Они смотрели друг на друга - старик и кот. Кот то лениво жмурился, то опять глядел не отрываясь - с интересом и, может, сочувствием?
Старик надеялся, что с сочувствием, потому что ему было так паскудно на душе, что даже жене Марусе не хотелось доверить мысли - чтобы не расстраивать.
Старик, отчество которого во дворе переделали на Валерьяныча из-за смешной истории о Барсике, которую он любил рассказывать, относился к коту, как к равному - с глубокой привязанностью. А Барсик упорно спал у хозяина в ногах, даже когда Маруся гнала - пережидал, пока хозяйка забудет о его существовании, и опять сворачивался на постели клубочком.
Последние полгода Валерьяныч стал уставать - иной раз простой поход в магазин так выматывал его, что он потом валился на кушетку, бездумно глядел в потолок, и лишь виновато слушал, как жена выгружает сумки - даже включить телевизор не было желания.
И вот многочисленные анализы, рентгены... Доктор сказал, что случай не самый тяжелый, и надо бороться. Делать бесконечно снимки нельзя - подождем, а пока пусть Валерьяныч полечится тем-то и тем-то - и дал рецепты на кучу лекарств и трав - иные очень дорогие, а другие в нормальную цену. Вот почему старик пришел домой расстроенный. И ужинать не смог - подташнивало. От рентгенов, от болезни развивающейся, или просто со страху.
В груди и где-то совсем глубоко, где подозревали худшее, сильно болело. В голову лезли глупые мысли: например? что пенсионным денежкам успел порадоваться считанные месяцы, а оттрубил почти всю жизнь на заводе, или что не собрался заняться поделками из сухих и веток и коряг, покрывая их вкусно пахнущим лаком. А еще думалось: кто же теперь будет помогать Марусе на даче?
- Может скоро уйду я, Барсик, - шепотом сообщил коту Валерьяныч, - всякой живой твари положен предел - у кого раньше, у кого позже... Так что ты переживешь меня. Уж извини, что так получается.
- Не извиняю!
По крайней мере, такие слова прозвучали у Валерьяныча в голове. Старик понял, что ему удалось задремать. Кино-сон показывали интересный, но слова Барсика его обидели:
- Ты считаешь, я в чем-то виноват? Просто экология, брат, плохая. Да еще на заводе асбест и всякая дрянь. Видать пыли наглотался. Такая судьба. Да будто б вы, коты, не болеете! Маруська ж тебя к ветеринару недавно таскала. Ну, ясно, вы лучше приспособлены - травку умеете найти, по запаху, но и у вас опухоли всякие бывают...
- Чудак, ты сравни: опухоль в четыреста лет со всеми вытекающими - поездки к врачу, обследования, - или в таком как у тебя, Валерьяныч, в юном возрасте, когда ещё нужно хвост трубой - и мышей ловить, прыгать за бумажным бантиком, да кошкам серенады петь! - парировал кот.
- Какой бантик? Кошки?! Разве у меня, старика, юный возраст?
- А ты прикинь, сколько времени у меня, котёнка, башка росла и мозг формировался, и сколько я уже землю топчу четырьмя лапами; а сколько твой мозг рос - считай, до двадцати лет, и теперь что же - немножко пофункционировав, на свалку собрался? - кот фыркнул, да так натурально, что Валерьянычу показалось - он в яви. - Как будто мать-природа такая дура, что создает суперсверхсложный компьютер, как твоя башка со сроком годности несколько жалких десятков лет? Глянь - крошечный муравей, строящий пирамиды на перекрестке своих подземных и наземных дорог, и то живет десять лет, а у него, по сравнению с тобой, устройство примитивно до ужаса.
- Примитивному легче существовать. Какой-нибудь вирус вообще тыщи лет сохраняется А человек слишком сложный, и мозг его уязвим для стрессов...
В голове вертелось еще несколько умных слов, но их Валерьяныч во сне не мог припомнить. Тем более, что Барсик мигом начал возражать:
- У такого сложного устройства должна быть какая-то программа настройки и починки.
Валерьяныч задумался. Обидно, что Собственный КОТ - пусть даже любимый и умница, но всего лишь животное, пытается его - победителя конкурса кроссворда в заводской газете - переспорить!
- В библейские времена люди жили века, но сорвали яблоко познания... - молвил он - Вкусив, стали смертными, подверженными болезням. Так что это у нас на роду написано, мало жить. Издревле у людей не работает программа, как ты говоришь, починки-настройки.
- Ну зачем этим нарушителям понадобилось Познавать? Разглядывать ненужные для охоты или ухаживания облака на небе, узоры волн на песке? - подхватил Барсик, - Зачем не остаться с прежними яблоками, более надежными? Как остались мы - те, кто не кичится разумностью.
- О чем ты? Что ты плетешь про яблоки?
- Я говорил о глазных яблоках, хозяин, - Барсик неожиданно мурлыкнул и прошелся вокруг Валерьяныча, подняв хвост как опахало - чуть в нос не попал. - Ты пользуешься ими, чтобы смотреть ВОКРУГ, а ВНУТРЬ себя посмотреть не хочешь, а там всё написано лучше, чем в твоей истории болезни. Как по прожилкам листа или кольцам дерева можно узнать о нём, так в глазном яблоке спрятана медицинская карта. Левый глаз больше за органы левой стороны отвечает, а правый - за правую сторону. Если у тебя, скажем, вены где-то расширены или что-то нарушено, так в глазу капилляры всякие картину эту точь-в-точь повторяют.
- Пусть даже и так, что с того?
- Если точку на глазе, отвечающую за больное место, ассоциируешь мысленно с болячкой, как бы тебе понятней объяснить, включишь информативную кнопку, то глаз подскажет - куда подать кислород, куда - углекислый газ или азот, внутренняя биохимия начнет на выздоровление работать. Я кот необразованный, объясняю, как могу. Когда я глаза прикрываю и сладко потягиваюсь, я каждую венку и артерию свою вижу и наблюдаю за всем - изнутри. И ты - попробуй.
Валерьяныч прикрыл глаза. Где-то внутри пульсировала боль, вгрызаясь все глубже. Попробовал нащупать боль глазами и ему показалось, что он окутан болезнью, словно паутиной - болезнь пульсировала в крови клубилась в лимфатических узлах и в каждом органе отражалась как в зеркальце, ибо повреждения соседей уродливо изменяли его.
Тогда он потянул за одну из паутин и попытался отбросить в сторону, как соринку из глаза
Он крепко-крепко закрывал глаза и чётко ощущал наросты-болячки на роговицах - соринки надо было убрать - соединяя их мысленно с разными точками тела, начинал понимать, как ему двигать плечами, руками, бёдрами, ногами, пальцами... Он делал странные движения, будто танцевал индийский танец или обучался йоговской гимнастике. Вдруг что-то выкатилось из-под глазного яблока - словно кусок раскаленного угля, и у него полились слезы. Испугавшись, что ослеп, он упал на кровать обессиленный. Через некоторое время чуть приоткрыл глаз - все видно. Тело охватила усталость, но другая - благодатная, как в юности после дворовых футбольных матчей. Хотя и боль была - тело сообщало старику, что катиться под уклон, как раньше, ему было гораздо легче, чем ползти в гору выздоровления. Он крепко уснул, не в силах больше делать гимнастику. Но, впряженный в ярмо оздоровления, проснулся оттого, что 'набрел глазами' на какое-то бревно, и не может разлепить ресниц, ибо 'бревно' не выкатывается.
С огромным трудом стал разлеплять веки и при этом делать и делать, разминающие тело и заставляющие бегать кровь по жилам быстрее, упражнения. Через пол часа он смог наконец открыть глаза и встать.
Он по-прежнему ощущал, что тело его окутано паутиной, но теперь ее стало меньше.
Глаза побаливали. Может, победив кусочек болезни, они уже слишком устали? Если глаза сдадут, он не сможет заниматься 'кошачьей гимнастикой' дальше. В зеркало он увидел, что левый глаз - слева у него было худо - стал кроваво-красным.
Кот ничего не говорил, лишь мяукал, выпрашивая рыбку у Маруси.
Маруся, глянув в лицо мужа, ахнула: где ты так простудился! Заставила приложить к глазам ватки, смоченные заваркой. Вскоре полегчало - белки приобрели нормальный цвет. Кошачьей гимнастики Валерьяныч побаивался теперь, но совсем не делать её уже не мог - слишком большое облегчение она приносила. Как будто он долгие годы изнывал от жажды, перебиваясь соленой водой, а теперь наконец набрел на источник, и не может хоть по чуть-чуть не отпивать влаги. Тело Валерьяныча, закостеневшее было в хворях, как древняя ракушка, становилось легче, подвижнее, ему хотелось обнять Марусю, погулять по улице, сделать что-то полезное. Впервые за много недель он поел с большим аппетитом и стал читать Марусе анекдоты из газеты и разгадывать с ней кроссворд.
На следующее утро (а Валерьяныч опять пол ночи прозанимался - даже пробовал, хоть и безуспешно, принять позу лотоса или постоять на голове) глаза покраснели уже не так сильно. Но и через неделю он не мог сказать, что стал совсем здоровым - то в одном месте, то в другом покалывало, ныло - по мере того, как оживали и начинали работать атрофированные почти венки и лимфоузелки, по мере того, как изгонялась из них всякие шлаки - начинали они жаловаться на то, как им худо было раньше, но в целом становилось все лучше, и он стал вдруг замечать, что поднимает сумки, недавно казавшиеся ему неподъемными, и может легко переставить шкаф по Марусиной просьбе.
...Странное ощущение возникало у Валерьяныча, когда он изгибался непривычно для себя и водил руками и ногами лежа, будто лепил из глины шар. Он то представлял себя дельфином, то птицей. Лишь пару раз за это время возвращалась болезнь, как будто костыли втыкала в него, пытаясь взять реванш. Трудно было вытаскивать эти костыли. И тогда Валерьяныч с укором смотрел на своего любимца:
- Не помогает гимнастика!
Барсик молчал. Разве можно упрекать за надежду? В конце концов у Валерьяныча действительно прибавилось сил, и простые хозяйственные дела спорились в его руках, как десять лет назад.
Он приучил себя делать разминку мышц во время ходьбы или в очереди к бочке за молоком. Он заметил, что во время разминки словно 'набредает' на залежи песка - набредает, 'путешествуя' мысленно по собственному организму. Это было очень неприятно - словно разминкой стараешься слепить себя заново, а вместо глины попадается сплошной песок. Недаром говорят, что из старых он сыпется. Так оно и получается. Но если очень долго с собой работать, то оживаешь, и становишься гибче и сильнее. Глядя, как он моргает, друзья во дворе стали спрашивать его:
- Глаза болят, Валерьяныч?
Он отвечал, что не болят - напротив, поздоровели. Рассказывал про гимнастику, не упоминая Барсика.
- И что ж так ходить и моргать все время? - спрашивал Федор, с которым Валерьяныч в добрые старые времена, пока строительная мафия не отобрала у жителей микрорайона сквер, играл в домино.
- Не все время, а пока не вылечишься! Всю жизнь болячки копились - разве с ними так быстро справишься?
- Без толку это - ресницами хлопать, - ворчал Федор, а за ним и остальные
Даже любимая женушка - и та не могла понять, о чем толкует Валерьяныч. Он просил ее почувствовать Себя глазами и соединить точку на глазном яблоке с точкой боли в пояснице, чтобы излечить радикулит, которым Маруся мучилась:
- Ты ощутишь соринку и тебе придется моргать, чтобы она выскочила, а, вместе с ней, выскочит из организма боль!
Маруся жмурилась, как котенок, а затем, широко открыв глаза, кричала, что стало даже больнее, обзывала эстрас-змейсом и сердилась.
А Марусина подруга заявила, что от такой, с позволения сказать, гимнастики вокруг глаз появятся морщины. Хоть ей точно нечего было бояться - её лицо под крем-пудрой было словно карта горной местности с кривыми линиями, указывающими перепады высоты.
Кстати Валерьяныч стал отмечать, что жена ревнует его к соседкам и подругам. Это было непривычно - как в молодости. А давно не видевшие Валерьяныча ребята с завода при встрече спросили, не на курорт ли он съездил.
И все же, идя к врачу, Валерьяныч очень волновался. Рентген штука хитрая. Что там на самом деле? Может кризис? Но он знал - щупальца недуга больше не душат его, тело стало звонким и в нем звенят колокольчики радости, освобожденные от пут.
Выздоравливать, соскребать ржавчину хворей - тяжелая работа, и Валерьяныч сделал лишь малую долю её, но теперь он не был угнетен, беспомощен и испуган, - он был в пути.
Рентген не подвел, оправдав лучшие ожидания:
- Изумительно, великолепненько! - бормотал врач - Правда, на всякий случай мы сделаем через пол года повторные снимочки, но эти весьма и весьма обнадеживающие.
Он сличал снимки, радовался.
- Лекарства все принимали, как я выписал?
- Принимал! Но, может быть, это ещё гимнастика помогла? - скромно ответствовал Валерьяныч.
Он решил обязательно рассказать о гимнастике. Вдруг это спасет много жизней?
Но доктор отнесся к его словам скептически:
- Всякие нетрадиционные методы лечения есть. Уринотерапия, моржевание, йоговская гимнастика, как вы говорите, а кто-то в лесу сорок дней голодал, лишь воду из родника пил, возле муравейника лечился... Разные случаи рассказывают. Но они, к сожалению, весьма и весьма индивидуальны - эти 'рецепты'. А лекарство должно быть как аспирин - более-менее предсказуемо и сто лет опробовано. Так что ваша... глазотерапия подходит лишь для вас и может для одного из тысячи.
Для убедительности врач сам несколько раз плотно прикрыл и раскрыл глаза:
- Ничего особенного не чувствую! Но если у вас есть потребность выделывать разные фигуры и даже танцевать что-то, как вы рассказывали, если движение помогает, то и слава Богу. Главное, чтобы вы не зациклились на этом, как на панацее, и не пытались вылечить себя вашей глазотерапией от колик в животе или аппендикса. Вот еще рецепты на витамины, лекарства....и появляйтесь голубчик в порядке профилактическом.
Итак, не удалось Валерьянычу выступить в роли Учителя хоть для небольшого кружка людей, мечтающих управлять своими клетками. Зато собственные его успехи были замечательными. Все больше ему удавалось увидеть внутренним зрением. Кстати, моргать он стал гораздо меньше. По крайней мере не было уже такого, что по утрам не получалось разлепить ресницы, словно песок попадал под веки.
Валерьяныч купил велосипед, на удивление соседям. Стал мечтать о необыкновенных сдвигах в здоровье: например, что сможет сосредоточиться на своих беззубых деснах - и вырастит новые зубья как на рекламе! Станет он красивее, моложе, глянет на него Маруся и тоже наконец научится делать кошачью гимнастику.
Жена, слыша его байки, лишь весело смеялась - будучи младше мужа на двенадцать лет, Маруся итак выглядела энергичной, цветущей женщиной.
Но однажды, приехав с велосипедной прогулки и привезя кваса для окрошки, Валерьяныч встретил жену грустную, с перепуганными и тоскливыми глазами. Сердце екнуло - что случилось?
- Внучка... - Маруся зарыдала. - внучка в больнице. Такая крошечка славненька! Да что ж ее так угораздило-то...
Валерьяныч тяжело опустился на стул. Внучку свою он видел лишь на фотографиях. Появилась она недавно, и ей еще не исполнилось года. Маруся ездила к сыну, навещала и, вернувшись, часто рассказывала, какая девочка замечательна, забавная. Из рассказов Валерьянычу запомнилось, что внучке нравилось играть с блестящей поварешкой - она предпочла ее красивым погремушкам и могла часами вертеть поварёшку, тихонько улыбаться и гулить по-своему.
Он так и представлял эту крохотную мышку - в кроватке с поварешкой, пускающей солнечные зайчики, в руках.
Но что же случилось?
Молодым родителям захотелось пойти в гости, а, возвращаясь с коляской по длинному бульвару, попали они в сильную грозу. Девочка подхватила воспаление легких. Хоть и закрытые они, эти коляски, вот, значит, бывает как. Может, до этого уже простудилась? Да перед грозой бывает душно, могли в коляску не положить теплое покрывальце... Чего теперь гадать? Возможно, и дома не сразу переодели малышку. Не укутали вовремя в тёплое, не догадались дать лекарство. Когда же спохватились, в лёгких уже появись сильные хрипы. В больницу... Там обкололи антибиотиками и тут не повезло - развился отёк печени. Девочка под капельницей уже второй месяц, дело совсем плохо. Пытаются спасти её, а ей все хуже и хуже, тает она.
- Не сообщали нам, чтоб не расстраивать. А теперь совсем в панике, и деньги очень нужны - на какие-то дорогие лекарства. Меня звали - сын говорит, что невестка совсем не в себе, на ногах еле стоит. Но меня с работы сейчас не отпустят. Потеряю работу, внучке помочь не смогу. А ты поможешь чем-нибудь за меня там...Надолго не надо ехать, надоедать, может хоть дней на десять - поговоришь с врачами тоже, что и как. Если родители будут так паниковать, малышке лучше не станет. Лети на самолете завтра с утра - три часа лёту - я уже билет заказала сразу, как они позвонили. Отвезешь денег и может ягодок каких дачных, варенья... Хотя ей, махонькой, разве что несколько ягодок можно, но авось что и попробует.
И Валерьяныч полетел. Помощь действительно требовалась. То в аптеку съездить, то в магазин детский за памперсами всякими и вещами вкусными. Валерьяныч покупал какие-то дорогущие каши, специальные чаи, всякие разные консервы для детского питания, а когда приходил в больницу, видел, что все это, увы, почти нетронутое, лежит в холодильнике, а мышка ничего не хочет, ничего ей не нужно.
- Может поварешку привезти - игрушку? - Спросил Валерьяныч невестку. А невестка, замученная, с ввалившимися от бессонных ночей глазами, даже не поняла вопроса.
Да Валерьяныч и сам видел, что поварешка сейчас была бы тяжела для исхудавших ручек. Возле мышки лежали какие-то игрушки и яркие книжки-раскладушки, но она почти ничего не брала, не рассматривала, не радовалась.
А сколько дома было забавных зверят, кукол! В углу пылилась мохнатая качалка-пони с ушами, за которые можно держаться. Чудные нынче вещи выпускались, особенно для девочек! Носочки или пинетки - непременно с кружевами и золотой блестящей ниткой, туфельки - с золотыми и серебряными блестками и бантиками. Ползунки с картинками. Крошечные платьица в кружевах, с бантами и розанами. Все такое красивое, чистенькое, мягонькое и воздушное... Валерьянычу казалось, будто он видит наряды принцессы. Увы, никаких нарядов сейчас не нужно было бедненькой его принцессе - ей не хватило для здоровья быть может одного старенького и заштопанного шерстяного одеяльца, которое несчастные родители не догадались сунуть на всякий случай в коляску. Одно лишь ещё одеяльце - и принцесса сейчас бы играла в свои игрушки и каталась на пони-качалке. Какая насмешка безжалостной судьбы!
Валерьяныч почти не замечал, что он ест, пьет. Все вокруг - он, сын, невестка и родители невестки существовали будто в другом измерении, были поглощены одной мыслью - спасти маленькое существо, ставшее для них Вселенной, а это существо утягивала какая-то зловещая сила. Один за другим неслись ночи и дни, чернее ночей. Вскоре Валерьянычу уже и надо было уезжать. Перед отъездом его попросили подежурить ночью около внучки. Возле нее постоянно дежурили родные, а тут оказалось, все заняты срочными делами с утра пораньше, или просто обессилели.
И вот Валерьяныч остался у кроватки Принцессы, как он стал называть мысленно свою лапушку, один. Большие серые глаза, потемневшие от боли во время болезни, словно молили: когда боль кончится и можно будет поиграть?
Она знала, кто он, и, прося пить, сказала ему: "деда".
А он вдруг ясно понял, что она, может быть, никогда не увидит Деда Мороза в своей коротенькой жизни, и не засмеется счастливо новогоднему подарку, и у него сжалось сердце от горя. Они смотрели друг на друга - старик и девочка с полуприкрытыми, слишком серьезными очами.
Глазотерапия? Валерьяныч не смог обучить гимнастике даже взрослых, а это дитя просто не могло понять, о чем он, хотя несколько раз закрыло и открыло глазки, подражая. К тому же ребенок, возможно, уже подключил и истощил все способы самолечения, данные инстинктом.
Валерьяныч смотрел на девочку, и ему казалось что он видит золотой луч Божьей любви, который тянулся к ней и тонкие золотые нити любви родственников, которые тоже поддерживали дитя в этом мире. Но она уже почти не могла цепляться за эти спасительные мостики над пропастью Небытия.
Рядом с ней сидела Смерть. Валерьяныч вдруг ясно увидел ее - Смерть ткала саван, как паук, из бело-серых тусклых нитей. Эти нити тянулись к каждому органу девочки, клубясь в печени. Лишь немногие клетки пока сопротивлялись, сердечко сопротивлялось... пока. Смерть не спешила - ее дело было верное, как она считала.
- Зачем тебе она? - неслышно крикнул Валерьяныч. - Попробуй лучше взять меня. Боишься? Маленькую девчонку-то легче побороть, да? Зачем тебе она? Вот я действительно - добыча! - я открыл новый способ лечения и могу добиться бессмертия - тебе меня не побороть!
Валерьянычу показалось, что Смерть клацнула зубами, рассмеявшись:
- Тебя-то не побороть? Видишь, какой широкий саван? Хватит и на тебя, и на нее.
- А попробуй! - отвечал Валерьяныч. Он прикрыл глаза, вспоминая все, чему его учил давний странный сон, словно обучаясь своей гимнастике заново. Веки немного жгло. Он попытался сосредоточиться. Но теперь не на своей боли и даже не на принцессе, а не какой-то невидимой точке возле тельца её - именно там, где пристроилась Смерть, собирая в пучок нити болезни и прядя свою погребальную ткань.
Он стал перетягивать саван на себя - паутину боли, нити. Напрягал глаза, чувствуя движенье, шуршанье глазными яблоками вбирая невидимую печаль. Казалось, воздух вокруг стал гуще, горячее и, может, быть лучистее - словно солнце заметалось по постели и стало прогревать благодатно кроватку, уничтожая гниль, душившую принцессу. Словно сиянье вырвалось из-под век старика. Вдруг он ощутил свинцовую тяжесть справа под ребрами. Он зажмурился от боли... уже не гимнастикой своей занимаясь, а чтобы не застонать - теперь главное было поскорее унести эту боль отсюда, от девочки - подальше. Боль была столь сильного порядка, что любое движение лишь усиливало ее. Глаза не выдерживали такой нагрузки. Хотелось замереть и забыться. Но еще нужно было как-то добраться до дома... Валерьяныч попросил вошедшую медсестру сделать ему уколы от боли в печени, дав денег на лекарство. В дорогу он тоже попросил сына купить лекарств, стараясь не показать, как ему худо.
В самолете пил лишь минералку, сунув вкусную самолетную еду в сумку - для Маруси. Увидев ее наконец в аэропорту, протянул бумажку, где нацарапал свой предполагаемый диагноз - для врачей, чтобы не резали почем зря, сел и отключился с последней мыслью, что вроде все сделал, как надо.
Пришел в себя в реанимации, в палате.
- Молодец, старик. Выкарабкивается! - услышал чей-то голос. Вскоре рядом оказалась Маруся.
- Выздоравливай скорей. Что ж тебя так угораздило-то! Все переживают, вот и сын с невесткой названивают - беспокоятся, как там дедушка.
...Значит, есть время и о нем подумать! И дедом назвали! Боясь пока радоваться, он спросил для верности:
- Как там принцесса наша?
- Хорошо-хорошо, к выписке готовят. Слава Богу, я даже сглазить боюсь. На поправку пошла! И ты давай быстрее на ноги поднимайся.
- Теперь поднимусь, - ответил, счастливый.
Подняться оказалось сложно. Сильно стукнула напасть по организму - разозлил Валерьяныч Белую птицу Небытия с паучьими лапами и клювом-иглой, отняв у неё Принцессу.
Иногда он пытался лечить себя глазотерапией, но глаза на сей раз подвели Валерьяныча - правый стал гораздо хуже видеть и лечебного действия вообще не производил. Когда старик пытался моргать им и вытягивать прочь занозы боли, 'занозы' лишь приходили в движение и начинали бродить туда-сюда по телу. Но левый глаз немного еще сохранил прежние способности - с его помощью, а так же с помощью врачей и медсестер с ихними лекарствами, и благодаря Марусиной заботе, он поправлялся.
В ту больничную ночь Валерьяныч понял еще, что человечество, вышедши когда-то из дикого состояния, идет теперь к немыслимой вершине над ужасными пропастями. Все люди связаны между собой энергетическими нитями - добрые помогают друг другу выбираться из ущелий и преодолевать препятствия - как альпинисты. А злые обрывают и режут энергетические нити, губят и себя и других, и тогда срываются в пропасть из-за злых и добрые люди, а иногда и множество людей - когда случаются войны или катастрофы. В все же все выше и выше продвигается человечество, несмотря на потери. Но каждый боец на этом Пути к неведомой нам цели - вселенского счастья или мировой гармонии, или еще чего-то несказанно прекрасного - дорог. И даже самый слабый молитвами своими поддержать может сильных. А если опустил руки сдался, то помни - твое падение отразится на тех, кто надеялся на тебя, и покачнутся они, и тяжелее им будет удерживаться на крутом склоне...
Из больницы вышел осенью. Теперь он уже не мог оседлать велосипед - страшно было упасть и, как говорится, не собрать кости. И у него ныло, то там, то здесь, и он стал выглядеть на свой возраст, и молодые соседки уже не улыбались ему кокетливо. Но это была полная ерунда, по сравнению с лепетом принцессы в телефонной трубке, когда она рассказывала что-то забавное - кажется о том, что ей удалось в гостях у тети погладить ручного кролика. Неужели уже и кроликов как собачек дома держат? И опять они ездят по гостям - вот неугомонные!
Теперь принцесса могла кататься на своей качалке и играть в замечательные игрушки, и зажимать в кулачке букет из красивых листьев, которые опадали с деревьев.
Однажды к Валерьянычу подошел Федор:
- Перестал на велосипеде ездить? Говорят в больнице лежал. Хорошо, что выписали. А то я переживал. Эх... Значит, не помогает глазотерапия?
Валерьяныч задумался. Он не хотел хвастаться, да и сам уже начинал сомневаться - а не слег ли он просто он нервов? А внучка, может, сама поправилась? В любом случае, он обрел способность лечить первый и последний раз в жизни.
- Просто я раздумал жить вечно, - ответил он, и Федор кивнул, словно этим было все сказано, и оба старика сидели и грелись на лавочке, безмятежно глядя в туманное осеннее небо.
Скамейку посетила птица. Чивикнула что-то быстро и опять вспорхнула.
А если попробовать почувствовать себя дальше, чем кончики пальцев? - подумалось вдруг Валерьянычу. - И выше, чем плечи... Вдруг у нас есть еще невидимая оболочка, которую тоже можно разбудить и освоить? Вдруг научиться летать все-таки возможно? Надо обдумать это и не бросать гимнастику. Ах, как удивился бы Федор, если бы я сейчас взлетел и сделал круг вокруг скамейки! Но все это ерунда, фантазии. На старости лет в детство впадаю. Помнится, пацаном когда-то на табуретке стоял и руками махал - летать мечтал научиться. Сколько ж мне тогда было. Древние века прямо.
А дома Валерьяныч сказал коту:
- Теперь нам надо дождаться, когда она гости приедет. Представь, через года три, или четыре... мы с тобой обязательно должны дожить - слышишь, Барсик? - приедет сын, привезет эту крошку. А она уже давно ходить умеет и бегать по ступенькам! Маруся встретит их, а мы, не суетясь, дома подождем - и вот она входит, и сначала, конечно, видит тебя, потому что ты ей ближе по росту и интереснее, и говорит: