Аннотация: Мама никак не могла взять в толк, что испугало мальчика. И папа недоумевал: - Это же цыплята, сын. Никогда цыплят не видел? Действие рассказа происходит в 80-е годы.
Клевачий
Появились они внезапно. Вечером, когда Валерка под тычки и насмешки Димыча смотрел "Спокойной ночи, малыши!" по второй программе, их ещё не было. И ночью не было, когда жёлтая, как долька лимона из праздничного чая, половинка луны за окном светилась, а он ходил на кухню попить гриба из банки и стащил из вазы две конфеты "Школьные". Димыч одну сразу отобрал, а потом и от второй выпросил откусить половину, так что Валерке остался жалкий огрызок. Эх, брат называется! Тихо было, и вообще никого: кошаки где-то гуляли, папа ещё не приехал из деревни, от дяди Вити, а мама... её тоже почему-то не было. Наверное, пошла подышать свежим воздухом. Или поискать кошаков - вдруг заблудятся. А, может, заняла с ночи в магазине очередь за каким-нибудь редким товаром: колготками или апельсинами. Валерка расстроился, что мама куда-то подевалась. Да что там - если честно, то перетрусил. От испуга и утянул конфеты, решил заесть трясучку сладким. А Димыч, вредина, сказал, что если Валерка не поделится по-братски, то всё маме будет сказано. Глупый он, Димыч, хоть и старший. Валерка и так бы поделился. Что он - жадина, что ли? Вовсе не жадина, не говядина и не турецкий барабан, ещё чего!
Валерка уснул, перед этим долго и старательно делая гнездо из одеяла. Утром он снова пришлёпал на кухню - умываться, потому что в ванной кем-то было занято. И на пороге замер: там, где ещё ночью было пустое место между плитой и раковиной, стояла большая коробка, на дне которой копошилось что-то живое.
Много чего-то живого.
Он попытался разобрать, сколько их... этих... в коробке. Это оказалось трудно, хотя Валерка с прошлого года умел не только считать по штукам, но и складывать, вычитать. Делить даже. Всё отлично получалось - правда, раньше он применял арифметику только к неживым предметам. Обитатели коробки крутили лысыми головами на тонких шеях, сбивали с толку. Раз с головами не удалось, Валерка решил тогда посчитать ноги... то есть, лапы. Их - когтистых, жёлто-кожаных - оказалось двадцать две штуки. По четыре на каждого - выходило... Что? Пять с половиной... Так вообще бывает? Валерка с громким рёвом вылетел из кухни под громкий и обидный смех Димыча.
Мама никак не могла взять в толк, что испугало мальчика. И папа недоумевал:
- Это же цыплята, сын. Никогда цыплят не видел?
Видел. В мультиках и на картинках они совсем не такие: пушистые, солнечные, милые. А это какие-то всклокоченные бело-грязно-розовые небольшие орлы. Или фламинго. Или страусята.
А с лапами вообще ничего не понятно. Как это - у всех птиц по две? А почему у кошаков тогда по четыре?
- Кошаки же не птицы, дурак ты! - снова противно захохотал Димыч.
Что - точно не птицы? А кто тогда? Они же всё время сидят на деревьях и смотрят в небо.
Валерка совершенно запутался, но за размышлениями успокоился. Как оказалось - на время. Разрыдался ещё раз, когда мама уговорила посмотреть, как она кормит "цыпляточек". Жуткие существа с аппетитом склёвывали нарубленное, как для салата "мимоза" крутое яйцо. Ничего себе! Яйца - это же их родственники. Младшие братья, можно сказать, - как сам Валерка Димычу. Правда, нельзя сказать, что Димыч его прямо вот совсем не обижал. Так и не жрал же!
- Мам, они что - каннибалы? - ошарашено пробормотал Валерка и унёсся в комнату, чтобы как следует выплакаться в подушку.
- От телевизора один вред, - услышал он, как выговаривает мама папе. - Сколько раз говорила - не позволяй детям смотреть всё подряд. Лучше пусть книжки читают!
Валерка не стал вмешиваться и объяснять взрослым, что про каннибалов - существ, которые убивают и едят себе подобных, - узнал как раз из книжки. Точнее, из журнала "Вокруг света", картинки в котором они вдвоём с Димычем с любопытством рассматривали.
Между прочим, и в сказках для маленьких детей полно было каннибалов, только назывались они по-простому людоедами.
Несколько дней прошло, и Валерка привык к чудовищам, вслед за мамой называл их ласково "цыпа-цыпа" и даже по её просьбе кормил новых питомцев распаренным пшеном и рубленой зеленью. Подходил к ним, правда, без особого удовольствия: так и норовили острыми клювами тюкнуть по мальчишкиным пальцам. Один больше всех вредничал, Валерка узнавал его по рыжему пятну на боку и, когда тот приближался, опасливо отдёргивал руку.
Мама боялась, что кошаки станут охотиться на цыплят, но те даже не подходили к ним. На кухне держался густой неприятный запах курятника. Кошаки предпочитали мусолить свои порции сырой рыбы в прихожей. Однажды папа обнаружил в ботинке рыбий хвост и страшно рассердился.
- А что ты хочешь? - хмыкнула мама. - Особи разных видов делят территорию.
Мама преподавала биологию старшеклассникам.
Потом пролетело ещё сколько-то... уже не дней - недель. Половина лета осталась позади. Валерку на каникулы из садика забрали и отдали за компанию с Димычем в пионерский отряд. Он только так назывался - пионерский, на самом деле там и октябрят, как Димыч, и ещё-не-октябрят, как сам Валерка, было много. Их выстраивали парами в длинные вереницы и водили в кино, на экскурсии и на речку купаться. В воду только пускали не всех, а кто принёс записку от родителей. Валерке разрешили походить босиком по воде. А на широком школьном дворе все вместе играли в "али-баба" и в "вышибало". Девчонки прыгали "в резиночку", звали играть и Валерку, но он предпочитал крутиться вокруг больших мальчишек. Тем спортивный инструктор Андрей Петрович показывал приёмы самбо, что значит - самооборона без оружия. А иногда, тайком, пока воспиталка не видела, знакомил подопечных и с почти запрещённым боевым искусством каратэ. Валерка с Димычем, по вечерам отрабатывая хитрые приёмчики друг на друге, чуть не разнесли квартиру. Кошаки теперь не только на кухню, но и в комнаты заходить боялись, жались к обувной полке в прихожей и при любой возможности, распушив хвосты, вылетали во двор.
Цыплята растолстели, покрылись жёстким белым пером. Все стали чистенькими, белоснежными, словно одиннадцать маленьких сугробов. Правда, клевачий так приметным и остался - у него на боку выросли рыжие перья. А однажды, вернувшись из отряда, Валерка и Димыч удивились тишине в квартире и тому, какой неожиданно просторной и чистой сделалась кухня.
Оказалось, дядя Витя, наконец, выстроил у себя на дворе новый сарай-курятник, и всех одиннадцатерых цыплят увезли в деревню, не дав братишкам даже с ними попрощаться.
- Там им и место, - облегчённо вздохнула мама. Они с папой собирались к Чёрному морю, а Димыча ожидала путёвка в лагерь "Ровесник" - тот самый, где и лес, и речка, и горны с барабанами, и пионерский костёр. Не-октябрят туда не брали, и посидеть с Валеркой приехала бабушка. Он чуть было не расстроился, но выяснилось, что сидеть бабушка вполне может одна (на диване у телевизора) или с соседками (во дворе на лавочке), а Валерке позволяется бегать, где он хочет, только не очень далеко, чтобы успевать к обеду и ужину. Время он сначала спрашивал у прохожих. А затем стал ходить на школьный стадион, где гоняли футбольный мяч знакомые по отряду мальчишки: некоторые из них были даже старше Димыча, и у них имелись собственные часы.
Валерка радовался лету, солнышку, хорошей компании. Иногда, правда, скучал по маме. По папе тоже скучал. Да и по вредному Димычу - самую капельку, как-то совсем без обид вспоминались все его проделки. Про цыплят мальчик почти не вспоминал: увезли - ну, и хорошо. Однако уже на третий день их с бабушкой спокойной жизни на пороге появился дядя Витя с корзиной, в которой что-то подозрительно клохтало и трепыхалось. Кошаки принюхались и сердито заурчали, вздыбив шерсть.
- Ох ты, батюшки! - всплеснула пухлыми ладонями бабушка. Дядя Витя наклонил корзинку, и оттуда выкарабкался цыплёнок. Один. Но большущий! Он был теперь крупнее младшего из кошаков, а старший удерживал первенство в размерах только благодаря длинному гибкому хвосту, который сейчас стучал по полу сердито и безостановочно - туп, туп, туп. Блямс! Это цыплёнок, расправив крылья, зацепил бутылку подсолнечного масла, за которой бабушка посылала утром Валерку в магазин, а на кухню отнести не успела.
Валерка запаниковал. В его голове сразу зародилось объяснение происходящему. Цыплёнок сожрал своих сородичей (вон как отъелся-то!), и его вернули в город, чтобы он не принялся за телят, поросят и белую козочку Фиалку. А то и за дядю Витю с тётей Наташей! Ох а если он теперь проглотит бабушку, как в сказке серый волк? За кошаков Валерка не переживал - они шустрые, увернутся и удерут их дома, попробуй поймай их. За себя тоже не беспокоился - уж он-то сам точно бессмертный! А вот бабушка... Валерка приготовился было зареветь, но решил с этим погодить - интересно было, что скажет дядя Витя. А тот, сдёрнув кепку со сверкающей лысины и стряхнув с ног резиновые сапоги, забубнил:
- Квёлый он какой-то, махонький, обижает его эта орда...
- Какая орда, дядь Вить? Вскинулся Валерка. - Татары на конях, что ли?
- Да ну тебя, придумаешь - татары, - покачал головой гость. - Другие цыплята его гоняют.
Уф, значит, они живы! И это не он на всех, а те на него набросились. Тогда, может, никого этот непомерно разросшийся пернатый здесь не съест. Хотя... Валерка узнал цыплёнка - это был тот, с рыжими перьями, самый клевачий.
- Ай, ладно! - махнула рукой бабушка. - Оставляй, пусть с нами пока поживёт.
Он и жил. Никого живьём не ел, не проявлял свои хищнические наклонности. Даже яйца ему бабушка не давала - кормила разной крупой и толчёной варёной картошкой. С особенным смаком цыплёнок-переросток употреблял сухие макароны - такие тонкие, под названием "вермишель". Наверное, они напоминали ему червяков, которых он успел распробовать в деревне. Валерка про себя по-прежнему называл питомца клевачим, а вслух окликал коротко: "Цып!" - другие имена ему как-то не подходили. Птенец вырос, но так и не сделался хоть самую малость похожим на курицу. Скорее, напоминал некрупного страуса. Ну, если бы у страусов были такие алые наросты под клювом и на макушке.
Чудной он был!
Бабушка усаживалась посмотреть дневной повтор очередной серии про непростую судьбу цыгана. Цып выжидал, когда она так увлечётся, что не будет смотреть по сторонам, и задом-задом вскарабкивался на диван. Чувствуя шевеление под боком, бабушка полагала, что рядом умащивается один из кошаков.
- Киса, киса, - бормотала она ласково. И тут её пальцы вместо мягкого меха утыкались в жёсткое перо. - Тьфу ты! Кыш, проклятая птица!
На диван Цыпу ход был запрещён - мог испортить. Пол за ним протирать приходилось постоянно. Когда бабушка уставала, за влажную тряпку брался Валерка. К коробке с песком глупый пернатый не приучался и до прогулки терпеть с потребностями своего птичьего организма не желал. Да, наверное, и не мог. Птицы - не кошки, кошки - не птицы.
- Бабушка, кошки и птицы - это ведь совсем разные люди, да? - уточнял Валерка.
- Лучше бы он был собакой, - вздыхала бабушка. - Дом бы охранял.
- От кого, бабушка?
- Да просто так говорится, а на деле - и не от кого.
После одного из таких разговоров Цыпу удалось доказать, что охранять он как раз умеет. Точнее, заступаться за бабушку, как рыцарь из книжки за прекрасную даму.
В дверь позвонили, и худой крикливый старик-сосед с порога начал обвинять бабушку, как она потом рассказывала кому-то по телефону, "во всех смертных грехах". Особенно в запахе цыплячьем, который разлетался на всю лестничную клетку. Валерка с бабушкой к этому делу придышались. А сосед не желал. И вот незваный гость, повысив голос, замахал руками, а грозный Цып кинулся на защиту бабушки. Он хлопал по воздуху крыльями, надувал грудь и вытягивал шею, а когда старик попытался пнуть агрессивную птицу, то клюнул его в клетчатый тапок. Сосед совсем не по-мужски противно взвизгнул и покинул квартиру, грозя вызвать милицию. Валерка переживал, ожидая, что милиционер со служебной собакой явится арестовывать бабушку и Цыпа. К счастью, этого не случилось. Зато произошло другое: Цып внезапно вытянулся, забил себя по бокам большими крыльями - и запел длинно, рокочуще и звонко, будто в горле у него перекатывались хрустальные шарики.
- Батюшки! - то ли расстроилась, то ли обрадовалась бабушка. - Я-то, дурра старая, размечталась, как наша прелесть нам яичко снесёт.
- А почему не снесёт? - не понял Валерка.
- Да потому что не курица.
- А кто? Страус?
- Да ну тебя, выдумаешь тоже! Это же петушок...
Всё снова поменялось с этого дня. Цып теперь пел по утрам. Или он уже не Цып был? Петя-петушок, золотое горлышко, - как в книжке для самых маленьких. Правда, на цветных картинках петухи были раскрашены в красное и золотое, а Валеркин питомец оставался белым. Только гребень с бородкой алели от души да рыжее пятно на боку в несколько пёрышек сияло по-прежнему ярко.
Петух был прекрасен! Жаль только, что не пожелал приручаться и сделался ещё более клевачим, чем был. Валерка в этом винил крикливого соседа - если бы тот не пришёл тогда ругаться, Цып так потихоньку и привык бы быть лапочкой. А теперь... Кошаки прочно переселились во двор, в квартиру даже не заходили, от дождя прятались в подъезде, туда им бабушка ставила мисочку каши с тушёнкой и колбасными шкурками. Валерка и сам был бы рад жить в подъезде: так хорошо было расположиться на широком подоконнике, листая старые номера "Вокруг света" или играя с набором солдатиков, который подарил явившийся извиниться перед бабушкой сосед. Бабушка, правда, допоздна сидеть не разрешила: соседа выпроводила, а Валерку загнала домой доедать принесённые гостем пирожные "корзиночка" и "эклер" и спать без разговоров.
Цып утих и заснул рано, зато и поднялся с рассветом. Запел, разбудил всех, потребовал внимания. И на следующий день так было, и на послеследующий. Бабушку Цып не обижал, топтался вокруг её ног и даже позволял себя гладить. А Валерке доставалось. Чуть зазеваешься - выхватит из рук печенье, а то и долбанёт мощным клювом со всей дури. У мальчишки все ноги теперь были в синяках и кровоподтёках, и руки тоже. Даже в щёку его однажды клюнули, едва не добравшись до глаза. По квартире приходилось передвигаться, обороняясь веником, - иначе никак.
Родители и Димыч вернулись в один день. Всё вокруг наполнилось шагами, голосами, суетой, подарками, нестиранными вещами в раскрытых чемоданах. Цып, напуганный шумом и многолюдием, сидел тихо в ванной, не кукарекал. Но когда мама рассмотрела как следует всего в лилово-жёлтых пятнах синяков и свежих кляксах зелёнки младшего сына, она схватилась сначала за голову... а потом за всё тот же взлохмаченный веник. Убегая от неё, Цып налетел на Димыча, а он-то был без веника и не имел, как Валерка, навыка уворачиваться от всяких клевачих. В общем, старшего брата больно клюнули в ногу, и Валерка страшно жалел его. Но и Цыпа жалел!
Мама стала кричать, что ужасная птица изуродовала её детей, и надо избавиться от неё немедленно. Валерка заревел, заступаясь за любимца:
- Мамочка, нет! Он хороший, он не каннибал, он больше не будет, он просто нечаянно!
Но его никто не слушал, папа уже гонялся за Цыпом с корзиной, чтобы отвезти его обратно к дяде Вите. И наплевать ему было, что поздно, и автобусы уже не ходят, - сказал, что поймает частника. В другой ситуации Валерка бы потребовал объяснить, на что эти частники ловятся, но сейчас было не до вопросов.
- Хватит мне в квартире птицефермы, не могу я так больше, - всхлипывала мама, и её Валерке тоже было жаль, никак не меньше, чем Цыпа. Мальчик разрывался просто - не знал, кого жалеть сильней. Он так отчаянно плакал, что даже отросшая за лето чёлка промокла от слёз, а царапину под глазом, которую он до кучи расковырял, страшно щипало.
Бабушка сказала, что её нервы не выдержат, подхватила под мышки ошарашенных и взъерошенных жмущихся у двери кошаков и ушла с ними ночевать к соседу. А мама забрала зарёванного Валерку к себе в постель и пела ему песни шёпотом, как давным-давно, когда он был совсем маленьким.
У Димыча под подушкой наутро нашли гору конфетных обёрток, и мама его даже не отругала. И Валерку за его слёзы - тоже. Только заставила обоих делать уборку, а потом повела по магазинам покупать кучу тетрадок, карандашей и пластилина: Димычу к школе, а Валерке - к подготовительной группе. В школу его ещё не брали.
- Ты у меня без пяти минут первоклассник, Валера, - вздохнула мама, примеряя на младшего сына новую белую рубашку.
Валерка был уже большой и понимал, что про пять минут - это просто слова такие. На самом деле до его первого класса ждать ох как долго - всю осень, весь Новый год и целое ещё одно лето.
Папа вернулся домой только на следующий вечер. Он непонятно шутил и сам с собой громко смеялся. Долго, пока мама не увела его на кухню, щекотал и тискал Валерку и Димыча. От него резко пахло деревней - костром, сеном и чем-то ещё, неприятно и одновременно притягательно будоражащим.
- Квасили там с Витькой, да? - сказала мама, и это тоже было непонятно, но задавать вопросы Валерке всё ещё не хотелось. Может, когда-нибудь потом...
На следующий день на обед был куриный суп. Димыч за столом больно ткнул Валерку пальцем под рёбра и сообщил этаким специальным гнусным голосом, как у злодея из мультфильма:
- А ты знаешь, из кого это сварили?
Валерка и без него догадался. Бросил ложку и ушёл реветь в ванную.
- Димка, что ты несёшь! - воскликнула мама. - Он и так ничего не ест, тощий стал, как велосипед. Валерочка, не слушай его, глупого, - забарабанила она в дверь ванной. - Иди кушать, пожалуйста. Дима пошутил, сынок. Это я французскую курицу сварила.
Ну да - французскую! Во Франции куры разве водятся? Там лягушек едят - в "Вокруг света" было об этом написано.
Валерка больше не ревел, но всё время молчал и отказывался есть, гулять, мыться в ванной и смотреть мультики. Лежал на кровати лицом в подушку и отпихивал пяткой вернувшихся домой кошаков, когда они подползали к нему помурчать и пожалеться. Не надо ему никаких кошачьих нежностей, вот ещё!
На третий день папа не выдержал. Кинул в Валерку резиновыми сапожками:
- Собирайся! Поедем.
Всю дорогу Валерка понуро молчал: и пока тряслись в автобусе, и когда по тропинке шагали через лес. Даже найденный папой большущий белый гриб его не обрадовал. На деревьях среди зелени светились редкие почуявшие приближающуюся осень листочки, они напоминали рыжее (золотое!) пятно на перьях Цыпа.
А когда вышли к дяди-Витиному дому, Валерка обомлел просто. С забора навстречу ему слетела крупная белая птица. И хотя знакомого пятна мальчик не разглядел (да ну его, пятно это - может, посветлело от чистого деревенского воздуха, всякое бывает), он был совершенно уверен: это не какой-то чужой петух, это его Цып, его клевачий, живой, родной.
Валерка ткнулся носом в папину куртку и разревелся снова - теперь уже от облегчения, от нахлынувших боли и нежности и неимоверного счастья.