Ольга Тонина, Александр Афанасьев, Владимир Чекмарев
Шведская Полтава или трёхногий конь Третьего Рейха.
"Купила норна коника,
А коник без пяти ног,
Какая дура норна та
Абырг, абырг, абырг."
Из песни "Песец Одину и прочим арийцам" о.у. Пучкова и Сергея Шнуркова, 2011 (С)
Предисловие от авторов и издательства.
Василий Нилович Черкасов 1-й (в 1904 году -- 3-й) родился 17 апреля 1878 года в Нижнем Новгороде в семье флотского офицера. В 1897 году он одиннадцатым по списку окончил Морской корпус, получив премию имени вице-адмирала Назимова (190 рублей), затем в 1901 году -- Артиллерийский офицерский класс, и 6 декабря был произведен в лейтенанты. В. Н. Черкасов плавал на балтийских кораблях: броненосце береговой обороны "Адмирал Ушаков" (1898 г.), крейсерах "Герцог Эдинбургский" (1898-1900 гг.) и "Минин" (1900 г.). В период службы артиллерийским офицером эскадренного броненосца "Пересвет" (1901-1903 гг.) он совместно с лейтенантом М. М. Римским-Корсаковым составил секретное "Наставление командирам батарей, групп и плутонгов" своего корабля (Наставление командирам батарей, групп и плутонгов эскадренного броненосца "Пересвет". Составлено артиллерийскими офицерами броненосца лейтенантами М. Римским-Корсаковым и В. Черкасовым. Порт-Артур, 1903.). Эта работа оценивается специалистами как наиболее полное и обстоятельное на то время руководство по организации боевых стрельб и артиллерийской части эскадренного броненосца. К началу русско-японской войны Василий Нилович являлся уже артиллерийским офицером 1-го разряда и старшим артиллеристом броненосца "Севастополь", на котором участвовал в бою с японской эскадрой 27 января 1904 г. 10 апреля он был переведен на аналогичную должность на "Пересвет" и исполнял ее вплоть до гибели корабля 27 ноября, после чего заведовал изготовлением снарядов на Тигровом полуострове. Во время сражения в Желтом море 28 июля легко отравлен газами. За участие в русско-японской войне Черкасов был награжден орденами Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом (14 марта 1904 г.), Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (12 декабря 1905 г.), Св. Станислава 2-й ст. с мечами (7 августа 1906 г.) и золотой саблей с надписью "За храбрость" (12 декабря 1905 г.).
Отказавшись после сдачи Порт-Артура идти в японский плен, В. Н. Черкасов вернулся в европейскую Россию. После шестимесячного отпуска он стал старшим артиллеристом учебного судна "Рында" в отряде Морского корпуса. Вскоре в числе молодых перспективных офицеров Василий Нилович был назначен в только что созданный Морской Генеральный штаб (МГШ), где служил с 1906 по 1912 гг., с четырехмесячным перерывом на исполнение обязанностей старшего офицера учебного корабля "Император Александр II" (1909 г.). Последней должностью Черкасова в штабе стал пост начальника Оперативной части, который он, правда, занимал всего около месяца. Одновременно, в 1906-1912 гг., лейтенант читал курсы "Тактическая часть артиллерии", "Элементарная морская тактика" в Артиллерийском офицерском классе и Николаевской морской академии. За этот период он опубликовал несколько статей в "Морском сборнике", написал ряд фундаментальных учебных пособий по тактике, стратегии и боевым средствам флота (Черкасов В. 1-й. 1) При каких обстоятельствах броненосец может быть потоплен артиллерийским огнем? // Морской сборник. 1905. N 7. С. 123-131; 2) О военно-морском образовании морских офицеров // Морской сборник. 1906. N 1. С. 93-101; 3) Об эскадренном бое // Морской сборник. 1908. N 3. С. 13-35; 4) Боевые строи и маневрирование // Морской сборник. 1908. N 7. С. 27-49; 5) Боевая меткость и факторы, управляющие дистанцией в бою // Сборник докладов С.-Петербургского военно-морского кружка за 1908-1909 гг. СПб., 1909. Т. 3; 6) Записки по морской тактике. Основы морской стратегии. СПб., 1906; 7) Записки по курсу "Тактическая часть артиллерии". Ч. 1. Боевые средства флота. Курс ... 1906-1907 гг. СПб., 1907; Ч. 2. Элементарная и прикладная тактика. Курс ... 1908-1909 гг. СПб., 1909; 8) Записки по морской тактике. Боевая деятельность флота. СПб., 1909; 9) Записки по курсу "Элементарная морская тактика". Свойства оружия. <СПб.>, 1910; и др. Работа В. Н. Черкасова "Элементарная и прикладная тактика" упомянута в книге В. Д. Доценко, однако автор ошибочно приписал ее брату Василия Ниловича -- Петру (Доценко В. Д. История моего собрания. СПб., 1998. С. 101-102).). Вскоре после создания в Петербурге Военно-морского кружка, организаторами которого были А. Н. Щеглов, А. В. Колчак, В. К. Пилкин, Н. Н. Кутейников, А. Д. Бубнов и другие известные офицеры, В. Н. Черкасов стал его казначеем. В мае 1911 г. бывший сотрудник МГШ капитан 2-го ранга А. А. Макалинский писал А. В. Колчаку: "Вы не удивляйтесь Василию Нилычу, -- я сам раньше удивлялся, как он все успевает делать то, что делает; а ведь даже находит время и в гостях побывать, и в театре нередко. Но потом я понял, что Черкасов -- особая натура, чрезвычайно уравновешенная и чуждая всяких порывов. С этой стороны он не человек, а механизм, точно установленный и хорошо направленный и заведенный. Он очень, очень полезный человек" ( РГАВМФ. Ф. И. Оп. 1. Д. 55. Л. 20.)
Сразу после производства в капитаны 2-го ранга, последовавшего 25 марта 1912 г., В. Н. Черкасов стал старшим офицером недавно вступившего в строй на Черном море линейного корабля "Иоанн Златоуст". В 1913 г. он был назначен флагманским артиллерийским офицером штаба командующего Морскими силами Черного моря и, по совместительству с 14 октября, командиром строившегося новейшего эсминца "Гневный". В годы Первой мировой войны Василий Нилович вместе со своим кораблем неоднократно участвовал в боевых походах и "за отличия в боях против неприятеля" 25 мая 1915 г. был произведен в капитаны 1-го ранга.
Эсминец "Гневный" был спущен на воду 18.10.1913 года, в начале июня 1914 года, после завершения швартовных испытаний, перешел из Николаева в Севастополь для окончательной достройки и приемных испытаний. 11.10.1914, "Гневный" принят в состав 1-го дивизиона Минной бригады ЧФ. 16.10.1914, вышел в 1-й боевой поход для перехвата и уничтожения кораблей противника. До конца года - совершил 7 боевых походов к берегам Турции для обстрела побережья Угольного района, уничтожения турецких судов и выполнения минных постановок. В 1915 году совершил 23 боевых похода в составе 1-го дивизиона Минной бригады, уничтожил более 90 парусных и паровых судов.
Эсминец имел боевые столкновения с турецкими легкими крейсерами "Бреслау" и "Гамадие". 30.05.1915, при обстреле турецкого побережья у Зунгулдака (вместе с эсминцем "Дерзкий") "Гневный" получил 2 попадания 105-мм снарядами с крейсера "Бреслау", были повреждены паропроводы котельной установки; до конца августа - в ремонте в Севастополе. Сентябрь-декабрь, 1915 года - совершил 4 боевых похода. 25.05.1915, Василий Нилович произведен в капитаны 1 ранга за отличия в делах против неприятелей.
За торпедную атаку на крейсер "Бреслау", проведенную у Босфора в ночь на 29 мая 1915 г., его наградили орденом Св. Владимира 3-й ст. с мечами и бантом (27 июля 1915 г.), за другие отличия -- орденами Св. Анны 2-й ст. с мечами и Св. Владимира 3-й ст. с мечами. После пребывания в январе -- марте 1916 г. на посту командующего 2-м дивизионом эсминцев Черноморского флота Черкасов 22 марта получил назначение командовать линкором "Чесма" -- выкупленным у японцев броненосцем "Полтава". Приняв корабль во Владивостоке в апреле 1916 г., Василий Нилович перевел его на Средиземное море и далее на Русский Север...
Из воспоминаний командира линейного корабля "Чесма" капитана 1 ранга Черкасова Василия Ниловича "Ход трёхногим конём", Нью-Йорк, 1973 год.
Глава 1. Историческая и техническая справка.
Своё повествование я, пожалуй, начну со скучнейшей для большинства читателей исторической справки о корабле, которым я командовал.
Итак, линейный корабль "Чесма" (бывшая "Полтава").
Броненосцы типа "Полтава" (их было построено три - "Полтава", "Петропавловск", (погибший вместе с адмиралом Степаном Осиповичем Макаровым), и "Севастополь") строились по двадцатилетней судостроительной программе, принятой в 1881 году. Первоначально корабли (за исключением черноморских) строились не против какого-то конкретного противника; лишь позднее, в 1898 году, после приобретения Россией территорий и концессий в Маньчжурии и Китае, была принята специальная программа "для нужд Дальнего Востока". Однако уже при разработке технического задания учитывалась возможность перевода новых броненосцев на Тихий океан, хотя их главным противником считался германский флот. Связано это было с подписанием покойным Александром Третьим союзного договора с Францией. Договор этот был направлен против Германии.
В качестве прототипа был выбран броненосец "Император Николай I" как обладавший достаточной мореходностью и дальностью плавания. За счёт увеличения водоизмещения удалось не только увеличить дальность плавания, но и установить на корме вторую башню с двумя 305-мм орудиями: подобная схема расположения главного калибра уже давно стала стандартом практически во всех флотах, но в русском флоте ей соответствовали только "Наварин" и "Двенадцать Апостолов". Средний калибр, представленный на прототипе было решено заменить на восемь 203-мм орудий в четырёх барбетных установках на верхней палубе: ибо как показала практика, из располагавшихся ближе к воде батарейных пушек, особенно расположенных в носу, можно было стрелять только в тихую погоду - в остальных же случаях из заливало водой. Противоминная батарея включала десять 47-мм и восемь 37-мм орудий (последние располагались на марсе), а также шесть торпедных аппаратов калибра 381 мм и 30 сфероконических мин заграждения. Бронезащита должна была состоять из полного пояса по ватерлинии толщиной до 406 мм, а также башен главного калибра и барбетных установок для 203-мм пушек. Силовую установку проектировали по образцу черноморского "Георгия Победоносца". Проектная скорость достигала 17 уз.
Несколько позже концепцию бронирования пересмотрели. Оконечности лишились бронепояса, который защищал лишь среднюю часть корабля и замыкался с носа и кормы броневыми траверзами. Над главным поясом теперь возвышался более тонкий верхний, а оконечности защищала лишь карапасная бронепалуба. Барбетные установки среднего калибра заменили на полноценные башни. Принятие на вооружение в 1892 г. скорострельных пушек Канэ внесло коррективы в состав вооружения: вместо восьми 203-мм 35-калиберных орудий было решено установить дюжину намного более лёгких шестидюймовок с длиной ствола 45 калибров: восемь в башнях, а ещё четыре -- в небронированной батарее между ними. Наконец, в 1893 г. решили вместо 35-калиберных 305-мм орудий использовать новые 40-калиберные.
Заложен корабль был 7 мая 1892 года в присутствии Его Императорского Величества Александра III, наследника престола цесаревича Николая Александровича и управляющего Морским ведомством великого князя Алексея Александровича в новом эллинге Нового Адмиралтейства одновременно с двумя своими систершипами, а также с "Сисоем Великим". Спуск на воду состоялся 25 октября 1894 года, однако достройка надолго затянулась и корабль вступил в строй только в 1899 году. На следующий год ушел на Дальний Восток. Вместе с однотипными "Севастополем" и "Петропавловском" участвовал в обороне Порт-Артура. 22 ноября 1904 года потоплен в Западном бассейне. Уже летом 1905 года японцы подняли корабль и в 1908 году ввели его в строй как броненосец береговой обороны 1-го класса "Танго". В начале 1916 года был продан России и 21 марта пришел во Владивосток, где через день японцы передали его русским морякам. Занесен в списки флота 24 марта как линейный корабль "Чесма" (25 марта 1916 года зачислен в Черноморский флот с включением в состав Отдельного отряда судов особого назначения).
На конец 1916 года корабль обладал следующими характеристиками: Водоизмещение 12 500 тонн. Наибольшая длина 114,3 метра, ширина 21,3 метра. осадка при нормальном водоизмещении 8,6 метров. Энергетическая установка -- две паровые машины тройного расширения, изготовленные лондонской фирмой "Хэмфрис Теннант и Ко", и 14 цилиндрических котлов (кроме того, два вспомогательных), построенных в 1894 году на том же заводе. Скорость хода в 1917 году не превышала 15 узлов. При нормальном запасе угля 950 тонн корабль мог пройти полным ходом 1600, а экономическим (10 узлов при восьми котлах) -- 2500 миль. Диаметр циркуляции на полном ходу -- 3 кабельтовых.
Бронирование (броня Круппа): главный броневой пояс до 368 мм, траверзы -- 203 и 229 мм, 305-мм башни и барбеты -- 254мм, 152-мм башни-- 127 мм, палуба-- 52--76 мм, рубка -- 229 мм. Экипаж по штату состоял из 28 офицеров, 15 кондукторов и 780 нижних чинов.
Кто-то спросит: "А зачем нужны такие многочисленные подробности?". Подробности эти нужны для понимания того, что на момент лета 1916 года линейный корабль "Чесма" был далеко не новым кораблем, и сильно устаревшим и технически и морально. Особенно на фоне дредноутов и сверхдредноутов. Несколько эскадренных броненосцев, конечно же, могли выдержать бой с дредноутом или линейным крейсером, что наглядно было продемонстрировано на Черном море в бою у мыса Сарыч, но это было достигнуто многолетней тренировкой экипажей кораблей. При встрече с дредноутом один на один шансов у "Чесмы" не было.
Именно поэтому, окончив с рассказом о материальной части, я перейду к повествованию.
Информация к размышлению. Агент Гюрза. Константинополь 1914 год.
Человек с внешностью француза по одежде, и левантийца по чертам лица, сидевший в Кафе "Ясмин" в это июльское утро 1914 года, прочитав передовицу сегодняшней "Джумхуриет", не громко выругался по-немецки и хлопнул ладонью затянутой в перчатку по столику так, что чуть опрокинулся кувшинчик со сливками. Кинув подбежавшему официанту несколько лир, нервный посетитель вышел из кафе и затерялся в узких улочках Галаты.
"Из сообщения агента Янычар: Доношу тебе о мудрейший из отважных, что объект Гюрза, выйдя из кафе "Ясмин" по своему гяурскому невежеству, так заплутал в кварталах великого Стамбула, что скрылся из моего вида, о чем нижайше докладываю..."
Через несколько часов, представитель швейцарской фирмы Лонжин, называемый почему то в турецкой разведке Гюрзой, превратился в греческого торговца оливковым маслом, плывущем на пакеботе на родину. Для штабс-капитана Российского Генерального штаба, Владимира Глебовского, Великая война началась с выстрелами в Сараево, и много еще этих выстрелов ожидалось впереди, по обе стороны от мушки. А фразу произнесенную в сердцах в Стамбуле, он еще не раз повторял про себя в разные годы и в разных странах- "Опять англичанка нагадила".
Убийцы русских "Варягов".
Со времен русской императрицы Екатерины Великой, провозгласившей "вооруженный нейтралитет" на море англичане готовились к войне с Россией. Воевали с Францией, но при этом готовились воевать с Россией.
И когда в городе Филадельфия на верфи Крампа был заложен для русского флота крейсер "Варяг", англичане судорожно ринулись готовить адекватный ответ первому из русских "шеститысячников", одной из задач которого являлась задача по истреблению английской торговли на море. Английским ответом на бронепалубные "Варяг", "Аскольд" и "Богатырь" стала серия из десяти крейсеров-"защитников торговли". Это были броненосные крейсера типа "Кент". Внешне они походили на "Богатырь" - три трубы, двухорудийные башни в носу и корме. Но были и отличия - броневой пояс толщиной в четыре дюйма, две дополнительных шестидюймовки и водоизмещение на 3000 тонн больше.
Россия ответила строительством систершипов "Богатыря" - "Витязя", "Олега", "Очакова", "Кагула". "Витязь" сумела обнулить состоящая на службе у Великобритании партия эсеров. Группа террористов, возглавляемая Моисеем Новодворским организовала пожар на верфи. "Витязь" восстановлению не подлежал. Для компенсации же угрозы со стороны остальных русских "шеститысячников" был разработан улучшенный вариант "Кента" "Девонширы". Они были построены в количестве шести штук и обладали более толстой броней и более мощным вооружением. От своих предшественников "Девонширы" отличались отсутствием 76-мм орудий. В марте 1902 года директор Морских вооружений) контр-адмирал Ангус МакЛеод предложил заменить 12-фунтовые (76-мм) орудия на 1-фн/37-мм автоматы Виккерса. Кроме них предполагалось установить до 18 3-фунтовых орудий, если найдется место. Это предложение стало результатом осознания сокрушительной мощи артиллерийского огня на больших дистанциях. В бою предполагалось высылать расчеты к этим мелким орудиям, только если вражеские эсминцы пойдут на сближение. Сразу было решено, что хватит 50 процентов штатного личного состава всех орудий.
Кроме того в январе 1904 года, после спуска на воду трех первых кораблей была произведена замена носового двухэтажного каземата одиночной 190-мм башней. Теперь крейсера имели бортовой залп из 3 - 190-мм и 3 - 152-мм орудий. Это было сделано для повышения эффективности артогня. Одноорудийная 190-мм башня весила около 175 тонн - примерно столько же, сколько два снятых 152-мм каземата.
Серьезным изменениям подверглась котельная установка. При рассмотрении вопроса технический комитет рекомендовал устанавливать на кораблях котлы нескольких типов: цилиндрические для крейсерской скорости и водотрубные для максимальной. Главный механик сэр Джон Дарстон резко запротестовал против этого, так как это был явный шаг назад - было ясно, что потребуется готовить две команды кочегаров. Но его не послушали - и "Девонширы" и броненосцы типа "Кинг Эдуард VII" получили смешанную котельную группу. Автором "гениальной" идеи был граф Селборн, который получал дивиденты от фирм, изготавливающих котлы. Как итог "Девонширы" получили по 6 цилиндрических котлов и от 15 до 17 водотрубных различных типов. Четыре трубы вместо трёх крейсера получили в результате лоббирования графом Селборном интересов Альфреда Ярроу, который желал получить максимальный результат от своих 17 котлов, установленных на "Энтриме" и "Хэмпшире". Все корабли прошли ходовые испытания без проблем благодаря специально обученным кочегарам на заводской верфи, однако впоследствии, во время службы крейсера показали себя не слишком хорошими ходоками. После успешных экспериментов с нефтяным топливом на "Бедфорде", "Эрджилл" и "Хэмпшир" полностью на нефтяное топливо, а на "Карнавоне" модернизировали под нефть только цилиндрические котлы.
Одним из этих шести кораблей был броненосный крейсер "Хэмпшир". Корабли были построены в 1904-1905 годах и получивших названия в честь английских графств ("Антрим", "Карнавон", "Арджилл", "Девоншир", "Роксборо"). Водоизмещение их составляло 10850 тонн, скорость - 22,3 узла, вооружение четыре 190-миллиметровых орудия, шесть - 152-миллиметровых и двадцать одна - 47-миллиметровая пушки, два 457-миллиметровых торпедных аппарата, мощность паровых машин - 21500 лошадиных сил, экипаж - 655 человек.
На момент окончания русско-японской войны это были вполне достойные боевые единицы, но появление дредноутов, а затем линейных крейсеров быстро сделало их устаревшими. В морских кругах "Девонширы" считались превосходящими "Монмуты", и поэтому они к 1914 году все еще оставались в составе действующего флота. Большинство из них вошло в 3-ю эскадру крейсеров Хоум Флита (позднее Гранд Флита). Почему они получили кличку "Морские коровы" - никакого внятного объяснения истории дать не могут.
Крейсера этого типа критиковали за отсутствие хорошей броневой защиты и высокий борт, который "ловил" вражеские снаряды, что делало их непригодными для использования в эскадренном бою. Однако при этом критики забывали, что тот же высокий борт, прекрасная обитаемость, высокая скорость, большая дальность плавания - идеально подходят для защитников морской торговли, ведущих борьбу с вражескими рейдерами. А ведь именно для этого "Девонширы" и создавали...
"Черная пантера" или агент DUNN.
Почему у людей появляется патологическая ненависть к англичанам? Потому что английская культура и реальные поступки англичан - это, как говорят в Одессе, "две большие разницы". И именно эта разница воспламеняет в душе неугасимый огонь ненависти к этим подлым островитянам.
Поначалу, в моей, Фредерика (хотя я давно уже зову себя Фрицем) Жубера Дюкюесна, всё было гладко и безоблачно. Родился я в 1877 году в Ист Лондоне в Капской колонии, затем мои родители переехали в Найлструм в Южно-Африканской республике, где завели свою ферму. Рос я во вполне обеспеченной семье. По рекомендации своего дяди - Пита, являвшегося генерал-губернатором Южно-Африканской Республики, я, по достижении 17-летия поступил в Университет в Лондоне. Затем, поняв, что гражданская жизнь меня не прельщает, поступил в Королевскую Военную Академию в Брюсселе.
С началом войны между бурами и Англией, я бросил учёбу и записался добровольцем в английскую армию. Почему я это сделал? Всё очень просто - поддавшись внешнему обаянию английской культуры и английских традиций, я считал себя англичанином. Тогда мне по наивности казалось, что буры - это какие-то злодеи, которые несут угрозу цивилизации и Британской Империи. Каким же я наивным был!
Я тогда опоздал... К началу боевых действий. Мы двигались по следам наступления английских войск и пытались их нагнать, чтобы вступить вместе с ними в бой против кровожадных буров. Вот тогда-то и выяснилось, что английская культура и реальные поступки англичан - это, как говорят в Одессе, "две большие разницы". Всё было слишком ясно и очевидно. От нашей фермы в Найлструме остались лишь одни головешки. Как потом я узнал от бывших соседей - это называлась политика "выжженной земли" - изобретение английского лорда Китченера, под флаги которого я записался добровольцем, и который руководил войной против буров. Эти же соседи сообщили мне, что моя сестра была изнасилована и убита английскими солдатами, отец погиб защищая ферму, а мать была изнасилована и отправлена в ещё одно изобретение ублюдка Китченера - концентрационный лагерь. За что? Мой отец был пожилым человеком, и не любил оружия! Я наивно думал, что английская армия пришла защитить, таких как мои родители и сестра от злобных буров, а оказалось, что и мои родители, и сестра, и я сам и есть те самые буры, против которых ведётся эта чудовищная война!
Именно тогда я поклялся, что убью лорда Китченера. И всех остальных лордов, которые мне попадутся. И я дезертировал, чтобы присоединиться к отряду бурских коммандос. Поначалу я был полон радужных надежд в плане своей личной мести. Но первоначальные успехи начали сменяться трудностями и потерями. В бою под Ледисмит был ранен и я. За героизм я получил звание капитана артиллерии. Для меня был первый звоночек, что мы проиграем - если недоучившемуся кадету присваивают звание капитана - это означает, что в армии нет никаких кадровых резервов. Под Коленсо я попал в плен, но в Дурбане мне удалось сбежать. Но это, по сути, была уже агония. После битвы при Бергендале мы отступили в Мозамбик, где были тут же блокированы португальцами и интернированы в лагерь Кальдас-да-Раинья под Лиссабоном.
Тогда я решил действовать по другому, ибо понял, что вести честную войну с бесчестными англичанами бесполезно - они всё равно победят за счёт своей подлости. Легко ли было перешагнуть через воспитание и стать на путь подлости, лжи и обмана? Легко! Перед глазами всё время маячила сожженная англичанами ферма, на которой погибли мой отец и сестра. Моя мать в начале 1900 года умерла в английском концлагере от голода. Если эти английские твари ведут себя по отношению ко мне и моим родным так подло и жестоко, то почему я должен быть добрым, честным и порядочным?
Начал я с того, что соблазнил дочь начальника лагеря - Изабеллу Креаттор. Её папаша развесил уши, и почти считал меня зятем. Я переселился к ним домой. Затем он помог мне инсценировать мою смерть в лагере и отправил по поддельным документам в Париж. Оттуда я прибыл в Альдершот в Англии. Прибыл уже "чистокровным англичанином" - капитаном Клодом Стоугтоном. В 1901 году я снова ступил на побережье Африки. За время морского путешествия я составил план уничтожения стратегических объектов в Кейптауне. Увы, но проделать всё в одиночку мне не представлялось возможным. Требовались помощники. И не только для диверсий - от президента Трансвааля Крюгера я получил задание переправить в Нидерланды партию золота для закупки оружия.
Задача была непростой - во-первых, внешне нейтральная Португалия, была настроена явно проанглийски, во-вторых, среди буров наметился раскол и разногласия. Как итог второго - жажда завладеть золотом оказалась сильнее интересов Родины. В конвое, сопровождавшем золотой эшелон вспыхнул вооруженный конфликт. Уцелели только я и несколько носильщиков-бушменов. После недолгих раздумий я, пользуясь личиной английского офицера, переправил золото в Кейптаун, а уже оттуда отправил в Германию, ибо считал, что Нидерланды весьма ненадежны.
Но на этом мое везение закончилось. Для подготовки диверсий в Кейптауне я нанял около 20 помощников. Увы, но из-за своей молодости, я ещё не умел толком разбираться в людях. Жена одного из нанятых мною - миссис Хелен Боннер, бывшая проститутка из салона мадам Моники Клинтон, мечтала пойти по стопам небезызвестной леди Гамильтон, и, будучи частично посвященной в наши планы, предала нас всех полковнику Смиту Солсбери. Отвертеться не удалось - арестовали нас очень быстро. Улик было предостаточно, начиная от взрывчатки заложенной на складах с артиллерийскими снарядами в Кейптауне, и заканчивая минами под губернаторским дворцом.
Умирать так бездарно в мою задачу не входило. Я ведь ещё не отомстил! Пришлось пойти на сотрудничество с англичанами. В обмен на передачу им фальшивых шифров дипломатической переписки президента Трансвааля я получил пожизненное заключение. Мои 20 товарищей были расстреляны.
Опять пришлось начинать всё сначала. Местом моего заточения был определён замок Гуд Хоуп (Доброй Надежды). Я решил поиграть в графа Монте-Кристо. Несколько недель я с помощью железной ложки ковырял цемент, скрепляющий камни из которых был сложен замок. Увы, но когда осталось всего чуть-чуть - один из камней за моей спиной рухнул вниз и, по сути, замуровал меня в маленьком, собственноручно вырытом подземном склепе. На следующее утро меня извлекла из этого склепа тюремная охрана. На этом моя жизнь наверное и закончилась бы, но в британской оппозиционной прессе поднялась кампания по поводу жестокости англичан в войне.
Целью этой кампании была борьба за власть в правительстве, и никаких других глобальных задач она не решала - концлагеря как были, так и остались. Но благодаря ней, расстреливать меня не стали, а сослали за попытку побега на остров Барт в Бермудских островах. Вместе со мной туда же были отправлены и остальные 360 узников замка Доброй Надежды....
Ретроспектива. 1904 год. Н.М.S. "JUPITER ". Флот Канала. Генри Лаксмор.
Несмотря на то, что сигнал на выход в море прозвучал внезапно, все были к нему готовы - газеты уже несколько дней пестрили описанием тех ужасов и зверств, которые учинила русская эскадра над беззащитными английскими рыбаками. Британские моряки жаждали крови. Эти азиаты-русские должны получить по заслугам!
Но к негодованию Генри Лаксмора, как и всех остальных моряков "Юпитера", их Адмиралтейство ограничилось вялыми никчемными инструкциями - "оружие не применять, но продемонстрировать мощь британского флота..."! К чему эти полумеры? Один час огня английских пушек и вся русская эскадра отправится на дно! Почему не решить проблему сразу и раз и навсегда? К чему эти дипломатические танцы? Ведь факт расстрела беззащитных английских рыбаков доказан! Имеются не только показания свидетелей, но и фотографии поврежденных рыбацких судов. Найдены осколки РУССКИХ снарядов с заводскими клеймами! Кают-компания броненосца гудит, как встревоженный улей. Господа офицеры заключают пари - начнётся ли война с Россией, или сидящие в Уайтхолле, ради каких-то сиюминутных политических интересов опять упустят возможность показать всему миру, что морями правит Британия?
Ретроспектива. 1904 год. S.S. "Balerina Balletta". Индийский океан. Павел Полько.
"Необходимо обеспечить поражение России в войне с Японией и лишить её флота, чтобы она повернулась лицом к Европе и помогла нашей Франции сокрушить Германию..."
Июль 1903 года, Пуанкаре.
Павел смачно плюнул за борт в воды Индийского океана. Есть такая примета у поляков - гадить, где только возможно, чтоб "Польска не сгинела" а москалям пить оттуда пришлось. Конечно же, море - не колодец, но и им, полякам, пить оттуда не придётся. А вот русским морякам... Уголь, что их "Балерина Баллетта" сейчас выгружала эскадре Рожественского, был отвратного качества. Замучаются потом эти московиты котлы в порядок приводить. И это если не считать различных сюрпризов, которые в этом угле таятся. Нет, конечно же, уничтожить миной, замаскированной под кусок угля броненосец или даже миноносец не удастся, но котёл будет гарантированно выведен из строя. Взрыв выведет из строя часть трубок котла, несколько кочегаров будет обварено, затем, вывод котла из действия, попытка заменить "лопнувшие" трубки запасными или заглушить, если нет запасных. Мелочь? Зато сразу несколько москалей отправятся в мир иной, да и эскадра будет вынуждена задержаться на несколько дней. В конце концов, может она и не успеет на помощь осаждённому Порт-Артуру.
Павел раскурил дешёвую алжирскую сигару "Одалиска Анжелика" и продолжил "руководство" передачей угля на корабли Второй Тихоокеанской эскадры. Нет, всё-таки Юзеф Пилсудский гений! Сразу обозначить позицию Польши, и получить от Японии деньги на войну с русскими! Да, две шхуны с оружием, увы были перехвачены русскими жандармами, и ему Павлу пришлось даже спасаться вплавь, но... Это ведь был грамотный отвлекающий маневр - пожертвую малым, чтобы получить многое! Пароход с оружием для террористов и революционеров прошел в Одессу совершенно беспрепятственно! Осталось ещё немного поднакопить сил и можно будет взорвать Российскую империю изнутри. До сих пор все мировые державы были безучастны к судьбам многострадальной Польши. Им было наплевать на страдания миллионов угнетаемых поляков, которые от безысходности даже стали продавать своих дочерей в портовые бордели Нью-Йорка и Рио-де-Жанейро! Работать? Увольте! Каждый поляк - шляхтич! Шляхтичу положено делать лишь три вещи: охотиться, танцевать на балах и воевать! А работа - удел всяческого быдла! Нет денег на развлечения? Продай что-нибудь или кого-нибудь!
Но, слава Богу, благодаря Великому Пилсудскому появились деньги для борьбы с Россией. Теперь можно будет возродить Великую Польшу "от можа до можа" на бескрайних просторах, которой будут трудиться миллионы славянских рабов, зарабатывая своим трудом деньги для развлечения и отдыха истинных властителей этого мира - польских шляхтичей... Павел представил себе, как он затравливает насмерть сворой борзых какую-нибудь русскую княгиню и улыбнулся. Прекрасная мечта! Русский должен стать рабом поляка или умереть! И он, Павел будет биться за осуществление этой мечты!... "Ще польска не сгинела!"
Архангельск - зона судьбы...
Война - это наличие военных ресурсов. Только понимание этого пришло не сразу, а после того, как сам процесс войны затянулся. Русская армия пожертвовала собой, но "план Шлиффена" разлетелся в клочья. Германия и Австро-Венгрия оказались втянуты в войну на два фронта. И сразу же стали нарастать трудности. Трудности с сырьём, из которого можно производить продукцию - англичане установили морскую блокаду Германии. Конечно же, она не была абсолютной - кое-что, и даже многое можно было получить через нейтральную Швецию, Норвегию и Голландию. Но ни что не вечно в этом мире! Да и если лишают сырья и поставок товаров тебя, то почему бы не попробовать лишить поставок противника? Вопрос борьбы с морской торговлей Антанты стал ключевым для стран Тройственного Союза. К сожалению, вопрос этот был ещё и сильно политическим - так называемые "законы войны на море" очень сильно мешали борьбе с противником. Ведь нельзя топить все суда подряд! Только воюющих государств, и только при условии, что соблюдены все политесы. Пароход нужно остановить, осмотреть, спасти его экипаж, пересадив на свой корабль, и только после этого топить. И если для крейсеров, где-то на задворках Мирового океана это представлялось возможным, то подводникам только и оставалось, что кусать локти от досады на собственных политиков.
Цинизм ситуации заключался в том, что если судно, пускай и нейтральное, пускай и пассажирский лайнер, или госпитальное, подрывалось на мине, то никаких претензий никто не выдвигал, ибо мина - оружие неизбирательное и бездушное. Однако посланные в океан германские крейсера довольно быстро закончились, подводников по-прежнему держали на коротком поводке, и как итог английские перевозки морем спокойно продолжались. Особенно беспокоили военные поставки в Россию. Именно они удерживали Россию от поражения. Что же мешает их перерезать? Английская блокада и нехватка собственных сил и средств. И ещё суровый климат - обычному крейсеру в том районе действовать длительное время очень сложно, главная проблема - уголь, который необходимо слишком часто загружать. Вспомогательный крейсер с большой дальностью плавания тоже не сможет длительное время вести боевые действия, ибо обладает слишком малой скоростью хода и легко может быть перехвачен многочисленными английскими устаревшими крейсерами. Подводники повязаны по рукам и ногам - в лучшем случае можно выставить минное заграждение. Но это - полумера! Нужны радикальные меры!
Макс Ронге (Руководитель австро-венгерской разведки в период первой мировой войны) "Разведка и контрразведка", Вена, 1923 г.:
"...Еще более был важен ввоз через Архангельск. До начала января ледоколы держали фарватер в гавани этого порта открытым. В итоге накопились большие запасы, которые поначалу не могли вывезти по узкоколейной железной дороге. Но русские спешили перестроить узкоколейку на нормальную колею и построить второй путь к Белому морю. Так лишь за один 1915 год в Архангельск пришло 409 судов с военными грузами. Вопрос о том, чтобы помешать такой доставке стратегических грузов, стоял на повестке дня в генеральных штабах Германии и Австро-Венгрии. Штраубу было предложено организовать диверсионные акты против этой железной дороги и ледоколов..."
Германский Генеральный штаб решил пойти несколько другим путём. Практические немцы решили, что диверсии лучше устраивать не в пункте прибытия - Архангельске, а в пунктах отправления - Нью-Йорке, Ливерпуле, Саутгемптоне, Галифаксе и других портах. Для осуществления этих замыслов было решено использовать шпионские сети, развернутые ещё в довоенное время для организации ведения крейсерской войны. В числе их была и организация "Кольцо" ("Ring") созданная агентом "Черная пантера". Как говориться, агенту DUNN были даны на сей счёт соответствующие указания...
Информация к размышлению. Агент Гюрза. 1914 год.
С началом Великой Войны наиболее оборудованные порты России на Балтике, Черном и Азовском морях оказались изолированными от морских и океанских путей сообщения. Открытыми остались лишь Владивосток и порты севера России. Но Владивосток находился слишком далеко от центра страны, а северные порты, из которых наиболее крупным был Архангельск, были мало приспособлены для приема большого потока грузов.
В последний довоенный, 1913 год, Архангельский порт принял и отправил только около 2% от общего грузооборота всех торговых портов России. Фронту же и оборонной промышленности была срочная транспортировка импортных грузов из Архангельского порта в центр страны Речной Северо?Двинский путь был мелководен, а пропускная способность узкоколейной железной дороги Архангельск - Вологда, построенной в 1898 году, являвшейся единственной связью Архангельска с остальной страной, определялась к началу войны всего лишь тремя парами товарных поездов в сутки, т.е. перевозила максимум 65 тысяч пудов грузов.
Нужно заметить, что и та дорога, которая имелась, несмотря на очевидную необходимость её строительства, была построена за деньги частного капитала, благодаря энергичным усилиям губернатора А.П. Энгельгардта, которому удалось привлечь к решению этого вопроса Савву Мамонтова. Что же касается официальной позиции государства Российского, то как говорилось в служебной записке Министра финансов небезызвестного Ю.Витте, "вместо того, чтобы проводить в бездоходную местность железную дорогу, лучше переселить ее население, так как издержки переселения будут стоить дешевле постройки железной дороги".
То есть, пока гром не грянет... Однако гром грянул, и... Витте оказался некрещеным и креститься разумеется не стал... Но "Витте приходят и уходят, а русский народ остается..." поэтому решать проблему всё равно пришлось. С расширением экспортных и импортных доставок в Архангельский порт в первые же недели войны, увеличение пропускной способности дороги стало насущной необходимостью. По справке МПС, подвижной состав можно было увеличить до 135 вагонов в сутки, что позволило бы провозить около полутора миллионов пудов грузов в сутки. Для увеличения пропускной способности железнодорожной ветки было принято решение увеличить количество разъездов с 12 до 44 и передать дополнительно партию паровозов с других узкоколейных дорог. В октябре 1914 года в Архангельск были доставлены 250 вагонов и несколько паровозов с Новгородской и Воронежской узкоколеек, что вместе с имеющимися, позволило увеличить парк до 40 паровозов и 900 вагонов. Но эти меры не решили проблему транспортировки грузов из Архангельского порта - требовалось строительство ширококолейной железной дороги...
Но в целом, можно заметить практически абсолютную схожесть возникшей ситуации с испано-американской войной 1898 года. Испанская эскадра под командованием адмирала Серверы пришла в кубинский порт Сантьяго. Порт этот был заблокирован американским флотом. Испанским кораблям требовался уголь, а гарнизону Сантьяго - продовольствие, оружие и боеприпасы. Всё это было в Гаване с большим избытком, но... достигнуть Гаваны можно было только морем, прорвавшись через американские блокирующие корабли, либо пешком через джунгли по превратившейся в сплошное болото грунтовой дороге. Железной дороги не было. Даже узкоколейки! Ибо испанские судовладельцы проплатили испанским "Витте", чтобы эту дорогу не построили, обосновав, что всё, что нужно они перевезут морем на своих пароходах.
Теперь на эти грабли наступили мы. Балтийскому и Черноморскому флоту требуется уголь. АНГЛИЙСКИЙ УГОЛЬ. Его можно доставить в Архангельск, а вот как вывезти из Архангельска в Кронштадт и Севастополь?
1915 год. Н.М.S. "JUPITER ". Архангельск. Генри Лаксмор.
Вот и закончилась наша внешне спокойная служба с риском погибнуть от торпеды какой-нибудь безумной и отчаянной германской субмарины. С первых дней войны стало ясно, что германские дредноуты вряд ли способны на решительные действия. В сердцах офицеров нашей эскадры даже поселилось уныние, что мы так и проведём на задворках этой войны. Но не зря говорят в Англии: "Делай зло союзникам и тебя посетит удача"! Так оно и получилось - "упустив", а точнее пропустив "Гебен" в Черное море, мы втянули Турцию в войну и лишили русских нормальной морской торговли. Но быстрая война у нас не получилось, и теперь приходилось временно вытаскивать русских из той задницы, в которую мы их же и засунули. Оружие у них быстро закончилось, и мы поставляли им его за деньги. Но единственный возможный порт, который мог принимать военные грузы - был Архангельск. Зимой этот порт замерзал, и для проводки судов требовались ледоколы. Много ледоколов. Русские, конечно же, заказали строительство новых ледоколов в Англии, но ледоколы требовались, что называется "там и сейчас". А с ними возникли проблемы. Страны Тройственного союза оценили значения Архангельска как узла снабжения и устроили диверсию. Усилия разведки Австро-Венгрии не пропали даром. Очень кстати оказался вскормленный ещё десять лет назад на наши английские деньги пан Пилсудский и его террористическая организация "Сокол". Конечно же, чтобы потопить ледоколы требуется очень много взрывчатки, и это полякам не удалось, но вот вывести из строя паровые машины с помощью "адских машинок" полякам вполне удалось. Ремонт "Канады" обещал быть долгим до конца мая, и это ставило под угрозу срыва график военных поставок. Что в свою очередь влияло на планы сухопутной кампании 1915 года. Поэтому Российское Правительство обратилось в наше Британское Адмиралтейство с просьбой предоставить какой-либо корабль для замены выведенного из строя ледокола.
В ответ на эту просьбу, Адмиралтейством был отправлен в Белое море мой корабль, броненосец "Юпитер" (H.M.S. JUPITER). Боевая ценность его на тот момент времени была очень сомнительна - как говорили у нас на флоте - "пятиминутный корабль" - подразумевая бой броненосца с дредноутом.
Мы убыли из Великобритании в Архангельск 5 февраля 1915 года. В Архангельск "Юпитер" прибыл 14 февраля в компании с пароходом "Двинский". Русский Север - это ужасно! Но это было развлечение для джентльменов! Тем более, что перед нами стояла и другая важная задача, о которой эти азиаты не догадывались - у русских в этом районе не было военных кораблей крупнее траулера с парой двенадцатифунтовок. Против нашей брони, четырех двенадцатидюймовок и четырнадцати шестидюймовок им нечего было противопоставить, поэтому, если вдруг что-то пойдёт не по плану, и Россия выйдет из войны, именно наши орудия позволят не допустить вывоз Германией грузов, которые мы поставили в Россию.
- Мой Генри! На Вас возлагается великая миссия! - напутствовал меня Уинстон Черчилль. - Вы должны смотреть, чтобы эти азиаты не использовали поставляемое им оружие против Британской Империи. На этот счёт вы наделяетесь самыми широкими полномочиями. В случае возникновения крайней ситуации, Вы уполномочены разнести в клочья этот Архангельск вместе со всеми его жителями....
Но об этом русские, как я уже писал, абсолютно не догадывались. Ну, а в остальном нас действительно ожидала тяжелая и интересная работа.
Уже 28 февраля, мы встретили пароход "Линтроз" (S.S. Lintrose) и при помощи взрывчатки освободили его из ледяного поля. 18 марта мы получили сигнал бедствия от судна "Трация" (S.S. Thracia), которая была загружена специальным военным оборудованием. В течение двух дней мои моряки при непривычной для них отрицательной температуре (минус двадцать градусов) взрывали льды. В итоге "Трация" была нами выведена на буксире из ледяного 20-километрового плена.
Обеспечивая проход в Архангельск, мой броненосец освободил множество судов ото льда, при необходимости используя взрывчатку для его разрушения. На протяжении более двух месяцев это стало постоянной будничной работой моего устаревшего корабля, что позволило всем необходимым военным поставкам достигать русского фронта. "Юпитер" выполнял неспецифическую работу ледокола до первой недели мая, пока ледокол "Канада" наконец, не возвратился из ремонта.
Примечание редакции:
Российский Император Николай II по достоинству оценил заслуги броненосца "Юпитер". Весь экипаж броненосца был награжден российскими орденами и медалями:
Капитан Драри Сант Айбан Вэйк Р.Н. (Drury St Aubyn Wake R. N.) получил орден Св. Владимира 4 степени.
Командир Генри Лаксмур (Henry Luxmoore) - орден Св. Анны 2 степени.
14 офицеров корабля - орден Св. Анны 3 степени
6 офицеров ордена Св. Станислава 2 и 3 степеней.
Унтер-офицеры ( Petty Officers) и весь рядовой состав были награждены медалями "За усердие" на Анненской и Станиславской ленте. Медали "За усердие" в соответствии с британскими традициями вручались именными, на гурте каждой было выбито имя награжденного, его служебный - воинский номер и название корабля.
Глава 2. На Дальнем Востоке.
Из воспоминаний командира линейного корабля "Чесма" капитана 1 ранга Черкасова Василия Ниловича "Ход трёхногим конём", Нью-Йорк, 1973 год.
В 1915 году англичане и французы начали Дарданельскую операцию, пытаясь овладеть одним из черноморских проливов. По их мнению, это позволило решить бы сразу несколько задач: во-первых, заставило бы Германию, являющуюся союзницей Турции, перебросить часть сил с Западного фронта для поддержки турецкой армии; во-вторых, что вытекало, из во-первых, это в свою очередь ослабляло германскую армию на западе, и повышало шансы Англии и Франции на успех в предстоящей кампании. В-третьих, этим же одновременно оказывалось давление на Россию, которой, несмотря на её неудачи в текущей войне намекали на необходимость продолжения в ней участия. Обещанные черноморские проливы, из-за которых наша империя ввязалась в схватку, могли ускользнуть и стать собственностью союзников. Именно поэтому Российская империя посчитала необходимым обеспечить присутствие в составе союзной эскадры своих кораблей, однако взять их на тот момент было неоткуда. Кроме того, в связи невозможностью перевозок грузов через черноморские проливы и Балтийское море огромное значение приобрели перевозки войск и грузов между Российской империей и её союзниками через северные порты Архангельск и Романов-на-Мурмане. К сожалению, говоря о переброске войск, я имел ввиду русские войска, перебрасываемые во Францию. Французы, развязав войну с Германией, и втянув в неё Россию, после первых же потерь в 1914 году утратили весь свой воинственный пыл и число дезертиров и уклонистов во Франции значительно превысило число "пуалю". Нехватку войск Франция решила за счёт России, уговорив нашего Государя перебросить экспедиционный корпус во Францию. Разумеется, сразу же после переброски во французской прессе была организована кампания, суть которой сводилась к ненавязчивой пропаганде идеи о том, что жизнь французского солдата бесценна, так как каждый "пуалю" является утончённым эстетом и образованным романтиком. Одновременно намекалось, что лучше класть на алтарь победы жизни русских солдат, ибо все они по своей сути неграмотные и невежественные крестьяне и жизнь одного француза гораздо ценнее, чем жизнь десятка русских солдат.
Александр Шульгин. Легкий поход на Восток.
Всё в этом мире повторяется, ибо пони, как известно, бегают исключительно по кругу, а балерины трансцедентально вращаются вокруг своей оси. Именно поэтому людям свойственно наступать на одни и те же грабли. Первыми наступили на эти грабли американцы во время испано-американской войны 1898 года. Затем наступили англичане во время англо-бурской войны. Потом наступили русские во время русско-японской войны. Теперь эти же самые грабли, несмотря на то, что Мировая война уже началась, вновь оказались на пути англичан. Хотя наступили, скорее всего, "не несмотря на то...", а именно благодаря тому, что война уже началась. Ведь во всех перечисленных трёх случаях, и американцам, и русским, и англичанам казалось, что война будет лёгкой прогулкой. А как иначе? "Какие-то там испанцы", "какие-то там крестьяне-буры", "какие-то там "желтолицые макаки"- японцы". Как следствие пренебрежения к противнику итог был один - умылись кровью. А Россия ещё и умудрилась проиграть войну.
Схожая ситуация сложилась и в конце 1914 года, когда возник вопрос о войне Англии против Турции. Да, Британские солдаты уже воевали с Германией в Европе, и умылись кровью. Но то германцы - белая раса, почти что англосаксы. Ну, может быть не совсем "англо" или даже совсем не "англо", но ведь совсем "саксы". Это вроде как у русских - "братья-славяне". А тут воевать предстояло против турков. Каких-то там азиатов, которых били не только англы, но и все кому не лень - сербы, болгары, греки, черногорцы. Даже итальянцы и те били! Даже мы, азиаты (русские), и те били!
И среди "золотой молодежи" в Англии вспыхнула настоящая лихорадка в связи с "Константинопольской экспедицией". "Это слишком великолепно, чтобы поверить, - писал тогда Руперт Брук, отправляясь в поездку. - Я даже не мог себе вообразить, что судьба может быть такой благосклонной... Рухнет ли башня Геро под ударами 15-дюймовых орудий? Будет ли море темным, как вино? Захвачу ли я мозаику из Святой Софии, турецкие услады и ковры? Станет ли это поворотным пунктом истории? О боже! Кажется, я никогда в жизни не был так счастлив. Так счастлив каждой своей клеткой, как поток, весь стремящийся к одному месту. Я вдруг понял, что целью моей жизни было - еще, когда мне исполнилось два года - отправиться в военную экспедицию на Константинополь".
Выковырянная мозаика Святой Софии, ковры, одалиски, халва, щербет... Как всё-таки убоги, жалки и примитивны представления творческой интеллигенции и "золотой молодёжи" о войне! И что характерно - именно такие люди, не имеющие никакого представления о настоящей сути вопроса, оказавшись у власти, делают всё, чтобы подготовить очередную "атаку лёгкой бригады". А потом...воспеть её в поэме. Если, конечно же, сами не погибли в этой атаке. Впрочем, и сама эпоха располагала к этому. Мир ещё не осознал, что пулемет, колючая проволока и окопы стали надгробной плитой викторианской эпохи. И ещё не скоро осознает, ибо все предвоенные романтики, жаждущие войны и славы, погибли в первый дни Великой войны. Если бы война, как наивно предполагали они, была бы быстрой, то выжившие в ней донесли бы до своего круга - творческой интеллигенции и "золотой молодёжи" какие-то мысли, чувства и впечатления. Но все они погибли под огнём пулеметов еврея Хайрека Максима. Количество пуль на погонный метр в единицу времени - вот, та сугубо математическая величина, которая убила всю романтику. Убила, не оставив никаких свидетелей. А их последователи? Их последователи гнили и умирали в окопах, которые породило массовое использование пулеметов на поле боя. Сидя в блиндаже под регулярным обстрелом, творческому человеку некогда думать о возвышенном, и тем более некогда писать об окружающих красотах. Кстати красоты были весьма своеобразные и абсолютно стандартные - многочисленные кратеры-воронки от взорвавшихся снарядов. Была и ещё одна проблема, имеющая традиционный трансцедентальный дуализм. Откуда взялись эти пулеметчики - люди с абсолютно железными нервами, способные хладнокровно расстрелять за время боя несколько сотен или даже тысяч человек?
Всё очень просто! Из пулеметов стреляли, как правило, обороняющиеся. Стреляли по тем, кто шёл в атаку густыми пехотными цепями. Волна за волной. Но перед тем, как взяться за пулемет, те, кто сидел в обороне подвергались многосуточному артиллерийскому обстрелу. И от этого обстрела не спасали ни окопы, ни бетонные блиндажи. Две трети обороняющихся гибли от многодневного огня артиллерии. Оставшаяся треть была контужена, и вела себя, по сути, неадекватно. Никаких пятисот страничных соплей на тему - "Тварь дрожащая или право имею я?". Определение дистанции. Пристрелочная очередь. А там только успевай менять ленты да заливать воду в кожух пулемета. Чем меньше врагов добежит до окопов - тем больше шансов уцелеть. Какая там отдельная человеческая жизнь? Атакующие цепи противника мозг контуженного пулеметчика воспринимал, как волны, а не как группу живых людей. Остановить волну любой ценой, иначе она захлестнет тебя и затопит насмерть.
Но Руперт Брук ничего этого не знал. В его понимании война на Востоке - это "Выковырянная мозаика Святой Софии, ковры, одалиски, халва, щербет...". Как в своё время завоевание Индии воспринималось как "Алмазы и рубины раджи, золото, опиум, и покорные индианки...". То, что это грязь, кровь, пот, упорный труд и страдания он понять не мог, в силу того, что, как и всякий творческий интеллигент по уровню своего развития абсолютно ничем не отличался от обычного имбецила.
Весь его романтизм, пыл и исключительно красивая внешность является символом уходящей эпохи. В будущих войнах, такие как он, будут старательно и любыми путями избегать отправки на войну. И первые звоночки уже прозвенели. У французов на почве панического страха перед пулеметным огнём уже воспитался целый новый класс населения - "амбюске". Миллионы французов прячутся в тылу ради того, чтобы не воевать за интересы своего государства.
Что можно сказать о Руперте Бруке? Некоторые недалекие почитатели его таланта в России сравнивают молодого человека с Лермонтовым, и даже проводят аналогии. Но всё не так! Да, в лице рано погибшего Лермонтова Россия потеряла великого поэта, наследника Александра Сергеевича Пушкина. Но кто был Лермонтов? Прежде всего офицер! Война на Кавказе была для него не прогулкой, а суровой повседневной обязанностью! Погиб он не на войне, а на дуэли. А что Брук? В то время ему было двадцать семь, а условия его жизни были слишком и через чур хороши. В Регби прошли его лирические школьные дни, там его все любили и там он был в дружбе со всеми, а все литературные почести доставались ему. Восходящая звезда! Потом был Кембридж с его увлечением социализмом, любительские театры, посиделки на всю ночь, прогулки по полям, беседы о гомосексуалисте Оскаре Уайльде и о мужской гомосексуальной дружбе, песни всю дорогу. Руперт встречал и очаровывал всех, кто был известен в то время в Лондоне, - от премьер-министра Асквита и Черчилля до Бернарда Шоу и Генри Джеймса. Он много путешествовал и перед войной был занят поисками пропавших работ Гогена на Таити в южной части Тихого океана. Уинстон Черчилль, вспомнив об их романе и чувствах помог ему получить офицерский чин в королевской морской дивизии, которая направлялась вначале в Антверпен, а затем на Галлиполи.
Что дальше? Как патетически написала госпожа Корнфорд в своей поэме:
Юный Аполлон златовласый
Стоит, мечтая, перед началом схватки,
Изумительно неготовый
К долгому ничтожеству жизни.
Руперт добился того чего хотел - попал в "Константинопольский поход". И скоро у всех на устах в Египте были его военные сонеты:
Ныне стоит возблагодарить Господа, который
сравнял нас со своим временем,
И увлек нашу юность, и пробудил нас от сна...
Трубите в горны над множеством погибших!
Если я умру, думайте лишь обо мне;
Что где-то есть уголок зарубежного поля,
Ставший навечно Англией.
Уже потом станут говорить, что светоч Англии Руперт Брук подвергнул всё что было дорого Англии и свою обаятельную жизнь, и красоту, и огромный, многообещающий талант, риску гибели в бою где-то в классической Эгее, подобно героям Древней Эллады. Но всё это из той области, что о покойных либо ничего, либо только хорошее. Те, кто был в это время в Египте, могут подтвердить, что всё было совершенно не так!
Как и в Англии, Брук был окружен друзьями. И это не мудрено, ибо он был своего рода менестрелем. Менестрелем "золотой молодёжи". С ним были и молодой Артур Асквит, сын премьер-министра, и Обри Герберт, востоковед, "отправившийся на Восток случайно, как какой-нибудь молодой человек уезжает на прогулку и находит там свою судьбу", и Чарльз Листер, Денис Браун и Бернар Фрейберг которые определенно в чем-то подавали надежды и считались потенциально выдающимися. Все они оказались в Египте, где жили в палатках, ездили в пустыню смотреть на пирамиды при лунном свете. Образовалась сплоченная группа со своим кодексом поведения и возбуждением от предстоящего приключения, которым они считали войну. Они были полностью счастливы. Во всех отношениях - и в плане сбычи мечт, и в плане своей противоестественной мужской дружбы и любви.
К счастью для мировой культуры, или к несчастью для творческой интеллигенции, но всё закончилось слишком прозаически. Конечно же, не было никакого апоплексического удара или геммороидальных колик! Всё было гораздо банальнее - Руперт Брук упал от солнечного удара, и главнокомандующий (которого он, естественно, знал еще в Англии, ибо также как и командующий, предпочитал мужскую любовь) вызвал его к себе в палатку. Когда Гамильтон предложил ему место в своем штабе, Брук ответил отказом; он хотел вместе со своими коллегами высадиться на Галлиполи и мечтал о "Выковырянной мозаике Святой Софии, коврах, одалисках, халве, щербете..."..
"Он выглядел невероятно привлекательно, -- писал в своем дневнике Гамильтон, -- совершенно рыцарская осанка у человека, вытянувшегося во фронт передо мной тут на песке, человека, для которого только мир имеет значение".
Ещё один интеллигент - Комптон Маккензи в своих галлиполийских мемуарах вспоминает, как он также заболел галлиполийской горячкой. В то время он жил на Капри, только что опубликовал "Sinister Street" (газете, которая сделала ему имя и популярность) и работал над заключительными главами романа "Гомосексуалист и Паулина" ("Guy and Pauline"). Как только он услышал об экспедиции, им тут же овладело неистовое желание отправиться в Египет. Друзья в Уайтхолле тут же подыскали ему место в штабе Гамильтона, и он отплыл в Средиземное море с первым пароходом из Неаполя, в ужасе от того, что все еще не имеет военной формы, и мучимый тревогой, что опоздает к главным событиям.
Почти всем этим лондонским имбецилам, равно как и тысячам других, которых они в итоге повели в бой в силу своего изначально определенного социальным статусом командирского положения, предстояло в первый раз в жизни очутиться в бою, и их письма и дневники показывают, насколько сильно навязанное клиническими идиотами типа Руперта Брука чувство приключения пронизывало армию. В тот момент сдавливающий страх перед неизвестностью перекрывали новизна и практически интимное возбуждение от происходящего, ощущение, что они своей группой в этом отдаленном месте изолированы и целиком зависят друг от друга и противоестественной мужской любви. Они стремились проявлять храбрость. Они были наивно уверены, что предназначены для чего-то более огромного и величественного, чем сама жизнь, может быть, даже для чего-то вроде очищения, освобождения от ничтожества вещей, но эпоха...
Великая война стала средством доказавшим превосходство естествознания над всякого рода эзотерическими учениями. Время Александра Македонского и Наполеона безвозвратно ушло. Нынешняя Великая война - это торжество математики, физики и бухгалтерии. Любая отвага и личное мужество уничтожается фланкирующим огнём пулеметов и продолжительностью артиллерийской подготовки. Чем больше стали на квадратную сажень площади, тем меньше сопротивление противника и собственные потери. Практически любая атака стараниями трудолюбивого и старательного бывшего крестьянина ставшего в войну пулеметчиком, становилась канонической "атакой лёгкой бригады". Никакого пиетета. Никакого страха. Просто навести на цель, определить с пары коротких очередей дистанцию и всё! Причём это "всё" - в итоге наитруднейшая задача, ибо речь идёт о фронтальном огне. Этот огонь был типичен для войн наполеоновской эпохи и требовал серьёзной психологической подготовки. И это немудрено - при фронтальной атаке войска атакуют в лоб. Видеть психологически идущие в атаку каре и колонны было крайне сложно и страшно.
Но речь шла о стрельбе пулемета. Фланкирующей стрельбе - стрельбе с фланга, сбоку, когда сразу в прицел попадает шеренга вражеских солдат. И крестьяне старались. Тем более, что фланкирующий огонь дело гораздо более простое и ещё более безопасное чем фронтальная стрельба. Шансов получить ответную пулю, осколок или снаряд практически нет. Возможно, кто-то в следующем поколении напишет о том, что Великая война 1914 года уровняла в своих возможностях профессионального пехотинца, прослужившего 20 лет и крестьянина, прошедшего 3 месяца пулеметных курсов. Я думаю так и произойдёт. И эта революция в войне будет сродни той средневековой эпохе, когда городские арбалетчики истребили тех, кто именовал себя рыцарями.
"Раз в поколение,- писал в своем дневнике Гамильтон, - сквозь народы проскакивает загадочная страсть к войне. Инстинкт подсказывает им, что нет иных путей для прогресса и для того, чтобы избавиться от обычаев, которые уже им не подходят. Целые поколения государственных деятелей мямлят о реформах на десятилетия, а эти реформы осуществляются во весь размах в течение недели со дня объявления войны. Другого пути нет. Народы могут расти лишь через глубокие страдания, в точности как змея, которая раз в год с мучением должна избавиться от когда-то прекрасной кожи, ныне ставшей тесной шкурой".
Йен Гамильтон. Воспоминания.
12 марта я работал в конной гвардии, когда примерно в 10.00 Китченер (мой командир во времена Англо-бурской войны) послал за мной. Открыв дверь, я пожелал ему доброго утра и прошел к его столу, за которым он продолжал писать с важным выражением лица.
- Мы отправляем военную группировку для поддержки флота в Дарданеллы, и вам поручается командование...
После своего ошеломляющего замечания Горацио вновь продолжил писать. Наконец он взглянул на меня и спросил:
- Ну?
- Мы этим занимались раньше, лорд Китченер, - ответил я. - Мы занимались такими делами и до этого, и вы, безусловно, знаете, что я вам очень благодарен, а еще вы, безусловно, знаете: я сделаю все, что в моих силах, вы можете полагаться на мою преданность, но я должен задать вам несколько вопросов.
И я начал их задавать. Китченер нахмурился, пожал плечами. Я думал, что он проявит нетерпение, но, хотя поначалу он отвечал кратко, потом постепенно разошелся. В конце концов вопросов не осталось. Хотя и подробных ответов я не мог получить. Слишком мало было информации.
Пригласили директора Депаратамента военных операций генерала Колдуэлла, и, хотя тот смог представить карту района Галлиполи (которая, как впоследствии выяснилось, была неверной), весь объем наших знаний касательно этой ситуации, похоже, был ограничен планом высадки десанта на южной части полуострова Галлиполи, разработанным греческим Генеральным штабом несколько лет назад. Колдуэлл сказал, что, по оценкам греков, потребуется 150 000 человек.
Китченер рассмеялся и сразу же отверг эту идею:
- Тебе хватит и половины этой численности. Турки на полуострове настолько слабы, что если бы какой-нибудь британской субмарине удалось пробраться сквозь Нэрроуз и помахать Юнион Джеком где-нибудь в окрестностях города Галлиполи, то весь вражеский гарнизон возьмет ноги в руки и помчится прямо на Булаир.
В этот момент в комнату вошли начальник императорского Генерального штаба генерал Вольф Мюррей и инспектор Вооруженных сил метрополии генерал Арчибальд Мюррей вместе с генералом Брайтуайтом, который был назначен моим начальником штаба. Никто из них до этого не слышал об этом плане Галлиполийской кампании, и оба Мюррея были настолько застигнуты врасплох, что ни у кого, кроме Брайтуайта не нашлось комментариев.
- Если дело дойдет до боя на такой малой площади, как Галлиполийский полуостров, нам будет очень важно иметь воздушную службу, организованную лучше, чем у турок. Нас необходимо оснастить контингентом современных аэропланов, пилотов и наблюдателей.
Сэр Горацио обратил на генерала сверкающие стекла очков и ответил:
- Ни одного аэроплана в плане для операции не планируется.
Вернувшись на следующее утро в военное министерство, я встретил Китченера, который стоял у своего стола, "разбрызгивая чернила" по трем разным черновикам своих распоряжений. В документе, который затем появился на свет, было три или четыре существенных момента относительно моих действий. я должен был держать свои войска наготове до тех пор, пока флот не проведет полномасштабную атаку на форты в Нэрроуз. Если эта попытка сорвется, ему надлежит высадиться на Галлиполийском полуострове, если она будет успешной, он должен удерживать полуостров силами небольшого гарнизона и двигаться прямо на Константинополь, где, предположительно, к нему присоединится русский корпус, который будет высажен на Босфоре.
Ни при каких обстоятельствах мне не разрешалось начинать операцию, пока не будет собрана вся группировка, и ему не надлежало воевать на азиатском берегу Дарданелл.
Китченер старательно трудился над формулировкой своих инструкций. Они были озаглавлены "Константинопольский экспедиционный корпус". Я умолял его исправить название, чтобы избежать сглазу Фишером. Он уступил, и этот исправленный черновик вместе с окончательно утвержденной копией оказались в почтовом ящике Брайтуайта под более скромным названием "Средиземноморский экспедиционный корпус". Ни в одном из черновиков не было полезной информации о противнике, политике, стране и наших союзниках, русских. По трезвом рассуждении, с этими "инструкциями" на Востоке я оказался предоставленным самому себе.
Я попрощался с сэром Горацио так небрежно, как будто мы встретимся сегодня за ужином. Но на самом деле мое сердце рвалось к моему старому командиру. Он делал для меня лучший подарок, а мне было не по душе оставлять его наедине с людьми, которые его побаивались. Но слова тут были бесполезны. Он даже не пожелал мне удачи, да я этого от него и не ждал, но неожиданно он произнес уже после того, как я попрощался и уже брал со стола свою фуражку:
- Если флот прорвется, Константинополь падет сам, а вы одержите победу... не в сражении, а в войне...
К этому времени собралось примерно тринадцать офицеров, которым предстояло работать вместе с мной. В большинстве своем это были кадровые офицеры, но при этом, некоторые впервые в жизни в спешке надели форму: краги перекошены, шпоры перевернуты наоборот, ремни поверх погон! Я не имел понятия, что это за люди! А других, кто отвечал за хозяйство, размещение войск, я вообще не увидел, поскольку они еще не были оповещены о своих назначениях.
Но сейчас прежде всего нам надо было торопиться, и в пятницу 13 марта в 17.00 группа офицеров, вооруженная инструкциями, неточной картой, трехлетней давности справочником о турецкой армии и довоенным докладом о состоянии оборонительных рубежей на Дарданеллах, прибыла на вокзал Чаринг-Кросс.
Уинстон Черчилль, особенно торопивший нашу группу с отъездом, дал все необходимые распоряжения: до Дувра нас доставит специальный поезд, далее нам предстояло пересечь Ла-Манш до Кале на корабле "Форсайт". Из Кале другой специальный экспресс за ночь доставит их до Марселя, откуда небронированный крейсер "Фаэтон" со скоростью 30 узлов доставит нас до Дарданелл.
Провожал нас сам Черчилль с женой приехали на Чаринг-Кросс проводить офицеров, и там состоялся последний разговор о моих отчетах с фронта. Я считал, что их все надо отправлять прямо Китченеру, и что было бы очень нелояльным адресовать их отдельно Черчиллю в Адмиралтейство. Так и порешили. Какое-то мрачное предчувствие по поводу нашей миссии не оставляло меня. Когда поезд тронулся, я сказал капитану Эспиналю, молодому офицеру, отвечающему за план операции:
- Похоже, спектакль будет неудачным. Я поцеловал жену через вуаль.
Спустя четыре дня мы были в Дарданеллах. Прибыли мы как раз вовремя. На следующий день, 18 марта, я с палубы "Фаэтона" наблюдал атаку на Нэрроуз...
Из воспоминаний командира линейного корабля "Чесма" капитана 1 ранга Черкасова Василия Ниловича "Ход трёхногим конём", Нью-Йорк, 1973 год.
Наша же пресса и наши политики в ответ на такие заявления только мило улыбались и согласно кивали головой. Позорище! Я, конечно же, понимаю, что половина наших Великих князей никогда не бывала в России, и не знает русского языка, но чтобы так откровенно вытирать ноги о свою Отчизну! И ради кого? Ради тех, кто косвенно и не так явно способствовал нашему поражению в войне с Японией? Что-то странное происходит в нашей России. Мы воюем за интересы Франции. Воюем на деньги, которые Франция ссужает нам под проценты. Даже идиоту становится ясно, что "морковка" в виде черноморских проливов в итоге будет отдана Франции за долги. Или того хуже Англии. Кстати и те и другие задолго до "Севастопольской побудки" "проспали" "Гебен", что привело вступлению Турции в войну и тому, что военные и коммерческие перевозки стали производиться через Дальний Восток или север. Соответственно, для защиты северных коммуникаций тоже потребовались корабли, ибо там появились немецкие подводные лодки и немецкие корабли. Однако корабли, даже старые, взять было неоткуда. Единственной страной, согласившейся продать старые корабли, была Япония. Причем речь шла о наших, русских кораблях, доставшихся ей в качестве трофеев в русско-японской войне 1904-1905 годов. Японцы согласились отдать за пятнадцать с половиной миллионов рублей миллионов рублей золотом лишь три выведенных из состава активного флота корабля: "Танго", "Сагами" (бывший "Пересвет") и "Сойю" (бывший "Варяг"), прибывшие во Владивосток 21 марта 1916 года. Последние два получили свои первоначальные названия и зачислены в класс крейсеров, а "Танго" переименовали в "Чесму" и "назначили" линейным кораблем. Прежнее имя "Полтава" уже носил один из дредноутов на Балтике. Разумеется ни у Англии, ни тем более у Франции, не нашлось даже устаревших кораблей. В 1915 г. было приобретено шесть норвежских траулеров. Позже было куплено еще пять траулеров в Испании, шесть аргентинских траулеров, два норвежских китобоя и, наконец, три американских траулера. И при этом мы были обязаны умереть за Францию и во имя её интересов.
Йен Гамильтон.Воспоминания. Роковой день 18 марта 2012 г.
18 марта 1915 года союзный флот покинул остров Лемнос в полном составе, имея следующую организацию:
Командующий флотом адмирал де Робек. Тут нужно сказать, что назначили его буквально накануне, вместо заболевшего Кардена. Ещё 14 марта Черчилль телеграфировал Кардену:
"Я не понимаю, почему тральщикам должен мешать обстрел, который не наносит потерь. Две или три сотни погибших было бы умеренной ценой за очистку такого пролива, как Нэрроуз. Я высоко ценю Ваше предложение прислать добровольцев из флота для траления мин. Эту работу необходимо выполнить, невзирая на потери в людях и малых кораблях, и чем скорее это будет сделано, тем лучше.
Во-вторых, у нас есть информация, что в турецких фортах не хватает боеприпасов, что германские офицеры шлют унылые рапорты и призывают Германию слать больше. Предпринимаются все возможные усилия для поставок боеприпасов, всерьез думают об отправке германской или австрийской подводной лодки, но, очевидно, к этому еще не приступили. Все вышесказанное -- абсолютный секрет. Из всего этого ясно, что операция должна развиваться методически и решительно ночью и днем. Ныне враг обеспокоен и встревожен. Время дорого, поскольку вмешательство субмарин требует серьезного внимания".
На эти послания Карден ответил, что полностью понимает ситуацию и что, несмотря на трудности, начнет главное наступление, как только сможет, возможно 17 марта. Однако он был болен. При возросшем напряжении в ходе боев он потерял способность есть и очень мало спал по ночам. Его тревожили все возникшие у Дарданелл неудачи с гидросамолетами, с минами и неприятности с погодными условиями. Ему потребовалось два дня, чтобы собраться с мыслями и ответить на послания Черчилля, и теперь, когда он обязался начать эту решительную фронтальную атаку, его уверенность стала улетучиваться. Не то чтобы он абсолютно потерял веру в это рискованное предприятие, но при его ослабленном физическом состоянии он, похоже, понял, что больше не имеет личного права командовать им. Это было выше пределов его компетенции.
Нужно сказать, что Карден случайно он оказался в Дарданеллах, и изначально этот пост должен бы занимать адмирал Лимпус, глава бывшей британской морской миссии в Турции, человек, который знал все о Дарданеллах. Но когда Лимпус покидал Константинополь, Турция все еще сохраняла нейтральный статус, и британцам не хотелось раздражать турок, сознательно посылая блокировать Дарданеллы человека, знавшего все их секреты.
Поэтому Карден был внезапно повышен со своей должности начальника верфи на Мальте, и до начала операции он уже успел провести долгую зиму на море у пролива. Нельзя сказать, что операция давила на него - в действительности он сам первоначально предложил метод наступления, - но, соглашаясь с этим он что называется перегорел в ожидании. И эта крайне опасная операция оборачивалась для него в потрясающую, страшную вещь, выматывающую все его нервы. Он еще не провел ни одного крупного боя, не потерял ни одного корабля и всего лишь несколько моряков, и понимал, что надо продолжать операцию. Но он ее страшился и 15 марта после еще одной жуткой ночи переживаний Карден сказал Кейсу, что больше не выдержит. Это означало конец его карьеры, вице-адмирал де Робек и Кейс уговаривали его передумать. Но на следующий день флотский врач с Харли-стрит, осмотрел Кардена и объявил, что тот находится на грани нервного истощения и ему необходимо немедленно отправляться домой.
Атака должна пролива была начаться в течение сорока восьми часов, а нового командующего еще предстояло спешно найти. Старшим по званию был адмирал Вемисс, командир базы на острове Лемнос, но он сразу же отказался от назначения в пользу де Робека, который участвовал в боях с самого начала. 17 марта Черчилль сообщил по телеграфу о своем согласии с такой расстановкой и отправил де Робеку следующее послание:
"Лично и секретно от первого лорда. Вверяя Вам с огромным доверием командование Отдельным Средиземноморским флотом, я полагаю... что Вы после личного и независимого анализа придете к заключению, что предлагаемая скорейшая операция разумна и целесообразна. Если нет, не колеблясь, сообщите. Если да, выполняйте операцию без промедления и без дальнейших ссылок на первую благоприятную возможность... Да сопутствует Вам удача".
И де Робек телеграфировал в Лондон, что, если разрешит погода, он завтра начнет атаку...
Его силы были следующими:
Линия А - 1-я дивизия (1-я и 2-я бригады) -- под непосредственным управлением адмирала Робека: "Куин Элизабет" (8-381 мм), "Инфлексибл" (8-305 мм), "Агамемнон", "Лорд Нельсон" (по 4-305 мм),
Линия С - 2-я дивизия -- под командой Айе-Сандлера. 3-я бригада "Оушен", "Ирресстибл", "Альбион", "Венгеанс" (по 4 -305 мм), 4-я бригада -- "Свифтшур" (4-254 мм), "Маджестик" (4-305 мм), 5-я бригада - "Канопус", "Корнуэльс" (по 4-305 мм)
Линия В - 3-я дивизия -- под командой Гепратта. 6-я бригада -- французские корабли: "Сюффрен", "Бюве", "Шарлемань", "Голье", 7-я бригада -- "Триумф", "Принс Джордж".
Задача дня 18 марта состояла в следующем:
1) 1-я дивизия проникает в бьеф Каранлык, занимает позицию в 14 400 м от фортов Чанака, которые подлежат разрушению, но вне досягаемости их огня, и разрушает их ко времени, обозначенному "h".
2) 3-я дивизия сначала занимает позицию в 12 600 м, выждав, когда форты будут разрушены 1-й дивизией, пройдя через линию судов 1-й дивизии, продвигается вперед до расстояния 7 200 м от фортов, почти к минному заграждению 10, которое должно быть к этому времени протралено. 3-я дивизия выполняет разрушение фортов при поддержке 1-й дивизии, которая следует в 1 800 м за ней. Под таким прикрытием тральщики протраливают ко времени "h+2 ч." канал в 900 м ширины среди 8 рядов минных заграждений.
3) 2-я дивизия двигается в свою очередь в пролив и сменяет 3-ю дивизию ко времени "h+4 ч.". Действия ее должны продолжаться, пока канал не будет очищен от мин.
4) После этого эскадра форсирует проливы.
Соотношение артиллерийских средств противников в первые 4 часа боя, считая и промежуточные батареи, построенные турками в период с 3 ноября 1914 г. по 18 марта 1915 г., было следующее: Против 9 турецких орудий калибром 28 -- 35,5 см мы в первую фазу боя могли противопоставить 38 орудий, калибром 30,5 -- 38 см а против 49 турецких пушек и гаубиц калибром 21-24 см- мы имели лишь 22 орудия калибром 23-27,5 см. Превосходя турок в крупных калибрах более чем в 4 раза, -- в средних калибрах, особенно нужных по плану Кардена для окончательного разрушения фортов, наш флот уступал туркам более чем в 2 раза.
Нужно при этом учитывать, что турки могли ввести в дело с близких дистанций и орудия более мелких (до 12 см) калибров, коих было до 78, против 60 орудий флота, примерно тех же калибров. Ясно, что наш флот имел преимущество лишь при обстреле берегов с дальних дистанций, находясь вне обстрела турецкой артиллерии средних калибров: войдя же в проливы, он уступал в огневой силе туркам, а принимая во внимание, что суда одновременно по одной цели не могут вести огонь из всех своих орудий, результаты, приведенного нами сравнения, придется понизить в пользу турок по крайней мере на 25%.
Итак, турки при борьбе внутри проливов имели в артиллерии действительное превосходство, которое по моему мнению и привело бой 18 марта в конечном счете к печальным для нас результатам, ибо хотя турецкие орудия были устаревших образцов, они лишь в незначительной степени уступали в дальности по крайней мере артиллерии средних калибров флота.
Утро 18 марта выдалось теплым и солнечным, и вскоре после рассвета де Робек отдал приказ по флоту приступить к атаке. Корабли снялись с якорной стоянки в Тенедос. Экипажи рассредоточились по своим местам, а на палубах остались лишь командиры да артиллеристы.
В 10.30, когда утренняя дымка достаточно рассеялась, чтобы четко разглядеть турецкие форты, первые десять линкоров вошли в пролив и сразу же попали под огонь вражеских гаубиц и полевых орудий с обеих сторон пролива. Примерно час "Куин Элизабет" и его компаньоны упорно двигались вперед под этим огнем, отвечая на обстрел огнем своих легких орудий, где это было возможно, но не используя другие огневые средства. Вскоре после 11.00 линия А достигла своей диспозиции -- точки примерно в восьми милях вниз от Нэрроуз и, оставаясь на месте, не бросая якоря, боролась с течением. В 11.25 атака началась. Целями "Куин Элизабет" были две крепости по обе стороны от города Чанак в Нэрроуз. Почти тут же "Агамемнон", "Лорд Нельсон" и "Инфлексибл" вступили в бой с другими фортами в Килид-Бар на противоположном берегу.
После своих первых ответных выстрелов турецкие и германские артиллеристы поняли, что наши корабли для них недосягаемы, и форты замолкли. Следующие полчаса они безропотно переносили яростный обстрел, который вели четыре британских корабля. Все пять фортов неоднократно поражались нашими снарядами, а в 11.50 послышался особенно сильный взрыв в Чанаке. Тем временем наши линейные корабли были полностью открыты для огня турецких гаубиц и легких орудий, которые находились поблизости, и они непрерывно поливали огнем корабли с обеих сторон. Этот огонь не мог причинить серьезного ущерба броне, но вновь и вновь снаряды попадали в незащищенные надстройки линкоров, нанося тем самым некоторый незначительный ущерб.
Через несколько минут после полудня де Робек, находившийся на "Куин Элизабет", решил, что настало время завязать в Нэрроуз ближний бой, и подал сигнал адмиралу Гепратту ввести в дело французскую эскадру. Это была та миссия, которую Гепратт настойчиво выпрашивал на том основании, что сейчас настал черед французов, пока сам де Робек был занят ближним боем с внешними линиями обороны. В 12 час. 20 мин. 3-я дивизия Гепратта получила приказ выдвинуться вперед, чтобы начать разрушение фортов с более короткой дистанции.
Адмирал Гепратт был из тех личностей, которые никогда не спорят, никогда не колеблются, которые всегда рвутся в атаку. И сейчас он повёл свои старые линкоры сквозь британскую линию к пункту примерно в полумиле вверх, где он окажется в пределах досягаемости всех вражеских орудий и будет в постоянной опасности попадания в свои корабли. Дивизия вошла в пролив в двух линиях и, следуя вдоль восточного берега под прикрытием миноносцев. Достигнув своей диспозиции, французские корабли рассредоточились от центра, чтобы предоставить идущим за кормой британцам чистое место для ведения огня, и за этим последовало сорок пять минут страшной канонады, входе которой французы стреляли прямой наводкой по Чанакской группе и Килид-Бару. Корабли Гепратта скоро были взяты под огонь многочисленных промежуточных турецких батарей разных калибров, из которых многие обнаружили себя впервые. Среди этих батарей были тяжелые крепостные и полевые, расположенные на берегах. С близкой дистанции попадания турецких снарядов были многочисленны. 3-я дивизия тем не менее оставалась в проходе, ожидая подхода 2-й дивизии.
Это была феерическая картина: форты окутаны облаками пыли и дыма, иногда из их обломков вырываются языки пламени, наши корабли медленно продвигаются вперед сквозь бесчисленные фонтаны воды, иногда полностью исчезая в дыму и брызгах, вспышки гаубичных выстрелов прокатываются по холмам, а землю сотрясает оглушительный грохот орудий. Вот "Голуа" получил серьезную пробоину ниже ватерлинии, и отходит к Тенедосу, чтобы выброситься на мель. У "Инфлексибла" фок-мачта в огне и рваная пробоина в правом борту, а "Агамемнон", получив за двадцать пять минут двенадцать попаданий, отворачивает в сторону, выбирая лучшую позицию. Эти попадания, хотя и впечатляющие, вряд ли беспокоят команду -- во всем флоте менее дюжины погибших, -- и пока ни один корабль не понес заметных потерь в боевой мощи.
С другой стороны, для противника, обороняющего Нэрроуз, ситуация становится критической. Некоторые пушки заклинило, а половина из них завалена землей и обломками, разорвана связь между артиллеристами и корректировщиками огня, а немногие уцелевшие батареи ведут все более и более хаотический огонь. Форт 13 на берегу Галлиполи заволокло дымом от внутреннего взрыва, и нам и французам ясно, что, хоть форты все еще не уничтожены, вражеские артиллеристы на данный момент деморализованы. Их стрельба становится все более судорожной, пока в 13.45, после почти двух с половиной часов непрерывного обстрела, практически замирает.
Де Робек решает отвести французскую эскадру вместе с другими кораблями линии В и ввести свои шесть линкоровлинии С, ожидавших в арьергарде. Перемещение началось чуть ранее 14.00, и "Сюффрен", повернув на правый борт, повел свои однотипные суда в бой вдоль берегов залива Ерен-Кеуи на азиатской стороне. В 13.54 они почти поравнялись с "Куин Элизабет" и британской линией, когда "Бове", следовавший прямо за кормой "Сюффрена", содрогнулся от невероятного взрыва, а из его палуб к небу вырвался столб дыма. Корабль, все еще на большой скорости, перевернулся, пошел вниз и исчез. Все произошло за две минуты. Как сообщал один очевидец, корабль "просто скользнул вниз, как блюдце скользит в ванне". Только что он был здесь, целый и невредимый. И вот на этом месте нет ничего, кроме немногих голов, высовывающихся из воды. Капитан Ражо и 639 моряков, застигнутых между палубами, утонули в одночасье.
Тем, кто наблюдал все это, показалось, что тяжелый снаряд угодил в артиллерийский склад "Бове", и тут турецкие канониры, воодушевленные увиденным, возобновили обстрел других кораблей. В 14 час. 30 мин. французские корабли (3-я дивизия) сделали полуоборот, чтобы отойти назад. К этому времени оставался неповрежденным лишь один "Шарлемань", a "Сюффрен", получивший несколько тяжелых снарядов, с трудом отходя, отстреливался. Следующие два часа были в основном повторением утренних событий. Двигаясь парами, "Ошен" и "Иррезистибл", "Альбион" и "Вендженс", "Свифтшур" и "Маджестик" выходили на огневые позиции. Под этим новым градом снарядов тяжелые орудия на Нэрроуз вновь сбились на беспорядочный огонь, и к 16.00 опять воцарилась тишина.
Наконец настало время для тральщиков войти в пролив, и де Робек отправил их вперед от устья пролива. Две пары тральщиков, ведомые командиром на сторожевом катере, выбросили свои тралы, и, кажется, все было в порядке, когда они проходили мимо "Куин Элизабет" и остальных кораблей линии А. Извлечены и уничтожены три мины. Но вот, когда они направились к линии В и оказались под огнем вражеской артиллерии, похоже, вспыхнула паника: все четыре тральщика развернулись и, несмотря на все попытки командира вернуть их назад, ушли из пролива. Другая пара тральщиков, которой предназначалось участвовать в операции, исчезла, даже не выпустив тралов.
За этим фиаско последовали много более серьезные события. В 16.11 "Инфлексибл", все время державший свое место в линии А, невзирая на пожар на фок-мачте и другие повреждения, вдруг резко накренился на правый борт. С корабля сообщили, что он столкнулся с миной недалеко от места, где ушел под воду "Бове", и сейчас покидает боевой строй. Было видно, как нос корабля ушел вниз, как крен все еще был значительным, пока судно направлялось к устью пролива в сопровождении крейсера "Фаэтон". Казалось весьма вероятным, что корабль уйдет под воду в любой момент. От взрыва мины затопило переднюю торпедную камеру, и помимо гибели двадцати семи моряков, находившихся в ней, были получены другие серьезные повреждения. Начали распространяться пламя и ядовитые газы, не только погасло электрическое освещение, но не горели и масляные лампы, зажженные для подобных чрезвычайных случаев. В то же время прекратили функционировать вентиляторы, и жар внизу становился невыносимым. В таких обстоятельствах капитан корабля Филлимор решил, что нет необходимости держать на вахте обоих машинистов, и приказал одному из них подняться в относительную безопасность на палубу. Однако оба пожелали остаться внизу. Они работали в темноте, в дыму и прибывающей воде, пока не были закрыты все клапана и водонепроницаемые двери. Остальная часть команды стояла в напряжении на верхней палубе, пока корабль проходил мимо остальных судов флота. Видевшим их казалось, что ни у кого из моряков боевой дух не был подавлен событиями этого дня или потрясен неминуемой перспективой утонуть, и они довели свой корабль до Тенедос.
Во это время боя турки вновь ввели в дело артиллерию всех калибров, расстреливавшую корабли с дистанции 2-3 км.
А тем временем был поражен "Иррезистибл". Не прошло и пяти минут, как "Инфлексибл" покинул строй, а тут по его мачте по правому борту взлетел зеленый флаг, сигнализирующий, что в корабль по этому борту попала торпеда. Линкор в тот момент был крайним на правом фланге, близко к азиатскому берегу, и сразу же турецкие артиллеристы начали поливать его снарядами. Не добившись от корабля никакого ответа на свои сигналы, де Робек послал для оказания помощи эсминец "Веа", и вот "Веа" доставил около шестисот членов команды "Иррезистибла", среди них несколько погибших и восемнадцать раненых. Старшие офицеры линкора остались на борту с десятью добровольцами, чтобы подготовить корабль к буксированию.
На 17.00, три наших линкора были выведены из строя: "Бове" потонул, "Инфлексибл" ковылял назад в Тенедос, а "Иррезистибл" дрейфовал к азиатскому берегу под бешеным огнем турок. Этим трем катастрофам не было объяснения. Район, в котором корабли ходили весь день, очищался от мин в ряде случаев до начала операции. В предыдущий день над фарватером летал гидросамолет и подтвердил, что море чисто, -- а этому докладу можно верить, потому что на испытаниях возле Тенедос было продемонстрировано, что самолет может в прозрачной воде заметить мины на глубине 5,5 метра. Так что же было причиной разрушений? Вряд ли это были торпеды. Оставалось лишь думать, что турки сплавляли мины вниз по течению. На самом деле, как мы узнали позже, это заключение не было верным, хотя и достаточно близким к истине, а де Робек понял, что у него нет иного выбора, кроме как прекратить на сегодня боевые операции. Кейсу была дана команда на борту "Веа" следовать к "Иррезистиблу" для его спасения в сопровождении линкоров "Ошен" и "Свифтсюр". Кроме того, в распоряжение Кейса был отдан дивизион эсминцев, присланных в пролив. Остальная часть флота отошла.
На "Иррезистибл" обрушивались залп за залпом, и на корабле не было видно признаков жизни, когда он пришвартовался к нему в 17.20. Поэтому Кейс пришел к выводу, что капитана и основной экипаж уже сняли, потому что корабль находился в безнадежном состоянии. Корабль вынесло из основного течения, мчавшегося по проливу, и легкий бриз сносил его по направлению к берегу. С каждой минутой, приближавшей корабль к ним, турецкие канониры усиливали свой огонь. Тем не менее Кейс решил, что должен попробовать спасти судно, и просигналил на "Оушен": "Адмирал вам приказывает взять "Иррезистибл" на буксир". "Оушен" ответил, что не может подойти из-за недостаточной глубины.
Тогда Кейс приказал капитану "Веа" приготовить торпеды к стрельбе, чтобы потопить беспомощный корабль и не дать туркам захватить его. Но вначале он решил лично убедиться, что здесь слишком мелко для "Ошена", чтобы подойти и взять корабль на буксир. И "Веа" устремился прямо под вражеский огонь, чтобы произвести замеры эхолотом. Эсминец подошел так близко к берегу, что можно было различить турецких артиллеристов на батареях, и на этом расстоянии стрельбы в упор казалось, что вспышки орудийных выстрелов и прилет снарядов происходят одновременно. Однако "Веа" избежал попаданий, и Кейс мог просигналить на "Оушен", что в полумиле к берегу от "Иррезистибла" глубина составляет двадцать пять метров. Ответа не последовало. И "Ошен", и "Свифтсюр" вели яростный бой, а "Оушен" курсировал взад-вперед и ведя огонь по берегу из всех орудий. Кейс просигналил на "Оушен": "Если вы не можете взять "Иррезистибл" на буксир, адмирал предлагает вам отойти". "Свифтшур" в этом вопросе не мог помочь - это был старый корабль и куда легче бронированный, чтобы браться за спасание в данных условиях.
В это время дела на "Иррезистибле" пошли на поправку, исчез крен, и хотя корма все еще была погружена, но оставалась на том же уровне, что и час назад, когда в первый раз подошел "Веа". Кейс пошёл на полной скорости к де Робеку и предложить послать траулеры с наступлением темноты, чтобы возвратить корабль в основную струю течения, и потом корабль станет дрейфовать к выходу из пролива. По пути он подошел к "Оушену", намереваясь повторить приказ оставить позиции, как тут произошло следующее несчастье. Ужасный взрыв сотряс воду, и "Оушен" резко накренился. В тот же момент снаряд попал в механизм управления, и корабль стал циркулировать по проливу вместо того, чтобы идти по прямой. Эсминцы, в течение двух часов находившиеся рядом, бросились на помощь и стали подбирать команду из воды. Теперь турецкие артиллеристы имели прямо под рукой две беспомощные цели.
С этой плохой новостью Кейс примчался к де Робеку на "Куин Элизабет", который стоял у самого входа в пролив. Уже подобрали капитанов с "Иррезистибла" и "Оушена", и они находились у адмирала, когда прибыл Кейс. Разгорелся ожесточенный спор. Кейс сказал все, что думал о потере "Оушена" и отказе этого корабля буксировать "Иррезистибл", и попросил разрешения вернуться и торпедировать "Иррезистибл". Он полагал, что "Оушен" еще можно спасти, Де Робек с предложением согласился, и, быстро поев, Кейс снова отчалил на катере от "Куин Элизабет". Уже было темно, и он не попал на "Веа", но вместо этого оказался на "Джеде", и на этом эсминце устремился назад в пролив.
В Дарданеллах картина была крайне мрачная. Оба берега молчали, только лучи турецких прожекторов ходили взад-вперед по воде, на которой нигде не замечались признаки жизни. Четыре часа "Джед" кружил в поисках двух пропавших линкоров. Он подходил близко к азиатскому берегу и с помощью вражеских прожекторов проверял буквально каждую бухту, где могли бы сесть на мель "Иррезистибл" и "Оушен". Но ничего не было видно и слышно, ничего, кроме этой зловещей тишины.
Мы находились перед разбитым врагом. Я считал, что он был разбит в 14.00. Я знал и видел, что он был разбит в 16.00, и я знал, что он абсолютно разгромлен, а нам осталось только организовать достаточные силы для прочесывания и придумать какие-нибудь средства для борьбы с дрейфующими минами, чтобы пожать плоды наших усилий. Нужно было высадить десант и захватить деморализованные форты и батареи. Но десант не был готов. Его ещё нужно было готовить.
В 18 часов де Робек дал отбой. Все суда, участвовавшие в бою, получили крупные повреждения. Было решено продолжить операцию 19 марта. Увы, но как мы потом узнали было опрометчивым решением. У турок остались целыми все полосы минных заграждений. Повреждения фортов в общем были не велики; если временно стрельба замолкала, то это было следствием только близких разрывов снарядов, засыпавших песком казенную часть орудий, что заставляло тратить время на их прочистку.
Результаты всех наших бомбардировок, начиная с 3 ноября, свелись к следующему:
1. Батареи, прикрывавшие вход в проливы (Оркание, Кум-Кале, Седд-эль-Бар, Хеллес), были окончательно приведены к молчанию, но они представляли еще серьезное укрытие для пехоты.
2. К югу от Эренкиоя и Суан-Дере новые батареи мало пострадали, они были удобно и укрыто расположены и имели бетон.
3. В укрытые батареи Эренкиоя попали тысячи снарядов, но их крупповские орудия не переставали стрелять.
