Аннотация: Рассуждения о том, какой должна быть настоящая история России и Сибири
Областничество не может использовать "московскую" версию истории в качестве основы своего мировозрения.
В этом была одна из причин слабости исторического областничества: нельзя основывать идею автономности Сибири на восприятии Москвы как единственного культурного и государственного импульса. Для людей, получавших образование в гимназиях и университетех деевятнадцатого века, такое было естественно. При таком освещении событий мысль о самостоятельном пути развития отдельного региона становится весьма спорной.
Назрела необходимость в создании особого, сибироцентричного взгляда на историю - не исключая при этом, что такое же право имеет любой регион России. Необходима новая концепция, в которой бы сочетались представления об особой миссии России с углублением её исторических корней вглубь и вширь горизонтов Северной Евразии, с признанием роли всех составляющих её геополитического пространства.
Возможно, именно в этом заключалась сверх-идея трудов Потанина, которым он посвятил не менее тридцати лет своей жизни и которые составляют львиную долю его научного наследия. Григорий Петрович доказывал, что в Центральной Азии зародились мировые религии и многие культурные достижения. На уровне знаний конца девятнадцатого века его аргументы не могли вызвать серьезных возражений. О тезисах, положенных в основу теории Потанина, мне судить трудно - его труды были преданы забвению сразу же после появления в свет. Широкого научного обсуждения их не было. "Этого не может быть, потому что этого не может быть". Могу отметить, что от того времени остались куда более фантастические теории, которые ещё тогда были подвергнуты аргументированной критике, но тем не менее находятся в хождении до сегодняшнего момента. Гипотезы настоящего учёного, путешественника и архивиста, на протяжении столетия остаются в забвении. Я понимаю, что рискую навлечь на себя очередные подозрение в мании преследования - но чем иначе можно объяснить такое отношение к учёным трудам, как не политической направленности российской истории?
Таким образом, историческое областничество пыталось в конце девятнадцатого века выйти из тупика "московской" версии истории, создать предпосылки к гораздо более общей и объективной истории северной части Евразии, поприща России. Центральноазиатская гипотеза Потанина могла служить своего рода противовесом ограниченности официозной истории чрезмерно раздутой роли Москвы.
Так как в советское время областничество относилось к течениям "контрреволюционным - антисоветским", не надо объяснять, что пересмотр истории с точки поиска иного взгляда на прошлое страны был невозможен. Ревизия был проведена с другого направления. Советская историография породила незаконнорожденное детище - теорию этногенеза Льва Николаевича Гумилёва. Оставляя без внимания саму теоретическую основу, надо отметить, что Лев Николаевич впервые доступно изложил альтернативный взгляд на святая святых - историю России. Он смог вписать тысячелетие русской истории в гораздо более обширное временное и географическое пространство Великой Степи, то есть пояса оригинальных кочевых цивилизаций от Тихого океана до Карпат. Он показал и обосновал закономерную смену могущественных держав на протяжении двух тысячелетий, обрисовал побудительные причины, заставлявшие их обороняться от хищных соседей, а потом переходить к экспансии, позже - к неизбежному угасанию. Россия в его изложении оказалась законной наследницей кочевых империй, поскольку на всём протяжении своей истории была связана с ними общностью значительной части населения, государственными институтами, общими геополитическими интересами. Экспансия Московии на восток оказывалась не колониальным марш-броском вроде испанского и американского завоеваний Америки, в котором одна цивилизация безвозвратно уничтожалась: на самом деле это выглядело продолжением одной и той же традиции, только с изменениями, вызванными усложнением мировой политики.
Лично для меня этот вывод можно сформулировать так: замена одной, изжившей себя формы государственности на другую, более эффективную - но в рамках одного цивилизационного поля.
Разумеется, причислить Гумилёва к областникам или сепаратистам невозможно. Он являлся выразителем взглядов другого направления, евразийского, которое считало историческую судьбу России не связанной с Европой, а предназначенной для совершенно иной миссии - синтеза Европы и Азии. Формально Лев Николаевич взгляды евразийцев 20-х годов не разделял, что не мешало соответствующим органам воспринимать его как антисоветчика. У него были предшественники, есть и последователи, евразийство сейчас прочно обосновалось в общественном сознании.
Взгляды Гумилёва на историю должны быть приняты как составные части новой концепции сибироцентричной истории.
В них присутствуют следующие базовые элементы.
Во-первых, представление о Северной Евразии как особом мире, отличном от ближайших цивилизаций - Китае, Индии, Иране, Ближнем Востоке и Европе, имеющим свой собственный путь развития, не лучше и не хуже прочих - но просто другом, оригинальном, адаптированном к окружающему ландшафту и менталитету населения.
Во-вторых, восприятие истории как последовательной и закономерной смене лидирующих народов или государств в границах единого цивилизационного поля.
В данном представлении изменяется восприятие Сибири, пространства от Урала до Дальнего Востока. Это уже не глухая окраина самого восточного из европейских государств, пространство без населения и истории, из которого, по мере развития науки и техники происходит вычерпывание ресурсов для поддержания имперских амбиций России. Сибирь южная, степная и лесостепная, оказывается полем действия исторических сил мирового масштаба. Сибирь северная, таёжная и тундровая, по-прежнему не имеет собственной исторической судьбы, но оказывается приближенной к эпицентру исторических событий.
Но если концепция евразийства может быть признана как общая теория истории Северной Евразии - то сразу же встаёт вопрос о создании одной из региональных её разновидностей, а именно сибирской. Ведь бОльшая часть Сибири оказывается периферией даже с точки зрения истории Великой Степи.
Какие дополнительные элементы по отношению к евразийству должны быть введены в сибироцентричную концепцию - мне рекомендовать трудно.
Пока из пересыщенного раствора идей не выкристаллизировалась общесибирская сверх-идея - в чём всё-таки назначение этого обширного, неприютного и малонаселённого края? В чём может сказаться её роль для мировой цивилизации? Уточню, что речь не идёт о столь излюбленном фантастами мотиве "спасения" человечества какой-то новой идеей от какой-то очередной беды. Каждая цивилизация на Земле прекрасно справится со своими проблемами сама, Сибирь как таковая, а также исходящие из неё культурные импульсы, им не нужны. Сибироцентричная идея - продукт внутренного потребления, не предназначенный на экспорт для идеологической экспансии. И всё-таки каждая цивилизация в чём-то обогащает человечество, предоставляя свой оригинальный взгляд на мир и своё решение неразрешимых вопросов бытия. Сибирь должна сказать своё слово.
Я рискну предположить, что Сибирь сможет сыграть свою роль в будущем переустройстве глобального мира - на том сломе эпох, когда под грузом неразрешимых экономических и экологических проблем современный капитализм окончательно рухнет, когда "золотой миллиард" будет вынужден переходить к каким-то формам общественного распределения и планирования экономики, чтобы таким образом справиться со скудостью природных ресурсов. Призрак "экологического коммунизма" давно уже бродит по Европе, и немудренно - любому мыслящему человеку достаточно оторваться от ТВ, оглядеться вокруг и попытаться представить, что произойдёт, если весь мир почему-то откажется почти задарма кормить Европу и Америку. Или удариться в апокалиптику - поразмыслить над судьбой человечества при сохрании прежнего уровня потребления одновременно с истощением всех ресурсов Земли. Сибирь в нынешнем состоянии только как источник ресурсов человечество не спасёт - только отсрочит его гибель или деградацию на какой-то ограниченный срок. Но может появиться свободная Сибирь, которая сумеет оптимально организовать свой образ жизни, в котором будут сочетаться новейшие достижения науки и техники с разумным самоограничением по отношением к природе, с новыми формами общественного строя - социальной направленности и плановости в экономике с разумным отношением к свободе личности и предпринимательству. И она сможет показать пример и поддержать весь мир в самый критический период.
Возможно, в прошлом были какие-то моменты, когда в Сибири происходило нечто важное, что расходилось кругами по огромным территориям, вызывая ответный отклик. Узнаем ли мы об этом достоверно - сказать трудно.
Также построению сибироцентричной истории должна предшествовать всеобъемлющая ревизии исторической методологии, в ходе которой должно быть определено, какие из общепринятых методов являются адекватными для создания собственного взгляда на историю. В моём представлении история должна иметь прикладное значение: знать прошлое необходимо для того, чтобы предвидеть будущее и строить его на научной основе. Например, сомнительно рассматривать прошлое Сибири с точки зрения письменных источников - собственно в Сибири они не появлялись, при рассмотрении свидетельств со стороны невозможно определить, какая информация соответствует действительности, какая описана добросовестно, но не понята из-за разности менталитетов, а какая прямо является ложью. Современная историческая наука специфична - она достоверно описывает историю регионов, где письменные источники могут быть проверены археологией. А это только Европа, Ближний Восток и Китай. Такое понимание имеет издержки даже в Индии, не говоря уже о всех прочих территориях, где письменности в европейском понимании не было.
Целью сибирской истории должно стать не создание очередного мифологизированного образа могучей державы - к счастью, Сибирь не знала деспотий, проклятия тотального угнетения и унижения человека, сохраняла дух свободы и равенства до последнего времени. Целью сибирской истории должно стать понимание механизма сложения общинного образа жизни, которой при этом инкорпорировался в более сложные общественные структуры - региональные государства и мировые империи. При этом, если моя интерпретация археологических данных верна, общины лесостепи, тайги и тундры воспринимали культурные импульсы Великой Степи, возможно, находились в какой-то форме зависимости от них, но при этом сохраняли свою самобытность и независимость. Сомнительно, что политическое подчинение разрозненных и разбросанных на огромном пространстве мелких общин достигалось исключительно насильственными методами. Даже русская экспансия, о которой сохранились достоверные извести, при всей своей жестокости всё-таки скорее основывалась на "ласке", чем на "жесточи". Царская администрация искренне пыталась понять специфику региона. Объективная история Сибири может помочь с установлением оптимального баланса между интересами "целого", то есть государства - с интересами "частного", то есть его составляющих, регионов и общин.
История Сибири особенна ценна для мировой тем, что здесь до самого последнего времени сохранялися баланс между населением и вмещающим его ландшафтом. Ещё двести лет назад экология Сибири не испытывала непоправимого демографического давления - и если бы всё население каким-то образом исчезло, то то на восстановление первозданного ландшафта ушли бы считанные годы. Даже сейчас больше половины территории Сибири не затронута человеком, до сих пор сохраняются общины, у которых сохранилось генетическое ощущение баланса между человеческой деятельностью и необходимостью сохранять природу. Целью сибирской истории может стать познание алгоритма мышления, при котором деятельность человека всё-таки не превращается в пиление сука под самим собой.