Мы стояли взволнованные, удрученные, окружив распластавшееся на земле тело. Мужчина лежал ничком, штаны спущены, рубашка лопнула при падении.
- Милицию вызвали?
- Да вызвали уже.
Проходившие мимо женщины, увидев испуганную кучку людей, подошли ближе.
- Что там?
- Да пьяница лежит. Надо же так упиться.
В тяжелом молчании мы невольно встали плотнее, в инстинктивном желании закрыть его тело от посторонних глаз. На земле лежал наш друг, бывший научный сотрудник Госфильмофонда. Он был не пьян, а мертв.
В этот день мы с мужем не могли говорить ни о чем ином. Мысли все время возвращались к его смерти, такой нелепой и ужасной.
- Иначе и быть не могло. Своим поведением он буквально притягивал несчастья.
- Ну я-то помню его другим.
Я познакомилась с Игорем в Перестройку. Магазины в поселке Госфильмофонд стояли пустыми. На полках - только пшено и банки с вареньем из моркови. Да, было и такое. Варенье с почти истекшим сроком годности на пике инфляции начали раскупать. За другими продуктами нужно было ехать в Москву или идти в соседний совхоз. Я отправилась в совхоз.
Зимнее солнце освещало дорогу, падал легкий снег. Скользко, гололед. Стою на горке в сапожках на каблучках.
- Молодой человек, помогите спуститься!
Мужчина внизу, крепкий на вид, раскинул руки, приготовился меня ловить. Прыгай!
Ну, я и прыгнула. Под моей тяжестью он упал, стукнулся головой об лед. Но не рассердился. Поднялся, отряхнулся от снега, помог мне встать. Вместе пришли в совхоз, идем обратно. У меня в одной руке - сумка с молоком и сметаной, в другой - целлофановый пакет с десятком яиц. Снова перебираюсь через горку, помощи уже не прошу. Поскользнулась, упала. Яйца разбились все до одного, но все - внутри целлофанового мешка. Дошли до нашей пятиэтажки.
- Так мы с вами соседи? Я во втором подъезде живу. Со своим сводным братом.
- Заходите на яичницу! - я трясу перед его носом целлофановым мешком с растекшимися желтками и белками.
Он смеется. - Нет уж. Не надо.
Я немного удивилась, что мужчина не стал ухаживать, заигрывать. Не спросил, дома ли муж и есть ли он вообще. Ведь так обычно все они себя ведут. Позже узнала, что женщины Игоря не интересовали. Он был гомосексуалист. И жил он не со сводным братом, а с любовником Костей.
Мы с мужем пожарили яйца на огромной сковороде вместе с скорлупой. Не пропадать же добру. Время-то голодное.
С Игорем снова встретились весной. Перестройка входила в свою финальную, блистательную фазу. Магазины по-прежнему стояли пустые. Жители поселка спасались огородами. Строили парники. Сотрудникам научного отдела Госфильмофонда дали землю возле маленького прудика. Там же и наш с мужем огород. Компания собралась интересная, все - с высшим образованием. Вскопаем грядки, садимся на бревно, спорим о политике. Игорь горячится, ругает правительство. Света пытается ему возражать. Тонко, осторожно, с очаровательной своей деликатностью. Речь ее пересыпана странными, не всем понятными словечками - лапидарный там, или одиозный, или даже метамотивы. Игорь все больше распаляется и тоже, как фокусник, жонглирует редкостными словечками. Мы с удовольствием наблюдаем этот бесплатный спектакль, готовые вмешаться. Потому что деликатности в Игоре нет ни на грош. Он упрям, дерзок и нагл. Невинное подшучивание быстро превращается в едкие нападки. Мы набрасываемся на Игоря, мирная беседа превращается в сплошной ор.
И тут кто-то спохватывается - А про грядки-то мы забыли!
Возвращаемся к труду. Все, кроме Игоря. Игорь расхаживает между грядками, как надсмотрщик, контролирует работу своего друга Кости. Вид у него грозный, свирепый.
- Ты черешню полил?
Костя - испуганно и растерянно,
- У нас нет никакой черешни.
- Ну, вишню. Я спрашиваю, полил ты ее или нет?
Костя стоит с ведром в лучах заходящего солнца. Стройный, мускулистый, светловолосый, похожий на викинга. Суровый взгляд Игоря смягчается, взор его туманится любовью и восхищением.
Мы с Игорем подружились на почве любви к европейскому кино. И отвращению к современному российскому. Я тогда работала в редакции. Показала ему статью, он сразу нашел грубую ошибку.
- Заходи, помогу.
Я заходила. Жили они с Костей в двухкомнатной квартире Игоря. У Кости была своя квартира в Москве, ее они сдавали.
В доме, в котором жили двое мужчин, я чувствовала себя вполне комфортно. Они старались меня накормить. Костя был за жену, еду готовил он. На полках маленькой кухни стояли банки с маринованными огурчиками, помидорчиками - все домашнее, все сделано руками Кости. Комната Кости была самая обычная - сервант, шкаф, потертая тахта. Комната Игоря отражала яркую индивидуальность ее хозяина. Широченная роскошная кровать - и больше никакой мебели. На полу - стопки книг, журналов.
- Игорь, что за бардак у тебя в комнате?
- У меня бардак? Да я точно знаю, где у меня какая книга лежит.
- Купи себе книжный шкаф, уютнее будет.
- Мне и так уютно. В твоем представлении уют - это когда все как у всех?
В комнате его было не как у всех, и вел он себя, не как все. Был крайне независим, не считался ни с чьим мнением. В магазин выскакивал босиком, в рваном свитере. В Перестройку на рынки хлынула лавина одежды. Все старались обновить свой гардероб. На помойки несли груду уже не модных, но вполне добротных вещей.
- Игорь, вон свитер хороший висит. Возьми себе.
- Я что, похож на человека, который будет рыться в помойке?
- Как же. Это ниже твоего достоинства. А в рваном ходить - лучше что ли?
Игорь самодовольно гладит ворс своего дырявого свитера.
- Это у меня любимый. С ним воспоминания связаны.
Другу своему Игорь изменял. Увлекся одним парнем, тот был бисексуал, имел жену и ребенка. Игорь заходил к ним в дом, пил чай, развлекал нового своего приятеля забавными историями. Жену его игнорировал, относился к ней, как к пустому месту. Ей это, конечно, не нравилось, как не нравилось и то, что Игорь отвлекал мужа от домашних дел. Однажды она не выдержала, сказала:
- Что ты к нам все время таскаешься? Надоел уже. Больше не приходи.
Игорь взорвался. Он и так уже едва сдерживал свою враждебность, замешанную на ревности и отвращении.
- Чего таскаюсь? А ты что, до сих пор не поняла?
Под горячую руку рассказал о своих отношениях с ее мужем. Семья распалась, ребенок остался без отца.
Слух о свершившейся трагедии пополз по поселку, обрастая все новыми грязными подробностями. Игоря осуждали, презирали, ненавидели. Несколько раз избивали, придравшись к какому-то пустяку. Игорь все больше озлоблялся. Он был болезненно гордым, закомплексованным человеком. И увы - не вполне порядочным. Темным зимним вечером он шел по поселку. Увидел приближающуюся кучку людей, глаза, налитые злобой. Всем своим существом почувствовал неотвратимую опасность. Двадцатилетний парень бросил ему :
- Эй, ты, пидор вонючий!
Игорь весь сжался в комок. Понял - драки не избежать. В исступлении закричал:
- А ты кто? Сын пидора! У тебя родной папаша - пидор! Сидит дома и ждет не дождется моей ласки!
Отец парня действительно был любовником Игоря. Друзья парня начали его избивать. Били жестоко - на Игоре живого места не осталось. Две недели он был не в состоянии выйти на работу. В поликлинике раны зашили, но выдать больничный лист отказались. Не должны мы, мол, хулиганам после каждой драки больничный давать. Начальство Госфильмофонда уже оповестили и о драке, и о ее причине. Поведение Игоря нашли неподобающим, позорящим институт. Предложили уволиться по собственному желанию.
Игоря такое предложение возмутило. Ему, хорошему специалисту, выпускнику ВГИК, предлагают уволиться! Да без него просто не обойдутся! Уволиться по собственному желанию отказался. Его уволили по статье - за прогул.
Совсем без денег Игорь не остался. У него было удостоверение журналиста, по которому он приходил на презентации, на премьеры. Облачался в свой единственный приличный костюм, брал интервью у известных актеров. Относил в редакции. В девять - десять разных редакций. Где-нибудь непременно соглашались напечатать.
Костя продолжал работать на заводе ЗИЛ. Тихий, безобидный, он никому не досаждал. Внешне он совершенно не походил на гомосексуалиста. Ни вертлявой походки, ни манерности в речи - ничего этого не было. Но была не свойственная мужчинам мягкость и слабость. Перепив, он сел на скамью, принялся жаловаться на свою пропащую жизнь.
- Зачем я живу? Детей не будет. А мне так хотелось иметь детей.
Увидев его пьяные слезы, Игорь грубо дернул его за руку, потащил домой. Дома избил. Он бил его регулярно. Драки ли стали тому причиной, дурная наследственность или просто ощущение пустоты, но Костя запил. И тут все соседи оценили силу любви и самопожертвования Игоря.
Игорь каждый день приходил к электричке встречать нетрезвого друга с работы. Вез его домой на такси, а когда деньги заканчивались, тащил его на себе. Костя всей тяжестью своего тела вис на плечах Игоря, ноги его не слушались. Рубашка и волосы Игоря были мокрыми от пота, он тяжело дышал. Прохожие провожали странную пару насмешливыми взглядами или переходили на другую сторону, не желая их смущать.
Игорь в конце концов сорвался и сам ушел в длительный запой. Они ходили по поселку обнявшись, в мокрых штанах, от них отвратительно воняло. Все уже считали их погибшими. Но Игорю удалось взять себя в руки.
В сущности он был сентиментальным парнем. Нежно любил свою пеструю кошку. Бездомных котов кормил. Кормил хорошо, денег на них не жалел. Коты размножились, заходили в подъезд и там гадили. Соседи возмущались, но делать замечания Игорю, зная его острый язык, остерегались. Ругали за глаза.
- Вот ведь дурак. Целую курицу купил! Для кошек!
- Люба, а какая у тебя пенсия?
- Восемь тысяч.
- А Игорь-то побольше тебя зарабатывает. Может позволить себе курицу для кошек купить. И сколько она стоит, та курица? Всего-то - сто рублей!
Соседка и на меня теперь смотрела с ненавистью.
Игорь остановился, кошки окружили его. Они выгибали свои тонкие гибкие спины, ластились к его ногам. Хрупкие передние лапы обнимали его, цеплялись за его руки, в которых была еда. Я погладила рыженькую кошечку с янтарными глазами - милая какая! Люба, окинув нас презрительным взглядом, скрылась за углом. Мы еще немного постояли, любуясь разношерстным семейством. Игорю захотелось мне открыться.
- Кошки - нежнейшие и преданнейшие существа. Моя кошка меня от смерти спасла.
Они с Костей спали в разных комнатах. Ночью у Игоря случился сердечный приступ. Он весь посинел. Начал задыхаться, воздуха не хватало. Кошка прибежала к Косте, начала орать, царапаться. Разбудила. Костя вызвал скорую. В приемном покое больницы у него остановилось сердце. Его успели спасти.
Перестройка осталась в прошлом, полки магазинов наполнились продуктами. Но мы так и не бросили свои огороды. С нетерпением ждали весны, пришли туда сразу после майских праздников. Солнышко пригревало. Игорь, которому всегда было наплевать на приличия, разделся, остался в плавках, совершенно безобразных. Даже непонятно - то ли они выгорели на солнце, то ли изначально были телесного цвета. Игорь в них выглядел почти голым. Я уже так и ждала, что кто-нибудь из соседей сделает ему замечание. Деревня же, нравы строгие.
Игорь поглаживает себя по плоскому животу и, наслаждаясь весенним теплом, жмурится от удовольствия. И тут выходит хозяин богатого особняка, появившегося за одну зиму рядом с нашими огородами.
Орет, - А ну, одевай брюки, бесстыжая сволочь! У меня дети, не должны они на такое безобразие смотреть!
- Вот пусть твои дети сидят за твоим высоким забором, - огрызается Игорь. - А я тут на своей земле, в чем хочу, в том и хожу.
Костя неодобрительно взглянул в сторону особняка.
- Да будь у нас такой дворец, мы бы сидели в нем, и нас никто бы не видел. Ни голыми, ни одетыми.
Полные энтузиазма и радости, грядки вскопали за один день. Уселись на бревно отдыхать. Наслаждались прелым запахом свежевскопанной земли. Света все никак не могла оторваться от растений.
- Смотрите! Смотрите! У меня чеснок зацвел!
Мы бросились к ней. На тонком стебле плавно покачивался серо-голубой нежный цветок.
- Да не чеснок это, а сорняк. Вырви его к чертовой матери!
- Не могу. Он же такой красивый.
Игорь уже в брюках. Тот мужик орет ему:
- Пристрелю подлеца, если опять в плавках появишься!
- Да заткнись ты, мудак! - отзывается Игорь, уже совершенно беззлобно.
Мы рассмеялись, и усталые, но довольные, пошли домой.
Через неделю снова пришли на огород. Игорь расхаживает в семейных трусах. По сравнению с плавками, вид у него вполне приличный.
Хозяин особняка орет:
- Одевай брюки, скотина! Сейчас выстрелю! Так и знай - выстрелю!
Игорь поворачивается - в руках у хозяина особняка ружье. На Игоря нацелено. Ничего себе! Игорь взглянул на него, расхохотался. Поворачивается к нему спиной, снимает трусы и показывает голый зад.
- А вот это ты видел?
И тут раздается выстрел. Игорь падает как подкошенный.
Света завизжала, я ору: Помогите! Помогите! Побежала за мужем.
- Игоря застрелили! Бежим скорее, может, еще спасем!
Муж нахмурился.
- Вызывай скорую, милицию. Я туда не пойду.
Милицию уже вызвали. Игорь лежит неподвижно поперек грядки, лицом уткнулся в землю. Я молю бога, чтобы кто-нибудь натянул на него штаны. Сама прикоснуться к нему не в состоянии. Одна женщина подбежала с нитроглицерином, повернула его голову. Поздно, говорит, он уже умер.
В больнице искали пулевое отверстие и не нашли. Хозяин особняка стрелял дробью. И не в Игоря, а в воздух. Больное сердце Игоря остановилось. От испуга ли, от бессильного гнева?
Уголовное дело закрыли за отсутствием состава преступления.
Собаке собачья смерть. Так сказала женщина, семья которой распалась из-за Игоря. Ну, она-то имела право такое сказать. Но мы Игоря жалели. Беспокоились за Костю. Думали, он запьет. Но он не пил. Ходил молчаливый, удрученный, с опущенной головой. Тень, а не человек.
Выяснилось, что они с Игорем написали друг на друга завещание. Инициатива принадлежала Игорю. Брат Игоря попытался оспорить завещание, но соседи заступились. Пришли в суд, дали показания, подтвердили, что Костя с Игорем двадцать лет прожили вместе, вели общее хозяйство. По завещанию Косте досталась двухкомнатная квартира Игоря. Но пережил он друга ненадолго. Умер через полгода. Сестра решила похоронить его на родине под Владимиром.
Соседи удивились, - не здесь? Она взглянула угрюмо, в глазах - боль и полное нежелание разговаривать. Квартиру продала, в нашем поселке жить не захотела.
Огород свой мы с мужем забросили. Света болела, ей уже было не до огорода. Я больше не могла туда приходить. Мертвое тело Игоря так и стояло перед глазами. В середине жаркого, душного лета пришла туда, чтобы полить вишневые деревья. Но их уже не было. Кто-то их выкопал. Подозреваю - хозяин особняка.