Есть события, которыми, как лакмусовой бумажкой, можно проверить, воспринимает ли человек реальность объективно или находится во власти разрушительных мифов. Таким событием стала смерть Александра Солженицына. Как только стало известно о кончине писателя, сразу раздался дикий вой и плач. Стали вновь безмерно превозносить и восхищаться, надевать на тело умершего белые одежды, скорбеть и сокрушаться об утрате. Желая того или нет, Александр Исаевич сам давно уже превратился в один раздутый до небывалых размеров миф, имеющий мало общего с действительностью.
Говоря о Солженицыне, нужно отделять зерна от плевел, действительное от желаемого, подлинное от наносного. Что мы знаем о Солженицыне реальном? Воевал, сидел, написал и успешно опубликовал "Ивана Денисовича" и "Матренин двор". А дальше идет сплошная череда вымыслов, домыслов, неумеренной похвальбы и громкого возвеличивания. Когда-то все это играло на руку Александру Исаевичу. Думаю, что в конце жизни роль пророка в своем отечестве стала его утомлять.
Как писатель Солженицын закончился после опубликования упоминаемых выше рассказов. Взявшись за написание своих "грандиозных" исторических полотен, автор явно не справился с задачей. В результате чего из-под пера писателя вышли неудобоваримые, трудночитаемые глыбы. Когда на рубеже 80-х-90-х в "Роман-газете" и "Нашем современнике" стали печатать "Август Четырнадцатого" и "Октябрь Шестнадцатого", многие испытали чувство недоумения и разочарования оттого, что читать эти вещи было просто невозможно. Не по причине отсутствия интересной темы или содержания, а от элементарной безграмотности автора. Создавалось впечатление, что это какой-то плохой перевод иностранной книги, а не литературное творчество русского писателя.
Нет оснований представлять Солженицына как яростного и последовательного борца с советской системой, жестоко наказанного за свое вольнодумие. В лагерь попал не столько по политическим мотивам, а скорее, по собственной неосмотрительности. Сидел тихо и спокойно, особо ни в чем не нуждался, сравнительно быстро вышел на свободу. В ту суровую эпоху подобный путь прошли многие. Во времена хрущевской "оттепели" были опубликованы лучшие рассказы Солженицына, которые и партийное руководство, и литературная критика встретили восторженно. А после Александра Исаевича понесло. Уже тогда он, похоже, решил взвалить на себя бремя пророка и совести нации. Но груз оказался не по плечу. Солженицын никогда не был борцом. Возможно, он рассчитывал и далее высказывать свои крамольные антисоветские идеи, при этом существовать за счет этой самой ненавистной власти. Но хрущевская "оттепель" сменилась брежневским консервативным курсом, и Солженицыну пришлось испытать разочарование.
Высылая Солженицына за границу, советское руководство проявило здоровый консерватизм. Раскачивать лодку с непонятными намерениями, разрушать устойчивую систему, не предлагая четкой альтернативы, сосредоточивать внимание на деталях, не осмысливая главного, - вот черты мировоззрения диссидентствующей интеллигенции тех лет, частью которой стал Солженицын. В этой среде, уютно расположившейся в теплых московских квартирах, такой человек, конечно, мог стать кумиром и знаменем борьбы инакомыслящих. Но миллионам советских людей как идеи, так и книги Солженицына были бесконечно чужды. Возможно, они что-то и слышали про фрондирующего писателя, но сильно в нем не нуждались.
Оказавшись на Западе, Солженицын сразу же стал орудием развязанной против СССР психологической войны. И не только не сопротивлялся этому, но и способствовал. В лесной тиши штата Вермонт, опальный писатель, понимая или не понимая того, наносил удары по своей же Родине. Ему не приходилось, подобно Эдуарду Лимонову, жить в одном отеле с неграми, питаться впроголодь, носить нож в сапоге и жить на пособие по безработице. Поэтому и не рассказал он нам ничего нового о западной жизни, а сосредоточил свое писательское внимание на "преступлениях" ушедшего в прошлое сталинского режима. Не сделал Александр Исаевич ничего и для облегчения жизни других русских эмигрантов, которые после испытанного разочарования от прелестей американской системы, влачили порой жалкое существование. Разве до этого пророку и пастырю?
Присуждение Солженицыну Нобелевской премии по литературе было чем угодно, но только не признанием литературных заслуг автора. Да и, честно сказать, все русские лауреаты, за исключением Михаила Шолохова, получили эту награду скорее по идеологическим мотивам, нежели ввиду художественных достоинств написанных ими произведений. Да и сама премия вовсе не является показателем значимости того или иного писателя. Можно назвать несколько десятков имен никому не известных писателей, удостоившихся этой награды, а всем известные литераторы, такие, как Ремарк или Cэлинджэр, лауреатам премии так и не стали. Зачем-то решил Солженицын укусить своего соотечественника и товарища по премии Михаила Шолохова и обвинить его в плагиате. И с тех пор этот вымысел не давал покоя антисоветчикам всех мастей. А когда в 90-е годы ложь Солженицына была окончательно опровергнута, наш пророк даже не выразил сожаления по поводу своих лживых или просто ошибочных утверждений.
В период начавшейся в СССР перестройки имя Солженицына стало знаменем той контрреволюции, которая закончилась катастрофой 1991-го года. При этом ни Александр Зиновьев, ни Владимир Максимов, будучи продуктами той же диссидентской среды на эту роль не согласились. Странно, что Солженицын, не побывав до 1994-го года в России, настойчиво поучал нас тому, "как нам обустроить Россию". И ранее плохо понимая Россию, вермонтский изгнанник, окончательно потерял ориентацию во времени и пространстве. Оттого и повторял все время невразумительные словеса о местном управлении и земствах, как будто бы ничего подобного не было в СССР.
Вернувшись в Россию в эпоху упадка, Солженицын не сказал нам ничего нового. То что, наша страна оказалась в обвале, мы знали и без Солженицына. Тема русско-еврейского диалога или противостояния уже давно была раскрыта Григорием Климовым и Олегом Платоновым, Михаилом Назаровым и Вадимом Кожиновым. Оказался ненужным Солженицын и новой российской власти, быстро вытеснившей его с телеэкрана и не дававшей после развернуться в медиа-пространстве. И оставалось бородатому провидцу только уныло читать на "Радио России" свое "Красное колесо", рассчитывая хоть так быть услышанным. Получив пинок от власти, Солженицын не пришел в лагерь патриотической оппозиции. Хотя мог бы. И, я думаю, что не смутил бы он ни своим антикоммунизмом, ни былыми "заслугами" перед Западом. Мог бы искупить свои грехи перед оболганным им народом и страной. Было время, когда красные и белые, национал-патриоты и коммунисты стояли бок о бок и сопротивлялись режиму. Солженицын не захотел встать в их ряды. Предпочел уйти от мира и надеть на себя одежды "праведного" изгнанника.
В конце жизни Солженицын оказался мало кому интересен. Все попытки представить его как ключевую фигуру русской литературы XX века, кажутся нелепыми и не соответствующими действительности. Солженицын, конечно, был и останется частью русской литературы. Но определяющее воздействие на нее оказал все-таки не он, а Михаил Шолохов и Алексей Толстой, Константин Симонов и Юрий Бондарев, Михаил Алексеев и Валентин Распутин. Так же, как литературу века XIX-го определили не Герцен и Чернышевский, без сомнения, неординарные и талантливые, а Толстой и Достоевский, чьи произведения вывели русскую литературу на мировой уровень и занимают там почетные места до сих пор. Восприятие же к Солженицына зависит от позиции человека, занимаемой им по отношению к своей Родине. Если представлять социалистическое прошлое своей страны как один сплошной "Архипелаг ГУЛАГ", а СССР как "империю зла", то усилия Солженицына, направленные на разрушение ненавистной советской системы можно признать подвижническими. Для тех же, кто воспринимает Советскую Россию как органическую и неразрывную часть русской истории и стремится не противопоставлять разные эпохи, а напротив, связать их воедино, имя Солженицына будет пустым звуком.