Я помню зиму того года. Говорят, это была самая тёплая зима за всю историю человечества. Винили в этом научный прогресс и прочие шалости человека. Но это было единственное, в чём их укоряли тогда...
В тот год земная цивилизация торжествовала. Торжествовала обоими своими крылами - и радикальным, и консервативным. В чём-то это напоминало пьянку после драки между толпой дураков. Мораторий на смертную казнь был отменён - чему радовались одни, а вслед за этим и сама казнь подверглась существенным изменениям - этому ликовали другие. Благотворительность пополняла свои возможности, одевалась в новые одежды, расширяла свои рамки. Научному прогрессу целовали ноги...
Я не был из числа последних. Выходя из сверхзвукового метро в тот тёплый зимний вечер, я по привычке кутался в пальто. До дома было несколько шагов, но по пути я постоянно делал замысловатые зигзаги, обходя курящих людей. Жена встретила меня интригующей улыбкой...
- Дорогой, у меня новоё приобретение, - лукаво произнесла супруга.
Я снял пальто. Прошёл в комнату. После слова "дорогой", вторым по раздражительности для меня стало являться слово "приобретение" в лексиконе жены. Я взглянул на журнальный столик - там красовался глиняный горшок с произрастающей в нём декоративной пальмой. Серо-зелёные листья лоснились при свете, невинно подрагивая, словно от дуновений ветра. В горшке, рядом со стволом пальмы, из земли торчала книжечка. Я наклонился и взял её в руки...
- Кто там у нас сегодня?- Заглядывая мне через плечо, игриво произнесла жена.
- Дмитрий Иванович..., фамилию не разберу, - читал я документ.
- Не важно. Я помню его. Он работал у нас в дочерней фирме.
- Его-то за что? - Поинтересовался я.
- Ну, - моя супруга сделала грациозный пассаж в сторону дивана. - Главная его беда состояла в том, что он много пил. Разорил на этом дочернее предприятие. А так ему вменяют несоответствие занимаемой должности...
Я ласково погладил плотное основание пальмы...
- Плотненький был?..
- И волосатенький, - хихикнув, добавила жена. Затем, встав с дивана, подошла и потрепала один из верхних листиков. - Ушко, наверное...
- Угу, - добавил я угрюмо. - А здесь две ручки. Головка. А ножки в земле, - гладил я ответвления пальмы, попеременно сдувая с них пылинки.
- Не думала, что ты обладаешь такой гуманностью, когда выходила за тебя замуж.
- Они тоже были людьми, - произнёс я, перенося горшок к остальным растениям на подоконнике. - А гуманности больше нет на Земле. Её заменил научный прогресс!..
- Что ты сказал? Я не расслышала...
- Давай спать. Поздно уже, - ответил я.
За окном окончательно стемнело. Наскоро поужинав, мы легли в постель. Секс давно стал раздражать меня, как необходимость мнимого удовольствия без продолжения рода. Даже обоюдная любовь не украшали его...
- И всё же это гуманнее, чем убийство, - произнесла через некоторое время, отдышавшись, моя жена.
Я не ответил. Я смотрел на дюжину растений, расположенных на подоконнике. Все они - и горшки, и сами растения - были примерно одного размера. Рядом с ними красовался плюшевый пудель...
- А я вот что подумала, - продолжила моя супруга. - Мы во вселенной можем быть простейшими существами. Для других цивилизаций - мы как растения, а может быть - как инфекция. А вдруг другие цивилизации дошли до того, до чего и мы - помещают души инопланетян в наши тела. Хотя наврядли - человеческая душа неистребима. И всё-таки ты у меня странный...
Я не успел ей ответить. С последними словами моя супруга перевернулась на бок и мгновенно уснула...
Я продолжал смотреть в окно. Пространство между стеклом и шторой являлось определённым тамбуром сохранения тепла в комнате. За окном светились огни. Поднимался ветер...
Я приподнялся на локтях. Проблеск окна явно виднелся за спокойным с виду отвесом штор. Изредка, через оконные щели, ветер украдкой врывался в тёплое и уютное помещение. Видимо сквозняк тревожил и пальму - иногда, в ночном сумраке, поменяв свою окраску на сугубо серую, она слегка шевелила своими листьями. Или так казалось...
- Ограниченность возможностей - вот главное наказание, - произнёс я через время и горько улыбнулся...
Я чувствовал безысходность и единственным выходом из неё были слёзы, текшие по моим щекам...