Аннотация: о том, что всегда можно найти как минимум два выхода, а если нет, то вернуться назад.
Неизбежность путей, ведущих назад.
Меряя черную ночь прямыми и верными шагами, по тротуару не шла, а почти бежала девушка. Ее прямые светлые волосы летели на ветру, не успевая за ее быстрым шагом. У нее был довольно странный вид: неброская черная курточка была застегнута только на одну пуговицу, а безвкусный красно-зеленый шарф, обернутый вокруг шеи, был на столько длинен, что бубенчики на его концах болтались на уровне колен. Он на столько выделял ее, что все взгляды таких же случайных прохожих были прикованы не к лицу девушки, а к ее шарфу, что, впрочем, совершенно естественно для людей больших городов.
Но если бы кто-то вгляделся, то непременно был бы удивлен, насколько этот яркий веселый шарф не соответствовал ее настроению. Наверное, таких печальных глаз не было ни у кого в ту ночь. Но, несмотря на свое собственное никому не понятное горе, девушка из последних сил своей сильной и выносливой души старалась изобразить на лице если не улыбку, то хотя бы беззаботное выражение, и не для людей идущих на встречу - это было не нужно, а скорее для себя. Но обманывать в том, что знаешь наверняка, было слишком трудно. И потому, как бы она не старалась, невыносимая тоска дикими отблесками света на глазах выдавала ее. Казалось, остатками давнишнего счастья она пытается заштопать великую печаль настоящего, но последнее столь велико, что не хватает и этих жалких потрепанных кусочков.
Голубые блики модных реклам падали на нее и тут же остывали, редкие машины слепили глаза. Даже для города с его нескончаемым потоком искусственного света сегодня было темно. Наверное, такой и должна быть ночь, когда люди совершают неисправимые ошибки, которые лучше скрыть, настоль глубоко запрятать в своей памяти, что, даже вспоминая, считать это неуловимым кошмаром, который приснился слишком давно, чтоб обращать на него внимание, а тем более вдумываться.
Стройная и смелая, она шагала в темноту, не видя, куда бредет.
Высокие каблуки глухо стучали по вымощенному тротуару, и нередко, пребывая в беспамятстве, девушка оборачивалась на эти едва слышные звуки, боясь, что кто-то идет позади.
Боже, как хотелось ей вырваться из этого мира и вернуться в тот, прежний, где все было так просто, так ненавязчиво радостно и беззаботно. Вдруг она увидела знакомую витрину. Она замерла на мгновение, и, ступая так же, как и прежде - ровно, огромными шагами, она приблизилась. Ее взгляд уловил близкую, знакомую вещь. Да, именно такую сумку она хотела подарить маме. Дорогую, с перчатками, бежевую, с огромной металлической бляшкой "CD" - "Christian Dior", и совершенно тонкой кожей, с маленькими узенькими ремешками. Она уже смотрела ее несколько раз, но не покупала, а впрочем, это было так давно, как будто в другой жизни. Девушка глядела на эту чужую вещь с такой теплотой и любовью, что на минуту позабыла обо всем, и даже улыбнулась так, как улыбаются приятным воспоминаниям. Но стоило ей сделать шаг назад, вернуться в обступившую тьму, как улыбка исчезла, глаза наполнились ненужными слезами. Пошатнувшись, она одним движением смахнула их, не давая волю плакать, опять двинулась вперед.
От первобытного страха темноты ее спасали фонари и светящиеся вывески магазинов, но этого было мало, потому как необъяснимая паника охватила все ее существо и, не переставая, гнала вперед.
Нужно было дождаться рассвета, а он все еще не наступал, было слишком рано, целая ночь нескончаемой и беспрерывной мысли ожидает ее. Если бы можно было убежать от себя, она бы уже давно бежала, и так быстро, как не бегал еще ни один человек, даже чемпион мира по бегу, она бы летела подгоняемая страхом и воспоминаниями, она ускользала бы на поворотах, и никто бы ее уже не смог догнать, никто бы не смел догнать ее - ни несчастья, ни беды, потому как не было для нее страшнее ничего, кроме той черты, которую она самовольно преступила.
Скорей бы рассвет, наверное, она его не дождется, умрет, прямо сейчас. Но не умирает - и продолжает лететь невесомый гул набоек над крышами домов.
До первого светофора - не страшно, второй - не страшно тоже.
О, если бы кто протянул ей руку, выхватил ее из кошмара, она бы ухватилась и не отпускала до конца, но не было, НЕ БЫЛО НИКОГО...
Одна. Еще светофор - еще немного бесстрашия - напоследок, перед катастрофой, но и ее, катастрофы, которую она так ждала, и на которую так надеялась, не было. Смерть, великая, вечная смерть не могла спасти ее от мук совести, от самой себя.... в конце концов! Куда подевались все страшные люди? Неужели ей придется сделать это самой?
Одна, еще шаг, один шаг, такой же, как и она сама - одинокий...
Не оглядывалась на себя, не крепилась, больше не вынуждала улыбку. Кому она нужна эта улыбка? Себе? Ха- ха -а... теперь это смешно, о, дура, какая дура!
Мысли путались, сбивались начатые фразы. Иногда она повторяла вслух то, что промелькнуло в ее сознании и, казалось, не замечала этого.
- Нет, лучше подумать сейчас, чем забыть, в надежде не повторить. Сны имеют свойство повторяться - дважды и более, но такого повторенья пьески на старой шарманке а-ля папа Карло я не снесу.
- Невыносимо - возможно это конец!?
Так ступая в темноту, она все-таки заметила парк, в котором не раз ей доводилось проводить время, неспешно созерцая мир. Туда.
Девушка села на первую попавшуюся лавочку и согнувшись, сложив голову на колени, не рыдая, не всхлипывая, не производя ни единого звука, который мог бы нарушить стучащий звон тишины, она заплакала - тихо и грустно. Слезы были ее так же легки, как невыносима была тяжесть ее греха перед собой.
Она подняла глаза на небо, и луна тут же отразилась в ее наполненном слезами взоре. Ха, пусть смотрит. Вот такая она - раздавленная, вымученная до неприличия пошлая, грязная, пустая. Бутылка из под дорого вина, ее выпили сегодня до дна, неважно кто выпил - она пуста, и ничто не заменит эту пустоту, как ничто не может заменить душу. Душа мертва, еще мучается в агонии, но конец близок.
Да, да, такая она, ОНА, ОНА! Все это она - не угаданная, незнакомая, но мертвая .... вещь. Гордая, несмелая, искренняя - ДРЯНЬ!
Вдруг она резко поднялась, она распутала свой длинный шарф и бросила его и куртку на выжженную солнцем и теперь мертвую сухую траву. Жарко, горячо. Все тело горело.
Легче чуть-чуть снаружи, но внутри пламя нескончаемого презрения к самой себе.
А слезы медленно катились по щекам, падали за воротник, на блузку. А лицо ее ни сколь не потеряло своей привлекательности, может, просто теперь у нее не было лица - маска, одетая тут же - в минуту предательства. Но даже перед собой она боялась снять ее - обнажить свою забитую, исстрадавшуюся сущность.
Пусть никто не видит слез - она не хочет.
Кто свершает преступление ради других разве от этого становиться меньше преступником? разве не губит он что-то далекое или близкое во чье-то благо?
А она погубила себя во благо себе, себе, даже больше себе, нежели другим - каламбур, но так оно на деле. Жертва не стоила цены. Пусть не было выхода, и даже если она и не искала его, все равно, мысля прагматически с иллюзией логики, как ее учили, самое простое, что приходит на ум это - не рациональность поступка - если ты погубишь себя, кто воспользуется результатом - ты ли? Увы...сглупила.
Но тогда, переступая границу совести, разве она думала, что это последний шаг? нет. Тогда казалось все легко, воображение забывало о душе, питаясь одной материей, рисовало образы огромного счастья и одного маленького проступка. Вышло иначе. Маленький проступок вдруг обратился в смерть, и не физическую, а духовную. Так, что страшнее - смерть или греховность ее поступка? - теперь стало ясно раз и навсегда - последнее.
оно теперь не даст покоя - Прошлое - неизменимая часть истории отдельного человека, его можно скрыть, но изменить - НИКОГДА.
Она понимала, что обречена. Обречена быть наедине с собой, как грешные скитальцы наказанные за грехи. Не мыслить, не любить, не думать, и стараться забыть, так будет проще. Но легче ли?
Научиться быть сильным, трудно и сложно, нежели продолжать потакать своим прихотям, и признаваться в собственной слабости, но становясь сильнее, понимаешь смысл бытия, учишься видеть знаки судьбы и узнавать в них многое несказанное другим, но увиденное тобой. Она сейчас слаба, но разве это прихоть? Разве это слабость? Что это? Ничего просто она перестала существовать, ее не стало, как исчезают капли росы на маковых лугах, когда встает солнце. Они испаряются и перестают существовать в форме жидкой материи.
Осень. Великолепная осень, давно не видела она таких красивых смертей - ее собственная только бы дополнила картину. Листья умирали в золото, голубое небо умирало в холодный мрамор, а солнце умирало чаще - во время дождей.
Листья летят и по ночам - медленно и плавно, их не срывает жестокий ветер, они сами так хотят - хотят и падают. На землю. Она бы тоже хотела так умереть. Танцующая в темноте, живущая в темноте, ее поглотил мрак, без просветов, безнадежный, плотной стеной ее окружила ночь, и сама она превратилась в стену, бесчувственную и тонущую в собственном несчастье.
Девушка подняла с земли лист - огромный красивый кленовый лист, просто идеальный лист - большой симметричный, ярко желтый, это даже было видно в ночи, луна просто сияла во всю свою лунную силу, стараясь как можно лучше отражать свет звезды.
Девушка вертела лист в своих руках и медленно шагала по парку, осматривая уже знакомые его изгибы, но тем не мене ночной он стал для нее незнакомый Она даже не заметила когда выронила лист и он, поддавшись общему настроению, медленно опустился на землю.
Все, казалось, было и ново и старо, как никогда прежде. Все так надуманно и искусственно в мире теней. Деревья паутиной ветвей не давали лунному свету добраться до земли, но везде луна, она не зря старалась. Знакомый до боли памятник Ленину, вдруг, приобрел черты мифического пса. Любой шорох отражался ввысь.
Давно она не чувствовала такое магическое единство с природой, она, как булгаковская Маргарита, искала знание и находила его в смерти, и звучная тишина парка только помогала ей в этом.
- какие мрачные мысли для молодой девушки...
- что? - она даже не испугалась незнакомому голосу, тот прозвучал слишком твердо и подействовал даже успокоительно. Незнакомец удивился.
- мысли у вас мрачные, как и большинство хотите умереть, конечно, ведь так проще, не правда ли?
- проще,- ответила она совершенно честно и открыто, в другой ситуации она бы испугалась, закричала, в конечном счете, не стала бы разговаривать, но сама по себе кажущаяся невозможность происходящего, отстраненность, прострация, в которой она находилась, позволили ей говорить и не бояться.
- и только? Всех покупает простота, это уже стало правилом, аксиомой жизни.
- правило, но их много правил, еще одно - мы все покупаемся, только у каждого своя цена, - удивительно, но незнакомец таки сумел ее завлечь в разговор, а возможно ей было просто все равно, и отвечала она из вежливости, по-привычке. Ночь и так была как один сплошной сон, долгий и непременно странный.
- не знаю, - продолжил человек своим бархатистым с хрипцой голосом, - не было момента, что бы я ее узнал. Пока.
- может это произойдет позже, и вы поймете истинный смысл моих слов.
- может, а может, и нет. А ваша цена? Смерть? да, скорее так, но умереть не самой, это было бы слишком трудно, вы сами не можете, кто-то должен помочь вам в этом. Смерть перед своим лицом и своими руками - это слишком страшно.
- страшно, но страх уже не мешает, он проходит, но уже прошел, когда я продалась... дважды
- дважды?
- да, дважды и теперь буду продаваться всю жизнь. Только смерть будет моей последней хозяйкой, а когда она меня получит в свои холодные объятья не так уж и важно, я бы хотела скорей.
- она придет и не скоро, а только тогда, когда вы уже поймете истинную прелесть жизни, и тогда то вам умирать точно не захочется.
- это третье правило?
- путь так. Третье, но оно так же верно, как и предыдущие два. Вы ведь не станете сейчас самовольно налагать на себя руки, это была бы еще одна слабость.
-нет.
- и правильно. Вы удивительно спокойны. Разве не страшно?
- а я должна бояться?
- хотя, - после недолгого раздумья бархатный голос продолжил, - глупо вас спрашивать об этом, ведь вы желаете смерти, пренебрегая самым сильным инстинктом - жить.
Она только теперь стала улавливать чудные нотки его глухого и теплого голоса, она, как зачарованная стала слушать и вслушиваться. Тем временем человек вышел из тени и сел на лавочку.
- вы мне нравитесь. Да, я бы могла убежать, я бы могла испугаться и закричать, и вы правы мне теперь все равно до собственной судьбы и жизни. Так я могла бы поступить раньше, но не сейчас.
- а разве что-то изменилось с тех пор?
- нет, только я сама, но ведь это и есть самое главное.
- надо слишком сильно ненавидеть врага, чтобы желать ему смерти, но надо иметь смелость, чтобы сразиться с ним.
- я враг себе, наверно, так и есть, и, наверное, я слишком слаба, чтобы уже что-то менять.
-да, - незнакомец встал, подернул края своего черного, а, может быть, и синего пальто, и тихо побрел в сторону, не прекращая говорить и теперь уже громко, его голос бархатный на ощупь в темноте уже в свете луны приобрел совсем другое звучание, он стал сильным твердым и стальным, казалось, о железо ударяют хорошим кнутом. Он щелкает сильно, даже хочется убежать прочь и не слышать этих звонких ударов, и все равно слушаешь, слушаешь и молчишь, - да, так еще легче, - продолжал странный человек, - признаться себе в собственной слабости много проще, чем научиться быть сильным. Подумай.
Она молчала, она понимала его слова.
- еще минуту назад я думала так, такими же словами. Но я оставила эту мысль, теперь ко мне она не имеет никакого отношения, она для тех, кто хочет жить, кто видит в этом стремлении смысл.
- нет, она общая, она истинна. Ты слишком хочешь смерти, и не видишь больше ничего.
- скорее всего... - она не договорила - он не дал ей закончить .
- знаешь, что такое судьба?
- нет, - она ответила сразу, не задумываясь.
- почему ты так быстро ответила?
Молчание. И тишина.
- ты взяла то, что лежало на поверхности, ты даже не утрудила себя мыслью. Так нельзя.
- судьба... судьба... судьба... я сказала так, потому, что никто не знает ответа, даже ты. Это что-то вроде случая, который зависит и от тебя и от людей, которых не знаешь, может быть, и не узнаешь никогда.
- я не знаю, что есть судьба как истина. Но для меня она как комната с тысячью дверьми, но дверь, в которую хочешь войти выбираешь лишь ты сам и больше никто другой. А за дверью случай. И сам твой выбор, по сути, случаен, ведь ты не знаешь, что там тебя ждет. Но в определенный момент, ты можешь рискнуть или строить догадки и, в конце концов, угадать.
- я выбрала, самостоятельно выбрала, но не ту дверь, - она села на скамейку, и он последовал за ней, - Попала не в ту комнату, здесь больше нет выходов, и вернуться уже не возможно. Там пропасть. И я в ней как в темноте. Мои глаза не видят, и сама я бреду на ощупь без помощи, без никого. Эта комната знает лишь один путь, и он через верх, а может, да, не может, а точно, он вниз, в самые страшные подвалы, в самые страшные углы. Мое место там. И нигде больше, - она снова встала и смотрела в глаза, но он тоже встал, и, не оглядываясь на нее, сделал несколько шагов и только потом остановился.
- да, но в комнате есть еще один человек - Я. Это ведь не случайно. Это даже закономерно.
-Боже, - она почти вскрикнула и подбежала к мужчине, - да, что ты знаешь обо мне? Ничто! Ты не можешь мне помочь. Не можешь. И вообще ты сумасшедший!
- нет, - он крепко схватил ее за руки и силой повернул лицо к себе, его глаза странно сверкнули в темноте, она не поняла, что за искры играли в них в ту секунду. Но ей стало страшно. Упокоение сменилось на волнение и отчаяние. Она смотрела в его безумные и красивые глаза. И чувствовала, как по щекам текут мягкие, как пух слезы.
- зачем ты опять плачешь. Не плачь.
- ты не заешь меня. Я страшный человек. Я продалась дважды, - она вдруг стала говорить быстро-быстро, путаясь и резко замолкая. Слезы, не переставая, текли по ее нежному лицу и падали вниз, тихо скатывались по груди к животу. Ей становилось холодно от этих слез. - Мне всего двадцать один, а я уже не хочу жить - это тоже страшно. Не думал ли ты, что я совершила что-то такое, что даже тебе еще более безумному человеку, чем я было бы стыдно и брезгливо, только от слов, вылетевших из моих уст, из моего горла, - она попыталась вырваться, но он крепко держал ее.
- ну, говори, говори...
- ты хочешь знать? Моя жизнь тебе интересна? Зачем это тебе? Зачем?
Но он молчал, зато ее голос почти срывался на крик.
- я любила не тех, и не те любили меня. Чья вина? Или я выбрала не ту дверь? Зачем я из жалости отдавала себя, ничего не получая, даже простой улыбки на своем лице? Опять не та дверь? Да, я дрянь, я продавалась за счастье других, без платы. Я их не любила никого. А когда поняла, то кончила со всеми сразу, разорвала все нити, которые связывали меня с этими людьми. Мне было хорошо минут десять, пока не поняла, что не нужна никому, в ком нуждалась. Черт, опять не та дверь. Да вся жизнь моя с тех пор сплошная не та дверь. Сколько их еще будет этих дверей. Когда я их перестану открывать и те и не те? Мне нужен покой - он в темноте. Мне нужно избавление от самой себя, понимаешь? А знаешь, кто еще я? Я циник, я эгоист. Я скоро научилась пользоваться людьми, а потом так же бросать их, как ненужных кукол. Я могла иметь все, и это все было у меня. Кого я в них видела? Собак, прислуживающих мне. И все эти не те двери, о, сколько раз я их открывала! Мне стала чужда доброта и сострадание. А потом болезни, болезни и книги, почему так? Потому, что не осталось никого. Друзья прошли, как дожди - их просто не было. Я опять одумалась... но еще двери, двери, двери... - она уже кричала. Кричала и плакала. - И что же случилась вчера? Ах, ну конечно не та дверь. Вот, что произошло, черт возьми. Дверь такая красная, как сигнал "остановка запрещена", но вот только надпись другая - нет денег, нет денег, нет денег. А когда они появятся у студентки. И что же? Чем ты раньше занималась куколка? Продавалась за просто так и за что-то, пользовалась и жалела! А тебя кто жалел, может начать жалеть других за деньги? Отличная идея! - она не могла больше стоять на ногах самостоятельно, незнакомец почувствовал ее слабость и подхватил ее. Она крепко держалась за его руки и как в горячке повторяла - я, как дешевая шлюха, отдалась за деньги. Это был второй, второй, второй...
девушка захотела упасть. И осенняя земля тут же приняла ее.
- что, что с тобой? - повторял человек, но она уже не слушала.
- Боже, Боже, как это грязно - она уже не плакала. Жуткий смех из самой глубины рвался наружу, и она смеялась, и слезы продолжали литься из ее глаз. - и, что я делаю сейчас? Я опять продаюсь! Продаю свою жизнь, свою историю, свою душу, как самая жалкая из шлюх, в надежде получить хоть самую малую каплю утешения!
- ты не договорила, это не все, что было у тебя, где твои мечты, ведь они были. Твое детство, твои сны, твои родители, твои друзья, твоя молодость, твои глаза, твои слова, твои книги, твои руки. У тебя было все. И первая любовь, может и не взаимная, но ты чувствовала и понимала, что живешь, твои первые поцелуи - понять неведомое - это ведь здорово, это прекрасно! Твои принципы, твои истории! Это все было твоим, но ты не видела, ты, как слепая, проходила мимо одного и того же места и не пыталась повернуть голову в другую сторону.
Она перестала плакать и слушала его внимательно, стараясь не потерять ни одного звука в темноте.
- ты ошиблась лишь однажды, когда дала шанс быть счастливым за счет тебя, из жалости. Это подло. Это была лишь одна дверь, которую не стоило открывать. Ты выбрала свой путь и пошла вперед, и не оглядывалась, и не пыталась переменить дорогу. И все, что случилось потом, было закономерно, все это было лишь ради того, что бы ты поняла свои ошибки, поняла и исправила сейчас. И ведь ты много раз пыталась изменить себя, и кто-то добрый и мудрый еще раз дал тебе шанс осознать все и сделать по-другому, так, как велит совесть. Мы не случайно сошлись этой ночью. Это твой шанс. Ты сумеешь жить заново. Ты сумеешь.
И она больше уже не плакала в ту ночь от отчаянья, и она была благодарна этим словам, что слышала, и что глубоко проникли в ее сердце и остались там навсегда.
Боже, в мире так много красоты, а она инее замечала. В мире так много доброты, и это было для нее тайной. В мире так много счастья, и все оно может принадлежать ей. У нее не было, у нее и сейчас есть все, и она сама теперь тоже есть. Она принадлежит только себе и никому другому. О, знаете ли вы счастье принадлежать только себе - оно бесконечно, бесконечно...
Она закричала звонко и пронзительно. И крик ее тут же взмыл в небо и растворился в нем, как в прозрачной воде.
- тише, тише, - шептал бархатный голос рядом.
- тише, тише, - шептали мягкие ветры над головой.
- тише, тише, - плакала с небес листьями осень.
Она не кричала больше, перестали звучать голоса деревьев и осени, и человек рядом помог ей встать. Он накинул на ее свое пальто. Он улыбнулся.
- ты хочешь жить. И ты будешь жить. Все переменилось. Ты не забудешь то, что произошло, но ты научишься быть сильной и все изменишь. Уже ради себя самой. Ты уже знаешь, что есть страдание, и ты знаешь, что есть счастье. Теперь ты точно научишься различать цвета и открывать правильные двери. Иди домой, - напевал его голос теперь нежный и бархатный.
Ночь теперь согревала, и луна больше не светила в глаза, что-то произошло, оторвалось и ухнуло вниз, но это была не она, это было что-то другое и далекое.
Мужчина поцеловал ее в распухшие от слез и чуть солоноватые губы.
- все просто замечательно. Теперь ты знаешь, что значит улыбаться для себя, - и она улыбнулась. Никогда ей не были так приятны чужие целующие губы.
- а теперь прощай.
И она отпустила его легко и изящно, словно и не было этих слез, признаний, откровений. Он ушел в темноту, унося вслед за собой и черный свет.
Утром она уже шла домой легко и неспешно, не считая светофоры, фонари и шаги. Деньги, грязные и отвратительные, она отдала прохожему ребенку в разорванной синей куртке с красными о холода руками. И он не удивился.
Она не простила, и не забыла ничего, что с ней произошло в эту ночь, но вместе с криком и слезами в те минуты рождался другой человек. Настоящий и сильный.
Через год все она нашла себя окончательно. Все разом переменилось.
Но еще несколько раз она ночью бывала в парке, ища и не находя странного человека с бархатным голосом.
И лишь спустя столь времени невыносимо долгого и слишком мимолетного, в тот же день 23 сентября нового года она заметила тень Олега. У той же скамейке, при той же луне.
Она долго говорила ему слова самые нежные и самые прекрасные, и он также долго слушал ее. Она хотела целовать его, но он сказал, что теперь это невозможно, и не нужно никому - и ей прежде всего.
Он так же уходил, унося с собой темноту, а она понимала, что только теперь с новым рассветом нового дня освободилась окончательно, и теперь это уже навсегда.