Аннотация: Щелкнул тумблер, громыхнули передние двери, в салон ворвался пьянящий воздух свободы. Максим выскочил наружу, сзади хлопнуло. Как же ничтожно мало надо человеку для счастья! Просто топать по улице по своим делам. Оказывается, homo sapiens"у всегда можно сделать хуже. Даже тогда, когда кажется, что хуже не бывает. Как просто - идешь себе, дышишь, смотришь по сторонам. Слушаешь шум проезжающих машин, щуришься от закатного солнышка, и никому до тебя нет дела. Разве мало?
Вонючая, вонючее, вонючие...
Что это? Что, что, забыл, что ли? Вонючие бывают хрюшки, и вонючие у хрюшек фекалии, которые скапливаются где-то за городом из-за поломки транспортера. Еще вопросы есть, сэр? Спуститесь на землю, вас ждут многострадальные свиньи, свины и свинята. Много разных свиней. Больших и маленьких, чистых и грязных. Розовых и в пятнышках, симпатичных и не очень.
Итак, Максим Батькович, не будь свиньей, будь человеком. Максим, помедлив секунду, нажал кнопку с надписью "No". Ему показалось, что шум гидравлики стал чуть тише, будто американец задышал спокойнее и ровнее. Конечно, показалось, после такого денька еще не такое покажется. Торопливо производя необходимые отключения, он услышал сзади приближающиеся шаги. Обернувшись, Максим обнаружил сияющего лысиной, умытого и переодетого Ивана Петровича, который, судя по всему, готовился покинуть цех.
- А я вот решил помыться и переодеться, пока ты колдуешь, - как бы оправдываясь, сообщил Петрович. - Заканчиваешь?
- Да, Петрович, пациент скорее жив, чем мертв, - Максим захлопнул электрошкаф, подергал для уверенности за ручки дверей. - Можете работать, в понедельник с утречка подойду.
- Тогда, до понедельника, - бросил на прощанье повеселевший Петрович, пожимая Максиму руку. - Я на завтра отгул подписал. Надо бы дачу к зиме подготовить.
- Удачи на даче, - выдал Максим каламбур, и, глянув на часы, поспешил в лабораторию.
Он задержался на час с лишним, но голова была занята отнюдь не мыслями о том, что надо поторопиться домой. Он продолжал осмысливать то, что сделал, вернее, не сделал. Может, не стоило ударяться в высокие материи? С волками жить - по-волчьи выть, не нами придумано. Как вы к нам, так и мы к вам. Око за око, зуб за зуб. Что еще есть такого, к месту и по теме?
Сколь веревочке не виться, а конец будет. Нет, это не по теме, хотя почему? А какую, собственно, мы сегодня проходим тему, кто помнит?
Да какая разница, Максим Батькович, узнает или не узнает кто-то о твоих проделках, что ты, в самом деле!? Самое главное, что ты-то в любом случае будешь знать и помнить об этом. И через год, и через десять лет не забудешь, как смалодушничал. Как воспользовался любимым станком, этим безотказным железным психотерапевтом, к которому приходил зализывать душевные раны. Ведь он олицетворяет собой все лучшее, чего ты достиг, работая здесь. Неужели смог бы ходить вокруг обездвиженного друга, напялив на физиономию маску мудрого лекаря? А потом - раз, два, вуаля, господа дилетанты и любопытствующие! Великий и ужасный специалист Максим Бобров непостижимо таинственным образом возвращает к жизни заморское чудо техники.
Рукопожатия производственников и поздравления "единомышленников", восхищенные взоры наладчиков и косые рожи недоброжелателей. Вспышки фотоаппаратов и микрофоны корреспондентов. Объятия и поцелуи. И посреди этой лживой мешанины - ты. Как пишут в романах - усталый и грязный, но счастливый и непобежденный. Хэппи энд.
Ф-фу, Макс, позор-то какой! Господи, спасибо рабу твоему божьему Георгию Борисовичу за науку! Понял ли теперь, почему в твою башку прокралось тайное знание, а не в бригадирову? Что бы он с ним сделал, во что употребил? Во зло дальнейшее, во вражду и склоку, думать нечего. Мало вокруг вражды и склок? Нет, не для того запустилась та подпрограмма, Максим Батькович. Жоре дали шанс, хоть он не понял этого, но до тебя-то дошло. Теперь ты держал экзамен, так выходит. Неисповедимы пути Господни, век живи, век учись.
Уф-ф, хорошо-то как, а, Максимушка? Не хотелось тебе на дерьмовые работы, так чуть во всамделишное дерьмо не угодил, надо же! Чуть не вступил, родимый, чуть не обделался по полной! Нет, господа, уж лучше к свиньям, как-нибудь отмоемся. Хорошо то, что хорошо кончается. Давайте-ка, сударь, быстренько домой, заждались вас, да позвонить не забудьте.
- Вика звонила, - Лукич затушил окурок в бумажном кулечке, свернутом из листочка для заметок. Он сидел, ссутулившись, за своим столом в обезлюдевшей лаборатории. Раньше он в бункере не курил.
- Давно? - Максим проследовал к шкафу, расстегивая халат.
- Минут пятнадцать, - устало откликнулся Лукич. - Ты чего задержался?
- Так, ерунда, ничего серьезного.
Максим сосредоточенно переодевался, думая, стоит ли звонить домой. Вика отказывалась понимать, почему глава семейства, взрослый неглупый мужик, работающий в двух шагах от городского телефона, не может выкроить пару минут, чтобы позвонить родным. Максим понимал жену, но это всегда происходило по одному и тому же, неподвластному ему сценарию. Сообщать заранее он не мог, чаще всего вопрос сверхурочных работ всплывает в конце дня. И всплывает неизменно в суете, нервяках и беготне, когда требуется срочно разрешить сопутствующий ворох мелких, но неизбежных головоломок - кто и как долго, за деньги или за спасибо, с наладчиком или сам, кто закроет и поставит на охрану и т.д.
Когда Максим вспоминал, что надо предупредить жену, она, к великой досаде, уже ехала заводским автобусом домой. Потом шла в магазин, грузилась хлебом-молоком, после чего обнаруживала пустую квартиру. Это означало одно из двух. Либо папа с сыном почему-то преодолевают расстояние от детсада до дома на пониженной скорости, играя в черепашек-ниндзя, либо...
Чаще было второе либо. Папа тормозит на работе, сын в детском саду чуть ли не последний сидит, нахохлившись в предбаннике, одетый и собранный. В это время забирают детишек из так называемых неблагополучных семей; забирают забывчивые папы и мамы в подпитии или с бодуна. Сын не любит, когда за ним являются в числе последних. Жену трясет от одной мысли, если ей предстоит лицезреть синие рожи и выслушивать нытье воспитательницы. Вика, будучи пунктуальной и обязательной, терпеть не может отдуваться за чужие плюхи, тем более за мужа. И она никогда не держит в себе то, что предназначается не ей, а тому, кто не умеет пользоваться такой элементарной вещицей, как наручные часы. На худой конец - настенные, или те, которые высвечиваются на экранах систем управления станками. Ищущий - да найдет, кто не нашел - тот не искал. Не искал - значит, не хотел. Вот и вся неумолимая женская логика.
В такие вечера происходило то, что неизбежно происходит в молодой семье в подобных случаях. Максим, уставший и насупленный, являлся домой поздно, понимая, что виноват. С другой стороны, торчать вечером в цехе за здорово живешь - а инженеры не рабочие, потерпят - не самое большое удовольствие. Торчать приходится за усмотрение руководства или, другими словами, за свое светлое будущее. И за светлое будущее семьи. Но семья живет настоящим, и Вика, наэлектризованная этим настоящим, разряжалась в Максима длинной воспитательной речью. Стенографический отчет речи в переводе на понятный язык гласил, что муж - безответственный раздолбай, никудышный отец и эгоистичное чмо, которому наплевать на семью.
Постскриптумом - обвинения в непомерной привязанности к Лукичу и соратникам, летании в облаках и неспособности требовать достойную оплату за свой труд. Далее Вика закрывалась в комнате, успокаиваясь очередной мыльной оперой, а Максим ужинал в гордом одиночестве, размышляя о несправедливом устройстве мира.
Он набрал домашний номер, приготовившись выслушать все, что о нем думают. Слушая длинные гудки, ждал. Дома не брали трубку, вероятно, Вика ушла на улицу. Понятно, это тоже воспитательная мера, теперь в тревожной неизвестности должен побыть нерадивый супруг. Жена убедилась, что муж задерживается, то есть, жив и здоров, просто в очередной раз забил на семью, точа лясы с Лукичом или наслаждаясь интересной работой, за которую платят гроши. Понервничай теперь, пока до дому доберешься, кому нужен твой запоздалый звонок? Все проблемы решены без тебя, голубчик, лучше приготовь внятное объяснение. Максим положил трубку, вздохнул, представляя, как сообщит жене новость о командировке на свинокомплекс.
- Максим, ты не злись на меня, - голос шефа вывел из раздумий. - Ты же понимаешь, ситуация непростая.
- Ты о чем, Лукич? - Максиму не хотелось терять время на сверхурочные разговоры с шефом, хотя он видел, что тот выглядит приплющенным. Он совсем не походил на начальника, грустно-задумчиво смотревший снизу вверх Максиму в глаза.
- Ну, совхоз этот, свинокомплекс, - на лице шефа появилось подобие виноватой гримасы. - Зато потом вопросов не будет, понимаешь? А со следующего года они переходят на полный хозрасчет, трудовые десанты прекратятся. Так что, сейчас съездишь и все. Надо же было как-то Степана заткнуть, я не думал, что он так разойдется.
- А я думал, ты про московскую выставку, - Максим, усмехаясь, прервал оправдывающегося шефа. - Не бери в голову, Лукич, съезжу с великим удовольствием. Подумаешь, проблема. Мы-то с тобой всегда разберемся, а со Степой... Со Степаном действительно надо уметь воевать. Считай, что я тебя выручил.
- Максим, я тебя последнее время плохо понимаю, - лицо шефа стало серьезным. - Такое впечатление, что ты говоришь одно, а думаешь другое.
- Точно так, Лукич! Мысль изреченная есть ложь, - весело отозвался Максим, проверяя карманы на наличие проездного, денег и ключей. - Я же говорю, не бери в голову. Совхоз - это вещь, когда еще такое счастье подвалит? Кстати, может свининки подбросить? Там, говорят, дешево и свежак, сам понимаешь.
- Спасибо, мне из деревни родня поставляет, - шеф явно озадачился неподдельным весельем Максима.
- Как скажешь, - Максим направился к двери. - Ты извини, домой надо двигать. Да, удачи на выставке. Привет буржуям и столице.
Ответа не последовало. Чувствуя спиной взгляд шефа, Максим торопливо вышел из лаборатории, направляясь к выходу из здания.
К остановке подкатил троллейбус.
"Это плохо, дорога займет больше времени, - подумал Максим, выбирая местечко у окна в полупустом салоне. - Зато поедем сидя как белые люди, это хорошо". Женщина-водитель на долю секунды встретилась с его глазами быстрым внимательным взглядом, отраженным внутрикабинным зеркалом заднего вида. Хотя, в данном случае оно играло роль зеркала переднего вида. Переднего вида вновь вошедшего пассажира, который плюхнулся на свободное место, не оплатив проезд.
Если бы Максим совершал подобное перемещение в пределах Питера, Москвы или другого крупного российского города, не лишенного пока культурного наследия и милых традиций поведения пассажиров в общественном транспорте, он бы поступил иначе, входя в троллейбус.
Он извлек бы из кармана проездной билет, громко провозглашая "проездной!", произведя при этом эффектную задержку документа в непосредственной близости от любопытных глаз и носов близсидящих и близстоящих сограждан. Когда-то он впервые столкнулся с этим диковинным явлением в Питере, приехав на пару месяцев в колыбель русской революции на практику после третьего курса политеха. Судя по завистливо-уважительным взглядам пассажиров, обладателя проездного трамвайного билета, коим оказался важный дядечка при портфеле, галстуке и брюшке, смело можно было отнести к тем, чья жизнь удалась. Остальным, чье бытие протекало в более экономных рамках, приходилось компостировать талоны или обилечиваться у кондуктора.
Но трамвай был бескондукторный, талонов у Максима и двух одногруппников тоже не могло быть - какой дурак-студент будет тратить последние деньги на проезд, попав на практику в такой город? А импортный портвейн на что покупать, а джинсы "milton's"? Польские, конечно, джинсы, не "montana" и не "levi's", но и стоят они, извините, всего восемьдесят рэ, а не триста пятьдесят. Подумаешь, две стипендии. Шесть или семь часов в потной, горланящей очереди с фиолетовым номером на мокрой ладони - не в счет, можно договориться со сменной мастерицей на "Электросиле". Солдат спит, служба идет. Вернее, студент стоит за штанами, а практика засчитывается. Культурный уровень тоже не мешало повысить. Эрмитаж, Петергоф, да мало ли?
Короче, талонов не было, а чистосердечное признание дядечки в обладании проездным могло означать только одно - где-то совсем рядом охотится контролер. Или, что гораздо хуже, несколько злобных и беспощадных потрошителей тощих карманов студентов, пенсионеров, хулиганов и прочих безденежных категорий советских граждан. Надо было срочно уносить ноги, и три пары студенческих ног, не мешкая, унеслись, а остаток пути до общежития преодолен пешим ходом за сорок минут, чтобы не попасться повторно. Позже они усвоили, что подобное поведение пассажиров в общественном транспорте славного города-героя является нормой и отнюдь не означает ответную реакцию на людей при исполнении.
В молодом городе, где развиваются события с участием не совсем потерянного для общества молодого человека, которого мы именуем не иначе, как Максим Бобров или он же, но Батькович, такой традиции не наблюдается по сей день. Хотя город этот можно назвать молодым уже с маленькой натяжкой, если конечно не сравнивать с городами-родоначальниками полезных традиций. Дело в том, что практически с момента рождения, городок пошел по нестандартному пути создания системы общественного транспорта.
Почти весь наличный городской транспорт можно смело отнести к категории ведомственного. Завод-гигант содержит собственное троллейбусно-автобусное хозяйство, ежедневно и бесперебойно перевозящее десятки тысяч тружеников и тружениц преимущественно в положении "стоя" туда и обратно. Впрочем, бесперебойность лучше работает почему-то туда, нежели обратно. Так или иначе, чтобы не обременять заводчан занудной необходимостью каждый день оплачивать проезд в оба конца, внедрена система выдачи месячных проездных билетов непосредственно на рабочих местах. С автоматическим вычетом из заработной платы. Очень удобно и экономно, если учесть, что заводским транспортом можно пользоваться не только по дороге на работу и назад.
Представьте ситуацию, если каждый обладающий проездным билетом гражданин, начнет потрясать им при входе в автобус, гордо сообщая, что чист перед согражданами, законом и совестью. Проездной здесь такая же норма жизни, как факт принадлежности большинства совершеннолетних горожан, независимо от пола и возраста, к процессу изготовления лучшего в стране легкового автомобиля.
По напряженному взгляду тетечки водительницы Максим понял, что подвергнется проверке на вшивость - его остановка предпоследняя перед диспетчерской. Он вполне мог оказаться зайцем, войдя в троллейбус в это время. Все нормальные люди уже дома, допивают вечерний чай и делятся со своими половинами последними новостями личной внутризаводской жизни.
Новости Максима запаздывали. Он наблюдал, как приближается жилой массив. Ровные отряды белесых девяти- и пятиэтажек, образующие панельные коробки дворов. В богато озелененных дворах, невидимых глазу, должны быть вкопаны в землю обязательные комплекты из пары бетонных песочниц, двух-трех горок, сваренных из трубчатого и листового металла, да нескольких таких же, не менее железных качелей. Когда-то в самом начале застройки были еще карусели. Добротные железные карусели. Предмет особой любви подростков, устраивающих вечерние игрища на детских площадках с шумом, гамом, и неизменными догонялками. А также источник повышенной опасности для тех, кто еще не вырастил крепкие ручки и ножки, чтобы лихо вспрыгивать на бешено вращающуюся железку. Или спрыгивать, вкусы у всех разные. Сейчас каруселей не осталось. Только ржавые пеньки торчат сиротливо из асфальта, как напоминание о том времени, когда заботой окружалось не только старшее поколение, но и подрастающая смена.
Слава богу, сын подрос и утратил интерес к урбанистическим игрушкам, искалечившим неизвестно сколько мальчишек и девчонок. Теперь его больше занимает велосипед, но тоже смотреть надо в оба - машины во дворах носятся как по проспекту.
Максим ощутил, как под приглушенный вой двигателя и ритмичную качку троллейбуса его обволакивает дремотная усталость. Настроение смешивалось в плывущую взвесь безразличия, меланхолии и задумчивой отрешенности, возвращая в день прошедший.
Как все-таки странно у вас тут все устроено... Еще утром, отведя сына в детсад, точно также ехал на любимую работу, сознавая себя в полной, что называется, тарелке. День, начавшись привычной утренней суетой, обещал логически продолжиться беготней в заводских стенах, но вместо этого неожиданно подарил приятное затишье, завершившееся так некстати визитом гостей из...
Откуда?..
Из будущего? Один гость точно из будущего, а второй... Ладно, проехали. Непрошеных гостей он отправил восвояси, употребив хорошую порцию бездельного коктейля из бабьего лета, кислорода и позитивных самокопаний, не забыв сказать спасибо воробьям.
Не успев насладиться маленькой победой над собственной слабостью, налетел на предупредительный подзатыльник шефа, одновременно лишившись возможности вновь соприкоснуться со столично-командированной жизнью, чего не больно-то и хотелось.
Действительность выручила, подкинув занятие, от которого даже не помышлял увильнуть, хотя время шло уже наше - медленно мойте руки, неторопливо складывайте инструмент и степенно переодевайтесь. Но ринулся в атаку, гонимый желанием оставить в прожитом дне хоть малейший признак своей полезности, нарвавшись в результате на финальный аккорд воспитательной работы, который, зловонно лыбясь, смачно хрюкнул в самое больное место.
Ничто человеческое нам не чуждо, ответный удар напросился сам собой. Сладкая месть неумолимо приближалась, вдруг стоп... Казнить нельзя, помиловать. Живите долго и счастливо. Бог вам судья. Хорошо жить, когда жить хорошо.
Снова на белом коне. Но конь, не успев толком оборжать это дело, стремительно ужался до размеров черного задолбанного пони, понуро бредущего в стойло, чтобы схлопотать кнутом по натруженному хребту.
Может, хватит прибедняться?
Максим поморщился. В самом деле, так ли его беспокоит предстоящая встреча с женой? Вряд ли. Вика не относится к сонму визгливых стервозных баб, только и ждущих, как бы перемешать мужика с навозом, а женщин с хорошим характером по определению быть не может. Позволяя себе эпизодические воспитательные акции, она скорее руководствуется несбыточной мечтой любой нормальной женщины жить в образцово-показательной семье с обустроенным бытом и предсказуемым распорядком. Чтобы после работы дома встречали умница сын и любящий муж. Надежная каменная стена-муж, работающий по восемь часов в сутки на престижной работе, мешками таскающий в дом деньги. И чтобы никаких друзей-подруг, рыбалок, домино и посиделок с родственниками. Семья есть семья, а иначе, зачем она вообще нужна?
Вике повезло с родителями и воспитанием. Она являет собой почти исчезнувший тип домовитой аккуратной хозяйки, живущей для семьи и близких. И, соответственно, ожидающей аналогичного поведения от этих самых близких. Ничего удивительного, что ее выводят из себя любые незапланированные завихрения в ровном семейном течении, которые завершаются мелкими ссорами с мужем. Вика не отходит от обид легко и быстро. Она может подолгу дуться, ожидая от мужа шагов к примирению. Максим, не выносящий домашней напряженности, не видел ничего зазорного в том, чтобы первым начать мирные переговоры. Жизнь слишком короткая штука, чтобы тратить ее на глупые ссоры и бестолковые попытки переделать взрослого человека.
Но каждый раз поднимать вопрос о задержках на работе - тоже не дело! Если у мужика есть семья, мужик должен эту семью кормить. Для этого он должен работать, что тут непонятного? Да, у каждой работы есть недостатки, но преимущества тоже надо уметь видеть, что тут мусолить-то, елки-палки! Он об этом сегодня уже ломал голову и вообще...
Максим вдруг осознал, что, сколько бы не возвращался к теме карьеры и заработков, результат одинаково обескураживающий - его ничего не привлекает, кроме того, чем он занимается, работая на автозаводе.
А если подумать хорошо?
Неужели это единственное, на что годен? Всю жизнь ремонтировать станки? Высокоточные уникальные изделия от известнейших станкостроителей мира, но если отбросить блестящие обертки, что останется? Что на выходе, в сухом остатке? Что?..
- Конечная, проходим в переднюю площадку, предъявляем билетики для контроля, - раздался сверху искаженный металлическим призвуком женский голос. - Живее проходим, живее, не спим!
Блин, проехал, чучело! Хорошо, что одну остановку, не полгорода. Максим вскочил, озираясь. На задней площадке, вцепившись в поручень, покачивался мелковатый мужичок навеселе, терпеливо ожидая, когда откроются двери. Больше никого...
Троллейбусница с лязгом отворила дверь, разделяющую салон и кабину, выдвинув в проход массивное джинсовое бедро. Невысокая, но крепкого телосложения. Широкоскулое лицо без признаков косметики, русые волосы забраны в пучок на затылке. Возраст неопределенный, таким бывает и двадцать восемь и все сорок. Она недобро буравила Максима напряженным вопросительным взглядом, совершено не обращая внимания на пьянчужку, как будто того скрывала шапка-невидимка.
Нашаривая в кармане проездной, Максим двинулся ей навстречу, стараясь казаться спокойным.
Не понял... Он всегда кладет его в карман рубашки, но там пусто. В пиджаке? Тут сигареты, там ключи, во внутреннем деньги и талоны на колбасу, в нагрудном пропуск. Что за дела, неужели потерял? Максим замедлил движение, лихорадочно соображая. Вид у него, похоже, был недвусмысленный.
Водительское тело неторопливо перекрыло проход, на лицо медленно наползла мстительная ухмылка. "Здоровая кобыла, - отметил про себя Максим, сунув руку в карман брюк - звякнула мелочь. - Такая двинет, только разомнется. Интересно, у нее мужик есть?" В другом брючном кармане покоился носовой платок. Приехали.
Максим вдруг почувствовал, что еще секунда, и он разразится приступом истерического хохота. Вот это денек! Может, хватит на сегодня!? Нам еще для домашнего сражения сил надо оставить, а тут такое. Шоу продолжается? Сегодня все главные роли мои?
Так, спокойнее, спокойнее! Думаем, думаем...
Можно, конечно, показать заводской пропуск, напирая на то, что у заводчанина не может не быть проездного, но с этой номер не прокатит, видно без микроскопа. Вернее, телескопа. Сколько у нас деньжат? Сунем ей, чтоб не радовалась. Так, смотрим... Ух ты, не густо, значит что? Как в детстве - тетенька, отпустите, пожалуйста, больше не буду? Весело, очень весело...
Он стоял перед ней, роясь в карманах по третьему кругу. Денег мало, блин! Надо брать больше... Может, в заднем завалялось что-нибудь? Он лапнул на всякий случай задний карман брюк, хотя отлично знал, что денег там быть не может. Это любимое место карманников.
Нет, что-то есть! Есть бумажка, ну-ка, ну-ка...
О-па, проездной! Не может быть, ты откуда здесь?!
Интересно, а что бы она сделала, если бы он не заплатил?
Да ничего, везучий вы наш! Заперлась бы в кабине и отвезла в диспетчерскую к братьям по разуму мужского пола. Которые шустро и безвозмездно оказали бы даме братскую помощь, размер которой определяется продолжительностью их предварительного скучания и степенью виновности зайца. А поскольку измеритель уровня виновности безбилетных сограждан у каждого настроен сугубо индивидуально, то день легко можно завершить вне дома, дорогая Вика. Законопослушный уставший муж без труда способен загреметь в милицию, на больничную койку или в грязную канаву за городом.
Облегченно вздохнув, Максим жестом фокусника извлек из-за спины розовый бумажный прямоугольник, украшенный чернильным штампом. Проездной повис на уровне водительского лица, выражение которого неохотно трансформировалось от вопросительно-злорадного к презрительно-разочарованному.
Что, овца, съела?
Серые колючие глаза впились в документ. Да, милая, все в порядке, не просрочен. Сегодня не твой день. Займись лучше задней площадкой, может там тебе больше повезет. Она что, всерьез подумала, что ему больше делать нечего, кроме как разыгрывать ее?
Как же ничтожно мало надо человеку для счастья! Просто топать по улице по своим делам. Оказывается, homo sapiens'у всегда можно сделать хуже. Даже тогда, когда кажется, что хуже не бывает.
Как просто - идешь себе, дышишь, смотришь по сторонам. Слушаешь шум проезжающих машин, щуришься от закатного солнышка, и никому до тебя нет дела. Разве мало?
Сзади повторно лязгнули двери, Максим непроизвольно обернулся на ходу. Вот это картина! По ступенькам задней площадки, цепляясь за поручень и бормоча, неровными шагами спускался пьяненький мужичок, которого заботливо поддерживала водительша. Лицо ее было чуть расстроенным, но участливым, почти сочувствующим, будто она помогала перебравшему родственнику.
Максим усмехнулся, ускоряя шаги.
Вот она, загадочная русская душа. Даже две. Женская при исполнении, и мужская на заслуженном отдыхе. Где вы, философы и мыслители? Ловите момент, осмысливайте, подводите базу. Потомки будут бесконечно благодарны. Жаль, что Максим Бобров - простой советский инженер, а не философ. Такой материал пропадает. Может, в следующей жизни?
Что-то есть захотелось со страшной силой.
Домой, ребята, домой! Нет ничего лучше дома, собственного уютного дома, где ждут молодая красивая жена с крошкой-сыном и горячий ужин на столе, вы уж поверьте.