- Зверь диковинный в городе нашем завелся, которого отродясь здесь не водилось. И не здесь, и вообще нигде, и в Красной книге такого нет, и среди вымерших давно тоже. Знающие люди, говорят, раньше в деревнях водился, на курей охотился - курочку очень любит. Но не так любит, как лисица, к примеру, чтобы для пропитания. А так, чтобы придушить побольше, да на мелкие клочки зубами да когтями разорвать и нагадить еще опосля. А теперь видать мало ему курочек деревенских стало, в город большой перебраться решил. Чупакаброй его в народе прозвали, и вот то, что вчера здесь случилось - это он учинил, как пить дать. Я бы и сам в россказни эти не поверил, если бы не увидел его, когда по верхушкам деревьев убегал, отожравшийся. Но, врать не буду, не разглядел толком, только когти на лапах кривые и длинные такие, и морда окровавленная, и в шерсти весь, длинной и слипшейся от крови тоже.
До сих пор удивляюсь, что не бросился он на меня с самой верхушки дерева, потому что если бы бросился, то не рассказывал бы я вам сейчас историю эту взаправдашнюю. Ведь услышал-то я его раньше еще даже, чем самого увидел. Я по дорожке утром ранёхонько шёл от приятеля одного, засиделись мы за полночь за разговорами да чайком с баранками и пряничками. Ну и бутылочку, конечно, накануне раздавили, какой же разговор по душам без этого? И вот как что-то ночью удержало меня на квартире у приятеля, хотя поначалу хотел я тогда же домой и уйти. Дождись утра лучше, как бы голос внутренний мне вчера сказал. Не иди в темень, мало ли что там впотьмах встретить тебя может, нагонят хулиганы какие-нибудь и не посмотрят, что в летах ты уже не молоденьких, да и изобьют к примеру не за ради денег, а потому что захочется им кого-нибудь избить к примеру. Так что утра дождись, а как рассветет - так и выдвинешься себе спокойно, и через парк пройдешь, голову освежишь, да птичек пение послушаешь. Эх и чудное же это время, когда просыпается только утром природа вся окружающая! И ты вместе с ней как бы одновременно вверх вытягиваешься, и жить так сильно хочется, как иногда что бывает, и вообще не хочется нисколечко совсем. И когда вот с мыслями такими иду я спокойненько по дорожке по парковой, на фонари погасающие смотрю - их как раз в это время тушить начинают - по правую руку в кустах впереди вдруг звуки какие-то странные и непонятные слышу, и животные такие по натуральному, физиологические прямо очень сильно, но не ср_нье. Я сначала подумал, что еб_тся кто-нибудь под утро в тех кустах. Молодежь какая-нибудь, а может что и в возрасте парочка какая-нибудь, у которой для любовных утех места другого не нашлось. И потише так пошёл, чтобы не помешать бы им, а то взбесятся еще да на самого с кулаками набросятся, что от любви отвлекаю. И когда шаг уже сбавил, вдруг как обдало меня самым замогильным холодом изнутри всего. Потому что понял, что не от е_ли звуки эти, а от того, что жрёт там в кустах кого-то неизвестный, но очень большой зверь, с аппетитом так жрёт, с чавканьем и с урчанием. А потом вдруг стихло на минуту всё - я решил, что меня почуял и чуть сознание не потерял, вот насколько мне страшно сделалось! Но на счастье моё, не до меня ему было, а видать, что просто нажрался до полного отвала. И вдруг слышу, как на дерево прыгнул, и сквозь листву надо мной по верхушкам деревьев из парка и поскакал. Вот тогда я его и увидел слегка, чупакабру эту, а он меня - нет. Потому как увидел бы - задрал бы просто, не для еды, а для самосохранения. Инстинкт бы сработал. А так ускакал, а я пока не стихла листва вдалеке, не шелохнувшись, стоял. И потом еще минут пять не мог двинуться ни туда, ни сюда, не пошевелиться даже, как столбняк на меня напал, вот как в столб соляной превратился на время какое-то от ужаса, и от страха, и от неожиданности, и от магнетизма какого от этой чупакабры исходящего. А потом уже, когда отошел, и пальцами на руках и ногах пошевелить смог, то в кусты эти и пошел, чтобы посмотреть, что он там ел, хоть и страшно мне, братцы, было, не то слово даже. И прошел я сквозь кусты, и вышел на полянку эту небольшую, обыкновенная в общем полянке, и вот врать не буду - всё, что накануне с приятелем выпили и чем закусывали, всё прямо на себя и сблевал, как только туда вышел. И еще минут пять потом выворачивало до тех пор, пока желудок мой о пощаде криком истошным не взмолился. Вот как взять самое что ни сильнейшее отравление пищевое или грибами там, или спиртом техническим, то покажется оно серенадами испанскими любовными по сравнению с тем, что желудку моему от увиденного пережить пришлось тогда. Вот случится еще раз коли, то уж точно не переживу, хоть и крепок, и привычен, и всякое и есть, и пить, и видеть приходилось. Потому как побоище натуральное, а не полянка эта оказалась. Но не с трупами, а с одним всего вроде, но на самые мельчайшие лоскуточки разорванным, как если бы целая стая его раздирала, чтобы каждому по кусочку хватило. Как увидел, так сразу побежал что есть мочи до ближайшего телефона-автомата, а он не работает, как назло, я бегом на соседнюю улицу до следующего. А пока бегу, замечаю, что следы кровавые остаются-то каждый раз на асфальте. Наступил, видать, на полянке в кровавую лужу и сам не заметил. И бежать-то при этом надо, а в голову мысль-то предательская все равно пробирается. Что, вот, заметит меня сейчас, к примеру, участковый какой, или просто обычный человек из окна, водички холодной из чайника попить на кухню с утра вышедший, и увидит он ополоумевшего какого-то, из парка с диким видом бегущего, и следы за собой на асфальте кровавые оставляющего. И решит, что убивец я, и тут же бросится вызывать милицию, и когда скрутят они меня, то как же мне доказать, что не я в преступлении том чудовищном виноватый? Хотя то, что в одежде я, которая кровью не заляпана, несомненно должно в мою пользу в глазах их сыграть, но не оправдание это все равно. Ведь решить могут то, что не я может что и убивец, но вот то, что соучастником являюсь - так это правда. И от мысли этой предательской припустился я пуще зайца, по лесу от лисицы петляющего, и когда в телефонную будку забежал и дождался, пока мне из трубки ответили, только что и выдохнуть хрипло сумел: "Приезжайте быстрее в парк, здесь человека убили"!
И уже потом, когда приехали они, то и спрашивать ничего не стали, видно вид мой такой был, что не я это точно, лишь рукой показал - мол, туда. Двое побежали, а третий со мной все равно остался, потому что видимо у них так принято, чтобы свидетеля все равно допросить, потому что кто знает - а может он всё-таки виновным окажется?
А пока идём туда медленно обратно, то спрашивает меня провожатый мой - что там случилося-то? И как спросил, так и сразу перед глазами вся та же картина, и снова блевать прямо на светофор стал. И видно понял он и по поведению моему, и по взгляду безумному, что то, что увидел я не каждый день на глаза попадается, и то что ужасное это что-то, такое чего и не бывает на свете может, а только как и самом пекле ада подземного водится. Хотя и значок у него комсомольский на форму приколот был, и в ад он не должен был верить вообще.
Потому что скажу я вам - уж не знаю, откуда взялась эта чупакабра, но вот только - не зверь это точно был, а самый взаправдашний адский демон из самого пекла. А ведь там, где один такой появился, возможно, что скоро и следом за ним подберутся и новые? Вот не зря в старину говорили, что Земля, когда станет последний конец всех времен наступать, начнёт покрываться трещинами. Как бы распирать ее начнёт изнутри как гниющую тушу какого-нибудь животного умершего. Но не только от изобилия человеческих трупов, в ней захороненных, а от того, как правильно религиозные люди говорят - от рвущихся из нутра её на поверхность демонов адских. Потому как грехов на земле стало столько, что грешники в ад помещаться перестали, а их все хоронят, хоронят, хоронят, и души их лезут туда, потому что идти им больше-то некуда. И вот тогда-то и становится тесно там демонам адским, которые там коренные жители, и от злобы они на поверхность стремятся, чтобы как можно быстрее наступила на ней самая последняя битва, именуемая Апокалипсисом, чтобы место для грешников не только в аду, но и на небесах оказалось. И такие вот чупакабры-то нас всех очень скоро сжирать прямо живыми на улицах будут, и никакая милиция помочь нам не сможет, да и возможно, что и никто, потому что настанет тогда конец всего, и лишь кровь, и кровавые кости, и адские демоны прыгать по ним и валяться на них будут, играясь друг с другом.
Вот послушала я, Белка Эдемская, хотя и виноватая немного в каннибализме такой рассказ очевидца про себя, и захотелось мне сожрать его прямо там, но я не стала. И вообще расхотелось мне после этих слов на людей смотреть, и ими интересоваться. Захотелось обратно вернуться в Эдемский сад, а людей всех и вовсе после этого не видеть вообще никогда. Я, конечно, понимаю, что с испугу и не таким адским демоном показаться могла, да и выглядела полянка та после моего пиршества, конечно, своеобразно. Но это он еще адских демонов настоящих не видал, а мне отчего-то обидно стало.
И тех других четверых в течение следующих двух недель я загрызала уже скорее машинально, чтобы форму поддерживать, потому что мяса человечьего хотелось. Но полянки после себя с остатками жертвы примерно такими же и оставляла. Чтобы стало эти пустобрёхам еще более страшно. Поэтому лишь одного еще загрызла здесь, а для остальных - новый парк выбрала, который побольше.
А все остальное время проводила в квартире писателей, рассматривая трактат один с их полки по средневековой алхимии, чтобы отыскать там способ - вернуться самостоятельно обратно в Эдем, не дожидаясь пока они сами меня куда-нибудь тайком от меня не попытались отправить.
И в тот вечер, когда попрощаться бы нам с ними следовало, я ничего говорить им не стала - противны мне с этого времени стали почти все люди из этого времени. Молча им на банку огурцов солёных показала, а потом на пол. Поняли они всё, и сразу вдвоём пентаграмму аккуратную выложили. И тоже молча, и отошли в сторонку. Потому как противна я тоже была им к этому времени за каннибализм свой, и за то, что сами в вызове моём в это время они виноваты были.
Прыгнула я в центр пентаграммы с листком из книги в руках, на котором картинка алхимическая нарисована была, и буквы правильно расположенные тоже. И лишь, когда напоследок мы с ними взглядами встретились, вроде как не только облегчение заметила, но и сожаление тоже. Мол, прости нас, Белка Эдемская, за то, что всё так получилось. И что время у нас такое говё_ое оказалось, и что сами мы тоже не меньшее говно, чем всё наше время. И глазами я им так моргнула напоследок - мол, ничего страшного, вы, мол, не виноваты. А кто виноват, я вам сказала, вот на него всё и валите. Ему это нравится. И про пох_й не забывайте тоже, это очень немаловажно для будущей вашей карьеры. Прощевайте.
Назвала после этого названия по латыни всех алхимических предметов, которые на картинке изображены были. А потом еще раз, но в обратном порядке и наоборот. И названия букв все по очереди произнесла по три раза, а потом еще по четыре. И исчезла прямо на их глазах из пентаграммы, чтобы больше никогда не увидеться. А заместо меня появился в их комнате учитель философии и повелитель 50 адских легионов - демон Буэр, размером почти что до потолка.
- Если вы когда-нибудь ещё, - говорит, - решите использовать моё имя, пусть даже его и коверкая, чтобы на_бывать людей, а не стремиться устроить на всей Земле пи_дец полный, я вас прокляну!