Вышла в Канаде на русском языке моя книга про Каспийское мореходное училище:
http://www.lulu.com/shop/vladimir-tormyshov/stupeni-na-peske/paperback/product-23140152.html
Там полностью напечатана вся повесть.
Глава двенадцатая.
В любом кошмаре бывает хоть короткий, но перерыв. Наступил он и у нас. Пришел этот короткий отдых вместе с субботой. В субботу в училище были танцы. Накануне наш первый курс собрали в актовом зале клуба училища и прочитали нам лекцию о венерических заболеваниях. Всех очень позабавил тот факт, что по количеству венерических заболеваний наша мореходка, по данным вендиспансера шла на первом месте в Астрахани среди всех учебных заболеваний.
Черт возьми! Оказывается, мы еще кому-то были интересны! Мы, уже переставшие почти быть людьми, могли еще нравиться девушкам!
Хотя, честно говоря, мне до сих пор кажется, что мы были интересны им не как индивидуумы, не как личности, а скорее как некий обобщенный образ бравых моряков. Что-что, а бравости нам было не занимать. Это касалось всех курсантов нашей мореходки, включая наш первый курс. Жизнь в общаге каким-то непостижимым образом влияла на всех нас. Мы становились другими!
Ладно бы еще, если эти изменения носили позитивный характер! Нет, мы все становились хуже! Можно применить рефрейминг и сказать, что вчерашние мальчишки мужали на глазах и учились жизни. Всё это так, но мы становились самим средоточием зла. Дикие, озлобленные до последней степени звери по сравнению с нами - ангелы! Хотя если на нас внимательнее посмотреть, то и не звери вовсе! Но если копнуть поглубже и заглянуть в самую душу даже самому пропащему курсанту, то увидишь:
...Темный морской берег. Ночь. И лежит наш курсант в обнимку с обнаженной красавицей, каких уж и не сыскать ныне на белом свете. Были все, да кончились. Может, она одна и осталась. Смотрят они на звезды и морской берег. Отдыхают после долгой всепоглощающей страсти.
Он красавец-мужчина, Казанова, Ален Делон и Робинзон Крузо в одном лице, рассказывает своей даме про свои путешествия и приключения. Она слушает его, открыв рот, и с каждым его, словом любит его все больше и больше.
Наш Казанова, насладившись телом прекрасной незнакомки, уходит, от нее сказав:
"- Прощай, труба зовет меня к далёким берегам".
Уходит к другой красавице, которой он тоже будет врать про свои похождения, и про любовь к ней, единственной и неповторимой.
А покинутая девушка будет лежать и горько плакать...
А если заглянуть в душу этого человека еще поглубже, до самого дна то с удивлением можно обнаружить там еще остатки человеческого подобия. Но они будут укрыты такими слоями лжи, коварства и злобы, что ты с непривычки сможешь погрязнуть во всем этом дерьме, захлебнуться и не вернуться из этого лабиринта, называемого душой...
Перед танцами всё училище готовилось к этому, - стирались тельняшки и гюйсы, гладилась парадная форма. Второй курс делал всё только для себя. Третий и четвертый был занят тем, что вылавливал первокурсников, чтобы те это сделали за них.
Если раньше мы пахали как пчелки, то теперь мы работали, не покладая рук, каждый как целый улей пчел.
Наконец пришла суббота. Прошли занятия, на которых мы откровенно спали. Хуже всего приходилось тем, кто сидел на первых партах, - им приходилось спать с открытыми глазами - жутко неудобно должен вам сказать.
Время тянулось нескончаемо долго. Но вот наступил обед. Большой сбор. Уборка роты. Работа на старшекурсников. И, наконец, - ужин. После ужина ротный командир построил нас в коридоре роты, проверил личный состав роты по списку, после чего закатил такую речугу:
- Значит так, рота! Слушайте меня внимательно. Начальство у вас не звери...
По роте прошел небольшой смешок. Ротный был слегка навеселе. Это было видно по его красному носу и щекам. Он нетвердо стоял на ногах, а ширинка у него была расстегнута. Делать командиру замечания субординация не позволяла, да и никому не хотелось быть козлом отпущения в случае плохого командирского настроения. Поэтому все сочли за лучшее промолчать. Своего начальника мы не любили, - не за что было. Помогать он нам ни в чем не помогал, а командовать и издеваться любил, поэтому все рады были позубоскалить втихаря.
- Рота! Равняйсь! Смирно! Разговорчики в строю - отставить! Я сказал - начальство у вас не звери! Это значит, - мы входим в ваше положение, переживаем и радеем за вас. Сегодня в училище - дискотека. Пулеметчик Ганс прокрутит для вас два новых диска на своем пулемете.
Вся рота дружно засмеялась, разлитое в воздухе напряжение переросло, переродилось в этот смех.
- Рота! Равняйсь! Смирно! Отставить зубоскальство, когда с вами командир роты разговаривает! Что-то вы совсем оборзели! Скоро у них танцы, а они напрашиваются на неприятности...
Мы все понимали, что заставить нас еще раз перемывать всю роту ему раз плюнуть. По времени это заняло бы не меньше часа, потом он мог сделать большой сбор, проверить форму, а тем временем танцы могли бы уже подойти к концу. Поэтому все в душе проклинали своего командира, но упорно молчали, слушая его словесный понос. Наконец, ему надоело упражняться в русском разговорном языке перед строем.
Мы затаили дыхание, вытянувшись по струнке. Никто не хотел больше сегодня работать. Всем хотелось почувствовать себя нормальными людьми и пойти на танцы. Все ждали приговора. Решения нашего командира. Неожиданно тот решил смилостивиться:
- Рота! Равняйсь! Смирно! Надеть парадную форму одежды и через минуту построиться. Бегом - марш! Не уложитесь, никуда не пойдете.
Последние слова он говорил, когда мы уже бежали переодеваться, на ходу снимая с себя повседневную форму одежды - фланку, штаны и гюйс. За то время, когда нас муштровали отбиваться и одеваться за сорок пять секунд, мы выучились это делать быстро, не думая про то, что делают твои руки и ноги. Мы действовали как автоматы под кодовым названием - "курсанты".
Но в любом случае, как бы мы не спешили, и не бежали, за минуту добежать до своего кубрика, раздеться, надеть парадную форму одежды - парадные брюки и фланку с гюйсом, застегнуть все пуговицы, подпоясаться ремнем и опять построиться в роте невозможно.
Но мы СДЕЛАЛИ ЭТО! Либидо, даже неосознанное толкает тебя порой вперед лучше любого командира.
Правда, в первый ряд поставили тех, кто был более-менее одет. Во втором ряду еще надевались фланки и штаны, пристегивались гюйсы и на ходу чистились ботинки о свои же парадные брюки. Делалось это нами виртуозно - стоя в строю по стойке "смирно" ногой, обутой в ботинок, мы чистили свой же ботинок о сукна брюк до зеркального блеска.
При этом нас мало волновала чистота задней поверхности брюк. Форменная одежда всё равно формально была казенной, хотя мы ее носили и, естественно, стирали. Что касается чистоты ботинок, то они, собственно говоря, никогда особо грязными-то не были. По улицам мы не ходили, ботинки мыли несколько раз в день. Но придраться можно к чему угодно при желании, а желание такое у нашего начальства было всегда. Пройдешься по суконке штанов, и ботинки - блестят. Штаны всё равно так и так стирать, а наряд вне очереди получать и чистить, к примеру, гальюн никому не хочется.
- Молодцы! - Услышали мы одобрение ротного. - Можете, когда хотите! Рота! Равняйсь! Смирно! Приготовиться к осмотру внешнего вида личного состава. Говорю вам сразу, - распиздяи на танцы не пойдут, а будут пидорасить роту до отбоя.
Мы поняли, что ротный не шутит, и стали по возможности приводить себя в более бравый вид. Наша группа шла последней по списку в роте, поэтому у нас было больше времени для этого, и нам повезло, - никаких замечаний по своему внешнему виду мы не услышали. Но человек десять из нашей группы на танцы так и не попали.
Наконец, нас построили на улице, и мы строем пошли в учебный корпус, где находился наш клуб, в котором должны были быть танцы. Когда мы, бравые курсанты, печатая шаг, шли в учебный корпус, по дороге нам то там, то тут попадались стайки красивых молоденьких девушек, спешащих к нам на танцы.
Сердце возбужденно стучало в груди, стремясь выпрыгнуть наружу.... Либидо, гормоны ударяло в голову. Ну и что, что большинство из нас тогда было не целованными девственниками? Какое-то общее ожидание чуда, и аура гормонов, ферромонов и желания создавало ощущение общего возбуждения и предчувствия любви.
Нет, мы все раньше, конечно, были когда-то на танцах и танцевали с девчонками. Но это было там, в прошлой жизни - на гражданке. Попав в мореходку, как в мясорубку из нас постепенно выбивали все человеческое. Поэтому неожиданный возврат к СВОБОДНОЙ жизни хотя бы на несколько часов был для нас подобен глотку воздуха для человека, который практически уже умер от удушья.
Мы шли строем, и каждый думал о чем-то своем. Во всех нас сидело какое-то напряжение, которое искало, искало и не могло найти выхода внутри нас. Это напряжение было похоже на ожидание счастья там, где его не может быть в принципе. Надежда умирает последней?
Бред! Она не умирает никогда! Если человек еще жив и не сломан судьбой. Да и сломать можно не любого. Я знаю, о чем я говорю не понаслышке. Меня пытались сломать и в армии и в мореходке. Про тщетные попытки женщин сделать это я уже не говорю.
Иногда это бывает даже интересно. Если хочешь - ты можешь даже играть с жизнью. В разные Игры. Например, в несгибаемого Павку Корчагина, хотя некоторым больше по душе другой Павка - Морозов. Если достаточно туп или подл, ты можешь играть и в эти игры. Но ты можешь играть и в другие Игры, именуемые - ЖИЗНЬ. Например, - в шахматы, или в поддавки.
Ты можешь дать человеку иллюзию, а потом смотреть, как он сам её достраивает и живет в ней. А когда он уже совсем уверует в реальность иллюзии, он будет думать, что это и не иллюзия вовсе, а самая настоящая правда, ты, как настоящий игрок можешь использовать сложившуюся ситуацию для своей пользы.
Когда мы попали в актовый зал клуба, там вовсю уже играла музыка, танцевали курсанты, одетые все как один в парадную форму. Танцевали и нарядные девчонки, образовав несколько кругов. На сцене восседал доморощенный вокально-инструментальный ансамбль, составленный из курсантов нашего училища. Звучал забойный рок-н-ролл. Слова изысканностью не отличались:
"Водопроводная труба,
По тебе течет вода!
О, водопроводная труба,
А по тебе течет вода!"
Но присутствующие так лихо отплясывали, словно скоро должен наступить конец света и единственное, что еще можно было сделать, так это насладиться жизнью сполна напоследок. Увидев всё это, мы, по сути, в большинстве своем пятнадцатилетние пацаны, растерялись и стали скромно в сторонке, не желая мешать остальным.
Неожиданно ко мне подскочила одна симпатичная девушка и чуть не насильно поволокла меня в круг танцующих, где девчонки танцевали вперемешку к курсантами. Она вытащила меня в самый центр пустого круга и стала танцевать прямо передо мной. Она делала это так призывно, словно вызывая меня на состязание и в то же время как бы заигрывая со мной.
- Эй, курсант, не стой! Замерзнешь! - Услышал я крики тех, кто был поближе. - Давай, не опозорь родное училище!
После таких слов мне, по сути, совсем не умеющим танцевать, пришлось этому учиться на ходу.
Однако подумать это одно, а сделать другое. Выход же я нашел достаточно просто, - я стал делать движения, повторяющие броски, практикуемые в дзюдо. Краем глаза, наблюдая за реакцией окружающих, я понял, что им было абсолютно всё равно, как ты двигаешься. И вообще, похоже, каждый был сосредоточен на себе. Каждый, кроме той симпатичной девушки, что танцевала напротив меня, выделывая замысловатые па.
Девушка была красива - длинные вьющиеся волосы, тонкая талия, стройная фигура, большая пышная грудь, брови разлет, длинная челка, которая немного липла к потному лбу. Смотрела она, не отрываясь мне в глаза, танцуя при этом так, что будила желание у мужской половины зала. Я абсолютно не понимал, что она нашла во мне, но уходить из центра круга танцующих было как-то неудобно, ведь всё внимание бывших вокруг нас в круге волей-неволей было обращено к нам.
А динамики всё надрывались, по третьему кругу играя тот же рок-н-ролл:
"Водосточная труба,
По тебе течет вода.
О, водосточная труба,
По тебе течет вода".
Девушка, танцующая передо мной в бешеном темпе музыки, видимо начала выдыхаться, испарина выступила у нее на лбу. И она, не переставая танцевать, глядя мне в глаза, оттопыривая прелестную нижнюю губку, дула вверх, пытаясь, таким образом, хоть немного охладить себя, и не дать косметике потечь. Почему-то мне её стало жалко.
Наконец, "Труба" кончилась, и объявили медленный танец. К той, что танцевала напротив меня, направилось несколько курсантов. Я подошел, и просто обняв девушку, стал с ней танцевать. Она ничего не сказала, я лишь почувствовал, как она расслабилась у меня в руках.
Танцы длились два часа. Все танцевали, и никто уже не стоял. Я танцевал со своей девушкой. Её звали Наташа.
Быстрые танцы мы танцевали в общем кругу.
Медленные танцы она сама подходила ко мне, клала свои руки мне на плечи. Я обнимал её за талию, и мы начинали танцевать, медленно кружась под музыку.
Временами Наташа клала свою голову мне на плечо, и похоже просто отдыхала.
Временами она что-то говорила мне на ухо нежным девичьим голосом. И у меня мурашки ползли по коже спины.
Кожа её источала тонкий аромат духов. Волосы приятно щекотали кожу лица и шею.
Я обнимал свою девушку все крепче и крепче, и ей, похоже, это нравилось.
Танцуя, я прижимался к ней всем телом все сильнее и сильнее, чувствуя при это своим её грудь. Голова кружилась, и было дьявольски хорошо.
Мы о чем-то говорили бессмысленном и бесполезном.
Мы касались друг друга руками и телами.
Все когда кончается. Закончилась и наша дискотека. Я проводил Наташу до КПП. Взял её телефон и договорился о возможном свидании.
Бог ты мой, как можно договориться о возможном свидании, будучи первокурсником мореходки, жившей по уставу ВС СССР?
В самоволку мы не ходили. Почти не ходили. Ну как исключение, если тебя старшекурсник запашет, и пошлет за чем-то. Но это мы и самоволкой-то не считали. Так - некий подневольный акт насилия по отношению к твоей личности. Не ты сам идешь, а тебя посылают.
Оставалась надежду на увольнение, в которые нас иногда по выходным отпускали.