Вот я хотя и старый уже почти совсем стал, и лет мне уже без малого 8842 года, и не всё могу вспомнить, что со мной за годы эти приключалось, и не всё из того, что приключалось лишний раз вспоминать хочется, но вот одну историю помню я очень отчетливо, и чем старше становлюсь, тем чаще она мне на память приходить стала во всех подробностях. История эта про то, как плыли мыши через океан. Под ливнями проливными, под шквалистыми ветрами, и как в штиле их кораблик небольшой замирал надолго, и как накрывал его шторм девятибалльный, что твой плот. И хотя сразу было понятно - еще в период сборов на берегу - что нелегким и опасным будет это плавание, и мало шансов на то, что доберется хоть кто-то из этих отважных путешественников до конечной цели своего путешествия - до противоположного берега, тем большее восхищение вызывали те, кого снаряжали в далекий и безвозвратный путь, хотя и очень многие утверждали, что не более это, чем безрассудство и ложное геройство, а большая вероятность, что и не то, и не это, а всего лишь попытка сбежать от самой элементарной работы по обустройству родного берега, которой в равной мере занимаются все за исключением таких вот горе-путешественников, которых следует всем называть не отважными, а отмороженными. Не желающими брать на себя ответственность за мир окружающий, а вместо того - удрать от него пытающихся, и даже тот факт, что могут никуда не доплыть, а лишь только об скалы разбиться да и потонуть, только их подзадоривает - вот насколько они собственные жизни презирают и не ценят, а что уж говорить про чужие жизни, которые изо дня в день из шкуры вон лезут, а все исключительно ради того, чтобы хоть немного получше и у них и вокруг всё сделалось, а этим бы лишь на кораблик сесть, да по океану куда-нибудь взять да и сбежать в никуда - от семьи, от ответственности, от необходимости все время трудиться, трудиться, трудиться, а потом плодам труда своего радоваться, радоваться, радоваться, а потом ближе ко второй половине жизни все болеть, и болеть, и болеть, а потом уже под конец жизни всё умирать, умирать, умирать, умирать, чтобы потом на могиле все пили, и пили, и пили, а после этого домой приходили и там так протяжно всё пели, и пели, и пели, и между этим пением протяжным почивших всё вспоминали, и вспоминали, и вспоминали. Но эти вот мыши - вот не желают так, вот на кораблик садятся, вот снаряжаются, чтобы куда-то прочь от всего этого взять да и уплыть, и этим своим поведением и поступком всем остальным полное презрение свое демонстрируют, да кроме того еще и желают, чтобы их за это героями считали, а не теми, кем их многие справедливо вполне считают - безрассудными и безответственными, и бессмысленность жизни собственной всем остальным навязать пытающихся, и безысходность внутреннего мира собственную за безысходность мира окружающего выдать пытающихся. И откуда же у таких мышей необязательных и ничего делать не умеющих только деньги взялись на кораблик, на припасы на все время плавание, на кафтанчики и платьица красивые и на бусы из драгоценных камней, чтобы на шею вешать, и на ботиночки кожаные в металлических заклепках, которые долго не изнашиваются - по многу лет, и на гладкоствольные пистолеты, и на автоматические винтовки, и на ленточки красивые, чтобы из них бантики на голове завязывать, и на несколько бочонков пороха, и на медные пушечки - восемь штук на кораблике с обоих бортов, и на персонального музыканта и одновременно певца-затеванца, который и на музыкальном инструменте умеет играть, и песни приятным голосом петь, и те мысли, которые у каждого в голове носятся в красивые и гладкозвучные рифмы облекать, что песнями они становились, и все мыши под эти песни в танце кружились.
Но это все я пока описываю только то, что на самом берегу перед отправлением в долгое и опасное плавание кораблика с мышами говорилось и думалось и обсуждалось теми, кто на берегу оставался. Потому что как только отчалили кораблик тот от берега - так все эти разговоры и размышления там же на берегу остались. И хотя продолжались они на берегу еще достаточно долго, но самим мышам, которые на кораблике отплыли уже не слышны были, хотя мысли и размышления тех, кто на берегу остался какое-то время их еще преследовали и настигали, потому что такие мысли и размышления подолгу в воздухе потом витают, и в головах у тех, кто отплыл оказываются. Потому что очень сильны негативные и завистливые колебания энергетические таких вот мыслей, по причине того, что те кто их думает и создает всю свою душу в них вкладывают, хотя и утверждают, если их спросят, что им все равно - и пускай, куда хотят, туда и плывут, и для чего же их в этом их совершенно бессмысленном желании останавливать и ограничивать. Плывут неизвестно куда - и пускай плывут, а потонут - удивляться нечего будет. Потому что чем же еще может такое плавание взять и закончиться? Посему - если потонут - то и не жалко, и сами они все это для себя заслужили своим поведением. Посему - если потонут - и пусть потонут вместе со своим корабликом. И вместе с пушечками восемью медными, и вместе с певцом своим затеванцем, которому нет бы работать на берегу, чтобы и полезным быть, и приятным для всех, кто вокруг него проживает, вместо этого разинул рот, как мышей в платьицах да с бантиками разноцветными на головах увидел, и кораблик их с пушечками, с винтовками автоматическими да с пистолетами гладкоствольными, тоже пришел и говорит - с вами поплыву на кораблике, потому что мне все здесь обрыдло. А песни мои все равно никто не слушает с музыкой, потому что хотят, чтобы я сочинил духовную ораторию, а я ее уже сочинил - и ни одну, а сто сорок четыре - и все они посвящены истории светоносного ангела Люцифера, написаны по всем законам музыкальной грамоты, и с хором, и с персональными сольными партиями, но отчего-то не пришлись мои духовные сочинения по вкусу тем, кто заказывал у меня написать духовную музыку по моему же собственному плану и либретто, которые я представил на рассмотрение заранее. Поэтому поплыть я тоже решил с вами, чтобы в самом конце нашего плавания - после множества испытаний штормами и штилем, и питанием исключительно лишь пойманной рыбой и морскими боями с помощью медных пушек по оба борта, автоматических винтовок и гладкоствольных пистолетов, мы доплыли бы до конечного пункта нашего путешествия и там бы на берегу стали бы жить-поживать да среди местного населения чуму распространять. А я бы под это пел бы и играл свои самые веселые танцевальные песни. И кто знает - может быть, и сто сорок четыре моих духовных ораторий про светоносного ангела Люцифера пришлись бы к месту.
И вот после этого они все долго на этом кораблике через море плыли. И всё, чего хотели и стремились там сделать, получить и найти - сделали, нашли и получили. И после этого умерло там очень превеликое количество людей от чумы, а сами мыши попрятались, чтобы самих не видно было, а только дела их были видны.