- "Фонарщик был должен зажечь, да фонарщик тот спит. Фонарщик тот спит, моя радость, а я не причем"
- Я вас СЕРЬЕЗНО спрашиваю!
- Я СЕРЬЕЗНО тебе отвечаю. Могла бы заметить - я всегда с тобой серьезно разговариваю.
- Я не понимаю...не понимаю!
- Думай.
- Мне...мне тяжело, Михаил Потапович...
- Вижу, не слепой.
- Так помогите, что Вам стоит!
- Нет.
- Но почему? Вы ведь всерьез думаете, что написали все это... всю мою жизнь: "ручки, ножки, огуречик, вот и вышел человечек. Тьфу, глупость какая...
- Там и продолжение есть, если помнишь: "Как он будет жить на свете, мы за это не в ответе, мы его нарисовали - только и всего!
- Это нечестно, это жестоко, в конце концов!
- Нет, это честно. И - ты не внутри дамского романа живешь, в конце концов...
- Зачем вы издеваетесь?!
- И в мыслях нет. Маша, ты - взрослеешь. Ничего необыкновенного с тобой не происходит...Это как зубы у годовалого ребенка режутся - и больно и температура и даже понос, извини, бывает... Так что никаких таких непосильных нравственных страданий - не знаю, как девчонки, а всякий неглупый парень через это проходит, если у него есть... совесть. Или сердце. А у тебя - такое вот несчастье приключилось! - и то и другое имеется. И взрослеешь ты быстрее. "Квинтэссенция? - знаешь такое слово?...Тебе что мешает - сердце? Совесть жмет? Или хочешь стать пустышкой безмозглой? Тогда и огород городить не стоило.
- У меня комок стоит в горле, мне ...мне дышать тяжело...
- Терпи. Нет у меня для тебя другой жизни... И с чего ты решила вдруг, что я о счастье твоем стараюсь? Что беречь тебя должен? Ты для меня кто, по-твоему? Игрушка, что ли, или зверек домашний? Дочка моя? Ты инструмент мой, поняла? Иголка. Я пытаюсь сшить прошлое и будущее - тобой. Или боеголовка - если так больше нравится - брешь тобой в настоящем пробиваю... Или привой - за кору нынешней повседневности, двадцать первого, мать его, века... Вот так оно. На самом деле... И не всесилен я, это же не выдумки мои, а очерк того, что было...
Машка молчит.
- Маш, ты вообще слышишь меня или только обиду свою лелеёшь?
- Ничего нельзя сделать?
- Ну, кое-что можно. Можно сделать из тебя парня...
Машка аж останавливается, глаза - как плошки .
- Это как?
- Мне делов-то на три-четыре вечера, и масса проблем сразу решается, кстати. Ты как, согласна?
- Ну, Вы и стервец, Михаил Потапович...
- Есть немного... Не согласна, значит? А то давай, это мы мигом - чик и вместо Машки - Мишка какой-нибудь. Или Вован. Достали уже твои сопли... Давно бы закончил, с пацаном-то, а?
- Я знаете, про вас тоже что-нибудь напишу. Гадость какую-нибудь.
- А-а, так это твоя работа? То-то я гляжу - не жизнь у меня, а черновик исчерканный: "кому жизнь буги-вуги, ну, а мне - полный бред...
- Нет, Михаил Потапович, нет, я честное слово...
- Маш, я пошутил, не напрягайся ты так. Что я - неоплатоник какой-нибудь бешеный? Просто опять тяжелые времена, но хватит обо мне. Ищи выход, Мария, голова на плечах у тебя есть друзья тоже... Не думай о несправедливости. Думай, что можно сделать с тем, что есть. И делай. Полегчает. И - мне пора, Маш, не могу я тебе помочь. Думай.
Слышен свист и рев - немного сбившийся с курса "Илюшин", закладывает слишком низко круг над городом, во всем квартале трясутся стекла в двойных рамах, еще без стеклопакетов, звук становится осязаемым, превращается в невидимую стену, потом удаляется, нет, это стена все толще и толще... Маша уже не видит меня и поворачивает домой, а я еще различаю как она идет, уткнувши подбородок в воротник лыжного костюма, смотрит под ноги. Похоже, и вправду думает. Давая, давай, шевели извилинами... боеголовушка.