Выйти на берег, на сухой, струящийся песок, когда ветер уже не такой сильный и знойный, как днем, но еще и не прохладный, вечерний. Повернуться к садящемуся за дюну солнцу. Закинуть руки за голову, выгнуться, расправить каждую клеточку тела - стройного, гибкого, чуть подрумяненного солнцем. Чтобы ветер шевелил светлые, выгоревшие пряди волос, забирался под майку и ласкал грудь. Чтоб напряглись соски от соприкосновения с тонкой, трепещущей тканью. Запрокинуть голову, стоять и слушать мерное дыхание океана.
Вдох-выдох... Вдох-выдох...
Чтоб вода облизывала песок и отражала спускающееся к горизонту солнце. Чтобы пена волн становилась все более розовой и нежной. Чтобы ракушки выносило на берег волной, сильной и властной. Чтобы струился песок, возвращаясь в океан... Закрыть глаза и ощущать тепло и свет солнца сквозь прикрытые веки. Стоять и дышать этим соленым и терпким воздухом... и слушать... и быть как воздушный змей, который нельзя удержать на земле ничем, только тонкой нитью, дрожащей от напряжения.
И теплое прикосновение губ к шее, и горячие сильные руки, коснувшиеся живота и поднимающиеся вверх под майку, касающиеся сосков... и забирающиеся под шорты... И дрожь желания, желания, чтобы эти руки обхватили тебя крепче и никогда не отпускали. И нежный шорох слов на ухо...
И вдруг вырваться и побежать вперед, навстречу садящемуся солнцу. И упасть на песок, еще влажный, хранящий все тепло дня. И смотреть на детей, бегущих за тобой. И на мужчину, прикрывающего рукой глаза от солнца.
И идти вдоль полосы прибоя в накинутом на спину мужском свитере... И вдыхать его запах. И идти только на солнце и смотреть, как оно тонет постепенно в мокром и блестящем песке. Как вытекает из него алая краска, заливает пляж и струится ручьями. От чего солнце делается все более темным и маленьким, как будто высыхает.
И смотреть на птиц, торопливо перебирающих ножками и убегающих от уже темной волны и ее белой пены... И на согнутую ветром траву на дюне, рисующую на песке ноты или стихи чьей-то песни...
И идти обратно в темноте. И ловить лучом фонарика выбравшихся из воды крабов, похожих на камушки с ножками, замершие в свете луча.
И разжечь костер в выкопанной в песке яме. Чтобы огонь смог облизывать уже облизанные водой и высушенные солнцем белые обломки деревьев. И разровнять угли длинной, перекрученной, суковатой палкой, чтобы ветер взметнул над головой искры. И жарить мясо. И есть его, обжигаясь, отрывая зубами сочные куски, с поскрипывающим на зубах песком. И сидеть потом тихо у огня, подкинув дров в костер, и смотреть на блики пламени на смеющихся, загорелых детских лицах и в теплых глазах мужчины...
И проснуться утром на смятых простынях от прикосновения горячих губ к плечу и от ветра, шевелящего штору, ветра, ставшего за ночь сухим и ласковым, разгладившего все морщинки на бирюзовой глади океана. И потянуться, выйти на балкон, и вдохнуть поглубже этот соленый воздух... И смотреть на дюну, усыпанную белыми ракушками, на свежую зелень сосен и сухие светлые колосья травы-овсянки, волнующейся под ветром...
Можно все то же самое, но без мужчины...
И без океана...
И без ноющего, сопливого ребенка, которого надо тащить чуть свет за руку в детский сад в этой сырости и промозглости...
И, стоя в душном и пыльном вагоне метро, несущемся с грохотом в черном туннеле под землей, вдохнуть резкий запах мужского пота и женского парфюма, потянуться, ухватиться за поручень, закрыть глаза и представить, что где-то есть теплый и ласковый океан, дышащий мерно и спокойно, что есть загорелые и веселые люди, которые могут никуда не спешить, что можно идти вот так, босиком, по влажному песку всю жизнь и оставлять четкие следы, которые тут же слизывает волна.