Скорее всего и впрямь показалась мне вчера на стене дома эта точка в виде черепа человеческого, потому что когда я на следующий день в город пошёл, то не сумел ее найти на стене, хотя и приглядывался. А вот ночью я про неё много думал, и про тот разговор, который перед этим состоялся. И о том, что же это такое творится началось - и насколько это серьезно. Потому что за то время, которое мы здесь с мастером моим прожили - разное, конечно, случалось. В том числе и бунты, и происшествия самые разнообразные - и некоторые даже что и совсем не радостные, а такие - что в пору в церковь бежать и молиться там, потому что не совсем понятные события происходили, такие - которых обычно не бывает.
Так было, например, когда однажды зимой лёд на реке синим и красным огнём гореть начал. И никто не знал - отчего так происходит, и решили все сначала, что это наваждение бесовское, а потом и вовсе горожане испугались - потому что горела река явственно и отчётливо, и не один, и не два человека это видели, которым подобное с пьяных глаз показаться могло, а практически весь город сбежался, и все смотрели на огонь этот удивленно, и друг за друга держались, потому что страшно и невиданно досель это было.
Потом правда выяснилось, что не потустороннего происхождение это явление, а неожиданный и непредвиденный результат химических опытов одного городского учёного, который лекарство изобретал специальное для того, чтобы мертвых оживлять - не людей, конечно, а коров, лошадей, овец, коз - таких, которые в хозяйстве пользу приносят, но неожиданно берут да дохнут, а на новых денег нет.
Мне об этом известно, потому что его лаборатория неподалёку от нашей часовой мастерской находилась. Приблизительно через пару улиц, если через площадь перейти. Поэтому и знакомы мы были - хотя и не приятельствовали, но все же пару раз друг у друга в гостях бывали.
Первым он к нам пришел - это, наверное, на третий год после того, как мы в Россию переехали, случилось. Со мной тогда разговаривать не стал - сразу к мастеру моему пошел. Принёс часы свои наручные на починку, а потом они на долгое время в кабинете уединились и о чем-то там разговаривали. Уже потом, когда мастер мне его часы отдал на починку - я понял, что сами эти часы исключительно только предлогом были. Потому что на починку у меня меньше часа ушло, он бы и сам справился. А приходил он - как сам мастер мне потом сказал - для того, чтобы узнать не могут ли знания мастера моего в часовых механизмах пригодится ему в его опытах по оживлению животных с помощью специального лекарства и небесных молний. Но насколько я понял - никакого особо полезного разговора у них тогда не получилось. Потому что мастера моего опыты эти не заинтересовали совершенно. Но не оттого, что как-то чересчур религиозен или слишком благочестив был мой мастер, а по причине того, что счёл все эти разговоры об оживлении и молниях небесных обыкновенной блажью, которой многие занимались по причине того, что хватало им мастерства и терпения заниматься часовым искусством, которое прилежания требовало, внимательности и тонкого мастерства.
С одной стороны я, конечно, не мог не согласится в этом с моим мастером, потому что много разных опытов к этому времени наблюдал, и все они на площадные аттракционы похожи были - для того, чтобы толпу привлекать, и какие-нибудь очередные пилюли из крысиного помёта и угольной золы им в это время продавать. Настолько это разнилось от наших занятий по изготовлению и ремонту часовых механизмов. Про внутренний герметизм я даже и не говорю - настолько бесполезно объяснять, что это такое, но кто знает - тот поймёт.
Наверное, достаточно сказать, что только для того, чтобы украсить всего одну страницу сочинения моего мастера миниатюрами - мне пришлось предварительно нарисовать их более полусотни. Из которых мастер мой отобрал две, после чего мне пришлось каждую из них нарисовать еще по сто раз, чтобы добиться полного совершенства - такого, чтобы мастер счел их достойными для того, чтобы перенести на страницу книги.
С другой же стороны - меня эти разговоры об оживлении мёртвых с помощью небесных молний заинтересовали, если не сказать больше - очень сильно заинтересовали. И хотя самого меня в большей степени интересовало оживление людей, а не животных, но это было близко. Мне всегда казалось, что между часовым механизмом и оживлением мертвых есть что-то общее. И подобно тому, как неподвижные и холодные детали часового механизма по отдельности не представляют собой ничего интересного и уж тем более не имеющего ничего общего с идущими часами, так и мертвые тела людей - это точно такие же детали, в какой-то момент выпавшие из общего механизма и поэтому неподвижные и бездыханные. И если их каким-то образом ненадолго вставить обратно в этот громадный человеческий механизм - то спустя какое-то время они тоже оживут, или хотя бы сделаются наполовину живыми. Таким образом, в отличие от своего мастера - Иоганна фон Кеха - я отчётливо понимал, что связь между часовым механизмом и тем, чем занимался этот самый городской учёный в собственной мастерской имеется. И именно по этой причине спустя приблизительно три года после его первого визита, я решил совершить ответный визит вежливости, впрочем тайком от своего мастера. Потому что во-первых он этого бы не одобрил, а во-вторых рассердился бы, что я вообще отвлекаю его от занятий одним только сообщением о том, что намереваюсь нанести визит какому-то случайному ученому, которого сам он счёл себя недостойным.
Но все же одним субботним утром я одел плащ и пошел через две улицы и площадь в мастерскую того ученого. Незадолго до этого как раз прошла сильная гроза с громом и молниями, и хотя я не совсем до конца представлял себе - что именно такое небесные молнии, с помощью которых тот собирался оживлять животных, мне показалось - что это атмосферное явление - отличнейший способ разузнать и об этом.
Как это ни странно - никакого удивления моё появление в этой лаборатории у её хозяина не вызвало, и как выяснилось - сам он прекрасно меня помнил. Настолько, что тут же протянул мне для приветствия руку, и поинтересовался моим именем, потому что в прошлый раз представлен ему я не был.
- Игнат фон Кех Второй, - ответил я, слегка поклонившись.
К этому времени я окончательно привык к этому русскому звучанию своего имени, но тем не менее добавлял к нему фамилию своего мастера, чтобы меня не принимали за крепостного, коим я не являлся. А для того, чтобы меня при этом не путали с самим мастером добавлял Второй. Одновременно указывая на то, что при жизни мастер мой всегда будет первым, а я не более чем подмастерьем.
- Иван Теодорович, - произнёс он в ответ. - Иван Теодорович Бесфамильный-Снежгородский. Первый. Научный химик и анатом. Иногда выступаю на публике для заработка. Но редко. Проходите.
Он посторонился, пропуская меня в свою лабораторию, откуда на меня тут же пахнуло одновременно сразу всеми возможными реактивами и сладковатым запахом чего-то гниющего - не то фруктов, не то мяса, не то всего этого одновременно. Сделав несколько шагов, я понял, что запах этот идёт из под большой рогожи, которая и сама выглядела так, что одна вполне могла пахнуть на всю лабораторию, даже без того, что под ней скрывалось.
- Там трупы животных, - пояснил Иван Теодорович, - Не обращайте внимания на запах, мы сейчас отойдем к камину.
И хотя мгновенно последовать его совету было трудно, тем не менее я постарался переключить свое внимание и собственных обонятельных рецепторов тоже, принявшись разглядывать стены лаборатории, на которых чего только не было. В основном, конечно, это были полки с самыми разнообразными колбами и ретортами, и прочими необходимыми для проведения научных опытов приспособлениями. Кроме этого стояло несколько чучел, и висело несколько гравюр - не представлявших, впрочем, особой ценности и изображавших традиционный набор алхимических символов, известных каждому. В свое время я и сам хотел повесить на стены нашей мастерской нечто подобное, увидев как-то раз в лавке старьевщика, но мастер мой мне запретил - строго сказав, что единственное изображение, которое я стану видеть в ближайшие несколько лет - это внутреннее устройство тех часов, которые стану починять. Это было еще до того, как он разрешил мне делать первые миниатюры - точнее наброски первых будущих миниатюр. И так оно и было, хотя все же каждый раз, когда я в одиночестве проходил мимо той лавки старьевщика - я все же останавливался и разглядывал самые разнообразные гравюры, которые там только находились. Владелец лавки знал о том, что мне запрещено их покупать, но тем не менее позволял продолжать приходить и рассматривать. Возможно он рассчитывал на то, что когда-нибудь однажды - после смерти моего мастера - я приду и скуплю в его лавке сразу всё, что мне не давали скупить раньше. А возможно ему просто было совершенно все равно - заходит в его лавку хоть кто-то или не заходит. И если уж кто-то зашел. То и пусть находится в ней, сколько пожелает. Потому что для того, чтобы прогнать такого человека, сперва следовало подняться из кресла и заговорить, а делать это ему, судя по равнодушию к моей персоне, ему было крайне утомительно и неинтересно. Мне кажется, но рассматривая сваленные как попало и покрывшиеся слоем пыли гравюры - я его вполне понимал.
Лаборатория, в которой я находился в данный момент, представляла собой настолько же противоположное зрелище, как лето непохоже на зиму. Никакого слоя пыли здесь, казалось бы, просто не могло быть. И не потому, что здесь было стерильно чисто, совсем напротив. Просто складывалось ощущение, что абсолютно все имевшиеся в лаборатории предметы постоянно перекладывались ее владельцем с места на место, по несколько раз за день, а может - еще чаще. Это говорило о том, что владелец лаборатории - Иван Теодорович - был определенно натурой деятельной и непоседливой, обладал нервическим характером, и был не в состоянии долго усидеть на одном месте, ничем не занимаясь. Впрочем, учитывая род его занятий, это как раз было неудивительно. Было бы странно себе вообразить, что у человека, занятого оживлением трупов с помощью небесных молний, может быть какой-нибудь еще характер, кроме вот такого. В чем я собственно, вскоре, и убедился.
- Хотите посмотреть, как они ходят? - неожиданно спросил Иван Теодорович.
- А это возможно?
- Сейчас покажу, а вы мне потом сами скажете. - он пожал плечами.- Только учтите, всё, что вы здесь увидите - останется в стенах этой лаборатории. Не то, чтобы это незаконно, но лишнего внимания к своей персоне мне привлекать не хочется. На меня и так косо смотрят. Договорились?