"Внедрение операций сохранения и восстановления, предположительно, нанесет серьезный удар по фундаментальному понятию мировых религий. Теперь мы однозначно можем заявить, что у человека нет души, ибо что же тогда достается двойнику? Какая-то новая душа? Копия души? Мы экспериментальным путем доказали существующую уже несколько десятков лет гипотезу. Душа - то, что подразумевается под ней, наше "Я", наша личность - определяется лишь сложностью нашего сознания. И ничем внешним".

- Введение в "Сохранение сознания"

5

Я помню последний день чужой жизни. Помню очень ярко, во всех деталях. Как будто это происходило со мной.

Это было воскресенье. Отец еще спал, и я решил подшутить над ним. Я прокрался в его комнату и поменял два соседних квадратика в пятнашках. Отец очень любил эту игрушку и постоянно предлагал собрать ее мне. Простая задачка, даже скучная - он не высыпал квадратики из коробочки, чтобы перемешать, как это делали многие. Я хорошо помню ощущение пластика в руках, его потертый розовый цвет, его форму. Потом, думал я, предложу отцу снова собрать пятнашки - то-то будет смеху!

Затем я позавтракал и побежал гулять.

В тот день Жеке подарили его первые очки. Мы сгрудились вокруг, каждый хотел повертеть их в руках, попробовать надеть. Но ничего не получалось. Не потому, что Жека жадничал - очки точно настраивались под владельца. А мы видели лишь размытые пятна, в лучшем случае нечеткие картинки, надписи, которые не разобрать.

Очки, хоть и медленно, портили детям зрение. Поэтому родители не торопились их покупать. Жека первым из нашей компании удостоился такого поистине королевского подарка.

Мы кричали наперебой, что можно с ними делать. Очки - даже самые дешевые - позволяли многое. Любая информация была под рукой, карты, телефоны, иденты - все. Мгновенная связь с родителями, друзьями, службами, полицией. Каждый из нас старался раньше и лучше других показать, что знает, как пользоваться очками. Наши глотки вскоре охрипли, нам потребовалась вода. Скинулись - идти в магазин выпало мне.

Я помню - машин на дороге было мало. Я торопился, чтобы не пропустить все самое интересное. На обратном пути, когда я бежал через дорогу сломя голову, сжимая в охапке банки с водой, прижимая их подбородком, мне показалось, что слева мелькнуло что-то красное. Стремительное, сверкающее.

Последнее, что я помню в этот день - небо. Яркое голубое небо.

8

Михаила буквально выдирали из палаты два дюжих санитара. Он упирался, отбивался, но здоровяки знали свое дело, привычно бережно, даже ласково, удерживая в руках человеческое тело. Им было все равно, чье.

Вслед за ними вышел врач, заперев за собой дверь.

- Его еще можно спасти! - снова закричал Михаил.

- Вероятность слишком мала, - устало повторил врач. - Ваш сын сохранен. А у нас без сохранения три ребенка на очереди. Поезжайте в Центр восстановления.

- Не поеду!

- Мы уже отправили туда данные. Через пару дней сможете увидеть сына.

- Не поеду! Делайте операцию!

- Вы не поняли, - вздохнул врач. - Мы уже отправили данные. Мы не имеем права это делать, если существует вероятность дубляжа.

Михаил затих. Санитары отпустили его и отошли - недалеко, с обманчивой ленцой готовые поддержать. Или схватить. Все равно.

- Там не мой сын, - сказал Михаил.

- Я понимаю, что вы чувствуете, - сказал врач. - Но поверьте - там ваш сын. Это не фигура речи. Именно поверьте. Поверьте только глазам и ушам. Разум говорит вам обратное, но его на время нужно придавить. Это несложно. У большинства получается.

Подтверждение пришло через пару часов, когда они уже вернулись домой. Послезавтра, как и сказал врач.

Михаил отпросился на эти дни с работы. Зачем, он не знал. Все это время он лишь безучастно наблюдал, как Алиса убирает комнаты, перестилает постели, готовится встретить Антона из Центра восстановления. Встретить сына, которого не было дома два дня.

Которого никогда не было дома.

Он мог бы объяснить. Растолковать то, что ему было очевидно.

Совершить акт бессмысленной жестокости во имя истины.

Зачем?

Они стояли у дверей Центра. Алиса сжимала в руках пакет фруктов, любимых антоновых груш с бананами. Так ему еще понравится умирать, мрачно подумал Михаил, и едва удержался, чтобы не произнести это вслух.

- Подержи пакет, - сказала жена, - я документы оформлю.

Пока она общалась с регистратором, он смотрел на лица сидящих людей, ждущих своей очереди. Смесь недоверия, надежды и страха стояла в их глазах. У многих даже очки оставались неизменными, хотя, будучи в неподвижности, люди обычно начинают что-то искать в сети, играть, общаться. Здесь же все желания забивала тревога ожидания. Как это - воскреснуть? А вдруг он станет другим? А вдруг у них не получится? А вдруг...

Открылись стеклянные двери. Вышел отец, крепко прижимая к себе девочку лет семи. Та с недоуменным видом - чего это вдруг ее решили поносить на руках - крутила головой, с любопытством оглядывая людей вокруг. За отцом семенила мать, пришибленная, с безвольно опущенными руками. Она бросала по сторонам косые взгляды; один из них встретился с Михаилом, и тот понял, что ей тоже еще только предстоит схватка с собственным разумом, который обязательно должен проиграть.

Очки требовательно пискнули, и Михаил сдвинул их на глаза. В углу горел номер очереди. Минут через пять такой же номер зажегся на одной из боковых дверей. Михаил с женой вошли в нее и почти сразу же увидели Антона.

Сын не сразу заметил их. Он сидел спиной к ним, на койке, вертел в руках какого-то зеленого плюшевого дракона или динозавра. Лишь когда Алиса начала отвечать на вопросы клерка, он услышал знакомый голос и обернулся.

- Мама! - закричал он. - Папа!

Он ничем не отличался... от кого?

От себя?

Внутри Михаила что-то сорвалось вдруг, забуксовало. Он попятился. Пакет выпал из его руки, груши выкатились на пол. Михаил бросился к двери и начал дергать за ручку. Ему кричали что-то вслед, Антон тоже повторял все: "Папа, папа", но от этого становилось только хуже. Наконец, загорелась лампочка, открылась дверь, и Михаил сквозь взгляды - удивленные, брезгливые, понимающие, сочувствующие взгляды - выбежал на улицу.

6

Я помню первый день своей жизни. Помню смутно, урывками, фрагментами. Как будто это происходило не со мной.

Уже наступил вечер. Я лежал в постели, когда раздался входной звонок. Мать потопала открывать, сквозняк сдвинул дверь моей комнаты, и стало очень хорошо слышно, что говорили пришедшие.

- Мы из агентства ритуальных услуг. Наша специализация...

- Мы не нуждаемся в ваших услугах!

Я попробовал представить говорящего по голосу. Похоже на пожилого толстяка с отвислыми щеками. Конечно, одет во все черное, с печальным выражением лица. Я видел такого на картинке в книге. А напротив стоит мать и гневно смотрит на него, собираясь хлопнуть дверью.

- Наша специализация - те, чья память была сохранена. Но это также означает...

- Уходите!

- Ваш сын умер, - печально сказал черный человек. - Вы должны это понимать.

- Мой сын жив! - отрезала мать.

А вот и дверь.

Отец что-то пробормотал, настолько тихо, что я не разобрал слов. Мама ответила, негромко, но настолько яростно, будто находилась в моей комнате:

- Если я буду выбирать, жив мой сын или мертв, я выберу, что он жив!

Я помню отчетливо, как прокрутил весь этот диалог несколько раз в голове. Судя по всему, получалось, что я умер.

Понять этого я не мог. Чувствовал я себя совершенно обыкновенно. Ощущение смутной тревоги скреблось изнутри. Меня пугали слова родителей. Они спорили, а мне хотелось выйти и сказать: "Вот он - я, здесь! Я же здесь!"

Наступила тишина. В соседней комнате погас свет, и я лежал в полной темноте, но заснуть не мог. Я пытался понять смысл всего услышанного, когда за дверью раздалось шуршание. Вошел отец. Он сел на кресло в углу и затих. Никогда раньше он не приходил ко мне и не садился так. Я притворился спящим, и вскоре действительно заснул.

Отец, как выяснилось, тоже. Когда утром я проснулся, он наполовину сполз на пол, тихо похрапывая. Я наблюдал за ним, пока не зазвонил будильник. Отец заворочался в кресле и открыл глаза.

Я выбрался из кровати.

- Доброе утро, папа!

- Доброе утро, сынок!

Он тяжело встал, шагнул ко мне и сел на корточки.

- Ты прости меня, сынок, - сказал он, обнял меня и заплакал. - Прости меня. Прости меня.

- Ну ладно тебе, пап, - я не знал что делать. - Ладно тебе. Мне собираться надо.

Но он все повторял "прости меня" и не отпускал. Я не понимал тогда, за что он извиняется. Я думал, за то, что он избегал меня с тех пор, как я вернулся из больницы, в которой оказался после аварии. Очень долгое время я считал, что ему стало стыдно за свои мысли, за свои убеждения. Что он изменился и понял, что был неправ.

Лишь спустя много лет я понял, что все было совсем наоборот. Он просил прощения за то, что не может измениться. Не сможет измениться. Он обнимал чудовище и просил у него прощения за то, что оно - не его сын.

А может быть, прощался. С кем-то, очень похожим на меня.

Потом пришла мама и увела его, за руку, как ребенка. Я сидел, не зная, что мне делать, как поступить. Потом оделся и пошел в школу. Опоздал, конечно, к тому же забыл учебный планшет. Но меня никто за это не ругал.

9

- Человек умирает каждый вечер, - сказал психолог. - И каждое утро он воскресает. Восстановление сознания - абсолютно то же самое. Ваш сын заснул, и на следующее утро проснулся.

- Я читал, - сказал Михаил.

- Что вам кажется неправильным?

- Когда человек спит, он все равно существует. А тут его не стало, и поэтому его просто взяли и скопировали. Потому, что он испортился.

- Так оно и есть, - кивнул психолог.

- Вы считаете, что это нормально?

- Наука дала нам возможность продолжать жизнь. Вы сможете увидеть, как ваш сын пойдет в школу, как начнет встречаться с девушками. Погуляете на его свадьбе. Понянчите...

- Это не мой сын.

- Почему?

- Мой сын умер.

- Это правда. Но почему вы думаете, что из вашего последнего утверждения следует предпоследнее.

- Так нельзя, - Михаил покачал головой. - По вашему, у меня может быть и два сына, и три, и десять.

- Мы не меняем природу. Мы лишь исправляем случайности.

- А если вдруг так будет?! Канадский инцидент три года назад - помните? Помните решение суда?

- Его признали неправильным.

- Это даже за человека не считали, даже за животное! У него не было прав. Если вы поставите передо мной двух моих сыновей, то у одного будут все права, а у другого - ни одного. Мир сам не знает, как относиться к доппельгангерам, а вы хотите меня уверить, что один из них - мой сын.

- Человечество, - подумав, сказал психолог, - в этом случае уподобилось богу, который в своем всемогуществе создал камень, который не смог поднять. Канадский инцидент не должен был произойти. И он больше не повторится. У вас никогда не будет копии сына. У вас просто есть сын, вот и все.

- Был шанс спасти Антону жизнь! Был шанс! Но врачи решили, что восстановить проще. Понимаете?! Хер с ним, пускай помирает, потом восстановим!

- Ваш сын будет жить дальше. И еще какой-то ребенок, которого успели спасти потому...

- Да мне плевать на другого ребенка!!!

- Я прекрасно понимаю это. Но мы не всегда получаем, что хотим... Зачем вы сохранили сына, если так относитесь к этому?

- Жена настояла, - буркнул Михаил.

- Почему?

- Вы прекрасно знаете, почему! Потому, что если бы не сохранение, она не повстречала бы меня! Вы мне теперь будете давить на логику?

- Нет, - психолог покачал головой. - Я лишь подвожу вас к ответу. Я не могу убедить вас. Человек может убедить лишь сам себя.

Михаил долго молчал, уставившись в окно.

- Я держал его за руку, - прошептал он. - Он умирал у меня на глазах. А теперь - кого вы подсовываете мне? Доппельгангера. Это другой человек. Я это знаю. Вы же понимаете.

- В том и дело, что нет. Это ваш сын. Это маленький мальчик, которому всего пять лет. Его память, его сознание, его самосознание - не изменились. Вы для него навсегда останетесь отцом.

Михаил покачал головой, поднялся и молча вышел из кабинета.

4

" Мы стали слишком беспечны. Мы сохраняемся, как в компьютерной игре, забывая, что в жизни все совсем иначе. Многократный рост количества несчастных случаев доказывает это.

Но самое плохое в другом. Мы стали безответственны. Нам стало проще умереть. Когда груз проблем и неудач слишком велик, одна из соломинок, что держат нас на плаву, это нужда в нас. Зависимость других от нас. Если мы исчезнем, что будет с нашими детьми, с нашими супругами, с нашими родителями?

Но теперь мы не исчезаем. Мы перекладываем груз наших проблем на двойников, на тех, кто придет следом - и на врачей, которым придется что-то делать, чтобы двойник также не бросился сразу на монорельс, или под отбойник грузовика. Накачать антидепрессантами, подправить гормональный фон, и прочее, и прочее. Уже создана целая наука, целая инфраструктура - очередная заплата на идее, которая работает не так, как хочется ее создателям".

- из блогов Госуба

11

По мосту с характерным свистом проносились машины. Михаил перегнулся через перила и всматривался в темные речные воды, когда на плечо его неожиданно опустилась тяжелая рука.

- Привет, Вильям Вильсон. Узнал?

Михаил обернулся и увидел растрепанного человека в потертой красной кожанке. Безразлично качнул головой.

- Ну, неудивительно, - сказал тот. - Ты в тот раз так нажрался, всю хату заблевал.

- Я в своей жизни нажирался только... Шредингер?

- Ну вообще-то я - Димон! - небритое лицо расплылось до ушей. - Чего-то ты опять не ахти выглядишь. Пойдем, дернем по пивку?

- А ты вовремя... - пробормотал Михаил. - У меня как раз проблема... у меня сын Шредингера. То ли умер, то ли нет.

Он расхохотался вдруг, перегнулся через перила. Хохот вскоре перешел в рыдания.

- Ни хрена себе я вовремя, - сказал Димон. - Да ты, оказывается, эгоист, Вильсон? Знаешь, есть одно проверенное лекарство! Один раз уже сработало.

- Какое? - снова повернулся к нему Михаил и получил кулаком по зубам, распластавшись на тротуаре.

- Слышь, ты, Вильям. Или как там тебя. Ты свои нюни на Шредингера не перекладывай. Если тебя черный ящик тревожит - вскрой его. Вскрой и посмотри.

Димон протянул Михаилу руку.

- И что я там увижу? - спросил тот, поднявшись.

- Что увидишь, то твое! Не умеешь верить - вскрывай, изучай, разбирайся. Решай проблемы, подбирай хвосты. Пока не успокоишься. Пока не поймешь, что тебе нужно.

Неожиданная оплеуха действительно прочистила Михаилу мозги. Он удивленно посмотрел на давно забытого знакомого.

- А ты ведь тоже... - он не договорил.

- У тебя нет монополии на трагедию, парень. И на глупость. И на дурацкие споры. Но я знаю, что я - это я. И неважно, сколько моих могил вырыл Плюшевый Кодер.

- Плюшевый... кто?!

Димон усмехнулся.

- Имеющий уши да услышит. Пивка дернешь?

Михаил некоторое время таращился на собеседника, потом надел очки. Перед его глазами зарябили окна поисковых систем.

- Обращайся, - понимающе сказал Димон.

Когда Михаил спохватился, он уже стоял на мосту в полном одиночестве.

3

"Нам твердят, что смерти нет. Что душа вечна, что неколебимо древо жизни. Но реальность противоположна! Мы умираем снова и снова, хотя окружающим кажется, что мы живы. А ведь мы нисколько не научились вечной жизни. Мы лишь научились не замечать смерть. Это ведь так просто - не замечать смерть, когда тебе сразу подсовывают двойника. Он не умер! Она не умерла! Самообман, основанный на эмоциях такой силы, что религия и близко не стояла. Религия - избавление от страха. Доппельгангеры - избавление от боли. Боль сильнее страха. Боль всегда сильнее страха".

- из блогов Госуба

12

- Послушайте, - врач устало отер пот со лба, - это ведь не просто так. Ну что вы потом сделаете с телом? В крематорий отвезете? Похороните? И потом сына будете водить на его собственную могилку?

- Это мое дело.

- Вы поймите, я даже не могу вам сказать, здесь его тело, или нет! Имплант есть, мозговики подтвердили готовность переноски сознания - все! Покойник не регистрируется после этого. Только данные вскрытия для полиции.

- Я узнаю, - хрипло сказал Михаил. - Я вам денег дам. Вы меня просто проведите.

- Вы понимаете, что вам в трупах копаться придется?

- Понимаю.

- Вот откуда вы такие беретесь только! - выдохнул с досадой врач. - Триста. Исключительно за риск.

Михаил набрал сумму, протянул карту.

- А что, я не один такой? - спросил он.

Врач лишь махнул рукой и на секунду надел очки. Перед глазами заморгали цифры, появилась картинка коммутатора.

- Серега, - сказал врач. - Проведи человека в хранилище... В нижнее... Сына хочет найти... Я понимаю все... Жду.

Серегой оказался маленький спокойный человечек. Он показал жестом идти за ним, и долго вел Михаила по коридорам, затем во двор, к другому строению, блеклому и неприметному. Когда они вошли внутрь, в нос ударил запах. Михаил зажал нос. Сергей молча протянул ему ватные комочки, пропитанные специальной жидкостью. С ними запах притупился, стал почти незаметным.

Они подошли к огромной стене с выдвижными салазками. Никаких опознавательных знаков на них не было.

- Сверху начинайте, - подал голос Сергей. - Чем легче, тем наверх проще закидывать.

Михаил кивнул. Сергей вышел, доставая на ходу сигарету.

Тело Антона он нашел быстро, и несколько минут смотрел на маленькие, покрывшееся трупными пятнами руки. Затем завернул его в приготовленную заранее ткань и вынес из прозекторской.

- У меня прямо у ворот машина припаркована, - сказал Михаил. - Можете открыть.

Брови Сергея поднялись.

- С чего вы взяли, что его можно увезти?

- Я думал, мы договорились.

Сергей достал из кармана гарнитуру.

- Олегыч, ты сдурел? Он его вынести хочет... Ну давай, приходи.

Врач появился быстро. Посмотрел на сверток в руках Михаила, повернулся к Сергею.

- Пускай выносит.

- А если это не он? Если завтра скинут фото, запросят похоронку?

- Это раз в пятилетку бывает, - буркнул Олег и спросил у Михаила: - У вас фотография сына есть?

Михаил неловко дотянулся до кармана, надел очки. Спроецировал на стенку изображение.

- Он это, - сказал Олег. - Открой выезд, пожалуйста.

Сергей вздохнул и пошел к выходу.

- Зря, - сказал он, когда Михаил скрылся за воротами. - Получишь по голове когда-нибудь.

- У меня бывшая жена - доппельгангер, - сказал Олег. - Я после пытался убедить себя, пытался поверить, что это все еще она, любимая, та же самая женщина. Но нет, не получилось. Чужой человек, и все тут.

Сергей еще раз вздохнул.

- Знаешь, я со своей бабой тоже периодически ругаюсь. И все очень похоже выглядит. Все, что было - побоку, ничего не связывает, ты мне больше не дружок... Но, знаешь, всего лишь обнять и поцеловать - и все возвращается. Ты не пробовал?

Олег задумчиво посмотрел на Сергея. Тот подмигнул, и пошел закрывать весело блестящие на солнцепеке двери морга.

13

Михаил нашел нужное место без труда. Пустой дублер автострады, ровные ряды берез, уходящая вдаль аккуратная бетонная дорожка. Он все еще стоял, не решаясь двинуться, когда из-за деревьев вышли две фигуры, направляясь прямиком к нему.

Один человек был огромен. Обнаженный по пояс детина, с доброй и светлой улыбкой, совершенно не вязавшейся с его фигурой. Второй - старик в мантии из разодранных плюшевых игрушек, грубо сшитых меж собой. Ворот мантии был сшит из серых и коричневых крыс, хвостиками наружу.

Отступать было поздно. Михаил вытащил из машины тело сына и выпрямился.

- Предупреждать надо, - нисколько не удивившись, сказал старик. - Встретили бы, как полагается. Как зовут умершего?

- Антон, - сказал Михаил. - Хамзин. Звали.

Старик нахмурился, вцепился взглядом в лицо Михаила.

- Зовут, - глубоким безмятежным голосом сказал великан. - Если к нам пришли - значит, зовут.

- Меня зовут Госуб, - представился старик, затем кивнул на спутника. - Его - Вася.

- Михаил.

Госуб с Васей многозначительно переглянулись.

- Прах к праху... - начал старик.

- ...строка к строке, - закончил Вася и повернулся к Михаилу. - Давайте мальчика.

Он бережно взял сверток и, не говоря больше ни слова, пошел к роще. Старик последовал за ним. Они не обращали более внимания на Михаила, и тот нерешительно топтался на месте с полминуты, прежде чем поспешил за ними.

Они шли вдоль края рощи. Там и тут меж деревьями проявлялись стройные ряды прикопанных в землю плит, серых, будто из асфальта. На них были имена и даты. Михаил присмотрелся и увидел, что зачастую имена и даты рождения повторялись, а даты смерти становились все больше с каждой плитой.

Сеть не соврала. Это было кладбище живых людей.

Кладбище доппельгангеров.

Они остановились у старой березы, подернутой лишайником. Вася аккуратно положил тело Антона на землю и ушел. Михаил посмотрел на плиту, лежащую прямо у корней дерева, и застыл.

Надпись на плите гласила: "Михаил Хамзин".

И годы жизни восьмилетнего мальчишки, который погиб когда-то под отбойником лихача.

Михаил присел у плиты. Провел по ней пальцами.

- Вот куда он приходил, - прошептал он.

- Так и думал, что это твоя могила, - сказал Госуб. - Я здесь всех помню. Всех.

Он разложил взявшийся невесть откуда стульчик, присел рядом. Вернулся Вася с устрашающих размеров лопатой и молча принялся копать.

- Я помню твоего отца, - сказал Госуб. - Он давно не приходил сюда. Он умер?

- Да. Без сохранения.

- Не стал продлять? Я вот тоже недавно отказался. Моих могил здесь четыре штуки. Хватит уже. Я бы и раньше отказался, но надо было дописать книгу. Вы ее не читали?

Михаил покачал головой.

- Интересно, что вы чувствуете? - спросил он. - Вы помните себя в детстве?

- Я помню все. Прекрасно помню. В этом вся проблема. Вы ведь тоже наверняка очень хорошо помните детство.

Михаил кивнул.

- Как ни банально это звучит, мы ценим только то, что теряем. Мы ценим память, потому что она постепенно истирается в нашем разуме. Мы постепенно дорисовываем ее, интерполируем, подстраиваем под нашу душу. Наша память - как смутное и многообещающее облако, в котором наверняка много прекрасного. Мы не можем вспомнить это, но мы знаем - думаем, что знаем - и нам от этого хорошо.

Вася тем временем выкопал уже приличных размеров яму.

- Восстановление сознания закрепляет память, - продолжал Госуб. - Мое детство - как компьютерная картинка. Разноцветная, сочная. Каждая смерть делает ее все ярче и детальнее. И я все отчетливее понимаю, что это происходило не со мной. А тот, с кем это происходило - умер.

- Почему люди этого не понимают? Почему психологи им врут?

- Психологи не врут. Они просто не говорят всей правды. У них работа такая. Не будут же они соглашаться с тем, что люди умирают навсегда, - Госуб усмехнулся. - Это вроде как поставит под вопрос саму идею восстановления. Людям нравится думать, что они бессмертны. Но, раз уж ты здесь, задай себе такой вопрос - не лучше ли обмануть себя? Поверить, что душа твоего сына переместилась в другое тело? Тем более, что с точки зрения науки так и есть.

- И забыть о нем? - Михаил кивнул на сверток с телом.

- Это тоже твой сын. Предыдущая запись.

- В каком смысле?

- Человек перестал быть чем-то конкретным. Он перестал быть единицей. Он стал множеством. Таблицей базы данных, в которой актуальна только последняя запись. Остальные тоже есть, они хранятся в нашей памяти. Под этими камнями. Ты просто должен привыкнуть их учитывать. Ты должен научиться понимать, что ты говоришь не с человеком, а с последней строкой его таблицы. А человек - нечто большее. Человек - множество записей, и если он тебе дорог, тебе придется принять все это множество. Помнить его, уважать его. Любить его. - Госуб задумался ненадолго, потом вяло отмахнулся от каких-то своих воспоминаний. - И ты должен помнить, что ты сам тоже - последняя запись. Программисты называют это инкрементальным бэкапом. Тот, кто лежит под этим камнем, и тот, кто говорит сейчас со мной - один и тот же человек.

Вася выпрыгнул из могилы, аккуратно приставил лопату к березовому стволу.

- Готово, - сказал он. - Пожалуйста, проститесь с сыном.

Михаил развернул сверток и долго смотрел на мертвое лицо Антона. Через несколько минут Госуб дал незаметный знак Василию, и тот в последний раз взял тело на руки и опустил в землю.

- Прах к праху... - звучно сказал Вася.

- Строка к строке, - прошептал Госуб.

Михаил взял горсть земли и долго пересыпал ее из одной ладони в другую, прежде чем бросить вниз.

7

Я помню, как впервые ясно осознал, что умер.

Был третий день после похорон отца. Я шел по улице и наткнулся на компанию из нескольких парней - примерно моего возраста, лет пятнадцать. Один из них, в ярко-красной рубашке, громко заявлял остальным:

- Спорим, шагну? Спорим? Мне пофиг, я сохраненный. Это вас кишками закидает! Вон грузовоз летит. Не затормозит ни в жисть, даже если подушку отключит! Смотрите!

Он перепрыгнул через ограду и притаился за стоящей на обочине машиной, действительно, как мне показалось, собираясь прыгнуть прямо на дорогу. Я кинулся к нему, цепанул за шиворот и с силой дернул назад. Он перекувырнулся через ограждение, упал на тротуар, но тут же стал подниматься. Я набросился на него с кулаками, и даже успел пару раз засветить по лицу, прежде чем меня оттащили его дружки.

- Ты умрешь, мудвин! - заорал я. - Восстановят не тебя! Восстановят доппельгангера! Он будет тобой, а ты умрешь!

Красный дал мне по морде. Мне стало вдруг плохо. Не от удара, а от того, что я в ярости выговорил то, что терзало меня изнутри. Я понял все, не разумом, но душой - если у меня осталась еще душа - что чувствовал мой отец, почему он изменился. Почему он умер, не сохранившись.

Я согнулся пополам. Меня стошнило. Руки, державшие меня, поспешно разжались.

- Фу ты, блин, Шредингер! - воскликнул красный. - Ты больной чтоль?

- Я восстановленный, - выдавил я.

- Вау! Вот это круть! Живой Вильям Вильсон! Ну и как это?

- Это плохо. Ты думаешь, к тебе так же будут относиться? Так же будут любить? Да что я говорю... Ты умрешь же. Для тебя все закончится.

Красный помолчал, почесал затылок и спросил вдруг:

- Вильсон, хочешь, пивка дернем?

- Не пью я. И не продадут его.

- Спорим, продадут? Спорим?! Продадут, выпьешь?

Я неожиданно для себя кивнул.

- Круто! Забились! Спор не выигран и не проигран. Он в черном ящике. Шредингер, сечешь? Погнали!

И эта неожиданная гоп-компания силой утащила меня прочь от моих мыслей, моих страхов, моей тоски. От меня самого.

14

Вася принес плиту, инструменты и краску. Присел рядом и начал аккуратно постукивать зубилом по плите, высекать имя.

- У меня есть просьба, - сказал Госуб под мерное позвякивание молоточка. - Она в некотором роде эгоистична. Мне интересны такие вещи, материальные ниточки между людьми.

- Что вы имеете в виду? - спросил Михаил.

- Когда ваш отец приходил сюда, он всегда приносил с собой игрушку. Однажды он ее вдруг оставил мне, вместо того, чтобы унести с собой. Больше он не приходил. Я почти уверен, что он... Неважно. Мне хотелось бы узнать, что вы о ней скажете?

Он достал из кармана аккуратно упакованную в полиэтилен коробочку.

Пятнашки.

- Я сохранил ее в точности в том виде, в котором он дал ее мне, - продолжил он. - Это комбинация, которая не может быть собрана. Их в пятнашках ровно половина, как вы, вероятно, знаете. Я говорил это вашему отцу. Я говорил, что собрать их можно, только нарушив правила. Поменяв единицу и двойку местами. Понимаете? Двойка должна быть на первом месте. Но он не слушал. При этом он упорно пытался собрать их, а не просто бездумно двигал квадратики. Странный человек.

Михаил смотрел на пятнашки и молчал.

Несколько минут раздавались лишь удары зубила по камню.

- Иногда молчание красноречивей слов, - сказал Госуб. - Василию сейчас понадобятся даты жизни. Скажите, пожалуйста.

Михаил назвал даты.

- Можно их взять? - спросил он, показав на пятнашки.

- Берите, конечно. Это не мое. Это - ваше, - сказал Госуб и умиротворенно закутался в свою плюшевую мантию.

10

Что есть жизнь? Постоянный поиск предназначения. Бесконечный поток поступков, ошибок и достижений, страхов и надежд. Преждевременное прекращение жизни может быть лишь трагической случайностью.

После восьмидесяти лет сохранение отменяется. Смерть от старости не является случайностью.

Что, в таком случае, есть доппельгангер?

Отмена случайности. Божественное вмешательство.

Ты вертишь пятнашки, и вдруг они складываются. Конфигурация неизменна. Жизнь закончилась. Но есть способ снова запустить ее, превратить обратно в бушующий круговорот событий - поменять соседние квадратики местами.

Это нечестно. Это другие начальные условия.

Но разве честность - это самое важное в жизни?

И если нет - что тогда самое главное?

2

"Не понимаю, почему меня просят высказаться на такую очевидную тему.

Доппельгангеры доказывают, что души нет, потому что ей неоткуда взяться? Очень интересно. Вы думаете, что ваша душа находится конкретно в вас? Может быть, даже место укажете? Сердце? Мозг? Желудок?

Может быть, вы думаете, что и Бог находится на небе? Конкретно вот на этом облаке? На том облаке его нет, а на этом - есть?

Душа общая. Душа объединяет. Каждый из нас разбрасывается своей душой, накрывает ею всех, с кем он общается, всех, кого любит, и кто любит его, но она не убывает. Когда вы говорите, что с каким-то человеком, или с каким-то местом, остался кусочек вашей души, вы этот кусочек чем-то отрезали? Ножницами, может быть? Или скальпелем? Душа неделима. Она поглотила и этого человека, и это место, и может вместить в себя все, что потребуется.

Я ответил? Нет? Вот и славно. Надо же вам самостоятельно что-то понять... "

- из "Собрания публичных заявлений Папы Иоанна-Павла Третьего"

15

- Привет, сынок! - сказал Михаил. - Я тебе игрушку принес. Она старая, но...

- Папа, - закричал Антон и побежал к отцу. - Папа, папа, папа!

Тот подхватил его, поднял, заливисто хохочущего, к потолку, прижал к груди.

Пятнашки, никому не нужные, рассыпались по полу.