Трудно поверить, что Ирина Малярова ушла от нас, и больше на заседаниях и вечерах поэтов мы не услышим ее плавной речи, не увидим ее мягкой улыбкой. Пока прошло так немного времени со дня ее Ухода, и пока немногие написали о ней, а надо, надо - это наш долг, запечатлеть наших современников такими, какими мы их знали. Ирина Малярова, которая видела Ахматову, была знакома с Маршаком, дружила с Адмони, выступала в Ленинграде и в Москве вместе с "шестидесятниками", являлась ярким представителем своей эпохи. Пережив блокаду, она многое писала о своем военном детстве. Например, ее стихи о проданной на толкучке красивой кукле, о своей тоске по "подружке" и беспокойстве о ней (как-то новые хозяева будут за куклой ухаживать, какие игры придумают?) - как и многие другие ее стихи, подкупают свежестью, искренностью сюжета. Она начинала писать в эпоху, предпочитавшую идеологически выдержанные и бравурные строки, и не могла похвастаться "многотомьем книг", как иные другие советские писатели. В начале девяностых после долгого перерыва, ей удалось издать "Горсть голубики" и по этому поводу провести творческий вечер в еще не сгоревшем тогда Союзе Писателей. Можно сказать, что во многих стихах своей молодости она явилась представителем советской эпохи в ее лучших проявлениях - оптимизме, гуманизме, ненавистью к войне, верой в грядущее близкое братство всех людей и народов(этой веры так не хватает нам сейчас!). Она не писала поэм о стройках коммунизма, но дело не в этом, а в общем настрое, в молодом задоре, в глубочайшей наивности, которая отличала тех, советских людей. В годы перестройки стало принято вышучивать эту наивную "совковость", а между тем сейчас все большую ценность среди коллекционеров стали приобретать работы художников того периода, советское ретро все прочнее завоевывает кинематограф, и мы понимаем, что и в советских поэтах было что-то особенное, и что ТАК, именно с такой интонацией нам уже не написать, и под нее не подделаться. Стихи Маляровой характерны для своей эпохи. Это стихи советского правдолюбца, сочувствующего диссидентам и в то же время очень патриотически настроенного, верящего отчасти в коммунистические, но, главное, в гуманистические идеалы своей страны, в ее великую миссию... Ирина Александровна, пестующая таланты начинающих литераторов, явилась связующим звеном между советским и постперестроечным поколеньем поэтов. Она была удивительно восприимчива ко всему новому. Помню, уж какие странные сверхсюрреалистические стихи приносил ей на ЛИТО Александр Акулов, но и его необычайные метафизические образы она умела воспринимать. И она гордилась каждым учеником! И если кого-то называла самым любимым, то о другом тут же добавляла "а это моя отрада", а для прочих придумывала еще какие-нибудь лестные эпитеты. Знала о публикациях, подсказывала, где можно напечатать произведения. Сама носила стихи своих учеников по редакциям газет и радовалась, когда они получали хотя бы скромные гонорары. Она отредактировала книги множеству поэтов, и все вспоминают ее редакцию добрым словом, так как она никогда не портила чужой стиль, не пыталась "подломить" чужое перо под свое, как делают иные "редактора", но замечания ее всегда были верными и дельными. Поэтому и столь разные люди могут назвать ее своим Учителем. Она воспитала поэта-романтика Анатолия Гротуса (увы, он умер молодым, и его прах покоится неподалеку от праха Ирины Александровны). Ее учеником может назвать себя удивительный, странный поэт Саша Акулов и не менее удивительный, но пишущий совсем в ином ключе Николай Чернецкий, поэтессы Лена Федорова, Татьяна Царькова, Татьяна Савельева, Софья Дубовская, Наталья Филиппова, Юля Жданова и многие другие... Она писала рекомендацию Николаю Тамби, горячо защищая его детские стихи на заседании секции и приводя на память запомнившиеся строчки. Даже Юрий Шестаков в какой-то степени ее ученик. Это он сказал о ней, что Союз Писателей стал для Маляровой родным домом, после того, как умерла ее мать. Она действительно будто и не знала другой жизни, чем - либо сочинять свои стихи, либо править, слушать и обсуждать чужие - она жила стихами, дышала ими... На поэтических вечерах она всегда находила добрые слова в адрес выступавшего, и то были слова по существу, а не просто похвала. И еще ей очень не нравилось, если кого то хором принимались ругать. Тогда она непременно вставала на защиту обиженного. Ирина Александровна была чрезвычайно деятельна. Она вела Литературное Объединение, которое передала ей Наталья Грудинина, ездила Сланцы, где у нее тоже было ЛИТО, и до самого конца своей жизни продолжала благородную работу воспитания молодых поэтов, ведя студию в клубе "Приневье". Помогая расти в мастерстве другим, она росла и сама. Она всегда сочиняла очень много, а к старости стала сочинять еще больше, словно старая яблоня, которая клонится от плодов. И стихи ее становились все прозрачнее, все "румянее". Она все больше сочиняла сонетов, проявляя в них истиное мастерство. И все больше сочиняла о любви - о любви к ушедшей маме, о любви к мужчине - последней, вечерней любви... Она вставляла в стихи приметы времени, и они становились очень выпуклыми, осязаемыми. Приведу один любовный сонет, удивляющий своей чистотой и смирением:
Украдкой пристально я на тебя смотрю:
Каким ты стал в разлуке за пол года?
Мешаю ложкой чай и говорю,
Что на дворе отличная погода,
Что мы с тобой стареем, милый друг,
Что я купила записи Ла Скаля,
Вторую чашечку беру из рук,
Которые меня давно ласкали.
Потом иду домой, дивлюсь немного:
Какая чистая ведет дорога
По снежному резному февралю!
И хочется сказать тебе: Люблю!
И силы новые в душе своей коплю...
А сколько проживем? - От Бога все, от Бога...
Она стремилась пристроить свои стихи во всевозможные сборники, которые стали появляться как грибы в годы перестройки и если за печать надо было платить, то платила наравне с начинающими поэтами. В ней не было снобизма Члена Союза, который непременно хочет показать, что он выше "нечленов". В ней была простота. И поэтому многие, с кем она дружила, особенно из молодых поэтов, стремились помочь ей. Кто-то занимал ей денег, зная, что она вряд ли сможет отдать, кто-то дарил вещи (например, поэт Дмитрий Киршин подарил пальто), конфеты, кто-то помогал издать стихи в сборниках. Неоднократно оказывал помощь Ирине Александровне поэт Евгений Раевский, он помог восстановить ей утерянный билет писательской организации, издал книгу стихов. В нашем Российском Межрегиональном Союзе устраивался вечер Ирины Александровны, был выпущен буклет. О ней, повторяю, старались заботиться. Много помогала ей Лена Федорова (поэтесса, очень скромный человек, ставший хранителем рукописей Ирины Маляровой). И несмотря на это, так как на пенсию одинокому человеку прожить очень трудно, то не секрет, что Ирина Александровна сильно нуждалась. В самые тяжелые годы перестройки она даже собирала бутылки... и грех об этом стыдливо умалчивать, как это тоже одна из примет Времени. Конечно, она так нуждалась, потому что кормила не только себя. По старость она стала немного, как считают, чудаковатой, держала в своей комнате много котов и постоянно заботилась о них. Все знали, что она очень любит котов и может часами о них рассказывать. Говоря о ней, нельзя обойтись без упоминания об этом. Есть смысл и в статьях чисто информативного характера: в какие годы и при каком заводе вела ЛИТО, сколько издала книг и т.д. - об этом могут писать дотошные биографы, но задача художника передать нечто большее, сохранить частицу Судьбы, отразить в зеркале повествования неуловимую реальность Прошлого. Вот она: Ирина Александровна в старой вязанной шали, несущая дух поэзии, с круглым как луна лицом и под старость немного совиным или чуть кошачьим взглядом. Она стала чуть-чуть похожа на своих питомцев котов. И писала, несмотря на болезни, одолевавшие ее, с мудрой грацией, с хваткой истинного мастера своего дела, и всегда на уровне. Некоторые даже завидовали ее творческой плодовитости и иногда слышны были разговоры, что в нищенском своем существовании и в вечной нехватке денег на одежду и сапоги Малярова сама виновата: "Раз пенсия у нее маленькая, то нечего котов кормить. Какой нормальный человек заведет столько кошек?" И лишь очень немногие, кому Ирина Александровна доверяла и рассказывала о своей жизни, понимали, откуда у нее такая страстная привязанность к бездомным бесхозным тварям. И надо рассказать это на страницах воспоминаний о ней, чтобы перед нами предстала не выжившая из ума старушка, но бедный страдающий человек. ...Вот она рисует сама себя в стихотворении, посвященном маме: "Я выросла в любви, Все это замечают, И в нежности к друзьям, И в нежности к цветам. Поскольку мать моя во мне души не чаяла - Чего желаю вам, чего желаю вам. ...И птаха на окне, И кошка на коленях. Вот жаль, нет малыша. Кому долги отдать. Я выросла в любви. Не в роскоши, не в лени. На свете шла война. Меня хранила мать". О малыше, которого не удалось родить Ирине Александровне, она иногда рассказывала своим подругам, и рассказы эти были полны нечеловеческой грусти и боли. Она рассказывала, как, уже не очень молодой женщиной, увидев, что годы уходят, она решила родить. Беременность ее была долгожданной, но на шестом месяце случилось непредвиденное, Ирину Александровну положили в больницу, ребенку мешала развиться опухоль, и вскоре произошли преждевременные роды - именно роды, потому что ребеночек родился живым. Дойдя в рассказе до этого места, Ирина Александровна менялась, больно было слышать ее дрожащий голос. Она рассказывала, как умоляла оставить ребенка рядом с ней, верила, что он может выжить, а нянька, по приказу врачей швырнула его куда-то в ведро и унесла... "хуже, чем котенка...- повторяла бедная женщина - Куда его унесли? Почему не отдали мне? А вдруг бы он остался жить?" Скажу, что мне тоже непонятно этот странное обращение с женщинами бывшей советской медицины. Почему если до революции у женщины случалось несчастье и рождался нежизнеспособный ребенок, то она хотя бы имела возможность не разлучаться с ним, а, если он умирал, то похоронить, пусть и без отпевания (а то и крестить успевали младенчиков недоношенных)? Зачем же его забирать? Или пока государство не зарегистрировало его, он получается совсем никто? Даже зверь у лесу, выходит, имеет больше прав на свое чадо... Впрочем, это особая тема, очень больная. Сейчас все иначе, сейчас матерям разрешают держать новорожденных при себе в палате, сейчас пытаются вынашивать даже и шестимесячных, и иногда это получается. (Правда, сейчас встает проблема финансовая, и женщинам, желающим родить в нормальных условиях, надо копить деньги) Но с поэтессой и женщиной Ириной Маляровой судьба и время обошлись безжалостно. Мысль, что малыша унесли от нее еще живого, не давала ей покоя. Может быть, будь она мужчиной, она бы стала много пить, но она поступила иначе: перенесла неутоленную нежность на кошек И, когда ее любимые кошки рожали котят, она не могла их выгнать на улицу, и начинала заботиться о них...Один мой друг, услышав, что Малярова умерла, первыми делом спросил: "А как же ее коты? Кто теперь будет кормить их?" Вот такая странная была реакция. Ирина Малярова поняла бы такую реакцию. Я думаю, что умирая, она беспокоилась больше всего об этом... Ее соседки - подруги обещали кормить кисок, которые бродят теперь по подъезду и иногда с надеждой все еще прибегают к знакомой двери... А поэты должны бы побеспокоиться о наследии удивительной поэтессы Маляровой, о ее замечательных стихах, мемуарах, дневниках. Есть хранительница этих стихов, но у нее нет денег на их издание. Издать их должен бы Союз Писателей России, а если для этого понадобится сбор средств, то уверена, что многие поэты Петербурга, все поэты нашего Межрегионального Союза помогут в этом благородном деле.
* Строка стихотворения Ирины Маляровой "Я выросла в любви..." из цикла "Памяти мамы", альманах День Русской Поэзии, 1998 год