Вообще-то меня, конечно, очень многие вещи интересуют. В том числе и такие, которыми интересоваться вроде как и не надо приличным людям, чтобы не подумали о них плохо другие приличные люди. Такие, которые с другими приличными людьми разговаривать любят о разных таких вещах, которые неприличными считаются. И вот для того, чтобы не узнал никто о моих настоящих, сокровенных интересах, приходится мне уже очень давно поддерживать имидж такого человека, который и не очень хороший, и не очень порядочный, и не очень приличный, и вообще не очень человек. И делать мне для этого приходится самые разнообразные вещи, включая такие, которые я бы и так, конечно бы, делал, но делал бы я их по совершенно другой причине.
Так бы я их делал не для поддержания имиджа собственного, а просто потому что нравится мне так поступать, и интересно за реакцией всех остальных наблюдать - и на поступки мои, и на последствия этих самых моих поступков. Как я людей убиваю. Как никому потом не говорю, что это я их убиваю. Или напротив - всем говорю, что это именно я и был, но говорю при этом так, чтобы никто в здравом уме не решил бы, что я такую напраслину на себя навожу только ради того, чтобы внимание на меня обратили, или еще что-нибудь к примеру.
Хотя, когда я маленький был, то меня часто упрекали в том, что я специально про себя всякие гадости рассказываю, чтобы все время на виду быть. Хотя это была абсолютная неправда, и многое из того, что я о себе рассказывал - вовсе не придуманные истории были, а самые что ни на есть настоящие. А рассказывал я их ни для чего-то особенного, а просто так. Потому что - отчего бы и не рассказать, если все вокруг слушают?
И вот как-то раз рассказал я о происшествии одном, которому незадолго до этого довелось мне оказаться свидетелем. А случилось это за одним высоким бетонным забором, которым какая-то старинная усадьба окружена была. Место это недалеко от нашего дома находилось, и была там вроде даже какая-то организация. Но толком там ничего не работало, а потом там и вовсе люди появляться перестали.
А я туда одно время лазил, потому что вокруг там яблоневый сад был хороший. Там не дикие яблоки росли, как везде вокруг, а такие, за которыми ухаживали. Поэтому они больше были и слаще, да и интересно было не просто с дерева сорвать, как каждый может. А внутрь залезть, потому что поймать могли. Хотя и не было там уже никого, но мало ли? Надо всегда было готовым быть к тому, что убегать придётся.
А в одном месте того забора, вроде как подкоп такой специальный сделан был. Не знаю, кто именно его сделал, но не я - я бы такой не сделал. И вот именно через этот подкоп под забором я туда и лазил, и как вскоре оказалось - не только я.
Потому что однажды я туда заглянул, и увидел там трёх собак, которые ели лежащее на животе мертвое человеческое тело. Не знаю, чему я больше удивился в тот момент - тому факту, что там вообще лежит чей-то труп, или тому, что собаки, оказывается, едят мертвечину. Потому что я считал, что падалью питаются совсем другие животные - гиены, грифы-стервятники и тому подобные, о которых в программах про животных по телевизору рассказывали. А оказалось, что вовсе и не только они. Что и обыкновенные уличные собаки тоже. Да еще как - порыкивая, похрипывая, и друг друга отпихивая. И я когда в подкоп этот с той стороны забора заглянул, то они какое-то время продолжали так дальше есть, как до этого ели, а потом остановились, уши навострили, морды свои окровавленные ко мне повернули и на меня посмотрели. И один пёс так гавкнул на меня злобно и прямо к этому подкопу направился. А за ним и остальные два. И страшно мне тут очень сделалось, и как припустился я бежать оттуда. И пока бежал, то всё думал - куда бы убежать? Потому что понимал, что сейчас те три пса сквозь подкоп на эту сторону вылезут и за мной погонятся. А из-за того, что они человечиной питаются, то с удвоенной силой за мной гнаться станут. Потому что в отличие от того трупа за забором, который они ели, я-то живехонёк! И уж наверное повкуснее буду для них, чем то тело, которое подтухло уже. Хотя я и слышал по телевизору в программах про животных, что падальщики разные напротив уже начавшее разлагаться мясо больше любят, потому что оно вкуснее и слаще. И припустился я от этого пуще прежнего, и до дерева раскидистого добежал, и быстро-быстро на него полез.
И вот только когда я на него достаточно высоко залез, то на ветку сел и отдышаться смог. И только потом вниз посмотрел. И как только вниз посмотрел, так сразу мне обратно страшно стало, и голова сильно закружилась, так что сильнее я в дерево вцепился и почувствовал, что дрожь в теле сильнее сделалась. А всё оттого, что псы эти к дереву уже тоже подбежали, и двое из них морды свои окровавленные вверх подняли и на меня смотрят. А третий и вовсе на задние лапы встал, а когтями передних по дереву скрести начал. Смотрит на меня, когтями скребёт и лает так отрывисто - гав, гав, гав! И неизвестно сколько он так стоять вознамерился, может что и до самого вечера.
И как я тогда с дерева слезть смогу, и как я домой пойти смогу? И как долго я на дереве этом просидеть смогу? И что же я делать стану, если на улице очень холодно ночью будет? Ведь хоть и лето тогда было, но по ночам-то не жара совсем. А если еще и дождь пойдёт? А если задремлю я и вниз прямо в пасти эти разинутые и окровавленные свалюсь? И раздерут меня псы эти на самые мелкие части. И даже закричать не удастся мне. А если и удастся, то совсем ненадолго.
И вот час я так на дереве просидел, а потом и два часа, и четыре. И хоть не было часов у меня, но по солнцу видно было, что к вечеру дело подбирается. И, наверное, так бы и сделался я бы добычей тех псов, которые человечиной питаются и меня внизу дерева поджидали, как если бы не показался однажды на дорожке охотник, с ружьём на плече и сумой переметной, на которой подстреленные им птицы были - утки и перепелки. И вот когда он еще вдалеке показался, то тогда я сразу закричал очень громко, чтобы он меня сразу услышал:
- Осторожней, здесь под деревом псы сидят, которые человеческим мясом питаются! И одного мужика они уже съели вон за тем забором, а теперь уже несколько часов меня под этим деревом караулят, чтобы тоже съесть!
И понял я сразу, что он меня услышал. И тут же ружье своё наизготовку взял и стал пододвигаться уже осторожнее. А еще я заметил, что у него за кушаком нож такой большой и зазубренный, как у Рэмбо. И еще сильнее в дерево вцепился, потому что понял, что сейчас начнётся серьезная схватка между охотником этим и псами. И лишь об одном подумал - что если он на птицу дикую охотится с этим ружьем ходил, то там скорее всего не такие пули большие, чтобы можно было ими здоровенных псов-людоедов уложить с одного выстрела. И можно их такими выстрелами разве что еще больше разозлить. И подумал тогда - неужели он их ножом убивать решится? И понял тогда одновременно, что ведь этот охотник и есть моя самая последняя надежда. Ведь даже если они одолеют и пожирать начнут, то от меня отвлекутся, а я за это время с дерева тихо спрыгнуть успею, и куда-нибудь, пока они заняты пожиранием будут, убежать успею. А там может, и на дорогу выбегу и в автобус сяду, а туда они уже не залезут, потому что там двери железные и прочные. А если и успеют они почти сразу за мной в автобус заскочить, то я быстро через весь салон пробегу и в другую дверь обратно на улицу выскочу. А дверь после этого сразу закроется, и уедут тогда псы эти в автобусе. А я до дома и пешком спокойно дойти смогу. Но это только если они сначала охотника того одолеть смогут.
А потом все так быстро-быстро понеслось, потому что охотник в них выстрелил, когда псы к нему направились. И одного прямо сразу намертво уложил, а двое других на него бросились. И вот тогда он действительно свой нож зазубренный выхватил, как у Рэмбо в фильме и тоже на них бросился. И хотя они разъяренные были, все равно сумел их одолеть и глотки им перерезать.
А потом нож свой окровавленный специальной тряпкой вытер, которую из сумки охотничьей достал, и за кушак обратно засунул. Посмотрел на меня с дорожки вверх и говорит:
- Можешь слезать. Не бойся. Все закончилось.
И я тогда с дерева слез, а он говорит:
- В следующий раз будь аккуратнее. А теперь домой беги, пока не хватились тебя там.
А я лоб, вспотевший от страха, рукавом вытер и говорю:
- Спасибо. Я пойду тогда. А как вас зовут?
А он улыбнулся широко и ответил:
- Сергей Игнатьевич.
И я домой побежал. А что с тем трупом за забором бетонным стало, не знаю. Потому что больше я туда никогда не возвращался, а во дворе об этом потом никто не говорил. И я никому не рассказывал очень долгое время, до тех пор, пока взрослым не стал. А когда взрослым стал, то как-то раз взял да и рассказал. А мне никто не поверил, и решили, что я все придумал для того, чтобы на меня внимание обратили. А так неправдоподобно и нескладно придумал, потому что очень сильно пьяный был.