13 октября 652 года. Север Пустыни Мертвых Песков. Алые горы. Копи Аберджи.
В узких трещинах красноватых скал блестели глаза. Сотни, тысячи глаз. Они принадлежали существам, неразличимым из ущелья - прячущимся от солнечного света, от невыносимой жары. Существа эти алчно и не мигая наблюдали за вереницами изможденных людей, бредущих мимо. Чуткий, словно у летучих мышей, слух улавливал надорванное, судорожное сердцебиение, а нечеловеческий разум высчитывал остаток ударов кровавой мышцы в груди несчастных. Существа в черных трещинах скал выжидали. И подчас они все же дожидались.
Сапог с подкрученным кверху носком уперся в грудь лежащего в пыли старика и оттолкнул его в сторону.
- Гули сегодня на закате пируют,- раздался смех коренастого надсмотрщика, отправившего очередного покойника в канаву.- Уже седьмой за один только скорпионий час!
Ущелье напоминало кузнечную форму для кривого меча, постепенно заливаемую жидким металлом. Тень стремительно умирала, будто сдуваемая ветром, изгоняемая Али-Секхи-Раббат, Творцом Джиннов, которого простые смертные именуют солнцем. Утренняя прохлада уходила, уступая место дневному зною. Солнце над золотыми приисками Аберджи нагревало скалы с особым упорством, и к полудню одинокие камни, разбросанные по рассохшейся земле то тут, то там, раскалились до такой степени, что буквально плавили кожу, стоило к ним лишь прикоснуться. Аисты, громко хлопая крыльями, спасались от жары, перелетая из своих гнезд на кронах карагачей в высокие трещины скал. Даже привыкшие к палящим лучам низкорослые растения сворачивали короткие листья в трубочки, пытаясь сохранить последние крупицы влаги, но драгоценные капли ночной росы неумолимо испарялись.
Стражники били в барабаны, эхо от которых отражалось от стен скал и взмывало, казалось, к самому полуденному солнцу. Одетые в жалкие лохмотья, медленно бредущие по дну глубокого ущелья, люди судорожно хватали ртом воздух, раскаленный и обжигающий, с трудом переставляли сморщенные босые ноги, каменно-серые от намертво въевшейся в кожу пыли, спотыкались и падали на землю, когда уже не оставалось сил. Но их поднимали: чаще - свои же товарищи-рабы, чтобы помочь идти, реже - жестокие надсмотрщики, но лишь для того, чтобы оттащить их в сторону и бросить в канаву высохшего арыка подыхать и ожидать того часа, когда с закатом из расщелин появятся гули и сожрут их останки.
К скале цепями были прикованы обезьяны - здесь их были десятки: черные, бурые, с песочного цвета шкурой, скалящиеся и трясущие головами, с кровью в налитых глазах. Они ревели и визжали, некоторые умели говорить, но их речи были непонятны, поскольку состояли из чудовищного смешения асарского, геричского и р'абардинского наречий. Они будто предупреждали людей, что впереди их ждет либо смерть, либо что-то похуже нее, но, как бы то ни было, ничто не могло остановить скорбное шествие, и длинная колонна рабов продолжала неустанно двигаться вдоль карьеров и выработок.
Время от времени надсмотрщики отделяли от общей связки то одну, то другую группу узников, после чего ударами хлыстов и громкими криками направляли их к месту сегодняшних работ. Лица этих "счастливцев" сияли неподдельной радостью - просеивать щебень в карьере, перебирать породу или переносить тяжелые грузы здесь считалось легкой работой. Тех же, кто оставался в колонне, ждала куда как более страшная участь - шахты.
Затерянный в сером от пыли людском потоке Ильдиар де Нот изнывал от зноя. Ронстрадский граф был насквозь пропитан потом и выглядел так, будто его с головой окунули в бочку с маслом. Ноги и руки паладина не стягивали кандалы - каторжников в Аберджи никто не заковывал, но и без того идти было тяжело. Песок скрипел на зубах, песок попадал в глаза, отчего они постоянно слезились; выгоревшие длинные и спутанные, волосы, нестриженая густая борода - все было в песке.
Колонна двигалась добрых полчаса, так что Ильдиар уже свыкся с тем, что люди, которые шли впереди или сзади, в какой-то миг заваливались набок, падали на землю и больше не вставали. Даже барабанный бой, непрекращающийся и монотонный, как гулкие удары сердец двадцати великанов, постепенно стал для него лишь шумом на фоне, стал будто бы неотъемлемой частью этих скал. Граф де Нот смирился даже с соседством пугающих черных трещин в стенах ущелья и жутких нечеловеческих взглядов. Джан Ферах-Рауд рассказал северному паладину, что гулей, тварей-падальщиков, со всех окрестностей привлек сюда запах ежедневно появляющейся мертвечины. Герич сообщил, что узнал от рабов в толпе, мол, стража с закатом уходит в свои дозорные вышки на скалах, а гули беспрепятственно бродят по ущельям, питаясь свежими покойниками и делая невозможной даже саму идею ночного побега из каторжных застенков...
Пленение произошло чересчур быстро, дальнейшие события сменили одно другое невероятно стремительно. Ильдиар де Нот никак не мог свыкнуться с новым собственным положением - какие там мысли о побеге! И еще эти звериные крики... Обезьяны сходили с ума от жары, в их глазах кипела ярость.
Огромная обезьяна с бурой шкурой, прикованная к скале, бродила в нескольких шагах от колонны невольников и громко насмешливо фыркала. Завидев белокожего раба, она вдруг застыла и зарычала что-то по-геричски, грубо и отрывисто, притом некоторые слова было можно разобрать - беда в том, что чужеземный граф не знал этого наречия; желтые глаза обезьяны под тяжелыми черными веками глядели на него, как на давнего знакомого. Знакомого из таких знакомых, которых хочется растерзать лапами, после чего опустить морду им в разорванную грудь, умыв ее в горячей крови. Ильдиар де Нот не понял, что обезьяна ему говорила, а остановиться и уточнить не было никакой возможности, как впрочем, и желания...
"Вот она, очередная злая шутка Пустыни,- подумал Ильдиар.- Зверь говорит, а человек - нем, он забыл связную речь..."
В процессии никто не разговаривал, раздавались лишь хрипы, нечленораздельное ворчание и стук зубов. Паладина окружали люди, утратившие голоса, знающие лишь нечеловеческий труд, муки да песочные часы, одна склянка которых наполнена тьмой шахт, а другая - огнем солнечного света на пути к ним. Со всех сторон были люди, которые напоминали ходячих скелетов, обтянутых сморщенной кожей. И в каждом из этих ломано движимых, словно бездумные марионетки, существ оставался последний, один-единственный отблеск мысли: страх перед тем, куда их ведут.
- Почему все так боятся этих шахт?- спросил Ильдиар.
- Не знаю, как вам,- отозвался Хвали,- а по мне, мягкие объятия темноты шахт - это бархат на иссеченные хлыстами солнца плечи.
Упрямый гном еле держался на ногах после полученных побоев, всю его широкую спину покрывали красные распухшие раны - следы плетей, а от рубахи совсем ничего не осталось - одни лохмотья, но всю дорогу гном шел сам, стиснув зубы, ни на миг не позволяя себе показать, как ему тяжело.
- Ты, видно, имел в виду ваши, гномьи, шахты,- сказал Джан. Чернокожий рыцарь вновь привыкал к роли раба, что давалось ему совсем не просто.- Тут тебе не Ахан.
- Сам знаю,- буркнул вмиг помрачневший гном,- тебя спросить забыл...
- Не тужи, друг.- Ильдиар глядел в землю, изрытую скорпионьими норами.- Всегда тяжко, когда дом далеко. Мы еще попируем в ваших чудесных каменных залах, я уверен...
Хвали с благодарностью взглянул на паладина, потом обернулся к Джану, как бы говоря тому: "Видишь, хоть кто-то меня понимает". Джан отвернулся.
- Вам хотя бы есть, куда возвращаться,- с болью в голосе произнес чернокожий рыцарь-раб,- а у меня больше нет дома.
- У тебя осталась твоя месть,- сказал Хвали,- а это немало.
- Для гнома - возможно,- заметил Ильдиар,- но человек не может жить одной только местью. У него есть долг, честь, дружба, любовь, наконец. Возьми хоть Сахида - он столько лет жил своей местью, и что нажил? Одних лишь врагов. Если бы не Валери, он так и остался бы человеком без сердца.
- Проклятый работорговец,- хмуро процедил Дор-Тегли.- Ему нельзя доверять.
- А я понимаю его,- покачал головой Джан,- его отца убили, как и моего. Да и враг у нас теперь общий.
- Он так и не сказал нам, зачем пытался убить визиря,- задумчиво проговорил паладин.
- Что касается мести,- добавил Хвали,- то мы, гномы, самые главные мастера по этой части, я могу научить вас, как именно месть окупается до последней капли пота и крови!
- Само собой,- невесело усмехнулся Ильдиар, посмотрев сверху вниз на грязного, избитого, безбородого и беззубого, но все-таки настоящего гнома.
В это время процессия, наконец, остановилась. Голова колонны оказалась напротив больших деревянных ворот, ведущих... ведущих куда-то вниз, в непроглядную тьму. Массивные створки были распахнуты настежь, по обеим сторонам прохода в тени навесов прятались от зноя угрюмые стражники-асары в чешуйчатых доспехах и с ятаганами наизготовку. Было видно, что им не впервой усмирять бунты среди узников и, судя по их напряженным пристальным взглядам, стихийные волнения на входе в шахты случались регулярно.
Раздалась короткая, но громкая команда, и первые каторжники начали неохотно спускаться вниз.
- И все же, почему все так боятся шахт?- вновь задал свой вопрос Ильдиар, вспомнив, что так и не получил на него ответа.
- Потому что там Гуиб-дегад, Смерть-на-глубине,- раздался сзади зловещий хохот, напоминающий скрежет затачиваемых на каменном круге ножей.
Паладин резко обернулся и обомлел - говоривший оказался великаном с непроглядной смоляной кожей, ростом на голову выше Джана, а плечи... Такого силача Ильдиару не приходилось видеть никогда в жизни - даже могучие северяне-берсеркеры, и те, казалось, были куда более скромной комплекции. Одет этот раб был в такое же рванье, как и все вокруг, но вот взгляд... Взгляд этих голубых зрачков не был затравленным и сломленным, как у большинства невольников, на паладина смотрел воин, жестокий и гордый, знающий цену себе и другим.
- Я Аэрха, Рожденный в Полдень,- представился незнакомец, наконец, перестав хохотать. Ильдиар с удивлением отметил блестящие вороненые зубы.- Ты мне нравишься, маленький белый человек. Аэрха никогда не видел маленьких белых людей. Все мои родичи будут мне завидовать - никто из них не отбрасывал тень на таких, как ты. Мой народ здесь называют "бергарами", но сами мы зовем себя Народом Песка и Ночи.
"Бергар!- поразился граф де Нот, глядя на стоящую рядом гору в человеческом обличье.- Это самый настоящий бергар! Сахид ведь уверял, что они не говорят!!!"
Что ж, Пустыня преподнесла ему очередной сюрприз. Паладин кивнул и ответил на своеобразное приветствие Рожденного в Полдень:
- Меня зовут Ильдиар,- сказал он,- я рад познакомиться с тобой, Аэрха.
- Я тоже рад. Рад, что, день такой хороший! Лучший день за последнее время!- Великан вновь громко захохотал, и Ильдиар понял, что с юмором у бергаров совсем плохо.
Скала пожирала колонну людей: все новые и новые рабы исчезали в широком проеме ворот, из которого выползала дымчатая и пыльная темнота. Вскоре подле этих ворот оказались и новоиспеченные каторжники. Переглянувшись, гном, чернокожий рыцарь и ронстрадский паладин шагнули во тьму. Следом за ними под гору ступил и черный дикарь-великан, продолжая сотрясать воздух могучим и совсем невеселым хохотом.
***
"Как же так могло получиться? Как он попал к ним?"
Великий визирь Алон-Ан-Салем спешно шел по центральной галерее Алого дворца. Пол под ногами был вымощен плитами из редкого розового мрамора с белыми разводами прожилок, походящих на ветвистые молнии. По сторонам коридора высились ряды колонн из такого же мрамора, стены украшали фрески и изразцовые узоры, представляющие собой множественные геометрические ало-белые черчения.
Следом за визирем ковыляли четыре раба, согбенные под тяжестью свернутого рулоном сине-зеленого ковра-гилема. Рабы кряхтели, деланно надрываясь, и сопели, как кипящие кумганы с чаем. Великий визирь недовольно морщился - этот ковер весил легче, чем шелковая паутина.
Подчас процессия двигалась мимо арочных проходов. Один из них, с левой стороны, вел к гарему великого визиря. У входа стояли Необоримые, в покоях, располагающихся за их спинами, не было ни одного мужчины: даже евнухам Алон-Ан-Салем не доверял. На женской половине без единого окна, обильно украшенной коврами и шитыми подушками, словно в темнице, содержались тридцать две женщины. Погруженные в волны зеленоватого тумана, вызванного чадящими курениями, они находились в постоянной дреме, а духи-невольники сидели у них на плечах и нашептывали им сладкие, как рахат-лукум, и столь же липкие грезы. Эти наложницы были в полной власти великого визиря - ему не требовалось за ними присматривать. Сегодня туда доставили еще одну женщину... Пока что она сопротивляется, но вскоре благовония полностью затопят ее легкие, а паточные речи духов-невольников наполнят и ее уши, и сердце.
Галерея завершалась порталом арки, по бокам которой стояли еще двое Необоримых, неподвижных и молчаливых. Лесенка вела в башню, к рабочим магическим помещениям. У стены неподалеку от арки, поджав под себя ноги, на кошмах сидели четыре человека. Три старика были облачены в богатые разноцветные одеяния, расшитые золотом, серебром и рубинами, на их головах высились огромные тюрбаны. Четвертый же, в простом халате и латаных шароварах, был молод. Он сидел несколько поодаль и будто бы был незнаком с остальными.
Это были алхимики из Ан-Хара, экспериментаторы магической науки, изготовители чародейских инструментов и варители зелий. Лишь завидев великого визиря, трое стариков в богатых одеждах начали бить челом о мраморные плиты и восклицать приветствия:
- О, многомудрый!
- О, чародейственнейший!
- О, заклинательнейший!
Алхимик в бедных одеждах просто склонил голову.
- Вы?- нахмурился Алон-Ан-Салем, глядя на гостей.- Что вам нужно?
- Аудиенция, о светоч!- наперебой заголосили алхимики.- Нам назначена ежемесячная аудиенция! Мы явились пред ваши очи, дабы засвидетельствовать многомудрому, чародейственнейшему и заклинательнейшему, пусть пути его будут столь же прочными, как мосты Небесного Града, свое почтение и пришли показать новейшие из новейших и величайшие и величайших свои изобретения и эликсиры!
- Не сейчас!- отрезал великий визирь и прошел мимо.
Алхимики уже начали было роптать, когда Алон-Ан-Салем вдруг остановился и оглянулся - недовольные голоса тут же затихли, будто каждого из их обладателей мгновенно придушили.
Визирь глядел на молчаливого молодого алхимика - тот склонил голову в закопченной от ядовитых паров чалме:
- Медин Амаль.
Алхимик приложил руку к сердцу и к губам, мол, внимаю...
- Ты принес то, что должен был? Он готов?
- Готов, мессир,- хрипло ответил Медин Амаль - горло его было обожжено пробными эликсирами и зельями.- Он у меня с собой.
- Поднимайся, пойдешь со мной. Поможешь советом.
Взмахнув складчатым подолом сиреневого плаща, визирь направился в свои рабочие покои, даже не взглянув на богатых и едва сдерживающих ярость и недоумение алхимиков. А те склонились друг к другу и начали обмениваться гневным перешептыванием - они косились на поднявшегося, свернувшего свою кошму и поспешившего следом за визирем Медина Амаля: "Этот! И этого бродягу великий Алон-Ан-Салем предпочел нам?! Лучшим мастерам-алхимикам башни Слоновой Кости! Он ведь даже не состоит в гильдии! Он не из наших! Должно быть, эта подлая гадюка изобрела эликсир "подлизывания и лести"! И почему мы не догадались изобрести его первыми?!"
Необоримые у входа почтительно склонили головы и, убрав в стороны ятаганы, расступились. Великий визирь прошел под арку, за ним последовали четверо рабов, волочивших ковер с таким видом, будто это неподъемная мачта морской ганьи; замыкал шествие Медин Амаль, сутулый и съежившийся, словно отправляющийся на казнь. Алхимик сжимал под мышкой свою войлочную кошму и старался не оглядываться по сторонам - он был скромен и застенчив, что, к слову, приходилось Алон-Ан-Салему по душе.
И хоть Медин Амаль пытался глядеть в вымощенный алым мрамором пол, все же он не сдержался и поднял взгляд, почувствовав какое-то шевеление в стороне. Они шли по широкому проходу библиотеки - по обе стороны располагались шкафы, словно каторжники, нагруженные свитками и фолиантами; помимо шкафов здесь располагались столы... десятки столов. За каждым из них сидело широкоплечее существо с серебристой кожей и львиной головой. Волнистые гривы, ниспадающие на могучие обнаженные спины, походили на туман, а зрачки в каждом из звериных глаз были цвета лазури и формы восьмиконечной звезды. Помимо этого каждое из львиноголовых существ являлось обладателем четырех рук. Длинные пальцы с кривыми когтями осторожно перелистывали страницы, немигающие взгляды бежали по чернильным строчкам. Это были ракшасы, духи пустыни, мудрейшие создания, поклоняющиеся, как и люди, небу, песку и ветрам, но во главе всего для них стояло небо. Смыслом их жизни было познание, но слабой их стороной являлись гордыня и крайняя мнительность. Порожденные ими, подчас выдуманные, обиды могли заставить ракшаса взяться за сталь и обратить ее против человека или джинна, что приводило к ужасающим последствиям.
Великий визирь будто не заметил ракшасов - и верно: для него духи пустыни, изучающие его книги, были привычным делом. А для невольников ковер вдруг стал легче пушинки, поскольку они тут же засеменили быстро и слаженно, как песчаная многоножка, спеша за своим господином. Лишь Медин Амаль, проходя мимо ракшасов, уважительно с ними здоровался, поднося два пальца к губам, а затем ко лбу. Один из львиноголовых, не отрываясь от чтения, рукой резко указал алхимику: проходи, не отвлекай. Что тот и поспешил сделать.
Библиотека завершилась сводчатой аркой, за которой оказалась винтовая лестница. Спустя почти сотню ступеней вся процессия, наконец, добралась до кабинета хозяина Алого дворца.
Место, в котором великий визирь Ан-Хара занимался наукой, подтверждало, что Алон-Ан-Салем не какой-нибудь выскочка, выбившийся на вершину власти в султанате благодаря козням и хитростям, а поистине мудрец и ученый, чьи интересы не ограничиваются каким-либо одним направлением, а простираются на множество различных дисциплин: будь то естественные науки или же медицина, астрономия и астрология, алхимия, математика и логика, магия и демонология.
Это был просторный айван с высоким куполообразным сводом и большим окном, занимающим собой всю восточную стену. В зале была приятная полутьма - окно было занавешено не пропускающими палящее солнце портьерами, благодаря чему здесь сохранялся оставшийся с ночи холодок. Купол был покрыт темно-синими эмалями и разукрашен в виде карты звездного неба. В противоположной от окна стене на высоте десяти футов виднелись дверной проем и ведущая к нему лесенка - то был вход в обсерваторию, где под руководством чародея по ночам трудились одноглазые духи вааби, изучающие созвездия и планеты в сложные оптические приборы, приставляя к окулярам свой единственный глаз. Но сейчас, когда время близилось к полудню, все вааби спали в специально построенном для них улье.
Почти все место в айване занимали столы и рабочие верстаки, заставленные различными стеклянными и металлическими приборами. В северо-западном углу располагались - Медин Амаль уважительно отметил - ряды с великолепными приспособлениями для алхимических опытов: котлы, перегонные кубы, сферы, жаровни и тигли, множество драгоценной стеклянной тары (колб и пробирок). Но все это было покрыто толстым слоем пыли - Алон-Ан-Салем уже давно лично не ставил опыты. В северо-восточном углу громоздились карты в свитках и глобусы: огромные, как головы великанов, и маленькие, которые могли уместиться на ладони. На верхнем полушарии каждого глобуса была растянута карта мира, на нижнем - чернела карта демонических владений. В юго-западном углу зала нашлось место для разномастных зеркал: как из стекла, так и из полированных металлов. В юго-восточном - пирамидами были выстроены накрытые разноцветными шелками клетки, в которых под воздействием чар спали существа, не известные пока что общедоступной науке и ожидающие своего часа. В центре зала на высоте трех ступеней высился помост в форме идеального круга. Он был испещрен сложными геометрическими построениями и сигилами, колдовскими знаками и печатями для вызовов демонов и духов.
Визирь направился прямо к магическому помосту.
- Как ты находишь это скромное пристанище, мой добрый Медин?- поинтересовался Алон-Ан-Салем, с явным удовлетворением наблюдая за восхищенным алхимиком.
- Оно столь же великолепно, как отблеск сна, глубиною в явь, мессир! Будто бы я вдруг попал на рынок джиннов, Канил-лем, что в Небесном Граде.
- Ну-ну,- усмехнулся визирь,- полагаю, все не так ужасно... Но все-таки нас ждут дела.
- Вы искали моего совета, мессир,- напомнил Медин Амаль.- Но по какому вопросу?
Возле помоста стоял единственный свободный во всем айване стол, вырезанный из темно-красного дерева и весь покрытый сложной резьбой.
- Положите сюда!- велел визирь, и рабы грохнули ковер на стол.- Пошли прочь!
Кланяясь и пятясь, невольники поспешили скрыться с глаз своего повелителя. Алон-Ан-Салем подошел к ковру и, взмахнув в воздухе рукой, заставил гилем развернуться.
- Видишь, мой добрый Медин? Ты знаешь, что это?
Алхимик подошел ближе и склонился к ковру так низко, что его крючковатый нос едва не задел ворсинки на нем. Глаза прищурились, губы поджались.
- Без сомнения, летающий гилем, о светоч. Поврежденный...
- Почти. Дам тебе небольшую подсказку: гляди лишь на зеленый шов.
Нос Медина Амаля, будто у какой-то ищейки, начал бежать вдоль указанной линии.
- Геометрический узор третьего уровня плетения,- начал бубнить алхимик.- Правильные девятиугольники, соединенные между собой тонкими прямоугольниками и... Я бы предположил, что это карта. Да, без сомнения, карта! Либо замок, комнаты в котором соединены коридорами, либо острова, соединенные мостами.
- Не зря ты был помощником Эль-Раэда последние... сколько?.. двенадцать лет?
- Ум твой и правда остер, словно лезвие ножа, которым разрезают алмаз непознанного. Ты и не представляешь, насколько прав. Сей гилем - и это знают лишь немногие посвященные - и есть карта... хм... островов, соединенных мостами. Но острова эти находятся не в реке или же море. Они у нас с тобой над головой, ибо гилем Эль-Раэда есть не что иное, как План Небесного Града, самое потаенное сокровище твоего мастера.
Алхимик тот же час опустился на колени и начал молиться. Алон-Ан-Салем не прерывал собеседника - молитва способна избавить от страха и смирить с любой мыслью, позволить свыкнуться с любым открытием. Подчас молитва способна вернуть уверенность в себе или же разрешить никак не дающуюся задачу.
Наконец, Медин Амаль поднялся на ноги. Брови его были нахмурены, а лицо бледно. Он боялся своих мыслей, боялся задать вопрос.
- Ты жаждешь что-то узнать, мой добрый Медин?- спросил великий визирь.
- Позвольте говорить откровенно, мессир, поскольку сомнение гложет мне сердце.
- Ложь - разговор между равными. Неравные же должны говорить правдиво, ибо для низшего правда служит уроком, а для высшего она упрочивает его высоты и позволяет заметить все трещины в его пьедестале. Говори...
- Если это не простой волшебный гилем, а столь уникальная вещь, как План Небесного Града Джиннов, и этот ковер принадлежал его чародейству Эль-Раэду, то как он попал к вам?
Великий визирь взял с небольшого столика, заставленного посудой и сладостями, пустую фарфоровую чашку, что-то шепнул, совершил замысловатый жест пальцами и прямо из воздуха в чашку полилась струя кипящего розоватого чая, разливающего по залу чарующий сладостный аромат.
- В том-то как раз и дело, мой добрый Медин, что я и хочу узнать, как он попал ко мне...
- ...Еще долго?- прошептали висящие в воздухе сухие, покрытые трещинками губы великого визиря.
Алон-Ан-Салем находился в глубоком кресле в самом центре пьедестала, но его тело растворилось в воздухе и исчезло, остались видны лишь чернеющая замочная скважина на уровне лба, губы да кисти его тонких худых рук. На каждом из широко расставленных пальцев была закреплена синяя или зеленая нить. Нити тянулись к гилему, разложенному под его креслом на постаменте.
- Почти готово, мессир.- Алхимик привязал последнюю нить к мизинцу великого визиря и...
...В тот же миг Алон-Ан-Салем будто заснул. И сон его был странен и необычен. Великий визирь был свернутым ковром, сине-зеленым гилемом, который нес под мышкой старик. Шитье ковра преобразилось - узор теперь напоминал сотни глаз, и глаза эти узнали в старике знакомого волшебника.
Волшебник являлся обладателем роскошной раздвоенной седой бороды - оба ее кончика были подкручены кверху. Его тюрбан представлял собой объемистое темно-синее сооружение с торчащим из центра высоким колпаком. По шелковому головному убору, будто по небосводу, были рассыпаны серебряные звезды. Старик был облачен в изукрашенный рубинами алый халат с широкими рукавами и в сужающиеся к лодыжкам темно-синие шаровары.
От взгляда волшебника, в котором смешались изрядная доля коварства и тяжесть прожитого опыта, не ускользали окружающие ужасы, но старика они явно не заботили. Будто бы и вовсе не обращая внимания на воцарившийся в городе хаос, он с равнодушием на лице преодолевал улочки, мощеные желтым камнем. И двигался он при этом весьма странно, словно даже и не думал переставлять ноги, а узкие туфли с загнутыми кверху носами сами несли его. Что ж, на самом деле так и было: волшебные туфли волочили своего хозяина, преодолевая перевернутые повозки, трупы животных, обступая раздавленных мух и людскую кровь.
Старик спешил по превратившемуся в кипящий котел городу к внутренней стене, а по плоским крышам ближайших домов за ним крались тени. Когда чародей зашел за угол, тени последовали за ним. Волшебник знал, что его преследуют, он торопился и при этом бубнил себе под нос, будто бы разговаривая сам с собой, но ни в его взгляде, ни в облике не было ничего странного или необычного - более странного или необычного, чем положено чародею по должности, по крайней мере.
- У меня ничего не вышло, Алон,- пробормотал он на ходу. Кругом расплывалась тишина, поблизости никого не было... если не считать двух теней, ползущих за волшебником по обеим сторонам улицы.- Меня опередили. Их там не было...
Волшебные туфли перескочили через распростертое тело, поспешили дальше по улице.
- И у мальчишки их не было.
Чародей не оглядывался, но прекрасно знал, что прямо сейчас две пары пристальных глаз, не мигая, глядят ему в спину. И у обладателей этих глаз намерения на его счет были весьма однозначными. Он не останавливался.
- Там был третий. Кто-то пришел и забрал их. На мой прямой вопрос Гуалемин лишь принялся презрительно насмехаться - он всегда делает так, когда боится чего-то...
Вот и внутренняя стена. У входа в башню стражи нет.
- Кто-то грызет твою спину, Алон, не забывай об этом. Даже когда будешь ложиться спать, будь начеку. Слишком много слепней спустили на нас. Некоторые из них ужасны видом и о них идет дурная слава - но не они самые опасные. Хуже всех те, которые обликом ладны и речами маслянисты.
Стоило волшебнику войти в башню, как одна из преследующих его теней, поползла по отвесной стене вверх, на открытую смотровую площадку, а другая последовала за чародеем. Они загнали Эль-Раэда в западню... как им казалось. Фигура, наделенная кошачьей грацией и закутанная в выцветшие одежды некогда красного цвета, обнажила изогнутый, словно лунный серп, кинжал-джамбию... Впереди, на расстоянии в несколько ступеней, виднелась широкая спина поднимающегося по лестнице мага.
Тут вдруг от тюрбана волшебника отделились узоры вышивки, серебряные звезды. Они как ни в чем не бывало повисли в воздухе, извиваясь и смутно напоминая маленьких, тускло светящихся и спрутов. Будто по команде звезды вдруг замерли - даже их конечности перестали шевелиться - и в следующий миг все разом, точно рой озлобленных ос, устремились к фигуре с кинжалом.
Туфли несли Эль-Раэда все выше и выше, а он не обращал внимания на истошные крики, раздающиеся за спиной. И пусть он знал, что сейчас эти голодные - самые голодные в мире - создания рвут на части несчастного человека своими крошечными пастями, в сердце его не было жалости к ашинам, самым жестоким и умелым убийцам пустыни.
- Я позвал ее, и она уже идет. Она уже близко. Мой зов так глубоко поселился в ее душе, что ее не остановят ни ушибы, ни переломы, ни даже раны, а что уж говорить об увещеваниях и уговорах. Они все связаны с ней - скоро ты все поймешь, Алон...
Туфли вдруг резко встали, отчего волшебник едва не грохнулся лицом в ступени. Оглянуться кругом - третий этаж башни - караульное помещение стражи - пустое...
- Почти на месте... осталось лишь дождаться, пока...
И тут, будто услышав своего повелителя, левая туфля сама по себе несколько раз стукнула каблуком о пол.
- Она здесь...
...Алон-Ан-Салем пришел в себя. Его рабочий зал ходил ходуном перед глазами. Стоящий подле и взявший его за руку Медин Амаль не имел четких очертаний...
- С вами все в порядке, мессир?- взволнованно спросил алхимик.
- Это...- прошептал великий визирь,- это еще не конец... Ковер поврежден, часть заложенных в него воспоминаний исчезла, но... вот снова...
...Сотни глаз, покрывающих ковер, вновь раскрылись. Эль-Раэд медленно поднимался по лестнице, кряхтя и придерживая рукой за плечо молодую черноволосую девушку. С того момента, как туфли остановились, ему приходилось самому волочить свое бренное тело на вершину башни.
- Твои друзья, о прекрасный сапфир...- негромко проговорил волшебник, обращаясь к девушке, испуганной и мало что осознающей кругом.- У тебя есть те, кто может о тебе позаботиться?
Девушка кивнула. Он и так знал ответ, ведь, во-первых, если бы у нее никого не было, а во-вторых, если бы это были не нужные чародею люди, они бы с ней сейчас не разговаривали.
- Не стоит бояться, о, оазис в царстве мрака. Само провидение свело вместе тебя, бедняжку, и меня, старика, мечтающего поскорее оставить все эти кошмары за спиной. Ужас Ан-Хара переполняет мое сердце. Видишь этот ковер, молчаливая красавица? Он унесет нас отсюда. Далеко-далеко. Туда, где безопасно... Туда, где не будет горестей и бед, где можно будет отдохнуть и восстановить силы. Но сперва мы найдем твоих друзей. Тех, кто сможет о тебе позаботиться. Ты ведь хочешь их найти?
Она его не слушала, девушка была словно в дурмане. Он говорил с ней, как с несмышленым ребенком, а она при этом стояла и молчала, отстраненно глядя на волшебника, и порой кивала. Великий маг Эль-Раэд не мог полагаться лишь на уговоры - заклятие послушания надежнее. Оно действовало наверняка, и вся прелесть его заключалась не только в смиренном исполнении команд, а в том, что человек считал, будто он сам принимает решения.
Она кивнула.
- Я слишком стар и не смогу защитить тебя,- продолжал маг.- Ты поможешь развернуть мне ковер на площадке башни, мы сядем на него, и он взмоет ввысь, оставив земле все ее зло, всю неправду. Главное - четко знать, чего хочешь, и тогда ковер послушается...
Но вот и проход на верхнюю площадку. Здесь также никого нет. Волшебник отпустил девушку и с ее помощью начал разворачивать ковер. Он склонился к уголку с витым шнуром и, сделав вид, что распутывает бахрому, начал шептать так, чтобы она ничего не слышала:
- Я чувствую, это моя последняя интрига, последнее заклятие, Алон. Я сделал свой выбор, и хорошо, что тебя здесь нет - ты бы начал отговаривать. Но вопрос стоит так: либо я выживу и сбегу, либо все пойдет прахом, и Тварь пробудится. Это последняя интрига Эль-Раэда. Я связал их судьбы воедино. Каждое звено цепочки тянет за собой последующее: женщина привязана к похитителю, похититель - к этому человеку. Все уже готово, мне осталось лишь вручить им способ побега из Ан-Хара. Запомни, Алон, это очень важно. Я отправляю их всех к тебе: и похитителя, и человека, и камни. Мой гилем отнесет их прямо к тебе. Жди. Надеюсь, ты вовремя получишь мое послание. И последнее... позаботься о Медине Амале, моем сыне. Быть твоим другом, усмирить Пустыню вместе с тобой и победить смерть вместе с тобой было величайшей честью для меня.
- Осторожнее!- волшебника прервал крик девушки.
Он резко поднялся на ноги и обернулся. Но было уже поздно... кинжал завершал свой роковой бег. Блестящая кривая сталь с неимоверной скоростью прочертила сперва по груди старика, а после по его горлу. Он не успел даже вскрикнуть, лишь схватился за шею и повалился на ковер, уже мертвый. В тот миг, как волшебник соприкоснулся с узорчатой тканью, он рассыпался, словно был сделан из песка. Золотые песчинки, подхваченные ветром, взмыли в небо, часть из них затерялась в плетении гилема.
Разделавшись с волшебником, убийца, походящий на клок пламени в своей красной, трепещущей на ветру одежде, двинулся к свидетельнице его злодеяния, перехватывая кинжал. Девушка отступила на шаг, пятка свесилась с края площадки - внизу была пустота высотой в пять башенных этажей.
Убийца шагнул еще ближе, но стоило ему ступить на ковер, как тот дернулся, изогнулся, будто кошка, резко выгнувшая спину, и подбросил человека в воздух. Фигура в красном снова оказалась на ковре, но тот не заставил себя ждать - он вновь изогнулся, на этот раз столь сильно и быстро, что человека отбросило в сторону, прямо с башни. Спустя несколько мгновений крик убийцы оборвался.
Гилем затих, как и положено порядочному ковру. И тут девушка будто пробудилась от сна. Она вздрогнула, оглянулась...
- Ковер...- она умоляюще сложила ладони.- Унеси меня отсюда. Лети... ну же...
Волшебный гилем не послушался.
- Ну, давай же... Чтоб тебя... Твой хозяин, добрый старик, обещал унести меня отсюда... так чего ты ждешь! Я приказываю! Нет, я молю... Ну же...
Ковер остался неподвижен.
Тут откуда-то снизу раздался крик:
- Валери!- кричал мужчина.
Бахрома пошла рябью, будто ее погладил невидимыми руками ветер. Кисточки на углах затрепетали в ожидании.
- Валери!- крик повторился, но теперь звучал уже ближе, изнутри башни...
- ...Вам что-то не дает покоя, мессир?
- Что-то здесь не так,- задумчиво ответил Алон-Ан-Салем.- Я чую обман так четко, как может его чуять лишь тот, чьей профессией является все время обманывать. Многие странные события имели место. Появляются люди, которых быть не должно. У них появляются вещи, которых быть не должно. Эфир возмущен так, как будто что-то вытягивает из него жилы. Незримые ветра смущает присутствие... чье-то присутствие.
- Что вы имеете в виду, мессир?
- Все началось с того, что Тварь под Ан-Харом вздрогнула. Чего не бывало на моей памяти никогда. Чего не видели мудрецы древности, о чем никогда не писали тростниковые перья архивистов и летописцев. Тварь вздрогнула, и у этого должна быть своя причина...
- Причина, мессир? Что-то заставило Тварь вздрогнуть? Но что?
- Или кто. Впервые я увидел этого человека на невольничьем рынке в Ан-Харе. Спесивый и тщеславный, он стоял на помосте и в его взгляде не было смирения. Он был дерзок и смел прилюдно оскорбить меня.
- Он понес наказание? Если вы сказали, что увидели его тогда впервые, то были и другие встречи? Вы не казнили его за оскорбление?
- Нет.- Визирь задумчиво потер руки.- Я увидел в этом человеке нечто возмутившее меня. Нет, не мою уязвленную натуру, но сами нити, которые держат меня в жизни вот уже двадцать четыре года спустя положенного часа моей смерти. Я уже собирался отдать приказ, да я уже отдал его, когда...
- Вы почувствовали, что его нельзя убивать, мессир?
- Ты мудр, Медин Амаль. Я спохватился вовремя - мне пришлось произнести заклятие и заговорить устами другого раба, ничего не значащего Дор-Тегли. Я не мог при толпе пощадить того человека, не вызвав недоумения, поэтому я сам себя отговорил, заменив смерть на более снисходительную кару. Наказание было проведено - десять ударов хлыстом. После первого же тот человек потерял сознание, и именно тогда...
- Ан-Хар вздрогнул,- кивнул Медин Амаль.- Я тоже почувствовал этот неощутимый для простых людей толчок, когда спал, хоть и не смог определить его источник. Худшее пробуждение в моей жизни... Но что вы велели сделать с тем человеком? Приказали увести его в вашу личную тюрьму, чтобы изучить его?
- Нет. Я отправился в Леторан, в башню Слоновой Кости. Там я нашел твоего учителя Эль-Раэда. Описал ему произошедшее - его собственные ощущения подтвердили мои опасения. Человек связан с Тварью.
- Но каким образом?
- Мы стали искать. Пять дней мы не покидали архивов. Мы с Эль-Раэдом изучили все свитки и таблички, все ковровые книги, в которых упоминалась Тварь. И как ты думаешь, что именно мы обнаружили?
- Нет,- ужаснулся Медин, догадавшись.- Храните ветра! Этого не может быть...
- Я недооценивал тебя, мой добрый Медин Амаль. Нам, двум величайшим магам пустыни, понадобилось пять суток, чтобы докопаться до истины, а ты все понял по одному лишь намеку...
- Но как такое возможно?
- Все возможно под небом лазури. Как существует Великая Небесная Мельница, в которой рождаются ифриты, так и у всего прочего есть источник.
- И тогда вы с великим Эль-Раэдом решили удостовериться,- кивнул своим мыслям Медин Амаль.- Вы решили спровоцировать человека... и спровоцировать Тварь...
- Что может быть проще... Бергары. Спущенный с цепи Ветер. Но последствий даже я не ожидал...
- Она едва не пробудилась...
- Единственное, что могло бы ее полностью пробудить, это некая вещь или, точнее, вещи из сокровищницы султана - то, что хранит Гуалемин. Не дать ей пробудиться - вот была моя цель, и я решил их похитить. Весьма удачно подвернулся наивный мальчишка, который должен был пробраться в сокровищницу, но его и след простыл. А потом начался штурм и... безопаснее было отступить. Алый дворец находится в сотнях миль от Ан-Хара. Эль-Раэд должен был остаться в городе, чтобы следить за ситуацией. Когда у того мальчишки ничего не вышло, я велел ему, чтобы он проник в сокровищницу. Велел ему пробиваться силой, если понадобится, но унести эти вещи, эти камни, подальше от Ан-Хара. И теперь он мертв - убит моими "друзьями" из Аскалота, которые, как оказалось, тоже неплохо умеют читать старые свитки, а его ковер достался этому человеку, и теперь он здесь. И камни должны быть с ним. Эль-Раэд сказал, что прислал мне камни, но их не нашли, обыскивая пленника.
- И это значит, что их у него все же нет?
- Это всего лишь значит, что кое-кто умеет их надежно прятать. Что ж, твои собратья по ремеслу, мой дорогой Медин Амаль, помогут нам в этом. Три зеркала... три зеркала... Они, должно быть, все еще ожидают в коридоре моей милости и... гм... аудиенции. Не зря же они тащили в такую даль свои драгоценные брюха...
- Что вы собираетесь делать, мессир?
Великий визирь Ан-Хара задумчиво отвернулся, на губах его появилась тонкая, как струна на дутаре джинна-бахши́, улыбка. И она не сулила ничего хорошего. Как, собственно, не сулит никому ничего хорошего и музыка джиннов.
***
В резко сменившей яркий полуденный свет темноте ничего нельзя было разобрать. К тому же, все кругом тонуло в гулком эхо. Шаги сотен босых ног, хриплый кашель, тяжелый топот идущих рядом с каторжниками надсмотрщиков, обрывки мольбы, стоны - все это отражалось от стен и сводов - смешивалось и закручивалось. Звуки раздавались со всех сторон - над головой кто-то плакал, слева бубнили, справа... или это справа бубнили? Ильдиар уже не понимал - он будто оказался в толпе, которая пинала и толкала его со всех сторон - так на него воздействовало это эхо. Он был растерян, не мог связать даже пару мыслей. Он едва различал спину идущего впереди гнома и постоянно спотыкался, с трудом пытаясь устоять на ногах. Темнота и гул взяли на себя часть обязанностей надсмотрщиков, более того - они сковывали не хуже кандалов.
К слову, злобные охранники шахт то ли были способны видеть даже в такой темноте, то ли просто слишком хорошо знали эту дорогу, поскольку они прекрасно ориентировались и постоянно оказывались то там, то здесь, чтобы угостить кого-то из медленно бредущих рабов ударом плети, наградить окриком или пинком.
В голове Ильдиара происходило нечто вроде: "...не упасть... свет... нужен свет... ничего не видно!.. Кто-то назвал мое имя?.. Нет. Это эхо... спастись... боятся шахт... вниз... круче вниз... дует сбоку... ответвление? А если... проклятье! Чуть не упал!.. Бежать... Куда? Вниз?"
Наконец, вдалеке забрезжил свет. Поначалу это был тусклый огонек размером с динар, словно висящий в пустоте, но постепенно он превратился в яркий фонарь, горящий неестественным синеватым пламенем. Очень скоро подобные фонари стали встречаться на пути регулярно, они крепились высоко под потолком или на стенах с таким расчетом, чтобы каторжники нипочем не смогли до них дотянуться. Благодаря им Ильдиар смог увидеть место, в котором он оказался, смог различить людей кругом. Помимо этого, даже в голове паладина немного прояснилось, мысли уже не были обрывочными...
Пробитый внутри скалы тоннель довольно круто уходил вниз. Ильдиар запоминал дорогу, мысленно отсчитывал уходящие в стороны штреки, пытался изучить все углубления в стенах, в которых было возможно укрыться. Также особо его заботил вопрос времени - Ильдиару казалось, что они идут по тоннелю уже не менее получаса, но он был не уверен.
- Аэрха,- шепотом проговорил паладин.- Ты знаешь, сколько нам еще идти?
- Две тысячи скорпионьих шагов,- улыбаясь, ответил бергар и, увидев, как "маленький белый человек" недоуменно качает головой, добавил: - Если бы у меня была свеча, она бы оплавилась на один палец...- он добавил,- на твой палец. И это мы дошли бы только до зала Дневной Нормы. А оттуда еще столько же или даже больше - это как повезет - к выработкам.
Ильдиар прикинул расстояние, и понял, что идти им еще навскидку около мили.
Помимо времени паладина заботило также и количество его тюремщиков. Вереницу рабов сопровождало около двух десятков надсмотрщиков. У всех были плети, на поясах висели ножи и кривые сабли. И пусть некоторые из них и выглядели откормленными сытыми увальнями, но иссеченные тела отстающих и слишком громко стонущих бедолаг свидетельствовали о том, что на деле визиревы прихвостни были собраны и готовы к любой неожиданности.
"К почти любой неожиданности,- с мрачным удовлетворением подумал Ильдиар.- Может, сейчас?- Он огляделся и оборвал себя.- Нет, еще рано. Тут нельзя торопиться!".
Паладин, вероятно, слишком пристально изучал оружие надсмотрщиков, и это явно не понравилось недремлющему широкоплечему верзиле с приплюснутым носом - он размахнулся и ударил белокожего каторжника плетью.
- Не смей поднимать глаза, иначе останешься лишь с одним - его тебе хватит, чтобы работать!- Он, видимо, собирался что-то еще добавить, но тут в хвосте процессии один из рабов принялся выть и в голос взмолился не тащить его во тьму. Надсмотрщик ринулся в ту сторону, и вскоре тоннель наполнился свистом плети и криками боли.
Несмотря на гнетущие предчувствия, Ильдиар все больше и больше осваивался под землей. Он почти прекратил спотыкаться, эхо больше не пыталось сбить его с толку, ход мыслей стал работать в определенном направлении. Но при этом он с тревогой отметил, что ответвлений в стенах тоннеля становится столько, что он не может все сосчитать, к тому же уже после четвертого поворота Ильдиар окончательно потерял направление - "право" превратилось в "а сейчас налево", а "третий тоннель от большого камня" - в "три дюжины шагов от трещины, похожей на оскал". Все смешалось. Помимо прочего, гном постоянно что-то рычал себе под нос, что тоже отвлекало. К примеру, сейчас он злился на фонари вдоль пути:
- Проклятый свет!- Хвали пытался прикрывать лицо своей широченной ладонью, но синие отблески все равно проникали под нее.- Он слепит меня. У меня уже глаза болят. Как было хорошо, когда мы шли в темноте. Проклятый колдун и его проклятые колдовские свечи!
- Колдовские?- спросил Ильдиар, потирая горящую от боли после удара плетью руку.
- Да, это магия,- негромко сказал идущий рядом Джан Ферах-Рауд.- У сэра Стурма в замке были такие, их делают пустынные колдуны - жутко дорогая вещь, но горит очень долго. А на ощупь - холодные, точно лед.
- Вот как?- удивился Ильдиар.- Однако, какая щедрость со стороны визиря...
- Это не щедрость,- подал голос великан Аэрха, и тут же расхохотался,- это забота о нас, бедных, чтоб не сгорели заживо!- Тут великан остановился, а вместе с ним остановились и идущие сзади рабы.- Воздадим же хвалу благодетелю нашему, Обезьяньему Шейху, да сгрызут его мерзкую душу пустынные крысы!- Аэрха громыхнул во весь голос, отчего эхо в тоннеле просто сошло с ума, и тут же получил удар плетью наотмашь. Потом еще один, уже с полного размаха. Впрочем, для чернокожего гиганта эти удары были будто шелковой нитью по каменной башне - он даже не покачнулся.
- Молчать, презренные!- пронзительно закричал вернувшийся надсмотрщик.- Или ни один из вас больше не увидит солнца!
Несчастные рабы продолжили спуск, отовсюду доносились стоны и ругань, кое-где раздавался беспощадный свист плетей. Хвали пробормотал себе под нос: "Век бы его не видеть, ваше грязное горелое солнце!"
- Зачем колдовать магический огонь, когда можно зажечь факел?- тихо спросил Ильдиар у Аэрхи.
- Ты и вправду не знаешь?- удивился великан.- Не знаешь, что здесь добывают? Не знаешь, кто обитает в шахтах?
Паладин в ответ покачал головой.
- А вот я, похоже, уже догадался.- Дор-Тегли втягивал носом воздух и морщился.
- О чем догадался, сэр-гном?- спросил Джан.
- Гхарны...- Хвали скривился, как от доброй порции прокисшей браги,- безмозглые низшие демоны, поганая сыть, я чувствую здесь их запах, запах серы! В одной из этих штолен пробита дыра в Бездну...
- Интересно ты называешь Нечистых, Тегли,- хохотнул Аэрха,- но то, что мозгов у них нет, это точно. Как-то раз я троих вот этими руками разорвал.- Великан продемонстрировал свои огромные ручищи: каждой, казалось, можно было обхватить бочонок.- А потом на меня еще трое набросилось!
- И что?- поинтересовался Джан.
- Пришлось и этих разорвать,- громкий хохот отразился от стен штольни зловещим эхом.
- Гхарны сами по себе не представляют угрозы, если под рукой есть добрая секира, конечно,- Хвали поскреб мшистый подбородок,- но они почти всегда рядом с серой. А сера - это сернистый газ - ядовитые пары, которые скапливаются в пустотах под сводами. Одно неосторожное движение, вовремя не потушенный факел, и во всей выработке станет жарче, чем в самой Бездне. Немало наших рудокопов погибло по этой причине: добывать руду по соседству с демонами - очень опасное занятие.
Аэрха молча кивнул, подтверждая, что так оно и есть. В это время колонна рабов добралась, наконец, до цели своего пути - от огромной пещеры, освещенной множеством магических фонарей, отходило несколько тоннелей, уходящих еще глубже под землю. Судя по всему, это и был зал Дневной Нормы.
Место это, прямо сказать, было весьма отвратительным - и это даже по меркам всего того, что Ильдиар уже видел в Аберджи. У одной из стен грудой были свалены иссохшие тела. Над ними покачивалась сколоченная из досок небольшая платформа - она держалась на канатах, пропущенных через блоки. На этой платформе тоже лежали тела. Один из стражников крутил вмонтированный в стену ворот, и груженная трупами платформа медленно ползла по воздуху в сторону одного из тоннелей.
Напротив каждого из штреков был установлен механизм, напоминающий небольшую мельницу. С негромким шурханьем вращались крылья, представляющие собой лопасти с натянутой на каркас из жердей красной тканью. Ко всем этим маховикам вели дорожки из крутящихся шестерней, которые, в свою очередь, приводило в движение большое деревянное колесо, внутри которого бок о бок бежали два изможденных на вид раба. Рядом с колесом, прямо на каменном полу, лежала еще пара рабов. Судя по всему, они отдыхали, готовясь заменить тех, что бежали.
Еще один раб висел под сводом шахты на веревке. К его лбу был прибит гвоздем его же собственный язык, а на деревянной табличке на груди покойника было что-то написано на асарском наречии.
- "Лжец",- прочитал вслух Джан.
Глядя на висящего человека, прибывшие рабы начали перешептываться. Кое-кто ткнул в него пальцем.
- О чем они говорят?- спросил Ильдиар.
- В один из штреков проникла нечисть,- сообщил Джан, вслушиваясь.- Нечисть убила всех, кто там был. Стражники отправили этого человека, чтобы он узнал, покинули ли твари штрек. Но он испугался и, не дойдя до выработки, повернул обратно. Он явился сюда и сообщил, что в штреке больше никого нет. Тогда стража отправила туда новую группу каторжников, но нечисть все еще была там. Вторую группу всю разорвали на куски, как и первую. Наши товарищи по несчастью боятся, что твари все еще не ушли...
- Но если демоны проникают в штреки, почему просто не засыпать выработку? Аэрха?- Ильдиар повернулся к бергару. Тот не слушал - великан пристально глядел в темноту одного из проходов, словно выискивая там кого-то.- Аэрха?
- Драгоценные керамические трубы,- только и сказал Рожденный в Полдень.- Они ни за что не завалят выработку из-за этих труб.
- Что еще за трубы? Зачем они?
- Увидишь, маленький белый человек. Ты вскоре все сам увидишь.
Долго удивляться паладину не дали. К колонне двинулись стражники и принялись разделять новоприбывших на группы. Каждому каторжнику при этом в руки всучивали по куску грязной ткани - те, кто был здесь прежде, без лишних вопросов обмотали себе голову, закрывая лицо и оставляя на виду лишь глаза. Ильдиар и его спутники поспешили сделать то же самое.
- Правила просты!- громко заговорил главный надсмотрщик, высокий худощавый асар в кольчуге и шлеме, на поясе у него висели кривая сабля и плеть.- Идете вниз и добываете породу. Доставляете ее сюда при помощи тачек.
Он вытянул руку, указывая на гору чего-то, походящего на желтый камень, сваленную в довольно просторном углублении в одной из стен. Двое рабов как раз набирали оттуда куски породы и складывали в здоровенную тачку. Наполнив тачку доверху, они покатили ее в темный тоннель, стены которого были выложены красным кирпичом.
- Две полные тачки - это одна норма,- продолжал надсмотрщик.- Сколько норм будет выработано за сутки, столько из вас вновь увидят солнце, остальные сгинут. Запоминать вас, падаль, никто не станет, поэтому за каждую доставленную тачку вам на руку наденут шнурок. Через ворота будут пропущены только те, у кого на запястье к вечеру будет два шнурка. Барабан возвестит об окончании работ.
Ильдиар пытался и слушать, и одновременно увидеть и запомнить как можно больше. Насколько он понял, это место было чем-то вроде промежуточного - узлового зала: сюда доставляют добытую породу, после чего ее отправляют дальше - то ли на переработку, то ли на доработку. Помимо тоннеля, по которому они пришли, в зале Дневной Нормы было еще пять проходов: выложенный кирпичом - туда увозили колотую породу, узкий проход, куда на скрипучем механизме отправляли мертвецов, и еще три тоннеля в дальней стене - вероятно, пути к самим выработкам. Стражников в зале Дневной Нормы было не менее четырех десятков. К ним присоединились и надсмотрщики с плетями из процессии. Всего в пещере было около шести десятков охраны - примерно на три сотни рабов.
Главный надсмотрщик тем временем продолжал:
- В каждом штреке есть кирки и прочий инструмент, при необходимости его также можно использовать, как оружие. Если придет нечисть - разбираетесь с ними сами, кирки из штреков не выносить, огня не зажигать, с пустыми руками не возвращаться! За ослушание - смерть!- Он указал на гору мертвых тел - их там было не менее трех-четырех десятков.- Лица не открывать - дышать через ткань, если не хотите так и остаться в выработке. И вот вам последний совет: поменьше искр. Пошли!
Ильдиар и его спутники исхитрились все попасть в одну группу и теперь спускались вниз по истоптанным камням, вместе с ними шли еще два десятка рабов, в том числе и неунывающий Аэрха. Надсмотрщиков больше не было рядом, они остались караулить наверху, и большинство узников принялись на все лады проклинать ненавистных стражников, визиря, демонов и собственную плачевную участь, продолжая, тем не менее, обреченно идти вперед. Некоторые рабы сняли с лиц ткань и гневно швырнули ее в знак протеста на землю.
- Они совсем не сторожат выработку?- удивился Ильдиар.
- А им и без надобности,- отозвался Аэрха.- Что мы здесь сделаем? Будем лениться? Так нас не выпустят. Здесь нечего есть, нет воды, воздух такой, что больше дня не выдержишь... Если даже мы, дети Народа Песка и Ночи, ничего не можем, то чего им опасаться от прочих?
- Но если сговориться с другими каторжниками?!- начал Ильдиар.- Никто ведь не караулит, никто не подслушивает! Нас много больше, чем их... Если объединить усилия...
Аэрха прервал его слова громким хохотом.
- А ты спроси кого-то из них, хотят ли они участвовать в бунте против стражи? Эй ты, безносый!- Бергар повернулся к бредущему чуть поодаль рабу весьма плачевного вида - на месте его носа в отвратительной ссохшейся ране зияли две прорези ноздрей.- Хочешь вырвать себе свободу?!
Каторжник дернулся от него прочь и завыл на одной ноте, а Рожденный в Полдень повернулся к Ильдиару - мол, все сам видишь.
Ильдиар нахмурился: никакой помощи от других рабов ждать не приходилось.
- А ты?- спросил он.- Ты, Аэрха? Я встречал бергаров в пустыне. Они казались мне лишенными страха и непокорными. Как так вышло, что ты оказался здесь?
Лицо бергара было не замотано - края повязки свисали с головы на грудь. Аэрха впервые не улыбался.
- Мой брат,- сказал он.- Он исчез в песчаной буре. Я отправился в сердце Пустыни, чтобы отыскать его, но меня схватили и привели сюда. Обезьяний Шейх сказал, что мой брат мертв, и мне нет смысла больше его искать. Он сказал, что если я поработаю на его шахтах пару оборотов солнца, он меня отпустит и даже наградит.