Мне купили кубики,
и на каждом буквы,
и сложил из них я слово,
а какое - не скажу.
Проживал как-то раз в Москве один писатель. Как его звали - не так уж и важно, потому что никого это особо и не интересовало, кроме него самого, и то - до поры, до времени. Потому что в какой-то момент это его перестало интересовать, а причина такому внезапному охлаждению была следующая. Пришла ему как-то в почтовый ящик бесплатная газета, он ее прихватил оттуда, принес домой и от не чего делать решил полистать. Полистал и наткнулся на собственные имя и фамилию. И была этими его именем и фамилией подписана очень большая статья про благоустройство того района, в котором он проживал. Прочитал он эту статью очень внимательно - и про детские площадки, и про сокращение количества пьяных на улицах, и про ремонт подвалов, и особенно подробно тот кусок, где крайне профессионально рассказывалось про замену в районе водопроводных труб и установку новых очистных фильтров, и очень удивился. Потому как сам он никакой такой статьи не писал. Или писал, но не помнил. Но скорее всего не писал вообще, потому что несмотря на то, что благоустройство района его в целом интересовало, но принимать участие в этом он согласился бы вряд ли, даже в форме того, чтобы просто статью написать. Потому как совсем это не его жанр был. Потому как его жанр был сакрально-мистический.
А в свободное время он сочинял преимущественно рассказы про убийства или повести юмористические, но тоже про убийства. Потому что считал, что это хотя и легкая и вполне себя развлекательная литература, но она создаёт такой хороший, что ли бэкграунд для его основных сакрально-мистических произведений. То есть если как бы можно было бы окинуть сверху взглядом сразу все его произведения, представив все их в виде такой ровной поверхности, то получалось бы, что примерно 95% составляли бы трупы, а оставшиеся 5% это и была концентрированная сакрально-мистическая идея о недостижимости достижимого.
То есть о том, как не получить то, что ты с легкостью можешь взять. Но не в пользу чего-то более ценного и заоблачного, такого, к чему все остальные даже и стремиться бояться, и даже думать о том, что к этому можно стремиться. А просто так, потому что это не так просто, как кажется. Особенно, когда это достижимое не просто лежит где-то бесхозное оттого, что забыли, или сторож отвернулся или вообще покурить вышел, а все кому не лень тебе это настоятельно вручить пытаются.
Вот прямо так в буквальном смысле подбегают и говорят:
- На вот, возьми. Нам не особо надо, а тебе пригодится.
Не так-то просто бывает отказаться, особенно если тебе самому это и впрямь нужно. И никаких особых комплексов по поводу того, чтобы взять, что предлагает жизнь, ты не испытываешь. Но не берешь, и способов самостоятельно получить это достижимое не предпринимаешь.
Выражаясь проще - сакрально-мистические произведения этого писателя были посвящены многочисленным и самым разнообразным способам того, как можно взять да и просрать собственную жизнь. Не испытывая при этом ни особых огорчений, ни особых разочарований, ни особых проблем, ни особо уж сильных угрызений совести и проблем с полицией.
И написал он таких сакрально-мистических произведений за приблизительно двадцать пять лет своей плодотворной творческой карьеры примерно полтора, потому что над вторым он еще продолжал работать.
В одном произведении было три слова, а во втором на данный момент два, но он над ним, как уже я сказал, продолжал тщательно работать, и не исключено, что к моменту окончания работы над этим произведением там в результате окажутся два совершенно других слова, хотя и не факт.
Насчёт композиции третьего произведения, в котором будет всего одно слово, писатель пока даже и не задумывался - он был слишком сосредоточен на работе над вторым. Потому что очень ему хотелось, чтобы оно получилось бы настолько же точным, лаконичным, понятным и запоминающимся, как и первое - из трех слов, но пока ему казалось, что что-то у него там в нём не складывается.
Впрочем, ничего ужасного сам писатель в этом не видел, потому что на то она и существует - сакральная мистика - чтобы не торопиться, когда над таким произведением работаешь. Это тебе не всякие там рассказики про убийства или повести юмористические, которые тоже про убийства. Это тех может быть сколько угодно и слов в них может быть сколько угодно. А что касается трупов, то не просто сколько угодно, а чем больше - тем лучше. Потому что тогда и бэкграунд основательный получается. Примерно как холст грунтовать.
И по этой причине за двадцать пять лет своей плодотворной творческой карьеры насочинял он таких произведений с убийствами и трупами по самым приблизительным подсчетам не то десять тысяч, не то двадцать, не то и вообще больше ста тысяч. Некоторые за деньги продавал, некоторые бесплатно раздавал, а некоторые в посылки складывал и в самые разные ученые и творческие советы отправлял. Но каждый раз без подписи и без обратного адреса. Точнее с подписью и с обратным адресом, но не своими. У него для этих нужд и паспорт специальный был - не такой, по которому он жил. Он этот паспорт сам сделал когда-то давно, когда одно время в типографии работал печатником. Там и фамилия была указана, и адрес прописки. Только по адресу этому кладбище одно располагалось, а имя и фамилию он, когда по этому кладбищу гулял - на каком-то старинном памятнике увидел, ручкой в блокноте записал, а потом на это имя себе фальшивый паспорт и сделал. Но использовал он его только для того, чтобы такие вот посылки с разными собственными произведениями про убийства во всевозможные ученые и творческие советы отправлять и больше не для чего. Ни для каких афёр или чтобы по ним кредит там в банке взять - ни в коем случае. И это тоже, кстати, было одной из составляющих его сакрально-мистической философии о недостижимости достижимого, потому что проделать всё это он с легкостью мог. Но не проделывал. А вместо этого по полдня лежал на полу и раскладывал по разному детские деревянные кубики, на каждой из четырех граней которых была написана одна буква. Таким образом он работал над своим вторым сакрально-мистическим произведением.
А кубики эти подарила этому писателю одна его очень близкая приятельница. Собственно она и была единственной, кому он давал читать не только свои обычные произведения, те, которые про убийства. Но и сакрально-мистические. Точнее первое своё произведение, от которого она пришла в полный восторг и с тех пор его слегка подкармливала, если он совсем на улицу выходить переставал. А второе произведение он ей пока не показывал, потому что оно пока было не окончено, а у него такой принцип был - не показывать произведение, пока оно не написано. И она этот принцип его творческий очень хорошо понимала, и с вопросами поэтому не лезла. А пока вполне себе спокойно обходилась чтением остальных его многочисленных произведений - и рассказов страшных про убийства, и повестей юмористических - тоже про убийства. Но не потому что ей так про убийства читать нравилось, а потому что ей сам писатель нравился, а он кроме как про убийства ни про что больше не писал и писать не хотел, потому что считал, что таким образом хороший бекграунд для его сакрально-мистических произведений получается.
И вот как-то раз пришла она к нему, когда он очередную повесть юмористическую про убийства с утра уже написал, а теперь на полу лежал и эти кубики детские переставлял по разному и думал над ними. Поесть ему принесла, букет цветов, чтобы в вазочку поставить, чтобы квартире не совсем тоскливая обстановка была, платье новое и красивое на себя надела. И пирожные еще, чтобы чай они с ними вместе попили, потому что спиртное ему врач пить запретил, чтобы он в один прекрасный момент не помер от белой горячки или от цирроза какого-нибудь. Отнесла она, в общем, все это на кухню, а потом в комнату заходит, а он все на полу лежит и из кубиков слово какое-то составляет, но каждый раз то, что получается - ему не нравится. И так он поглощен этой свое сакрально-мистической работой над новым произведением, что даже и не заметил, что она в квартиру пришла. Чего уж там про новое платье говорить?
А она цветы в вазу поставила, чтобы в комнате не так тоскливо было, а потом у него и спрашивает:
- Может, тебе помочь как-нибудь?
А писатель тогда от мыслей своих отвлекся, обернулся - а там она вся красивая, и платье на ней тоже красивое, и от того, что от мыслей своих он отвлекся и на неё обернулся - вроде как изнутри засветилась даже. Он тогда с полу поднялся, подошел к ней близко, джинсы свои расстегнул и говорит:
- Возьми меня за х_й.
А она:
- Как именно взять?
А он:
- Чтобы в руку лёг красиво.
Ну она взяла, а он посмотрел и спрашивает:
- Выйдешь за меня замуж?
Она пожала плечами и отвечает:
- Выйду.
И после этого они поцеловались, а вскоре и поженились.
А над своим вторым сакрально-мистическим произведением писатель этот до сих пор тщательно и очень напряженно работает, потому что не совсем всё там складывается.