Красное солнце медленно вставало, освещая своими теплыми лучами небольшую деревню Ветряки, находящуюся на юге империи Ллэр. Несмотря на ранний час, жители спешили переделать свои дела в полях, да на огородах, зная, что в полдень, ласковое сейчас солнышко, превратится в яростное и обжигающее.
Старик Авдей, сидя на крыльце ветхой избушки, стоящей на окраине деревни, лениво наблюдал за спешащими людьми. Его самого здесь, мягко говоря, недолюбливали. Когда-то давным-давно он был уважаемым знахарем, жил в столице, делал чудесные зелья, за которыми купцы, да и весь остальной люд, спешили едва ли не через половину мира...
Но все когда-нибудь кончается. Кончилась и беззаботная жизнь знахаря. Дочь Авдея заболела и он не смог ее вылечить, просто не сумел... Есть болезни которые не под силу победить даже дипломированным магам-целителям, что уж тут говорить о мужчине знающем лишь целебные свойства трав. Люди перестали ему доверять: 'если собственную дочь угробил, то что же нам продает?' Всякие слухи поползли по городу, мигом нашлись и недовольные его настойками, часто слышалось в компаниях 'а вот знакомый моего друга и вовсе помер от пойла этого шарлатана... Как, вы не знали? Такой мужик был!.. Да быть того не может, всем известно чем этот лекаришка промышлял!..' Могло дойти и до того что камнями бы забили на площади. Не дошло к счастью, но лишь потому, что Авдей за бесценок продал дом и лавку, да подался куда глаза глядят, клянясь себе что в жизни больше к травам не притронется.
Зачем? Они не смогли спасти ее, свет его жизни, маленькую Злату, что умерла на его руках. Мать ее погибла, еще при родах, и больше в этой жизни Авдея ничто не держало. Наложить на себя руки - грех. Вот он и подался к границе, подальше от ставших в одночасье ненавистными городов.
'Никогда больше не использовать заповедное знание; забыть, все слова, что полагается шептать над отваром...'
Старик тяжело вздохнул и с тоской глянул на солнце. Измученная воспоминаниями душа вновь заболела. Кряхтя, Авдей встал и пошел прогуляться в лес, по опыту зная, что нет ничего лучше от раздумий, нежели физический труд. А много ли надо старику чтобы устать? Часик ходьбы по лесной тропе... Недалеко, до ручья, там передохнуть и обратно.
Даже самые тяжелые думы проходят рано или поздно. Человеческая память добра, она стачивает острые ранящие углы, заставляет выцветать даже самые яркие воспоминания, про которые некогда мнилось: 'уж точно ни в жизнь не забуду!'
Травяная роса мочила штаны и подол старенького плаща, что уже несколько лет Аведей почти не снимал. Старческая кровь все хуже грела тело, теперь даже летом иногда приходил надевать вязаные из козьей шерсти носки, да теплые штаны и рубашки.
Конечно, изба, в которой вовсю гуляли сквозняки, тоже немало способствовала потере драгоценного ныне тепла, да некому было чинить прохудившуюся за зиму кровлю, а деревенские парни нагло просили серебра в оплату, хотя в деревушке его кроме старосты да бывшего знахаря и не видел-то никто. Но молва есть молва, люд знал, что деньга у старика имеется, а где ее тратить в деревне? Но зависти этого не объяснишь.
Уже пройдя половину пути до ручья, старик встал столбом как на стену наткнулся: послышалось или нет? С ним раньше не бывало, чтобы слух играл злые шутки, но почудившийся стон был настолько тих, что... Авдей постоял некоторое время, замерев, и решил что ему таки показалось. Однако едва сделав шаг перед услышал странный звук снова, теперь тот слышался отчетливее, и его уже нельзя было принять за ветер лениво шевелящий ветки деревьев.
Бывший знахарь еще немного постоял, размышляя, и только третий стон подтолкнул его свернуть с тропы в сторону, и пройти сквозь высокий кустарник в поисках источника звука.
Как оказалось, кустарник скрывал собой небольшой пятачок земли, в тени веток многовековых деревьев. Солнечные лучи лишь изредка пробивались сквозь них, окрашивая тогда белую человеческую кожу причудливыми бликами и резче очерчивая тени.
Девушка лежала, широко раскинув руки и ноги, словно упала с большой высоты. Голова повернута в противоположную от Авдея стороны и было заметно, что короткие грязные светлые волосы на затылке густо пропитала кровь. Девушка была совсем нагая, если не считать кожаного пояса, неуклюже застегнутого прямо на голом животе, и веревки с мутным серым камешком на шее.
Справа на ребрах под внушительным синяком виднелась отчетливая вмятина, пальцы на руке изломаны под такими углами, что сразу понятно было - переломаны. Живот наискось пересекал воспаленный рубец, какие оставляют нещадные плети.
Но девушка дышала. Небольшая, совсем девичья грудь, слабенько вздымалась, и даже будучи без сознания девушка постанывала от боли в сломанных ребрах при каждом вдохе.
Эта картина была настолько нереальной, в тишине и спокойствии привычного леса, что Авдей опешил, гадая как девушка здесь оказалась. Только навыки, какие вдалбливал в него учитель, просто так не забудешь и не изживешь, бывший знахарь уже прикидывал в уме как бы по возможности безболезненно дотащить раненую до деревни, и какими травами лечить.
Руки потянулись сдернуть плащ, но в мыслях забился старый протест:
'Я же обещал! Клялся не вспоминать трав, не использовать боле заветные слова!'
Однако мысли мыслями, а руки игнорируя все сомнения разума, уже осторожно перекладывали на диво легкую даже для старика девушку на плащ.
'Пусть только переживет волок до дома, там костьми лягу, но вытащу!'
Девушка пережила и волок, и удивленно-жадное внимание сельчан, пока Авдей затаскивал ее домой, и ощупывание переломов. Забытье не избавило ее от боли, но оставалась надежда, что она не вспомнит эту боль, когда очнется.
Авдей внимательно ощупал незнакомку. Ребра, скорее всего не были сломаны, только треснули в нескольких местах, а это уже не так уж страшно. Знахарь туго спеленал грудину девушки, положив под тряпки мазь из старых запасов. Настала пора заняться самым сложным и опасным - головой.
Прощупывая затылок, старик изумленно цокал языком, создавалось впечатление, что девушке престо со всего маху приласкали булыжником. Но кости черепа остались целыми, и этому можно было только дивиться.
Тут как раз закипела вода, поставленная на наскоро разведенный очаг на полу. Смывая кровь и грязь с волос, Авдей невольно дивился. Волосы незнакомки были изумительного цвета: белые, пепельного оттенка. Может седые? Скорее всего, бывает ведь такая седина, когда не в желтизну уходит, а приобретает красивый голубоватый отблеск.
Такие волосы было жалко сбривать, но деваться некуда - жизнь важнее. И, тем не менее, знахарь чувствовал себя едва ли не палачом, обстригая под корень мягкие прядки, а затем берясь за бритву...
Рана была серьезной, но Авдей справился. Обмазал девушке губы сонным отваром и прислушался. Дыхание стало как будто чаще.
Заковать ладонь в лубок было делом легким, смазать синяки и ссадины, коими кожа девушки просто изобиловала, жгучей настойкой из разрыв-корня тоже.
Теперь осталось только ждать, пока очнется и пойдет на поправку.
Мыслей, что незнакомка, стойко перенесшая столько ранений, продолжавшая борьбу даже в забытьи, не выдержит и отойдет в мир иной, он даже не допускал.
Смерть еще одной девушки на своих руках Авдей просто не выдержит.
Глава 1.
Ветряки гудели, словно переполненный злющими пчелами улей. Селяне, вместо того чтобы спрятаться от знойного полуденного светила, повыползали в сады, собираясь кучками, да обсуждая давешнюю новость. Как же! Старик, считавшийся здесь малость придурковатым, притащил намедни из лесу раненую нечисть, в обличье девы, обнаженной бесстыдно. И лечил теперь, наверняка навлекая на добропорядочных селян жуткое зло и кару Господню.
Жрец Бога Всевышнего на это молчал, предпочитая лишний раз не высовываться из храмины в душную жару. Немолодой уже мужичок, он был, может и не великим умельцем по части мыслей разумных, но в пересуды глупых деревенских не верил. Да, нечисть существует, но с ней борются столичные, либо наемные маги да ведуны, только им и известно как она эта нечисть выглядит. Селяне же готовы к ней приписать все, что им хоть в малой степени непонятно. Самого старика-знахаря, вон, тоже до сих пор ведуном бают, хотя тут большого ума не надо догадаться, что никакой он не ведун. Однако ж, поди объясни этим суеверным их неправоту, озвереют еще, и палкам забьют. Надо оно кому? Ясное дело, нет.
Сам же знахарь, смирившись с необходимостью снова заниматься старым ремеслом, все раздумывал о своем найденыше. После первой ночи ее пребывания в его лачуге, у девушки начался жар, она металась по постели, которую пожертвовал ей Авдей, сминая простыни и бормоча что-то сквозь зубы иногда. Осматривая ее еще раз, и обмазывая раны целебными мазями, старик заметил несколько любопытных вещей, ускользнувших поначалу от его внимания.
Это, конечно же, были уши. Теперь разглядывая их немного заостренные кончики, Авдей не понимал, как мог сразу не заметить этого прелюбопытного факта. Но еще интересней было то, что раньше видывавший эльфов знахарь понимал - крови лесного народа в девушке ни на йоту не было. У эльфов форма ушей была скорее клиновидная с очень ярко выраженными кончиками и узкими мочками. Полукровкам доставались, как правило, менее выраженные признаки родства с эльфами, но эта неповторимая клиновидная форма сохранялась. У девушки же ушки были аккуратными, но вполне себе человеческим, если бы не эти чуть острые кончики. Загадка.
Еще цвет кожи. Когда спала бледность, свидетельствующая о потере крови, стал заметен ее золотистый оттенок. При этом на теле не было никаких следов загара, везде один и тот же равномерный цвет. Достаточно необычный, если задуматься, но с другой стороны Авдей как никто знал любовь девушек ко всяким там притиркам и бальзамам, возможно, изобрели и такой, что придавал коже иной цвет. Хотя в этом знахарь почему-то продолжал сомневаться.
Чтобы убедиться в своих догадках знахарь решил осмотреть зубы и снова пребыал в растерянности - небольшие клычки в наличии, две пары, одна чуть короче другой, сверху, и одна пара снизу. К тому же зубы девушки белыми и абсолютно здоровыми, чего у людей, как известно, почти не бывает.