Конечно, кабинет Ивана Теодоровича отличался от кабинета моего мастера. Настолько же сильно, насколько они отличались сами, и наши мастерские в целом. В кабинете царил такой же бесконечный беспорядок, как и во всей остальной мастерской, хотя беспорядком он был только на первый взгляд. Просто в этом кабинете было какое-то огромное количество крайне необходимых и важных вещей и предметов, которые постоянно перекладывались с места на место, каждый раз меняя весь этот кабинет, подобно тому - как я уже заметил - происходило и с самой мастерской, и даже с самим Иваном Теодоровичем.
Часть стены была задернута двумя небольшими плотными шторами темного цвета, за которыми определенно что-то скрывалось. Очевидно именно это что-то Иван Теодорович и собирался мне показать. Для того, чтобы я лучше понял характер его опытов, а также, очевидно, и всю его философию по переустройству города, которая, несмотря на то, что он вкратце обрисовал ее мне еще в нашу первую встречу, тем не менее продолжала ускользать от меня. Особенно в свете всё новых неожиданных открытий об окружающей действительности, которые за последнюю неделю буквально начали сыпаться на меня со всех сторон, и - если честно - особого оптимизма не добавляли.
Иван Теодорович встал возле этих штор, посмотрел на меня и несколько торжественно - как мне показалось - отодвинул одну из них в сторону. Откровенно говоря, я был готов увидеть на этой стене всё, что угодно, включая свой собственный портрет - клянусь, я бы не удивился! - но всё оказалось ещё более неожиданно. На стене за шторой висел портрет моего собственного мастера - Иоганна фон Кеха. Он был выполнен в полный рост, и мастер выглядел на нём как живой - может быть даже более живой, чем на самом деле. У меня создалось полное впечатление того, что в любой момент он может моргнуть и что-нибудь сказать мне. А может и вовсе выйти из портрета и без всяких объяснений влепить хорошую оплеуху - как это частенько случалось в самые первые годы моего ученичества - за то, что вместо того, чтобы заниматься тихо и незаметно починкой часовых механизмов, я в данный момент уставился на висящий на стене портрет и даже ни одного слова произнести не могу. Я посмотрел на Ивана Теодоровича:
- Почему у вас на стене висит портрет моего мастера Иоганна фон Кеха? Я не знал, что вы знакомы. Точнее были знакомы до того момента, как в первый и единственный раз посетили нашу мастерскую. А этому портрету, судя по всему, лет пятьдесят - не меньше.
- Триста пятьдесят, - веско произнёс Иван Теодорович. - Может немного больше или немного больше, но приблизительно так. Этому портрету триста пятьдесят лет. Он передаётся в нашей семье уже на протяжении трёх поколений. А моему деду он достался от его собственного мастера, где в свою очередь тоже передавался из поколение в поколений на протяжении приблизительно двухсот лет. Мастер моего деда оказался последним в своём роду, поэтому передал его своему ученику. А я, скорее всего, передам его вам, Игнат. В том случае, разумеется, если вы решитесь продолжить работу над моими опытами.
Я снова посмотрел на портрет моего мастера, взиравший со стены безучастно и видевший, казалось бы, всё, что только находилось в этом кабинете, включая меня самого, и все мои внутренние устремления, страхи и сомнения тоже.
- Вы хотите, сказать, что мой мастер - Иоганн фон Кех - тоже..., - здесь я слегка замялся, потому что взять и назвать своего мастера вот так вот запросто полуживым механизмом у меня не поворачивался язык.
Иван Теодорович понял моё замешательство и отнёсся к нему с пониманием.
- Это проще увидеть, - произнёс он. - Я понимаю - принять такое сразу - просто сложно.
Так же торжественно, как и в первый раз, он отодвинул вторую штору. За ней тоже оказался точно такой же портрет моего мастера, но с одним отличием. Одна его половина выглядела точно так же, а вторая была выполнена в разрезе - сложнейший механизм из множества разновеликих шестеренок - начинаю со ступни и заканчивая головой. Мой собственный мастер - один из лучших часовых мастеров Европы и России - сам оказался сложнейшим часовым механизмом!
- Вы лучше присядьте на стул, Игнат. - раздался у меня за спиной голос Ивана Теодоровича, - А то чего доброго еще сознание потеряете.
Я ошарашено посмотрел на него - наверное, в моих глазах сейчас и впрямь отражалось безумие от увиденного в самой полной мере - а потом, не говоря ни слова, дошёл до ближайшего стула и медленно на него опустился.
Иван Теодорович еще раз посмотрел на оба портрета и тоже подошел к креслу и повернул его так, чтобы портреты были хорошо видны нам обоим. Потом тоже уселся на стул.
- Ну что скажите? - поинтересовался он, стараясь придать своему тону легкость, что, впрочем, у него не получилось. Уж слишком гнетущей была атмосфера, исходившая от этих двух портретов и двух висящих по бокам темных плотных штор.
- А он сам об этом знает? - это единственное, что пришло мне в голову.
- Вы имеет в виду - видел ли он эти портреты? Или о том, что он сам является механизмом?
- И то, и другое.
- Что касается портретов, то по крайней мере я сам - ему их не показывал. И о том, что он является механизмом - тоже не говорил. Хотя, если принять во внимание, что ему уже приблизительно триста пятьдесят лет - возможно, что он о чём-то и догадывается. А может и напрямую знает, но ему самому это безразлично. Понимаете теперь, почему с некоторого времени я забеспокоился? Настолько сильно забеспокоился, что даже посетил вашу мастерскую для того, чтобы лично поговорить с вашим мастером.
- Потому что он начал воспроизводить себе подобных, - тихо ответил я. - По собственному образу. Но ведь мы прибыли в Россию всего три года назад? Хотите сказать, что живя в Европе, он занимался тем же самым?
- Скорее всего - да. Подобные сложноустроенные механизмы всегда, начиная с определенного времени, начинают заниматься именно этим. Очевидно, там где вы жили, его работа оказалась законченной.
Всё это вместе никак не хотело сложится в моём мозгу в какую-то стройную систему. Казалось, что Иван Теодорович выдумывает всё это прямо на ходу, и на любое моё возражение в нескладности его истории, тут же последует очередной контраргумент и так до бесконечности. Однако я хотел разобраться.
- Но ведь вы сказали, что этот потрет - точнее теперь уже два этих портрета - хранятся в вашем роду на протяжении трёх поколений? И до этого еще хранились двести лет у вашего собственного мастера? Почему тогда портреты оказались здесь, если мы с моим мастером первую половину своей жизни жили в Европе?
- Первую половину своей жизни жили в Европе вы, Игнат, - возразил Иван Теодорович, - А учитывая ваш сравнительно молодой возраст искреннее надеюсь, что эти прожитые годы всего лишь одна восьмая часть, как минимум. От жизни, которую вам еще только предстоит прожить. Где до вашего знакомства жил ваш собственный мастер - Иоганн фон Кех - вам доподлинно неизвестно. А если и известно, то только то, что он сам вам рассказывал, если вообще рассказывал. Учитывая его затворнический образ жизни, не исключаю, что до вашего с ним знакомства, он точно так же жил в той же самой мастерской, где вы и сейчас живёте. Хотя все же я склонен считать, что он жил в каком-то другом городе, иначе я бы об этом узнал.
- И всё же я не понимаю. Портрету и вы здесь, он там. Потом он приезжает. Потом вы говорите мне, что это так и должно было быть с самого начала. А почему вы его тогда раньше не уничтожили, если было очевидно, что он начнёт воспроизводить себе подобных и это в один прекрасный момент станет опасно?
Иван Теодорович помрачнел:
- Потому что никто не думал, что однажды это станет опасным. Поначалу такая ситуация всех устраивала. Те, кто изначально создал эти механизмы, стремились облегчить жизнь себе и окружающим. Не всем, конечно, а только некоторым, но хоть что-то. Потом эта чудо науки и инженерного искусства настолько сильно пришлось по душе богатым и знатным, что количество заказов возросло многократно. Механизмы делались всё более совершенными, а однажды оказались настолько совершенными, что начали воспроизводить себя сами. Вас же самого устраивает обучение у вашего мастера?
- Ну разумеется, устраивает. Вряд ли во всем городе найдется хотя бы еще один подмастерье, который смог бы справиться с любым самым сложным часовым механизмом лучше, чем это способен сделать я.
- Ну вот видите. Поэтому их и оказалось слишком много. Оно бы и неплохо, вот только они не воспринимают никого, кто на них непохож.
- И что же теперь делать? - я недоуменно посмотрел на Ивана Теодоровича, - Или вы предлагаете мне сейчас пойти и убить собственного мастера? А потом разрезать, разобрать на шестеренки, а шестеренки вставить в этих ваших мертвых животных, чтобы не пришлось лишний раз покупать их на ремесленном рынке?
- Господи, Игнат, ну что вы ни в коем случае, - Иван Теодорович, казалось, и сам не ожидал- насколько мрачным и серьезным окажется вполне логичный вывод, сделанный мной на основе всего, что он мне рассказал. - Ну, конечно, нет! Наоборот, вы точно так же вернетесь в свою мастерскую и станете продолжать обучение у своего мастера. В конце концов, должны же вы когда-нибудь перестать быть подмастерьем и самому сделаться мастером? А мы с вами просто начнём производить свои собственные полуживые организмы, которые станет иметь совершенно иную природу. И потихоньку выпускать их за стены города, чтобы они там жили себе спокойно и адаптировалась к окружающей среде. А когда их станет достаточно много, мы разберём механизмы, подобные вашему мастеру - Иоганну фон Кеху, и таким образом в городе останутся исключительно только живые люди. А может даже и разбирать не станем. Просто тоже вывезем за город и там поселим. Мне кажется это очень удачное решение, как вам самому кажется?
Если честно, мне уже ничего не казалось. И несмотря на то, что направляясь сюда я был готов к многому, информации оказалось слишком, и она оказалась совершенно не такой, которую я думал получить. Хотя, учитывая характер опытов Ивана Теодоровича, с чего я вообще взял, что мне удастся услышать хоть что-то спокойное и разумное? Сейчас же мне пришло в голову только одно:
- Скажите, Иван Теодорович, а вот как вы думаете - если настолько совершенному механизмы, как мой мастер Иоганн фон Кех, - я снова посмотрел на оба висящих на стене портрета, - ввести ваше синее лекарство, с помощью которого вы заставляете двигаться мертвых животных, что произойдёт?
Иван Теодорович задумался:
- Откровенно говоря - не знаю. Даже предположить не могу. То с чем собираемся работать мы с вами - гораздо проще. И я бы на вашем месте этого бы не делал - последствия могут быть непредсказуемыми. А продолжил бы спокойно обучаться часовому мастерству, как ни в чём не бывало.
Он был прав. Именно так мне и следовало поступить. Тем не менее тем вечером, я всё же отлил себе немного лекарства в отдельную склянку, пообещав - впрочем Ивану Теодоровичу - не проводить никаких опасных экспериментов.
Шёл четвертый год нашего с мастером пребывания в России. Ни я, ни Иван Теодорович, всецело занятые своими научными изысканиями, и предположить не могли, что спустя всего пару месяцев после этого разговора, ситуация в городе полностью изменится. И связано это будет с теми самими неизвестными шутниками, из-за которых регулярные войска после специального царского указа стали каждую ночь в обязательном порядке охранять все городские кладбища.