И вот тем поздним вечером Богуслав Олимпиадыч лёг спать, потому что так посоветовал ему сделать сам итальянский чернокнижник, находящийся по ту сторону магического хрустального шара, Карло Паппини. Для того, чтобы прямо на следующий день уже вплотную заняться разбором того, что изображено на гравюрах, что это всё означает, и почему при правильном подходе нет ничего проще, чем превратить изображенное на гравюрах в самую что ни на есть реальную действительность.
- Дело в том, уважаемый Богуслав Олимпиадыч, - сказал Карло Паппини, - что в данный момент вы, как бы это так получше выразиться, очень сильно возбуждены. Но не в половом смысле этого слова, а во внутреннем. Во-первых, ваш организм разгорячен выпитым в гостях у вашего соседа Феофилакта Семирадова алкоголем, и по этой причине многое из того, что происходит сейчас, назавтра вы будете склонны списать на действие вашего воображения, особенно если будет сильно болеть голова. Вы ведь, если откровенно, и сейчас не до конца уверены, что и впрямь разговариваете со мной - магистром черной магии Карло Паппини, находящимся в своей книжной лавке в Италии, а не только лишь бредите в голом (хотя теперь уже в одетом) виде над итальянскими гравюрами, которые спьяну у соседского помещика взяли, потому что черного паука на них увидели и посчитали, что это что-то значит. И вот именно по этой причине вы сейчас берите да и ложитесь себе спокойно почивать, а вот уже назавтра - как проснетесь, поваляетесь в постелях своих, самоудовлетворитесь, потом умоетесь, потом холодненького кваску с хреном выпьете, чтобы голова не трещала, потом отзавтракаете, потом хорошенько припомните наш с вами разговор, потом вернетесь к себе обратно в комнату, потом посмотрите на гравюры, и вот уже потом робко обратитесь ко мне в пространство, поскольку не будете все-таки до конца уверены, что я вам накануне не примерещился - вот тогда я заново стану для вас видим и слышен, и подтвержу, что это были не галлюцинации. А затем объясню вам - что там изображено на этих гравюрах, и почему наши судьбы отныне навечно окажутся связаны. А про во-вторых я лучше даже и говорить не буду, потому что на сегодня хватит и во-первых.
Возражать против таких аргументов Богуслав Олимпиадыч не стал и попрощавшись с итальянским чернокнижником лег спать, и в ту ночь ему ничего не снилось.
На следующий день он и впрямь проснулся с головной болью, как и предсказывал его давешний собеседник, а дальше произошла череда упомянутых им же действий. Богуслав повалялся в постели, потом самоудовлетворился, потом умылся, потом выпил жбан ледяного кваску с хреном, после чего и голова и впрямь перестала трещать, а после отправился завтракать.
Во время завтрака он начал воспроизводить все события вчерашнего дня, начиная с того момента, как в поместье Феофилакта Семирадова впервые увидел итальянские гравюры, чтобы потом привезти их к себе домой и в очередной раз захотеть посоваться в неизведанный мир. Приблизительно на этом месте Богуслав Олимпиадыч остановился и задал себе вслух следующий вопрос:
- А скажи-ка, ты мне, дорогой Богуслав Олимпиадыч, - как же так случилось, что ты вообще решил вдруг ни с того, ни с сего взять да и отправиться в гости к соседскому помещику Феофилакту? Ведь ты же даже не знал о том, что он в свое поместье возвратился? Только ли сердце тебе подсказало, что появилась для тебя новая компания, с кем вечерок за разговорами скоротать можно? Или же было до этого явление какое-то побудительное? А может предзнаменование? А может и прямое указание, что следует тебе туда именно в этот день поехать, хотя возможно ты и счел это указание не прямым, а косвенным, а скорее всего и вовсе не обратил на него никакого внимания?
И постарался он тогда припомнить еще более ранние события, предшествующие его поездке в соседское поместье. То, что гроза случилась накануне. То, что за грибами в соседнюю рощу ходил и целое большое лукошко подосиновиков нарвал, которые кухарка потом со сметаной и с зеленым лучком в печке запекла на чугунной сковородке. То что за неделю до этого видел на небе облако в форме трехмачтового парусного корабля, которое ненадолго из соседних разрозненных облаков в этот вот корабль соединилось, а потом спустя каких-то пару минут опять на разрозненные облака разошлось, как будто и не было ничего. Как попросил он из погреба ему брусничной настойки принести, а оказалось, что она вся вышла и остались только рябиновая и черносмородиновая. И тут вдруг осенило его внезапно так, что он даже со всего размаху себя ладонью по лбу ударил:
- Я же накануне письмо получил! Как раз от соседского помещика Ш... С него-то всё и началось! Где же оно, это письмо?
Богуслав Олимпиадыч, не дозавтракав, вскочил из-за стола и подошел к письменному столу. Письмо, к счастью, нашлось практически сразу, в одном из ящиков. Лежало оно наверху, в конверте со сломанной восковой печатью. Он достал его вместе с конвертом и начал читать:
"Любезнейший мой, Богуслав Олимпиадыч. Пишет Вам сосед Ваш, помещик Ш..., тот самый, который проживает в самом большом поместье в Калужской области, и с которым Вы еще в раннем детстве своем гоняли голубей в поместье батюшки Вашего покойного длинными шестами с привязанными на концах разноцветными тряпочками. Забирались на самый верх голубятни, босоногие, и просиживали там до самого вечера, и лишь потом шли домой, измученные, уставшие, но довольные. И руки у нас тогда как-будто свинцом налитые были, так долго мы шестами этими длинными махали весь день. А сами охрипшие, и ноги все по дороге в колючках и приставших к подошвам мелким камешках, и штаны в репьях, и репьи в волосах. Давненько не виделись мы с Вами, Богуслав Олимпиадыч, и не надумаете ли Вы как-нибудь проведать приятеля Вашего давнишнего, хоть и не виделись мы уже незнамо сколько лет?
Надеюсь, что все у Вас хорошо, и могу судить, что именно так всё и есть, потому как частенько упоминают имя Ваше в самых разных разговорах, и по большей степени все хорошо о Вас отзываются - и о здоровье Вашем, и о виде внешнем, и о том, что рассказчик Вы по-прежнему мастерский, особо что касается интересующих Вас областей неизведанного знания, кое и меня в последние годы стало занимать преизрядно. Хотя насколько я могу судить по этим отрывочным, доходящим до меня слухам, наше с Вами изучение неизведанного мира все же разнится, поскольку занимают нас несколько разные области этого самого мира. Скорее даже не области, а подходы к самому этому изучению. Вы, Богуслав Олимпиадыч, если я, конечно, правильно понимаю - в большей степени изучаете неизведанный мир через различные атмосферные явления - будь то болотные огоньки, шаровые молнии, вспышки тифа, холеры и лихорадки и энергетические сгустки. Я же уже примерно десять или пятнадцать лет полностью сконцентрировался на изучение Дьявола, и даже некоторое время вел достаточно подробную переписку с некоторыми заграничными писателями и философами, преимущественно из Франции и Германии, и с одним католическим испанским монахом, сотрудником Священной Инквизиции, который снабдил меня ценнейшими указаниями о многочисленных современных проявлениях Дьявола, зафиксированными этим в высшей степени авторитетным в вопросах чернокнижия учреждении.
Однако, несмотря на то, что наши с Вами предметы изучения различаются, мне все же кажется, что у них есть несомненные точки соприкосновения. И, не сочтите, это за мой исключительный эгоизм, но всё же мне о многом хотелось бы спросить у Вас в связи с моим вышеназванным интересом. Поскольку Вы - как человек, который (насколько я правильно понял) достаточно регулярно исследуете неизведанный мир (или, как Вы это сами называете, соваетесь в него), я бы и хотел узнать - не наблюдали ли Вы во время своих последних сований каких-нибудь явственно отчетливых признаков присутствия или проявлений Дьявола? Или чего-то необычного, такого, чего раньше не видели в неизведанном мире? Потому что сравнив эти Ваши наблюдения с теми фактами, которым были свидетелями вышеуказанные мной немецкие и французские писатели, а также испанский католический монах-инквизитор, я смогу сделать надлежащие выводы о том, что происходит в нашей с Вами Калужской губернии. Потому что, как Вам и самому прекрасно известно, очень лукав и стремителен этот враг человеческий, и предупрежденным быть о его появлении, значит вооруженным.
А вспомнил я о Вас, любезный мой Богуслав Олимпиадыч, оттого, что приснился мне несколько дней назад необычный сон. Как будто воссел у меня на кровати огромный черный паук, который лишь наполовину паук, а на вторую половину человек. И пока я в испуге смотрел на него и думал - какой же этот паук огромный и страшный - он сам ко мне обратился, и говорил он при этом исключительно на человечьем.
- Скоро получишь ты тайное имя в благодарность за то, что историю Хозяина моего так подробно и внимательно изучаешь и составляешь. И даст тебе это имя тот, кто о Хозяине моем знает больше, чем те писатели, и даже тот монах-инквизитор, с которыми ты переписывался. Тебе, соседу твоему - Богуславу Олимпиадычу, и соседу его - Феофилакту Семирадову, русскому офицеру. Поэтому, как поспеют в твоем садочке через неделю самые вкусные яблоки с самой новой яблони, пригласи их обоих к себе, а то давненько не виделись. А в благодарность за это скоро начнется в твоем поместье большая стройка. И сделается оно настолько прекрасным, необычным и современным, какого и в самой столице не сыщешь.
И вот, любезнейший мой Богуслав Олимпиадыч, когда я в то утро проснулся, то показался мне этот сон интересным, необычным и вещим. И поэтому засел я практически сразу за это письмо к Вам с приглашением в гости. Вас и соседа Вашего, Феофилакта Семирадова, которого я тоже давненько не видел по причине его военной службы в заграничных походах.
С глубочайшим уважением и любовью,
калужский дворянин Изидор Афиногенович Ш..."
И как только еще раз перечитал это письмо Богуслав Олимпиадыч, то сразу многое в его голове сложилось. Вот только одного он сейчас не мог понять - отчего же он про это письмо раньше не помнил? И отчего не помнил о нем накануне ночью, когда с итальянским чернокнижником Карло Паппини разговаривал про соседа Ш..., его поместье, тайные имена, которые им предстоит взять, и про три ведерка знаменитых калужских яблочек в качестве оплаты? И отчего не вспомнил еще раньше, когда в поместье Феофилакта на гравюре паука черного увидел? И подумал он тогда, что меньше надо налегать на стоящие в его погребе многочисленные настойки, хотя очень они и вкусные. И решил, что знает - с чего начать сегодняшний разговор в неизведанном мире с итальянским чернокнижником Карло Паппини.