Я сидел за письменным столом на кухне и пытался сосредоточиться. Смотрел на черное пятно рядом с отверстием вентиляции, гадая паук ли это, или скорпион. Или детеныш летучей мыши. Невиданная оттепель поразила артерии нации, летучие мыши решили, что весна не за горами, начали буйствовать. Я полагал, что у меня на чердаке проснулся детеныш летучей мыши. Это не отвлекало. Я как раз начал писать свой новый хитовый роман с рабочим названием "У девушек тоже бывают кривые ноги". Родил первый абзац, где знакомил будущих читателей преимущественно женского пола с родословной главной героини романа. Мне надоело писать в стол, я решил заработать на жизнь женской прозой, даже придумал себе псевдоним Елена Залетная. "Они это поймут", -- подумал я.
Итак, паук или летучая мышь мне не мешали, создавали настроение. Мешал Сидоров, которого в миру звали Джексоном, так как он кичился своей схожестью с Майклом Джексоном. Сидоров был белобрысым, курносым и татарином наполовину. Почему он решил, что похож на Джексона, никто не знал. Но он уже дважды выписывался из психушки, поэтому логика тут не при чем. И здравый смысл тоже.
Джексон валялся на моей тахте и смотрел мой телек. Постоянно щелкал пультом, переключая каналы и комментируя увиденное. В основном, внешние данные актрис.
-- Неплохие титьки, посмотри, Тихий!
-- Отстань от меня! Я пытаюсь творить! - отзывался я, но потом все-таки шел смотреть на эти титьки, где он их там посреди бела дня углядел?
Конечно, никаких титек там не было, какая-то баба-следователь расследовала какую-то херню.
-- Ну и где они?
-- Как где? Вот.
-- Где? Она же одета.
-- Это для тебя одета. Ты что, не умеешь раздевать баб? Они только прикидываются, что одеты.
-- Ты отвлекаешь меня от дела, скотина. Я весь в долгах, мне нужно срочно родить роман.
-- О чем ты пишешь?
-- Об искусстве.
Это было правдой. Интрига романа была в том, что героиня училась в балетном училище. Она мечтала стать великой балериной и заработать себе славу и деньги при помощи красивых стройных ног. "Хорошая мысль, -- думал я. - Она не хочет зависеть от будущего мужика. Я - самостоятельна. Я буду ничем не хуже его - думает она". И тут возникает проблема. У балерин всегда возникают проблемы. Их не понимают родственники и сверстники, у них - диета, проблемы роста и личной жизни. В общем, они - клад для опытного романиста. "Надо обязательно расписать, какая у нее одухотворенная рожа и чистая душа", -- думал я.
-- О! Тихий! Тихий! Глянь, какая здесь жопа! Разве у блондинок бывают такие жопы?
Снова пришлось оторваться. К следовательше пришла подруга -- крашеная блондинка. Действительно, жопа выдающаяся.
-- Это не настоящая блондинка.
-- А-а, -- разочарованно протянул Сидоров. - То-то я смотрю, что-то не то.
-- Не отрывай меня от дела. Не можешь молча смотреть?
Он не может. Он полгода прибывал на лечении, кроме санитаров и других психов никого не видел.
-- Включи спортивный канал. Посмотри лучше там футбол или новости.
Конечно, она начинает выделяться из своих подруг, потому что трудолюбива, усидчива и сама скромность. Даже ночами в общаге она уходит в женский туалет и там репетирует сложные па. Там ей постоянно мешают. Воспитательницы, подруги и уборщицы. Одну уборщицу нужно сделать доброй, она должна утешать девочку, вытирать ей слезы половой тряпкой... Нет, не тряпкой, своим фартуком. "Ты обязательно станешь звездой, мой звездочка", -- говорит сердобольная старуха. Однако, жизнь молодой балерины...
-- Ни хрена себе!
.. молодой балерины состоит не только из занятий и подушек, пропитанных слезами...
-- Ни хрена себе!
... мечты ее рано или поздно...
-- Вот так хрень!
-- Сидоров! Тварь! Я тебя сейчас придушу!
Я не понимаю, что может быть такого офигенного в просмотре футбольного матча, я не понимаю, потому что не внимателен. Или смотрю не на то.
-- Им, значит, не стыдно показывать такую пошлятину по телеку в дневное время?
-- Да что, твою мать, ты здесь нашел?!
-- Подожди, подожди. Вот! Вот! Смотри! Ты видишь, какая задница у этого мужика! Как у той блондинки прямо! Да они еще так крупно показывают! Ты видишь, как он наклоняется? Это же просто порнуха!
-- Какая еще порнуха? Это вратарь. Сейчас пробьют пенальти.
-- Пенальти? А почему его из жопы показывают?
-- Не из жопы, а от жопы. Потому что отсюда хорошо видно, куда влетит мяч.
-- Ну? Ну? И куда он влетит?
-- В ворота! В ворота он влетит! В его ворота! Гол сейчас будет!
Я переключаю канал, попадаю на животных. Сидоров молчит. Ягуар охотится. Антилопа щиплет травку. Листья. Высокие заросли кустарника. Ягуар продолжает охотиться. Я снова возвращаюсь к своей балерине. Пора набросать очертания основной проблемы. Проблема будет связана с ногами. Они все в шоке от постоянных измерений. Туловище не должно быть особенно длинным, длинными должны быть ноги. С этим у моей балерины вроде в порядке, и вдруг однажды ночью, при свете луны...
-- Ха-ха! Ни хрена себе. Ну, давай, давай!
... она вдруг замечает, что ее коленки..
-- Давай! Давай!
-- Что? - кричу я. - Не видел, как ягуар трахает антилопу?
-- Да нет, тут мультики начались. Винни-Пух Сову допекает.
... неконгруэнтны, то есть конгруэнтны, но не параллельно, извилисто-вогнуто... Тьфу!
"Неужели у меня кривые ноги?", -- думает она. Потом я иду в комнату и выключаю телевизор.
-- Скажи мне, Джексон, не пора ли тебе домой? - начинаю я.
-- Нет, -- на прыщавой роже Джексона отражается испуг. - Мне нельзя домой, ты же знаешь.
Он вцепляется пальцами в спинку кровати. Я вспоминаю, что психи очень сильны физически. А с этой спинкой я до дома его не дотащу.
-- Чего я знаю?
Оказывается, все дело в заговоре.
-- Сначала я не придал этому значения. Я ведь вылечился. Доктора мне сказали, что я не должен волноваться, пока перешел бы на акварель. От масла у меня могут начаться идеи. Я поехал одолжить акварель.
-- У кого одолжить?
-- У Абрамовичей. Я знаю, они сейчас на масле сидят, мне говорили. Я подумал, что акварель у них где-нибудь есть. Телефон мне обрубили, я не платил полгода. Я поехал на трамвае. Смотрю, а кондукторша какая-то странная.
-- Какая странная? Не голая, что ли?
-- Не голая, но дело не в этом. Я талон у нее купил, а чтобы не высадили и не потерял талон, я его на лоб прилепил. Сижу, улыбаюсь. Вот, дескать, не заяц. С талоном еду. А она мне... Она мне взяла и подмигнула. Никому не подмигнула. А мне подмигнула. Обеими глазами сразу.
-- Может, ты ей понравился?
-- Я тоже так подумал. Обычно я мужчинам за сорок нравлюсь, но мало ли. Смотрю, а лицо у нее знакомое.
-- Тоже с талоном на лбу?
-- Нет, с прической. Я ее по прическе узнал. Она в женском корпусе в психушке лежала.
Я начинаю кое-что понимать, но вида не подаю.
-- В женском? Ты разве в женском лежал?
-- Нет, я ее в окно видел, за решеткой. Та же прическа.
-- С волосами?
-- Да. Вот что значит, думаю. Всех что ли выпустили? И она уже на работу устроилась, ходит, билеты проверяет, лярва. Я талон бросил. А потом смотрю - мусорка не там.
-- Какая мусорка? Где? В трамвае?
-- Нет. Около дома. Она раньше была с левой стороны, а теперь с правой. Они ее перетащили.
-- Кто?
-- Психи. Им какая разница, что делать? Сказали: долой отсюда мусорку. Они - раз и перетащили!
-- Может, ты что-то перепутал.
-- Я в этом доме двадцать лет живу. Сколько раз ее из окна на холсте одушевлял, а теперь ее нет в окне. Они ее удалили.
-- Понятно, -- говорю я. - На, книжку почитай пока.
Я взял телефон и уединился с ним в ванной. Включил воду и набрал номер Колесова. Колесов два года назад бросил пить, что не пошло на пользу его стихам о дерьмовом мире, но сразу улучшило его взаимоотношения с окружающими. Чтобы не поехала крыша от отсутствия алкогольной дотации, он теперь все время тусовался по разным компаниям. Пил только сок, слушал разговоры, а потом разносил их по всему городу, как попугай. Я подозревал, что он много сливает наших пьяных бесед и Органам, но сейчас меня интересовало другое.
-- Привет, сказитель, -- сказал я.
-- Меня волнует Джексон, -- сказал я.
-- Раньше ведь тебя волновала Памела Андерсон, -- ответил Колесов, он что-то жевал, наверное, я оторвал его от обеда.
-- Это другое. Любовь безответная с коммерческим интересом. Должен же я как-то пробивать свои произведения к читателям. Но сейчас я о Сидорове.
-- А что с Сидоровым. Его опять упекли?
-- Нет. Он торчит у меня дома, и я не помню, откуда он тут взялся. Ты не знаешь, кто его ко мне привел?
-- А сам он не мог прийти?
-- Так тебя при этом не было?
Колесов обиделся.
-- Во-первых: я обедаю, во-вторых: я не всегда шляюсь по притонам с аморальными и опустившимися художниками, в-третьих: ты не мог бы выключить воду, я тебя почти не слышу. Или у тебя потоп?
-- Не могу. Он может подслушивать.
Я рассказал Колесу о заговоре, и о том, что Сидоров мешает мне работать.
-- Ладно, -- сжалился Колесов. - Я попробую выяснить, откуда он у тебя взялся. Будь на связи, перезвоню.
Я пошел на кухню. Единственное место, где бедная девушка могла остаться наедине со своими мыслями, была душевая комната. Она могла часами стоять под душем и предаваться своим фантазиям о будущих творческих успехах. Пятнадцать лет, близкий экзаменационный просмотр, возможность распределения в престижный театр...
-- А ты не хочешь выпить?
... желательно не где-нибудь в провинции, а здесь в столице. Девочки, нашептывающие начальству на ухо о нарушениях и подлостях своих приятельниц, говорили, что на просмотре будет присутствовать сама Волочелникова...
-- Я бы чего-нибудь выпил. А ты?
... Балерина, чьи стройные ноги сделали ее звездой кино и моды...
-- Тихий!
-- Ладно, -- сказал я, со злобой бросив ручку. - Пойду, куплю бутылку. Не ходи никуда и не открывай никому дверь.
-- Будь осторожен, Тихий. Они повсюду.
В магазин сходить - не поле перейти, это я понял сразу, как только вывалился из подъезда. Завернул за угол. Я должен был пройти у водяной колонки, миновать мусорку, потом два дома и заветная вывеска. Главное, чтобы не было бичей. Они меня пасут. Если Тихий пошел в магазин, значит скоро около бака могут появиться бутылки. Итак, я завернул за угол и... не поверил своим глазам. Моей мусорки тоже не было.
Совершенно пустое место. Ни загородки из кирпичей, ни баков. Пустое место. Рядом, на обочине дороги в сугробе стоял мужик с большим пакетом мусора в руках. Мужик, как мужик, только в летнем плаще.
-- Очень хорошо. Очень, очень хорошо, -- сказал мужик с пакетом. - Теперь они здесь не будут появляться.
-- Кто?
-- Эти, добытчики. Теперь они будут обходить нас стороной. Разве это не свобода?
Я догадался, что он говорит о моих бичах.
-- А где она теперь?
-- Кто? Свобода? Она теперь везде.
-- Нет. Мусорка.
-- Их теперь не будет. Теперь мусор можно бросать вот так, на дорогу.
Мужик размахнулся и бросил пакет на дорогу. Пакет порвался.
"После того, как у несчастной девушки появилось подозрение, что в силу возрастных изменений ее ноги стали искривляться, она все время думала и думала на эту тему. Однажды вечером она пошла выносить мусор. У баков ей встретился местный бездомный - дед Кулинич. Он пристально посмотрел на нее, и ее сердце не выдержало. "Вы тоже видите, что у меня теперь кривые ноги?" -- спросила она и задрала юбку. "Ноги - это не главное, -- сказал он. - Танцевать нужно душой. А душа у тебя всегда будет стройной"."
-- Тебе можно пить? - спросил я Сидорова. Я ничего не рассказал ему про мужика с пакетом.
-- Не знаю, -- ответил он, и мы выпили. Я вернулся на кухню записывать диалог с Кулиничем. Нужно побольше вставлять диалогов. Это оживляет действие. Если мы говорим, мы - живем. Тем более, что моей героине пришлось бороться не только с собой и постоянно выпрямлять ноги, привязывая их на ночь к спинке кровати при помощи чулок. Она начала избавляться от конкуренток. Подрезать пуанты, сыпать стекло в тапочки. Ее душа перестала быть стройной.
-- А как насчет летучей мыши?
Я поднял глаза. Это сказал детеныш летучей мыши. Он по-прежнему сидел под вентиляцией.
-- Причем здесь летучие мыши?
-- Я понимаю, фабула не требует развития путем внедрения зооморфных жизненных форм. Но женщины любят заводить себе домашних любимцев: кошек, собак, к примеру.
Может же этот чудесный ребенок завести себе, скажем, летучую мышку? Она могла найти ее в запасниках учебного театра, роясь среди старых декораций.
-- Ей уже пятнадцать, она ребенка может себе завести, -- возразил я, и подумал, что ребенок - это слишком. Ребенка можно будет воткнуть во второй части бестселлера, когда она всего добьется. Врачи буду возражать, любимый - тупить глазки. Но она все равно пойдет на этот риск.
Тут позвонил Колесов. Я снова уединился с телефоном в туалете.
-- Я выяснил, откуда он у тебя взялся.
-- Кто? Ребенок?
-- Сидоров, -- Колесов опять что-то жевал, это раздражало. - Его привел к тебе Рахманов. Они лежали вместе в психушке. Их обоих и выпустили.
--Но почему ко мне?
-- Не знаю. Рахманов хотел снимать кино об инопланетянах по Лему. Ты должен был писать сценарий. Может, он хотел внедрить Сидорова как художника по костюмам?
-- Ясно. А где он сейчас?
-- Рахманов? Поехал в Турцию подбирать места для съемок.
-- Понятно, -- я ничего не понял. - А ты все жуешь?
-- Я обедаю. Я тут прочел, что обед - весьма важная часть нашей жизни. Третья часть, кажется. Поэтому я его растягиваю. Это нелегко.
Близился день премьеры. Героине удалось избавиться от своих конкуренток. Главную партию в балете "Летучая мышь" будет исполнять она и только она. Но совесть не позволяет ей строить карьеру на костях подружек. Она идет к директрисе училище и во всем сознается. Ее отчисляют с позором и унижениями.
-- Тихий, тут тебя показывают, -- опять Джексон.
-- Где?
-- По телеку.
"А что думает по этому поводу наш мэр?",-- говорит журналистка в экране. Местные местные новости идут. Мужик перед микрофоном мне знаком. Он в том же летнем плаще и с тем же пакетом в руках.
-- Я считаю, что ликвидация санитарных мест - нововведение, достойное нашей столицы. Это очередной шаг на пути к свободе.
Он размахивается и бросает пакет на дорогу. Его свита тоже избавляется от пакетов. Показывают меня.
-- А вы, как рядовой житель нашего города, что думаете по поводу данных мер муниципалитета?
-- У меня нет с собой пакета с мусором, -- отвечаю я. - Но я целиком и полностью за. К тому же это избавит нас от нападения летучих мышей.
Затем я снимаю штаны и бросаю их в сугроб. Ноги у меня синие и кривые.
"Она пытается разобраться в своих несчастиях. Выясняет, что прадедушка у нее был бурятом". "Нет, -- думаю я. - Буряты могут обидеться. Пусть он будет тюрком. Это достаточно информативно и в то же время обтекаемо". "Гены кочевников сыграли с ней злую шутку. Дочь Чингизидов не может скакать по сцене, словно сумасшедшая. Балет - не для завоевателей мира!"
Мы продолжаем пить с Сидоровым.
-- Как это произошло с тобой?
-- Что?
-- Как у тебя поехала крыша?
-- Я написал портрет своих родителей в виде ящиков для картофеля. Это послужило толчком.
-- Картофель в ящиках не продают. В мешках продают, -- я вспоминаю эту его картину - "Мешки с картофелем играют в карты" -- не знал, что это его родители.
"Неужели все дело в моем прадедушке!?" -- восклицает она. Родители смущенно опускают глаза. Она поступает в кулек. Там она - лучшая. Долгих три года учебы и мук. Орхидея в навозе. На выпускном балу она танцует партию Молотилки - оператора молотильной установки. Сельскохозяйственная тема близка руководству училища культуры, так как они работают на глубинку. Высший балл и красный диплом. Она едет в деревню. На новом году она делает вечер для детей, танцует сама. Партию Летучей мыши. Ее не смущают ее кривые ноги. Не смущают они и местного олигарха, который в действительности нефтяной магнат, утиная ферма - не более, чем хобби. Он влюбляется, увозит ее в Штаты. Там ей делают операцию. Неудачно. Он ее бросает. Она снова должна биться за свое светлое будущее. Ирония судьбы, по старой памяти ее устраивают уборщицей в родное училище, где все это началось. Известный балетный режиссер с мировым именем приезжает совершить кастинг среди выпускниц для своего нового балета "Долой мусор!" Однажды ночью он выходит по нужде в коридор, а уборщица танцует..
Водка кончилась.
-- Ну что? Пойдешь, а то можно послать Гаврика.
-- Какого гаврика? - спрашивает Сидоров.
-- Вон, видишь, в углу висит детеныш летучей мыши. Я назвал его Гавриком.
-- Где? - Сидоров лезет на табуретку, рассматривает пятно.
-- Я думаю, он - совершеннолетний, раз у меня здесь без родителей околачивается. Ему без паспорта продадут.
-- Ты спятил, Тихий. Это не летучая мышь, это пятно, -- Сидоров выглядит испуганным.
-- Да? Я просто пошутил. На, возьми сотку, смотайся сам.
Он берет сотку и уходит. Кажется, он не вернется. Ну да, я вижу в окно, как он переходит улицу. Судя по направлению, его влечет к родному дому. А как же заговор?
-- Я где-то читал, что безумие заразительно. Не в инфекционном смысле, а в ментальном, -- замечает детеныш летучей мыши. - Кстати, меня зовут не Гаврик, а Велосипедо. Я родился в металлоломе.
"После знакомства с Велосипедо - итальянским хореографом, она наконец обрела счастье, о котором столько мечтала. Я люблю тебя, --сказала она ему, задыхаясь, и он ответил ей тем же. Ей не дано было еще познать, что его родители охотились на летучих мышей в родной Валенсии, он, как и она, порвал со своим прошлым, чтобы обрести достойного его устремлений будущее. Теперь они всегда будут вместе".
-- Спасибо, -- сказал детеныш летучей мыши. - Это самая проникновенная история. которую я слышал. И я весьма рад, что в ней нашлось место для меня. Однако, я не понял, почему они полюбили друг друга? Ведь они такие разные.
-- Потому что психи всегда любят психов, -- ответил я, положил ручку и стал ждать возвращения Сидорова.