Толмачёв Артём Олегович. Весной война захлопнула за собой дверь

Весной война захлопнула за собой дверь

(события этого рассказа посвящены восстанию в Праге в мае 1945 года)

Вечная Слава павшим в борьбе за Мир и Свободу!

Ранним утром прошёл дождь. Он прибил городскую пыль и был очень полезен для молодой растительности. Было начало мая. Прага просыпалась, прогоняя остатки сна. Призраки ночных теней уже растворились.

Старинный исторический город дышал свежестью листвы и цветов. На высоких и острых шпилях загоралось солнце. Ветерок гулял по крышам домов, площадям, улочкам и скверам, он ласкал цветы и заигрывал с листвой. Листья отзывались на эти ласки тихим, едва слышимым шептанием. Они словно бы тихо-тихо и ласково говорили друг другу: "Доброе утро, доброе утро..."

Но листва и нежные глазки цветов и не догадывались, что над старинным, дышащим историей, городом нависла угроза.

Столица Чехословакии производила впечатление мирного города, никогда не знавшего горестей войны. Безмятежное небо - чистое-чистое и свободное от туч, уже совсем посветлело, а мерцавшие на нём звёзды давно исчезли. Проснулись птицы. В ветках деревьев начинали чирикать воробьи, голуби кружили над улицами и площадями, прогуливались между скамеек и вокруг фонтанов в маленьких и уютных скверах, ворковали под самыми крышами. Птицы радовались теплу и первым лучам весеннего солнца, разливавшего по городу, по черепичным крышам, свой золотистый свет. По улочкам и скверам распространялся запах цветов, черёмухи, сирени. Запах цветущей весны, освежающей всё окружающее. Это была последняя военная весна.

Ситуация на фронтах коренным образом изменилась и совершенно не в пользу Германии. Освобождённые от нацистского гнёта земли вздыхали теперь с облегчением, радуясь пышному цветению, буйству красок, весёлому щебету птиц и тёплым, ласковым лучам весеннего солнца. Надо было возвращаться к прежней жизни, к миру.

Гитлеровские захватчики оказались загнанными в собственное логово - туда, откуда в далёком 1939 году, они начали своё сокрушительное шествие, неся реальную угрозу всему человечеству и миру, навязывая народам свою искажённую нацистскую идеологию, совершенно бесчеловечную мораль - мораль Третьего Рейха. Народы, не принадлежащие к высшей, арийской расе, должны подвергнуться уничтожению и порабощению. Но люди во всех уголках мира ожесточённо сопротивлялись этой страшной морали, и не на жизнь, а на смерть бились с врагом, доказывая своё право на жизнь и свободу. Нацистская идеология противоречила здравому смыслу, шла против всех ценностей человечества. Противоречила самой жизни.

Из центра Германии, из Берлина, начиналась война, сюда же она и вернулась, неся с собой разрушения и гибель. Напрасно нацистские лидеры верили в то, что с ними будут вести переговоры о сдаче. Советские войска прорвали оборону гитлеровцев и с тяжёлыми боями пробились к Рейхстагу - сердцу Берлина. В Берлине к тому времени пылали нескончаемые пожарища, над городом стояло огненное зарево. Гитлер всё ещё верил в чудо, в победу, всё надеялся на приход генерала Венка, который освободит Берлин.

Немецкий народ погибал в бессмысленной борьбе. Можно ли сказать, что народ, нация были для Гитлера на первом месте, когда он, сидя в бункере глубоко под землёй, приказал затопить метро с мирными жителями, когда там появились русские солдаты? Разве не он говорил о господствующем положении немецкого народа, о его величии? Нет, для этой сгорбленной "человеческой развалины" немецкий народ уже ничего не значил. Гитлер привёл немецкий народ к большой катастрофе, привёл Германию к краху.

Главный идеолог нацизма, Йозеф Геббельс, приказывал вешать и расстреливать каждого, кто отказывался вести дальнейшую борьбу.

Гитлеровцы решили продолжать кровавую бойню и всё ещё яростно и одержимо сопротивлялись. Теперь они мёртвой хваткой держались за столицу Чехословакии - красивый, величественный и старинный город Прагу. Его жители восстали против нацистов и решили бороться во имя свободы и победы.

Несмотря на ранний час, на улицах Праги стала заметна бурная деятельность. Город стал напоминать огромный муравейник. Все, от мала до велика, готовились принять участие в неравной и жестокой схватке. Все люди объединились одним делом и дружно помогали друг другу.

На улицах и мостах города стали появляться баррикады. Поначалу они были маленькими и невысокими, а затем становились всё больше. В ход шло всё: выламывались булыжники из мостовой, опрокидывались фонарные и телеграфные столбы, из погребов выкатывались бочки, в груды сваливались огромные ящики, мешки с песком, деревянные телеги, снятые с петель ставни и двери, лестницы, велосипеды, доски, переворачивались автомобили. На некоторых улицах разбирались трамвайные рельсы, которые также могли служить материалом для баррикад. Кое-где люди опрокидывали набок трамвайные вагоны.

***

Из аккуратного и чистого здания школы выносились стулья, парты, массивные книжные шкафы, откручивались двери, ведущие в классы. Было такое впечатление, что из школы выносится всё, что только можно было вынести, и лишь горшки с нежными и беззащитными, радующими глаз цветками, оставались в здании. Учителя и ученики стали убирать их в кладовую, чтобы освободить широкие подоконники, которые будут использоваться в дальнейшем, как опора для обороняющихся.

Забавно и как-то комично было наблюдать за тем, как ещё совсем маленький карапуз-первоклашка в штанах с подтяжками и белых носках, деловито засучив рукава, нёс в руках большой горшок с огромным и толстым кактусом. Этот кактус по форме напоминал голову и руки человечка, и это, по-видимому, поначалу забавляло первоклашку. Растение понравилось мальчику, и он решил нести причудливый кактус. Теперь же округлое лицо светленького мальчика было не по годам серьёзным и сосредоточенным, и почти совсем походило на лицо взрослого. Было отчётливо слышно, как по паркету школьного коридора стучат маленькие каблучки.

Учитель арифметики, быстро и ловко работая отвёрткой, отвинчивал петли на двери, ведущей в его собственный класс. Увидев старания маленького первоклассника, учитель потрепал его по светлой голове, показал, какой мальчик сильный, похвалил его. Затем учитель снова принялся работать отвёрткой, а первоклассник, сделавшись ещё более серьёзным, стал осторожно спускаться по лестнице в кладовую, где также усердно трудились его маленькие товарищи, среди которых были и девочки. Под руководством пожилой учительницы в круглых очках с толстыми стёклами, маленькие ученики распределяли горшки с цветами по размеру. Большие ставились у самой стенки, а маленькие возле больших горшков.

Школьная кладовая перегородкой была разделена на две части, одна из которых будет активно использоваться во время обороны, так как имеет узкие и маленькие окошки, через которые вполне можно вести огонь по противнику. С наружной стороны этих окошек один на другой были свалены мешки с песком.

Из класса географии вышла старшеклассница, держа в руках горшок с красивыми и яркими цветками. Девушка сама напоминала прекрасный и нежный цветок. Красивая и стройная, с каштановыми волосами, ниспадающими на плечи, лёгкой, воздушной походкой шла она по школьному коридору. Один из старшеклассников, увидев девушку, отчаянно стал подавать своему другу знаки остановиться. Друзья опустили школьную парту со следами мела на пол.

Парень-старшеклассник стремглав бросился вниз по лестнице и выбежал на школьный двор, где росли кусты сирени и черёмухи и были круглые цветочные клумбы. Воровато оглядевшись, школьник подбежал к клумбе и принялся срывать цветки. Он спугнул пёстрых бабочек, которые вспорхнули ввысь. Парень рвал цветы очень быстро, и вскоре в руках у него оказался вполне даже сносный, яркий букет. Дополнив его пышными и ароматными ветками сирени, школьник подбежал ко входу в кладовую и, пригладив растрепавшиеся волнистые волосы, стал ждать появления девушки, нёсшей цветочный горшок. Букет, предательски источающий аромат сирени, парень спрятал за спиной.

А вот, наконец, и девушка. Подарок, преподнесённый ей, был таким неожиданным и красивым, что на щеках девушки заиграл румянец, а сердце её было тронуто...

Над крышей школы кружила стайка голубей. Слышалось хлопанье их крыльев. Голуби были серые и белые. Белых было несколько, они летели в середине стаи и особенно выделялись из неё. Птицы как будто специально не садились в школьный сад, видя, как там усердно и сплочённо трудятся люди. У птиц была своя, отличающаяся от человеческой, жизнь, и, казалось, что они были так далеки от войны. Однако и на птиц, и на животных война всё же наложила свой пагубный отпечаток, и они тоже страдали.

Какой-то усатый мужчина в шляпе и коричневом плаще нараспашку, опершись на длинное ружьё, мечтательно глядел на кружащих голубей. Птицы напоминали людям о свободе и мире.

Для парня Карела школа была родным местом. Здесь были его никогда не унывающие и верные друзья. И здесь, в этих школьных стенах, он повстречал свою любовь. Любовь эту он уже никогда не забудет, да и не сможет, не посмеет. Но пришедшая нежная весна цвела не для его любви, хоть он и жаждал этого всей душой и сердцем. Он ждал. Очень долго и мучительно ждал. Ему всё не верилось, что со своей любовью ему уже не суждено было встретиться.

Карел тщательно чистил свою винтовку, натачивал до блеска сталь ножа. Его товарищи-подпольщики, одного с ним возраста и старше, от тайных действий перешли к решительным, открытым действиям. Они встали на сторону восставших против гитлеровских войск горожан. К восставшим примкнули также бойцы Русской Освободительной Армии и чехословацкая полиция. Полицейские каски мелькали тут и там. Шла активная помощь мужчинам, старикам, женщинам в сооружении баррикад на улицах, мостах и площадях. Слышался лязг, скрежет металла, звон разбиваемого стекла, грохот сваливаемых в кучу предметов. Люди работали кирками, выламывая брусчатку. В конце улицы свалили каштаны с пышной молодой листвой. Деревья также использовались в качестве укрытия и преграды от наступления противника.

Успех сопутствовал восставшим. Совсем недавно группа повстанцев, в которой был Карел, разоружила на железнодорожном вокзале гитлеровцев. Повстанцы не стреляли в гитлеровских солдат, хотя ненависть к людям в нацистской форме клокотала в них яростно.

Перестав чистить винтовку, Карел глубоко задумался. Томаш, Штепан, Якуб, Иржи, Михал, Йозеф, Лукаш, Шимон, Клара, Эва, Итка, поляк-часовщик Юлек и его брат Марек... Как же хорошо знал этих людей Карел, и как горько было осознавать, что их больше нет и никогда не будет. Не увидят они нынешней цветущей весны, не услышат пения соловья в лесной тишине, не почувствуют дуновения лёгкого и тёплого ветерка, ласкающего цветы, травы и листву на деревьях... Озорная улыбка часовщика Юлека, волнующий звук струн на гитаре Томаша, вкусные и душистые пирожки медсестры Итки, трогательные и нежные стихи молодого поэта Михала, стихи, заставляющие мечтать и влюбляться... Этого не будет больше никогда. Никогда. Это слово назойливо вертелось в голове. И никогда он не сможет больше поцеловать и нежно обнять свою любимую Эллу, не увидит родных глаз, не ощутит прикосновения тёплых губ... Всё вокруг напоминало ему об Элле. Каждый яркий цветок, каждая ветка душистой сирени, разросшейся в школьном саду, пение птиц в пышной листве, зелёная трава и порхающие над ней парочки влюблённых бабочек.

Карел, борясь с тянущей тоской в сердце, ещё усерднее принялся натачивать нож.

Все его товарищи были замечательными людьми, которые столько бы хорошего могли сделать в жизни. Он всех их любил. Они были ему как родные братья и сёстры.

Несколько месяцев назад группа чешских подпольщиков была схвачена гитлеровцами. Постарался предатель. Он потом криво ухмылялся и дразнил пленников, услужливо бегал перед фашистами на задних лапках. У Карела разрывались душа и сердце, когда он представлял страшные муки его любимой Эллы и жалел, что его не было тогда рядом с ней, а ведь в последние минуты жизни она думала только о нём... Две недели побоев, жутких пыток, тягостных допросов, измора. Но несмотря ни на что, друзья Карела держались стойко, с достоинством. Все они молчали в ответ на удары и издевательства. Никто не проронил ни слова, не выдал своих боевых товарищей. Гитлеровские палачи были в страшном бешенстве. Им нужны были сведения, а эти проклятые чехи молчали как рыбы!

Фашисты жестоко казнили подпольщиков - достойных и храбрых людей. Они погибли, но не покорились. Их нет больше, но их имена запечатлела история. Память о них бессмертна.

Высокий чех Александр - он тоже был подпольщиком - проверял свой пулемёт и укладывал ленты с патронами. Слышно было, как они шуршали и легонько позвякивали, точно были какой-то безобидной детской игрушкой, шалостью.

Рядом с Карелом на шаткой табуретке сидел худощавый парень в очках и готовил бутылки с зажигательной смесью. Это был Иржи, близкий друг Карела по подполью. За небольшой срок он мог сделать собственными руками взрывчатку. Немало гитлеровских солдат и офицеров он отправил на тот свет. Просто с трудом верилось, что этот худой, интеллигентного вида, парень, загубил десятки фашистских солдат, пускал в расход боевую технику, подрывал мосты.

На столе перед Иржи уже выстроились два длинных ряда тёмно-зелёных бутылок-горючек. Иржи работал, как на конвейере. Мелькали только его белые, худые кисти и тонкие пальцы, а лицо его было сосредоточенным и спокойным.

Вскоре стало известно, что гитлеровцы направили на город все свои оставшиеся силы. Солдаты армии "Центр" стремились к столице Чехословакии. По извилистым дорогам, казалось, нескончаемыми потоками двигались легковые и грузовые машины, набитые под завязку солдатами из "СС", ползли самоходки, броневики, натужно гудели тяжёлые танки. Артиллеристы готовились обстреливать город из орудий. На красавицу-Прагу неумолимо надвигались полчища тьмы с намерением уничтожить город и его жителей, оказывающих сопротивление. Гитлеровские войска стремились с боями прорываться на запад, используя Прагу, как опорный объект, как плацдарм для отступления. В планы гитлеровцев никак не входила сдача в плен советским войскам. Уж лучше сдаться американцам.

Из громкоговорителей доносились призывы к борьбе с гитлеровцами: "сражаться стойко до последнего! Продержаться до прихода Красной Армии! Не сдавать врагу Прагу!"

Заточив, наконец, нож, Карел встал из-за стола и подошёл к распахнутому настежь окну. На него сразу же пахнуло свежестью и ароматами весны. В школьном саду заливисто пели птицы.

И тут Карел заметил, что на улицах прекратилось людское движение. Все заняли свои боевые посты. Все напряжённо ждали. Мужчина в шляпе и коричневом плаще, недавно наблюдающий за парящими над школьным садом голубями, теперь кормил их маленькими кусочками хлеба. Мужчина положил своё ружьё на колени.

Прислушиваясь, Карел смотрел вдаль. Он видел высокие шпили, длинные трубы и черепичные крыши домов. Ни намёка на вторжение. Всё было спокойно и как будто мирно. Солнце уже высоко стояло в небе. Из открытого окна доносилась красивая мелодия. Кто-то играл на рояле.

Карел взглянул на перегородившую улицу баррикаду. На её фоне особенно ярко выделялась жёлтая детская лошадка-качалка. Кусочек беззаботного детства в разрушительном хаосе войны.

Яркое весеннее солнце, играющее на шпилях, голубое небо с белоснежными облаками, похожими на рваную вату, мелодичные звуки рояля, пение птиц в листве, кружащие над площадью и вокруг ратуши голуби, свежие и дурманящие ароматы весны... Всё это так напоминало о мирной жизни... И если бы не завалы на улицах, эти уродливо торчащие из груд разных предметов доски и железные прутья, если бы не битое стекло и разобранная брусчатка, если бы не заваленные набок одноглазые уютные трамваи и перевёрнутые машины, если бы не сваленные возле подвальных окон и между опор зданий мешки с песком, то можно вполне было сказать, что в городе царит мир и порядок, а его жители, как и птицы, радуются солнечному теплу и весне.

Но реальность была неумолима и держала весь город в напряжении, заставляла мучительно дожидаться прихода зла. Не давала расслабиться, требовала сосредоточенности и внимательности, была непредсказуема и таила в себе угрозу.

Каждый защитник города думал о чём-то своём, но одна из мыслей была у всех общей: не дать врагу разрушить родной город и держаться до прихода советских войск. Стоять насмерть!

Директор школы, в которой учился Карел, получех-полунемец, Эрвин Гарт, передал нескольким старшеклассникам чешский флаг. Ребята должны были вывесить его на ратуше с огромными круглыми часами. Там же, на ратуше, были организованы две пулемётные точки. Обзор был превосходным. Перекрёстным огнём могла простреливаться площадь с фонтаном и близлежащие улицы.

Ярый антифашист и коммунист Гарт отдавал приказания ученикам. Директор был энергичным и храбрым человеком. Полы его плаща развивались на ветру, будто крылья птицы.

Гарт достал подзорную трубу и, прищурившись на один глаз и оскалив зубы, стал вглядываться вдаль, туда, где была окраина города.

Сначала директор молчал и стоял неподвижно, а потом вдруг произнёс:

- Сейчас бабахнут по нам из пушек!

К окну подошёл худощавый Иржи. Теперь на голову его была нахлобучена чёрная металлическая каска с ремешком под подбородком. Протерев свои хрупкие очки платком, Иржи тоже стал всматриваться вдаль. В это самое время на верхушке старой ратуши показался чехословацкий флаг. По его тонкой ткани волнами пробегал ветер.

Где-то далеко раздался гул. Он чем-то напоминал глухие раскаты грома. Эти раскаты стали быстро следовать один за другим. В город летела смерть.

Через несколько кварталов от школы вдруг что-то ярко вспыхнуло, а затем погасло. На месте вспышки к голубому небу медленно стал подниматься дымный гриб. Он всё рос и рос и теперь уже вздымался высоко над крышами зданий. Эхо взрыва донеслось до школы. Задребезжали стёкла в оконных рамах. Вот вспыхнуло ещё и ещё, и вновь к небу стали вздыматься тучи дыма и пыли. Кажется, началось! Наверняка гитлеровцы были уже на подступах к городу. Их поддерживала артиллерия. Птицы перестали петь. Над площадью тревожно кружили голуби.

По площади на велосипеде ехал мужчина с винтовкой за спиной. Он крутил педали медленно, и казалось, что человек катается. Но тут возле фонтана разорвался снаряд, полыхнуло пламя. Мужчина упал с велосипеда, а велосипед, проехав ещё несколько метров, завалился набок.

Карел всё это отчётливо видел, и ему вдруг очень захотелось, чтобы человек поднялся, снова сел на велосипед и поехал дальше. Но мужчина лежал неподвижно, неловко подогнув под себя руку. У Карела сжалось сердце.

Пыль от взрыва сделала воду фонтана мутной. Над площадью в сторону ратуши лениво поползло дымно-пылевое облако, а в брусчатке теперь была видна глубокая воронка от снаряда - словно рваная рана на теле города.

Один из снарядов угодил прямо в крышу одного из домов на площади. Взрыв полностью снёс квадратные кирпичные трубы, с силой швырнул на площадь куски кирпича и черепицы. Угол здания вдруг осел, пыль клубящимися волнами докатилась до фонтана и проглотила его.

В это время площадь пересекала вооружённая группа повстанцев. Дым и пыль скрыли людей. Когда же бурая пелена рассеялась, на брусчатке остались лежать несколько человек. Вот они, первые потери.

Директор приказал Карелу и Иржи отправиться на крышу школы и установить там пулемёт, чтобы простреливать площадь. Парни тут же поспешили на крышу. Здание школы было не особенно высоким, но площадь была видна как на ладони. Скоро на ней уже могли показаться гитлеровцы.

Оказавшись на крыше, старшеклассники принялись устанавливать на сошки пулемёт, готовили длинные ленты с патронами.

Карела тронула за плечо чья-то рука. Это был директор. Он сказал:

- Держитесь, ребята.

Потом директор ушёл.

Когда пулемёт был приготовлен, Карел посмотрел вниз, на площадь, на улицы и баррикады, на которых сосредоточились обороняющиеся. Наиболее храбрые вставали во весь рост у самых стен.

Один из прилетевших снарядов угодил в пивную, и снова над площадью с фонтаном поползла дымно-пылевая туча. Она спрятала от взгляда улицы и бросила на площадь зловещую тень.

Карел и Иржи напряжённо прислушивались. Похоже, артиллерия прекратила обстрел. Гулкие удары сердца отдавали у Карела в висках, у него стали потеть ладони, во рту пересохло.

И тут стали различимы новые звуки. Это были резкие хлопки, они слышались то по отдельности, то сливались в хаосе разгоравшегося уличного боя. Это были звуки перестрелки. Враг был уже довольно близко.

Из-за угла дома показалась сначала пушка, а потом и весь корпус фашистского танка со свастикой на борту. За ползущим "Тигром" стали заметны перебегающие фигурки гитлеровских солдат. "Тигр" придерживался левой стороны улицы. Вскоре из-за здания выехал второй танк, который, скрежеща гусеницами, переместился на правую сторону улицы. Остановившись на несколько мгновений, "Тигры" снова стали продвигаться вперёд, а за ними, почти не пригибаясь, двинулись цепи эсэсовцев. Танки с ходу вели огонь, и из жерл их пушек извергалось искристое пламя, сопровождаемое клубами сизого дыма.

Карел не мог даже моргнуть и весь сжался, напрягся. Он будто бы сросся с металлическим корпусом пулемёта и выжидал, когда эсэсовцы подойдут ближе. Чтобы бить уже наверняка. Вот они, враги. Та же ненавистная форма, те же, немного приплюснутые сверху каски, красно-белые повязки со свастикой на рукавах, двойная "молния" - знак принадлежности к войскам "СС".

Отчётливо уже были слышны отрывистые, лающие команды на немецком: "Вперёд! Вперёд!"

Танки грохотали по брусчатке. Они уже почти выехали на площадь.

Впереди гитлеровских солдат вышагивал стройный, подтянутый офицер. Он шёл во весь рост прямо по середине улицы.

И тут Карел ощутил, как внутри заклокотала ненависть. Она разливалась по всему телу, жгла изнутри.

Вдруг со стороны ближайшей баррикады, из окон и с крыш домов на гитлеровцев обрушился уничтожающий шквал огня. И фашистам волей-неволей пришлось пригнуться, прильнуть к земле, распластаться на ней. Некоторые бросились под защиту громыхающих, тяжёлых танков.

Офицер, недавно так бодро и смело вышагивающий по улице, уже ткнулся лицом в брусчатку. Не успел он вынуть из кобуры свой пистолет, как был сражён градом пуль.

На земле остались неподвижно лежать с десяток гитлеровцев. На врага обрушилась народная ненависть.

Гитлеровцы, огрызаясь огнём, жались спинами к стенам, прятались в нишах домов. Они остановились и залегли на улице, так и не выйдя к площади. "Тигры", замедлив ход, также стали на месте.

Карел строчил из пулемёта, а Иржи поддерживал ленту с патронами. Гильзы сыпались на школьную крышу. Запахло порохом. Карел ощущал, как дёргается от выстрелов пулемёт, ощущал плечом отдачу. Пулемёт поливал свинцом суетящихся внизу эсэсовцев. Улицы застлало дымом от выстрелов. Эхо ожесточённых перестрелок неслось по старинным улицам, скверам, гуляло над площадью, металось под сводчатыми арками зданий. Бой разгорался всё больше, и очаги его то угасали, то вспыхивали с новой силой.

"Тигры" тронулись и выползли на площадь, а за ними, разрозненными группами бежали трусцой вражеские солдаты.

Один из танков вышел вперёд и, всё набирая скорость, устремился через площадь на баррикаду. Когда "Тигр" оказался уже метрах в пятнадцати от баррикады, в него полетела бутылка с зажигательной смесью. Она угодила прямо в смотровую щель. Послышался тоненький звук разбившегося стекла, и огненная смесь разлилась по корпусу "Тигра". Стальное чудовище, подавшись вперёд, остановилось. Захлёбываясь, заработал пулемёт под башней. Один из танкистов, по-видимому, раненый или ослеплённый неожиданно вспыхнувшим пламенем, в исступлении жал на гашетку. Пули срезали ветки сирени, росшей у самой баррикады.

Восставшие беспощадно расстреливали вылезающих танкистов в чёрных пилотках.

Карел видел, как один из танкистов, объятый огнём, рухнул боком на брусчатку и пополз.

В пулемёт нужно было вставлять новую ленту с патронами. Этим занялся Иржи.

Второй "Тигр", так и не достигнув баррикады, был подбит из ручного гранатомёта "Панцерфауст". После первого выстрела танк завертелся на одном месте. Второе попадание - и устрашающая громада "Тигра" взорвалась ослепительными снопами искр. Гитлеровцы шарахнулись в стороны от танка. По его броне угрожающе запрыгали огненные язычки, из всех щелей стал валить удушливый дым.

На баррикаде ликовали. Однако и среди восставших тоже были потери. Белые халаты санитаров начинали запачкиваться кровью раненых и умирающих. Бесстрашные девушки-санитарки бегали с носилками под огнём противника. Они забирали раненых, чтобы оказать им помощь, и сами становились жертвами.

Эсэсовцы концентрировали свои силы возле площади. Они готовились к молниеносному броску. Фашисты открыли яростный огонь по защитникам из всех видов оружия. Это был невообразимый треск, грохот. Казалось, что свинцовый град уничтожит всё на своём пути. Потом всё смолкло. Наступило затишье. Затишье перед страшной бурей.

Карел вслушивался в эту давящую тишину. Они с Иржи уже подготовились к новой схватке. Карел приложил руку к груди. Там была фотография его Эллы, и она грела его сердце и душу.

Хотелось встать и крикнуть что было мочи: "Люди, прекратите стрелять! Прекратите убивать друг друга! Одумайтесь, наконец! Посмотрите, как прекрасен мир вокруг, какая весна!"

Но разве можно было назвать этих представителей зла в человечьем обличье и эсэсовской форме людьми? Разве есть у них сердце? Если только каменное, без любви, всё равно что мёртвое... Разве могут они любить? Какие у них ценности? Как они вообще живут на земле?

На улицах и площади остались неподвижно лежать тела убитых фашистов. Гитлеровцы подтягивали технику, а восставшие, тем временем, готовились к новой атаке врага.

Теперь стал явственно слышаться лязг гусениц. На смену подбитым приближались новые танки.

Вот в конце улицы показался один "Тигр", за ним второй, третий... Из-за угла вывернула приземистая самоходка. Одна, вторая. Да, жарко сейчас придётся восставшим. За танками и САУ перебежками передвигалась пехота. Автоматчики, пулемётчики. Особую опасность представляли гитлеровцы с огнемётами в руках. Они выпускали огненные струи в распахнутые окна домов, в дверные проёмы, в разбитые витрины магазинов. Карел представлял, как это, наверное, страшно было столкнуться с такой вот огненной струёй. Таким образом, гитлеровцы сумели подавить несколько пулемётных точек в окнах зданий, прилегающих к площади.

"Тигры" и самоходки стреляли из орудий по домам и баррикаде, располагавшейся перед школой.

В небе стал нарастать гул. Это летели вражеские истребители. Снижаясь над городом, они обстреливали из пулемётов восставших и сбрасывали бомбы. Несколько бомб угодило в реку Влтаву. К небу поднялись высокие водяные столбы, которые затем медленно оседали вниз. Слышался плеск речной воды, по её поверхности расходился белый, как облако, дым. Вода на месте разрыва бомбы шипела и бурлила.

Покружась над Прагой и сбросив свой смертельный груз, самолёты исчезли в облаках, словно бы растворились. От разорвавшихся бомб в некоторых районах города начались пожары.

Один из подъехавших к площади "Тигров" развернул башню и направил пушку прямо на ратушу, откуда било два пулемёта. Один оглушительный выстрел, и снаряд снёс верхушку величественной постройки. Вниз устремились щупальца клубистой серой пыли, послышался грохот падающего кирпича. Фрагмент стены рассыпался на множество обломков по всей площади. Рухнули и огромные старинные часы. Они с необыкновенным вибрирующим грохотом разбились о брусчатку. В ушах у Карела зазвенело.

Лавина гитлеровцев захлестнула площадь. Фашисты, пригинаясь, пересекли её и оказались уже у самых баррикад. Неотвратимо приближались танки и САУ.

Это было неравное сражение. Хорошо подготовленные, вооружённые до зубов, эсэсовцы против простых городских жителей. Однако все восставшие дрались яростно и отчаянно и не собирались просто вот так вот сдаваться.

В баррикаду ударили огненные струи, восставшие и гитлеровцы схлестнулись в рукопашной, они расстреливали друг друга в упор. Против фашистов, помимо имеющегося в распоряжении восставших стрелкового оружия, использовались дубинки, ломы, колья, кирки, во врага летели камни. Слышались крики, стоны раненых и умирающих. Баррикада полностью погрузилась в густой дым и покрылась трупами.

Преодолевшие баррикаду "Тигр" и шустрая самоходка были тут же подбиты и запылали, как огромные факелы.

Было такое впечатление, что вражеским полчищам нету конца. Жестоко смяв оборону защитников на баррикаде, гитлеровцы проворовались в школьный сад. Десятки подкованных сапог топтали цветы, сшибали их нежные и яркие головки, мяли сочную траву.

Карел отчётливо слышал бранную немецкую речь.

Во врага из окон школы полетели ручные гранаты, бутылки с зажигательной смесью, срезая гитлеровцев, застрекотали пулемёты, затявкали автоматы, раздавались сухие, как удары бича, пистолетные и винтовочные выстрелы. Сражённые пулями, гитлеровские солдаты падали, ломая ветки, на кусты сирени, на цветочные клумбы, на траву, орошая её алым.

- Ребята, бросайте пулемёт! За мной! - крикнул за спинами Иржи и Карела директор школы.

Его небритая щека была испачкана кровью, на высоком лбу чернела сажа. Плащ на рукавах порван. В руках директор сжимал чёрный, сильно исцарапанный, "Шмайсер".

Друзья оставили пулемёт, схватили своё оружие и побежали вслед за директором.

Гитлеровцы ворвались в здание школы. В цветущем саду и здесь, на первых этажах их полегло немало. Однако они уже достигли третьего этажа. Пришлось вступить в перестрелку.

Прямо у ног Карела стукнулась об пол и завертелась на одном месте немецкая граната с длинной деревянной ручкой. Не растерявшись, Карел мгновенно схватил вертящуюся гранату и швырнул её в самый конец коридора. Через несколько секунд громыхнуло, с потолка лавиной посыпалась штукатурка. По пространству метнулся горячий воздух, послышались крики, стоны, проклятия... Коридор стало заволакивать голубоватой пеленой.

Гитлеровцы установили на лестничной площадке пулемёт и стали яростно обстреливать весь коридор, не давая никому даже высунуться.

За окнами в саду, между тем, кипел бой.

Директор вынул из-за пояса гранату и, быстро высунувшись из-за угла, метнул её в пулемётчика. Прогрохотал взрыв, пулемёт захлебнулся и умолк. Снова крики и стоны, беспорядочная стрельба...

Ослепительные огненные брызги влетели в коридор. Как будто в пространство вдруг выплеснули раскалённую лаву. Огонь накалил пропахший порохом, кровью и пылью воздух, лизнул стены и потолок, оставив на них свои уродливые чёрные следы, похожие на, зловеще разрастающиеся, огромные кляксы.

Директор Гарт, Карел и Иржи рванулись к запасному выходу, а за их спинами слышался нарастающий топот гитлеровских сапог. В коридоре раздалось два мощных взрыва, которые сотрясли школьные стены и низвергли очередную лавину штукатурки.

На лестнице, как из-под земли, вырос здоровенный эсэсовец. Форма на его плечах, казалось, вот-вот пойдёт по швам, рукава закатаны до локтей, стёртых в кровь. Резким движением своей мускулистой руки он выхватил финку и замахнулся на Гарта. Директор, жилистый и ловкий, ушёл от страшного удара - лезвие прошло всего в нескольких сантиметрах от его груди, обезоружил противника и сам поразил в бок нападающего. Тело эсэсовца перелетело через перила и шлёпнулось на ступени лестницы.

Двое других гитлеровцев, оторопевших от неожиданного появления восставших, были уничтожены дружным огнём Карела и Иржи.

Ребята вместе с директором, выбежав на улицу и преодолев два высоких забора, присоединились к крупной группе восставших, среди которых было несколько человек в полицейской форме и один санитар.

Они с потерями стали прорываться из вражеского кольца.

А к центру Праги рвались чехословацкие и советские партизаны. Они спешили на помощь восставшим горожанам.

***

Уже смеркалось. В Праге пылали пожары, тут и там проходили ожесточённые бои, раздавались взрывы, из темноты вылетали струи огня, и казалось, что в старом городе поселились страшные огнедышащие драконы, которые внушали ужас и сеяли панику. Это из своих огнемётов, не щадя никого, орудовали эсэсовцы. Слышался лязг гусениц танков, рёв моторов. Город не мог уснуть и переживал ночь мучительно и тревожно. Он почти весь был занят гитлеровскими войсками. Однако борьба не прекращалась.

Вывернув из-за угла здания, группа, с которой продвигались Карел, Иржи и директор, совершенно неожиданно наткнулась на отряд эсэсовцев. Вражеские солдаты шли мимо сквера, а навстречу восставшим неслось пять мотоциклов, за которыми ехал бронетранспортёр на гусеничном ходу.

Для обеих сторон встреча оказалась неприятным сюрпризом. Восставшие открыли яростный огонь первыми. Головной мотоцикл завилял и с размаху врезался в каменный забор. Короткая яркая вспышка осветила стены ближайших домов и деревья в сквере. Второй мотоцикл, встретив стену пуль, кромсающих человеческие тела и технику, на ходу развалился на части.

Фашисты залегли, открыв беспорядочный огонь из винтовок, автоматов и пулемётов. Врагу казалось, что сам старинный город расстреливает их. Ночная тьма несла им гибель.

Карел отстреливался. Надо было быстро уходить через сквер.

Директор Гарт вскрикнул. Автоматные пули поразили его в обе ноги. Мужчина упал на колени, а затем на бок. Идти он уже не сумеет.

Иржи и Карел принялись поднимать директора под руки, но он сказал им тихо:

- Нет, ребята... Оставьте меня... Я прикрою вас... Мне всё равно уже не уйти...

И с этими словами Гарт опустился на землю и стал расстреливать последнюю обойму автомата.

Иржи был уже в сквере, а Карел всё медлил. Сердце его разрывалось на части... Он обернулся. Может, всё-таки вернуться?

Директор тоже обернулся и, корчась от боли, крикнул:

- Уходите! Уходите! Ну!

Директор махал рукой. Карел, пригибаясь, скрылся в цветущем сквере и вскоре нагнал Иржи.

Пятеро рослых эсэсовцев бежали прямо на лежащего Гарта. Они были уже метрах в двадцати от него. Раздался щелчок. Всё, в обойме закончились патроны. Фашисты, словно бы почуяв это, только ускорились. Директор вынул из-за пояса последнюю гранату, выдернул кольцо и крепко стиснул пальцами гранатную рукоятку.

Карел вздрогнул, когда за его спиной резко прогремел взрыв.

Они уже почти минули сквер, как откуда-то сбоку хлестнули автоматные очереди. Совсем рядом просвистело несколько пуль, и Карел ощутил жгучую боль в плече. Схватившись за руку, Карел почувствовал, как что-то тёплое сочится между пальцев. Зацепило. Руку точно парализовало, и она повисла плетью. Нужна была перевязка, но обстановка пока не позволяла.

Они довольно долго скитались впотьмах, пока не вышли, наконец, к какому-то заброшенному дому с зияющей дырой в стене. Дом этот таращился на улицу своими чёрными окнами-глазницами.

Вошли в распахнутые двери. Тихо. Они прятались, как загнанные дикие звери, спасающиеся от охотника. А ведь это был их самый родной город. Пробрались на чердак. Здесь тоже было очень тихо и пахло пылью. Через маленькое окошко проникал тусклый, призрачный свет луны. Он нарисовал на пыльном чердачном полу вытянутый прямоугольник. Иржи включил ручной фонарик. У стены стояло несколько стульев с деревянными спинками. Была даже кушетка с пухлым матрацем.

Тут можно было временно остановиться.

Достав из своей потёртой и простреленной в нескольких местах сумы всё необходимое, Иржи принялся перевязывать раненое плечо Карела. Потом Карел прилёг на кушетку, и та жалобно скрипнула. Всё тело ныло, в плече неугомонно пульсировала жгучая боль, в голове был туман. Глаза закрывались, и было такое ощущение, что в них был песок. Перед Карелом возник образ Эллы. А потом он вдруг провалился в разверзшуюся чёрную пропасть. Он падал бесконечно долго. На лбу выступил холодный пот. Иржи мог слышать, как его друг шепчет в полубреду: "Элла... Эллочка... Где же ты? Я не хочу тебя терять... Не хочу... Ну почему ты молчишь? Эллочка... Прости меня..." Потом Карел всё же уснул, и Иржи прошёл в другую часть чердака. Несколько раз он наткнулся на паутину. Иржи стал осторожно, чтобы не разбудить друга, разбирать нагромождение из досок. Разобрав доски, Иржи увидел другое небольшое оконце, в которое светила луна. Он выглянул в него. Внизу высокий забор, а за ним - старое кладбище. Над могильными плитами, поросшими мхом, тихо шуршала листва деревьев. За листвой скрывалась маленькая и аккуратная часовенка.

Иржи прислушался. Где-то совсем далеко слышались хлопки выстрелов. Создавалось такое впечатление, что война была где-то не здесь, а как будто в другом мире. Потом Иржи различил чьи-то приглушённые голоса. То ли кто-то говорил на ближайшей улице, то ли в подвале дома, где они скрывались. А затем до слуха Иржи донеслись обрывки немецкой речи, и он увидел, как между могильных плит появились освещённые тусклым лунным светом фигуры гитлеровцев. Их было несколько человек, и они направлялись прямо к заброшенному дому. Один из немецких солдат указал рукой на дом, и повернулся к своим сослуживцам. Он, кажется, спрашивал у них: "проверим этот дом?" Судя по всему, гитлеровец получил отрицательный ответ. Фашисты ушли с кладбища, и Иржи с облегчением вздохнул. Теперь и звуки боя вдали смолкли. Только листва убаюкивающе шуршала.

Иржи дико устал, его клонило в сон, но он не мог уснуть, ведь здесь был его боевой товарищ. Следовало оставаться бдительным. Вдруг враги возвратятся и начнут осматривать дом в поисках повстанцев? Нет. Он не мог уснуть, даже задремать. Раздобыть бы побольше патронов и выйти к партизанам. Надо бы осмотреть дом. Может, что-нибудь съестного найдётся. Они уже давно не ели.

Взяв с собой оружие и фонарь, Иржи спустился вниз и стал осматривать комнату за комнатой. Раньше это здание служило архивом. На полу под ногами шуршали листки с нацистской свастикой. В длинных комнатах имелось полно выдвижных ящиков, коробок, полок, также было несколько тяжёлых сейфов. Дверцы сейфов были распахнуты, и содержимого, конечно, не обнаружилось.

Наконец, Иржи очутился в просторном помещении с прилавком и столиками. Кажется, это было что-то вроде столовой. Жёлтый луч фонаря скользил по красным скатертям. На паркетном полу были рассыпаны осколки от разбитых тарелок. Осколки похрустывали под подошвами. Слева в стене была рваная, уродливая пробоина. Несколько ближайших столиков усыпаны каменной крошкой и покрыты толстым слоем пыли. Через большую дыру в стене, в столовую надувал ветерок, смахивая со скатертей пыль и неся с собой запахи весеннего цветения.

Луч фонаря пробежал по стене и наткнулся на портрет. Иржи сразу узнал эти ненавистные черты: зализанная на левую сторону чёлка, характерный квадрат усов, эти, словно, гипнотизирующие глаза. Адольф Гитлер. Фигура поработителя и убийцы миллионов. Из-за него целые страны и народы познали невероятные ужасы, абсолютно животную жестокость. Теперь Гитлера больше не было. Его не существовало. А война ещё не закончилась.

Первым делом Иржи хотелось взять с запылённого и усыпанного битым стеклом пола кусок кирпича и запустить им в портрет... Но он сдержался и только с силой стиснул зубы.

На противоположной стороне помещения висел портрет прусского короля Фридриха Великого. По самой середине портрета пробегала тонкая паутинка трещины. Стекло не вылетело из рамки, когда в здание угодил снаряд и пробил брешь.

Обшарив помещение, Иржи обнаружил ещё довольно свежий хлеб, сыр, кофе. Он мысленно выругал себя за то, что задержался здесь, в столовой, оставив раненого товарища одного наверху. Иржи взял найденную еду с собой и поторопился покинуть столовую. Свет ручного фонаря заплясал в темноте, бросая на стены загадочные, движущиеся тени. Опять где-то внизу, в подвале, послышалось невнятное бормотание. Вполне вероятно, что это были повстанцы, а значит, друзья. Наконец Иржи забрался на чердак. Он положил свою сумку с едой и винтовку в угол, и проведал Карела.

Друг его спокойно спал. При свете зажжённой керосиновой лампы, на лбу Карела видны были маленькие бисеринки выступившего пота. Рано утром надо будет сделать перевязку.

Когда Иржи погасил лампу и фонарь, чердак погрузился во тьму. На небе звёзды становились тусклыми, а луна приобрела нечёткие контуры и будто бы стала таять. Ночь понемногу отступала.

В наступившей тишине стало слышаться какое-то скрежетание. Это жук вгрызался в старые доски. Скрежет то возникал, то прекращался, словно насекомое само настороженно прислушивалось. Потом внизу как будто скрипнула дверь. Или, может, показалось? Нет. Теперь чётко слышались чьи-то глухие, словно потерянные шаги. Кто-то плутал внизу.

Иржи потянулся к своей винтовке, взял её и положил на колени. Он приготовился к худшему. Вдруг это всё-таки гитлеровские солдаты? Шаги прекратились и больше уже не раздавались в тишине. Угомонился и жук в досках. Иржи успокоился, но винтовку с колен не убрал.

Под утро за окном послышалось движение, голоса на родном языке.

Подойдя к окну с винтовкой в руке, Иржи взглянул на улицу. Там уже никого не было. Повстанцы скрылись из виду. Где-то далеко слышались хлопки выстрелов, растягивая эхо, упорно грохотал пулемёт. Так прошло несколько часов. За это время Иржи сделал Карелу новую перевязку. Друзья перекусили.

Время близилось к полудню. Небо было покрыто перистыми облаками. Значит, будет ветрено. У Карела держался небольшой жар, однако чувствовал он себя гораздо лучше, и боль в руке не была уже столь обжигающей и мучительной. Надо было отдохнуть как следует, поднабраться сил. Тогда можно сражаться дальше. Сражаться до победного конца.

На кладбище запел одинокий соловей. Карел и Иржи вслушивались в эти чарующие звуки. О чём же напевал соловей? Он пел о мире, о весне и о любви... Пение соловья напоминало Карелу об Элле. Вот они вдвоём сидят в парке на скамейке и едят мороженое, потом сладкий и нежный поцелуй... Они долго-долго смотрят друг на друга, а наверху, в ветвях так же вот пел соловей... Если бы можно было вернуть это время. Кажется, так давно всё это было... Счастье, раздавленное и уничтоженное войной... Война отняла у него хороших друзей и счастье, но не отняла она любовь, навсегда поселившуюся в сердце, и вечную память.

От воспоминаний у Карела что-то шевельнулось глубоко в душе, заныло сердце, снова запульсировала боль в руке. Он с силой зажмурил глаза, из которых выскользнули слёзы. Время тянулось мучительно долго.

Эсэсовцы лютовали. Они расстреливали мирных жителей на улицах и в домах. Предчувствуя собственную скорую гибель, они тянули за собой в смертельную пропасть и других. Люди продолжали умирать. Смерть широкими шагами разгуливала по улицам.

В небе вновь появились вражеские самолёты - огромные птицы, несущие разрушения и гибель. Соловей перестал петь. Он был напуган приближающимся рокотом моторов. А вот и знакомый свист падающих бомб. Они рвались где-то в центре города. Самолёты приближались. Они открыли пулемётный огонь по бегающим на кладбище повстанцам. Иржи мог видеть, как несколько человек упали замертво. Деревья плевались кусками коры, вырванными пулемётными пулями. Срезанные ветки и листья сыпались на могилы. Слух резанул стремительно и неотвратимо нарастающий свист бомбы. Иржи инстинктивно съёжился, втянув шею в плечи. Карел тоже сжался на кровати.

Бомба разорвалась прямо в центре кладбища. Задрожали стены. Уши заложило от сильного грохота. По крыше дома застучали обломки могильных плит, камни, комья развороченной земли, ветки разорванного в клочья дерева. Ввысь поднялся огненный оранжевый гриб, который быстро чернел и медленно раздувался ветром. Умершие умирали второй раз.

Нанеся очередные увечья городу, самолёты исчезли.

К вечеру небо затянула огромная, тёмно-лиловая туча. Неуклюже и лениво ворочался гром, были видны зарницы. Пахло дождём, но он так и не прошёл. Чадила воронка на кладбище. Ночь была на удивление тихой.

На следующий день Иржи и Карел по-прежнему скрывались в доме. Рука у Карела уже совсем почти прошла, жар спал. Девятого мая, поднабравшись сил, друзья решили прорываться к своим. Тошно было оставаться дольше в этом глухом доме, который был словно отрезан от реальности. Ребята отдохнули и собирались вырваться из неизвестности. Неужели фашисты полностью контролируют родную Прагу? Этот вопрос терзал обоих ребят. Этого быть не может! Борьба продолжалась!

Ещё одна долгая и тревожная ночь. Теперь были слышны звуки перестрелки и вспышки от взрывов. Борьба действительно продолжалась.

Но вот и наступило девятое мая. Утро было тихим и спокойным. Вот-вот на востоке взойдёт солнце. Город страдал от бессонницы и истекал кровью. Он почти встал на одно колено, но сдаваться не собирался. В воздухе просто разливалась тишина. И вдруг, посреди этой тишины, раздалось звонкое пение соловья, того самого, кладбищенского. Сначала пел он робко, как-то неуверенно, между его трелями были большие паузы, потом в пении его стали различимы весёлые и задорные нотки, паузы сократились. Соловей как будто хотел сказать своим пением: "Скоро всё будет хорошо! Победа близко! Только совсем немножко ещё подождите!" И израненный город ждал.

Карел и Иржи готовились выступать. К полудню на нижних этажах дома послышались громкие, возбуждённые голоса, шаги. Всё как будто ожило.

Друзья, выглянув наружу, увидели под самыми окнами повстанцев. Оказывается, в подвале были именно они. У них были тяжелораненые, некоторые из которых так и не дожили до утра. Теперь люди покинули укрытие и соединились с другими группами. Собралось всего около пятидесяти человек.

В дальней части кладбища было скопление гитлеровцев. За могильными плитами и старой оградой мелькали каски. Опять стала слышна вражеская речь.

И тут, откуда-то сбоку, громыхнули орудийные выстрелы, до слуха стал доноситься лязг гусениц, рёв моторов. А потом раздались ликующие крики восставших. Это были не немецкие танки, а советские, с красной звездой на башнях! "Т-34" двигались вперёд по улице, а за ними бежали русские солдаты. Помощь пришла!

По окну ударила пулемётная очередь. Наверное, фашисты заметили их в окне. Карел и Иржи едва успели пригнуться. Пули, как злые осы, жалили потолок, сыпалась штукатурка. Немецкий "МГ-42" бил со стороны часовенки и буквально захлёбывался от ярости.

Друзья, проверив оружие, выбежали из дома и примкнули к большой группе повстанцев. "Ура! Ура! Ура! Да здравствует Красная Армия!" - слышалось отовсюду. Повстанцы были на подъёме, они воодушевились.

На территории кладбища завязалась ожесточенная перестрелка. Гитлеровцы отступали к забору и часовне.

Как по команде группа восставших рванулась вперёд. Пригибаясь и двигаясь на полусогнутых, Карел и Иржи последовали примеру своих земляков. Они устремились к часовне. Пулемёт бил, не умолкая, длинными очередями. Повстанцы залегли.

- Сейчас я его заткну! - сказал Иржи, выхватывая из-за ремня поверженного эсэсовца гранату.

Иржи рванул чеку, привстал на колене, быстро размахнулся и бросил смертельный подарок за забор. Все прильнули к земле. Карел ощутил её дыхание, запах черёмухи, смешанный с запахом пороха. Вспышка взрыва, клубы дыма. "МГ-42" смолк. За забор полетело ещё несколько гранат. Опять взрывы и косматые тучи дыма.

Повстанцы поднялись и бросились к забору. Неожиданно между железных прутьев забора вылетела длинная огненная струя, брызнули искры. Карел вновь распластался на земле, увлекая за собой и своего товарища. Воздух над ними стал мгновенно горячим. Огонь прошёл совсем близко. Он опалил могильные плиты и зацепил ветки клёна. Дерево вспыхнуло. Потом пламя ударило куда-то ввысь. Оно напоминало разбрызгивающийся искрами гейзер. Всё погасло. Повстанцы были уже за забором. Огнемётчик с баллонами за спиной лежал ничком у самой ограды. Здесь же, рядом, хрипел что-то тяжелораненый усатый немецкий солдат. Он елозил ногами по краю воронки, его пухлые ладони со скрюченными от боли пальцами зажимали раны в животе. Рот солдата был открыт, и он глотал им воздух, точно большая, выброшенная на сушу, рыба.

Повстанцы, не встречая почти никакого сопротивления, прорвались за часовню. Параллельно по улице шли русские танки и вели беглый огонь по скоплениям противника.

Друзья минули часовенку и перебежками стали продвигаться вперёд по улице. Они видели серьёзные, сосредоточенные, целеустремлённые лица русских солдат, пришедших на помощь.

Откуда-то из арки одного из зданий показался гитлеровец. Из ручного гранатомёта он стал прицеливаться в головной танк.

Карел вскинул винтовку и выстрелил. Винтовка едва заметно дёрнулась в его руках. Фашист, выронив из рук "панцерфауст", упал на мостовую.

- Молодчина, парень! Так держать! - сказал какой-то русский солдат в пилотке. Он положил свою тёплую ладонь Карелу на плечо. Русский солдат крепко пожал Карелу руку и открыто улыбнулся, словно бы они были давними приятелями и стояли возле пивной на мирной улице. И Карел улыбнулся в ответ.

- Зададим им жару! Пусть побегают!

Солдат воскликнул:

- Гляди-ка!

Впереди, в конце улице, показались две самоходки и "Тигр". Танк угрожающе повёл пушкой в их строну.

Русские солдаты бросились за броню машины, залегли. "Т-34" открыл огонь. В окнах ближайших домов со звоном повылетали все стёкла.

Карел не отрывал взгляда от вражеской техники. Одна из самоходок содрогнулась и вспыхнула как факел. Меткий выстрел! Другая САУ, развернувшись, поторопилась скрыться за углом здания. Выстрелил "Тигр". Снаряд угодил в окна дома. На башню с красной звездой посыпалась лавина обломков стены, остатки оконной рамы, фрагменты балкона.

Видя, что снаряд не достиг цели и осознавая свою ошибку, экипаж немецкого танка принял решение уводить машину назад. Ошибка "Тигра" была роковой. Не успел он проехать и пяти метров, как в башню его ударил снаряд. Это был конец.

- Этот отъездился! - бодро проговорил русский солдат, стоящий рядом с Карелом и Иржи. Солдат с облегчением вытер рукавом пот со лба, выдохнул и, перехватив в руках автомат, смело пошёл вперёд.

Вторая самоходка уже укатила, подминая заросли черёмухи.

Гитлеровцы оставляли свои позиции, отступали под натиском русских солдат, восставших и партизан. Советские танки рвались к центру Праги.

Ребята выбежали к набережной Влтавы. По этой стороне один за другим шли советские танки. Скоро они вступили в перестрелку с тремя "Тиграми", которые показались на противоположной стороне реки. Пришлось жарко. Гитлеровцы упорно сопротивлялись в этом месте.

Первому русскому танку взрывом снаряда разорвало одну из гусениц. Она с металлическим скрежетом сползла, как змея, с колёс, и машина беспомощно стала на месте. Гитлеровцы с остервенением принялись безжалостно расстреливать головной "Т-34".

Карелу сделалось очень досадно, что они толком ничем не могли помочь русским танкистам. Была бы хоть одна пушка или ручной гранатомёт.

Экипаж "Т-34" так и не выбрался из машины. Пламя пылало как снаружи, так и внутри танка, поедая людей.

Но скоро и "Тигры" получили своё, превратившись в большие костры. Из одного "Тигра" выскочило двое танкистов. Горящие, они как неуловимые тени, подбежали к ограде, перемахнули через неё и шлёпнулись в воду Влтавы.

Эсэсовцы выкатили откуда-то пушку, но очень быстро все обслуживающие орудия гитлеровцы были сметены дружным огнём повстанцев, чешских партизан и русских солдат.

И тут стрельба прекратилась. Больше никто не стрелял. Сделалось необыкновенно тихо и как-то непривычно. Пахло мёдом, цветами, дымом и пылью.

Улицы стали наполняться жителями Праги. Люди выходили из домов, вылезали из подвалов. Вооружённые мужчины, подростки, женщины, старики. Все они бросились к советским танкам, к русским солдатам. Некоторые люди не могли сдерживать слёз радости, они плакали и улыбались. Не успевали танкисты вылезти из машин, как их подхватывали десятки рук и подбрасывали к самому небу. Какой-то румяный и рослый танкист был окружён чешскими девушками, как яркими весенними цветами. Девушки целовали русского танкиста в щёки, в лоб, в губы. Потом низенький старичок с седыми всклокоченными волосами и бородой, крепко пожимал румяному и рослому танкисту руку. Затем старичок вдруг обнял танкиста, прижал к себе и заплакал, как ребёнок. "Будет тебе, дедушка... Будет..." - приговаривал русский танкист, поглаживая дедушку по слабым плечам. А дедушка всё обнимал крепко танкиста, плакал и утирал слёзы своей морщинистой рукой. Солдатам несли цветы, ветки сирени и черёмухи, заваливали ими танки. Казалось, что улицы, и сами солдаты, и танки вдруг начинали светиться и цвести. Бойцам отдавали молоко, хлеб, пирожки. Благодарили, как могли. Искренние улыбки, смех, тёплые объятия. Это были безграничные ликование и радость. Они, как стихия, захватывали израненную старинную Прагу.

Весёлый русский солдат с задорной улыбкой, с золотыми кудрями, выбивающимися из-под сдвинутой набекрень пилотки, играл на гармошке и плясал. Пустились в пляс и остальные. Чешский мальчонка просил у русского солдата-музыканта дать попробовать поиграть ему на трубе. Солдат присел перед мальчиком на корточки, улыбнулся, погладил его по голове и дал свою трубу.

Худой чех в шляпе с пером сбоку принялся наигрывать весёлую мелодию на скрипке. Его тонкая кисть со смычком двигалась так быстро, что за ней невозможно было уследить.

Заплутавшая собачонка с колокольчиком на шее искала в разномастной толпе своего хозяина.

Несколько дальше, на набережной, пылали подбитые "Тигры" и самоходки. Некогда грозные железные чудовища теперь не представляли никакой опасности. Их пушки - чёрные рты, никогда больше не извергнут огонь. Последние развалины Третьего Рейха.

Совершенно неожиданно радостную атмосферу разорвала длинная, на всю ленту, пулемётная очередь. Двое эсэсовцев открыли огонь из распахнутого окна ближайшего дома. Люди прильнули к земле, прятались за стволами деревьев, бросались под защиту русских танков. Опять стреляют!

Весь огонь русского оружия сосредоточился на окне, откуда бил пулемёт. Эсэсовцы тут же были уничтожены. Их подлость и бесчеловечность поражали. Это было очередным преступлением в адрес человечества. Но тысячелетний Рейх уже платил по счетам сполна.

Несколько пуль сразу же пробили лёгкие Иржи, а самая последняя попала в молодое сердце. Парень упал прямо на руки Карела, оросив их кровью. Смерть пришла быстро. Карел понял, что его боевому товарищу и последнему другу уже ничем не помочь. Глаза Карела стала заволакивать мутная, дрожащая пелена, к горлу подкатила горечь, сердце больно сжалось в груди. Своей ладонью он закрыл глаза Иржи.

Во время стрельбы была убита петляющая между ног собачонка с весело звенящим колокольчиком на шее, и ещё несколько человек. Перебарывая в себе страх, люди выходили из своих укрытий и снова стали общаться и брататься с русскими солдатами. Со всех сторон слышались крики: "Ура! Ура! Победа! Мир!"

Небольшая группа русских солдат отправилась осматривать дом, откуда стреляли.

Карел сидел, обняв колени обеими руками, оторванный от действительности, прокопчённый дымом, одинокий и измученный. На проклятой войне он потерял самых близких, дорогих ему людей.

В ветвях деревьев снова пели птицы, тёплый ветерок ласкал цветки, а небо было голубым-голубым, как прекрасные глаза Эллы.

Комментарии: 1, последний от 12/08/2018. © Copyright Толмачёв Артём Олегович (Tolmachev93@yandex.ru) Размещен: 12/08/2018, изменен: 12/08/2018. 75k. Статистика. Рассказ: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: О драматических событиях, разыгравшихся в Праге в мае 1945 года. Берлин истекает кровью, но война ещё не закончилась.

Толмачёв Артём Олегович : другие произведения.

Весной война захлопнула за собой дверь