А двум другим участникам их экспедиции - Павлу Митридатовичу и товарищу Странному никакие образы от бурлящих в животе неясных предчувствий касаемо экспедиции этой ночью в поезде не явились. Это оттого, что Павел Митридатович и товарищ Странный - мужчины серьёзные, взрослые - хотя и не по возрасту, - ответственные и серьёзные. И поэтому даже на самом глубоком подсознательном уровне никаких образов касаемо экспедиции не ждали, потому что только отвлекают такие образы от того, с чем на месте столкнуться придётся. А вот время, которое бы лучше для отдыха хорошего и крепкого использовать можно было, упущенным окажется. Поэтому проснулись они утром позже всех, как ни в чем ни бывало, посмотрели на остальных сотрудников и их поприветствовали.
Павел Митридатович поприветствовал так:
- Ну, как вам всем спалось сегодня ночью в поезде, ребятушки и ты, Лизавета Тихая? Извини, что я к тебе так официально, но вот слишком у меня сегодня утром настроение хорошее, если не сказать преотличное. Вот и захотелось прямо с утра как-нибудь необычно начать разговор с вами со всеми, для того, может, чтобы улыбнулись вы. А может, что, и для того - чтобы рассмеялись от шутки моей, пусть и неловко скроенной. Ведь ничего нет лучше, чем с самого утра, чтоб на лице улыбка заиграла. И чтобы в сердце зазвенело, как весенняя капель. И солнце ясное и яркое в окошко просияло, и чтоб почувствовали себя лучше сразу все. Кроме врагов отчизны нашей, которые не дремлют, а прячутся по тёмным углам и переулкам, чтобы украсть у нас у всех будущее лето, и навредить, и наследить, и на другого всё свалить. И вот поэтому с утра вас шуткой поприветствовал, пусть может и не очень смешная эта шутка, зато придумана и сказана от самого моего чистого сердца, и сокровенных помыслов, почти совсем не жутких. Давайте будем завтракать сейчас тем, что от нашей вчерашней снеди осталось. Для того, чтобы хорошенько подкрепиться перед нашим долгим походом по пустыне Кара-кум в поисках зловещего места, которого нет на карте, но из которого не возвращается никто, кто там бывал, в нормальном состоянии, а не сошедшими с ума пациентами психиатрической клиники. Только сперва я пойду и умоюсь, и зубы почищу, и подмышками тоже помою, чтобы потом на весь наш плацкарт от меня не пахло. Потому что даже если и станет в нем пахнуть, то все вы будет знать (и я тоже), что это не от меня. Потому что я подмышками помыл.
И все сотрудники - и Лёвушка Ясноглазов, и Максимка, и Лизанька Тихая - заулыбались от этого хоть и нескладного, но очень добросердечного приветствия Павла Митридатовича. А Лизанька Тихая все же не удержалась, да и спросила:
- А что же вы все же Лизаветой-то меня назвали? В честь героини повести Николая Карамзина что ли? Потому что у нас фамилии похожие? Она была Бедная Лиза, а я Лизанька Тихая. Можно подумать, что мы прямо чуть ли не родственнички?
Тут уж пришел черед рассмеяться Лёвушки Ясноглазову:
- Неправильно, ты подумала, Лизанька. Потому что бедная была не Лиза, а Демьян. Это такой крупный революционный и постреволюционный советский поэт, которого травил этот бабник и забулдыга Есенин, который народные частушки на базаре подслушанные да в кабаках, где водкой обжирался, за свои собственные стихи выдавал, а всем кто его в этом упрекал хари бить пытался, но частенько и сам битым оказывался.
Тут уж и Максимким черед вступить пришел:
- Оба вы не правы. И вы, Павел Митридатович, тоже. Вы уж меня извините. Во-первых неправы вы все в том, что утро не с бубличков с бараночками начинаете, а с разговор о революционной и постреволюционной советской поэзии. Да с каких-то народных великобританских рифмованных каламбуров, до уровня парадоксов при этом не доросших. А во-вторых вы неправы по причине того, что демьянова была уха. А крупный советский революционный и постреволюционный поэт это Николай Асеев. И хотя пока официальным современным литературоведением это еще и не признанно, но вот сдается мне - что это дело совершенно поправимое. Но вовсе не оттого, что его вдруг внезапно все возвеличивать начнут в ущерб, скажем, другим крупным революционным поэтам и писателям - той же Елизавете Дьяконовой, к примеру, или Сергею Заяицкому. А оттого, что никто, пожалуй, лучше него не сумел создать тот тип литературного героя, который сейчас только-только просматривается в нашей отечественной литературе. И который появится, быть может, лет только через сорок с лишним, а может и того позднее.
Все остальные удивленно переглянулись между собой, и воде даже как-то растерялись от такого внезапного и горячего выступления Максимки, от которого уж точно никто не ожидал ни такой горячности, ни таких исключительных познаний в советской литературе, ни вообще разговора о чем-то, кроме бубличков и бараночек. Настолько удивительно это было, что даже товарищ Странный не просто посмотрел на него с чем-то очень отдаленно напоминающим интерес, но даже и задал вопрос. Товарищ Странный спросил так:
- А как бы вы, Максимка, охарактеризовали бы этот вот тип литературного героя. Каким он будет, этот литературный герой будущего?
- Провидец, - с уверенностью сказал Максимка. - Вот тот тип литературного героя, который создал крупный советский революционный и постреволюционный поэт Николай Асеев. И который, кроме него, не удалось создать похоже что и никому. И не только в стихах он его создал, но и всей своей жизнью. И герой его не футуристический фантазер-мечтатель о будущем и скептик по отношению к настоящему, как у Маяковского. Нет, герой Асеева прямо противоположен - он фантазёр-мечтатель о настоящем, и практически вообще ни разу не скептик. Потому что будущее это лежит вокруг нас, и если ты желаешь его изменить, то скептицизм тебе попросту ни к чему. Ведь тогда не может измениться никакое настоящее? А вот если человек сам изменил это настоящее, то ему и будущее после это ни к чему. И уж тем более какие-то размышления о нём или фантазии. И предаваться им отчасти можно иногда, но лишь скорее в плане легких шуток. Ведь если человек все время занят изменением настоящего, то у него попросту не останется время на какие-то там пустые фантазии.
И как закончил свою такую внезапную речь Максимка, то вроде как ему сразу и неловко за себя сделалось. И от того, что ни с того, ни с сего настолько воодушевился, как на первом субботнике. И оттого, что неожиданно для себя о чем-то своем сокровенном прямо со всеми заговорил, про что и наедине-то не особо думал, а вот ведь как оказалось!
И обвел всех немного смущенным взглядом, и остановил его на товарище Странном. Товарищ Странный задумчиво кивнул:
- Знаешь, Максимка, а ведь я много думал об этом. Конечно, слово - "провидец" - мне не очень нравится, потому что от него церковниками отдает, но тип ты описал верный. Эдакий провидец настоящего. Который, выражаясь, языком народных прибауток и потешек, всегда знает в каком месте сперва подстелить соломки, чтобы потом туда падать, без ущерба для себя и окружающих.
- Это, как собственную меру знать, если пьешь, - кивнул Павел Митридатович, - Очень полезное умение и навык.
- Я такое в цирке однажды видел, - поддержал разговор Лёвушка Ясноглазов, - Иностранный иллюзионист приезжал и свою помощницу в ящике пилой на глазах у всех распиливал. Так что ноги справа, а все остальное туловище слева. А удивительно то, что при этом она сама и лицом улыбается и воздушные поцелуи обеими руками публике шлёт, и ноги, которые в другой половине ящика при этом шевелятся. И вот сразу же очевидно, что если тому как делать такой трюк с самого раннего детства специально не обучен, то не получится. И если ящик окажется обычным - то тоже не получится. В данном случае речь, конечно, идёт не о внутреннем знании и умении, а о техническом приспособлении. Но вот только знание и умение, о котором вы, товарищи, сейчас оба сказали - это тоже есть точно такое же техническое приспособление, только сразу для человеческого разума. Могу сейчас, конечно, выразиться слегка высокопарно - но я бы назвал это чем-то вроде "методики ясного видения принципов жизненных законов, человеческих обстоятельств и общественного устройства". То есть, если бы как человек сразу сквозь стены видеть мог.
- Что ты имеешь в виду? - удивился Павел Митридатович - Как это так - сквозь стены?
- Ну вот, представьте себе, идёт человек к лучшему другу, чтобы у него тридцать рублей занять на лимонад и обед в столовой, заходит во двор, становится под окном и очень громко, но вежливо кричит: Афоня! Дай мне, пожалуйста, три рубля на лимонад и обед в столовой. Но самого друга, к примеру, в этот момент дома нет, или он по каким-то причинам не хочет давать своему другу три рубля. А тот кричать хоть и вежливо, но при этом очень громко продолжает. И этим очень сильно мешает соседям. Потому что друг живет на четвертом этаже, а на втором хорошая девочка Лида сольфеджо занимается с преподавателем, а на третьем бабуля старенькая Леопольда Филлиповна дремлет. А на том же этаже, но через четыре окна - местный хулиган и двоечник Гаврюшка из второго "Б" впервые за всю жизнь за уроки сел, потому что окно в классе разбил, и очень заболяся, что на этот раз по настоящему выпорют. И вот всем им этот крик очень сильно своими делами заниматься мешает. А вот если бы мог тот человек по описанной нами всеми методике видеть сквозь стены, то не стал бы кричать, потому что знал бы, что дома этого его друга нет, а если и есть - то не хочет он ему три рубля давать. Так что, скорее всего, и вообще бы в этот двор не пришел бы. И кричать бы не стал. А по этой причине и Лидочка бы певицей стала, и старенькая Леопольда Филлиповна подремала бы, да и увидела во сне, куда она сберкнижку с облигациями в прошлый раз спрятала, а потом забыла. Да и Гаврюшку-второклассника бы за то, что он хотя бы попытался приготовлением уроков частично вину с себя за содеянное снять, не выпороли бы так сильно, а он бы поэтому не озлобился бы, не начал бы играть в орлянку, не связался с дурной компанией, не покатился бы, и не сел бы после седьмого класса не за парту восьмого, а в колонию для малолетних за разбой и убийство своей соседки Леопольды Агафоновна и многократное изнасилование ее соседки - хорошей девочки Лиды со второго этажа.
- Вот-вот, - согласно кивнул товарищ Странный. - Вот и я о том же.
Левушка Ясноглазов и Максимка тоже согласно закивали, а Лизанька Тихая пропела:
"А пока такое знание существует лишь у мертвеньких.
Они могут видеть всё то, что мы не можем.
И они всё знают, про то, что мы не знаем.
И они всё видят, и то, что мы не видим".
В этот момент в конце поезда раздался громкий голос проводницы:
- Товарищи пассажиры. Через два часа мы прибываем на конечную остановку - пустыня Кара-кум. Большая просьба, подготовить и сдать постельное белье.