Титов Михаил Владимирович : другие произведения.

Игра с переодеванием в женское платье

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Михаил Титов
   Игра с переодеванием в женское платье
  
   Часть первая.
  
   1.
   В общем, дело, как любит приговаривать товарищ Дзержинский, труба. Думаю, объяснять не надо, что это не тот Дзержинский, которого то сносят, то вновь пытаются установить, а, как понятно, совершенно другой. Тот, первый, имеет теперь, если вообще имеет, не только холодную голову, но и прочие фрагменты тела, так что при всём желании и слова не вымолвит. Второй же - говорун ещё тот. Пьяница, болтун и бабник. Или, как опять же он себя называет: врун, болтун и хохотун. Во всём этом есть доля суровой истины. Дзержинский К.С., Константин Сергеевич, Костя-Костян, 1976 года рождения, голубоглазый статный брюнет, сочетание редкостное, особенно для уроженца какого-то райцентра в Волгоградской области, типа Урюпинска, в самом деле, идёт по жизни, смеясь. Нет, скорее хохоча. Мне этой легкости, или, как говорит Костя, порхатости (от слова порхать, - поясняет он обычно) явно не хватает. Падение индекса Доу-Джонса в далёких Штатах повергает меня в уныние. А NASDAQ?! А невнятный курс доллара, который скачет козой и на который у меня завязаны все товарно-денежные отношения, типа съёма квартиры? А хмурое октябрьское утро?! А слякотные московские зимы?! Я уж не говорю об арабских террористах, снижении-росте цен на нефть и глобальном потеплении... В общем, перечислять и перечислять до скончания века. И ныне, и присно. Одним словом, аминь. Выбить из колеи меня проще простого. Костян сейчас сказал бы: "Гонишь, братан". Гоню, конечно, по большому счёту, но только по большому. Я, правда, чересчур восприимчивый какой-то. Уродец, опять же по определению Кости. Костян-то по любому из этих поводов только бы и произнёс со смешком: "Дело - труба" и забыл, а я не могу.
   "Дело - труба" - любимая присказка Кости Дзержинского. Она ко всему может относиться. К препятствиям любой степени сложности. От самых простых - баба отказала, до самых сложных - в виде похмельных мук и поиска денег.
  
   С Костей мы познакомились на почве покорения столицы. Он, как и я, или я, как и он... в общем, мы оказались в одном потоке при поступлении во ВГИК, на актёрское, естественно, отделение. Опыт вхождения в высшие интеллектуальные круги у каждого был уже не первый, правда не в столице, а в провинции, но в артистическую среду, да еще какую - каждый рванул впервые. Сошлись мы с Костей, благодаря его незнанию географии. Он почему-то решил, услышав о Тамбовской области, откуда я родом, что она граничит с Волгоградской, и, по сути, мы земляки, волжане. Разубеждать я товарища Дзержинского не стал, тем более, как сказал Костя, топографический кретинизм присущ не только женщинам, да и разубедить его большого труда стоило бы, это я понял впоследствии. Земляк так земляк - на том и сошлись. Ещё больше мы сдружились, когда оба с одинаковым успехом провалили первый же экзамен. Накануне мы засиделись в баре, декламировали друг другу стихи - при входе поклялись, зуб дали: никакого серьёзного спиртного, даже джина с тоником, - ни-ни.
   - Во, моё любимое, - Костя отхлебнул из высокого стакана какого-то сложносоставного коктейля, "абсолютно не пьянящего", как заявил Костя. - Это из Саши Чёрного. "Мухи".
   Он встал и, размахивая стаканом, начал декламировать.
  
   На дачной скрипучей веранде
   Весь вечер царит оживленье.
   К глазастой художнице Ванде
   Случайно сползлись в воскресенье
   Провизор, курсистка, певица,
   Писатель, дантист и девица.
  
   Народ начинал на нас подозрительно коситься. Бармен из-за стойки сделал знак рукой: мол, усаживайтесь, нечего орать на весь кабак. Я подёргал Костю за рукав, пытаясь вернуть на место, но Костя в поэтическом запале выкрикнул "Пошли все на хуй!" и продолжал как ни в чём не бывало.
  
   "Хотите вина иль печенья?" -
   Спросила писателя Ванда,
   Подумав в жестоком смущеньи:
   "Налезла огромная банда!
   Пожалуй, на столько баранов
   Не хватит ножей и стаканов".
  
   - Дальше там еще 5 строф, - наконец-то садясь, сказал Костя. - Я всё читать не буду, а так, вкратце: каждый что-то паршивое бурчит про себя, - начал объяснять Костя. - Все друг друга ненавидят, а собрались для чего - хер знает. Так, отметились в художественной богеме. Это, знаешь, как считающий себя интеллигентным провинциал говорит при случае: "Был в Москве, ходил в Ленком, на Чурикову. Сдала немного, но ещё ничего, держится". В общем, пометил территорию. Приложился к прекрасному. Ладно, дело не в этом. Тут, кстати, очень удобная штука для чтения: можно разыграть, я потому и выбрал для экзамена. И финал:
  
   Уселись под старой сосною.
   Писатель сказал: "Как в романе..."
   Девица вильнула спиною,
   Провизор порылся в кармане
   И чиркнул над кислой певичкой
   Бенгальскою красною спичкой.
  
   Костя опрокинул в себя остатки коктейля.
   - Правда, причём здесь мухи я так и не понял, но, согласись, стихотворение классное? Есть экспрессия. Драматургия. Ладно. У тебя что в программе?
   Я, наверное, был трезвее Кости. Во всяком случае, вскочить и проорать стихи на весь кабак, заглушая музыку, у меня не хватило духу.
   - Чего ты там под нос себе бормочешь?! Давай громче! - Костя подбадривал меня как мог.
  
   Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк:
   Удаль в городе пропала, - замотался паренек...
  
   А как девица-царевна, светом ласковых очей,
   Душу вывела из плена - стали песни позвончей.
  
   А как только домекнулся: кинуть город мне пора, -
   Всколыхнулся, обернулся в удалого гусляра!
  
   - Коротковато, по-моему, - выдал Костя, когда я дочитал. - А так ничего. Что-то есть в этом. Сам написал?
   - Почему сам?
   - Смешно немного. "Девица-царевна, светом ласковых очей". Старомодно. Такое чувство, что писал дилетант, подлаживающийся под чей-то стиль.
   - Это кто-то из классиков почти, - немного обиделся я. - Правда, не помню кто.
   - Бог с ним, - простил Костя. - Слушай, я тебе ещё почитаю. Я только классику брал. Это на любой вкус прокатит. Одно имя чего стоит. Ты, кстати, придумай автора-то. Скажи, что это малоизвестное стихотворение Пушкина, например. Хотя, нет Пушкин не пройдёт. Им сейчас все по горло сыты. Надо кого-нибудь не настолько наскученного. Ладно, придумаем.
  
   Наутро, после обильного прочтения "абсолютно не пьянящих коктейлей", и небольшого, в общем-то, количества пива, так, напоследок, чтобы коктейли напрасно не пропали, выяснилось, что читать ещё и для комиссии - явный перебор. Язык заплетался, не помогали даже рекомендованные Костей артикуляционные упражнения, мысли путались, и в голове всё смешалось настолько, что хуже не могли представить себе и в доме Облонских. Никакой "Алказельцер" не спасал. Но назло всему прочитали-таки. Косте даже поаплодировали. Вяло, правда, но всё же. Его дикий ор я слышал даже в коридоре. Одно это можно было удостоить жидкими профессорскими аплодисментами. Кто-то из старой актерской гвардии даже пожелал Косте успехов. "Вам бы глашатаем где-нибудь на площади", - сказали ему в конце выступления. От провала не спасло и Костино умение танцевать под собственный аккомпанемент. "Эх, яблочко, куда котишься?" - думая, что поёт, орал Костя, изображая при этом некий матросский танец.
   Тур мы не прошли: ни я со своим "подносным" чтением, ни Костя - со свои громогласным. Тогда-то я и услышал классическое Костино "дело - труба". Не дрянь, как обычно говорят, а именно труба. Почему "труба", Костя и сам объяснить не мог. "Это, видимо, один из вариантов идио-мати-ческого выражения", - заплетающимся языком пытался втолковать мне Дзержинский, когда вечером того пролётного дня мы уселись в баре спрыснуть наше невезение.
   - На хер это кино, - сказал тогда Костя. - Зря мы с тобой во ВГИК рванули. В Щуку надо было, театр - это школа. Весь мир - театр. А кино? Ладно, поезд ушел. Я б, - Костя засмеялся. - Слышишь, как звучит: [ja-п], [ja-п], [ja-п]. [Jo-п-рст]. Это так, потуг филологический. Театральный класс за спиной плюс два курса филфака. Это тебе ни хрен собачий. А теперь - я б в охранники пошёл, пусть меня научат. В Москве без охраны куда? Ни туды и ни сюды. Пойду сторожить склад каких-нибудь гондонов. Хоть деньги будут. А кино что?! Сейчас и не снимают ничего толкового. Не в говне ж сниматься каком-нибудь.
   - Ну, - согласился я с Костей. - Точно. А я куда-нибудь в продавцы пока подамся. На хер это кино. У кого сниматься-то?! К Михалкову-Кончаловскому просто так не попадешь, а у всяких фраерманов-эйрамджанов не наш уровень.
   - Во-первых, Санёк, - глубокомысленно заметил Костя, - сейчас никто не говорит "продавец". Менеджер по продажам - это круче. Я тебе как филолог говорю. А, во-вторых, я с тобой согласен: на хер нам это кино. Давай за это и выпьем.
   - Давай, секьюрити. На хер так на хер.
   На этом мы с Костей и порешили. Хотя в глубине души каждый из нас считал себя актёром, причём актёром лучшим, чем кто бы то ни было, и, наверняка, Костя так же, как и я, затаил мысль, что на следующий год поступит уж точно. Правда, забегая вперед, скажу, что и на следующий год мы не поступили. Были причины - другие уже. А пока я устроился менеджером по продажам в отдел бытовой техники крупного супермаркета, Костя в том же маркете стал секьюритить. Домой возвращаться, ясный пень, смысла не было. Дзержинскому, как я понял по обрывочным фразам, из-за стыда перед подругами и друзьями. "У меня не получится?!" - возмущался Костя перед отъездом. А мне просто не хотелось ехать обратно в деревню, где родственники были поставлены перед фактом, что "у меня все отлично", практически сразу, как только я вышел на перрон Павелецкого вокзала.
   В общем, пусть и не так, как хотелось, а столицу мы покорили. С пропиской, конечно, поначалу были сложности, но потом ничего, благодаря каким-то Костиным дальним родственникам и одной одинокой пенсионерке (спасибо им!), которая записала нас как своих внуков, купили себе московскую регистрацию. Чтобы чувствовать себя абсолютно белыми людьми. Благо, сбережения кое-какие были... И сплыли.
  
  
   2.
   - Ты не видел мою губную помаду?
   - Какую?
   - Как будто у меня их много.
   - Не видел.
   - Сестра не могла взять?
   - Она сюда не заходит.
   - Ну, мало ли. Ладно, обойдусь без помады. Собирайся.
  
   Я уже не единожды за вторые сутки нашего пребывания в деревне пожалел о том, что поддался на уговоры Евы навестить моих безумных родственничков. Дело, действительно, труба. Сопли по колено. Вот уж не ожидал, что мои так расчувствуются при виде меня. Даже как-то неудобно стало, что я больше года отмалчивался как партизан, только однажды побаловав отца сообщением: "у меня все нормально". Я вообще-то считал, что родственные связи, если они и были когда-то, давно распались, "между нами все порвано", и особого желания ходить по старым дорогам не возникало. Но у Евы, в отличие от меня, сохранялось какое-то смешное патриархальное представление о семье. "Семья, - говорила она чуть ли не с пафосом, - это не только мы с тобой. Это целые поколения, которые за нами". Скажи мне об этом кто-то другой, не Ева, я бы ржал, как безумный, весь день напролёт. В "целое поколение родственников" у меня входили отец, моя непутевая сестрица и тетка с племянником, которого я не видел уже года три. Всё. Больше в нашей родословной никто не значился. Мать умерла на пороге моего разумения, а существовавшие некогда бабушки и дедушки остались безымянными, просто "деда" и "бабаня", где-то там, во мраке прошлого. Так что за своей спиной я если и чувствовал чьё-то дыхание, то только конкурентов, такой же лимиты, как и я, пытавшейся всеми силами закрепиться в Москве. Еве хорошо было рассуждать о связи поколений и прочей снобистской белиберде, имея за спиной благополучный род столичных музыкантов. "У нас даже серебро дореволюционное сохранилось", - особым тоном подчёркивала Ева незыблемость семейных традиций. У них, к примеру, было принято собираться всем вместе по воскресеньям в родительском доме. По рассказам Евы, это был настоящий паноптикум. Я живо представлял себе, как подползали престарелые тетушки, беспрестанно дымившие "Беломором", стайками врывались безбашенные племянницы, чинно входили дядья, все как один преподаватели и профессора: в общем, за воскресным столом, перед непременным гусем в яблоках восседал настоящий клан безумцев. Гудящий, перебивающий друг друга, спорящий до хрипоты, ругающийся, но при всем этом - единый организм, не представляющий, что в одно из воскресений кто-то может выпасть из цепочки и не будет сидеть напротив.
   В нашей семье не было ничего. Ни дружных посиделок за общим столом, ни, естественно, застольных бесед, ни участия в чужой, хотя какая уж она чужая - родственная по крови, жизни. Немногочисленное наше семейство - всего мужиков-то, отец мой да я - связывали только общие кровь и кров. Крыша была одна над нашими головами, но под ней у каждого находилась собственная келейка со своим уставом. В разное время уходили, в разное время возвращались, иногда не видели друг друга неделями, и ничего - не жалели, не плакали.
   Когда Ева начинала в тысячный раз намекать, что пора бы познакомиться с её родственниками, я в ужасе отказывался. Я заранее начинал бояться этого шумного многолюдья. Тем более, предполагал я, что разговор, как мыло из мокрых рук, будет всё время ускользать от меня. Они уйдут в своих размышлениях в такие дебри знания, что я попросту потеряюсь, пытаясь понять, о чём это?
   От крестьянских корней оторвался, к чужому берегу прибила случайная волна. А хотелось быть в Москве своим, из одной стаи, потому-то я старательно вычеркивал из своей жизни всё, что было связано с деревней. Не получалось. А тут ещё Ева решила ткнуть меня мордой в лужу, вернув пусть на время, на две недели, но туда, откуда я бежал.
  
   - Ты собираешься или нет?
   - Почти.
   - Что "почти"? Или ты не хочешь идти к тетке?
   - Нет.
   - Что, дым отечества не сладок?
   - Не приятен.
   - Я не понимаю, как ты так можешь? Столько времени не видеться с родственниками, а сейчас прятаться от них.
   - А я не представляю, о чём я буду с ними разговаривать. Мы и так-то были чужими людьми, а сейчас...
   - Ну, о чем-то же говорят люди при встрече. Расскажешь, наконец-то, где пропадал. Да и я послушаю. Наверняка, не всё знаю.
   - Ты не представляешь, что тебя и меня ждёт. Это же не твои интеллектуальные родственники. Мы в деревне.
   - Я знаю, где мы находимся. Это свинство с твоей стороны - так отзываться о родне.
   - Нет, ты ничего не понимаешь!
   - Я всё понимаю! Нечего орать. Я не жду интеллектуальных бесед, я от них устала уже. Просто посидим, потреплемся за жизнь. Так у вас говорят?
   - Ладно, твоё дело. Трепись за жизнь. Я тебя предупреждал.
  
  
   3.
   С Костей мы виделись нечасто. Он постоянно менял квартиры, прибиваясь к одиноким пожилым, по моим меркам, москвичкам. Они заменяли ему, по всей видимости, и мать, и жену. Я первое время удивлялся, откуда у Кости деньги. Он всегда был готов ссудить энную сумму, никогда не требовал вернуть долг в определённый срок, да и вообще относился к деньгам крайне легкомысленно, при этом они всегда у него водились. Это потом я начал понимать, откуда что берётся. Костя был альфонс, и своим хорошо сложенным телом и смазливой мордашкой зарабатывал и отрабатывал своё содержание. Он, по-моему, носом чувствовал, куда нужно ткнуться, чтобы на тебя пролился золотой дождь. Я уж начал было подозревать, а не тем ли Костян подкупил и прописавшую нас бабульку, но её приближающийся к ангельскому порогу возраст был всё-таки надежной защитой от моих грязных домыслов. Хотя от Дзержинского всего можно было ожидать.
   - Костя, она же старуха почти, - начинал возмущаться я, когда Костян в очередной раз похвалялся своими успехами на ниве сексуального просвещения из последних сил бодрящейся гастрономической бухгалтерши или хозяйки торговой точки какого-нибудь Измайловского рынка.
   Но у Дзержинского всегда на этот случай были припасены свои, легко объясняемые им, взгляды на жизнь.
   - Я же благотворитель по большому счету, - повторял он периодически. - Кем они, помятые жизнью и чужими руками, предпенсионерки, 40-50 с плюсом, еще будут востребованы? А я им жизнь фактически продлеваю. В том числе и половую.
   - Да уж, благотворитель. Ты же их попросту имеешь, вместе с квартирой, халявной жратвой, стираными носками и прочим, - пытался я сломить его логику.
   - А они меня нет? Они же просто кровь из меня пьют вместе с другими жидкими субстанциями. Эх, Санёк, мало ты смыслишь в жизни. Жаль, что мы артистами не стали: из тебя неплохой герой вышел бы. Не любовник, конечно, а этакий Робин Гуд, защитник униженных и оскорблённых.
   - Да уж, Казанова, Распутин и Калигула в одном флаконе достались бы тебе. Однозначно.
  
   Работали мы с Костёй обычно в разные смены. Но, попадая в одну, после работы обязательно заполняли собой пространство небольшого барчика по соседству с нашим маркетом. Маленький, уютный и чистый - этим он нас и устраивал. Кроме того, постоянная публика. Никаких тебе явных отморозков и бесноватых, угнетаемых спермотоксикозом подростков-переростков. В общем, спокойная, почти домашняя атмосфера. Бармен называет тебя по имени, можно выпить в кредит, да и поесть тоже. Короче, славный уголок.
  
   - Слышь, Кость, я симпатичный? - почёсывая затылок, спросил я Дзержинского в одно из совместных заполнений бара.
   - Не в моем вкусе, - сгримасничал Костя.
   - Ты мне обезьяньи жопки не строй. Я ж серьёзно.
   - Что за гнилой базар, парень? Зачем тебе это нужно?
   - Хочу понять, почему меня девушки не любят.
   - Я старый, меня девушки не любят, - передразнил Костя. - У тебя что, депресняк начался?
   - Что-то типа того. Я, правда, хочу понять.
   - Знаешь, будь я пидором, я бы, может быть, даже поухаживал за тобой. Но я не пидор, я другой... Мой отец всегда говорил, что мужик должен быть чуть симпатичней обезьяны.
   - Или крокодила. Это я уже слышал. Причем, от своего отца, а тот, видимо, от своего. Старо, Костя, и банально.
   - О, какие мы продвинутые! Если слышал, чего переживаешь? На обезьяну ты не похож, на крокодила тем более, так что ты очень даже ничего. Хотя, повторюсь, и не в моём вкусе. Тут дело не в морде лица. Ты просто нерешительный.
   - А ты баб наскоком берёшь? С места и в постель?
   - Нет, сказки им перед этим рассказываю, - засмеялся Костя. - Есть такой принцип Ржевского. Слышал о нём?
   - О Ржевском или принципе?
   - О принципе Ржевского. Смысл, в общем такой: проси сразу, а там как получится.
   - Этот анекдот я тоже слышал. "Можно и по роже получить, а можно и финтифлюхнуть". Я ж серьёзно спрашиваю: чем ты их берёшь?
   - Покопайся у себя, может найдёшь эту штуку. Если цела ещё, конечно. Не отсохло, Санёк? - Костя похлопал меня по плечу.
   - С тобой серьёзно разговаривать нельзя, - почти на самом деле обиделся я.
   - Да, товарищ начальник, нельзя. Но обязуюсь исправиться.
   - Кость, я серьёзно. Я тут, понимаешь, почти целый год без женской ласки мучаюсь, а ты меня подразнить решил.
   - Целый год?! Санек, ну что дурака валять. Мы же в Москве. Ну не можешь завести себе подругу, позвони в салон какой-нибудь массажный. Хочешь, я тебе даже телефон сейчас найду.
   - Не надо.
   - Надо, Федя, надо. Иначе ты совсем крышу потеряешь. Надо, надо пое..ся по утрам и вечерам, - пропел Костя козлячьим баритончиком, как он сам определял свой вокальный дар, тут же достал мобильник и потыкал указательным пальцем в кнопки.
   - Алё, Катя? Нет её? Ладно, до свидания. Ща, Санёк. Не волнуйся. Всё будет. Ларису Иванну хочу. Простите. Ошибся.
   - Костя, давай в следующий раз, - остановил я Костю, когда он начал набирать новый номер.
   - Нет, братан, следующего раза не будет. Сейчас-сейчас, труба зовёт. В общем, выбирай: или мы вызываем девочек на дом, или едем прямо в салон.
   - Я никуда не поеду.
   - Значит, на дом. Третьего не дано.
   - Костя, для меня всё это очень серьёзно. Я не смогу с проституткой.
   - Ничего, эта проблема решится. Твоего участия практически не потребуется. Там мастерицы знаешь какие! Всё сами сделают.
   - Знаю, - сказал я, прикрыв глаза ладонью.
   - Что? - Костя изумлённо вытаращил глаза. - Ты был?...
   - Ну, был.
   - И что?
   - А ничего.
   - Не забывайтесь, товагищ. Дзержинский здесь я. Смотреть в глаза. На вопросы отвечать развёрнуто. Ясно, гражданин подследственный?
   - Ясно.
   - Приступайте. Итак, раз пошли на дело - ты и Рабинович?
   - Если собираешься слушать - молчи. Я рассказываю?
   - Молчу-молчу.
   И я, дурак, рассказал тогда Косте, как впервые в своей жизни купил себе бабу. Как заказывал её по телефону, и как противно дрожал при этом голос. Вот он где - козлячий баритончик! Как мне предложили на любой вкус и цвет всяких-разных. Как я долго не мог определиться. Как через час где-то ввалился в комнату похожий на перевернутый треугольник амбал в кожанке. Как он по-хозяйски осмотрелся и взял задаток, и как не спеша, враскачку, вышел в коридор. Как оттуда в комнату влетела суетливая пергидрольная блондинка, так же далёкая от описанного мне по телефону образа, как я в тот момент от мыслей об оргазме. Как она пыталась поначалу выяснить, что это будет. Как потом взяла инициативу в свои руки. Как она виртуозно работала языком и умело руками. И как я не реагировал на её старания честно отработать деньги. А у меня при одной мысли, что в нескольких метрах кто-то стоит, слышит, а, возможно, и видит нас за всем этим...
   - В общем, деньги ушли вместе с красоткой и её котом, - подвел итог Костя. - А ты остался при своём интересе.
   - Ну где-то так, - кивнул я.
   - Точнее, гражданин. Где-то так или всё-таки - так?
   - Так.
   - Значит так, даю расклад. Ты лох, Саня, и тебя просто кинули. Девушка должна была отработать, во-первых. Во-вторых, в приличных домах никакие амбалы на глаза не лезут, а, в-третьих, лучше бы ты своей рукой обошелся. Толку было бы больше. Или купи себе резиновую Зину. А что?! Это, между прочим, вариант на все времена. Гигиенично, экономично и практично. В общем, Санёк, я прошу тебя, в следующий раз без меня не затевайся с такими вещами, если не знаешь.
   - Воспитатель ты, Костя. Изливайся тебе после этого.
   - Санёк, ты не обижайся и сопли не жуй как маленький. Обиделся, да? Я тебе одно только скажу: для изливаний есть сосуды и получше моих ушей, так что не нравится правда - не изливайся. Наливайся тогда, Санёк. Ладно, давай разливай, повторим, а потом попробуем что-нибудь придумать.
   - Костя, лучше закроем эту тему вообще. Считай, я тебе поплакался, ты мою исповедь принял, а теперь забудем обо всём. Лады? Я как-нибудь сам, ручки не отсохли ещё.
   - Как знаешь.
   Так, в общем, и выпали из наших диалогов о животных вначале санпросветбеседы на сексуальные, а потом и прочие более или менее серьезные темы, и в результате остался пустой трёп "за жизнь". Дзержинского это вполне устраивало. Не такой он был человек, чтобы впадать в меланхоличные размышления о смысле бытия.
  
  
   4.
   Тётка Нина жила на соседней с отцом улице. Расстояние, не Бог весть, какое, но добирались мы по кисельному чернозёму полчаса, не меньше. Нога утопала в грязи по самую щиколотку.
   - Да, надо было надеть резиновые сапоги, - вслух подумала Ева.
   - А кто меня не слушал?! Здесь твои лодочки не пройдут. Не Москва.
   Ева остановилась, посмотрела на меня. Пристально и осуждающе, сквозь прищуренные глаза. Она умеет припечатать.
   - Я пойду босиком.
   - Земля еще холодная.
   - Ну ты же на руках меня не понесёшь?!
   - Почему же?!
   Я попытался подхватить Еву легко и непринуждённо на руки, но ничего не вышло: при всей своей внешней невесомости Ева оказалась для меня все-таки тяжеловатой штучкой. Но я, как честный человек, сопя и пыхтя, пронёс её несколько метров.
   - Ладно, герой, бросай меня, а то надорвёшься, не дай Бог. Что я с тобой делать тогда буду?
   На весу она осторожно, чтобы не испачкаться, стянула с себя туфли, соскочила с рук и уверенно зашлепала по грязи.
   - Ну-ну, - только и сказал я.
  
   Тёткин дом когда-то скрывался за двумя старыми вязами. В детстве мы любили с пацанами по ним лазить. Огромные разлапистые деревья были удобны с точки зрения мальчишеской военной стратегии. Если залезть на самую верхушку, то снизу тебя ни за что не заметить. Очень удобно. Ты всех видишь, а тебя - никто. Но сейчас от деревьев остались одни пеньки. Отполированные до блеска дождями, ветром, а больше - чьими-то задницами, они чёрными идолами торчали посреди двора.
   - Интересно придумали, - заметила Ева. - Концептуально. Уличные кресла из подручного материала.
   Я промолчал. Почему-то не захотелось делиться детскими воспоминаниями.
   На стук в окно из-за двери донеслось ленивое: "Кто там?"
   - Свои! - засмеялась Ева.
   - Свои в это время дома сидят, - так же лениво произнесли в ответ.
   Я не узнал голоса. Молодой басок был мне не знаком.
   - Господи, Серёга! - удивился я, увидев в дверном проеме здоровущего детину. - Вот это ты вырос!
   Последний раз двоюродного братца я видел, когда ему было около 17. Два года армии - его, мой год почти - в Москве, значит, сейчас ему за двадцатник, произвёл я математические вычисления.
   - Ну, братан, здорово! - мы обнялись. С некоторым стеснением, как малознакомые люди. В принципе такими мы и были. Когда я жил здесь, он воспринимался мной как сопляк-мальчишка.
   - Ева! - не дожидаясь, когда её представят, Ева протянула руку. Серёга смутился. Краска, залившая его лицо, была заметна даже в густых сумерках поздней весны.
   - Ну, заходите, что ли, - небрежным баском, стараясь скрыть смущение, сказал Серёга. - Чего стоять-то?!
   - Мне бы ноги помыть, - засмеялась Ева. - Я же по вашему чернозёму босиком шла.
   - Ща организуем, - Серёга метнулся в дом, выскочив оттуда с ведром в одной руке и тапочками - в другой. - Пойдём к колодцу, - кивнул он Еве.
   - Саш, ты иди. Мы сейчас придём, - Ева как-то нехорошо посмотрела в мою сторону. Не то что бы нехорошо... Мне не понравилось, как она, не глядя, на меня посмотрела. Словно сквозь меня, будто меня здесь не стояло.
   - Мойтесь-мойтесь, - буркнул я скорее себе, чем ей, и пошел в дом.
  
   Я не успел переступить порог веранды, как на меня налетела тётка. Было ощущение, что всё это время она наблюдала за нами.
   - Саша! - закричала она с порога. - Боже ж мой! Сколько лет! Где ж ты пропадаешь? Вот паршивец! - тётка поворачивала меня в разные стороны как диковинную игрушку, словно не могла наглядеться. - Ты что, один?
   - Ева ноги моет.
   Недоумённый взгляд. Объясняю. Хотя, больше чем уверен, тётка видела нас.
   - Она босиком шла. Собиралась в туфлях, да чуть в грязи не утонула.
   - Эти мне москвички! - тётка притворно рассердилась. - Ну, ладно, пойдём в горницу.
  
   Войдя в дом, тетка сразу засуетилась, забегала. Кухня - комната, комната - кухня.
   - Саш, я пока на стол накрываю, ты рассказывай, где ты, как, что.
   - Я так не могу. Давай вначале сядем спокойно, - усаживаясь, я вытащил из заднего кармана джинсов бумажник и положил его на стол, - а потом сказки начнём рассказывать.
   - И то верно, - закричала тётка из кухни. - Серёжка заодно послушает. Может, за ум возьмётся. Кстати, что-то его долго нет.
   - Он с Евой.
   - С Евой? - тётка застыла на пороге.
   - С Евой, - повторил я.
   Тётка напряглась. Она посмотрела на меня, потом выглянула во двор.
   - Пойду позову их, а то картошка стынет.
  
   Ева зашла в комнату последней. Подол платья она скрутила в узел, оголив ноги практически до нижней линии трусиков.
   - Заждался?! - засмеялась она. - А мы с Серёжей уже и идти не хотели.
   Серёга на этих словах запылал и отвернулся.
   - Ма, тебе помочь чем?
   Тетка Нина засуетилась сверх меры.
   - Да, Серёж, иди на кухню. Сало порежь. И хлеб там тоже.
   - Так тут нарезано уже, - донёсся голос Сергея.
   - Ничего, ещё подрежь. Люди с дороги.
   Я кивнул головой на платье. Еву это не смутило. Она засмеялась ещё громче. Похотливо, как показалось мне. Хотя в чём в чём, а в похоти Еву обвинять было нелепо. Мне она казалась даже несколько холодноватой. Во всяком случае, секс она делала, на мой взгляд, больше механически, чем от души или любви к постельному искусству.
   - Ты что, ревнуешь?! - Ева была готова ввязаться в драку.
   - Нет.
   - Ну и не валяй дурака тогда. Всё в порядке.
   Я пожал плечами. В порядке. В комнате повисла тишина. Как будто огромным пылесосом высосали все звуки. И только из потустороннего мира - с кухни - доносилось шипение, шкворчание, скрип пола под тяжестью тётки и её недовольное ворчание в адрес сына.
   - Ладно, не злись, - первой нарушила тишину Ева. - Подумаешь, мальчик помог мне ноги помыть. Что такого?
   И, правда, что?
  
  
  
   5.
   - Дело - труба, Санёк, - философски заметил Костян, когда я сказал ему, что собираюсь жениться.
   - Это труба! - повторил он во второй раз, когда я сообщил ему, кто моя невеста. - Влип ты, парень, по самые помидоры.
   - Не, Костян, вот здесь ты не прав.
   - Я не прав?! Ты просто с ума сошел! - Костя начал горячиться. - Какое жениться?! Кто сейчас вообще женится? Забудь об этом. Потрахались - и славно, а теперь - до свидания! Ты её давно знаешь? Нет. Ну и успокойся.
   - Костя, я её люблю. Этого уже хватит, чтобы жениться на Еве.
   - О, куда тебя занесло. Любовь-морковь! Санёк, не смеши. Не детский сад, слава Богу, уже. Ты хоть что-то о ней знаешь? Может, она аферистка какая-нибудь? Лимита не хуже нас?
   - Она коренная москвичка - раз. Она закончила консерваторию - два. Сейчас там и преподаёт - три. Живёт с родителями в трёхкомнатной квартире - четыре. Что тебя ещё интересует?
   - Эти данные откуда? Агентурные сведения? Или ты у неё был?
   - Нет ещё, но собираюсь.
   - А ты не думаешь, что она могла и придумать всё это?
   - А смысл?
   - Да хотя бы просто для того, чтобы женить такого дурака, как ты, на себе. Девушка престарелая. Женихов в округе не предвидится, а возраст поджимает, вот и пытается она тебя захомутать. Сколько ей лет?
   - Не знаю. Лет тридцать максимум. Это-то здесь причём? У нас любовь, понимаешь? Взаимная. Или ты и слов-то таких не слышал, поручик?
   - Ты дуркуешь, Санёк, - укол Костя пропустил мимо ушей. - Для юноши, обдумывающего житьё, это простительно, но, хотелось бы верить, я вижу пред собой не мальчика, а мужа. Ну, ладно. Предположим, всё, что она говорит, - правда. И тогда жениться на москвичке - я понимаю. Но жениться на москвичке с консерваторским образованием - это уже вне понимания. Тебе кто жрать будет готовить, трусы стирать? Сам, что ли? Или прачку с кухаркой наймёшь? Она-то точно тебе делать ничего не будет. Ты сам-то что с ней делать будешь? Как там твоя деревня называется? Хряково или Свиньино?
   - Да, ладно тебе...
   - А вот и не ладно. Я тебе всерьёз на этот раз толкую: нечего тебе с этой пианисткой, или кто она там, делать. Москва - это хорошо. Квартира в Москве - это отлично. Но со своей подругой ты не будешь иметь ни первого, ни второго.
   - Да, и компота тоже.
   - Ну, может, хоть с компотом, если под ним иметь ввиду определенные отношения, тебе повезёт. Объясняю по порядку: прописывать она тебя у себя не будет - раз. С её родителями ты не уживешься - два. Она тебя какое-то время попользует как донора спермы, а потом выбросит - это три. Хорошо, если просто разведётесь, а то ведь можно и в тюрьму загреметь.
   - Костя, по-моему, тебя несёт. Ты гонишь.
   - Я тебе рассказываю то, что будет. Не, Санёк, ты болван. Ты придурок, если не понимаешь элементарных вещей. Твоя простота меня убивает. Вы ж не ровня.
   - Какая ровня?! Что ты несёшь? Времена, слава Богу, не те.
   - Как раз - те. Время социальных расслоений - слышал о таком? Ты - из нищих, она - почти из высшего класса. Испорченного, заметь, роскошью и развратом.
   - Какой роскошью? Ты знаешь, сколько сейчас в консерватории получают?
   - Представляю. Ты думаешь, она на зарплату живёт?! Ты мне хоть одного человека покажи, который живёт на зар-пла-ту. Да у неё, наверняка, бабушка где-нибудь в Израиле обретается ещё с 1974 года, с пяток учеников, которые платят в валюте за час занятий, да папа - подпольный Корейко. Ты на неё как следует посмотри, без этого любовного флёра. У неё ж на лице написано, что она не бедствует. И тебе до неё далеко.
   - Завидки берут, да? - взорвался я. Впервые мы с Костей находились на грани разрыва.
   - Чему завидовать? Тому, что ты влип?
   - Тому, что у меня нормально всё устраивается в отличии от тебя.
   - Дурак, даже разговаривать с тобой не хочу, - Костя встал и направился к выходу. - Попомнишь мои слова.
  
   На мой взгляд, Ева не стоила таких словесных эскапад. Она была скромна, даже неприметна, и отражения зажратости, а уж тем более порочности, на лице точно не было, хотя сытость, может быть, даже некоторая, со стороны малозаметная пресыщенность, тут Костя был прав, присутствовала.
   С Евой мы познакомились в магазине. Буквально в день моего рождения. Меня тогда бросили, по моей настойчивой просьбе, на мелкую бытовую технику: отдел можно было закрыть на час раньше. Что я и собирался сделать, чтобы потом с Костей - у него был выходной - спокойно пойти развлечься. Если бы не этот обмен, с Евой мы вряд ли встретились бы. Она пришла за феном ровно за пять минут до закрытия. Я ещё обратил внимание, что вроде забитая такая девочка бродит у стеллажей с весьма дорогой техникой. Хотя девочка в отношении Евы абсолютно неверное определение. В ней сходу читалась некая двойственность, которая всегда неопределённа: Еве можно было дать как чуть за 20, так и слегка за 30. Внешний антураж: манера одеваться, причёска, бижутерия - всё спокойно могла бы нацепить на себя москвичка любого возраста и социального статуса при подобной комплекции. Ничего выдающегося. Ничего, что могло бы выдать её. Даже сиськи размера в промежутке один-два, рядом с полтора от силы, если такой есть.
   Первое впечатление Ева могла произвести только отвратное. На меня, во всяком случае, именно такое она и произвела. Сама тоненькая, волосики нечёсаные средней длины по пальто распущены, ботиночки явно армейские, с чужой ноги, пальтецо, кстати, коротенькое, намного выше колена, из-под черного сукна платьице торчит совершенно непрезентабельное. Серенькое и измятое. Это потом я узнал, что вся эта мешковина из какого-то бутика, типа "Шмотье от Готье", обошлась скромной мышке в совершенно нескромные тонны баксов. Полтонны весили и ботиночки, а крысиные хвостики на голове и вовсе оказались чудом цирюльного искусства, тоже не с одним зелёным ноликом. Дзержинский был прав почти во всём. Наличествовала и бабушка в Тель-Авиве, и троица учеников, новорусских отпрысков, и дядюшка Скрудж, он же Корейко, которые и оплачивали Еве её странные представления о красоте и богемном образе жизни. Но это потом всё узналось. От самой Евы.
  
   - Что ищите, девушка? - наконец не выдержал я, увидев, что покупательница в растерянности.
   - Хочу хороший фен купить, да вот определиться никак не могу, - девушка настороженно посмотрела на меня. Во всю ширь и глубину своих чёрных глазищ.
   - Может быть, завтра уже? Отдел закрывается, - я шёл на нарушение правил внутреннего распорядка, но припозднившаяся покупательница раздражала.
   - Завтра я не могу, - девушка, по-моему, немного растерялась, но ненадолго. - Я не займу много времени. Вы показываете мне технику, отличную, как говорят, в соотношении качество-цена, я беру её и спокойно ухожу.
   Я хотел было поприкалываться над ней, всучить какой-нибудь левый "Лохотроник" под видом серьёзной и дорогой техники, но смутился под ее взглядом. Почему-то сразу определилось: девушка не с наших орбит, с такими не шутят. Она словно понимала меня всего, видела насквозь.
   - Есть неплохая техника, но по пять рублей. И есть похуже, но по три рубля. Что возьмёте?
   Девушка улыбнулась.
   - Естественно, возьму по пять.
   Улыбка преобразила ее. Я увидел, что под маской внешней простоты и напускной серьёзности скрывается другой человек, возможно, с богатым внутренним миром, не побитый жизнью, но тем не менее знающий и ее оборотные стороны... Слышал бы меня Костя! А ведь услышал.
   Ева уже вертела в руках коробку с феном, я глуповато улыбался, не зная, как и какое произвести впечатление, и не решаясь вывести наши отношения за рамки торгово-денежных, как зазвонил мобильник.
   - Санёк, извини, я не смогу сегодня с тобой в свет выйти.
   - Костя? Что случилось-то?
   - Санёк, потом объясню. Дела неотложные. Подруга приболела. Я помню, что у тебя день рождения, подарок за мной. Извини, брат. С денюхой тебя. Вечерком звякну.
   - Вот, - я отключил телефон и развёл руками. - Незадача.
   - Ограблена дача? -засмеялась Ева.
   - Хуже. У меня сегодня день рождения, а гости не придут. Точнее, гость.
   - Ваша девушка?
   - Друг.
   - А-а, - несколько разочарованно протянула Ева. - Друг. Понятно.
   - Да нет, - покраснел я. - Вы не правильно поняли. Друг - не в том смысле. А, может, вы мне компанию составите?
   - Это, наверное, неудобно. Мы даже незнакомы.
   - Саша, - протянул я руку.
   - Ева, - улыбнулась она.
  
   В общем, познакомила нас, подружила, как там - тра-та-та-та, та-та - Москва. Спасибо Косте.
  
  
   6.
   - Тёть Нин, вы бы рассказали о Саше что-нибудь. Каким он был маленьким...
   Тётка растерянно посмотрела на меня, будто спрашивала: рассказывать или нет? Я, хмуро улыбаясь, пожал плечами. В принципе, больших грехов за мной не водилось: старух-процентщиц топорами не мочил, контрабандой не занимался, девок по подвалам не портил, но мало ли что вспомянется тётке на старости лет.
   - Саша такой начитанный был, - неуверенно произнесла она. - Помню, играли они с соседскими детками в города. Саша и говорит: как это, Лисба, Лиссабон - вот, а дети ему кричат: не ври, нет такого города. А он так бровки нахмурил и отвечает: есть, это столица Португалии. Я-то и сама такого не знала.
   Ева усмехнулась, бросила взгляд на меня.
   - Да, он начитанный. А ещё что-нибудь расскажите.
   - Ой, да я и не знаю ничего, - тетка смущённо и несколько растерянно посмотрела на меня. - Пусть лучше Саша расскажет, где он пропадал всё это время.
   - Да тут и рассказывать нечего, - попытался я отмахнуться. - Я торговый работник уже с некоторым стажем. Практически, без пяти минут старший менеджер.
   - Кто? - удивлённо переспросила тетка.
   - Продавец, одним словом. Только в большом-большом магазине.
   - А с театральным-то, Саш, так и не вышло? - спросила тетка участливо. - Ты ж все театром бредил. Помнишь, как вы тут целые спектакли устраивали?
   - Да, ладно, тёть Нин. Неинтересно это всё сейчас.
   - Почему ж неинтересно, - встряла Ева. - Я впервые слышу, что ты хотел стать артистом.
   - Я тебе об этом потом расскажу. Если захочешь. Хорошо?
   Вы-то, тёть Нин, как тут?
   Тётка пожала плечами и махнула рукой.
   - У нас-то что? Огород, скотина, работа. Я ж ещё на заводе сейчас подрабатываю. Слава Богу, заработал. А так, от одного сезона к другому. Знаешь, что? Надо выпить вначале, а потом уже разговоры говорить.
   - Логично, - засмеялась Ева. - Выпьем, - и она не морщась выплеснула в себя стакан ядрёного деревенского самогона.
  
   - Ну, тёть Нин, кстати, можно я вас так называть буду? - Ева была само очарование. - Рассказывайте о Сашке. Вы обещали.
   - Ой, вспомнила сейчас смешную историю про Сашку. Как он в детстве в штаны наложил, - тетка захохотала. - Помнишь, Саш?
   Меня аж передёрнуло всего. Ещё бы не помнить! До сих пор стыдно! Мне тогда лет шесть было, не больше. Мы с пацанами побежали встречать коров из стада: я и не выдержал.
   - Идет весь зарёванный, - тётка продолжала как ни в чём не бывало. - Спрашиваю: что случилось? А он не отвечает. Чувствую, попахивает от него и между ног болтается что-то. Как будто камень увесистый в штаны засунул. Чего, говорю, в штаны-то сунул? А он как заорёт: тётя Нина, только маме не говори, а то она ремнём выпорет до крови. Хотя его мать-покойница, царствие ей небесное, ни разу его не тронула. Я смеялась тогда. Это, конечно, надо было видеть.
   Тетка искоса поглядела на меня. Пришлось скривить рот, чтобы не думала, что обиделся.
   - А вот ещё вспомнила, - к счастью, тетка не успела поведать городу и миру ещё одно неприятное для меня воспоминание: вовремя вступил Серёга.
   - Да, ладно, мать. Пусть Санёк о Москве расскажет. Я ж там ни разу не был.
   - Между прочим, я могу о Москве больше рассказать, - Ева погладила меня по плечу. - Саша, наверное, ещё и не огляделся толком в столице-то.
   - Ой, я, наверно, Москву-то сейчас и не узнаю, - вздохнула тетка. - Это в каком ж году я там была? В 83-м или в 84-м? Ездили за колбасой. Вы-то уж не помните, наверное, те времена. Магазины пустые везде, одна Москва и жила по-людски. Я тогда и колбасы купила, и апельсинов, и костюмчик Серёже в "Детском мире". Помнишь, Серёж, синенький такой, с карманчиками? Нет? Ну, ладно. В общем, успела ещё и на Красную площадь сбегать. В мавзолей, правда, не попала. Сейчас-то туда никого не заманишь?
   - Я, кстати, сама там ни разу не была, - покачала головой Ева. - Народ толпится иногда, но, конечно, не так, как раньше. Да, Москва сейчас абсолютно другой город. Европа. Всё по высшему разряду.
   - Давайте выпьем за процветание! - заявил вдруг Серёга.
   - Ты не части, - тетка попыталась отобрать стакан, но Серёга ловко перехватил его в другую руку.
   - Ну, что у вас там в Москве вообще делается? - с каким-то вызовом процедил Серёга, занюхав выпитый самогон отщипнутым кусочком чёрного хлеба.
   - А что тебя интересует? - манерно произнесла Ева.
   - Ну, так. Всё, - Серёга растерянно поводил руками.
   Ева поняла этот жест по-своему.
   - С проститутками проблем нет. Хочешь на Тверской торгуйся, хочешь - звони, приедут на дом.
   - Да, я не об этом. Своего такого добра хватает, - важно произнес Серёга.
   - У вас хватает? - Ева захохотала. - Откуда?
   - Да что ты, Ева, - тётка возмущённо всплеснула руками. - Девки у нас совершенно распустились. Соседка наша, Катька, родила неизвестно от кого. Сейчас вон воспитывает одна. А эта... Серёж, как её? У колодца-то живут?
   - Анька, что ль?
   - Да, вроде Анька. Та умудрилась в прошлом или позапрошлом году, не помню уже, за один месяц пятерых парней заразить. Стыд-то какой. Хорошо, хоть Серёжка в армии в это время был, а то не дай Бог. Разве раньше такое было?! По телевизору-то насмотрятся всякого, а потом туда же, во все тяжкие... В городе-то ещё тебя никто не видит, не знает, что ты там и с кем, а тут-то все на виду. Девки как сдурели, ей-богу. Ничего не боятся: ни СПИДа, ни, прости Господи, сифилиса.
   - Во-во, мать. Хороший тост: за здоровый образ жизни, - Серёга опрокинул в себя стакан самогона и ловко подхватил вилкой кусок сала. - Я, вообще, не о проститутках хотел спросить, - Серёга пристально посмотрел на Еву. - Как там жизнь, в Москве?
   - По-разному, Серёж, - пожала плечами Ева. - У всех по-разному. Кто как работает, тот так и живёт. У нас сейчас настоящий дикий капитализм. Есть всё. Как в Греции.
   - А что, правду говорят, что у Лужкова свой конезавод? - спросила тётка.
   Ева ничего не ответила. Она сидела за столом, подавшись вперед и словно гипнотизировала Серёгу. Заметив это, тётка стала одновременно подёргивать головой и бровью, явно адресуя эти позывные мне.
   - А вы, Ева, чем занимаетесь? - после неловкой паузы спросила тётка.
   - Я в консерватории преподаю.
   - Музыкантша, значит.
   - Угу.
   - А на чём играете?
   - На фортепиано.
   - Жаль. А то у нас баян есть. Серёжа в свое время учился. Могли бы сыграть.
   - Да, жаль, что у вас фортепиано нет, - криво улыбнулась Ева.
   - А на баяне вы не можете? - тётка упорствовала на своем.
   - На баяне - нет, - как можно вежливей процедила Ева.
   - Классный тост созрел, - вступил Серёга. - За музыку.
   - За неё, - томно произнесла Ева, искоса посматривая на Серёгу.
   - Я, Санёк, вообще-то, хочу в Москву перебраться, - уверенным баском заявил Серёга после очередного стопаря. Все Евины знаки внимания, отлично видимые нами, он либо не замечал, либо откровенно игнорировал. - А что, училище окончил, в армии отслужил. Я, между прочим, неплохой каменщик, а в Москве сейчас строят много.
   - Ладно, сиди уж, - тётка Нина махнула рукой. - Москвич в лаптях. Здесь на работу хоть устройся, а то полгода уж как из армии, а все на материной шее.
   - Не, ма, ты погоди меня попрекать. Я куда здесь устроюсь? В колхоз, что ли? Или на твой консервный? Что я там не видел? А в Москве у нас родственники теперь. Помогут. Правда, Санёк? - Серёга говорил это, не глядя на Еву.
   - Правильно, Серёжа, - улыбнулась она и между делом выплеснула в себя ещё один стакан самогона. - Надо уезжать отсюда. Я бы даже сказала - рвать когти, пока не поздно.
   Тётка испуганно посмотрела на Еву, потом покосилась на меня.
   - Да я разве против? Я обеими руками - за, только вот кто ж ему поможет на первых порах?
   Ева молчала. Она, подперев голову рукой, демонстративно закатила глаза, словно и не слышала явного намёка тёти Нины.
   - Кто поможет?! - неожиданно засмеялась она и повела рукой. - А никто не поможет! Пусть сам пробивается. На халяву-то и дурак пробьется. Москва не резиновая, в конце концов. И так понаехало уже выше крыши.
   Тётка смутилась и застучала толстыми пальцами по столу. Серёга поперхнулся и закашлялся. Да и я не ожидал подобного от Евы. Лучше бы молчала, чем вот так вот...
   - Ну, ладно, - наконец произнесла тётка. - Давайте пить чай. Я пирог рыбный испекла. Вы такого в Москве и не видели.
   Но после пьяных выкриков Евы уже ни елось, ни пилось. А тут ещё от непривычно жирной пищи скрутило живот.
   - Я выйду, - бросил в сторону, вставая и непроизвольно хватаясь за живот.
   - Что, пучит? - тетка забеспокоилась. - Туалет у нас во дворе, за сараем. На том же месте, где и был. Помнишь? Свет включить не забудь, а то в яму еще провалишься. Выключатель там внутри слева.
  
   Двор был огорожен со всех сторон крепким высоким забором. В темноте складывалось ощущение, что находишься в огромном ящике, открытом только сверху, и выбраться из него никакой возможности: слишком высоки стенки. В детстве я всегда боялся выходить ночью во двор. Казалось, стоит только оказаться здесь, как обратной дороги уже нет. Обычно я просил деда или бабку проводить меня до туалета. Они терпеливо ждали, стоя на пороге заднего крыльца, от которого до отхожего места было не больше десяти шагов, когда я завершу свои дела. "Смешно, - подумал я. - Я и сейчас выхожу сюда с потаённым страхом."
   Бумаги в туалете не оказалось, даже клочка старой газеты. Я порылся в карманах, но ничего подходящего не нашел. Пришлось со спущенными штанами выйти во двор, сорвать пучок травы.
  
   - Пора, - не глядя на Еву, бросил я с порога. - Пойдем.
   - Не посидим больше? - та еле держала голову.
   - Нет, - я попытался поднять ее со стула, но Ева выскользнула из рук.
   - О, здесь без подъемного крана не обойтись. Ты, мать, перебрала изрядно.
   - Санёк, я тебе помогу, - Серёга вскочил со стула. Его пошатывало, но школа пития чувствовалась: после выпитого парень держался на ногах ещё крепко.
  
   Уже на улице я вспомнил, что оставил на столе бумажник.
   - Серёга, подержи Еву, я сейчас.
   На этот раз тётка встретила меня суровым молчанием. Ни слова не говоря, протянула бумажник и вышла вслед за мной в коридор. На крыльце кивком головы попрощалась.
   - Саш, конечно, это не моё дело, - произнесла она осторожно, когда я уже отошёл на несколько шагов. - Но, по-моему, Ева тебе врёт.
   - С чего ты взяла? - я остановился.
   - Сомневаюсь я, что она на пианино играет.
   - Тёть Нин, не смеши. С чего ты взяла?
   - Ты её ногти видел?! Попробуй такими когтищами постучи по клавишам, отлетят враз. Врёт она все. Ты уж поосторожней с ней, Саш... Да и, уж не знаю, говорить иль нет?
   - Что ещё?
   - Ой, не знаю, - тётка тяжело выдохнула. - Только Серёжка мой здесь ни причем. Он у меня парень робкий вроде.
   - Говори напрямую - что?
   - В коридоре-то... Когда я выходила Серёжку звать. Ну, в общем, целовались они. С Евой.
   - Тебе показалось, наверное, - я говорил, даже не повернувшись.
   - Не знаю, не знаю... Хотя, конечно, может, и показалось в сумерках-то. Не обращай внимания. Наговорила сдуру. Может, и не было ничего. Иди догоняй их. Спасибо, что зашёл, проведал тетку.
  
  
   7.
   - Ну, куда пойдем? - Ева, уже нисколько не смущаясь, взяла меня под руку. - Веди. Будем веселиться.
   Мы были знакомы с ней не больше 30 минут, а ощущались они вечностью. Во всем чувствовалась необыкновенная лёгкость бытия.
   - На выбор: ночь, улица, фонарь, аптека.
   Ева расхохоталась.
   - Так, без аптеки обойдёмся. Это отпадает. Фонарь тоже. Остаются ночь и улица. Считай, программу на половину выполнили. Мы уже на улице, осталось дождаться ночи. Что, пойдём погуляем?
   - Нет, день рождения у меня, я и решаю. Делаем так: сейчас в бар или ресторан, а потом могут быть и прогулки. Погода позволяет. Согласна?
   - Вполне. Только условие: ресторан скромный. Я не одета для выходов в свет.
   - Есть тут барчик один. Скромный, но пристойный.
   - В самый раз. Веди.
  
   Бармен, увидев меня с девушкой, удивлённо вскинул брови и показал над стойкой большой палец.
   - Пойдём в кабинку, - предложил я.
   - На виду не хочешь? - засмеялась Ева.
   - У нас же почти свидание.
   - С интимом? - кокетливо спросила Ева, заходя в узкую, может быть, чуть шире коридора в купейном вагоне, комнату. Для двоих - в самый раз.
   Я смутился. Ева это заметила.
   - Я пошутила.
   Она попыталась взъерошить мне волосы, чтобы снять напряжение, но я от неожиданности отдёрнул голову.
   - Сядем, - предложил я.
   - Конечно, конечно.
   Ева села за столик, подперев маленькими аккуратными кулачками с наманикюренными пальцами подбородок, и выжидающе посмотрела на меня. Я заволновался.
   - Что-то не так?
   - Все нормально, Саш, - она ободряюще улыбнулась. - Давай выпьем немного для начала.
   - Что будем пить?
   - Может быть, вина какого-нибудь красного сухого? - произнесла Ева для официанта.
   - Что вы предпочитаете? - официант склонил голову, вопросительно поглядывая на меня.
   Ева пожала плечами.
   - Мне всё равно.
   - На своё усмотрение, - добавил я. - И закусить что-нибудь. Под вино.
   - Я вообще-то не разбираюсь в винах, - улыбнулась Ева, когда официант ушёл. - Я редко пью. Не люблю.
   - Я тоже.
   - Хотя бывают иногда моменты, - Ева погрустнела, - когда все что угодно могу выпить, в любом количестве и - ничего. Я однажды целую бутылку виски одна выпила. Безо всяких последствий. Возвращалась из Швеции, у нас там семинар проходил, и в Duty free взяла по дешевке настоящий "Red label". Прилетаю в Москву и так мне паршиво стало при виде родных берез. Представь, осень, тучи почти по земле ползут, всё какое-то серое. В общем, хватаю тачку, мчусь домой, запираюсь в комнате и выхлебываю весь... или всё - как правильно, не знаешь? - виски. Тут же всё изменилось. В жизнь вернулись краски. На мгновение.
   - А потом?
   - А потом я спать завалилась. Продрыхла почти до полуночи. Но встала, уже осознав свое присутствие на родине. Швеция осталась с той стороны границы.
   - Россию ты не любишь?
   - С Россией у меня слишком сложные отношения, чтобы любить её.
   - В смысле?
   - Это долго объяснять. Понимаешь, раздражает меня здесь всё. Но и за границей я не могу. Как-то благополучно там чересчур.
   Я ведь объездила полмира. Это так, без хвастовства. Была в Ливане, Японии, Корее, Германии, в Швеции.
   - А что ты там делала?
   - Ну, разное, - Ева на минуту задумалась. - Чаще ездила по обмену. Училась, работала немного, выступала. Я пианистка.
   - Значит, "Мурку" могёшь? - я попытался развеять набежавшую грусть.
   - Я всё могу.
   - Сыграешь?
   - Саш, извини, но не люблю, когда меня просят играть. У меня это фанно вот где, - она провела ладонью по шее. - Извини.
   - Ты меня извини.
   - Всё, забыли. Пьём. За твоё здоровье, - Ева едва пригубила вино.
   - Так не пойдёт, - возмутился я. - Первую до дна.
   - Ну, хорошо, - Ева допила и промокнула губы краем салфетки.
  
   - Ну вот, мне пора, - сказала Ева, поглядев на часы. - Двенадцатый час уже. А у меня завтра занятия.
   - Может быть, посидим еще немного? - попросил я.
   - Нет, Саш, не уговаривай. Мне, действительно, нужно идти.
   - Я провожу тебя.
   - Хорошо.
  
   Мы вышли из бара. Несмотря на середину зимы, январь чуть перевалил за вторую половину, было тепло. Снега почти не было, он не успевал слеживаться, тая то от воздействия щедро рассыпаемых химикатов, то от привычных уже январских дождей.
   Ева запрокинула голову, посмотрела на полную луну, потом на меня.
   - Полнолуние, - сказала она. - Самое время для сумасшедших и маньяков.
   Я вскинул руки и перегородил ей дорогу.
   - Считай, что я маньяк, и я тебя съем.
   - Давай лучше прогуляемся, маньяк, - вне всякой логики заключила Ева. - Я люблю такую погоду.
   - А занятия?
   - Ну я же не по доброй воле гуляю. Считай, меня похитили.
   Мы прошли несколько метров. Ева взяла меня под руку и прижалась теплым боком.
   - Расскажи мне о себе, - попросила она.
   - В общем-то и рассказывать нечего. Родился, учился, работаю. Сейчас вот с тобой гуляю.
   - Ну, такое любой о себе расскажет. Где подробности?
   - Ты мне сейчас моего друга напомнила. Тот тоже любит подробности.
   - Это тот самый, который звонил?
   - Да.
   - Костя, кажется, его зовут?
   - Откуда ты знаешь? Я же не говорил.
   - Да? - в голосе Евы появилась нотка лёгкого раздражения. - А мне показалось, ты его Костей называл. Иначе, откуда бы я знала его имя?!
   - Куда пойдем дальше? - перекрёсток пришёлся как нельзя кстати. Можно было увести тему в сторону.
   - Меня больше привлекает дорога налево, - двусмысленно заявила Ева.
   - Между прочим, здесь недалёко мой дом. Именно налево.
   - И?
   - Можем зайти ко мне, выпить кофе.
   - Саша, ты вроде на ловеласа не похож, - от возмущения Ева даже остановилась, - а приёмчики используешь старые как мир.
   - Я ничего такого не имел ввиду, - запоздало стал оправдываться я.
   - Я приняла тебя за другого. А ты на самом деле - маньяк.
   Ева перебежала дорогу.
   - Пока, - прокричала с другой стороны.
   - Ева, ты куда? Подожди! - и я бросился ее догонять.
  
  
   8.
   Из-за Евы, мёртвым грузом висевшей на наших плечах, мы шли, не разбирая дороги. Ева даже не переступала. Ее ноги ехали вслед за ней, оставляя в раскисшем чернозёме две узкие борозды, которые практически сразу затягивались черной жижей.
   - Серёга, это правда? - я не мог не спросить о том, что сказала мне тётка перед уходом.
   - Что? - Серёга сделал вид, что не понимает, о чём речь.
   - Ты целовался с Евой?
   - Ты что, Санёк! Не дури! Как я мог.
   - Мне тётка сказала, она вас видела.
   Серёга помолчал, видимо, соображая, что лучше: признаться сразу или отпираться ото всего до последнего.
   - Ладно, Сань, прости. Я тут ни при чём. Она сама хотела.
   - Это всё?
   - Что всё?
   - Всё, что было... между вами...
   - Ты что, думаешь, что я мог бы с Евой? Сань, я же не дурак. Я всё понимаю. Честно, она сама. Я бы даже не решился.
   - И как это было?
   - Санёк, да ладно тебе!
   - Давай, колись, соблазнитель чужих жён.
   - Да никого я не соблазнял! Она моет ноги, я стою рядом. Она говорит: "Придержи меня, а то я упаду." Я её сзади за талию обхватил, а она ко мне прижимается. Подумал вначале, что случайно, а она - опять. Ну, я отошел от греха подальше. Она смеётся: "Что, испугался?!" Я дождался, когда она ноги вымыла, иду вслед за ней, пропускаю в дом. А она в коридоре остановилась и сама на мне повисла.
   - И что?
   - Ничего. Мать вовремя вышла.
  
   - Где вас носило? - ужаснулась сестра, разглядывая нас через чуть приоткрытую дверь.
   - Где-где? Не напрашивайся на рифму. Можно подумать, у вас тут дороги есть, - разозлился я.
   - Саша, не разговаривай с ней, она спёрла мою губную помаду, - неожиданно подала голос ожившая Ева.
   - Дура, что ли? - сестра зло поджала губы. - Зачем мне твоя помада? Своей хватает.
   - Я свою помаду за километр определю, - настаивала Ева. - Думаешь, я свой тон не узнаю?! Покажи тюбик.
   Сестра развернулась и исчезла в доме, хлопнув за собой дверью.
   - Сейчас принесёт, - злорадно прошипела Ева. - Я же говорю, я свою помаду за километр узнаю. Такого тона ни у кого еще нет.
   Вместо тюбика помады сестра вынесла из дома тазик.
   - Вот вам таз, идите мойте ноги. Таких я вас в дом не пущу.
   - Верка, ты чего такая злая?! - подал голос до того молчавший Серёга и попытался приобнять Верку свободной рукой. Другой он продолжал поддерживать Еву.
   Вера сделала шаг назад, и Серёга, не ожидавший такого подвоха, не удержался на ногах и повалился на пол, увлекая за собой Еву и меня.
   - Поваляйтесь здесь, - ухмыльнулась Верка. - Протрезвеете, пущу в дом, - и она захлопнула дверь.
  
   Мы лежали, прижавшись друг к другу: Серёга, я, и между нами, как начинка поставленного на бок сэндвича, лицом ко мне, Ева. Вставать никто не торопился.
   - Раздавишь, - Ева, наконец, попыталась выбраться, но я плотнее прижал ее к Серёге.
   - Чего ты хотела, Ева? - мы смотрели друг другу в глаза, и я видел, что она уже не настолько пьяна, как была. А, может, и не была пьяна вовсе. - Чего ты добивалась сегодня целый день?
   - Ни-че-го, - по слогам произнесла она.
   - Ничего - это что? То, что с Серёгой где-то зажималась - ничего? Или то, что с тёткой меня хотела поссорить - ничего? Или то, что напилась - ничего? Что - ничего? Объясни.
   - Давай не сейчас.
   - Нет, именно сейчас. Ты мне объяснишь.
   - Может, подождём, когда Сергей уйдёт?
   - Пусть уж слышит, жизни учится. Родственник всё же.
   Серёга зашевелился. Приподнявшись на локте, он перегнулся через Еву.
   - Может, я, правда, пойду? Вы тут без меня разберётесь.
   - Лежи, Серёга. Послушаешь.
   - Я лучше пойду.
   Серёга начал приподниматься. Пришлось сделать то же самое и двинуть его кулаком в плечо. Серёга упал и притих.
   - Ну, рассказывай, - обратился я к Еве.
   Она зажмурила глаза
   - Саша, возьми меня.
   - Что? - я не сразу понял, о чём она.
   - Я хочу тебя, - повторила Ева.
   - Здесь?
   - А почему бы и нет?
   Она прижалась плотнее и, облизав губы, впилась в мои, проталкивая вглубь горячий язык. Я чувствовал, как сквозь тонкую ткань платья учащённо бьётся ее сердце. Я тоже хотел её. Но... отвел губы.
   - Нет. Давай поговорим.
   Ева тяжёло выдохнула.
   - Мне нечего тебе сказать. Сейчас. Давай помолчим. Пока.
   Ева осторожно положила руку на моё бедро и с опаской посмотрела на меня. Я прикрыл глаза, я не мог сопротивляться, и тогда она, не увидев явного отторжения, скользнула рукой вниз, на мгновение задержалась на уровне ширинки, дёрнула собачку и просунула руку в образовавшуюся щель. Я выгнулся навстречу Еве и, повторяя её движения, положил ладонь на её ногу и стал медленно под платьем подниматься по бедру. Где-то на середине пути я нащупал широкую тяжёлую ладонь.
   - Серёга, вали отсюда. Уроки закончены.
  
  
   9.
   - Санёк, ты меня извини. Правда, не смог вчера. Вот тебе подарок, - Костя протянул мне блестящий прямоугольник.
   - Что это? - я потряс в руках увесистый свёрток.
   - Разверни и увидишь.
   Я зашуршал бумагой. Под двумя слоями переливающихся серебристых листов показался коричневый переплет, на котором было вытеснено: "Антология русской поэзии". Тяжеленная книженция, страниц на 700. Я вопросительно посмотрел на Костю.
   - Это мне?
   - Тебе не понравилось? - Костя напряжённо вглядывался в мои глаза, силясь прочесть - расстроился я или обрадовался.
   - Понравилось. Просто неожиданно как-то, - попытался я его успокоить.
   - Неожиданно от того, что я подарил? - обиделся Костя по-настоящему.
   - Прости, я не хотел тебя обидеть.
   - Ну, труба! Ты, наверное, думаешь, что я читаю исключительно детективчики в карманном исполнении?! Вообще, это тебе в помощь для подготовки к будущему экзамену. Ладно, с днем рожденья тебя. Там еще закладочка есть. Посмотришь стишок. Мне кажется, неплохой для декламации. Это потом, потом, - прервал он мою попытку раскрыть книгу на заложенном месте. - Потом глянешь, успеешь. Сейчас рассказывай, как отметил денюху?
   - Да ничего. Посидели в баре.
   - С нашими manager'ами?
   - Не угадал.
   - А с кем тогда?
   - Да, так.
   - Ты, Санёк, не тяни кота за причиндалы. С кем посидели? Я их знаю?
   - Не знаешь.
   - Ну, и долго ты будешь изощряться? Честное слово, надоело.
   - Я был с девушкой.
   - Ты с девушкой? Не поверю. Труба! - ты и девушка.
   - Да, с девушкой. Костя, я с такой девушкой познакомился.
   - Ну, глазки закатил, губки раскатал. Наконец-то. Рассказывай. Ты её трахнул уже?
   - Фу, Костя. Тебе бы все опошлить.
   - По глазам вижу, что трахнул. Ладно, переспал. Не нравится? Занимался сексом? любовью? Это сойдёт? Ну и как? Рекомендуешь?
   - Костя, тебе когда-нибудь морду в лучшем случае набьют за твоё хамство. И, возможно, это буду я. Ты думаешь, я тебе расскажу?
   - Санёк, ты что, другу не расскажешь, что у тебя было?
   - Давай только без пошлостей, хорошо?
   - Ну, ты меня за человека-то держишь или как?
  
   ...
   - Догнал я её, развернул к себе, а она плачет. Я даже растерялся. Честное слово, не ожидал от нее. Вытираю ей слёзы. Она ко мне прижалась и говорит...
   - Нечеловеческим голосом, - вставил Костя.
   - Костя, еще одна реплика, и рассказ оборвётся на полуслове.
   - Понял, молчу.
   - Прижалась она, значит, ко мне и говорит: "Мне с тобой хорошо, Саша. Надёжно. Ты тот человек, которого я всю жизнь ждала." Что ей сказать на это - не знаю. Молчу. Она подняла ко мне заплаканные глаза... Знаешь, это как в кино было. Красиво, но без перебора. Мы стоим под фонарём, снег падает, хлопья такие крупные киношные. И мы в этом жёлтом треугольнике, в окружении снежинок. Она шапку скинула, волосы по плечам распустила. Я её по волосам глажу. Где-то музыка звучит. Главное, фальши никакой не чувствуется, всё естественно и просто. В общем, смотрит она мне в глаза и говорит: "Пойдём пить кофе." Ну, там все само собой и произошло.
   - Ты, по-моему, рекламы пересмотрел, Саша. Откуда эта
   банальщина? Не иди проторённой дорогой. Ты же артист почти. Мог бы что-нибудь поинтересней придумать. Что на самом-то деле было?
   - Ну, примерно так же, как я рассказал, только без некоторых реплик.
   - Например, "Саша, я ваша навеки"?
   - Этой не было точно.
   - А что было? Ну, давай, я уже в нетерпении. Даже руки дрожат. Представляю, что это было после такого воздержания. Супербизон, Санёк, да? Раза три, не меньше? Ну, не скромничай, рассказывай.
   - Костя, давай в следующий раз об этом. Сейчас что-то настроения нет.
   - Санек, ну нечестно так. Я тебе обо всех своих бабах рассказываю, а ты зажал.
   - Нет, Костя, не могу. Даже как другу не хочу говорить.
   - Санёк, ты не влюбился ли часом?
   - Очень может быть.
   - Ну-ну, перебесишься.
   - Вряд ли. По-моему, это серьезно.
  
   Дома, валяясь на диванчике, я наконец-то развернул Костин подарок. Практически на середине сборник был заложен фотографией, где мы с Костей стоим на Красной площади. За спиной мавзолей. Все как полагается. Классика жанра. Первое наше совместное фото в Москве другим быть не могло.
   Я повертел карточку, прочитал на обороте Костиной рукой нацарапанное глупо-сентиментальное "На долгую память" и бросил её на стол. Прошлогодний наив, мечты о стремительном покорении столичных подмостков.
   - Валерий Брюсов, - громко произнес я. - "Встреча". Эпиграф из Бодлера на французском. Это опустим.
  
   О, эти встречи мимолётные
   На гулких улицах столиц!
   О, эти взоры безотчётные,
   Беседа беглая ресниц!
  
   На зыби яростной мгновенного
   Мы двое - у одной черты;
   Безмолвный крик желанья пленного:
   "Ты кто, скажи?" Ответ: "Кто ты?"
  
   И взором прошлое рассказано,
   И брошен зов ей: "Будь моей!"
   И вот она обетом связана...
   Но миг прошел, и мы не с ней.
  
   Далёко, там, в толпе, скользит она,
   Уже с другим её мечта...
   Но разве страсть не вся испытана,
   Не вся любовь пережита!
  
  
   10.
   Дорога в Москву была тягостно молчаливой. Вплоть до вокзала Ева даже не взглянула на меня, а на все фразы и жесты, адресованные ей, отвечала ничего не значащим "угу". Заводить разговор в переполненном плацкарте тем более не имело смысла. Чересчур много вокруг было любопытных ушей, мечтавших приобщиться к чужой тайне. Вдвоем за 9 часов пути мы так ни разу и не остались. Ева забилась на верхнюю полку, отвернулась к стене и не спускалась вплоть до Павелецкого вокзала.
   - Я думаю, нам нужно немного встряхнуться и всё обсудить, - сказал я Еве на перроне.
   Ева поежилась. Было раннее утро, и холод пробирался под легкое платье.
   - Обсуждать нечего. Нам, наверное, нужно просто отдохнуть друг от друга. Или разойтись.
   - Как разойтись?! Ева, не будем спешить. Я понимаю, может быть, тебя мои шокировали. Я же тебя предупреждал, что это деревня. Давай выберемся куда-нибудь на природу.
   - А где мы сейчас были?
   - Это же совсем другое. Поедем в лес, нажарим шашлыков, в мяч поиграем. Ну, не знаю, придумаем что-нибудь.
   - Нет, Саш, нам, правда, надо немного отдохнуть.
   - Всё! Я всё придумал. Я звоню Косте, ты с ним наконец-то познакомишься. Ты зовёшь кого-нибудь из своих подруг, и в Серебряный Бор.
   - Я никуда не поеду.
   - Не хочешь ехать, давай соберёмся у меня. Я возьму вина, пива, водки, чего ты хочешь, и славно вчетвером посидим.
   - Может, обойдёмся без твоего Кости?
   - Нам сейчас нужен кто-нибудь со стороны, чтобы мы могли отвлечься. Да и зря ты настраиваешься против Кости. Он классный.
   - Не сомневаюсь.
   - Ну так что, поехали?
   - Саша, я устала. Я должна тебе что-то сказать, но не сейчас, нет. Всё так запуталось.
   - Вот и давай распутаем. Ну, рвём ко мне?
   - Поехали, - устало махнула рукой Ева. - Только не сейчас. Вечером увидимся.
  
   Костя пришел первым.
   - Что за сабантуй ты устраиваешь среди недели?
   - Пока ничего не скажу - проходи, садись.
   - Секрет?
   - Секрет.
   - Гости будут?
   - Да, придет ещё человек.
   - Хорошо, - Костя завалился на диван. - Как съездил домой?
   - Лучше бы и не ездил. Все чужое. Ощущение, будто попал в каменный век.
   - С Евой ездил?
   - Да.
   - Ей как? Она не в шоке?
   - Похоже на то.
   - Она тебя не бросила после этого, пианистка твоя?
   - Пока не знаю.
   - Поругались, слава Богу?
   - Я думаю, мы с ней сегодня помиримся. В общем... Костя, я ей в твоем присутствии хочу сделать предложение.
   Свои чувства по этому поводу Костя не успел высказать. Раздался звонок.
   - Это она. Веди себя повежливей, - бросил я Косте перед тем, как идти встречать Еву.
   Ева с видом затравленного зверька осторожно протиснулась в квартиру. "Переживает, наверное, из-за утреннего", - подумал я. Костя встал ей навстречу, протянул руку:
   - Костя.
   - Ева.
   Их руки соприкоснулись. Костя сжал ладонь. Евины пальцы побелели, она сморщилась, но ни звука не издала. Тогда Костя рванул её на себя, Ева не удержалась и упала на диван.
   - Костя, ты что? - от неожиданности я не знал, что делать.
   - Фокус-покус, - засмеялся в ответ Костя. - Хотел реакцию проверить.
   Ева смотрела на Костю уже не затравленно, а зло. Было видно, что ярость переполняет ее, но что-то останавливало Еву от того, чтобы выплеснуться на обидчика.
   - Костя, извинись перед Евой. Ты сделал ей больно, - я не ожидал от себя этого явно чужого менторского тона.
   Костя с шумом выдохнул.
   - Ну, ладно, пошутили и хватит. Прости, Ева.
   - Ничего, - сквозь зубы процедила Ева. - Я сама люблю такие шутки.
   - Вот и хорошо, - я ничего не замечал. - Вы общайтесь, а я - на кухню. Всего пять минут, я быстро варю кофе для начала и садимся. А вы тут без глупостей!
   Оба вымученно улыбнулись.
  
   Кофе убежал. Я забыл о нем, задумавшись над Костиным поведением. Нельзя же себя столь по-хамски вести. Друг другом, но предел есть и дружеским отношениям.
   Плиту залила коричневая жижа. Я автоматически попытался тряпкой собрать расплывавшееся пятно, но обжег пальцы.
   - Черт, неужели остались без кофе?!
   Перерыв шкаф, я нашел кофейный пакетик. На дне сиротливо болталось штук шесть-семь зёрен, которых и на одну чашку-то едва хватило бы.
   - Вот и попили кофейку!
   Я с виноватым видом пошел в комнату и хотел было уже сказать, что кофе не будет, как увиденное остановило меня.
   Костя сидел на диване рядом с Евой и что-то полушепотом пытался ей втолковать. Разговаривал он с ней так, как будто знал Еву давно. Я не видел выражения её лица. Ева сидела ко мне вполоборота. О том, что разговор ей не нравится, можно было догадаться по тому, как яростно она начинала тереть переносицу и разглаживать кожу на шее.
   Чтобы расслышать их шепот, надо было подойти ближе. А можно было прошмыгнуть в кладовку, примыкавшую к комнате и прислониться ухом к стене. Вентиляционное отверстие под потолком вполне позволяло понять, что за секреты от меня в моем доме.
  
   - Лена, я тебя предупреждаю: если ты сама Санька не бросишь, я ему сейчас же про тебя все рассказываю. Тебе это надо?
   - Во-первых, я не Лена. Я Ева. А, во-вторых, Костя, не лезь не в свои дела. У нас любовь, может, назревает, большая и чистая. И, в-третьих, есть уговор. Помнишь о нем?
   - Никакой любви, Ева, - большой и чистой тем более - у вас не будет. Забудь об этом, детка. Я тебя купил, я тебя и продам.
   - Не шантажируй меня, Костя. Саша тебе всё равно не поверит.
   - Еще как поверит. Особенно, когда я сообщу ему некоторые детали твоей интимной жизни. А если и этому не поверит, я его к тебе в салон приведу. Ты этого хочешь?
   - Слушай, ну не будь ты таким подонком. Я, может, пытаюсь новую жизнь начать.
   - Соня ты наша Мармеладова! Обхохочешься! Купи себе новую жизнь и начни её с кем-нибудь другим, а не с моим другом.
   - Пусть он сам определит, с кем ему быть. Мы же договорились.
   - А я передумал. Вы слишком далеко зашли. Пора остановиться. Я не хочу, чтобы мой друг женился на бляди.
  
   Последних слов я уже не слышал. Надышавшись пылью, я чихнул, и в комнате замолчали. Костя посмотрел по сторонам и крикнул:
   - Саш, ты скоро?! Есть разговор.
   Ева вскочила и бросилась в прихожую.
   - Ты куда? - я перехватил её уже на выходе.
   - Тебе здесь все объяснят. Без меня. Пока, - Ева выдернула руку и стремглав вылетела из квартиры.
  
  
   11.
   - Зачем ты это сделал?
   Я сел на диван, закурил сигарету, вдохнул полной грудью глоток обжигающего дыма, выдохнул и лишь после этого спросил.
   - Санек, ну не обижайся. Я, честно, хотел как лучше. Думал, помогу другу. Оригинальный подарок, согласись? Ну, потрахался ты с ней. Классно же?! - Костя нервно размахивая руками, пытался втолковать мне элементарные, на его взгляд, вещи.
   - Я не об этом сейчас, Костя. Зачем ты рассказал мне всё?
   - А как ты хотел, чтобы я молчал? Чтобы эта блядь тебя захомутала?
   - Костя, я люблю её.
   - Саша, ты перечитал Достоевского, - сказал Костя и театрально захохотал. - Ха-ха-ха! Не выйдет из нее Сонечки Мармеладовой. Не верю! - помахал он пальцем. - Жизнь другая, понимаешь?
   - Я всё понимаю, - я начинал чувствовать себя героем пошлейшей мелодрамы, но остановиться уже не мог. - Я не понимаю одного: зачем ты это сделал?
   - Санек, ну прости. Ну, дурак я, дурак. Я же как лучше хотел.
   - Я тебе не верю, Станиславский.
   - Я - Дзержинский! - Костя игриво ткнул меня указательным пальцем в бок. - Ну - мир?!
   - Труд, май... Тем хуже, - мне было не до шуток. - Мы ведь случайно встретились. Я мог и не приглашать ее в бар. А потом... Она хотела уйти, и у меня мы оказались совершенно случайно.
   - Поверь мне, всё было неслучайно. Всё было продумано. Я её купил тебе на день рождения. Обошлась она мне в 150 баксов за ночь. Всего-то. А так её красная цена - полтинник. Я её и для себя брал иногда. Чумовая девка, согласись?!
   - Я не верю. Ты специально это говоришь. Во-первых, она никакая не чумовая. Во-вторых... Ты завидуешь, да?
   - Ты блаженный, Сань? Чему завидовать? Какой смысл мне всё это выдумывать? Хочешь ещё подробностей? Получай! В магазин она к тебе пришла за феном. Так? А в деревне твоей она как себя вела? Думаешь, откуда это хамство неожиданное взялось? Мы с ней просто поспорили на тебя. Я сказал, что ты её скоро сам бросишь, а она утверждала - ты от неё любую гадость стерпишь. Вот она и старалась.
   - А родители, а консерватория, а пианино, наконец? А заграничные стажировки?
   - Саша, я же недаром спрашивал: был ли ты у нее? Согласился бы тогда на приглашение, сейчас бы сопли не разводил. Родители, наверняка, есть какие-нибудь. Не интересовался. Консерватория - незаконченная музыкальная школа по классу фортепиано. А загранпоездки... Она тебе что называла - Ливан, Турция, Тунис? Или что-нибудь по Сибири и Дальнему Востоку? Девушки на подтанцовках - знаешь, что такое? Вот она и танцевала. Очнись, Санёк. Это все игра. Игра, понимаешь? Она хорошая актриса, как не странно. А вот ты никогда не станешь артистом, потому что у тебя все чувства на лице написаны. Тебя читать можно.
   - А ты артист, да? Артист! Режиссёр даже! Станиславский ты наш! Что ты сейчас читаешь на моём лице? Что?
   - Санёк, я понимаю, ты расстроен. Ну, не удалась шутка. Всё, давай точку поставим и забудем.
   - Костя, какое же ты дерьмо.
   - Санек, не морочься. Ну ведь говно вопрос. Чего ты к этой бляди прицепился? То же мне, "девица-царевна"!
   - Костя, я тебя убью. Честное слово, убью.
   Костя не спеша встал, демонстративно потянулся, зевнул, сходил на кухню и вернулся с огромным кухонным ножом.
   - Этого тебе хватит? Или размерчик не твой? Может, разделочный принести? Или у тебя в заначке пила есть? В принципе, можно и этим ножичком пырнуть, потом ещё молоточком по голове постучать, потом пилочкой на кусочки, в мешочек сложить и вечерком - на мусорку. План-то продумал, убивец? Или будет сплошная импровизация? Ладно, Санёк, как придёшь в себя, позвони. Пока.
   Я закрыл руками глаза и почувствовал, как стали влажными ладони.
   - Костя, я убью тебя.
  
  
   Часть вторая.
  
   1.
   Тёмно-коричневые колготки плотно облекли ноги, подобрав лишние выпуклости и придав ногам формы, близкие к правильным. Чёрный шифон с электрическим треском скользнул по телу и расправился, не образуя складок. Рукой - на всякий случай - провести по подолу, чтобы уж точно - без складок. Поправить грудь, чтобы не давил бюстгальтер. И последнее - самое главное: привести в порядок лицо.
   Равномерно нанести тональный крем: скрыть морщины, увеличенные поры и маленький, но противный прыщик на самом кончике носа. Потом - тени. К чёрному что-нибудь неяркое, но заметное. Серебристый, например. Тем более, что и глаза серые. Должно смотреться. Будет смотреться, точнее.
   Кисточка по векам идет плавно и уверенно, полоса остается ровной. Немного убрать от угла. Контур глаз только наметить. Никаких, боже упаси, стрелок. Этой привокзальной пошлости. Веки удлинить. Чуть. Надо выглядеть естественно.
   Очередь за губами. Выдвинуть острие помады, округлить рот, почти пропеть о-о-о-о-о, потом пройтись красным по красному. Сделать то же самое на и-и-и-и-и. Растереть краску губами. Немного подправить нежной подушечкой указательного пальца.
   Последний взгляд в зеркальце карманное. Ещё один последний в зеркало настольное. И уж совсем последний в зеркало настенное. Теперь готово.
  
   Туфли. Обязательно высокий каблук, тонкий нос, кожа-кожа-кожа. Исключительно кожа. Мягкая нежная, ещё хранящая запах выделки. Едва уловимый, но достаточный для моего обоняния. И никаких лишних деталей: ни пряжек, ни застежёк, ни вкраплений ткани или пластика.
  
   Ночь. Улица. Фонари. Аптека. Череда освещённых магазинов, сплошные маркеты. Гряда облаков на западе. Пахнет дождём. Зонтик, на всякий случай, с собой. Никуда не надо торопиться. Выбрать правильный ритм шага и дыханья. И раз, и два. И раз, и два. Нормально. Улыбка. Хорошо. Голову повыше. Отлично. Немного вильнуть оконечностью спины. Великолепно!
  
   По вечерам над ресторанами
   Горячий воздух дик и глух,
   И правит окриками пьяными
   Весенний и тлетворный дух.
  
   - Какая красотка! - нагловатый шепоток за спиной.
   Не обращаю внимания. Иду. Отработка деталей. Шаг, улыбка, движение бёдер. Сложно. Но взгляды, которые чувствую спиной, красноречивее всех похвал.
   - Мадам, вы изумительны!
   Молодой нахал, растянув в похотливой улыбке губы, пристраивается рядом. Неужели он принял меня за одну из ночных красоток?
   Молчу, но не прогоняю его. В нём что-то есть. Высокий. Атлетического сложения. Брюнет. Определяю боковым зрением. Повернуться к нему не могу, потому что это выдало бы мою заинтересованность им.
   - Вы куда-то торопитесь? Я могу сопровождать вас?
   А в нём, действительно, что-то есть. Благосклонно смотрю на него и вижу, что он остался доволен моим анфасом. Мне он тоже симпатичен. У него редкие для брюнетов голубые глаза. Черты лица правильные. Нос, правда, несколько великоват. Но, впрочем, лица это не портит.
   - Да, - отвечаю я и тут же понимаю свою ошибку, потому что брюнет захватывает мою руку и пытается увлечь с собой в темноту ближайшей подворотни.
   Я резко выдёргиваю руку.
   - Не торопитесь, молодой человек, - осекаю его порыв и ускоряю шаг.
   - Вы меня неправильно поняли, - пытается он оправдаться.
   - Вы меня, видимо, тоже, - я всё ещё делаю вид, что сержусь на него.
   - Я не причиню вам... вреда, - видно, что он смущён.
   - Для чего же тогда хватать меня за руку и тащить в подворотню?! - всё ещё разыгрываю сердитость.
   - Да вы что? - он тоже неплохой игрок: изображает оскорблённую добродетель. - Я просто живу в этом доме. Хотел пригласить вас на чашку кофею.
  
   И каждый вечер, за шлагбаумами,
   Заламывая котелки,
   Среди канав гуляют с дамами
   Испытанные остряки.
  
   - Значит, так сейчас приглашают в гости, на кофей? - пытаюсь язвить, но видя его вроде бы искреннее раскаяние, неожиданно даже для себя соглашаюсь. - Хорошо, пойдёмте. Тем более, дождь собирается. Но учтите, если что...
   - Что вы! Конечно, конечно. Ничего. Если вы только сами не...
   - Никаких "да" не ждите. Ничего не будет.
   - Понял, - кивает он уже не так жизнерадостно.
  
  
   2.
   Мистер Пиквик сидит на диване и, по обыкновению, разглядывает альбом с порнографическими фотографиями. У него богатейшая коллекция дореволюционного порно, невиннейшего по сегодняшним меркам. Полноватые одалиски с томной улыбкой демонстрируют свои тяжёлые зады. Или верх неприличия - курчавый женский лобок под навесом тонких кружев.
   С альбомом была связана какая-то загадочная история. Поговаривали, что мистеру Пиквику он достался по наследству еще от деда, страстного фотографа. И что, вроде бы, из-за этого альбома мистер Пиквик и пострадал. Будто бы в своё время он был партийным лидером одного из столичных театров, причем выходящим на сцену не только во время партсобраний. Из театра, кстати, и прозвище. И вот однажды по пьяни решил мистер Пиквик похвастаться перед кем-то семейной реликвией. И этот некто, внимательно ознакомившись с содержимым альбома, постучал куда следует, и мистер Пиквик - шло время очередных партийных чисток - лишился всего: партийного билета, ролей, а потом и работы. Как его не упекли в тюрьму за порнографию, осталось загадкой...
   Правда это или нет - не знаю. Мистер Пиквик всякий раз собирался рассказать мне историю своей жизни, но всякий раз забывал об этом, а напоминать ему о его слабой памяти было бы верхом неприличия. Мистер Пиквик вообще на любил, когда ему делали какие-то замечания. Тем более соседи по площадке, которые, как считал мистер Пиквик, должны были просто судьбу благодарить, что оказались в обществе великого артиста.
   Меня он почему-то выделял. Видимо, из-за того, что за мной не было никакой истории - в отличие от других жильцов многоквартирной лестничной площадки - и потому меня можно было придумать.
  
   На моё появление мистер Пиквик не реагирует. Он весь в мечтах. Порозовевший и шумно сопящий, он безнадежно поглаживает свой пах.
   - Ты здесь? - кричит он, заслышав шаги.
   - Да, мистер Пиквик.
   - Иди сюда, - говорит он, не здороваясь. - Расскажешь мне, что здесь есть.
   Рассказывать, а точнее описывать мистеру Пиквику порноизображения практически моя обязанность. С тех пор, как он стал терять зрение (вместе с головой, похоже), я прихожу к нему два-три раза в неделю и сочиняю рассказы по мотивам фотографий из альбома. Мистер Пиквик готовит меня к поступлению в Щуку. В этом году я буду там. Мистер Пиквик - это гарантия. У него остались, точнее возобновились с наступлением нового времени связи в театральной среде. В собственном же театре последние два-три года он вообще считался чуть ли не национальным героем, как же - пострадал за правду. За какую "правду" мистер Пиквик пострадал, никто уже не помнил, осталось только одно: "он пострадал от режима". Вокруг него было много шумихи. Ему пару раз давали роли в родном театре, сняли в рекламе какого-то сока, в одном телесериале он сыграл почти главную роль. Но постепенно суета вокруг мистера Пиквика сходила на нет. Он становился капризным на съёмочной площадке, что раздражало молодых режиссеров, которые едва слышали о мистере Пиквике, вернее, даже не о нём самом, а о шуме вокруг него, а развивающийся склероз и подступающая слепота вообще поставили на нем крест. Меня накрыла буквально последняя волна шумихи вокруг мистера Пиквика. Ещё появлялись в глянцевых журналах его интервью, но уже всё реже и реже, пока не сошли на нет.
   Но нельзя сказать, что мистера Пиквика забыли. Из министерства культуры ему по-прежнему присылали поздравительные телеграммы, заходили какие-то знакомые развалины и полузнакомые руины, которые больше по инерции продолжали делать театр и кино, а значит при случае могли сделать и протекцию.
   Потому-то мне и приходится терпеть его потные руки, впивающиеся в мои колени, и слюни, распускаемые во время наших сеансов порнотерапии. Непристойности - единственное, что, по словам мистера Пиквика, возбуждает его. Как он говорит, "возвращает былой юношеский пыл".
  
   - Расскажи, что на этой фотографии, - просит мистер Пиквик. - Мне кажется, я её не видел.
   - Эта была в прошлый раз, - отмахиваюсь от него.
   - Тогда рассказывай об этой, - он переворачивает страницу.
   - Здесь мужчина и женщина, - начинаю я с неохотой. - Они полуобнажены. На ней тонкая прозрачная сорочка, приподнятая до пояса. На мужчине короткая рубашка с кружевным жабо. Фигура у него неплохая, можно сказать даже атлетическая. Плоский живот. Ноги, правда, чуть кривоваты. Да, они у него скорее всего бритые, волос не видно. Хотя трудно разобрать. Фотография уже вся пожелтела. Так, что ещё интересного?
   - Рассказывай нормально! - возмущается мистер Пиквик. - Что за хуйню ты несёшь! Зачем мне эта анатомия?!
   - Скорей всего, они любовники, а не супруги. И встретились таким вот образом, наверное, впервые. Оба напряжены. Женщина от смущения прикрыла глаза.
   - Что она из себя представляет?
   - У неё большая грудь, - зная вкусы мистера Пиквика, мне легко описывать любое фото. Из-за этого, правда, все описания получаются почти идентичными, но мистер Пиквик этого уже не замечает. Благодаря его склерозу, я могу не тратить понапрасну свои эротические фантазии.
   - Чего молчишь? - не терпится мистеру Пиквику. - Дальше давай. Ни на кого положиться нельзя, даже собственной руке доверия нет.
   - Она стыдливо прикрывает одной рукой свою грудь, - продолжаю я, - а другой - пах. Мужчина, припав на колени, пытается отвести ее руку. Он не возбуждён. Эрекции у него нет.
   - Как нет? - возмущается мистер Пиквик. - Тут и у меня бы появилась, а у него нет. Давай дальше. Раскрой на другой странице.
   Я наугад открываю альбом и натыкаюсь на фотографию молодого мистера Пиквика. Как она сюда попала?! Мистер Пиквик - красавец. Худощавый брюнет с зачёсанными назад волосами, с мосфильмовской улыбкой стоит в окружении юных граций сталинской поры. Все рады и счастливы! Ура! Ура! - читается в их глазах.
   Мистер Пиквик проводит подушечками пальцев по фотографии, подносит её к глазам.
   - Что здесь?
   - А вы сами не видите?
   - Если бы видел, я бы тебя не просил. Рассказывай!
   - О, это суперфото! Это круче эротических фантазий "Плейбой"! Мужчина - молодой и красивый, естественно, обнажённый, крепко сжав ягодицы...
   - Хватит, - неожиданно останавливает меня мистер Пиквик. - Это оставим на следующий раз. На сегодня всё.
  
  
   3.
   В его комнате уютно. На первый взгляд она полна самых неожиданных вещей: старые игрушки, выстроенные по ранжиру на стеллаже, ивовое кресло-качалка у тумбочки с видеоаппаратурой, гора кассет - всё больше триллеры и эротика, замечаю я; занимающая полстены огромнейшая картина - какой-то соцреализм с счастливыми доярками на фоне безграничных полей. Всё такое разное. Но стоило мне пробыть у брюнета всего пять минут, вглядеться, как искусственная гармония модерна и старины становится естественной и понятной.
   - У тебя есть вкус, - замечаю вслух, не обращая внимания на резкий переход на "ты". - Правда, своеобразный весьма.
   - Что? - переспрашивает он.
   Он на кухне и то ли действительно не слышит моей похвалы, то ли хочет ее повторения. Мне не сложно.
   - У тебя есть вкус, - повторяю я.
   - Это квартира моей бабушки. Она сейчас на даче, - он, видимо, решил расставить некоторые точки. - Но вся обстановка - моя задумка. И, знаешь, если бы у меня не было вкуса, я бы не познакомился с такой обворожительной женщиной, - высовываясь из кухни, комплиментом на комплимент отвечает он.
   - А мы, кстати, и не знакомы, - замечаю.
   - И хорошо, - кричит он. - Зачем нам имена? Они всё равно ничего не скажут.
   - Я чувствую, ты приводишь к себе женщин для разовых встреч, - смеюсь я.
   - Нет, - он появляется в комнате с неожиданно серьёзным лицом. - Не всегда, скажем так. Врать не буду. С вами, я надеюсь, мы будем видеться?
   - Господи! Уж не влюбились ли вы? - я само кокетство.
   - Может быть, - он смущённо отводит глаза. - Давайте уже определимся: мы - на ты или на вы? - взгляд резкий, сразу от пола в самые зрачки.
   - Конечно, на ты. К чему эти условности, - он всё больше мне нравится.
  
   - Чем ты занимаешься? - он ставит на стол чайный сервиз, разливает чай в чашки.
   - Я не ночная бабочка. Остальное, наверное, неважно.
   - Почему? Мне интересно.
   - Тебе интересно, а мне нет, - бью его указательным пальцем по носу.
   Он перехватывает мою руку и подносит к своим губам.
   - У тебя красивые пальцы, - полушёпотом говорит он.
   - Я знаю, - рука совершает обратное движение.
   - Ты не хочешь? - удивляется он.
   - Предупреждение было, - напоминаю я.
   - Да, прости, - он как ни в чем не бывало смотрит на меня. - Так о чём это мы?
   - О работе.
   - Ну и где ты работаешь?
   - Тебе недостаточно того, что я не ночная бабочка?
   - Нет. Бывают ведь ещё belle de jour.
   - Я не отношусь к их категории.
   - Жаль. Ты очень красива.
   - Это воспринимать как оскорбление?!
   - Как комплимент.
   - Хорош комплимент. Ладно, мне пора.
   Он встревожен.
   - Как пора? А кофе? Ты даже глотка не сделала. Между прочим, он сварен по особому рецепту.
   - Прибереги его для залетающих на огонёк ночных мотыльков.
   - Не уходи!
   В его голосе столько мольбы, что я сдаюсь.
   - Хорошо. Я пью твой особый кофе и сразу ухожу.
   - Но мы увидимся завтра?
   - Обещать не буду.
   - Почему?
   - Давай всё же попытаемся хоть о чём-то поговорить. Ну, например, расскажи, чем ты занимаешься?
   - Не знаю, говорить ли тебе об этом или нет, всё-таки военная тайна. А, ладно! Думаю, ты не выдашь. Я физик-ядерщик.
   - Хорошая шутка. Я аплодирую.
   - Не веришь?! Конечно, кто же в это поверит. Я профессиональный спортсмен. Футболист. Играю, между прочим, в "Спартаке".
   - Мне уже смеяться или подождать?
   - А что, на футболиста не тяну?
   - Ты тянешь на баскетболиста.
   - Ладно, это не прошло. Говорю на этот раз честно: я секьюрити в крупной торговой фирме.
   - Проще говоря - сторож?
   - Не совсем, - несколько расстроено заявляет он. - Но, между прочим, я старший смены, а это уже что-то.
   - Конечно, я не спорю, - снисходительно улыбаюсь я. - Не обижайся на мой тон, хорошо? - примиряюще поглаживаю его по руке.
  
   Он воспринимает мой жест как сигнал. Его ладонь - тонкокостная, с длинными пальцами и холёными ногтями - накрывает мою ладонь, признаюсь, не такую изящную. Не встречая сопротивления, брюнет поднимается все выше, выше, выше, приближается ко мне его лицо, пронзительные голубые глаза говорят: "Ты же никуда не денешься!". Жесткий взгляд, стальные руки, холодное сердце.
   - Мы не встречались раньше? - замирает он на мгновенье.
   - Вряд ли, - пользуясь минутным замешательством, вырываюсь из его цепких лап. - И, вообще, мне пора.
   Он пытается меня поцеловать, но я уже встаю и почти бегу к выходу.
   - Почему? - он закрывает собой входную дверь.
   - Думаю, тебе не надо объяснять - почему.
   Он все-таки целует меня, захватив мои руки и заведя их мне за спину.
   - Более интересной женщины я ещё не встречал. Увидимся завтра?
   - В девять у того же магазина.
   - Почему в девять? Может, пораньше?
   - Пораньше не могу, - хотя могу, конечно, но не пойду: слишком светло. Не говорить же брюнету, что я не люблю солнечный свет.
   - Я провожу тебя? - он сама галантность. Мне нравится эта игра в хороший, почти великосветский тон.
   - Спасибо, я на такси доберусь.
   Он не настаивает.
  
   Дома небрежно сбрасываю туфли. Они изрядно запылились. Провожу пальцем по их поверхности. Завтра, завтра я избавлю вас от муки носить на себе слой грязи. Это так важно - быть чистым. А сейчас мне хочется сорвать с себя весь этот маскарад и закончить представление. Резко сдёргиваю платье.
  
   И каждый вечер, в час назначенный
   (Иль это только снится мне?),
   Девичий стан, шелками схваченный,
   В туманном движется окне.
  
   Шифон кое-где не выдерживает и трещит по швам. Расстёгиваю бюстгальтер, оставивший после себя красные полосы по бокам.
   Стянуть инквизиторские колготки, плотные, буквально врастающие в тело трусы. Остаться без одежды и прочувствовать теплую волну расслабления, пробежавшую по обнаженной плоти.
   Теперь оторвать кусок ваты и медленно, наслаждаясь этим процессом, снять с себя грим. Стереть глаза, веки, губы, лицо, восстановить собственное естество. Вот, наконец-то, и я. В ванну! В ванну! Забраться в горячую воду, раствориться в ней, потерять себя вновь и найти спустя время в новом качестве.
   И последний штрих: остриём бритвы по щекам, под носом, по подбородку - смягчить появившуюся жёсткость в лице. Завтра в семь предстоит встреча с брюнетом, с Костей, и я не хочу, чтобы он, целуя меня, укололся о мою щетину. Играть - так до конца...
  
  
  
   4.
   - Так, что ты сегодня выучил?
   Мистер Пиквик осторожно закрывает альбом, защёлкивает металлический замочек и, нащупав свободное место среди книг, стоящих на стеллаже, вставляет туда альбом.
   - Не боитесь оставлять его на видном месте?
   Мистер Пиквик невидяще смотрит на меня.
   - А чего мне сейчас бояться?
   - Украсть могут.
   - Извращенцы вроде тебя? Я тебе его перед смертью и так подарю. Не переживай. Рассказывай, что выучил.
   - Блок. "Незнакомка". По вечерам над ресторанами... - начинаю я.
   - Заткнись! - мистер Пиквик готов взорваться. - Тебя кто просил брать Блока?!
   - Вы же сами говорили...
   - Я тебе сказал?! Ты сдурел? Как я тебе мог такое сказать? Блок, да еще "Незнакомка"! Школьная программа. Сдурел?! С этим в школе выступать на вечере поэзии, а не в институт идти. Что, больше поэтов нет?
   - Вы же сами говорили, что неплохо бы...
   - Но ведь не школьную программу, дурень... Ладно, читай.
  
   И медленно, пройдя меж пьяными,
   Всегда без спутников, одна,
   Дыша духами и туманами,
   Она садится у окна.
  
   - Стоп, стоп, стоп! Куда понесся? Она идёт ме-длен-но, ей некуда торопиться. Она одна, ты понимаешь это? Од-на. Ритм неспешный. Лето, жара, окраина города. Нега, истома, усталость, вино. Все происходит медленно и печально. Как в том анекдоте, помнишь? "Мэм, займёмся любовью?"
   "У меня муж умер."
   "А мы будем делать это медленно и печально."
   Читать должен примерно так же, понятно? Медленно и печально. Читай. Нет, не надо. Лучше уже не будет. В следующий раз возьми что-нибудь посвежей, и не из школьного учебника. А сейчас ступай, я устал.
   - Я хотел попросить об одном одолжении.
   - Как мы заговорили! Откуда это?
   - У меня, правда, просьба. Я хочу подготовить один этюд с переодеванием. Можно будет завтра использовать вас, Алексей Николаевич, и вашу квартиру?
   - Что за этюд? - в голосе мистера Пиквика доля раздражения: как это, без его ведома и направления я проявляю самостоятельность.
   - Расскажу потом.
   - Не потом, а сейчас. Иначе никаких авантюр здесь не будет.
   - Это не авантюра, это проверка на профпригодность. Давайте это так назовём, а подробности - потом, ладно? Вам всего-то и надо будет считать меня женщиной. Я приду с одним молодым человеком. Он не подозревает, естественно, что я мужчина. Вам нужно будет только подыграть. Ну, относиться ко мне как к девушке.
   Будь мой замысел хотя бы отчасти инициирован мистером Пиквиком, вариаций на эту тему сейчас последовало бы великое множество. Старик, я больше чем уверен, даже позвонил бы в костюмерную родного театра, откуда обожавшая его с незапамятных времен костюмерша Клара Петровна притащила бы, возможно, и на собственном горбу, кучу всякой блестящей аляповатой херни. Мистер Пиквик расписал бы сценарий, поставил все мизансцены, отработал бы каждый мой шаг в его квартире. Мне же нужна была лёгкость импровизации и непредсказуемость момента. Потому-то я и отложил посвящение напоследок. Мистера Пиквика это не просто задело. То, что я не посвящаю его в свои планы и делаю нечто артистическое, но без его - Великого Артиста - участия, старика просто взбесило.
   - Что ты задумал? - почти закричал он. - Что за фокусы с переодеванием будут происходить в моей квартире? Мне хватает идиотов на лестничной площадке, а у себя дома я их не потерплю.
   Я уже знал, как повернуть эту энергию в свою пользу.
   - Не хотите - не надо, - спокойно сказал я. - Поищу другое место.
   Я даже не успел подойти к двери, как мистер Пиквик крикнул из комнаты:
   - Надеюсь, без уголовщины?!
   - Не исключено, что прольётся чья-то кровь.
   - Шутник, - донеслось до меня уже на лестничной площадке. - Знаю я эти ваши игры. Они добром не заканчиваются. И никакого разврата, понял?! - это мистер Пиквик уже прокричал вдогонку.
  
  
   5.
   Вечером у меня встреча. Встреча с Костей. С человеком, который был мне другом. Я докажу ему, что я не слабак, что актерского таланта у меня больше, что его запал держится исключительно на наглости, не более того, и никакой даже маломальской одаренности у него не просматривается. Я настроен вполне решительно. Если что - я убью его.
  
   ...Остаётся подкрасить глаза, и я готов. Можно выходить. Без двадцати девять. Несколько шагов, и я у магазина. Надо будет спрятаться где-нибудь, чтобы из укрытия понаблюдать какое-то время за Костиным нетерпением.
  
   И перья страуса склоненные
   В моем качаются мозгу,
   И очи синие бездонные
   Цветут на дальнем берегу.
  
   Звонок. Господи, кого может принести в это время?
   На цыпочках подкрадываюсь и заглядываю в глазок. На площадке - Ева. Несколько секунд мучаюсь почти гамлетовским вопросом: открыть или не открыть? Решение приходит внезапно. Только - зачем?
  
   - Сейчас! - кричу я. - Сейчас, - и начинаю судорожно стирать с лица грим. Платье - на дверь. Грудь и колготки прикрыть халатом.
   - Привет, - входя, вполголоса говорит Ева. - Я понимаю, как ты ко мне сейчас можешь относиться, но я хочу тебе всё объяснить.
   - А надо ли?
   - Я тогда сбежала, а нужно было выслушать Костю. Даже нет, не выслушать, а рассказать всё самой. Я не знаю, что он тебе наговорил обо мне, но...
   - Я думаю, он не особенно наврал.
   - Я, честно, хотела тебе все сама рассказать. Обо всём. И про себя, и про родственников. Всё, конечно, выдумка, розыгрыш. Кроме одного. Да, я пошла с тобой... по работе, а потом ты мне понравился. Может быть, я даже полюбила тебя. Хотя я и не люблю это слово - "любовь".
   - А ваш спор с Костей?
   - А там и не спор был. Костя начал меня шантажировать. Сказал, что всё тебе расскажет, если я тебя не брошу. Ну я и предложила вариант: я веду себя как последняя сука, и если ты меня после этого бросаешь - так тому и быть, а если остаёшься - значит, Костя молчит. Ты свой выбор сделал, но друг твой этого не захотел.
   - А деревня?
   - Я хотела найти в тебе какой-то недостаток, чтобы мне легче с тобой было. Понимаешь? А ты какой-то идеальный оказался. Так не бывает, но ты, видимо, исключение.
   - Не бывает. Я не идеальный. Я самый обыкновенный. А ты вот как-то слишком гладко все излагаешь. По писанному.
   - Ты, конечно, не поверишь сейчас мне, но я не вру. Я, в общем-то, потому и пришла к тебе, что знаю - ты со временем всё поймешь и простишь.
   - Прости, Ева, или Лена, как там тебя на самом деле зовут, но всё это попахивает дешёвой мелодрамой.
   - Может быть. Ты же артист почти. Тебе лучше знать законы жанра. Но другого в нашем положении быть не может.
   - В нашем?
   - Да, Саша, в нашем.
   - Давай не будем обобщать. Есть я, есть ты, и вместе нам не сойтись. Я не хочу этого. Вообще ничего больше не хочу.
   - Чего конкретно?
   - Лживых слёз в конце фильма, вот чего. Лживых объятий и прочего, прочего, прочего вранья. Не хочу. Всё. Всё кончилось. Всё - конец фильма. Пошли финальные титры.
   - Слёз не будет - я тебе обещаю. А объятья зависят от тебя. С моей стороны лживыми они не будут.
   - Я всё хотел спросить тебя. Ты спала с Костей?
   - Это имеет какое-то значение?
   - Для меня - да.
   - Я со многими спала.
   - Меня многие не интересуют. Я про Костю спрашиваю.
   Ева закусила губу. Все это время разговор шел на значительном - по меркам квартиры - расстоянии. Ева вначале стояла почти на пороге, затем стала приближаться ко мне по странной изогнутой траектории. Я понял, зачем она идет. Она была готова взять меня, и тогда не было бы никакой мести. Я сгорел бы, перегорел бы в ней. А мне нужна была сила.
   - Извини, но мне пора. Я ухожу, - сказал я ей.
   Ева несколько удивлённо посмотрела на меня.
   - Ты меня гонишь?
   - Не то что бы гоню, но мне действительно нужно идти...
   Ева подошла ко мне почти вплотную. В глаза не смотрит. Потупилась. Уткнулась взглядом в пол. Положила руку на плечо. Я решительно отвожу ее.
   - Какое миленькое платьице, - Ева увидела чёрный шифон, висящий на двери. - Это... кому? - она явно силилась произнести "мне", но так и не решилась.
   - Не тебе, - разочаровал я её.
   - А я и не претендовала, - Ева повертела платье в руках. -Да и размер не мой. Это, наверное, 46-48, даже скорее 48. А у меня 44. Я девушка миниатюрная... Подожди, а это что? - Ева разглядывала ворот. - Тональный крем?
   - Извини, но это не твое дело, - я вырвал платье у неё из рук.
   Ева расхохоталась.
   - Так, это твоё, что ли? Господи, какое счастье, что и я в тебе ошиблась.
  
  
   6.
   Конечно, я опоздал. Опоздал больше, чем планировал. Но Костя был на месте. Он стоял у витрины отдела женского белья. За натёртым до блеска стеклом полуобнаженные, подсвеченные жутким красным светом топорщили в разные стороны обрезанные конечности манекены, демонстрируя на обрубках тел вычурные трусы и ажурные лифчики. Костя поглядывал то на часы, то на витрину. Слава Богу, он без цветов.
   Замедлить шаг и отдышаться. Раз - вдох. Два - выдох. Три - уф. Все.
  
   - Извини, я опоздала.
   - Ничего, я люблю, когда женщины опаздывают.
   - Странно. Впервые слышу об этом от мужчины.
   - Может быть, ты встречалась не с теми?
   - Очень может быть.
   - Ну, куда двинем?
   - Если у тебя стандартный набор, даже и разговор не заводи.
   - Стандартный набор - вино, кино и домино?
   - Примерно.
   - Тогда - что?
   - Я предлагаю пойти куда-нибудь и напиться как следует.
   - Труба! Отличная идея! - Костя одновременно и рад, и растерян, и даже немного испуган. (Не перебарщиваю ли я?) - Слушай, я впервые встречаю женщину, которая вот так откровенно, сама предложила бы напиться.
   - То ли ещё будет, - усмехнулся я.
   - Обещаешь? - сквозь игривый прищур Костя пытается пристрелить меня заблестевшими глазками.
   - Не будем торопить события. Ну, куда идем?
   - Может, для начала определимся с именами?
   - Зови меня..., - черт, надо было придумать себе имя заранее. - Ну, хотя бы Вера, - всплывает имя сестры.
   - А я Саша, - без тени смущения произносит Костя.
   - Саша?! - срывается у меня.
   - Да. А что? - Костя с интересом всматривается в мое лицо.
   - Да так, ничего. Был у меня один знакомый Саша.
   - Хороший знакомый? - Костя будто требует каких-то объяснений.
   - Очень, - обрываю разговор.
  
   - У меня ощущение, что я с тобой знаком. Мы могли где-то раньше встречаться? - пьяный Саша-Костя так и норовит погладить меня по ноге. Что, интересно, сделала бы на моем месте порядочная девушка: деликатно треснула по руке или в лоб предъявила претензии?
   - Вряд ли, - отвечаю раздражённо и снимаю его руку со своего колена. - Но этот жест мне что-то напоминает.
   - Что? - кокетничает Костя.
   - Принцип Ржевского. Слышал о таком?
   - Просвещение, твою мать... Прости, погорячился, - Костя усмехается. - Честно говоря, я этот принцип и тео-ре-ти-зировал. А ты откуда о нём знаешь?
   - Да так, по рассказам очевидцев.
   - Мы знакомы или нет? Или ты знаешь кого-то из моих приятелей? Я что-то понять не могу.
   Костя чересчур быстро набирается, просто стремительно. Никогда раньше не замечал, что он практически без пауз опорожняет стакан за стаканом.
   - Саша, ты пьян. Эти древние анекдоты знают во втором классе. Для этого не обязательно было знакомиться с тобой или с кем-то из твоего окружения. Тем более, что я не хожу в супермаркеты.
   - Я, между прочим, - обиделся Костя, - не собираюсь там торчать всю жизнь. Я в прошлом году поступал на актерский. И в этом опять пойду. Я тебе скажу без лишней скромности, у меня талант. Его просто не разглядели, - он погрозил мне пальцем. - Не веришь? Я тебе сейчас что-нибудь почитаю. Называй любого поэта.
   - Уткин.
   - Проехали. Считай, я не слышал. Другое.
   - Пастернак.
   - Февраль. Достать чернил и плакать! - Костя попытался встать, но ноги уже не слушались, и он упал на стул. - Не надо смеяться.
   - Я не смеюсь, - успокоил я Костю.
   - Чем больше смотрю на тебя, тем больше ты напоминаешь мне моего очень хорошего друга. Правда, теперь уже бывшего.
   - У меня достаточно типичное лицо. Меня все за кого-то принимают.
   - Нет, правда. У вас глаза похожи.
   - А почему друг-то бывший?
   - Да, получилось так. Не сошлись характерами.
   - А я думала, это только в браке возможно.
   - Вот и у нас вышел сплошной брак. Я хотел как лучше, а он, дурак, обиделся. Псих. И потом, мне кажется он мне немного завидовал.
   - Чему?
   - Ну, причин для зависти много. Не буду хвастать, но у меня и с девушками лучше складывалось, и с работой. Я в охране больше получал, чем он в магазине. Мы с ним в одном маркете работали. Точнее, работаем. Правда, не видимся практически.
   - А всё-таки из-за чего поссорились?
   - Да, ерунда. Он, понимаешь, такой доморощенный философ со склонностью к демагогическому пессимизму. Или пессимистической демагогии. Одна фигня. В общем, сделал я ему подарок, дорогой, между прочим. Он ему не понравился. А теперь включи воображение - его реакция, - Костя делает паузу. - Он бросается на меня и орёт: "Я тебя убью!" За мой подарок, и, вообще, за всё, что я ему сделал: за прописку, за материальную поддержку и т.д. Хороша благодарность. Это нормально, на твой взгляд?
   - А что за подарок?
   - Официант, еще водки! - кричит Костя на весь ресторан. - Тебе чего взять?
   - Возьми тоже водки. А что за подарок-то?
   - Да так, одна артистическая импровизация. Он этого не понял. В общем, парень из деревни, без особой фантазии. Ну, за наше случайное знакомство, - Костя опрокинул рюмку, обтёр губы тыльной стороной ладони и потянулся через стол: - Может, поцелуемся? На брудершафт.
   - Потом. Если захочешь. Я вот о чём сейчас подумала. У меня есть хороший знакомый, бывший актёр. Я могла бы вас познакомить. Если хочешь, конечно. Он, между прочим, готовит к поступлению. Это, во-первых. А, во-вторых, живёт он один. Квартира большая. Ну и там... Можно было бы поговорить в более комфортной обстановке.
   - Вера - ты клад! Ты чудо! Труба! Я намёк понял. Не тупой. Идём к твоему... как его?
  
   В моей душе лежит сокровище,
   И ключ поручен только мне!
   Ты право, пьяное чудовище!
   Я знаю: истина в вине.
  
  
   7.
   - Это ты? - мистер Пиквик все еще зол. Этого-то я и боялся. Злопамятный, точнее беспамятный старик мог всё испортить.
   - Да, я, - как можно мягче отвечаю.
   - Ты не один?
   Старый склеротик. Он, конечно же, забыл обо всех наших договорённостях.
   - Не одна, мистер Пиквик.
   Костя подозрительно косится.
   - Все объяснения потом, - делаю неопределённый жест у виска.
   - Кого ты привёл? - мистер Пиквик упорно продолжает не признавать во мне женщину.
   - Я привела своего друга. Познакомить вас.
   - Что ещё за друг?
   - Будьте гостеприимней, мистер Пиквик, - старый склеротик забыл всё на свете.
   - У меня не дом свиданий.
   - Мы пришли проведать вас, - мне приходится подойти как можно ближе, почти вплотную к мистеру Пиквику и приветственно, с некоторым усилием похлопать его по плечу. Так, чтобы он вспомнил всё.
   - Чай на кухне, бельё в шкафу, - обиженно сопит мистер Пиквик: что-то, видимо, восстановилось в памяти. Правда, не то, что нужно.
   - Мы пришли проведать вас, - повторяю, сдавливая ему плечо. Понятно или нет? - У него склероз, - шепчу Косте. - Алексей Николаевич, знакомьтесь. Это Саша. Он мой знакомый. Будущий артист. Хотел бы заниматься у вас.
   - Хорошо. Я всё понял, - мистер Пиквик отводит мою руку. - Подойди ближе, - это адресовано Косте. - Я плохо вижу. Дай разгляжу тебя.
   Костя осторожно и не вполне уверенно подходит к мистеру Пиквику. Тот сквозь прищур рассматривает Костю. Потом подносит к глазам очки, которые принципиально не носит в присутствии посторонних, считая, что толстые линзы его уродуют. Хотя о какой красоте речь...
   - Красавец, - удовлетворенно произносит мистер Пиквик. - Славный парень. Стать-то какая. Артист, говоришь? Ну, садись, артист, поближе. Поболтаем. Эй, - не зная как обратиться, говорит он мне, - в холодильнике есть бутылка водки, кое-какая закуска. Накрой на стол. Посидим по-человечески.
   - Вера, может, помочь? - предлагает свои услуги Костя.
   - Вера, - усмехается мистер Пиквик, - сама справится. А мы, молодой человек, меж тем посидим-поболтаем. По-мужски.
   - О чём? - напрягается Костя, и мистер Пиквик это чувствует.
   - О доблестях, о подвигах, о славе, - смеётся мистер Пиквик. - Не напрягайтесь, юноша. Так, кажется, сейчас говорят?
   - Давайте лучше выпьем, - предлагает Костя. - Безо всяких разговоров пока.
   - Давайте, - легко соглашается мистер Пиквик. - Ты не против, Верочка? Нет? Ну, так за знакомство. Саша вас зовут, юноша? Я правильно понял?
   - Да, правильно. За знакомство. А потом танцы, - пьяно кивает головой Костя.
   Мистер Пиквик удивленно посматривает на меня. Я пожимаю плечами.
   - Ну, танцы так танцы. Я даже знаю, что поставить. У меня есть несколько пластинок Джо Дассена. Не знаю, слушают его сейчас, а в своё время по нему с ума сходили. Самая музыка для медленных композиций. Ставлю?
   - Конечно, - Костя склоняет голову и по пьяному резко отбрасывает ее в сторону. - Вера, можно пригласить вас на танец?
   - Почему бы и нет, - соглашаюсь я.
   - "Le cafe des 3 colombes", - объявляет мистер Пиквик. - Моя любимая. Танцуйте, а я на вас посмотрю.
   - А вы по-французски говорите? - интересуется Костя, ведя меня в танце.
   - Так, в рамках школьной программы. Я же, молодой человек, застал ещё те времена, когда язык действительно преподавали, а не проходили. Вы какой-нибудь знаете?
   - Ну, один-то точно, - подмигивает мне Костя и облизывает губы. Он, видимо, уверен, что это очень сексуально. - Думаю и Веру с ним познакомить.
   - А брови облизать сможем, - меня уже начинает раздражать затянувшаяся игра.
   Костя смеется мне в ухо.
   - Хорошая шутка. Если захочешь, я покажу тебе всё, на что способен.
   - Я в туалет хочу, - бесцеремонно заявляет мистер Пиквик. - Вера, отведи меня.
   Это что-то новенькое. До сих пор со своей физиологией мистер Пиквик справлялся самостоятельно.
   - Оставляю вас вдвоем, - шепчет мистер Пиквик. - Будь осторожней. Не переигрывай. Он может догадаться. Ты ведёшь себя, по-моему, чересчур разумно, никакого кокетства.
  
   Стоило мистеру Пиквику уйти, как Костя практически виснет на мне.
   - Вера, может уйдём в другую комнату? - шепчет он мне в ухо.
   - Потанцуем ещё немного.
   - Ты знаешь, я очень хочу тебя.
   Его рука начинает плавное движение по моей спине, спускается всё ниже и ниже. При этом Костя продолжает тупо тыкаться слюнявым ртом в мое ухо. Это, наверное, на его языке называется горячий страстный шёпот. Разобрать, о чем он говорит, уже невозможно. Язык практически парализован водкой, но Костя настойчиво что-то втолковывает мне в ухо. Как же это мерзко, оказывается, слушать чей-то пьяный слюнявый бред.
   Я пытаюсь чуть отстраниться от Кости, но у него мёртвая хватка. Одной рукой он придерживает меня за плечо, а другая лежит почти на заднице.
   - Оставь, - я пячусь назад, но Костя, вцепившись клещом, следует за мной. - Давай не здесь.
   - А где?
   - Я что-нибудь придумаю.
   - Не надо ничего придумывать. Мы идём в ту комнату.
   Он хватает меня за ворот платья, я вырываюсь, и тонкая ткань, не рассчитанная на такую нагрузку, не выдерживает, трещит по швам, лиф рвется, и из него как два спелых яблока выкатываются мои накладные груди.
   - Что это? - Костя недоуменно смотрит на меня. - Что это? - поднимает он с пола два резиновых шарика. - Ты - кто?
   Пока он рассматривает их, я налетаю и пытаюсь сбить его с ног. Но Костя выше и мощнее. Он не падает. Даже несмотря на безмерно выпитое. Покачнувшись и чуть не потеряв равновесие, он уходит в сторону и выставляет вперед кулаки, в один из которых я врезаюсь с очередного захода. Или он в меня, что впрочем уже не важно. Потому что вслед за первым в меня врезается второй кулак, и спустя какое-то мгновение оба начинают работать на удивление слаженно, обрабатывая мое жалкое тельце. Я не выдерживаю этого натиска. В моем положении нет ничего лучшего, чем упасть на пол, свернуться калачиком и обхватить руками голову. Уберечь от ударов этой безумной мельницы хотя бы лицо. Он не будет бить меня ногами. Он благородный, Костя. Да, он садится на меня и будто пытается вбить мне в ребра, в живот, в самое солнечное сплетение какое-то свое понимание справедливости. Я не вижу Костиного лица, я не чувствую боли, меня уже нет здесь, но чувствую, что его ярость заканчивается, он выдыхается, и удары с каждым разом становятся все слабее, все формальнее.
   - Хватит, - шепчу где-то внутри, и Костя, понятно, меня не слышит.
   Наконец, он останавливается и отводит мои руки от лица. Я сквозь заплывшие кровью веки вижу его еще злое, но уже потерянное и отчасти протрезвевшее лицо. Он срывает с меня парик, и я инстинктивно пытаюсь прикрыть голову руками.
   - Спокойно, сука. Без рук, - почти успокоившись говорит Костя, вглядываясь в мое расплющенное лицо. - Ты кто, пидор? Что-то понять не могу, лицо вроде знакомое, - и тут до него доходит: - Труба! Санёк?! Это ты?!
   - Я доказал тебе? - усмехаюсь я разбитыми губами.
   - Что доказал?
   Ответа он не услышал.
   - Я говорил тебе, что игры могут быть опасны? Говорил, - слышу глухой стук падающего тела с одновременным комментарием мистера Пиквика. - Альбом старинный, со свинцовой прокладкой, - поясняет он. - Вот, услышал какую-то возню, думаю, пойду посмотрю, что за игрища вы устроили.
   Я растерянно смотрю на мистера Пиквика. Тот театральным жестом выбрасывает вниз ладонь.
   - Ты был великолепен. Поначалу. Я тебя даже не узнал сразу-то. Но потом ты начал переигрывать. Тоже мне цаца нашлась, торговалась еще. Ну, Бог с тобой. А этот, гусь... Кто это, ты мне можешь объяснить?
   - Это долго объяснять.
   - Как я понимаю, мы никуда уже не торопимся. Игры закончились.
   - Да, игры закончились. Только вот результат какой-то неважнецкий. Я не того хотел.
   - Ты хотел аплодисментов? Я могу похлопать, но надо ли?
   - Что будем делать? Он мёртв?
   - Не знаю. Думаю, что нет. Но для пущей безопасности, наверное, надо довести дело до конца.
   - До какого конца?
   - Саша, не строй из себя целку. В конце концов, ты всё затеял, ты и доделывай. Тебе с ним разбираться, когда он очнётся. Сейчас или ты его, или он тебя чуть позже. Ну, решайся. Можно ножичком, дело-то пяти минут, а потом вытащишь его. В общем, я пошёл подберу что-нибудь, а ты пока свяжи его.
   Я схватил Костю под мышки и поволок к выходу. Вытащив его на лестничную площадку, нажал кнопку лифта. Дверцы разъехались. В кабинке стояла парочка.
   - Вы вниз? - спросил я, не глядя на них. - Помогите, пожалуйста.
   - Тяжёлый, - пропыхтел парень, помогая мне втаскивать Костю. -Дружок твой?
   - Друг, - кивнул я, поправляя на груди порванное платье.
   Девушка сочувственно покачала головой.
  
  
  
  
  

6 октября 2002 г. - 12 февраля 2003 г., Югорск

   1
  
  
   28
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"