"Домовой, домовой, приходи жить со мной, на масло, на кашу, да береги домину нашу!"
Я произнёс заветные слова и оставил лапоть на кухне. Баба Яга баяла, что домовому надо самому оглядеться, чтобы не мешал ему никто, а в качестве угощения надобно тарелку со сметаной на столе оставить, так и определишь, станет ли он тут жить, по душе ли ему изба. Квартира, конечно, но у нечисти свои наименования жилищ.
Поселился домовой, как я догадался, за газовой плитой, в самом укромном уголке. По ночам слышались шорохи и трески, иногда вдруг падала посуда, а недавно тарелка упала и вдребезги разлетелась, будто топтались по ней. Правильно, недовольна нечисть была, сметана-то не свежая оказалась, да к тому же ещё и порошковая. Только вот контакт с ним я так и не смог установить. Прячется он. А уж уборку делать я совсем замучился.
Я сидел у неутбука и размышлял, когда неожиданно кто-то позвонил в дверь, а листочки на итвинке вдруг трепетно задрожали. За порогом оказался румяный парень в расшитой льняной рубахе, красных сафьяновых сапогах, широких полотняных штанах с торбой за плечами. Гость отвесил поясной поклон и неожиданно хором произнёс:
--
Здравствуй, добрый молодец! Не пустишь ли путника обогреться?
--
Блин, Горыныч, ну ты даёшь! - я распахнул дверь, - добро пожаловать! Какими судьбами?
--
А судьбы-то теперь наши переплетены тесёмкою тесною, вот так, барин! - Змей по-хозяйски расположился на диване, - только учить и учить мне вас, молодёжь, ничего вы в жизни не понимаете.
--
Ты о чём? - я накрывал на стол.
--
Так вот про то и пожаловал. Никак вы общий язык не найдёте, только жалитесь друг на дружку, - если честно, я ни как не мог понять, о чём речь, но дракон всё объяснил, - домовой-то твой батьку бает, что впроголодь живёт, в пыли да в грязи, а ты тоже недоволен им.
--
Про него не знаю, только посуду бьёт да шкафами по ночам гремит, а самого не видал ни разу, а уж грязи-то от него, никакой пылесос не справляется. Хотя, я-то, вроде как, ничего никому и не говорил.
--
Ох, грехи мои тяжкие, -вздохнул Горыныч и принялся объяснять, - инвинка-то твоя не просто путеводная, она и связь с бабкой держит. Видишь, листочки привяли, а это уже сигнал. Да только не только твоя тут вина, - Змей громогласно и властно заорал в три глотки, - Сосипатр, а ну, выходи! А не так, дак и Евпатию нажалуюсь.
Дверь, которая никогда не скрипела, с зубодробящим звуком отворилась и на пороге комнаты возник ребёнок-мужичонка едва ли росточком достающий до моего колена, но с бородой и весьма серьёзным выражением лица.
--
Чё сразу жалиться на меня-то, - проворчал он густым басом, - а на этого нет, да? Тебя бы так кормили, да за железной дверью держали, ты бы ещё не так взвыл! А готовить вообще нельзя, этот же сыра не ест! А как тогда, вдруг отравлю?
--
Ты мне, пройдоха, зубы-то не заговаривай! Без году неделя в доме, а уж пакостишь, да ещё и претензии предъявляешь! Ишь, какой, прыткий больно! У меня не забалуешь! А ну, марш к печке, пол подмети, посуду намой, да блинов напеки. Живо, давай, поворачивайся!
Сосипатр насупился, что-то проворчал себе под нос, но возражать не посмел, зашаркал на кухню, через минуту оттуда донеслись шипение масла и грохот кастрюль. Интересно, справится ли он с электрической духовкой и микроволновкой? Хотя, с газовой плитой быстро освоился, за неделю два чайника мне спалил, поставив их на огонь без воды.
* * *
Не буду рассказывать, о чём мне говорил Горыныч, уча правилам общения с домовыми, скажу только, что каждое его слово сопровождалось громом посуды. Но, тем не менее, там всё шваркало и пахло очень вкусно.
Когда домовой подал блины и чай, разговор перетёк в другое русло, гость рассказал об истинной цели своего визита:
--
Не пристало мне ужо по углам-то чужим ютиться да скитаться, на том и порешили мы. А тупым концом ставить-то надо. И зверобоя не забыть. Только паспорт сначала выправить потребно.
Когда Горыныч возбуждался, говорить начинали все три головы одновременно, причём, вразнобой, каждая вела свою мысль. А в результате -- в голове слушателя полная каша. Пришлось вмешаться:
--
Стоп, стоп, стоп! Говори нормально!
Змей чертыхнулся, сам себе отвесил подзатыльники крайним головам и уже нормально начал рассказывать:
--
От рыку моего звериного избушка бабкина яйцо снесла, по закону неписаному моё оно, только высидеть надобно. Да не эдак, не курица же я безмозглая! Не перебивай. Надо сначала, чтобы избушка его высидела, тут аккурат по-куриному, а уж когда завязь появится, не зевай, ямку-то рой, да и постельку делай. Что посеешь, то и пожнёшь. Я уж и место приглядел, только собрались мы, значится, на шабаш, обсудить. А тут Яга-то и молвила, мол, надо нам поближе к людям быть, как раз повод есть. Так вот. Если помнишь, деревенька была в тайге, Конец Мондры именовалась, там уж давно никто не живёт, лет сорок. А дома-то остались. Старая, значит, огородик там устроила, ну, вроде как, жилое место, а я уж домушку-то выбрал, да и подпалил, а Леший крик поднял, да огнеборцев вызвал. Эти долго ехали, с самого уездного города, значит. К тому времени только головешки и остались. Бумагу мне дали, мол, все документы в пламени сгинули. Только, ишь, чо удумали эти мздоимцы, мол, сам пиши где родился, когда, а мы проверим. Я вот и написал тут, - Горыныч вытащил из сумки свиток и протянул мне.
"Челобитная. Посадскому воеводе града Белоозера. Мы, Змей Горыныч, урождённые, стало быть, всемями тремями головами в граде Китеж в лето шесть тысяч пятьсот двадцать четвёртое от сотворения мира..."
--
Так, Змей, - я потряс его бумагой, - ты хоть сам-то понял, что написал? Бред. Да за такую "челобитную" тебя в "дурку" упекут "по самое не балуй". Если не понял, то это богадельня для умалишённых. Враньё полное.
--
Никогда наше племя не занималось обманом, отродясь истину говорили, - при этих словах крайние головы исторгли клубы дыма, - а коль не верят, спалю я их, аки супостатов!
--
Тебе сколько лет?
--
Тысяча намедни минула.
--
Люди столько не живут.
--
Так я и не людь вовсе!
--
Это я знаю. Китеж, между прочим, легендарный город и его нет на картах и в базах данных.
--
А мне-то что? Там я родился, а уж коль вы потеряли, так про то не моя забота.
Потом мы долго спорили, когда я сочинил нормальное, с точки зрения современной действительности, заявление в миграционную службу.
--
Коль уж так пошло, пиши мне год рождения одна тысяча девятьсот тридцать девятый от Рождества Христова, как положено.
--
С ума сошёл? Ты же дальше пишешь, что партизанил в Белорусских лесах! А война-то началась в сорок первом. И что, ты в пелёнках поезда под откос пускал, а?
--
Да тьфу на тебя, не угодишь. Альни хвост заломило. Пиши, как сам соображаешь, стерплю уж. А было мне тогда без малого тысячу лет. И свидетели есть. Хоть Яга, хоть Леший, а то и Кикимора с Лихом подтвердят.
--
Тоже мне, нашёл свидетелей!
Долго ли, коротко ли, а добрую половину года Горыныч прожил у меня, решая свои проблемы с регистрацией.
* * *
А вот к исходу лета внезапно затрещал мой домашний телефон:
--
Кто там на другом конце? Горынов тут. Алё? Змей я.
--
Горыныч! - если сказать честно, я был в шоке, услышав такое.
Из всего несусветного бреда от трёх голов я понял только одно: меня приглашают на новоселье.
Пришлось задуматься по поводу подарка. Мобильная связь там не берёт, а вот спутниковую тарелку ему подарить с телевизором... да, пожалуй.
* * *
Я приехал в самую глубинку, а тут увидел царские хоромы в три этажа с резными тесовыми воротами. И маковки с куполами. И когда только он успел? Во дворе меня встретил волк, сразу же зарычавший.
Показавшийся на пороге хозяин сиял от удовольствия. А вокруг дома кипела жизнь, била ключом. Что-то жарилось, парилось, варилось. А из-за большого сарая раздавалось блеяние, хрюканье, мычание и кудахтанье. На мангале жарил шашлыки Соловей, этого я сразу узнал. Возле бани горел костёр, на котором была пристроена тарелка от спутникового телевидения, а возле неё крутился немолодой человек восточной внешности в халате и тюбетейке. Так она же сейчас прогорит!
--
Нэт, казан хароший, - мужик в халате хитро улыбнулся мне, будто прочитав мысли, - пилау знатный будет, сладкий и жирный.
Вот тут я задумался о качестве собственного подарка: кто бы мог подумать, что нечисть дюралевую телевизионную тарелку вместо казана использовать станет?
Горыныч одобряюще хлопнул меня по плечу и показал своё подворье:
--
Банька, стало быть, всё как у людей, светёлка, терем с хоромами, животина, опять же. Ты давай, проходи в горницу, с дороги притомился, небось, за стол усаживайся, чарку подними, да пирогов отведай. А я тем временем и другов представлю, о ком не ведаешь.
Вокруг стола уже крутились Баба Яга с Кикиморой, которые тепло приветствовали меня. Застолье только-только начиналось. Спутниковая тарелка с пловом оказалась в самом центре, а повар сиял, щуря свои узкие глаза, только однажды с ревностью взглянул на Соловья Разбойника, принесшего шашлыки. К моему удивлению за стол уселся волк, пристроившись рядом с котом. Баюна я уже знал, а вот зверя видел впервые. Огромная серая собака, сидящая напротив тебя на человеческий манер, если честно, выглядит не очень естественно.
--
Моя Тугарина кличут, - представился повар, - Змий. Сильно-сильно с Горына-Ака дружил, битва вместе был, много-много.
--
Должен был догадаться, - я протянул ему руку, - а плов и в самом деле знаменитый. Так вы, стало быть, родственники или тёзки?
--
Не, - ответил Горыныч, - он из Тугар, а я из Китежа. Просто созвучны имена. Хотя, много мы вместе побузили. Я с Ильюхой, а он супротив Лёшки, сынка поповского. Ой, дело молодое и прошлое. Да это свой почти, наш, хоть и не русич. А вот и Серый Волк.
--
Серый Волк, - как эхо повторил пёс и протянул через стол мне лапу, - знакомы будем, добрый молодец. Ты уж прости, что приветил недобро, но судьба моя такая, охраной я промышляю, супостата допустить никак нельзя.
Если честно, я подумал в первый момент, что пирожки-то бабкины с мухоморами были. А что бы вы подумали, если бы с вами волк заговорил? А тут ещё и кот масла в огонь долил:
--
В корень, мрр, зреть надобно, в душу саму. Я тебе, Волчок, не раз баял, а ты котофеев умных не слушаешь.
Я потряс головой, но наваждение не пропало, волк с котом по-прежнему разговаривали, тут мне пришла в голову мысль сменить тему:
--
А вот скажите мне, кого как по батюшке величать? Вы тут все старше меня, а я и отчеств не знаю.
--
Я и есть Горына сын, кинежский, стало быть.
--
У нас, однако, так и обзывают, тьфу, шайтан, называют. Тугарин моя, а Змий -- прозвище.
--
Забыл, чай? Дормидонтович я.
--
Не у всех принято по батюшке-то. Вот, хоть у кота спроси, аль у волка, - Баба Яга хитро подмигнула.
--
А вас как правильно?
--
Меня-то? Да Окулишня я.
Моя отвисшая челюсть вызвала взрыв смеха. На память пришло моё детство, как раз в доме напротив жила старая бабка, все в округе звали её Окулишня. Для нас, малых детей, она и была как сама баба Яга.
--
Правду-правду, - подтвердила старуха, - это моя сродственница. Вот только, дар наш не использовала, колдовство забыла. А так, с моего роду-племени была. Отродясь нас, кто колдовством балуется, по матери венчают. И меня, стало быть, и её. Окулиной нашу матку кликали. И тебя я помню и бабушку твою. А твоя соседка ушла, не передав дар свой. И что? Где могилка-то? Вот то-то и оно.
--
А Лёнюшка?
--
Да, был у неё сын. Непутёвый, правда. Дак нельзя колдовство передавать по мужицкой линии, не дело это. Потонул он, бают, да как есть пуляют. Теперь он у нашего Лексея, за Белозерьем присматривать подсобляет, леший он, стало быть. Вот так, батюшка добрый молодец. Мою-то просьбу не забывай, итвинку храни да приглядывай.
* * *
Вечер в кампании родной нечисти проходил на удивление тихо и спокойно, будто в семейном кругу. Шабаш, по общему согласию, решено было не устраивать, всё же простые люди рядом живут, могут и не понять.
А вот на утро я стал свидетелем весьма интересного разговора. Причиной тому послужил как раз мой подарок. Тугарин увидел его и обрадовался было, но кукиш Горыныча охладил его пыл. Установил и настроил я систему быстро, а после ушёл спать, слушать сказки кота Баюна.
--
Ой, что деется! - головы Змея не говорили, а уже кричали, - Русь-матушку загубили, супостаты окаянные! Куды мир катится?!!
--
От, ужо я им, - гневно кричала, по-моему, правая голова.
Дело в том, что шеи Горыныча в возбуждении так перекрутились, что теперь уже и самому ему было сложно определить, где которая из голов находится.
--
Змий Тугарин, - орал кто-то из них, - ответ держи! Почто твои бузят супротив России?
--
Моя бузу не бузит, моя сильно пилау готовит и кушает, - отвечал тот, спрятав шею в воротник халата, - сам попробуй, вкусно будет. А ассирийцы не мои, однако, Бухара, Самарканд -- да, а так нет.
--
Тюльку-то не гони, басурман, - грозный рык другой головы прервал его монолог, - швея из тебя никудышная.
--
Это вы о чём? - я нарочито зевнул, хотя уже понял, что нечисть обсуждает новости одного из федеральных каналов.
Пришлось ещё раз пожалеть о качестве подарка, особенно вкупе с рекламой.
--
Ой ты, гой еси, добрый молодец, иди-тко ты по добру-поздорову, - из глубины зала подала голос Яга, - тут дело сложное, нам разбираться надобно.
--
И ты шеи-то свои распутай, а то аки баба распутная сидишь тут! - а это она уже к Змею обратилась, - шабаш собирай, Русь-матушка в беде, не говоря худого слова. Снадобье моё колдовское не закипело, а чугун-то раскалился докрасна. Недобрая весть.
--
Тебя тоже позовём, - уже на прощание сказала мне старушка, - негоже силе нечистой дела творить без доброго молодца.