В год Белой Собаки три безводных сезона последовательно сменялись в пустыне Ханын: сухая осень, бесснежная зима и жаркая весна. Чилан, единственное озеро на тысячи ли вокруг, пересохло полностью. Перелётным птицам негде было остановиться и передохнуть: замертво падали они с неба. Дождь из птичьих тел шёл несколько недель, Ханын была вся усеяна мёртвыми тушками. Кому сие пошло на пользу, так это кулямам, норным грызунам. Благодаря обилию дармовой пищи они в тот год расплодились десятикратно. Когда пришло лето, голод погнал полчища грызунов на запах дыма. На перевале Табагай стоял город жунов. Кулямы затопили город своими телами, заставив людей в панике бежать оттуда. Многие были покусаны - начался мор. Когда жуны с перевала Табагай рассеялись по всей стране - кто к родственникам, кто поближе к столице, они всюду распространили ядовитую слюну кулямов - на одежде, на ранах, на колесах кибиток. Царь жунов Горогой находился по осени в походе. Ему сильно досаждали северные кочевники, которых он, наконец, собрался покорить. Стотысячное войско заперло варваров в ущелье Кам; Горогой уже праздновал победу, когда ему донесли, что в стране мор. Вымирают целые города. Государство в опасности. Донесли не только ему одному - в войске началось брожение, варвары же воспрянули. Победоносная кампания превратилась в избиение жунов. Горогой попал в плен к хакану кочевников и пять лет служил тому подставкой перед лошадью. Однажды Горогою, в очередной раз принявшему привычный четвероногий вид, попался на глаза кулям. С диким воплем вскочил он, опрокинув хакана, и принялся топтать ненавистного ему зверька. Подоспевшие слуги, подумав о неповиновении, до смерти забили нагайками владыку жунов. Такую роль в человечьей судьбе могут сыграть мёртвые птицы и грызуны...
Лан Гошон отложил кисть и прислушался. За окном раздавались пронзительные крики: "Дорогу государю! Великий хаан покидает ставку!" Гошон знал, куда отправился правитель - поклониться духам предков на горе Гоян. Что ж, это тоже нужно занести в официальную "Хронику деяний Бугоран-диюка, солнечного императора Лашура". Многое уже успел совершить великий, как солнце, хаан. Завоевать двадцать три княжества Северной Тун, прорыть канал через Вегейские степи, построить новую столицу - в сотню раз краше и больше прежней. И всюду Лан Гошон сопровождал своего повелителя как преданный советник и летописец. Даже злейшие враги - цари Чинга и Кумени - признавали: Бугоран-диюк - из тех, кому благоволит Небо и кем гордятся предки. И потомки будут гордиться - уж об этом постарается кисть Лан Гошона.
Ну да ладно. Пока государь на горе Гоян, у Гошона есть пара часов, чтобы поработать над своим любимым детищем - "Записками о великих и малых". Эта рукопись в триста свитков (а будет ещё больше!) призвана прославить уже самого Лан Гошона. В ней он решил собрать все сведения о великих мира сего - царях, полководцах, святых, разбойниках - с седой древности до наших дней. И не просто изложить, а - и в этом была главная задумка! - противопоставить им деяния малых и незаметных, дабы видна стала относительность любых замыслов и поступков, свершений и трагедий. И последние станут первыми, как сказано в одном старом писании. Хорошая идея, ещё никем не развернутая. Лан Гошон вновь обмакнул кисть в чернильницу.
Раздел пятый, свиток второй. О хитростях малых
Общеизвестно, что ичиуты - самый хитроумный народ. Живя в небольшой долине в горах Пхумо, они издревле подвергались нападениям могущественных соседей, но никогда никому не подчинялись. Причиной тому невероятная изобретательность даже самого последнего из ичиутских крестьян. Так, в год Черной Лисы в их владения вступила армия Думаня, коворейского владыки. Ичиуты отступили без боя, но распустили слух, будто со дня на день ожидают подхода мезомейских войск - лютых врагов Ковореи. И точно - их лагерь в горах каждую ночь увеличивался на сотни огней, пока все предгорье не заполыхало кострами. Уверенный, что мезомейцы-таки пришли на выручку ичиутам, Думань спешно отступил. Однако хитрые горцы всего лишь жгли пустые костры. В другой раз их главный город был осажден войском гимаров. Эти искусные лучники не давали ичиутам и носа высунуть за стену, не говоря уже о полноценных вылазках. Казалось, дни ичиутов сочтены - скоро им нечего будет есть. И тут некий крестьянин придумал следующее. Ичиуты сделали из соломы фигуры воинов в человечий рост и тёмными ночами спускали их на веревке со стен, имитируя вылазку. Меткие гимары превращали эти куклы в ежей из стрел, ичиуты же, как ни в чем не бывало, поднимали их обратно и таким образом пополняли свой стрелковый запас. Когда же гимарам надоело дарить стрелы врагу, ичиуты совершили настоящую вылазку и перебили множество осаждавших. Те вынуждены были отступить. О хитростях ичиутов можно говорить ещё много.
Уже два месяца лил, не переставая, холодный дождь. Войско Бугоран-диюка тяжело продвигалось по непролазной грязи на восток, к отрогам Чоулеза. Это были земли Кумени, прежде вассального государства, которое лет сорок назад, с приходом к власти визиря Пуцу, быстро возвысилось до большой державы. Но вот умный и смелый Пуцу отошёл к праотцам - разве может представиться более удобный случай, чтобы восстановить статус кво? К сожалению, так думал не только великий, как солнце, лашурский хаан. С юга нагрянули "овощееды" Праттака - презренный народ, питающийся древесными плодами, словно макаки какие. Да и император Чинга проявлял повышенную заинтересованность в вопросе куменского престолонаследия, намереваясь посадить на оный любимого сына. Противостояние четырёх армий затягивалось. Все медлили, ожидали ошибки соперников, темнили настолько, что порой обманывали самих себя. Бугоран-диюк собирал уже третий Совет за неделю.
Лан Гошон сидел во втором ряду. Перед его почтительно склонённой головой маячила косичка Тубарея, старого и туповатого генерала, который постоянно сопел, потел, украдкой утирался шелковым платком и то и дело бессвязными выкриками прерывал говорящих. "Ну да!.. Ещё чего!.. Чушь!.. Ха-ха!" Своё слово "Наступать!" он уже давно сказал, прозвучало оно неубедительно, как только могут быть неубедительны пафосные слова после двух месяцев тяжелой кампании. Прочие сановники высказывались уклончиво; мол, и отступать, конечно, нельзя, и продолжать поход становится всё труднее. Отдохнуть бы полгодика на тёплых квартирах.
- А что скажет нам сиятельный Лан Гошон, мудрость которого, настоянная на книгах, как чай на травах, видит много дальше обычного мнения? - разнёсся по шатру зычный голос хаана. Гошон тряхнул головой и поднялся. Он был как никогда уверен в себе. Прочитанная накануне "Книга правителя страны Зод", редкая настолько, что о ней в стране Зод даже не слышали, мягко перекатывалась в его голове отточенными афоризмами и поучительными историями. Воздав должное предыдущим ораторам, летописец тут же напомнил, что осторожность на войне сродни поведению крыс в амбаре: пока одни всё нюхают в тревоге воздух, другие уже давно набивают брюхо. От сравнения с крысами Бугоран-диюк поморщился; заметив это, Гошон поспешил уподобить хаана великим полководцам древности, которые долго запрягали, зато быстро ехали. Настало время, убеждал Гошон, совершить хитроумнейший маневр, о котором он прочёл в древних свитках. Пусть псы грызутся за кости Кумени; мы же совершим неожиданный бросок на север и ударим по столице Чинга. Их армия, завязшая в сражениях с куменцами и праттакцами, не успеет вернуться; заняв Уфань, мы не только ослабим чингцев, но и отвлечём их от куменского вопроса; решить его затем будет значительно проще.
- Но как же наши солдаты?! - удивленно воскликнул Оромэй, министр по снабжению. - Они истощены, изголодали, такого перехода не выдержат!
- Ерунда! - Гошон триумфально обернулся на голос. - Посулите им тройное жалование, а в случае неповиновения казнь каждого седьмого - и откуда только силы появятся.
- Так делал великий завоеватель Римаск, - пояснил он, обращаясь уже к хаану. Тот смотрел на Гошона заинтересованно. "Всё, подумал летописец, место первого советника обеспечено! Не забыть потребовать себе Мечиску - милейшее именьице! А может, и на дочке Бугорана жениться?" Тут он кинул на государя столь дерзкий взгляд, какого себе не позволял даже по отношению к книжным торговцам с площади Тепунк; на его счастье хаан, всецело погружённый в предложенный проект, не заметил этого взгляда. На следующий день смелый план Гошона был принят.
Раздел двенадцатый, свиток первый. О порядке вещей
Все силачи мира не смогут протащить быка за хвост, ибо это противно порядку вещей. Но даже маленький мальчик, взяв быка за уздечку, мирно проведёт его хоть через всю страну, так как будет следовать порядку вещей. Поэтому мы не купаемся в огне, не жжём воду, не едим камни, не строим дома из яблок. Порядок вещей - основа подзвёздного мира.
Поход Бугоран-диюка на столицу Чинга стал наиболее бесславной страницей деятельности этого в общем-то достойного правителя. Поначалу двинулись бойко; кстати закончился и проклятый дождь. Но затем неудачи посыпались одна за другой: дикие газры отбили половину и без того тощего обоза, от плохой воды люди стали желтеть и просиживать в кустах дольше, чем собственно идти, ошиблись в расчетах и вышли не к броду Илуш, от которого до Уфани рукой подать, а много южнее - эта оплошность позволила уфаньцам подготовиться к обороне, а армия Чинга успела вернуться домой. В результате лашурцы оказались зажатыми с двух сторон. Катастрофа ждать не замедлила. В отчаянной битве Бугоран-диюк был полностью разгромлен, подписал унизительную и разорительную капитуляцию и в диком гневе возвратился домой - зализывать раны. Одну из них звали, как можно легко догадаться, Лан Гошон.
Все как один, даже недруги (эти первее всего) советовали ему бежать. Но побег в неизвестность страшил сильнее домашней кары. Поэтому Гошон заперся в своей библиотеке и, трясясь от ужаса, перебирал свитки. Это чуть успокаивало. Он попытался было составить речь в свою защиту, подобрал с десяток крепких аргументов, настоянных, как чай на травах, на примерах из старины; но не смог вымолвить ни слова, когда предстал перед сверкающими очами хаана. Все, Гошон в том числе, ждали смертной казни. Но Бугоран не был бы правителем, если бы плохо разбирался в людях. Снести голову книжному червю? Невелика заслуга. Настоящим наказанием будет заставить червя самому потерять голову; пускай корчится в дорожной пыли тот, кто ещё недавно наслаждался пылью книжной. Лишить Лан Гошона всех привилегий и имущества, особливо книг и свитков, выгнать на улицу и следить, чтобы никто в стране не давал ему никакой работы, связанной с чтением, письмом, обучением, советами и прочими умственными вещами. Пусть пашет землю, вяжет лапти, продаёт пончики - да мало ли на земле трудных, но достойных занятий! Таков был великодушный указ Бугоран-диюка, пятнадцатого императора Лашура. Таково отныне проклятие Лан Гошона - хуже смерти, горше презрения, отвратительней опалы. Забвение имя ему.
Раздел семнадцатый, свиток шестой. О выживании никчемных
Если ты на что-то годен, то можешь, стремясь к успеху, потерпеть неудачу. Если ты ни на что не годен, откуда взяться неудаче? Над кривым Бяо смеялись в деревне все: и вид у него был дурной и тщедушный, и из рук всё валилось, и двух слов связать не мог. А как нагрянула война, ушли и не вернулись все мужчины деревни. Лишь кривой Бяо по-прежнему бегал по улицам и пел свои глупые песенки. Если человек не знает, в чём ценность жизни, он не потеряет жизнь ни при каких обстоятельствах.
Нищий старик медленно брёл по дороге. Солнце яростно поливало одинокую фигуру жаром, словно негодуя, что нет других свидетелей его могущества и великолепия. Окружающая местность была суха и пустынна; только на горизонте белевшие горы обещали нескорую прохладу. Похоже на страну Фэйлап, медленно подумал старик. Где-то здесь, как уверял Жилон Географ, водятся Жёлтые звери - у них тело лошади, вместо ног змеи, а голова птичья. Если выпить их слюны, будешь жить тысячу лет. Но старик не хочет жить тысячу лет; он хочет скоро умереть. Память - всё, что осталось от многоучёного Лан Гошона. Ни имени, ни книг, ни друзей - только память, да и та слабеет день ото дня. Всё бы забыл старик, но главного не забыть: того, как несправедливо обошёлся с ним проклятый хаан и как сладка будет ему месть: на этом свете или на том. Только как может отомстить ничтожный попрошайка великому правителю, уже давно оправившемуся от поражения под Уфанью и победоносно воевавшему на равнинах Эзгиль? Никак, а всё ж хитроумный план есть - лишь бы на этот раз сработал.
Ох и побросала злая судьба Лан Гошона по городам и весям! Он ел суп для бедняков в Чуруе, поденствовал в Марже, страдал от лихорадки в Коворее. Его били в Огоме, травили огромными псами в Рузе, сажали в тюрьму в Кае. Вшей он уже давно по-философски не замечал, чувства голода тоже; с собаками и людьми было сложнее. Первые, все как один, считали своим долгом вцепиться в его штанины, приводя их и без того рваный вид в совсем уж предосудительное состояние; вторые - слава богам, не все! - или лениво замахивались на просящего подаяние старика, либо с браным криком прогоняли его - то ли знали о проклятии Лан Гошона, то ли по всегдашнему бессердечию своему. Гошону было утешительнее думать, что по бессердечию. Несколько лет продолжалась его трагическая одиссея, в которой он познал жизнь сильно не такой, какой она описывалась в книгах; а познав, намеревался уже наконец тихо скончаться, как однажды, на ночевке в хлеву у постоялого двора, одна сумасшедшая мысль заставила его взвиться в воздух и издать яростный крик, переполошивший ослов. Ну конечно! Как же он не вспомнил раньше!
Эту книгу он купил в год Железного Дракона у странного торговца. Был тот крив, а хорошо видел, хил, а таскал много, слаб умом, а настоящую цену знал. Впрочем, Гошон и не торговался. В ту пору хаан ещё платил золотом за каждую страницу "Хроники", чего ж мелочиться. Торговец шепнул, что в книге содержатся редкие рецепты, редкие заклинания, а ещё важнее - редкие сведения о нужных местах и людях, что в тех местах проживают. Заинтересованный, в тот же вечер Гошон книгу прочёл. Было там действительно немало любопытного, немало и сомнительного, но верхом и того и другого было сообщение о горе Читань, где в пещере живёт тысячелетний шаман. Водит он знакомство с духами Семи Вод и Восьми Огней, может отвести человека в иной мир и вернуть обратно, знает, как превращаться в бесплотного призрака-гура и нежить-макци. И за услуги свои не берет ни лана; только не перед каждым является; лишь перед тем, с кого и взять-то нечего. И живёт тот шаман за страной Фэйлап, за горами Щюз.
Раздел двадцать третий, свиток десятый. О победах проигравших
Даже смерть может послужить делу, даже поражение может принести победу. В царстве Сога пришёл к власти Батод - человек подозрительный и жестокий. Он отправил в трудный поход всеобщего любимца, молодого генерала Хая, а когда тот возвращался домой с победой, не придумал ничего лучшего, как объявить его вне закона и казнить всю его семью. Добродетельный Хай не стал воевать со своим же народом; он заперся в комнатке трактира с намерением принять яд. Но его успел разыскать Юпан, тайный посланник царства Фирс - давнего врага Сога. Юпан спросил Хая, хочет ли тот отомстить за свою честь и свою семью. Больше жизни, вскричал Хай, но не знаю, как это сделать. Я знаю, сказал Юпан. С детства я учился убивать с трёх шагов; чтобы подойти к Батоду на такое расстояние, мне нужно показать ему нечто очень ценное. Что же это? - спросил генерал. Вашу голову! - ответил посланник. Хай всё понял. Покорнейше прошу принять мою голову, сказал он, встал на колени и одним взмахом меча лишил себя жизни. После этого Юпан завернул голову Хая в скатерть и повёз в Сога. Там его пропустили к Батоду. Пока тот жадно рассматривал голову своего врага, Юпан обнажил клинок и проткнул тирана. В суматохе ему удалось скрыться. Прибежавшая охрана нашла возле трупа Батода голову и окровавленный меч генерала Хая.
- Можешь не говорить, что привело тебя ко мне, ученый Лан Гошон. - Шаман, благообразный старичок с белыми бровями по грудь, усмехнулся. - Это знает даже собака, что порвала тебе штаны вон там, чуть ниже пояса. Но не бесстыдство просвечивает в дыре, нет, там сверкает жажда мести. Мести столь ярой, что поневоле удивляешься, откуда она в теле и разуме книжного человека?
- Давно нет книжника Лан Гошона, ценителя старинных историй и мудрёных хроник, - устало ответил пришедший. - Есть бродяга и пария, у которого несправедливо отняли всё. Теперь я хочу всё вернуть. Ты мне поможешь?
- Нельзя дважды сжечь одни и те же дрова, нельзя зажить той жизнью, которую уже прожил, - покачал головой шаман. - Даже смерть Бугоран-диюка не утолит твоё мщение, не вернёт тебе прежнюю жизнь.
- Это верно! - загорелись глаза Гошона. - А ты сделай меня гуром, призраком, что бродит в ночи. Стану я вечным проклятием царского дома Лашура, сведу с ума Бугорана и его потомков!
- Ты готов пожертвовать своей вечной душой в обмен на вечное посмертие? Застрять посередине между этим миром и тем, без надежды на новое, лучшее воплощение?
- Да!
Шаман изящным жестом забросил свои длинные брови за плечи. Гошону показалось, что за спину полетели и какие-то искры, струи дыма, туманные нити.
- Хорошо, мне это по силам. Но вынужден огорчить тебя, летописец, что стать боевым духом у тебя не выйдет. Книжная ты душа, ею тебе и оставаться навеки. Гур из тебя получится такой: шуршать листами бумаги, оставлять чернильные кляксы, разворачивать свитки, ронять со стола кисти... В общем, только мышей пугать. Согласен ли на это? - лукаво улыбнулся шаман.
Чёрное лицо Гошона исказила страшная гримаса; совладав с собой, он выдавил:
- Д-д-а.
- Хорошо. - Только теперь шаман с интересом посмотрел на собеседника. - Хорошо. Быть по сему.
Искры и нити вылетели из-за спины шамана и помчались к Гошону, на ходу превращаясь в чудесных зверей. Пронизали они его болью и светом, покоем и тьмой, силой и забвением. Погасли глаза Лан Гошона... Загорелись глаза призрака-гура...
Раздел сороковой, свиток первый. Об умелых
Хулон сказал: "Никакое мастерство не стоит недооценивать. Правитель может погубить недруга властью, но и умелая швея способна убить иголкой. Знающий рыбак заведёт в топь, искусный возница затопчет и мулом, а скромный писарь составит смертельную кляузу".
На дворе стояла лунная ночь. В царской библиотеке никого не было, только шуршали листы бумаги, катались по столу свитки, падали кисти... Стоп, это не весенний ветер, это... гур! Бесплотная тень, которую можно увидеть, только если принять настой ягод фоллак, скользила между стеллажами, любовно поглаживала книги и даже, кажется, слегка подвывала от радости вновь читать и писать. Лан Гошон, точнее то, что когда-то было им, вернулся в свой рай. Здесь ему было спокойно и приятно, здесь под его взглядами оживали древние герои и кипели великие битвы, здесь мудрецы прошлого нашептывали ему свои мудрости и почтительно внимали его мудростям, ещё более мудрым. Здесь он был полновластным государем, и горе тому, кто восстал на него!
Вот она, "Хроника деяний Бугоран-диюка", смотри-ка, сколько понаписали всего! А вот ещё том - "Летопись царского дома Лашура", свежий. Бедняги, строчат, небось, высунув языки от усердия, а мы раз - и поправим. Не сейчас, позже, когда придёт время. И станет Бугоран-диюк в глазах потомков черным тираном, угнетателем народа, душегубом и кровопийцей, уничтожившим двадцать три свободных княжества Северной Тун, погубившим тысячи людей при прорытии ненужного канала, разорившим страну постройкой нелепой столицы. Проклянут потомки его имя и его семя, восстанут тут и там, скинут с трона внука, может быть, даже переименуют страну. Велика сила слова, Гошону ли не знать, а ещё больше велика сила слова написанного, слова из умных и древних книг. Как он раньше до этого не додумался? Ну ничего, впереди ведь вечность...
Гур устроился поудобнее в одном из кресел (приятная фраза, хоть и не соответствует действительности) и развернул последний свиток "Записок о великих и малых". Многое нужно внести сюда, чем сейчас и займёмся...