Хабаровск. Снег. Зима так хороша, И солнышко блистает над Амуром,
Где волны стынут в беге, -и фигуры огромные здесь, вздыбившись, стоят. Долби здесь лед пешней, и будет жарко, Так что, пожалуй, скинешь полушубок...Ах, помню, я любила на рыбалку, на зимнюю, ходить сюда с отцом.
Сердилась мама: Что морозишь дочку? Итак Галчонок слабенький, болеет! Но с чем равняться может это чувство равнины над огромною рекою,
Что солнце в миллионы глыб вобрала И отразила в ледяных кристаллах
Те звуки мира, что, метаясь, ищут родимые неведомые струны?...
Как нехотя, мерцая изумрудом, грань глыбы вдруг меня отображала, -
Мою ушанку, валенки, пальто, чьи рукава короткими успели
Мне стать - Так быстро я росла в то время -Не поспевал за мной
бюджет семейный, Но как приятно было над костром греть пальцы зябкие
И старой ложкой гнутой из котелка зачерпывать похлебку,
Из термоса в стаканчик чай налить. И запах чая...запах дыма, снега и чешуи...все было нераздельным. Но вот однажды
здесь нашли мы книгу...Лежала на снегу она. Наверно один рыбак
забыл ее у лунки. Другой обложку и страничек пару
взял на растопку...-Тот дедулька мудрым, понятно, был.
А мы читали книги. И ту, бедняжку без названья взяли
Домой...И оказалась жутко дефицитной она
(У нас в провинции тогда ведь фантастика являлась дефицитом
как сыр и масло, шоколад, сосиски... -а, впрочем,
продолжать не буду список, чтоб не вводить читателя в унынье),
Но верьте, что фантастика в то время, особенно та озорная книга
Являлась редкостью...С тем большим упоеньем Ее читала я.
Тем большими мечтами утерянные полнились страницы,
Знать тайны и законы мирозданья, владеть искусством сказочных сюжетов, И построеньем пирамид научных мечтала. И мечты той исполненью
Подчинена рыбачки воля стала. И вот уже мерцанье странных звуков
Порой мне удается уловить. И, малость, да умею сочинять я,
Но все сильней по родине тоска. Я помню все...О, я была счастливой
Там, на Амуре, снежном и прекрасном, где сопка каждая свое имеет имя,
Где русский памятник* и русская граница, а льды, застыв драконами, глядят
На близкий и невидимый Китай, -В ту сторону, где скрыты их истоки...
Здесь иногда мне чудилось: я - эхо, и кто-то в небесах меня поймал,
Чтоб музыку небес я отражала.
...Нет ничего загадочнее детства и фантастичней первых юных грёз.
* Речь идет о памятнике графу Муравьеву-Амурскому
Отцу - неутомимому
путешественнику
Лес полон трелями, а перламутр - скольженьем,
На старой мебели - незримое гнездо,
В нем -домовой кряхтит, и с уваженьем
Кот видит ночью - он обходит дом,
Ревниво глянет в блюдечко кошачье,
Алоэ на лекарство отщипнет
В шкафу ракушку повернет иначе
И пыль тихонько лапкою сотрет.
Я молод был. Я шел по Петербургу.
Цветы чугунные кивали мне вослед,
Лев каменный порой об ноги терся,
И в пышечной готов был мне обед -
Пять пышек, кофе -что еще студенту?
Успею пообедать и плотней...
Я молод был. Но тихо с постаментов
За мной следило сонмище теней.
Весна как в детство впала в нежно-синий апрель. Пьет теплый кофе вешних вод
Затягиваясь изумрудным дымом, себя - себе в наследство отдает.
А я старею с каждою весною, морщинки резче, если ярок свет,
И кашляю, когда побеломорю, и, кажется, что вот уже сто лет
Живу на свете или даже, может, до света, раньше где-то ТАМ жила...
Весна, как воробьям, тепло нам крошит, надменная - считает, что права.
Как воробей в ласкающих лучах чирикает, ничем не озабочен,
Войду я в сад - в раскидистых ветвях, в цветах огромных - весь как в детстве точно,
Когда с утра к пионам я бегу, а там словно на сладкой груше улей,
И в плаванье жуков пускать могу по бочке в лепестках, чтоб не тонули...
О, если бы как игры -голоса мне вспомнить тех, кто нынче улыбнется
Лишь с фотографий...Обойти бы сад, где сердце так бессмертно еще бьется
Там буду слушать старой вишни ствол, шуршанье облаков на синем своде,
И вспомнится веранда, круглый стол, крыльцо... и дед мой молодой -Володя.
По вечерам курил он здесь...Из тьмы на огонек иду и в дом согреться,
Но мало помню... Ужинали мы. Посуду протирали полотенцем.
Сияли как цветы в буфете чашки... А в ящике комода и сейчас
Очки лежат, как телескопы тяжки, для тех далеких словно звезды глаз.
Мытарства пути и Вселенной замшелая дверь...Незримая ось развернет
веера измерений. С веранды Времен осыпая забвения хмель,
Ступлю за порог, что казался лишь радуги тенью, в реальные комнаты
/ Ах, я их помню из снов!/-Стол круглый и темный - под ним славно в куклы играть, как под крышей,
Жестяный квадратик у печки, в гостиной скрипенье полов.
Свет золотой, как подсолнух, слегка занавески колышет...
А в вечном саду мимо бочки большой дождевой ко мне заспешит мной и дедом спасенный утенок, -На лапку слегка припадает, бедняжка хромой, -Вновь глажу тебя и кормлю, вновь мой голос и тонок и звонок...
Все те же плывут корабли высоко в синеве. Прощания нет, есть лишь ныне и присно прощенье,
А Время прирученным волком сидит в конуре, из Вечности Книги грызя многоточий печенье...
ЛАНДЫШ И МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Ландыш. Блеск Розы затмится. В белых коронах лебеди
В прятки играют принцы средь разодетой челяди.
Звездных скоплений стая, карлики и гиганты
По сцене Бездны ступая, стирая до дыр пуанты,
Нотным станом и свитком, клавиш чеширской дрожью...
Под клена сень за калитку пройди и найдешь их тоже.
СОН И ПСИХОАНАЛИТИК
Шмель гудящий в бархатном жилете, не сверяй карманные часы
С золотым будильником соцветий...Не садись, Не прячь в пыльцу усы!
Стережет тебя сачок из тюля...сплел его Заумный Старичок.
Хочет он поймать, подкарауля - подсчитать, проверить: сколько ног,
Крыльев, глаз....Количество полосок, усики узнать длины какой...
Ты красив, наряд твой ярок, бросок -Враг стремится завладеть тобой!
Шмель услышал, но готов он к бою -Старика пребольно укусил,
И сачок увлекши за собою, в куст больших колючек опустил.
А потом с цветком нежнее крема Шмель завел любезный разговор
О романах Станислава Лема, О Дали ...и прочий модный вздор
Говорил и сладким угощался, ручки целовал - такой нахал!
Брошкою на платье восхищался и печенье чаем запивал...
Юлии Вадимовне Мичри с благодарностью и любовью...
Однажды я включу любимую пластинку, закрою глаза и маленькими шажками пойду в глубину музыки, если только меня никто не прогонит.
Там я буду крохотная, как в детстве, и меня будут любить не за то, что я из себя представляю, а за то, что я просто есть на свете.
Музыка будет умирать от любви у моих ног, но никогда не умрет, потому что она бессмертна,
А я вдруг увижу, что часть меня - тоже музыка и пообещаю, что когда-нибудь вернусь в тот миг, до моего рожденья...
ИГРУШКИ И ЛУЧИК
Возможно ли заснуть, когда совсем темно, когда игрушки кажутся чужими,
Вдруг тьма проникнет в мысли? Кто сумеет вернуть мои фантазии и имя?
Но если мамочка не спит - она читает на кухне и пьет чай, то все, порядок...
Из коридора лучик золотой проникнет в комнату и сон мой будет сладок.
Но вот - я выросла - и страхи тоже...тьма казалась жуткой и бездонной,
Но слабый луч увидела я вдруг звезды невыразимо нежной, скромной,
Домашний, тихий луч шел миллионы лет по коридорам космоса из далей
Немыслимых...Чтобы утешить тех, кто любит. - он, не знающий печалей,
Шел верно от лампады светлой той, что книгу вечной жизни освещала,
Где сам Господь листал ее рукой... и, может быть, начнет листать сначала...
ИЗ ПОЭМЫ РАБ АБСОЛЮТА
.....Из слез чужих состряпав понахалке поэмку, аккуратную как торт,
Не раз, не два на пол упавший с блюда, украшенный розаном пышных рифм
И рыбным хвостиком, и мусором...-"Вот чудо!"-Поэт наш изрекает. И томим
Предчувствием всеобщего признанья, бредет к костру теперь, где рыбаки
Готовы поделиться с другом знаньем координат тех мест, где косяки
Огромных рыбин ходят...так и ходят...Такие.../Я руками разведу -
-Но даже больше.../Тот, кто их находит, в Союз себе вступает на беду,
А может быть и к спонсору прибьется / Бывают же такие чудеса!/
Поэт читает. Сердце гулко бьется, и честолюбье гложет как оса...
А вдруг кто рассмеется здесь некстати, а вдруг все будут стульями скрипеть...
Идут стихи - дружинники и рати. На приступ душ чужих, на бой и смерть...
...-Я землю зрел - жемчужину творенья в космическом разбеге пустоты,
Сатурн издалека как привиденье грозился мне...Из-за кольца черты
Недвижны и изменчивы...Хрустальным был вакуум...Он тверже, чем хрусталь.
Мильоны век поднимет, глядя вдаль Вий, -Стальные веки. Время - свиток, шаль,
Вселенная - сундук глухой и черный, удел далекий, где нас создал Бог,
Жемчужину вручив, доверив волны Любви...Храни её. Не вышел срок
Усталости и тяжести. До встречи, когда Отец наш посетит сей мир...
Увы, друзья ухи моей и Речи не поняли...Но принялись за пир.
Пир духа: передав листки друг другу, по кругу то бишь ложки передав,
Все двинулись по строчкам, как по лугу быки...Сначала мирно...Пожевав
Кто мак, кто лебеду, кто одуванчик, чертополох / репьев собрав на бок /-
Сначала...Но потом как будто зайчик в глаза попал им...Или, может, Бог,
Увы некстати был мной упомянут. Но, словом, рев...Упал тореадор!
О, Боже, Боже, пусть меня помянут все, для кого я шла сквозь коридор
Слов и времен, событий и соблазнов, вертлявых лун, солнц жарких вреди льда.
О. не ужель, все рифмы безобразны? О, не ужель, - все это ерунда?
Иль правда. что в сияющих пределах есть некие трехмерные стихи?