Трещев Юрий Александрович : другие произведения.

Один день Христофора

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Юрий Трещев
   Один день Христофора

роман

  
  
   1
  
  
  
   Цвела ночь...
   Всю ночь Христофор рылся в архиве дяди, перебирал письма, квитанции, счета, пожелтевшие фотографии...
   "Нет, дядя шел не наугад к богу... - размышлял Христофор...
   Он был то великим, то ничтожным, затерянным в пространстве смуты, между двумя безднами: бездной погибели и бездной благодати... рыдая и стеная, он искал доказательства существования бога... помню, в детстве я приходил в ужас от его сомнений в реальности мира, будто бы мир лишь в моем представлении...
   Стоило мне закрыть глаза, и мир исчезал, как страшный сон, я оказывался в пустоте и одиночестве...
   Я был напуган, боялся заснуть... я не доверял своим чувствам и просыпался от воплей отчаяния, которых кроме меня никто не слышал... весь в слезах я молился, просил бога спасти и сохранить меня...
   Дядя открыл мне двойственную природу человека: благородное происхождение, превосходство и бессмертие духовного начала, в него заложенного, и его связь с богом зодчего всех вещей и законодателя...
   Помню, дядя умирал... лицо его кривила гримаса...
   "Ты плачешь?.. думаешь, я уйду, так и не испытав блаженства божьей благодати?.. утешься, искал бы я бога, когда бы уже не нашел его... посмотри на мои глаза, разве они сухие?.. бог плачет во мне и страдает... без боли и крови ничего в природе не происходит..."
   Помню, смерть дяди ввергла меня в смущение и смятение...
   Ночью я верил в существование бога... днем - сомневался...
   Из своих созерцаний и любований дядя оставил мне, насильственно вовлеченному в это смутное время, комментарий к апокалипсису... и эти письма, не подкрепленные молитвой..."
  
   * * *
  
   Светало...
   Робко и трепетно разлилась по небу заря, румянец на щеках дня...
   Христофор спал и проснулся... ему не было и года...
   В доме царили тишина и благодать...
   Дядя Гомер стоял у окна... губы его шевелились... он пел псалом...
   Христофор мог только догадываться, что скрывалось за словами...
   Христофор был сиротой. Мать и отца он знал только по надорванному и пожелтевшему снимку, вклеенному в семейный альбом дяди.
   Дядю Христофора был переводчиком, человеком, несомненно, гениальным, частично верующим...
   Он жил в сумерках, не выносил света дня и шума...
   Днем он переводил книги, а по ночам бродил по дому, изображал привидение... он боялся снов, которые только запутывали его воспоминания...
   В 5 лет Христофор научился писать...
   В 7 лет он поведал дяде Гомеру о своем желании стать писателем:
   "Я хочу стать, как ты..." - сказал Христофор, заикаясь и помогая себе жестами...
   "Лучше тебе оставаться самим собой... спи..." - сказал дядя и погасил свет...
   Христофор долго не мог заснуть... он размышлял и боялся:
   "Вдруг дядя умрет... и что я буду делать без дяди?.."
   Заснул Христофор в слезах... во сне он улыбался... ему снилась Соня, племянница француженки, которая давала ему уроки игры на пианино...
   Откинув вьющиеся волосы за спину, Соня прильнула к Христофору, обвив шею гибкими прозрачными руками...
   Зардевшись, робея, он коснулся губами ее губ... и очнулся смущенный... он все еще тонул в ее нежности...
   "Не знаю, где я блуждал той ночью, и что я искал?.. я шел и размышлял, что было прежде этого мира, и что будет после него?.. это и для дяди Гомера оставалось неясным..."
  
   Христофор размышлял и рос... ему уже 9 лет, 11, 13...
   Часы на башне замка пробили полдень...
   Дядя Гомер остановился у стрельчатой церкви... он стоял и смотрел на море и горы в дымке, пытающейся скрыть их красоту и величие...
   "Бог создал все это за шесть дней... и почил..." - сказал дядя Гомер...
   "Бог умер, и небо стало пустым и бездонным..." - сказал Христофор...
   "Нет... из создателя бог стал созерцателем..."
   Донеслись звуки музыки... играла француженка...
   Странное состояние испытывал Христофор... он как будто плыл на корабле по морю и подвергался качке от морских волн...
   "Ты что, заснул?.. пошли, мы уже опаздываем..."
   Христофору было все еще 13 лет, и он шел с дядей Гомером к Филонову, скульптору... дядя Гомер говорил, что Филонов гений...
   Филонов был человеком настроения, но вместе с тем и прежде всего художником с изысканным вкусом, философом форм, вызывающих восхищение своей тонкостью, изяществом... внешне он был похож на грека... он отдавался всем прихотям своих влечений, упивался красотой, обожал древних...
   Лес статуй - это его мемуары...
   Христофор блуждал по мастерской, рассматривал статуи...
   Филонов что-то говорил дяде Гомеру о своем сыне... дядя Гомер схватывал основное, об остальном догадывался...
   В изображении одной из дев Христофор узнал немку, мать Сони...
   Женщины были источником вдохновения Филонова... надо сказать, источник не слишком прозрачный и достаточно скудный, он иссяк и окончательно высох, когда на Филонова написали донос... мастерскую опечатали...
   Следователь показал Филонову письмо, по почерку Филонов узнал руку сына...
   Филип, сын Филонова был хорошего роста, изящный, подвижный, ловкий, говорил он легко, приятно, он обожал театр...
   Обладай Филип большими способностями и воображением, он мог бы стать певцом смутного времени... у него были хорошие учителя...
   Филипу было 17 лет, когда он записался в заговорщики... он писал плачи, и пел их на паперти...
   В ночь с субботы на воскресенье заговорщики подняли мятеж...
   Филипа арестовали накануне... он не стал поэтом мятежа... им стал некто Кириллов, у которого была невеста, Надя...
   Их свадьба едва не стала похоронами...
   Мятеж провалился... одни из его участников не годились в герои по причине своего детского возраста, другие - из-за старческого слабоумия...
   Кириллов решил устроить поминки по мятежу в замке примадонны... он принял на себя роль слуги, разносил вино, оступился, упал в ванну с вином и умер, захлебнулся...
   Надя, его невеста, не желая пережить жениха, повесилась... она несколько раз высунула постепенно чернеющий язык и испустила слюну...
   Филипа отпустили по подписке... ему пришлось искать спасения... он объявил, что умер, даже устроил похороны...
   Из страха перед неясным злом Филип бежал и оказался в барке... ночью барка села на мель посреди моря... за ночь мель поднялась и подняла барку над волнами... море было впереди и за спиной, а по бокам скалы... и они сближались, сдавливая борта барки... уцелеть он мог, лишь покинув барку...
   Филип сделался отшельником, проводил свои дни в молитве на острове в скиту... иногда он пел, и эхо ему отвечало, а тени плясали вокруг в призрачных одеяниях...
   Он хотел слиться с ними в танце...
   Увы, в этом танце он был бы заплатой...
   Филип женился на острове на вдове на 7 лет старше его, у которой по слухам было немного денег, она заработала их на паперти у стрельчатой церкви...
   Филип помнил ее учительницей в школе, она преподавала математику...
   Филип был счастлив с женой... она стала ему необходимой и пленительной...
   Филип называл ее своей избавительницей...
   Детей у них не было...
   Жена Филипа рано умерла, легла камнем на кладбище с видом на море и горы... тетя Вера обмыла ее, а чайки отпели...
   Что Филип испытывал, страх, холод, ненависть или горе?.. не берусь решать за него... и продолжаю сомневаться, что это он написал донос на отца...
   Филонов сделал на камне изображение жены сына в окружении ангелов, не родившихся детей... дождь разговаривал с ними, падая каплями, а после дождя по их лицам бегали зайчики, играли... и они чувствовала эту теплую ласку...
   Смутное время стало для Филонова возрождением... в его мастерской появились образцы изящной античности, правда, недостаточно возвышенной...
   Рая, прислуга примадонны, позировала ему... она была влюблена в него и он это чувствовал...
   Жила Рая во флигеле, окна ее комнаты выходили в сад, аллеи которого спускались к морю...
   Рая была молода, грациозна, с воображением и отнюдь не испорчена воспитанием и образованием... она была наделена сердцем, был у нее и ум, и честолюбие... она мечтала о сцене, и испытывала смутное чувство своей обделенности, недоступности другой, может быть, и не лучшей жизни, но более яркой...
   Мать Раи работала воспитательницей монастырского пансионата на острове... Раю она родила без мужа...
   Мать Раи была натурой романтической... ее можно было видеть у моря... она сидела на камне и слушала песни прибоя...
   Порой поднимался ветер, прибой гудел как орган... на нее нападал страх... она бежала в свою тесную комнату, запиралась и молилась или молчала...
   О чем она молчала?.. бог знает...
   Философ, который оказался на острове в ссылке, увидел ее греющейся на камне, признал ее достаточно приличной, чтобы подойти и заговорить...
   Чуть позже к ним присоединилась Рая... ей было уже 13 лет, может быть чуть больше... в своем платье с крылышками она выглядела ангелом...
   Рая понравилась примадонне, явившейся на остров в роли ссыльной... изысканная, честолюбивая, она не умела переносить чувство скуки... без Философа она сходила с ума... устраивала в замке оргии с не совсем порядочными мужчинами и женщинами с налетом изящных манер... вели они себя крайне дико и необузданно...
   Все эти странности и непоследовательности ее натуры так не нравились Философу, но что он мог?..
   От примадонны Рая узнала историю приемного сына Филонова, Филипа, оставшуюся для нее неясной... она провела расследование... замысел незнакомца, написавшего донос, угадывался, но подробности постоянно ускользали, действие прерывалось рыданиями Раи с икотой, связи нарушались, и все запутывалось...
   Рая подозревала Невесту Кириллова, Надю... вела она себя уклончиво и двусмысленно...
   Рая обнаружила, что текст доноса написал Филип, но он был вырван из рукописи его пьесы, так и не увидевшей сцены...
   Неясности и трудности встречались на каждом шагу, они то останавливали, то подталкивали Раю...
   Все художники люди загадочные или должны были быть такими, и Филонов был таким...
   Рая узнала, что у Филонова была связь с девочкой, ее звали Ада, она была сестрой Нади...
   В день мятежа Филонов оказался на площади с Адой...
   Ада была беременна, но скрывала свою беременность...
   Когда раздались выстрелы, и толпа в панике побежала, Ада упала и родила, так что Филип, ее сын, омылся не в купели деда священника, прежде бывшего адвокатом, а в грязи...
   Ада не прожила и двух дней, оставила этот свет...
   Никто не ожидал, что выкидыш выживет, но он выжил с божьей помощью и благодаря молитвам отца Филонова, про которого говорили, что он святой... возможно так и было...
   Филонов усыновил мальчика... он воображал себя отцом, однако заблуждение длилось недолго... как оказалось, у Филипа было много отцов...
   Филонов вернулся к музам и забыл о мальчике, лишь иногда спрашивал отца в письмах, не умер ли он...
   Выпутавшись из одной истории, Филонов ввязался в другую... девица, которой он объяснился в любви, оказалась вдовой, и у нее был ребенок...
   Рая была удивлена:
   "Неужели в городе остались одни вдовы, и совсем нет девушек, не потерявших честь?.."
   Вопрос остался без ответа...
   Потом была история с Лорой, натурщицей... она объявила, что беременна от Филонова и хочет замуж...
   Все девушки хотят иметь мужей...
   Рае беременность Лоры показалась подозрительной... тут мог крыться подвох... она стала следить за Лорой, и в первую же ночь увидела то, чего совсем не хотела видеть...
   Лора жила со своим братом как с мужем...
   Филонов не поверил Рае... он пытался найти Лоре оправдание... он то рыдал, то смеялся, вел себя как безумный и оказался в желтом доме, провел там почти год...
   С тех пор Филонов объяснялся в любви только Рае и своим статуям...
  
   Смутное время длилось и длилось...
   Устроив Христофора в контору переводчиком, дядя Гомер умер...
   Христофор переводил книги, а книги переводили его... жизнь была понятной и выносимой, и иногда он чувствовал себя почти счастливым...
   В 27 лет Христофор женился на Кире...
   Театр был страстью Киры... ей хотелось жить на сцене и испытывать все чувства, какие там изображались...
  
   * * *
  
   Светало...
   Христофор погасил напрасно горевшую лампу и взглянул на Киру... она спала...
   Христофор невольно улыбнулся... он обожал Киру, носил в себе все ее вздохи, исповеди, драмы...
   Кира проснулась... лицо у нее было бледное, взгляд блуждающий...
  -- Что-то случилось?.. - спросил Христофор...
  -- Нет... ничего такого особенного... что это?..
  -- Это архив дяди Гомера... я нашел его на чердаке...
  -- Так вот где ты пропадал!..
  -- Рылся вещах на чердаке, потом в подвале... а ты где пропадала?..
  -- Я была у сестры... она устроила мне сцену ревности...
  -- Ну да... муж изменяет ей, она ему...
  -- Я не хочу это обсуждать...
  -- Я тебя не понимаю... ты что-то не договариваешь...
  -- Это никак не связано с сестрой... я обеспокоена болезнью Германа, режиссера... и это накануне премьеры... правда, ему уже лучше...
  -- Что-то еще?..
  -- Примадонна удостоила меня своим доверием... нет, я держусь в стороне от ее интриг, правда, меня пытаются втянуть... примадонна находит меня приятной, нежна со мной... но я боюсь ее нежности... уже несколько дней она не появляется в театре, скрывается в замке, ждет, что ее попросят вернуться... заменить ее никто не может... у нее в этой пьесе роль весталки... она влюбляется, любит... нет, на самом деле любит, говорит, какое это счастье любить, не упрекая себя за это... я просто без ума от нее... она так благородна... и поет она восхитительно... у нее радость, от Философа пришло письмо... он на острове... она так измучила его, что он бросил все и бежал... он писал ее мемуары... почти год он странствовал по академиям и борделям, как она говорит... вчера он вернулся... рыжий, худой и влюбленный... говорит только о вечном... и невесть что, будто мы исчезнем в Черной Дыре... и сам себе противоречит... говорит, что у этой Черной Дыры есть вход и выход... меня он боится, но уважает за то, что я не впутываюсь ни в какие интриги, веду себя твердо и рассудительно, не следую чувствам и женским фантазиям... да, так он говорит... примадонна опасается толков касательно ее отношений с мэром... ей донесли, что мэр установил за ней слежку... уж не знаю, кто донес... это весьма прискорбно... говорят, готовится переворот, и примадонна каким-то боком связана с мятежниками... она огорчена недоверием и обидами, которыми мэр досаждает ее... Философ спасал ее от скуки, но он опять куда-то ушел из замка пешком, да еще и ночью, в дождь... и исчез... примадонна боится его потерять...
  -- У меня с Философом была беседа на эту тему...
  -- Он, наверное, жаловался на примадонну...
  -- Ну да, говорил, что примадонна обращает на пользу себе его чувства... наверное, это свойственно женщинам... впрочем, не знаю...
   Возникла пауза...
  -- Однако, мне пора... - Кира откинула волосы за спину, глянула на себя в зеркало... - Ты меня любишь?..
  -- Ты же знаешь... - отозвался Христофор, роясь в бумагах дяди Гомера, он не мог вспомнить, что искал...
   Кира ушла...
   Христофор сел на кровать, потом лег... он лежал и размышлял:
   "У Киры театр, карьера... со своим высокомерием и зарождающимися пороками она уже видит себя примадонной...
   А что у меня?.. Философ говорит, что я все еще нежное деревце, уже начавшее чахнуть в своей конторе, среди людей, не обладающих ни воображением, ни настоящим чувством...
   И Философ не первый, кто мне это говорит... первым был Семен перед своим исчезновением...
   Лиза любила его... и Соня... помню, когда Соня говорила о Семене, она становилась мягкой, изящной, нежной... а я начинал заикаться... я ревновал Семена к Соне... и не важно, находился ли он рядом или где-то далеко...
   С Семеном я познакомился в 3 года, с Соней, когда мне было 5 лет... я играл на пианино, а Соня пела, такая хорошенькая, нарядная... я был совершенно уверен, что нравлюсь ей...
   Потом была эта сцена объяснения в любви...
   Эту сцену я долго не мог забыть... она так ничем и не завершилась, в ней не было слов, были одни только жесты, желание и смущение...
   Эта сцена повторилась на кладбище у могилы дяди Гомера....
   Семен находился где-то совсем близко...
   Семен нравился Соне, в нем была чувственность, непосредственность, и ровно столько, сколько требовалось... он давно освободил себя от мечтательности и всего бесплотного...
   Иногда Семен вызывал у меня раздражение, он смущал меня своими откровениями...
   В каждой сцене, которую я вспоминал или воображал, среди персонажей я видел Соню счастливую или несчастную...
   Семен захватывал и увлекал ее подлинностью, грубым проявлением чувств...
   Семен исчез, Лиза умерла от родов, Соня покончила с собой... и это только начало...
   У всего сущего было когда-то начало... и, возможно, не одно... почему бы и нет?.. это вполне естественно и понятно... однако, чтобы быть, надо откуда-то появиться... не знаю, где я до этого существовал, ведь должен же я был где-то существовать?..
   Наблюдение за происходящим подтверждает справедливость этого мнения в отношении всего сотворенного... или нет?.. не знаю...
   А кто знает?..
   Откровения и прозрения ведут к истине, ну и, конечно, авторитет вдохновенного слова божьего, как говорил дядя Гомер... он был для меня как бог, непререкаемый авторитет, но не обладающий принудительной силой...
   Написано:
   "Вначале было слово, и слово было у бога..."
   "Когда было это начало?.. и что за слово было у бога?..
   Библия не дает прямого ответа... было ли оно самопроизвольно или преднамеренно... или осуществлено некой силой, которую можно назвать чудом?..
   Обо всем этом можно только догадываться... и сомневаться...
   Бог сотворил мир и Адама это за шесть дней... и почил...
   И что?.. вселенная осталась без бога?.. сомневаюсь...
   Бог вечен, он все... он поддерживает порядок и управляет всем сокровенным образом...
   Что будет, если снова упадет тьма и воцарится хаос?..
   Люди уже не в состоянии будут пользоваться преимуществом порядка, вынуждены будут жить наугад, ощупью..."
   Христофор привстал... он ощутил некое веяние...
   "Что это было?.. бог был рядом... и он заговорил... его дыхание было словом... оно сотворило свет, и тьма отступила...
   Тьма существовала вместе с Хаосом, частью которого являлась всегда, хотя темным космос не был никогда из-за сияния звезд...
   Свет и пространство нужны богу как сцена театру, чтобы являть знамения, времена, дни...
   Бог явил себя и заговорил при молчаливом одобрении и восхищении своей свиты, сонма ангелов...
   Помню, мне не было и года, я лежал, закутанный в пеленки... я уже обладал памятью, воображением и всем, что с этим связано... у меня появилась способность называть все видимое, сообщать о пережитом жестами и звуками...
   Жестам и звукам я приписывал власть над вещами...
   Звуки чем-то напоминала плач, иногда восторженный, иногда испуганный...
   Я воспринимал мир как божью волю и представление... как зрелище...
   Слова я где-то подслушивал... или выдумывал... не знаю...
   Словами мне было сообщено мое имя... оно сошло на меня, словно просветление...
   У меня появились желания, которые вызывали смутное волнение, а не покой и гармонию...
   Все это длилось до 7 лет, и оставило воспоминания...
   Я стал прислушиваться к подсказкам ангела-хранителя... язык его был непонятен мне... дядя Гомер говорил, что это птичий язык...
   "Разве я птица..." - спросил я...
   "Ты был птицей" - сказал дядя...
   "А кем я буду, когда умру, червем?.."
   "Спи..."
   Ночью я виделся с богом... иногда его заменял дядя Гомер...
   Бог говорил со мной псалмами... это длилось и длилось
   Мне были непонятны намерения бога и дяди относительно меня, как и видения и облики, которые открывались мне одни ночью, другие днем...
   Ночью я видел Соню... она будила меня и вела по длинному напрасно петляющему коридору...
   Я шел медленно, и догадывался, куда иду и что увижу?..
   Я обладал способностями и силами, которыми бессознательно пользовался...
   Я смотрел на себя как на исполнителя божьего промысла в облике человека...
   От дяди или от моего ангела-хранителя я получал указания и веления, определяющие, что мне надо делать и чего опасаться...
   Я смутно чувствовал присутствие бога, иногда видел его, но не ясно, гадательно, как в тусклом зеркале...
   Невидимые силы управляли всем видимым... они были слугами бога на небе вверху, на земле внизу и еще ниже... они хранили все видимое, бог все остальное...
  
   Мне исполнилось 11 лет...
   Оглядываясь на дядю Гомера, я учился управлять собой при помощи мыслей...
   Это имело последствия...
   Я пользовался силами самостоятельно из внутренней потребности, не осознавая их божественного происхождения...
   Так это и должно было быть для сирот, упавших с неба, предназначенных к тому, чтобы получить посвящение в божественную мудрость...
   Это был дар мне свыше... правда, дядя Гомер говорил, что это проклятие...
   В 13 лет до меня стали доходить откровения бога в видениях...
   Мне постепенно открывались тайны мира и человека, его копии... я развивал волю и силу представлений... я учился...
   Мне нравились мужчины и женщины, но без какого-либо желания, невинно...
   Я слышал и понимал речи ветра, воды, птиц, насекомых, такие внятные, трепетные, красочные... они изливались в меня и из меня... и я испытывал радость..."
  
   "Мне все еще 13 лет... мир темный и странный, как некое смутное сновидение, еще не связанное с моей собственной жизнью...
   Ночью царила тьма... в ней совершались некие световые представления...
   Вставало солнце, и темнота отступала...
   И снова воцарялась темнота...
   В памяти оставались путанные и пугающие впечатления...
   Помню, я просыпался среди ночи, ощущая себя то рыбой, то птицей, а иногда и деревом из райского сада с корнями, листьями и плодами...
   Ночью я рос, разветвлялся, претерпевал превращения и изменения...
   Ночью что-то в меня проникало извне и удалялось при свете дня...
   Я не могу описать все это словами, я пребывал в некоем дремотном, сумеречном состоянии... я как бы парил в кромешной тьме, в которой я мог облекаться в любое тело...
   Я стремился ввысь, но тяжесть тела тянула меня вниз...
   Иногда луна заставляла меня служить ее страстям и влечениям...
   Во мне развивалось нечто, на что я не имел влияния... впрочем, это только слова, которые означают совсем не то, что они означают...
   Хотел бы я знать план, по которому я рос, строился...
   Возможно, у дяди или бога были и другие планы, относительно меня, которые пришлось отбросить... а зря...
   Иногда я вижу себя богом... худой, большелобый, я сижу на камне и, наморщив лоб, пытаюсь найти родителей среди других теней..."
  
   "Дядя Гомер умер и моим воспитателем стал Философ, он писатель, пишет мемуары примадонны...
   Я тоже хочу стать знаменитым писателем, правда, Философ говорит, что быть знаменитым стыдно, в какой-то мере даже унизительно... гордых людей бог не любит...
   "Если умеешь что-то делать, делай... и с достоинством... это твое служение... бог тебе судья..."
   В глазах Философа я все еще ребенок, окруженный молчанием...
   Лицо у меня, как и Философа вытянутое, худое, холодное и спокойное, которое говорило о воле и глубине одиночества...
   В 27 лет я женился на Кире...
   В 35 лет Кира ушла от меня, решила, что у меня нет души...
  
   Мне опять 7 лет... чужие и наносные черты исчезли бесследно...
   Я сменил несколько обликов, прежде чем стал самим собой... каждый следующий облик вытеснял предыдущий или отодвигал его...
   Мой первый учитель оказался психически больным человеком... он был поражен комплексом неполноценности... натура его была изуродована годами унижения и ожидания счастья...
   Его звали Иоган... он был немцем... проповедовал утешение после смерти, и неучастие в общем безумии...
   Но вот учитель в гробу, и что?.. что-то изменилось во мне?..
   Мне было 11 лет, когда это случилось... я ушел из города, стал пастухом, разочарованным отшельником, проповедующим уединение с богом, стоящим выше обстоятельств...
   Вспомнив ночью в расселине Соню, я заплакал... и вернулся в город...
   Глаза у меня слезились как у стариков... это их невыплаканные слезы...
   Соня умерла, но я не мог расстаться с воспоминаниями... я всхлипывал, икал...
   Что было дальше?..
   Надо было взять себя в руки, полистать какую-нибудь книгу из книг Философа, найти утешение... сразу его в книге не найти, оно где-то в глубине...
   Книги сделали меня другим...
   Это было время, когда я записывал все, что видел наяву и в видениях, о чем думал, мечтал...
   Я описывал места, где не был сам, но которые меня привлекали и принимали...
   Я был милым, любознательным человеком... и бедным, всегда бедным...
   В 13 лет я имел уже интересы, мнения и суждения..."
  
   * * *
  
   Часы на башне замка звякнули и остановились...
   Мысли Христофора вернулись к разговору с Кирой...
   "Философ умеет убеждать и угождать... и любит он примадонну до безумия, говорит, что она собирается на воды, а он в монастырь...
   Я тоже... я стою и смотрю на себя... в зеркале отражаются и дядя Гомер, и Философ, правда, волосы у меня рыжие и вьются как у цветка гиацинта...
   Я больше похож на Философа... или это он сам?.. вселился в меня и живет, как бог...
   Он научил меня быть столь требовательным к людям, что все в них вызывает у меня раздражение... в них нет ни честности, ни благородства, все одна видимость, игра масок, но маски спадают и что открывается?.. пустота, которую хочется чем-нибудь заполнить...
   У дяди Гомера было много женщин, но я ничего не чувствую к женщинам, кроме неловкости и смущения, даже начинаю заикаться...
   Семен дразнил меня заикой, он жил в этом же доме этажом выше...
   Помню, как-то я не выдержал, возмутился, но мое возмущение обернулось против меня же...
   Мне стало стыдно... мое заикающееся возмущение прозвучало так жалобно...
   Какое-то время я находился в состоянии войны с Семеном... я вовсе не хотел этого, и с тех пор ни на какие свои удивления не жаловался публично...
  
   Кажется, кто-то стучит в дверь...
   Кто там еще?..
   Это тетя Вера, она принимает роды и обмывает покойников...
   Я что, покойник?.. не могу понять, что ей нужно?..
   Ага, ей нужны деньги... отдаст после моих похорон...
   Однако пора идти на работу...
   В конторе у меня проблемы с женщинами, что только они не наговаривают на меня, перевирая мои же слова... особенно Юлия, жена редактора... она мне нравится...
   Ночью во сне я имел удовольствие увидеть ее и обнять... наступил для меня этот счастливый миг... я едва сдержал слезы, думал, задохнусь... и проснулся...
   Не знаю, до чего бы я дошел, но у Юлии были другие планы... да и я был не совсем готов... я думал, что успею скорее умереть от старости, чем осмелюсь связать себя какими-либо отношениями с Юлией...
   Между нами было так мало общего, но что-то влекло меня к ней ...
   Не знаю, возможно, я оскорбил ее скромность... уже несколько дней она не замечает меня или делает вид...
   Как счастливы те, у кого хватает мужества уступить желанию..."
  
   "Я стоял и смотрел на загнивающие в горшках бегонии и размышлял...
   В памяти всплывали лица женщин, то одно лицо, то другое... иногда сразу несколько...
   Мои связи с женщинами были такими запутанными и мучительными...
   Воспоминания опять увели меня в детство...
   Я оказался в доме брата дяди Гомера, капитана внутренних войск, не богатого и незнатного холостяка... чинов и орденов он не хватал...
   В 40 лет он вышел на пенсию по ранению, и поселился в небольшом провинциальном городке... он присматривал за кладбищем...
   Капитана звали Глеб... он не боялся никого, только бога...
   Он был стеснен в средствах, но оказывал мне материальную помощь, пусть и незначительную...
   Я мало кого слушал, но дядю Глеба я слушал...
   Был у меня еще один дядя, его звали Ипатий...
   У дяди Ипатия была племянница... хотелось бы я видеть ее, а не вспоминать о ней...
   Ее звали Лиза... у нее были сросшиеся ноги, впрочем, не важно... она была мила, застенчива, склонна к печальным размышлениям...
   Одно время у меня с ней была переписка...
   Время было смутное, хранить лишние бумаги не рекомендовалось... и дядя Гомер их сжег...
   Я любил Лизу как сестру...
   Ее смерть была для меня трагедией...
   Мне было 14 лет... я был печален, впечатлен...
   Я написал свой первый скорбный плач на смерть Лизы...
   Смерть Лизы невозможно было ни предвидеть, ни предупредить...
   Нет, помню, нищая старуха на паперти предсказала ее смерть...
   "Она умрет в петле бога ради..." - так она выразилась...
   Лиза иногда впадала в меланхолию...
   Душа у Лизы была чуткая... мир выглядел для нее абсурдно, трагически... он казался ей не вполне убедительным...
   Лиза вручила свою волю богу, но бог ли это был?..
   Весь в сомнениях я учился писать, схватывал все налету, писал плачи, гимны для бога, которого искал, чтобы открыть ему свое сердце и узнать о судьбе Лизы...
   Моим репетитором был Роман, известный писатель... жил он в мансарде, в комнате заваленной книгами... он был человеком образованным, с характером... о каких-то его сочинениях я слышал, но вряд ли кто их читал...
   Роман собирал книги и иконы...
   Встретился я с ним в сквере у театра как бы случайно... он сидел на камне и что-то писал...
  -- Хочешь спросить, о чем я пишу?.. лучше об этом не уведомлять посторонних... вокруг одни шпионы... и сейчас я охвачен сомнением... видишь человека с тростью... он масон, а я случайный человек для бога... как и ты...
  -- Вовсе нет... - попытался я возразить...
  -- Хочешь сказать, что для бога случайных людей нет?.. есть...
   Роман говорил путанно, видно было, что он чем-то огорчен, досадовал...
   Жил он с сестрой... она умерла от грудной болезни...
   Смерть сестры так подействовала на Романа, что он круто переменил стиль жизни, отдался утешениям философии и погрузился в поиски тайны смерти...
   Некоторые его сочинения на эту скорбную тему я читал... и внимательно...
   Роман уверял, что с ним говорила сама муза трагедии... она и приблизила его к естественному и истинному состоянию сумасшедшего...
   В желтом доме Роман продолжил общение уже с другими музами, открывшими в нем способности и умения художника... и не из нужды или по принуждению..."
  
   "Некоторые воспоминания я прожил, зажмурив глаза... для этого были основания... воспоминания касались интимных переживаний моего сердца...
   Роман вернулся из желтого дома и влюбился, безумно и безответно в подругу своей сестры... ее звали Катя...
   Он описал свою любовь в поэме, которую положил ей в гроб...
   Катя скончалась в его объятиях... ее задушила астма...
   Я был на похоронах Кати... и очнулся в сточной канаве...
   Я едва не околел...
   Подобрал меня некто Марк, человек хорошо образованный и обеспеченный... чем-то он напомнил мне дядю Гомера...
   Я описал его горестную участь в плаче...
   Нет, он не умер... с его стороны это было бы более чем странно... и некстати...
   Он жил ради бога, ждал, когда в нем проснется гений...
   Я думаю, что жизнь - это некая миссия... жизнь связывает нас и с тем, и с этим светом..."
   Мои размышления прервал Марк:
  -- Ты прав, жизнь - это не игра, это миссия... - сказал Марк сиплым голосом...
  -- Что?.. о чем это ты?..
   "Он как будто прочитал мои мысли..." - подумал я...
   Я не мог не откликнуться... завязалась беседа, которая оказала влияние на ход вещей и представлений и даже несколько исправила и изменила некоторые из них...
   Философия Марка была мне трудна и непонятна... она все выворачивала наизнанку... он говорил о таинствах потустороннего мира, о бессмертии души, о том, что утешало его на этом свете, да и не только его...
   Марк прожил одинокую жизнь и умер бездомным, безвестным и безнадежно влюбленным в Катю...
  -- Ее больше нет... - сказал Марк каким-то захлебывающимся голосом и закрыл глаза...
   А я увидел Катю, и так ясно... она стояла перед Марком, склонив голову, и пела скорбный плач...
   Марк спас меня от отчаяния и умер... на его лице замерз стыд и страх...
   Что его могло так смутить и испугать?.. что он увидел?.. вопросы... вопросы...
   Здесь Марку не повезло, а там повезет ли?.. сомневаюсь...
   На похоронах Марка были академики, художники, музыканты и бездомные...
   Помню, поодаль хоронили какого чиновника с оркестром и стрельбой, поднявшей в воздух тучу ворон... ангелов смерти...
   Воздух кладбища имел в себе нечто оживляющее, я почувствовал себя легче, свободнее... подняв голову вверх, я запел гимн смерти, который так потряс одного из академиков, что послужил причиной его смерти... он захлебнулся рыданиями...
   Я умолк... я увидел отлетающую душу Марка... она витала над гробом и мучилась...
   Взглянув на Марка, я увидел улыбку на его лице... я назвал бы ее непередаваемой, как будто он уже знал, что его ожидает за гробом...
   Мне стало не по себе... я почувствовал слабость, головокружение...
   Ту же блаженную улыбку я увидел и на своем лицо...
   Я стер улыбку, склонился, чтобы поцеловать покойника... и не смог... и знаю, почему?
   Ночью я увидел бога... он превратил ночь в день с помощью игры и безумства муз... всех девяти...
   Я прятался в кулисах, подсматривал за ними...
   Музы обнаружили меня... мне пришлось бежать... я оказался в длинном напрасно петляющем коридоре театра... там было много дверей... я толкнул одну дверь, другую, и оказался в сумерках мастерской Филонова...
   Я блуждал как бы с завязанными глазами... вокруг стояли обнаженные статуи, точно истины... невозможно было их хорошо рассмотреть, понять, оценить...
   Помню, я очнулся от прикосновения...
   "Какой бес завел меня туда?.. и кто вывел?.." - подумал я, и услышал стук в дверь...
   Вера, соседка, принесла повестку... меня вызывали к следователю... кто-то написал на меня донос..."
  
   "Эта история с доносом кончилась плохо, она и начиналась нехорошо...
   В мою жизнь пробралось предательство, зло...
   Лучше все это забыть и не вспоминать... ну, узнаю я имя предателя, и что?..
   Я стал невидимкой для всех...
   Кира ушла от меня, сказала, что у меня нет души...
   Я ей поверил...
   Даже я, человек с умом и воображением вряд ли мог представить себе то, что было потом... и как я сам попал в эту историю с мятежом и переворотом?..
   Кто-то написал для меня эту роль... или это была моя миссия?..
   Город спал и вдруг проснулся... горстка людей устроила мятеж, который можно назвать развязкой затянувшейся драмы...
   Одни видели ее начало, другие увидели ее конец...
   Горожан пытались от чего-то освободить... от чего же?.. мнения расходились...
   Мятежники явились, чтобы спасти город, и с городом стали происходить странные и страшные вещи, словами не передать...
   Город еще жил, рос, но власть уже поразил недуг, она потеряла невинность, стала порочной и была уже обречена...
   Да и была ли она невинна в полном и буквальном смысле?.."
  
   "Помню, я был допрошен и осужден лишь за преувеличения... в одном из плачей я пытался счесть и оплакать число жертв последней войны... ну и за необоснованный оптимизм, что подобное не может и не должно повториться...
   Следователь назвал меня случайной жертвой мятежа, у которого был свой поэт и невеста...
   Следователь был женат, жена его погибла от преждевременных родом, и по ночам он тоже писал плачи...
   Он знал меня и завидовал мне...
   Скорбные плачи создали мне известность в самых различных слоях населения города...
   Я плакал, а они терпели то, что без подлости терпеть было нельзя...
   Вследствие разных личных причин и заблуждений меня освободили... и ночью снова арестовали...
   Ссылку я отбывал на одном из западных островов... их еще называют блуждающими...
   На острове я стал монахом, исследовал связь души с телом...
   Душа иногда покидала меня...
   Я лежал, ощущая жесткость нар, и размышлял...
   Размышляя, я мог и заснуть, и оказаться где угодно, и кем угодно, даже бродячим псом...
   Помню, я встал и пошел... я шел и пел, потом свернул на обочину и оказался среди беженцев от войны...
   Я провел с ними ночь...
   Во сне все было хорошо, понятно и справедливо...
   Свои сны и впечатления я оставлял в письмах к Соне, которые переросли в роман, потом в пьесу, которая так и не увидела сцены...
   Как-то блуждая по острову, я наткнулся на беременную девицу... она мучилась в преждевременных родах... с моей помощью девица родила мальчика, у которого, по всей видимости, было несколько отцов...
   Ребенок родился целым и невредимым, чего нельзя было сказать о его матери...
   Жизнь ее была в крайнем беспорядке... она сама рассказала мне свою историю со смехом и слезами...
   К ребенку она никаких материнских чувств не испытывала... ей вообще это чувство было незнакомо...
   Ее тоже звали Кира... в чем-то она была похожа на мою бывшую жену... не могу не отметить изящество ее жестов, выражений, грацию...
   После освобождения с помощью Киры мне открылись многие двери... из скучающего зрителя, наблюдающего из зала за тем, что происходило на сцене, я превратился в режиссера событий... я сочинял их...
   Кира наняла меня писать свои мемуары...
   Я писал и воспитателем ее ребенка...
   Кира соединяла в себе утонченность свободомыслия, говорила про себя, что достойна виселицы... и не одной, многих... из-за неутолимой жажды наслаждений... и абортов... иногда она изображала себя танцующей в петле над оркестровой ямой...
   Кира владела жестом и словом...
   Своим голосом она потрясала стены театра и сердца зрителей...
   Она любила роскошь и долги...
   Долги ее душили... и еще астма...
   Мальчику было уже 7 лет, когда Кира умерла... она вовремя умерла, осталась в памяти мальчика великой...
   За полгода до смерти Киру арестовали за долги... и освободили после протестов и шумных манифестаций у стен тюрьмы...
   Кира сделалась видной фигурой не только в театральной, но и в политической жизни города... она взорвала сонную тишину города, потребовала себе место, внимание...
   Кира умерла от приступа астмы на острове, не дожив нескольких дней до мятежа...
   Какие я вынес впечатления из этих событий?..
   Я повернулся к ним спиной, как и большинство горожан...
   Я должен был воспитывать ребенка, образовать из него человека и гражданина...
   Киру похоронили на старом кладбище, а я вернулся с мальчиком на остров...
   Вскоре меня освободили, хотя могли держать в ссылке хоть до второго пришествия и скончания мира, оснований было достаточно...
   В доносе сообщалось, что я принимал участие в неудавшейся попытке переворота... писал плачи, которые пели на паперти и площадях...
   Почти все обвиняемые по этому делу покончили с собой тем или другим способом... иные не без принуждения...
   Тетя Киры увезла меня и ребенка в свой замок в провинции, подальше от городской заразы...
   В газетах о Кире писали как о деве революции... называли ее Жанной д`Арк...
   Кажется, я был влюблен в нее...
   Видимо так и было... помню, однажды ночью она набросилась на меня, обвила как змея... я едва не задохнулся от ее дыхания...
   Все происходило в темноте и молчании... я был человеком не красноречивым, и не героическим в эту отчаянную минуту...
   Я сдался... но не смог совсем отдаться произволу страсти...
   С воспитанником мы изучали историю, дошли до религиозных войн...
   Ради бога люди убивали друг друга...
   Мальчик слушал с невозмутимой улыбкой на лице, хотя, как мне кажется, он был взволнован до глубины души...
   Он и внешне был копией Киры...
   Я говорил о Риме, и пытался восстановить в памяти, что же произошло прошлой ночью...
   В городе было неспокойно, действовали силы, скрывающиеся за кулисами, пытающиеся толкнуть события куда-нибудь, неважно куда, вправо или влево...
   В городе плелись сети заговора... многие подвергались угрозе ареста...
   Город стоял на краю пропасти безумия и насилия...
   Круг знакомств Киры давал мне информацию о том, что происходило и волновало город, правда, эпизодами...
   Они посылали мне письма с утешениями и деньги...
   Помню, мальчик захотел увидеть город, театр... до театра мы добрались, переодевшись в женскую одежду...
   Я изображал музу, мальчик был ангелом, он был рожден с нежными чувствами, одаренный воображением...
   Нас провели в зал... на сцене давали мою пьесу...
   На сцену Кира не выходила, а восходила как на лобное место...
   Все взоры устремлялись на нее... все с нетерпением ждали ее слов, речений, но были среди зрителей и желающие ей провала, смерти...
   Помню, я увидел ее танцующей в петле над оркестровой ямой с высунутым и постепенно чернеющим языком...
   У Киры было много любовников, и еще больше врагов...
   Я с ужасом слушал, что мне доносили шпионы и осведомители Киры...
   Слухи унижали ее, не щадили даже ребенка, которому уже исполнилось 13 лет... доставалось и мне..."
  
   "Воспоминания о смутном времени отравляли мне жизнь... лучше их забыть...
   Как-то Кира созналась мне... она собиралась бежать со мной и ребенком куда угодно, в первое попавшееся место на карте...
   Иногда Кира удостаивала меня внимания, позволяла оспаривать свое мнение о театре и пьесах...
   Кира играла роль девы революции, но я различал в ее игре борьбу честолюбия, жажду власти и успеха... она жаждала рукоплесканий, криков восторга...
   Увы... власти театр закрыли...
   Кира не собиралась терпеть подобное унижение... она отправилась в ссылку на остров со свитой...
   Кто в это смутное время мог быть искренним?..
   Все боялись заглянуть в глаза друг друга... и использовали друг друга для своих выгод...
   Помню, Кириллова, последнего любовника Киры: невысокий, близорукий блондин, с тихим голосом...
   Он выглядел провинциалом... он был просто смешон, но Кира доверяла ему, говорила:
  -- Он далеко пойдет... до конца... он верит в то, что говорит...
  
   * * *
  
   Стук в дверь отвлек Христофора от воспоминаний...
   "Откуда у меня эти воспоминания?.. и мои ли они?.." - размышлял он, открывая дверь...
   Пришел почтальон, который принес телеграмму от Киры. Неделю назад она уехала на гастроли с театром.
   Сонно жмурясь, Христофор прочитал телеграмму и ничего не понял.
   Взгляд Христофора остановился на портрете Киры, который висел над комодом. Она была изображена в жемчужно-сером платье, зауженном в талии и подчеркивающем форму груди.
   Христофор невольно вздохнул, полистал семейный альбом дяди Гомера, наткнулся на письмо, написанное им еще в детстве. Он узнал почерк и снова пережил то, что чувствовал когда-то, давно, в доме с крыльями флигелей.
   Восточное крыло дома занимала француженка больше похожая на немку с тощими кошками и племянницей... девочку звали Соня...
   В западном крыле дома жил Гомер, дядя Христофора. Свою кличку он получил в лагере, располагавшемся на одном из западных островов, их еще называют блуждающими. По ночам он рассказывал обитателям барака "Илиаду".
   Он боялся заснуть. Сны казались ему темными омутами, в которых можно утонуть.
   Христофор подошел к окну и увидел дядю. Он сидел на веранде в шинели и читал газету. Он вечно мерз даже в жару. За его спиной на покосившемся заборе висели прогнившие мешки из-под картошки и дремали вороны.
   Вороны слетались к дяде Гомеру со всего неба.
   С некоторых пор чтение газет стало его страстью. Этой страстью он был обязан жене. Она пела в церковном хоре, но мечтала об опере и славе. На вид она была высокая, стройная, с глазами совы и с голосом сирены, который очаровывал и тревожил, приводил в трепет прихожан.
   Однажды Гомер задержался на службе в конторе и вернулся домой около полуночи.
   В доме царила странная тишина, как в театре после представления.
   Гомер зажег лампу.
   Длинная тень, отбрасываемая его фигурой, поднялась по стене к потолку.
   На зеркале Гомер нашел письмо, в котором жена сообщала ему о том, о чем уже давно говорили в городе.
   От слухов, которые могут сделать из мухи слона и выбелить эфиопа, не спрячешься.
   Гомер глянул на свое отражение в зеркале и отвел взгляд.
   В зеркале он увидел, как стареет и превращается в незнакомца.
   Выпив три рюмки портвейна, Гомер лег, не раздеваясь, на свою половину кровати.
   Обычно Гомер ограничивал себя тремя рюмками портвейна. После четвертой рюмки мысли его путались, язык начинал заплетаться, вместо одной жены ему виделись две или три, и он не знал, какую из них выбрать.
   Всю ночь Гомер лежал, уставившись в потолок, и запоминал картины, которые рисовало воображение, а утром небритый, с темными кругами под глазами вынес вещи жены на чердак, куда он словно в ссылку отправлял отслужившую свой срок мебель.
   Он ничего не выбрасывал на свалку.
   С тех пор Гомер читал газеты, пытаясь меж строчек найти следы славы жены.
   Театр был на гастролях, переезжал из города в город...
  
   Донеслось шуршание иглы, царапающей пластинку...
   Дядя Гомер завел патефон и Христофор очнулся...
   Шея затекла, в паху что-то заныло.
   Христофор еще раз перечитал телеграмму, задумался...
   "Странно, откуда у меня эти воспоминания?.. они явно не мои... надо бы спросить дядю Гомера, но где он теперь, на каком небе его искать?.. а что если он нашел себе место в преисподней со своим бесом?.. у него, как и у Философа был не ангел, а бес-хранитель...
   Говорят, я похож на дядю Гомера. До 13 лет он был моим отцом, богом, потом я перешел к Философу...
   Философ был женихом примадонны, носил цилиндр, как иллюзионист... в цилиндре он хранил текст брачного гимна, похожего на плач и некоторые украшения для невесты...
   Когда примадонна запела плач, все соучастники этой церемонии охмелели как от вина и разрыдались, потом рассмеялись... помазал их бог елеем радости... и еще долго они смеялись и благоухали во всяком общем месте, даже там, где обычно смертные смердели грехами и пороками...
   Дядя Гомер говорил, что плотская любовь пришла к Адаму не от змея, забравшегося в райский сад, а от бога... это дар божий...
   Философ сомневался, говорил, что любовь это не дар бога, а проклятие...
   Мне кажется, нельзя одновременно обладать любовью от змея и от бога... Философ знал, что говорил... он был на острове и вернулся к примадонне... она изображала невесту...
   Как невеста должна была быть прекрасна, чтобы отвлечь Философа от комментарий к апокалипсису...
   Примадонна сияла и благоухала... многие в ее свите имели ароматы, но ее благовония были лучше всех...
   Примадонна пела гимн, похожий на плач, написанный Философом, известность которого ограничивалась тесными пределами города...
   Гимн излился из горла невесты без слов, поэтому и тронул всех... как вином опоил дев, только начинающих любить и радоваться, до слез им еще надо было дожить...
   Нечто подобное и я испытал к Соне...
   Кстати, жену дяди Гомера и мою тетю тоже звали Соня...
   Любовь моя была чиста, без порока... она была так прекрасна..."
  -- Гораздо лучше так любить, чем перестать любить... - пробормотал Христофор вслух, заикаясь...
   Он подошел к окну и за загнивающими бегониями увидел крытую веранду с качелями, на которых вместо француженки, качалась ворона.
   Какое-то время Христофор следил за вороной и думал о француженке, потом о Соне, ее племяннице.
   Надо сказать, что француженка была особой со многими странностями.
   Иногда она приходила к Гомеру, и он выслушивал ее весьма сомнительные истории.
   Воображение вытесняло из ее историй реальность.
   Француженка была не замужем, жила без заметных событий, как и дядя Гомер...
   Из события были заметны разве что ее сны, в которых она была с разными мужчинами, среди которых был и Филонов...
  
   За стеклами окна угасал закат.
   Небесное ликование растеклось по крышам рыжей ржавчиной.
   Выпив рюмку портвейна, Христофор лег на кровать, и не заметил, как заснул...
   Он проснулся, услышав шаги и смех жены, испуганно привстал и увидел в мутном омуте зеркала ее отражение. Почти обнаженная, босая она скрылась среди прихотливо вьющихся виноградных лоз с красными гроздьями, нарисованными на обоях.
   Поколебавшись, Христофор подошел к комоду, над которым висел портрет Киры, и повернул его лицом к стене.
   Какое-то время Христофор ходил по комнате из угла в угол, как цапля, поджимая ноги... он как будто пробирался через какие-то заросли...
   "Опять эти странные воспоминания... мятеж, нашествие грязи, война с собаками... и я участвовал в этих событиях... или не участвовал?..
   Помню, какая-то женщина на площади у театра назвала меня иностранным корреспондентом...
   Я наблюдал, и то, что я видел, ужасало...
   Толпа людей с афишками и флагами затопила площадь...
   Менялись ораторы, жесты, позы...
   Власти ждали крови...
   И кровь пролилась...
   Описание этих же событий я нашел в рукописи дяди Гомера, краткое извлечение из которой увидело свет в виде пьесы с диалогами и планами будущего рая, конечно воображаемого...
   Иногда и я мечтал о человеческом блаженстве, то в городе солнца, то в городе луны... чаще в городе луны...
   Пьесу дяди Гомера я перевел с птичьего языка и показал редактору...
   Редактор прочитал пьесу, сказал:
  -- Мне нужно продолжение этой утопии... и другой финал...
   Пьеса оканчивалась смертью примадонны, девы хаоса...
   Играть этой стихией опасно...
   Для другого финала потребовался еще один герой, и не один...
   В пьесе появились мужчина и женщина... мужчина был чем-то похож на меня, правда, как действующее лицо и оратор я был никакой... я смущался перед толпой и заикался, терял дар речи...
   Сознаюсь, как-то я попытался возражать одному оратору на площади, но меня освистывали...
   С тех пор я держался подальше от трибуны, сцены и славы...
   Я не был пророком, я мог только вспоминать прошлое, хотя у меня были мысли о будущем... правда, почему-то будущее каждый раз оказалось прошлым с теми же персонажами и подробностями...
   Я не склонен был заявлять об этом вслух, тем более в пьесе... она и так разрослась до трагедии в шесть актов...
   Столько же дней потребовалось богу, чтобы сотворить мир и Адама, человека, смешавшего правду фактов с вымыслом...
   Меня в городе не читали, говорили, что я плохой автор, пишу не о том... дядю Гомера хвалили... он был хорошим создателем диалогов и интриг...
   Давид, директор театра стал на мою сторону... в театре у него была кличка Голиаф...
   Он брался решить все финансовые проблемы...
   Первое, что он сделал, привел расходы в соответствие с ожидаемыми доходами...
   Человек он был одаренный, приятный богу...
   Вера, жена Давида, работала врачом... лечила она и меня, правда, не очень удачно... я получил ранение в ногу от случайной пули... пулю она извлекла, но оставила меня хромым...
   Давид окрестил меня Хромым бесом...
   Я был не против такого крещения...
   "Бес, так бес, пусть и хромой... кого теперь этим удивишь..."
   Вера помогала мне вживаться в роль, она же редактировала некоторые диалоги в пьесе...
   Говорят, в свое время за ней ухаживал известный писатель... он был мистиком... описав конец света, он убил себя на паперти... говорили, что из-за Веры...
   Вряд ли... я сомневаюсь...
   Впрочем, все возможно в этой жизни... в том числе, любовь и смерть в петле на паперти...
   Никто еще не пропустил эту возможность...
   Вера познакомила меня с примадонной, играющей в пьесе весталку... от примадонны я собирал театральные слухи, в которые она вносила свои реплики, мнения...
   Помню, как-то она упрекнула меня за мою отчужденность от этого мира... не знаю, почему?.. возможно, она искала близости... у меня не было оснований сомневаться, но я сомневался, даже когда она привезла меня в свой замок на длинном лимузине красного цвета...
   Я поселился в пустующем правом крыле флигеля с заколоченными окнами и выходом на террасу, с которой можно было спускаться в сад и к морю...
   Ночью, мучаясь бессонницей, я вышел на террасу и в темноте наткнулся на бюст Гомера, загаженный птицами...
   Замок был убежищем для Гомера, когда он опасался ареста и преследования властей... он жил здесь, писал свои комментарии к апокалипсису, но сдвинул факты...
   Книга поссорила Гомера с властями... из-за книги он лишился жены, детей и имущества...
  -- Его предали... - сказала примадонна, кутаясь в мантию... она сидела в кресле на террасе, изображала ворону...
  -- Что?.. - спросил Христофор...
  -- Он собирался уехать на западные острова, стать монахом, но умер, так и не дописав свои комментарии... этот бюст сделал Филонов, скульптор...
  -- Похож...
  -- Печальная история... говорят, при отпевании, уже мертвый он встал из гроба и сам дошел до могилы, не хотел никого утруждать... пытаясь спуститься в могилу, он зацепился одеждой за пику ограды, повис, удавился...
  -- Вовсе нет, он умер в своей постели...
  -- Чего только люди о нем не говорили... говорили, что он святой и исчез... нет, он не был иллюзионистом... редко бывал в театре, только на моих премьерах... мне кажется, он вообще относился с предубеждением к театру, хотя для его круга знакомых посещение театра входило в некий почти обязательный ритуал...
  -- Так он не любил театр?..
  -- Сама удивляюсь... меня он любил, может быть, даже ревновал к зрителям... помню, как-то он сказал, что опасно приучать зрителей к тому, чего нет... я и сама так думаю... меня поражают нынешние пьесы не только необычностью сюжета, когда на сцене действуют духи, гении, воскресающие тени, вызывающие у публики пугающие ассоциации... мертвые начинают мниться среди живых... подобные представления открывают путь к безумию, хаосу... люди не изменяются...
  -- Но люди изменяются...
  -- Ну да... становятся стариками и странниками... Гомер был странником... помню, как-то он исчез и явился ночью в пыли и поте, как некий бог... не знаю, для чего ему нужно было скитаться... всю вселенную обошел, но нашел ли он то, что искал?.. вряд ли... стать богом, вот его детская мечта... он учился жить как бог... у меня он вызывал сочувствие... он так и не выздоровел... скитался по Тибету больной подагрой, и вернулся в город с бородой до пояса, когда его совсем не ожидали... вообрази мое удивление, я смотрела на него, как на воскресшую тень... кто-то сказал ему, что я собираюсь выйти замуж... я не успела, жених умер... спился, в горячке повесился на чердаке... я думаю, ему помогли... сам он не смог бы... какое-то время Гомер жил у Философа на острове, жил на пенсию по старости... и как жил?.. это надо вообразить... потом переселился на небе, чтобы поговорил с богом о боге, и очутился на земле в театре абсурда... все ушло в прошлое... жаль... иногда он является мне, жалкий, холодный, голодный... он говорил осторожно, но с полным пониманием происходящего... обычно он заикался, а со мной говорил гладко, с выражением, как на сцене... помню, на мне была длинная ночная рубашка, похожая на подвенечное платье... и я не говорила, а пела шепотом...
  -- Он жил в замке?..
  -- Ну да, в город он спускался за сплетнями... и за вином... он любил выпить... пил обычно портвейн... три рюмки, не больше... - заключила примадонна свой монолог... улыбнулась...
  -- Какая здесь тишина...
  -- Я вижу, тебя это удивляет... молва уверяет, что обычно здесь пляшут, поют, устраивают сатурналии, но, увы, не сезон... холодно, голодно... и дожди... смутные времена... люди сделались мрачными, подозрительными... - Примадонна обняла бюст Гомера... - Этого он уже не видел... даже звон колоколов приобрел какой-то зловещий, второй смысл... звучит как мрачное предзнаменование...
  
   "Я слушал монолог примадонны... он длился, и длился... был полон намеков, недомолвок, умолчаний...
   Все это происходило на террасе, как на открытой сцене театра под сводом траурного неба, и выглядело несколько необычно, неправдоподобно..."
  -- И чем закончилось смутное время?..
  -- Ничем... говорят, мэр взял вину на себя и был обманут... заговор остался нераскрытым, хотя молва называла имена...
   Примадонна вспоминала и жалкое, смешное, странное и страшное...
   Подробности мятежа остались в тени... многое скрыла и примадонна, ни слова не сказала о своих встречах с заговорщиками, впечатлениях...
   Начался дождь, и мы вернулись в комнату...
   На столике в ее спальне я увидел рукопись, что-то вроде эпитафии или завещания...
   Примадонна распорядилась передать свой прах ветру... наверное, чтобы смешаться с прахом Гомера...
   Все это представилось мне как реальное событие, хотя ничего подобного со мной не происходило, да и не могло произойти...
   Откуда-то я все это заимствовал... или кто-то во мне конструировал эпизоды этого странного сновидения, строил диалоги..."
  
   "Я стоял у окна, заставленного загнивающими бегониями в горшках, и смотрел на город...
   Все еще шел дождь... на террасе танцевали тени...
   "Эфиопка черна, но красива... - заговорил Семен... - Еще и поет как сирена... послушай..."
   "Ну да, и танцует прилично..." - отозвался Христофор... и подумал о Соне:
   "Когда я обнимаю ее, она исчезает, стыдится объятий... я блуждаю, ищу ее, но нахожу тех, которых не знаю... не воспламеняют они меня, хотя и привлекательны...
   Иногда Соня является мне во сне и утешает словами любви..."
   "Ты должен радоваться и этому... - сказал Семен... - Не опускайся до худшего... благовония от пучка мирры, что ночует между неизмятыми сосцами девы, могут стать и зловонием..."
   Мне было 13 лет, столько же и Семену... Гомеру было почти 70 лет... он скрывался в замке примадонны... иногда он спускался в город за сплетнями и вином, юродствовал на паперти, читал отрывки из своего трактата...
   Мы были так юны...
   Соня только начинала цвести, но груди ее уже были подняты, соблазняли глаза, как яблоки от яблонь из райского сада, а не от бесплодных дичков...
   Ночью я был тенью на ее ложе, и днем не отходил далеко...
   Глаза мои были чистыми, взгляд прямой, не петлял, чтобы быть понятым, и не дарил то, чего не имел...
   Соня любила не меня... и умерла...
   Она стала еще одной невестой бога... она ушла к нему и села там, где он был, дыхание его ловила, когда он вел беседу с ней в стране теней, переходя от одной тени к другой и даря спасение или надежду на спасение...
   Я стучался к ним, но оставался за дверью... я шептал ей слова любви... помню, они были сладки для гортани моей, я хмелел от них, как от вина, глаза мои наполнялись слезами радости...
   Я сходил с ума... дядя Гомер спас меня, но сам не уцелел...
   У дяди Гомера было много врагов...
   "Они ненавидят меня, а я их люблю... - говорил он... - Они меня бодрят, как женщины... женщины - мое вино, а я их яблоки..."
   Дядя Гомер жил один, как бог... Соня, его жена, умерла от преждевременных родов, истекла кровью...
   "Она часто является мне... чуть ли не каждую ночь...
   Левая ее рука у меня под головой, а правая обнимает меня, и не призрачно..."
   Дядя Гомер чувствовал приближение жены, и искал, где преклонить голову... сев на камень, он шептал: обними меня, и пугал прохожих женщин...
   В 13 лет дядя Гомер преставился... о своей смерти он сообщил Философу запиской, просил позаботиться обо мне...
   В этом же году и я чуть не умер... я был ранен любовью к Соне... и не я один...
   Соня любила меня, Семена и бога...
   Семен любил ее жалко, подло... мы с ним были соседями и дальними родственниками...
   Он играл словами любви...
   Помню, я проснулся среди ночи, вокруг жуткая тишина, а во сне меня пугала воем буря... я пришел в себя от воплей тех, кто хотел получить спасение...
   Повсюду царила смерть и отчаяние...
   Волны, как горы... барка, на которой я плыл, скакала по горам, которые делались все выше... они пытались стряхнуть барку с себя, заглядывали в окна, влезали... и смерть протискивалась за ними незримой тенью...
   Как-то я видел ее на паперти, она заглядывала в лица старухам...
   "Ты побледнел... кто тебя так напугал?.." - спросил Философ, не открывая глаз... он лежал на кушетке, а я на полу, рядом, как собака... такие у нас были отношения...
   "Показалось, что смерть заглядывала в стекла окна..." - отозвался я...
   Я был привязан к Философу сочувствием, вниманием...
   "Бесы играют с тобой, развешивают сети, уловляют... дунь и плюнь три раза и они отстанут..."
   "Я уже и дул, и плевал..."
   "Плюнь еще, не ленись... восстановишь покой, какой у тебя был, если он был..."
   Я отвлекся... я услышал голос из лона бури и облаков, который как бы стенал и мучился, звал, потом покорился, умолк... мне кажется, не добровольно, кто-то принудил его...
   Стало вдруг так тихо и странно...
   Скалы, стволы деревьев приобретали облик, форму и, может быть, даже существование...
   Наверное, так было в первый день творения... и я был перворожденным среди еще мертвых...
   Ослепленный мраком, я нуждался в свете перед лицом тьмы... я встал и пошел как спотыкающийся о камни, разбросанные среди камней...
   На кого бы из еще не рожденных я упал бы, того или раздавил бы, или покалечил
   Я остановился... искал объяснений происходящему и не находил...
   Мне нужно было проявить осторожность, но я воображал, будто я точно знаю, что происходит и где я нахожусь...
   Я споткнулся, упал и пришел в себя...
   Вокруг все еще царил день... его сотворило солнце...
   "Пока длится день надо работать..." - сказал Философ и ушел, а я погрузился в текст писем Гомера из его архива... все они были адресованы примадонне...
   Что я делаю?.. я роюсь в письмах, квитанциях, счетах дяди...
   Спроси себя, что ты ищешь?..
   Я ищу факты...
   Кто проводит жизнь вне опасности и без какого-либо греха... ведь были же у дяди грехи... иначе он не прятал бы архив...
   Помню, дядя Гомер говорил:
   "Не согрешишь, не станешь жителем небес... грех будит спящую душу... ад бодрит... грех нужен, как искушение, которое надо преодолеть терзаниями и терпением... вот тогда и появляется надежда на спасение, а надежда не обманывает...
   Нужно дерзнуть, сказать всю правду, хотя кто может принять ее..."
   Когда-нибудь дядя Гомер вернется, воскреснет... удивительным образом мертвые совлекают с себя одежду смерти и продолжают жить вдохновленными ради бога в поисках истины... и уже никакого зла не может случиться с ними на всем протяжении этого пути..."
   "Христофор, что с тобой?.. ты побледнел... ты что-то увидел?.." - спросил Философ...
   "Не знаю... может быть дядю или бога... мне страшно...
   Я увидел его и оказался без силы, брошенный среди мертвых в аду, если он существует, а он существует... и не призрачно..."
   "Ад - это небесная реальность..." - сказал Философ каким-то странным голосом...
   Он расположен на севере неба... там же и Черная Дыра, в которой начало и конец нашего мира...
   "Миров много... и господ много... - говорил дядя Гомер... - А бог один... он начало... и дело обстоит именно так... он невидим, но в нем жизнь всего видимого... это есть в Писании, но я не думаю, что ты найдешь все, что нужно в этой книге...
   Я вижу, ты ранен любовью, в 13 лет и я был рабом Сони, возраст такой, и это великое для человека...
   Она же и смерть... Христос пытался ее победить, претерпел крестную муку ради любви, и своей смертью победил смерть, искупил жизнь греха...
   И он продолжает вырывать грех из тех, кто через грех вошел в этот мир или уже ищет дверь и заступника..."
  
   "Помню, в детстве мне снилось, что я был птицей, летал, гнездился в скалах и на верхушках деревьев, слушал речи ветра и бога...
   Потом я уже их не слышал, и не летал... я стал кем-то другим...
   Все ушло, осталась старость... придет время и смерти...
   Как-то я видел смерть сзади, свое лицо она не показала, а у меня не было дерзновения окликнуть ее...
   Она была украшена и убрана для похорон...
   "Что ты бормочешь?.."
   "Странно, что жену дяди Гомера звали Соня..."
   "Послушай, что я тебе скажу... - заговорил Философ... - До 27 лет я был девственником и не осквернялся с женщинами...
   И тебе не советую начинать... рано еще...
   Да ты меня не слушаешь... что случилось?.."
   "Один ты не знаешь, что произошло... примадонну арестовали по подозрению в заговоре... Вика сказала, что и тебя предали и уже ищут для ареста и суда... ко мне уже приходили, чтобы взять меня в свидетели и снять показания... они превратили допрос примадонны в представление... она спела им арию и исколола себя булавками, изображала пытки, которым ее подверг следователь, хотя сам он в допросе не участвовал, следил за происходящим через стекло...
   Допрос продолжался всю ночь, пока не взошла утренняя звезда...
   Было у этого представления начало, продолжение, середина и конец... примадонна изобразила глас вопиющего в пустыне, палач зевнул, тем все и завершилось...
   Примадонну доставили в замок на ее лимузине, хотя она была не совсем уверена в этом... она изображала летучую мышь, летала под сводами допросной комнаты и пела, благовествовала громким голосом, убеждала себя, что наступил час суда и пыток, и не оставляла это утверждение без доказательств, показывала Вике исколотую булавками грудь..."
   "Так она витала или летала... или это была ее тень, размноженная софитами..."
   "Я не знаю, как она это устроила... я записал отрывки ее монолога..."
   "Покажи... я заберу их с собой, чтобы поразмышлять, что скрыто под ее безумными словами..."
   "Не забудь вернуть... они нужны мне для книги..."
   "Да, конечно, не забуду... правда, с памятью у меня проблемы... и напомнить некому, врагов не осталось, все враги уже под ногами... да и друзья... смерть последний мой враг и друг..."
   Философ встал и тут же сел...
   "Сил нет куда-то идти..."
   "Куда?.."
   "Куда все идут... еще и слепну, вижу тебя гадательно, как отражение в тусклом стекле..."
   "Может быть, я стал богом?.. кстати, с кем это ты разговоры ведешь ночью?.."
   "А ты?.."
   "Я что, тоже говорю во сне?..
   "Говоришь..."
   "Не знаю, кто он, апостол или пророк... размышляю с ним о последних временах, и о всем прочем полезном и необходимом..."
  
   * * *
  
   В контору Христофор пришел около полудня, и нашел свое место занятым некой юной особой в очках и с пушком на верхней губе.
   Христофор понял, что его уволили. Должность у него была скромная, но все равно было обидно. Он привык к этому месту в углу за шкафом рядом с окном, заставленном загнивающими бегониями в горшках. В лучах закатного солнца от них веяло чем-то жутковатым.
   Увидев Христофора, юная особа привстала, робко улыбнулась, словно извиняясь, и прижала руки к груди. В жемчужно-сером платье с крылышками рукавов, она была похожа на маленького, тощего ангела.
   "Просто копия Сони..." - подумал Христофор...
   На миг Христофору вспомнилось детство, когда он рос, как трава, которая живет и не знает, что живет...
   "В детстве я боялся темноты и снов, пугающих меня мнимыми опасностями.
   Увы, но это факт.
   Темнота лишь предполагала кошмары, а свет их порождал...
   Я прятался от них в книги греческого и еврейского происхождения, отчего многое, из того, что все видят, осталось для меня невидимым, а потому как бы и несуществующим, но многое и открылось..."
   Юная особа, все еще улыбалась и цвела.
   "Милое, грациозное и прелестное существо... улыбается, а глаза грустные, как у Киры... и почти плачут..." - размышлял Христофор...
   Размышляя, Христофор рассеянно глянул в окно, из которого открывался вид на залив и горы, ступенями спускающиеся в воду.
   День был пасмурный и серый.
   Взгляд Христофора скользнул по низкому небу, обвисшему над ржавыми крышами домов.
   Было время прилива... вода лениво лизала покрытые слизью камни набережной и несла вниз по течению в сторону Цепного моста баржи, груженные песком и щебнем.
   У Христофора закружилась голова, показалось, что течение несет и его. Он потряс головой и перевел взгляд на цветы, над которыми вились мелкие, как пыль, мошки.
   Еще не распустившись, бегонии уже загнивали.
   Из темноты прохода вышла Маргарита, немка, она обняла Христофора.
  -- Давно тебя не было видно... как твои дела?..
  -- Ничего...
  -- Что-нибудь пишешь?..
  -- А ты?..
  -- Пишу... по привычке...
  -- О чем?..
  -- Как у властей и у противных сил проявилась страсть к хаосу, и в силу какой-такой необходимости... впрочем, нелепо приписывать хаос богу или какому-то человеку, спавшему к нам с неба и открывшему путь в преисподнюю, чтобы оставить ее пустой...
  -- Это тебе Гомер наговорил?..
  -- Нет... как он?.. исчез и не появляется...
  -- Он умер...
  -- Что?.. Гомер умер?.. вот так новость... и ты молчал... знаю, ты не обратился бы к Голиафу даже в том случае, если бы он очень хотел этого... почему Гомер не забрал его с собой?..
  -- Не знаю, но догадываюсь... думаю, он и там попытался бы навести порядок...
  -- Ты так похож на Гомера...
  -- Вряд ли... хотя, может быть...
  
   Христофор сел, откинулся на спинку кресла, заснул и тут же проснулся...
   "Однако что-то странное мне привиделось... - размышлял Христофор... - Раздались выстрелы и толпа побежала, оставляя за собой падших... я был падшим... я лежал на ложе в склепе как труп, источенный червями, со многими мертвецами, сходящими в ад после смерти...
   Помню, риза была намочена в крови, но кровь была не моя, чья-то...
   Я встал, наследил и вышел наружу... и ниспал вниз тем, кем был прежде, существом мрака...
   Я не имел в себе ничего светоносного...
   Не знаю, какой смертный грех я совершил или предательство, возможно, измену?.. и почему я ниспал в это скорбное место?..
   Не такое уж оно было скорбное... потеки сырости на стенах, напоминали фрески со святыми угодниками, украшенными венками красоты и славы...
   Я стоял у склепа и размышлял, как мне исправить уже случившееся, когда Вика окликнула меня?..
   Лицо мое было, как у беса, по выражению Вики...
   Она меня не узнала...
   Я не видел, а она видела и тех, кто преследовал меня... целая свора бесов с лицами гиен...
   Философ называл их перебежчиками...
   Помню, он говорил, что только от нас зависит быть святыми и блаженными... и что из состояния блаженства легко можно низвергнуться в пропасть погибели...
   Обычно в сумерки Философ сидел в кресле на террасе или бродил по коридорам замка, размышлял о возвышенном...
   Мне это возвышенное казалось пустым и излишним...
   Меня интересовала смерть, последний враг Христа..."
  
  -- Когда смерть покорится Христу, все вернется к началу... - сказал Христофор вслух...
  -- Что?.. - переспросила Маргарита, немка...
  -- Это не мои слова... это слова дяди Гомера...
   В каком-то затмении Христофор сложил в портфель книги, словари, забрал дождевик из шкафа и сломанный зонтик, глянул на часы, которые носил на правой руке, и устремился к выходу, сопровождаемый взглядами женщин, как под конвоем...
   Дверь всхлипнула и захлопнулась за спиной Христофора.
   На повороте улицы Христофор невольно оглянулся.
   Очертания здания конторы впечатляли... это был архитектурный шедевр 19 века с фасадом, украшенным горгонами, гарпиями и химерами...
   Христофор свернул за угол.
   Он шел, не думая, куда идет, окунаясь, то в свет, то в тень. В тени он превращался в ребенка и катил инвалидную коляску на резиновых шинах, в которой покоилась Лиза, его двоюродная сестра.
   Лизе было 13 лет.
   У нее были сросшиеся ноги.
   Вот и любимое место Лизы у обрыва, откуда открывались дали.
   В сумерках дали наполнялись видениями и всем тем, что мы не видим и лишь воображаем, догадываемся.
   Лиза обычно что-нибудь читала, а Христофор, закрепив колеса инвалидной коляски тормозом, ложился в траву.
   Он лежал и смотрел в слепящую пустоту, искал там седьмое небо.
   В тот день погода была пасмурная. Грязно-серые облака висели над самым обрывом и напоминали промокшие и заплатанные простыни Веры, соседки. Она принимала роды и обмывала покойников...
   Христофор раскинул руки, закрыл глаза и, полный смутных предчувствий и видений, поплыл, плавно погружаясь в сон, как в воду, все глубже, словно затягиваемый в воронку...
   Христофору снилась Соня...
   "Она вернулась оттуда... боже, как я был рад этому визиту... все, что только я мог сказать и сделать, я сказал и сделал в порыве страсти... и пришел в себя, очнулся...
   Помню, вспомнив сон, я пришел в замешательство, даже покраснел, и Лиза заметила мое смущение...
   Странное состояние я испытывал в этом сне, я как будто проваливался то в прошлое, то в будущее..."
  
   "Философ вернулся в замок... что-то пишет...
   От жары и духоты у примадонны возобновились приступы астмы... она боится потерять голос...
   У Вики открылись боли в пояснице...
   А меня мучают и радуют сновидения, не осмелюсь описывать их содержание подробно...
   Философ говорит, что если я буду продолжать в том же духе, то, пожалуй, переселюсь к Соне... или в желтый дом...
   Он называет все это манией и глупостью... пишет и вздыхает... говорит, что раньше он жил, а теперь доживает, и так жалко...
   Чувствует он себя все хуже...
   Я провел с ним час или два, и превратился в сиделку...
   Слушая его размышления, я заснул, а когда проснулся, то не узнал Философа, он так сильно изменился...
   Он был не один... с ним была Вика...
   Я смотрел на Вику, а видел Соню...
   Я обнял ее, и невольно всхлипнул, расплакался от радости...
   Сердце сжалось от тоски, когда, опомнившись, я понял, что это было сонное наваждение..."
  
   "Говорят, на кладбище у могилы Сони творятся чудеса... дева поднимается из земли в платье невесты и ходит по аллеям, которые спускаются к морю...
   Из-за этого на кладбище стали случаться всякие безумства и преувеличения...
   Я держу в тайне свою связь с Соней... никому отчета не даю, умалчиваю о своих сердечных делах даже примадонне...
   Философ говорит, что я либо поумнею, либо таким и останусь... он все еще в опале, числится в списке неблагонадежных... примадонна тоже, у него репутация опасной женщины...
   Философ сочувствует ей... она говорит, что ей ничего не остается, как утопиться, но ее удерживают долги и страх... она боится смерти, впрочем, как и я...
   По этому поводу я сочинил целый роман с некоей еврейкой... я был влюблен в нее, когда ей было 13 лет, а мне 7 лет... она пыталась соблазнить меня, и чуть не утопила в пруду, заросшем ряской...
  
   Мне 7 лет... не знаю, я это или не я... вроде я, но иногда я сомневаюсь... и я все еще влюблен в еврейку... не пропускаю ни одного представления с ее участием... ее зовут Сара... она поет в хоре... иногда солирует... голос у нее как у сирены...
   До начала спектакля я прячусь в кулисах, а когда пустой зал заполняется зрителями, выхожу из кулис и спускаюсь в зал...
   Сару заметил один богатый еврей... он обещал помочь ей... и помог...
   Бывшая примадонна и старая дева, ушла в тень, а Сара стала оперной дивой...
   "Наконец-то и я могу умереть..." - сказала примадонна и умерла на сцене от приступа астмы...
   Философ отправился вслед за ней...
   На меня жалко было смотреть...
   Я увидел их исход, как знак...
   Я хотел последовать за ними...
   Увы...
   Меня арестовали по доносу... при обыске нашли мою переписку с Философом, примадонной и заговорщиками...
   Несколько дней меня допрашивали, подвергали пыткам...
   Я оказался в желтом доме... правда, пробыл я там не долго, бежал...
   Я скрывался в руинах женского монастыря, спал на ложе монахини, потом перебрался в замок, Вика провела меня потайным ходом...
   Примадонна с трудом узнала меня...
   Какое-то время я исполнял роль привидения...
   Как-то ночью Вика устроила мне сцену ревности... я называл ее Сарой...
   Она просто сошла с ума...
   Я ответил ей тем же...
   Мне кажется, Вика была скорее возмущена, нежели обижена... и повела себя просто странно... она вдруг расплакалась, сказала, что расстроена смертью примадонны, и тут же стала говорить всякое о ней, потом раскаялась...
   Вика приготовила мне постель в комнате Философа...
   "Он иногда появляется, говорит, что на том свете стал гробовщиком..." - сказала она и ослепила меня, оскалилась...
   Ни сердечной чуткости, ни тонкости суждений я от Вики не ждал...
   Рая была огорчена моим видом, худобой... или делала вид...
   К Рае я был равнодушен... и был поистине счастлив, когда она заговорила не о любви, а о примадонне и ее отношениях с мэром...
   "Он предал примадонну... вокруг одни предатели..." - сказала она и таким тоном, что мне пришлось оправдываться... я подумал, что она и меня подозревает в предательстве...
   Рая не поверила моим доводам, но я смог убедить ее в своей невиновности...
  -- Я знаю, ты не замешан в этом подлом деле... - сказала она после довольно продолжительного молчания и поджала губы...
   Я не расслышал, переспросил...
   Она пыталась скрыть, что с ней происходило...
   Вдруг она обняла меня и прижалась губами к моим губам...
   Нет, я не отстранился... она сама оттолкнула меня... застыла... сделалась камнем расплывчатых очертаний...
   Мне было 35 лет, и я оказался в плену у этого наваждения...
   Я был готов для любви и страданий, и даже не пытался сопротивляться увлекающей меня страсти...
   Как передать это состояние смятения?..
   Явился Семен и увел меня от всего этого хаоса чувств...
   Помню, я шел за ним, неуверенно, иногда останавливался, отступал, мне казалось, что земля уходит из-под ног...
   Мы миновали пруд, ставший болотом, в котором Сара чуть не утопила меня, потом груду камней, поднялись на уступ скалы...
   Открылась даль...
   Стоило протянуть руку, потянуться, и можно было коснуться неба...
   Мне хотелось затеряться в облаках... и плыть, плыть...
   Внизу я видел сумрачные пейзажи, суровое безлюдье...
   Узнав о моем увлечении, Семен сказал, что я слишком долго находился под властью обманчивой внешности Вики...
  -- Все женщина ведьмы... - сказал Семен...
  -- И Лиза?..
  -- И Лиза... - Семен надолго умолк...
  -- О чем ты думаешь?.. - спросил Христофор...
  -- О Вике...
   "Вика волей случая была обделена достоинствами и прелестями, ей не хватало воспитания и образования, но у нее было привлекательное лицо, можно было даже найти черты благородства...
   Были у Вики и скрытые таланты, какие обычно открывают доступ во всякое общество...
   Отец Вики был полковником, он погиб, спасая от смерти своих солдат...
   Мать Вики играла в театре роли второго плана...
   Девочка воспитывалась в женском монастыре на острове, выросла, влюбилась, забеременела, бежала из монастыря в город, чтобы родить... и родила мальчика...
   Мать Вики случайно встретилась с дочерью на гастролях...
   Это она рекомендовала Вику примадонне...
   Так Вика очутилась в замке... со временем она приобрела доверие и влияние на примадонну..."
   "А что с мальчиком?.." - спросил Христофор...
   "Он вырос, служил, воевал, имел несколько ранений и орденов... характером и лицом весь в деда..."
   "Где он теперь?.. все еще воюет?.."
   "Ты знаешь, а ведь Вика больна, у нее грудная болезнь... и эта болезнь съедает ее..."
   "Я этого не знал, но почувствовал... у нее было горячее дыхание... и она потела..."
   "У тебя с ней что-то было?.."
   "Нет..."
   "У нее был человек, она любила его, подчиняла свою жизнь его воле, ради него готова была и умереть... да, есть такие женщины, могут принять смерть за счастье... увы, ее человек утонул, упал и захлебнулся тиной в пруду, ставшем болотом..."
   "А что для тебя смерть?.."
   "Для меня в этом слове нет никакого мрачного смысла... это праздник... покойника обмывают и отпевают перед встречей со смертью... гроб украшают розами..."
   "Это точно... ритуал проводов покойника в последний путь выглядит как некое праздничное представление..."
   "Смерть не хороша собой, но добра и милосердна... она дарует не наслаждение, а вечность..." - пробормотал Семен...
  
   "Вика явилась мне во сне, как призрак утраченного счастья, и в обмен за счастье я отдал ей душу...
   Она единственная женщина, с которой у меня была близость, и которая возможно даже не помнила о моем существовании... я понял это, очнувшись от беспамятства... помню, мне стало трудно дышать... я был еще под впечатлением сна, лежал, распростертый на ложе, как мертвый, жить продолжали лишь мои глаза...
   Помню, это была лунная ночь...
   Луна не дала мне умереть совсем...
   Я лежал и ждал рассвета... я чувствовал себя бесконечно счастливым...
   Светало...
   Я вышел наружу...
   Вокруг царила тишина, не было ни души, но я слышал голоса, смех, увидел толпу дев за оградой...
   Я остановился...
   Среди дев была и Вика...
   Вика стояла спиной ко мне, услышав шаги, она обернулась...
   Помню, она молча взяла меня за руку и повела на кладбище...
   У могилы Сони она оставила меня... отошла на несколько шагов, оглянулась и пошла по воздуху, потом по воде...
   Ночью Вика умерла от приступа грудной болезни...
   Эту ночь я провел с Соней... мы витали в облаках над кладбищем...
   Могильщики увидели Соню в ризах... не меня...
   Слух о чуде разнесся по городу...
   Толпы горожан устремились к кладбищу... они столпились у обрыва, надеялись увидеть деву...
   Был среди горожан и я...
   Я был жутко худой, к тому же хромал, но чем-то привлекал женщин... они смотрели на меня с жалостью и тайком утирали слезы...
   День был пасмурный...
   Дева явилась, но ненадолго...
   Потом ее видели на площади у храма, она прошла по паперти среди нищих, плачущих, кающихся и исчезла...
   Многие увидели в этом знак...
   Время было смутное... все ждали конца света...
   Возможно, это и было причиной эпидемии самоубийств и умопомешательства горожан...
   В толпе ожидавших деву горожан высказывали весьма дерзкие мысли на этот счет...
   Кончилось все тем, что власти запретили горожанам собираться в местах появления девы, а желтый дом заполнили безумцы в смирительных рубашках...
   Они отказывались жить...
   Был среди них и я...
   Ночью мое реальное существование подменялось сновидением, в котором я мог быть кем угодно, даже богом, который, сотворив мир за шесть дней, почил...
   Я оказался окруженным беснующейся толпой сумасшедших, которые обсуждали очередное явление девы в ризах...
   Это было странное существование... я путал сновидение с явью, реальность вытеснялась из нее и наполнялась подробностями сна...
  
   Тоскливая зима превратилась в ликующее лето...
   Все это время я жил в замке с Раей, хотя не был создан для любви и наслаждений...
   Дядя Гомер говорил, что я недоношенный... я до срока выпал из утробы матери...
   Случилось это на этапе...
   Из сообщения Гомера я понял, что убил мать...
   Ночью я решил умереть, и умер...
   Невидимые обитатели замка собрались у ложа... чтобы обмыть, отпеть и похоронить меня в склепе...
   Я думаю, это Вика собрала их...
   Она присутствовала при отпевании... она пела с закрытыми глазами...
   Она как будто не замечала меня, или делала вид...
   Держалась она как-то неестественно... я тоже...
   Так я и жил...
   Я не умер... я боялся проснуться...
   Спал я в склепе...
   Только в склепе я чувствовал себя в безопасности от близости Раи и ее рая...
   Философ был мудр, примадонна нежна, благородна, Вика участлива, заботлива...
   Рая вернулась к Филонову...
   Пришла осень, стало холодно...
   Примадонна ощущала стеснение в груди, у Философа болели ноги...
   Вика не отходила от них...
   Иногда она приходила и ко мне, я узнавал у нее новости того света...
   "Представляешь, я нравлюсь мэру... я ему в радость... он всего один раз увидел меня, и хочет стать моим мужем... и стал бы, если бы я не воспользовалась советом Философа... я дунула и плюнула ему в лицо... слюна попала ему в глаза, и он ослеп... видит меня только ощупью...
   Между прочим, мэр стал похож на тебя, тоже хромой, рыжий и тощий...
   Я провела с ним всего одну ночь...
   Ужасная была ночь, я не осмелилась убить убийцу моего отца и матери...
   Бог ему судья..."
   Вика умолкла... снова заговорила:
   "Многие заметили, как мэр отощал...
   Представляешь, он велел секретарю завесить все зеркала, говорит, что смерть смотрит на него оттуда...
   Помню, я блуждала по дому, искала выход, когда раздался жуткий вопль...
   Кто-то сказал, что мэра убили...
   Помню, я вошла в комнату... он лежал в луже крови...
   Пол до сих пор еще не отмыли...
   В гробу лицо его изображало страх..."
   "Говорят, он сам себя убил, но я не верю..." - сказал Христофор...
   "Я тоже... думаю, лучше поискать убийцу... однако, что там за шум?.."
  
   На площади у театра собралась толпа...
   Горожане ждали примадонну... одни пели, другие оплакивали погибших в мятеже и смуте...
   Ораторы произносили пространные речи...
   Наконец-то освободили несправедливо заключенных по доносам и ложным обвинениям...
   Выпустили и безумцев, запертых в желтом доме...
   Все происшедшее с городом и горожанами историки описали в хронике достаточно подробно и правдиво, как нашествие на город грязи и темных сил...
   Примадонна была не в себе... она затеяла опасную игру с заговорщиками... хотела стать девой хаоса...
   Я догадывался о ее планах... помню, даже сочинил что-то вроде эпитафии городу, ржавые крыши которого были видны из окна замка примадонны...
   На меня порой находили минуты просветления...
   Когда случился переворот, я покинул город...
   Вика не узнала меня, встретила меня в слезах, и позволила себе говорить о воцарившейся в городе власти непозволительным образом...
   Я не пытался остановить Вику...
   Я лег на ее ложе и заснул..."
  
   "Я проснулся, но делаю вид, что все еще сплю...
   Вика сообщила мне последние новости...
   Слушая Вику, я забылся и оказался среди толпы горожан на площади у театра...
   Ораторы говорили уже не о мятеже, а о государственном перевороте... министры оказались предателями, а судьи изменниками...
   Горожане обсуждали то, что услышали от ораторов, однако многие еще сомневались...
   Внезапно толпу окружили солдаты...
   Толпа пришла в движение... меня засосало в водоворот и я очутился в темноте...
   "Говорят, в панике и давке многие пострадали... эй, ты меня слушаешь или кого-то еще?.."
   Вика ушла...
   "И чем все кончилось?.." - спросил я...
   "Ничем..." - отозвалось эхо в коридорах замка...
   События этого сна сохранились в моей памяти, и даже с подробностями, как некое пророчество...
   Помню, я блуждал по замку, искал Вику, и наткнулся на Философа...
   "Эй... ты спишь?.."
   "Я ищу Вику..."
   "Так она же умерла... и примадонна умерла, и я умер... вокруг тебя одни мертвецы..."
   "Я что, на небе?.. и как я туда забрался?.. пешком или на тощем мерине, который крутит ворот и достает нам воду..."
   "Это Гомер, твой дядя, дал ему кличку Пегас... эй, что с тобой?.. ты меня слышишь?.."
   "Мне не хорошо... чувствую слабость, головокружение..."
  
   "На город вдруг опустилась тьма... творилось что-то невообразимое... слышалась стрельба, доносились крики...
   Так же вдруг воцарилась тишина, посветлело...
   Мне стало немного лучше, и я решил пойти на разведку...
   Рая и Вика сопровождали меня до ворот... с одной стороны мне было приятно, но с другой стороны тяготило, мне было как-то неловко... мне казалось, что Вика смотрит на меня как на человека, испорченного дурными примерами...
   Помню, когда она только появилась в замке, она была полной, а теперь ее не узнать... влюбилась что ли?.. наверное, прав был Семен... грудная болезнь ее убивает, хотя Рая надеется на благоприятный исход...
   Рая сочувствует Вике, и я растроган ее поведением... когда я покидал замок, у Раи выступили слезы на глазах, мне даже пришлось успокаивать ее...
   Рая вообразила, что не она, а я спас ее, и словно помешалась на этом... она дала мне денег... мне пришлось взять в долг эти скомканные, смятые бумажки... я обещал отдать, разумеется, после смерти в тюрьме или в желтом доме...
   Кажется, я рассмешил Раю и не только ее... слышу хихиканье, кто-то подсматривает и подслушивает... может быть, Философ или его бес...
   Молчу, молчу... Вика запретила мне говорить о бесах и о смерти...
   В общем, она не знала, чтобы еще такое сделать, чем угодить мне...
   Уже в дверях она обняла меня, притиснулась всем своим полным телом...
   Я был удивлен, я шел и ломал себе голову, пытался понять, что все это значило, но у меня не было ни воспоминаний, ни воображения на этот счет...
  
   "Куда это я забрел?.. как здесь душно... кажется, я опять в склепе... и я задыхаюсь... надо выбираться на воздух...
   Говорят Философ стал гробовщиком, он сдает склепы в аренду, чтобы помочь примадонне выпутаться из долгов...
   Не могу оставаться наедине со своими мыслями, боюсь сойти с ума...
   Вика на многое мне открыла глаза ночью, я начал понимать, что заблуждался в отношении к примадонне... господь и мне продлил жизнь из милосердия... оставил мне эту слабую и жалкую плоть, в которую я кутаюсь, всю в заплатах...
   Помню, примадонна говорила, что любовь по воле случая не даст мне счастья... так и вышло...
   Я лежу на ложе Философа, ставшем для него одром... кажется, я уже говорил, что одно время Философ был моим воспитателем, я даже спать стелил рядом с его ложем...
   Я лежу и вспоминаю пророчества примадонны...
   Перед смертью она стал увлекаться мистическими идеями и, как говорила Вика, даже сошлась с масонами...
   Когда я рылся в бумагах дяди Гомера, мне попались на глаза ее письма...
   Опять вспомнилось детство... дядя Гомер был подвержен бессоннице, он ходил из угла в угол и рассказывал мне всякое о небе...
   Его истории настолько увлекли меня, что я стал сочинять свои истории, в которых небо превращалось в Черную Дыру...
   Я пытался описать, что там творилось...
   У Черной Дыры был вход и выход... и вечность заключалась между входом и выходом и у нее не было ни пространства, ни времени...
   Черные Дыры стали моей манией... они возникать повсюду, где только им вздумается...
   Мое воображение превращало в Черные Дыры и людей... я научился распознавать их в толпе...
   Я смотрел и удивлялся... никто не видел, что с ними творилось, а я видел...
   Я пытался открыть прохожим глаза, а они сочувствовали мне или обходили стороной, думали, что я сумасшедший, маньяк...
   Все ждали конца света...
   Я был уверен, что конец света будет в Черной Дыре... потом я несколько изменил свое мнение...
   У всего живого есть вход и выход...
   Каждое мгновение один мир разрушается при входе в Черную Дыру, а другой возникает при выходе из Черной Дыры...
   Это процесс... и он длится, длится...
   Не знаю, кто мне это подсказал?..
   Черная Дыра была входом в царство бога, в вечность, у которой нет ни пространства, ни времени...
   А что будет с городом и с горожанами, со мной?..
   Я увидел, как город исчез и снова возник на пустом месте... и в нем были те же люди... они произносили те же слова, фразы, которые я слышал и понимал...
   Они испытывали те же радости и горести, излечиваемые утешениями и надеждой...
   Все повторяется с завидной регулярностью...
   Смерти нет, есть только вечное превращение одного в другое...
   Будущее переходит в прошлое, не оставляя ни воспоминаний, ни вещей, даже следа в памяти...
   Помню, Философ говорил, что историю придумал не бог, а люди, они пытались описать этот нескончаемый процесс исчезновения и сотворения, но, увы...
   Он думал, что это обновление, нет, это только повторение иллюзий, иногда красивых, трогательных, иногда странных и страшных...
   Бог сотворил этот мир и нас по своему образу и подобию в шесть дней... и обрек нас на эти превращения без всякого нашего согласия, с воображаемыми наслаждениями и искушениями..."
  
   "Я покинул замок... я иду в толпе беженцев от войны и думаю о Соне, испытывая какое-то смутное странное волнение, я как будто несу в себе какую-то вину...
   Я остановился... стою и смотрю...
   Какое-то странное предчувствие остановило меня...
   Что нас ждет?.. благодать и блаженство вечной жизни, в которой нет ничего спасительного или нечто иное...
   "Нас ждет все тоже... - сказал Философ... - И это не заблуждение... земная жизнь это только утомительная подготовка к испытаниям и превратностям вечной жизни..."
   Когда Философ говорил, лицо его казалось мне мертвым, неестественным...
   Он говорил как будто сразу на нескольких языках... и надеялся, что я смогу его понять..."
  
   "Опять эти странные воспоминания...
   Я вернулся в замок...
   Философ ходил по комнате, точно привидение, а я лежал на его узком ложе...
   Руки мои покоились на груди и напоминали засохшие ветки яблони из райского сада...
   Философ говорил с кем-то, кого я не видел, как одержимый какой-нибудь манией...
   Он увлекся... уже он читал и истолковывал некие весьма важные, тонкие и изящные по смыслу тексты из апокалипсиса и комментариев к нему...
   Я верил Философу в детстве, не будь этого, я чувствовал бы себя несчастным...
   Помню, как-то, блуждая по замку, я забрел в комнату, стены которой были сплошь увешаны портретами бывших его обитателей, в мантиях и мундирах с орденами на лентах, некоторые холсты были без рамок... были и пустые рамки...
   По всей видимости, это с ними Философ беседовал по ночам... я слышал диалоги, смех... а днем он листал труды апостолов, из которых брал дополнения для своих комментариев к апокалипсису...
   Для кого он писал?.. для таких же безумцев, как он?..
   Я сел на узкое ложе, тут же встал, показалось, что ложе вскрикнуло...
   Я снова сел, потом лег... я лежал и размышлял...
   Пустовавшие рамки, предоставленные самим себе, покачивались из стороны в сторону...
   Вид у меня был встревоженный и даже немного растерянный, когда я увидел среди пустых рамок свой портрет с Викой... на ней была фата невесты...
   Я не искал знакомства с Викой... она сама нашла меня...
   У меня были и другие женщины, правда, им не доставало одного обаяния, к которому привыкаешь, сам того не замечая, и уже не в силах забыть..."
  
   * * *
  
   Очнулся Христофор от скрипа инвалидной коляски.
   К его удивлению Лиза, его двоюродная сестра, встала и, прихрамывая и волоча за собой плед, сделала несколько шагов к краю обрыва.
  -- Я могу ходить... и не только ходить... - воскликнула Лиза, вскинув руки и смеясь судорожным смехом. - Как был бы рад отец... он так переживал, что я калека...
  -- Ты не калека...
   Христофор успел остановить Лизу, он повалил ее в траву.
   Лиза царапалась и брыкалась, потом затихла.
   Она лежала в траве, словно поникший цветок, и лишь тихо повизгивала и иногда вздрагивала всем телом...
  
   "Наверное, Лиза испытывала то же, что и я, только меня некому будет остановить..." - подумал Христофор и попытался выдавить из себя улыбку.
   Он стоял на краю обрыва, кутаясь в плед...
   Отступив от края обрыва, Христофор углубился в лабиринт улиц, переулков и тупиков старого города.
   Узкий, извилистый переулок вывел Христофора на площадь, которая быстро заполнялась людьми.
   Как вода люди стекали вниз из переулков и улиц.
  -- Что здесь происходит?.. - обратился Христофор к мужчине с тростью.
  -- Вы что, не видите... революция... - Мужчина принужденно улыбнулся. Он явно выражал недовольство по поводу происходящего.
  -- И что это значит?..
  -- Нас ждут потрясения... мятеж, хаос... одним словом мрак...
   Одни горожане, слившиеся в толпу, относились к происходящему с сочувствием и почти с восторгом, другие с настороженным выжиданием и опасением.
   Говорили об антихристе, о конце света в виду событий, имеющих немного апокалипсический характер... газеты пестрели жуткими снимками... наводнения сменяли землетрясения... в земле образовывались воронки, куда все проваливалось...
  -- Исполняются мрачные предсказания примадонны...
  -- Вы думаете, это она творит хаос?..
  -- Говорят, на площади видели Нострадамуса в мантии...
  -- Он же умер в 1566 году... наверное, это был какой-нибудь актер из провинции...
  -- А что, собственно, произошло?..
  -- В сущности ничего... уже в квартале от этого места люди живут, как жили...
  -- Народ доверчив, верит всему...
  -- Я думаю, что это одна из тех опасных иллюзий, которая и сводит весь мир с ума...
   Внимание толпы привлекла женщина в рыжем парике...
   С ненужными подробностями она пересказывала слухи...
   Люди слушали и видели в ее словах более того, что в них действительно заключалось...
   Толпа вокруг женщины в парике заметно поредела...
   Люди переместились в сторону другого оратора, который говорил с размашистыми жестами и более увлекал, чем убеждал...
   Оратора с размашистыми жестами сменил господин интеллигентного вида в прозрачном плаще, который заговорил о том, что при существующем порядке вещей лучшие люди суть вместе с тем худшие для общества...
  -- И, похоже, он из их числа...
  -- Таким людям суждено быть бедными и несчастными в смутные времена...
  -- И во все прочие...
  -- Это точно... жизнь не зависит от мыслей и убеждений, она заранее определяется некими готовыми рамками, в которые мы заключены рождением...
  -- Я согласен с вами, но как-то уж очень сложно... вы, наверное, философ...
  -- Все мы дети случая и нужды...
  -- Все ваши рассуждения ничего не меняют... теории лишь все запутывают...
  -- А ложные теории тем более...
  -- Извините... - вмешался в диалог некто в очках и в пальто до пят... - Человек и природа имеют смысл только в своей связи с богом... а люди потеряли веру в бога, которая вся держится тайной, чудом и подвигом... ораторы одержимы бесом злобы, они хотят переделать жизнь по-своему...
  -- Ну да, хотят спасти нас насильно...
  -- Скажите, бога ради, что здесь происходит?..
  -- Я же уже говорил... революция...
  -- Опять?.. сколько можно?..
  -- Никакая это не революция... - заговорил мужчина в мятом клетчатом пиджаке.
  -- Тогда что же это?..
  -- Да, действительно любопытно... - Христофор приподнял шляпу и вытер пот со лба.
  -- Это переворот... у меня информация из первых рук... - заговорил неизвестно откуда появившийся мужчина неопределенного возраста с красным лицом и горбатым носом... он зашептал подробности, которые расползлись по толпе.
  -- Вот так делается история всякой смуты... - сказал мужчина интеллигентного вида в прозрачном плаще.
  -- Чушь... - возразил ему мужчина в клетчатом пиджаке. - Я подозреваю, что он все это высосал из пальца...
  -- Зачем спорить?.. поживем - увидим... - господин в очках и в пальто до пят, глянул на небо. - Тем более, погода опять портится...
   Начал накрапывать дождь.
   "Неплохо было бы написать обо всем этом роман..." - подумал Христофор и попытался раскрыть сломанный зонт...
  
   Мысли о романе завели Христофора неизвестно куда.
   Он кружил по реальному городу и скрытому, невидимому, искал улицу, дом дяди Гомера...
   Извивы улицы привели его к руинам с решетками на окнах...
   "От пребывания в этом месте у меня остались ужасные воспоминания...
   Меня арестовали ночью по доносу, и я оказался в камере... меня мучили, терзали, заставляли назвать имена заговорщиков...
   Я не смог вынести пыток, признал себя виноватым и назвал имена известных мне людей из прошлого...
   Все они давно умерли, но для меня они были живыми..."
   Слабость, головокружение спутало мысли Христофора...
   Пережидая головокружение, он прислонился спиной к полуразрушенной стене дома...
   Земля снова заколебалась под ним...
   Он присел на корточки... он боялся провалиться...
  -- Есть бог... - прошептал он... - Бог знает, что я невиновен... бог мой судья... раны на мне заставили меня говорить... прости, боже, мою слабость, укрепи меня..."
   Это был театр, созданный воображением Христофора, и вовсе не воображаемый...
   "Всего горстка преступников поколебала город, разрушила власть..."
   "Кто это сказал?.. - Христофор привстал, огляделся... - Странно, никого, но я слышу шаги... кажется, это женщина...
   Женщина присела рядом с Христофором у руин женского монастыря, превращенного в застенок, куда заключали преступников...
   Христофор услышал эхо их жалобных воплей...
   С изумлением он увидел и себя среди арестантов, хотя и не участвовал в происходящем...
   Он убеждал себя, что это сон, надо проснуться...
   Мимо прошли люди... они делились впечатлениями, обменивались мнениями... на их лицах отражался свет этого дня...
   "Кто они?.. неизвестно... может быть, и не люди вовсе... идут и идут... и куда?.. что-то вступило им голову самым порочным и соблазнительным образом, вот они и идут..."
   На вопросы Христофора люди отвечали молчанием...
   "Как будто меня нет... а я есть?.. вот я... стою, оглядываюсь... и что я вижу?.. я вижу на солнечной стороне улицы примадонну и Философа...
   Примадонна включила и меня в свиту своих интимных друзей...
   Я писатель, пишу мемуары примадонны и выполняю ее деликатные поручения...
   Философ познакомил меня с примадонной, когда был моим воспитателем... это было так давно...
   Философ был известным человеком... он говорил со мной о боге, о его крестной смерти, которой он смерть попрал...
   Когда мне грустно, я вспоминаю эти беседы...
   Мне было... сколько же мне было лет?.. я стремился к образованию..."
  
   Бог перевернул страницу этого дня и Христофор очнулся...
   Светало...
   Христофор чувствовал себя богом, которому злой дух с вершины горы показывал все царства мира... и все утра...
   Христофор не оставил записи того, что видел...
   Увиденное было грандиозно, странно и страшно, правда, несколько театрально...
   "Ну да... не без этого... ведь я был с примадонной и Философом, правда, Философ театр не любил..."
   В полдень небо над городом вдруг как-то сразу потемнело...
   Христофору довелось быть свидетелем происходящего на площади у театра...
   Ораторы на площади волновали толпу... одни пророчили всеобщее счастье, другие - всеобщую гибель, хотя в окрестностях города все цвело и благоухало...
   Потом был вечер... солнце погружалось в море, превращало воду в вино и осыпало скалы яшмой и опалами...
   Христофор шел как сомнамбула, город был как город, но что-то изменилось...
   "Изменились названия улиц... я искал Болотную улицу и дом дяди...
   Прохожие меня не понимали... я заикался, не мог выговорить название улицы...
   Я не узнавал город... было много руин... город трясло, как и весь мир...
   Мир стоял на грани разрушения... и это ни у кого не вызывало никакого сомнения и сожаления...
   Женский монастырь и другие здания стояли в руинах...
   Помню, спасаясь от преследователей, Философ жил в одной из келий монастыря, потом переселился на чердак замка примадонны...
   Он производил там какие-то мистические эксперименты, вычислял дату конца света...
   Помню, я нашел под окнами его комнаты некое эфемерное существо, полумертвое, окровавленное...
   По всей видимости, существо выпало из окна его комнаты...
   Примадонна уже не царила на сцене, она была то девой революции, то ведьмой...
   Молва была безжалостна и беспощадна к ней...
   Происходящие в городе события угнетали ее, но она жила ими... это был ее театр...
   Со мной примадонна была ласкова, откровенна, однако без излишней близости...
  -- Я знаю, ты истинный патриот... тебя не нужно вдохновлять... спаси город...
  -- От чего?..
  -- От безумия... они сошли с ума, воображают, что близок конец света, но у света нет конца, как и у вечности... впрочем, не знаю...
   Примадонна высказала несколько общих суждений о власти...
   Власть выглядела скорее слабой, чем преступной...
   Это был роковой перелом в истории города...
  -- Дальше будет только хуже... или лучше... увидим, если доживем... Христофор, ты умен, опытен, ты справишься... мои упреки власти - это мое личное мнение... я любила мэра, я не склонна скрывать это от тебя...
   Я слушал примадонну и даже не догадывался, что ждало меня и город впереди...
   Пути заговорщиков были неисповедимы, как и пути бога, а действия власти бессмысленны и ничем не мотивированы...
   Власть потеряла роль сдерживающей угрозы..."
  
   "Я ушел из замка... я шел и размышлял о вредных последствиях безвластия и беззакония..."
   Размышления Христофора прервались... как всегда неожиданно начался проливной дождь...
   Глянув по сторонам, Христофор увидел на крыльце дома старика в длинном до пят плаще...
  -- Можно к вам?..
  -- Можно...
   Старик заговорил... и уже не умолкал...
   "Боже мой, это же Гомер..."
   С изумлением Христофор смотрел на старика... он видел то, во что не верил...
   Почувствовав головокружение, Христофор закрыл глаза...
  
   Христофор очнулся, он не мог понять, как очутился в этом унылом, тесном дворике, стиснутом обмокшими кирпичными стенами.
   У подъезда дома на обшарпанной скамейке дремали старухи, забывшие умереть.
   В палисаднике старик в круглых очках возился с цветами. Штанины его брюк были закатаны до колен.
  -- Кого-то ищете?.. - спросил старик и бросил на Христофора короткий, явно обеспокоенный взгляд поверх очков. Он как будто увидел перед собой существо, которого не могло здесь быть.
  -- Даже не знаю... - пробормотал Христофор. Взгляд его скользнул вдоль забора, уклонился влево и уперся в стену строение мрачного вида с решетками на окнах.
  -- Это архив...
  -- Кажется, я заблудился... - Христофор принужденно улыбнулся...
  -- Бывает... - сказал старик и еще раз внимательно и с недоверием взглянул на Христофора...
   "Он просто копия дяди Гомера... - подумал Христофор...
   Помню, дядя Гомер говорил, что у него есть брат, близнец... они были похожи на как две капли воды... в детстве они даже любили одну и ту же девочку с тощими косичками... ее звали Соня..."
   Дождь усилился, небо загрохотало...
  -- Хотите зайти в дом?.. - спросил старик и приоткрыл дверь...
  -- Если вы не против...
   Христофор вошел в дом...
   Дом был копией дома дяди Гомера...
   Старик задернул занавески на окне...
   В комнате потемнело...
   На пустом столе лежали фотографии...
   Взгляд Христофора наткнулся на свою фотографию... он невольно всхлипнул, почувствовал себя без вести пропавшим, проклятым и захотел умереть...
   Увы... иногда с возрастом у людей появляются странные мысли и их озаряют безумные идеи...
  
   Старик был братом Гомера, звали его Ипатий... история Ипатия началась, как и у всех, он родился недоношенным и до 13 лет жил почти без событий...
   В 13 лет Ипатий влюбился... его пассию звали Соня, он был без ума от нее, но она предпочла Гомера...
   Чтобы не сойти с ума и не стать убийцей брата, Ипатий бежал из города...
   В 27 лет Ипатий женился, имея самые туманные представления о браке.
   Его жену звали Катерина. Тонкогубая, с зелеными глазами, она играла на пианино, пела и рисовала. Были у нее и другие таланты. Она любила слушать тишину, разговаривала с птицами, с цветами, даже с засохшими, или нарисованными на обоях. А в лунные ночи она забиралась на крышу и сидела там, прислушиваясь к шуму ночной жизни и откровениям иного мира, скрытого под обманчивым покровом реальности.
   Через семь месяцев Катерина родила Ипатию недоношенного мальчика, этакое измятое и синее создание, без ресниц и бровей, к которому он ничего не почувствовал, кроме какого-то виноватого омерзения.
   Мальчик был очень слаб. Казалось, он не протянет и дня, но он выжил. Катерина отдала ему свою жизнь.
   Ипатий с трудом освободил мальчика из объятий Катерины. Мальчик был весь мокрый и уже не кричал, а выдавливал из себя крик.
   Как и Катерину мальчика отпевал прибой, чайки были солистами...
   Осенью другого года Ипатий сошелся с Ликой. Лицо у нее было узкое, глаза карие. Она, исчезла, оставила ему девочку со сросшимися ногами...
   Мрачных красок в историю с биографией Ипатия добавила Лера, третья его жена, у которой глаза были водянистого цвета. Он сошелся с ней спустя год после исчезновения Лики. Брак не сделал его счастливой.
   Лера утонула в море. Нагую ее выловили рыбаки в водорослях у рифов. Было открыто дело, чтобы выяснить, случайно или намеренно она покончила с собой... свидетелей не нашлось и дело зашло в тупик.
   Похоронив третью жену, Ипатий понял, что притягивает смерть.
   Он отдал дом брату вместе с девочкой со сросшимися ногами и собакой, и ушел искать бога. Путешествовал он и на осле, и на верблюде. Шел он и пешком. Иногда его посещало странное чувство, что он уже был в тех местах, через которые проходил, возможно, во сне.
   Не уклоняясь от помощи случая, Ипатий пересек пустыню, затем омылся в водах Иордана и поднялся на гору Синай, а с горы Синай на небо.
   Обозрев все, сотворенное богом, Ипатий вернулся в город, сам не зная, кто он. Даже собака не сразу узнала его, и лишь когда он пригладил волосы, чтобы придать себе видимость подлинности, она завиляла хвостом.
   Сбрив бороду, Ипатий устроился на работу в архив и получил должность тюремщика, если представить себе, что дела под номерами - это заключенные. Он проработал в этой должности до пенсии и вышел в отставку.
   Первое время он отдыхал, целыми днями лежал на кушетке, невидящими глазами уставившись в потолок.
   В сумерки он прогуливался по бульвару обычной своей нетвердой походкой и разговаривал сам с собой на языке откровений...
  
   С трудом выкарабкавшись из топкого сна, Ипатий потянулся, зевнул, и, все еще под впечатлением от сна, в котором он повторил свою одиссею на небо, вышел на террасу, потом спустился в палисадник. Он стоял и смотрел на море, которое побагровело, стало винно-черным, потом пурпурным.
   Звуки и краски делались все глуше.
   Ипатий вернулся в дом...
   Вдруг заколыхались гардины.
   Ипатий испуганно обернулся и увидел Соню. Она стояла у зеркала. Сквозняки расчесывали ей волосы.
   С чувством некоторой неловкости Ипатий смотрел на нее и не мог отвести глаз.
   Катерина повернулась к нему спиной и в ту же минуту исчезла.
   В каждом ее движении было столько непринужденной грации.
   Соня напомнила Ипатию о прошлом, и он решил написать письмо брату, о котором имел самое смутное представление, знал только, что оставил его не в своем уме.
   Всю ночь Ипатий писал, украдкой поглядывая на зеркало, словно это была дверь, качал головой и усмехался.
   Письмо вылилось в историю с биографией, читать которую было легче между строк. О каких-то событиях Ипатий умалчивал, какие-то события искажал. Писал он неясно, по рассеянности и забывчивости пропуская слова.
   Под утро, уронив очки, Ипатий заснул и проспал весь день.
   Он проснулся как от толчка, погасил напрасно горевшую лампу, затем встал, босиком прошелся по комнате, поджимая ноги как цапля. На душе у него было смутно, тревожно и его чуть-чуть покачивало и лихорадило.
   Выпив три рюмки портвейна, Ипатий вышел на улицу и, опустив письмо в почтовый ящик, направился к обрыву.
   Он решил покончить с собой от разнообразных причин, весьма, впрочем, не важных во всех отношениях.
   Внизу лежал невидимый город. Он тонул в тумане, и Ипатию показалось, что он стоит на облаке.
   Он стоял и ждал вдохновения, но вдохновение не приходило.
   Это породило у Ипатия некое чувство растерянности.
   Ипатий вернулся в дом, погасил напрасно горевшую лампу и лег на кровать.
   Он лежал и видел картины, сцены той жизни, которую собирался покинуть.
   Он невольно улыбнулся, вспомнив, как в детстве по приставной лестнице пытался взобраться на небо к богу.
   Прошептав молитву и услышав вздох бога, Ипатий воздел руки, как-то нелепо всхлипнул и умер, но руки его еще кого-то искали, тянулись к кому-то...
  
   Через три дня Ипатия похоронили за ржавой оградой непомерно разросшегося кладбища.
   Шел дождь.
   Посреди раскатов грома, для Ипатия как будто раскрылась земля, и он лег туда весь без остатка, и вместе с ним легли его жены, все три.
   Дождь разогнал случайных зрителей церемонии и тех, кто уже давно умер или никогда не жил...
  
   * * *
  
   Христофор шел и вспоминал старика...
   "Странный старик... и я откуда-то его знаю..." - размышлял Христофор...
   Он шел, поджимая ноги как цапля, он не мог освободиться от власти каких-то смутных воспоминаний.
   "Столько лет я носил в себе эти воспоминания..."
   Задумавшись, Христофор прошел через арку, повернул налево, потом направо, снова налево и очутился перед портиком служебного входа в театр.
   Он не решился войти, чтобы расспросить о Кире, жене, понимая, что ответы на его вопросы будут уклончивы или неприятны.
   Узкий петляющий переулок вывел Христофора к дому с крыльями флигелей, который напомнил ему сон и вызвал ощущение тревоги, и такое острое, что спазма сдавила горло.
   С трудом сглотнув слюну, он тяжело привалился спиной к ограде.
   В окне дома напротив, затянутом ветвистой решеткой, почудилось движение.
   Христофор смахнул слезы, которые заволокли ему глаза.
   Створка окна приоткрылась. Обрисовался угол буфета, рисунок стула, настольная лампа, часы и белесое, тонкогубое личико девочки 13 лет среди загнивающих бегоний в горшках.
  -- Кого-то ищете?.. - спросила девочка.
  -- Ищу немку и ее племянницу...
   "Вылитая Соня..." - подумал Христофор.
   С детства знакомым ему движением девочка завязала волосы на затылке лентой.
   Христофор как будто вернулся на 30 лет назад...
  
   Царило лето...
   Соня лежала на плоском камне, изображала спящую ящерицу.
   "Здесь бы и остаться..." - подумал Христофор.
   Неожиданно зазвонил будильник.
   Порыв ветра поднял пыль, палые листья.
   Створка окна захлопнулось, и тонкогубое лицо девочки исчезло, а Христофор все еще стоял и смотрел, не мог отвыкнуть от прошлого.
   Он провел рукой по лицу и, опустив голову, пошел вниз по переулку, свернул налево, направо и остановился, увидев женщину в кашемировой шали с большим животом. Босые ноги женщины утопали в заношенных мужских ботинках. В руках она держала куклу с розовым бантом и закрывающимися глазами. На худых запястьях позвякивали серебряные браслеты. По овалу лица, отличающемуся нежностью черт, более тонких, чем правильных, было видно, что она не родилась в этом жутком доме, в котором жила, а попала в него по стечению неких несчастных обстоятельств.
   Чуть поодаль в луже, вытекающей из арки, плескались два малыша, почти голые.
   Из арки вышел мужчина, грузноватый с угрюмым, небритым лицом, на котором были видны следы бессонницы, старившие его.
  -- На вас опять поступила жалоба... - заговорил незнакомец и как-то судорожно улыбнулся женщине. - Но вам тревожиться не о чем...
  -- Ну да, конечно, мне не о чем тревожиться... мне давно следовало уехать из этого проклятого города... - сказала женщина тонким, злым голосом, не лишенным некоторой мелодичности.
   "Боже мой, это же Сара, сирена..." - Христофор вытер вдруг вспотевшие ладони. Он узнал женщину по голосу.
  -- Погода совсем испортилась... который день идут дожди...
  -- Мне тоже от них как-то не по себе... - Прикрыв рот рукой, Сара зевнула.
  -- Было приятно с вами поговорить, но, увы... обстоятельства принуждают... к сожалению, они складываются не так, как нам хотелось бы...
   Пауза.
  -- Возможно, я суюсь не в свое дело, но вам надо вернуться в театр... не знаю, известно вам или нет... примадонна готовит спектакль... и я не сомневаюсь, она с радостью даст вам роль... пусть и не главную...
  -- Ну да... все главные роли она оставит для себя...
  -- Говорят, она потеряла голос...
   Пауза.
  -- Спасибо, конечно, за участие... - отозвалась сирена. - Но я не могу понять, какой вам от этого прок... я из прошлого... отрезанный ломоть... здесь много таких, как я... ни имени, ни положения, ничего... нет, несчастной я себя не считаю... у меня есть дети... вон они... купаются в луже...
  -- Вы прелестное существо... - сказал незнакомец прерывающимся голосом и отвел взгляд... он как будто испугался своей откровенности.
  -- Вовсе я не прелестное существо... вы заблуждаетесь... да вы и сами не верите своим словам, потому что им нельзя верить...
   Пауза.
  -- Все повторяется... со мной это уже было... и прошло... - Сирена невольно вздохнула. - А вы умеете быть приятным... чего не скажешь о вашей жене... нет, я ничего не имею против нее... и не таю никакого зла, хотя она была несправедлива ко мне...
   "Вот как... а я и не знал, что они знакомы..."
   Христофор отступил в замешательстве и не без некоторого нравственного потрясения от увиденной сцены, пошел дальше, свернул налево, потом направо.
   Он шел и думал о странной судьбе Сары.
   "Всю жизнь на сцене, даже когда за кулисами..."
   Вспомнив оплывшее лицо Сары, крашеные волосы, штопанную кашемировую шаль, ему невольно представилась Кира, такая же потерянная и одинокая в чужом городе...
   Час или два Христофор блуждал в лабиринте переулков старого города и снова он вышел на площадь, на которой все еще шумела толпа.
   Люди почти равнодушно слушали ораторов.
   Каждый из ораторов утверждал какую-либо истину, которая опровергалась последующими ораторами как заблуждение.
   Христофор попытался обойти толпу, но его остановил незнакомец с вытянутым лицом и глазами совы, который спросил, не Христофор ли он?
   "Вроде бы лицо знакомое..." - подумал Христофор и неохотно признался.
  -- Да, я Христофор...
  -- Нам надо поговорить... я живу у Цепного моста, такой приземистой дом напротив гостиницы... вход со двора... спросите Семена... И будьте осторожны, тут полно шпионов и стукачей, некоторые даже не маскируются... - Незнакомец хмуро глянул по сторонам и исчез в толпе.
   Христофор кивнул головой, продолжая сомневаться и вспоминать.
   Лицо незнакомца внушало недоверие, но постепенно, как сквозь туман, пробивалось какое-то чувство симпатии и расположения к нему...
  
   Христофор знал Семена еще по школе. Они сидели с ним за одной партой и вздыхали о счастье. Жили они тогда в небольшом городке на севере и не собирались никуда уезжать.
   Лиза, дочь дяди Гомера, которую Христофор до 13 лет возил в инвалидной коляске, влюбилась в Семена. Чем-то он ее околдовал, хотя внешне ничего особенного собой не представлял. Этакое преждевременно состарившееся создание не от мира сего с глазами совы.
   Семен мечтал стать писателем. Писать он научился прежде, чем читать. У него был дар. Вечно скучающий, как будто утомленный, он засыпал на уроках. Такое не раз случалось и на улице. Он мог заснуть в самом неподходящем месте. Во сне он иногда говорил, потом, не просыпаясь, если судить по его застывшему взгляду, и, плавая поверх сна, он что-то писал, обычно на желтоватой оберточной бумаге, как на песке, пока его пальцы не сводила судорога.
   Все то, что он видел во сне, ложилось на бумагу и лежало.
   Это были довольно путаные рассказы, неизменно драматически окрашенные, в которых всегда была осень, сумерки и плохая погода.
   Лиза была уверена, что Семен станет писателем или святым. Взгляд у него был, как у святого. Казалось, что он видел больше, чем видят глазами.
   После окончания школы Семен работал корректором в местной газете, потом неожиданно уехал, а через несколько месяцев Лиза родила мальчика, который прожил всего несколько дней. Умер он ночью. Весь день Лиза сидела заплаканная, вдыхая еще теплые испарения, исходившие от маленького, уродливого тельца, гладила и целовала его опавший живот, грудь, шею, лицо, волосы.
   После похорон мальчика, по просьбе Лизы, Христофор поехал в город, чтобы найти Семена и передать ему письмо.
   Семена Христофор не нашел и остался в городе.
   Жил он тогда у Красных Ворот, снимал у старухи половину комнаты, перегороженную шкафом.
   Комнатка была узкая и тесная, в полу щели...
   Ночью он слышал шепот старухи, и мышиную возню.
   Иногда мыши забирались даже в постель.
   Днем Христофор ходил на службу в контору, а ночью спал под крылом своего ангела-хранителя, который подсматривал его сны...
   Иногда ангел вмешивался, что-то исправлял...
  
   * * *
  
   Семен жил в мансарде приземистом сером доме с цокольным этажом.
   Дверь Христофору открыл старик в очках с темными стеклами. Он проводил Христофора по длинному петляющему коридору к лестнице.
   Христофор поднялся в мансарду.
   Выглядел Семен жутко, весь какой-то изголодавшийся, босой, в женском халате. На крючковатом птичьем носу мутно поблескивали очки, щеки как будто нарумянены, складки в углах глаз.
  -- Ужасная дыра... зимой холодно, а летом пекло, как в аду... - Семен принужденно улыбнулся. - Я здесь сначала сойду с ума, а потом астма задушит... да ты садись...
   Христофор сел.
  -- Рад тебя видеть... все о себе рассказывать не хочу, да и невозможно все рассказать... - Семен закусил губу и по обыкновению начал что-то бормотать себе под нос, путаясь в языках.
   Христофор ничего не понял и прервал его монолог, протянув письмо Лизы.
  -- Что это?.. письмо от этой сумасшедшей?.. извини, мне не следовало так говорить... сознаюсь, я сбежал... да сбежал... я не знал, как мне выпутаться из ее кошмаров... с тех пор столько воды утекло... живу здесь как на острове... - Семен глянул в окно на жалкие постройки мертвых серых тонов, прогнившие насквозь, которые заваливались друг на друга точно пьяные. - Живу один... - Глянув на Христофора, он отвел взгляд. - Художник всегда один, если он художник... и ответственен он только перед богом... если бог существует... а он существует...
   За окном начал накрапывал дождь.
   Семен сдвинул бумаги на угол стола.
  -- Крыша протекает... иногда моросит, а иногда и льет...
   Семен помолчал, потом снова заговорил.
   Давно хотел посмотреть, что из тебя сделала жизнь... меня она удивила... и испортила... одно могу сказать...
   Пауза.
  -- Впрочем, я никогда не питал иллюзий относительно своего места в жизни...
   Пауза.
   Пауза затянулась и вынудила Христофора спросить:
  -- А кто у тебя соседи?..
  -- В угловой комнате живет один непризнанный гений... знает все, что не стоит знать... днем он пропадает в юридической конторе, а ночью пишет поэмы... я тоже иногда пишу... так, от некоторого безделья описываю действительность, которая вовсе не обязана быть интересной...
   Пауза.
  -- Дальше по коридору живут полковник в отставке, и две старые еврейки обаятельные и обольстительные... все строят мне козни...
  -- Я видел их... прямо как ведьмы...
  -- Но они не умеют летать... пока... правда, ко мне они относятся уважительно, даже трогательно...
   Семен прочитал письмо Лизы и помрачнел... у него надулись жилы на лбу, а во взгляде появилось нечто безумное...
   Семен вспомнил сцену у обрыва, когда, Лиза, улыбаясь, сказала ему, что она чуть-чуть беременна.
   Она лежала на камне, изображая спящую ящерицу.
  -- Рожу тебе мальчика и уеду в город... я хочу стать актрисой... выйду на сцену и буду петь... я буду петь твои плачи... - воскликнула она...
   Иногда у Лизы разыгрывалось воображение, и с ее губ срывались странные слова.
   Сгорбившись, Семен слушал монолог Лизы.
   Лиза умолкла.
  -- Кстати, что с Сиреной?.. - спросила Лиза...
  -- Она не умерла... живет и поет, правда, не на сцене...
   Опускались сумерки. Жара уже спала, но вечер еще не успел сделать воду вином и усыпать скалы яшмой и опалами.
   Откуда-то доносилась музыка.
   Лиза глянула на деревья. Они вздымали руки, жестикулировали, словно актеры на сцене, повторяя давно сыгранную драму.
   Деревья уже были не деревьями, а колоннами с капителями-цветами, и сквер стал не сквером, а театром, в котором царила тишина вечера.
   На губах Лизы появилась задумчивая блаженная улыбка. Приникнув к Семену, она тонкими пальцами коснулась его лица, взлохматила волосы и стала расстегивать пуговицы на его рубашке.
   Семен отстранился. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание и уже никогда не придет в себя, он попытался сделать серьезное лицо, но получилось что-то комическое.
   Лиза рассмеялась. Она смеялась до слез, не могла остановиться, а Семен не без умиления и восторга смотрел на нее.
   У лица Лизы вились ночные бабочки, ласкались нежно и трепетно...
   Они тоже питались видениями и восторгами...
   Вернувшись в свою комнату в бараке, Семен записал этот монолог Лизы, похожий на исповедь...
   Он записывал все вздохи Лизы...
   Чтобы писать, Семену нужен был лишь стол, и некоторое уединение...
  
   * * *
  
   Узкий петляющий переулок снова вывел Христофора на площадь.
   Христофор глянул на дом мэра, над которым вился флаг.
   В ту же минуту раздались выстрелы, сухо, неожиданно.
  -- Похоже, дело принимает серьезный оборот... - сказал мужчина в сером плаще.
  -- Похоже... - отозвался Христофор. Они обменялись взглядами.
  -- Это ужасно... - женщина в рыжем парике побледнела и пошатнулась. Христофор подхватил ее под мышки, теплые и чуть влажные.
   Перестрелка усилилась. Несколько шальных пуль залетели в толпу. Толпа тревожно замерла в неустойчивом равновесии, качнулась в одну сторону, потом в другую.
  -- Опять стреляют... и пули не резиновые...
  -- Они сошли с ума...
  -- Удивительно, в один день все рассыпалось... буквально все... осталось только эта толпа... - пробормотал мужчина в сером плаще, оглядываясь вокруг.
   Толпа пришла в движение.
   Течение людей завертело и прибило Христофора к ограде сумрачного сквера с фонтаном и бронзовой фигурой какого-то божка, которому вороны выклевали глаза.
   Постепенно площадь опустела. Толпа рассеялась.
   Издалека донеслись крики, топот ног, потом все затихло.
   Какое-то время Христофор стоял у ограды, занятый своими мыслями. Очки у него были сдвинуты на лоб.
  -- Что там случилось?.. - спросил Христофора старик интеллигентного вида с тростью.
  -- Стреляют... - отозвался Христофор.
  -- Вот безбожники...
  -- Они не безбожники, просто у них бог другой...
  -- Все-таки тот бог, который был, помогал нам... так, по мелочам, немного, но помогал... и мы старались понравиться ему...
   Где-то за сквером послышался странный утробный гул, скрежет потом глухие звуки выстрелов, как будто стреляли под землей.
   "Опять стреляют... и опять эти люди непонятно куда бегут... похоже, что это на самом деле революция..." - Почувствовав головокружение, Христофор прислонился спиной к ограде и закрыл глаза.
   Он падал в темный, нескончаемый колодец.
   Кто-то окликнул Христофора по имени.
   Он вздрогнул и очнулся, беспомощно озираясь. В голове все еще мерещились странные образы, которые метались и летали.
   Из арки длинного дома вышел старик интеллигентного вида и следом за ним юная, тонконогая особа с зелеными глазами и подкрашенными губами. Ее щиколотки путались в переливчатых складках длинного прозрачного плаща.
   Христофор закрыл глаза и еще раз пережил это странное, какое-то неуклюжее падение в темноту.
   В детстве он часто падал и летал.
  -- Что там слышно?.. какие новости?.. - спросил старик.
  -- Никаких новостей...все тоже... стреляют... - с трудом выдавил из себя Христофор.
  -- А где стреляют?..
  -- Не знаю, кажется на набережной...
  -- Это надо же... опять революция... сколько можно...
  -- Революция - это игра... - заговорил господин в потертом пальто.
   Доверительно склонившись к Христофору, он хриплым каким-то каркающим голосом стал пересказывать слухи, которые слышал во время кружения по пивным. От него несло воблой.
  -- Никакая это не революция, а переворот... - сказала женщина с фикусом в руках. Она была явно испугана.
  -- Очень даже может быть... - господин в потертом пальто глянул на женщину, потом на небо, угрожающе нависшее над городом и готовое пролиться дождем.
   Женщина с фикусом и господин в потертом пальто скрылись в переулке.
   Христофор опять остался наедине со своими воспоминаниями, постепенно увязая в них, как в тине...
  
   Воображение изобразило дом, в котором прошло детство Христофора...
   Он вошел в комнату Философа, наследил...
   "Философ видел себя, наделенным какими-то особыми полномочиями... любил сумерки, изящное и наслаждался им... - размышлял Христофор... - Я был при нем... от меня требовалась скромность, смирение... я был новичком, искал покровительства... внимание женщин смущало меня... я делал себя, создавал... и вдруг арест... я никак не мог понять, чтобы это значило... догадывался, почему я был объявлен вне закона...
   Философ взял меня под защиту... он познакомил меня с примадонной... я скрывался в ее замке от преследователей...
   И ради чего?.. чтобы спастись от допросов, боли, смерти, избежать которую еще никому не удалось...
   Я переживал минуты отчаяния и сомнения, искал бога и путь, по которому он вел человечество к совершенству...
   Путь этот так и остался для меня тайной за семью печатями... даже талант моего покровителя не помог мне снять все печати...
   Философ меня ценил, отзывался обо мне с нежной почтительностью..."
  
   Донос на Христофора написал некто Блудов, один из учеников Философа...
   Время было смутное...
   Писатели писали доносы, а следователи - допросы...
   Ум и такт, свойственные Христофору, помогли ему найти нужный тон и выбрать тип поведения... он не лил слезы, не изображал страх перед следователем... он оставался самим собой... гордился дружбой с Философом и примадонной, тоже попавшими в немилость...
   Следователь поверил Христофору, он не дал ход доносу, положил дело под сукно...
   Безвестный, нищий Христофор укрылся во флигеле замка с заколоченными окнами... иногда он посещал и чертоги примадонны, переходил границу...
   "Я любил примадонну и вздыхал до обмороков, помню, даже пытался утопиться...
   Прилив унес меня в море, а волны высадили на остров...
   Мне исполнилось 27 лет...
   Это была счастливая и несчастная любовь, заблуждения моего сердца, головокружение...
   Примадонна была прекрасна душой и телом...
   Самоубийцы топились в пруду под ее окнами, заросшем осокой...
   Помню, дядя Гомер говорил:
   "Смерть - это дорога в никуда... счастье там не найдешь..."
   После ареста моя жизнь была исполнена подвигов и борьбы...
   Против меня враждовали ангелы дьявола, а также и люди, повинующиеся им, и без всякой осмотрительности...
   Спас меня Философ... он вернул меня богу, обратил к добру...
   "Грехи могут отпасть путем наказаний, служений и исправлений... что выбираешь?.."
   "Не знаю... я боюсь боли... служить я уже служу..."
   "Если ты не изменишься, то погибнешь..."
   "Будут приготовляться..."
   "Ну-ну..."
   Философ много чего говорил в этом духе, я не успевал записывать...
   "От кого ты узнал, кто написал на тебя донос, от следователя?.."
   "Нет... не могу сказать..."
   Я не поверил следователю, оправдывал Семена, говорил то, что обычно говорят в подобном случае...
   "Нет, не мог он оговорил меня, кто-то другой, бывший в нем, он пусть и принимает зло на себя... может быть, он уже и принял его... пожелал и принял..."
   "Ну да... и он уже в раю среди херувимов... бог простил ему грехи..."
   "Все имеют способность и к тому и к другому... от человека зависит выбор... бог свет, а тьма не может обнять свет..."
   Помню, дядя Гомер говорил, что Философ побывал и преисподней, и на небе, в чертогах бога...
   Если это так, то как он вернулся... и с тем же телом?.. ведь не мог же он существовать там без тела?.. или мог?..
   И какой он этот иной мир?..
   Я думаю не лучший и не худший, а такой, какой принял его, если это на самом деле произошло...
   Но чтобы поверить этому, надо поверить, что есть бог, который все это сотворил и устроил...
   "Все направляется к одному концу, чтобы снова обрести начало... - говорил Философ...
   Душа облекает тленное тело одеждой, и тело уже не может быть побеждено смертью и уязвлено жалом, притупленным благодатью..."
   Все это кажется возможным, остается только поверить... тогда и прекратится пользование телами...
   Бог сотворил мир из ничего... и тела превратятся в ничто, как и все видимое... а затем снова последует все то различие и разнообразие тел, которым всегда украшался мир, потому что не может быть иначе...
   Я не знаю, какими доказательствами можно подтвердить это предположение, а это, увы, только предположение...
   "Окончательного блаженства мы можем достичь, но не своей силой, благодатью божьей..." - говорил дядя Гомер...
   Не знаю, может ли вселенная достичь совершенного конца?.. и все вернется к богу и станет ничем...
   Все видимое - временно, невидимое - вечно...
   Впрочем, все это лишь воображение ума и игра представлений... это трудно вообразить и тем более описать..." - пробормотал Христофор и очнулся...
   Он увидел город и его отражение в воде залива...
   Над городом вспыхивали зарницы... гроза ушла...
   Христофор стоял и смотрел... иногда он повторял какие-то слова, при этом лицо его странно кривилось... он заикался... он произносил слова, заимствованные из каких-то книг, сопровождая их судорожными жестами...
   Он как будто пытался разжалобить кого-то...
   События продолжали развиваться...
   Христофор что-то говорил, но ни о каком благочестивом ужасе уже не было речи...
   "Однако это знак... что-то будет... но что?.. осталось дождаться положения во гроб и отпевания..."
   Невольно вздохнув, Христофор сел на камень, потом лег...
   Беженцы окружили тело Христофора, его обмыли, одели в ризы и отпели, но не успели похоронить...
   Из писателя Христофор превратился в беглого покойника с подложным паспортом актера...
   Он пристал к цыганам...
  
   Время было смутное... многие бежали, ждали вторжения и гражданской войны...
   Христофор лежал на дне повозки и размышлял:
   "Я все еще жив... уже хорошо... я играю жертву...
   Странные люди... они аплодируют мне... думают, что могут спрятать свои мысли...
   Бог все видит, слышит и замечает... на суде он все откроет... а суд будет... и ад будет...
   Однако душа не отошла от меня, разочарованная... витает поодаль, делает вид, будто никакого отношения к моему телу не имеет, хотя укрывалась в нем столько лет...
   Что если не бог, а сатана творец, создатель и виновник всего этого?.. сомневаюсь, но допускаю...
   Возможно, что и ад его создание, надо же было ему где-то находиться...
   Прежде чем вознестись на небо, туда в свое время сошел Христос и вывел на свет из его чрева всех, кто там был...
   А что было до этого?..
   Уран, сын Хаоса, плодил и прятал своих детей ужасных своим видом в утробу Геи, то есть в преисподнюю...
   Кронос совершил насилие, ограничил размножение уродов... отсек Урану серпом (или месяцем, намек на появление луны, до этого ее не было) детородный орган... от пролитой на землю крови родились эриннии, а от капель крови, упавших в море родилась Афродита, красота... из кровавой пены... что за жуть...
   Преступления творят преступников, а не красоту... но такова история...
   Кто пишет историю?.. евреи... это не мое мнение, это мнение Философа, опасное во всех отношениях... нет, он не говорил о праве униженного и оскорбленного народа на насилие, вообще говоря, признанном самим создателем, чтобы защищать себя...
   Философ проявлял сочувственный интерес к неудавшемуся перевороту, хотя высказывать враждебность по отношению к нему стало ритуально обязательным для всех, и участников, и жертв этих событий...
   Я думаю, истина ускользала и от тех, и от других...
   История - женщина, но чувствует ли она боль своих жертв, когда их убивают?..
   Таков ли был план бога?.. и кто его исполнители?.. народ?.. вряд ли...
   Народ всегда невольная жертва...
   Страх божий, стремление избежать страданий, суда, смерти удерживает смертных от смерти...
   Кто я?.. обыкновенный смертный, наделенный всеми слабостями, а их у меня немало... я вынужден бороться с ними, но, увы, человек всегда человек и растет он только в своих глазах, смотрит он на себя хотя и не с благоговением, но с удовольствием... и прощает себе слабости...
   Не так уж я плох, не урод, правда, излишне худ и бледен... женщины не могут без жалости смотреть на меня... и смотрят...
   С женщинами лучше быть странным, чем красивым... и потом я отличаюсь добротой и терпимостью, но иногда я срываюсь, воображаю, что я гений, играю заблуждающегося или заблудившегося бога...
   Это прием, тактическая уступка... это не порок, это изгибы моего характера...
   Я наблюдатель...
   Что?.. нет, заикаюсь я не притворно... и я не бог, я не совсем безумен... зачем мне это?..
   Нельзя казаться одним и тем же, надо всем побыть, прежде чем попасть в ад и сгореть там... или закоченеть...
   Надо жить, иногда трепетать от страха, но жить, надеяться, обливаться слезами от радости или скорби... и, в конце концов, вернуться в свое отечество, на небо...
   Однако монолог мой затянулся... и даже слишком... могу стать пособием кому-то, чтобы испытать и найти себя в окружающей жизни... хотя, почему бы и нет... правда, некоторые могут принять мои излияния и откровения за мистификацию...
   Я играю, не умело притворяюсь... и говорю не о том, о чем нужно говорить...
   А о чем нужно говорить?.. о боге?.. о любви?.. о том, кто мистификатор на самом деле?..
   Я все еще расту, подсматриваю, перенимаю опыт у других... рыться в самом себе опасно, можно найти беса, творца желаний, и отравить всю оставшуюся жизнь...
   Красота - зеркало бога...
   Красота меня исправляет и направляет...
   В безобразии нет ничего хорошего... или есть?.. от безобразного невольно хочется отстраниться...
   Впрочем, все от бога, и подлинное, и иллюзии... человеку можно только посочувствовать, когда он всматривается в себя и видит странного двойника, который тоже всматривается, смотрит... и смотрит как-то нехорошо, странно и страшно...
   Двойника не надо опасаться... он остановит меня на краю пропасти благодати или погибели... или подтолкнет?..
   Я зову его Йорик... бедный Йорик... он не лишен искренности и естественности, но может и вред сделать, чтобы спасти... и маску шута надеть...
   Он наблюдает за мной со стороны, я для него объект..."
  
   Христофор отвлекся...
   Вокруг цвела ночь...
   "Как все просто и естественно... ночь цветет... я размышляю, говорю вслух... и не заикаюсь...
   В воспоминаниях чувство реальности слабеет... реальное воспринимается как ирреальное... иногда я вижу прошлое как будущее, переживаю то, чего еще не испытал...
   Будущее видится мне как сияние...
   Я стою на краю обрыва, чувствую трепет губ и объятия ветра, слышу любовный шепот и красноречивое молчание...
   Увы, будущее не вернет мне то, что я потерял, чего лишился... или вернет?..
   Жизнь строится по законам прозы, а не поэзии..."
  
   "Рая вернулась из города... говорит, что я попал в число подозрительных лиц...
   Смутное время для одних открыло бога, истину, для других возбудило надежду на конец бедствий, а для всех прочих оно ничего нового не открыло... все повторяется...
   Нет, будущее открыло мне склеп и эти повапленные гробы...
   Я не в чертогах бога, где царит тишина и спокойствие, я в преисподней...
   Бог сотворил мир, Адама и почил... нет, он не спит, он наслаждается не игрой воображения, а истинными благами жизни, что, впрочем, справедливо...
   Можно представить его пробуждение и разочарование...
   Философ все это предсказал... и лег в могилу с обманутым и растерзанным сердцем... закрыл глаза навеки, чтобы не видеть ржавые кровли города, охваченные пламенем...
   Увидев город, он не узнал бы его, и высказал бы удивление, хотя увиденное на самом деле не имело в себе ничего неожиданного...
   Философ ушел, не оставив ни одной личной привязанности... иллюзии он заменил верой в смерть ради бога, кем бы бог ни был, пусть даже Черной Дырой, ведущей в вечность...
   "Что это?.. - Христофор привстал, огляделся... - Послышалось..."
   Вокруг царила тьма, ничего достоверного...
   Он сморгнул, он смотрел и не верил своим глазам...
   "Где я?.. куда меня завел, тот, кто вел?.. и бросил..."
   Лицо Христофора осунулось... пот усталости, ужаса смешался со слезами отчаяния и бессилия...
   Тогда-то распятый бог и открыл ему свое трагическое и окровавленное лицо, вызвавшее ужас... и все же он не мог оторвать глаз..."
  
   Ночь ушла, расцвело утро...
   Христофора окружала тишина...
   Примадонна запуталась в долгах и покинула замок, уехала на воды, искать выход из денежных затруднений, любви и вдохновения...
   Христофор шел по петляющему коридору, пытался обрести реальность... и оказался на острове... он спал на ложе монаха...
   Ему запомнились две версии возвращения... он мог выбрать любую в качестве подлинной: морем или по суше...
   "И какую версию ты выбрал?.." - спросил Философ, появившийся как всегда неожиданно...
   "Не знаю... наверное, я выбрал бы версию возвращения по суше, а не по воде, хотя это и представляется несколько странным..."
   "Тебе незачем было возвращаться в город..."
   "Ты, как всегда, прав... жители города ждали конца света и во всем искали наслаждения...
   Уроды исчезли, все женщины были изящны, грациозны...
   Мужчины искали их любви, представлялись желанными и страстными...
   Любовь их была беззаконной и неверной... она не подчинялась правилам...
   Я жил на острове без страха и преувеличенных надежд, разделял слабости островитян...
   В городе я жил иначе, там все чего-то искали, добивались и умирали в одиночестве, претерпев ужас смерти, до того несчастные, что словами не выразить, легче слезами... и случалось это обычно как-то вдруг, внезапно... они неуклюже ныряли в темноту, правда, некоторые возвращались назад, шли пешком, медленно, как бы сдерживая себя, чтобы не рассмеяться или не расплакаться..."
  
   "Вокруг царила сумеречная тишина, торжественная и холодная, мрачная, как на кладбище...
   Деревья уже начали терять листву. Приближалась осень, дожди...
   Примадонна еще не вернулась с вод...
   Я шел и прислушивался...
   Шепот ветра приобрел меланхоличный и печальный оттенок... он прерывался вздохами, рыданиями... умолк, погрузился в молитву...
   Свернув за угол, я наткнулся на статую примадонны со свитой... среди свиты был и автор...
   Примадонну Филонов изобразил худой, рыжей и в мантии..."
  
   "Свою связь с примадонной Философ называл случайной, возникшей для него совсем неожиданно и некстати... он работал над комментариями к апокалипсису...
   Помню, он говорил:
   "Кто-то прибавил меня к списку ее свиты..."
   На самом деле это было конечно не так...
   Примадонна занималась делами совсем его не касающимися... он обещал ей помощь в переводе одного темного текста...
   Он видел события, а автор текста предвидел их... и достаточно подробно описал их...
   Дело с переводом доставило Философу одни неприятности, и дошло только до набросков... он перевел только несколько диалогов... там были и греки, и французы, и немцы... все говорили о революции...
   Это, конечно, правда, но не вся...
   Философ знал эти три языка и прочие...
   Он говорил, что понимает даже язык насекомых...
   "У них тоже есть душевные переживания... могут они и сами с собой говорить... думают о жизни, обмениваются впечатлениями...
   Говорят они и о нас, и, мне кажется, они говорят правду...
   Однако опять воцарилась эта несносная жара... и пыль...
   Все говорят только о перевороте... кроме убийц и жертв они ничего не видят... и терпят то, чего без подлости терпеть нельзя..."
   "Что такое со мной?.. пора прервать этот затянувшийся монолог... я чувствую себя как на сцене...
   Философа астма душит... и вообще... на него написали донос... представили заговорщиком, переводчиком и распространителем запрещенной литературы...
   "И что?.."
   "Думаю, его приговорят к ссылке..."
  
   "Примадонна вернулась с вод... она тоже в опале... стала чувствительна и капризна...
   Ее терзают болезни и долги... спасается в замке от доносов и сплетен... к пьесе и ко мне она охладела..."
   "Все женщины привержены измене и ко всему подобному... лучше держаться от них подальше... и вообще... у тебя что, претензии к ней?.. кто она, и кто ты?.."
   "Моя судьба была бы незавидна, если бы я не попал к следователю, который просто задержал донос, не дал ему ход...
   Я живу в замке... охраняю примадонну от сплетен, стараюсь рассеять ее мрачные мысли и меланхолию...
   Она боится сойти с ума..."
   "Жизнь такая тягость... я думала, что я вечна, но вот случилось головокружение... вообрази себе, я упала в темноту, как в яму...
   Там философии нет, там черви... и им все равно, чистый ты или нечистый...
   Ну, а ты чем занят?.. надеюсь не игрой в любовь?.. опасная это игра, приближает к краю...
   И все же она ценится даже у стариков, и именно тем, что она игра...
   Они жертвуют покоем...
   А женщины не хотят быть женщинами, уклоняются от брака, иногда и от родов... хотят вмешиваться во все дела... и все только портят...
   Нет, я не против женщин...
   Не думаю, что любовь единственное предназначение женщин, но именно в любви они расцветают, даже если уже в летах, часто и старухи превращаются в кокеток... и это ужасно..."
   "Когда примадонна заговорила о женщинах, а она иногда говорила и о них, я с подозрением и ужасом смотрел на нее, и невольно отводил взгляд...
   Она превращалась в сатира... она видела в женщине только женщину, ее соблазнительное и чувствующее тело...
   Я был сиротой и видел во всех женщинах свою мать, но не только...
   Одно время примадонна влекла меня, сводила с ума...
   Философ звал ее милой и несчастной ветреницей... и любил ее нежно и трогательно..."
  
   "От дней, проведенных в замке, у меня остались воспоминания какого-то счастья... словами не выразить... это как некая мелодия, вдруг всплывающая в памяти...
   Философ ценил в женщинах деликатность, тонкость чувств... говорил, что любовь это смесь игры и философии... и вовсе не дар, а наказание божье...
   Примадонна сводила его с ума... он искал спасения и утешения в философии...
   "Философия рассуждает... - говорил он... - У нее сухой, темный и совсем не женский язык, но вспомни последние слова Христа к богу, это был голос страсти... непосильной, непонятной...
   И все же надо жить, чувствовать, отдаваться слабостям человеческой натуры..."
   "И что дальше?.."
   "Дальше старость и воспоминания, которые мы уносим в могилу... правда, некоторые уверяют, что в другую жизнь... хорошо бы... грустно, если только смерть хранит наши тайны...
   Личная наша жизнь темна, запутана..."
   Философ умолк, задумался, вдруг снова заговорил:
   "Примадонна страдает и умирает... и я ничем не могу ей помочь... я худею и плачу вместе с ней от бессилия и истерики..."
  
   * * *
  
   Христофор шел по аллее, испытывая тоскливое недоумение... он не мог найти могилу Философа...
   Он невольно оглянулся, услышав гул...
   "Опять этот странный утробный гул..."
   Из-за поворота улицы выехали грузовики, битком набитые солдатами, и следом за грузовиками появились танки...
   "Один, другой, третий..."
   Танки свернули на обочину и остановились. Из люка высунулся офицер, похожий на Семена, как две капли воды.
   Таким Семен был много лет назад, пока будущее еще не обмануло его ожиданий.
   Ресницы у офицера были седые от пыли, а веки подрагивали.
  -- Что там?.. - спросил офицера кто-то невидимый в недрах танка.
  -- Все спокойно... как на кладбище... - Офицер достал пачку сигарет, закурил.
   Со стороны развилки показалась конная милиция. Лошади были все пегие с блестящими от пота крупами.
   Цокот копыт, мерная поступь рысаков, внятная одному лишь такту, не разряжала, а только обостряла напряжение ожидания какой-то катастрофы.
   Лошади шли в ногу, словно у них была одна судьба.
   Сигналя, конную милицию обогнал длинный черный лимузин, еще один и еще...
  -- Власть бежит... - сказал офицер.
  -- Вы думаете?.. - спросил Христофор.
  -- Иногда... - отозвался офицер и улыбнулся знакомой улыбкой.
   "Странная революция, я даже и не представлял, что все будет так просто..." - подумал Христофор и оставил эти впечатления при себе.
   Грузовики остановились у сквера и оттуда, как зеленый горох, посыпались солдаты. Они взяли под охрану дом мэра.
   Над площадью повис страх тишины, которую солдаты оцепления стремились разогнать и спугнуть разговорами.
  -- Вы чувствуете запах гари?..
  -- Что?.. нет, запах гари я не чувствую...
  -- А я чувствую...
  -- Вами владеет страх...
  -- А вами что владеет?.. и все же я чувствую запах гари... где-то что-то горит...
  -- Вполне может быть... - сказал старик с авоськой, в которой что-то звякало...
   Христофор промолчал... он стоял, опустив голову и закрыв глаза, пережидал головокружение...
  -- Сбывается пророчество примадонны...
  -- Газеты пишут она в опале... спасется на водах...
  -- Говорят, она лишилась голоса...
  -- И не говорите... журналистам только подавай новости... любую искру раздуют в пожар...
  -- Пожар?.. где пожар?..
  -- Только разгорается, молитесь...
  -- Кому?..
  -- Не все ли равно, кому... все лгут... что?.. нет, я трезв и бодр... а вот и гончие, узнаю их, вынюхивают, ищут по следам, роются в моих текстах, в моем мраке, даже в моих снах...
  -- Вы в своем уме?..
  -- Я что, похож на сумасшедшего?.. ну да, только что вышел из психушки... подскажите, где бы поесть, согреться и выпить бедному и трезвому...
  -- Слышите?.. что это?.. странный гул...
  -- Это танки... приехали из провинции, будут подавлять мятеж...
  -- Понагнали жуть... кто враг, непонятно...
  -- Опять пахнуло гарью... вон и дым...
  -- Это танки дышат... или бесы... они и в геенне не гибнут, как саламандры... в городе их хоть отбавляй... они умеют завлекать... замысел у них тонкий: слепить ихних бесов с нашими...
  -- Уже слепили... - сказал старик с авоськой и пошел прочь...
  -- Как это?.. когда?..
  -- Это он так, для разговора, для страха...
  -- Откуда такие?.. где плодятся?.. все свергнут, разрушат, но ничего не построят, оставят руины... а вы, я вижу, расположены их простить...
  -- Ох уж, скажите тоже...
  -- Давно вас не было видно... как вы?..
  -- Как и все, живу сплетнями...
  -- Это теперь новая мораль... нет, чтобы...
  -- Что чтобы?..
  -- Ничего...
  -- Слов нет?.. будут... молитесь и ждите...
  -- Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного... век уже не молился...
  -- Что же вы замолчали?..
  -- Я задумался...
  -- О чем?..
  -- О чем поет эта сумрачная бездна, и иногда вздыхает... ведь вздыхает!..
  -- Дна у нее нет...
  -- Вот от таких философов и весь вред...
  -- Тоже мне, вывод сделал... вся суть не в том...
  -- А в чем?.. эй, где он?.. куда делся этот неуловимый?.. был тут... и исчез... как провалился... и куда?..
  -- Никуда он не провалился... вон лежит...
  -- Что это с ним?..
  -- Предсмертные судороги у него... скоро отойдет... сердце не выдержало...
  -- Наверное, интеллигент... а вы врач?..
  -- У него одышка, обморок... пульса почти нет... плохо ему...
  -- Ой, на самом деле, ему плохо...
  -- Что его ждет?..
  -- Что может ждать смертного человека?.. гроб и преисподняя с ее ангелами...
  -- Мне кажется, он не умер... у него лицо не покойника...
  -- Он меня агитировал... лез в душу... пугал божьим судом...
  -- Кажется, он очнулся...
  -- Думаешь, репетировал?.. теперь плачет, что-то увидел там и страшно ему стало...
  -- Ну и зрелище...
  -- Зрелище там, видите танки...
  -- Думаете, будут стрелять...
  -- Скажут, и будут стрелять...
  -- Нет, вряд ли, страх остановит...
  -- Или бог...
  -- Другого бога ждите, гостя из преисподней... придет вместе со свитой... будет война власти с властью... готовьтесь, будет вам и черная луна на небе, и суд в преисподней...
  -- Уже дрожу как от озноба...
  -- Куда вы?..
  -- Пойду, поищу простыню и спрячусь где-нибудь... говорят, кто-то склепы сдает в аренду... а вы?..
  -- Я с вами...
  -- Ну, а что с этим делать... разлегся, лежит, слушает наши разговоры...
  -- Он, кажется, обмочился?..
  -- Он же труп...
  -- Стойте, куда вы?.. там обрыв... и болото...
  -- Спасите, я тону, захлебываюсь...
  -- Я же говорил, там болото... бросьте ему веревку... ну же, тащите...
  -- Ох, и тяжелый же...
  -- Живой?..
  -- Вроде живой, дышит... и что-то шепчет... поет...
  -- Пусть поет...
  -- Своими ли устами?.. бес тут крутился...
  -- И все еще крутится...
  -- Это дьякон с кадилом...
  -- А вот и цокающее войско подошло... стоят, смотрят, щурятся...
  -- К черту, пора мне домой, пока все это не превратилось в тир... уже целятся...
  -- На площади что-то происходит...
  -- Что?.. что ты видишь?..
  -- Вижу оратора... похож на подсадную утку... он раскаиваешься... прозрел...
  -- А ты?..
  -- Я-то давно прозрел...
  -- Прошлой ночью мне приснился сон... я говорил с богом о боге...
  -- И что?.. ниспослал он тебе благодать?..
  -- Мне ниспослал... правда, с непонятной мне высоты...
  -- Я тебе не верю...
  -- Мне тоже видение было... однако темнеет...
  -- Ночь торопится поскорее укрыть весь этот театр...
  
   Кто-то нерешительно тронул Христофора за рукав.
  -- Вы иностранный корреспондент?..
  -- Что?.. нет, что вы... - Христофор окинул взглядом женщину.
   Высокая, в бутылочно-зеленом модном дождевике, лицо тонко очерченное, ямочки на щеках, подернутых персиковым пухом, глаза серые, нос с горбинкой, губы чувственные, слегка припухшие.
   Христофор задохнулся от волнения, отвел взгляд и покраснел до корней волос, испугавшись, что незнакомка могла прочесть в его взгляде внезапно возникшее желание.
   В окне первого этажа длинного дома Христофор увидел уже знакомого старика интеллигентного вида, который оклеивал стекла полосками газетной бумаги.
   Неожиданно вспыхнула перестрелка и так же внезапно прекратилась.
  -- Вам лучше бы оставаться дома... - заговорил Христофор. - Похоже, что все еще только начинается...
  -- Вы так думаете?.. - Незнакомка пожала плечами, мимолетным, мягким движением убрала волосы с лица и не без интереса взглянула на Христофора.
   На миг Христофор утонул в ее глазах с фиалковыми отсветами на дне.
  -- Почему вы так смотрите на меня?.. - спросила незнакомка.
  -- Вы Соня... - прошептал Христофор одними губами, увидев в воздухе перед собой качели и смеющееся лицо девочки 13 лет с тощими косичками и миндалевидными глазами, веки подкрашены хной. Глаза девочки были бездонными как небо.
  -- Нет, я не Соня... - Незнакомка растерянно и безразлично посмотрела на Христофора, потом резко повернулась и пошла через площадь.
  -- Куда вы?.. площадь простреливается... - воскликнул Христофор, приметив ее изящные лодыжки в плотно обегающих ногу ботиках.
   Путаясь в паутине воспоминаний, Христофор устремился за незнакомкой.
   Выстрелов Христофор не услышал.
   Выронив портфель, он рухнул на асфальт.
   Порыв ветра расстегнул портфель. Бумаги, письма, счета, квитанции, фотографии полетели над площадью, подхваченные ветром.
  -- Кажется, с набережной стреляют... - закричал офицер, и, вскользь глянув на труп Христофора, захлопнул люк танка.
   Христофор лежал ничком, нелепо вывернув голову. Глаза его были закрыты, а щеки алели, как будто он стыдился того, что с ним произошло.
   Незнакомка склонилась над Христофором.
   Звякнули сережки в ее ушах, словно маленькие колокольчики.
   Лицо Христофора дернулось, веки приоткрылись... он увидел чье-то лицо, колышущееся как отражение в воде на фоне облаков с несколько мрачными оттенками красного и фиолетового цвета.
   День догорал на одном костре с вечерней зарей...
  
  
  
   2
  
  
   Часы на башне замка протяжно пробили полночь...
   Христофор очнулся...
   "Где я?.."
   В окне сияла луна... по комнате сновали ее слуги, тени...
   Христофор невольно отстранился, когда одна из теней прикоснулась к нему, и сполз с ложа Философа на пол...
   Тени казались ему исчадьями ада... они обвивали его как змеи, забирались в пах, в рот, заглядывали в глаза, рыскали по телу как черви...
   "Для них я труп, но я же не труп... или труп?..
   Сколько времени я прожил в этом кошмаре?.. и все еще живу...
   Снова кто-то лизнул, сосет... пусть сосет...
   А это еще кто?.. статуя Философа... похож на бога... в детстве он пугал меня своей мрачной неприветливостью... обычно его сопровождали тени в обманчивой дымке... они вызывали у меня страх и невольную слабость...
   Кто эта явившаяся мне незнакомка в ботиках?.. в ней было столько нежности и естественности... она могла придать моей жизни очарование, но, увы...
   Я все еще цепляюсь за жизнь...
   Или все это лишь видимость?.."
   Христофор с опаской протянул руку, но не смог дотянуться до статуи Философа в мантии...
   Толпа теней отступила, как будто побежденная страхом... и вдруг руки всех разом потянулись к нему как к добыче...
   Отказавшись сопротивляться, Христофор сделал вид, что умер...
  
   Луна ушла, стало еще темнее...
   Христофор помедлил и вышел наружу...
   Перед ним разлилось море ржавых крыш...
   Город мирно спал... о мятеже уже никто не помнил, не осталось никаких свидетелей смуты... одних повесили, другие закончили свою жизнь по старости или оказались в желтом доме... все прочие стали считать себя свободными... правда, их свобода имела привкус бесчестия...
   Христофор спустился по лестнице к набережной, перешел трамвайные пути, повернул налево, потом направо и остановился у дома с цокольным этажом...
   Ему вспомнилось детство...
   "Это было блаженное и благословенное время, и вовсе мы не были химерами, вымыслами, мы были молодыми, и погибли от непостоянства и безжалостности эпохи, Семен раньше, я позже...
   Лишь немногие выжили вопреки всяким помехам и гонениям... бог их вел, но не сатана же, хотя он гениев любит...
   Семен был сильнее меня в измышлении персонажей и их поступков, слова лились из него...
   Я побаивался Семена, с ним я чувствовал себя как бы в тени... он мог бы стать великим, даже гением, а такие люди существуют, но кто о них знает?..
   Семену недоставало страстности, ее в избытке было у меня...
   Почему бог, соединив нас, так грубо разлучил?..
   Семен бежал в город от Лизы... в городе он полинял, выцвел... говорят, его сожрали собаки... если это так, то они наслаждались, не зная, какая цена их наслаждению?..
   Где все они теперь, Семен, Соня, Лиза?.. в доме отца нашего обителей много...
   Надо заметить и признать, что наша мнимая беспорядочность с Семеном слагалась в некую согласную гармонию... мы понимали друг друга без слов...
   Семен собирал для Сони слова редкие и сладостные...
   Я удивился, когда встретил Семена в городе, столько лет прошло, а мы все еще понимали друг друга без слов...
   Мы стояли, обнявшись, на виду у толпы туристов на холме с пологим склоном у стрельчатой церкви...
   Пейзаж был исполнен прелести и очарования...
   Нас озаряла заря... румянец стыдливо рдел на моих щеках, в глазах поблескивали слезы...
   Народ, который был там, весь как один замер... им казалось, что мы поем в унисон, согласно, но мы молчали, как камни, разбросанные вокруг...
   Увы... Семену не хватило терпения стать гением..."
  
   Христофор сморгнул и увидел Семена на том же холме, но чуть ниже у дома с крыльями флигелей...
   В окне дома ему почудилось движение... мелькнуло лицо девочки с тощими косичками...
   "Боже мой, это же... нет, не может быть... приемный отец девочки опозорил себя любовной связью с ней... девочке было всего 13 лет... и ее тело поддалось искушению этого коварного удовольствия...
   И мать позволила лишить невинности свою дочь, чтобы отомстить за потерю своей собственной...
   До чего жестокими могут быть женщины!..
   Жизнь примадонны началась с позора, потом были годы известности, славы... смутное время лишило ее всего, даже голоса, от замка оставило лишь руины, и сад заглох...
   Она пела плачи на паперти у стрельчатой церкви...
   Ее сын все исправил, почти все... он издал мемуары, в которых оставил ей красоту и величие... и искупил позор своего рождения... правда, как и мать, он был скуп, он считал постыдным даже слыть великодушным...
   На могиле примадонны лежал камень, а ее статуя осталась в мастерской Филонова..."
  
   Воспоминания Христофора вернулись к Семену и Соне, которые стояли у стрельчатой церкви... в ней было столько стройного величия, красоты и той совершенной гармонии, которую Христофор впервые увидел у граций в мастерской Филонова...
   Соня позировала Филонову...
   "Семен предал Соню, предал меня... он бежал в город, стал певцом мятежа, потом ада... у него был там свой угол, где он встречался со своими братьями, их было шесть или семь, и все от разных отцов...
   Дом у них был в райцентре с земляным полом... спали они на нарах...
   Они тоже стремились к некой возвышенной цели...
   Судьба разбросала братьев Семена по всему свету и собрала в аду...
   Помню, я искал с ними дружбу, того привычного ощущения спокойствия, приветливости, которое примиряет нас всех таких разных... с ними я не заикался, не чувствовал себя скованным... меня тянуло к ним... они меня волновали...
   От Семена я приобрел то, от чего теперь страдаю... я возомнил о себе, я ждал трубного гласа, чтобы явиться перед публикой гением...
   Увы, гений во мне так и не проснулся... и умер я, как и Семен под забором... свора собак смешала мою кровь с грязью...
   Я предчувствовал такой конец и описал его в своей исповеди, в которой я пытался оправдаться, по сути, не сказав ничего...
   Я жил не задумываясь, меняясь в зависимости от настроения, и писал так, как чувствовал, как видел в эту минуту, я не подыскивал выражений, не стеснял себя ничем, и не смущался своих откровений..."
  
   "Чувствую головокружение, слабость...
   Что со мной?.. в мыслях смута, да и в душе...
   Что-то странное и страшное происходит на площади...
   Я слышу визг, гам, топот...
   Толпа разбегается... стреляют... еще выстрел... три, пять... в людей или в бродячих собак?.. или одни в других?..
   Боже, как больно... в меня-то за что?.. кажется, пуля прошла навылет... однако рана кровоточит..."
   Христофор попытался встать на ноги, но как-то неловко, упал на камни и потерял сознание...
  
   Вокруг все та же тьма непроглядная...
   Кто-то пел, ныл, бубнил в темноте: "Господи, помилуй..."
   Голос умолк...
   "Никого там нет... все это обман воображения... - Христофор пытался подчинить воображение разуму...
   Однако, как здесь тесно, душно... дышать тяжело...
   Меня что, обмыли, отпели и забыли похоронить?..
   Надо все вспомнить..."
   "Философа нет рядом... с ним мне никто не страшен был, даже бог, а теперь я боюсь... я боюсь неизвестности...
   Все происходящее на площади было лишь наваждением...
   Помню, я оказался у воды среди камней... вид стройного изящного тела Сони без какой-либо одежды возбудил во мне желание...
   Соня внезапно появилась и так же внезапно исчезла...
   Непривычный мрак не помешал мне спуститься ниже, что, впрочем, совершенно неудивительно, я увидел Соню уже в воде...
   Я обратился к Соне со словами любви... я говорил, заикаясь и помогал себе жестами...
   Соня рассмеялась... и все же мне удалось склонить ее к тому, о чем я ее просил... она стерла улыбку с губ, выслушала меня и ответила отказом...
   Я стал настаивать, чтобы узнать причину отказа...
   Соня ответила мне, что не может смертная сочетаться с богом и испытать близость...
   "Разве я бог?.."
   "И ты, и Семен были для меня в одном лице... потом случилось то, что случилось
   Не может смертная дать удовлетворение богу и остаться в живых, всякая погибнет... тем более такая ничтожная и несчастная как я..."
   Христофор вдруг понял, что стоит перед статуей Сони... черты девочки стерлись еще не полностью...
   Он ослаб и опустился у ее ног и умер, заплатив, таким образом, за свою невоздержанность...
   В одиночестве и без сопровождающих Христофор вернулся на свое ложе в склепе...
   "Белый свет и жизнь мне не рады... что мне остается?.. лежать, оплакивать свою печальную участь и размышлять, пока смерть не положит конец моим размышлениям...
   Помню, я заснул и проснулся как от толчка...
   Вокруг все тот же непривычный мрак... я встал и вышел наружу, чтобы узнать, что происходит...
   Я увидел следы на песке... следы привели меня к дому с крыльями флигелей...
   Внезапно небо потряс гром, хлынул ливень, потоки воды устремились вниз по склону, волоча за собой камни, деревья с листвой и плодами, все, что встречалось им по пути...
   Опасаясь быть затянутым в водовороты грязи, я вошел в дом...
   В доме царили сумерки и тишина как в первый день творения мира...
   Ясно, что все происходящее было чем-то не настоящим... мне надо было вернуться на площадь, собрать разлетевшиеся счета, квитанции... рукопись...
   В рукописи заключалась моя жизнь...
   Она же была и вестником моей смерти... листы рукописи взмыли птицами...
   Однако я не умер... я жив... и все еще удивляюсь, как осмелился поведать незнакомке в ботиках о своей любви...
   Кто она?.. не иначе, как дева хаоса...
   Страх мне глаза раскрыл, я вижу в темноте ее глаза... и слышу слова ораторов... они среди теней... и слова их таят зло...
   Какая цена словам?.. слово не палач, но может предать на казнь и муку доносом, заставить бежать в смятенье, пасть духом...
   Смута в мыслях все еще длится... и унижение... я не смог до конца выговорить фразу...
   Бог явил мне эту деву... и не мне одному... многие ее видели... бог творец, мог бы и ясней показать себя и свою силу...
   Зачем он слепил нас и почил, погряз в равнодушии?..
   И на деву легла печать несчастий и позора... кто-то слюной изошел, даже невинность девы попрал... и я знаю, кто... он и грязь, и псов на город наслал... и лжепророков, которые пугают концом света и грозят громы с неба спустить, как камни...
   Я уже слышу гул, который и мертвых разбудит...
   Встанут мертвые из могил... а ночь смешает живых и мертвых...
   Но для чего мне пугать и смущать себя?.. здесь же нет никого...
   Ни слова больше не скажу..."
  
   "Я сирота, дядя Гомер говорил, что я выкидыш, родился раньше срока... он отца и мать мне заменил из сожаленья, от смерти утаил меня в своих объятиях...
   Гомер почил, поручив меня Философу...
   Примадонна была мне как мать, молилась, руки воздевала, чтобы я выжил... говорила, что за грехи родителей я пострадал безвинный...
   Что было потом?.. нашествие грязи, война с собаками, мятеж...
   Рая нашла меня на площади без чувств, но ранен я был не смертельно... смерть она разжалобила слезами и от посторонних глаз спрятала в этом склепе...
   Что двигало мной?.. может быть, страх или ее ласки подняли меня из тьмы могильной... или я увидел меркнущий свет и испугался?..
   Однако разум мой все еще в тумане...
   Зачем я живу?.. вопрос...
   Узнаю у Философа, если найду его...
   Философ учил меня писать, управлять воображением, соблюдая правила правдоподобия...
   Все его пророчества были с воображением и сбывались...
   Он черпал из воображения факты для своей книги...
   Он писал комментарии к апокалипсису Иоанна...
   Философ говорил, что бог избрал его орудием небесного возмездия и наложил на него венец... ну да, обрамленный кудрями...
   Библия не уточняет день страшного суда... кое-кто из комментаторов писания настаивает на том, что этот день будет праздничным...
   Помню, в праздники я с Соней пел в церковном хоре плачи и гимны Семена, они придавали песням хора некое разнообразие...
   При звуках музыки я иногда впадал в исступление, начинал петь, привнося в пение хора нотки страха божьего, ужас и другие душевные движения, вызывающие слезы и рыдания у верующих прихожан...
   Дядя Гомер ждал, когда Философ по наитию божьему предскажет конец света... увы, не дождался, умер...
   Философ был вдохновленным человеком, прозревал будущее, правда, перемежал его угрозы словами утешения... это он предсказал мятеж, и дни счастья затмились ночью зла...
   Что у ночи на дне?.. говорят, некий бог, которого еще никто не знает... он восстанет из пекла... женщины будут сходить с ума... настанет смутное время, начнется эпидемия самоубийств...
   "Хочешь знать, что там?.. мрак там печальный и безначальный..."
   Я помню ночь и свое первое посещение замка... примадонна была бесстыдна, смела и хмельна, вводила меня в смущение своими откровениями...
   Утром я понял, что побывал на дне ночи...
   Там кто-то пел... и меня учил петь...
   Помню, я шел за примадонной по коридору и наткнулся на стену... и все... дальше только тьма...
   Тьма смотрела мне в глаза... и все еще смотрит...
   Я вижу ее глаза..."
   Христофор услышал трепет, шелест, шум...
   Явилась незнакомка...
   "Во тьме кромешной свершился мой брак с девой, если только она была девой... смеясь над моими неловкими движениями, она отдала мне свое девство... или это был сон?..
   С чего все началось?.. помню, как мы разбегались с незнакомкой врозь, она бежала живая, я мертвый...
   Явь стала сном темным, в котором был только ужас, тьма и боль, потом завеса красная легла и явилась незнакомка и я воскрес...
   Кто она была?.. обман, дым, не знаю..."
  
   Встало солнце, покинув лоно океана, ослепило тьму...
   Христофор очнулся, но медлил проснуться, лежал на ложе в склепе, прислушивался...
   Услышав шум, голоса, он привстал... в проеме окна он увидел город, руины замка, заглохший сад...
   Туча повисла, пролилась над садом... потоки грязи побежали вниз, волоча за собой камни, деревья с листьями и плодами...
   Тьма огласилась воплями обитателей руин, участников хаоса, мятежа...
   Христофор с трудом встал, подошел к окну...
   По дороге шли беженцы...
   Молва витала над ними, рассыпала слухи, будто бы дева снова явилась, небо оставила, чтобы спасти невинных горожан...
   В деве Христофор узнал Вику, прислугу примадонны...
   "Она только тронула меня своей страстью и к теням отошла... умерла... мрак похитил ее, не я, он, всегда вероломный... мрак с ней сочетался, но не первым был он у нее...
   Однако, что это за город?.. все чужое... дома, люди... и небо хмурое, неприветливое, чужое... и под грудью что-то жжет... рана кровоточит... и кто меня ранил, обмыл, отпел и оставил лежать на ложе в склепе?.."
   Христофор стал говорить вслух, но вдруг на полуслове умолк...
   Закат его отвлек...
   Померк закат...
   Тени снова собрались, столпились вокруг Христофора...
   Христофор позвал Раю... никто не откликнулся...
   "Она словно здесь, и не здесь... однако видит меня и слышит, но почему-то не отзывается... ревнует меня к Вике..."
   Христофор толкнул створку окна, из которого открывался вид на заглохший сад, на море и горы...
   Шествие беженцев напоминало исход мертвецов из города... беженцы поднимались по ступеням скал к небу, они дошли уже до половины, остановились в испуге, гром их остановил и потоки грязи с гор...
   Потоки грязи набирали скорость и силу в своем движении...
   Гул, гомон и мертвым бы глаза открыл...
   Христофор лег на ложе... он лежал и размышлял:
   "Что я здесь делаю?.. что я задумал и зачем мешкаю?.."
   Увидев деву в ризах, Христофор невольно привстал, вскрикнул от боли и онемел, замер...
   "Как мне к ней обратиться?.. и узнает ли она меня, поверит ли?.. такая была любовь и так внезапно прервалась...
   Говорили, что Философ замешан в исчезновении Вики, но это вряд ли...
   Впрочем, верить никому нельзя...
   Надо выбрать время и попробовать к ней подступиться, расспросить, пока душа не покинула тело, и я не забыл о себе самом в этой непривычной тьме...
   Пусть она увидит мои слезы, мое отчаяние...
   Однако Вика взор потупила, снова глянула и так равнодушно..."
   Внезапно обессилив, Христофор погрузился в сон...
  
   Сон вернул Христофору силы, успокоил боль в груди, но не отнял тревогу...
   Христофор прислушался... ему послышалось тихое пение... кто-то пел и плакал, объятый страхом...
   Примадонна всеми брошенная брела по заглохшему саду, сопровождаемая свитой теней, искала место в эфиопской темноте среди эфиопов, чтобы избавиться от безумья...
   Философ покинул ее... исчез и я... и вот, явился...
   Буря усилилась, заставила скалы стонать... потоки грязи спускались со склонов, волоча камни, деревья с листвой и плодами...
   Христофор и примадонна укрылись от непогоды в нише стены...
   Христофор постелил примадонне плащ, сам сел на камень, ногу разул, погладил ее ладонью...
   Вокруг царила эфиопская ночь, небо все в звездах...
   Буря утихла, но не давало забыться сном...
   "Примадонна спит, а мне что делать?.. к смерти готовиться или к браку с девой... в свидетели звезды позову и Философа...
   Соня на небе, она Семена ищет, не меня, и мои домогательства отвергнет с невинной улыбкой...
   Помнит ли она меня?.. узнает ли?.. вряд ли... столько лиц я сменил..."
   И снова Христофору явилась дева, копия Вики лицом и грацией... и голосом похожая...
   Она вышла из воды, которая вспенилась, заплескалась у ее ног...
   Изменчиво и ненадежно море... оно как женщина, то ласкает, то затягивает в водовороты...
   Христофор поднялся с ложа, вспоминая сон, пославший ему видение девы...
   Явь была пасмурная... шел дождь...
   Христофор увидел руины замка и заглохший сад, цвели лишь заросли татарской жимолости...
   "Не помню, что Вика говорила мне?.. у меня или у нее разум помутился?.. или оба мы безумны?..
   Неясно... все как в тумане... чего бояться?.. куда бежать?.. да и сил нет... и рана ноет, некому проточной водой ее омыть...
   К чему мне надо готовиться?.. к встрече с богом или с кем-то, кого я не знаю?..
   Увидев проявившееся в темноте лицо Сони, Христофор не сдержал слез, разрыдался и упал на ложе...
   "Боже спаси и помилуй..."
  
   Христофор спустился по лестнице и вышел на дорогу, заполненную беженцами от войны...
   "Прожита жизнь, но не пройден весь путь, что отмерен мне...
   Я все еще иду... дорога уходит вниз... все темнее, как будто я нисхожу в преисподнюю...
   Так и есть...
   Слышу плач, чьи-то причитания и стоны... и эхо им вторит...
   Вижу Раю, она склонилась надо мной, зовет меня, но что я могу, я не бог...
   Я лежу, простертый на ложе, обмытый и отпетый...
   Рая не оставила меня на площади... она доставила меня в замок, разула, раздела, омыла, согрела объятьем...
   Я попытался подняться, но тщетно, упал на ложе, блуждающим взглядом я ищу Раю, Вику, Соню, кого-то еще... увы, никого нет рядом...
   Я лежу и чувствую, что остываю...
   А это что еще за звуки?.. напоминают литавры...
   Это же часы бьют на башне замка... столько лет стояли, и вдруг заговорили...
   Так я в замке примадонны!..
   Она что-то празднует... у нее гости... они ликуют и с таким энтузиазмом...
   Мне холодно и страшно... страх кружит голову... меня бросает то в жар, то в озноб... и этот странный запах... запах преисподней... он проникает в меня...
   Это не гости примадонны, это бесы... они снуют вокруг, какие-то плоские, картонные, почти без тел...
   Их суета меня раздражает...
   Мне кажется, я уже видел все это в каком-то забытом сне... или предвидел..."
  
   "Кто-то путает мои мысли, делает мои детские сны сбывшимися...
   Темнота постепенно превращалась в сияние, завораживала... я плыл в этом сиянии изумленный, растерянный и растроганный...
  
  
   "Однако в мыслях хаос и тьма кромешная...
   Господи, спаси и помилуй ..."
  
   "Я в ужасе, я погружаюсь на дно света, ослепший, вскрикивающий от страха и неизвестности...
   Я не доверяю свету, он что-то скрывает, но что?.. еще одну стену мрака?..
   Я услышал дыхание, почувствовал прикосновение тьмы и очнулся...
   Я лежал и размышлял... ложе Философа было довольно жесткое и узкое...
   Думаю, что кошмар был предупреждением мне... что-то я делаю не так...
   Кто-то лжет... свет или тьма?.. я между ними... они сдавливают меня... я делаюсь плоским, просачиваюсь в щель, распластавшись, как мышь и бегу... прочь...
   Я не выдержал испытания...
   А это было испытание?..
   Что же еще?..
   Свет слепил, тьма пугала... это факты... остается выяснить, к чему они меня готовят... или провоцируют?.. но готов ли я на эту провокацию, на этот искус?..
   Нет, я не готов... для этого искуса у меня нет ни воли, ни сил..."
  
   Приоткрыв веки, Христофор увидел себя лежащим на полу у ложа Философа...
   "Философ был мне отцом, примадонна пыталась стать матерью, потом Вика, Рая... они обмывали и отпевали меня... пели хором, пока примадонна не потеряла голос...
   Бог забрал у нее свой дар...
   Небо над замком свернулось в бездонную, засасывающую воронку, куда все проваливалось, и куда-то исторгалось... куда?..
   У всего в этом мире есть и вход, и выход...
   В этом суть вечности!..
   Что в нее входит, то и выходит...
   Боже, как здесь душно... и тесно... хочу выйти наружу, однако страшно, что если я застряну в Черной Дыре между входом и выходом?..
   Чушь, вздор...
   Я успокаиваю себя и сомневаюсь, есть причины...
   Такого со мной еще никогда не было...
   Может быть, я на самом деле умер и начал жить сначала...
   Тьма жмется ко мне, такая трогательная, нежная... шепчет что-то бессмысленное...
   Я лежу и прислушиваюсь к ее шепоту... она моя мать...
   Шепот оборвался... воцарилось безмолвие...
   Какая сила у безмолвия!.. воистину страшная..."
  
   "Я вернулся в замок...
   Вокруг снуют тени без плоти... одни обмывают меня и отпевают... другие кутают в листы рукописи, как в пеленки...
   Я пытаюсь встать, хочу воскреснуть... и, кажется, я воскрес... почти... но я ли это?..
   Похож, но не очень...
   Что это с бесами?.. они воют от восторга... их план удался... но я все еще борюсь... или делаю вид...
   Сгиньте, порождения тьмы... как говорил Философ, надо дунуть и плюнуть три раза...
   С визгом бесы проваливаются в темноту преисподней...
   Проваливаюсь и я туда же... падаю, падаю... звуки все глуше...
   Падение замедлилось...
   Где я?.. боже, и здесь душно и тесно...
   Я отгоняю от себя страхи, призраков... утешаю себя надеждой, что это конец, а не начало..."
  
   * * *
  
   "Омытый и отпетый я лежу и вспоминаю то, что еще могу вспомнить?..
   Жизнь моя среди иных способов счастья и наслаждения была мучительно беспокойной... я что-то писал, измышлял и породил лишь химер и врагов, которые пользовались моими слабостями из самых добрых побуждений и всегда мне во вред...
   Чем-то я был похож на дядю Гомера, потом на Философа...
   Примадонна говорила, что у меня профиль его лица... и характер его...
   В облике Философа было что-то вдохновенное, увлекающее... он меня воспитывал после смерти Гомера...
   Надо сказать, что ум у Философа был изворотливый, как у змеи...
   Во времена смуты Философ скрывался в замке... его преследовали власти... а меня преследовали покойники...
   В темноте мне рисовались жуткие видения: повапленные гробы с телами еще живых и с прахом мертвых...
   Как-то я увидел Философа у ворот замка... он сидел на бревнах с мальчишками, разрывал и ел с ними арбуз... и ораторствовал...
   Философ был босой... выглядел он как бог...
   Я ушел, побоялся, что он сделает из встречи со мной какую-нибудь историю или комедию... он мог позволить себе это, в чем нельзя было сомневаться...
   Я был осторожен и, наверное, слишком...
   Время было такое, я боялся навредить Философу, примадонне, себе... всем...
   Мальчишки узнали от Философа, как люди из прошлого переходили в будущее... они относились к нему с какой-то неясной любовью...
   Он говорил им о небе, о чем-то высоком, скрытом там от людей...
   Одно только это скрытое и существовало для него...
   Философ жил как бог, и вдруг обнаружил, что ушла и молодость, и сила, и слава... как будто их и не было...
   Он жил на острове...
   Помню, я написал ему сочувственное письмо, которое так и не решился отправить...
   Вся наша жизнь похожа на сон, который мы пытаемся вспомнить...
   Бог испытывает нас, играет, но смысла игры не раскрывает... странно, но на все его воля...
   Бог любит играть, и напоминать, что он бог, резкими переменами условий игры...
   Увы, нам не доступны причины его гнева и милости... он создал нас, дал нам жить со страхом и надеждой и почил... скрылся от нас за семью небесами...
   Мне вспомнилось лицо Философа, какое у него было с мальчиками у ворот замка, и другое в гробу... такое же светлое, естественное, правдоподобное... он улыбался уголками глаз и губ...
   "Наконец, о, блаженная минута счастья... я умер..."
   Дядя Гомер то же умер, улыбаясь...
   Что дальше?.. дальше вечность...
   Иногда я вижу Философа в толпе прохожих впереди... он неожиданно оглядывается и смотрит на меня из-за плеча с верой и надеждой, как бог, которого я тоже иногда вижу, но смутно, как в тусклом зеркале, гадательно...
   В моих глазах стынут слезы... нет, я не плачу, все потеряв...
   Мне 73 года, а у стариков глаза слезятся... но порой меня охватывает тоска... не знаю, откуда она?.. и подсказать некому... пойму сам когда-нибудь...
   Я стал доверчивей к небесам, и ближе к богу...
   Небеса томят и пьянят... ад бодрит...
   Тщетно все или нет?.. думаю об этом с дрожью, столько лет был слеп, а теперь еще и слаб... и рана жжет...
   Помню, Философ говорил:
   "Дай тишине и безмолвию воцариться и бог откроется тебе... ему вручено водительство во всем надмирном, и еще непроявленном..."
  
   "Я слышу чей-то голос, как будто радио говорит...
   Нет, не радио... голос женский, полный грусти... он то прерывается, то едва слышен... он поет и плачет во мне...
   Я слушаю и думаю: "Кто же ты?.. кто?.. но продолжай, пой..."
   Вокруг тени, блики, все в игре, в движении...
   Я чувствую чье-то прикосновение, близость...
   Соня ли явилась мне наяву, или это Рая пытается меня оживить, губами приникла к моим губам...
   Я пью ее дыхание благовонное, благодатное...
   Щеки у нее алые...
   Она смущена... на ней платье невесты... заря ее одела или Филонов?..
   Что это за мир?.. в нем тьма творит, поет псалмы...
   Философ что-то говорил мне об этом мире... он его предчувствовал...
   Я пытаюсь вспомнить лицо Сони... вижу смутно, плохо вижу, совсем ослеп от слез..."
  
   * * *
  
   "Мир всем вам, изнемогающим от тоски и скорби, и тем, кто уже умер, погас, превратился в прах...
   Смерть ждет нас всех... жизнь только калечит душу...
   Безрадостны и бесплодны были мои дни до смерти... я был одинок, мне хватало меня одного...
   Помню детство... Соню, Семена...
   Смотрю в темноту и вижу их... в ризах они встают из повапленных гробов, стоят в ознобе и оторопи и смотрят на лестницу, которая поднимается в небо...
   Что там?..
   Там Черная Дыра, вход и выход в непонятную мне глубину для жизни без похорон...
   Мне кажется, я уже был там..."
  
   "Две жизни я изжил до дна и все в пустую... бог любит троицу...
   Колеблющийся, ничтожный я начинаю третью попытку...
   Боже дай мне руку, ничего не вижу в этой непривычной тьме...
   Мне страшно, я робок, а ты гневен и грозен...
   Я смиренно приму твой дар, только ответь, за что мне все это?.. в чем умысел?.. я что, кого-то предал?..
   Я писатель, много чего написал... был под следствием и судом...
   Я лежу на смертном ложе и догадываюсь, кто написал донос?.. и снова возвращаюсь в смутное время...
   Случился мятеж, потом переворот... еще и это чудо с девой... пораженные и изумленные горожане недоумевали, куда склониться, чего держаться?..
   Со страхом и я наблюдал за происходящим...
   Смутное время длилось и длилось...
   Не счесть было ораторов и пророков, описывающих последние времена...
   Не знаю, как им удавалось вложить все это в уши горожан и изъяснить словами... конечно, все это далеко превосходило силы человеческого ума...
   Все эти предсказания были лишь предположениями, чем какими-нибудь фактами...
   И я в этом участвовал настолько, насколько проникался чувством любви к деве...
   Всем своим существом я воспринимал ее, и, входя в свет ее сияния, прилеплялся к ней, составлял с ней одно, называл себя мужем...
   Были и подражатели, они украшали себя ее ризами, покровами невинности, кому как прилично, даже могли принять смерть...
   И это не было случайным или призрачным...
   Они возлюбили правду и возненавидели ложь и беззаконие...
   Они собирались на площади... одни плакали, другие смеялись...
   Бог помазал их елеем радости в награду за любовь к деве, которая созерцала бога и славу божью не гадательно через тусклое зеркало, а лицом к лицу...
   От девы я узнал причины и истину воплощения Христа...
   Дева раскрыла мне духовный смысл всего этого...
   Помню, она молилась и пела псалмы у моего ложа... и я получил спасение...
   Моя душа достигла блаженства..."
  
   "Дядя Гомер говорил, что я уже существовал... прежде чем родиться, я был кем-то еще,
   кем-то иным, но не сохранил ничего в памяти или сохранил очень немного...
   Иногда я становился крайне тупым и совершенно ни к чему не способным...
   Меня это пугало... я понимался с ложа и шел куда-нибудь, чтобы не забыть, что умею ходить... я шел в толпе беженцев от войны и возвращался в это же место скорби и плачи...
   И опять я куда-то иду... иду и вглядываюсь в лица домов, прохожих...
   Я ищу дом дяди Гомера...
   Над домом с крыльями флигелей кружит стая серафимов, они опускаются на ржавую крышу как белые цветы...
   В угловом окне горит свет, кто-то стоит у окна, смотрит... лицо женское, глаза карие, в них изумление, радость и страх...
   Я для женщины чудо из бездны... или вестник?.. пусть я буду вестником, евангелием для нее...
   Женщина молится, губы ее шевелятся... я слышу шепот:
   "Боже, сына моего ты явил мне из лона вечности...
   Укажи, вдохнови, что мне делать?..
   Мне страшно, страх проникает в меня, как холод погибели...
   Я ждала его, молилась и боялась, что не дождусь... и вот, дождалась... не сгинул он в хлябях преисподней, вышел из пламени геенны неопалимым...
   Боже, спаси и помилуй его грешного, защити и огради меня, город и страну от кар и казней смерти кромешной, дай утешение всем скорбящим, вспомни о боли родов своей матери, о своем младенчестве, отрочестве и юности... вспомни свою крестную смерть и сошествие в шеол...
   Боже, жребий тебе вышел, чтобы собрать все грехи смертных и грешных...
   Боже, я вижу тебя...
   Дай мне знак, что это ты...
   Ждала я тебя, и ты пришел, благослови..."
  
   * * *
  
   "День еле сквозил сквозь щель в склепе...
   Обетованный рассвет опускался из выси, повесив радугу над городом...
   Весь день я блуждал по городу, искал Соню... я видел ее в толпе прохожих, окликал по имени, но это была не она...
   Погас и этот день... опять вокруг собралась тьма, тесная, спертая, все та же... неясно, где путь вперед, и я иду назад, или вбок...
   Уже полночь...
   Я стою как бы на краю темноты, робко взираю в эту пропасть...
   Лучше отойти от нее... и подальше...
   Где-то там внизу море, виден след луны... луна в траурной короне звезд... цикады поют еле слышно... неясно, плач это или гимн...
   Ночь вдохновляет меня... я лежу и пою псалом...
   Слышу чьи-то жалобы, вздохи, дыхание...
   Это Рая... она пытается умереть, чтобы любить своего жениха...
   Щемяще жаль...
   Как все странно, смутно, уныло...
   И снова этот плач, похожий на молитву или кающийся псалом...
   Плач доносится из преисподних лон...
   Вижу лицо примадонны, мерцающее тревожно, увитое вспышками змеящихся беззвучно молний...
   Я поведал бы о том, что видел еще, но я лежу, связан, на глазах пятаки...
   Я уже не в склепе... я на дне темноты... здесь так же темно, душно...
   Говорят, на дне колодца и днем виден блеск звезд... да, виден, не затмился...
   Жажда сушит мне губы...
   Где я?.. плоть плачет, ладони и ступни в стигматах...
   Вижу толпу ликующих бесов... они торжествуют, приветствуют меня восторженными воплями...
   Философ возвысил меня до добра и зла... примадонна обласкала меня, ввела в свет... правда, свет тусклый... это погасшие или пытающиеся вспыхнуть звезды... Семен погасил их, столкнул всех в преисподнюю, в геенну, там им место...
   Одни жертвы, другие слуги...
   Я вижу, как их лижут языки пламени, живой огонь, а они в ознобе...
   Это мистика сатаны...
   А вот и свита примадонны, явились все, и с ним дюжина бесов, похожих на клочья дыма...
   У каждого беса своя роль... есть и праздные бесы...
   Появление девочки 13 лет бесы встречают восторженно...
   Девочка еще невинная... сил у нее мало, чтобы оттолкнуть бесов...
   Кто ее защитит?.. отец творит, мать тоскует...
   Что нужно насильнику?.. кровь девочки, боль?..
   Вспомнились откровения примадонны... как она вынесла, стерпела боль?.. сам Иисус не стерпел бы...
   И что теперь ее ждет?.. преисподняя, спуск на самое дно?..
   Напрасны задыхающиеся слова девочки, ее слезы...
   Насильник сводит ее в чертоги ада... лицо у него бесстрастное...
   Я содрогаюсь, чувствую жар, а что чувствует девочка?.. кто мне скажет?..
   Я представил себе весь этот ужас... примадонну изнасиловал отчим в 13 лет и ушел на войну...
   Мать нашла девочку в петле над лужей мочи и крови...
   Девочка выжила... почти год она провела в стенах желтого дома... пела псалмы, плачи... ее заметили... она пела с каким-то странным тоскующим восторгом..."
   Христофор замер, прислушался...
   Голос девочки звучал откуда-то из небытия, томил, свидетельствовал, замирая, что явлен свыше...
  
   * * *
  
   Христофор пришел в себя от звона часов на башне замка...
   Часы стояли и вдруг ожили сами собой, правда, стрелки так и не сдвинулись...
   Многие в тот скорбный сумеречный день обрели вечное блаженство... были среди них и заживо погребенные в потоках грязи, которая спускалась по улицам на площадь у театра, волоча камни, деревья с листвой и плодами...
   Потом случился пожар...
   Ночью с неба на театр примадонны сошел огонь...
   Огонь освободил место, открыл вид на кладбище, дожидающееся похорон, и на море...
   "Помню, половина неба горело... пламя завораживало и пугало..." - сказала примадонна и умолкла...
   Я выслушал эту исповедь примадонны не без слез... в мемуарах ее нет...
   Примадонна в молодости славилась красотой и неприступностью...
   Столько лет она была вынуждена таить свои детские воспоминания...
   Это случилось в один из дней смутного времени, которое длилось и длилось...
   Отчим примадонны из ревности так избил ее мать, что она выкинула на третьем месяце двойню, была совсем плоха...
   Пока мать примадонны находилась в больнице, отчим жил с девочкой как с женой...
   Пишу и сомневаюсь, не доверяю искренности примадонны...
   В ее мемуарах много лжи и преувеличений...
   Отчим был на войне, потом в плену, сидел в яме... он вернулся в город и нашел девочку уже примадонной, окруженной свитой...
   Примадонна поселила отчима во флигеле замка, сама ухаживала за выжившим из ума стариком, который открыл ей ту сторону жизни, которую она скрывала от всех...
   Война и плен изменили отчима примадонны... ходили слухи, что он собирался уехать на остров и постричься в монахи, но это вряд ли...
   Говорят, отчим тайно побывал в театре, захотел увидеть примадонну на сцене в роли Жанны д'Арк...
   Во время антракта старик попросил кого-то из служащих показать ему гримерную комнату примадонны... человек повел старика, но так торопилась, что старик потерял его из виду, заблудился, стал спускаться по какой-то лестнице, оступился, упал и сломал себе шею...
   Старик предвидел все это, и, наверное, вздохнул с облегчением, когда умер...
   В гробу лицо у отчима примадонны было уже не такое грубое и властное...
   В театре говорили, что отчим был влюблен в дочь и сломал он себе не шею, а рога...
   В моем воображении это смутное время осталось не таким уж и смутным...
   Я слушал исповедь примадонну, писал и сомневался... потом скомкал записи...
   Помню, примадонна играла эту сцену трогательно, с большим чувством, правда, выглядела она жутко... похудела и потеряла голос, говорила чуть ли не шепотом...
   Я тоже похудел...
   Надеюсь, это не будет иметь дурных последствий для меня...
   Меня примадонна любила, я был для нее чем-то вроде гения...
   Она жила надеждой уехать на воды, ее мучили боли...
   "Непременно уеду, если не умру..." - говорила она...
   И умерла...
   Такая вот история с биографией...
   Мне не все понятно в этой истории, не все сказано... и не все развязано, скорее запутано... и намеренно...
   Иногда я слышу голос примадонны из темноты, смятенный, трагический, оплакивающий отчима, себя и все живое...
   Помню, в сумерках мы сидели с Философом на террасе, вспоминали смутное время... Философ осмелился подражать ее голосу, запел плач...
   Голос у Философа был тонкий... сердце у меня сжалось...
   Плач он сам сочинил...
   Этот же плач он пел на паперти... он изображал юродивого, жаловался...
   Узнав меня, Философ невольно улыбнулся:
  -- На город и горожан нашло какое-то умопомрачение... бес в них вселился... сил нет смотреть на все это... - сказал он и сел, чтобы не упасть...
   Его всего трясло...
   Мне кажется, он был вне себя... себя не помнил...
   События последних дней вызвали множество всяких предположений и догадок...
   Философ жил в замке, разделял с примадонной все ее тревоги и беспокойства...
   Он выражал сожаление, что примадонна стала жертвой интриг... ее лишили театра, сцены, но она не изменила себе, вела образ жизни в соответствии с полученным воспитанием, сохраняла спокойствие и независимость, правда, свита ее сократилась более чем наполовину... остались те, кто испытывал к ней чувство благодарности, кто был обязан ей всем, что имел...
   Мое присутствие в замке позволяло примадонне чувствовать себя не столь уж несчастной...
   Я писал ее мемуары...
   Дела примадонны были в упадке...
   "Денег нет, одни долги... как жить?.. будущее весьма неясно..." - шептала она...
   Она стала скупа, просто до невозможности...
   Слуги разбежались... ей все приходится делать самой, играть саму себя... ее преследовали мрачные мысли... она изнемогала от тоски, просила, не оставлять ее в одиночестве, простить ее слабости...
   Я скрывался от нее во флигеле...
   Мое присутствие придавало примадонне силы, чтобы побороть страхи, с которыми она иногда не в силах была совладать...
   Она уверяла меня, что когда-нибудь я непременно в нее влюблюсь...
   Я говорил ей:
  -- Я уже влюблен...
  -- Ну да... конечно... так я тебе и поверила... и мы умрем от голода влюбленными... нет, только не это, я поеду в город, буду петь на паперти... обними меня... я боюсь темноты... а где мои мопсики?.. - спросила примадонна, когда очнулась и вспомнила о них...
  -- Они умерли от старости...
  -- Где ты их похоронил?..
  -- В саду... под яблоней с райскими яблоками...
  -- Тоже будет и со мной... похорони и меня в саду ...
   С помощью дальней родственницы примадонне удалось как-то улучшить наше положение... звали эту женщину Вера, она принимала роды и обмывала покойников... жила она в провинции... бескорыстная, деликатная женщина... сам я с ней не виделся, она присылала Раю, племянницу...
   Я пытался говорить с Раей о строении космоса...
   Она умирала от скуки...
   Театр ее тоже не интересовал...
   Рая была влюблена в Филонова, скульптора, боготворила его, не знаю, за что...
   Филонов тоже впал в немилость у властей... при обыске у него нашли письма и записки опасного содержания... что-то вроде пророчества, правда неопределенного, касалось оно не города и горожан, а девы, что довольно странно...
   Я заметил склонность между Раей и Филоновым, проявившуюся с обеих сторон, надо сказать, сдержанно и пристойно...
   Не буду больше касаться этого предмета..."
  
   * * *
  
   Христофор очнулся, но перед глазами все еще плыл какой-то туман или дым, а в ушах стоял шум толпы... и шум все не умолкал... люди пересказывали друг другу новости, когда вдруг в толпе возникла паника...
   Панику вызвали крытые брезентом машины, из которых, как горох, высыпались солдаты и стали окружать площадь...
   Толпа замерла и побежала...
   "Помню, и я бежал, словно у меня были крылья на пятках...
   Вика встретила меня у ворот замка...
   Она изменилась, тело ее приобрело округлость, изнеженность, сладострастность, в глазах трепетали отсветы страсти...
   Она коснулась губами моих губ, и я весь ослаб, упал на землю, извиваясь...
   Мои движения напоминали танец змеи...
   Танцевали камни, деревья, теряя листву и плоды... они изображали любовную страсть, творящую мир...
   Танец увлек и Вику...
   Танец убивал ее... она худела на глазах... ее ноги, руки приобретали гибкость веток дерева, а тело врастало в землю...
   Голова уже исчезла... исчезла и часть туловища...
   Я вспомнил, что-то подобное я уже видел, очень давно, и сразу без колебаний очнулся..."
  
   * * *
  
   "Замок опустел... примадонна где-то нашла деньги и уехала на воды...
   Я бродил по коридорам, когда услышал стук в дверь...
   Явилась мать Вики... она стала несколько грузновата, с уже расплывающимися формами, с приметами старости, которые сообщали ее красоте некую томность, усталую грацию, какое-то смутное очарование...
   В ней все еще жила актриса, хотя она лишилась сцены, беспокойной радости постоянных переездов из города в город и любовных встреч...
   С ней уже не возобновляли контракты...
   Она захотела увидеть свою малютку, успевшую вырасти и умереть...
  
  
   "Заходите, вы, наверное, промокли... хоть согреетесь..." - пробормотал Христофор, удивив Философа и Раю... они пили чай на террасе и любовались призрачным пейзажем...
   Смеркалось...
   Небо было пасмурное, моросил дождь, почти невидимый, что-то вроде тумана...
   "С кем ты говорил?.."
   "Вы же видели..."
   "Нет, мы видели только, что ты с кем-то говорил..."
   "Вы в своем уме?.."
   "Мы-то да..."
   "Кто была эта женщина..."
   "Она не была, она есть... это мать Вики..."
   "Что с тобой?.. ты побледнел... и взгляд у тебя какой-то странный..."
   "Я, кажется, болен..." - Христофор сел на диван, потом лег и заснул...
  
   Ночью Христофор едва не умер от приступа удушья...
   Утром он воскрес, ему было уже лучше...
   Какое-то время он блуждал по коридорам замку, искал Вику и ее мать... он еще не совсем очнулся... повернув налево, потом направо, он наткнулся на Философа...
   "Кого ты ищешь?.. нет здесь никого... от замка остались руины... и сад заглох..." - заговорил Философ...
   "Ты как всегда прав..." - отозвался Христофор, обнимая статую Философа...
   Собрав свои вещи, Христофор покинул замок...
   Он шел и пытался вспомнить, куда идет...
   "Что-то со мной не так... в памяти дыра... или нора... так и тянет заползти туда и забыться...
   Я иду и не могу остановиться...
   Кажется, это дом дяди Гомера... и я снова на поводу привычных представлений...
   Меня поражает, с какой легкостью я перемещаюсь в пространстве времени...
   Я уже иду в толпе беженцев от войны...
   Боже, как я устал, ты не представляешь... или представляешь?.."
   Христофор сошел на обочину, сел на камень...
   "Что я делаю?.. сижу и смотрю на шествие беженцев, напоминающее исход...
   Вижу поодаль Философа... странно, он меня не замечает, как будто меня уже нет или еще нет...
   Философ был моим воспитателем после смерти дяди Гомера... вернее его исчезновения... время было смутное, все куда-то исчезали, появлялись и снова исчезали...
   В моем воображении это смутное время осталось не таким уж и смутным...
   Я чувствовал себя причастным к происходящему... даже был арестован по недоразумению...
   Мне пришлось встать, чтобы Философ сел... выглядел он усталым и мрачным...
   Философ был мудр, он и меня хотел сделать мудрым... с его помощью я стал вести себя как человек, у меня появились мысли, влечения...
   Философ сидел и смотрел на происходящее как бы из окна с закопченными стеклами... он пребывал в состоянии ничем невозмутимого блаженства, словно бог, только что сотворивший этот мир...
   Солнце уже зашло, но горы все еще полыхали...
   Я встал и пошел...
   Философ остался сидеть на камне, но когда я шел, его тень шла за мной, а когда, устав от дороги, я сворачивал на обочину и, забившись в какую-нибудь расселину, засыпал, он охранял мой сон...
   Утром я просыпался и пытался описать свое состояние...
   Мне то не хватало ума, то слов...
   Беженцы, казавшиеся мне спящими камнями, просыпались, поднимали шум, гам...
   Гам напоминал то рыканье, то пыхтение и стоны, то лай, то змеиное шипение...
   Мне показалось, что я увидел в толпе беженцев Вику, ее лицо, бледное, холодное, словно на него упал иней... не знаю, как сказать иначе...
   Она обняла меня... руки ее ослепили меня, вся она излучало нежность, ласку...
   Я очнулся от нестерпимой боли, открыл глаза... вокруг громоздились скалы, они ступенями спускались в море...
   Я встал и пошел по дороге, потом свернул на обочину...
   Земля была серая, вся в трещинах, ждала дождя...
   Увидев Вику в облике девы, я оступился, упал ничком, а когда поднял голову, дева исчезла...
   Мне ничего другого не оставалось, как слоняться в толпе беженцев в поисках Вики...
   Неожиданно в толпе возникло волнение, все заговорили одновременно, так что понять, кто что сказал, не представлялось возможным...
   Люди обсуждали явление девы...
   Как оказалось, не я один увидел Вику... одни высказывали мнение, что это чудо, другие сомневались...
   Дева возникла снова и не ложно... она была в ризах и в свете славы...
   Мне показалось, что деревья заговорили, камни, танцуя, сошли со своих мест и расстались со своей обычной формой..."
  
   Пока я приходил в себя, в толпе беженцев появились люди в форме и с собаками...
   Меня они не замечали...
   Это несколько смутило и испугало меня...
   Люди в форме искали подозрительных...
   Теперь я их преследовал, мне было любопытно, чем все это кончится...
   И натерпелся же я с ними...
   Не подозревая, что я все вижу и слышу, они обнажили все свои пороки...
   Я взирал на них с удивлением и страхом... они вели себя как актеры на сцене...
   Говорили они и о явлении девы...
   Слушая их, я сгорал от стыда и сквозь зубы шептал проклятия...
   Я ушел, не пожелал их слушать, но не так просто было отделаться от мыслей о связи Вики с девой...
   И что?.. это что-то изменило?..
   Изменило... и еще как!..
   Очнулся я в желтом доме...
   Почти час я выслушивал врача... он говорил о том, о сем, сознался, что любит мужчин, охоту, держит собак... вдруг спросил:
   "А вы что любите?.."
   "Я люблю одиночество..."
   Он только пожал плечами, а я унизил себя улыбкой...
   Я в этом странном диалоге я обходился репликами... и делал вид, как будто мы давно знакомы...
   Он стал трогать меня, обнимать... и при этом что-то шептал на ухо, какой-то вздор...
   Я терпел, ждал финальной сцены...
   Вошел санитар...
   Врач дал ему какие-то указания и ушел...
   В смущении я слушал, что говорил мне санитар о враче, потом о себе...
   "Собак я не держу... у меня аллергия..." - сказал санитар шепотом...
   Я не выдержал, закричал:
   "Перестаньте обнимать меня... вы меня задушите... я не женщина, на мне нет женского белья, кружев... и прочего..."
   Он не услышал моей реплики...
   Я отстранился... лицо у санитара было потное, красное...
   "Чтоб тебя удар хватил... отстань, не надо ощупывать меня... ладно, черт с тобой..."
   Ничего у санитара не получилось, он только выпачкал меня слюной...
   Не помню, как я освободился от санитара, и было ли продолжение...
   Я оказался в саду, как Адам...
   Деревья между собой шептались обо мне, следили, куда я пойду...
   Послышались шаги... я узнал Вику издали...
   Она излучала страсть, желание... она все ближе, ближе...
   Нет, только не сейчас... однако я что-то говорю ей прозой, и стихами... пою... и недурно... и это вовсе не плач или псалом...
  -- Я извиняюсь... с кем это вы говорите?.. - спросила незнакомка в шляпке...
  -- Кто, я?..
  -- Ну да, вы... это же вы говорили... потом пели...
  -- Однако странно... мне казалось, что я откусил себе язык, чтобы не сказать лишнего следователю...
   "Вот пристала, что ей надо?.. не понимаю, о чем она говорит?.. и зачем мне это слушать?.. а вот и ее врач... и что он лечит?.. он готов и мне служить... и услужить...
   Финал само очарованье...
   Кто этот незнакомец?.. глаз с меня не сводит... сел рядом...
   Как мне его отогнать?..
   Глазам своим не верю, это же Семен... ну да... не узнал, столько лет прошло...
   Он что, врачом стал... или пациентом...
   Скулит, жалуется... вот идиот, утешься, счастье впереди...
   Боже, что им всем надо от меня?..
   Железные ворота с жутким скрипом приоткрылись...
   "Надо бежать отсюда..." - подумал я, протискиваясь в щель...
   Я уже бегу... остановился перевести дыхание...
  -- Ты бежишь за ней?.. - спросил меня Семен, борясь с одышкой...
  -- Нет, от тебя...
   "Кажется, он узнал меня...
   И он тоже видел деву... он изумлен... но он не мог знать Вику...
   Он прохаживается поодаль, размышляет, выбирает одно, другое объяснение... смотрит на меня, узнает во мне не меня, а такого же безумца...
   Нет, я не безумен, и я не заблуждаюсь...
   Я видел не видение, не призрака, не дым...
   Я видел Вику, и все еще вижу...
   Я смотрю на нее, хочу быть у нее в нежном подчинении, хочу ее обнять... и обнимаю воздух... я теряю равновесие, падаю, лечу куда-то в темноту, на дно, но дна не вижу...
   У этой темноты нет дна...
   Или это сон?..
   Скорее бы очнуться, я не в силах прервать это падение неизвестно куда... и ждать, ждать...
   Кто-то вцепился в меня, держит, тормошит...
  -- Ах, оставь меня... что тебе нужно?..
  -- Это я, Семен... я хочу объясниться...
  -- Нет, не сейчас, я тороплюсь, ты задерживаешь меня...
  -- Ты видел деву?.. это была она?..
  -- О чем ты?..
  -- Это была дева... я узнал ее... ее походка, лицо, глаза... однако странное спокойствие в ее глазах... и цвет глаз странный... вот оно чудо... я только прикоснулся ней и обрел счастье...
  -- Где?.. здесь?..
  -- Ну да...
   Христофор промолчал...
  -- Она была так доступна и мила... куда ты?.. ты уходишь?..
  -- Ухожу, ничем не могу тебе помочь...
   "Я иду прочь и спиной чувствую злой взгляд Семена...
   Что это было?.. или это был сон?.. нет, не сон...
   В отчаяние впадать еще нет причины... я не безумен... ум изворотлив, увернется от уловок плоти...
   Однако, откуда здесь собаки?.. лают на меня... слюной всего забрызгали...
   Кажется, на меня открыли охоту... отстаньте, вы перепутали, обознались... я не волк... хотите, я покажу вам свой беззубый рот...
   Дядя Гомер говорил, что надо смотреть им в глаза... смотрю...
   Собаки завиляли хвостами...
   Донесся свист... и собаки исчезли...
   Страх загнал меня на дно души... с детства боюсь собак... у меня шрамы остались от встреч с ними в 7, 9 и в 11 лет...
   Я оступился и опять лечу...
   "Где, наконец, дно у этой бездны погибели?.. и кто мне устроил это испытание?.."
   "А это было испытание?.."
   "Я думаю, да... лучше я вернусь туда, где был... в свой склеп... это не трудно..."
  
   "Я лежу на ложе, рисую химеры... в детстве я мечтал стать писателем и до 60 лет ждал, когда во мне проснется гений... не дождался, стал писать... написал несколько романов и что?.. мир стал лучше?..
   Однако, как небо потемнело!.. это не к добру...
   Вот-вот разразится гроза и снова хлынет ливень...
   Что у бога на уме?.. он хочет смыть город потопом?.. за что?.. за грехи, за что же еще... все грешны и эти камни, и деревья с листвой и плодами, которые поток грязи уже волочит вниз по склону, как добычу...
   Гроза ушла...
   Я сижу в беседке и наблюдаю за мужчиной и женщиной... они обнимаются...
   Это природное влечение людей друг к другу, змей открыл Адаму и Еве, которое стало наслаждением для них и всех прочих... даже старикам оно голову морочит... ночью, когда их мучает бессонница, они роются в своих воспоминаниях, но вот беда, там нет ничего, одни уловки, хитрости и измышления...
   Зачем мне все это?.. сам не знаю, вдруг всплыли окольными путями эти воспоминания...
   Блаженство даруют только небеса, а могут и испепелить...
   Я кланяюсь небу три раза, бог любит троицу... я выражаю ему свой восторг и преданность...
   Мои мысли вернулись к деве и Вике... бог забрал Вику в свои чертоги девой... она сохранила невинность...
   Не знаю, как ей это удалось... и муж был у нее, и, говорят, она терпела насилие от солдат...
   Должен сказать, со мной она была не слишком откровенна... открыла только то, в чем было полно противоречий...
   Я лежу и вспоминаю дни и ночи, проведенные в замке... я не устаю вспоминать и сожалеть о том, что все его обитатели оставили меня, переселились на тот свет, если только там свет, а не тьма кромешная, как в склепе...
   Они умерли, как и жили доброжелательными и великодушными...
   Все свое имущество и движимое и недвижимое примадонна оставила мне по завещанию, которое пытались оспорить ее родственники...
   Родственникам она ничем не была обязана, только своему таланту...
   Я так живо вообразил ее жизнь на небесах в свите бога, что невольно ощутил комок в горле...
   Думаю, и Философ живет там счастливой и бесхитростной жизнью...
  
   * * *
  
   В городе постепенно восстановился порядок...
   Хаос меня не коснулся... мне, вообще говоря, везет... не знаю, бог охраняет меня или судьба устала преследовать...
   В театре играют мою пьесу, которую написал Гомер, я только изменил ее финал...
   Пьеса имела успех...
   Говорят, что я изобразил в ней себя и свою историю...
   Почему бы и нет?.. все может быть...
   Актер, который играл меня, такой же худой, и он заикался, словом, внешне он был полной моей копией... даже рост у него был такой же, как и у меня, и движения...
   Я уже путаю себя с ним...
   Вот до чего я дошел... правда, до ряби мальчиков в глазах я еще не дошел, и, надеюсь, не дойду... если меня не доведут...
   Иногда я чувствую слабость, головокружение... иду и вдруг вынужден сесть, чтобы не упасть...
   Несколько раз я уже падал, терял память и находил себя на лавочке в сквере или под забором с кем-нибудь... иногда с врачом из желтого дома или с Семеном... и тот и другой ждали от меня любви..."
  
   * * *
  
   "Днем я пытаюсь дописать мемуары примадонны, а ночью боюсь заснуть...
   Я не сплю, я притворяюсь спящим...
   Меня это пугает и смущает... в эти смутные минуты я и говорю как-то странно, слишком горячо, и не совсем понимаю, что говорю, хотя в моих словах нет ничего особенного... обычные слова, ничего странного или обидного в них нет...
   Все это печально...
   Я устал вспоминать и писать, лягу, и, может быть, засну, доставлю Семену удовольствие во сне...
   Нет, я не позволяю ему никаких нескромностей, но иногда я просто теряю голову от желания навредить ему...
   Мне удалось заснуть... я заснул и тут же проснулся...
   Сон был продолжением разговоров, услышанных накануне в толпе... горожане обсуждали конец света и пришествие антихриста...
   Не будет никакого конца света...
   Все это похоже на театр, который одно из развлечений сатаны...
  
   * * *
  
   "У меня серьезные сомнения в отношении прошлого примадонны...
   Я пишу ее мемуары, иногда отвлекаюсь, смотрю на Раю... мне кажется, она в тягости, очень уж пополнела...
   Филонова арестовали по доносу... Рая боится, что он покончит с собой... или ему помогут...
   Филонов не выносит боли, а кто ее выносит?..
   Дни Рая проводит в ожидании несчастья, а ночи в слезах...
   Филонов познакомил Раю с сыном, думал, что между ними завяжется роман...
   Филип последнее время ведет странные разговоры с примадонной...
   Не он ли написал донос на отца?.. думаю об этом и сомневаюсь...
   Рая его ненавидит... и он этого вполне заслуживает...
   Филонов надо сказать, вел себя мужественно...
   Следователь даже не заметил, как у него слезы навернулись на глаза от умиления... он без всяких объяснений закрыл дело, не дал ход доносу...
   Такая вот история...
   Над городом опять нависла тьма... и снова все заговорили о конце света...
   Продолжился исход беженцев... они идут через город... живые оставляют своих мертвецов..."
  
   * * *
  
   "Не знаю, откуда у меня эти воспоминания?.. и мои ли они?..
   Бог дал мне разум, способность писать, чтобы что-то извлечь из слов какое-то знание без опасности ошибиться...
   Я все еще пишу мемуары примадонны...
   Она познала стыд, прикрыла наготу фиговыми листьями, и вернула себе целомудрие... вернула ли?..
   Я пишу и ночью под звон цикад... пишу на коленях, иногда как будто под диктовку... чаще всего я переписываю из книг, которые нашел в подвалах замка...
   Иногда я вижу там Философа...
   Пишу я грифелем, оставляющим черные линии и овалы на бумаге...
   Раньше я писал, чтобы кому-то что-то доказать, а теперь, чтобы хоть кого-то спасти от заблуждений... днем я роюсь в книгах, а ночью правлю комментарий к апокалипсису дяди Гомера...
   Мне вспомнилось, как дядя Гомер учил меня писать и читать...
   Псалмы я учил наизусть, пел их на ночь, чтобы не забыть, и постигал красоту слов...
   Жили мы, ели и одевались за счет примадонны, в которую я влюбился еще в детстве...
   Помню, я был в смущении и страхе, когда увидел ее без одежды... я считал себя преступником...
   Когда примадонна вернулась на сцену, я бежал из замка в город...
   Я жил в ее театре привидением...
   Вспоминаю детство, свои визиты в ее гримерную комнату... и каждый раз по-другому...
   После смерти примадонны Философ вел монашескую жизнь, не позволял себе никакого утешения... он томил себя, не пил вино, к которому привык...
   Иногда его навещали бесы блуда... искушали они и меня...
   Потом случилось то, что случилось: мятеж, нашествие грязи, война с собаками, исход беженцев... я сподобился увидеть все это в видении и записать..."
  
   * * *
  
   "Я был в конторе, встречался с Юлией и вернулся в склеп...
   Иногда я выходил из склепа наружу... созерцал небо и землю, как бог...
   На женщин я не смотрю... они вызывали у меня аллергию...
   Помню, Философ говорил:
   "Хорошо человеку не касаться женщины..."
   Ночью я часто повторяю эту фразу, пытаюсь заставить умолкнуть неразумные страсти тела...
   Помню, я заговорил об этом вслух... я говорил, пока не почувствовал присутствие в склепе чужого...
  -- Ты кто такой?..
  -- Я Семен...
  -- Разве ты же утонул в пруду, ставшем болотом?.. что тебе нужно?.. оставь меня, я сплю?..
  -- Это не сон... это смерть...
  -- Скажешь тоже... я что, умер?..
  -- Ты умер три дня назад... через девять дней ты будешь в другом месте, а через сорок дней вознесешься...
  -- Откуда ты это знаешь?..
   "Мне кажется, он преследует меня с какой-то неясной целью... не он ли возбуждает во мне эти странные воспоминания?..
   И зачем ему это нужно?..
   Я даже не могу воспринять сразу все коварство этих воспоминаний... они от меня не зависят... и это меня пугает..."
  
   * * *
  
   "Философ все еще дописывает комментарии к апокалипсису... он продолжил дело дяди Гомера...
   Иногда дядя Гомер диктует и мне... все происходит как на самом деле и зримым образом...
   Дяде приходят мысли о старости, немощи тела, тягости бедности, заставляющие вспоминать о наслаждениях, чего у меня не было и в помине...нет, было, но только в мыслях...
   Время как будто движется медленнее... или оно совсем остановилось?..
   Сумерки все длятся и длятся...
   Воспоминания заставляют меня писать и воображать...
   Меня отвлекло чье-то прикосновение к одежде...
   Прикосновение мягкое, нежное...
   Голос дяди исцеляет меня, отгоняет беса блуда...
   Я встаю с ложа и вижу толпу теней, стоящую вокруг ложа и жаждущую услышать мои плачи и стоны...
   Я пою...
   Среди теней я вижу женщин... они слушают меня... они видят во мне воскресшего бога, утешителя и заступника...
   Я слышу крики, восклицания... поднимаю голову и что я вижу?..
   Женщины превратились в стаю каркающих ворон..."
  
   * * *
  
   "Семен сказал, что я умер...
   Если я умер, как жизнь и смерть одновременно оказались во мне?..
   Есть от чего прийти в смятение и поддаться на уловки бесов...
   Помню, Философ говорил:
   "Нужно делать противоположное тому, что бесы внушают тебе, рисуя призрачные образы..."
   И еще он говорил:
   "Надо жить так, словно завтра умрешь... а телом пользоваться, словно будешь пребывать в нем многие годы..."
   И что?..
   Будучи страстным, я стал бесстрастным, ради бога...
   Увы, я не избавился от бесов, которые будят меня по ночам и внушают всякое...
   Когда-нибудь они затянут меня в трясину, как Семена..."
  -- Любишь ты драматизировать... - отозвался Философ, он лежал рядом, укрытый серой хламидой...
  -- О чем это ты?.. - спросил Христофор...
  -- Так, ни о чем...
   "На Философа он не похож... и голос не его... кто он?.. ему тоже 73 года... впереди вечность... а если не вечность?..
   Ничего страшного, воскресну и вернусь туда, откуда ушел, буду безмятежно взирать на звезды, цветы неба, как младенец, оправдывая умом искушения, которые до сих пор ввергают меня лишь в призрачные мечтания...
   Снова любовь, слезы, радость, смятение, страх...
   Сколько лет я вижу эти сны детства...
   И все это ради бога?.. вряд ли...
   В детстве я обретал во сне разные виды, был рыбой, птицей и испытывал наслаждение, которое приводило меня в смущение...
   Я прогонял эти видения умом и исцелялся от укуса страсти, но ненадолго..."
   Воспоминания Христофора замедлились, остановились...
  
  
   * * *
  
   "Боже, как здесь холодно...
   Где я?.. я вначале или в конце?..
   Помню, я шел с Философом по аллее, он говорил о комментариях к апокалипсису...
   А вот и камень, под которым он лежит... таким его увидел Филонов, скульптор... говорят, он и мне камень заготовил...
   Многие удивлялись и порицали Философа за его трактат, ибо это искушение, говорить с богом о боге...
   Философ не бог и не апостол, хотя он и пробовал ходить по воде, но усомнился и стал тонуть...
   И не раз он отрекался от бога, когда его ждала смерть, полная страха и неизвестности...
   Кто не боится смерти?..
   Смерть берет тебя за руку и ведет, куда ты не хочешь идти...
   Умер Философ, так и не закончив свой трактат... я пытался его дописать, но, увы...
   Ночью, когда это случилось, мне было видение... я был спутником Философа по коридорам замка и стал свидетелем, когда ему открылся бог...
   Помню, Философ сказал:
   "Закрой глаза и не удивляйся, ибо это не бог, а искушение..."
   Он говорил туманно и весь был окутан странным сиянием... уже несуществующий, он казался мне существующим...
   "Все претыкаются об это искушение, и я не исключение... поверил, что ничто из сотворенного богом не является злом..."
   У меня было другое... я видел во сне женщин... тела женщин были влажные и холодные, подобны льду, а Вика всегда была теплая, мягкая, нежная...
   Я смотрел на нее, как на солнце...
   На глаза навертывались слезы, и я видел не Вику, а радужные круги в некоем мареве...
   Все представлялось мне как дурное сновидение...
   Меня искушали бесы, мои мысли они превращались в зрелища, смущающие меня...
   Воображение тьмы бесчестило меня...
   Обитатели сновидений обретали имена и ночлег в моих снах, и я не прогонял их...
   Не любовь они будили во мне, а искушение, которое волновало и раздражало меня...
   Мне казалось, что я впадаю в нечто ужасное, гибельное...
   Я знал, что окончу жизнь постыдным образом, и не бегу от девы, а если и побегу, она будет бежать рядом..."
  
   "Я сплю и хочу очнуться младенцем с праздником в душе, а не сонливым монахом, впадающим в порок...
   Господь наблюдает за мной и избавляет меня от искушающих сновидений, которые волнуют меня, приводят в смятение... и я не уклоняюсь от них, веду лукавые беседы с бесами, пытаюсь найти им оправдание...
   Призываю бога на помощь, верю, что он рядом...
   Живу я как монах в облачении... иногда я приближаюсь к женщинам на паперти и задерживаюсь в беседах с ними, испытываю себя...
   Что-то меня влечет к ним, не знаю что, ад или рай... и где я буду на небе или в преисподней с такими желаниями и мыслями?.. и будет ли господь скорбеть обо мне, когда я увижу тьму вечности?..
   Возьмет меня вечность или бог освободит меня от смерти, и я очнусь под яблоней в раю кротким...
   Яд речей аспида не найдет меня... нет в его словах благоразумия...
   Помню, Философ говорил со мной о боге, и я удивлялся, почему он испытывал такие нежные чувства ко мне, столь ничтожному и недостойному его любви...
   Когда Соня исчезла, он пытался вернуть меня к богу, словно беглеца...
   Сознаюсь, с ним я возносился до третьего неба, где и узнал о тайне творения...
   Мне показали страдания Иисуса на кресте и его воскрешение, раскрыли смысл этого представления, насколько это было возможно...
   А это было представление...
   Все пришло от бога с небес... и словом было приведено из небытия в бытие...
   Мне это открылось в видении..."
  
   * * *
  
   "И снова я в склепе, лежу и ощущаю нищету свою...
   Это еще не все мои воспоминания... уму присуще воображать... я вижу себя ребенком, мужчиной, женщиной...
   Иногда ум освобождал меня от тела...
   Душе не надо заботиться о том, что есть, что пить и во что одеваться, она довольствовалась тем, что есть...
   Откуда приходят, и куда уходят желания, омрачая меня тоской?..
   Они водят меня по кругу с закрытыми глазами, не открывая всей интриги...
   Очнувшись, я пытаюсь вспомнить о том, что происходило со мной, куда я шел и до чего дошел, как был пленен бесом блуда...
   Помню, Философ говорил:
   "Обличи его... не ненависть, а равнодушие отгонит его от тебя..."
   "Чего ты добиваешься от меня, чтобы я стал камнем?.." - спрашивал я...
   "Ты обретешь бесстрастие, нисшедшее с неба целомудрие, кротость и терпение ангела..."
   "Хорошо, я стану камнем среди кучи камней, и что дальше?.."
   От этих воспоминаний на меня опять напали тоска и уныние...
   Они затягивали меня, как трясина...
   Недалеко и до умопомешательства...
   Слышу голоса, лай своры собак...
   Откуда здесь собаки?..
   Меня окружают тени охотников... похожи на эфиопов...
   Что им нужно?.. вот-вот набросятся на меня...
   Собаки скалят зубы...
   Эфиопы тоже... смеются, издеваются...
   Среди них есть женщины...
   Одна из эфиопок протягивает ко мне руки, хочет доставить мне наслаждение...
   Помню, Философ говорил, дунь, плюнь и бесы исчезнут... сворой они не нападают...
   Я дунул и плюнул, но эфиопка не исчезла...
   Я даже могу прикоснуться к ней... тело ее холодное и влажное..."
  
   * * *
  
   "Прошло три дня, потом девять дней...
   Я все еще продолжаю существовать...
   Воображение производит призраков, делает меня слепым, заставляет ощупывать воздух, стены склепа, морочит шумом, голосами, смехом, вводит в прелести и в обман...
   Помню, Философ говорил, что было время, когда бесов не было...
   Сжалится бог и их не будет, но мне надо быть внимательным, следить за помыслами, ослепляющими меня, чтобы не стать жертвой этой игры..."
  
   "Я очнулся в темноте...
   Место было безлюдное и странное... скалы напоминали руины города...
   Помедлив, я вернулся в склеп...
   Мое появление вызвало ропот среди бесов, они уже не надеялись меня увидеть...
   Философ скрывался в этом склепе от преследования властей и вел беседы с богом или с бесами, явленными ему с наглядной очевидностью...
   Все они в прошлом занимали высокое положение и принадлежали к изысканно утонченной элите...
   Бесы уважали Философа, даже его тень...
   Когда ум Философа приходил в восторг и уединял его, он странствовал где-нибудь...
   Иногда я видел в его глазах слезы, когда он был восхищен каким-либо созерцанием...
   Он плакал, как обычный смертный, хотя был на небесах по данной ему богом милости...
   Спать он не ложился, мог заснуть и стоя...
   Во сне он говорил нечто такое, что стоило слушать, тонко и основательно излагал свои мысли...
   "Так и было, пока не явилась Вика..." - сказал Философ...
   "Что?.." - переспросил я...
   "Я говорю, Вика меня обольщала и соблазняла после смерти примадонны, наводила тоску... она заступала мне дорогу, когда я блуждал по коридорам замка в поисках примадонны... сходил с ума... я отрекся от людей... я умер для них, да и для всей жизни... живу мыслями, о которых знает только бог, ведающий всеми тайнами... а ты что тут делаешь?.."
   "Живу..."
   "Давно?.."
   "Давно... чего ты хочешь от меня?.."
   "Отгони бесов, что-то их слишком много развелось... заснуть не могу... они то плачут, то смеются как гиены..."
   Появление Философа меня испугало... он, словно вышел из стены... потом появился Семен, и тоже спросил, что я здесь делаю?..
   "Пишу мемуары..."
   "Ты умеешь писать?.."
   "Я не умею лгать?.."
   "Все лгут..."
   Семен боялся, думал, что я выдам его, но выдал он меня, написал донос... я вынужден был бежать из города, скрывался в замке примадонны, выдавал себя за привидение...
   Помню, я блуждал по коридорам замка, забрел в подвал... и вдруг пол ушел из-под ног... я падал куда-то в темноту, в вечность... падение замедлилось, и я очнулся в комнате заставленный ненужными вещами... помню, я лег на продавленную кушетку и заснул...
   Проснулся я от шепота Сони... ее укрывали ризы и розы... и вся она вызывала изумление и восхищение, такая высокая, стройная...
   Никогда я не видел ее такой...
   И голос у нее был чистый, мелодичный, тонко разработанный, во взгляде лукавство...
   Повернувшись ко мне спиной, она смотрела на облака, плывущие вдогонку друг за другом, вдруг запела, и так мило, непринужденно..."
  
   Соня исчезла и появилась примадонна... она изображала вакханку...
   Рядом с ней я выглядел сатиром...
   То, что ей открылось благодаря образованности и врожденному вкусу, я делал безотчетно...
   Мать родила примадонну в Греции... еще в детстве она рассталась с отцом... он был чужд поэзии, меланхолии...
   Голос девочке дали музы Греции... о боге она не задумывалась и обходилась без него... лишь потеряв голос и расставшись со сценой, она вернулась к тому, кто несет утешение...
   Она была изящной язычницей, верившей музам и любви...
   Я дождался ночи, чтобы встретиться с ней на паперти... мы говорили о городе, окутанном обманчивой дымкой...
   Город казался миражом...
   "Ты все еще искушается славой..." - спросил я...
   "Откуда ты знаешь?.."
   "Это открыто мне..."
   "Что еще тебе открыто?.."
   "Все открыто..."
   "И то, что у всех ангелы-хранители, а у меня бес, да еще и хромой..."
   Примадонна познакомила меня с отчимом...
   Старику было около ста лет... он пользовался уважением на паперти среди нищих, увечных и слепых...
   Я помог перенести старика в дом, в котором отдыхали паломники и странники... там они могли жить без дела...
   Старик спал и проснулся... он подумал, что попал в рай и умер от радости...
   Старик вознесся на небо, а я забрел в темное место, где меня искусали собаки...
   Очнулся я в желтом доме... как оказалось, не собаки меня искусали, а сам я себя искусал...
   Там меня и нашла Рая, мой ангел-хранитель... она успокоила меня своим видом... лицо у нее было светлое и бодрое, и внушало не страх, а улыбку спасения...
   Мы вернулись в замок... жили мы с ним в склепе, питались тем, что находили... и все время пели псалмы...
   Пение псалмов спасало меня от мыслей о смерти...
   Потом мне было видение... я умер, Рая обмыла, отпела и оставила мое тело в склепе, а сама ушла в пустыню, нашла там себе расселину с пауками и мокрицами и стала жить дальше...
   Жила она сначала одна, потом с некоей девой, вдовой, которая искала пропавшего мужа, где только она не была... была и в преисподней, наследила и там...
   Она показала Рае свои раны на ногах, которые были похожи на шитье нитками мулине разного цвета...
   У нее на теле не было ни одного пустого места...
   Рая была поражена... а на вдову что-то нашло, как затмение... она впала в кому...
   Рая своим голосом вернула ее к жизни...
   Ночью они бродили по замку от одной двери к другой и пели гимны или плачи...
   Они удалились от людей и развлечений, но иногда вовлекали друг друга в игру, устраивали театр теней, показывали разные истории из своей жизни, которые смущали женщин и вводили в заблуждение мужчин...
   Я был у них то апостолом, то пророком, то мучеником, а замок изображал царство божие, которое заполняло собой весь мир...
   В постановках участвовали и дети... они спрашивали:
   "Где бог?.. когда он придет?.." - и от ожидания плакали...
   После спектакля я возвращался в склеп...
   "Почему ты живешь в склепе, как арестант в тюрьме?.." - спросила Рая...
   "Я грешен..."
   "И кто тебя искусил?.."
   "Вика... помню, ночью я проснулся от нежного прикосновения, я невольно привстал и увидел ее без одежды... с тех пор я боюсь заснуть..."
   "Я тоже... но продолжай..."
   "Обо мне ходила дурная слава, что ко мне заходила женщина, а уходила волчица... Вика уже год лежит в могиле, но все еще является мне... будит меня воплями страсти... я в ужасе просыпаюсь... и уже не могу заснуть..."
   "А мне снится монах... иногда я слышу его голос, но смысл сказанного не могу разобрать... одно время я училась у него, как надо жить, но так ничему и не научился...
   Помню, я очнулась ночью, откинула простыню и увидела над собой лицо монаха... можешь представить, что я испытала...
   Той ночью монах умер, и дьякон курил фимиан над его трупом...
   Представление сопровождалось нежными и скорбными песнопениями хора...
   Я не знала, где нахожусь, на земле или на небе...
   Я постепенно оживала, приобретала пластику, грацию...
   Мне хотелось, чтобы эти ощущения длились и длились...
   Что же было дальше?.. нет, не помню... а что было с тобой?.."
   "Меня кто-то привел в другой склеп к проклятому, и бросил... или мне это мнилось?.. он обнял меня, я почувствовал теплоту его радости... он заговорил... он говорил и говорил, а я запоминал, записывать я не мог, рука дрожала и выводила каракули...
   Такая вот моя история с биографией, но это еще не конец...
   По ночам вокруг расселины, в которой я жил, собирался одержимый народ...
   Они пели хором плачи... ждали, когда я очнусь от благодати и спущусь к ним...
   Я не хотел их слушать, и все же иногда спускался к ним...
   Увидев меня, одержимый народ приветствовал меня восклицаниями... я лобызал их, сам своими руками мыл им ноги... и они исцелялись от всякой напасти...
   Всякое мучение я превращал в радость и ликование...
   Лицом я походил на бога, изображаемого на иконах в образе собаки...
   Одержимые увидели сходство и стали просить меня быть над ними, но я бежал...
   Увидев, что одержимые догоняют меня, я остановился и стал камнем...
   Камень был теплым, и многим это казалось странным... он исцелял всех, кто прикасался к нему..."
  
   * * *
  
   "Об этом камне сохранилось много невероятных подробностей... он собирал вокруг себя людей и беседовал с ним... да, он мог говорить, выражаясь прикровенно...
   Приглядевшись, можно было увидеть в камне профиль женского лица...
   Я находил в нем сходство с Соней...
   Как-то я заметил в камне движение фигур...
   Я увидел в этом действе предсказание беспорядков...
   И беспорядки возникли... дошло до драки и убийств...
   В тот же день камень стал погружаться в землю...
   Камень снова открылся, когда беспорядки в городе прекратились...
   Кириллов, поэт мятежа, был отправлен в ссылку на один из западных островов, где и скончался, правда, молва уверяла, что он жив и бодрствует, даже посадил целый сад яблонь на пустом месте...
   Говорят, он обладал особым намерением, помышлял о великом...
   Я тоже... бог окрылил мой ум, я мог воспарять на небо, говорить там с богом о боге, как Философ...
   Там я видел примадонну со свитой... был в свите и дядя Гомер... видом он был подобен ангелу, принимал их славу и блаженство, которые всех ожидают..."
   "Но не меня, увы..." - Рая невольно вздохнула...
  
   Говорили, что этот камень изваял Филонов, скульптор... нашелся свидетель, который сообщил об этом куда надо...
   В город прибыла комиссия...
   Свидетеля допросили... запуганный он дал показания, крайне смутные и сбивчивые, но с оттенком торжественности...
   Он изображал из себя мученика или делал вид...
   Из допросной комнаты его вынесли полуживого... его утонченно, зверски, нравственно возмутительно пытали..."
  
   * * *
  
   Христофор очнулся, попытался что-то зачеркнуть, исправить в рукописи, но вместо букв рука выводила какие-то каракули...
   "Может быть это тайнопись?.." - подсказал кто-то...
   "А ты кто такой?.."
   "Я же уже говорил, а ты спросил и заснул, не расслышал, но я повторю..."
   "Ну да... однако, где я?.. здесь или уже там?.."
   "Где-то посередине... витаешь..."
   "Хотелось бы еще пожить... кто-то во мне осознанно и намеренно заставляет меня вспоминать то, что я забыл, не помню..."
   "О чем ты?.. не понимаю..."
   "Как здесь тесно и душно... я что-то сказал и забыл, не помню, что я сказал..."
   "Я тоже..."
   "Вот, я и говорю... старость - не радость..."
   "Это точно..."
   "Как-то странно и сразу потемнело... такое впечатление, что тьма упала..."
   "Ты как будто поражен этим..."
   "Что смешного?.."
   "Смешно смотреть на тебя, ты движешься и говоришь как во сне..."
   "Скажи правду... я что, умер?.."
   "Ты умер, и бог подготавливает тебя для вечной радости по вере и силе благодати..."
   "Так мы в обители смерти..."
   "Не совсем... смерть выше..."
   "Но там ничего нет..."
   "Ты умер и всего не видишь..."
   "А ты видишь?.."
   "Вижу..."
   "Ага... прояснилось... пелена упала... я вижу тебя... таким я тебя и представлял... рыжий, тощий и хромой на обе ноги..."
   "И ты выглядишь не лучше... что с тобой?.."
   "Что-то мне не по себе... я хочу проснуться..."
   "Поздно..."
  
   * * *
  
   Какое-то время Христофор блуждал по окрестностям, и наткнулся на камень, который изваял Филонов...
   "В нем все нуждались, а он не имел нужды даже в самом себе... - подумал Христофор, в его глазах блеснули слезы... - Он всегда казался мне живым..."
   "Что существует, то и живет, а что живет, то не мертво..."
   Христофор сел на камень, потом лег... он лежал и говорил...
   Тьма становилась все более ощутимая...
   Увидев в ней некое смутное движение фигур, Христофор попытался встать...
   Танцуя, женщины эфиопки окружили его...
   Христофору хотелось обнять их, хотя лучше было бы ему не желать этого...
  
   * * *
  
   "Прошло сорок дней...
   Я все еще в склепе... лежу, вспоминаю и размышляю...
   Если прежде я не существовал, откуда у меня эти воспоминания?.. от кого я получил это совратимое и изменчивое по необходимости бытие?..
   Бог дал, а что дано, может быть отнято...
   Помню, Философ говорил, что бог раскрыл ему и перечислил все человеческие бедствия, от которых свободны одни, и которым подвержены другие...
   Есть некие невидимые силы, которым поручена забота обо всех земных существах...
   Нужно верить, что среди этих существ есть немалое число преисподних существ, видимых и невидимых...
   И все они сотворены через Христа и во Христе... он влился во все сотворенное благодатью...
   В сотворенном нет ничего случайного, несправедливого...
   Христос осветил и изъяснил тайное, имеющее смысл, отворил замкнутое, куда философы стучались и не могли достучаться, ибо нет у них веры...
   Почему я родился не среди греков или эфиопов?.. не я же выбрал себе сам место, где мне родиться?.. или я?.. тогда и мир я сотворил...
   Бог дал свободу тварям творить благо или зло соответственно движениям и расположению души...
   Так появилось разнообразие тварей, распределившее их по тем местам, какие они занимают, сообразно заслугам, и если они будут угодны богу...
   Бог все и всегда делает и распределяет по справедливости... в это нужно верить...
   Кто очистит себя, находясь в этой жизни, тот будет приготовлен к благодати воскресения, получит тело и место в Греции или в стране эфиопов, или станет духовным во славе и силе, не подверженным мучениям и страстям плоти и крови, способным обитать и на небесах ради бога...
   Тем же, кто заслужил преисподнюю, и был осужден на мучения, тоже станут нетленными через воскресение, и не будут распадаться в прах даже от огня геенны...
   У каждого грешника свой огонь, а грехи это трава и солома для этого огня...
   Буду гореть и я... и мои воспоминания грешника, обвинения и свидетельства, и все мои гибельные настроения..."
  
   * * *
  
   Дядя Гомер, мой воспитатель, он как бог, испытал все человеческое, если я не ошибаюсь... правда, он не исцелил слепорожденного и не воскресил смердящего мертвеца... и никто не спрашивал его, он ли тот, который должен прийти, или ожидать нам другого...
   Он побудил меня к вере, повествовал о делах Иисуса, о его ранах, страданиях, о его глаголах, которых никто не может понять, не припав к его груди, и уже не человек живет, но бог в нем...
   Философ называл трактат дяди Гомера евангелием, стоящим у двери, стучащим, желающим войти в душу каждого как благовестие...
   Не все дядя Гомер мне открыл и возвестил, ушел, передал мое воспитание Философу, ставшему его образом и тенью, и не призрачной, когда я был еще младенцем, ожидавшим приуготовления, чтобы вместить в себя бога и его таинства, намеки, ради спасения и божественного обетования...
   Мои писания дядя Гомер называл плетением словес, в которых можно запутаться ногами, став не человеком бога, а человеком сатаны, и жить для греха...
   Писатель должен благовествовать, а не смердеть... сказав сие, он закрыл мою книгу историй, отдав ее мне, сел на камень, еще теплый от солнца, которое зажгло этот день, что не удивительно...
   День был светлый, от бога, а ночь от сатаны, для людей, подавляемых заботами, богатством и наслаждениями, которые не плодоносят...
   Я терпел от них насмешки, и даже побои...
   Случалось и такое...
   Бог делал так, что я вспыхивал весь, как купина неопалимая, и люди, нападавшие на меня, разбегались в ужасе...
   Так странно воссияв, я кричал им в след:
   "Не бойтесь прилепиться ко мне, отпавшие от меня..."
   Помню, с этим криком я и очнулся от этого сна, если это был сон, чтобы провалиться в яму другого...
   У меня было много снов, в которых мне было 7, 14, 21, 28, 35, 42 и 49 лет...
   Очнулся я в 73 года и увидел свои облики, выстроившиеся передо мной...
   Чего только не снится старикам, которым осталось только созерцать...
   Помню, я видел город, море и небо над ним... мне не было еще и одного полного дня, я стенал и мучился... и я все еще мучаюсь, покорившись жизни и суете не добровольно, но по воле покорившего меня...
   Родился я ночью в пятницу...
   Еще не связанный с действительностью я лежал на ложе, от которого я на некоторое время отрывался, витал, мне открывалось некое ослепительное, сверкающее великолепие... оно пугало меня и я вновь возвращался в царство теней, тусклое, скрытое от посторонних, в котором я предпочел бы остаться, если бы у меня был выбор...
   Я спал и очнулся на ложе, внезапно пробужденный своими же криками и был встречен принужденной улыбкой повитухи, делавшего то, что она привыкла делать...
   Я затих, я оглядывал вещи... мне еще придется извлекать из них смысл осторожными предположениями, собирать их историю, рассеянную по разным источникам, когда я стану писателем...
   Меня будет интересовать поэзия, театр и женщины... у меня будут привязанности, хотя мне трудно представить свою роль в этой еще скрытой от глаз истории, напоминающей театр теней...
   Среди теней появилась Соня, племянница француженки, которая учила меня игре на пианино...
   Застенчивый, неловкий, заикающийся, но искренний я влюбился в Соню, поманившую меня надеждой...
   С Соней я узнал то, чего раньше не знал и не подозревал в себе, о чем говорил Семен... говорил он громко, не заикаясь, не боясь никаких опровержений...
   Семен знал цену слов, опутывал нитями интриг всех, как и его отец, создавший себе успех на сцене... ему случалось даже срывать аплодисменты... он слепил улыбкой...
   Можно вообразить, какое впечатление Семен произвел на Соню...
   Все у него было, и ловкость, и уловки, не было только тонкости, и вкус еще не определился...
   Я же 60 лет ждал, когда во мне проснется гений... я жил, как бог, созерцал, видел прекрасное, высокое, величественное, у меня были почитатели...
   Обстоятельства подтолкнули меня начать писать, я поддался соблазну... мое заблуждение породило пьесу, шедевр, появившийся в разгар смутного времени, странную смесь романтической героики с непринужденной иронией...
   Исчезновение Сони и связанные с этим событием угрызения совести вынудили меня покинуть театр и город... я посвятил остаток своего вдохновения богу, стал писать благочестивые плачи...
   Семен женился на вдове, обещал ей быть мужем, но обещания не выполнил, переселился в восточную часть города, он не стеснялся просить и принимать благодеяния горожан, говорил, что он слуга бога, и пел странные плачи, оплакивающие изменников и палачей...
   Семена угнетала бедность...
   Трудно вытерпеть это унижение, хотя он не отличался тонкостью чувств, ему изменяло чувство меры, такта, приличия...
   Все это не способно объяснить и извинить его...
   Он жил, как и писал, запутывая и распутывая нити интриги, меняя по мере надобности женщин и место действия, подталкивая события и их героев к гибели...
   Это был хаос, некое подвижное, зыбкое, изменчивое нечто, странное своей формой и страшное содержанием...
   У Семена было много браков, и ни один из них так и не заключился, невесты остались нетронутыми, даже испытав с ним минуты страсти...
   Он был одержим манией во все вмешивать любовь... и внешне он был больше похож на женщину, не без грации, изящества и воображения...
   Мое положение в то смутное время было нисколько не лучше... и я жил, как и писал... я был угловат, неуклюж, молчалив...
   Мне хватало меня одного...
  
   Был вечер... закат соделал воду вином и зажег дом дяди Гомера...
   За стеклами углового окна я увидел фигуру Сони, ее лицо светилось во мраке, мраком не объятое...
   В стеклах окна отражался город, существующий в земной действительности и его отражение на небе в облаках...
   Отходил город на небо по суше, потом по воде...
   Там он содержался как сокровище, которое ни моль, ни ржа не истребляли, червь не ел... и печаль не вредила ему...
   Но не весь город открылся там, некоторые дома и улицы говорили о себе лишь в форме намека...
   Не было там и места, в котором я находился и мог бы оказаться, если бы продолжал идти, но я остановился и сел на камень, еще теплый от солнца, которое зажгло этот день и ушло за море...
   Бог не спас Соню, не спас он и город, оставил лишь его отражение на небесах...
   Прав был Философ, когда говорил, что одни люди, как и вещи, от природы предопределены к гибели, а другие - к спасению...
   Все не спасутся...
   Одни войдут в Царствие Небесное, другие останутся снаружи, возлягут на траву и станут травой...
   "Все мы растения Отца Небесного..." - говорил Философ...
   Чувствую слабость, головокружение... не могу вспомнить других подробностей, о которых он говорил...
   Скрываясь от гонений, он удалился в подвалы замка, жил там, в ожидании времени, когда все его враги лягут ему под ноги, и останется последний враг - смерть...
  
   Нет ни дяди Гомера, ни его дома...
   От замка остались одни руины после нашествия грязи и войны с собаками... и сад заглох...
   Такая вот история с биографией, которая все длится и длится...
   Конца ей нет...
  
   * * *
  
   "В настроении Философ смешил меня, потом стал смешить примадонну и ее мопсиков...
   Он любил женщин с хорошими манерами...
   "Без женщин ничто мне не мило, но лучше держаться от них подальше... они рождают стихи, но туманят мысли..."
   Христофор слушал Философа и следил за Соней, которая порхала как цикада от куста к кусту, меж ветвей, среди листвы, питаясь то цветком, то каплей влаги, резвилась, что-то пела в полголоса и вздыхала...
   Христофор отвлекся, поискал ее, но она скрылась, оставив на кустах цветущей жимолости свои ленты...
   Взгляд Христофора скользнул по руинам замка, по заглохшему саду, по пруду, от которого осталась грязь и тина, остановился на статуе Философа...
   Переждав приступ тоски, Христофор встал и пошел дальше, подобный мертвецу, увлекая за собой тени Философа и примадонны...
   Одиночество, которого так жаждут люди несчастные, примадонну угнетало...
   "Ну, довольно уже... пора остановиться... кстати, что с рукописью?.."
   Рукопись мемуаров примадонны разрослась до романа без конца... в ней осталась ее жизнь, горести изгнания...
   "Я отказывался слушать ее жалобы... я ей не верил, к тому же она отвергала всякое утешение...
   Примадонна играла с мопсиками, окруженная свитой, чужими людьми, которым не было дела до ее переживаний, муках одиночества, тоски, отчаяния, мыслях о смерти...
   Говорят, она пыталась покончить с собой в саду... змей свил ей петлю...
   Все возможно, возможно и это...
   Смерть преследовала примадонну по пятам, принуждая непокорную отдать без остатка все, что ей дал бог..."
   Христофор полистал рукопись...
   "И какой вывод можно сделать из этого длинного романа, который можно продолжать и продолжать?..
   Для своего времени примадонна была непревзойденной, но такой она уже не кажется...
   Одиночество сблизило примадонну с Философом...
   Это было что-то вроде неравного брака муз...
   Когда-то примадонну не знали вовсе или, в лучшем случае, не понимали, превозносили за те качества, которыми она не обладала...
   В мемуарах она изображалась многоликой, хотя и не лишенной величия, красоты... и даже после ее смерти в силу привычки...
   Исчез дух и смысл ее театра, для некоторых он казался странным, и даже чересчур, каким-то обособленным...
   Время было смутное, когда многие, так и не начав жизнь, встречали смерть..."
   Христофор отвлекся, услышав смех примадонны...
   Философ заставил ее улыбаться сквозь слезы своей прозой и стихами, хотя они давались ему с трудом...
   "Стихи для муз и граций, не для меня... я ученый, хотя поэтов ценю..." - сказал Философ и помрачнел...
   "Их слишком много развелось... кишмя кишат..." - сказала примадонна...
   "Ну да, и од они не пишут... - сказала я... - вряд ли кому придет в голову сочинить гимн или плач..."
   "Стихи требуют терпения и милости божьей, но иногда они являются от поэтов, подверженным приступам вдохновения, божественного безумия..." - щеки примадонны вспыхнули... - Я преклоняюсь перед этими безумцами, перед их смелостью, они полны невинной неги, непосредственности, простоты, они радуют и изумляют своим целомудрием, утонченностью, они служат мне утешением..."
   Примадонна расплакалась, мопсики залаяли хором...
   "В смутное время поэты безмолвствуют, говорят ораторы и пророки, которые ужасают и утешают толпу, увлекаемую течением событий..." - сказал Философ...
   Я слушал Философа и чувствовал его взволнованность...
   Воспоминания унесли меня в город, к воспоминаниям и сожалениям...
   За стеклами окна в доме дяди Гомера я увидел девочку... лицо бледное, белее лилий, которые она прижимала к груди...
   Такой Соня была... и все еще такая же...
   В стеклах окна отразилась и примадонна... она поцеловала Философа... похоже, что поцелуй обоим был мил...
   Я создавал иллюзию... прошлое можно воскресить...
   Одна за другой возникали сцены, персонажи, каждый из которых укладывался в тот облик, который они вызывали из моей памяти...
   Все это происходило на моих глазах...
   Персонажи прояснялись, каждый на своем месте на сцене и все более отчетливо... открывалось их подлинное сходство...
   Они уже не знали смерти...
   Я возвращаюсь к реальности, и что я вижу?..
   Скорбное зрелище..."
  
   Я был в доме дяди Гомера, в замке... и уже в толпе на площади у театра примадонны...
   В воздухе над толпой разлита тревога... все в ожидании... что-то будет...
   Надежды на власть нет... эта власть не имеет ни идей, не величия...
   Патриотизм утрачен, бог забыт...
   Будущее туманно...
   Толпа собралась идти на приступ дома власти с единодушием... препятствие казалось легко преодолимым...
   Это был бунт... и его духом и голосом была дева...
   Горожане увидели чудо явления девы над театром...
   Дева тревожила горожан своей смутной силой... они не могли постичь всю метафизику этого чуда, переходили от фактов к мистике, к богу, несмотря на свое неверие...
   Все ждали божественного проблеска в небе... и увидели деву простой и царственной, доброй, кроткой и возвышенной, но лишенной какого-либо организующего начала...
   Примадонна могла бы стать организующим центром, девой хаоса, могла бы объединить горожан без принуждения, своим собственным пылким воодушевлением втянуть горожан в заговор против власти и совершенно бескорыстно, без тени высокомерия, но увы, она потеряла голос... Философ воспринял это как знак...
   "Бог запретил тебе вмешиваться..." - сказал он...
   Он пытался увести примадонну на остров, но судьба распорядилась ей по своему усмотрению...
   Примадонна скрывалась...
   Одно время она жила в руинах женского монастыря в кельи монашки, потом переселилась в одну из башен замка ...
   Она являлась мне после полуночи, диктовала мемуары... а Философ читал проповеди...
   В ожидании рассвета они молча прогуливались вдоль стены замка, в которой были замурованы его бывшие обитатели, и вздыхали довольно красноречиво...
   "Нет, друг мой, мне не в чем каяться... и ты не дьякон на моем отпевании...
   Душа моя не очерствела и я не избалована непристойной роскошью... я бедная и несчастная..." - бормотала примадонна... изнуренная ходьбой, она села на камень и впала в отчаяние...
   Она дрожала от озноба...
   Рая принесла ей мантию и штопанные белыми нитками носки из козьей шерсти...
   "Я еле свожу концы с концами... питаюсь слухами... замок разрушается и сползает вниз, вот-вот рухнет... или мне это кажется...
   Но не это меня занимает... и не мэр с его шпионами...
   В городе еще помнят меня, говорят обо мне... чего только не говорят... нет недостатка и в обычной клевете...
   Примадонна запела в полголоса...
   "Пусть поет и вздыхает... и все находящиеся в ее душе соблазны и помыслы истребятся... я слышу, как бесы вопят, скрежещут зубами на Философа... он открывает примадонне скрытые в словах проповеди сокровище...
   Не безопасно открывать его кому попало...
   Опять они целуются... оставлю их...
   Я ухожу, озабоченный лишь тем, как сохранить мемуары...
   Не природа в нас причина порочности, но добровольное решение, творящее зло...
   Все мы будем спасены во Христе и воссияем на небе до кончины века...
   Никто не будет выброшен во внешнюю тьму...
   Были мы словом божьим в начале у бога, и останемся с ним в конце, когда он вместит в себя все...
  
   * * *
  
   "Я был в городе, видел примадонну на афишах театра... ее все еще ждут и в опере...
   Она всю себя отдавала театру без оглядки на общественное мнение, без угрызений совести...
   И в то же самое время все еще испытывает страх перед близостью хаоса... и даже отказалась от роли в пьесе...
   Тогда ради чего все это?.. она не хочет стать великой, подняться к царственному трону мира?.. сомневаюсь...
   Она потеряла голос и исцелилась... вновь обрела невинную улыбку девственницы...
   Исцеление магическое...
   Философ, остававшийся лишь свидетелем ее драмы, стал близок ей... ей нужно было доставлять удовольствие не на сцене, не себе, а ему... не нужно было нравиться, вводить в заблуждение старика... она ласкала его, разглаживала морщины на его лице, осушала слезы губами... она готова была даже принести себя в жертву...
   Любовь примадонны стала суровым испытанием для Философа...
   Ночью он ушел из замка несмотря на дождь... пробираясь через сад он наткнулся на незнакомца, который ранил его...
   Рая услышала шум, вышла террасу и нашла старика в луже крови без чувств...
   Узнав о смерти Философа, примадонна бросилась со скалы в море, но кто-то крылатый натянул сеть и поймал ее...
   Кем был незнакомец, ранивший Философа, и кто спас примадонну, бог или рыбак, сушивший сети, осталось тайной, как и история потери невинности примадонной, да и многое другое не вошло в мемуары, оторвалась от книги и зажила собственной жизнью, как создание некоего анонимного автора..."
  
   * * *
  
   Наступила новая эра...
   Философ создал свою школу, а примадонна открыла свой театр... к ней вернулся голос...
   Мне пришлось искать место для своей индивидуальности... я стал писать плачи для смерти без похорон, необычные и утонченные... правда, и театр примадонны давал мне возможность воздействовать на толпу почитателей примадонны... ими уже не владело отчаяние...
   Мемуары вышли в свет анонимно, как и труды Философа... известности он избегал, говорил:
   "Не хочу, чтобы обо мне знали то, что знаю я сам..."
   Он оставался в тени, что и мне советовал...
   Его мнение я не намерен оспаривать, но думаю, что известность нужна, хотя бы для похорон...
   У примадонны было все: театр, мопсики, льстецы, она держала у себя на службе людей, которые были равны ей талантом, а некоторые и превосходили ее...
   Она жила и не боялась жизни, зимы, но вот случился переворот и она все потеряла...
   Я писал плачи о ней...
   Все давно сказано...
   Люди давно живут и пишут... лучше читать и перечитывать древних писателей...
   В меру своих сил я перевожу их, иногда подражаю, чтобы их превзойти... и это погружает меня в задумчивость...
   Вика спрашивает меня, чем я так опечален?..
   Радости я нахожу в книгах и в уединении...
   Известности я сторонюсь... сознаюсь, иногда я думаю об известности, славе, представляю ее в разных обликах и обличьях...
   Я боюсь смерти без похорон... смерть захватит меня врасплох в моем склепе, не оставит времени даже на посмертный плач по себе...
   Философ кое-что знал о смерти, но кто стал бы расспрашивать его, да и вряд ли он согласился бы говорить на эту тему...
   Вика все еще любит меня, но я давно положил запрет на эти радости и нежные чувства... я отрекся от них ради книг, в которых эти чувства описаны с тонкостью и дозволенными подробностями...
   Я довольствуюсь правом смотреть на Вику, на примадонну и говорить с ними...
   Историю о явлении девы можно найти в мемуарах...
   Филонов, скульптор, запечатлел ее в камне... он наделен даром все оживлять, проникать в любой материал, оставляя в нем частичку себя, как бог...
   Он велик и пленителен, у него был сын, Филип, который предал его, и целый лес статуй, все женщины...
   Этот человек, свободный, холостой и к тому же не глупый искал среди них себе жену...
   Первая его жена погибла в родах, которые принимала соседка, тетя Вера, она же обмывала покойников...
   Жена Филонова родила недоношенного мальчика, потом девочку... ее пришлось вытаскивать щипцами, сама она не желала появляться на этот свет, не привлекал он ее...
   Филонов пережил арест по доносу, опись имущества, тюрьму и казнь, которую он вообразил... он умер и очутился в желтом доме, к счастью с ума он не сошел...
   Конечно, все это нужно было пережить человеку, вообразившему себя богом...
   Философ находил это вполне естественным для вольнодумцев...
   Есть ли в человеке что-то еще, кроме пленительных форм, совершенных и изначально непорочных?..
   "Есть еще душа, смею напомнить, бесплотная и бессмертная..."
   Это Философ вмешался в мои размышления и воспоминания, он тоже бесплотный и все еще здесь...
   Я не знаю, что он здесь делает, и не решаюсь спросить...
   Я человек слабый, восприимчив к впечатлениям и могу вообразить нечто ложное...
   Иногда меня не покидает чувство, что я иду по пустоте, иду медленно с оглядкой... я слышу эхо шагов, останавливаюсь...
   Воцаряется тишина... и я понимаю, что перестал быть... или еще нет?.."
  
  
   * * *
  
   Я листаю мемуары примадонны... она жила не только с достоинством, но и с уверенностью, с легкостью, почти не нарушая приличий, и если позволяла себе откровенность, то вполне сознательно и непринужденно...
   Я не был ее историком...
   Она доверяла мне, я доверял ей, даже подозрение в неверности не смело меня коснуться... и касалось, и не раз...
   Когда я писал о том, к каким роковым последствиям привел ее преждевременный опыт в любви, я был влюблен в нее, сходил с ума и почти сошел...
   Я написал ей письмо, но не успел отправить... ночью меня арестовали по доносу...
   Следователь не мог ничего вытянуть из меня, кроме того, о чем я писал... я воображал, что живу, подражая образу жизни дяди Гомера, потом Философа, примадонны, я заимствовал даже ее грим...
   С ранних лет она слишком хорошо была знакома с жизнью на сцене и безжалостно о ней судила... и справедливо, увы...
   Впрочем, в ее истории все смутно и перемешано...
   У нее были какие-то отношения с Семеном... я не знаю, почему они привели к такому исходу... чтобы распутать то, что не мной было запутано, надо вернуть к жизни всех участников этих событий... или подвергнуть их допросу и пыткам в аду, но, увы, это невозможно...
   Голой истины нет и быть не может, да и я сам не смогу сказать обо всем зле, о котором догадывался... всего я не смог высказать даже на бумаге, слов не нашел... почему-то основное всегда ускользало, но оставалась иллюзия справедливости...
   Я почти убедил следователя в том, что я безумен... он не дал ход доносу, в котором шла речь о заговоре и мятеже, и оказался в том же желтом доме у прудов, как и я, среди страдающих провалами памяти... я не мог вспомнить, кто я, следователь или обвиняемый... мы спали в одной палате и оба желали одного и того же: свободы и милосердия... не мы вызвали восстание и беспорядки в тюрьме... начальником мятежа был рядовой, вообразивший себя богом, остальные участники были случайно втянуты в драматические сцены и положения, и воплощали их как на сцене театра...
   Всем правит судьба и случай...
   При всей своей странности и противоречивости драма сохраняла правдоподобие и развлекала местное общество и даже доставляла наслаждение, впрочем, не выходящее за рамки дозволенного... правда, не обошлось и без подлых и злобных выходок надзирателей и местных авторитетов...
   Следователь умел разбираться в людях, расставил их по местам, разделив на тех, кто поднимает спящих для мятежа, и тех, кто нужен был только для украшения сцены...
   У каждого арестанта была своя роль, которую автор не слишком стеснял в действиях...
   Мятеж закончился кровью, болью и слезами...
   Несколько арестантов нашли в снегу с отмороженными ногами... им выразили свое сожаление, трупы обмыли, отпели и произнесли надгробную речь...
   Следователь пришел в себя, снова стал следователем...
   Тюремный театр процветал еще несколько лет и как-то удостоился визита примадонны...
   Говорят, начальник тюрьмы на общем построении все еще сквозь зубы напевает одну из ее арий...
   Что ж, это прекрасно... пусть напевает...
   Для постановки мятежа использовали кое-какую бутафорию...
   Чего автор драмы не мог сказать, он и не сказал, даже с его воображением и способностью маскироваться и угадывать финал...
   Финал мятежа был жестоким... прежде чем окончательно погаснуть, он вспыхнул у дома власти...
   Автор возвысился до руководящей роли в восстании... у него несомненно был талант военноначальника...
   После нескольких стычек, мэр счел его достойным переговоров...
   В последствие он постригся и заперся в келье монаха на острове...
   Молва уверяла, что условия относительно участников мятежа не были соблюдены...
   Это была первая эпидемия безумия и слухов, подталкиваемая явлением девы и ее пророчеств, которые лучше было бы оставить расплывчатыми, без изображения чувств и пафоса...
   Но я увлекся и не заметил, что город стал удаляться и постепенно исчез из глаз, ушли и горы, уступами спускающиеся в море...
   На одном из уступов я увидел очертания замка, от которого остались руины...
   Вокруг только море и небо, облака... они плывут и плывут...
   Чего я жду, что надеюсь увидеть за горизонтом?..
   Сколько я не всматриваюсь вдаль, не вижу ни острова, ни монастыря...
   Монах проник в мои мысли и Вика в ризах девы... даже непристойные вольности монаха, его издевательские насмешки над всем и вся не могут поколебать ее величия...
   Не хочу думать о будущем, предрекать события... можно конечно строить различные предположения, догадки, умозаключения о перспективах того, что меня ждет, однако лучше послушать монаха...
   Надо как-то оживить этот однообразный пейзаж...
   Море уже внизу и оно удаляется... оно все дальше и дальше... постепенно оно исчезает из глаз... открывается второе небо, покоряющее некоей величавостью, за ним третье, его еще не разглядеть, оно как триумф...
   Найду ли я там статую Философа, примадонну, ее замок... он уже будет восстановлен... воссозданы будут алтарь, потирная чаша, ступени...
   Будет там и море...
   Прибой исполнит какую-нибудь мелодию, чайки будут солистами...
   В этой трехактной драме у них нет режиссера... или был, неявный, неощутимый?.. иначе воцарился бы хаос, тьма...
  -- Философ, у меня еще есть время подумать об этом?..
  -- Кажется, уже нет...
   Вокруг одна тьма разумная, благородная... смутно ощущаю, что я в какой-то мере обязан ей, а не чьей-то прихоти или воле случая...
  -- Философ, что ты обо всем этом думаешь?.. поделись...
  -- Я лучше помолчу из осторожности... боюсь поколебать твое неустойчивое положение... впрочем, обвинять в этом некого...
  -- Ну да... лучше убеждать и поощрять... и кое-что дорисовывать...
   Последнее, что увидел Христофор, была гримаса на лице Философа, свидетельствующая, что он все еще человек и живет чувствами, воображением и преувеличенными ожиданиями...
  
  
   ЭПИЛОГ
  
   "Не умом Философ привлек меня, и не пустым обольщением покорила меня примадонна, не показным величием...
   Чем же?..
   Не знаю, чем привлекает взгляд звездное небо...
   Правда, есть и такие люди, которые рождаются как бы с камнем вместо сердца и без души... с ними говоришь как со стеной...
   Молчанию меня учил дядя Гомер...
   Он же учил меня словам... он пел, я подпевал и деревья отзывались, а скалы танцевали... случалось и такое...
   Когда дядя Гомер умер, моим воспитанием занялся Философ, в речах которого я нашел отголоски голоса дяди Гомера и некое устремление ввысь...
   Я и не догадывался, что однажды проснусь писателем, и скорее огорчил, нежели обрадовал Философа, сообщив ему эту новость...
   Он долго не мог понять, о чем я говорю и какую несомненную истину я смог открыть в 13 лет...
   Скользкий возраст, надо сказать... я уже все изведал и познал в воображении...
   Свой вымысел я заключил в рамки романа, который не отважился дочитать до конца...
   Уже с самого начала все было исполнено значения и заставляло предчувствовать, что случится что-то ужасное...
   О чем я думал, когда писал этот роман?.. я думал о дяде Гомере, о француженке, которая учила меня игре на пианино, и о Соне, ее племяннице...
   Истории дяди Гомера в комментарии к апокалипсису подчиняли мой разум, воображение и даже чувства... я не мог заснуть... меня пугали сновидения...
   Около полуночи меня окружили тени, и я верил, что не зря... они грозили отдать меня бесам и спустить еще ниже, если я не уступлю искушению, страсти...
   Я спустился ниже... подо мной разверзлась земля, и я оказался в кромешном мраке преисподней...
   Меня окружили эфиопы, но я сторонился их, я искал Соню...
   Не знал я, кто владел Соней за гробом, а узнав, проснулся в слезах...
   С эфиопом, родом из Африки, мне пришлось бороться, стать необузданным, страшным...
   Я кочевал в пустыне, дома у меня не было, верблюд был мне и домом и женой...
   Соня скрылась в толпе воспоминаний...
   Но однажды песчаная буря похоронила меня... спасла меня Соня...
   И снова передо мной предстал эфиоп...
   Я молил бога, копил силы и соблазнялся надеждой победить эфиопа, для задержки сражения искал предлоги, то пыльная буря мешала начать сражение, опасно, можно ранить самого себя, то снег... представьте себе, в пустыне вдруг выпал снег
   Ночи я проводил в пещере...
   Издали Соня ранила меня, сокрытой раной она была в моей груди, жгла огнем... я бредил, метался на ложе, в исступлении стихи шептал, уязвленный ее красотой, грацией... вслух я не мог говорить, голос пресекался...
   Луна смотрела, слушала... зрелище не удивляло ее...
   Луна месяцем стала, померкла, склонились к закату и звезды, блеск потеряли...
   Уже утро, а я все никак не расстанусь с Соней, на ложе она тенью лежит рядом с луной...
   Я стою, смотрю и тоскую...
   Ребенка у нас не было, но он лежит рядом с ней, как любовник, сосок ее сосет, то один, то другой...
   Лицо его гримаса искривила... пустой сосок...
   У него сходство с эфиопом... тьма его отец...
   Из окна открывался вид на руины замка... его восстанавливают, башни растут, уже небо достают, и под землю уходят до дна преисподней...
   Вход есть и туда, и сюда... живи и радуйся, но радости нет, одна тоска...
   В отражении вижу себя, лицо бледное, как будто мое, и не мое...
   Что-то меня мучает...
   Не болезнь меня мучает, обида... эфиоп победил меня коварно...
   Ребенок перелетел от Сони ко мне на грудь, в складках хитона гнездо себе свил...
   Глаза эфиопа кровью налились... зло в нем растет... где же предел?..
   Соня меня соблазняла и эфиопа... не лучше ли было мир заключить и скрепить его браком на небе...
   Жениха пусть Соня сама выберет, не смерть...
   Или поровну любовь разделим?.. почему бы нет?..
   Только вряд ли она согласится... такая любовь в приданое только раздор принесет...
   А что Соня?.. неужели ответит отказом?..
   Бог проявил благосклонность, пробудил меня, но луна опять усыпила...
   Продолжился сон... и все еще длится, длится...
  
   Не знаю, судьба или случай снова привели меня к стенам замка примадонны...
   Стены сошлись, обняли башни... три их было, и у каждой свое лицо и имя от бога...
   Откуда у меня эти воспоминания?.. иногда они чем-то напоминают исповедь маньяка, далекую от христианского смирения... они описывают мое безумие и так ярко...
   От чего я сошел с ума?.. не от ума, от чувств... и еще ребенком...
   Я боялся темноты, и любил ее, в ней я укрывался и оплакивал себя, я чувствовал себя покинутым...
   Родителей я воображал, мне пришлось признаться в этом дяде Гомеру, приставленному ко мне богом... он был моим воспитателем... он не бросил меня на произвол судьбы и случая после исчезновения родителей в копях...
   Дядя Гомер нашел меня в пустой комнате... нет, я не кричал, я лежал на столе и созерцал потолок в пятнах сырости, которые казались мне облаками...
   За ними было небо, а что было за небом?..
   Увидев лицо дяди Гомера в обрамлении вьющихся рыжих волос, я заплакал...
   Дядя Гомер был так похож на бога... не важно, что произошло между нами, но когда я вспоминаю лицо дяди, на моих глазах выступали слезы и голос звучит сдавленно...
   Мне кажется, говорить я начал еще в утробе матери, там же я увидел свои первые сны...
   Дядя Гомер удивлялся, откуда я знаю то, что он не знал?..
   Я говорил с дядей Гомером на своем языке, помогая жестами... я заикался... кто-то напугал меня там, где я был и откуда вывалился в грязь...
   Дядя говорил, что я родился на этапе...
   Меня обмыли, отпели и забыли похоронить...
   Дядя нашел меня уже почти мертвым, остывшим, только глаза еще жили, разглядывали потолок, украшенный пятнами сырости...
   Я сообщил о своих наблюдениях дяде, когда пришел в себя, а он рассказал все это Философу, несколько усовершенствовав мой язык и придав ему видимость непринужденности...
   Я больше не стану об этом распространяться...
   Созерцая потолок, я дожил до года...
   Жизнь моя была беспокойная, меня одолевали беспричинные слезы, как казалось дяде...
   Я тосковал неизвестно о чем...
   В 3 года я познакомился с Семеном... в 5 лет с Соней...
   Возможно, я создал ее моим воображением и все последующее...
   Вокруг не было ничего иного, что радовало бы меня...
   Губы Сони произносили слова, ставшие для меня музыкой... и эта музыка все еще звучит во мне... она прозрачна и пленительна...
   Отца Сони я не помню, он был любителем путешествий, зиму он проводил во льдах, лето в песках... мать Сони была гречанка со сверкающими глазами, с тонкими чертами лица, чувственная и страстная... не знаю, почему дядя Гомер считал ее француженкой...
   Я сожалею, что Сони нет со мной...
  
   Длилась ночь...
   Наконец ночь покров свой распахнула, день наружу выпустила... как вода в половодье свет его разлился...
   Ветер облака собрал в тучу, несущую дождь с градом...
   Град рассыпался, крыши укрыл, в склеп меня загнал... я затерялся в темноте непроглядной, себя не вижу, да и я ли это?.. сомневаюсь...
   Там в темноте кромешной и свершился мой брак с Соней...
   Эфиоп в спор не вступал, во тьме растворился... умер без похорон...
   А Лиза выжила... она родилась со сросшимися ногами и стала рыбой, с нимфами подружилась и с дельфинами... иногда я вижу ее, она играет с дельфинами у рифов...
   Когда придет время, и я покину свое ложе в склепе, стану тритоном... это мое твердое желание... а пока я медлю, лежу на ложе в склепе все в той же позе...
   Луч света проник в царство тьмы...
   Сердце запрыгало...
   Заря в пурпур и золото одело и замок, и скалы, спускающиеся уступами в море, и воду в вино превратило...
   Солнце зашло...
   Кончился день...
  
  
  
  
  
  
  
  

Юрий Трещев "Один день Христофора"

  
  

95

  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"