А часы, которые мне срочно необходимо было починить, принёс к нам в мастерскую один знатный вельможа, имя которого я все же не стану упоминать во избежание излишних вопросов. К тому же он сам предпочёл сохранить некое подобие инкогнито, хотя и очень условного, и пришёл к нам в мастерскую не сам, а прислал слугу с сопроводительным письмом. Письмо было адресовано моему мастеру, в котором автор письма просил выполнить работу как можно быстрее. Подписано письмо было инициалом, хотя написано оказалось на особой бумаге с вензелем самого графа. Вместе с письмом слуга протянул моему мастеру солидный кошель, в который мастер даже не стал заглядывать - настолько он был тяжелым. После чего слуга ушёл сообщить своему хозяину об исполненном поручении, а мастер мой удалился к себе в кабинет, оставив часы лежать там, куда положил их слуга. Мне он пока не сказал ни слова, поэтому я эти часы не стал трогать, и даже не подошёл рассматривать. Хотя мне и было интересно - что же там за поломка, потому что это мысль всегда приходит мне на ум, когда я вижу сломанные часы.
В своём в кабинете мастер пробыл достаточно долго. За это время я не услышал ни звяканья монет, ни звука открываемой двери шкафа, как если бы он открыл его, чтобы убрать туда полученную награду. Всё это время в кабинете стояла полнейшая тишина, и даже звука шагов не было слышно.
Потом он вышел из кабинета, посмотрел на меня и кивнул на часы:
- Почини их за четыре дня. Не думаю, что там что-то слишком сложное.
После чего снова удалился в свой кабинет.
Я понял, что несмотря на солидное вознаграждение, моего мастера оскорбил тот факт, что граф прислал к нему своего слугу вместо того, чтобы прийти лично. Откровенно говоря, я так и не понял - почему. Это не было каким-то из ряда вон выходящим случаем, и наши заказчики часто поступали именно так. Лишь в очень редких случаях они являлись лично, и то как правило подобные визиты обычно предшествовали праздничным дням и цель их состояла скорее не в том, чтобы принести часы для починки, а вроде как в изъявлении благодарности и признательности за какую-нибудь предыдущую выполненную работу. И подобную реакцию моего мастера за всё время нашей с ним совместной работы я наблюдал впервые.
Обыкновенно - сразу после того, как тот, кто приносил часы, удалялся из нашей мастерской, мастер первым делом сам осматривал механизм, а уже потом решал - сам ли он займётся починкой, или же и я справлюсь. Нередко он занимался починкой самостоятельно, что давало мне время на то, чтобы большее внимание уделять рисованию миниатюр. Иногда напротив - ему хватало лишь беглого осмотра для того, чтобы понять, что с такой работой спокойно справится и его подмастерье. Хотя это не означало, что работа по ремонту была пустяковая, вовсе нет. Иногда наоборот - мне приходилось сталкиваться с какой-нибудь совершенно неожиданной поломкой, с которой до сих пор я не сталкивался. И мне самостоятельно необходимо было не просто понять, что же именно произошло с этим механизмом, но и отыскать правильное решение, чтобы при этом не разломать весь механизм.
Что касается нынешнего случая - ни о чём подобном речи не шло. Поломка было самой обыкновенной - в часах лопнула пружина по причине того, что владелец слишком сильно перекрутил колёсико завода. Четыре дня на такую работу было даже чересчур великодушно со стороны моего мастера, потому что справиться с этим можно было бы за полдня и даже меньше. Тем не менее мастер отвёл мне на это целых четыре дня, возможно для того, чтобы я понял причину его обиды на заказчика - этого самого графа.
Разумеется, первым делом я починил часы - как я и предполагал в самом начале работа заняла у меня совсем немного времени, и спустя два часа механизм вновь исправно работал. Еще примерно час я потратил на то, чтобы убедиться в том, что часы не спешат и не отстают, и примерно еще час занимался их тщательной полировкой - для того, чтобы владельцу было сразу заметно, что полировка эта произведена, но сами часы при этом сохранили тот вид, который имели до этого момента. Выглядят солидно, увесисто и старинно. А не блестят как те ёлочные игрушки, которые делаются не для того, чтобы веками передаваться из поколения в поколение, а на скорую руку изготавливаются перед рождественскими (или как их называют в России - новогодними) праздниками для того, чтобы повесить на тех местах ёлки, до которых можно дотянуться рукой или случайно задеть во время праздничных танцев и хороводов. Которые изначально и предназначены для того, чтобы быть задетыми, упасть и разбиться. И не вызовут они у хозяев дома никакой жалости, потому что и покупали они их специально перед праздниками не штучно, а сразу по два десятка на городской площади, как и все остальные горожане.
После чего я положил эти часы перед собой и задумался. Разумеется. Первое что пришло мне на ум - это то, что заказчик специально перекрутил заводной механизм - элементарнейшая поломка. И оскорбил моего мастера тот факт, что за такую ерунду ему предложили такое большое вознаграждение, да еще и с сопроводительным письмом от самого графа вдобавок. Но это было слишком просто. Потому что мой мастер - при всей его закрытости и нелюдимости - вполне себе деловой и практичный человек, как и большинство потомственных европейских ремесленник высшего уровня, и на подобную ерунду обижаться не стал бы. А просто принял бы вознаграждение как нечто само собой разумеющееся, учитывая его мастерство и известность в соответствующих кругах. И тогда меня неожиданно осенила совершенно удивительная мысль, которая оказалось настолько внезапной, что даже меня испугало. Потому что было в этой мысли что-то сродни преступлению, потому что была она про преступление. Что если граф платит моему мастеру за молчание? И эта незначительная поломка в часовом механизме - всего лишь предлог для того, чтобы передать вознаграждение? Но о чём именно это молчание? И даже если и так, то почему тогда мастер обиделся? А не прогнал слугу графа прочь вместе с часами, вознаграждением и письмом? Несмотря на богатство и известность этот граф не являлся ни покровителем, ни единственным знатным заказчиком моего мастера. И при желании тот смог бы составить целый список подобных знатных господ, который вряд ли поместился бы на одном - даже самом большом листке. Было что-то еще, о чём я никак не мог сообразить, хотя наверняка это с самого начала было мне известно.
Я попробовал еще раз припомнить и соединить воедино все остальные из ряда вон выходящие случаи. Такие, чтобы я видел своего мастера неожиданно обидевшимся, или вдруг неоправданно высокое вознаграждение за пустяковую работу. И кое-что у меня в голове вдруг начало складываться. И как не удивительно - а возможно и совершенно не удивительно - это оказалось связано с прошлым и единственным визитом в нашу мастерскую Ивана Теодоровича.
Тогда я подумал, что мастер не заинтересовался его изобретением по причине того, что оно оказалось слишком примитивным и годилось только для того, чтобы развлекать праздную публику на площади. Но тогда я не представлял себе - о чём именно шла речь. А после того, как своими глазами увидел, что именно представляли собой опыты Ивана Теодоровича, и уж тем более выслушал его соображения о возможном масштабе будущих работ, который был поистине огромен и касался переустройства чуть ли не всего человеческого сообщества, мне показалось удивительным, что мой мастер не проявил к этим опытам никакого интереса. И даже вообще никак не высказался уже после о них не единым словом - пусть даже и негодующим или презрительным.
А потом перед моими глазами снова встала недавняя картина, которую я увидел на улице, когда возвращался из мастерской Ивана Теодоровича - темные улицы, падающие сверху снежинки и застывшая на площади фигура солдата возле городской ратуши. Настолько неподвижная, что я решил, что это тоже живой механизм, только придуманный не Иваном Теодоровичем, а каким-то другим мастером. Очень искусным, но имевшим совершенно иные цели - населить весь город не людьми, а живыми механизмами. И уже очень давно успешно воплощающим в жизнь этот свой план, незаметно для окружающих. Тогда эта мысль всего лишь мелькнула у меня в мозгу, что было совершенно неудивительно, учитывая тот факт, что предварительно Иван Теодорович продемонстрировал мне свои опыты над тушками ободранных мертвых животных. Сейчас же эта мысль приобрела вполне конкретные очертания и персонифицировалась. Если настолько искусный мастер и впрямь существует в этом городе, то им может быть только мой собственный мастер. Только он мог создать настолько удивительный механизм, соблюдая при этом полнейшую тайну и незаметно от окружающих. Может поэтому он и смотрел всё это время сквозь пальцы на мои ночные походы по окраинам городских кладбищ, чтобы выкопать там трупы, чьи кости мне были необходимы для изготовления краски?
Но неужели я сам мог быть настолько невнимательным, что за всё время нашего с ним обитания в одной мастерской ничего не заметил? И самое главное - почему он не поставил в известность меня - ведь мне всегда казалось, что между нами существует полнейшее доверие? Может всё это время я ошибался? Может никакого взаимного доверия не было? А может быть я и сам - созданный моим мастером механизм, предназначенный исключительно только для работы? Это было слишком невероятно. Но что я помнил из своей жизни, помимо общения с собственным мастером и работы в мастерской? Помню ли я вообще что-нибудь из того, что со мной было до того, как мы познакомились?
Я раскрыл недавно починенные часы и посмотрел на стрелки. Мне нравился этот циферблат, лишенный излишних украшений и почти аскетичный.