюс десять к мастерству, это увлекает. Хотя игра – это формальность и иллюзия.

     Ощущение роста своего мастерства увлекало безумно. Нейросеть помогала демпфировать отрицательные моменты, но положительные она безумно усиливала – пока ты это не могла делать сама с любым делом. Взлет мастерства за миллионы сублет заводил тебя безумно. Ты даже не всегда могла остановить сама это накопление и наступление.

     Когда ты сама видишь, как меняется твое мастерство за миллионы сублет, но не чувствуешь времени, ты просто не можешь оторваться. Просто не можешь.

     Тут, в субвремени и субсознании, были иные законы. Ты сама формировала и поддерживала свой интерес и свое чувство времени по желанию.

     Я не остановилась, пока не смогла сделать сначала точную копию того, что сделал Учитель. Делать копии обычно легко – даже начинающий художник скопирует Мона Лизу за день.

     Но тут у Учителя обнаруживался один за другим скрытые уровни. И когда я была уверена, что полностью скопировала, оказывалась, что это моя лишь грубая и топорная работа. Количество вложенных подуровней и оттенков казалось настолько беспредельным, что я даже грешным делом подумала, что это самогенерирующиеся подуровни с вложенным в них псевдо-аватаром.

     Хотя, с какого-то времени, я уже сама не могла отличить копию от оригинала, только это еще не значило, что это реальная точная копия, а не предел моего восприятия.

     Но, когда я сделала настолько точную копию, что сама не могла отличить, встал вопрос научиться творить самой на таком уровне. Но уже оригинальные вещи. Последнее было в столько же раз труднее, сколько секунд я затратила на копии в бесконечности. И не факт, кстати, что мои копии были точные. Вероятность того, что я просто чего-то не вижу, была просто ослепительной.

     Чтобы просто творить это в копии на самом деле пришлось использовать одновременно очень много аватаров. И лишь бесчисленным количеством проб, бесчисленным напряжением нервов, уменьшая количество аватаров, я стала творить это сама. А потом – как бы одним движением. Но вы бы знали, как мне далась эта легкость!

     Я специально рассчитала количество нервного пота, который ушел на это, хотя сейчас обладала абсолютной саморегуляцией – море пота было буквальным. Только было оно размером с Галактику.

     Чтобы сделать что-то, как Учитель, море пота должно быть с Галактику. При Его способностях.

     Теперь же мне, как я уже говорила, ужасно захотелось научиться творить оригинальные дома, – но такие же, как творил Учитель.

     Я так отчаянно, беспредельно, бесконечно этого хотела, что не заметила даже, как открыла перпендикулярный к нашей ветке бесконечный поток времени, как это делал Учитель. Уже не одну Вселенную или их бесконечные последовательности, а просто бесконечность потока времени вне нашего времени, которые в нашем времени занимали лишь неуловимую точку...

     Я тут же вспомнила, как мама творила каждый раз новые красные паровозы. Опыт был полезный – раз я не сошла с ума, надо пользоваться. И тут же запустила создание стольких оригинальных аватаров, сколько могла контролировать. С заданием у каждого создавать немного оригинальный дом вместо копии. Их цель была достичь равной Учителю изысканности и неповторимости при оригинальности рисунка. А я их объединяла и смотрела в каком направлении искать.

     Для меня это было так, словно вспышками появляются ослепляющие оригинальные идеи по каждому нюансу, пробегают варианты, выстраивая в мгновенном озарении новые миллионы вариантов. Признаться, непрестанным использованием, удержанием, осознанием и управлением аватарами я почти загнала их в подсознание. Они были мною, полностью мои сознания, но я управляла ими почти не осознавая. И использовала их как свои внутренние потоки в прошлом и настоящем.

     Просто «поток» обычно был «один ум». А аватар – новый ветвящийся поток с бесконечностью потоков со своим центром управления. «Поток ума» не мог творить внешне, нужны были мои руки, а аватар еще имел доступ к внешнему творчеству – вот и вся разница.

     Что-то типа суперискинов, но которые ты сама.

     В случае аватара я осознавала, управляла, но не затрачивала внимание на мелочи, не стоящие внимания.

     Но я еще в детстве обладала настолько развитым воображением, что внутри сознания существовала своя развитая вселенная, свой мир, как у Теслы, где я могла делать, творить и словно испытывать что угодно. К сожалению, из внутренней Вселенной, где ты могла творить картины движением мысли или руки, вовне ты могла принести лишь творческие результаты. Тесла, например, приносил сразу готовые чертежи.

     Он даже недоумевал, почему другие так не делают – его воображение и умственные математические расчеты были настолько точны, что он мог разрабатывать и «испытывать» целые турбины в воображении. И результаты внешних испытаний обычно всегда подтверждали внутренние, за редкими исключениями (все ошибаются).

     Я со своей развитой абсолютной памятью так привыкла когда-то это делать, что могла одновременно рисовать картины или решать математические задачи на досках во внутренней вселенной, внешне тренируясь, сидя в транспорте или гуляя на пробежке или прогулке.

     Для развития этой способности меня с детства учили играть одновременно на нескольких инструментах, делать два дела одновременно разными руками, писать руками разные тексты, писать, слушать и запоминать одновременно разные тексты и т.д.

     Вначале это почти невозможно. Но гитарист постепенно привыкает действовать по-разному двумя руками, причем импровизировать. И при этом петь. И еще крутиться на сцене, играть. А потом и танцевать. А потом еще и танцевать в группе.

     Пианист привыкает к раздельной самостоятельной работе разных рук одновременно. Потом он привыкает даже раздельно импровизировать.

     Танцоры постепенно привыкают совершать разные движения руками, ногами, телом, головой, глазами, и при этом наблюдать за партнером и синхронизироваться с ним, наблюдать за залом, наблюдать за музыкой, наблюдать за реакцией зала, партнера, партнеров команды и прочим.

     Певец привыкает одновременно держать ноты, держать интонацию и чувство, держать лицо и глаза, одновременно петь и танцевать, держать реакцию зала, держать музыку и ритм. И еще миллионы мелочей. Кто этого не достигает – остается в чем-то деревянным.

     И ему говорят: «Ты дерево, дуб дубом!»

     Я одновременно занималась всеми этими искусствами, включая боевые искусства. Где в бою, на самом деле, приходится учиться действовать разными руками, ногами, телом, головой одновременно по-разному, еще и держать в наблюдении противника (руки, ноги, голову, тело). А потом еще держать в наблюдении нескольких противников.

     Может, поэтому мне было легче? И я достигала наложением разных областей синергетическим образом там, где другие не достигали?

     Почти все мои занятия на самом деле включали требование внимания и одновременности. Меня даже рисовать учили с детства двумя руками попеременно, а потом одновременно.

     Неудивительно, что это далось мне так легко.

     И в то же время я понимала, что без техники и нейросетей я бы никогда не смогла бы этого достичь – разве что за миллиард лет. Все-таки чужой опыт, спрессованный в технику и технологии, очень много дает.

     Я хотела бы сказать, что я стала создавать за миг такие прекрасные творения, как Учитель, но я бы соврала. Потому что мама буквально за шкирку вытащила меня из моей субвселенной и стерла ее, закрыв поток.

     – Тебе нечего сейчас создавать расходящиеся перпендикулярные бесконечные ветки в субвселенных, – сказала мама. – Ты можешь навсегда застыть там при неумении. Потом научишься, как их правильно применять.

     – Я застыла? – огорченно спросила я, догадавшись, что мама неспроста меня оттуда буквально выкинула и закрыла вход.

      – Ты вообще тратишь много энергии напрасно. Остановка времени – это простейшая складка, а не создание целой Вселенной. Первое умеет у нас даже ребенок, а второе на шестьдесят четыре порядка сложнее. Твои мозги не горят от сложности каждый раз при создании суб-Вселенной только потому, что они сейчас в бесконечные сотни раз больше, чем у обычного человека, и ты сейчас фактически суперискин.

     – Но это ж лучше для тренировки! – сказала я. Виноватой себя я не чувствовала.

     – Лучше, то лучше, но при создании суб-вселенной ты ощущаешься даже не как всплывающий «кит», а как атомная бомба. Устоять с тобой рядом даже близко невозможно. Могу только я. Ты не видела, но люди на километры разбегались. А ведь у них тут часто суперзащита. А ведь простую складку здесь почти не видно. А когда ты сжигала и создавала суб-вселенные миллионами, эта часть планеты и пространства опустела. И это хорошо, что все тут с защитой, иначе обычные люди в системе были бы мертвы.

     Мама помолчала собираясь.

     – А вот то, что ты выкинула в Храме, войдет в легенды. При твоем создании «перпендикулярной» к нашему потоку бесконечной новой ветки, фактически новой бесконечной линии Вселенных, все люди прыгнули от нас на несколько парсек. А тех, кто не успел, выкидывало в бесконечных далях Вселенной. И это при том, что дом Учителя защищен, и вся планета тысячекратно защищена, а общины вообще суб-кавернах суперзащиты. И какой-то параноик после первых твоих проявлений поднял все щиты и в качестве учений эвакуировал всех детей. И нам еще феерически повезло, что тут двойная суперзащита, и сама планета в нескольких складках, иначе больше в этой части Галактики никто бы не жил из простых людей.  

     – Я что-то не так делаю? – огорченно сказала я.

     – Ты еще не умеешь. Я скажу Учителю, что он не должен был учить тебя этой вещи. Я уже получила тысячи гневных сообщений. А ведь Старших и Учителей вывести из себя невозможно в принципе. Я сказала, что произошла спонтанная инициация в Храме Учителя. Что, по сути, и было из-за красоты Храма. Но ее теперь внесли во все учебники со всеми параметрами как самую безответственную инициацию во всей истории всех ветвей всех Вселенных. С моим именем, кстати. Инициация Аликссии, а не инициация Ханны, почему-то. Все щиты были изменены и переделываются. В этом даже принимают участие Учителя. Мы с тобой счастливицы, что ты захотела в Храм, и это не произошло на моей малой Родине, куда я хотела прыгать – иначе бы у меня не было Родины. И родни. И родной планеты.

     Я вздохнула. Прибытие поистине вышло королевским, с салютом всех и присыланием приветствий всеми. С выстрелами пушек. Я чувствую еще, что поздравительные штандарты лично вручат. Никто в стороне не остался.

     – Оказалось, что твоя планета не так хорошо защищена, как ты думала, – меланхолично сказала я. – Ну хоть одно хорошее дело в жизни мы выполнили. Осталось посадить деревья. Я же помню, что за указание на брешь в защите положена амнистия и премия.

     – Это именно за указание, а не за шараханье бомбой по защите, – сказала мама явно кровожадно, и готовясь меня выпороть.

     – Мама, это же Храм! – воскликнула я патетически. – Не кощунствуй в Храме поркой!

     – Мне уже сообщили, что такая инициация проводится на 75 уровне защиты Храма и только в присутствии Учителя. А кое-кто из еще не окончивших школу возрастом и умом до ста тысяч лет даже выразил мне соболезнования по поводу твоей гибели, и не хотел верить, что ты чувствуешь себя хорошо. Ханна, то, что Учитель занимался с тобой лично в отличие от большинства здесь, не дает тебе повод быть безответственной и не просчитывать свои шаги.

     – Но Учитель же создавал ветки чуть ли не каждое мгновение!?!

     – А ты его защиту видела? У него защита стоит, способная выдержать рождение бесконечности вселенных! Что, по сути, и происходит при создании такого потока! Пусть Учитель приходит и сам тебя учит! Потому что я еле сумела со страху создать на тебе эту защиту, и то, только потому, что бесконечность раз видела, как Учитель ее создает. А так бы никогда и не решилась.

     – Вот видишь, Учитель придет и прежде всего научит тебя, – поучительно сказала я, подозрительно оживившись при таких прекрасных новостях.

     Оказывается, там есть потрясающая защита, которую я просто не ощущала. И Учитель придет поучить меня парочку субвечностей. Что еще надо для счастья? Забравшись на колени мамы и обняв маму, я тут же слилась с ней сознанием и утащила алгоритм создания себе.

     Поскольку палить обычные субвселенные никто вроде не запрещал (надо же, какое хорошее средство защиты выяснилось – всегда можно сказать, что задумалась), я утащила туда маму с ее опытом, пусть научит. А вдруг еще раз спонтанно задумаюсь? Или чего-то захочу?

     Полностью погрузившись в субвселенные и остановив внешнее время за счет создания в субскладках, я с мамой погрузилась в вечность.

     Да, а я-то еще думала, что с мамой будет легко. Да тот раз в черной дыре мне детским садом показался по сравнению с тем, что я пережила, чтобы просто повторить эту защиту! Не развить! А просто повторить! Количество сожженных от и до субвселенных от корки до корки их жизни с бесконечным количеством аватаров превзошло все вместе взятое мое бывшее субвремя в столько же раз, сколько было атомов умноженных на количество секунд в жизни этих вселенных полного цикла.

     Другими словами, мы не могли повторить это. Даже если субвселенные мелькали миллионами как милисекунды. А ведь в каждой субвселенной я проживала полный ее цикл от рождения и до конца, равный приблизительно циклу жизни нашей вселенной. Правда, поскольку там не было ориентиров, и я контролировала свое сознание на уровне чувств, то время там почти не воспринималось.

     Это кажется невероятным, что то, что ты сумела повторить раз, ты можешь не понимать – но как часто и сколько раз это было в моей жизни! До мастерства, сознательного повторения, так далеко идти!

     Я вообще, отчаявшись, пыталась создавать десятки миллионов Вселенных одновременно со своими и мамиными аватарами внутри в расчете, что кто-то из аватаров что-нибудь поймет. Потому что в этой защите даже зацепиться было не за что. И хотя у нас с мамой были следы памяти, как Учитель ее каждый раз создавал, и хотя мама ее повторила, но сознательно и четко сделать ее полностью никак не получалось. Мы перепробовали такое количество вариантов, что мозги, усиленные миллионами биосуперискинов жарились миллиардами.

     Я видела свою смерть миллионами от перенапряжения в миллионах вселенных – хорошо, что я контролировала все аватары. И вся их память была соединена со мной и просто вливалась в меня. Вообще, когда ты контролируешь Вселенную, гибель аватара или части не является его гибелью, потому что он был всегда подсоединен к целому, всегда был частью целого.

     Вселенные были буквально набиты моими аватарами, контроль над которыми все расширялся. Как и их количество, которыми я могла управлять.

     Некоторых, особо творческих я отделяла от себя, делая «генералами» и позволяла им долгое самостоятельное развитие, пока они не исчерпывали себя – только тогда я сливалась с ними.

     Они как бы становились моими нервными центрами сознания, как желудок или сердце, которые работали как бы сами.

     Это как с ходьбой – ты ее осознаешь, но на нее не отвлекаешься никоим образом. Все рутинные процессы уже механически переходили на уровень субаватаров.

     Вообще выстраиваемые наиболее эффективные сети аватаров иногда напоминали мне мою нервную систему, где вместо нейронов теперь были аватары, а я была разумом некоего принципиально нового уровня, но оставалась при этом собой.

     И при этом все это была «Я» – только словно я переживала дни не последовательно, а одновременно, когда за несколько секунд проявлялись вечности.

     Нет никакой разницы для памяти – помнишь ты дни последовательно или параллельно, они все в памяти.

     Увы, несмотря на решение сложных задач, я постоянно откатывала обратно и была ребенком. От того, что ребенок посмотрел «Лестницу в рай», ребенком он быть не переставал. Я, кстати, видела лайт-версию – чушь, ну полнейшая, они два часа в постели валялись.

     Впрочем, аватары становились просто моим сознанием. Через какое-то время я просто словно «расширялась» и становилась сама собой. Субаватар был просто временной панацеей.

     Но щит не повторялся.

     – Ты же повторила это, мама! – сказала я, наверное, в триллионный раз, падая в черную дыру от усталости.

     Вообще, с момента полного контроля над суб-вселенной и с момента появления полностью контролируемых удаленно аватаров, изменилось понятие разумного риска.

     В своей субвселенной, в отличие от внешней, я теперь контролировала поле сознания и поле единства полностью, и потому контролировала мозги и сознание аватара везде.

     Для меня в субвселенной уже не было опасности – изменилось само понятия жизни. Была только опасность, что я заиграюсь аватарами и погибну основным разумом. Но я подозревала, что моя мама меня контролирует во внешнем мире через свой интерфейс и не даст совсем уж сдохнуть.

     Вообще, я заметила, что понятие безопасности в этом мире, когда уже базовая сеть подает все необходимое прямо в кровь, а медицинские или военные дубликаторы копируют в случае надобности все основные элементы, к тому же защищая силовыми полями, существенно меняется.

     Старшие же, научаясь это делать одним полем, соединенным с мозгом, постепенно становились сами технологией, полем и живой Вселенной.

     Ты постепенно переносила процесс, свой поток во Вселенную, и уже не отделяла себя от Вселенной, ибо твои основные процессы шли в ней. Это все равно, что работать на сервере или суперкомпьютере, хотя запускаться с домашнего компьютера. Даже если домашний комп глюкнется, результат и программу можно перезаписать на миллионы компьютеров. А вселенная гораздо менее легко глюкается, чем человек.

     С какого-то момента ты понимаешь, что ты уже больше не тело, потому что твои процессы уже больше всегда работают на других носителях. Тело умирает, поток всегда остается. Это бесконечный поток без начала и без конца...

     Век.

     Век.

     Вечность.

     Субвечность.

     Бесконечность.

     Бесконечность.

     Бесконечность бесконечностей.

     Вложенная бесконечность в каждой из бесконечностей. Бесконечность вложенных бесконечностей в каждой из бесконечностей.

     Мы все-таки добили эту защиту! Добили! Добили! И этом при том, что я видела ее и чувствовала ее миллионы раз изнутри Учителя, проходя все вместе с Ним. Я так поняла теперь, Он специально меня подключал, чтоб для меня это стало естественным, как дыхание. И это при том, что слепок прохода мамы лежал перед нами, и мы его посмотрели, наверное, миллиард раз.  Но не все, что ты можешь сделать и увидеть, ты можешь повторить второй раз.

     Это как создать Сикстинскую Мадонну или Джоконду – второй раз такую же ты бы с нуля не создал, если б забыл.

     Я даже хотела плюнуть на все и создать еще одну бесконечную ветвь со своим аватаром. Но мама отговорила. Не будет планеты, где ты будешь жить?

     Мы все же сумели повторить это. Один раз. Не знаю каким чудом. Затратили потом миллиард проходов, пытаясь повторить снова и понять, как же удалось? Сумели второй раз. Затратили почти миллиард проходов. Третий раз. Еще раз повторили. Затратили миллион проходов. И еще миллион раз на каждый по миллион проходов. Ну не выявлялись все нюансы! И так миллиарды раз. Потом тратили уже по тысяче проходов. Потом по десять на каждый удачный раз. Потом получалось через раз, потому что нечто все еще не могли учитывать.

     На этом застряли. Получалось через раз – ты хоть плачь. Разбирали все. Изучали все. Строили все с самого начала. Разобрали и воссоздали новую свою технологию по винтику.

     А оно работало через раз!

     А потом, через пару триллионов раз, изучив все нюансы буквально под микроскопом, мы перестали лажать и стали прогонять эту защиту буквально с закрытыми глазами. А потом стали ставить ее бессознательно. А потом – абсолютно бессознательно с каждым дыханием.

     Последнее вызвало новый прилив сил – как мы изощрялись, когда это поняли через такое-то время! Как мы радовались! Как мы творили свои варианты защиты! Тут уже оторвались по полной! Мы с мамой по взаимному уговору затратили еще такое же время на создание своих защит и веселье! После этого нужно было отдохнуть! Я запускала Вселенные вместо фейерверка миллиардами, сталкивала Галактики, сталкивала Вселенные, устраивала фейерверки до небес (после того, как мама заверила, что жизни там нет кроме зачатков разума самой Вселенной). Мама не мешала – она проверяла защиту. И только помогала веселиться.

     Мы все же смогли создать свои варианты защиты и интегрировать ее в свою защиту. Теперь на мне независимо от воли постоянно стояла защита, интегрирующая защиту планеты, защиту дома Учителя, мои наработки и защиту от взрыва рядом новой мультивселенной изнутри и снаружи. Я даже не осознавала, как ее создавала – мама добилась, чтоб я создавала всегда как дыхание, как жизнь, как ходьбу, как мысль, как любовь – даже при потере памяти. А то потеряю от чего-то память, люди поспособствуют – и прощай люди.

       Мне даже было торжественно разрешено создать пару отходящих ветвей. Естественно, под присмотром мамы, на семьдесят пятом уровне дома Учителя (я сделала еще один свой дом внутри, чтоб наверняка), и под триллионом защит на всякий случай. Мои аватары как раз и тренировали эти защиты в потоках вечности, создавая свои, и создавая все более совершенные Вселенные как компактные «дома».

     Маме сначала приходилось вырывать меня силой из каждого потока и самой закрывать их. Все же это не одна Вселенная с конечным временем, и не конечное их число, пусть даже бесконечно большое, а бесконечность их. Открытый перпендикулярный поток, абсолютно новая реальность в Беспредельности. Я не могла понять, как Учитель постоянно создает их бесконечности, причем живые, с жизнью, с бесконечно развивающейся жизнью в этих потоках – это просто не укладывалось в моем мозгу.

     Сил моих не хватало даже понять это. От одной мысли, что я когда-то буду это делать, на меня нападала истерика. Когда ты видишь что-то настолько бесконечное по сравнению с тобой, настолько бесконечный ум, знания, любовь... Я любила Учителя бесконечно.

     Каждый раз, когда я думала, что я постигаю Учителя, я каждый раз видела только Бесконечность.

     И я просто знала, что так будет всегда. Потому что за время, пока я просто на Него смотрела, он уходил в росте от меня на Бесконечность. Причем, сейчас я уже понимала, что реально уходил. Миг Учителя давал ему беспредельный рост, это был постоянный взрыв. Хотя Он постоянно всему учился даже со мной и у меня, и у мамы, но навыки его постоянно росли в Бесконечность. И Он держал, и Он рождал бесконечность жизни каждое мгновение. Я рада была, что Он мне это показал.

     Что ж – в десять тысяч лет ты рождаешь детей, в миллион лет ты рождаешь планеты, в миллиард – целые бесконечные потоки жизни. Надеюсь, у меня хватит мощи в этом возрасте позаботиться о всех своих триллионах детей. К тому же, кто спешит заводить детей? Разве только случайно. Разве не лучше завести их не в миллиард, а в зрелые несколько триллионов? Хорошенько потренировавшись в процессе?

     Бесконечные ветви уходили от меня одна за другой, главное было – только ставить цели перед аватарами. Каждый раз я творила вместе с мамой, изучая вместе процесс. И аватары запускала вместе с мамой. Бесконечность в одиночестве – не то, чему я радовалась.

     Мама передавала мне свой опыт знаний и творчества. Вот как раз творить можно было бесконечно. И опыт не исчерпывался, а лишь рос с каждой новой Вселенной. Когда мы закрывали перпендикулярный поток вместе с мамой, каждый раз к нам приходил такой взрыв творчества, что если б не любое количество субвселенных, которое я могла создать, то взорвались бы мозги. После каждого закрытия приходилось словно заново осознавать себя – а ведь у Учителя таких потоков постоянно была беспредельность.

     – Ма, не лучше ли завязать эти потоки на себя, а не на Вселенную? – наконец, не выдержала и спросила я. – Пусть будет постоянная бесконечность, но в каждой точке времени, где ты сама?

     – Ты еще не выучила базовые шаги и не научилась вылезать из потока времени, – сказала мама. – Освоишь это, будем учиться дальше. Но это уже будут не бесконечности, а потоки времени. А пока мне надоело вытаскивать тебя за шкирки каждый раз. Попробуй просто поставить себе задачу вернуться.

     Я так и не научилась это делать сама.

     Но я подсмотрела как это делает мама, создала несколько вложенных субвселенных, и сама стала мамой для своих аватаров. Под ее руководством, естественно – ибо там тоже была я, хоть и в виде аватара. И тут, поставив вместе с мамой триллионы защит, погнала сам процесс. Триллионы раз вытаскивая сама своего зарвавшегося аватара, который не понимал никаких резонов. Объединяя его опыт за бесконечность. И идя уже с новым опытом. И каждый раз аватар был рад еще бы творить и лучился энтузиазмом – он находил себя и даже понемножку начинал создавать жизнь.

     Хорошо еще, что мы с мамой прописывали запреты на уровне ветки, но аватары умудрялись создавать себе компанию из своих развитых аватаров. То есть это были мы с мамой. Мне было с мамой комфортно, и я вполне хотела быть так бесконечность. Точнее бесконечность за бесконечностью. И так триллионы за триллионами, бесконечность за бесконечностью, бесконечность бесконечностей. Я сама зациклилась в этом потоке времени.

     Чтоб принимать новый опыт от аватаров, мне уже приходилось держать чуть ли не триллионы вселенных – иначе мощности на этот опыт не хватало, удар по мозгам и изменения сознания были слишком сильны. Аватары явно становились все сильнее и сильнее источника.

     Процесс явно выходил из-под контроля, а я не могла признаться, что чего-то не могу. И не могла выйти – так он затягивал. Неоправданный процесс роста, когда каждый раз я взрывалась прибавлением возможностей, просто не давал выйти из него. Как игромания. Я бавилась в Бога.

     Мне пришлось силой остановить процесс, увидев лицо мамы.

     – Этот процесс не имеет конца, да, мама? – убито спросила я, остановив все и вернувшись назад.

     – Конец-то есть, но вот ты явно увлеклась, – облегченно сказала мама. – Я рада, что ты смогла вовремя остановиться. Впрочем, как и я. Это реально затягивает. Я надеюсь, что ты твердо поняла, в чем наша ошибка? Радоваться чему-то, но не становиться рабом этой радости. А ты чуть не стала рабом, как крыса, подключенная к центру удовольствия. Совершенствование-то и состоит в большем самоконтроле, а не в большем приобретении. Ты растешь сама, ты развиваешься.

     – Прекратим? – вздохнула я.

     – Если ты осознаешь, что цель, а что средство, то любой самый приятный процесс лишь дорога твоего счастья. Даже при полном отречении и поглощении. Нельзя, чтоб процесс поглотил тебя, но нужно, чтобы ты полностью ушла сама в процесс. Полная отдача себя каждому моменту жизни не значит рабство у этого момента.

     – Тогда отдача себя становится неполной, ибо ты все равно теряешь себя и не контролируешь момент уже с другой стороны, – согласилась я. – Тут это просто очевидно – я не могу выйти. И гибну без помощи извне. Прекращаем?

     – Но нам нужно добить результат, то есть твою самостоятельность с перпендикулярными ветками, – сказала с азартом мама. – Но тебе нужно помнить, что все двойственно, как Инь с Янь (мама сказала иной термин, но мозг почему-то так перевел его). И абсолютная увлеченность идет вместе в круге с абсолютным самоконтролем. И абсолютная поглощенность идет вместе с нерушимым Я. Выбирая абсолютный азарт, помни, что он идет с абсолютным хладнокровием игрока или бойца. Как бы два полушария мозга – одно хладнокровное, другое – яростное бесконечное чувство.

     – Я – бесконечный азарт, ты – контроль, нас двое...

     – Сейчас бесконечный азарт получит по попе и будет самоконтролем.

     Я, захохотав, кинулась удирать от мамы...

     Мы все же добили это. Мы сумели разбить стеклянную стену и самостоятельно выйти из потока. Нужна была постоянная связь с аватаром и постоянный свободный выход аватара или меня из субпотока. Пришлось наладить бесконечность времени, чтоб научиться свободно переходить туда-обратно.

     Один из вариантов был – переходить из субвселенной с остановленным временем. Ведь в точке контакта двух линий времени, происходил почти мгновенный бесконечный рост навыка. Пришлось сложным путем добавить еще множество сублиний, чтоб изменение не стало фатальным.

     Другими словами, некая структура просто рвала контакт и извлекала аватаров, уничтожая линию времени, когда навык и изменение зашкаливало и переходило некие границы. Я, которая в бесконечности, возвращалась через определенный промежуток к одной точке и обновляла ее, синхронизируя изменения уже в самой бесконечности потока. Потому взрыва не происходило, ведь изменения синхронизировались внутри.

     Но возникал очень большой соблазн сделать именно этот поток основным. Я чувствовала – допусти я жизнь, и я не знаю, какой поток я выберу, потому что именно другой станет перпендикулярным основному потоку в Бесконечности.

     Теория относительности в действии – часы движутся относительно Земли с той же скоростью, что Земля относительно часов.

     Аватар в Бесконечности очень быстро становился основной личностью, а внешняя личность – слабеньким аватаром, потому возникала сложная дилемма близнецов. И аватара в Бесконечном потоке очень сложно было убедить, что он не главный, ибо он был, точнее всегда становился в Бесконечности более мощной, более развитой, более сильной личностью, чем его создавший некогда. Проблема родителей и детей всегда вставала во всей красе.

     Проблема была в том, что основная личность оказывалась в субвремени.

     Мы с мамой попробовали для равновесия и осознания опыта создать еще один субпоток одновременно. То есть личность в субпотоке обрабатывала опыт другой личности в субпотоке. Даже представить невозможно, сколько мы намучились, чтобы создать две ветки одновременно и удержать их. Об этом не знает никто, ибо счет времени даже самыми точными биоискинами кончился. Сама я никак не могла сделать это – это можно было сделать только вдвоем.

     Как мы отрабатывали и гармонизировали эти два субпотока, это знает только бесконечность и бесконечность вместе. Мы с мамой буквально срослись аватарами и не могли друг без друга. Мы стали частью друг друга.

     Но задача давала такие преимущества, такой скачок каждый раз, что мы обе чуть не потеряли себя в этих бесконечных субпотоках. В двух субпотоках, выходя в субпотоки друг друга по очереди, мы хоть как-то гармонизировали, осознавали и собирали себя в целое.

     Потребовалась поистине бесконечность субпотоков, чтоб мы хоть как-то привыкли к этому росту и стали считать его совершенно естественным. Иначе из потоков совершенно не хотелось выходить – свой, но чужой прирост из другого бесконечного субпотока давал такую мотивацию, что из субпотока не хотелось никак выходить. И заканчивать, и закрывать субпотоки приходилось кому-то со стороны буквально силой.

     Я даже сама совершенно не помнила, когда я научилась сама строить сразу два субпотока, когда научилась это делать полностью осознанно.

     Я совершенно не помнила и потом, когда научилась делать это абсолютно неосознанно.

     И когда я все-таки научилась их гармонизировать, и когда сочетать шаги чуть ли не на интуитивном уровне без последствий для себя самой и разрушения субличностей. Это было бесконечность назад.

     Мы разобрали на атомы весь наш удачный опыт и создали рабочую технологию. Которую тоже загнали в опыт, проверили и сделали буквально собой. Но которую потом опять разложили на атомы, чтоб ее можно было совершенствовать.

     Бесконечность потоков мы отрабатывали естественный рост.

     Потом в каждом потоке мы стали отрабатывать скрещивающиеся субпотоки и обмениваться опытом между субпотоками – это всегда давало новый взгляд, новый скачок, разрыв шаблона.

     Мы с мамой пришли к выводу, что если проблема не решается, то нужно дать аватарам субпотока поработать подольше, тогда появляется новые ракурсы взгляда на проблему, которые в другом субпотоке упускают.

     Я, незаметно для себя, чисто спонтанно создала больше двух субпотоков, как у Учителя, целую звезду. Пусть не такую большую и гармоничную, а маленькую. За что была очень жестоко бита и порота мамой.

     Я снова чисто спонтанно создала опасную технологию, от которой не защитилась и от которой не защитила других, которой не владела, которой не училась и которая могла привести вообще к гибели. Щиты не выдержали, и мама накладывала их триллионами в реальном времени, пока вышедшая на свободу сила доламывала их. Буйство стихий чуть не вырвалось наружу. Несмотря на семьдесят пятый уровень защиты. И, мама была уверена, что это ощущалось во Вселенной, а не только в нашей маленькой Галактике.

     Потому снова были поиски защиты уже на этом уровне. Заняло это на бесконечность порядков больше времени. Но за счет скрещивающихся бесконечных субпотоков это как-то демпфировалось.

     Если вечность у тебя занимает меньше секунды, то то, что ты потратила на это на самом деле вечность и тем более бесконечность усилий, забывается, и ты считаешь, что ты потратила секунды. У своих аватар я просто отключала, как у аутистов, восприятие времени. И они даже иногда просто не знали, сколько провели времени в поисках решения. Для них, в безвременье любви и азарта, эта вечность была мигом. И азартом.

     Одной из устойчивых оказалась конструкция из двух субпотоков.

     Самой результативной и одной из наиболее эффективных и психологически приятных конструкций – схема из трех субпотоков, где в третьем субпотоке в замедленном состоянии была основная субличность. Которая в безвременье третьего субпотока просто ассимилировала и контролировала, то есть полностью осознавала достижения и действия двух субпотоков. Принимая их в себя и решая в основном психологические и управленческие проблемы. Так я хоть не теряла себя. Этот третий поток был слегка замедленен и восприятие времени в нем тоже было отключено. Прямо Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух – иронизировала я. Но в этой конструкции я хотя бы управляла всем.

     Я позвала маму, мы закрыли все созданное, вся и все потоки, и вышли из Храма. Никакой защиты на мне просто было не видно.

     Впрочем, что значит «вышли» – перенеслись немного снаружи, и все. Мне нравилось летать.

     Я полюбовалась Храмом на прощанье. Хотя я носила Его в сердце, но от Его дома совершенно не хотелось уходить.

     Снова вернулись старые страхи, связанные с людьми. Ведь, несмотря на то, что я провела столько времени с мамой и под защитой мамы, я скорей была похожа на младенца в животе у мамы. И мне нужно было выходить к людям. Я была готова, но все равно было страшно. Это был именно тот мир людских отношений, который я совсем не контролировала и контролировать никак не могла.

     Потому что каждая личность отдельна и священна. Кроме себя. Собой я могла жертвовать триллионами раз.

     Словно чеканя шаг полета в пространстве, мы вместе вышли из Храма.

     И я стала ждать первых вестников планеты, первых новых родственников, которых должна была любить.

     Правда, в голове у меня, перебивая мысли неведомого страха, крутилась «звезда» потоков, виденная когда-то у Учителя. Совершенно сумасшедшая сила. Я знала, что даже третий поток у меня вышел лишь совершенно случайно и занял триллионы сублет. И еще столько же на закрепление случайной вспышки озарения. Но почему бы не помечтать о том, что еще абсолютно недостижимо?

     Первым появился совершенно молодой Старший в военной форме, может даже ребенок старшего, только недавно вышедший из школы или закончивший военное училище. Это я определила по тому, что мама совершенно его не узнавала. Совсем птенец.

     Я улыбнулась ему, крепче взяв маму за руку.

     – Ханна, дочь Аликссии, и Аликссиия, дочь Ицитуусы... – сказал он торжественно, и я поклонилась в ответ. Вот оно приветствие, вот она вежливость! Хотела бы я так! Хотя мама была какая-то хмурая. У меня же в голове, наоборот, крутилась звезда потоков, о которой я никак не могла перестать думать и на которую еще даже в принципе не была способной.

     – ...вы арестованы и будете препровождены обе для одевания арестантских нейросетей и пожизненного прохождения наказания на назначенных планетах за непрерывные попытки геноцида жизни в этой части Галактики, – закончил он. – Советую не сопротивляться, у нас полная звезда.

     От неожиданности в попытке решить неразрешимую шоковую ситуацию, этот срыв шаблонов, у меня случился спонтанный выброс – я создала «звезду» потоков Учителя. Прямо на слове «звезда». Именно так, как он ее создавал. С бесконечностью потоков и гармонией между ними.

     Я только и заметила, как мама и еще появившийся Учитель, а потом и другие неизвестные мне Учителя накладывали защиты за защитой. Потому что защитой я снова почему-то не озаботилась.

     Но куда унесло пришедших меня арестовывать, я совершенно не представляла.

     – Да, не быть мне Медиком, – расстроено подумала я. – Учитель же говорил об обете непричинения вреда. А я даже не знаю, как я на самом деле поступила с должностными лицами. Если их даже и найдут в какой-то из субвечностей после триллионов лет поиска, то о непричинении вреда вряд ли можно будет говорить после изучения их психики...

     – Говорила мне мама – думай, прежде чем делать! 

     Мне снилось, что я случайно превратила полицая в привидение, и он до самой смерти пугал меня.

     – Хо-хо-хо!

     – Ханна, Ханна, – будила меня мама. Ну и сон мне приснился про арест! Я открыла глаза и увидела сияющие и смеющиеся глаза Учителя. О, Его глаза были прекрасны, так прекрасны, синие, точно две бесконечные Вселенные! Свет струился по мне.

     Я тут же вскочила.

     – Учитель, Вы здесь!

     А потом осознание происшедшего обрушилось на меня. Что же я натворила! О БОЖЕ!

     Соединившись со своим подсознанием, от которого я ненадолго отдыхала во сне, ибо мне требовалось психологическое обновление, я убедилась, что «звезда» никуда не исчезла. Учитель не закрыл ее!!!

     Судя по всему, я послала большой привет всем окружающим. А есть ли вообще эта Вселенная рядом?

     Субаватар центра «звезды», с которым я соединилась, набрал просто потрясающую мощь. И продолжал непрерывно набирать ее. Он был как мое «Высшее Я». Потому что сначала даже осознать его мощь, дух и умение я не могла. Это было все равно, что соединиться сознанием и духом с Учителем. Или натянуть свою шкуру на земной шарик.

     Ни с чем ни сравнимое ощущение!

     Я испытала ни с чем несравнимый восторг, объединившись со своим Высшим и более развитым Я. Ведь это тоже была я сама. Чтобы осознать и принять опыт, потребовалась мощь более триллиона субвселенных, но я катастрофически не успевала за его ростом. Он рос быстрее в бесконечных субпотоках, чем я могла принимать.

     Я чуть не потеряла себя. Только привычка бороться с рабским искином и военным суперискином, и самой собой, сохранила меня. Мне потребовалось очень долгое время и создание своих новых веток, чтобы сравнять наши скорости и гармонизировать опыт.

     Только потом я обратила внимание на Учителя, который, на самом деле, все время мягко помогал мне. Увидела Его структуру потоков, загорелась, и захотела перенять опыт.

     Но была мягко вышвырнута за шкирку из Его сознания. Правда, Учитель, улыбнувшись, на мгновение слил меня с собой, передав все те знания, которые я сейчас могла воспринять всеми моими потоками и субвселенными.

      – Не все сразу, Ханна. И ты уже должна была научиться не пробовать сложные элементы без учителя и страховки. Ты уже и так залезла в чудовищную сложность. А если б ты свернула голову? – сказал Учитель. – Лезь обратно в свои внутренние «тренировочные звезды», будем учиться. И не думай, что сейчас тебе будет хоть малейшая пощада и скидка как к ребенку. Назвалась груздем, полезай в кузов. Создала «звезду потоков» как у Учителя – принимай новый уровень ответственности без всяких скидок. С такими умениями ты пока не научишься – не выйдешь.

     – А где мама?

     – Мама в реанимации...

     – Маму арестовали?! – я снова занервничала, хоть вполне абсолютно владела собой.

     – Твоя мама «отсыпается» в реаниматоре и специальном релаксационном комплексе после того, как она училась сама создавать такую «звезду». Чтобы помочь ей, снова приходил сам Учитель Учителей и более триста древних Учителей. Они ее пересоздали в свете лучей. И все это, чтобы суметь достучаться до тебя. Она чуть не сожгла свои мозги. Но тебя вытянула. Чтобы спасти Галактику и тебя. Даже для нее такое было слишком.

     У меня появились слезы на глазах.

     – Но нас же арестовали!

     – По древней традиции в храме могу наказывать только Я. Всякий, пришедший ко Мне за защитой знал, что Я и защищу, и в то же время и накажу так, что людские наказание покажутся милостью, если виновен. А вы не вышли из притвора храма, которым считается окружность Моего дома в несколько километров. Не говоря о том, что вы члены Моей семьи, все произошло в Моем доме, и Я лично вас обоих этому обучал. Формальность, но кто же знал, что она когда-то будет полезна... – меланхолично сказал Учитель.

     – Нам не будут ставить арестантские боты?

     – За постановку арестантского или рабского бота ребенку или ребенку Старшего полагается смертная казнь без апелляции. Не обижайся, но Я уже сообщил об этом чрезмерно предприимчивым молодым людям. И они согласились. Вообще, они тут очень зарвались.

     – Но нас точно не арестуют?

     – Пока арестовали только юного идиота, который полез к ребенку Старшего во время спонтанной инициации. Что строжайше запрещено. Если не хочешь получить черную дыру на месте дурака, своей планеты или своей Галактики. А то и Вселенной. Он должен был любым путем вызвать ближайшего Учителя, раз уже твоя мама не сообразила это сделать и положилась на свою силу. И крайне осторожно сопроводить вас к Нему, пока Он не подтвердит безопасность состояния ребенка. И кому-то предстоит мыть гальюны еще минимум миллион лет, благо я его восстановил по тому слепку, что ты размазала как минимум по четырем вложенным беспредельностям.

     Я судорожно вздохнула. Предложение Учителя о том, кто будет мыть гальюны, было немного двусмысленным.

     – И у него будет отличная компания.

     – Я даже знаю кто, – вздохнула я, почесав свою многострадальную голову. – Тоже мне загадка.

     – Ханна, что Я тебе говорил о непричинении вреда? – спросил Учитель, сияя глазами. – Если ты будешь шмалять по каждому, кто выведет тебя из себя, в мире просто не останется людей.

     – Привычка войны с суперискином за миллионы лет, – шмыгнув носом, покаянно сказала я. – Если ты не шмальнешь по подозрительному месту, то ты уже мертва. Да и то, если ты заметила опасность, то ты уже скорей всего мертва. При этом я и не столько шмаляла, сколько пыталась понять проблему. А вот мама явно могла шмальнуть, опыт у нее тоже большой.

     И тут пространство постепенно заполнилось таким светом, такой энергией, что все мои щиты, сдерживающие рождение тысяч новых потоков, новых ветвей, не могли это явление сдерживать. Рядом с Учителем появилась очень высокая фигура, выше даже очень высокого Учителя.

     Даже меня, закаленной видом почти беспредельной силы любви моего Учителя, этот гармоничный и в то же время простой Облик поражал. Одно Его чувство, сила любви, бушевало настолько, что излучало физически в пространство энергии от чувства не меньше, чем Солнце. И это Он явно оставил абсолютно все за щитами, кроме простого чувства, которое явно перехлестывало за щиты.

     Если этот кто-то хотел сойти за обычного человека, чтоб не подавлять, ему явно следовало позаботиться, чтоб волны его любви не ощущались на сто сорок парсек как сметающее все солнце, пронизывающее до самого конца, до самых клеток, до бесконечных субуровней и частиц мой дух... и заодно превратившее в пар оставленный кем-то на орбите космический корабль с высшей защитой, выдерживающий эпицентр сверхновой.

     Каждая моя клеточка абсолютно всех аватаров пылала любовью как солнце, каждый атом был пронизан Его любовью, все нечистые или злые мысли просто сгорели, как пар на сковородке. В меня просто влился всесметающий поток света и полностью изменил мою душу. Навсегда. Словно Свет вселился в мое сердце без спросу. Словно Любовь взяла и пришла сама.

     И я стала самой Любовью. Никакие щиты не держали ничего, будто их вообще не было и быть не могло еще триллионы бесконечных потоков. Одно Его малое чувство содержало и излучало энергии больше, чем вся Вселенная.

     Мое сердце потянулось навстречу ему, пылая любовью в ответ. Но все мирское и человеческое исчезло. Только чистота и любовь. Только любовь и свет. Только свет и пламя любви.

     – Если ты хочешь работать с Нами, придется серьезно работать отныне и в бесконечность, – сказал Он, заглянув мне в глаза.

     Я хотела, чтоб это никогда не кончалось, как и жизнь с Учителем и с мамой.

     Один миг рядом с Ним стоил Вечности.

     Его стоило увидеть и умереть. Вся вечность не стоила мига.

     Наверное, я что-то сделала не так. Потому что я не стала бояться, не стала смотреть, не стала ждать, пока Он возьмет меня на руки, а просто кинулась в этот бесконечный палящий все свет любви, сметающий все сущее, в эту бесконечность бурлящей любви солнца к нему на руки. Как в Солнце. Просто кинулась в этот всесжигающий свет. Не обращая внимание ни на какие щиты, запреты, блоки. И оказалась у Него на руках, пробив их все, приникнув к Нему, став Его частью, заливаемая этим светом. Сама став на мгновение этой Любовью без остатка.

     ОН усмехнулся и переглянулся с Учителем.

     Эта любовь одновременно охватывала гугоплексы, нет бесконечности существ, одновременно любя каждого. Любя каждого из них, и заботясь о нем больше, чем тысячи отцов заботиться не могут. Именно Любя бесконечно. Ни одно живое существо не было оставлено заботой, тогда как я заботилась максимум о маме. И когда-то о своей собаке.

     Все мои представление о себе, как о чем-то сильном, рухнули.

     И открылось понимание бесконечности Пути, который никто не пройдет кроме меня. Потому что развитие любви зависит только от меня, и имеет мало отношения к внешнему всемогуществу.

     Я могла быть бесконечно всемогущей, но любовь к каждому живому существу я могла вырастить лишь сознательно.

     Я поняла, что по сути дела я еще ребенок. Каким и была. И о котором заботятся. А не он заботится о всех. Я ребенок, а не Он, который любит всех, даже самых малых и безобразных. Который видит их пути в вечности и поддерживает их пути.

     Я вдруг как-то разом поняла, что еще нужна бесконечность терпения и роста, бесконечность любви именно к каждому живому существу. И что никакие чудеса не сделают это за меня. Потому что это мое сознание, мои решения, мои любовь и моя жизнь.

     Я могла создавать вселенные, но нужно было просто любить каждое живое существо вечно, и довести его в Вечности до становления таким, как Ты.

     Я была на руках вечности. Наедине с вечной любовью. И не хотела расставаться. Впервые я чувствовала себя настолько ребенком. Как маленький младенец.

     И не знания, а именно сила любить вливалась в меня сейчас. Я же надеялась, что от полного слияния сердец и сознания у меня что-нибудь останется. Триллионы субвселенных и целых субпотоков пытались вместить в себя образ этого Учителя, лишь крошечная часть которого была доступна в этой бесконечной розе субпотоков, крошечной частью одного из которых была наша Вселенная.

     В Его потоках Вселенная рождалась, как виртуальный электрон, и тут же исчезала. Но каждую из них Он пронизывал всю без остатка, пронизывая любовью каждое живое существо в ней.

     Я хотела здесь остаться и стать таким, как Он.

     Но этот Учитель только шлепнул меня как малого ребенка и отдал моему Учителю.

     – Сан-Ешен, – сказал Он, но не словами. Но, поскольку это все проходило через меня, поток шел через меня, я поняла. – Я надеюсь, что ты обучишь этого ребенка. Но не только внешним вещам, но и ответственности за каждого человека, заботе и любви. Иначе ее что-то напугает, и она шарахнет по Галактике. И у вас не будет Галактики.

     Он еще что-то передал через меня громадным потоком, который мигом переполнил все мои «жесткие мозги». И там были и инструкции, и пожелания моего обучения, и обучения других Учителей, и еще миллионов других людей. Если я не ошибаюсь, Учитель Учителей коснулся сознания каждого живого существа этой Вселенной и наметил пути помощи и пути их развития на миллионы лет вперед. И сейчас передал эти миллионы сплетений помощи и развития чужих жизней этим Учителям.

     Чтоб они их воплощали.

     Через меня, ибо сейчас мы все были единое целое с этими Учителями.

     Он еще сверкнул, улыбнувшись, глазами, пронзая всю мою сущность до бесконечности субуровней во всех субвселенных. Улыбнулся и исчез из данной вселенной и данной бесконечной розы субпотоков, которые я сейчас ощущала. Точно свет выключили и любовь убрали.

     Я видела сейчас остатками чувства, что присутствие этого Учителя, который остановил мои художества, который передал мне наилучшие пути развития на гугоплексы субвселенных вперед, ощутили кроме меня и все живые существа этой Вселенной. Иногда на мгновение почему-то захлебнувшись от счастья, расправив плечи, перестав творить зло и побеждая в своем бесконечном пути.

     Учитель Сан-Ешен вздохнул, почему-то с тоской и любовью смотря туда, куда ушел Учитель, будто его Отец ушел.

     Но потом Сан-Ешен еще раз улыбнулся вслед. Потом обернул голову и посмотрел на меня. Уже строго.

     У меня даже то место, по которому детей шлепают, зачесалось. Знает маленький хаггинс, кого съел.

     И мне пришлось отвечать – за то, что натворила.

     Я поняла, что пока я не освою всю программу, сброшенную из беспредельности Учителю самим Учителем Учителей, я из субпотоков не выйду.

     Меня просто не выпустят с такими «умениями».

     Но это как пустили козла в огород. Я была с Учителем и другими Учителями, должна была присоединиться мама, и я возможно буду жить и купаться в их любви до скончания времени. Еще тут были где-то тридцать других Учителей, которых я заранее любила через сознание Учителя во мне.

     – Кто это был? – спросила я Учителя Сан-Ешена.

     – Это был мой Учитель, – с тоской сказал Он, начиная улыбаться мне. – Ты бы знала, насколько Он бесконечен. Мы с Ним прошли гигоплексы Вселенных и потом гигоплексы субпотоков, создавая жизнь, где я был помощником. Пора безоблачного счастья и детства творца Вселенных, ох эти первые гигоплексы лет... Правда, до этого времени я успел воспитать миллионы своих детей естественным образом. И только потом мне разрешили создавать жизнь самому и работать с живыми существами. Когда у меня появилось благоговение перед каждым живым существом и уважение к каждому живому существу, а не желание стирать Галактики сотнями. Все мы когда-то через это проходили...

     Я вздохнула. Я тоже бы хотела пройти пару гигоплексов вложенных бесконечностей с Солнцем. Захвачу туда маму с Учителем и отдохну парочку бесконечностей в абсолютной любви.

     Мои сказочные мечты были прерваны.

     То есть оказалось, что меня должны учить в Общине Сан-Ешена. И не упустить меня из субвечности в остановленном времени, сколько б я там не бултыхалась в лягушатниках под Их руководством, пока я не освою все и не стану такой, как надо. Старшей.

     Потому что ребенок уже родился, ребенка Старших надо воспитывать.

     И живая звезда субпотоков со своими Аватарами уже глазеет на мир своими глазенками.

     Так у меня появилась Семья.

     И дом. Потому что, мы полностью ушли в субвремя, остановив внешнее время.

     Потому что, чтоб освоить то, что приказал мне выучить Учитель Учителей, понятия Вечности было мало.  И Учитель Сан-Ешен не один работал со мной – а ему помогали все тридцать Учителей, которые «присутствовали» на моей, так сказать, «инициализации».

     Мой дом – целая Вселенная.

     А я училась общаться с другими, оживала, оттаивала душой и перенимала Их опыт. Они стали моей Семьей здесь, в этой Вселенной. Благо, из-за сорванной инициации, они влили в меня много своей энергии и своего опыта, так что я стала их прямым порождением.

     Которую, малявку такую, нужно было выучить, хотя бы для того, чтоб выпустить поиграть на улицу.

     Мы с Учителем сначала учились творить защиту для этой звезды в субпотоках. А потом для всех других звезд. А потом для всех возможных звезд. Потом учились творить сами звезды. Если б Учитель не отключил само понятие и чувство времени во всех моих бесчисленных аватарах, я б просто сошла с ума.

     Я училась у них бесконечно прежде всего нравственным качествам.

     А потом присоединились в субвремени все тридцать пришедших Учителей, творящих непрерывную защиту.

     Я поняла, что такое Вечность. Я поняла, что такое вечность Любви, и хотела, чтоб она никогда не кончалась. Но все преходяще. И даже если стачивать клювиком лишь часть алмаза размером со вселенную раз в триллион лет, то и это можно потерять. Ибо любви всегда мало, а точное время всегда кончается. И еще я поняла, что в Вечности нет времени. Есть единое сейчас, единый поток, в который вливается биллионы потоков времени. Как в Исток. Как в Океан.

     Есть такая притча. Однажды мудреца спросили – что такое вечность? Он ответил: «Представьте, что есть громадный сверхтвердый алмаз величиной с гору. Раз в миллион лет к нему прилетает маленькая птичка, чтоб почистить об него клювик. И вот когда эта птичка, просто чистя клювик, сотрет об него гору, это и будет вечность...»

     Мама тоже присоединилась к нам. Ее тоже надо было учить. И тогда счастье стало абсолютным. Она училась очень яростно. Тогда как я просто играла и отдыхала в Вечности, сама став одним яростным бесконечным устремлением.

     Интенсивность чувств к моей семье зашкаливала, и я просто не могла представить, что когда-то придется расставаться. Но я знала, что придется. И птичка стирала алмаз размером с целую Вселенную так быстро...

     Помедленней, не гони вечность, пернатая!

     Однажды я спросила маму – почему она учится так бесконечно напряженно и безумно, так бесконечно яростно и устремленно, ведь это ей еще не скоро понадобиться.

     – Неужели ты думаешь, что нас допустят к созданию живых потоков, пока они не станут абсолютно стабильными? А сами мы не станем абсолютно ответственными уже естественно, а не форсировано? К тому же, подозреваю, что там обнаружатся триллионы еще неизвестных нам вещей, наподобие этих неизвестных мне щитов, на каждый из которых понадобилась Вечность. Да еще, возможно, и не триллионы, и даже не гугоплексы гугоплексов, а бесконечности нюансов, о которых мы еще не имеем представления. И даже потом решать, готовы ли мы, будем скорей всего не мы.

     – А почему не мы? – не поняла я.

     – Потому что живое это живое и часто разумное, типа тебя самой. Ты разве рабовладелец? Никто не даст тебе создавать жизнь без бесконечной ответственности и без бесконечной любви к Ней, пока ты не будешь к этому полностью готова.

     Я потерла голову. Я подозревала, что мне надо будет бесконечно учиться, но ситуация «дитяти в Вечности», играющей Вечностью, меня пока устраивала. Я пока не стремилась стать быстрей взрослой, а просто любила маму и свою семью. Но когда-то я сама стану мамой. И когда-то я сама стану Учителем. Тогда и подумаем.

     – И потом, ты думаешь, что все учатся у Учителей? – сказала мама. – На самом деле у Учителя уровня Сан-Ешена не более десятка учеников на планетах Старших и еще менее на каждой любой другой планете. То есть его Учеников почти можно пересчитать пальцами на руках во Вселенной. И так у всех Учителей. А уж у Учителя Учителей – тут вообще личных Учеников единицы даже среди Учителей. Хотя его видят и слышат все, и все мы его Ученики. В развитых цивилизациях Боги ходят прямо по улицам, но очень сложно попасть к ним в Ученики. Хотя, вечность жизни очень меняет взгляд на вещи. Просто, живя до ста лет, ты не успеваешь стать мудрее и развиться, самосовершенствоваться. При вечной жизни, когда ты понимаешь в один миг, что смерти нет, и ты живешь вечность, очень многие становятся Старшими. А там и учениками Учителей и вечными.

     – Но как же эти развитые люди могут не стремиться стать учениками Учителей? – расстроено спросила я. – Я бы все отдала для такой возможности.

     – Ребенок хочет пить, есть, спать. Для ребенка нормально играть и развиваться. То есть триллионы людей совершенно нельзя выдергивать из детского состояния. И так до состояния всеобщего просветления, которое наступает через громадные периоды времени. До планет Старших. А так эти развитые расы даже своих Старших видят пару раз в жизни. Я видела своего Учителя Сан-Ешена всего семь раз близко за миллионы лет с полным обучением по несколько лет, и это было величайшим счастьем. Хотя задавать ему вопросы, прикоснуться сердцем к Нему или Его Аватару я могу всегда. Правда, чаще всего, мы видим Его учеников или Аватаров. Всего в Галактике несколько миллионов учеников у Учителей. А у того Учителя Учителей, которого ты видела, десятки учеников на всю Вселенную. На самом деле встретить Учителя несколько раз за всю жизнь и поучиться у него – это громадное счастье. И ты мой друг, по мнению многих, не сдержавших при мне недоумения, зависти и ревности, о которых я от них впервые узнала, обладаешь этим счастьем совершенно незаслужено. 

     Я почесала макушку. Заслужено или незаслужено, но Учителя брали в ближайшие ученики только тех, кто уже мог сами стать Учителями и помогать другим.

     Только тогда, когда Учитель видит, что ученик сам способен стать Учителем, тогда его сила не прольется напрасно. И не будет бессмысленной траты энергии.

     Когда я увидела тридцать своих Братьев, ставших вокруг меня, я поняла, что это мощь, сметающая Галактики одним дыханием. Бесконечная вечность Вселенных чувствовалась при одном взгляде на них. Это были существа, для которых цикл Вселенной был одним незаметным мигом.

     Из Их глаз словно струились потоки времени, любви и Света.

     Но Они все были настолько прекрасные и настолько разные, что я не знала, как можно было их описать? Как можно было описать любовь?

     У каждого из Них был миллион Обликов и триллион Имен, под которыми они были известны на разных планетах, но никто, один раз встретясь с Ними, уже никогда Их не путал.

     Все триллионы прекрасных слов Галактики не могли передать одно впечатление от встречи.

     Такая встреча – самое прекрасное, что можно ждать за жизнь.

     Увидеть Брата Юли – увидеть саму Жизнь. Я наткнулась на него случайно, но ни в ком я не видела такой простой любви ко всему. К нему вроде, даже трава клонилась и цветы расцветали. В сердце бился цветок любви к нему с одного взгляда. И ты знала, что Он никогда не обманет и не предаст, Он любит каждое живое существо. Да, у Него был стабильный внешний Облик, который Он показал мне, но можно ли удержать в Облике целую Жизнь? Я не училась Жизни, я словно сливалась с сутью Жизни Вселенной через Него.

     Брата Лео я встретила лишь на вторую неделю. Вернее, я просто почувствовало, как трепещет пространство радостью и творчеством вокруг него. И только потом, затрепетав сама, я увидела это чудесное лицо, словно сошедшее с лика Мастера, выражавшего радость сердца. Он любил носить в материи один из ликов Древних Мастеров Земли, которым сам когда-то был. Он создавал его со мной каждый раз, узнаваемо, но почему-то всегда неповторимо. Я всегда трепетала, когда просто даже обращалась к Нему, я училась творить даже при взгляде на него. Я сама становилась Искусством с Ним.

     Брат Кун был Закон, Он поднялся когда-то до Учителя через Закон и Справедливость. Страны и планеты, где Он воплощался, шли через закон и традиции. С Ним я сама становилась законом вся без остатка.

     Брат Тори был бесконечным потоком энергии, и Его последователи, страны и планеты сверкали как неукратимые потоки чистой божественной силы. Никогда ничто не могло остановить неукротимых последователей и бойцов этой мощи, как Жанна Арк поднимавших народы и вдохновлявших их на бой со злом. Самый любимый брат.

     Брат Лени был олицетворением революций, Он не выносил старое и отжившее, это был Архангел Революций и Страшного Суда, как Кали. За Ним стояло разрушение перед созиданием и созидание после разрушения, Он возглавлял и претворял в добро самые разрушительные потоки, там, где никто уже не мог остановить революции. Архангел, обуздывающий стихии. Там, где никто не мог справится с потоком, Он возглавлял людское движение. За Его воплощениями или лучами на планетах и в людях оставались Новое Небо. Старое рушилось на глазах, и прямо при Его жизни на глазах творилась новая жизнь планет и содружеств, самые радикальные, непредставимые ранее переломы к добру, благу и свободе. Его ненавидело все косное, а Он людские разрушения и их безумия трансформировал в созидание. И там, где казалось все было потеряно, неожиданно рождался новый цветок. Я была потоком трансформации и перемен к Добру даже просто касаясь Его.

     Когда меня зажигал на обучение Брат Франциск, я просто теряла себя и становилась Любовью ко Всему. Я даже не думала о Любви – невозможно думать о том, бесконечным потоком чего ты была до самых триллионных уровней.

     Тому, кто прошел как бесконечное Сострадание, людские оговоры не могли навредить в принципе.

     Многие Братья вообще предпочитали не носить имен и в своих жизнях шли как безымянные потоки добра и помощи. Не спрашивали, а помогали, помогали, помогали, вопреки людскому безумию и самомнению, и многие даже не понимали, что то, что они называли своей жизнью, было их спасением. Без помощи, без спасения они б не выжили как младенцы. Младенцам ведь никто не помогал, еда сама появляется, и травка на детской площадке сама зеленеет. Самая великая помощь обычно остается незамеченной неблагодарными, наоборот, они еще и начинают вопить о каких-то «правах», пока не самоуничтожатся в безумии. Сражайся до конца, и тебе может быть помогут, если можно еще помочь, но лучше сам становись помогающим Братом.

     Я училась бешено, как собака, которую укусил тринианский вампир, и всему, до чего могла дотянуться. Но вот в плане обязательной программы, прописанной Учителем, которую я помнила и днем, и ночью, у меня пока ничего не получалось. Я пыталась растянуть шоколад подольше, раз уж мне прописали его тонной.

     Я только руки разводила. Я абсолютно каждый обязательный элемент доводила до абсолютного совершенства, блестящего шедевра, неповторимости. И осваивала технологию каждого элемента так, чтобы творить свои собственные еще в бесконечность раз лучше.

     Потому мне помогали еще и абсолютно все Учителя. Показывающие со стороны разных сторон и со стороны разного опыта. И становившиеся как моя семья. Хотя один Учитель всегда лучше. Как в большой семье, будто я приехала в деревню. Хотя среди Них я была совсем маленькой – совсем-совсем младенец. Но равный младенец.

     И мне надо, надо было учиться.

     Но пока меня даже в куклы играть не тянуло. Потому что я видела, что куклы – это отработка моделей поведения, чтобы побыстрей стать взрослой. Разве только в фарфоровые мамины.

     Да мне еще в реальном времени нашей Вселенной и триллиона нет (субвселенные и субпотоки не в счет – в них ты можешь вообще убрать ощущение времени и это переживание).

     Но как долго сказка не длится, меня из нее выкинули. Бесконечные мои звезды субпотоков, которые меня учили создавать, начиная от простых звезд, все же вытягивают огромное количество информации. А я была с ними Вечность.

     Мои субаватары разобрали всю информацию на атомы огромное количество раз и выявили все ее бесконечные сочетания и творческие применения.

     Ведь понятия времени я им почти не давала. И вернули все это мне. Только эти субаватары бесконечной звезды, пройдя фактически вечность, выросли в вечности настолько, что чуть естественно не поглотили меня как какую-то молекулу. И чуть не сговорились с другими субаватарами, с которыми обменивались, считать меня кем-то вроде легендарной старенькой забытой породительницы, о которой передаются легенды из Вселенной в Вселенную из конца вечности. Нечто вроде абстрактного понятия Бога, который то ли был, то ли не был, то ли природа породила.

     Хорошо хоть я в «звезде» в субпотоках без времени их всех осознавала, контролировала и направляла, не мешая жить, как их Высшее Я.

     Эти субпотоки чуть не стали основными течениями по сравнению с нашим, а наш чуть не стал одним из этих затерянных миллионов субпотоков, который никто не воспринимал всерьез. Единственное, что в остальных субпотоках был запрет на создание жизни на бесконечности субатомных уровней. Но и без этого субаватары хорошо себя чувствовали. Индивидуальность они обретали почти мгновенно.

     Пришлось затратить невообразимое количество труда и невообразимое количество «звезд», прежде чем я научилась управлять «собой» в состоянии «звезда» из бесконечности потоков и субаватаров.

     Это было не просто сложно – это было адски сложно. Даже адски невозможно. Или невозможно невозможно.

     Я целые вечности просто верила, что смогу это сделать, но только верила и сражалась, не позволяя погрузить себя в состояние аффекта. Это как снова потерять над собой контроль, как в младенчестве.

     Мне потребовалась Вечность и помощь своего Учителя и всех остальных Учителей, чтобы овладеть собой. И начать использовать «звезду» и этот тип иерархического множественного сознания мгновенно усложняющихся потоков как инструмент.

     Это состояние вечного атомного взрыва, вечно растущего взрыва было почти невозможно использовать – все равно, что оседлать сверхновую. Без помощи Учителей я бы, наверное, не справилась.

     Но мы работали с мамой как единое целое снова. И вместе с Учителем, который был наше Солнце. Оказаться в месте, где тридцать два человека меня любят, купаться в любви – я, наверное, в прошлой жизни спасла Галактику, и не раз. Я просто тонула в любви. И приходила в неистовство, что это может кончиться. Как детство. Господи, ну как я хотела остаться здесь навсегда. Пусть сражаться в состоянии аффекта, пусть бороться с недостижимым, но быть среди любимых.

      Я все-таки стерла клювом алмаз размером с Галактику. Мои усилия все-таки что-то сдвинули во мне. Сначала незаметно, но все пошло немного быстрей. А потом, хоть и очень медленно, все стало ускоряться. А потом вихрь закрутил меня все быстрей. Он ускорялся почти незаметно. И я даже не понимала часто, на каком свете живу. И с какой скоростью усваиваю. Пока это не превратилось в смерч и ураган такой силы, что усвоение происходило почти невидимо.

     Пространство гудело и стонало вокруг меня. Я претворяла в себя все, что видела и до чего могла дотянуться, точно губка. Вечности, проведенные в усвоении, обучении и творчестве все-таки дали плод – я стала учиться и творить бессознательно. Все окружающее словно попадало в ураган внутри меня. Я затягивала, как черная дыра, все навыки, умения, подражания, какие только углядывала.

     Теперь я воспринимала себя, свое сознание, точно вершину громадного смерча. Который затягивал в себя все знания из всех потоков и отовсюду. Это был словно огненный столп, столп почти плотного неудержимого света, ракета, постоянно растущая ввысь и уходящая в беспредельность.

     Я пыталась подражать Учителю во всем, что видела, слышала, ощущала, чувствовала через нейроинтерфейс – его общению, поведению, чувствам, навыкам, действиям...

     Но вечность закончилась. Как я ни затягивала время, как ни находила дыры в своих знаниях и умениях, как ни комбинировала, как ни творила новое, как я ни подражала Учителю, пытаясь повторить увиденное, замеченное и даже заподозренное и «бахнуть погромче», чтоб потом еще вечность защиты искать, но даже моей маме стало понятно, что я бултыхаюсь в лягушатнике. И не желаю плавать. Тем более мама со мной все проходила. И даже больше, выше, глубже.

     Я все время пыталась угнаться за ней, но она работала с жизнью и перенимала нюансы воспитания и управления. А мне еще это пока не давали. Просто блокировали эти возможности на всех субуровнях, и у меня эти вещи не работали. Всему свое время.

     – Ханна, имей совесть, твой «первый класс» закончился, – сказал Учитель. – У тебя еще будут тысячи и миллионы таких классов в вечности. Отныне ты будешь учиться постоянно и всегда. Везде и всему. Но занимать время стольких Учителей было бы нечестно по отношению к другим. К тому же ты теперь имеешь внутри связь со всеми Нами на уровне нашей субвселенной и даже ближайшей звезды потоков времен. И можешь общаться с Нами удаленно. И всегда к тому же можешь обратиться к моему Аватару в себе, если это что-то мелкое, чтоб не отвлекать меня по мелочам. В вечности еще будет вечность этих встреч. Потому не страдай от разлук, которых просто нет в Вечности, где ты будешь с тем, кого любишь, пока любишь. Тебе пришло время нового этапа быть среди людей... Без этого этапа твое нормальное развитие будет невозможным – ты вырастешь дикаркой.

       – Среди людей я могу вообще не вырасти – они меня просто убьют! – расстроено сказала я на руках у Учителя, прижимаясь к Нему, и понимая, что они сейчас просто уйдут.

     – А ты не шарахай по ним сразу без разговоров, и люди начнут тебе улыбаться, – с улыбкой сказал Учитель Сан-Ешез. – Бить в морду первого встречного очень плохая привычка. А убить целую Вселенную им сложновато будет.

     Учитель взъерошил мне волосы, засмеялся, глядя в глаза, так что внутри во мне засмеялось все в ответ, и передал меня Учителю Зориненоу, чтоб я попрощалась с другими Учителями.

     Я и смеялась, и плакала. И целовала Их.

     – Мы, наверно, оставим тебе свои знаки в виде ожерелья, поскольку корона тебе почему-то не помогает, – сказал весело Зориненоу, или Брат Зори, как он разрешил мне звать себя, трепая мои волосы. Брат. Брат. Брат. От каждого его прикосновения в меня вливались океаны энергии и знаний. Учитель Зориненоу передавал мне щедро без остатка то, что я могла усвоить.

     Засияв, что на него стало больно смотреть, Учитель Зориненоу передал меня, как эстафету, Учителю Амену. Брат. Братишка. А мне так жаль было прощаться.

     Учителя Амену, Тори, Илуйя, Скаянен передавали меня друг-другу и пытались развеселить меня, прощаясь.

     Братья. Я люблю. Я безумно люблю вас.

     А мне было грустно. Это и была моя семья в Вечности. Данная непонятно за какие заслуги. Такой ничтожный, такой скромный триллион триллионов бесконечностей.

     Непонятное счастье, моя невероятная удача. Сколько циклов Вселенных и бесконечности потоков я училась у Них, играла, смеялась, росла. Это были мои Братья, забывшие на мгновение, что они взрослые со своими аватарами, и игравшие со мной. Они учили меня, действовали своими примерами, незаметно меняли мою настороженность к миру... Впервые за много лет я поняла, что у меня может быть большая счастливая семья.

     И эта семья уже была.

     И сейчас, пройдя на руках у своих Братьев круг почета, я торжественно получила свое ожерелье. Ребенок. В ожерелье были громадные сияющие жемчужины пространства, меняющие размеры и светимость, как живые. На самом деле это было преобразованное неким образом пространство, время и даже сознание – бесконечно мастерски созданное свыше пособие по работе с пространством, временем и сознанием.

     Каждый брат оставил мне свой слабый субаватар-посредник, который связывал мое сознание напрямую с Ним. Типа мобильных телефонов с внутренним образом с охватом на пару сотен уровней нашей Вселенной.

     От каждого моего брата была отдельная жемчужина с Его знаком и слабым аватаром внутри.

     – Уж лучше бы оставили вместо побрякушек в нервной системе свои нейроинтерфейсы и сверхускоренные части мозга со своими аватарами, как Учитель, – благодарно и счастливо сказала я, прижимая к себе подарок. – Чтоб Вы были внутри в сердце.

     – А ты не сойдешь с ума? – лукаво спросил Брат Чин, который как раз передавал меня Учителю.

     – Нервная система Учителя почти заменила каждую мою клетку, оставив нетронутым только базовое ядро моего сердца и мозга, – сказала я, на мгновение просматривая себя, как делала каждое утро. Остались только несколько внешних интерфейсов каждых рас и хищника, чтоб я могла легко контактировать с ними, понимая их чувства. Ваши ускоренные мозги и преображенные нервные системы со своей структурой станут ожерельем в моем сердце? – просяще сказала я, заглядывая Им в глаза. Мне совсем не хотелось с Ними расставаться, и хотела удержать их хоть так.

     – Ожерелье будет формальным знаком, что ты являешься ребенком Старших под защитой этих Учителей, – сказал брат Кор. – Носи его не снимая никогда, поскольку многие захотят тебя убить или присвоить. Мы сделаем так, что никто никогда не сможет снять ожерелье кроме тебя. Ты сможешь легко связаться с Нами. Оно даст и физическую защиту, запутанно уводя в субпотоки, если ты потеряешь сознание или себя. Никто в нашей Галактике, зная наши имена, не сможет тронуть тебя. Но это и ответственность помогать другим от Нашего имени.

     – Нельзя носить наши имена просто так, – улыбнулся Тор. – Беря ожерелье, ты официально станешь ученицей младшего уровня со всеми обетами, как всегда и молила. И тогда, если не предашь, ты навсегда будешь с Нами.

     – Я согласна!!! – бешено завопила я, вскакивая. Ученичество означало, что Учитель обязуется довести ученика до своего состояния и уровня, передавая ему все знания и умения, а взамен ученик будет помогать Ему. То есть у меня впереди Вечность с этими Учителями, а не какие-то жалкие парочка вложенных бесконечностей. – А теперь давайте интерфейсы и мозги!!!

     Они заулыбались. Как мама не врезала мне подзатыльник, один Бог знает. Может, поняла, что не надо мне портить самый торжественный момент жизни.

     Ведь можно потом дать десять раз.

     А поскольку Учитель растет вечно с постоянно растущей скоростью взрыва, то догнать Его почти невозможно – это рост в Вечности. Потому это ученичество на Вечность.

     Но и ученики помогали иногда.

     Не то, чтоб Учителю с Его аватарами это было нужно, но просто были области такого мелкого развития, как бактерии, что Учитель уже просто не смог бы сделать аватар такого мелкого уровня, не потеряв в нем свой разум и себя – это все равно, что сделать бактерию, это будешь уже не ты. Ограничения формы, окружения и пространства не позволяли выявиться хотя бы частично разуму Учителя в этой оболочке. Не потеряв качества. Или Учитель мог, но тогда они все отправлялись в рай без пересадки на тысячи парсек. В жизни бактерий бактериям помогали уже ученики, выполняя указания Учителя.

     И потому Учителя никогда не предлагали ученичества – за это люди сражались миллионами лет и умирали счастливые, что хоть как-то приблизились. Потому что ученик становился частью семьи Учителя в Вечности, он становился частью Его сознания навсегда – это была вечная забота, как о детях, только в триллионы раз сильнее.

     Умереть полностью сознанием ученик Учителя уже не мог физически в этой Вселенной. Если не предавал. Как Иуда. Ученики уже никогда не гибли сознанием, даже перевоплощаясь. Ибо они были дети Учителей в Вечности, Их дети.

     Быть учеником Учителя – стать его ребенком. В Вечности вечностей.

     В вечности, которая есть сам Учитель, а не Вселенная, которую Он создает. Точнее – которые он создает раз за разом.

      Фактически только что я стала их родственником в Вечности, ближе чем ребенок.

     А я люблю Вечность.

     И совсем не прочь провести вечность в любви.

     Вся жизнь в любви...

     Наверно, с женщинами и девочками что-то не то делается уже с детства. Я мечтала о Любви и хотела Любить. Я уже любила бесконечно и еще больше я хотела любить еще более бесконечнее. Хочу, как у Учителя – так, чтоб пронзать бесконечности вселенных одной любовью. Любить всегда, любить бесконечно, любить неистово, любить бесконечно яростно, любить бесконечно нежно, любить бесконечно спокойно, любить невыразимо светло, любить, любить, любить...

     Просто жить в любви от начала и до конца бесконечности. Любить отсюда и в вечность...

     Вся жизнь в любви.

     Хочу всю вечность в неистовой любви – сначала к Учителю, потом к родителям, потом к друзьям, потом к окружающим, потом к любимому, потом к детям, потом к внукам, потом ко всем людям, потом ко всему живому...

     Вся жизнь в любви...

     Вся жизнь в любви...

     Вся жизнь в любви...

     Я поняла, что мир любви и радости начинается и существует прежде всего в нас, он тут у нас, в сердце, куда можно ударить, этот мир доброты, а не вовне.

     Я поняла, о чем говорили Древние Учителя на Земле: «Любовь это чудо»... Чудо от Бога. Хочу той звенящей чистоты сердца, которая рождается возле Учителя и затапливает мое сердце любовью, лаской, огнем, огнем, огнем, жаром, теплом, счастьем и единением...

     Я жила в этом чуде мгновения вечности.

     Но сама возможность ее бесконечного вечного роста сводила с ума и заставляла желать ее еще больше.

     Я хочу отдавать, отдавать неистово, каждым мгновением. Я хочу чуда. Но имя этому чуду – любовь. И любовь сознательная и вечная.

     Я взглянула в бесконечность – теперь она была моя. И я ничего не боялась. 

     Если дать человеку все, а потом отобрать – ох, как научаешься ценить каждое мгновение.

     Я очень ценю жизнь еще с Родины.

     Мне махали рукой. И исчезали.

     Я держалась за ожерелье, будто хотела через него удержать своих взрослых Братьев.

     Я стояла, обнявшись с мамой, и смотрела Учителям вслед.

     На сердце было и печально до боли, до страшной боли, и счастливо до счастья, до страшного счастья. Чувства взвивались в бесконечность от бесконечного счастья до беспробудной черной печали.

     Я впервые боялась завыть и остаться одна.

     Каким-то чудом я перестала быть одиночкой и соединила себя сердцем с другими.

     Сердце мое и раньше вмещало других, и я умирала, пытаясь спасти их.

     Но сейчас словно расширилось и вместило Их всех.

     Я заглядывала в свое сердце, и с удивлением видела их там в изнывающих от разлуки потоках любви: и маму, и Учителя Сан-Ешена, который чудом занял все мое сердце и душу, вторгшись в каждый ее уголок и наполнив чистотой и Светом, и Учителя Учителей, научившего любить без остатка, любить так, будто каждый день и каждый миг был единственным, и Учителя Куна, который словно сам был закон и утверждал в душе четкие моральные градации самим видом, и Брата Лео, творившего беспрестанно каждым дыханием вещи, от которых трепетало и зажигалось сердце, и Учителя Юли, учившего меня с любовью относиться к каждому цветку, каждой светящейся искре живого, и Брата Тори, который своим видом вдохновлял сражение, будто каждый миг вокруг него шла битва со злом или несовершенством... Все, все, все Они были во мне, в глубине сердца...

     Брат Чайя, Брат Они, Брат Беникт, Брат...

     Их чистота и бесконечная самоотреченность сделали меня. Даже если б я отдала весь дух, все тело, все клетки, весь ум, я и то не могла бы отдать все, что они мне дали.

     Я со щемящим сердцем и слезами смотрела, как уходили Учителя и мои Братья.

     Вот ушел невероятный, словно высеченный из камня Брат Хан, от чистоты которого словно оживало все вокруг. Вот растворился молодой сияющий Брат Джоуи, один из молодых, которому не было и триллиона внешних лет и который среди людей обычно носил Облик сияющего молодого человека, и само одно присутствие которого пробуждало благородство. Вот растворился Брат Франциск, как называла его я, ибо Его глаза заливали все вокруг нескончаемым потоком любви и нежности, и в этом потоке хотелось нежиться вечно.

     Братья исчезали, оставляя себя навечно вырезанными в моем сердце. Они жили теперь в сердце, они были для меня самим олицетворением человеческих качеств, к которым я бесконечно стремилась и которые теперь мечтала зажечь, пробудить, оживить в своем Я.

     И, хотя я была среди них самым маленьким, даже ничтожным младенцем перед величественными Вечностями и Вселенными, бактерией, но я уже ощущала себя небольшой частью этой команды и ее работы.

     И я знала, что меня теперь никогда не бросят в Вечности. С их абсолютной бесконечной памятью и бесконечно сильной любовью – я знала, их Любовь и Верность были навсегда.

     Моя Вечность.

     И я еще раз поняла, насколько ничтожны все мои достижения – они просто прах.

     И в этом было отличие Учителя от обычных людей. Учителем становились лишь те, кто перешел за триллионы лет некую грань духовного развития без возможности возврата в эгоизм. Теперь я понимала, что не внешние силы, не умение творить Вселенные и прочие бесконечные реальные силы, но лишь духовное развитие делает Учителя – и меня от этого отделяли реальные миллиарды лет заботы обо всех окружающих и любви к ним.

     Учитель мог не владеть никакими силами, кроме духовных качеств, Любви и преданности людям и своему Учителю – и быть Учителем.

     А еще больше по большому счету достаточно было Любви и преданности. Где преданность была вечным постоянством любви.

     Но уходить от Них было больно. Так больно, как никогда мне не было за жизнь. Даже когда я умирала миллионы раз. И когда меня пытали рабской нейросетью перед тем, как убить.

     Казалось, просто разлука, но меня словно убили еще раз.

     Мои тридцать Братьев растворились в Космосе, а крыльев у меня не выросло. На мне все еще была кольчуга из крапивы. Я не смогла улететь вместе с Ними.

      Учитель Сан-Ешен, словно ясно понимая, что я сейчас без него сорвусь, и снова придется что-то чинить, сам закинул нас сначала в Общину Старших через все новейшие щиты и защиты, чтоб я знала, где меня всегда ждут. Чтоб я знала, где мой дом, когда Он перекинет нас на планету, где предстояло работать маме Медиком.

     Я и так знала, где мой Дом: мой дом – Его сердце.

     Мой дом, рядом с Ним. А все остальное в принципе не важно.

     Мой дом – в сердце. В Сердце Учителя. Там меня всегда ждут.

     Я не понимала, как они могут так легко расставаться с Учителем. Я себя от Него не отделяла. Часть Него просто родилась внутри меня.

     Внутри меня зародилась и бешено вращалась тридцать одна роза.

     Я даже не следила за формальностями и всем, что происходило дальше, так я сосредоточилась на Учителе.

     Смутно помню только, что Учитель сам представил нас правительству на планете Старших, чтоб больше не было никаких эксцессов. Представил формально, именно координатору планет. И быстро, видимо понимая мое состояние.

     Я не сильно обратила внимание, кто это был, полностью сосредоточенная на Учителе и не в силах оторвать от него взгляд в последние мгновения перед разлукой. Точно собака, что не может расстаться и на день, и воет.

     Будто расстается навсегда.

     Координатор зафиксировал параметры моей постоянно носимой защиты.

     Она была проверена тысячи раз и признана годной. Взамен этого признания спецификации и модели ее были скинуты координатору с пошаговым описанием построения для самостоятельной дубликации.

     В принципе, теперь я могла жить вместе с мамой на любой из планет Старших. Правда только с мамой – одной мне там жить никто бы не дал. Бомба-то тикает. Зато мне дали и второй аэродром – если что-то случится с мамой, я могла жить в военном училище до взросления (ближайшие десять тысяч лет). Так что, если с мамой что-то случится, у меня было, где жить.

     В высшей мере демократично и ответственно – ребенок сам имеет право выбора.  Или на улице (в детдоме), или в военном училище.

     Учитель появился и в местном «правительстве», поставил нас перед его очи, зарегистрировал все сам. Уже не доверяя делать это маме и мне.

     Все-таки ему эта планета чем-то была важна.

     Он даже продемонстрировал местным стоящую на мне защиту. Дозволив им пострелять в меня из всего, что можно. И показав мое терпение – то, что я их не испарила тут же. На месте.

     Хотя, по сути дела, представлял он нас одному человеку – координатору.

     С остальными я так и не познакомилась. Боюсь, я была невежлива.

     Я даже не уловила, кто это был – координатор, так я капризничала и так не хотела расставаться. Я вообще плохо помнила, что происходило, и я вела себя как совершеннейший ребенок.

     – Я с мамой быть хочу! – я то цеплялась, то вырывала руку у Учителя. – Я с Тобой быть хочу!

     – А я ребенком быть хочу! – засмеялся Сан-Ешен. – И хочу так непосредственно хотеть быть с мамой!

     Мама пыталась меня урезонить, но сама она выглядела не лучше. Вид она имела бледный. Видно, расставание и для нее было болезненно.

     В конце концов, чтоб меня развеселить, Учитель показал мне новую защиту маминой Общины, где я должна была жить.

     Эта защита Общины совсем не была похожа на предыдущую слабенькую защиту, являя такое невообразимое сплетение защит и красоты, словно это был великий Храм, что у меня душа застыла.

     Я почувствовала мысль, любовь, руку того Великого Учителя Учителей, который так поразил меня в самом начале. Он хорошо позащищал тут все.

     Он знал, где мне придется жить.

     Я просто застонала от отчаяния и понимания своей ничтожной слабости. Бесконечной звезде потоков, которая все еще была со мной, как и с каждым Учителем, как его тело и ум, просто не хватало мощностей, чтоб с этим разобраться. Она просто зависла.

     Я была просто в отчаянье, отчаянье, отчаянье...

     Хотя аватары звезды давно стали моим подсознанием. Я слилась с ними. Я прямо ощущала каждый потраченный ими миг усилий из их этих непрерывных вечностей как прямое свое действие... Будучи способной работать в тысячи рук, тысячи глаз, триллионы потоков.

     Не аватары, а я сама одновременно работала в каждом из потоков, тратила силы, это я сейчас брала преграды и одновременно работала, и училась, и изнемогала, и отдавала все усилия до дна, и выпивала каждую чашу... В каждом крошечном измерении и субпотоке.

     Просто сейчас, стоя здесь, я одновременно стояла и смотрела в каждом потоке вечности...

     Я была Везде.

     Если кто-то радуется возможностям, то каждый миг мне здесь стоил вечности. В миг я проживала вечность. Вечность за миг. Вечность труда, мышления, упорства, воли, сражения, борения, учебы и творчества.

     Теперь я не могла сачкануть даже мгновение, даже крошечный миг, даже совсем маленький «мижек»... Ибо каждый мой миг чувствовался и был как вечность труда и усилий. Мысли и творчество бурлили чудовищным потоком, и это все была «Я». Я сейчас хозяйничала в пустых потоках Вселенных, одновременно строила, одновременно общалась.

     Просто если раньше была простая линейная многозадачность в пятьсот потоков в «Королеве 512» и Бог знает в сколько потоков с суперискинами, то теперь мое «Я» стало еще разновременным, с бесконечными потоками и рисунками времени, с чудовищно гармоничной конфигурацией слитых в одно целое триллионов «Я».

     Я словно начинала понимать, что чувствует Учитель. И как может быть бесконечность за миг.

     Я словно ощущала ветер вечности на своем лице. Соленый от пота, труда и крови. Горячий от любви. Он бил мне в лицо, срывая все глупое и наносное. Иногда миг срывался на ураган, где я стояла точно в центре утеса.

     Эта бесконечная звезда делала меня похожей на бесконечную пирамиду в облаках, где низ терялся в других Вселенных. И на каждой грани стояла та же «Я», ибо шел постоянный обмен, и «Я» не различала, где была «Я».

     Я была везде.

     Я – везде.

     Это была просто я со многими гранями. Просто мое «Я» приобрело совершенно новую структуру для этих метрик, где измерения, времена, пространства имели переменную структуру. Я чувствовала, как я адаптируюсь с каждым мигом вечности.

     Мое многогранное, одновременно бесконечное «Я». В каждом миге вечности я видела вечности.

     Но я впервые почувствовала, что не знаю, как применять это в жизни. Использовать такую мощь для моих задач – все равно, что галактической бомбой по таракану.

     И бомбой, бомбой таракана.

     К тому же я не знала, как отдать людям ту энергию и заботу, которые мне дали Учителя, отдать другим, отдать неизвестным и страждущим – знаний просто не хватало.

     – Помогу, – вдруг сказал на ухо Учитель Сан-Ешен, крепче обняв меня. На Его руках я казалась совсем пушинкой в океане вечности. – Всегда помогу, если хочешь помогать людям. Мое дитя.

     – Отец... – сказала я тихо. Я хорошо сознавала, кто мой Отец.

     А сейчас я просто любовалась защитой Общины. Все мои аватары в один голос ахнули, завизжали от восторга по-детски, как и я. Закричали. Отчаялись. И кинулись в работу.

     – Ведь мои аватары, – грустно подумала я, – и есть я. Я – закинутая на утес, я – работающая в субвселенной, я – учащаяся и смеющаяся. Это и есть мое подлинное Я.

     Не было никаких клонов, была Я. И Учитель просто сделал меня Единой.

     Сейчас мое Единство и ощущение распространялось на всех моих аватаров в любой плоскости. Не важно, в каком времени они работали – сейчас я просто осознавала их всех вне времени. Или дух или подсознание в какой-то момент просто слили все возможности.

     Это было невероятно, но мой дух охватывал Все.

     Но я принимала это просто, как ребенок. Словно иначе было невозможно.

     Я есть Все.

     Я хочу помогать всем.

     Я хочу любить всех.

     Я осознавала все окружающее всеми своими гранями. Как Учитель мне показал. И не думала, как этого достигла. Как ребенок, подражающий Отцу.

     И сейчас я смотрела на творение своего отца, а может и Его Отца, и понимала, насколько все мои умения еще бесконечно далеки от идеала. Эта защита была невероятна. Она в буквальном смысле была бесконечно сложной – самой бесконечной сложностью с вплетенными бесконечностями внутри. Она расцветала, как цветок, в беспредельность, и постоянно усложнялась. Это была Мысль, но она была Живая Мысль. И при этом это была сама бесконечность развития.

     Учитель показал, насколько Его Мысль невероятна. И как она обладает своей собственной силой. Его Мысль как бы стала живым существом, видящим смысл в творении защиты, и взявшим под защиту эту планету. Зародыш жизни получил часть мысли Учителя и теперь интенсивно развивался, используя ее для своего развития. Так бы этому существу потребовались триллионы лет роста и развития в Космосе, а так он ускоренно развивался, используя часть сознания Учителя, заключенного в этой мысли.

     Боюсь, меня ткнули в мое невежество по самое «не могу», сделав так, чтоб я сама себя обозвала глупым ребенком. Подозреваю, это была вишенка на торте обучения для меня, чтоб вышибить зазнайство.

     Учитель Ешен весело улыбался глазами, посверкивая ими. И до меня вдруг дошло, что если я могу эту защиту видеть, то скорей всего защита была еще и сознательно упрощена для ребенка.

     Боюсь, что я получила новый квест, цель, безумие и комплекс неполноценности на ближайшие века, став маленьким ребенком, потому что мои аватары в панике рапортовали, что, прокрутив уже бесконечности Вселенных за эти секунды в каждом потоке, даже не знают, как зацепиться за нее.

     Меня мимоходом пребольно щелкнули по носу, мотивировали и... сделали таким же ребенком, который в удивлении озирается на мир взрослых, мечтая быть таким, но не зная, как приступить и как этого когда-то достигнуть.

     Кто-то одним движением глаз вернул все мои чувства к детским навсегда, одним движением ресниц вышибив всю дурь.

     И я даже знаю кто. Учитель Ешен все еще держал меня на руках, и мне пришлось смириться.

     Единственным моим немного злорадным утешением было, что маму вернуло на землю вместе со мной. И она теперь растеряно хлопала глазами, оценив защиту, и выглядела совсем уж младенчиком.

     И я смирилась и с разлукой. Я подозревала, что, когда я щелкну эту защиту, Учитель снова придет.

     Похоже, в моей жизни появились взрослые, просто немного другие взрослые, и с этим придется смириться, – подумала я. Я стала ребенком, причем очень и очень надолго. И я даже не против пару гигаплексов реальных Вселенных или даже вложенных бесконечностей в бесконечностях поездить на руках. В конце концов в Вечности я повзрослеть всегда успею. И эта неминуемость взросления и становления таким, каким сейчас был Учитель, даже немножко пугала. Я уже знала, как Вечность быстро кончается...

     Мигнуть не успеешь, а детство в прошлом, и ты уже держишь миры и помогаешь в сердце миллиардам...

     Все, что конечно – мгновенно. Миг – и ты смотришь на прожитое, удивляясь. Но хорошо, что за этим вечность.

     Они не понимают, что такое вечность. Вечность в любви – это один миг.

     – Я не плачу, я просто здесь, и здесь мокро, – сказала я маме, осматриваясь. И пытаясь вытереть глаза локтем, что для комбеза, состоящего целиком из силовых линий, было сложновато.

     Учитель «высадил» нас с мамой прямо на корабле эмигрантов, которые прибывали на какую-то молодую планету Галактического Единства Планет и Систем.

     И волей Учителя нас засунули прямо в эту толпу.

     Самое место, чтоб поплакать.

     Еще это место скорей напоминало цыганский табор, табор скорби, а не космический корабль. Люди расстались со своей планетой, люди страдали, люди переезжали. Шатры прямо на палубе, люди расселись по семьям прямо на полу, бегающие, кричащие, вопящие, блюющие дети.

     Пестрые краски, грязь, удушающий запах. Давненько я такого в эпоху роботов и ботов не видела. Видимо, роботы просто не справлялись. Попытки наладить гигиену наталкивались на непонимание и какие-то традиции. Срали прямо в углу.

     Кто-то, по-моему, даже что-то варил прямо на палубе. Сумев разжечь костер. Я представляю капитана.

     Дикий говор, базар.

     Корабль просто фонил бедой и ощущался в пространстве как точка боли среди других планет и систем. Не от счастливой жизни кто-то эмигрирует. У меня сердце потянулось исправить. Я поняла, почему Учитель нас сюда направил.

     Глупо мыслить о себе, когда столько людей нуждаются в твоей помощи прямо сейчас.

     Но я поняла, почему сам Учитель сюда не пришел – лично я часть этих патриотов и верующих людей отправила бы прямиком на солнце. Это были обезьяны в клиническом виде. Несмотря на их молитвы, Богу здесь не место. Видя их поведение, мышление и поступки, так и хотелось сказать: «Че кричите? Я ж вас, сволочей, на данный «Титаник» со всего мира собирал!»

     Я чувствовала себя среди этой беды ужасно. Не сдержавшись, я заглянула в каждое страждущее здесь сердце и разделила его боль. Хотя мама и говорила вести себя скромно. Больно было ужасно. Но постепенно люди успокаивались, морщины разглаживались, лица светлели.

     Мама крепко обняла меня.

     – Их всех надо лечить! – сказала она с болью. – Состояние их ужасно. Ты сняла только внешнюю боль. Их нужно направить, поддержать и, главное довести до конца – до становления Старшими. Или, хотя бы до саморазвития.

     – Такова жизнь, – устало сказала я, опуская руки, ибо это меня ужасно вымотало. – Если ты берешь за кого-то ответственность, это навсегда. Но, мам, тебе не кажется, что они летят не туда, куда направляются? Я тут заглянула в их мозги – как ни плохо я знаю навигацию, но эта занюханная планетка Сагори с эмиграционным центром совсем в другой стороне, чем то место, куда они направляются в гипере. Я вышла и осмотрелась – они сейчас совсем в другом рукаве.

     Я все-таки посмотрела план галактического кластера, куда они призвали меня править, хоть я и безответственная.

      – Они летят в центр Галактического Единства, так что я б особенно не беспокоилась, – подтвердила мама. – Там тоже есть пункты эмиграции. Но конкретно этот сектор здесь – это сектор частных планет Галактического Единства, куда их «элита» под разными юридическими уловками, предлогами и юридическими зацепками пытается закрыть доступ Старшим. Тебе там быть, например, нельзя. Потому я все-таки посмотрю, что там...

     Я подняла брови.

     – Они даже не понимают, как это глупо что-то запрещать, – примиряюще сказала мама. – Я уверена, ты уже сгоняла и посмотрела (мерзкие эмоции поля мыслей и чувств от этих закрытых планет, мама права). Дай мне координаты выхода из гипера этого корабля, я не хочу ломать и вскрывать компьютер и нейросеть капитана...

     – Зачем его ломать, он же прозрачный, – не поняла я. – Тут же нет никакой защиты в принципе, они же видимы во всех диапазонах. Ты просто считываешь все пространство со всеми субуровнями, и все...

     Я возмущенно спросила:

     – Мама, ты что, это не умеешь!? В самом худом случае просто копирни все во внутреннюю вселенную и считай там искинами...

     Мама отреагировала не так, как она должна была бы.

     – Мозги потомственного многолетнего хакера, – выругалась мама. – Ты даже не заметила, как соединила старый хакерский опыт и открывшиеся новые возможности, просто видя все сквозь все защиты. И применяя опыт. А я-то ломаю их.

     –  Но Учитель тоже не ломает защиты, а просто видит их, – недоуменно сказала я. – Для него абсолютно вся звезда потоков видима и прозрачна, а не какая-то занюханная Галактика...

     Мама тяжело вздохнула, что-то пообещала себе, закрыв на мгновение доступ, чтоб я не услышала в мыслях (она себя обманывает, я обещаю узнать смысл этого слова), но пакет координат из моего мозга взяла.

     И сама посмотрела в мозги команды.

     – Капитан знает, куда выйдет, – вглядевшись, сказала мама, – но вся команда не знает, куда они летят, думая, что на Сагори в эмигрантский центр... Что здесь происходит? Я смотаюсь, посмотрю, а ты будь тут.

     – Почему не наоборот!? – возмутилась я. – Я воевать более привычная.

     – Потому что нам больше не нужны большие черные дыры в центре Галактического Единства, – строго сказала мама. – Они мешают судоходству «меньших», да и они опять будут свои петиции подавать, уверенные, что это мы наделали. Хотя, по-хорошему, раз в пятьдесят лет всех этих недоумков, считающих себя «элитой», нужно отправлять на солнце. Вместе с их планетами. Они часто даже не понимают, что творят, разваливая все, что работает хорошо. Власть – заколдованная профессия, как мы не защищаемся нейросетями и законами, через какое-то время они все равно начинают гадить своим подданным. С какого-то момента бывает разложение всего хорошего вместо помощи своим избирателям. Я мигом посмотрю, что за нарыв там образовался...

     Мама исчезла, не договорив.

     Я пожала плечами. Власть надо полностью менять через два срока, пока она не сгнила, а потом полностью запрещать бывшим во власти любые государственные посты.  И вводить ответственность за действия, чтоб это не было синекурой без всякой ответственности за результат. Власть должна быть жертвой.

     Я же пошла знакомиться с семьями, в которых был хоть какой-то потенциал. Здесь можно было помочь осознано...

      Почему-то я посчитала, что мне надо познакомиться с ними. Как сделал это Учитель со мной.

     Когда я прикинула, со сколькими надо познакомиться, мне поплохело. Сам корабль был небольшой. Но его дополнительный трюм представлял собой куб с гранью в три километра. На площади в три на три километра можно с комфортом разместить миллион людей – и на каждого придется по девять квадратных метров. А тут списанный откуда-то военный искин не стал мудрить, и просто разбил силовыми полями и силовыми плоскостями этот куб вдоль одной из плоскостей, получив пятьсот этажей по шесть метров в высоту. Даже летать можно. Пятьсот умножить на площадь три километра на три километра – около четырех с половиной тысяч квадратных километров получился домик.

     Вроде никогда не испытывала проблем со знакомством. Уже роль лидера класса заставляла сметать все проблемы на этом уровне. Смущение приходилось давить сапогом. А дальше приходилось просто выживать. На войне не до смущений. Связи, боевое братство, знание напарника важнее.

     Там, где от твоего смущения тебя могут убить, оно исчезает со скоростью снега в жаркое лето. Там уже не до смущений и не до того, что могут подумать – нахрен смущение. Лучше его пристрелить.

     В детстве просто лупила понравившихся, так и знакомились.

     Чуть повзрослев, поняла, что сложность не в знакомстве, а в том, чтоб быть тем, кем ты хочешь, создать нужное впечатление и удержать нужное впечатление. Все же удержать уже двадцать человек вокруг себя сложно – нужно каждому уделить внимание, быть каждому другом, и лучше всего настоящим. Быть истинным другом всему миру нелегко. Нужно каждому найти улыбку, нельзя показать усталость, нужно контролировать свои чувства...

     Нужно создать и удерживать контакт все время.

     Удерживать контакт несмотря ни на что – в удаче и неудаче ты должна найти улыбку и ободрение для всех. И остаться собой.

     Но тут незнакомая ситуация, отсутствие мамы, другая культура и незнакомый язык, слизанный из их мозгов и быстро разученный в одном из потоков, привели к тому, что первые знакомства были никакие. Ужасные.

      Я потратила время, чтобы познакомиться со всеми. Просто создала сложную пространственную и временную лакуну, которую они не заметили.

     Первая сотня знакомств была ужасная. И вторая была ужасная. И первая тысяча была ужасная с моей точки зрения. Но уже после десяти тысяч у меня начало что-то получаться.

     Я уже так делала. Ходила по школе и знакомилась со всеми, кто мне нравился. Запоминая их. Потом просто со всеми. У меня в таких случаях телефон в кармане всегда включен на запись – торчит абсолютно невидимо кончиком из кармана, но все звуки выключены. Специальная программа, он даже картинку не показывает, которую пишет. Он выключен. Потом дома просматривала, если что-то не то или не помнила – выясняла у мальчишек и девчонок.

     Зато я знала каждого человека в школе по имени, и каждый человек в школе знал меня. А это совсем другие отношения.

     Опыт есть опыт. Без опыта невозможно научиться любви. Без опыта невозможно научиться зажигать любовь, поддерживать ее, разжигать, утверждать, доводить до негасимого вечного прекрасного Огня сердца. Нужно идти и знакомиться, смотреть в глаза, открывать свое сердце и быть абсолютно внимательным к другому, отдавать свою душу. И отдавать себя без остатка каждой любви, отдавать неистово каждому. Я всегда счастлива приносить счастье. Я безумно счастлива приносить счастье другому. Я счастлива видеть, как расцветают лица и сердца.

     Мое сердце откликается на чужую улыбку и счастье. У нас есть нервы и нейроны, которые отражают чужое состояние, как бы зеркальные нейроны, отражающие чужое состояние. И мое счастье растет от счастья другого.

     Счастье понятие психологическое. Оно не вовне. Это что-то из наших установок.

     Я всегда была счастлива без остатка отдавать себя другим и видеть вокруг счастливые лица. Я счастлива отдавать себя. Я счастлива приносить счастье и другого не хочу. Я счастлива, когда в сердце бурлит чувство, когда там бурлит огонь. Я счастлива любовью к другим, я счастлива отдавать другим, и другого не хочу.

     Конечно, сам собой отбирается ближний круг, в котором ты отдыхаешь душой. И которому ты не только даешь, но и получаешь душой, из которого черпаешь радость. Когда любовь, которую даешь другим, возвращается к тебе, она усиливается во много, много раз. И растет... И ты отдаешь уже больше... Чтоб больше получить...

      Со взрослением, правда, понимаешь, что не всякое знакомство нужно. Все криминальные знакомства лучше обходить. Сюда лезть не нужно, и хорошо, что я поняла это уже в школе. В рабстве это помогло не встревать в ненужные связи и оберегло от тысяч неудач. Криминальника очень легко случайно спровоцировать на сексуальную активность, и другой любви он просто не понимает, и его сложно отбросить. К криминальным – только полная холодность. Хотя и она их иногда случайно затягивает.

     Я счастлива знакомству с новыми людьми, счастлива вникать в эти связи, счастлива связывать их сердца и свое, чтобы в их сердцах забилось мои имя. И чтоб на меня пролилась их любовь в ответ на мою любовь. Я счастлива, когда растет любовь. Я люблю наблюдать, как растет любовь. И увеличивается количество любви вокруг меня. Я люблю рождать и поддерживать волну любви. Я рождаю любовь.

     Я люблю серфинг. Я ненавижу голую популярность, она пустая и дохлая. Я только люблю. И я люблю рождать волну любви и стоять на ней. Я не рождаю популярность, я рождаю любовь в мире человеческих чувств.

     И сейчас мое «я» знакомилось, смеялось, улыбалось, заглядывало в души более чем миллиона семей на корабле. Сказать по правде, я сначала знакомилась по привычке полностью сама, все-таки еще не привыкла работать чисто аватарами без основного тела с людьми, а потом оставляла аватара и шла дальше.

     Разницы для меня уже давно никакой не было, но я как-то привыкла. Это я продолжала говорить с ними, смеяться, мое сердце их уже любило.

     Но знакомилась еще по привычке одной цельной точкой вне времени вместе, всем сознанием. Мое сердце, суть, на всех было одно. Я давно уже отождествляла себя со всеми потоками сознания, но отождествлять себя со всеми телами было еще в новинку. Я просто представляла, что у меня тысячи рук и тысячи глаз, существующих одновременно в разном времени и пространстве.

     Я гладила волосы новой подруги, качала ребенка, поила, смеясь, старушку, становясь ее ребенком, помогала решить задачу своему ровеснику пацану, даже останавливала обнимашки парочки юных недоумков, ибо обезьянки есть обезьянки. И помогала, помогала, помогала, смеясь и улыбаясь, вглядываясь в их души и в глаза. Я пыталась понять, как зажечь любовь...

     А большей частью я была собой, и просто радовалась жизни, наслаждаясь ситуацией, вниманием, общением, новыми людьми и их новыми сердцами...

      Я хохотала, рыдала, гоняла, почувствовала себя словно в школе когда-то, о которой давно забыла.

     Я вела себя, как сердце велело, я была сама собой, но люди почему-то загорались. И в какой-то момент я просто почувствовала, что мне кто-то помогает. Чей-то луч вдохновения словно несет меня. Я внутренне оглянулась, и поняла, что за мной стоит невидимо мама. И Учитель. И оба помогают мне. 

     Учитель достал опыт Учителя Учителей, и сейчас, через меня вдыхая в них силы побеждать и чистую энергию, вдохновляя, возжигая их лучшие качества и стремления, врачуя их раны, намечал для них лучшие пути. Которые их дух не мог еще пока наметить сам. Только сейчас я увидела насколько прозрение и анализ Учителя Учителей были невероятно точны и прекрасны. Они просто готовили бесконечный путь каждого.

     Мой опыт и умение, мое желание помочь затрагивали лишь ничтожную часть, а тут я видела, как расцветают их души в тех условиях и тех нагнетениях, что рекомендовал для них Учитель. Только бесконечная любовь могла позволить такую заботу о человеке...

     Но мама была недовольна моим поведением.

     – Ты поступила не очень хорошо... – сказала она.

     Я расстроено посмотрела на нее.

     – Мы в ответе за своих любимых. Мы в ответе за того, кого мы приручили... – сказала она. – Ты зажгла в них неистовую любовь к себе. Но не думала о будущем. И собиралась также легко бросить, забыв. Но оказаться брошенным, непонимающим, после того, как был любимым – это и есть настоящий ад. Это контраст. Не минутная вспышка, не минутная любезность, а любовь. Учитель любит всех навсегда и его любовь уже не окончится. Не какие-то внешние силы и способности, а способность навсегда любить своих детей и окружающих, не забывая их в сердце больше никогда, отличает Учителя. Только эта любовь, да еще умение учиться, и есть значима для того, чтоб стать Учителем. Что значит мгновенная вспышка любви? У тебя их будут миллионы – это снежинка на солнце, тогда как твое сердце должно стать вечным солнцем.

     Я подняла сияющие глаза на Учителя. Я попыталась обнять Его. И была невидимо взята Им на руки.

     Я просто наслаждалась Его любовью. Но сейчас я видела и Его вечную преданность всем, кого Он любит.

     Я давно это знала, просто плохо осознавала.

     Пример Учителя Учителей, Его ученика Сан-Ешена, других Учителей, которые продолжали, именно продолжали любить всех из встреченных ими биллионов живых существ, просто преобразил что-то глубоко во мне. Сознание Учителя просто расширялось на каждое живое существо, встреченное Им, и Он продолжал уже любить встречного и помогать ему, что бы тот не делал.

     И я знала, что и мой образ уже навсегда останется в Сердце Учителя, Он будет посылать мне потоки любви, даже если я сама не буду Его помнить.

     Так расширить свое сердце, чтобы вмещать в него всех живых существ, а не только одного-двух человек, как у меня – вот что значило быть Учителем.

     И это была не формальная задача или тренинг, которые я могла бы потренировать в субвселенных, а рост естественной любви моего сердца к реальным окружающим меня живым существам. Которые иногда злые, вредные, хитрые, неприятные, нехорошие, драчливые.

     По сути, мне предстояло стать больше чем сестрой хотя бы на жизнь со мной, чтобы начать приближаться к тому, чем был для меня Учитель. Эта сила любви подавляла.

     – Но мам, я начинала понимать это. И думала, что Учитель мне поможет. Именно как раз будет помогать вечность там, где я не понимаю... Чтоб я их не бросила...

     Мама улыбнулась мне.

     Я попыталась залезть тут же в ее опыт. И опыт Учителя. Где они общались с людьми.

     – Твой опыт только твой опыт, – строго сказала мама, все же допуская меня в сознание.

     – Я знаю, что понять чужой опыт можно только через собственный, – ворчливо сказала я.  – Когда я начала общаться с людьми, очень многое, что я подсмотрела у вас, стало мне понятным. Часть вашего опыта при общении будет оживать, и мне будет становиться понятным, куда развиваться.

     – Ну, весь опыт ты принять просто не сможешь, – улыбаясь, сказал Учитель. – Для этого нужно быть мной. Но частями я могу начать тебе его постепенно скидывать. У твоей звезды просто еще нет способности творить жизнь, чтоб его понять и отрабатывать. Но мощностей и объема твоей бесконечной звезды как раз хватит, чтоб принимать частицы опыта.  Отрабатывать тебе придется в реальной жизни с реальными людьми, субвремя для этого не подойдет, но оно уже хоть немного больше по размеру как хранилище. Возьми, что я тебе дал, это тебе хватит на пару бесконечностей практики.

     Учитель приобнял меня, посмотрел мне в глаза – и я задохнулась от счастья. Я словно была вознесена. Я словно оказалась в Его сердце. Учитель всегда сливал меня с собой. И я становилась Им, Его опытом, Его сердцем, Его лучом, Его воплощением, Его аватаром хоть на чуть-чуть. Но сейчас Он словно приоткрыл часть своего сознания для меня. И вся моя бесконечная звезда с бесконечностью линий вселенных смогла вместить лишь крошечную часть Его опыта.

     Я чуть не задохнулась. Для моей звезды тут было на триллионы лет работы, она оказалась загружена полностью. Без остатка. И это я взяла ничтожную часть. Не триллион от триллионной, а просто ничтожную каплю от Бесконечности.

     Вечность за один миг была ничто для этого опыта. Он от этого просто не кончался.

     Я радостно бросилась к своим людям, пританцовывая. Теперь во мне при встрече с каждым человеком откликался весь опыт Учителя. Весь сразу. Учитель просто направлял. Я прикладывала весь взятый мной опыт Учителя. Я проживала и начинала его хоть чуть-чуть понимать.

     Аватары прорабатывали триллионы вариантов будущего каждого, моделировали все варианты развития и помогали мне с наилучшим поведением и воздействием. Я была их и брат, и дочь, и врач... И пыталась немного стать Учителем, но до этого было бесконечно далеко, бесконечное число ступеней.

     Но никто не мешал мне любить – если в мире стало больше любви, по мне это всегда лучше. А тех, кого я люблю или любила, я никогда не забывала.

     Я считала и считаю, что наши близкие – это те, кого мы любим, и кто любит нас. Любовь делает близость... А не какие-то далекие гены.

     И я никогда не забывала, в отличие от «бабочек», кого любила. Просто потому, что продолжала любить их, несмотря ни на что...  Это люди как флюгеры или опилки под магнитом – сегодня любят, завтра нет, послезавтра снова сюси-пуси.

     На самом деле люди, которые ставят свои личные чувства выше другого, никого никогда не любили, кроме самого себя – любовь начинается там, где забываешь самого себя...

     По забвению себя ты можешь определить, любишь ли ты – это первое качество любви: пока ты сосредоточен на себе и своих чувствах, это что угодно, но не любовь. Для меня любовь как дети – раз родилась, и ты ответственна уже навсегда...

     Ну, по крайней мере, я к этому стремилась... Учитель вообще соединил сейчас меня с собой, и я отмечала его опыт и реакции напрямую.

     – Ханна, ты опять замахнулась на неподъемную ношу и чудом не выгорела! – укоризненно сказал Учитель. Я снова бросилась ему на шею. Все аватары попытались повиснуть на нем. – Ты хоть задумалась, со сколькими ты сейчас познакомилась, скольким помогла, скольким направляла пути, беря на себя их ношу, проживая с ними снова их жизни?

     Я заглянула в свое сердце. На самом верху его полностью занимал Учитель. Рядом были другие Учителя и мама.

     А самом нижнем ярусе сердца были, смеялись, плакали, махали мне руками все мои знакомые. Их было много, но они все были там.

     И неизвестно, как они пробрались в мое сердце. И остались там. И все те, с кем я познакомилась сегодня.

     Если приглядеться, то там, на самом низу, можно было обнаружить, к ужасу моему, даже пиратов. Я не могла их теперь ненавидеть.

     Я прижала руки к своему сердцу, пытаясь его удержать. Пытаясь не дать ему разорваться. Они все были там!

     Я просто их держала в своем сердце. И посылала им любовь.

     Всем, всем, всем.

     Они просто там были навсегда, и все. Они просто вросли в мое сердце. И их уже было так просто не вырвать. Я сама вточила их в свое сердце, в свою душу, в свое я, как горный поток камень в расщелину, чтоб ничто, никто, никогда и никаким образом не смогли их оттуда вырвать, как бы я не теряла больше память. Они были живые и они пришли туда навсегда.

     Я сделала так, что Учитель и мама стали самой сутью моего сердца, чтоб даже если я все забуду, потеряю все, то пока я есть, они останутся. И даже их интерфейсы были слиты с моей памятью и сознанием.

     – Эге, я вижу, что я занял большую часть твоего сердца! – весело сказал Учитель.

     – Даже если мое сердце растет, растет и моя любовь к Тебе, Учитель! – снова бросилась ему на шею я. – Да и как может быть иначе, если мое сердце, душа, моя суть и есть Ты. Не покидай меня! Да простят меня остальные, но ты навсегда мое сердце!

     – А как же я? – возмутилась мама.

     – И ты мам, ты вторая часть моего сердца, – я попыталась обнять и притянуть и маму.

     – Ты задушишь меня, – засмеялась мама.

     Мама осторожно забрала меня у Учителя.

     – Я позвала Учителя, – тихо сказала она, – потому что не знаю, что делать. За всю мою жизнь не было столько приключений, сколько за минуту с тобой. Обнаружилось, что детки некоторых богатых людей Галактического Единства вздумали поиграть в рабовладельцев. Никак эту заразу не изжить, сколько с ней не боремся. Целую частную планету приспособили.

     – Ты не смогла отправить их на солнце?

      – Было бы много воя и вони...

     – Я тебя не понимаю... Ты стала мягкотелой?

     – Ну, в результате случайного удара по пульту, в месте, где нас ждали, вышел галактический крейсер с капитаном, у которого недавно похитили родственницу. И который обратился к Старшим за помощью в этом. По размерам крейсер был как раз с наш корабль, а ожидавшие так заигрались в пиратов и напились, что напали сами на него, еще и поглумившись в эфире. Ибо они имели официальные коды остановки. Они ведь все свои официальные сети и искины заблокировали, а их самоделки сбойнули в самый неподходящий момент. Они долго издевались, глумились в эфире, а когда решили попрощаться, с ними, как в стихах, «заговорила Артиллерия... в две тысячи своих гортаней...» Ну а дальше злой капитан крейсера приказал провести полное сканирование всех, кто остался в живых после злого разговора с крейсером. И по законам борьбы с пиратством вскрыл эту частную планету.

     – Хо-хо-хо, мама! Ты сегодня была настоящим Санта-Клаусом и святым, принесла подарки под елочку...

     – Свою родственницу, – продолжила мама, – он все-таки нашел на планете и скандал уже никто не смог замять (я бросила быстрый взгляд на Учителя). Миллионы уже отправлены на Солнце. Подобное было бы невозможным без массового покрывательства. Многие пытались сбежать, но Правительство официально обратилось к Старшим, и те просто завернули корабли из глубин Космоса. Тебе не понять, но здесь правительство не элита, а лишь слуги нанимающих их людей, потому шок был слишком страшен. Все запреты доступа Старшим на частные планеты были отменены, не говоря уже о запрете доступа спецслужб. Старшие сейчас шерстят частные планеты ситом. Многого не нашли, но население в панике – свыше пятисот жителей Галактического Единства были обнаружены в рабстве на этой планете, из них большинство – знаменитости. Эмигрантов же, так и не ставших гражданами – там миллионы.

     Я посмотрела на Учителя.

     – Этот нарыв должен был назреть, – сказал Учитель. – И разобраться должны были они сами. Если бы были полумеры, и всю эту «элиту» не отправили бы прямо на солнце и не вскрыли все это, то в конце концов погибло бы все зараженное общество, как это часто бывало с союзами, государствами, планетами... Такие пароксизмы бывают. И тогда прямо погибли бы триллионы, духовно – триллионы триллионов, а еще триллионы были обречены на муки, насилия, унижения на века... А иногда – навсегда... Стоит только допустить их желание стать мелкими царьками, аристократами, стать над другими, стать выше кого-либо...  Как быстро все это обращается в дикость. Ужасно трудно довести людей и планету до состояния Старших, когда возврат в дикость принципиально невозможны!

     – Дай-ка я проверю все планеты своего кластера, – сквозь зубы непримиримо сказала я. – Я-то думала, что уничтожила всех пиратов. И что охватываю все планеты сектора. И что подобное в развитых секторах невозможно. Учитель, Ты не мог бы пройтись со мной и глянуть, где общество здорово, а где больно, – я поклонилась Ему, – и где надо лечить, поскольку моего опыта очевидно не хватает. Я напоминаю себе студента первокурсника медфака, который уже знает о болезнях общества, но навыками еще не обладает.

     – Ты еще не поступила, притом в детский сад, какой первый курс! – буркнула мама. – Ты недавно кибердоктор с боевым роботом спутала, и все удивлялась, что у него только холодное оружие ближнего действия. Но что ты хочешь от школьника?

     – Я хочу, чтоб Учитель поучил меня, как поступать при контакте с планетами и людьми. То, что было с короной, было один раз. Я взяла опыт, но еще мало что понимаю – этот опыт нужно пройти с Учителем, разобрать, многократно повторить, пояснить, что я не понимаю. Обдумать и создать мне понятные концепции, а не просто интуитивно.

     – Ты хочешь внутренне осмотреть свой кластер? Прикоснуться к каждому сердцу? Просишь поучить, как знакомиться? – попытался четче сформулировать Учитель, но я видела, что Он видит меня со всеми моими желаниями насквозь лучше, чем я.

     – Нет, – упрямо сказала я. – Я хочу, как в школе – познакомиться с каждым в своем кластере. Как на этом корабле. И прошу, чтобы Учитель помог мне, показав, как Он работает с целыми планетами. И помог проконтролировать сложные случаи, чтоб я не натворила делов по невежеству.

      – Пойми, это страшная ноша, – сказала мама, – а тебе еще надо многому учиться и расти.

     – Мама хочет, чтоб ты, как она, покантовалась пару миллионов лет среди людей, – с юмором сказал Учитель. – И накапливала опыт тысячью мелких деталей.

     – Я лучше достигну быстрей и одним ударом, – жестко сказала я. – Жизнь показала, что у меня просто может не быть времени на то, чтоб нормально расти. Если я что-то могу достичь, я достигну не откладывая. Если я что-то вижу, я приложу абсолютно все силы. Или умру. Помоги, Учитель!

     – Не могу отказать дочери, – улыбнулся Учитель, беря меня на крыло. – Пойдем, дочь, – сказал Он маме.

     В отличие от корабля, где все было открыто и знакомиться было легко, на планетах знакомиться было сложнее. У людей работа, изоляция, дома... Там, к тому же, нельзя было просто остановить время и познакомиться вне времени или в чисто локальных ветках. Там слишком много взаимосвязей, чтобы учесть все влияния временных вмешательств, не допустив губительных колебаний взбаламученного времени. Потому в некоторых случаях знакомство было довольно сложной процедурой.

     Появляясь на планете вместе с Учителем, я обычно весело говорила каждому: «Привет!», – обращаясь непосредственно напрямую к сердцу, душе и нервной системе каждого. Без всяких нейросетей, звуковых и прочих посредников.

     Учитель учил меня, как помогать, вдохновляя, зажигая, устремляя, леча, помогая решить самим, не вторгаясь в их свободу воли, их жизнь, их судьбу, в нити их собственных причин и следствий – карму, если осознанный контакт был невозможен.

     Невозможно делать что-то за другого – это как выполнить чье-то домашнее задание и всегда несет лишь вред. Невозможно решить за другого конкретную ситуацию.

     Я заметила в потоках вероятностей и в паре неудачных случаев помощи, что если я вмешаюсь, то человек потом попадет в двадцать подобных ситуаций, одну из которых я помогла ему избежать. Ибо корни этого никуда не делись, а он еще и будет думать, что это просто решается. Вмешательством за кого-то ситуация обычно лишь осложняется. Человек ее повторяет обычно зеркально, а чаще – в худшем варианте.

     Видя жизни, я поняла, что люди сами обычно крайне упорно вызывают, создают, продуцируют, проектируют, воображают свои несчастья, сами упорно лезут в самое дерьмо и мясорубки. И еще поносят, и ненавидят тех, кто их предупреждает, останавливает от их личного горя и пытается помочь.

     А потом, создав Ад для себя и других, тщетно пытаются убежать от ими же созданных следствий. Всегда, всегда, всегда только сами. А если им поможешь выбраться – тут же возвращаются к прежнему и повторяют подобное, как только ситуация опасности проходит.

     Я много насмотрелась прекрасного и ужасного. И чуть-чуть повзрослела за эти дни с Учителем.

     Я видела в душах, как женщины молят неизвестных Старших в виде своих Богов о восстановлении дикой религии, в которой женщины не имели никаких прав, приравнивались к скоту, где разрешалось избивать жену и в которых насильно выдавали замуж в девять лет, когда нет и не может никакой любви, страсти и просто семейного понимания. И в которых по факту сто процентов детей-девочек подвергались сексуальному насилию, издевательствам и избиениям с педофилами, ибо нормальная семейная жизнь в этом детском возрасте физически невозможна.

     Видела я, как взрослые люди просят для себя и своих близких восстановления «религий», где аристократия и рабство были прописаны на базовом, программном уровне: «Раб да повинуется хозяину как самому Хрестосу...». А потом, когда у них все-таки случайно получалось это локально, вопреки всем усилиям Старших, Учителей и всех Высших сил, эти же «просители» потрясали небеса воплями и проклятиями, потому что их «хозяева» относились к ним, как к скоту, наплевав на их и их нужды... А их дочери были их шлюхами.

     Я видела, как вовлекают люди себя и своих близких в свои безумия, как страдают от своих собственных и чужих страстей, как выбирают из всех возможных решений единственное убийственное, как создают ад в своей душе и потом несут его миру.

     Я распутывала чужие судьбы, вдохновляла, просветляла, лечила души, останавливала зло, вливала силы победить, я временно подымала и освобождала от боли, беря эту боль на себя и разделяя. Я давала время и силы расправиться крыльям души, чтоб она сама могла увидеть свою ситуацию и с ней справиться.

     Но чаще всего эта энергия и порывы растворялись как вода в песке в пустыни, где мертвый неживой песок может поглотить целые реки, где дарованные свет, энергия и вдохновение затемняются, тратятся на что угодно, кроме нужного и борьбы с собой, а то и направляются прямиком на зло другим людям.

     Мои усилия, энергия, душа, свет, любовь уходили как в песок, напоминали бессмысленный сизифов труд, где нужно было начинать катить тупой камень вверх снова и снова, тратились без малейшего эффекта...

     И я постепенно понимала, что отвечать, помогать, вдохновлять нужно там, где капля драгоценной энергии не прольется без смысла, где человек готов и может сам работать, восходить, побеждать, где был четкий запрос, четкое подражание Учителю и ученичество...

     В большинстве случаев я терпеливо выбирала нити судьбы, подбодряла и вдохновляла там, где человек хотя бы не сминал чужие судьбы, не вредил другим, не ломал по прихотям судьбы девчонок...

     Чем ниже сознание человека, тем больше его представление о веселой и счастливой жизни представляет собой море горя для других: рабы, крепостные, «девочки». Совершенно не понимая, что это не тела, а чужие люди с их судьбами, надеждами и сердцами. Их представление о радости и счастье связаны с властью (над кем-то), с избыточным шальным богатством (часто у кого-то взятым, ибо малоразвитые общества обычно жестко ограничены в ресурсах) и прочими становлениями над другими, и прочими «прелестями».

      Я заметила, как люди часто молят о помощи там, где им следовало бы молить, чтоб их не выжгли с лица Вселенной за их творимые сейчас беззакония и безумия, когда Высшие силы до них дотянутся.

      Я бы сказала, пытаясь идти вам на помощь и видя чужие души – не играйте с чужими душами и судьбами, особенно если вы не готовы взять полную ответственность за чужую жизнь и счастье навсегда. И даже в этом случае будьте осторожны, не вредите и не посягайте на чужую душу, ибо ваши представления о счастье могут расходиться.

     Берите только заработанное, кроме того, где вы сотворили и внесли в мир что-то новое. Все остальное – только необходимое, и для того, чтоб помогать другим. И даже помощь ценна в основном та, где есть ответственность за результат. Но помогайте везде. И увидите руку Стоящего за вами.

     Наверное, странно выглядела девочка, желающая со всеми познакомиться. Но здесь к детям очень светло относились. Дети были очень открыты, любопытны и очень бесстрашно относились к людям. Их принимали, им отвечали, им практически все желали помочь.

     Может, из-за долгой жизни, но ребенку тут все улыбались, прямо рефлекс какой-то. И всегда шли на контакт, охотно передавали опыт, гордились, поясняли. Не таким-то плохим было это общество. Оказывается, здесь среди детей было принято выбирать себе Учителя, и это было в порядке вещей.

      Прямо Советский Союз какой-то по воспоминаниям прабабушки. Откуда-то всплыло, что я тогда посмотрела кучу кинофильмов, чтоб самой разобраться в атмосфере этих чувств страны. Произведения искусства – они ж как губка, впитывают все носящиеся в атмосфере чувства даже невольно, ты чувствуешь это сердцем, когда держишь их в уме. Я словно ныряла в эпоху. Через сердце режиссера. Не обманешь. «Девочка из будущего», Алиса, Булычев, «Гусарская баллада», «Карнавальная ночь», «Ирония судьбы», Рязанов, «Кавказская пленница», Гайдай, Аркадий Гайдар, Кассиль, Крапивин, Ефремов... Эпоху не скрыть за фальшивыми реляциями.

     Я с удивлением заглянула в себя – откуда это? Может, это проявляются скрытые и забытые воспоминания после амнезии? Я, как всегда, положила их в копилку и отослала маме – всегда полезно знать, что составляет твою суть. Но воспоминания о рабстве я затирала сама – некоторые периоды лучше вспомнить, когда тебе будет пару триллионов.

     А некоторые воспоминания лучше вообще не вспоминать.

     Рядом с Учителем я познакомилась с таким количеством новых интересных людей, что воспоминания о пиратских республиках вообще стали исчезать.

     Это был невероятный калейдоскоп душ. Я знакомилась, вникала в их жизни, проникала в их души, наслаждалась их обществом...  Иногда чьи-то коридоры жизни затягивали, и я часто изменяла время. У каждого было чему поучиться. Учитель помогал мне... Указывал, чем интересен тот или иной человек, та или иная душа. Хотя он до сих пор смотрел на мое желание познакомиться со всеми моими подданными, за которых я была ответственна и за которых должна была сражаться и телом, и душой, как на блажь.

     И с каждым человеком мой опыт рос. И рос мой искренний интерес к людям. Он не останавливался в своем развитии, как пламя. С каждым новым человеком каждый становился мне все интереснее, я проявляла искренний интерес и заботу, мне было не просто интересно, а радостно и легко знакомится с ними. Я даже перестала воспринимать заботу о них, как ношу. Мой интерес, переходящий в нервную любовь к людям, лишь рос.

     Учитель же все время помогал мне. Я словно была Его частью. Неотъемлемой частью. Он сам открыл мне свое сердце и доступ к своему опыту, потому мы как были слиты сознаниями. Большего счастья, чем быть одним сердцем, я не понимала и не знала. И представить не могла.

     Я познакомилась с таким огромным количеством нормальных, хороших людей, а не какой-то нечисти с поганью в душе, что как-то перестала считать всех обычных людей потенциальными пиратами. Я вдруг поняла, что на самом деле так их и воспринимала до этого. Пиратские планеты не прошли для меня даром и оставили свой тяжелый след, который я даже не осознавала.

     Это напомнило мне почему-то снова какую-то Россию, где детей учили с детства опасаться взрослых, в результате чего они жили в выдуманном мире каких-то чудовищ, а не в детском прекрасном мире, даже не осознавая этого. Ведь мы живем в мире своей души, а не в реальном мире.

     Потому эти дети жили в атмосфере постоянного скрытого страха, а каждого нового человека встречали сквозь призму психопатического опыта, навязанного им взрослыми. Мозг ведь работает так – он подставляет и перебирает все модели поведения при новой встрече. То есть постоянно думает об этом. Если ребенку рассказать о проституции и извращениях, он будет всех подозревать в проституции и извращениях, ибо мозг будет просто естественно проверять предложенные модели.

     Причем мозг ребенка прикладывает приложенные модели поведения не только к другим, но, о ужас, к себе. О синдроме студента первого курса медицинского университета все ведь слышали?

     А ведь детский мозг еще более пластичный и моделирующий – он приложит эту модель прежде всего к себе. Еще и поиграет в это. На сайтах про Гарри Поттера около тридцати процентов – поклонники Вольдеморта и Саурона. Вы расскажете им про извращенцев и мужчин с ненормальными вкусами, а они первым делом приложат это к себе. И тридцать процентов не просто найдут в себе эти наклонности...

     Подавляющее число эсеров, террористов, марксистов, большевиков до революции – дворяне и дети из богатых семей. Ленин – дворянин, его казненный за убийство царя брат – дворянин. Остальные даже читать не умели.

     Один из дворян-марксистов описал в воспоминаниях, как он стал марксистом – на уроке он-таки прочитал церковную брошюру против марксистов.

     Так во время разгула репрессий взрослые и, особенно, дети видели во всех шпионов и диверсантов. И находили их в семье. И сколько написали искренних доносов на соседей или коллег. А во время охот на ведьм – колдунов и ведьм среди матерей. И находили их даже среди любимых.

     Но еще больше было самооговоров, когда женщины искренне считали и верили, что они ведьмы, и что дьявол таскает их по ночам на шабаш. Отрицательные образы – как вирусная зараза, ибо окрашены эмоционально. Эти психические эпидемии – как чума.

     Невозможно распространять ничего, окрашенного эмоционально, ибо это будет эпидемия, это заразно.

     Более того – состояние страха, то есть привычка бояться новых окружающих – это ненормально. И мир страха – ненормальность. И организм ребенка попытается это преодолеть. А самый быстрый подсознательный способ преодоления – это Стокгольмский синдром. Это когда захваченные террористами заложники сами становились террористами и начинали любить и оправдывать террористов. Если вы учите девочек или ребенка бояться кого-то, вероятно конечный результат вам не понравится. Любая эмоциональная окраска легко меняется на противоположную.

     Вероятно, вы обнаружите даже, что ваша целомудренная дочь удрала служить «невестой ислама» в ИГИЛ.

     Тот, кто вводит патологический образ в сознание ребенка – вводит его в маленький крошечный мирок, где всего десяток-сотня взрослых. И рассказ о проститутке будет примерен на бабушку и встреченную учительницу, а не на чужую тетю. Если не на себя...

     И при каждой новой встрече этот образ будет всплывать, ибо мы невольно прогоняем все модели характеров, а плохие образы – доминирующие, особенно у детей. То есть этот образ будет постоянно прокачиваться через сознание. И укрепляться как нормальное поведение. И ребенок будет, например, считать, что большинство женщин – проститутки и извращенки.

     От этого даже взрослого трудно переубедить, если ему попалась проститутка, драчливый муж или политик-вор. А ребенок вообще будет считать, что это – нормально, это мир. Частью которого он станет и которое обязательно примерит на себя...

     Потому опытные педагоги и особенно Учителя учат «даже вредное не запрещать, а перевести внимание ребенка на более привлекательное». И сделать это хорошее настолько привлекательное, чтоб плохое оказалось плохим, отстоем, непривлекательным... Дайте ребенку привлекательные Образы Героев, а не шлюх... Настолько привлекательные, чтоб он бредил Ими... И не понимал последователей шлюх, бандитов и отбросов вообще...

     Тот, кто бредит Высшими Образами, не поймет, как это быть бандитом – для него это тяжелое извращение... Ему ничего не надо запрещать...

     Да, ребенка надо учить безопасности из-за современной ситуации, учить никогда ни в какую машину не садиться без разрешения родителей, никуда и ни с кем не ходить без родителей или их прямого разрешения лицом и т.д. и т.п. Но нельзя создавать чудовищный мир – мир прекрасен, если у тебя есть средства защиты от зла.

     Мир прекрасен, и я люблю его – мир прекрасен.

     Я нашла столько прекрасных людей, что смеялась от счастья. Я познакомилась со столькими хорошими людьми, что сердце у меня совершенно повеселело. Я танцевала и смеялась в Космосе! Столько хороших людей! И они по-настоящему были хорошие – я читала в их душах! Не прикидывались!

     Я обнаружила, что каждая душа интересна. У каждого можно было чему-то научиться. Я, наконец, поняла не поверхностно слова Учителя, что «каждый человек тебе Великий Учитель». Хотя и так применяла.

     Мой опыт рос, рос и рос, а я словно не чувствовала времени и усталости. Хотя, когда я была маленькая, от людей я очень сильно уставала. Но и получала очень много энергии и одобрения. Тут очень сложный баланс – чем больше ты любишь, тем меньше устаешь, любовь в твоем сердце словно возносит и оновляет тебя. А ответная любовь, если ее удалось затеплить, может усилить твою любовь.

     Я видела, что мама почему-то хмурилась, но все равно знакомилась, держа свое сознание слитым с ее сознанием и с сознанием Учителя. Учитель щедро делился своим опытом общения, помогая мне в сложных случаях или вмешиваясь и объясняя там, где я не понимала.

     Я точно из Космоса звезд попала в Космос людских пылающих сердец, людских душ, звезд духа. Раньше я постигала миллионы звезд, сейчас я постигала миллионы душ.

     И постепенно, как-то очень величественно и осторожно, передо мной стала вырисовываться сказочная картина сияния бесконечности человеческих душ – несказуемая красота лучших человеческих помыслов, побуждений, стремлений, любви...  Нет, и черной краски было несказанно много, но мы смотрим на лицо, а не на задницу.

     Постепенно мы с Учителем прошли все планеты моего сектора ответственности. Мой опыт был ничтожен по сравнению с опытом Учителя. Даже совершенно ничтожная часть опыта Учителя, посвященная общению с людьми и другими расами, совершенно не вмещалась в мою звезду.

     Задействовав все аватары и все потоки, я смогла прикоснуться к такой ничтожной части опыта Учителя, что она была меньше одной триллионной от одной триллионной. И я казалась себе букашкой. И это при том, что чтоб освоить уже взятую часть мне явно потребуется триллионы лет. И его не освоишь в субвремени. Только получив свой опыт, понимаешь, насколько ты мал по сравнению с Учителем. И как бесконечно милосерден Он, занимаясь со мной. На сердце было тихо и спокойно. Так бесконечно спокойно и тепло, что я не знала, как выразить это словами...

     Я оглянулась назад – передо мной расстилалась Галактика человеческих душ. Сияли скопления бесконечных звезд. Пылали Сверхновые Старших. Пульсировали квазарами Учителя, даже сейчас пронзая пространство своей любовью и мощными потоками энергий на бесконечные расстояния. Их свет рос в беспредельность. Вокруг некоторых из Них закручивались целые микрогалактики... Вокруг Учителя Сан-Ешена пульсировала вселенная...

     Я стояла, потрясенно замерев. По лицу текли слезы, но я их не замечала, совсем не замечала...