Сегодня Эоргой встал раньше обычного. Потоптался на крыльце, с подозрением нюхая непривычно теплый воздух. Замер, слушая ступнями тревожную дрожь земли. Тяжело выпустил воздух, обмяк, присел на завалину. Стар он совсем уже стал. А тут такое. Надо решаться. Прорицать.
Это началось пару декад назад. Слабо рокотала земля. Северный ветер иногда приносил зловещее тепло, а над отрогами Хаомад - Великой Тяжи уладов - всполыхало и гасло неведомое зарево. Это были плохие знамения, это сулило небывалое. Но Эоргой не хотел смотреть правде в глаза - он был стар.
Кряхтя, улад пересек двор и побрел к Горлу. Для прорицания нужен черный мох, а он растет только на перевале. Спохватился, что не сказал старухе. Тут же махнул рукой - так лучше. Узнает позже. А то будет маяться, причитать. Два раза за всю их долгую жизнь Эоргой исполнял кровавый Ээймэлэй - обряд красных птиц. И каждый раз давал обещание, что в последний.
До Горла путь неблизкий, но хорошо знакомый. Пока был полон сил, ходил каждый день - нес Стражу. С гордостью, с достоинством. Навещали разные улады: воины, торговцы, шаманы, князья. Цокали языками, улыбались, оставляли подношения. Пели древние сказания - об исходе уладов с Небес, о битве с Огненным зверем, о водружении Великой Тяжи. Было здорово.
Теперь уж никто не ходит. Две, три сотни зим. Или пять? Огорчался поначалу Эоргой, гневался, затем остыл. Это их дело, не его. Он поставлен Стражем Хаомад, и он будет стражить, несмотря ни на что. Вот только все труднее двигаться, все хуже видеть, все тяжелее поднимать камни. Как-то дальше?
О Смене Эоргой старался не думать. С призванием своим сросся, Тяжь почитал домом, Стражу - лучшим занятием на свете. Зачем его сменять? И однако ж Смена давно уже должна была быть - по неписанным законам Стражи. Может быть, поэтому Эоргой и не спешил узнавать, что случилось в большом мире, вдруг вспомнят - сменят! Куда ему, старику, тогда идти? А так при деле...
...
На перевале Эоргою стало по-настоящему не по себе. Знак их Великой битвы - ледяной молот Хумора - скорбно покосился, оплавленные от смертельного тепла руны уже не читались, а повсюду, насколько хватало взгляда - трещины. По ледникам, по склонам гор, по перевалу. Кое-где вырывались струйки пара. Беда... Зажав в ладонях мокрые пучки черного мха, Эоргой бросился назад к хижине с таким неожиданным проворством, словно Огненный зверь восстал прямо перед ним. Да, пожалуй, и недолго осталось...
...
Увидев в руках Эоргоя черный мох, старуха запричитала. Но уже решено. Страж выжал темную жидкость в каменную чашку, добавил семян регеры, хаомадского пепла, яда острозуба, сам помочился и, перемешав, выставил перед старухой. Та замычала, отворачиваясь. Эоргой с досадой хлопнул по столу, схватил женщину в охапку и влил смесь в горло. Сразу же обмякла. Теперь нужно выждать. Эоргой затянул громкую песнь, песнь Стража с перевала, песнь, которой его, еще юношу, выучил прежний Страж, Дэргэн. В той песне ровно столько слов, чтобы помянуть всех Стражей со времен Великой битвы и дождаться, когда можно начинать кровавый обряд Ээймэлэй...
...
В Ээймэлэе главное - сила и память. Одним сильным ударом рассек Эоргой женщину от мохнатого влагалища до морщинистого горла, распахнул утробу наружу и принялся считать: один, два, три... Три куропатки, два канюка, по одной сове-сипухе и неясыти, пять, нет, семь вьюрков... Птицы выпархивали из чрева скоро, на лету отряхивались от крови, недовольно чиркали. Развереженная старуха мычала, мотая головой, - кровь быстро покидала ее, нужно зашивать. Но все ли? Эоргой заглянул в темную утробу, отпрянул. Оттуда выскочил хищный турул, уселся на ключицу старухи, принялся не спеша чиститься и прихорашиваться. Страж оторопел, но тут же замахал руками, прикрикнул. Крючконосая птица покосилась на него, хохотнула, вдруг проворно склюнула старушечий правый глаз и была такова. Беда...
...
На следующий день Эоргой встал еще раньше. Можно сказать, не ложился. Собирался в дорогу. Зашитой и опоенной целебными мхами старухе теперь заживать три-четыре декады (хотя глаз уже не воротишь!), за это время он успеет сходить в Дылман, столицу Северного воеводства. Там, среди мудрых шаманов-йылга и славных ратоборцев в серебряных доспехах, он найдет ответы на свои вопросы. И первый из них: что происходит с Великой Тяжью? Второй: что означает турул? А третий, так уж и быть: почему не идет Смена? И да пребудет удача Хумора с ним...
...
На двенадцатый день пути, когда вершины Хаомад скрылись из виду, а едва заметные тропки слились в хорошо утоптанный тракт, Эоргой увидел впереди невысокую фигурку.
- Эй, парень! - постарался догнать он ее, как можно дружелюбнее приветствуя. - Эй, пацан, погоди!
Фигурка оглянулась, на миг сверкнув недетской бородой, и задала стрекача. Эоргой подивился, однако, размыслив, понял, что дивиться нечему. Он грузен, грязен, власат, легко принять за разбойника или еретика, что ходят тайными тропами в Хаомады искать силы у Огненного зверя. К таким у Стража пощады нет, да только здесь не его вотчина, не его законы...
...
Еще через три дня безлюдной дороги Эоргой набрел на хутор. Он смутно помнил его: здесь жили льдотесы, что торговали крепкими, как скалы, глыбами хаомадского льда. Иногда, получив добрую выручку, они приходили к нему послушать древних преданий и пожевать черного мха, приносили вяленую медвежатину и тюлений жир. Эх, жирка бы... С такими мыслями Эоргой постучал в дверь. Визгливый голос был ему ответом:
- Рано пришли! Мало принесли!
Страж хмыкнул и переступил порог. Перед ним предстало странное существо, в котором лишь отдаленно можно было узнать улада. Ростом едва по пояс взрослому мужу, в плечах и того хилее, все какое-то вялое, водянистое, воркое. При виде Эоргоя существо испуганно вскочило, затряслось, выплюнуло:
- К-к-кто таков? Лед принес? Сегодня цены ниже!
Эоргой прокашлялся.
- Любезный, - пророкотал, - Мне б перекусить чего, иду в Дылман, к Мудрейшим!
Он многозначительно поднял палец, надеясь, что это вкупе с его статусом Стража (все же знают!) вызовет всегдашний восторг и уважение, однако реакция мелкого была обратной. Тот зашелся мерзоньким хлюпающим хохотом, икал, плевался, хрюкотал, наконец сполз под стол, но быстро и деловито оттуда сказал:
- Нет ничего, иди-иди, громила, сейчас влаков скличу. Если есть хаомадский лед, купим, но учти, цена каждый день падает! А пустым ходить не позволено, хоть в Дылман, хоть к мудрееейшим...
Последнее слово он растянул, передразнивая Эоргоя, и вновь зашелся в смехе, засучил под столом ногами, задрыгался... Страж хотел было вытащить его, проучить, да плюнул в сердцах и вышел. Еще и вправду влаков скличет...
...
Влаки были серьезными зверьми, могучими. По преданию, первого влака приручил Хумор; сидя на нем, он и нанес ледяным молотом решающий удар Огненному демону. С тех пор союз влаков и уладов был нерушим. Первые жили в ледовых пещерах и помогали вторым возводить ледовые города. Но любой влак прежде всего боевой зверь, как ими мог верховодить эдакий прыщ?
Подобными думами устлал Эоргой ход еще нескольких дней. Пару раз замечал вдалеке уладские фигуры, но те бежали, побросав добро. Одну корзину нашел полной куропачьих яиц, да все и сожрал в присест, уж больно живот от голода сводило. "Стражу положено хорошо есть, - оправдывался он, отирая бороду, - тяжелую службу ибо несет".
...
На исходе второй декады устало бредущему Эоргою показалось, что он видит впереди силуэт Дылмана, но вместо яркого блеска его льдистых башен, за которые город получил славное прозвище Серебряного, на горизонте висело какое-то тоскливое марево. Подойдя ближе, Эоргой различил городские укрепления, крыши и террасы - все серое, каменное, непривычное. "Неужто сбился с пути? Неужто не Дылман? Тогда что же?" - терялся в догадках Страж. Ответ мчался на него со скоростью боевого влака - его встречали. Первая группа воинов проскочила мимо, всадив ему в спину с полдюжины стрел. Эоргой, взревев от боли и обиды, развернулся, чтобы поквитаться с нежданными врагами, но вторая группа уже арканила его толстой сетью. Обездвиженный, истекающий кровью, чувствуя, как по жилам струится яд острозуба, Страж издал вопль отчаяния. Канюки торжествовали...
...
Сознание возвращалось вместе с болью. Эоргой ощутил себя скрученным так, что трещали кости. Тут же в ноздри ударил острый звериный запах - запах страха, ярости, смерти. Поворочав головой, он понял, что находится в клетке; в соседних бесновались, выли, рычали на разные лады крупные хищники - барсы, медведи, махайроды, влаки. Меж клетями ходили тщедушные личности - точные подобия того прыща с хутора - и гогоча совали сквозь прутья острые пики. Получил свою и Эоргой. Взревев, он, однако, тут же совладал с собой и крикнул как можно членораздельней и убедительней:
- Я Страж, это ошибка, позовите Мудрейших!
Свист и хохот вторили ему. Бесполезно! Кажется, у этих недоуладов крепко отбило мозги...
...
Миновала вечность. Его куда-то волокли, чем-то поили, мазали... Внезапный свет нетерпимо ударил по глазам. Дрожали, возвращаясь, онемевшие члены. Рев зверей не прекращался. Но теперь к нему добавился новый, все усиливающийся. Привстав, Эоргой смог оглядеться. Арена! Каменный цирк, заполненный тысячами улюлюкающих уладов - мелких, злобных, самодовольных. И он, почтенный Страж, униженный и израненный, выставлен им на потеху. Сражаться - потому что справа и слева уже заходили, покручивая хвостами, два желтых махайрода. Желтая слюна капала с их желтых клыков. Они были, так же как он, голодны, избиты и напуганы. Но они еще помнили, что такое сражаться. Помнит ли он?
Эоргой сделал последнюю попытку. Подбежав к трибунам, он закричал, захрипел, застонал, выплевывая непослушные слова-камни из пересохшей глотки:
В это время левый махайрод прыгнул. Визг и беснование перешли предел слуха и потонули в кровавом безумии. Когда звери рвали Эоргоя, над ареной взмыли вьюрки...
...
Странное дело: он уже три декады в плену, две на арене - и не умер. Не истек кровью, не разорван медведями, не погиб от ран, истощения, отчаяния... Наоборот, былая немощь, столь досаждавшая ему на перевале, исчезла, мышцы обрели прежнюю сталь, сноровка вернулась, так что теперь Эоргой выходил неизменным победителем над парой махайродов, и к ним стали добавлять третьего. Как он вскоре понял, его тут держали за диковинного дикаря - горного великана или кого-то в этом роде. Никто не узнавал в нем Стража, никто не помнил, что это такое - или делал вид, что не помнил. Эоргой все же придерживался мысли, что на Дылман пало сильное проклятие, может быть даже связанное с пробуждением Огненного зверя. Наверняка в прочих уладских городах давно сбираются дружины, сверкая льдистыми доспехами, воеводы разворачивают древние славные стяги, и только отсутствие вестей от Стража перевала печалит мудрейших йылга, готовящих могучие заклинания для извечного Врага ледяного мира. Так должно быть, иначе мир обречен. Эоргой не желал в это верить, более того, он понимал, что его сражение с Врагом уже началось. И он ломал хребты саблезубых кошек, крушил черепа медведей, только влаков убивал как-то скромно, аккуратно, словно стыдясь сделанного. К неудовольствию галдящей толпы. Впрочем, толпа его боготворила. Снискав силой и мужеством уважение безродной массы, Эоргой теперь искал внимания властителей города - уж они-то должны что-то знать и о чем-то помнить! Вскоре Страж получил возможность побеседовать с одним из них.
...
В тот день сражений не было. Эоргоя давно уже не держали в тесной клети и не тыкали пиками; он сидел в просторном сводчатом подвале, поедая жирный студень; охранники почтительно взирали на расстоянии. Вдруг вскочили и выбежали вон. Вошел богато одетый улад - выше прочих, хотя все еще значительно ниже Стража - и остановился в пяти шагах. Был он дороден, лют, смотрел неясытью. Некоторое время молчал, изучая.
- А ты не производишь впечатление одичавшего урода, - начал гость. - Ярость в твоем взгляде имеет несомненно разумную причину.
Речь его была протяжной и неправильной. Эоргой уже привык, что недоулады вместо "смерть" произносят "мерть", а вместо "урод" - "вурод"; однако он списывал это на невежество толпы, здесь же такими словами говорил вельможа. Но почему бы дылманскому проклятию не повлиять и на язык проклятых?
- О том я говорил не раз, - привстал Эоргой. - Я Страж Хаомад, пришел сюда, чтобы сообщить...
- Да-да, - прервал вельможа. - Нашему миру близится конец, мы должны готовиться к битве, бла-бла-бла... Послушай теперь меня, великан. Я - Бламуз, владыка Дылмана и окружных земель вплоть до селланурской тайги. Вот уже тридцать зим я правлю своим народом, северными вуладами мону. Ни разу не слышал я о таких гигантах, как ты. Должно быть, ты или забрел к нам откуда-то издалека, или тебя ублюдком выносила какая-то вуладка, скрыв столь вопиющее уродство. Ни разу не слышал я об огненных демонах, но знаю, что Хаомады - край вулканов, которые то и дело пышут огнем, поэтому мы не ходим туда. Ни разу не слышал я ни о каких стражах, кроме тех, что выставлены мной на границах Дылманского владычества; они охраняют нас от посягательств короля Обора, турнейских князей и прочего сопределья. Купцы, которым позволено путешествовать беспрепятственно, приносят нам вести из отдаленнейших уголков вуладского мира. Ничего даже близкого твоим бредням нет. Так кто ты на самом деле, и какова причина твоей ярости?
Эоргой молчал. Переваривал. Ничего сказать не находилось. Вдруг молвил:
- Почему все из камня? Куда делся лед?
- Лед? - изумился Бламуз. - Да ты точно дикарь! Наши предки строили себе жилища из льда и снега, пока кочевали по тундре от Северного моря. Давно уже живем мы в городах, сначала деревянных, теперь каменных, изучили науки и ремесла, постигли искусство войны и управления, знаем тайны железа и огня...
- Огня?! - вскочил Эоргой. - Ну, конечно, он вас и обратил! Давно ли вы предались лиходейскому пламени? Неужели даже шаманы?
- Ты определенно безумен, - покачал головой Бламуз. - Нет у нас шаманов, а если когда-то и были, всех извели. Зачем вуладам пудрить мозги? У нас просвещенное общество, мы торгуем, воюем, развлекаемся, но без старушечьих басней...
Ничего не сказал Эоргой, лишь взвился в отчаянном прыжке, стремясь достать до горла предателя - тот поступил так неосторожно, придя один! Но правитель отпрянул, резко вскинул руку, что-то полыхнуло, и Стража отбросило назад. С изумлением глядел он, как по его лохмотьям бегут рдяные змейки огня, как толчками выходит кровь из круглой ранки на груди, как сморщивается и тает льдяная кожа его. Двум извечным Стихиям никогда не ужиться - ни на земле, ни в сердце улада. Но никто не скажет, что в твоем сердце - огонь или лед, пока не заглянет в него...
...
С той поры стало Эоргою совсем худо. Хотя битвы на арене случались реже, но зверьми травили куда сильнее, так что приносили его бывало располосованным на тряпки. А зрители все громче требовали смерти - его смерти. О смерти думал и он сам - но не на потеху толпе. Замыслил отчаянное бегство, да только без помощи не сбежать - стерегут крепко. А тут еще зловещее тепло дало о себе знать. Недоулады разоблачались, подставляя нагретому ветру бока и называя это весной, Эоргой же мрачно поглядывал в сторону далеких Хаомад и понимал: очень скоро будет поздно, если не уже. Когда восстанет Огненный див... А впрочем, может, действительно он рехнулся по древности прожитых зим? Нет никакой Стражи, Врага, угрозы; не было никогда Исхода, Великой войны, славной победы? Что если помутился разум его, вообразил нелепые сказки? От таких мыслей Эоргой ворочался, стонал и желал себе погибели... Но неожиданно пришла помощь...
...
- Сюда! - сухонькая рука, протиснувшись в щель, настойчиво звала. Эоргой медлил, не подвох ли? Но решился, рванул. За дверями - обледенелые статуи охраны. "Никак ледяная магия йылга!" - прошептал потрясенно. Согбенный старичок меж тем влек, помахивая ручками-лапками. Куда-то вниз, через потайной ход в стене, через заваленные хламом подвалы, где Эоргой еле протискивался, а протиснувшись, не понимал, чьи это ходы: то ли экономных старых уладов, то ли расточительных новых. Наконец, беглецы остановились: их окружала древняя горная утроба. В таких улады прятались от Огненного врага в ту пору, когда одолевал он, а Хумор еще не выпилил ледяной молот...
Старец сидел, насупившись, как сипуха. Видно было, что отдал слишком много сил.
- Что случилось с Дылманом? - набросился на него Эоргой. - Правда, что это везде? Что случилось с уладами? Почему они столь малы, злы и слепы?
Его спаситель нараспев прошептал:
- Долго не было Стража, долго не было Врага. Улады забыли Лед, улады забыли Огнь, улады думали, что одни в мире. Шаманов стали бояться, шаманов стали убивать. Древние книги истребили, древние сказы ложью назвали, другой жизнью зажили. Если раньше имели лед вокруг себя, а огонь в сердце, теперь огнем владеют, а сердце во льду лежит...
Йылга упал ничком. Страж подскочил к нему и затряс:
- Но почему вы такие мелкие?
- Это не мы малы, это ты велик...
...
Трудной дорогой шел обратно Эоргой. Не торной, где сновали уладские разъезды и сторожили влаки, шел через буреломы, через начавшие вскрываться реки, через снежные пики. А его догоняла весна. Огненный враг уже был в этом мире, уже жег его смертельным пламенем, еще немного, и он проявит себя в полную мощь.
Эоргой спешил. Домой, в Хаомады. Зачем, точно не знал. Ведь принять последний бой, как он решил, было все равно где, разве что в последний раз увидеть свою старуху, точнее то, что от нее осталось. И рядом умереть. Пожалуй, так. Пару раз его догоняли недоулады на влаках. Несчастные! Страж вырывал с корнями столетние дубы, кидал обломки скал величиной с дом - и мокрого места потом не сыскать. Никакой ненависти к ним Эоргой не испытывал - скорее жалость, презрение, брезгливость. А еще скорбь по старым уладам, серебряным витязям Дылмана, Ороки, Пэрэя, Силлиги. По настоящим потомкам Хумора и первых героев небесного похода. Больше всего на свете желал Эоргой оказаться в их числе - не живым, так мертвым, не заледеневшим в подземных чертогах-могильниках, так испепеленным тем, с кем они сражались и кого победили. Пусть Огненный демон не думает, что все улады уже у его ног; по крайней мере, Страж все еще на своем посту и не покинет его по доброй воле...
А вот и Горло - страшно разверстое. Голое, дымящее, пылающее. Ветер, грохот, пыль, жар, трус... Прямо над Горлом - огненное жерло: пышет, лавит, бьет. Встал Страж на пути пламени, крепче ухватил ледяной молот Хумора, но знает: недолго продержится. Уже дымится кожа, парится кровь, лед тела его исчезает. Но что это там, впереди, в потоках лавы? Будто бы поднимается гигантская фигура демона, так же крепко держащая в руках огненный молот, размахивается, метит в Эоргоя, бьет...
Судьба - наковальня, молот - мужество, а меж ними - сердце. Горячее огня может быть лед, крепче стали - пламя души. Встал Эоргой новый, младой, огненный; взвился над Хаомадами, взошел Небесной тропой, испытал счастье первых уладов. Как радостно и легко на душе! А внизу - грязный, злой, старый мир, мир, ждущий очищения, требующий встряски. Во имя памяти - против забвения, во имя песен - против приказов, во имя героев - против толпы восстает он, Эоргой. Прошло время льда, трескучего и затейливого, устойчивого и основательного; настало время огня - простого, чистого, яростного. Как ни странно, жизнь несет он миру, погрязшему в смерти, боль рождения и радость созидания. Вот чем стал Эоргой - повитухой нового мира, вестника-турула выпустил он, рассекши утробу земли. А кто родится, не знает и он. Пусть они придут по дороге Небес и сразятся... Посмотрим, достойны ли... Абы кого Страж не пропустит...