"Шантаж" Первая книга трилогии "Демоны поиска"
"Самиздат":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Моей целью не является критика политической системы или политической власти в Росси. Я хочу показать, что самые разрушительные силы заложены в самом человеке, в его эгоизме и потребительстве, если эти силы не контролируются кодексом морали, чести и правды. Но мы привыкли жить рядом со злом, считая это частным делом каждого человека. Однако, когда такой ослепленный жаждой наживы и одержимый идеей самоутверждения человек попадает в механизмы системы, подобной той, что сложилась в прошлом и нынешнем веке в России, разрушительная сила действующая в его лице на общество через эти механизмы, поистине беспредельна. Я пытаюсь проследить, как сила науки, использованная слепым эгоизмом, ассимилированная возможностями большой власти, приводит общество на грань катастрофы.
|
Ю. ТОЛА-ТАЛЮК
(фантастический роман)
Книга первая из трилогии "ДЕМОНЫ ПОИСКА"
ШАНТАЖ
За ним гнались и уже успели дважды ранить. Охрана, войдя в азарт, травила и пыталась обложить его со всех сторон, как егеря кабана на охоте. Боль и потерю крови пока можно терпеть. Он быстро уходил стараясь не оставлять на полу капли крови. Длинный лабиринт коридоров подземного бункера оставался пустым, но позади уже нарастал гул топота солдатских ног многократно отражавшийся в голом монолите стен. Мескон увидел очередную дверь, похожую на заклепку. Приставил к замку сканер, быстро открыл, но выходить не стал. Там начнутся новые коридоры, повороты, каждый из которых хранит опасную неизвестность. Лучше останется здесь, в тупике коридора. Есть еще системы личной защиты, на которые можно положиться. Включил прибор виртуального искажения пространства и затаился в углу. Шум нарастал и в следующую секунду ближайший угол лабиринта покрылся пылью выщербленного камня от десятка автоматных очередей посланных просто так, для перестраховки. У него мелькнула мысль, - сейчас выскочит пара солдат, обстреляет тупик на всякий случай, за ними то же самое сделает еще пара, и только убедившись, что никого нет, они продолжат погоню. Он с сожалением отметил, что, пытаясь вырваться из бункера и попасть в этот коридор, крошил охрану без пощады. Преследователи стали крайне осторожны, потеряв несколько человек.
Пыль, вызванная пулями автоматов, еще не успела осесть, когда, как он и предполагал, из-за угла вывалились два солдата, перекатываясь с боку на бок как сбитые кегли. Торопливо облив коридор очередной порцией свинца, они, смешно дергая ногами, так же быстро укатили обратно. Крошки мрамора, брызнув фонтаном вдоль стен, чувствительно ударили в защитную одежду и виртуальный генератор. Прибор выключился. Угол, казавшийся пустым, открыл притаившуюся жертву. Мескон включил генератор со всей поспешностью, но теперь не было уверенности, что его не заметили. Сомнение - единственное, на что оставалось надеяться. Бежать не было ни времени, ни сил.
Вот из-за угла выскочили еще двое, потом еще и еще. Они не смотрели туда, где невидимый, он инстинктивно пытался вжаться в стену. Подумав с облегчением, что не обнаружен, Мескон бросил тревожный взгляд на шероховатую поверхность каменного пола, опасаясь найти оставленные пятна крови, но ничего не заметил. Солдаты, а их было не менее двадцати, ругаясь, и подбадривая друг друга, ринулись к двери, на секунду замерли перед ней, стараясь не оказаться впереди другого. Офицер, отличавшийся особым сиянием мундира, скомандовал открыть дверь, показав жестами как отскочить и обстрелять всё по ту сторону выхода. Рядовой, выдавленный товарищами вперед, долговязый и мешковатый парень, ударил в дверь ногой и, отпрыгнув назад, как кузнечик, едва не свалился на Мескона, начав стрелять до того, как успел встать на ноги. Но и здесь пронесло... Подчиняясь команде, группа бросилась в следующий коридор.
Можно наложить биопластырь. Сейчас раны дезинфицируются и зарастут прямо на глазах. Это проверено. Секунду поразмышляв, он решил вернуться назад, в бункер. О выполнении задания думать не приходилось, но бункер - единственное место, где его не начнут искать, по крайней мере, до темноты. Там можно прийти в себя, просчитать варианты спасения.
Секретная резиденция тайной военной организации международного сброда, по схеме напоминала морскую медузу, выброшенную на берег. Середина включала кабинет - сейф с поясом караульного коридора, от него как щупальца отходили многочисленные разветвления, призванные, очевидно, воплотить идею Кносского лабиринта для смельчаков вроде Мескона.
"Медуза" - была второй операцией, в которой действия реально происходящих событий сознание воспринимало как виртуальную реальность. Все ошибки и естественную человеческую реакцию мгновенно корректировал биокомпьютер спутника, обладавшим специальным алгоритмом каждого задания. Сознание смертельной опасности, оставалось за порогом ощущений и совершенно не мешало исполнять роль бесчувственного супермена.
Однако Фред Мескон был нормальным человеком и всего лишь очень хорошо подготовленным агентом. То, что ему удалось сделать в первом задании, с трудом умещалось в собственной голове. А что можно сказать о тех, кто пожинал плоды проделанной работы? При самом богатом воображении, они не смогли бы поверить, что похищение документов совершено человеком и его человеческими руками, тем более руками одного человека...
Перешагивая через трупы, разбросанные в коридоре и аккуратно огибая кровавые лужи, Мескон вернулся в бункер-сейф с оставшимися на посту безжизненными телами шестерых солдат. О документах можно забыть. Следовало сидеть и ждать прихода тех, кто попытается разобраться, чем вызваны кровавые события. Потом, при удаче, постараться уйти во время смены караула, под прикрытием генератора виртуального пространства.
Вообще-то всё оборудование оказавшееся с ним, играло роль бутафории и рассчитывалось на случаи, подобные настоящему. Он работал со спутником, оснащенным биоэлектронным компьютером. Биокомпьютеры доказали надежность и способность к моментальной адаптации. В отличие от электронных, они саморегулировались, а значит, были защищены от воздействия вирусов и опасности случайных сбоев. Однажды, получив алгоритм оптимальной самоорганизации в нужном направлении, они могли только совершенствоваться, а не деградировать. Знание качеств оборудования спутника давали Мескону уверенность при проведении операций. Отсюда и особое удивление, когда понял, что спутник перестал управлять его действиями. Мескон тоже управлял спутником, но только для того, чтобы передать управление собой. Оборудование, которое ему приходилось таскать с собой - генератор виртуального пространства и сканер, да и оружие с сенсорным прицелом, всего лишь маскировали эту тайну.
Мескон являлся специалистом по похищению самых закрытых и охраняемых секретов. В свою очередь он был закрыт и засекречен для всех, даже в организации распоряжавшейся его талантами - Комитете Военных экспертов при Совете безопасности ООН. Единственный человек, с которым он имел дело и от которого получал задания - ответственный секретарь КВЭ, генерал Генрих Хафнагель. Вообще, в проект "Оборотень" были посвящены два-три человека из высшего руководства; внизу - человек двадцать технических исполнителей, к которым относился и специальный агент Фред Мескон. Целью проекта была борьба с мощными и многочисленными организациями и даже государствами, чья деятельность противоречила принципам ООН или являлась активно враждебной. Мескон и прикрепленный к нему спутник НАСА, искали факты и документы способные пролить свет на планы противоборствующей стороны.
При появлении достаточных данных разрабатывалась операция, с исключительной технической тщательностью, основываясь на скрупулезном изучении местных условий. Полученные материалы вводились в биоэлектронный компьютер спутника, и всё дальнейшее управление операции передавалось ему. Анатомически, кнопкой пуска была сальная железа на теле Мескона. Он отбивал на ней серию кодовых прерываний, и тело становилось продолжением спутника - рецепторы Фреда играли роль рецепторов биокомпьютера. Объекты, включенные в поле его деятельности, подчинялись разработанной программе виртуальной реальности. Мескон проходил по самым охраняемым местам, дышащим ненавистью и смертью, но его не видели, или узнавали как ожидаемого, или воспринимали как часть интерьера. Его собственные чувства, способные войти в противоречие с программой - эмоциональность, страх, боль - блокировались.
Когда офицер, сидевший недалеко от сейфа, за пультом управления и охраны бункера, посмотрел на него вмиг ошалевшими глазами, Фред еще не верил, что стал видимым; но когда офицер вскочил, выхватил пистолет и выстрелил, Мескона одновременно прожгло несколько ощущений и мысль, что чувство боли - это потеря связи со спутником. Невидимая драма агента сопровождалась грохотом выстрела и воплями солдат, обративших лица в его сторону.
Автоматическая реакция, выработанная годами в условиях, где он не был защищен ничем, кроме хорошей реакции, не подвела и на этот раз. Через мгновение офицер рухнул на пульт, и почти одновременно с ним упали находившиеся в бункере шесть солдат, не успев даже вскинуть оружие.
Потом началась длинная полоса невезения. Выстрел пистолета офицера прозвучал как корабельный залп, но его могли всё же не услышать, если бы тело при падении не коснулось сигнальной груши, выступающей над поверхностью пульта как перезревший гриб. Воздух бункера наполнился пронзительным воем сирены.
Чтобы получить путь к отступлению, Фред должен был уничтожить караул, расположившийся в кольцевом коридоре, а после уходить в одну из дверей. Если он это сделает, то не встретит препятствий до кольца наружных укреплений. А там всё начнется сначала и неизвестно чем может закончиться. Он открыл дверь, выкатился на пол коридора и расстрелял бежавшую к нему группу солдат. При этом они стали беспорядочно палить, попадая друг в друга, так что ему достались только двое первых и последний. Путь к ближайшему выходу был свободен...
Сомнения, возникающие у Махова с пробуждением, теряли свое ожесточение, когда тетя Паша ставила перед ним сковородку с взбитой яичницей, густо посыпанной зеленым луком. Рядом, на полотенце, размещался грубо нарезанный подовой хлеб и глиняная кружка парного молока. Яша знал, что яйца хозяйка извлекала прямо из под кур, смуглые и крупные, каких не бывает в магазинах. От жирного молока, с оседающей пеной, исходил аромат сравнимый только с теплым запахом материнских ладоней...
Состояние умиротворения, вызванное добротной сытостью, продолжалось некоторое время и после того, как он вылезал из-за стола. Но вид поселка Керзач, открывавшийся прямо с крыльца, раздражающе возвращал к мыслям о городской жизни.
В поселке всё было кривое - и по горизонтали и по вертикали. Улицы, перегороженные недостроенными срубами бань, переходили в разноэтажную панораму домов. Обольщенные буржуазным бумом и заботами о здоровом образе жизни, полубогатые ловкачи потянулись сюда из Заозёрска со своими коттеджами, которые застряли среди невысоких крыш, часто недостроенные и редкие, как мухоморы на лесной полянке. Глядя на эти разбитые непомерными налогами надежды и серое однообразие бревенчатых изб, трудно было понять, что здесь застыло - российская вечная молодость или вечная дряхлость ее. Такой Россия могла быть и пятьсот и пятьдесят лет назад. Такой она оставалась и сейчас, в начале третьего тысячелетия от рождества Христова. Махову не нравилось то, что он жил здесь, но выбор был невелик. Он, в некотором роде, не принадлежал себе. Его судьба повисла в мутных и многообразных интересах Лапшина как осенняя муха в паутине. Защита независимости требовала усилий, в которых можно было проиграть будущее. Служение интересам Лапшина тоже требовало усилий, но здесь они совпадали с интересами самого Махова, работали на научную карьеру и обеспеченное настоящее. До встречи с Адамом Ивановичем, Яша в полной мере вкусил горькую пищу гения-одиночки и усвоил достаточно хорошо, - хочешь пользоваться своим умом, своими знаниями и способностями - "отстегни" тем, кто подключит их к интересам рынка. Иван Адамович Лапши приобрел потенциальные возможности ученого и хорошо оплачивал их. Материальная сторона жизни получила неведомое Махову изобилие. Со скудного оклада в лаборатории Сарова, его направили в Челябинск, возглавить ЛИР-13, изучавшую микроструктурные изменения под воздействием радиации, и их влияние на экологический баланс. Здесь же, в научном городке Бол-Куяш-3, работала другая группа, которая переваривала аналитические и опытные разработки Махова, пытаясь понять характер разрушительных процессов, в результате хозяйственной деятельности человека, и его влияние на ноосферу. Махову было плевать на ноосферу, он работал ради захватывающего сюжета собственных теорий, приносивших сладостное интеллектуальное опьянение. Ему нравилось трудиться в своей лаборатории. Под шумок конверсии и повелительных окриков из Москвы, ее сколотили из прекрасного оборудования, позволявшего проникать в тайны микромира без громоздких силовых устройств. Зачем лукавить? - он получил то, о чём мечтал.
Но имелось еще приятное обстоятельство, позволявшее взгляду отдохнуть после печального созерцания разнополых крыш Керзача, - вид припаркованного к забору казахстанского джипа "варан". Махов оказался его счастливым обладателем именно потому, что поселился в бревенчатой, без удобств, избе тети Паши. Дело в том, что джип полагался начальнику лаборатории в том случае, если он проживал на расстоянии не менее пяти километров от места работы вне городской черты. Пришлось выбирать между городом и джипом, и он выбрал "варана", способного преодолевать любое бездорожье, как это животное барханы пустыни.
Постояв на крылечке и созрев для большой нужды, Яша двинулся в сторону диковинного отхожего места. Образец сельской простоты и непритязательности находился в скотном пристрое, и его приходилось делить с хозяйской козой Белкой. Тетя Паша твердо стояла на выводах собственного агротехнического опыта, считая, что от скотины и человека всё становится добрым навозом, если подбрасывать солому. А под яблони - так лучшего удобрения и не придумаешь.
Махов с отвращением приоткрыл тяжелую дверь из досок лиственницы, висевшую, вместо петель, на сыросолёной бычьей коже и, отыскав сухое место, пристроился на некотором расстоянии от козы. В эти минуты он размышлял, что лето кончается, скоро затрещат уральские морозы, и что будет, если сельскохозяйственное добро начнет замерзать прямо на лету.
Деревенский период жизни приходился на начало его работы в лаборатории. Директор по персоналу Осокин, принявший по факсу рекомендации Лапшина с пожеланием всяческого содействия, посоветовал Якову Семёновичу получить джип, а в качестве причины для его получения снять квартиру у тети Паши - уборщицы лаборатории. Тетя Паша не возражала, предложив заодно и столоваться у нее за небольшую плату, так как "стара, продавать излишки на городском рынке".
Качественное питание и практически символическая плата за него оставляли в кармане Махова достаточно средств. И это несмотря на то, что приходилось расплачиваться за членство в "Северной Пальмире" - полулегальном обществе, или "братстве", как называли "Пальмиру" сами члены организации. Принадлежность к ней наполняла Махова сложными чувствами. Он испытывал смущение, не смея поверить, что всё это серьезно, и некоторое превосходство перед простыми смертными, от сознания второго дна своей жизни, тайного причастия к невидимой сети, которую набросила эта организация на всю Россию. Пожелание, чтобы он вступил в "Северную Пальмиру" и свою рекомендацию дал, опять же, Лапшин. "С этого момента, - заверил он, - начнется твоя настоящая жизнь и успешная научная карьера. В нашем мире, мой дорогой, без поддержки ты просто нуль".
Вступление в "братство" сопровождалось исполнением мистического ритуала. При воспоминании о нём в жилах Махова стыла кровь. Он не подозревал, что в среде людей, где цинизм и нигилизм - признак хорошего тона, можно встретиться с таким жутким язычеством. Он не понимал, как утонченная интеллектуальность и снобизм соседствует с грубым средневековым невежеством.
Для исполнения обряда от Махова потребовали живую лягушку, черную кошку и белого петуха (они, якобы, символизировали три стихии - водную, земную и воздушную). Получив для жертвенных символов саквояж с тремя отделениями, он появился с ним в тайной лесной резиденции братства с последним боем часов...
Остальное вспоминалось как дурной сон: он брел под высоким сводом огромного зала, пространство которого давило всё его существо; были какие-то маски, факелы, пылающие жертвенники. У него брали кровь из руки, за ухом, смешивали с кровью жертвенных животных, размазывали по лицу и заставляли пить. Наверно, там содержался какой-то наркотик - Махов испытывал блаженство, экстаз и ужас, подобный космической бездне. Он клялся безраздельно служить интересам братства и беспрекословно подчиняться приказам своего магистра... Потом наступило утро. Вернулись реальные люди. Он начинал узнавать лица. В голове роилось множество вопросов, но Махов боялся произнести их вслух. Казалось, что в наступившем абсурде он всего лишь случайная пылинка, которую любой из этих загадочных людей может смахнуть с планеты с такой же легкостью, с какой стряхивают тополиный пух упавший на плечи. Он чувствовал свою ничтожность перед стихией их нравственной жестокости. Никогда не ощущал он с такой ясностью, насколько никчемной может оказаться человеческая жизнь в глазах другого человека. Всё существо Махова пронизывал дурной до тошноты страх...
Свое прошлое Яша рассматривал как этапы, каждый из которых приносил с собой какое-то новое качество. То, что с ним происходило вчера, оставалось в архиве сознания, позволяя воспринимать настоящее в динамике, под новым знаком. Он привык разлагать события на элементы и анализировать их. Возвращаясь мысленно к потрясшему его иррациональному действу, он не мог отрицать силу магического ритуала. Что-то внутри изменилось. Он по другому взглянул на жизнь и смерть, обнаружив, вдруг, в себе, способность убивать. Он заключил, что подобные мистерии позволяют проникать в какие-то первобытные слои сознания, раскрывая дремлющие силы и инстинкты.
О "Северной Пальмире", даже став ее членом, Махов знал совсем немного. Братство, созданное когда-то в постсоциалистичекий период, влиятельными политиками и бизнесменами, было наглухо закрыто для непосвященных. Посвященные же, вводили в "Северную Пальмиру" своих детей, скрепляя отношения кровавыми клятвами и кровными узами, обеспечивая их безграничной властью, привилегиями и перспективой. Человек, однажды попавший в обойму этих отношений, уже никогда не выпадал из нее. Махов стал членом организации исключительно благодаря поручительству Лапшина. От его родственных связей к этому времени осталась только больная мать. Отец Яши, бывший крупный советский физик и заметный администратор в ядерных программах, стал жертвой неожиданной аварии, не успев обеспечить достойное существование своему единственному сыну...
Длинное блеяние козы Белки вывело Махова из рассеянных размышлений, связанных с его недалеким прошлым. Сегодня была суббота. Впереди ожидали два выходных, а это означало отдых "с расслаблением", ставший почти ритуальным для него. К концу дня, после ленивого чтения и сладкого предвкушения "загула", предупредив хозяйку, что поужинает в ресторане, он направился к "варану", как на свидание с любимой девушкой. До сих пор его волновали хромированные детали машины и прикосновение к шероховатой поверхности управления. По дороге, в ресторан Заозёрска, Махов с удовольствием двинул джип в большую лужу, венчающую улицу Космическую. Наторенная колея осторожно обходила ее, но для "варана" лужа была сущим пустяком, тем более, что метрах в ста пятидесяти к дороге прилегало небольшое озерцо с песчаным дном и можно было отмыть прилипшую в илистой луже грязь. Но он промчался мимо, зная, что автоинспекция в городе не обращает внимания на грязные машины. В приуральи непростые дороги, да и хлопот не оберешься, затеяв тяжбу с человеком, который может разъезжать в таком джипе. Разбрасывая шматки грязи, Махов лихо подрулил к ресторану и затормозил у пешеходного бордюра. На стоянке уже находилось несколько автомобилей, главным образом престижные легковые и внедорожники, но и те, что выглядели попроще, были не из дешевых.
Ресторан "Евсеич", по ароматам, укладу и внутреннему содержанию больше похожий на трактир, строился в прошлом веке, в стиле, принятом называться "застойным". В строении присутствовало убожество вкуса и купеческая претензия, очевидно, придать вальяжность месту отдыха бывшей советской аристократии. Внутренняя часть помещения была тщательно отделана кедровой рейкой. Второй этаж, с выпуклыми дубовыми панелями и большими арочными окнами, состоял из зала и бара. Бар, приобретенный новым хозяином в арабском зарубежье, сверкал хромом и полированным деревом. За стойкой бара стоял Гомер, с бледным, бесстрастным лицом. Его голубые незрячие глаза были обращены к посетителям, а длинные пальцы быстро пробегали по бутылкам и посуде готовой к приготовлению коктейлей.
-Приветствую певца древней Эллады! - пышно и снисходительно поздоровался Махов.
- Здравствуйте, Яков Семёнович, - улыбнулся Гомер, - Что будем пить?
- Как обычно, - с ноткой завсегдатая произнес Махов. Он знал, что Гомер запоминает вкусы каждого, кто дважды обращался к нему.
Гомер был слепым и, конечно, имел русское имя. Звали его Михаилом Романовичем Гориным, а кличка "Гомер" появилась с чьей-то легкой руки, за умение Горина утешать бесконечными рассказами богатых пьяниц, с удивительным пониманием их проблем и слабостей. Миша был прекрасным барменом. По звуку и запаху он смешивал такие коктейли, какие Махову не доводилось пробовать до знакомства с мастерством Горина. Артистическими движениями Миша коснулся нескольких бутылок и подал Якову Семёновичу коктейль в высоком бокале. Под тонким стеклом четко разделялись тоник, несколько сортов ликера и водка. Полюбовавшись изделием, Махов опрокинул в себя содержимое.
После паузы, в которой определялись достоинства выпивки, последовали очередные светские фразы.
- Что нового в городе?
Миша поднял голову, и на лице у него промелькнула понимающая полуулыбка. Он умел проникать в существо вопросов задаваемых клиентами и ответил наиболее интересным для Махова сообщением:
- Две проезжих путаны, остановились подработать. Их наниматели не рассчитали своих возможностей, и девочкам пришлось сойти с экспресса Владивосток - Лондон.
Почувствовав, что Махов обратился в слух, Миша продолжил:
- Но одной и здесь не повезло, - он сделал паузу, провел салфеткой по сверкающему бокалу, - Зося подцепила оптовика Курыгина, а он пьет, пока не свалится. Сейчас Зося наверно занята поиском выхода из положения.
- Где они сидят? - развязно поинтересовался Махов.
Он хозяйским взглядом окинул зал. Народа было немного, привычная и однообразная публика. Выделялся, пожалуй, один - лет тридцати, налитый мускулами и похожий на породистого бычка. Такой тип людей был особенно неприятен Яше. Одежда на бычке сидела вызывающе безвкусно; руки сверкали кольцами, в одном ухе болталась золотая серьга, а шишковатый лоб, с глубокой впадиной посредине, стягивала бордовая повязка. От его фигуры веяло такой агрессивной мощью, что Махов почувствовал что-то вроде легкой паники, представив возможность конфликта с подобным типом. А в ресторане конфликты возникали мгновенно, беспричинно, разгораясь как лесной пожар перед глазами невольных свидетелей.
- В самом углу, слева, - подсказал Гомер, - почувствовав, что Яков Семёнович смотрит не в ту сторону.
Курыгин свисал из специально поставленного для него кресла как перекисшее тесто из квашни. По всем признакам "оптовик" был "готов". Рядом, с унылым видом сидела, тоже изрядно подвыпившая, путана, рассеянно ковыряя вилкой в полупустой тарелке.
- Как ты думаешь, удобно ли будет мне перехватить девицу, - поинтересовался Махов. Он еще раз взглянул на соблазнительный силуэт. - Как, говоришь, ее зовут?
- Зося. Она только и ждет, кто бы ее подцепил. А Курыгин, даже очнувшись, вряд ли вспомнит, как попал сюда. Он набирается уже с десяти утра.
Стараясь изобразить искушенного сердцееда, Яша неестественно развинченной походкой направился к столику Курыгина. Когда он остановился, разглядывая хорошенькое и довольно молодое личико Зоси, она подняла на него туманный взгляд, который моментально начал трезветь и приобретать осмысленность.
- Ну, что, детка, не надоела тебе эта старая развалина? - произнес Махов заранее приготовленную фразу.
- А ты дяденька кто - любопытствующее или заинтересованное лицо? - певучим голоском спросила Зося.
Вопрос смутил Махова. Действительно, кто он? Осилит ли внезапно принятую на себя роль? Ему хотелось бы выглядеть эдаким респектабельным клиентом, способным без колебаний покупать для себя удовольствия. Хватит ли денег, чтобы расплатиться за ресторан и Зосино общество?
- Учти, я не дешевка с панели и беру высокие гонорары за свои услуги, - она окинула Махова оценивающим взглядом, усмехнулась и добавила, - Ну, да ладно, специально для тебя опущу тарифы до разумных возможностей.
С Яши сдуло, напущенную было вальяжность, он начал краснеть, и чтобы спрятать беспомощность повернулся, и, направляясь к соседнему столику, буркнул на ходу:
- Переходи-ка, Зося, ко мне. Сейчас что-нибудь закажем.
Зося охотно последовала за новым потребителем своего залежавшегося товара.
- Ах ты, воробышек мой нестрелянный, - защебетала она, - откуда ж ты имя мое узнал?
- Гомер сказал.
- Гомер? - темные брови Зоси взметнулись вверх. - Уж не с друзьями ли Одиссея высадился ты на остров Цирцеи? - рассмеялась она.
С каждой ее фразой уважение и вожделение Махова возрастало. Чувствовалось, что Зося неглупая и достаточно образованная девица и сумеет благополучно миновать возникшие по его вине "проколы" в лабиринте любовной интриги. Он начал успокаиваться. Через полчаса разгоряченный вином и близостью соблазнительного женского тела, Яша настолько проникся уверенностью в себе, что стал запускать под кофточку Зоси пятерню, с удовольствием обнаружив, что упругие груди путаны ничем не защищены.
Но тут приятная случайность встречи, как это часто бывает, сменилась случайностью неприятной. Затуманенным сознанием Махов отметил, что Зося к чему-то прислушивается. Потом она отстранилась, придерживая его рукой на дистанции, напряжённо глядя в сторону бара. До Яши дошло, что уже некоторое время он слышит злобные крики оттуда, куда упирался Зосин взгляд. Махов проследил направление и увидел "породистого бычка", недавно так поразившего его своим нахально-самоуверенным видом. "Червонный", как для себя окрестил его Махов, видимо изрядно подвыпивший, что-то грубо и настойчиво требовал. Он стучал перед невозмутимым Гомером, и каждая серия ударов заканчивалась восклицанием: "Кто испачкал мою машину?!" Живое и раскрепощенное хмелем воображение Якова Семёновича подсказало ему анекдот времен Дикого Запада: В салун врывается ковбой и грозно спрашивает: "Кто покрасил мою лошадь?!" От стойки отделяется "амбал" лениво цедя: "Ну, я, а что ты хотел?" Ковбой, переходя на заискивающий тон: "Простите, я хотел узнать - когда высохнет краска?"... Происходящая перед глазами сцена слишком напоминала анекдот. Махов мысленно улыбнулся возникшему совпадению и вдруг похолодел, - ведь как раз "амбал" спрашивал, кто покрасил его лошадь, а бедным ковбоем был он - Махов. Яков Семёнович вспомнил, как лихо подрулил и затормозил перед рестораном, при этом с "варана" фонтаном брызнула грязь, прилипшая в луже венчающей улицу Космическую.
Между тем, вопросы "Червонного" становились всё более настойчивыми. До Махова долетела фраза:
-... еще раз спрашиваю, Гомик, - (Яков Семёнович автоматически отметил, что озвученный неологизм - производное от "Гомера"). - Чей это грязный джип?!!
Гомер сохранял невозмутимое молчание, словно был не слепым, а глухонемым. Тогда "Червонный" поддался вперед, левой лапой словно игрушку сгреб бармена и рванул к себе. Молниеносно в руке слепого мелькнул пистолет и так же молниеносно "Червонный" выбил его свободной ладонью. Всё это произошло с такой невероятной скоростью, что Махов ничего не заметил бы, не упади пистолет на пол около стойки бара с четким металлическим стуком.
Яша увидел, как зашевелились губы "Червонного" у самого уха бармена и уловил смысл сказанного:
- Последний раз спрашиваю: чей джип?!
Потом он не мог понять каким наваждением продиктовались его действия, но это был не героизм и не желание отвлечь гнев от слепого бармена. Яков Семёнович поднялся на ватных ногах и срывающимся детским фальцетом пролепетал:
- Это мой джип, - он сглотнул слюну, так что на горле, как напуганная мышка, юркнул кадык, и добавил: - "варан".
Зося опасливо подвинулась от него. "Червонный" со степенным удовлетворением отреагировал на неожиданное откровение. Отпустив Гомера и плотоядно улыбаясь, недавний кошмар воображения, вразвалочку направился к парализованному Яше.
-Максимилиан Филиппович, - услышал он голос бармена, - не трогайте человека, это учёный-физик!
Никак не отреагировав на заклинание, Максимилиан Филиппович продолжал двигаться в сторону оцепеневшей парочки. Его рот скривился в презрительный оскал, обнажив платиновые коронки с миниатюрными чеканками (мода внесённая "отрицаловкой"). "Бычек" подошёл к столу, неожиданным рывком поддался вперёд и схватил Махова за волосы. Зося коротко вскрикнула. Яков Семенович, не веря себе, завизжал от страха и боли. "Червонный" протащил беспомощного физика по столу, сметая полупустые бокалы и измазанные соусом тарелки, перехватил за штаны и куртку и поднял над головой. Махов увидел, как Зося с длинным воем шарахнулась в сторону, видимо предполагая, что бывшего клиента швырнут прямо на неё. Но "амбал" не собирался выпускать жертву.
- Вот сейчас этим учёным-физиком мы и вычистим "марса", - кровожадно произнёс он и понёс Якова Семёновича через обеденный зал ресторана, удерживая "неотоваренного" клиента над бритым черепом. Трепещущий физик с ужасом наблюдал как "Червонный" прошёл по ступенькам и, оказавшись на улице, вытер им грязные пятна на лимузине. По окончании чистки Махов был отброшен в сторону как ненужная ветошь. И ещё Яша видел всю отдыхающую в ресторане публику, и Зосю в том числе, с интересом прильнувшую к венецианским окнам, глядевшую, как уголовное светило чистит научным светилом свой автомобиль.
Такого стыда, горечи и бессилия Махов не испытывал за всю свою жизнь. "Да что же это такое?!" - автоматически и односложно колотился вопрос в его ставшем пустым, как церковный колокол, черепе.
Между тем, Максимилиан Филиппович, уже было севший в лимузин, вылез, рывком поставил Махова на ноги, сунул ему в карман сотню долларов, развернул в сторону ресторана, и со словами:
- Отдашь Гомику за ущерб, - дал такого пинка под зад, что Яков Семёнович, всем корпусом распахнув двери, летел ещё метра три по паркету вестибюля.
Директор Заозёрского филиала Челябинского ФСБ полковник Нестор Кириллович Цербо любил после службы, да и в обеденное время, посетить ресторан "Евсеич". Причиной тому было не только желание вкусно поесть и попить, но и деловые соображения - Цербо являлся владельцем ресторана. Ресторан был записан на сестру, и он приходил туда как рядовой посетитель, но за порядком предпочитал следить сам. Уют и веселье, свадьбы, банкеты и прочее - ешь вкусно и пей много, но никаких разборок и криминала. В ресторане люди должны чувствовать себя в безопасности. В вестибюле имелось несколько устаревших автоматов поставленных любителям неглубокого азарта и ожидающим. В "Евсеиче" для Цербо важны были не доходы, а репутация ресторана. Основным помощником, предоставлявшим своевременную и объективную информацию, был Миша Горин.
В своё время Цербо использовал Мишу на агентурной работе, поражённый его цепкой памятью и острым слухом. Ещё ребёнка, лет семи, родители скинули Горина с поезда, как непосильную обузу для пьющих. Милиция, подобравшая его, никак не могла пристроить мальчика в плохо налаженные механизмы приюта. В это время Миша обнаружил свои необыкновенные таланты и способность к самостоятельной жизни. Каждый раз он исчезал точно перед формированием группы беспризорников подготовленных для отправки в детприёмник-распределитель. Им заинтересовался сам Цербо бывший тогда начальником железнодорожной милиции. Оказывается, тихонький слепой изучил голоса всех, от кого могла зависеть его судьба, и успешно использовал разговоры, в которых имелись полезные сообщения. Как Цербо ни напрягал слух, чтобы поймать звуки из-за дверей детской комнаты, он не слышал даже звука голосов, не говоря о содержании речи. Ещё больше удивился начальник милиции, когда Миша назвал его по имени-отчеству и попросился на службу.
- Как же тебя принять, сынок? - поинтересовался Цербо.
- Мне ж ничего не надо, Нестор Кириллович, - тоненькие пальцы мальчика нервно теребили штаны, - мне только поесть и одеться - это я и сам заработаю. Вы мне позвольте собирать милостыню на вокзале, а я вам расскажу обо всех преступлениях, которые там происходят.
- Так тебе нравится стучать, - насмешливо спросил Цербо.
Миша сидевший вполоборота к майору, повернул к нему худенькое лицо с невидящими глазами, и казалось, они жгут Цербо укоризненным взглядом. Нестор Кириллович почувствовал неловкость.
- Я не люблю доносы, - сказал мальчик, - но ещё больше не люблю преступников. Я всю жизнь находился среди них и знаю, какими страшными могут быть люди.
Ответ окончательно смутил и сбил с толку начальника милиции, он и себя знал как человека далеко не безгрешного, но в Горине, видно, жила ещё вера в официальную справедливость. Не по возрасту серьёзный и рассудительный он уже имел жизненные принципы. Что-то внутри Нестора Кирилловича двинулось навстречу мальчику.
- Ну... добре, - медленно протянул Цербо,- только смотри, не засекла бы тебя комиссия по несовершеннолетним.
Лицо Миши озарила улыбка.
- Не засечет, - произнёс он.
Действительно, сведения, которые удавалось получить слепому нищенке, стоили работы целого отдела. Цербо берёг его, не доверял никому, накрепко предостерегая от любой другой официальной связи. Потом, так и не рассекретив, отправил учиться Горина, сам обучал приёмам карате, метанию ножа и стрельбе из пистолета. Сложные приёмы, требующие умения ориентироваться в пространстве, Миша проделывал не хуже зрячего.
Цербо любил коктейли из крепких напитков, которые, сойдя со страниц зарубежных детективов, поселились ещё в его детском воображении, умел и сам их неплохо готовить. Однажды, довольно удачно смешав коктейль из алкоголя, стоявшего в богатом домашнем баре, он услышал:
- Я бы это сделал не так.
Цербо привыкший к проявлению неожиданных сторон Мишиной натуры не стал возражать, когда тот решил продемонстрировать только что обнаруженные способности. Миша уверенно нашёл нужные бутылки, не спеша налил одному ему ведомое количество смесей в бокал и подвинул в сторону Цербо. Нестор Кириллович попробовал. Теперь он мог понять, чем отличается просто специалист от человека, наделённого даром Божьим. Тогда-то у него мелькнула мысль определить Горина барменом в ресторан "Евсеич".
Обычно в ресторане Цербо появлялся в цивильном костюме. Он несколько изменял свою внешность с помощью небольших рыжеватых усиков, наклеенных под вздёрнутым носом. Слегка меняя привычные интонации и поведение, он с удовольствием одевал чужую маску. Мише рассказывали об изменениях, он понимал, что шефу хочется играть роль простого человека, и при появлении Нестора Кирилловича ничем не выделял его среди других посетителей, ограничиваясь в обращении простым "вы". Если была возможность поговорить у стойки, они общались, не привлекая внимания, если требовалось сообщить что-то серьёзное, Миша передавал дела второму бармену - мощному и осанистому Никите Парфёновичу, и они проходили в кабинет.
Оглядев ресторан, заполненный посетителями на три четверти, Нестор Кириллович сел на вращающийся стульчик недалеко от арки ведущей в служебное помещение.
Миша, как обычно, поднёс ему сто грамм "Ивана 1V" фирмы "Кристалл" и крохотный бутерброд из слегка поджаренного горчичного хлеба с чёрной икрой. Бросив взгляд на Мишу, Цербо заметил у него на лице свежую ссадину и распухший палец на правой руке. Ничего не сказав, он дождался когда бар примет Никита Парфёнович, выпил водку, тщательно пережевал бутерброд и пошёл под арку, следом за Гориным, в свой кабинет. Там, к удивлению, Нестор Кириллович обнаружил на диване бесчувственное тело мужчины лет тридцати пяти. Тот лежал на боку, лицо его было полузакрыто надорванным воротничком спортивной летней куртки. Цербо убрал воротник. Лично он не знал, но неоднократно видел этого человека в научном городке, бывшем под надзором ФСБ. Высокий лоб лежащего перебирался в залысину с двумя симметричными шишками у висков, но голова еще сохранила достаточно черных, прямых волос. Острый подбородок смещался к шее и был словно вылеплен из яблочек китайки. Всё лицо мужчины, с небольшими глазами, небольшим носом, небольшим ртом, где нижняя и верхняя губа соединялись подобно вишенкам, создавалось природой с экономией материала. Цербо понимал, что этот человек появился в кабинете не случайно, но пока ничего не спрашивал у Миши, продолжая осматривать незнакомца.
- Документы, которые оказались при нём, на столе, Нестор Кириллович.
Цербо взял водительское удостоверение.
- Яков Семёнович Махов, - прочитал он, растягивая слова и сверяя взглядом оригинал с фотографией.
Он развернул Махова вверх лицом. Руки спящего безвольно метнулись за телом, упав с раскрытыми ладонями поверх головы. Подмышкой, открывшейся из-под короткого рукава, обнаружилась маленькая татуировка, из двух букв, выполненная славянской вязью: "СП".
- Вот этого ты, Мишка, обнаружить не мог, - заметил Цербо.
- Что, Нестор Кириллович?
- Тут спрятана татуировка, которая говорит, что он не так прост, как кажется на первый взгляд. Ну, а теперь рассказывай, как Махов попал сюда.
- Храпов посетил ресторан, ну, и оказалось, что физик испачкал его машину.
Цербо живо представил реакцию Храпова. Он знал его ещё как лейтенанта омона. Уже тогда, пользуясь служебным положением, Храпов давал "крышу" сомнительному сброду и криминальным дельцам, щедро платившим за услуги. Связи эти находились "за кадром". Свои дела Максимилиан Филиппович вёл умело, но с год назад перебежал дорогу в неположенном месте. Однако ему простили, и его взял под свое высокое покровительство Иван Адамович Лапшин. Покровительство было предложено после сделки, к которой Цербо имел отношение. В результате этого Лапшин забрал Храпова к себе, в Нижний Новгород. Как Храпов оказался сейчас здесь и что делал, было неясно.
- Что произошло дальше? - снова спросил Цербо.
- История распалась на две части - обычную и не совсем обычную.
Цербо внимательно посмотрел на Мишу. На лице Горина плавала загадочная полуулыбка. Такой была его манера излагать события. Он любил сюжет и интригу, и получал удовольствие от возрастающей заинтересованности слушателя.
- Ну, ну, - поторопил его Нестор Кириллович, - не зря же ты подсыпал ему бензодиазефин.
Действительно, история так банально начавшаяся, имела интригующее продолжение. Миша рассказал, как Храпов требовал ответить, кто испачкал машину, как дело едва не дошло до опасного столкновения. (Правда Миша умолчал о пистолете, который пришлось выхватить, потому что он уже не мог дотянуться до электрошока; ему казалось, что он действует неуловимо быстро, однако Храпов опередил, и самолюбие Миши было задето).
- В конце концов, - продолжил он, - Храпов почистил своего "марса" Маховым: прямо целиком возил по машине; сунул ему в карман сто долларов за причиненные нам убытки и по воздуху оправил обратно в ресторан...
А дальше и произошло самое интересное. В тумане горечи и нерасчетливо принятого алкоголя, физик добрёл до стойки бара. Все беды его состояния - и сбежавшая девица, на которую так уповало его изголодавшееся и переполненное неуверенностью нутро, и унижение, перенесенное на глазах мимолетной возлюбленной, и бессилие интеллектуала перед грубой силой - всё это развязало язык Якова Семеновича как шнурок на ботинке первоклассника. Он потребовал у Гомера "самый крепкий и неразбавленный"... и поплыл окончательно. Жаловаться было некому кроме бармена, и вот здесь Миша услышал интересные вещи. Оказывается, ядерные могильники, достигая особого критического состояния по массе активных элементов, в определенной точке времени и пространства, приобретают необыкновенные свойства и столь же необыкновенно воздействуют на плодородный слой земли, в котором содержаться наиболее управляемые, в силу своей энергетической чувствительности, элементы. "И здесь начинается такое... Такое!.."
- В этом месте Махов начал рыдать и говорил уже бессвязно, - продолжил Миша, - но суть заключается в том, что он работает над получением вещества, нескольких капель которого достаточно, чтобы организм исчез бесследно, и что он, конечно, начнет с "Червонного" - так он назвал Храпова. Здесь я капнул в его бокал - ведь нельзя же допустить, чтобы человек с такими мыслями и в таком состоянии остался наедине с собой, а потом позвонил вам.
Нестор Кириллович соображал цепко и быстро. Он еще раз посмотрел в сторону лежащего физика и подошел к компьютеру. Технические вопросы, касавшиеся службы, он не доверял "Гаусу" - одной из закрытых моделей компьютеров, сравнительно недавно установленной здесь. Однако всё, что касается живой человеческой деятельности и самих людей, с их невозможными секретами, Цербо перегонял на этот компьютер, имевший очень высокую степень надежности хранения информации. Нестор Кириллович ввел данные Махова и сделал запрос.
Так и есть! - "Северная Пальмира". Как же у него выскочило из головы? Махов - ученый с уникальными мозгами. Цербо прочитал, что после окончания физфака Нижегородского университета Лобачевского, Махов, в порядке обмена специалистами, в рамках научных и культурных связей, был направлен в США, в Сент-Луис - один из крупнейших центров общего машиностроения, химической и электротехнической промышленности. Там он сделал несколько открытий, для всех ведущих отраслей, и ФСБ поймало резвого изобретателя на стадии реализации патентов. Разработки были наукоёмкими и требовали высоких технологий. Самой России открытия в то время оказались не по зубам, но молодого ученого отправили на никчемную должность в Саров, после соответствующего внушения. В Сарове непатриотическую прыть Махова легко было держать под наблюдением. Однако столкновение с ФСБ имело для Махова не только негативные последствия. Интерес, проявленный разведкой, привлек внимание Ивана Адамовича Лапшина, члена ядерного комитета Государственной Думы.
Цербо достал изотопный тестер, который всегда имел при себе, и поднес к наколке Махова с изображением двух славянских букв. Определение возраста наколок входило в программу тестера, и Нестор Кириллович прочитал: "387". Ага, значит вступление в "Пальмиру" - год с небольшим. Цербо ещё раз посмотрел на цифру и механически отметил, что в сумме она равнялась восемнадцати, а если восемнадцать представить как три цифры, то получится "666". Он внутренне улыбнулся такому совпадению, которое, конечно, ничем кроме совпадения быть не могло. Но как раз именно с этого момента, как следовало из досье, начинались чудесные изменения в биографии Махова - повышение в должности, оклада, научного звания, и, наконец, направление в Заозёрск, известный своими секретными могильниками. Но как же так? - Храпов из той же обоймы, и примерно в одно и то же время поступил в команду Лапшина; что это - тоже случайность?
- А ты не нашел в поведении Храпова чего-нибудь странного? С какой стати ему так бушевать? - поинтересовался Цербо.
- Пожалуй, да, - согласился Миша. - Я Максимилиана Филипповича знаю не первый день. Основными его качествами являются жестокость, расчетливость и хладнокровие. Обычно он "заводится" с какой-то целью - надавить на кого-то или устроить представление. Но чего он добивался сейчас - понятия не имею.
- И я тоже не имею понятия, - согласился Цербо. Полковник подумал и добавил: - Но Храпов не просто забавлялся Маховым... - И еще после некоторого размышления произнес в пространство: - Неплохо бы поближе познакомиться с занятиями этого физика.
Операция "Медуза", возложенная на Фреда Мескона, была направлена против могущественной террористической организации "ВАХДАТ ал-ВУДЖУД", и хоть по названию она имела отношение к учению Ибн Араби о единстве бытия, на деле самым радикальным образом разделяла мир на неверных и правоверных. Организация действовала довольно эффективно в странах Европы и США, в результате чего "неверные" в больших количествах отправлялись к Отцу и Богу, избавленные от развращающих игрушек богатства и цивилизации.
Первое десятилетие двухтысячного года проходило под знаком обострения противостояния религий, государств, национальностей, отдельных слоев общества, человека с человеком. Всё это вносило холодное отчуждение и противоборство даже между членами одной семьи. Мировое сообщество в целом еще можно было назвать здоровым организмом, но метастазы из зараженных войной и ненавистью регионов расползались по лицу планеты. Главные столпы ООН азиатского континента - Индия, Китай и Япония набирали экономическую силу, но еще не успели обратить на себя ненависть зависти со стороны стран тронутых разрухой и социальным разложением. Европейские державы и США вкушали эту ненависть в полной мере. Нищавшие обломки бывшей Советской империи, кровоточащие Афганистан, Ирак, Палестина, не могли обрести мир и нравственное обновление, чтобы направить энергию своих народов на созидание. Кавказ дымился нищетой и ненавистью, да и Россия искусственно единая силой полицейских штыков не могла остановить процессы внутреннего гниения и предпринимала жалкие попытки притулиться к здоровому телу мирового сообщества. Государственная Дума России в пожарном порядке ратифицировала выплывавшие из недр Организации объединенных Наций конвенции, соглашения, декларации, раздираемая в то же время интересами клановых группировок, фактически превратившихся в военно-промышленно-финансовые конгломераты. Немалые денежные потоки направлялись амбициозными лидерами этих группировок в регионы, где среди нищеты и ничтожности человеческой жизни поднимались сполохи военных пожаров и террора. Все неспособные к созидательному труду, трудились на ниве смерти.
Умиротворение и возмездие возлагалось Организацией объединенных Наций на Комитет Военных Экспертов, с его главным координатором и ответственным секретарем Генрихом Хафнагелем. Хафнагель имел разветвленную агентурную сеть, что, впрочем, не вполне соответствовало официальному статусу КВА при ООН, но на это закрывали глаза, потому что сильные, страдающие от насилия, не решались проголосовать такой вопрос с участием слабых, это насилие поставлявших. Знаковой фигурой на тайной службе той и другой стороны был предприниматель и меценат, авантюрист и доктор археологии Джекоб Блейк. Он откровенно торговал секретами, как благополучных членов ООН, так и ее пасынков, мстящих таким членам за их благополучие. Встретившись с Хасаном Завгаевым (по слухам россиянином из Таджикистана, но внешне очень смуглым) кривоногим крепышом, одетым в галифе и френч с накладными карманами, Джекоб Блейк заключил взаимовыгодную сделку.
Завгаев отдавал Блейку план центральной базы - мощное сооружение, построенное европейскими специалистами, черепа которых, высушенные и пожелтевшие на солнце, как талисманы висели на металлических кольях у входа в ущелье, ведущее к базе.
Взамен Завгаев получал операционную систему, управляющую двумя спутниками Пентагона, способными наблюдать за любым объектом на планете.
Оба были довольны. Один надеялся на то, что база террориста будет уничтожена раньше, чем он сумеет воспользоваться операционной системой, другой - тем, что ради недоступных для него технологий можно пожертвовать местом, а главные секреты они успеют перепрятать.
И тот и другой ошибались. На базу Завгаева Фред Мескон нагрянул ровно через шесть часов после заключения сделки. Когда операция провалилась, "высокие стороны" - Завгаев и Блейк, обвинили друг друга в "недобросовестном качестве товара" и спутники, неожиданно для Пентагона, были взорваны.
Великому террористу и великому авантюристу проваленный сговор ничего не стоил (люди - не в счет), даже взаимоотношения комбинаторов не остыли, и они уже размышляли о том, как наверстать упущенное. Но в КВЭ начался переполох. Запахло большим скандалом. Провал миссии Мескона мог поднять со дна темной деятельности Генриха Хафнагеля самую грязную тину. В НАСА никто не подозревал, что обслуживающие ООН новейшие системы спутников будут использоваться для разбойного шпионажа. Спутник требовал изучения. Для этого его необходимо снять с орбиты с помощью шатла. Но в КВЭ понимали, что снимать его никак нельзя, но также нельзя оставлять невыясненными обстоятельства, при которых он вышел из строя. И так и так - плохо.
Фред Мескон, чудом оставшийся в живых, был допрошен Хафнагелем лично, но не сумел внести ясность в таинственный сбой системы. Хафнагель занервничал еще сильнее, а удачливый до последнего момента шпион, посмотрев в зеркало и не узнав свои убеленные сединой волосы, потребовал отставки и настоял на ней, пообещав, что будет находиться в поле зрения журналистов, пока Хафнагель не избавится от идеи убрать бывшего агента, как "слишком информированного".
Пока Генрих Хафнагель метался, раздираемый многочисленными противоречивыми задачами, из НАСА поступило сообщение, что вышел из строя еще один спутник, а затем выяснилось, что повреждения, аналогичные тем которые были получены биоэлектронным оборудованием их спутника, возникли у спутников Франсспейс и Кембриджского Центра. Хафналегль отдал приказ взорвать спутник НАСА, а до причин сбоев добираться через спутники других ведомств. Главное - чтобы не была обнаружена программа последней операции КВЭ. Несколько успокоившись, он увидел реальную возможность докопаться до истины после того, как удалось локализовать место, над которым спутники выходили из строя - научный городок Заозёрск в Челябинской области Российской Федерации. Выяснить истину можно было только через агентство контроля научных достижений - МАКНАД.
Хафнагель вспомнил, что Россия присоединилась к конвенции по МАКНАД, но до сих пор не ратифицировала ее. Ответственный секретарь КВЭ включил все свои связи и энергию, чтобы ускорить процесс ратификации. Учитывая зависимость законодателей от благ богатых стран, можно было рассчитывать, что Россия поддастся давлению, если его обрамить благородными соображениями, чтобы не ранить чувствительность амбициозных российских чиновников. Он начал действовать.
В общем-то, Храпов не жалел, что поменял вольную жизнь и свои хлеба на вольер с позолоченной оградой во владениях Лапшина. Он воочию увидел, каким может быть размах настоящего дельца, когда у него в руках банкиры, политики, администрация и крупные предприятия. Всё, что он делал до сих пор, перед масштабами Ивана Адамовича выглядело ничтожным. Сколько бы Храпов ни нагонял страха на авторитетов деловых, преступных и административных кланов города, законом его действия прикрыть было невозможно. Он держал людей в сфере своих интересов силой и понимал, что придёт кто-то посильнее, и ему просто переломают руки и ноги. Не было у Максимилиана Филипповича чувства полной безнаказанности, несмотря на то, что прикрывался он формой, званием и официальным статусом представителя правоохранительных органов. Но его судьбой распорядился господин случай. Храпов ненароком задел область интересов Лапшина и Цербо. Уплывали куда-то к Казахской границе контейнеры с ураном, и не капало с чужих доходов старшему лейтенанту ОМОН. Храпов решил действовать с низшего звена. Взял пару ребят, отловил непосредственного отправителя груза и предупредил: "Если не пойдут процентные отчисления, все остальные партии останутся на месте. "Отправитель без возражений согласился и сказал, что ответ будет к утру. Ответ, однако, пришел раньше. Едва голова Максимилиана Филипповича коснулась груди Маячки Лаванды, балерины, квартиру которой он выбрал для очередного ночлега, как совершенно синхронно, обманув его тренированные чувства и хорошо развитый инстинкт опасности, вылетели окна и дверь. Около постели выросли три дюжих мужика в масках. Разглядев все три фигуры, он подумал, что сумеет выйти с честью из положения, но мужики тут же погасили его надежды. Действовали они грамотно, прыгать взад-вперёд умели не хуже самого Храпова, и оружие держали на недосягаемом расстоянии. Храпов понял, что нужен живым, но если не оценит великодушия, сгодится и в мертвом виде. Насколько он знал, так работать могли только люди Цербо. Он решил не сопротивляться. С Майей мужики поступили деликатно, попросили успокоиться и пообещали все разрушения ликвидировать до полудня. Сам же Храпов оказался в просторном помещении, где на стеллажах из черного дерева стояли книги с золотыми корешками, в глубине загадочно отсвечивал гигантский глобус с рельефами континентов, а массивный стол и кресла были старинной работы. За столом сидел Цербо. Одно из кресел занимал мужчина, с лицом не из простых, и не лишенным мужской красоты.
- Садитесь, Максимилиан Филиппович, - мужчина улыбнулся. - Я понимаю, что для волнений и энергичных действий были причины, но сейчас их нет.
Он помолчал, некоторое время изучающие глядя на Храпова, и продолжил:
- Для деловой беседы возможны и другие формы контакта, но я сторонник коротких дорог. Случайно, именно сейчас, я оказался в Челябинске. Можете благодарить этот случай - иначе бы наша встреча не состоялась. Ваше время кончалось там, откуда вас привели. Но я здесь, и характеристика, данная Нестором Кирилловичем, заинтересовала меня. Я предлагаю вам новую работу. Забудем неуклюжие действия с попыткой рэкета, и будем рассматривать ошибку как благодарный случай, давший вам новый шанс.
Мужчина снова посмотрел на Храпова и, словно убедившись в правильность избранной линии разговора, подвел итог:
- Меня зовут Иван Адамович, я имею много власти, много силы и много денег. Послезавтра в полдень я буду ждать вас в Нижнем Новгороде вот здесь, - Иван Адамович протянул Храпову визитку с написанным поперек адресом. - До встречи, Максимилиан Филиппович.
Лапшин поднялся, проводил Храпова до двери и на прощание пожал руку.
Выбора не было. Да и какой выбор мог быть?! Новый босс буквально околдовал его. Уже в следующую встречу их отношения приобрели существующий и доныне оттенок - патриархальной доверительности со стороны Лапшина. Грозный Максимилиан Филиппович превратился в "Максимку". Но он не протестовал. В трущобах Колонтая, бывшем промышленном центре недалеко от Нижнего, Храпов довел до кондиции способный, но недостаточно обученный и дисциплинированный отряд боевиков. Они обеспечивали охрану подпольных заводов, созданных на площадях Колонтая. Производимая там продукция направляла обильный поток наличности в карманы Лапшина и других дельцов, стоявших за его спиной. Храпов никогда не желал узнать их имена.
Возвращая вновь испеченного сотрудника в Заозёрск, Иван Адамович наставлял:
- Наш успех, Максимка, живет внутри человека, там, где его терзают недремлющая склонность к наслаждениям и страх. Есть, конечно, физиологические потребности, но это такая вещь, которую можно оставить в стороне - она величина постоянная. Человек должен питаться, чтобы работать и получать деньги, ну а мы должны эти деньги забирать, чтобы контролировать весь процесс, создавая у потребителя непреодолимую зависимость от нас. Энергию толпы необходимо направлять в безопасные русла - страх и секс. Сексуальная революция созрела как потребность бизнеса и политики. Мы же понимаем, что до "революции" люди знали, где у них находятся половые органы и рожали детей. Но нам потребовалось нечто другое - эскалация эмоционального напряжения, связанная с областью сексуальных интересов. Мы бросили на это всё - кино, индустрию развлечений, секс-шопы, литературу, ниспровергающую мораль. Мы разожгли сексуальное воображение человека и превратили его в платформу, на которой уверенно чувствуют себя те, кто эксплуатирует ее в собственных интересах - бизнесмены и политики. Сейчас стремление к удовлетворению потребностей и желаний, вращающихся вокруг секса, достигло почти предельного уровня и позволяет прогнозировать возможность расширения финансовых вливаний в эту область. Но есть более могучая потребность в человеке, которую еще недостаточно использовали великие кукловоды человечества - это стремление освободиться от страха, - то есть сам страх. Вот ты будешь работать в этой области. В прошлом веке в человека сумели вживить страх перед последствиями расщепления ядра. И бомба и мирный атом имеют много сторон, заставляющих трепетать человеческое сердце, но все эти стороны надо умело и постоянно разжигать. Разжигая чувство страха, мы, в конечном счете, приносим только пользу человеку - он начинает осознавать опасность своей деятельности, направляет средства на ликвидацию вредных последствий и стимулирует капиталовложения связанные со всей широкой сферой проблем. А тут стоим мы, с раскрытыми карманами, чтобы взять деньги, остаться наверху, и снова направлять человечество в безопасное русло.
Откровенность Лапшина нравилась Храпову. Всё это не так легко переваривалось в мозгу, но позволяло проникнуться сознанием значения своей миссии. А суть последней заключалась в наведении порядка. Ивану Адамовичу показалось, что работавший в Заозёрске физик Махов повел собственную игру. В отчетах по заданному направлению появились сбои. Подключать для выяснения обстоятельств компетентный контроль не было смысла. Лапшин хотел, чтобы заблудшая овца добровольно вернулась в отчий дом.
Максимилиан Филиппович плохо знал физику, но был великолепным знатоком человеческих слабостей. Он знал, что напуганный человек ищет защиту. Правда, давить на интеллигента прямо - дело очень неопределенное по своим последствиям: даже самые плюгавые из них вдруг становятся непреклонными, хоть и визжат от боли, но могут тут же плюнуть в лицо или выброситься из окна. Поэтому Храпов решил пробудить у Махова потребность в отеческой защите как бы шальной случайностью, устроив представление в ресторане.
Но то, что произошло, переломилось в голове Якова Семёновича не в точном соответствии с планами архитектора. Перенесенное унижение вызвало не только страх и стремление найти защиту у своего покровителя. В нём закипела жажда мести, а вместе с этой всколыхнувшейся энергией чувств, жажда славы получила дополнительный импульс и придала решительность для воплощения планов, находившихся до сих пор в неопределенном состоянии.
"У Ньютона было яблоко, у Флеминга - плесень, у меня будет уборщица, - размышлял Яков Семёнович. - Но если в первом случае открытие было подготовлено пониманием проблемы, во втором ожидало своей неизбежностью, то у меня - такая фортуна, поистине, выпадает раз в тысячелетие..."
Действительно, то, над чем работал в последнее время Махов, не входило в программы, предусмотренные официальными и неофициальными планами. Яков Семёнович потерял счет времени и забыл о необходимости отчитываться. Свой поиск он никому не мог доверить - слишком всё было необычно. А началось с незначительного замечания хозяйки.
...Как-то вечером, подавая традиционную яичницу с кружкой молока, тетя Паша поинтересовалась:
- Яков Семенович, у вас мышки экспериментальные не пропадают?
Махов удивился: - Какие мышки?
- Ну, с которыми ученые всякие там опыты проводят.
- Мы не проводим. А в чём дело?
- Да вот, утром подтирать приходится.
- Что подтирать?
- Да пятна после мышей.
Поглощение яичницы находилось еще в самом начале, поэтому Яков Семёнович мог слушать болтовню уборщицы без потери времени. Оказывается, тетя Паша сперва не обращала внимания на мышек. Потом заметила, что, как только вытрет пятно, на его месте некоторое время словно светящаяся тень мыши сохраняется, а через несколько секунд исчезает. Самих-то мышей она не видела, а вот только таких, которые светятся. Вот она и решила, что это связано с научными экспериментами.
При упоминании о светящихся тенях яичница Махова застыла на вилке около рта. В голове почему-то промелькнула мысль о знаменитой плащанице Христа, загадки которой не переставали удивлять мир до сих пор.
На другой день Яша отправился в лабораторию часа на полтора пораньше, вместе с тетей Пашей. И его и ее ожидало разочарование. Пол оказался чистым, каким его и оставили прошлым вечером.
Разочарование огорчило, но какая-то подспудная мысль продолжала шевелить внутри его любопытство. Когда тетя Паша прибралась и ушла, Яков Семёнович подумал: если на полу возникали таинственные мыши, то они должны были откуда-то появиться. Он стал искать норку, и тут ему повезло. Норка оказалась в стене, примыкавшей к складу, в котором хранились пробы радиоактивной земли. Махов отправился на пост контроля безопасности и получил под роспись ключи от склада. Замки были большие, но их можно было открыть и простым гвоздем. Он поклацл ключом, открыл скрипящую дверь и заглянул в сырой полумрак. Вот здесь его ожидало маленькое чудо, свидетелем которого до него стала уборщица. Он увидел небольшую лужицу, которая, по его разумению, ненормально быстро высыхала. Махов бросился назад, в лабораторию, схватил там "лентяйку" и вернулся к загадочной лужице. Он вытер пятно тряпкой, чтобы не менять условий, о которых говорила тетя Паша и замер: - над исчезающим пятном появилось призрачное облачко, действительно напоминавшее мышь. Это был не просто отпечаток на полу - изображение светилось и выглядело объемным, словно созданным голографией. Оно загадочно померцало и расползлось, растворившись в пространстве. То, что испытал при этом Яков Семёнович невозможно передать словами. Перед ним раскрывалась еще неведомая никому тайна вселенной. Он был физиком и отдавал себе отчет в том, чему стал свидетелем. Подобные излучения возможны только в сильных электромагнитных полях. Но здесь был простой склад, обычное помещение с обычным воздухом и то, что происходило, можно было назвать, с точки зрения уровня современных знаний, только чудом.
Оно должно принадлежать исключительно ему одному! - тут же решил Яша. Это будет открытие, которое потрясет научный мир!
До прихода сотрудников оставалось несколько минут. Махов сделал всё, чтобы никто не догадался о его находке. С этого момента жизнь Якова Семёновича приобрела второе дно...
Днем Махов получил на складе прибор ночного видения. Он решил выяснить, что происходит с мышами ночью, и почему они превращаются в странные пятна. Началась настоящая охота. Только охота эта была не просто азартным увлечением, а сопровождалась невероятным эмоциональным напряжением ученого стоящего на пороге неведомой тайны природы. Шесть первых ночей бдительного ожидания не принесли никаких результатов. Махов привык наблюдать однообразные светящиеся комочки мышей, и сердце его тревожно выстукивало: "Нет, нет. Тебе всегда не везло и сейчас ты не увидишь ничего нового".
К счастью или к несчастью это настойчивое заклинание неудачника не исполнилось. Однажды, в его сознание, окутанное предутренней дремой, ворвалось что-то заставившее обратить внимание на один из светящихся комочков. И здесь он увидел, как мышь замедлила бег, голова ее приобрела особое свечение, мгновенно поглотившее всё тело. В инфракрасных лучах появилось яркое расширяющееся облако. Махов почувствовал что-то похожее на удар по сознанию. Ему на мгновение показалось даже, что он перестал соображать. Но вот световое облако растворилось, остался лишь легкий звон в ушах. Махов включил свет и бросился к тому месту, где еще сохранилась тень, плывущая как фосфоресцирующий туман. Необходимо было понять - что произошло с мышью. Причина ее превращения должна быть рядом. Он долго шарил глазами не в силах поверить тому, что увидел. Очевидное находилось прямо перед ним, но ум ученого, привыкший к строгим аксиомам материального мира, отказывался верить в возможность самопроизвольного возникновения такой алхимии. Махов проследил глазами за источником своего открытия и сбегал за стремянкой. Он несколько раз проверил путь прохождения этой необыкновенной жидкости. Очевидное заключалось в том, что обыкновенный летний дождь, проникавший через дырявую крышу склада, проходил через восемь ярусов стеллажей, на которых в деревянных ящичках хранились пробы с радиоактивной землей. Сверху всё это попадало в бумажную тарелочку с крысиным мором. Содержание тарелки следовало установить с максимальной точностью, но и сейчас было понятно, что вероятнее всего здесь находились сухарики пшеничного хлеба, отравленные мышьяком. Современные препараты, разработанные для борьбы с грызунами, вряд ли станут применять там, где для этой цели можно взять со склада мышьяк.
Махов стоял, как громом пораженный стараясь переварить увиденное. Вот почему ему не повезло, когда он пришел сюда с тетей Пашей - не было дождя. Он попытался вспомнить, какая погода стояла несколько дней назад. Да, действительно, две ночи подряд шел сильный дождь. Не исключено, что эта странная смесь через норку подтекала в помещение лаборатории, в противном случае мышки, хлебнув ее, просто не добежали бы туда. Но такая реакция!.. Махов покрутил головой. Говорят, что средневековые алхимики могли получать золото из таллия, убирая из него альфа-частицу химическим способом. А здесь случай, созданный невероятным стечением обстоятельств, давал такие странные и устойчивые результаты!
Неизвестно сколько бы простоял Яков Семёнович на складе, вперив взгляд в размякшую бумажную тарелку, но наступило начало нового рабочего дня. Ключи от лаборатории находились у него и небольшой коллектив, имевший штат из четырех человек, послал на розыски шефа Вячеслава Михайловича Лосика. На проходной ему сказали, что "Махов где-то там, с ключами". Лосику, нашедшему начальника стоящим посреди склада, пришлось дважды окликнуть и потормошить Якова Семёновича, прежде чем тот вышел из состояния интеллектуальной комы. Весь день Махов натыкался на сотрудников и приборы, вздрагивая при столкновении, словно разбуженный лунатик. К концу дня у него созрела такая жажда знать, что же происходит в проклятой луже, что нелепо сославшись на плохое самочувствие, он попросил сотрудников уйти пораньше и оставить его одного.
На стеллажах, пропускавших через себя таинственную жидкость, находились геологические пробы, взятые на обширной территории между озером Бол-Куяш и рекой Синарой в Челябинской области. Эта зона хранила на себе следы двух катастроф - радиоактивной и биологической. Там, в поселке Кунашак-2, произошла катастрофа в бактериологической лаборатории, которую позже дважды накрывало радиоактивное облако, а потом, это место, в силу своей биологической непригодности, использовали как могильник для радиоактивных отходов и отработанных реакторов.
- Силы небесные! - прошептал Махов. - Такого специально не придумаешь.
Ему требовалось взять достаточное количество вещества для проведения необходимых научных тестов, действуя при этом с предельной осторожностью, чтобы не разделить участь исчезнувших мышей.
Первый приближённый результат говорил, что в дикой смеси, возникающей при прохождении по крыше и многоярусному стеллажу с радиоактивными пробами, в воде появляются мюоны. Попадая в органические вещества крысиного мора, они создавали образование, которое, вступая в контакт с живой тканью, приводило плоть к разрушению на молекулярном уровне. Предварительный анализ последовательности процесса говорил, что реакция возникает в результате распада мюона, с его обычными продуктами - электроном, нейтрино-2 и антинейтрино-1. Дальше шла мистика.
Поздно вечером, возвращаясь домой на улицу Космическую, он едва не застрял в луже, венчающую ее. Неожиданно съехав с обочины, он, вместо того чтобы переключить скорость, выключил зажигание и стал медленно погружаться в грязь. Некоторое время Яков Семёнович пытался понять, что же происходит с любимым "вараном", но когда до него дошло, что еще минута и придётся искать трактор, он очнулся от творческого сна, решительно переключив скорость. Мотор взвыл и машина, разбрасывая протекторами коварную "керзачную" грязь, выползла на мощеную часть дороги.
Этот незначительный эпизод вернул Махова в реальность, позволив взглянуть со стороны на события прошедшего дня.
Тетя Паша, без света ожидавшая появления квартиранта, постучала в дверь его комнаты и сообщила, что в печи ждут томленые щи, и вареники с картошкой и свининой. Махов на это промолчал, выпил оставленное на столе в глиняной кружке козье молоко, не раздеваясь лег, и впал в беспокойную дрему.
Утром он обнаружил, что не только не ел, но забыл о потребностях более насущных, которые и подняли его с постели, прервав беспокойный сон. По привычке он подался было в хоромы козы Белки, но услышал, что в гостях у козы тетя Паша с дробным звуком сцеживает в пустое ведерко утреннее молоко. Яков Семёнович плюнул и направился в огород... Поиски подходящего места навели его на мысль о защите авторских прав. Казалось бы, такой пустяк - справить нужду, а и тот надо скрывать да прятать. Чего же говорить об открытии, волей случая свалившемся на него вчера?! Да всё связанное с феноменом, по крайней мере, до поры до времени, избавить от ушей и глаз человеческих! Лабораторное оборудование позволит завершить работу, не прибегая к чьей либо помощи, а там посмотрим...
Утренний завтрак невольно повернул размышления Махова к первоначальному источнику чудесного открытия - тете Паше. И когда он, не без беспокойства подумал всё же: "забудет старуха", тетя Паша спросила:
- Заработались вчера, Яков Семёнович, уж, не из-за того ли, что я вам с дуру про мышей наговорила?
- Да нет, что ты, тетя Паша! Просто время ученого ему не принадлежит, - бодро ответил Махов.
А про себя подумал: "чертова старуха! Не только ничего не забывает, но умеет связывать факты". Тогда в его голову впервые запала идея, правда не такая свежая, как с мышками (в свое время она принадлежала Раскольникову), но Махов не знал, что нарушает авторское право, так как в зрелом возрасте не читал Достоевского.
Время, однако, делало свое дело, шагая через события будничными часами и минутами, и погружая в их охлаждающий простор воспаленные чувства Якова Семёновича. Острота эмоций притупилась, и авантюризм пошел на убыль. Трудился он, правда, в полном одиночестве, мечтая о большой славе и больших деньгах, по мере сил избегая любопытства коллег, но уже не переживая воображаемую возможность "утечки информации" через неразумные уста уборщицы и своей кормилицы. Поглядывая на взбитую яичницу со шматками сала и зеленым луком приготовленную руками намечавшейся жертвы, Махов удивленно подумывал: "Эк, хватило у меня фантазии!"
Но внезапный удар судьбы, куски жирной грязи на его новом спортивном костюме фирмы "Ramson", разбередили сознание Якова Семёновича до такой степени, что угасшая было фантазия, стала обрастать деталями реального плана. Очнувшись в ресторане и вернувшись домой около трех часов ночи, он не бросился на поиски доводов способных остудить закипевшие чувства - он дал им полную волю. Детали были ясны, недоставало общей картины для широких выводов. Объект испытания требовался побольше, чем мышка и, как не крути, тетя Паша представляла собой почти идеальный вариант. Во-первых, объект не надо было искать, тайно перевозить в лабораторию и т. д. - тетя Паша сама явится на место эксперимента. Во-вторых, она оставалась источником опасных сведений и ненароком могла подтвердить, что "и мышки уже у нас исчезали".
Позавтракав и поблагодарив хозяйку, Яша сказал, чтобы она обязательно пришла в лабораторию после рабочего дня.
- Да ежели намусорничаешь, Яков Семёнович, так я и утром уберу, - засомневалась тетя Паша, у которой не было особых патриотических чувств к месту работы.
"Поганая бабка!" - зло подумал Махов, но вслух произнес:
- Да ты, тетя Паша, не переживай. Может быть, и делать-то ничего не придётся, а просто отметим одно важное для меня событие. Ты ведь здесь единственный родной для меня человек, так что уж не обижай. А потребуется - вместе и уберем в лаборатории.
Тетя Паша сочувственно посмотрела на него, вздохнула и согласилась.
- Часикам к шести, - уточнил Махов, взглянув на тетю Пашу как на вещественное доказательство и прикидывая при этом: "Исчезнет - и никаких улик".
После ухода из лаборатории сотрудников, часа два ушло на тщательную подготовку. Махов надел защитный костюм из ядросинтона с силовой защитой, натянул перчатки из того же материала. Таинственная жидкость, полученная в лаборатории и, если так можно выразиться, изготовленная с абсолютным соблюдением технологических норм, неоднократно проверенная Маховым, была со всеми предосторожностями добавлена в бутылку любимой тетей Пашей вишневой наливки. Часть содержимого бутылки Яша предусмотрительно отлил, чтобы можно было сослаться на то, что он уже без нее "хлебнул и пока не хочется". К столу он добавил голландское печенье, немецкий ореховый торт, в яркой упаковке, французские шоколадные конфеты и тонкую охотничью колбаску местного производства. Стол получился хоть и не шикарный, но аппетитный на вид. Под столом Махов положил щипцы-манипуляторы, работающие от биотоков руки.
На званный ужин тетя Паша не опоздала. Она пришла даже несколько раньше и, уважая предполагаемое торжество ученого, одела свой лучший костюм из натуральной вязаной шерсти.
- Всё ли получилось, как задумывали, Яков Семёнович? - поинтересовалась старуха.
- Всё, тетя Паша, всё, - бодро ответил Махов.
- Да у вас в комнате хорошо прибрано, - оглядываясь по сторонам, отметила тетя Паша.
- Я уж постарался, чтобы мы просто посидели, выпили немножко сладенького вина, да потом чайку.
- Да вы что так израсходовались на меня, - засмущалась уборщица.
- Для тебя мне ничего не жалко, ты сделала для меня намного больше.
Здесь Махов не слукавил и, почувствовав некоторую неловкость, стал ускорять процедуру. Он суетливо задвигал стульями, обошел стол и, взяв тетю Пашу за плечи, усадил; еще раз обошел стол длинной стороной, взволнованной рукой налил в лабораторные стаканчики вишневку и, вдруг, стал холодеть изнутри. "Боже мой, Боже мой, что сейчас будет?! - внутренне забормотал он, - Убрать, убрать! Всё надо убрать!"
Но тетя Паша, большая любительница сладких напитков, словно разгадав его намерение, решительно потянулась к стаканчику и опрокинула его в себя с поздравительным кивком, как мужик на чужих поминках. Махов с ужасом глядел на нее. Перехватив взгляд, тетя Паша почувствовала, что тут что-то не так и резко отстранила пустой стакан. Но было уже поздно. Ее губы стали стекать. Крикнуть она не успела, только в глазах промелькнуло недоумение и что-то такое, что живым уже не дано понять, но что им будет сниться по ночам и поднимать с постели в холодном поту. Всё это промелькнуло и исчезло в доли секунды. Бывшее человеческое тело выплеснулось на пол со звуком распавшегося бочонка воды.
- Господи! Зачем же я дурак это сделал?!! - в голос взвизгнул Махов, не помня себя, бросившись на стол и защищая лицо от случайных брызг.
Мысль эта тоже была его последней. Он ощутил удар, как если бы с разбега налетел головой на столб. Это был удар не материальной силы, это был удар по сознанию, когда неведомая нам власть захватывает его и переносит в иную реальность, известную как ужас небытия. И, вместе с тем, это было не совсем так, потому что он ощущал свою жизнь и то, что всё свершившееся происходит с ним реально. Внутри его звучал женский голос, то мелодичный, то рычащий; он произносил так много слов, что все они сливались в одну скорбящую нить. Существо Махова заполнялось чем-то неведомым и чужим. Казалось еще мгновение - его тело и голова не выдержат внутреннего напряжения и разлетятся в клочья. Он перестал воспринимать действительность как что-то дифференцированное и, превратившись в вихрь чистой энергии, потерял сознание...
Разлившийся внутри белый свет окутал и не отпускал Якова Семёновича; он наполнял его как молоко прозрачную чашу, вытеснив из ощущений всё и оставаясь единственной реальностью. Но вот, в эту всепоглощающую реальность вторглось что-то постороннее, настойчиво и однообразно повторяя: "тук-тук-тук". "Ага, - подумал Махов, - кто-то стучит... Стучит?!!" Всё, что сопротивлялось возвращению в привычный мир, вдруг отхлынуло. Он же убийца, преступник, а вокруг - сплошные вещественные доказательства! Мысль эта оказалась настолько пронзительной, что тело, еще не готовое к повиновению, спружинило как у кузнечика. Подчиняясь страху, Махов вскочил со стола. Он едва не упал тут же, и с трудом овладев равновесием, застыл, прислушиваясь. В дверь действительно стучали.
"Что же делать?! Что же делать?! - заметался Яша. - Всё немедленно сжечь!" Как хорошо, что он запретил ставить камеры наблюдения для контроля безопасности, сейчас никто не увидит, чем занимается начальник лаборатории.
От тети Паши осталось совсем немного: обувь, нижнее бельё, нижний и верхний зубные протезы. Костюм из натуральной шерсти оказался не таким уж и натуральным - от него сохранилась легкая прозрачная сеточка искусственной основы. Поверх всего лежали крестик и ладанка, изготовленные из тонированного порошкового алюминия.
Махов знал, что костюм и перчатки из ядросинтона надежно защищают его и стал сгребать остатки бедной уборщицы в пластиковый конверт.
Стук в дверь возобновился с прежней силой. В бюро регистрации работы служебных помещений знали, что Махов забрал ключи и находится внутри лаборатории. А для получения дубликата ключей необходимо какое-то время, - потребуется проверка и выяснение обстоятельств. Это может продлиться до часа дня. Значит, они попробуют достучаться и, убедившись, что внутри что-то произошло, пойдут создавать комиссию и выписывать дубликат ключей. За это время он всё подчистит и опять сделает вид, что потерял сознание. "Скажу, что отравился колбасой", - решил Махов. Но где-то на более сознательном уровне в нём стучало одно слово: "Попался!"
Полковник специального подразделения Интерпола Дэвис Барк ожидал в приемной директора МАКНАД генерала Брендтона. Ведомства, в котором работали Барк и Брендтон находились в тесном сотрудничестве. Подразделение Интерпола занималось профилактикой возможности применения террористами, и другими неподконтрольными и неофициальными группами, научных разработок, которые можно было использовать в преступных и террористических целях, а Международное Агентство по Контролю Научных Достижений отслеживало научные разработки, несущие опасность военного и криминального свойства. Кроме того, организация, возглавляемая Гарри Брендтоном, включала в себя полицейские подразделения, широкую агентурную сеть и отличную учебную базу на острове "Джон".
Барк получил приглашение прибыть на остров вчера, в Женеве. Цель приглашения не разъяснялась, однако, сопоставив сроки приглашения с тем, что Россия накануне присоединилась к конвенции по МАКНАД, он предположил, что ему придётся формировать русский отдел уже в качестве сотрудника генерала. Но когда секретарь Брендтона Сюзанна Кейси, красивая дама, с ясным лицом и непроницаемым взглядом, попросила Барка подождать, пока прибудет полковник Риндзай, мысли Барка стали работать сразу в нескольких направлениях. Риндзай не имел отношения к кадровым назначениям, его присутствие могло быть связано только с конкретным содержанием какого-то особого задания. И если Барка ожидает новое назначение, то оно будет иметь особые обстоятельства, с которыми его познакомят перед тем, как принять окончательное решение. Вообще, когда возникал Риндзай "самое секретное оружие сил международного правопорядка" - как называл его Брендтон, происходило что-нибудь из ряда вон выходящее. Уже само его появление на острове превратилось в легенду и вошло в местный фольклор. Особенно ярко она звучала из уст главного свидетеля - Сюзанны Кейси. Произошло это пять лет назад...
В то утро Кейси появилась на работе в обычное время. Пройдя процедуры необходимые, чтобы попасть в кабинет, она не заметила ничего особенного. Но когда Сюзанна открыла приемную генерала, то от неожиданности вскрикнула и отпрыгнула назад. Посреди приемной сидел человек. Она взяла себя в руки и постаралась успокоиться. Наверно это проделки Чака Коллинза недавно назначенного на обслуживание секретариата Брендтона. Он решил преподнести Сюзане голографический сюрприз. Его надо одернуть - здесь не Диснейленд, а служебное помещение.
Но изображение вдруг заговорило:
- Это не голография, мисс, я - живой человек.
Вот здесь по коже Сюзанны пробежали мурашки. И всё же она не могла поверить в чудо. Вчера она собственноручно закрывала приемную со всеми электронными предосторожностями и сдавала целому штату дежурных офицеров, а здесь такое!.. Сюзанна нажала ближайшую кнопку на панели чрезвычайных команд. Палец попал на включение сирены пожара и немедленной эвакуации. Эвакуироваться было некому, а за тушение пожара отвечали электронные средства, поэтому на звуки леденящих душу завываний к Сюзане с двух сторон ринулись дежурные офицеры, каждый с нарядом морских пехотинцев. Они прекрасно знали секретаря генерала, неизменное спокойствие и уравновешенность которой могла послужить образцом даже для привыкших к суровой дисциплине мужчин. Сейчас от знакомого облика ничего не осталось - Кейси была бледна, напугана, недееспособна.
-Там кто-то есть, - едва смогла пролепетать она.
Интонации ее мог понять только человек имевший представление о системе защиты помещения. Защита делала проникновение на объект невозможным. Лейтенант Преб, старший по званию и наиболее внушительный по комплекции, бережно отодвинул Кейси и открыл дверь.
Приемная Брендтона по размерам напоминала спортивный зал. Его вполне можно было использовать для многолюдных банкетов и еще чего-нибудь грандиозного. Прямо перед посетителями плескалась вода довольно приличного бассейна. То, что он не предназначался для купаний, было понятно по коралловому дну, заросшему морской растительностью. В многоцветно подсвеченной, прозрачной как воздух воде, плавали экзотические рыбки. Бассейн невольно гипнотизировал посетителей своими красотами, освобождая от личных проблем, и тогда их можно было застать врасплох, беззащитными и неподготовленными для встречи с генералом. Четыре финиковых ярко-зеленых пальмы склонились к бассейну своими длинными продолговатыми листьями; быть может, они были и небольшими для плантации, но здесь выглядели огромными. И вот, около одной из них сидел он. Он сидел, спокойно глядя на группу вооруженных людей, словно эти солдаты были не грозной реальностью, а фигурками из детских игр.
Да, реакцию Сюзанны можно было понять. Лейтенант Преб таращил глаза на странного человека с таким же искренним удивлением, что и его подчиненные. Все инстинктивно направили на одинокую сухенькую фигуру человека, в котором было не более пяти с половиной футов роста, свое оружие, так что незнакомец покрылся световыми точками, готовыми в следующую секунду превратить его в дуршлаг. Все действия происходили в полной тишине.
- Сэр, - Преб облизал пересохшие губы и закончил более уверенно: - Как вы сюда попали и что делаете?
В данный момент невозможно было задать более актуального вопроса. Все с новым интересом уставились на загадочное существо. Обращение "сэр" явно не соответствовало внешнему виду незнакомца. Он был странно одет, если можно назвать одеждой кусок полотна, едва прикрывавший тело. Его национальность тоже невозможно было определить, если он кого-то напоминал, то возможно дравида или эфиопа.
Наконец пришелец улыбнулся, открыл рот и сказал нечто странное:
- Я - Риндзай, так меня зовут за умение играть на железной флейте.
Возникла пауза, наполненная бестолковым молчанием, после которой пришелец закончил речь:
- Я жду генерала Брендтона.
- Значит, вас сюда впустил генерал Брендтон? - поинтересовался Преб.
- Нет, - спокойно возразил незнакомец, - но он не будет возражать.
Сюзанна Кейси связалась с генералом. Брендтон уже находился в машине и направлялся на работу.
- Сэр, вы приглашали мистера Риндзая? - Она понимала, что задает глупый вопрос, несовместимый с должностными обязанностями, и голос ее слегка дрожал.
- Кого?! - в вопросе генерала прозвучал металл и лед.
- Простите, сэр, - растерянно сказала Сюзанна, выронив трубку из рук. Вид у нее был красноречивый.
Увидев кивок лейтенанта, морские пехотинцы бросились к самозванцу. Для них стало ясно, что если самозванец и должен ожидать генерала, то только не в его приемной. Но тут произошло нечто еще более странное. Шесть молодцов, состоящих в общей сложности из полутоны великолепно тренированных мышц, словно наткнулись на невидимую преграду и веером рассыпались вокруг того места, где только что сидел Риндзай, сам же он уже находился рядом с офицерами, еще не начавшими соображать, и бережно складывал на стол их табельное оружие.
Позже Брендтон рассказывал, что трюк был чем-то вроде рекламы и Риндзай никого не хотел обижать.
Неизвестно какое бы продолжение получила сцена, но в этот момент в приемной появился Брендтон. Он действительно не возражал против визита Риндзая. Обменявшись между собой взглядами потерявшейся, но вновь обретенной родни, они сразу же прошли в кабинет. Установилась тишина, в которой совершенно нелепыми выглядели тела лежащих на полу морских пехотинцев и напряженные позы остолбеневших офицеров. Сюзанна Кейси с восхищением отметила, что Брендтон никак не отреагировал на дикую картину и действовал так, как может действовать только человек с несокрушимым душевным самообладанием.
Что произошло за дверьми генеральского кабинета осталось тайной, но после загадочной аудиенции был выпущен приказ. Мастер Риндзай назначался наставником специальных подразделений сил международной безопасности при КВЭ, по боевым искусствам.
Барк, тогда еще майор, стал одним из первых учеников Мастера. Группа, которая должна была пройти под руководством Риндзая курсы специальной подготовки, оказалась небольшой. Мастер знакомился со своими будущими учениками, вызывая их по одному в тренировочный зал. Зал с глухими стенами из натурального гранита, без современной электронной аппаратуры и спаринг-роботов, напоминал буддийский дзен-до. Когда Барк вошел и отдал традиционный поклон мастеру, он услышал странные слова произнесенные Риндзаем:
- Здравствуй, Девис. Мы вели тебя в этот зал с детства.
Ему показалось, что он ослышался. В сказанном было слишком много непонятного и даже чудовищного. Неужели могло найтись мыслящее существо способное провести его по той жизни, по которой он прошел?! Перед ним пронеслись яркие картины прошлого - наивного детства до того рубежа, который жестоко разделил его судьбу на две совершенно непохожих жизни. Неужели кто-то готовил для него такой путь?..
Девис рос добрым и заласканным мальчиком. Он был не способен утверждаться за счет слабых или проявлять твердость перед сильными, отчего стал, в конце концов, предметом насмешек со стороны сверстников. Быть может, он понимал, что здесь нет ничего хорошего, но слабость не приносила ему огорчений... Таким вспоминалось детство. Детство потускнело и ушло с болезнью отца. В сознании Девиса поселилась боль страдания близкого человека и тревожное ожидание беды. Он очень любил отца и в свои тринадцать лет проницательно распознал признаки начавшейся разлуки, подобной неотвратимому падению в пропасть. Не стало прикосновения сильных рук, отец ушел из мира игр и должен был уйти из жизни. Всё существо Девиса восставало против чудовищного насилия судьбы. Взрослые говорили, что человеческий разум победил болезни тела, но папа умирал от болезни, перед которой человеческий разум оказался бессилен. Тогда, как многие мальчики до него, он решил посвятить себя медицине. Убеждение не успело окрепнуть, как пришло новое испытание, предопределившее иной выбор...
В дни летних каникул, его дед по матери, Самуэль Гроу, владевший большим участком земли вдоль озера Онтарио, пригласил всех троих на традиционный отдых. Пансионат, принадлежавший деду, находился на самом берегу, между Рочестером и Осунго. Когда они, на джипе "Аякс", пересекали Аппалачи, мама, прекрасно знавшая местность, выбрала дорогу, сокращающую расстояние, правда трудную, но преодолимую для хорошего джипа. Проехав пару миль, они увидели на обочине мальчика. Нога мальчика была странно подвернута, разорванная штанина пропитана кровью, и рядом, на дороге, темнело кровавое пятно. Он отчаянно махал рукой. Потрясенная мама резко затормозила. Кроме них в этом безлюдном месте мальчику вряд ли кто-нибудь мог оказать помощь. Мама выскочила из машины и бросилась к нему, но, еще не добежав, почувствовала резкий запах кетчупа и поняла, что ее обманули. Из-за кустарника, густо проросшего сквозь сползшие к самой дороге каменные глыбы, выскочили три вооруженных парня. Мама бросилась назад, но рухнула, сделав всего несколько шагов - мальчишка, сидевший на дороге, подсек ее ноги хлыстом. Девис оцепенел от ужаса и неправдоподобности происходящего. Картина мгновенно отразилась в сознании и застыла как сюрреалистическое полотно. Отец сидел в кресле, специально изготовленном для его больного тела, было жарко, светило яркое солнце и белые, иссохшие руки отца бессильно лежали вдоль желобков подлокотников. Отец пытался подняться, в расширившихся газах его Девис прочитал боль и обреченность, поразившие как шок. Он понял свое бессилие, бессилие отца и волна непреодолимого страха горячей волной обдала ему низ живота. Один из бандитов похотливо облизываясь, подходил к маме, поигрывая ножом. Семейные трудности последних лет не коснулись ее лица. Девис всегда гордился красотой матери и был ревниво влюблен в нее, но сейчас он думал, что лучше бы ей не быть красивой, чтобы они не смотрели на нее такими глазами. Бандит поднял маму и, обхватив за талию, потащил к машине. Забыв свой страх, и сжав кулаки, Девис бросился на бандита, но мальчишка, который спокойно поднялся и сейчас направлялся к джипу, остановил его. Они были одного роста и Девис, наверно, не намного младше. Мальчишка ударил его и швырнул как щенка на раскрытую дверцу. Падая, Девис разбил голову и услышал отчаянный крик мамы: "Нет!" Все ощущения стали вязкими и звуки вокруг исчезли. Окружающие картины поплыли, словно уходя под толстый слой ставшего как стекло воздуха, непроницаемого для любых усилий. Девис видел оставленные им мокрые следы, брезгливый оскал мальчишки, видел в открытом джипе опрокинутое инвалидное кресло рядом с немощным телом отца, матово блестевшую из под разорванной одежды кожу мамы и грязные руки на ней... Потом раздалось несколько выстрелов, и джип охватило пламя. На дорогу выскочили три фигуры, подобные пылающим факелам. У мамы вспыхнули волосы: загорелись клочья одежды. Он не помнил, что делал и как тушил на маме горящее платье. Девис очнулся от завываний полицейской сирены. Кошмар закончился...
Папу спасти не удалось. Как выяснилось потом, он, выброшенный из кресла, сумел дотянуться до револьвера бандита рвавшего на маме одежду и выстрелил в бак с горючим.
Наверно это избавило их от позора и смерти, но у папы отняло последние крохи жизни. Нападавших поймали в тот же день. Ими оказались "бешеные кайоты", скорее похожие на опоссумов, накаченные наркотиками жалкие подонки, изгнанные из среды даже собственной братии. Помещенный в больницу с нервным расстройством, Девис, в первую же неделю поставил перед собою вопросы, на которые отвечал много лет. Ему хотелось уйти от страшной реальности, и дверь спасения приоткрыла книга Раманы Махарши, которую последнее время читал отец. "Всё есть вечное Я" - с этим застывшим открытием он стал требовать, чтобы мать отвезла его в Тиррувинамалай, на гору Аруначала, обитель незримого Шивы, в ашрам последователей великого Гуру. Девис ощущал потребность в познании своей незыблемой сущности, где нет места страху и насилию, где ничего не происходит и человек освобождается от страданий...
Воспоминания пронеслись как вспышка, пока в ушах еще звучали слова Риндзая: "Мы вели тебя в этот зал с самого детства". В это невозможно было поверить и, вместе с тем, он чувствовал, что это так. И еще он понял, что Мастер откроет перед ним такие страницы опыта, испытать который, дано очень немногим.
И вот сейчас, в приемной Брендтона, на Барка словно дохнуло горячей близостью неведомых испытаний...
Взглянув на вспыхнувший сигнал интеркома. Сюзанна Кейси сообщила, что Барк может пройти в кабинет и, улыбнувшись, добавила, подтверждая его предположения:
- Там вас ждет новое назначение.
Генерал Брендтон представлял собой образец типичного политического функционера, мастера кабинетных игр и закулисных интриг; он догматически придерживался воинских традиций Но, вместе с тем, все эти характеристики принадлежали человеку с исключительно благородными человеческими качествами - он был справедлив, последователен в исполнении решений и достаточно гибок при рассмотрении неожиданных вопросов. Главное место в жизни генерала занимало служение идеалам мирового сообщества. Им он без остатка отдавал и личную жизнь, и все свои силы. Это был высокий человек, с чертами лица твердыми, как у римского центуриона, с повелительными и спокойными движениями.
Поднявшись навстречу, Брендтон крепко пожал Барку руку, подождал, пока с ним поздоровается Риндзай, и указал на место за небольшим столиком, где на одном из кресел уже сидел Мастер.