Аннотация: ћКоррида началась в коридореЋ. Это - фраза из повести Фазиля Искандера ћПоэтЋ. Крутится в голове, и все тут. К чему бы такое смешение смыслов? интервью. апрель 2006
Дмитрий Быков: "ВОСПИТЫВАТЬ МЕНЯ БЫЛО БЕСПОЛЕЗНО"
"Коррида началась в коридоре". Это - фраза из повести Фазиля Искандера "Поэт". Крутится в голове, и все тут. К чему бы такое смешение смыслов?
Вот кое-что более подходящее: "Писать в рифму вообще полезно, это гармонизирует жизнь и повышает самоуважение". Дмитрий Быков знает, о чем говорит. Он - поэт, прозаик, журналист, телеведущий. Гармоничная личность.
Если учебник истории отечественной журналистики 20-21 веков когда-нибудь займет место рядом с книжкой о временах, когда классики русской литературы занимались изданием журналов и писанием статей, то крупная фигура Дмитрия Быкова наверняка будет в нем отмечена особо.
В тексте вам могут попасться ремарки типа "вскричал - упала в обморок". Наверное, это требует отдельного пояснения.
Поясняю: интервью взято у журналиста, который в Петербурге бывает наездами, только что пережил собственный творческий вечер и длинную очередь жаждущих автографа, и томится душой и телом по общению с друзьями и единомышленниками - лучшими из ныне живущих. Это же сплошная экспрессия! Особенно мне понравилось там, где я - питерская братва, а Дмитрий Львович - московская. Но в итоге все свелось к метафоре "мужик - баба", что, в общем, конкретнее всего отразило истинное состояние вещей.
БЫТЬ ДМИТРИЕМ БЫКОВЫМ
- Что надо с собой сделать, чтобы успевать тысячу вещей одновременно, в общем, стать Дмитрием Быковым?
Про меня один мальчик написал хорошо: "Какова же должна быть травма, чтобы так ее избывать". Видите ли, я не знаю, хорошо ли то, о чем вы говорите. То, о чем так хорошо в свое время сказал Михаил Ардов: "И жид торопится, и чувствовать спешит".
Потому что такая быстрота, такая жадность, это не очень приятная моя черта. Это не от недостатка вдумчивости. Я думаю, что это от страстной внутренней борьбы еврея с русским, потому что они ровно пополам внутри меня распределены, и между ними идет броуново движение, как у водорода с кислородом, бурное соединение со взрывом. Еврей требует одного, русский другого. На грани раздвоения личности: одна считает, другая пишет.
- С вами трудно?
Очень легко. Я очень хороший семьянин, правильный отец. У меня двое детей.
- Записку с вопросом о воспитании детей вы как-то замяли...
У меня не так уж много времени их воспитывать. Они уходят в семь утра в школу, а я ухожу где-то в девять. И прихожу в час ночи. У меня либо "Времечко", либо радийный эфир, либо еще какие-то дела. А по воскресеньям я пишу. Поэтому я их воспитываю редко. Но у меня раз в месяц случаются патологические припадки чадолюбия. Я захожу в комнату, ногами разбрасываю бардак: это убрать немедленно, это вообще выбросить... дочь бежит следом с воплями, чтобы я то не выбрасывал, это не выбрасывал... Иногда у меня случаются с ними откровенные разговоры. Такие глубокие, серьезные. Я не отношусь к ним как к людям другого поколения, они скорее как ровесники.
- И не относитесь к ним, как к людям, которых надо формировать?
Нет, вот это очень точно. Я абсолютно уверен, что человек рождается готовым. Были же эксперименты, доказано что в человеке треть зависит от среды, а две трети от генов. Я думаю, что от генов зависит три четверти. Так что бессмысленно формировать человека. Меня воспитывать было бессмысленно с самого начала, я какой есть, такой есть. Все, что во мне есть, заложено с самого рождения.
- Среда вас не формировала?
Нет, никакая и никогда. Ни школьная, вполне отвратительная, ни армейская. Мне было хорошо в некоторых средах, в среде своих ровесников, например.
- А как же русская литература (в лице, например, Александра Житинского и Нонны Слепаковой) которая вас подкармливала по выходным во время службы в Ленинграде?
Я уже попал в эту среду, уже читая Житинского, Валерия Попова, Новеллу Матвееву. Я могу сказать, что меня сделала проза Житинского, безусловно. Но точнее было бы сказать так: она мне разрешила быть таким, какой я есть. Я понял, что я такой не один - самое сладкое сознание для человека. Оказывается, есть такие же люди, значит, и я имею право. Все.
Это не значит, что Житинский меня каким-то вещам научил, он меня никогда не учил ничему. Он мне разрешил быть таким, какой я есть. Житинский повлиял на меня как человек, он вообще мне за отца - отсутствующего. С реальным отцом я не был знаком абсолютно, он нас оставил довольно быстро. Потом пытался с нами общаться, но я его во время бортанул, мать мне успела объяснить, что он не очень хорошо себя вел. Я нашел себе "коллективного" отца в лице двух Львов - поскольку я Львович - Льва Аннинского и Льва Мочалова, я нарыл себе старшее поколение отцов, а Житинский, Мелихов, Валерий Попов, Веллер - это коллективный отец в диапазоне от 39 до 48 года рождения. Они меня действительно воспитывали, иногда довольно жестко.
ВОСПИТАНИЕ СТРОПТИВОГО
- Какие методы были особенно жесткими? Пепельницами кидались?
Нет, ничем не кидались. Веллер на меня просто орал. За столом не так себя веду, с женщинами неправильно знакомлюсь... Однажды едем с ним в метро, напротив девчонки какие-то сидят. Он мне говорит: вот хочешь, я на спор познакомлюсь с самой симпатичной? Я говорю: валяй. Хотя и завидую. А напротив действительно сидит очень симпатичная. Он подходит - совершенно не к той, которая мне понравилась, -- и действительно с легкостью необыкновенной ее кадрит. И она уже смотрит ему в рот, все дела, и он на меня оборачивается и взглядом спрашивает -- "Ну?!". А я показываю, что имел в виду совершенно другую. Эта другая потом сама ко мне подсела и меня склеила. Вот вам два подхода к жизни, очень наглядных. Он активен, и мир ему покоряется. А я робок, и меня мое само находит. Но это все шутки, на самом деле он идеальный муж.
Житинский очень многому научил меня в общении с людьми. Он говорил: "Ты ведешь себя нагло, как московский купчик". Но я был уже готов, это меня ограничивало. Воспитывать, сформировать личность нельзя, можно предостеречь от падений в пропасти. Можно сказать: сюда не надо, туда не надо. Житинского я считаю лучшим писателем из ныне живущих. Он не очень любит об этом говорить, но для него писание очень травматический процесс, очень мучительный. Человеку надо сформулировать вещи, которые он предпочитает не чувствовать, не замечать. А когда пишет, приходится формулировать, и он очень мучается от этого, проговаривает их вслух, но пишет, и получаются гениальные вещи. И меня сформировали детские его повести, и в огромной степени "Лестница", которую я прочитал в 12 лет, не будучи еще с ним знаком. Конечно я обалдел - потому что вот как, оказывается, надо! Вся литература, живопись, музыка которую я люблю, сосредоточена в Ленинграде. Лучший композитор - Олег Каравайчук, лучший художник - Ярослав Крестовский. Лучший сценарист - Наталья Рязанцева, лучший режиссер - Илья Авербах, лучший поэт - Нонна Слепакова. И меня сюда всегда очень тянуло.
- Но жить и работать вы предпочитаете в Москве.
Здесь работать негде, нет мест. И профессиональный слой тонкий. Мало изданий, а в Москве много, на этом можно жить.
- Выходит, судьба журналиста - мотаться между Питером и Москвой?
Не совсем так. Журналистикой заниматься в Москве, а литературой - в Питере. И даже больше того, важно, чтобы было издательство. Мне сказочно повезло, потому что мной занимаются "Вагриус" в Москве и "Амфора" в Петербурге. Вот за это мне не расплатиться вовек. Это самое большое счастье, какое может быть. Не надо никаких заграничных переводов, ничего. Но вот здесь сидит Сережа Бережной, а в Москве - Таня Соловьева и Алексей Костанян. И можно спокойно заниматься своим делом.
- К вопросу о питерских журналистах - сегодня большая часть из них в Филармонии, на праздновании юбилея факультета журналистики. Как вы думаете, в зале было бы больше народу, если бы не это совпадение?
- Было бы ровно столько же. Если б я здесь выступал как журналист, может быть, они бы пришли набить мне морду или наоборот солидаризироваться. А я же стишки пришел читать.
- Коллеги четко разделяют две ипостаси Быкова?
Я думаю, они меня не знают как журналиста абсолютно. Никто из питерских журналистов не знает москвичей. Это норма.
КРУТЫЕ ТЕЛЕВИЗИОННЫЕ ЯЙЦА
- (наивно) Но газеты и журналы продаются вроде бы везде одинаковые...
(начинает говорить громче) Вот здесь вот надо четко разделять понятия: мы говорим не о литературе, а о журналистке. Когда-то Кушнер за рюмкой мне сказал: "Вы все, москвичи, не прочли толком Иннокентия Анненского, с вами не о чем говорить". Вы все тут уверены, что мы там не читали Анненского. Есть такой журналист, существующий между Москвой и Петербургом, Дмитрий Губин, один из моих учителей. И я очень хорошо знаю на его примере, как ваша питерская братва относится к нашей московской. Это отношение крайне высокомерное, хоть и оправданное отчасти. Мы все для вас московские хамы, что, может быть, отчасти верно... Я вашим никогда не прощу, и конкретно Ирке Вешлер, пиарщице амфоровской, того, что она меня всунула участвовать в телепрограмму питерского телевидения "Большая кухня". Они, зная, что я москвич, вместо муки подсунули мне сахарную пудру, которую я только в последний момент умудрился перепихнуть Крусанову, попробовав. (короткая пауза) Но они мне вместо сырых яиц умудрились подсунуть крутые! Посмотреть, как я буду их разбивать. (пауза подлиннее) Никогда питерские не будут любить московских. Это модель отношения Путина к Лужкову. Это же касается журналистики. Вся ваша газетная журналистика, очень хорошая, из газеты "Смена" вышедшая, но никогда она не будет любить москалей. Это я знаю потому, что главный редактор "Смены", Руслан Козлов, работал в "Собеседнике" ответсеком. Ему понадобился год только на то чтобы просто научиться со мной разговаривать, терпеть мое присутствие. Это потом уже мы стали друзьями - не разлей вода. Но сначала он был уверен, что я обычное московское быдло. И так будет всегда. Мы в Москве все убеждены, что вы - (сардонически улыбаясь) не криминальная, а культурная столица. Вы убеждены ровно в обратном. Вы убеждены, что мы - средоточие московского снобизма. Я это много раз наблюдал.
- (сильно смущаясь) На журфаке этому не учат.
На журфаке этому точно не учат. Я несколько раз выступал на вашем журфаке на научной конференции, и очень хорошо помню, каким глазами на меня тут все смотрели. Мне надо было очень долго доказывать, что я не московский мажор.
Достаточно почитать, как Елисеев или как Виктор Топоров пишут про московских писателей. Или как Миша Эдельштейн пишет про Топорова. Московско-питерская вражда очень серьезна. Она гораздо серьезнее, чем московско-казанская... Питер ничего не простил Москве. Не простил того, что он не столица, я думаю, не простил и того, что случилось с Путиным, который здесь был приличным человеком, а там стал непонятно кем. Одна ленинградка сказала исчерпывающе: "В Кремле не надо жить, Преображенец прав". Преображенец вам построил -- и сидите тут. Но тогда не обижайтесь. (начинает говорить быстрее) И Товстоногов ваш известно как относился к нашим, и Лена Шварц к нашим известно как относится... "Пускай на ней играет Григорьев по ночам, как это подобает разгульным москвичам". И это сказал человек, прекрасно умеющий и выпить, и поддержать компанию!
- (очень сильно смущаясь) Получается, вместо глубокого анализа всевозможных общественных процессов, две прессы мелко выясняют отношения?
Они не выясняют, это два разных дискурса, два разных отношения к проблемам. Питерское - безусловно европейское, московское - безусловно азиатское. Москва и Питер - два абсолютно разных стиля поведения.
Все питерцы уверены, что москвичи не умеют себя вести, и это действительно так, зато москвичи не без основания убеждены, что питерские не умеют работать, и это тоже так. Это два разных мира, с этим надо смириться. Это как мужик и баба.
Любой питерец, глядя на меня, подумает: "Жирный московский хам", а я глядя на него, подумаю: "Тощий, тупой питерский сноб". И это нормально. Вот мы с Аствацатуровым, пока не познакомились лично, примерно так и думали...
- Ваше фото вдвоем представляло бы идеальную аллегорию обсуждаемого вопроса (Андрей Алексеевич Аствацатуров, самый лучший лектор по зарубежной литературе 20 века из ныне живущих, к тому времени скромно удалился, и осуществить аллегорию нам не удалось - прим. В.Г.)
Да, нас можно фотографировать вместе. Характерный пример. Надо поймать такси ночью. Идем по Невскому мы с Аствацатуровым. И я торможу все машины, машу руками, а Аствацатуров идет по обочине с гордым видом и периодически говорит: "Как это мелко, как пошло, нужно будет, сами остановятся". Ну что это такое? (крещендо, presto)
ВСЕ ЕСТЬ, НО ЭТОГО МАЛО
- Если принять как аксиому то, что история циклична...
Она в Москве циклична, в Питере не так...
- Давайте округлим до России.
Ну, округлили.
- С каким этапом истории совпадает нынешний виток?
- 1934 год. Уже прошел съезд писателей, уже сказано: жить стало лучше, жить стало веселее. В нашем случае это сказал патриарх Путину. Помните, Путин пришел на Пасху и патриарх Путину говорит: "Спрашиваю у людей, что вам нужно, и мне отвечают - все есть". Патриарх дословно сказал: все есть. Наша эпоха характеризуется словами "все есть". И ведь он совершенно прав - все есть для жизни. Жизни нет. Но это уже вопрос к нам...
- А что же тогда не хватает для жизни?
Усилия не хватает...
- Творческого?
Творческого напряга. Есть у вас такой ученый Пиотровский, моя жена пришла к нему брать интервью. Он очень разозлился, что москвичку к нему прислали, гламурную такую. И начал ее разнообразно стебать. И как-то в запале сказал ей такую вещь: "Этот город был создан сильными людьми для сильных людей". Это очень точная формула. Его построил Петр, сильный человек. И слабое фуфло здесь ломается. "Дробя стекло, кует булат". Нужна страшная воля к жизни, к сопротивлению, чтобы хорошо себя чувствовать в Петербурге. У кого она есть, у того все получится. Обратите внимание: Бродский - это все-таки питерец. Рейн - точно... Аллой. В самое провальное время организовал издательство "Наследие", правда, потом повесился, потому что избыток творческих сил в нем уж очень кипел, а время вокруг было антитворческое. Страшная сила сопротивления, конечно. Гумилевы -- и тот, и другой...
О ЦЕНЗУРЕ
- У вас сегодня была возможность общаться с публикой напрямую. Наговорить ей всего, что редактор вырезал бы...
Я наговорил.
- Воспользовались шансом на все 100%?
Нет.
- Почему?
А я не хотел. Я же стихи читать приехал, а не разговаривать с публикой.
- Чтение не предполагает разговора?
Нет. Как секс не предполагает все время разговоров. Это же высшая форма общения. Легли, а он все время разговаривает о политике. Что это такое?
- Обидно, досадно, но ладно.
Это потом уже можно: "Тебе было хорошо? Мне тоже. А теперь давай о политике".
- А вообще вы чувствуете цензурирующую руку редактора?
Нет.
- Благодаря величине дарования или правильности изданий?
Я чувствую резкое ухудшение, я бы сказал, деградацию тех моих коллег, которые, устав от либерализма, приняли сторону власти. А так принципиальных перемен не происходит.
МЫ, РУССКИЕ, НЕ ТАКИЕ
- Многие журналисты отреагировали на вмешательство церкви в дела светского характера...
Это очень пугает. Я даже хотел написать открытое письмо господу: что ж ты делаешь, милый мой, ты же один раз на этом уже накололся, а теперь можешь наколоться вторично. Когда бог отворачивается от поэта, это ужасно, но когда поэт отворачивается от бога, это ничуть не лучше. Но я забоялся.
- Чего?
Ну, что если я буду с ним так разговаривать...
- А он как откликнется...
Если откровенно, меня пугает этот процесс. Но это же не бог делает, это делает депутат Чуев, депутат Стебенкова. Они все уверены, что весь мир нас, русских, хочет извести. Распространяет презервативы и мораль какую-то неправильную.
Мне понравилось, когда Кирилл Гундяев, митрополит, сказал, что русские православные ценности не очень совмещаются с правами человека. Рискну сказать, что они и с человеком не очень хорошо совмещаются. Вода сухая, земля мокрая. Мне это не нравится. Не люблю. Это же не русское все, северное, варяжское, навязанное. Русские совсем другие.
- Какие?
Добрые, работящие. Наша церковь не имеет никакого отношения к ментальности народа. Она облизывает государство и унижает людей. Огонек опубликовал репортаж про батюшку, воинского капеллана. И восторженно описывает, как этот капеллан собирает сержантов - батюшки широко внедряются в войска. И говорит: "Надо карая - любить".
- А вам не страшно жить в этой стране?
Нет, что вы. Мне очень интересно. Я счастлив в ней находиться.