Трещев Юрий Александрович : другие произведения.

Видение Авеля

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  

Юрий Трещев

Видения Авеля

роман

1.

   Волоча обрывок цепи, Паскаль вошел в дом следом за Авелем. Он был в недоумении. Поступки старика часто ставили его в тупик. Там, где нужно было показать зубы, он вдруг становился беспомощным, как дитя.
   "Что с ним такое?.. - Пытаясь понять поведение старика, Паскаль невольно вспомнил женщину с расслабленным и утомленным лицом, которую он видел на почте. - Наверное, из-за этой женщины... простофиля, слишком он прост для жизни, всему верит и огорчается по пустякам... - Пес покосился на кошку и вздохнул от неясной тоски. - Ты еще тут путаешься под ногами... - Кошка спряталась под кровать. Она опять была беременна. Раз в три месяца она рожала котят, с которыми псу приходилось нянчиться. - У всех свои неприятности... - Паскаль еще раз вздохнул. - Просто-напросто надо иметь характер..."
   Не раздеваясь, Авель сел в потертое кресло. Его рассеянный взгляд скользнул по столу, источенному жучком, тронул серебряный нож для разрезания книг с ручкой из слоновой кости, чернильницу из яшмы с незапамятных пор сухую, переместился на одетые слоем пыли и смутные как сновидения портреты родственников. Взгляд его остановился, наткнувшись на раскрытую книгу с источенным молью сафьяновым переплетом и в обложке точно в саване. Страницы ее неспешно листали сквозняки. Персонажей этой книги автор как будто списал с родственников Авеля, причем все они были жертвами. Одни запутывались в сетях соблазна, прельщаемые видимой ложью, другие удовлетворялись собственными химерами и ужасами.
   Дед Авеля по отцовской линии возводил свое происхождение (надо сказать не вполне законное) к славному и несчастному дворянскому роду. Он воевал, не раз смотрел в лицо самой смерти. В 1953 году его обвинили в заговоре против власти согласно письменным показаниям трех свидетелей и расстреляли, хотя ничего низменного или вероломного он не замышлял. От него остался этот дом у пруда, давно пришедший в упадок, чернильница из яшмы и серебряный нож для разрезания книг. Дед по материнской линии, историк по образованию, был человеком достойным и разумным. Он внес свою долю в общее достояние семьи, но на старости лет увлекся игрой на бирже. Бабушка говорила, что злой дух, ползающий по земле, втянул его в это помешательство. Она была из хорошей семьи, играла на рояле и обожала театр. "Все в этой жизни играют какую-либо роль, правда, многие даже не догадываются об этом..." - говорила она. Ее происхождение распознавалось в осанке и какой-то инстинктивной властности. Во время вечернего чая и визитов она поддерживала возвышенные беседы с подобающим выражением лица и изысканными жестами. Отец Авеля преподавал в университете литературу и пользовался славой критика. Жил он в мансарде, точно голубь в гнезде, не замечая светской суеты и толчеи внизу. Он был ужасно рассеянный, вечно витал где-либо, то на горе Фавор, то на Парнасе, бродил в миртах, играя улыбкой. Как-то проходя мимо жены, он снял перед ней шляпу, позабыв, что она его жена. Не трудно представить изумление Авеля от этой сцены. Газет он не читал, считал их чересчур отвлеченными, визиты его утомляли, а разговоры в гостиной казались ему плоскими и нудными, может быть, поэтому события на поверхностный взгляд незначительные и неправильно им истолкованные привели его к бегству из семьи. Это случилось, когда Авель был еще в нежном возрасте. Накануне у Авеля было видение: отец вышел из темноты с лицом, изборожденным морщинами точно клинописью, в очках. Он стоял молча у изголовья кровати и смотрел на Авеля как на пустое место, еще не занятое.
   Авель проснулся, обливаясь слезами.
   Когда прошел слух, что отец нашел приют под монастырскими сводами, Авель отправился в свою первую одиссею. Как только день прогнал звезды и туман с низин, он встал и пошел, задыхаясь от нетерпения. К полудню он вышел к ручью, одолеваемый зноем и жаждой. Он напился, глянул по сторонам. Вокруг царила тишина, которую нарушал, лишь шелест листьев. Скрип дерева отозвался внезапным страхом, и Авель побежал, не разбирая дороги, бледный, трепещущий, вне себя. Ветки задетых кустов мнились руками, пытающимися его остановить. Сделав еще несколько шагов, Авель оказался на краю ямы.
   "Как могила..."
   Смеркалось.
   Авель устроил себе ложе под кустом, зарылся в листья и уснул.
   Вопль выпи спугнул недолгий сон.
   Авель встал на ноги. Не дыша, в страхе он стоял и ждал. Меж стволами показался незнакомец. Он ехал на осле и был похож на монаха или на бродячего артиста. На его плече сидела ворона.
   Прячась за стволами деревьев, Авель окликнул незнакомца.
   Незнакомец остановил осла. Вокруг теснились тени, и он не знал, какая из них окликнула его.
  -- Я здесь... - сказал Авель...
  -- И что ты здесь забыл?.. места эти глухие и дела темные...
  -- Я заблудился...
  -- А куда ты шел?..
  -- Я шел в монастырь...
  -- Садись на осла, подвезу... осторожно, на скакуна он не похож, но иногда вселяет в меня ужас...
   Незнакомец разгладил морщинистый лоб и пришпорил осла, который с природной неспешностью двинулся в путь.
   Дорога спустилась в лощину. Поперек лощины лежала топь и мост над ней узкий и шаткий.
  -- Тебя как зовут?.. - спросил незнакомец, слезая с осла.
  -- Авель...
  -- А меня Мольер... я пилигрим... один осел со мной да реквизит для притворства... я играю разные сценки из жизни...
  -- А почему ты один?..
  -- Я не один ...
  -- Радуйся... - прокричала ворона, хлопая крыльями.
   Ближе к вечеру другого дня Мольер привез Авеля домой обессилевшего и усталого.
   Тетя встретила Авеля вся в слезах и заперла на чердаке с окном у самого потолка. Он провел там ночь, лежал на продавленной кушетке и со страхом и тоской ждал нашествия горгон, химер и гарпий, которых рисовало воображение, свойственное его возрасту.
   Авелю было всего 7 лет.
   Наваждения темноты и одиночества исчезли с первым проблеском утра...
  
   Не без волнения и колебания Авель открыл книгу.
   "Если верить этой книге, выходит, что все в нашей семье были жертвами... и я жертва... кстати, какой сегодня день?.. кажется, суббота..." - Авель вспомнил, что все повторяющиеся несчастья в семье приходились на воскресенье.
   Листая книгу, Авель наткнулся на обрывок страницы с описанием его блужданий в поисках отца, несколько отрывочных, но вполне наглядных.
   Авель шел, как будто знали, куда идет.
   Мольер спас его.
   "Все это можно было бы воспринимать как случайное совпадение, но имена..." - Авель потер лоб, пытаясь понять, как этот обрывок страницы попал в книгу.
   Вспомнив лицо Мольера, играющего роль пилигрима, обманутого какими-то ложными измышлениями, Авель невольно рассмеялся,
   Пес Паскаль поднял голову.
   Старик листал книгу. Он искал в ней то, чего там еще не было.
   "Наверное, ему что-то представилось смешное или вспомнилось..." - Испытывая приятное ощущение от тепла, Паскаль следил за тенью старика на обоях с черными и белыми цветами и прислушивался. Старик что-то бормотал с завываниями и всхлипами. Это были стихи. Старик сочинял оды. Иногда он играл на скрипке. Музыка в его исполнении доставляла псу гораздо больше страданий.
   Мимо окон прогромыхала водовозка.
   В наступившей тишине по стенам пробежала рябь летучих теней, отражений.
   Скрипнула дверь. Авель обернулся и увидел среди теней, разыгрывающих представление, фигуру Норы.
   Авель как будто находился во власти некой галлюцинации.
   Воображение заменяло ему глаза.
   Нора стояла у створчатого зеркала, которое ее отражало и украшало.
   По комнате пробежало шуршание. На пол упала газета, вся в винных кругах.
  -- Похоже, что я схожу с ума... - Авель встал, закрыл дверь и заходил из угла в угол мелким шагом.
   "Ну вот, теперь до утра он будет ходить..." - со вздохом Паскаль закрыл глаза.
   Напрасно пролежав с закрытыми глазами час или два, пес ушел по делам, а Авель заснул. Он провалился в сон как в яму и с трудом вылез оттуда.
   Сморгнув слезу, Авель глянул на часы.
   "Всего лишь четыре часа утра..."
   Взгляд старика переместился на книгу, страницы которой как будто кто-то перелистывал.
   Пес Паскаль вернулся.
   Стараясь не шуметь, пес выпил воды и лег у ног старика...
  
   * * *
  
   За окном царила глухая ноябрьская ночь.
   Лаяли собаки.
   Выл ветер, как легион бесов, скрипели и хлопали ставни, но в комнате было тепло.
   В камине потрескивал огонь. На столе чадила керосиновая лампа, поблескивали поздние груши. Одна груша была надкушена.
   Утонув в потертом кресле, Авель следил за зыбкой, невнятной игрой отблесков и изменчивых теней. Лампа мигала, и тени то появлялись, то исчезали.
   Во сне или наяву Авель увидел влитую в песок синь реки, плещущихся в воде нимф.
   Нимфы срывали кувшинки и плели венки.
   Кувшинки были похожи на диадемы.
   Поодаль стоял притихший сад. Меж кривых стволов резвились бородатые сатиры и фавны. Погрузив копыта в красный мох, они выдували из свирелей и раковин чары, усладу для босых фей, которые парами гуляли по цветущей лужайке, зажатой в поля выцветших диванных подушек.
   Все виделось Авелю таким, каким было когда-то, давно.
   Скрипнула, приоткрылась дверь. Авель обернулся и замер, увидев Нору.
  -- И это твой дом?.. - Как змея, Нора выскользнула из пальто с воротником из поддельного котика, смущенно и виновато улыбнулась. - Собрала чемодан и вот... я здесь... кстати, где мой чемодан...
  -- Чемодан... - Авель заметался по комнате, натыкаясь на подлинную и вымышленную мебель, опрокидывая стулья, вдруг приостановился.
   "Нет, это сон... мне все это снится..." - подумал он. Он потерял голову от счастья.
   Нора прихорашивалась у зеркала, которое и раньше смущало его пустыми обольщениями.
   В бездумном блаженстве прошла зима. Как зачарованный, Авель смотрел на Нору и ее живот.
   Нора была беременна на седьмом месяце.
  -- Это будет девочка... - уверял он Нору.
   Почему-то Авелю виделась девочка.
   Девочка пускала пузыри в тени яблони и пыталась дотянуться, ухватить райское яблоко, но яблоко ускользало от нее, вновь и вновь.
   Тянущиеся к яблоку пальцы девочки замерли.
   Авель услышал смутный гул машины. Узкий, желтый луч выхватил из темноты жерди забора, угол крыши, и бледное лицо господина в плаще мышиного цвета с завернутыми рукавами.
  -- Простите, не подскажете, где мне найти... - незнакомец не договорил и исчез. В замешательстве Авель подошел к забору. Улицу перегораживал лимузин с тупым носом. В темноте он услышал далекие, невнятные голоса:
  -- Ах, оставь, оставь меня, оставь...
  -- Нет, не могу... на носу премьера...
  -- Ты дьявол...
  -- Вполне может быть... как известно, театр - порождение бесовское...
   Машина мигнула фарами, развернулась и бесшумно покатилась вниз по улице.
   Полный смутного беспокойства, Авель вошел в дом.
  -- Нора... - позвал он. Он проходил из одной комнаты в другую. Все происходящее уже виделось ему в каком-то забытом сне. Зачем-то он заглянул на чердак и наткнулся на качающееся между стропилами крепдешиновое платье Норы.
   Послышался плач.
   Авель замер.
   "Ребенок... нет, не может быть..." - Он покачал головой. Мысль была безумной. Он заставил себя сдвинуться с места и неуверенно, настороженно, не без страха огляделся.
   Из вороха старых журналов, лежащих на продавленном диване, выполз рыжий щенок.
   Авель дал ему имя Паскаль...
  
   Заблудившись в своих воспоминаниях, Авель очнулся, с ощущением, что падает куда-то. Он боязливо огляделся, узнавая вещи, и уже с улыбкой взлохматил загривок рыжему псу.
  -- Как ты здесь без меня?..
   Паскаль сонно моргнул и тоже улыбнулся. Он был вполне счастлив со стариком. Правда иногда находила вдруг необъяснимая тоска. Тогда он думал о смерти.
   Эти же мысли тревожили и волновали Авеля.
  -- Не нашел я ее... ты понимаешь, не нашел... душа болит... нет, ты не понимаешь...
   "Ну конечно..." - Паскаль вздохнул и задумался. Никогда он так не задумывался за всю свою песью жизнь.
   "Душа у него болит... - Пес посмотрел на старика и почувствовал, как что-то горячее прихлынуло к глазам. - Может быть, это и есть душа?.. - подумал он, сморгнув слезы. - Однако странно, почему он об этом заговорил?.. опять он суп налил в две тарелки... и два стула к столу придвинул... к супу даже не притронулся... разговаривает с кем-то на непонятном языке... может быть, с женщиной, которая работает на почте?.. женится он и посадят меня на цепь, как злодея или преступника... нет, уж лучше пусть живет один... приходила уже одна вся в кружевах и в кольцах... и мне хотела вдеть кольцо в ноздрю, едва спасся от нее... коса у нее была похожа на собачий хвост и ходила она под себя в саду, раскорячится, тьфу, пропасть... и вещи все переставляла... то и дело натыкался на них в самых неожиданных местах... все планы строила... можно догадаться какие... ходила с палкой, готовая ударить... узнала бы, сколько зубов в моей пасти... была еще одна, такая боязливая и глуповатая, но постепенно вошла во вкус... старик и ел с ее вилки, и вино пил у нее изо рта и, похоже, что ему все это нравилось... а меня он едва замечал... когда она ушла, старик еще неделю вздыхал и заглядывал во все комнаты, искал ее там, где привык видеть... и все понапрасну, без всякой пользы... от нее у меня пошли лишаи и зуд по всему телу..."
   Пес попил воды, глянул на старика, который что-то писал. Он вспомнил, как однажды старик привел в дом девочку с проходящего поезда. На вид ей было не больше 13 лет. Она прижимала к груди скрипку. Других вещей у нее не было. Старика было не узнать. Он играл совершенно не свойственную ему роль...
   "Как же ее звали?.. худая, рыжая, лицо вытянутое, глаза как из серебра, блестящие..." - Она не показалась Паскалю красивой. Конечно, она производила впечатление, но ее странные манеры лишь подкрепляли подозрение, что она кем-то подослана, о чем он попытался сказать старику.
   Старику девочка нравилась.
   Она причесывалась, а он тайком подсматривал за ней. Он видел ее такой, какой она была, с золотистыми волосами, длинноногая, в сандалиях, из которых она вытряхивала песок и смотрела на море и рифы, у которых играли нимфы с дельфинами...
   Когда Авель заснул, девочка склонилась над ним, коснулся его лица и отдернул руку, как будто обожглась.
   Помедлив, она взлохматила псу волосы на загривке.
   Прикосновение девочки ошеломило пса. Он вообразил себя на седьмом небе.
   Иллюзия рассеялась, когда пес ощутил некую теплоту внизу ее живота и запах, от которого его замутило.
   Девочка провела со стариком всего одну ночь с субботы на воскресенье...
  
   Вечером другого дня Паскаль брел по тропинке, опустив голову. Он искал девочку.
   Тропинка поднималась вверх по склону, потом стала спускаться к морю.
   Услышав какие-то странные звуки, пес остановился, приостановился.
   Сделав еще несколько шагов, пес увидел догорающий костер и Авеля со скрипкой.
   Авель играл и плакал. Лицо его было залито слезами.
   Паскаль стоял, опустив голову, он не зная, что думать.
   "Не иначе старик лишился рассудка... или притворяется сумасшедшим..."
   На краю ночного неба уже расцветала луна, точно бледная роза.
   Оглядываясь, Паскаль пошел дальше.
   Он шел по берегу моря и наткнулся на простертое тело.
   "То ли утопленница, то ли самоубийца?.."
   Паскаль подошел к телу утопленницы.
   Это была девочка.
   Паскаль был бессилен помочь ей. Он сел и завыл, забыв себя.
  
   Утром Авеля арестовали по подозрению в убийстве девочки.
   Через год Авель вернулся.
   "Его было не узнать, такой бледный, тощий, но я его узнал... не знаю, кто его преследовал и мучил, что он стал таким..." - пес зевнул и покосился на старика.
   Авель стоял у стола. Вдруг, повинуясь порыву, он надел очки и склонился над рукописью.
   Написав несколько фраз, Авель весь как-то сник.
   В комнате постепенно потемнело.
   В темноте лишь тускло светилось зеркало. Там что-то мелькало, что-то еще не имеющее облика.
   Скрипнула, приоткрылась дверь, пахнуло запахом ириса.
   Авель неуверенно обернулся.
   Никого.
   Книга на столе, раскрытая наугад, газета на полу, искаженные пролитым вином черты лица Сталина, буквы заголовка.
   Дверь захлопнулась и приоткрылась.
   Мурашки побежали по коже.
   Авель замер в ожидании.
   Дверь качнулась.
   "Сквозняк играет со мной..." - Закрыв глаза, Авель откинулся на спинку стула, размышляя об особенностях и облике посещавших его женщин.
   Уже который день они осаждали воображение Авеля.
   Авельн не удивился, увидев Нору. Она вышла из зеркала, словно это была дверь, и пошла к нему, рассыпая цветы, шпильки, во всей своей расцветающей красоте и нетронутости.
  -- Нора... - прошептал Авель и очнулся. Где-то на границе сна и яви еще виделось лицо девочки с тощими косичками и глазами Норы.
   Стук в дверь окончательно привел Авеля в себя.
   Явилась женщина с почты. Она принесла газеты и новости из города.
   Женщина ушла, оставив Авелю еще большее одиночество. Он сидел и наблюдал за снующими у коптящей лампы мошками и... очутился в городе, который он не любил и по которому иногда бродил, опьянев от усталости, не сознавая, где он.
   Авель вернулся в город не ногами, и не в пространстве.
   Город возник перед Авелем во всей полноте своей яви: угол дома, сумеречная площадь с замершими на кольце трамваями, черная статуя Пушкина, здание театра, наполовину укрытое лесами.
   Рассеянным взглядом Авель прочитал афишу, и унылое блуждание по улицам города продолжилось уже под моросящим небом.
   У дома Норы Авель приостановился.
   Поддавшись невольному желанию, Авель залез на дерево и заглянул в окно.
   В стекле окна обрисовалось чье-то изумленное лицо.
   Лицо скользнуло по стеклу, как рябь по воде, и исчезло в складках гардин.
   Авель спустился с дерева и пошел прочь. Поблескивающие трамвайные рельсы уводили его все дальше от дома Норы.
   Темный извилистый переулок привел Авеля к осыпающимся ступеням лестницы.
   Открылись огни станции.
   Час или два Авель провел в зале ожидания, потом вышел на перрон.
   Почувствовав запах дыма, копоти, Авель очнулся и снова заснул.
   В этом сне царила мертвая тишина и скольжение к чему-то недостижимому...
  
   Сквозняк приоткрыл и захлопнул дверь.
   "Все это обман, мираж..." - Авель скомкал недописанные стихи, как-то вскользь глянул на пса, потом на свое отражение в зеркале, которое помогало ему в его блужданиях своими меняющимися, слоистыми отражениями, и неожиданно для себя зевнул с криком.
   Паскаль очнулся и настороженно поднял уши.
   "Похоже, что старик не в себе... с ним что-то происходит..." - Некоторое время Паскаль исподтишка с любопытством и тревогой следил за стариком.
   Авель лежал на кровати, сложив руки на груди, точно покойник.
   Паскаль прикрыл веки и тоже попытался заснуть. Во сне он чувствовал себя совершенно другим, он не хромал и не простужался.
   "Да, старость - не радость, что верно, то верно... раньше я мог муху на лету поймать... и все же мне грех жаловаться..."
  
   Авель глянул на пса и невольно улыбнулся, вспомнил детство.
   В детстве Авель мог превращаться в рыбу, в птицу, в дерево с листьями и плодами, а однажды стал псом на цепи. Он чувствовал себя униженным, как будто его привязали к позорному столбу.
   Промучившись час или два, он оборвал цепь.
   Остаток дня он бродил по поселку, звякая обрывком цепи.
   У магазина Авель наткнулся на стаю собак.
   Вели они себя мирно.
   Авель подошел ближе.
   "Помню, стояла ужасная жара, мука смертная, еще и мухи одолевали, я, как мертвый, лежал в тени под забором. Приоткрою глаз, огляжусь, зевну от скуки. Что еще делать? К вечеру стало чуть-чуть прохладнее, да и голод поднял меня на ноги и привел к дому с крыльями флигелей. Дом был огромный и сумрачный, и само место вызывало необъяснимое беспокойство. Раньше я обходил этот дом стороной, а тут, не знаю, что на меня нашло. Я проскользнула в щель под забором и поползла к дому, прячась в траве.
   В доме было тихо.
   "Странная тишина..." - подумала я и почему-то вдруг испугалась, озноб пробежал по спине. Я уже хотела повернуть назад, но голод погнал меня дальше. Ползу. Ноздри мои начал осаждать аромат, подобный которому я еще не ощущала. И вдруг, как из-под земли, передо мной вырос огромный пес. Страшнее страшного суда. Меня поразили его глаза, точно горящие угли...
  -- И что было дальше?.. - спросила пятнистая дворняжка с заячьей губой и обвислыми ушами. Большие, влажные глаза ее испуганно застыли.
  -- Увидев это чудовище, стоящее передо мной в позе сфинкса, я присел и замер в судороге ужаса, ожидая неминуемой смерти. Я приготовился к самому страшному, но ничего не случилось. Нельзя доверять первому впечатлению. Сфинкс оказался на редкость гостеприимным хозяином. С великодушием и без малейшего сожаления он поделился со мной лакомствами, угостил меня кровяной колбасой, холодной говядиной и еще чем-то, напоминающим соленые веревки, после чего мы прошлись по дому. Сфинкс шел впереди поступью льва и размахивал хвостом точно знаменем. В доме было шумно, суета, заботы, которыми обычно волнуются люди. Я сохранял спокойствие, хотя мне это давалось не легко. Я ведь не привык бывать на приемах в высшем обществе, а там собрался чуть ли не весь свет. Сфинкс шел, не обращая внимания на людей, которые были приветливы ко мне, даже не зная, кто я. Неожиданно, пугая непонятными знаками и сбивчивым лепетом, мимо пронеслась какая-то дама в платье с кружевами.
  -- Кто она?.. - спросил я и невольно отступила в темный угол. Сфинкс успокоил меня:
  -- Это моя служанка... чересчур учтивая и полная притязаний, не подобающих ее положению...
  -- Она прислуживает тебе?..
  -- Да...
  -- Не может быть... - пробормотал я недоверчиво.
   Служанка выглядела, как леди.
   На стенах висели гравюры и картины в рамах, в нишах стояли статуи, китайские вазы. Не дом, а музей. Я шел и не знал, во сне я или наяву. Несколько раз я пытался завязать разговор о хозяине дома, но сфинкс отмалчивался, только улыбался. На удивление молчаливый пес, слова из него клещами не вытянешь.
   Мы обошли все комнаты, и вышли в сад.
   Гости стояли у фонтана, украшенного по итальянскому образцу.
   Сфинкс вдруг разговорился, стал знакомить меня с гостями:
  -- Все они люди знаменитые... если назвать все их титулы, не хватит и ночи, расскажу лишь о немногих... смотри, вон тот рыжий господин в очках, художник, днем он спит, а ночью рисует автопортреты... это разновидность портрета... и всегда у него получается незнакомый мне человек... и так изо дня в день уже много лет, иногда он надевает женскую одежду и меняет прическу... как-то он меня попросил позировать... мой портрет висит на видном месте в гостиной, так что я теперь существую в двух лицах и никогда не смогу умереть, вот так...
  -- Как поживаете?.. - спросил Сфинкс художника. В замешательстве художник отступил назад, побледнел, потом покраснел, вскинул очки, но Сфинкс уже отвернулся от него. - Об этом господине, который сам себе улыбается, я мало что знаю... не могу понять, чем он зарабатывает на жизнь... - С чувством неудовольствия Сфинкс обошел незнакомца с бородой апостола. - Обрати внимание вон на того господина, он сочиняет музыку, а за его спиной стоит писатель... он пишет пьесы... ничего интересного, одни вздохи и восклицания...
   Я постепенно свыкся с этим пестрым чередованием фигур и уже без всякого удивления переходил от одной группы гостей к другой.
   Услышав смех, я обернулся и увидел худого и бледного юношу. Он поскользнулся на мокрой траве и упал навзничь. Закусив губы от боли и стыда, он поднялся на ноги.
  -- Кто этот несчастный?.. - спросил я.
  -- Не знаю, знаю, что живет он на чердаке... кошмарный чердак, там одни летучие мыши, гирляндами висят, зацепившись за балки потолка...
   Увидев в лице юноши знакомые черты, я невольно вспомнил поэта, у которого жил одно время и был птицей. Его звали богом даже люди отнюдь не склонные к поэтическим восторгам. Он умел растрогать до слез. Мне он нравился. Я испытывал к нему добрые чувства, почти нежность. Мы даже спали в одной постели.
   Он жил один. Его жена умерла от родов в первый год брака.
   Помню, на стене висела старая театральная афиша с ее изображением. Эта ничего не значащая для постороннего взгляда афиша открывала ему больше блаженства, чем райские кущи евреев. Она давали ему крылья. Но, увы. Завистливая судьба дает и берет. Однажды он лег на кровать живой и остался лежать мертвым, кончил свои дни до того часа, когда судная труба позовет всех людей туда, где мерцают медвежьи звезды.
   Погрузившись в воспоминания, Авель не заметил, как к нам подошел апостол.
  -- Веселый праздник... - заговорил он. - Поздравляю и вас, и вас...
   "По всей видимости, еврей или араб..." - подумал я, отметив особенности его произношения, жесты и голос.
  -- А вы кто?.. разве мы знакомы?.. - спросил Сфинкс апостола и, не дождавшись ответа, увел меня в сторону. - Такое впечатление, что у него два голоса и оба для публики... наверное, он один из позабытых родственников или совсем посторонний, боюсь строить предположения...
   Из беседки донеслись звуки музыки. Женский голос пел какую-то арию. Слова сплетались в проникновенную мелодию.
  -- Кто эта сладкоголосая женщина?.. - спросил Авель. Голос у незнакомки был как у сирены и фигура красивая, крупная.
  -- Это примадонна... - Сфинкс нахмурился и отпустил несколько грубых сарказмов. - Для меня все женщины на одно лицо, как враги... пошли отсюда... меня раздражают эти истерические всхлипы и наигранное волнение... все как в пьесе...
  -- Ну, не зная, не знаю... мне нравится ее голос... стоит закрыть глаза и передо мной возникает какой-нибудь образ...
  -- Ну да, образ мокрицы...
  -- Почему ты так говоришь?..
  -- Потому... раньше таких как она публично побивали камнями, случалось, что и вешали...
   Я промолчал, понял, что Сфинкс пострадал от внимания этой женщины, и все же я упрекнул его в отсутствии галантности, сказала, что знаки его внимания были бы и мне вовсе не неприятны.
   Сфинкс оглянулся. Судя по выражению его лица, он был не то чтобы несчастлив с женщинами, но скорее неспособен к счастью.
   По крытой галерее мы перешли во флигель.
   Сфинкс показал мне свою комнату,
  -- А там дальше комната хозяина... я только мельком видела его... просто карикатура на человека... у него зубов нет... протезы... горе дожить до такой дряхлости... можно сказать, он одной ногой в могиле стоит, а туда же... не знаю, прилично ли говорить на такие темы, но мне удалось подсмотреть, как он это делал с одной женщиной... к сожалению, ничего у него не вышло... мерзость, одним словом...
   Появилась служанка Сфинкса, застенчивая и услужливая такая... не поднимая глаз, она спросила меня:
  -- Может быть, вы желаете отдохнуть?.. - и застыла в старательном и застенчивом реверансе.
   Такое внимание скорее смутило, чем обрадовало меня, и я отказался, говорю ей, чтобы поддержать разговор:
  -- У вас здесь так хорошо, чисто... и музыка, и прочее... все, как в городе...
   Служанка молча улыбнулась и ушла.
  -- Какая красивая особа... - сказал я и покосилась на Сфинкса.
  -- Да уж, в темноте все женщины писаные красавицы... - отозвался он и почему-то вздохнул, потупился.
  -- Что с тобой?.. - спросила я его.
  -- Ничего... - сказал Сфинкс смущенно и нерешительно.
   Он не сделал мне предложения остаться на ночь, хотя для этого у него были и возможность, и удобные случаи, и я понял, что мне пора уходить.
   Мы снова встретились утром другого дня, и я пригласил его прогуляться на Блошиный Рынок.
  -- Куда, куда?.. - Сфинкс с интересом посмотрел на меня.
  -- На Блошиный рынок...
  -- Там что блохами торгуют?..
  -- Да нет, там сегодня представление дают... приехал театр Шапито...
  -- Ну не знаю, в такой глуши и театр...
  -- Это так неправдоподобно, как и правдоподобно...
  -- Шапито... ну, не знаю, не знаю...
  -- Пошли, ты не пожалеешь, цирк, что надо...
   Мы вышли на террасу и спустились в сад. У амбара мы подлезли под забор и очутились на улице. Сфинкс выглядел несколько удрученным, все оглядывался.
  -- Как вы тут живете в такой тесноте, наверное, страшновато по ночам?.. ну и запах, какая гадость... - Он брезгливо наморщился, обходя пивной ларек.
   Мы уже подходили к театру, когда из кустов выбежала собака. Она тяжело дышала и хрипела в состоянии явного возбуждения.
   Я сказал ей несколько слов.
   Она ответила тихим визгом и умолкла.
   Вдруг, откуда ни возьмись, появились эти бесы в черных блестящих плащах.
   Я даже не успел испугаться, как меня опутали сетью и швырнули в машину.
   В машине было темно, укачивало, и я заснул.
   Очнулась я от жалобного воя, подумал про себя:
   "Что бы это могло значить?.."
   Неожиданно вспыхнул свет. На какое-то время я ослеп. Ослепшего, меня схватили за загривок, протащили волоком несколько шагов и бросили в ржавую проволочную клетку.
   Когда я привык к свету, то увидел сфинкса, подвешенного за задние ноги. С него уже сдирали шкуру.
   Вообще-то я не робкий от природы, но тут я испугался, заскулил и забился в угол.
   Человек, который сдирал шкуру со сфинкса, оглянулся на меня.
  -- Тебе не нужно бояться, смерть лишь небольшое событие... - он криво улыбнулся. На вид это был добродушный человек, но, увидев его улыбку, я задрожал, как осиновый лист, и с хриплым рыком и шерстью дыбом прыгнул, повис на проволочной сетке, сорвался и грохнулся спиной на пол.
   Пол оказался подгнившим. Я провалился вниз.
  -- Ну, где ты там... иди ко мне... - позвал меня человек. Голос как у кастрата. В ужасе я пополз, сам не зная куда ползу. Гвозди спину царапали. Час или два я блуждал в этом лабиринте. Услышав звук разбитого стекла и голоса людей, я попытался говорить, заскулил, судорожно ткнулась в стену. Камень сдвинулся, а там черви, мокрицы. Брр. Мерзость. Через силу я сдвинула еще один камень, чувствую, свежим воздухом потянуло, щель открылась. Я просунул голову в щель, кое-как протиснулся и свалился в лопухи весь в пятнистой ржавчине. Какое-то время я лежал в состоянии, граничившем с бесчувствием, и не знал, на каком я свете.
   "Помню, со мной что-то случилось, но что именно?.."
   Лишь услышав сиплое карканье вороны, я пришел в себя и понял, что избежал ужасной смерти.
   От радости у меня выступили слезы.
   "Бедняга Сфинкс..." - подумал я, и вдруг сквозь слезы увидела перед собой его хмурое лицо.
   Глаза у него были пустые, пасть отрыта.
   Со смутным чувством ужаса и отчаяния я смотрел на Сфинкса. Я не верил в его чудесное спасение.
   Блуждания и кружения по узким извилистым переулкам не могли стереть из памяти сцену распятия Сфинкса головой вниз.
   Постепенно лицо Сфинкса начало тускнеть. Он все отступал и отступал в темноту без слов.
  -- Это был сон... - пробормотал Авель...
   Послышался стук в дверь.
   Авель наполовину высунулся из сна, приоткрыл веки.
   "Или это ветер?.."
   Дверь скрипнула, приоткрылась. В проеме двери Авель увидел лицо женщины с почты.
  -- Вам телеграмма...
  -- Что?.. - Авель закашлялся, а Паскаль глухо заворчал. От женщины с почты он ничего хорошего не ждал.
   Женщина прикрыла дверь, оставил в комнате только свой острый, веснушчатый нос.
  -- Уберите пса...
  -- Да, конечно... я сейчас...
   Щурясь, Авель вышел на веранду.
   На веранде было сумрачно.
   Женщина с любопытством оглядывалась.
   Портрет Норы на фоне зимнего пейзажа, ирис в вазе с тонким горлом.
   Среди теней и отблесков в зеркале с отслоившейся амальгамой обрисовалось лицо женщины и вся ее фигура, как будто озябшая, изгибающаяся в странном поклоне.
  -- Распишитесь здесь...
   Авель расписался.
   Женщина ушла.
   Авель проводил ее взглядом, вернулся в дом и медленно, неуверенно развернул телеграмму.
   "Приезжай. Мы ждем тебя. Нора..." - прочитал Авель и прислонился к стене.
   Комната преобразилась. Вокруг росли папоротники, мирты, померанцы, цвели ирисы. Вдыхая знакомый аромат, Авель шагнул вперед, наткнулся на угол стола, чуть не опрокинул тарелку с супом, к которому он так и не притронулся. Ему стало трудно дышать. В глазах потемнело.
   Сквозняк приоткрыл окно.
   Паскаль с ужасом следил за стариком, который нелепо взмахивал руками, как будто собирался взлететь.
  -- Нора зовет меня... ты понимаешь?.. нет, ты не понимаешь... - Танцуя, захлебываясь слезами и смехом, Авель потрепал загривок псу.
   Паскаль был так взволнован поведением старика, что невольно прижался к полу, потом залаял и присоединился к его безумию. Он катался по полу и лаял, пока внезапно не опомнился...
  
   * * *
  
   Трамвай остановился у желтого двухэтажного дома с низким входом и решетками на окнах. Дом чем-то напоминал больницу для умалишенных или казарму.
  -- Вы будете выходить?.. - спросила Авеля пожилая женщина в шляпке с бархатными цветами. Плечи ее укрывала шаль. В руке она сжимала зонтик с длинной ручкой из поддельного перламутра.
   Авель вышел и пошел вдоль ограды, невольно поглядывая на окна дома. Ему казалось, что кто-то наблюдает за ним. Из-за ранней темноты это впечатление было еще сильнее. Он перешел на другую сторону улицы.
   Что-то заставило Авеля приостановиться. Может быть китайская ваза, стоящая на подоконнике, или облачко осыпающихся фиалок? Он неуверенно улыбнулся странной, изменчивой улыбкой, что-то прошептал и закрыл глаза.
   Послышался затаенный детский смех. Он приоткрыл глаза.
  -- Ха-ха-ха... - мимо пробежала девочка 13 лет в белом платье с крылышками рукавов.
   "Вылитая Нора..." - Авель проводил девочку взглядом, и устало опустился на ступени террасы.
   Невольно вспомнилось детство, дом с бесконечными коридорами, тесная и узкая комнатка с одним окном, заставленная какими-то ненужными вещами и перегороженная шкафом. В комнатке всегда было темно и сыро.
   Авель полз по коридору.
   Странные звуки, доносившиеся из комнаты, вызвали некоторое смятение. Он встал и замер в нелепой позе.
   В этой позе он стоял довольно долго.
   Он стоял и смотрел на Нору. Она лежала на кровати с мужчиной. Он слышал ее вздохи, таимые и сдавленные в груди. Поразило ее бледное, кривящееся в улыбке лицо, такое ощущение, что она смотрела на Авеля и не видела его, как слепая...
   Взгляд Авеля переместился на люстру с тусклой и грязной лампочкой, на обои с орнаментом желтого цвета. Он перевел дыхание и, пятясь, отступил к двери, на ощупь, стараясь не шуметь, нашел куртку и вышел в коридор.
  -- Лучше бы мне ослепнуть... - бормотал он, спускаясь по лестнице и путаясь в рукавах куртки.
   Небо было смутное, грозило грозой.
   Авель все еще не мог опомниться и шел, не зная, куда идет. Дорога привела его к обрыву. Глянув вниз и увидев себя на дне, Авель в страхе отступил.
   Молния отняла у Авеля взгляд, гром оглушил чувства.
   Он слепо шагнул в пустоту и полетел.
   Он не разбился...
   Зацепившись одеждой за сук, он повис в воздухе...
   Тишину нарушали лишь крики ворон и писк встревоженных ласточек, чертивших круги над обрывом.
   Выгнув спину, Авель дотянуться до уступа и стал карабкаться вверх.
   Ночь и большую часть следующего дня Авель провел на чердаке дома.
   Спал Авель беспокойно. Лишь только он закрывал глаза, как слетались видения. Они окружали его со всех сторон. Они были совсем как люди бесстыдно голые.
   Кто-то окликнул Авеля по имени. Он привстал и увидел девочку 13 лет. Она стояла перед ним и улыбалась. На голове венок из листвы.
   Глянув по сторонам, девочка простерлась рядом с Авелем.
   Авель тронул рукой ее грудь.
   Девочка не противилась его желанию...
   Паскаль залаял, и Авель проснулся...
   "Дурной сон..." - Авель смежил веки и заблудился в новом сне.
   Авель лежал и не дышал. Девочка в платье невесты прошла мимо.
   Авель окликнул ее и пришел в себя...
   Дернув за кольцо, он поднял крышку люка, спустился по лестнице вниз и пошел, сам не зная, куда идет.
  -- Куда ты?.. - спросила девочка 13 лет.
   Авель оглянулся.
   Сумерки все преображали. Фонтан, полный битого стекла и ржавого железа, странным образом наполнился драгоценными камнями, ожила позеленевшая фигура божка.
   Сухо треснула ветка.
   Авель замер, напрягся весь. В паутине ветвей он увидел Нору. Она стояла у зеркала в длинной ночной рубашке с глубоким вырезом.
   Окно потухло. Вокруг сгрудились тени сентябрьской ночи.
   Почему-то Авелю стало смутно и тревожно, озноб пробежал по спине.
   Некоторое время он стоял у клумбы с засохшими ирисами и астрами.
   Кто-то окликнул Авеля из темноты.
  -- Эй, мальчик... да, ты, ты... поди-ка сюда...
   Хан только что вернулся из мест заключения. Несколько раз он уже закидывал свои сети, но никого не поймал.
   Авель опасливо отодвинулся. У Хана было много лиц и все страшные.
  -- Ты что, боишься меня?.. - Мигая и похотливо хихикая, Хан приблизился.
   Авель неуверенно покачал головой.
   Говорили, что Хан родился от нечистого духа.
   Уже Авель барахтался в паучьих объятиях Хана.
   Неожиданно в происходящее вмешался безногий калека. Он выкатился из переулка в тележке на колесиках, встал во весь свой усеченный рост, ошеломленно мигая совиными глазами. Звякнули медали на его груди.
   И Хан, и безногий калека исчезли в складках тьмы, как будто и не было их. Судорожно всхлипывая и пошатываясь, точно пьяный, Авель побрел вниз по улице. Ноги его подгибались.
   Домой Авель не пошел. Он вернулся на чердак. Опустив крышку люка, он замер. Перед ним стоял Хан.
   Авель сморгнул, подумал, что Хан ему мнится.
   Хан повалил Авеля.
   Чувствуя, что слабеет от ужаса, Авель попытался закричать, но Хан зажал ему рот.
  -- Эй, отпусти его...
   Скосив глаза, Авель увидел странную фигуру.
  -- Иаа-хи-ха-ха...
   Визгливый хохот просто потряс Хана. Он замер, словно прикованный к полу.
   Очнувшись от оцепенения, Авель привстал.
   Хан исчез. Его точно ветром сдуло.
   Всхлипывая, Авель исподлобья глянул на девочку.
  -- Ну, что ты стоишь, утри слезы... - сказала она шепотом.
  -- Он, наверное, сумасшедший... - пролепетал Авель и утер слезы. Пальцы у него подрагивали. Он все еще не мог опомниться от страха и стыда.
  -- Никакой он не сумасшедший... во всяком случае, самое меньшее дней пять назад, он был еще вполне нормальный... - Девочка усмехнулась, что-то вспоминая. - А как он испугался, когда я... - Девочка театральным жестом простерла руки.
  -- Наверное, подумал, что ты привидение... - прошептал Авель, как завороженный. У девочки были зеленые глаза, и они светились в полутьме.
   Все это уже виделось Авелю в каком-то давнем, душном сне.
   Почувствовав, что сейчас расплачется, Авель отвернулся к стене.
   В углу под самым потолком в пыльной паутине покачивался высохший трупик мухи.
  -- Что ты там еще увидел?..
  -- Ничего...
  -- Пошли отсюда, ну, пошли же... - Девочка потащила Авеля за собой.
   Там, куда девочка привела Авеля, было тепло, но он все еще дрожал и всхлипывал.
  -- Тебе холодно?..
  -- Нет... не знаю...
  -- Ты садись... - Девочка подтолкнула Авеля к кушетке и укрыла потертым плюшевым пледом.
  -- Как тебя зовут?.. - спросил Авель.
  -- Нора...
  -- Странное имя... - пробормотал Авель сонно.
  -- Ничего странного... - Девочка улыбнулась.
  -- Нора... - прошептал Авель, заползая в ее имя.
   Сквозь сон Авель услышал хрипловатый голос матери и испуганно привстал.
   Мать стояла у окна. Он обратил внимание на ее дырявые на пятках чулки.
  -- Сынок, послушай меня... - Мать присела на край кушетки, вытирая платком потное лицо, шею. На ней был все тот же выцветший халат, как и много лет назад. Халат распахнулся, обнажились ее белые, полные ноги. Авель зажмурился. Какое-то время он слышал лишь шум в ушах и тяжелое и прерывистое дыхание матери.
   Уже он плавно покачивался на коленях у матери, цеплялся непослушными пальцами за матерчатую пуговицу и разглядывал шевелящиеся на потолке ветвистые тени.
  -- Ма... - На губах Авеля надулся радужный пузырь. Изумленный, Авель скосил глаза, заулыбался. Пузырь не лопнул, оторвался от его губ и полетел. Авель снова надул свои пухлые губы.
   Один за другим разноцветные воздушные шары поднимались и тонули в слепящей сини среди небесных духов, херувимов и святых заступников.
   Сморщенной ладошкой Авель потянулся к зависшему над ним шару. Шар лопнул.
   Авель рассмеялся младенческим смехом.
  -- Сынок... - позвала его мать.
   Он обернулся с ощущением внезапной беды.
   Беленые стены с каймой, дощатые полы, продавленный потертый диван, черный диск радио, герани в горшках, ширма из одеяла.
   Авель сдвинул одеяло.
   Мать лежала на полу, уткнувшись лицом в коврик.
   В этот день Авель потерял все и сразу.
   Несколько лет Авель как будто спал наяву.
   Тетя заменила ему мать.
   Не Авель, а кто-то другой ходил в школу, вслушивался в откровения соседки по парте, бродил по улицам или сидел у окна, в колышущейся глубине которого, как в створках зеркала, рисовались чьи-то фигуры, силуэты, удлиненные, как на иконах. Среди них Авель иногда видел взрослеющую Нору. Он настороженно следил за ней издали, отделенный только черной полоской амальгамы.
   Зеркало подернула рябь...
  
   С лязгом и грохотом из переулка выполз трамвай.
   Авель вздрогнул и огляделся, не зная, куда глядеть.
   Вокруг царили сумерки.
   Таясь, Авель шел за Норой. На ней было пальто с воротником из поддельного котика.
   Поняв, что ее преследуют, она замедлила шаг.
  -- Извините, я только хотел спросить... - заговорил Авель.
  -- Как меня зовут?.. - Нора улыбнулась.
   Авель путано попытался объяснить Норе, что она его ангел-хранитель.
  -- Я не понимаю... - Нора пошла по улице по направлению к вокзалу.
   Как тень, Авель шел за Норой, иногда застревая в толпе.
   Вокзал. Строй колонн, аркады. В выси над аркадами висел потолок, расписанный как небо.
   Нора вошла в пригородную электричку.
   Авель последовал за Норой. Около часа он ехал, поглядывая то на Нору, то в окно на заснеженный пейзаж.
   Электричка остановилась.
   Нора вышла из электрички и пошла по тропинке, протоптанной в глубоком снегу.
   Авель шел за Норой. Они шли молча, точно немые. Тропинка петляла, иногда с трудом протискивалась между домами. Авель оступился и, уже утопая в снегу, спросил:
  -- Нельзя ли узнать, куда мы идем?..
  -- А я думала нам по пути... - Нора замедлила шаг, толкнув калитку, вошла во двор. В глубине двора темнел дом с башенками по углам.
  -- Вы же не бросите меня здесь?.. - С беспокойством Авель подумал о том, что совершенно не помнит обратной дороги к станции и, догнав Нору, взял ее за руку.
  -- Нет, конечно, нет, если вы проснетесь... - Нора осторожно высвободила руку.
   Звякнуло ботало над дверью.
   Минуя занавеси, пологи Авель вошел в комнату.
   Их уже ждали. Нора представила гостя:
  -- Это мой ангел-хранитель...
  -- Вовсе нет... - Смущенно улыбаясь и оглядываясь, Авель нашел себе место у окна.
   В обрамлении наледи среди снежных холмов висела луна, освещая сад тусклым призрачным светом.
   По саду бродили тени.
   Втянув голову в плечи, Авель вслушивался в приглушенную игру голосов. Игра была хорошо известна Норе и еще неизвестна ему.
   Часы пробили полночь.
  -- Вы не спите?.. - В тусклой полутьме Нора рассмеялась своим тихим непостижимым смехом.
  -- Нет... - Авель смутился, приник к окну.
   В наледи мелькнули тени. Одна, другая. Неожиданно гулко и долго звякнуло ботало, висящее над дверью. Через комнату пронесся сквозняк, погасил лампу.
   В темноте кто-то наступил Авелю на ногу, обнял, сверкнул очками и хрипло выкрикнул:
  -- Прошу всех оставаться на своих местах...
   После короткого допроса Авель очутился в воронке. Почти час он ехал в тесной, грохочущей полутьме, иногда озаряемой вспышками света.
   "Полная иллюзия лифта в преисподней..." - Авель уже не сомневался, что спит в чьем-то сне.
   Все, что происходило потом, было только подтверждением этого нелепого, невероятного сна...
  
   * * *
  
   Осенью Авеля призвали в армию.
   В армии самое простое и трудное - смириться и найти свое место. Авелю это долго не удавалось и с наступлением темноты, когда жизнь в казарме замирала, он ползал на четвереньках по этажам и маршам лестницы, до блеска натирал ступени. Он отрабатывал наряды, иногда и засыпал, уткнувшись лицом в пол.
   Однажды ночью кто-то придавил его, шепнул бесовским шепотом:
  -- Тсс... тихо... ну-ну, успокойся, чего ты боишься?.. все останется между нами...
  -- Что останется между нами?..
  -- Все...
   Невнятное бормотание, путанные объяснения, нетерпеливая грубая ласка. Авель вскинулся, попытался освободиться от навалившейся на него тяжести, ударился головой об угол ступени и потерял сознание...
  -- Эй, ты живой?.. - Кто-то встряхнул Авеля.
   Авель не отозвался. Его тянуло куда-то в утробную темноту и тесноту...
  
   Авель приоткрыл веки, привстал и застонал от тупой саднящей боли.
   Долгое и бессмысленное блуждание по лабиринтам коридоров завершилось в угловой комнате дома на Болотной улице. Обессиленный, он опустился на кровать, испытывая чувство тоски и беззащитности.
   И вдруг он увидел Нору.
   Иногда Авеля посещала и мать...
   "Она спасала меня от страхов и боли... она беспокоилась, хотела говорить со мной... я был в смущении и отчаянии... печально было видеть ее постаревшей, опустившейся... она просила меня найти отца... он был на войне, но остался жив... если бы кто-нибудь заглянул в мои мысли, он ужаснулся бы... я запутался, устал... двери открывались, но вели в темноту..."
   Открылся простор, облака.
   Авель недоверчиво провел ладонью по глазам.
  -- Кажется, он очнулся... - бледное лицо незнакомки приветливо осветилось. Она стояла в двух шагах от него. На ней был куцый, застиранный халат.
   Авель пошевелился и, сдвинув повязку, застонал и снова провалился в темноту и бред, повторяемый, как в зеркалах. Он блуждал по этажам и коридорам какого-то дома, из комнаты в комнату по кругу, чтобы вернуться и наткнуться на дверь, которая никуда не открывалась.
   Однажды он нашел дверь открытой и увидел там того, кто в детстве так пугал его. Казалось, еще один шаг и он прикоснется к нему. Но нет. Он едва выговорил: "Боже..." -
   и полетел, ничего не ощущая, кроме холода.
   Странное медленное падение длилось и длилось.
   Постепенно страх отступил, Авелю показалось, что он вовсе не падает, а возносится.
   Услышав чьи-то шаги и голоса, он открыл глаза.
  -- Ты можешь говорить?.. - Нора склонился над Авелем, нежными целящими пальчиками ощупала его лицо. Ей было 13 лет, не больше...
  -- Нора... - прошептал Авель.
   Но это была не Нора. Совсем другое лицо, и другие глаза, карие, слегка косящие. Лишь голос у незнакомки был как у Норы, глуховатый, повторяющийся точно эхо, и руки, пытающиеся остановить его руки.
  -- Нет, нет, лежи, тебе нельзя вставать...
  -- Почему?.. - спросил Авель, разглядывая незнакомку.
   Сквозняки шевелились в складках ее одежды. Вот они слегка взлохматили ее рыжие волосы, приоткрыли едва намеченные округлости груди, колени.
   Незнакомка вылила остатки воды в горшок с геранями и ушла сквозь вереницу дверей.
   Авель закрыл глаза.
   Во сне или наяву Авель встал и пошел за незнакомкой. Он поднимался по нескончаемым ступеням в размытую голубизну.
   Обрисовался город на семи холмах и силуэт Башни, к которой красной гусеницей полз трамвай.
   Так ясно и близко Авель увидел забрызганный грязью портрет Сталина на стекле водителя, багровеющие облака, и все небо, таинственная душа вечности, прячущая свою тайну в льющемся, мягком, вечернем свете, который не слепил, и которому он радовался, сам не понимая почему.
   Сделав два неуверенных шага, Авель увидел свое отражение в воде и остановился. Солнце замерло прямо над его головой.
  -- Куа-куа... куа... - В воду скакнула лягва. По воде побежали круги, наталкиваясь на рябь.
  -- Нет, только не это... - прошептал Авель, отгоняя искушение. И все же он вошел в воду. Уже по горло в воде, он поплыл, как рыба, играя с зыбью.
   Течение вынесло Авеля в открытое море...
   В море Авель был рыбой, плавал со спутниками в чешуе, заглядывая то в темную глубь.
   Лишь на третий день Авель увидел пену и рифы.
   Течение вынесло его к острову.
   День уже закатывался.
   Мокрый, в иле и водорослях Авель встал и пошел по узкой тропинке, которая изгибами поднималась к расселине.
   Раздвинув колючий терновник, Авель заполз в расселину и затаился.
   Когда Авель очнулся, вокруг цвели белые и синие ирисы.
   Пели птицы.
   "Благодать, как у Господа в миртовом раю, о котором мне рассказывал старик... он вел жизнь монаха... мне было 7 лет, может быть чуть больше..."
   Авель погрузился в воспоминания...
  
   * * *
  
   Авеля комиссовали, и он вернулся в город.
   На привокзальной площади было дымно и призрачно. Горели торфяные болота.
   Авель шел, не узнавая улиц.
   "Как все изменилось, постарело..."
   Нору Авель не нашел там, где она жила. Мальчик, которого он послал с запиской, куда-то исчез, а старуха, дремавшая на лавочке у подъезда, сказала, что Нора ушла от отца к дяде.
   И снова, как в бреду, Авель кружил по улицам и переулкам города один со своими нескончаемыми мыслями и видениями.
   Однажды Авель увидел Нору издали.
  -- Нора... - окликнул Авель ее.
   Женщина обернулась.
   Совершенно чужое лицо.
   Авель понял, что обознался.
   У Норы были глаза ангела, удивительно прозрачные, полные не прояснившейся радости, которые он столько раз целовал во сне и все ее лицо, шею, грудь, тонкие, округлые руки.
   Вдруг Авель услышал глуховатый голос Норы, ее непостижимый смех.
   Боясь оглянуться, Авель скосил глаза.
   Нора вышла из сумерек сквера, нечаянно смеющаяся, вскользь, бегло глянула на Авеля и прошла мимо с каким-то господином в плаще мышиного цвета с завернутыми рукавами, прекрасная и недоступная.
   Авель окликнул ее по имени и сам удивился своему голосу, скорее похожему на хриплый стон.
   Нора обернулась, с недоумением посмотрела на Авеля.
   Медленно пятясь, Авель отступил, провалился в какой-то двор, запутался в обвисших на веревках простынях, забарахтался, обрывая веревки. Они уже слабо удерживали его, но еще связывали, душили.
   С трудом выбравшись из паутины веревок, Авель сел на ступени террасы. Кто-то кашлянул за его спиной. Он резко обернулся и оказался лицом к лицу с худым стариком, как будто вросшим в инвалидное кресло на резиновых шинах.
   Авеля поразили глаза старика, желтые, как у старого бродячего пса, неустойчиво-шаткие, и лицо все в желтых пятнах и морщинах, похожее на смятую газету.
   Это был Хан, скопище пороков.
   Хан пошевелился, что-то сказал, рассмеялся и тихонько потянул, дернул за тянущуюся за Авелем веревку.
   Петля затянулась.
   Выпутываясь из петли, кружась и отступая, Авель снова наткнулся на Хана.
   Он весь сжался, прикрыл голову ладонями и забормотал:
  -- Это не я... это она...
  -- Что вы говорите?.. - Подняв голову, Авель увидел девочку. На вид ей было не больше 13 лет. Она стояла у кустов, обсыпанных мелкой красной ягодой, и улыбалась всем своим прелестным личиком с тысячью милых выражений...
   Все заслонило лицо Мольера, бледное с повязкой на лбу. Он играл все ту же роль пилигрима.
  -- Мальчик мой, как ты вырос, ты теперь персонаж истории, а истории нет дела до частностей, которыми оплачивается прошлое... молчу, молчу... это зависть во мне говорит, обыкновенная зависть неудачника... ты же у нас поэт Божьей милостью, а я... кто я?.. надеюсь, ты не забыл, что я тебе вроде отца... - Мольер покосился на девочку 13 лет с веткой сирени в руках. - Что ты на нее так смотришь?.. это моя дочка... у нее просто мания позировать, вылитая мать... конечно, с годами она поблекла и утратила нечто... но нисколько не изменилась... все такая же ветреная... многих она очаровала... увидев ее, и ангел не устоял бы... ха-ха...
   Авель отступил, повернулся к Мольеру спиной и пошел.
   По пологому склону Авель спустился к Башне.
   Дверь была не заперта.
   Авель вошел и стал подниматься, на ощупь, находя в темноте ступени винтовой лестницы.
   Открылся выход на террасу.
   Авель подошел к парапету.
   Гроза уже миновала. Немые зарницами полыхали где-то далеко.
   С невольным вздохом, Авель расправил крылья, сложенные по бокам, и полетел, стал птицей...
   Было ли все это на самом деле?..
   И кто свел Авеля вниз по ступеням винтовой лестницы?..
   И куда?..
  
   * * *
  
   Из-за поворота улицы с визгом и скрежетом выполз трамвай. Задребезжали стекла в окне, и Авель очнулся. Вскользь глянув на почерневший от копоти и грязи фасад дома, он зябко повел плечами, попытался вспомнить свой сон.
   Все, кто приходили в его сны, были уже покойниками, но в его снах они жили и не менялись.
   "Сон почему-то забылся... как будто ничего и не снилось... итак всегда..." - Авель невольно вздохнул.
   Лишь иногда сны Авеля отпечатывались, как на бумаге, со всеми подробностями.
   Как-то некстати Авель подумал о том, что надо бы заплатить за квартиру, за свет и телефон.
   Авелю уже давно никто не звонил. Он был обречен на одинокую старость и смерть. Иногда он представлял себе, как это будет. Когда об этом узнают, он уже превратится в высохшую мумию...
   Вдруг зазвонил телефон.
   Авель выключил радио и поднял трубку.
   Через хрипы, свистки прорвался чей-то чужой голос.
   Авель положил трубку и минуту или две изучал свое отражение в зеркале.
   Он не узнавал себя: впалые щеки, пучок седых волос над ушами, водянистые глаза.
   Снова зазвонил телефон.
   Авель поднял трубку.
   Звонила Офелия, племянница Мольера.
   В тот же день они встретились в безлюдном сквере.
  -- Мы должны чаще видеться, иначе я сойду с ума... может быть, тебя переодеть в женское платье и сделать моей горничной?.. ты будешь красивой горничной...
  -- Хотел бы я видеть эту сцену...
  -- Ты все видишь в дурном свете... хорошо, будешь давать мне уроки французского языка...
  -- Но я же не учитель...
  -- Притворись учителем...
  -- Я не умею притворяться...
  -- Твоей нечестности никто не заметит... ладно, мне не нужен учитель... учитель у меня уже есть и он мне нравится... правда, он немного чудаковатый... по крайней мере, так говорит моя мать... его зовут Пифагор... он преподает рисование... иногда я ему позирую... всю стену в мастерской он завесил моими портретами... я на них почти живая, только еще тоньше... меня мать называет шпилькой и удивляется, что меня еще никто не согнул... очень ей благодарна за то, что она меня родила... и повесила над входом в комнату табличку "Публичный дом для дел Венеры и ночных сражений..." - Офелия слегка запрокинула голову. - Что ты стоишь как истукан, ничего не говоришь, а я болтаю без умолку...
   Авель посмотрел на девочку и почувствовал, как по спине побежали мурашки...
  -- Я знаю, тебе будет трудно со мной... но все равно, соглашайся, мать будет тебе платить деньги... деньги у нее есть...
   Темнота постепенно заполняла пустоту между Офелией и Авелем...
  -- Вот адрес... приходи...
   Авель оглянулся, почудилось, что кто-то третий наблюдает за ними.
  -- Ты боишься?..
  -- Нет, не боюсь... чего мне бояться?..
  -- Тогда до встречи... пока... - На миг Офелия прижалась к нему и отстранилась.
   Офелия не ушла. Она стояла поодаль, как будто ждала продолжения истории.
  -- Иди домой, уже поздно... - сказал Авель каким-то чужим голосом.
  -- Домой я не пойду... - Офелия покраснела и потупилась.
  -- Почему?.. - спросил Авель.
  -- Это не дом, а какой-то ад... ты не представляешь... они играют со мной, как с куклой... и вечно спорят... и ругаются... именно потому, что они любят меня... можешь себе представить... нет, невозможно обо всем этом говорить спокойно... иногда я нарочно притворяюсь сумасшедшей, от тоски или просто так, потому что это забавно... да, забавно, но не смешно... я не знаю, что мне делать...
  -- Я тоже... - Авель подошел, обнял девочку.
   Они сели на скамейку. Некоторое время они сидели молча.
  -- Ты всегда такой?.. - спросила Офелия, тиская куклу с рыжими волосами...
  -- Какой?..
  -- Ты знаешь, какой... ты как будто недоволен чем-то, все время молчишь, а я говорю и говорю о каких-то пустяках... так глупо... иногда на меня находит что-то... все, все, я молчу... нет, правда, я не знаю, как мне вести себя с тобой... какая жесткая скамейка... - Офелия рассмеялась, мимолетно коснулась руки Авеля.
   Авель отдернул руку. Прикосновение как будто обожгло его...
  -- Зачем ты все усложняешь?.. мы же не дети... - Почти не глядя на Авеля, Офелия приподняла юбку и откинулась на спину. - Я хочу, чтобы ты сделал это со мной...
   Авель смутился и отвел глаза.
   Гудок маневрового паровоза на скрытой туманом станции заставил Авеля вспомнить о времени.
  -- Мне нужно идти... - Авель встал... как будто ничего не случилось, но Авель не мог пересилить дрожь. Он дрожал всем телом.
  -- Иди... мне тоже нужно идти, правда, я не знаю куда... пока...
   Авель сразу же забыл о девочке, едва она скрылась за углом со своей куклой...
  
   Через неделю Офелия напомнила Авелю о себе.
   В тумане было трудно ориентироваться. Авель куда-то свернул и вдруг наткнулся на серую от сырости стену.
   Ржавые рельсы, пучки травы, тощая собака, вылизывающая себе бока, мелькание чего-то, наплывающего, почти осязаемого, замершего пятном на стене с размытыми краями.
   Тяжело приседая на стыках рельс, мимо прополз полутемный трамвай с прилипшим на переднем стекле портретом Сталина и облупленными боками.
   Свет фар трамвая высветил табличку:
   "Железнодорожная улица, дом 13..." - прочитал Авель и вошел в подъезд.
   Жутко скрипящая лестница, коридор, стены с выцветшими обоями, плетеная ширма, скрывающая кровать с никелированными дугами и шарами, колышущиеся шторы на окнах с бахромой и кистями, нелепый светильник, загнивающие герани в горшках.
   Серафима, мать Офелии, вышивала, а девочка лежала на полу, обнимая куклу.
  -- Так вы учитель французского?.. - Серафима приподняла очки с круглыми стеклами.
  -- Да... то есть, нет... впрочем, не важно, я по другому поводу... - Авель снял шляпу, оглянулся по сторонам.
  -- Офелия отдыхает... к этому часу она обычно очень устает... вы садитесь... последнее время что-то плохо топят, в дрожь бросает... хотите чаю или вина?..
   Авель отказался.
  -- Ну, как хотите... - Серафима пожала плечами и вернулась к рукоделию.
   Авель сидел и молча смотрел на Офелию, продлевая невыразимое удовольствие.
   Девочка пошевелилась.
  -- Она не спит... она подглядывает за вами... - сказала Серафима.
  -- Ни за кем я не подглядываю... а вы кто?.. - Гибко потягиваясь, Офелия вскользь глянула на Авеля, как будто не узнавая его.
  -- Это твой учитель французского... - Серафима отложила пяльцы с рукоделием.
  -- Ты хочешь, чтобы я стала француженкой... - Офелия поджала губы.
  -- Да... встань и приведи себя в порядок...
  -- Нет, все что угодно, только не это... и не здесь... и не сейчас... может быть лучше завтра?..
  -- У нас же был уговор... - Серафима нахмурилась.
  -- Он не внушает мне доверия... ну, хорошо, учитель... пошли в мою комнату...
   Прошел час или два.
   Авель видел Офелию как в тумане. Тихонько напевая, она раздевала куклу с какой-то торжественной тщательность, деланно, для Авеля. Раздев куклу, она положила ее на кровать, долго разглядывала гладкое, голое тело, потом, вскинув руки, распустила волосы и стала расстегивать пуговицы на своем платье.
   На Офелии был платье с перламутровыми пуговицами.
   Сняв платье, она легла рядом с куклой на кровать.
  -- И чего ты ждешь, второго пришествия?.. - прошептала она.
   Кровать заскрипела под тяжестью тел...
   Долгое блаженное забытье...
   Офелия подтянула простыню к подбородку и, сморенная усталостью, заснула, прижимая к груди куклу. На миг она высунулась из сна, прошептала:
  -- До свидания... какой туман... - и снова утонула во сне.
   Оглядываясь, Авель вышел из комнаты...
  -- Как прошел урок?.. - спросила Серафима.
  -- Хорошо... - пробормотал Авель, меняясь в лице...
  -- А что Офелия?..
  -- Она уснула... спит... я пойду...
  -- Да, конечно...
  
   * * *
  
   Нащупав ключ под половиком, Авель открыл дверь студии, вошел и, не раздеваясь, сел на кровать, потом лег и, обессиленный, уснул.
   Две ночи слились в одну.
   Очнулся Авель около полудня. Что-то ему снилось, но что именно он забыл. Осталось ощущение какого-то кошмара.
   В комнате никого не было. Стояла тишина, таившая в себе нечто жуткое.
   Авель привстал и прислушался. Или ему показалось? Он явственно услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице на крышу.
   "Опять какая-нибудь сумасшедшая... это уже третий случай за неделю... в городе люди легко сходят с ума... черт, где же очки?.."
   Все прыгало перед глазами Авеля, тряслось.
   Дверь приоткрылась.
   Авель пугливо вздрогнул.
  -- Так вот ты где живешь... до сих пор не могу поверить... - Серафима вошла в комнату, собирая полы плаща. - Когда я увидела тебя, мне даже страшно стало... нет, в самом деле...
  -- Кто вы?.. - Авель привстал. Он не мог понять, кто эта женщина, и как он очутился в этой заставленной какими-то ненужными вещами комнате.
   Сквозняк приоткрыл створку окна, потянуло запахом загнивающих бегоний...
  -- Кто я?.. Я Серафима... Офелия моя племянница... она уже не грудной ребенок... - Серафима нахмурилась. - Правда, последнее время она немного не в себе... у нее был нервный срыв... приходится следить за ней...
  -- Для вас это действительно так важно?..
  -- Что именно?..
  -- Уроки французского языка...
   Серафима задумывалась о чем-то. Расспрашивать ее Авель не решился.
   "Все равно сделает все по-своему..." - Авель подавил зевок.
   Минуту или две Авель размышлял о непростой судьбе Серафимы, иногда поглядывая в окно.
   Наступал вечер.
   В некоторых домах уже горел свет, но в большинстве окон света не было. Жители либо уже спали, устав от забот и радостей, либо сидели в темноте.
   Серафима рано осиротела. Родилась она в бедной семье. Ее отец работал обходчиком на железной дороге, мать была прислугой. Совсем девочкой ее изнасиловал дядя, муж тетки по матери.
   Подняв голову, Авель увидел в стеклах отражение Серафимы. В сгущающихся сумерках ее глаза казались огромными и сияющими.
   Авель прикрыл глаза ладонью.
  -- Я нашла для занятий Офелии комнату, здесь это нетрудно, всегда можно что-нибудь найти...
  -- Вы это серьезно?.. - Исподлобья Авель глянул на Серафиму. Она вертела в руке пустую рюмку.
  -- Вполне...
  
   Очередное посещение Офелии состоялось в субботу.
   В темноте коридора Авелю почудилось какое-то движение.
   Вспыхнул и погас свет.
   Свет мутного плафона на мгновение высветил заплаканное лицо Офелии. Она напряженно прислушивалась к тишине дома и отступала перед чем-то, что не могло быть реальностью.
   Легкий скрип двери и она исчезла.
   Появилась Серафима...
  -- Не знаю, что это с ней?.. странно... она еще дитя... и ужасно стеснительная... - Серафима виновато улыбнулась.
  -- Я тоже... - пробормотал Авель и умолк надолго. - Похоже, что Офелии не до уроков французского... я пойду...
  -- Да, конечно... я провожу вас...
  
   Авель еще долго бродил по безлюдным в этот час улицам города и разговаривал сам с собой.
   Он не заметил, как пришел на вокзал.
   "Что, если мне уехать?.."
   "Куда?.."
   "Не важно..."
   На душе у Авеля вдруг стало спокойно.
   Он купил билет.
   До ближайшего поезда оставалось несколько минут.
   Донесся гудок паровоза.
   На мгновение у Авеля перехватило дыхание.
   "Нет, я рехнулся, да и тетя сойдет с ума... разве я смогу ей объяснить свое явление..."
  
   * * *
  
   Осень... сыро, холодно...
   Весь следующий день Авель провел в библиотеке.
   Уже смеркалось, когда он вышел на улицу и пошел, ощущая в голове легкий хмель от стихов оды.
   Дорога довела Авеля до театра, а оттуда к дому Офелии.
   Он заглянул в окно.
   Офелия стояла у зеркала. Платье на ней было все в разрезах. Они то смыкались, то раскрывались, обнажая ее упругие груди, бедра и лоно.
   Вдруг Авель увидел, как из рук Офелии вырвалось пламя и побежало, ширясь.
   Авель отступил.
   В темноте Авель наткнулся на женщину. Тучная и томная она загородила проход.
  -- Не меня ли ты ищешь?.. - Глаза женщины насмешливо поблескивали.
  -- Нет...
  -- Однако, у тебя унылый вид...
  -- Не знаю, что сказать... вероятно я потерял всякий другой...
  -- А теперь ты покраснел точно девица... судя по всему так и есть...
  -- И что из того?..
  -- Нет, ты не девица... иди за мной и держись за меня, чтобы не свалиться в сточную канаву, иначе мне воды не хватит, чтобы тебя омыть...
  
   Длилась ночь.
   Темным сводом над домами города висели тучи.
   Женщину звали Вера.
   Всю ночь Авель был рабом ее глаз и витых кудрей.
   Под утро Вера ушла, оставив Авеля одного среди скомканных простыней.
   Авель лежал и смотрел на ее портрет, висевший на стене, потом торопливо оделся.
   "Зачем я спешу?.. и куда?.." - подумал Авель, вышел из комнаты, спустился вниз по лестнице, и направился к дому Офелии..
   У дома Офелии стояла толпа.
   От дворника Авель узнал, что этой же ночью Офелия ножницами вскрыла животы всем своим куклам и покончила с собой...
  
   * * *
  
   Трамвай все еще стоял на остановке.
   Авель встал и, пересиливая какую-то внутреннюю дрожь, обернулся и глянул в окно.
   В промежуточном слое застоявшегося между стеклами воздуха увиделись герани в горшках, голый труп девочки на столе, срочно созванные для похорон родные.
   Кто-то причесывал Офелию, кто-то связывал желтой тесьмой ее ноги, кто-то одевал.
   Все происходило в полной тишине, иногда, вдруг, озаряемой странным синеватым светом.
   Офелия была покорной и податливой. Она не понимала, что с ней происходит...
   В ночь после похорон в доме, в котором жила Офелия, случился пожар.
   Дом сгорел дотла.
  
   На сороковой день после похорон Офелии зазвонил телефон.
   Авель не сразу узнал голос Мольера. Он назначил Авелю встречу в галерее.
   Зал был почти пуст.
   Немногие посетители останавливались у портрета Офелии и проходили дальше.
   Поодаль прохаживался смотритель и как-то слишком настороженно посматривал на Мольера и Авеля.
  -- Постепенно мы все забудем весь этот кошмар... даже меня подозревали, но, слава Богу, дело прекращено, сдали в архив едва начатую папку... и все же... - Мольер хмуро посмотрел на Авеля. Он казался таким далеким и безучастным. Взгляд застывший. - Обрати внимание на смотрителя... он не сводит с тебя глаз... такое впечатление, что этот инвалид тебя знает...
  -- Вполне может быть, но он смотрит не на меня, а на тебя...
  -- Ну и туман сегодня... - Мольер рассеянно глянул в окно.
  -- Да, туман... - Авель тщетно пытался скрыть свою растерянность.
   В лице Офелии на портрете происходили изменения.
   Ее глаза поблескивали, губы шевелились.
   Неожиданно Офелия вышла из рамы, как будто это была дверь...
  -- Девочка моя... - Авель перебежал расстояние, разделяющее их, и подхватил Офелию на руки.
  -- Что с тобой?.. ты не похож на себя... у тебя все хорошо?.. - Офелия доверчиво заглянула в лицо Авеля, перебирая своими пухленькими пальчиками его волосы.
  -- Эй, ты меня слышишь?..
  -- Да, да, я слышу... у меня все хорошо... - отозвался Авель, обнимая Офелию. Он был на седьмом небе.
  -- Опусти... мне пора, уже поздно...
  -- Постой, а кукла... ты забыла куклу... - пробормотал Авель и очнулся.
  -- Что с тобой?.. ты как будто не в себе... - Мольер посмотрел на Авеля с удивлением. В руках он держал какую-то книгу в странной обложке, точно в саване.
  -- Странная книга... где я мог ее видеть?.. - Авель устало опустился на диван.
  -- Пока шло следствие я, по вполне понятным причинам, ничего тебе не говорил... в этой книге описаны события из жизни некой Серафимы и ее дочери Офелии... вначале я подумал, что это просто случайное совпадение имен... довольно путаные записки, ничего конкретного... и вдруг я обнаружил, что каким-то невероятным образом происходящие со мной события как бы вмешиваются в текст, изменяют его... все это, наверное, глупо, но вчера вечером я умышленно перемешал листы, а утром... нет, это похоже на бред... результат просто потряс меня...
   Где-то зазвонил телефон. По полу как будто пробежала чья-то тень. Авель пугливо оглянулся.
  -- Я думаю, он уже там... этот инвалид... и я знаю где, в каком месте... - Мольер полистал рукопись. - Так и есть... а дальше, дальше... не, тебе лучше этого не знать... - Мольер захлопнул книгу и увлек Авеля за собой в полутемный коридор. - Я не знаю, что мне делать с этой книгой, я нашел ее на вокзале... и как все это объяснить?.. и кому нужны все эти объяснения?.. в конце концов, я окажусь в сумасшедшем доме, как и Серафима... бедная Серафима... что ты делаешь?.. нет, не делай этого...
   Вырвав страницу с изменяющимся текстом, Авель подбежал к открытому окну.
   Город тонул в тумане. Из тумана выполз полутемный трамвай.
   Авель взобрался на подоконник и протиснулся между створками. Он стоял на краю, судорожно уцепившись за гардины, обрывая, путаясь в них.
   Мольер в ужасе следил за Авелем...
  
   Попытка самоубийства Авеля была неудачной.
   Падая, Авель вывихнул ногу и вынужден был несколько дней провести в палате больницы.
   Мольер обещал его навестить, но так и не появился, исчез вместе с книгой.
   У Авеля остался лишь обрывок страницы с изменяющимся текстом...
   Больница располагалась недалеко от сквера с каруселью, который спускался к реке по склону холма.
   Утром сквер и деревья плавали в бескрайнем мутном мареве.
   Авель лежал, уставившись в окно. За стеклами летали листья, точно бабочки. На всем лежал сумрачный налет печали и одиночества.
   Иногда в тумане раздавались гудки маневрового паровоза.
   Послышался всплеск воды, как будто лягушка прыгнула. Авель приоткрыл глаза. На дне стакана плескалась вода и отражения, зыбкие, непрочные.
   Кто-то окликнул Авеля. Он встал и, хромая, подошел к окну. Он не удивился, когда из глубины аллеи вышла Нора. Силуэт ее исказился в нахлынувших слезах, оброс лучами.
   Авель окликнул ее.
  -- Боже мой, Авель, это ты... - Нора подошла к окну, провела дрожащими пальцами по его лицу.
  -- Я сейчас... - пробормотал он.
   Спустя полчаса Нора и Авель уже ехали в полутемном трамвае на другой конец города.
   Трамвай остановился.
   Они вышли из трамвая, перешли улицу и свернули в глухой переулок.
   У дома с синими ставнями Нора остановилась. Порывшись в сумочке, она нашла ключи и открыла дверь.
   В комнате царили сумерки.
   Авель опустился на колени, прижался лицом к бедрам Норы, таким теплым и мягким. Он целовал каждый изгиб ее тела, каждую складку...
  
   Авель ждал мальчика, но Нора родила недоношенную девочку. По вечерам Авель вслушивался в сонный лепет девочки и ласкал все ее тело, которое расцветало и приятно и соблазнительно округлялось. Он умилялся и тоже лепетал что-то, сам не понимая, что.
   Нора пропадала в театре.
   Каждый вечер Авель ждал ее на трамвайной остановке вместе с дочкой.
   В тот день погода стояла туманная.
   В тумане смутно обрисовалась фигура Норы. Она была не одна. Ее сопровождал небритый господин в наглухо застегнутом английском пальто.
   Авель не удержался и подошел к ним поближе, почти на цыпочках.
   Грохот трамвая и свет фар испугали девочку.
  -- Папа, я боюсь... - девочка зажмурилась и заплакала.
  -- Тсс... радость моя, не плачь... не плачь... - прошептал Авель обрывающимся голосом. Взяв девочку на руки, он час или два бродил по скверу...
  
   Начался дождь...
   Авель вернулся домой. Комната поразила его какой-то сиротливостью и тишиной. Он обратил внимание на чемодан, стоявший посреди комнаты. Записку он нашел на столе под стаканом с облачком осыпающихся фиалок.
   "Прости, я лгала, обманывала и тебя... и себя..."
   Трезвым, удручающим взглядом Авель глянул на разбросанные вещи, смял записку.
   Дом, как корабль, скрипел и покачивался. Поймав свое бледное отражение в зеркале, Авель швырнул в него стакан с фиалками.
  -- Папа, зачем ты это делаешь?.. - девочка испуганно вытаращила на Авеля свои темные глазки, всхлипнула.
   Авель подхватил девочку на руки, зашептал, опьяняясь ее нежностью:
  -- Девочка моя, не бойся... все будет хорошо... - Он раздел ее, поцеловал ангельски маленькие пальчики на ее ногах, розовые, как вино, потом живот, прикоснулся губами и к нежному месту. Нет ничего нежнее этого раскрывающегося лепестка.
   Руки девочки отталкивали и удерживали Авеля, а лицо выражало какую-то странную сосредоточенность.
   Авелю почудилось, что кто-то стоит за его спиной и наблюдает за ним.
   Авель обернулся.
   Нора стояла у двери, прижимая к груди целлулоидную куклу со вспоротым животом.
   Через неделю Нора уехала на гастроли вместе с девочкой и не вернулась. Из вечерней газеты Авель узнал, что вся труппа пропала в горах...
  
   * * *
  
   Прошло несколько лет, а Авель все еще видел по ночам лицо Норы на смятой подушке. Он будил ее, но она не могла проснуться...
   Лишь однажды Нора открыла глаза, но это была не Нора.
   Женщину звали Вика. Она работала в архиве. Смуглая, с карими глазами, она была хорошо сложена. Она напомнила Авелю его первую любовь, Леру, которую он так и не осмелился поцеловать, а спустя год ее изнасиловали, и она покончила с собой, перерезав себе вены на запястьях.
   Вика ушла чуть свет и пропала.
   Вика появилась, когда Авель уже забыл думать о ней. В руках она сжимала сломанный зонтик с ручкой из поддельного перламутра и какую-то книгу в обложке как в саване. Лицо у нее было вытянутое, бледное, в глазах лихорадочный блеск. Она была явно не в себе.
  -- Где у тебя уборная?..
  -- Там, в конце коридора...
   Вика долго не появлялась... вышла бледная, притихшая, ее трясло.
  -- Эту книгу мне передал... впрочем, не важно... он сказал, что в ней все предсказано, что меня ждет, все, от начала до конца... - Говорила Вика бессвязно, глотая слова, путаясь.
   Авель ничего не мог понять.
   Она начала осторожно переворачивать блеклые, заплесневелые листки, слегка покоробленные и как будто покрытые двоящимися прожилками.
   Чернила сильно выцвели, но разобрать текст было все-таки можно.
  -- Зажги лампу, темно, я ничего не вижу...
   Авель зажег лампу.
   Комната наполнилась сумеречными тенями, и Вика стала еще больше похожа на Леру.
   Авелю захотелось обнять ее, поцеловать, но что-то удерживало. Он даже не смог заставить себя посмотреть ей в лицо.
   Какое-то время они сидели друг против друга и молчали.
   Полы скрипнули.
   Авель невольно оглянулся.
   Возникло жуткое ощущение, что кто-то стоит за спиной и наблюдает.
  -- Мне пора... - Вика встала.
  -- Как, ты уже уходишь?.. нет, я тебя не отпущу, тебе надо обсохнуть, у тебя же вода хлюпает в ботинках...
  -- Мне нужно идти... и я не одна...
  -- Здравствуйте...
   Авель обернулся. У двери стояла девочка 13 лет.
   Авель подкрутил фитиль лампы. Осветилось блеклое личико девочки, сплошь усыпанное веснушками. К груди она прижимала мопсика в заплатанной жилетке.
  -- Вот вы какой... именно таким я вас себе и представляла... ну может быть немного иначе... нет, пожалуй, нет... - Девочка оглядела Авеля с головы до ног и протянула ему руку. - Меня зовут Кира... - Ладонь у девочки была влажная...
  -- Это моя племянница... девочку нужно где-то пристроить... у нее никого нет... только выжившая из ума старуха...
   Дверь шкафа заскрипела, приоткрылась... Вика невольно вздрогнула, словно увидела перед собой эту старуху.
  -- Старая, слюнявая истеричка... похожа на вылинявшую куклу с седыми волосами и зобом... совершенно безумная... посоветуй, что мне делать... - Вика вскользь глянула на девочку. - Случайно с ней познакомилась... ты уже все понял?.. не знаю, почему я притягиваю к себе бездомных и сумасшедших?.. - Вика замолчала, вспоминая, как старуха смотрела на нее, вжавшись в стену, точно загнанная в угол крыса, и вдруг ударила ее по лицу. Вика уклонилась. Пальцы старухи только царапнули ее щеку. - Эти ее жуткие всхлипы, прерываемые икотой... запах пота, мочи, нафталина... просто ужас... мне кажется, я уже сама схожу с ума, заразилась, наверное... а ты, я смотрю, все пишешь свои оды...
  -- Пишу...
  -- А я совсем перестала писать... все сожгла... правда, иногда, лежу в постели и бормочу в потолок твои стихи... ты не дашь мне немного денег?.. у меня ни гроша в кармане...
  -- Да, конечно...
  -- Уже месяц я не могу найти работу...
  -- В архиве освободилось место... могу посодействовать...
  -- Буду тебе благодарна...
   Вика ушла. Она то появлялась, то исчезала, иногда на несколько дней.
   Как-то, случайно оказавшись около дома Вики, Авель поднялся к ней в комнату.
  -- Вот, решился зайти... - Авель огляделся. Вика лежала на полу. Весь пол в комнате был усеян письмами и пожелтевшими фотографиями.
  -- Вообще-то я занята... разбираю архив одного писателя... - Вика сняла очки.
   Авель обратил внимание на письмо все в красных пятнах, прожженное папиросой в нескольких местах.
  -- Собственно говоря, я на минутку, но, если... - Авель отступил к двери.
  -- Здравствуйте Авель, рада вас видеть... - Кира выглянула из-за ширмы и что-то написала ему в воздухе рукой.
   Она почти не изменилась: то же лицо, та же походка, те же ужимки.
  -- Прости, она немного не в себе... - Вика криво улыбнулась...
  -- Я, пожалуй, пойду... - Пятясь, Авель открыл дверь и вышел.
   Кира пришла к Авелю уже под вечер.
  -- А вот и я... - пролепетала она.
  -- Что-то случилось?.. - спросил Авель и нахмурился.
  -- Нет, ничего не случилось... я же говорила тебе, что приду...
   Авель не сводил глаз с девочки. Веки у нее были опухшие и красные.
   Всхлипнув, девочка прильнула к нему.
   Обнимая девочку, Авель кусал губы и все больше мрачнел.
  -- Почему вы молчите?.. почему все время говорю я?.. - спросила Кира и отстранилась.
  -- Не знаю... - пробормотал Авель и отвел глаза. Ему показалось, что он чувствует запах ириса и тепло, идущее от ее тела.
   Повисло молчание...
   Просунув большой палец в пуговичную петлю, Кира копалась в кипе старых газет и журналов.
   "Зачем она пришла?.." - думал Авель, пытаясь понять тонкости той игры, которую вела девочка.
  -- Вы, наверное, думаете, зачем я пришла... это Вика меня попросила... у нее неприятности... - задохнувшись, девочка, вдруг, беспричинно расплакалась. - Не обращайте внимания... такое со мной случается... нервы...
  -- Что опять случилось?..
  -- Вика нашла себя в этой странной книги... и меня...
  -- Неужели она верит во все это?..
  -- Да, верит... - Девочка потупилась. - Уже поздно... что, если я останусь у вас на ночь?.. я боюсь возвращаться...
  -- Оставайся...
   По узкой лестнице Авель поднялся вслед за девочкой в мансарду, небольшую, скромно обставленную комнатку с выходом на крышу.
   На кровати лежала целлулоидная кукла, оставшаяся от Офелии, на ее теле подрагивали блики.
   Авель поставил лампу на подоконник.
   Не раздеваясь, Кира легла и сразу же уснула, обнимая куклу...
  
   Всю ночь Авеля мучили кошмары.
   Открыв глаза, он увидел в мутном мареве фигуру девочки. Она стояла у окна.
  -- Мне нужно идти... - сказала она, обернувшись.
  -- Я провожу тебя...
   Авель и Кира вышли на улицу.
   Было облачно, сумрачно.
   Из-за поворота улицы с визгом и скрежетом выполз трамвай с портретом Сталина на переднем стекле.
   Трамвай остановился.
  -- Мы еще встретимся... - сказала девочка и вошла в трамвай.
   Трамвай стронулся с места и, покачиваясь, пополз вниз по улице.
   Облака опустились еще ниже. Они уже задевали крыши.
   Взгляд Авеля скользнул по фасадам домов и остановился, наткнувшись на незнакомца в плаще с закатанными рукавами.
   "Где-то я уже его видел..." - Оглядываясь, Авель свернул в переулок и пошел.
   Переулок вывел Авеля на небольшую площадь с темным зданием театра, наполовину затянутым ржавеющими лесами.
   Светилось только одно окно под самой крышей.
   Начался дождь.
   Пережидая дождь под навесом аптеки, Авель поглядывал то в отражения витрины, пытаясь увидеть незнакомца, который преследовал его, то на портик входа в театр. Он все еще на что-то надеялся и колебался.
   "Может быть, зайти?.. нет, Нора меня даже не узнает... да и поздно что-либо менять..."
   Дождь кончился.
   Около часа Авель сидел в сквере, где собирались выжившие из ума старики, ставшие от времени почти бесплотными призраками.
   Стряхнув с себя задумчивость, Авель вскользь глянул по сторонам. Взгляд его остановился на лысоватом господине в поношенном английском пальто и в шляпе с узкими полями. В руках он вертел зонтик с костяной ручкой. Авель с трудом узнал Мольера, так он странно изменился.
   Они разговорились.
  -- Ты видел Нору?.. - спросил Мольер, кусая губы.
  -- Нет... да и зачем?.. - Авель замолчал, запутавшись в одолевавших его мыслях.
  -- А зря... - Мольер убежал глазами. - Она актриса Божьей милостью... живет у Наполеона... помнишь Наполеона?.. ты бы видел его... он так изменился, похудел и почернел... такое впечатление, что он питается одними чернилами... и голос у него изменился... стал как у кастрата, пробирает до костей... ты, я смотрю, тоже изменился... да, вот так, все мы успели искупаться и в славе, и в дерьме... мне кажется, она тебя знает... она не сводит с тебя глаз...
  -- Кто?.. - Авель осторожно оглянулся и увидел девочку 7 лет. Кулачками она терла не выспавшиеся и недовольные глазки.
  -- Ты не туда смотришь...
  -- А куда надо смотреть?..
  -- Боже мой, это же... да нет, не может быть... - Уже не обращая внимания на Авеля, Мольер подошел к женщине в лиловом плаще.
  -- Изумительный пейзаж... не правда ли?.. этот мглистый сумрак... прав Достоевский, красота приближает нас к Богу... что?.. согласен, звучит довольно плоско и театрально, но... что вы говорите?.. да, не красота, а вера и воля спасут мир... впрочем, один Бог знает всю правду...
  -- Это точно... - Женщина как-то виновато улыбнулась и пожала плечами. Она явно испытывала неловкость.
  -- Никогда об этом не задумывался... возможно, что так и есть... или будет... ну да... - Мольер пристально посмотрел на женщину. Она стояла, потерянно опустив руки. - Это вы... ну, конечно же, это вы... - Мольер слегка коснулся руки женщины.
  -- Я вас не понимаю...
  -- Вы все еще работаете в этом паноптикуме мадам Тюссо...
  -- Нет, я уже давно там не работаю... - Женщина смущенно оглянулась на Авеля.
  -- Э-э... вы уже уходите?.. не уходите, прошу вас... - Мольер умоляюще сложил руки на груди.
  -- Мне пора...
  -- Я вас провожу... - пробормотал Мольер. Он все еще не мог вспомнить имя женщины.
   Мольер и незнакомка скрылись в глубине аллеи, но ее словно молящие глаза и дрожащие губы еще долго преследовали Авеля.
   "Вспомнил... ну конечно, Флора, ее зовут Флора... а ее сестру Фауна..."
   Авелю было 13 лет, не больше, когда он очутился в этом странном доме, полном картин, они занимали все стены.
   В окно просачивались сумерки.
   Тетя зажгла лампу и вышла.
   Авель устало сел на край кровати. Весь день он бродил по городу, ноги гудели.
   Послышался шорох.
   Авель обернулся и увидел девочку. Она сидела в кресле, скорчившись, и таращила на него широко раскрытые, заспанные глаза. На ней было серое платье с блесками, на шее нитка синих бус.
  -- Что ты на меня так смотришь?..
  -- Потому что ты напугал меня... ты кто?.. и что ты здесь забыл?..
  -- Ничего я здесь не забыл... а ты кто?..
  -- Я Флора... - Девочка подняла голову.
  -- А я Авель... мне уйти?..
  -- Нет, не уходи...
   В окно была видна стена тюрьмы с железными воротами.
   Ворота ржаво заскрипели и распахнулись. Из темноты, стреляя и гремя помятыми крыльями, выехал черный лимузин.
  -- Там, за стеной, тюрьма... - Раскинув руки, девочка легла на одну из подушек, которые были разбросаны повсюду. - Дядя прячется от них у них же под носом... представляешь?.. нет, ты даже не представляешь, как это опасно... ужасно опасно... - У нее не хватило дыхания выговорить всю фразу до конца.
   С грохотом и скрежетом ворота тюрьмы захлопнулись. По улице прокатилось затихающее эхо. Свет фар на мгновение выхватил из темноты вязь кисеи, герани в горшках, лицо девочки. Оно было очень серьезным.
  -- Значит ты Авель, но как ты попал сюда?.. - тихо, едва дыша, спросила она, словно смиряясь с тем, чего уже не изменить.
  -- Я приехал с тетей... ее ждет здесь кто-то... - сказал Авель, сопровождая слова короткими и намеренно безразличными взмахами руки.
  -- Наверное, мой отец?.. кто же еще, больше здесь никого нет...
  -- Как здесь тихо...
  -- Да... иногда мне бывает страшно от этой тишины... - Кончиком языка Флора провела по приоткрытым губам и очень нерешительно потянула его к себе...
  -- Кажется, кто-то идет... - Авель сорвался с места и на цыпочках, делая большие шаги, подбежал к двери. Появились две качающиеся светлые точки. Они вплыли в комнату, и в ту же минуту вспыхнул свет. Авель зажмурился. Когда он открыл глаза, на пороге обрисовался незнакомец в очках с какой-то книгой в руках. Вскользь глянул на Авеля, он стал подниматься по лестнице в мансарду.
  -- Будет писать всю ночь... - шепнула девочка.
  -- Ты не против, если я... - Авель прилег на кровать...
   Во сне Авеля окружили видения, прячущиеся за полупрозрачными масками...
  
   * * *
  
   Прошел год.
   После очередного любовного приключения Авель уехал из города.
   В купе было темно.
   Какое-то время Авель смотрел в мутные стекла.
   В поезд, стоявший на запасном пути и окруженный охранниками с собаками, шла погрузка арестантов.
   Поезд стронулся и пополз, останавливаясь чуть ли не у каждого столба.
   В купе вошла молодая женщина в плаще.
   Авель с трудом узнал Киру. Ее сопровождал старик в рединготе.
  -- Рад тебя видеть... - пробормотал Авель.
   Поезд остановился на какой-то станции. Авель вышел на перрон. У проводника он узнал, что ожидается замена локомотива.
   "Это надолго..." - В привокзальном буфете Авель заказал пива. Он не заметил, как Кира подсела к нему.
  -- Вы не меня искали?..
  -- Нет... - Авель отвел глаза. Взгляд Киры смутил его.
   Кира прижалась к нему и с какой-то злой нежностью потерлась губами о его щеку, укусила кончик уха. Ее снующие пальчики уже гладили его бедро...
   Недолгая, нервная ласка...
   Авель отстранился...
   Кира потянула его за собой.
   В темноте и тесноте Авель потерял ее.
  -- Я здесь...
   Кира лежала на продавленном, пыльном диване, среди сломанных стульев, подлинная и мнимая.
   Пахнуло сыростью, плесенью, мочой и еще чем-то.
   Неожиданно ставни со скрипом распахнулись.
   Осветился весь этот кошмар.
  -- Куда ты меня привела?.. - Авель прикрыл глаза рукой, на мгновение Кира утратила свои колдовские чары.
   Ставни захлопнулись.
   Снова воцарилась темнота.
   Кира вызывала у Авеля и раздражение, даже неприязнь, и тянула к себе. Он переселился в другое купе, но ничего не мог поделать с собой. Украдкой он наносил ей визиты. Войдя в купе, он тискал, осыпал ее торопливыми поцелуями, ласками и бежал прочь, хлопая дверями, шепча проклятия и размышляя, какие отношения могли связывать Киру со стариком.
   Старик был известным сценаристом, писал одноактные пьески для театра. Кира целиком и полностью зависела от него и между ними вполне могли быть какие-то отношения.
   Вечером Авель заглянул в купе старика. В жилете, прорезанном цепочкой от часов, он грозил Кире всеми карами небесными. Войдя во вкус, он уже не мог остановиться. Он разыгрывал из себя библейского бога, а Кира плакала так, что могла разжалобить даже камень, и смеялась.
   В театре, где все рассчитано на публику, трудно отличить, где искренняя страсть, а где притворство.
   Авель заполз на верхнюю полку и сделал вид, что спит.
   На какой-то станции Кира отстала от поезда, и Авель вздохнул с облегчением. Он и стыдился и боялся ее.
   Рано утром поезд прибыл на конечную станцию.
   Авель не сразу узнал Киру в толпе встречающих на перроне. У нее были рыжие волосы и красные брови.
   "Боже мой, опять она... но как она оказалась здесь?.."
   Заметив Авеля, Кира отвернулась и спряталась в объятиях старика.
   "Похоже, что ей нравится злить меня..."
  -- Сокровище мое, ты сводишь меня с ума... полагаю, не по злому умыслу... а?.. - задыхаясь, бормотал старик, повергая окружающих в изумление.
   Разыгрывалось представление.
   У старика были хорошие задатки актера, и роль ему нравилась.
   Авель сел на чемодан, угрюмо уставившись куда-то в пустоту.
   Наконец старик умолк, растроганный и умиротворенный.
  -- Я устроила тебе сюрприз... да?.. - проходя мимо Авеля, шепнула Кира украдкой. Не все она делала напоказ. - Что ты на меня так смотришь?.. - Она поправила парик.
  -- Зачем тебе парик?..
  -- Мне не нравятся мои волосы...
   Авель помог старику нести баул.
   Что-то изменилось. Старик уже обращался с Авелем, как с равным.
  -- Она просто копия своей матери... вылитая мать и я пользуюсь этим сходством... я люблю ее... а она... не знаю... ее любовь вполне могла бы скрасить мне жизнь... можешь себе представить, за глаза она называет меня старым евнухом... иногда ей нравится быть стервой... а когда ей нужны деньги, она просто преображается, всего обслюнявит и оближет... и каждый раз я попадаюсь на удочку, пользуюсь случаем, чтобы проявить слабость и наслаждаюсь великодушием... ха... впрочем, на что мне роптать... - Старик приостановился в зале ожидания у зеркала. - Мне кажется, у меня на правом глазу растет бельмо... но пока это еще не заметно... а?..
   Авель невольно глянул в зеркало, в котором отразилась уже какая-то другая реальность.
   Каждый раз Кира сваливалась, как снег на голову и Авель торопливо, по-собачьи любил ее.
  -- Ну, все... все-все... - шептала она, отстранившись, одевалась и убегала, напевая и перевирая какую-то мелодию. Он с трудом удерживался, чтобы не плюнуть ей в след. Он клял ее последними словами и оправдывал. Она понятия не имела о правилах нравственности, а ее побуждения оставались для него загадкой. Это его смущало и раздражало...
   "Все эти придуманные сцены... и всегда одни и те же... как будто я ее зрительный зал..."
   Авель подошел к окну.
   "Может быть, она видит во мне то, чего не вижу я?.. а что я вижу?.. ничего... пустое место..."
   Авель упал на продавленную кушетку и зарылся лицом в простыни, которые еще сохраняли тепло и запах Киры.
   Несколько дней Авель жил в каком-то затмении.
   В субботу Авель не выдержал, пошел к дому старика и около часа слонялся под окнами.
   Окна были темные.
   Поколебавшись, Авель поднялся на террасу.
   Старик сидел в кресле один в темноте.
  -- А, это ты... входи... ты сегодня что-то бледен... - Старик близоруко сощурился. - Или это от скудного освещения?..
   Старик включил свет и что-то пробормотал на непонятном языке.
  -- Что вы сказали?.. - переспросил Авель.
  -- Я говорю, почаще надо смотреть на себя в зеркало... иногда и зеркало оказывает услуги... в данном случае оно убеждает меня в том, что я старик для нее, и моя старость неподдельна... а она просто обворожительна...
   Жесты, позы. Старик что-то изображал. Менялись декорации, но жесты и позы оставались неизменными.
   "Странно, как они уживаются в одном доме..." - подумал Авель и встал. Он уже собрался уходить, устав от унылых нашептываний, разоблачений и откровений старика, как вдруг хлопнула дверь.
  -- А вот и наша госпожа... - Губы старика заранее сложились в улыбку.
   В дрожащем свете рампы Кира была восхитительна и холодна, как мрамор...
   Спустя несколько минут она уже душила Авеля в торопливых объятиях, дрожащими пальчиками отыскивая то, что искала, но не могла найти...
   Через час Кира просто выставила Авеля. Он шел по улице злой, как пес.
   "Сучка... сучка..." - бормотал он, кутаясь в плащ.
   Несколько дней Кира не появлялась.
   Авель вздрагивал при каждом шорохе, принимая скрип половиц за ее приближающиеся шаги, и вздыхал с трусливым облегчением и разочарованием, убедившись, что это не так...
  
   Смеркалось.
   Веки слипались, и Авель заснул, уткнувшись лицом в рукопись.
   Бой часов прогнал недолгий сон.
   Авель проснулся.
   Кто-то постучал в дверь.
   Авель открыл дверь.
   Никого.
   Оставив дверь открытой, Авель сел на край кровати в полной растерянности. Он не понимал, что с ним происходит.
   В комнате царили сумерки.
   Авель зажег свет и попытался читать.
   Запутавшись в словах, он пришел в полное отчаяние.
   "Что мне остается?.. с собачьей преданностью ждать, когда она придет?.. судя по всему, никогда..." - Авель зябко повел плечами, закутался в плед и заходил по комнате, качаясь. Он как будто искал, куда бы упасть, и упал в воду рыбой, поплыл...
   В комнате воцарилась тишина...
  
   Авель приоткрыл веки.
   На комоде стояла фотография Норы в черной рамке.
   Когда из облаков выглянуло солнце, Нора как будто ожила. Она улыбнулась и потянулась к нему.
   Губы их встретились, дыхание смешалось.
   Руки Авеля уже искали всю ее.
   Он задохнулся в поцелуе, глотнув пустоту, и отбросил плед, который податливо обмяк у стены, точно кукла.
   Какое-то время Авель смотрел на стену, на которой уже рисовался клубок улиц.
   Среди деревьев с листвой и плодами виделось что-то ускользающее, маскирующееся.
   Авель перевел взгляд, увидел что-то совсем незначительное, неважное: рваный чулок под продавленной кушеткой, засохший апельсин у ножки, какие-то туманности, приобретающие и теряющие человеческий облик.
   "Боже мой, как все это глупо..."
  
   Зазвонил телефон.
   Авель поднял трубку.
   Это была Кира.
   Кира сказала, что хочет его видеть, и назначила встречу в фойе театра после первого акта. Он молча выслушал ее и повесил трубку.
   В фойе было душно, шумно. Авель послонялся в толпе. Кто-то остановил его, присвистнув от изумления.
  -- Ба, вот так встреча... не ожидал встретить вас здесь... - Незнакомец щелкнул каблуками. Авель не узнал его, но из вежливости протянул руку. С воодушевлением в голосе, незнакомец поделился с ним своими впечатлениями от первого акта, сообщив, между прочим, что, вообще-то, пьеса ему не нравится, но он без ума от примадонны.
  -- До сих пор дрожь пробирает, когда гаснет свет, я слышу первые такты музыки... - Негнущимися пальцами незнакомец взял несколько аккордов.
   Авель сдержанно улыбнулся и глянул по сторонам. Он высматривал в толпе Киру.
   Прозвенел звонок.
   Кира появилась как всегда, неожиданно, каким-то прерывистым движением поправила парик и кивнула офицеру почти вызывающе. Однако в этом движении Авелю почудилась неуверенность и даже страх.
   "Как будто кто-то дергает ее за ниточки..." - подумал он.
  -- Пошли... - привстав на цыпочки, Кира потянула Авеля в темноту коридоров.
   Вскользь глянув на офицера, Авель побрел за Кирой.
   И опять это случилось в какой-то жуткой, темной и тесной комнатке, заваленной всяким хламом.
   Когда Авель захотел продлить наслаждение, Кира остановила его коротким и грубым словом, превратившись в маленького, злобного зверька.
   Желание пропало, Авель вдруг ослабел и впал в какое-то тупое оцепенение.
   Кира молча оделась и ушла.
  -- Сучка... сучка... - выкрикнул Авель ей в след.
   Весь в паутине Авель шел по коридору и проклинал Киру.
   Где-то в мозгу бродила больная и преступная мысль убить ее.
   Авель блуждал в темноте, в поисках выхода из запутанного лабиринта коридоров и лестниц.
   Неожиданно он очутился на террасе.
   С террасы открывался вид на город и кладбище.
   Сделав несколько шагов, Авель замер у окна гримерной комнаты, услышав знакомый голос.
   Гардины качнулись.
   Меж складок Авель увидел офицера, который стоял спиной к нему.
   В ночной рубашке с бахромой и крылышками рукавов Кира слонялась по комнате, волоча ноги, понурив голову и поглядывая исподлобья на свои эфемерные желто-грязные подобия. Стены комнаты были сплошь были завешаны афишами с ее изображениями.
   Пошел дождь. Капли косо сползали по стеклу и по ее щекам.
   Вдруг она приостановилась, глянула на Авеля и как-то неожиданно потускнев, опустилась на кровать.
   Свет в комнате погас.
   В субботу Кира позвонила, попросила прийти, и он пришел.
   Дверь Авелю открыла незнакомка. Она сказала, что старик уехал на виллу, а Киру увезли в больницу.
   Кира так и не оправилась от болезни и вскоре умерла. Авель переживал ее смерть, изображал отчаяние, но, в конце концов, смирился и уехал из города к тетке, слезливой и толстой вдовы...
  
   * * *
  
   Стоявший у входа в сквер трамвай, стронулся с места, так и не открыв двери, и пополз вниз, к набережной.
   Проводив трамвай взглядом, Авель побрел дальше. На углу улицы он приостановился. Некоторое время он вглядывался в лицо девочки за стеклами, укрытое облачком фиалок. Девочка разговаривала с кем-то и улыбалась без всякой цели, благосклонно и ласково. Нежное, милое дитя, сотканное из лунных паутинок.
   Увидев, что Авель смотрит на нее, она слегка встряхнула головой. Отхлынувшие волной волосы, затопили ее лицо.
  -- Ей столько же лет, как и Кире... - прошептал Авель.
   Вдруг прояснилось то, что раньше постоянно ускользало. Оказывается, память хранила все: лица, вещи, даже запахи.
   Все заслонило лицо Хана.
   Хан выкатился на террасу в инвалидной коляске, бледный, неестественно худой, похожий на высохшую мумию. Подмигнув Авелю, он жестом указал ему место на своих острых коленях.
   Блеснуло солнце и тут же скрылось под волной облаков. Авель пошире раскрыл глаза и с облегчением перевел дух, поняв, что Хан ему привиделся, но в инвалидной коляске осталась книга в обложке как в саване...
   "Опять эта книга..."
   Послышались шаги, голоса.
   Авель обернулся.
   Нора с дочерью спускались вниз по лестнице...
  -- Боже мой, как она выросла, моя девочка... - Авель встал, окликнул Нору шепотом, покачнулся, и стал медленно-медленно заваливаться набок...
  
   * * *
  
   Была суббота...
   Авель спал... во сне я пел покаянные гимны, пока не впал в материю, а затем и вовсе в хаос...
   Очнулся Авель около полуночи... он лежал и ждал смерти, но явилась Нора с дочерью...
   Луна на голове девочки была подобно венцу, сплетенному для нее...
   Авель почувствовал, как на его голове прорастает венок с листьями и плодами...
   "Я любил ее, но она сделалась чужой и не дала мне обнять себя... я помню, как умер, но ожил, восторгаясь жизни, не обманчивой и такой реальной... я чувствовал себя пробужденным и понимающим..."
   Появился старик, который вел жизнь монаха и учил меня писать оды.
  -- Здесь ты будешь жить праздным... - сказал старик... он имел власть надо мной...
   От старика я узнал, что бог создал это место прежде, чем создал человека не потому, что нуждался в нем, но чтобы человек нуждались в нем...
   Я получил милость и благость, и не сожалел ни о чем, обещанном мне...
   Преследователи мои отстали, да не увидят они меня, да упадет на них тьма, густая на ощупь, чтобы не могли они узнать и схватить меня...
   Не дрогну я, даже если дрогнет все, я устою при виде их, даже если погибнет все видимое...
   Сокрушают они все, что чуждо им, чтобы ни что не восстало на них...
   Я писал оды, был усерден, стал известным, но случилось то, что случилось... с гор изошел поток грязи, стал рекой, и смыл он все, разрушил и вынес на площадь к театру, затянутому лесами...
   Театр он не тронул...
   Разлилась грязь по улицам города, она ползла как змея, заглядывала в окна...
   Она ползла и пела, и мертвые, и близкие к смерти, восставали от смерти...
   Воспрянул и я, запел оду...
   Старик дал мне силу идти и свет глазам моим...
   Он явил себя мне, пребывая в облике моей матери...
   Помню, я затрепетал, когда узрел ее...
   Она сотворила меня...
   Я не знал, что мне следовало делать, я только начал быть, прорастал из прошлого, появились ветви с листьями и плодами...
   Я думал, что родился сам собой...
   Я не знал ненависти и ревности.
   Бесы покинули меня.
   Да не пребудет во мне никто дышащий...
   Что я принес Господу?.. вовсе не святую жизнь... со смирением говорю это, ибо знаю, что над каждым из нас простерта рука Господа, пребывающего в безмолвии...
   Девочку мою я любил с нежностью, не отвращая лица своего от тех, кто были моими близкими, кто жив и спасен в моем воображении... я отдавался им, и они отдавались мне...
   Лишь с одной женщиной я впал в войну... ее звали Кира, она была черной дырой для меня... говорю и стыжусь, и желаю, чтобы и она была спасена и осталась в бессмертной жизни...
   Я стою на том месте, где она оставила меня, и не узнаю этого места...
   Цветы появились, проросли в камне...
   Господь обновил меня, одел одеянием своим и светом, помог перебраться из промозглой тьмы в рай свой, где все делается частичкой его, и где нет ничего дикого и пустого, где царит райское ликование...
   Господь наполнил меня словами истины, но не могу я понять нисхождение его человеком и путь его к смерти, кто объяснит?..
   Не всю тьму рассеял свет твой, Господи, хотя и облекся я бессмертием и очистился от тлена милостью твоей...
   Господь создал землю и налил воды в море, расширил небо и зажег звезды, он создал творение и почил...
   Никогда она не перестанет быть... я это понял и осмыслил, и не осквернился мыслями своим и словами, я приобрел их от дыхания, которое вдохнул в меня всевышний...
   Я пишу эту оду Господу, я ему служу... это приношение мое Господу...
   Они пытались обмануть меня, лишить меня одежды, дабы обнажить меня и облечь тьмой плоти, но воздел я руки ввысь и совлек Господь с меня тьму, и облек светом...
   Старик обещал мне, что буду поднят на небо и найду Господа, он даст мне власть над узами плоти, дабы мог я развязать их...
   Господь вызвал меня из могилы тьмы и отделил от мертвых и тлена, он облек меня в радость святых...
   Воля его снизошла на меня и милость...
   Девочка моя наследовала все мое и обладала всем... и прекратились преследования и происки многих соблазнителей ее... погибли они, ибо не способны были они сказать такое слова, чтобы суметь остаться с ней...
   Не нашел Господь правды в них и больше их она не видела...
   Эта ода к Господу и к девочке моей...
   Она пела мои оды и услышан был глас ее... спасена она была от уз плотской любви и бежала к Господу, обрела силу и помощь от Господа, и сделалась человеком его... простер он руку свою над ней...
   Я помню, как она прыгала от радости во чреве матери своей и пела, еще не умея петь,
   Помню, когда я увидел ее, я смутился, я показался себе одним из пропавших, грешным и гибнущим...
   Бывшие с ней тщетно пытались разрушить памятник тому, чьи оды она пела, и кто был перед ней, ибо мысли, которые вдохнул в меня Господь, не могли быть предрассудком, а любовь моя была превыше всякой мудрости...
   Не устыдилась она меня, побудила восстать из глубин преисподней и от смерти, а слова врагов моих уподобила пыли, сдуваемой ветром...
   Ее голос был приятен и освежал, исчезали пропасти, и тьма рассеивалась...
   Ее голос изрекал ликование.
   К ней приходили обиженные, чтобы возрадоваться слову правды, которое само родилось...
   Они чувствовали себя спасенными и радовались радостью святых...
   Я был сочинителем этих од... старик научил меня писать оды, чтобы спастись самому до падения в яму бессмертия...
   Помню, я писал и прыгал от радости вместе с буквами и словами...
   Я веровал...
   Люди, видевшие меня, изумлялись, я казался им безумным, одним из пропащих...
   Несправедливость сделала меня писателем, она же стала и моим спасением...
   Помню, они окружили меня как стая собак.
   Они искали смерти моей, но не нашли...
   Девочка моя услышал мои стенания и возвысила голос... она побудила меня восстать из могильной ямы, ибо она уверовала, что я и есть бог, увы, я не бог...
   Помню, преследователи пришли арестовывать старика, не осужденного судом.
   Старик держал себя в руках, был безмолвен, чтобы не быть убитым ими, он стоял и терпел насилие, не вопил, не взывал и не проповедовал...
   Ночью старик приблизился ко мне, и не был я ни грешным, ни гибнущим... через него я сделался спасенным и блаженным, и то, что внизу, сделалось подобным тому, что вверху...
  
   Помню, ливень разбудил меня и привел в чувство... я подумал, что это потоп, обеспокоился и испугался...
   Хранилища воды переполнились, и вода хлынула вниз с гор, волоча камни, деревья, скот и людей.
   Я стал искать убежище и нашел его в пещере...
   В пещере я был не один... незнакомец был тенью моего отца, держал на коленях, как мать, даже дал молока...
   Уже без помощи незнакомца я встал на ноги...
   Воздев руки, я звал Мольера, старика, бога, но не слышали они меня, Мольер пропал, старик околел, а бог почил...
   Я сложил руки старика на его груди и отпел его, ему предстояло пройти через пропасти в место бессмертной жизни... я отпел старика... мне было безопасно с ним...
   Мимо шли беженцы от войны...
   Старика они не почитали богом и не искали его в своей темноте, хотя он шел рядом с ними...
   Старик мог ходить по воде как посуху. Помню, я тоже, и стал рыбой...
   Я умолк и запел плач.
   Беженцы увидели меня и изумились, подумали, что я бог, их спаситель...
   Я пел плачи, писать которые научила меня жизнь...
   Оды я пел до моего грехопадения...
   Я был еще жив, а все преследователи мои были мертвы... я не погиб, хотя Нора считала меня погибшим...
   Смерть не увидела меня, и ад не принял, отверг...
   И создал я собрание живых среди мертвецов...
   И оды мои, и плачи не были бесполезными...
   Они верили, что спасутся со мной и станут моим народом...
  
   А вот и пес из созвездия пса, явился... копия Пифагора, нет, правда, похож, такой же задумчивый, весь в себе...
   Надо сказать, у пса было знание и рассудительность...
   Пес глянул на меня и заскулил...
   Начало всякого знания - это страх...
   У пса был венок на голове и ошейник на шее... он сторонился прочих собак, которые говорили ему: иди с нами, сделаем засаду...
   И они делали засады, живых проглатывали, как преисподняя мертвых, нисходящих в темноту...
   Пифагор отвернулся от собак, и они побежали прочь...
   "Придет н на них ужас, скорбь и теснота... - размышлял пес... - Будут они звать меня, а я не услышу, я сделаюсь невидимым для них... старика жалко, еле живой, а все еще мил женщинам, погубят они его... послушал бы меня, жил бы безопасно и спокойно...
   Помню, женщина с почты принесла письмо, и он сорвался с места, как полоумный..."
   Пифагор думал одно, Авель другое, приятное ему, ходил он по путям света и радовался...
   "Старик смотрит на девочку и радуется... она дитя еще, играет со своей тенью, прячется в ней..."
   Девочка позвала пса, обняла его за шею...
   "Еще не думает она о богатстве и славе, рано еще, и видит она сны, а не кошмары... я тоже..."
   Пес терпел ласки девочки и посмеивался про себя...
   "Это девочка водрузила венок на голову пса, а цепь на шею повесили другие, чтобы у него пропал сон... - размышлял Авель... - А сами спят, и даже не догадываются на каком они свете... сны лживы и лукавы, уклоняют налево или направо... правые пути наблюдает Господь, а левые пути испорчены..."
   Какое-то время Авель внимал льстивой женщине и воображал ее Норой...
   "Лучше бы ему держаться подальше от этой женщины... - подумал Пифагор... - Утешался бы со своей женой и услаждался ее любовью... опутает она его словами и поймает... старик, брось ее, спасайся, будь мудрым, сколько можно спать, когда уже ты проснешься... красота женщин лукава и уста их лживы... остерегайся женщин, старик... ну вот, одна ушла, другая пришла в наряде блудницы, шумная и необузданная, шла, искала мужчину, а нашла старика...
   Заговорила, лучше бы она молчала...
   Не слушай ее, старик, многих она оставила раненными и убитыми..."
   Женщина была женой художника, была ему радостью всякий день, позировала ему, пока смерть не нашла его.
   "Всех, любящих славу, любит смерть..." - подумал Авель...
   Это было время засилья грешников, грешником был и Мольер, слава его дошла до края земли и пошла дальше, дошла до неба и звезд, а старик был праведником...
   Помню, я боялся, что придут чужие со своей надменностью и город погибнет... они пришли и я увидел себя с ошейником шее, как у Пифагора...
   Сколько зла они сотворили, и еще сотворят, но город не погиб, устоял молитвами праведных... надменные превратились в грязь...
   Не было никого, кто бы обмыл их и отпел...
   Мольер был от Сатаны, а старик от бога... не узнали его...
   Кажется, я уже говорил, что старик научил меня писать оды... я пел перед лицом его и смотрел на небо, откуда придет спасение..."
   Размышляя о старике, который вел жизнь монаха, Авель уснул...
   Пифагор разбудил Авеля...
   Пришла женщина с почты...
   "Что принесла?.." - Авель привстал...
   "Газеты, письма... а ты все спишь..."
   Женщина ушла...
   "Весь он в отца своего пошел... - шла и размышляла женщина... - Был он отягощен неумеренностью, пил, искал любви со всякой женщиной без различия, говорящих с хитростью, думал, что не видит его всевидящий и судящий... он писал оды, а потом стал писать пьесы для примадонны с речами соблазна... она приезжала к нему со стаей мопсиков... мне она не понравилась, глаза у нее как у змеи, и душа подобна преисподней..."
  
   Авель рано осиротел...
   Мольер называл его упавшим с неба...
   Жил он в одиночестве...
   Сны у него были кошмарами, а пробуждение в ужасе и смятении...
   Так все и шло...
   "Бог был ко мне ни благ, ни мил... когда я взывал к нему в темноте он откликался, но бог ли это был?..
   В детстве я мог быть рыбой, птицей, а иногда и деревом с листьями и плодами...
   В 13 лет появились эти лукавые ночные видения, и без причины, как мне казалось...
   Помню, время было смутное... я рос и расцветал... плач разбудил меня среди ночи, возвестивший третью войну и убийства...
   Беженцы заняли улицы и переулки города, потом грязь...
   Где скрыться человеку?..
   Казалось, так будет вечно, но пришел избавитель, отогнал мысли от преступного и порочного, связал узлом язык лукавых, и сгинули они безвозвратно...
   Пришли возомнившие о себе...
   И от них избавил Господь...
   Ужасна была их смерть... они были погублены, и память о них...
   Мрак и гибель им, и не найти их в день, когда милость Господа коснется всех, поющих оды радости и плачи...
   Пришли они и ушли, гибель и мрак устремились за ними, и дошли до глубин ада..."
   Размышления Авеля прервались, он погрузился в сон и дрему, впал в забытье, еще немного и он был бы мертвым, горел бы в аду вместе с возомнившими о себе...
   Пес Пифагор не дал Авелю умереть...
   "А, это ты, спаситель мой и заступник, спас ты меня, раньше женщины меня будили и соблазняющих своей бесстыдной красотой...
   Может ли красота быть бесстыдной?..
   Что-то вдруг потемнело в глазах...
   Каково время жизни человека на земле, как ты думаешь, пес Пифагор?..
   Я думаю, пока творит человек милость и правду...
   Помню, старик, который вел жизнь монаха, говорил: Господь не сотворил смерти, и не радуется слезам живущих... все спасительно, и нет ада...
   А Мольер говорил иначе...
   Нет спасения живым от смерти, и я не знаю, чтобы кто-то освободился из ада...
   Тело мое обратится в прах и дух мой рассеется в эфире...
   Имя мое забудется, никто и не вспомнит моих од и плачей...
   Никто не возвращается оттуда...
   Мы там тени среди теней...
   По ночам тени приходят... найду ли я себя среди них?..
   Однажды мне показалось, что я нашел себя, увы, я был обманут сходством...
   Помню, я дошел в поисках своей тени вплоть до ворот рая, правда, я не уверен, что это были ворота рая...
   Кто из нас не сумасшедший?..
   Я шел и остановился... мне показалось, кто-то идет за мной...
   Может быть, это отец?.. у меня нет доказательств и подсказок...
   Мой отец, дезертир, он бросил мать, испугался семейной жизни...
   Он ушел на войну и пропал без вести...
   Он хотел меня забрать в свою темноту, чтобы защитить меня...
   Может ли темнота защитить?.. боюсь, нет...
   Вокруг тени, тени... их все больше...
  
   Опять это видение... я путаю это видение с реальностью, блуждаю в сумерках и не могу найти выход...
   Старик, который вел жизнь монаха, говорил, что это воспоминания из утробной жизни...
   Жизнь старика была не похожа на жизнь других стариков...
   Был еще один учитель у меня... он был сиротой, отцом своим он называл бога...
   Это правда...
   Меня он почитал за ничто, говорил, что старость моя будет без почета...
   Всех черви съедят, ужасен конец человеков, если этот конец...
  
   Я все еще живу, пишу оды и плачи... они стали свидетелями против меня...
   Я жил среди грешников и испытывал волнение похоти, развращающей мой ум...
   Жену я любил, она была актрисой, примеряла на себе разные роли...
   Мольер играл роль пилигрима...
   А старик жил со святыми...
   Помню, увидев старика в толпе на площади у театра, я смутился и изумился...
   Я слушал его, раскаивался и вздыхал...
   Кроме од и плачей ничего не останется от меня... табличка на кладбище с сообщением, когда я родился, и когда умер...
   Старик, живший жизнью монаха, получит царство славы и венец красоты от руки Господа, а меня ждет нелицеприятный суд...
   Судья и присяжные испытают мои намерения...
   Заслуживаю ли я помилования и спасения?.. вряд ли...
   Старик говорил, что бессмертие приближает нас к богу..."
  
   Авель заснул и очутился в утробной темноте и тесноте...
   Увидев свет, он выполз наружу с криком и слезами...
   "Я родился от услаждения, соединенного со сном, обрел плоть семимесячного младенца, ниспал, начал дышать и обнаружил себя плачем удивления и боли, как все...
   Никто не рождается иначе...
   У всех одинаков вход, и исход...
   Помню, я радовался всему и опасался всего, что давало мне неложное познание существующего устройства мира и действия стихий сокровенных и явных...
   Я был художником всего, сквозь все проходил и проникал, никто не учил меня целомудрию и рассудительности, справедливости и мужеству...
   Я воображал прошлое и угадывал будущее...
   Я пользовался тем, что дал мне бог, сотворивший все из ничего...
   Потом за меня взялся старик, живший жизнью монаха... он был похож на бога... человек он был немощный и кратковременный...
   Старик научил меня писать оды, он знал дела бога и заповеди его...
   Боже, как я устал, мои мольбы к тебе о помощи остаются без ответа...
   Что это?..
   Мне показалось, что кто-то окликнул меня...
   Это отец следит за мной из темноты, и удивляется...
   Помню, в детстве я просыпался среди ночи и искал отца... мне нужно было его увидеть... я был готов... готов ли был отец?..
   Я рано потерял отца...
   Что меня ожидает после этой жизни?.. я не знаю ответа, но узнаю... ну да, умру и узнаю...
   После неудачного романа с Офелией, помню, я выл по ночам и лаял...
   Позвонила Серафима, спросила меня:
   "Ты придешь?.."
   "Приду..."
   "С трудом верится, спасибо, что соврал..."
   Потом появилась Кира, не знаю, как объяснить ее появление...
   У нее была страсть унижать меня...
  
   Бог требовательный, ему нужны жертвы...
   Безумие убило моего отца...
   Старик, который вел жизнь монаха, говорил, что все будут спасены...
   Я был знаком со многими людьми из любопытства, но только несколько встреч стали для меня событием.
   Со стариком, который вел жизнь монаха, я говорил о проблеме зла и об идее бога.
   По моему мнению, бог не так уж и добр, и не всегда благ...
   Для меня душа была реальной сущностью... я был еретиком... меня бы сожгли, очутись я у иезуитов в средние века...
   Старик требовал от меня лишь веры... бог для него был непосредственно воспринимаемым образом...
   Мне было всего 13 лет... мои мысли были подвержены воздействию чувств и страстей, интуитивных ощущений и переживаний... я сознательно ограничивался тем, что может быть продемонстрировано и доказано...
   Что меня интересовало: меня интересовал смысл человеческого существования...
   "Человек не может отвечать на несправедливость несправедливостью..." - говорил старик, листая странную книгу в обложке, как в саване...
   "Я думаю, бог раскаивается в том, что создал..." - возражал я...
   Моим размышлениям была свойственна спонтанность и непоследовательность...
   Иногда я чувствовал себя наполовину раздавленным дождевым червем...
   Что-то делать с человеком бог, по всей видимости, вовсе не собирался, и планов не имел...
   Старик очищал мои мысли...
   От слов старика я испытывал страх, передо мной распахивалась чернота, и начинала ходить под ногами земля...
   Старик был выше, благороднее всех, кого я знал...
   Его постоянно славословили как праведного, и пытались удержать его расположение..."
  
   Видения погружали Авеля в адское одиночество и мучительное небытие, сменяющееся постепенным пробуждением... он пробуждался с ощущением чего-то младенчески нежного и ожиданием любви и благости...
   Увы...
   Ветер нагнал тучи, несущие с собой молнии и водяные потоки...
   Авель чувствовал свою ничтожность, слабость и беззащитность перед могуществом Господа...
   "Бог испытывает меня, он не доверяет мне, может быть, я вынашиваю что-нибудь этакое..."
   Появилась радуга...
   "Бесы нашептывают мне эти мысли... у них своя игра... они лишают меня надежды, хотя я имею о ней лишь смутное представление...
   Предстану ли я перед судом, и выслушают ли меня судья?..
   Смогу ли я раскрыть им свою сущность?..
   Может быть, Господь и не думает привлекать меня к ответственности и его гнев обратится против моих преследователей, которых тьма и тьма?.."
   Последовали жалобы, слова без смысла...
   "В чем я виноват?.. в чем меня можно упрекнуть?..
   Боже, раскрой мне глаза на то, что я сделал не так или не сделал, я обращаюсь к твоей милости...
   Увы, бог забыл меня...
   Человеку не позволено иметь об этом свое мнение...
   С детства я был слишком любопытным, поддавался на уговоры бесов и отдавался любви...
   Изъян ли это?..
   Пришла старость, желания ушли... бесы со своими нашептываниями должны были исчезнуть, но, увы, они не исчезли...
   Я не доверял им, руку полагал на их уста, и все же соблазнялся...
   Старик назвал меня Авелем, сказал: ты мил богу...
   Мольер возразил: он не Авель, он жертва своего воображения, которое его погубит, как Каин погубил Авеля...
   Мне кажется, Мольер видел во мне нечто такое, что можно было приписать и ему...
   Мольер бежал от женщины...
   Он обвинял меня, чтобы оправдать себя... унижая меня, он унижал себя...
   Иногда женщины являлись мне, пряча пугающие лица...
   Они внушали страх, ужас, запугивали меня...
   Кто насылал их?..
   Мольер утешал меня...
   Мольер умер, я обмыл, отпел и похоронил его на еврейском кладбище...
   Старик вознесся выше небес, а я падаю, падаю... и падение уже не остановить...
   Помню, старик рассказывал мне о делах бога, я слушал его, и засыпал в слезах...
   Я был наивен, представлял себе милосердного бога...
   Как-то после очередного рассказа старика, я заснул и очнулся, чувствуя себя связанным, к своему ужасу я обнаружил себя деревом, пустившим корни, с листьями и плодами...
   Вокруг меня витали птицы...
   Старик никуда не исчез, он был рядом и выглядел только подобным человеку...
   Сожаления, кому они нужны?..
   Я умираю, и не кому облегчить мои страдания...
  
   Помню, женщина, которая работала на почте, принесла мне письмо от сына...
   Письмо искало меня несколько лет...
   Да, у меня есть сын... я не говорил о нем, не знаю, где он... может быть, умер или ходит по улицам города, изображает жертву насилия...
   Его мать изнасиловал Бес... нет, он хороший, только немного ненормальный, как и я...
   Уже не помню, когда я говорил с ним...
   Все как в тумане... мне так тоскливо...
   Я плачу и задаю себе вопрос: ты думаешь, он любит тебя?..
   Надо написать плач или оду на эту тему...
   Мне жаль, что у него такие обстоятельства...
   Чего я ждал от него?.. чтобы он любил меня, почитал, поклонялся мне?.. вовсе нет...
   Он играл своим показным смирением...
   Он был равнодушен, а я бессилен...
   Я не осуждал его, я ищу оправдание его равнодушию...
   Его мать состояла в близких отношениях с богом, имела сожитие, и бог возлюбил ее, обеспечил бессмертие, а меня испытал оскорблением и мучением, очевидно исходя из неких причин, которые остались мне неизвестны...
   Хан сознался в насилии, злонамеренного клеветника разоблачили, а меня отправили в армию...
   Моя невиновность была доказана, и что?..
   Как потом выяснилось, все это действо было подстроено...
   Девочка оказалась беременной и спустя семь месяцев родила мальчика...
   Роль отца приписали мне...
   Я был ошеломлен тем, к чему привело развитие ситуации...
   Возникли осложнения, которые, по всей видимости, не значились в плане создателей этой истории странной и довольно неожиданной для меня...
   У авторов этой истории не было отношения ко мне как к человеку, а была только цель, в достижении которой они использовали меня...
   Я стал формальным супругом девочки, ревнивым и недоверчивым, у которого был собственный замысел...
   История могла получить опасное направление развития...
   Я чувствовал себя предоставленным произволу, но вынужден был отступить перед грубой силой...
   Я как бы бессознательно раздвоился... я сидел в камере изолятора по надуманному обвинению в организации заговора и покушении на вождя, и находился в райских кущах с молодой женой...
   Я бежал, увы, неудачно, вывихнул лодыжку... очнулся я в желтом доме, я впустил в себя беса и выгнать его не мог, я изображал жертву насилия...
   Такая вот история...
   Надо сказать, что мой сын прожил недолгую, противоречивую и неприятную жизнь, он хотел найти всех тех, кто был виноват во всех его бедах и убить, увы, убили его...
   А девочка родилась ангелом...
   Мольер сказал по этому поводу, что, достигнув совершенства, можно двигаться только назад, к человеку, страдающему и смертному...
   Я с ним не согласился, я был уверен, что буду не просто подобием Адама, а самим богом, который преобразит это творение с помощью терпения и любви...
  
   Писать не могу, руки трясутся, и плачу во сне... проснусь, смотрю на свое отражение в зеркале и спрашиваю: так кто виноват?.. вы?.. или, может быть, вы?.. вы боитесь смерти?.. что?.. вы удивлены?.. я сказал что-то не то?.. молчу, молчу...
   Как тихо...
   Слышу в темноте плач, рыдания... мои женщины оплакивают меня...
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Юрий Трещев "Видения Авеля"

  

32

  

1

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"