Из Москвы выдвинулись семнадцатого числа. На утреннем поезде, провожающих не было. Накануне перед концом рабочего дня Павел Митридатович, как и обещал - заглянул к директору - посидеть на дорожку. Директор напутствие дал. Без улыбок и шуточек, серьезно:
- Экспедиция непростая. И чего уж там скрывать - опасная. Можете и пропасть, можете и с ума сойти, можете и в зверей каких-нибудь превратиться неизвестным современной физической науке способом. Надеюсь, никаких иллюзий на то, что все окажется легко и просто - нет. Потому что, если есть - отринь! Если вдруг, не дай Ленин, ху_ня какая-то серьезная происходить начнёт - съ_бывайтесь тут же. Вернуться должны все - но если что, то чем больше вернется - тем лучше, надеюсь, понимаешь. Перед тем, как в пустыню идти - отправь телеграмму с последнего места, где будет почта. Мол, так и так, живы и здоровы пока, полны устремлений и желания новых научных открытий, но при этом не забываем ни про ответственность перед народом и партией, ни про шпионов возможных, ни в первую очередь про осторожность. Потому что помним о важности каждой отдельной советской жизни. И о том, что рисковать своими попусту - равно преступленью и грозит обвиненьем в халатности, а то и в предательстве. И если станем себя мы вести в экспедиции подобным вот сучьим образом - геройствовать там где не надо, забывать - для чего приехали, рассказывать каждому встречному - кто мы и что мы, откуда мы и зачем и куда направляемся - то готовы по возвращенью к тому, что получим пи_ды от закона, от старших товарищей, и от товарища директора лично. И поэтому в экспедиции будем внимательны, научны, спокойны и бдительны. Нацелены на результат, открытия, и выживание. А если короче - напиши - "Прибыли. Выехали".
В поезде ехали без особых разговоров. И, несмотря на то, что ехали впятером - выкупили весь плацкарт. Павел Митридатович и молодые сотрудники - Лёвушка Ясноглазов, Максимка и Лизанька Тихая - с одной стороны от прохода, а товарищ Странный на боковых сидениях. За несколько часов сказал он одну лишь фразу, в самом начале, когда все они зашли в поезд. И фраза обращена оказалось к Лизаньке Тихой:
- Если хотите, можете ехать на боковых. Почти отдельное купе. А я с этой стороны сяду.
Но Лизанька отрицательно помотала головой и еле слышно произнесла:
- Не стоит, спасибо. Я лучше вместе со всеми, нам так привычнее - почти как в нашем кабинете, который в Москве остался.
Товарищ Странный в ответ лишь пожал плечами, уселся за боковой столик и больше в течение полутора суток не произнес ни слова.
Остальные участники экспедиции тоже практически не разговаривали. Такое оказывало на них воздействие молчание товарища Странного. Но не гнетущее - как-будто заговорить боялись, чтобы лишнего вдруг не ляпнуть - а просто как-то не хотелось особо разговаривать - вот как воздействовало на них это молчание. Сразу было видно, глядя на него - что едет с ними серьезный человек. Не важный, а именно серьезный, поэтому и помалкивает. Дорога и есть дорога - чтобы по ней доехать. А пока - чего разговаривать? Только силы потратятся. А кроме того - еще один важный момент в таких вот излишних разговорах присутствует. И очень вреден вот этот момент для любой экспедиции. Потому что могут друг другу надоесть за время поездки попутчики. Обиды могут возникнуть. Опротиветь друг другу могут. Разойтись, если вдруг заспорят, в оценки каких-то людей и событий. О чем бы ни начали спорить - о книгах, любви, о политике. Или даже о новых недавно прошедших в кинотеатрах фильмах. А может о недавних событиях в советской стране - это всего хуже. Потому что мгновенно возникнет такая мысль в голове - что один из говорящих доносчик специальный и что-то выведывает. И поскольку неясно кто - то каждый начнет думать на другого, а вместе - на всех остальных. Или что еще хуже - что не просто кто-то один обо всех остальных выведывает, а еще и выслужиться вроде как хочет перед этим товарищем Странным. Мол, вот какой я неравнодушный, и могу быть и дальше полезен. Вы лишь запомните это обо мне, а когда понадоблюсь - вспомните. И от мысли такой всем станет вдвойне неприятно. А потом ведь еще и назад возвращаться - и вместе в одном кабинете работать. И больше молчали поэтому все всю дорогу, хотя и шутили, и даже обедали. И даже товарищ Странный достал курицу жаренную, чтобы все между собой разделили. И хотели доверить разделить курицу Лизаньке Тихой, но она засмущалась отчего-то. И сказала так:
- Извините, но пусть разделят мужчины. Мне трудно делить между всеми курицу жаренную, если я ее не сама готовила. Я лучше пока разложу всё то, что с собой взяла - из домашних моих заготовок. У меня есть с собой домашняя овощная икра, домашнее сальце с прожилками, а еще я большой пирог испекла - с кисло-сладкими яблоками. И еще один - тоже большой - с картофелем. Он будет у нас вместо хлеба.
И тогда курицу между всеми разделил Павел Митридатович, поскольку он был руководителем экспедиции. Товарищ Странный взял себе ножку и крылышко. Левушка Ясноглазов - половину ножки и кусок от общего остова. Максимка - не взял ничего, потому что на курицу у него - аллергия. А остальное между собой поделили сам Павел Митридатович и Лизанька Тихая.
А Максимка с собой прихватил любимых своих баранок и бубличков. И сразу на всех, но конечно себе - больше всего - не от жадности, а потому что другого есть не хотел. И чаем для всех занялся, и два раза туда и обратно по вагону бегал. И каждому по два стакана принёс - чтобы напиться уж чая как надо! И так после этого сказал:
- Приятного всем аппетита, и стол у нас получился, как если бы мы не в поезде ехали, а на празднике у кого-то сидели! На дне рождения, например, или новый год отмечали! Только и отличия - что в тарелках, размере стола и в наличие поезда. Но стол накрыт в плане блюд - на загляденье! Но вы уж не обессудьте, а сам я примусь за бублички. Потому что, как только доедем - не будет их больше до самого возвращения. Лепешки будут, чуреки с сыром, другие среднеазиатские хлебобулочные изделия и выпечка, а вот бубличков-то и не будет. Потому что их в этих краях - не выпекают. И поэтому стану я есть только их пока, но и вы угощайтесь. Это мои любимые - с 5-го хлебозавода. Выпекают их там поутру, и такой там стоит аромат свежей сдобы над всей той улицей, что всегда мне прям там хочется взять да и присесть на тротуар и впиться зубами в еще горячую хлебную мякоть. И чтоб корочка обязательно захрустела, и пусть что и крошки посыпались. Но каждый раз мне неловко, оттого что стоят рядом люди. Хотя видно по лицам, и по тому - как ноздрями водят, что тоже что я чувствуют и ощущают. И хотя сейчас, конечно, они остыли и не прямо из печек - но, тем не менее, сразу поймете, отчего я считаю, что нет ничего вкуснее.
И засмеялся Максимка своим заливистым смехом. Так что сразу заулыбались не только те, кто с ним рядом ехал, но и те, кто в других плацкартах. И взял он двумя руками бубуличек и, посмотрев на попутчиков, откусил пребольшой кусок и начал так с аппетитом жевать, что сразу всем очень есть захотелось.
А глаза у Максимки при этом лучатся - как-будто летят из них в разные стороны искорки. А иногда он слегка прищуривается - от наслаждения и оттого, что вкусно.
И все, посмотрев на него, сказали, как и всегда говорят:
- Ох уж этот наш Максимка! Как скажет чего-нибудь, так сразу и жить пуще прежнего хочется. И аппетит прибавляется от его слов, и поднимается настроение! Вот как ты умеешь так просто и в то же время сказать, Максимка! Бесценный попутчик в любой дороге, в любой экспедиции!
А Лёвушка Ясноглазов принёс два десятка яиц, отваренных вкрутую, и огурцов соленых, и черемши свежей - специально купил на базаре. А еще две банки варенья - ему из деревни прислали - одно из крыжовника, а второе - сливовое. И это варенье особенно хорошо подошло к Максимкиным бубличкам.
А Павел Митридатович выложил на общий стол пару кругов домашней колбасы с чесноком, один круг кровяной, и тоже, как и Лизанька Тихая, хороший кусок сала. Но не такого, как у нее - а совсем без мясных прожилок. Ему это все подарил сосед из соседней квартиры, недавно вернувшийся с Херсонщины.
И вот так они все начали самый первый день своей ответственной экспедиции. Под стук поездных колёс, разговор в соседских плацкартах, и пейзажи, которые сменялись за окном вагона.
А солнце тем временем шло по небу, и становилось всё ниже. И допоздна никто не засиживался, чтобы ночью получше выспаться. Потому что понимали, что когда доедут они до пустыни Кара-кум и двинуться в настоящий путь, отдыхать уже так не придётся - на чистых простынях, под одеялом, с подушкой и чаем в стаканах, поставленных в подстаканники. И никто не стал заговаривать о том - что же их может ожидать в этой их экспедиции?