Три Хвоста : другие произведения.

Печать богини Нюйвы. Книга третья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.72*18  Ваша оценка:
  • Аннотация:


    Путь в две тысячи ли пройден. Династия Цинь пала, и войска союзников-чжухоу подступили к столице. Самое время праздновать - и делить добычу. Но не станут ли теперь врагами недавние союзники? Смогут ли две русские барышни, волей богини Нюйвы заброшенные в горнило древней войны, предотвратить то, чему суждено случиться? А тайный и жестокий враг, затаившись, уже готовит новый удар. И время для него не имеет значения. Так кто же самый опасный противник для Люси и Тани, для Саши и Юнчена - зловещий евнух, темное колдовство или они сами? //

    //
    Внимание - выложена только "историческая" часть!

   Печать богини Нюй Ва
   Книга третья
  
   Глава 1.
  
   Чжао Гао
  
   У стольного града Санъяна сто обличий. Он презрительно взирает на толпы черноголового люда с высоты дворцовых стен и одновременно лукаво щурится сквозь чад и пар из дверей своих харчевен, он упорно взбирается по ступенькам к храмовым алтарям, словно пытаясь дотянуться до Небес, и тут же стекает струйкой дешевого вина в сточную канаву. Санъян смиренно молчит за бумажными ширмами и он же зазывно хохочет, выставляя себя напоказ. Он денно и нощно изучает мудрые тексты, до рези в глаза вглядывается в движения звезд и тут же без сожаления пропивает остатки чести и ума. Сто разных ликов у Санъяна, всех не запомнишь, за всеми не уследишь. У Чжао Гао их не меньше, а может быть даже и больше, кто знает.
   Когда скинут с плеч тяжелый темный-синий халат, а высокий головной убор брошен в колодец, то ни одна живая душа не признает в юном ясноглазом школяре главного евнуха императорского дворца. Люди видят лишь оболочку и редко вглядываются в суть. Да и зачем? Стоит возле стены парнишка, бледный и тощий, как всякий книжник, и круглыми от изумления глазами провожает всадников с красными знаменами. Ну и пусть себе стоит, пусть смотрит, как мимо него течет красная людская река: красные плащи, красные платки на головах, красные рукава, пришитые к халата. А впереди на черном, как ночь, жеребце сам Пэй-гун -- смуглый, белозубый, безбородый, словно мальчишка. Бывший крестьянин, которому всего несколько дней назад сдался циньский правитель. Сам! В толпе шептались, что государь с шелковым шнуром на шее стоял на коленях перед Лю Дзы, отдавая из рук в руки печать и регалии Сына Неба. Врут, поди, черноголовые. Кто в том Чжидао был, кто своими глазами видел?
   Вождь мятежной армии вертел головой по сторонам, что-то кричал своим сподвижникам, смеялся и если и чувствовал важность момента, то очень удачно скрывал волнение. Он прошелся по исконным циньским землям с легкостью летнего ветра в тростниковых зарослях, не прорубая себе дорогу мечом, а раздавая милости покорившимся. Затем он великодушно пощадил циньского вана. И столица империи, точно прекрасная, но до смерти перепуганная женщина, успевшая напридумывать себе всяких ужасов, сдалась первому, кто заговорил с ней ласково и кто пообещал не бить. Чжао Гао в снисхождение к сдавшимся не верил. Поначалу все хотят быть великодушными, но получив власть быстро забывают о первоначальных намерениях. Так было, так есть и так будет. Впрочем, эту истину Пэй-гуну придется познать на собственном опыте.
   - Хулидзын, хулидзын, - зашептались зеваки, толкая друг друга локтями. - Вот же она! Вот!
   Паренек в ученической шапочке вытянул тонкую шею, чтобы получше разглядеть девушку ехавшую рядом с предводителем мятежников на соловой кобыле. Она интересовала его гораздо больше всей остальной армии Пэй-гуна вместе взятой. Братец Лян... хм... покойный братец Лян расписывал небесную посланницу как поистине существо демоническое. И волосы, мол, у неё белые, и хвостов аж девять штук, и зубы острее щучьих, а глаза светлые, как у восставшего из гроба мертвеца -- белесые и безжизненные. Одним словом, небесная лиса в человеческой плоти. Оказалось, врал бессовестно. Ни хвостов, ни клыков, цвета волос под алым платком не разглядеть, а глаза... А что глаза? Если Пэй-гун не боится, а лошади в разные стороны не шарахаются, значит, не все так страшно. Наоборот, мятежник Лю протянул руку и хулидзын за тонкое запястье -- цап. Чтобы весь Санъян видел -- Небеса с ним, бывшим крестьянином, заодно. И он, не чета многим, с посланницами Яшмового Владыки за ручку держится.
   Не отрывая взгляда от девушки Чжао Гао крепко сжал в ледяной ладони глиняную рыбку. Ну же! Шевельнись, подай знак! Но -- нет. Частица божественной печати никак не отреагировала, так и не учуяв второй своей половинки.
   Если бы взгляды могли убивать, то обманувшая все ожидания и расчеты Чжао Гао светлоглазая спутница Лю Дзы уже бы свалилась под копыта лошадей замертво.
   "Хорошо, - сказал он себе. - Еще не всё потеряно. Зайдем с другой стороны" и ловко юркнул в приоткрытую дверь харчевни. Исчез юноша-книжник, а вместо него возник скромный слуга в рваной куртке на голое тело и заплатанных штанах, босой и сутулый. Он выскочил на соседнюю улочку, подхватил корзинку с кизяками и поспешил куда-то по свои делам. Новая временная личина Чжао Гао, в которой он провел ровно столько времени, чтобы хватило выйти за ворота города и добраться до уединенного поместья.
   - Я хочу принять ванну. Срочно подготовь всё необходимое, - бросил он едва ступив на порог.
   И пока слуга исполнял приказ, его хозяин успел избавиться от грязных одежек, без сожаления швырнув рванье в огонь.
   Нагой, как в час своего рождения, Чжао Гао погрузился в теплую воду с головой, задержал дыхание и... снова сменил личину. Из бадьи вынырнуло совершенно иное существо - нежное, утонченное и прекрасное, как бабочка. Легкокрылое создание всегда начинает свой жизненный путь невзрачным червяком и никто его за это не попрекает.
   Вечером в свете масляного светильника разглядеть что-то в полированной бронзе зеркала сложно, но разве прирожденной красавице нужен еще один свидетель её совершенства? Она наперечет знает и свои достоинства и свои недостатки, первые она умело подчеркивает, вторые искусно скрывает. Другое дело, что у прелестницы усевшейся возле бесполезного сейчас зеркала не имелось ни единого изъяна. Только в песнях и воспевать идеальный овал её маленького лица, а чувственный бутон губ смутил бы даже настоящие цветы, и еще широкие густые брови и, конечно, миндалевидные глаза -- бездонные как ночное небо над священной горой Тайшень. Красотка отложила гребень и рука её замерла над шкатулкой с украшениями. Слишком дорогие нельзя -- могут отобрать, слишком простые принизят статус путешественницы. Хотя нет! Никакой не путешественницы, а беженки! Конечно же, бедная женщина испугалась войска мятежников и решила сбежать подальше от войны и беспорядков. А это значит, она очень торопилась и ей было не до наведения идеальной красоты. Тут бы живу быть и спасти драгоценности, верно?
   Наряд девушка выбрала потемнее, волосы заколола костяной заколкой, а вместо косметики просто пощипала себя за щеки, чтобы были розовые, как будто от волнения.
   - Господин... - слуга осекся на полуслове, но быстро поправился. - Когда госпожа вернется?
   - Если все получится, то - никогда, - промурлыкала девушка и выскользнула в теплую весеннюю ночь, где во дворе её уже ждала небольшая повозка с единственным возницей.
   - К заставе Ханьгугуань!
   Таков был единственный приказ таинственной госпожи.
  
   Пэй-гун, Люси и соратники
  
   Кто видел один древнекитайский город, видел их все. За прошедшие месяцы Люся не раз повторяла себе эту самонадеянную фразу - и каждый новый город, сдававшийся Пэй-гуну, подтверждал ее правоту. Что в уезде Пэй, что в бывшем княжестве Хань, что и исконно циньских землях поселения людей строились примерно одинаково: довольно широкие улицы, частенько мощеные камнем; глухие заборы и ворота поместий с затейливой и яркой вязью вывесок; шумные лавки и рынки, заманчиво распахнутые двери "пионовых" и питейных домов; кумирни и храмы; "присутственные места", которые Людмила немедля окрестила "управами"; дома, дома, домишки - из дерева и камня, большие и совсем крошечные. И, разумеется, городские стены - чем выше, тем лучше. И, конечно же, ворота - чем крупнее город, тем больше. Кайфэн был похож на Пэнчен, Пэнчен - на Чанъи, а Фанъюй - на Юань; пусть не как близнецы, но все равно - словно дети одних родителей.
   Но вот Санъян отличался. Люся ехала рядом с Пэй-гуном по широким, мощеным камнем улицам столицы Цинь, вертела головой, разглядывая дома, лавки и вывески, и все пыталась понять - а в чем, собственно, оно есть, это отличие? Да, Санъян был больше и чище любого из виденных ею древних городов, да, все в нем, от мостов, прихотливо изогнувшихся над каналами, до каменных чудищ, стороживших покой поместий знати, во весь голос кричало о могуществе империи, но все же... Высокие стены и крепкие ворота не защитили сердце Цинь от войска Лю, а пестрая толпа жителей не поднялась, как один, на оборону столицы. Так в чем же разница?
   И лишь в очередной раз поймав взгляд Лю Дзы, девушка беззвучно ахнула от внезапной догадки и сама себя обругала дурою. Как она не поняла сразу? Вот же отличие, вот разгадка! Прячется на дне веселых глаз Пэй-гуна, трепещет там, будто золотая рыбка - алыми плавниками в темной глубине пруда. Лю смотрел на Санъян, Лю улыбался горожанам, вскидывал руку в приветственном жесте, благосклонно кивал; умница-Верный, ну нуждаясь в понукании, горделиво вскидывал голову, встряхивал гривой и нес хозяина уверенно и плавно по улицам Санъяна, мимо людей и зданий - вперед, к средоточию силы и власти. Туда, к дворцу, построенному Цинь Шихуанди. К трону.
   - О чем ты думаешь сейчас? - улучив момент, тихо спросила она, когда Лю, гордясь и насмехаясь одновременно, демонстративно, напоказ толпе, взял за руку ее - "небесную лису", посланницу Яшмового Владыки.
   - О сюнну, - ответил Пэй-гун.
   Улыбка не сходила с уст победителя, веселые морщинки разбегались от уголков глаз, на левой щеке играла умилительная ямочка, вот только рыбка-тревога все плескалась и плескалась в глубине темных зрачков.
   - Не о Сян Юне? - уточнила Люся. Ее, признаться, грядущий приход опоздавшего к капитуляции столицы князя Чу весьма заботил. Только крайне наивный человек всерьез бы поверил, что главнокомандующий объединенной армии чжухоу смирится с тем, что его обскакал на финише какой-то ханьский деревенщина.
   - Нет, - по-прежнему беспечно усмехаясь, шепнул Лю одними губами. - Не о нем. О сюнну.
   Опешив, она уже открыла рот, чтобы ответить какой-нибудь язвительной резкостью, дескать, а не далековато ли ты заглядываешь, Пэй-гун? Не успел в Санъян войти, а уже мыслями ускакал аж за Великую Стену, но... Но взгляд у него был таким, будто Лю именно таких слов и ждал. Словно охотник, расставивший силки и притаившийся теперь в кустах, он как бы приглашал ее - давай, попадись в ловушку! "Состязаться в коварстве? - подумала она и молча покачала головой: - Э, нет. Здесь дурочек нет, Лю Дзы!"
   Но зато ей было, о чем поразмыслить, пока они ехали улицами Санъяна к дворцу.
  
   - Дворец Эпан, - Лю придержал Верного и привстал в стременах. - Скажи по секрету, моя небесная госпожа, как тебе этот прекрасный вид?
   - Хм... - Люси задумчиво потерла подбородок. - Для нынешних времен - неплохо.
   Пэй-гун насмешливо вскинул брови, но ничего не сказал, только головой покачал.
   А Людмила все смотрела на дворец, смотрела - а видела вместо укрытых за высокими стенами павильонов и залов, соединенных галереями; вместо изогнутых черепичных крыш, башенок и мостиков; вместо прудов, садов и дорожек - видела Лабиринт. Тот самый, из греческих мифов, такой же древний и зловещий. Был ли дворец Эпан красив? А черт его знает! Может, и был. Наверняка был. Люся не бывала в Риме, не созерцала Колизей и не прогуливалась по склонам Везувия среди руин Помпей, и прочими чудесами древней архитектуры наслаждаться ей не довелось. Дворец Эпан был, несомненно, грандиозен, но...
   Начинается второй век до новой эры, а это значит - уже стоит в Афинах Парфенон, уже давным-давно царят над долиной Нила пирамиды, да и мало ли в древнем мире чудес? Но что до циньского дворца... Слишком уж он обширен, слишком приземист, чересчур уж расползся по земле, как приникший перед прыжком зверь. Того и гляди, взметнется, вцепится в горло - и сожрет без остатка...
   - Если дворец тебе так не нравится, хочешь, сожжем его, а?
   Люся вздрогнула, очнулась от своих мыслей и вытаращила глаза на Лю, ошарашившего ее таким неожиданным предложением.
   - Нет, ты что! - воскликнула она. - Зачем же? Это же сколько труда вложено, сколько народу на этом строительстве жизни положили... Как же можно сжигать!
   А про себя подумала, смутно припомнив вдруг кое-что: "К тому же, дружок, его и без тебя пожгут..."
   - Как скажешь, - пожал плечами Пэй-гун и огляделся. - Не сжигать - так не сжигать. А вообще... Пугающее местечко, скажи? Даже верней сказать - подавляющее. Я прямо-таки чувствую себя букашкой недостойной, над которой старик Шихуанди уже башмак занес, чтобы прихлопнуть!
   За разговором они подъехали к самым воротам - распахнутым, брошенным - за которыми, деланно беззащитный, но очень и очень опасный, раскинулся дворец Эпан. Лю задрал голову и едва заметно поморщился, обнаружив, что привратная башня заслонила от него солнце. Ближайшие его соратники, поотстав, тоже крутили головами и, позабыв о дисциплине, громко выражали свои чувства по поводу циньского дворца. И восхищенных возгласов звучало не меньше, чем ругательств.
   - А о чем ты задумалась теперь, моя Люси? - решительно направляя Верного прямо в ворота, спросил Лю. Впрочем, дальше он спешился и Люсе помог слезть.
   - О том, что в этих дебрях не только Чжао Гао может притаиться, но и целая армия убийц, - проворчала Люся. - Сам гляди: ни канализации, ни водопровода, ни отопления. Зато - много дерева, шелка, бумаги и масла, а за каждой ширмой - по евнуху... Как мне поймать в этом болоте мою рыбку, Лю? Ума не приложу...
   - Н-ну... - Пэй-гун почесал затылок под повязкой и забавно сморщил нос, будто собрался чихнуть.
   - Небесной госпоже не нужно тревожиться слишком сильно, - голос сзади раздался так внезапно, что оба, и Люся, и Лю, вздрогнули и обернулись. Но это был всего лишь несчастный Цинь-ван, которого никто и не думал задерживать, так что юноша ехал себе и ехал следом за победителями. Вот и догнал, когда остальные отстали.
   - А? - хлопнула ресницами "хулидзын", которой очень хотелось схватиться то ли за сердце, то ли за рукав Пэй-гуна. Очень уж внезапно и бесшумно подкрался маленький ван.
   - Это - дворец Эпан, - спокойно объяснил Цзы Ин. - Неважно, что или кого вы ищите, госпожа, но если что-то попадает во дворец, об этом делается запись. Человек или вещь - здесь всегда остается след. Вам нужно в архив.
   - То, что я ищу, - покачала головой Люся, - скорее всего доставили прямо главному евнуху. Что-то я сомневаюсь, ваше величество, что Чжао Гао позволил бы...
   - Неважно, - повторил Цинь-ван. - Главный евнух был высшей властью во дворце... но сейчас его здесь нет. Его люди расскажут все, что им известно.
   - Разве они не преданы Чжао Гао? - девушка осеклась, услышав тихий смешок Лю Дзы. Пэй-гун и Цинь-ван переглянулись с каким-то почти заговорщическим пониманием.
   - Преданность, проросшая на страхе, - фыркнул Лю. - Что стоит такая преданность?
   - Сейчас у людей здесь, - Цзы Ин неловко повел рукой, зашелестев рукавом, слишком широким для по-детски тоненькой руки, - осталось три страха. Первый страх - это Пэй-гун. Второй - приход генерала Сяна, князя Чу. А третий...
   - Возвращение Чжао Гао, - закончил за него Лю и улыбнулся маленькому вану своей особенной улыбкой, предназначенной не просто для союзников, а для возможных соратников: - А ты умен, маленький братец.
   - Это так, - печально вздохнул Цзы Ин. - Но я слаб, Пэй-гун, и много ли проку в том, что я умен?
   - Поглядим, - обронил Лю Дзы, смерил юношу еще одним долгим взглядом, а потом потянул Люсю за рукав, оттаскивая в сторонку.
   - Чего? - девушка покорно пошла следом, втихаря пытаясь высвободить руку, но Лю уцепился крепко и не отпускал. - Ну что?
   - Возьми охрану и сходи с Цинь-ваном в этот их архив, погляди там, что к чему... И еще, - наклонившись так близко, что его дыхание взъерошило ей волосы и согрело шею, Пэй-гун шепнул на ухо: - Сделай для меня кое-что. Лю Чжен, ее имя Лю Чжен. Моя сестра. Если тебе встретится запись о ней...
   - Почему ты сам не пойдешь и не проверишь? - почуяв, как внезапно ослабла его хватка, Люся вывернулась и требовательно уставилась на него. Пэй-гун отвел глаза.
   - Я боюсь, - признался он и развел руками, ухмыляясь болезненно и криво. - Я боюсь узнать, что с ней стало. Трус я, моя Люси.
   - Лю...
   Внезапно ей до судорог захотелось дотронуться, притянуть к себе, обнять, заорать прямо в ухо, что она понимает, что объяснять не нужно... Но он продолжил, и Люся не решилась перебить.
   - Этот дворец... - все с той же странной и страшной усмешкой сказал он, оглядываясь так, словно искал лазейку, чтобы сбежать. - Он пугает меня, этот дворец. Я боюсь, что если узнаю всё сейчас, то просто залью его кровью до крыш. И все они, эти люди, будут плавать тут, как дохлые карпы в садке. Поэтому... - Лю медленно выдохнул и на мгновение прикрыл глаза. - Поэтому не говори мне сейчас, даже если узнаешь. Потом... после... когда мы уйдем отсюда. Когда я не смогу дотянуться. Ты поняла?
   И снова десятки, если не сотни, ненужных слов и восклицаний заплясали на губах Люси, да так, что языку стало щекотно. И вновь она не позволила им вырваться - и всё испортить.
   - Поняла, - только и сказала девушка. - Сделаю, как ты хочешь. Вот только...
   Вдруг вспомнив, что во всем этом огромном дворце несколько десятков ханьцев потеряются, как горсть песчинок на дне пруда, Люся огляделась и нахмурилась. Лицо Пэй-гуна стало жестким.
   - Помни, что я - мы! - заняли Санъян. Все и вся, что ты найдешь здесь - наши трофеи. И если тебе вдруг что-то приглянется, не сомневайся, бери. Имущество и жизнь побежденных принадлежит победителю. Не дай им обмануться моим милосердием.
   - Поняла, - повторила Люси, расправляя плечи. Не то чтобы она всерьез собиралась воспользоваться правом победителя, но, если придется...
   Мальчик-император, такой трогательно-маленький в своих тяжелых, расшитых желтыми драконами, черных одеждах, послушно ждал, пока Пэй-гун и "госпожа хулидзын" наговорятся. Люся поймала его терпеливый и печальный взгляд и поежилась, словно в затылок ей потянуло стылым сквозняком предчувствия.
   "Я совсем не помню, какая судьба ждет этого мальчика, - подумала она. - Совсем не помню. Вообще! Но... Нет, нет, нельзя допустить, чтобы Цзы Ин погиб от рук Лю... от наших рук".
   Память услужливо подсказала, что кроме Пэй-гуна в Поднебесной достаточно других, охочих до крови последнего правителя Цинь, но Люся пинком загнала тревогу подальше и приказала предчувствиям заткнуться и сидеть тихо.
  
  
   Таня
  
   Застава Ханьгугуань оказалась последним серьезным препятствием на пути к столице. Армия чжухоу быстро продвигалась вперед к городу Синьфэн, не встречая ни малейшего сопротивления. Циньские войска просто разбежались кто куда. Одним словом, Гуаньчжун можно было брать голыми руками. Что Сян Юн и собирался сделать. И те из чжухоу, кто не струсил и вступил в пределы застав вместе с Сян Юном, теперь занимались любимым делом -- в мыслях и вслух делили земли Цинь. Делали они это в огромном шатре, каждый за своим столиком поднимая здравицы в честь князя Чу. Каждый раз, когда очередной союзничек отрывал свой зад об циновки, протягивал в сторону главнокомандующего трехногую чарку, трепетно сжимая её обеими руками, и начинал изливать на чусца поток бессовестной лести, Тане становилось не по себе. Не может человек в здравом уме нести такую наглую чушь, не задумав при этом изощренную подлость.
   А Сян Юн согласно кивал в ответ хитрецам и, казалось, наслаждался каждым подхалимским пассажем, поощряя сотрапезников к новым подвигам на ниве низкопоклонства.
   - И пусть же мудрость нашего светоча воссияет ярче звезд Небесного Ковша, - щебетал первый советник в княжестве Чжао, круглый как колобок человечек по имени Чжан Эр, лаская взглядом кувшин с вином на столе у Сян Юна. - И пусть покарают Небеса недостойного слугу, если...
   - Сянго он хочет, - проворчал себе под нос сидящий неподалеку от Татьяны Шэнь Ян. - В Чаншань-ваны метит, скотина безрогая.
   Посланница Яшмового Владыки едва не подавилась кусочком ягненка. Не далее как вчера она из уст Се-вана она слушала историю о прекрасной дружбе между этим двумя господами. И хотя звание "любимого чиновника Чжан Эра" звучало как-то двусмысленно, Таня поверила на слово. Богатырь Шэнь Ян героически завоевал земли в области Хэнань и присоединился к чуской армии на берегах Хуанхэ, Чжан Эр всегда отличался мудростью решений. Почему бы таким людям не дружить меж собой?
   - А вы каких земель желали бы? - полюбопытствовала небесная дева, проталкивая в глотку пережаренный кусок мяса глотком вина.
   - Хэнань меня вполне устроит., - ответил "любимый чиновник" без всякого стеснения. - С резиденцией в Лояне.
   И облизнулся эдак плотоядно. Был он из породы "квадратных" - одинакового размера в ширину и в высоту, состоял из мускулов и голыми руками душил быка. Как такая стать сочеталась с чиновничьей должностью, а та в свою очередь -- с воинскими подвигами, оставалось загадкой для Тани Орловской.
   - Не перестанете одаривать беседой этого болвана из Чжао, - ласково проворковал Сян Юн, делясь с невестой ломтиком вареного бамбукового побега. - Прикажу немедленно его отравить.
   - Что?
   - Пошутил, - рассмеялся тот и бросил Шэнь Яну, словно кость псу. - Получишь свой Лоян. Хватит с моей небесной девой любезничать.
   И не поймешь -- в самом деле чусец ревнует к застольному собеседнику или же шутит так люто.
   - А вы не прежде времени делите Цинь?
   - Да какая разница, - сыто отмахнулся Сян Юн. - Все равно делить придется. Пусть берут, мне не жалко. Все они собрались здесь, чтобы напомнить о себе, своих подвигах и заслугах. Реальных или мнимых.
   В этот самый момент бывший циньский командующий Ли Чжан в очередной раз расписывал достоинства чусца. Да так складно, да так славно, словно это не он украсил стены Динтао головой дядюшки Ляна, а кто-то другой.
   - Что же вы личико рукавом прикрыли, моя Тьян Ню?
   - Не знаю как вам, а мне стыдно такое слушать, - честно призналась девушка. - А вам нравится?
   Насмешливо ухмыляясь Сян Юн ловко подцепил палочками куриное крылышко, закинул его в рот и азартно захрустел костями. Глядел он при этом прямо в глаза Ли Чжану, вгоняя циньца в трепет.
   - Ни капельки. Но делать нечего, таковы правила. У меня на этого подонка свои планы имеются. Если ж мне такое "сокровище" перепало, то надо ж им попользоваться, верно?
   - Как воспользоваться?
   Но у главнокомандующего войск чжухоу на уме водились в основном шуточки и подколки, что свидетельствовало о хорошем настроении.
   - Пока об этом говорить преждевременно, моя Тьян Ню. Вдруг я его еще убить успею?
   И раскосым глазом подмигнул.
   - О! Сейчас У Жуй споет мне величальную песнь. На языке юэ, между прочим. Спорим, что половину слов в этих завываниях бранные? - и вслушавшись добавил -- О! Точно! Что-то там есть про задницу.
   Сян Юн, разнаряженный как принц, веселился от души, в основном набивая пузо мясом. Но хмельным, к счастью, не злоупотреблял. И все бы ничего, но если бы он при этом еще не бросался сливовыми косточками в Шэнь Яна. А тот в ожидании милостей и земель терпел и угодливо хихикал.
   А Таня отдала бы полжизни, чтобы сбежать с этого праздника. С многоярусной штуковиной на голове, звенящей при каждом движении, да в трех слоях халатов и тяжеленном цюйцзюй сверху она устала точно новобранец после муштры на плацу. Но не успела девушка придумать благовидную причину для бегства, как в шатер вбежал вестовой.
   Голоса у гонцов были пронзительными и громкими, захочешь - мимо ушей не пропустишь.
   - Главнокомандующий, дурные вести!
   Выкрикнув это, вестовой рухнул на колени прямо посреди пиршественного зала.
   - Что случилось? Говори.
   - Солдаты остановили повозку на дороге. Дама, что ехала в ней говорит, будто Санъян занят армией Пэй-гуна.
   Таня обеими руками зажала себе рот. Это означало, что её ненаглядная Люсенька совсем рядом. Вот радость-то!
   - Что?! - взревел Сян Юн, вскочив со своего места с легкостью удивительной для человека столько всего съевшего.
   Его благородные и не очень гости тоже на месте не усидели. Повскакивали все как один и давай орать. Даже военачальник Пу пожертвовал раненой ногой -- распрыгался, потрясая закованной в лубок конечностью. Притерпеться к тому, что эти суровые, обычно невозмутимые дядьки, стоит случиться чему-то экстраординарному, тут же превращают любое собрание в базар, Таня так и не смогла. Ладно на пиру, тут все в изрядном подпитии. Но вот бывало, только же что все сидели на военном совете неподвижно, как бронзовые истуканы, удовлетворенно щурили узкие глаза и цедили сквозь зубы мудреные цитаты из Сунь-цзы, и вдруг -- трах-ба-бах! Взорвались, как ручные гранаты!
   - Ну-ка, повтори!
   Лицо чусца стало из смуглого темно-фиолетовым, на висках вздулись вены, из горла вырвался звериный рев, а глаза его налились кровью. Жуткое зрелище! И что самое обидное - в летописях всю эту сцену скромно опишут одним-разъединственным предложением "Сян Юн пришел в ярость".
   - Да как он посмел?! Да я... Я в пыль его сотру! - проорал полководец и, отфутболив столик, подскочил к несчастному, ни в чем не повинному парню.
   - Свинья безродная! Черноголовая собака! Когда? Когда он успел?
   Имелся ввиду Пй-гун, но вестовому от нисколько не полегчало. Сян Юн вдохновенно вытрясал из парня последний дух, подняв за шкирку, как щенка.
   - Как он посмел, этот червь?
   Таких подробностей солдатик, естественно, знать не знал, Пэй-гун ему не докладывал, а потому предпочел притвориться тряпичной куклой и помалкивать. Сян Юном, в свою очередь, выражений не выбирал, и воздух над головами чжухоу загустел от отборных древнекитайских ругательств, одно другого колоритнее. Навыки в стихосложении помогали, не иначе. Таня отчаянно пожалела, что нет под рукой писчих принадлежностей -- записать кое-какие обороты для потомков.
   Притаившийся за спиной девушки Сыма Синь -- еще молодой, но очень серьезный мужчина с тонкими чертами лица -- едва слышно прошептал, прикрывая рот рукавом :
   - Не нравится мне этот поворот. Благородная госпожа, заклинаю, сделайте же что-нибудь. Это плохо кончится.
   На памяти Татьяны цинец впервые обратился к ней напрямую. Не иначе, как тоже уверовал в чудодейственность вмешательства небесной девы.
   - Опять я? - тихо возмутилась Татьяна. - Почему снова я?
   - Ну, а кто? - поддакнул вертевшийся рядом Мин Хе.
   - И не подумаю!
   Черные глаза парнишки тут же наполнились слезами. А самая крупная, сверкающая, как алмаз, выразительно повисла на реснице.
   - Перестань немедля, вымогатель!
   - Тут сначала нужно разобраться, - напомнил перешедший на сторону чжухоу военачальник. - А для этого потребно утихомирить нашего командира.
   И словно по команде все взоры присутствующих обратились на Тьян Ню. Цин Бу, предатель эдакий, даже умудрился прослезился. Вот напасть! Эти древние, иссеченные шрамами воины, вытаскивавшие стрелы из живой плоти даже не поморщившись, когда требовалось, рыдали взахлеб, точно маленькие детки. И так яростно размазывали сопли по немытым щекам, что могли растрогать даже камень.
   - Вы меня используете! - пискнула небесная дева. - Так нечестно! Сколько можно?
   Недавний подвиг на ниве человеколюбия ей уже аукнулся и принес неожиданные плоды. Промокнув под дождем, Таня схлопотала насморк, а довеском к нему стал новый заскок Сян Юна. Смущающийся и отводящий глаза le gИnИral, чьи щеки полыхают как пионы, еще полбеды. А вот когда он не зовет вечерами играть в вейци, чтобы не оставаться наедине, это паршиво. Псих ненормальный! Даже на этот военные советы Тане приходилось явиться самовольно, без спросу, чтобы узнать о ближайших планах армии чжухоу и пополнить свой драгоценный исторический архив.
   - Госпожа-а-а, - канючил Мин Хе. - Только небесное милосердие смирит гнев князя Чу.
   Могучие военачальники дружно закивали и придвинулись ближе, словно собрались вытолкать небесную деву в спину -- утихомиривать Сян Юна. Вот ведь мерзавцы! И ведь уже не в первый раз такое вытворяют!
   - Не пойду, - упрямо буркнула Таня и, сложив руки на груди, демонстративно уставилась куда-то поверх головы бушующего главнокомандующего.
   Но проблема вдруг решилась сама собой. Выпустив пар в ругани, Сян Юн чуть-чуть успокоился и смог рассуждать здраво:
   - Тащите сюда эту женщину. Пусть расскажет сама, - приказал он, отшвырнув от себя вестового, точно тряпичную куклу.
   Таня победно оглянулась на командиров, мол, и нечего было устраивать истерику, кое-кто вполне способен обуздать себя, если ему не потакать. В такие моменты она гордилась своим le gИnИral. Сян Юн пусть медленно, но поддавался перевоспитанию. И если бы не этот дурацкий внезапный приступ стеснительности, успех был бы уже очевиден для всех, а не только для Татьяны.
   Виновницу переполоха доставили быстро, не смея гневить Сян Юна еще больше. И вздох восхищения вырвался из глоток. В шатер впорхнула неслыханная красавица. Личико точеное, брови вразлет, волосы шелковым водопадом ниспадают до самых пят. А то, что наряд не из узорчатого шелка и в прическе только серебро и дерево, так на фоне простоты красота всегда сияет ярче. Разве нет?
   А красавица, изящно взмахнув рукавами, распростерлась ниц перед главнокомандующим, словно перед самим Императором.
   Но если церемонность незнакомки и польстила Сян Юну, то виду он не подал.
   - Поднимитесь, госпожа, и говорите.
   - Фэн Лу Вэй, счастлива приветствовать благородного и отважного князя из Чу, - отчеканила девушка, не смея разогнуть спину и поднять на собеседника взгляд. - Она смиренно просит защитить её жизнь и честь от разбойников безбожного Лю Дзы, именуемого Пэй-гуном.
   - Что вы видели в Санъяне, госпожа Фэн? Говорите без промедления! - потребовал Сян Юн.
   - Фэн Лу Вэй отвечает главнокомандующему, - отчеканила та весьма чопорно. - Этот злонамеренный Пэй-гун вошел в Санъян и, ступив во дворец, сразу же возвестил, что намерен самовольно управлять Гуаньчжуном, а все драгоценности и сокровища Цинь захвачены им по праву, дарованному чуским ваном.
   И с каждым произнесенным столичной красавицей словом Сян Юн наливался грозовой яростью, как чарка вином из кувшина.
   - Ах ты ж сучий же ты сын, Лю Дзы! Младший братец! Ну я тебе покажу! - прокричал он. - Завтра, самое позднее послезавтра мы будем в Синьфэне. Тогда мои солдаты нападут на войско Пэй-гуна и разгромят их! У меня четыреста тысяч человек, а у него сколько? Сколько подонков он насобирал, я спрашиваю?
   - Очень-очень много, - ответила барышня Фэн Лу Вэй. - Санъян наполнен воинами в красных плащах и повязках. Приличной девушке страшно оставаться в таком месте.
   На самом деле солдат у Сян Юна было чуть больше ста тысяч. Тут он, как это водится у полководцев, привирал. Другое дело, что вряд ли у веселого мятежника Лю Дзы набралось бы столько же людей. И меньше всего Татьяне хотелось, чтобы армии побратимов схлестнулись в битве. А еще она дивилась отваге и невозмутимости Лу Фэй. Заговори Сян Юн с ней подобным образом при первой встрече, она бы умерла на месте от страха. Но барышня Фэн еще раз поклонилась и, глядя в пол, молвила:
   - Беззащитная путница умоляет спасти её.
   Сян Юн молчал. Его девичья мольба ничуть не тронула. Здесь, в отличие от Европы, никто никогда не считал женщин слабыми существами, не способными на решительный поступок. И заподозри главнокомандующий, что Фэн Лу Вэй явилась с целью отобрать его жизнь, дева мигом лишилась бы головы.
   - Её слова стоит проверить, - напомнил чусцу Сыма Синь.
   Его-то столичная красавица заинтересовала: губы сжались в линию, между бровями пролегла морщинка.
  
   - Я пошлю разведчиков, - предложил в свою очередь Цин Бу. - И если они подтвердят, тогда...
   - Госпожа Фэн, а где ваши слуги? Куда подевался возница? - спросил подозрительный сверх всякой меры Дун И. Милостью Сян Юна бывшего циньского командира не казнили вместе с геармией Ли Чжана, вот он теперь и лез из кожи вон, чтобы выслужиться перед новым хозяином.
   - Разбойники напали, - глазом не моргнув, ответствовала прекрасная Лу Вэй. И очень кратко, но впечатляюще поведала об опасностях поджидающих одинокую странницу на дорогах.
   - Если эта женщина солгала... - начал было командир Пу, демонстративно целясь в деву из костыля.
   - Фэн Лу Вэй говорит чистую правду. Можете оставить эту несчастную беженку под стражей пока не вернутся разведчики, - отрезала красотка и бестрепетно встретила тяжелый взгляд Сян Юна.
   По выражению его лица догадаться о замыслах мог даже Мин Хе, не говоря уж о хитрой столичной штучке. Князь Чу колебался.
   - Что ж! - бросил он наконец, громко шлепнув ладонью об опорный столб. - Небесная Дева благородная Тьян Ню, позаботится о вас, госпожа Фэн. Эй, Мин Хе, сопроводи дам к повозке.
   На кону стояла власть над Гуаньчжуном, столицей и всей Поднебесной, какие уж тут красавицы?
   Но Татьяна не удержалась от вздоха облегчения. Ей совсем не хотелось, чтобы Сян Юн вдруг заинтересовался незваной гостьей, чья красота привычней его глазу, а беспрекословное подчинение мужчине впитано с молоком матери. Просто не хотелось -- и всё!
   Госпожа Фэн одарила Татьяну земным поклоном и покорно засеменила следом, наверняка посчитав такой исход дела за счастье.
   - О! У Небесной госпожи такая маленькая свита, - заметила она, едва заглянув в повозку. - Всего-то две девушки?
   Чего было больше в её тоненьком голоске -- ехидства или удивления, Таня так до конца и не поняла. Но изрядно разозлилась.
   - Зато охрана большая, - фыркнула она не слишком любезно.
   Маленькие пухлые губы древней красавицы изогнулись полумесяцем, а в миндалевидных глазах блеснул огонек.
   - Небесная госпожа столь прямолинейна, что повергла бедную странницу в смятение.
   И прикрыла лицо широким рукавом.
   - На Небесах нет нужды скрывать от других свои чувства, - смягчилась Татьяна.
   В конце концов, у неё появилась возможность расспросить про столичное житьё-бытьё у жительницы Санъяна. Настоящая древняя аристократка - это уникальный исторический материал, как ни крути.
   "Дурочка, - сказала себе Таня. - Надо не ревностью терзаться, а пользоваться редчайшим шансом".
   Ей вдруг стало ужасно стыдно. Кто же знал, что матушкина натура так неожиданно вверх возьмет? Стоило увидеть на горизонте потенциальную соперницу, как тут же прорезались сварливые интонации супруги любвеобильного профессора-синолога. А ведь Петр Андреевич себя как настоящий китаец повел -- не только при законной жене завел наложницу, но и не скрывался особо. В петербургской академической среде господин Орловский не даром слыл склонным к эпатажу оригиналом. Мало того, что прижил ребенка от любовницы, так еще и вынудил несчастных женщин общаться между собой.
   "Тяжко маменьке пришлось, - подумалось Небесной госпоже. - Если я так взвилась, когда ничего еще не произошло, то каково же ей пришлось, когда мы с Люсенькой сдружились? Все эти совместные пикники и праздники. Это же пытка для неё была".
   - Возможно, госпожа Фэн Лу Фэй слышала про женщину с Небес, что находится при особе Пэй-гуна? - спросила Таня, особо ни на что не надеясь.
   - И даже видела, - мягко улыбнулась та. - Госпожа Небесная Лиса в компании Пэй-гуна выглядела счастливой и довольной. Она ведь сестрица Небесной Девы?
   - О да! - обрадовалась Таня. - Расскажите, что вы видели? Как она? Что она? Ах! Что же это я? - встрепенулась она, вспомнив об обязанностях хозяйки по отношению к гостю. - Эй, девушки, подайте нам чаю и сластей всяких! Располагайтесь как дома, госпожа Фэн.
   - Сестрица Лу, - деликатно поправила её барышня. - Младшая сестрица Лу, разумеется.
  
   Люси и Цинь-ван
  
   Их были тысячи, этих бамбуковых книг, шелковых свитков, каких-то запечатанных пеналов, полок, полочек, ячеек, столиков и стеллажей, забитых доверху. Люся задрала голову, пытаясь хотя бы приблизительно представить размер дворцового... Архива? Библиотеки? Хранилища? Потолок терялся в полумраке, прорезанном узкими лучами света, в которых стелился, закручиваясь и танцуя, тревожно пахнущий дым, и плясали пылинки.
   - Сколько же здесь книг... - пробормотала она, потревожив тишину хранилища, которую даже замершие безмолвными тенями евнухи не нарушали ни шелестом одежд, ни даже, казалось, дыханием.
   - Небесной госпоже не стоит тревожиться, - молвил юноша-император и плавно взмахнул рукавом. - Эти люди найдут всё, что пожелает отыскать госпожа. Всё, что попадает в этот дворец, в нём остается...
   Девушка покачала головой и вздохнула, украдкой смаргивая неуместную влагу с ресниц. Вот бы папенька сейчас увидел все эти сокровища! Вот бы узнал, что все его теории и догадки были верны, и в древней Цинь в самом деле существовал такой обширный, такой необъятный архив! Тысячи свитков... сотни тысяч сгинувших во тьме веков знаков... А сколько судеб и жизней, очерченных тушью на бамбуковых дощечках, рассыпались в прах, развеялись пеплом на ветру в пожаре древних войн?
   Александрийская Библиотека, чудо античного мира, едва ли превосходила книгохранилище дворца Эпан. И этой сокровищнице, похоже, предстояло разделить печальную судьбу своей далекой египетской товарки.
   - Я знаю... знала одного человека, одного ученого, который позволил бы отрезать от себя по куску плоти за каждый час, проведенный здесь... И умер бы счастливым, если бы перед смертью сумел прочитать хотя бы один свиток.
   - Ученый, о котором говорит госпожа, несомненно, одарен небесной мудростью, - уважительно склонил голову Цзы Ин и добавил: - Это... очень хорошее место. Во всем дворце не сыскать такого...
   Люся остро глянула на циньца. Что-то в нем изменилось, что-то окрепло, будто маленький император вдруг очнулся от тяжелого сна. Он больше не трепетал надломленной веточкой, наоборот - Цзы Ин стал похож на человека, который сумел выбраться из трясины и наконец-то почуял под ногами привычную твердь.
   - Цинь-ван, кажется, хорошо знаком с этой сокровищницей, - улыбнулась она.
   - Госпожа не ошиблась, - чуть смущенно признался Цзы Ин. - Этот нерадивый школяр провел среди книг много, много дней... Просто...
   - Просто это было единственным местом, где вы чувствовали себя дома, ваше величество. Поверьте, я понимаю.
   - Проницательность небесной госпожи...
   - Ну хватит уже про "небесную", "премудрую" и "проницательную" и говорить о себе так, словно вас тут нет, тоже хватит, Цинь-ван! У нас с вами нет ни времени, ни повода для лишних церемоний, верно? Да и не люблю я эти ваши... - Люся покрутила кистью, подбирая слово: - Эти ваши выкрутасы!
   - Что мы ищем, госпожа? - встряхнулся Цинь-ван и деловито поддернул рукава своего черного лунпао.
  
   Прошло на удивление немного времени, прежде чем Люся окончательно убедилась - бюрократию, может, и не придумали в Древнем Китае, но довели до абсолюта точно не без участия местных чиновников. Цинь-ван не обманывал и не преувеличивал: казалось, что и в самом деле всё, что проникало за высокие стены дворца Эпан, оставляло свой след в дворцовом архиве. Человек ли, животное, предмет мебели, свиток, мешок бобов, рулон шелка, вязанка хвороста, чайник, оружие, кисточка для письма или моток ниток - обо всем находилась своя запись. Ничто не ускользало от бдительных очей дворцовых служащих. Всякому человеку или вещи полагалось свое место - и в иерархии дворца, и в списках дворцовой канцелярии. А маленький ван на удивление ловко ориентировался в этом царстве писцов и счетоводов. И упоминание о крохотной глиняной рыбке в море свитков Цзы Ин выловил без особого труда, и часа не прошло.
   - Год гуй-сы, двенадцатая луна, - юноша пробежался тонкими пальцами по торцам бамбуковых свитков и безошибочно вытащил нужный. - Да, так и есть. Офицер Лян Шао Цзин доложил о необычайном происшествии, случившемся в окрестностях Фанъюйя... В Желтой реке местные крестьяне выловили двух небесных женщин... - Цзы Ин искоса глянул на Люсю, нетерпеливо постукивавшую носком сапога о книжный стеллаж, и решил, что заставлять хулидзын ждать по меньшей мере неразумно. - Одну из оных женщин, назвавшуюся небесной лисой, Лян Шао продал в пионовый дом Фанъюя по сходной цене, другую же отбили люди мятежника Лю...
   Девушка скрипнула зубами, некстати вспомнив и офицера Ляна, и проклятый "пионовый дом", и клетку... и все, что случилось потом.
   - Дальше!
   - ... в доказательство своих слов Лян Шао привез амулет, который небесная дева доверила ему, умоляя спасти эту драгоценность от мятежников...
   Амулет! Люся прикусила губу и нервно сплела пальцы. Значит, рыбка Нюйвы действительно где-то здесь, во дворце! Уже так близко, что на миг ей показалось, будто пальцы ощутили знакомый изгиб глиняного тельца...
   - Осмотрев амулет, главный евнух повелел изъять его из вещей, принадлежащих Сыну Неба, и забрал, дабы изучить его колдовские свойства...
   - Это, - не скрывая злого разочарования выдохнула Людмила, - я уже и так знаю! Моя вещь у Чжао Гао, и что толку от этих записей?
   - Офицер же Лян Шао... - по инерции прочитал Цзы Ин и остановился. Но "хулидзын" вдруг навострила уши:
   - Что? Офицер Лян? Этот гад ползучий еще жив?
   - Вообще-то... - Цинь-ван быстро просмотрел записи и решил пересказать их своими словами: - Жив. То есть, был жив. Его наказали за потерю обоза и историю с небесной девой, но Чжао Гао его не казнил... не совсем казнил. Лян Шао стал слугой в Осеннем Павильоне.
   - В смысле? - девушке этот местный топоним ни о чем не говорил.
   - Лян Шао сделали младшим евнухом при особе самого Чжао Гао.
   - Ага... - Люся потерла внезапно вспотевшие ладони. - Понятненько... Значит, почикать - почикал, но оставил при себе на побегушках. А он практичный злыдень, этот ваш главный евнух. Ну, так надобно нам сыскать этого козла холощеного. Эй! Любезный Гуй Фэнь!
   Увязавшийся за госпожой личный Люсин "писец" с писком выбрался из вороха свитков, в которых он самозабвенно рылся.
   - Возьми-ка пяток наших солдатиков да сгоняй в этот Осенний Павильон. А ежели найдешь там некого Лян Шао... как там его... Цзина, так бери его за шкварник и волоки сюда. Да особо не церемонься, у меня к этой морде солидный счет накопился. Понял?
   Гуй Фэнь истово закивал и умчался выполнять приказ, едва не свернув по пути пару-тройку светильников.
   - А вы, ваше величество, помогите-ка мне теперь в другом деле...
   Сейчас, когда лишних ушей рядом не осталось, пришло самое время выяснить, что же случилось с сестрой Лю Дзы.
  
   Сян Юн
  
   Войско чжухоу стало лагерем на возвышенности Хунмень, что восточнее города Синьфэна, в ожидании приказа напасть на Санъян. А вместе с чусцами и во след за их белыми стягами в пределы исконных циньских земель вторглась настоящая весна, затопив огромную плодородную долину до самых краев теплым ветром и белой пеной цветущих садов. Все вокруг зеленело, росло, цвело и пахло, словно и не было на свете никакой войны, словно империя не рухнула, похоронив под своими обломками мир и благополучие сотен тысяч людей -- аристократов и простолюдинов, мужчин и женщин. И не виделось конца и края народным бедствиям, с какой стороны не посмотри. Но вишневым деревьям, полноводной Вэйхэ и щедрой земле было ровным счетом наплевать на человечьи заботы. Что уж говорить о Сером, которому не терпелось побегать по зеленой травке. Старики говорили, мол, уважить боевого коня, все равно, что друга с дороги накормить. Так что, можно сказать, главнокомандующему Сян сами Небеса велели исполнить желание Серого, а заодно, и самому голову проветрить. От лишних мыслей, самое оно.
   Флейта - единственная спутница, которую Сян Юн прихватил с собой, если не считать Мин Хе и его роскошную, отливающую всеми оттенками багрового, свежую шишку на лбу.
   - Будешь мне подпевать, - приказал князь, прикладывая к губами музыкальный инструмент.
   - Угу... мс.
   - Чего-чего ты там бормочешь? - вспыхнул генерал и зыркнул прям волком.
   - Так точно, мой господин!
   Вместо того, чтобы приложить листочек подорожника к шишке и немного побездельничать, Мин Хе пришлось старательно выводить прихотливую мелодию:
   - Созвездие Дин высоко наконец.
   Он в Чу воздвигать начинает дворец.
   По солнцу, по тени размерил шестом
   Пространство и чуский он выстроил дом...
   Голос у паренька был очень даже неплохой, и услышав его, добросердечная небесная дева обязательно похлопала бы в ладоши в знак одобрения и похвалы. Но госпожи Тьян Ню рядом, как на зло, не было, а от главнокомандующего нынче доброго слова не дождешься. И перепеть бы Мин Хе все известные чуские песни, кабы вовремя не появился командир Цин Бу. И не один, а в компании с низкорослым и смуглым до черноты солдатом-разведчиком.
   - Пэй-гун сидит в Башане. Там у него лагерь, - доложил военачальник.
   - Сколько у него людей?
   - Тысяч сорок, может чуть больше.
   Недобрая ухмылка искривила губы Сян Юна. Никому ничего доброго не сулящая улыбочка.
   - Пусть разведчик скажет.
   Тот поднял лицо от травы и поклялся предками, что видел Лю Дзы своими глазами. А еще слышал разговоры о том, что тот ничего из ценностей себе не берет, а дворцовых наложниц пальцем не тронул. Ворота Санъяна ему сами жители открыли, за что их никто грабить не стал.
   - Это показывает, что его стремления не ограничиваются малым, - встрял Цин Бу, задумчиво почесывая уродливые шрамы от клейма. - А еще облака над ним окрашены в пять цветов и походят на драконов и тигров.
   Разведчик согласно затряс головой, подтверждая, что слышал то же самое. Мин Хе на время забыл о шишке и раззявил от удивления рот. На что Сян Юн ответствовал:
   - В жопу -- облака! У меня солдат в разы больше. Я этого... младшего братца по стенам Санъяна тонким слоем размажу.
   - А надо ли? - усомнился Цин Бу. - В конце концов, если бы не приказ Куай-вана, то всё сложилось бы иначе.
   - Ага-ага, - зло фыркнул Сян Юн. - А еще, если бы я не пошел в Чжао спасать задницу ихнего вана от меча Ли Чжана, и не разхренячил основные циньские силы под Цзюйлу, в то время как мой дорогой младший братец топал на запад без задержек.
   Жестом отослав разведчика обратно в лагерь, военачальник продолжил.
   - Справедливости ради все же напомню, что кабы Пэй-гун не занял первым Гуаньчжун, разве вы решились бы вторгнуться в эти земли? Наши владетельные князья первыми подняли бы вой, насколько опасно соваться через заставы. А этот человек, по ходу, совершил большой подвиг. Э?
   Чусец подозрительно прищурился:
   - Данъян-цзюнь, вы, вообще, чей друг -- мой или Пэй-гуна?
   - Ваш, главнокомандующий, - согласился невозмутимый командир. - Но вам стоит встретиться с Лю Дзы и поговорить начистоту.
   Сян Юн задумался не на шутку. Даже веки смежил, защищая глаза от солнечного сияния.
   - Может и стоит. Только вот братец что-то посланцев не шлет, видимо, не торопится объясниться.
   - Боится, наверное. Я бы боялся. Вы же убьете посла.
   Цин Бу зевнул и растянулся на траве, раскидав руки в стороны. Не похоже было, что его терзают страхи.
   - Убью, - согласился чуский князь и тоже откинулся на спину, не опасаясь зазеленить светлый плащ. В его зрачках отражалось небо и парящая в вышине птица. И не было там ни единого облачка, чтобы пытаться предугадать будущее по его форме.
   Какое-то время они лежали молча, думая каждый о своем. Пока клейменый командир не подал голос снова:
   - А ведь сестра нашей Небесной Девы в стане Пэй-гуна обретается, так? И, должно быть, соскучилась. Негоже, мешать двум сестрам встретиться. Как думаете, мой господин?
   - Хороший план.
   Сян Юн перевернулся на живот, чтобы унять участившееся сердцебиение, едва прозвучало имя Тьян Ню. Тогда возле заставы Ханьгугуань она смутила его. Мокрые пряди волос, которые хотелось убрать со лба, тоненькие белые пальчики, сжимавшие ворот ханьфу, и сладкая необременительная тяжесть в его объятиях заставили кровь буквально кипеть. Себя-то Юн знал как облупленного, чтобы не оставаться с девушкой наедине. Клятва предков -- это ведь не просто слова, а нарушение её -- тяжкое преступление.
   - Лю Дзы не дурак, - тяжкий вздох сожаления вырвался из груди чусца. - Он быстро смекнет, что я его убить хочу.
   - А вы хотите?
   - Еще как!
   - Тогда надо усыпить его бдительность, заманить по-умному. О! Отправьте в лагерь Пэй-гуна эту санъянскую штучку. Вдруг там кому приглянется?
   - Нет, - отрезал Сян Юн. - Я ей не доверяю. Пусть лучше Сунь Бин выделит телохранителя, а к письму Тьян Ню я добавлю свое послание.
   Крайне подозрительная персона вроде госпожи Фэн никогда бы не оказалась рядом с Тьян Ню, если бы чуский князь мог доверять своим чувствам и контролировать порывы. Но сейчас чудесному созданию, сошедшему с Небес, компания другой женщины всяко безопаснее его собственной.
   - Потом отдам её Сыма Синю в награду, а пока пусть составит компанию моей Небесной деве. Хоть какая-то польза.
   Цин Бу цыкнул зубом.
   - Вряд ли советник захочет. Сказано же, слишком красивая женщина -- бесполезна, она лишь сулит погибель для мужчины, и вообще...
   Серый оборвал их странный разговор, ткнувшись носом в плечо хозяина.
   - Нагулялся, друг мой? - голубем проворковал Сян Юн, поглаживая коня по атласной морде, но тут же вспомнил и об ординарце. - Мин Хе! Где тебя носит, паршивец? Почему за Серым не следишь? Хочешь, чтобы я из тебя оленя сделал?
   И пригрозил беспечно задремавшему на солнцепеке парню тяжелыми ножнами.
   - Не надо, мой господин! - по-девчоночьи тонко спросонок взвизгнул тот, прикрывая голову локтем.
   Вторая шишка его бы точно не украсила, а если главнокомандующий хотел стукнуть, то делал без промедления.
   - Сейчас отведу Серного! Уже бегу...
   - Стой! Подожди.
   Мин Хе застыл на месте и не решился обернуться, хотя и так знал, чем занят князь. Собирает цветы для небесной госпожи. Большую охапку разных цветов, которых полным-полно на здешних лугах. На Небесах так принято, потому что.
  
   Люси, Лю Дзы и соратники
  
   Зловредного офицера Ляна в Осеннем Павильоне найти - нашли, но "небесной лисе" доставить не смогли, хотя очень хотели. Возвратившийся Гуй Фэнь так и выпалил, привычно повалившись в ноги от избытка старательности: прямо-таки жаждали доблестные воины Пэй-гуна приволочь небесной госпоже подлого злодея, да вот незадача - никакой возможности нету это проделать.
   - Почему? - строго спросила Люся. Проявлять доброту и ласку в отношении своего "писца", получая взамен лишь затравленные взгляды и привычные завывания насчет "достойнного смерти слуги", она уже подустала. Если юнец предпочитает думать, будто прислуживает чудовищу в женском обличье, так тому и быть. Зачем разочаровывать человека?
   - Э... ваш слуга не находит слов, чтобы...
   - Побоялись, наша милостивая госпожа, - перебил Гуй Фэня один из солдат. - Ежели мерзавец этот сдохнет, пока несем, беда небольшая, вы ж и дохлого заставите ответ держать, да только тащить его уж больно несподручно. Воняет он так, что аж глаза режет! А волочь его разве что на тряпке какой, но вдруг от него дорогой куски отвалятся?
   - Так все плохо? - изумилась Люся, а вот тихонько слушавший доклад Цинь-ван понимающе закивал:
   - Если главный евнух решил испытать на несчастном какое-то из своих снадобий, неудивительно, что Лян Шао остался во дворце. У него просто не было сил бежать, даже когда он узнал о вашем приближении, моя госпожа...
   - О... - девушка растерянно моргнула и стиснула пальцы так, что зажатый в ладони бамбуковый свиток затрещал, грозя развалиться на планочки. - Кажется, я понимаю, почему...
   И Дзы Ин печально кивнул, подтверждая то, что "хулидзын" не сумела произнести вслух. Сестра Пэй-гуна, та самая Лю Чжен, записи о судьбе которой нашлись в архиве дворца Эпан, совершила самоубийство. Каких-то два столбца на узкой полоске бамбука, чуть выцветшая тушь, значки, похожие на раздавленных жучков - вот и всё, что осталось от девушки, которая почему-то предпочла спрыгнуть с дворцовой башни и застыть ярким пятном цветного шелка на серых камнях, чем отправиться в услужение в Осенний Павильон.
   То есть, теперь-то стало понятно, почему Лю Чжен, смирившись с участью наложницы низшего ранга, все-таки решилась шагнуть в пустоту.
   - Чжао Гао, - сказал Цзы Ин, вздрогнув, будто одно лишь упоминание имени главного евнуха ужасало стойкого маленького императора. - Во дворце нет ни одного человека, кто не знает, что за дела творились в Осеннем Павильоне. Вслух не говорили об этом, конечно, но вы понимаете, небесная госпожа, ни к чему говорить о том, что и так все знают...
   - Но этого Лян Шао я увидеть должна! - Людмила упрямо встряхнулась и спрятала свиток в рукав. - Если он еще жив и может говорить, я должна заставить его рассказать о моем амулете. Я иду в Осенний Павильон. Эй, воины! Давайте-ка разворошим эту змеиную нору!
   - Вы уверены, госпожа, что вам... О, вы уже спешите... - император обнаружил, что слова его летят уже вслед устремившейся вперед "хулидзын", и заторопился за ней. В конце концов, увидеть логово Чжао Гао он и сам был не прочь.
  
   Только китайские боги ведают, что именно ожидали увидеть спутники "небесной лисы" в обиталище зловещего главного евнуха. Люся же... Люся не представляла себе ничего. В основном потому, что, повидав за свою короткую жизнь уже так много, она давным-давно избавилась от иллюзий насчет злодеев. Они не обязательно прячутся в подземельях, а пытать и мучить можно с равным успехом и в заплеванном подвале, и в комнате, где стены оклеены веселенькими обоями в цветочек...
   Она ничего не ожидала, а потому почти не удивилась.
   Осенний Павильон был... невероятно, изысканно красив. Этакий дворец во дворце: за высокими стенами, за крепкими воротами раскинулся изящный сад с прудами, мостиками, беседками и дорожками, вьющимися между цветущих благоуханных кустов. В прудах, конечно же, резвились рыбки; бело-розовая пена вишневого цвета сменяла алые сполохи уже отцветающих вишен; птицы щебетали в ветвях... И терем под изогнутой крышей казался утесом посреди радостного, светлого, благоухающего моря весны и жизни.
   Вот только... запах. Чуткие ноздри Люси дрогнули, как у настоящей лисицы, она моргнула, зажмурилась, изгоняя прочь это очарование очей, а когда вновь открыла глаза, Осенний Павильон уже не казался ей осколком Рая, невесть как попавшим на грешную землю.
   В этих райских кущах отчетливо тянуло мертвечиной. Этот едва заметный, но упрямый запах не могли заглушить цветущие вишни, не развеивал весенний ветерок, не маскировала буйная зелень. Люся слишком хорошо знала, что означает этот легкий сладковатый привкус в воздухе. К горлу подкатил комок, во рту загорчило, и, почувствовав вкус желчи на языке, Людмила поняла, что ее сейчас попросту стошнит.
   Она сдержалась лишь потому, что случайно встретилась взглядом с юным Цинь-ваном. Глаза маленького императора блестели, как две наполненные тушью чернильницы, огромные, почти круглые на посеревшем, словно запыленном лице.
   Девушка сглотнула мерзкий, застрявший в горле комок и отвернулась. "Он тоже это знает, - поняла она. - Знает, что мы найдем".
   И они нашли.
   Только вот что именно нашли - поняли не сразу. Потому что похоже оно было на что угодно, но только не на человека. Люся даже огляделась в недоумении, не сразу сообразив, откуда в уединенном уютном дворике, где мелодично журчал фонтанчик и сливы роняли лепестки наземь, взялся тюк с изгвазданным в каком-то дерьме бельем. Но неведение было недолгим.
   - Офицер Лян, - констатировала она, подходя поближе к тому, кто больше всего был похож сейчас на умирающую нищенку. - Вот и ты. Похоже, тебя настигла справедливость, а?
   Цзы Ин, тенью следовавший за "хулидзын", вздрогнул. Лишь у юноши-императора хватило смелости приблизиться к заживо разлагающемуся, смердящему евнуху, прочие спутники Люси, отважные воины и почтительные слуги, замерли поодаль, будто внезапно окаменели. Прикрывать лица рукавами они не смели, но дышать старались ртом.
   - Кх... - просипел умирающий. - Небесная лисица... Я знал, что вы придете за мной.
   - Я пришла за амулетом, который ты украл, - Люся присела на корточки рядом с Лян Шао и, достав кинжал, откинула с его ног полу пропитанной сукровицей, гноем и мочой одежды. Раздутая и почерневшая плоть привлекала насекомых, которые роились над несчастным, и девушка махнула рукавом, отгоняя мух. - Воровство и подлость не пошли тебе впрок, а? Почему ты здесь, почему один? Мог ведь сбежать...
   - Не мог, - речь давалась бывшему офицеру с трудом, он то хрипел, то шептал, то кривился, и почему-то эти мучения сердце Люси совершенно не грели. - Не мог... Как пес, приполз подыхать к порогу хозяина... Все разбежались, все, кто смог, но вино, что поднес нам господин, пил не только я...
   - Он отравил тебя, что ли?
   Вопрос был риторическим, но из-за плеча "небесной лисы" тихо молвил император:
   - Главный евнух весьма сведущ в зельях и снадобьях...
   - Сведущ! - Лян Шао закашлялся и сплюнул черным сгустком. - Он сведущ, да... От его снадобий можно умирать месяц, а можно - и год... Госпожа! - бывший офицер вдруг выпростал руку и попытался ухватить Люсю за подол. - Госпожа... пожалуйста... убейте меня. Вы же с Небес...
   - Ты смеешь надеяться, что небесная госпожа станет марать о тебя руки, насекомое?! - возмутился кто-то из Люсиной свиты. - Ничтожество, ты...
   - Молчать! - не оборачиваясь, оборвала эти сетования Людмила. А умирающего спросила: - Мой амулет у Чжао Гао?
   - Да... Вы не найдете его здесь. Чжао Гао, он сам - демон, он меняет облик, он...
   - Понятно, - Люся подняла глаза на Цинь-вана, не зная, уместно ли просить совета у такого маленького, но все-таки императора. Но Цзы Ин понял ее без слов.
   - Если бы офицер Лян привез вас во дворец, небесная госпожа, вы наверняка уже были бы мертвы, - сказал Цинь-ван просто. - Ни мой покойный дядя, ни я, ни Пэй-гун... никто не смог бы вызволить вас из рук главного евнуха. Император даже не узнал бы о вашем существовании. Воистину воля Небес вела офицера Ляна, когда он...
   - Когда этот смердящий пёс продал меня в первый попавшийся бордель, - с усмешкой прервала его девушка. - Но пути небесные, они такие - неисповедимые... А вы, Цинь-ван, хотите, чтобы я прекратила мучения этого человека?
   Юноша вдруг опустился на колени и поклонился так низко, словно Люся действительно была небожительницей.
   - Прошу вас, небесная госпожа, сделайте это. Или... или позвольте мне самому...
   - Нет, - Люся взвесила в руке кинжал, оглянулась на спутников. Не сговариваясь, те отшатнулись разом, дружно, словно боялись, что хулидзын прикажет кому-то из них приблизиться и лишить жизни проклятого прислужника ненавистного и жуткого Чжао Гао. Она усмехнулась. Страх этот был так понятен, так знаком... Каждый боится замараться, каждого пугает мысль о том, что болезнь или проклятие с убитого перейдут на убийцу. - Нет, повторила она. - Я сама.
   - Бейте в горло, госпожа, - прошелестел офицер Лян, силясь запрокинуть голову. Из уголков воспаленных глаз мутно и медленно потекли слезы. - В горло... пожалуйста...
   - Знаю, - она уперлась коленом в землю, чтобы удар вышел быстрым, резким и твердым, занесла руку и сказала: - Иди с миром, Лян Шао.
   Чуский кинжал взлетел, сверкнул и опустился, хриплое дыхание офицера Ляна оборвалось, и сквозь шум стучащей в висках крови Люся не сразу расслышала благодарный всхлип. Цзы Ин плакал тихонько и стыдливо, как привыкший к наказаниям ребенок, а цветущие деревья все роняли и роняли на них сверху лепестки...
   - Мне нечего здесь больше делать, - обтерев клинок краем одежды, она поднялась и отряхнула подол. - Пойдемте, Цинь-ван. Это плохое место. Ни вам, ни мне тут оставаться не стоит.
   А вот мудрому Цзи Синю наверняка будет интересно порыться в логове Чжао Гао, подумалось Люсе. И пусть себе копошится. Секреты главного евнуха, его записки, книги, делишки... Даже если бы пришелица из будущего и сумела понять хоть половину из них, ничего, кроме тошноты и кошмаров, ей это знание все равно не принесло бы.
   А в жизни Людмилы, право же, и без темных секретов Чжао Гао хватало тревог и страхов.
   Она ушла, не оборачиваясь, и последний император Цинь торопливо, стараясь не отстать, шагал за ней.
  
   С Лю они встретились на площади перед... как бы это правильно назвать? Главным дворцом? Тронным залом? Короче, перед центральным зданием, вознесенным на каменном подиуме так высоко, что к его золоченым дверям вела длинная, в пару сотен ступенек, лестница. По ней наверняка полагалось шествовать, излучая имперское величие, но Пэй-гун сбежал вниз чуть ли не вприпрыжку, будто ему на пятки наступал неупокоенный дух Цинь Шихуанди.
   Сбежал и тут же ухватил свою лису за локоть, тревожно заглядывая ей в лицо:
   - Ты устала? Ты голодна?
   Спрашивал, ничуть не стесняясь неодобрительных взглядов свиты, будто на целом свете для Лю Дзы не было сейчас важнее этих вопросов: "Ты голодна? Ты устала?"
   Люся и впрямь проголодалась, да и вымоталась изрядно. Ее натруженная нога снова разболелась, и почему-то неприятно тянуло мышцы спины, так что каждый шаг отдавался неяркой, но назойливой болью. Но и сам Пэй-гун выглядел осунувшимся и замученным, поэтому Люся отрицательно мотнула головой и улыбнулась:
   - Ничего! А что ты? - она огляделась. - Насладился величием? Погонял циньских чиновников? Как тебя приняли здесь?
   - Приняли... - Лю оскалил зубы в дерзкой усмешке: - О, неплохо так приняли! Лебезили. Пресмыкались. Соблазняли. Ничего нового, ничего интересного. Пойдем отсюда, моя Люси. Оставим здешних змей копошиться в их родном змеятнике.
   - Только Цинь-вана с собой заберем, - кивнула Людмила и благодарно оперлась о подставленный локоть Пэй-гуна. - Лю... если честно, я с ног валюсь. Где наши кони? И где мы остановимся?
   Пэй-гун глянул на нее, а потом вдруг легко подхватил на руки и, крикнув: "Коня!", понес прочь от дворца, к воротам. Свита осталась осуждающе пыхтеть где-то за спиной.
   - Ты же вроде устал?
   Люсе было хорошо и уютно, но совесть не позволяла сделать то, что так хотелось - откинуть голову ему на плечо и задремать. Лю только бровью повел в ответ:
   - Устал, но не настолько, чтобы оставаться здесь дольше необходимого... А1 Ты о другом? Нет, носить тебя совсем не тяжело, моя небесная госпожа. Всего-то сотня шагов... а вот и Верный!
   Усадив ее на коня, Лю устроился сзади, и девушка уже привычно прислонилась к нему, слушая, как спокойно и размеренно бьется сердце под буйволиной кожей доспехов.
   - Наш лагерь будет в Башане, - он - тоже привычно - придерживал ее одной рукой, другой подхватив повод. - Это недалеко, но ты, наверное, успеешь вздремнуть, пока мы едем.
   - А Цинь-ван? - Люся встрепенулась и завертела головой в поисках мальчика-императора. - Нельзя его бросать!
   - Не беспокойся, мальчишку доставят со всем возможным уважением и комфортом. Ты так печешься о циньском пацане...
   - А ты ревнуешь, что ли, Пэй-гун?
   Лю хрюкнул, давясь смешком.
   - Я любуюсь, глупая небесная женщина! Когда смотрю на тебя и Люй Ши... или на тебя и Цзы Ина... любуюсь и думаю о том, какой матерью ты станешь.
   Люся замерла. Эти моменты пронзительной откровенности, когда Лю будто бы в шутку, но на деле - убийственно серьезно проговаривался о своих планах насчет нее, "небесной лисы"... Не то чтобы это смущало, нет, скорее - заставляло напрягаться. Разочаровывать Пэй-гуна, грубо разбивая его нефритовые мечты напоминанием о том, что она, в общем-то, не собирается задерживаться "на земле", с ним - это было жестоко. И опасно. Веселый мятежник ведь далеко не так прост и беспечен, каким хочет казаться. Совсем не так прост и уж точно не прямодушен...
   - Ты изрядно забегаешь вперед, Лю, - только и сказала она, помолчав. И Пэй-гун тут же сменил тему.
   - Я так понял, что рыбку свою ты не нашла?
   - Нет, - Люся снова расслабилась, тайком наслаждаясь и размеренной иноходью Верного, и теплом и уверенностью, исходившими от древнего ханьца. - Рыбку - нет. Зато во дворце отыскался, представь себе, офицер Лян! То есть, уже не офицер. Чжао Гао сделал его евнухом, а потом - отравил, что ли, а может, заразил чем-то...
   - Да?
   Девушка не только спиной и затылком, а всем телом ощутила, как насторожился Пэй-гун.
   - Отравил или заразил?
   - Уже не важно, - ответила она и успокаивающе коснулась бронзового наруча. - Офицера Ляна я прикончила. Но он сказал мне перед тем, как умереть, что...
   - Что? - негромко, но жестко перебил ее Лю Дзы. - Что ты сделала?
   - Покончила с ним, - повторила Люся и добавила, чтобы он уж точно понял. - Ну, порешила. Прервала его земное существование. Глотку перерезала, если хочешь подробностей. А что?
   - Ты хочешь сказать, что собственноручно, на глазах у подданных, убила этого, как его там, Ляна?
   - У подданных? - Люся даже попыталась развернуться, чтобы поглядеть на него и понять, отчего это у Пэй-гуна голос стал таким странным. - Они не мои подданные, Лю Дзы. Это во-первых. Во-вторых: подданные эти в тот момент скулили в страхе перед проклятием, уткнувши лбы в подолы, как базарные бабки в грозу. А в-третьих... Ты же не думаешь, что это был первый человек, кому я помогла расстаться с жизнью?
   Здесь Люси все-таки чуть-чуть лукавила. Всякое бывало за время скитаний сестер по охваченной войной стране, случалось и стрелять, случалось и с поезда сталкивать, но чтоб вот так, глядя в глаза, чиркнуть ножом по горлу - такого Люсе еще делать не приходилось. Однако все бывает в первый раз. А, как говорится, "в Риме поступай как римлянин". Назвалась лисой в древнем Китае - изволь тявкать по-лисьи.
   Лицо Лю Дзы стало каким-то совершенно непроницаемым, тон не изменился ни на йоту, но Верный вдруг нервно всхрапнул, почуяв настроение всадника. И Люся почувствовала, что и сама начинает злиться, причем по-взрослому, всерьез.
   - Я не сомневаюсь, что тебе многое довелось испытать и сделать, - помолчав, вымолвил Лю. - Там, откуда ты пришла. Но здесь, на земле, среди людей... Когда тебе в следующий раз понадобится казнить злодея, просто прикажи одному из тех бездельников, что таскаются за тобой. Должны же они хоть как-то отработать свою миску похлебки.
   Девушка наклонила голову, глядя на него исподлобья. Губы ей почти помимо воли кривила нехорошая усмешка. Кита-айцы! Главное - "не потерять лицо", так ведь?
   - Ну-ну, - кивнула она, поощряя на дальнейшие наставления.
   Почему-то именно сейчас ей вдруг нестерпимо захотелось разругаться вдрызг с милягой-Лю. Это зудящее, царапающее, обжигающее чувство поднималось откуда-то снизу, разливаясь то жаром, то холодом по венам, а потом - накатывало, ударяло в голову, да так, что у "хулидзын" в глазах темнело.
   "Да что со мной? - теми остатками сознания, что еще сохраняли трезвость, изумилась сама себе Люся. - Я ж прям как маманя сейчас! И плошки никакой под рукой, чтоб ее об пол кокнуть!"
   Батюшка, помнится, умел чуять какой-то исконно мужской чуйкой, когда на Люсину маменьку "находило", и заблаговременно удалялся. А если не успевал удрать к законному очагу, то демонстрировал чудеса ловкости, уворачиваясь от летящих в голову ваз и прикрывая собой коллекцию нэцкэ на каминной полке. Называлось это действо - "эль шкандаль".
   Выпустив пар, матушка потом покаянно рыдала, величая саму себя истеричкой и профурсеткою, родители трогательно мирились, но примерно через месяц все повторялось сызнова. Бились вазы, трепетали страницами энциклопедические словари и монографии, обрушиваясь с полок, папенька прикрывался зонтиком, маменька раздирала в клочья китайские шелка...
   "С чего вдруг меня-то накрыло?" - успела удивиться Люся, а потом... Потом ее и впрямь "накрыло".
   - Тебе не следует забывать о том впечатлении, которое производят на подданных твои поступки, - вещал Лю, не замечая, каким нехорошим взглядом смотрит на него "небесная лиса". - И так вся Поднебесная смакует байки о поедании печени и прочего ливера, так к чему давать им повод трещать о том, что ты направо и налево режешь добрых и беззащитных горожан?
   - Значит, - вкрадчиво уточнила Люся, - резать, в принципе, можно, главное, чтобы все обставлено было правильно? Да?
   - Ну... - у Пэй-гуна, видать, тоже прорезалось это самое мужское чутье, и он насторожился. - В общих чертах - верно, да... Этого офицера Ляна можно же было удавить тихонько, без свидетелей, или хотя бы велеть охране с ним разобраться... Э! Почему ты так странно смотришь?
   "Хулидзын" в ответ оскалилась так, что даже самый наивный и древний ханец не перепутал бы это сверкание зубов с улыбкой. Лю непроизвольно напрягся. Он уже практически понял, почти догадался, но... Поздно! Люсю уже понесло по кочкам, как телегу со склона.
   - Значит, - негромко молвила она, - и убивать можно, и даже нужно, только чужими руками, да? А свои ручонки замарать - ни-ни?
   - Я вовсе не...
   - Знаешь, что, Пэй-гун? А засунь-ка свое азиатское лицемерие в свою тощую дремучую задницу! А еще лучше - иди поучай этих ваших узкоглазых девок! Вон, их в этом дворце целая свора собралась, и каждая готова развесить уши перед повелителем! А меня от своих двуличных стратагем - уволь!
   - Да я не...
   - Нет, ты дослушай! - извернувшись, она ткнула его пальцем в грудь, и Лю покачнулся, словно не девичий ноготок царапнул нагрудник, а зазубренный наконечник стрелы. - Убивать чужим ножом, грабить во время пожара - я уже хорошо заучила эти ваши хитрости. Но вот что я скажу: когда мне нужно кого-то убить, я делаю это сама. Своими руками. Глядя в глаза! А не исподтишка, не в спину, не бабьими наговорами и мягкими лапками евнухов! И я всегда, слышишь, всегда буду так делать! Это - по-честному! Так поступают мужчины и воины! И мне плевать, кому из вас, желтомордые дикари, это придется не по нраву!
   - Почему мне кажется, будто я везу в седле Сян Юна? - Пэй-гун, слегка ошалевший от этой речи, попытался отшутиться, но летящую под откос колесницу так просто не остановишь.
   - Потому что чуский князь, хоть и лютый зверюга, как и все вы, но, по крайней мере, честный! И не прячет намерение убить за умствованиями и интригами, а...
   - Ага! - Лю поддал пятками по бокам Верному, жеребец фыркнул, Люся осеклась, и у него получилось вклиниться в ее словесный поток: - Вот, значит, как. Сян Юн у нас честный и благородный, а я, само собой, хитрый черноголовый крестьянин. Ну да, ну да, я ж не спорю. Но звучит всё так, будто ты окончательно решила здесь не оставаться. Нет?
   - А ты, - выдохнув, уже почти спокойно ответила вопросом на вопрос Люся, - всерьез думал, что я захочу остаться? Тут? Среди... - она повела рукавом, словно призывая его оглядеться по сторонам: - Среди всего вот этого?
   - Здесь, - негромко, но четко проговорил Пэй-гун. - Со мной. Ты оставаться не желаешь. Я понял. Скажи теперь, было ли у тебя хоть одно желание, которого бы я не исполнил?
   - Ну...
   Люся, фигурально выражаясь, насторожила уши. Что-то пошло не так. Нельзя же, в конце концов, просто так взять и поругаться с Лю Дзы, не ожидая, что хитрож...умный ханец не перехватит инициативу?
   - Было или нет? - пользуясь ее замешательством, он развивал успех. - Ведь не было. Я все делал так, как ты захочешь. Захотела идти во главе войска, верхом и в мужской одежде? - Пожалуйста! Желала участвовать в военных советах? - Как будет угодно небесной госпоже! Пощадить преступников, окружить себя толпой мужиков, которые евнухами даже не прикидываются? - Если небесная госпожа так хочет, почему нет! Так чего ты еще возжелаешь, моя Лю Си? Может, все-таки мою печень на завтрак? Тебе обжарить или так сожрешь?
   Последние слова он уже почти шептал, и лицо у него было такое, что... Что Люся уже почти раскаялась, приготовилась повиниться, пустить покаянную слезу и долго-долго просить прощения... Почти. Потому что кроме сжавшегося в виноватый комок сердца у Людмилы Смирновой имелись еще и мозги.
   - О да, - так же тихо ответила она. - Ты отлично постарался, Лю Дзы. Тебе почти удалось привязать меня. Узами дружбы, узами... - девушка едва не упустила момент, когда с губ уже готово было сорваться предательское "узами любви", но вовремя спохватилась. - Узами благодарности и долга. Узами родства. Это ведь на самом деле твоя была идея, да? Чтобы старый Люй Лу меня удочерил? И тогда я стала бы его дочерью, а значит - оказалась бы в его - и в твоей! - власти!
   - Ты как-то упустила тот факт, - мягко напомнил Лю, - что ты, вообще-то, и так...
   - И так - что?
   - И так в моей власти. Впрочем, приятно слышать! Значит, я действительно так хорошо старался, что ты убедилась в том, какой я... безопасный.
   - Не советую, - прошипела "хулидзын", - тебе менять сейчас тактику.
   - Да зачем же? - Пэй-гун пожал плечами. - Ведь работает! Но насчет старого Люй Лу с его "удочерением" ты почти правильно догадалась. Умница. Идея была не моя, но додумывали мы ее вместе. Отличный стратег этот старик-Люй! Такого союзника еще поискать...
   - Достаточно! - Люся подняла ладонь. - Довольно с меня твоих стратагем, Лю Дзы! Не знала я, что мы с тобой, оказывается, воюем!
   Лю чуть склонил голову набок, усмехнулся, но голос его был убийственно серьезен, когда Пэй-гун ответил:
   - Воюем. Потому что любить тебя - все равно, что биться с целым войском демонов, моя небесная госпожа. А война - это путь обмана. Как и любовь.
   Сказал и одним движением прижал ее крепче, не давая соскользнуть со спины Верного, и Люся не нашлась с ответом.
   Они молчали весь оставшийся путь от Санъяна до местечка Башан, где разбила лагерь армия Лю. Да и потом, уже в лагере... они продолжали молчать.
  
   Таня
  
   От злосчастного Хунмыня до Санъяна было рукой подать. Так сказала барышня Фэн и добавила, что хорошему всаднику хватит дня, чтобы туда-сюда обернуться. Оттого, видать, и ожила маленькая глиняная рыбка: стала теплой на ощупь и несколько раз ощутимо шевелила плавничками. Когда это случилось, Таня всю ночь заснуть не могла. Ворочалась с боку на бок, прикидывая и так и эдак, как бы теперь отыскать вторую часть божественной печати. Ведь она рядом, где-то в Санъяне. Дело за малым -- найти её. Мысли в голову лезли разные, но ни одной толковой и по-настоящему полезной. Разве только... Татьяну кинуло в жар, а потом сразу в холод, она вскинулась на постели и обхватила голову руками.
   "Что, если Люся уже сумела заполучить светлую рыбку?! - мысленно воскликнула девушка. - Это же возможно! Воины Лю Дзы захватили Санъян, затем, наверняка, обыскали императорский дворец. Или же по наущению Люсеньки схватили того самого офицера Ляна. А почем бы и нет?" Разбушевавшаяся фантазия подбрасывала девушке вдохновляющие картины одна другой ярче.
   Поэтому, когда явился Сян Юн с букетом и предложением связаться с сестрицей-хулидзын, Таня на радостях и цветы взяла, и упираться особо не стала.
   - Конечно, я напишу письмо моей Лю Си, - прощебетала она, безуспешно пытаясь скопировать интонации Лу Фэй.
   Та, к слову, смирнехонько пряталась в дальнем углу шатра за бумажной ширмой и тренькала на цине, всецело поглощенная музицированием.
   - Я счастлив буду принять вашу сестру в качестве гостьи, что порадовать вас, Тьян Ню, столь долгожданной встречей, - предельно чопорно молвил главнокомандующий и как бы невзначай спросил. - Кого бы вы хотели сделать посланником в стан Пэй-гуна?
   - Гу Цзе, конечно, - не долго думая заявила Таня. - Он очень исполнительный.
   - Превосходно, - сказал Сян Юн, поклонился и быстро вышел.
   "Даже не спросил, понравились ли мне цветы", - немного обиделась девушка. Обычно le gИnИral устраивал целый допрос, шуточный разумеется, относительно каждого добытого им растения. Это было так забавно и мило.
   Девушка выбрала из охапки большой розовый тюльпан, поставила его в кувшинчик и пока старательно выводила на бамбуковых дощечках русские буквы, поглядывала на цветок.
   "Люся, со мной все хорошо. Рыбка у меня. Запомни, твой Пэй-гун ни в коем случае не должен приезжать в лагерь Сян Юна. Он хочет твоего Лю убить. Вспомни про Хунмэньский пир. Просто оставьте город Сян Юну, а там поглядим, что будет" - написала она. Особо растекаться мыслью не имело смысла. Места на дощечках мало, а сказать друг другу надо многое. Просто им с Люсей позарез необходимо встретиться наедине. Вот только где?
   В этот момент Лу Фэй взяла особо пронзительный аккорд, похожий на оскорбленный вопль кота, которому наступили на хвост.
   - Сестрица Лу, наверное, знает какое-нибудь красивое место на полпути между Хунмынем и Башаном? - спросила Таня напрямик.
   - Конечно, знает, - не сказала -- пропела красавица. - Сестрица Лу готова услужить Небесной госпоже. Та желает прогуляться в компании с благородным князем? Или, - барышня кивнула на тюльпан. - Госпожа хочет собирать цветы?
   Каждый раз заговаривая с Фэн Лу Фэй на любую, даже самую невинную тему, Таня в конце концов смущалась самой себя. Татьяна, даром что белокожа и светловолоса, а все равно слишком резкая в движениях, вся какая-то неуклюжая, говорит чересчур громко. Нет, ей никогда не сравниться с древней аристократкой. И откуда только в этом варварском, в общем-то, времени, с нравами простыми и жестокими взялось столь грациозное и изысканное чудо?
   - Я бы хотела прогуляться. Одна.
   - О, - Лу Фэй лукаво округлила подведенные тенями глаза. - Сестрица Лу так хорошо понимает Небесную Госпожу. Есть такое место. Оно называется Байлуюань. Маленькая долина у реки. Сестрица Лу проводит.
   Тьян Ню взялась за кисточку и воодушевленно дописала: "Встретимся через пять дней в Байлуюань. Надо поговорить. Целую. Твоя Таня"
   У сестры будет время, и чтобы выяснить, где находится эта долина, и чтобы отговорить Лю Дзы от встречи с Сян Юном, и чтобы придумать, как незаметно улизнуть из лагеря на встречу.
   - Какие чудные значки. Это небесный язык? - спросила барышня Фэн, рассматривая письмо.
   - Он самый, - кивнула Таня.
   Её грела мысль о том, что ни кто в целом мире не сможет сейчас прочесть это послание. Просто потому что нет еще ни русского языка, ни святых Кирилла и Мефодия, и не скоро появятся. И словно читая мысли Лу Фэй задумчиво молвила:
   - Это очень удобно. В чьи бы руки не попало письмо, никто не сможет узнать, что в нем написано.
   - Я тоже так думаю, - согласилась Таня и дописала еще одну строчку: - "P.S. Нужно вывезти все свитки с записями, что найдутся в дворцовой библиотеке. Это очень важно!"
   Что бы не надумал Сян Юн в отношении столицы, а историческая наука не должна пострадать. Впрочем, дочь профессора Орловского собиралась сделать всё от себя зависящее, чтобы отговорить чусца от уничтожения Санъяна.
   - Гу Цзе отдаст письмо лично в руки госпожи Лю Си, - наставляла она светло-желтого от страха "посла".- И если потребуется, дождись ответа. Понял?
   Вместо ответа парень кивнул и его пальцы, крепко сжимающие древко флага с начертанными на полотнище иероглифами, побелели. По идее, имя Небесной Девы должно было защитить посла в пути, но Таня все равно трижды перекрестила древнего китайца, язычника, не ведающего о Спасении Души.
   - Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, иже везде сый и вся исполняй, сокровище благих и жизни Подателю...
   В конце концов, они с Люсей во втором веке до Рождества Христова единственные христианки, их молитвы точно будут услышаны. Пусть ни постов держать, ни праздников отмечать у Тани не получалось, не говоря о том, чтобы вычислить день Пасхи, но разве искренняя вера не самое главное?
   - Приди и вселися в нас, и очисти нас от всякой скверны, и спаси, Блаже, души наши, - прошептала девушка, глядя как трепещет на ветру белый стяг. - Спаси и сохрани тебя Отец наш Небесный, Гу Цзе.
   Если бы Таня Орловская могла, то она бы спасла и защитила всех -- и простого солдата Гу Цзе, и военачальника Пу, и мятежного Пэй-гуна, и дядюшку Сян Ляна, и девчонок-служанок, и всех добрых людей Поднебесной. И Сян Юна, конечно.
  
   Лю Дзы и Люси
  
   Гонец из лагеря Сян Юна прискакал очень вовремя. То есть, с точки зрения Люси - вовремя, а уж что думал на это счет Лю Дзы, о том она не ведала, да, в общем-то, и ведать особо не хотела. Так уж вышло, что перебранка по дороге из Санъяна в Башан обернулась не просто размолвкой, а чем-то посерьезней.
   Они не разговаривали. Совсем. И Люся прежде и подумать не могла, что это окажется так тяжело. Что равнодушное молчание этого вот чужого и древнего, если не сказать - дремучего, современника Ганнибала и Сципиона, будет настолько ее угнетать. Проклятый ханец молчал вдумчиво и со вкусом, он даже в третьем лице о себе не говорил! Но при этом продолжал жить с ней в одном шатре, хотя... Если можно так назвать напряженное сосуществование, когда Лю мрачно приходил только для того, чтобы угрюмо заползти на ложе за ширмой и там непримиримо заснуть, то да - они вместе жили. Впрочем, на взгляд Люси, это была никакая не жизнь.
   Сперва она даже расстроилась, но вскоре - разозлилась не на шутку. Игра в молчанку с Пэй-гуном оказалась занятием утомительным, но упрямства дочери профессора Орловского тоже ведь было не занимать. "Посмотрим, кто кого!" - несколько самонадеянно решила она, сама, впрочем, не очень понимая, чего же именно она хочет добиться от Лю Дзы.
   Хуже всех приходилось бедолаге Люй Ши, вынужденному служить этаким проводником между Пэй-гуном и его "небесной лисой". Несчастный парень аж осунулся весь и кушать почти перестал, что для любого обитателя Поднебесной - верный признак нездоровья. А в армии начали поговаривать, что хулидзын, видать, на что-то разгневалась и теперь командира Лю поедом ест. Или не ест. Или не только его. И вообще, что-то наш славный Пэй-гун аппетит потерял и лицом побледнел - не иначе, совсем его ци истощилась, а ян - того, иссох.
   В общем, прибытие гонца из войска Чу если не спасло ситуацию, то, по крайней мере, внесло в пасмурное сосуществование Лю и Люси живительное разнообразие. У них хотя бы появился формальный повод, чтобы заговорить.
   - Вот, теперь перед тобою небесная госпожа Лю Си, - молвил Пэй-гун, жестом приглашая в шатер посланника - коренастого круглоголового солдата в чуских доспехах и с белой повязкой на рукаве. - Можешь приветствовать ее и передать письмо.
   И требовательно протянул руку, дескать, давай сюда послание-то, гонец.
   Люся, скучавшая над развернутым свитком, в котором она понимала один иероглиф из тридцати, и то в лучшем случае, не успела даже брови вздернуть от неожиданности. Гонец? От Сян Юна? Стало быть, от Танечки!
   Солдат, таращивший на нее глазищи, вдруг замотал головой, как бык, у которого слепень кружит перед глазами.
   - Эта... Пусть Пэй-гун, того, извинит Гу Цзе. Гу Цзе госпожа Тьян Ню строго велела - ихней сестрице в ейные, сталбыть, ручки, письмо передать. Вот.
   Лю неторопливо сжал кулак и опустил руку. По лицу ханьца скользнула тень, но понять, гневается он или, напротив, только прикидывается, Люся не смогла. Но на всякий случай нахмурилась и вмешалась:
   - Доблестного воина зовут Гу Цзе?
   - Ну, дык, - отозвался чусец, подозрительно косясь на Пэй-гуна. Тот повел бровью и усмехнулся. Люся вздохнула:
   - Пожалуйста, славный Гу Цзе, передай письмо моей сестры Пэй-гуну, а он отдаст его мне. Верно ведь?
   - Дык, - с непередаваемой иронией подтвердил Лю. - А то!
   Забавно ему было, видите ли! Веселиться изволил! От возмущенного фырканья девушку удержало только присутствие в шатре постороннего.
   - Ну? - высказал сомнение посланник, поглядывая на ханьца с еще большим подозрением.
   - Точняк! - подмигнул Лю Дзы. - Зуб даю.
   И сцапал с широкой ладони посланца кожаный футляр с письмом.
   Люся вздохнула снова, выразительно, душераздирающе.
   - Добрый Гу Цзе, верно, устал, проскакав весь путь от лагеря генерала, - правильно истолковал ее намек Лю. - Ступай отдохни, умойся, поешь. Госпожа пошлет за тобой.
   - Госпожа пошлет, - подтвердила девушка. - Точно.
   У нее руки сводило от нетерпения, но нельзя же, в самом деле, смущать чужого солдата, прямо у него на глазах гоняясь за Пэй-гуном по шатру с воплями: "Отдай письмо, паразит!"
   А паразит времени даром не терял: откупорил футляр, достал и развернул бамбуковый свиток и смешно наморщил нос, обнаружив, что в письме - сплошные "небесные" письмена, ни одного нормального иероглифа!
   - Отдай, - сухо бросила Люся. - Все равно не поймешь ни черта.
   Лю повертел свиток так и этак, а потом лукаво прищурился:
   - Отдам, если попросишь.
   Но Людмила шутку не поддержала. Она встала, поддернула рукава и одним стремительным и резким движением вырвала у него письмо.
   - Скоморох базарный!
   - Удивительно, как же много в небесном языке ругательств! - фыркнул Лю, внимательно глядя, как она читает. - Ну? И что же пишет сестренка Тьян Ню? Сян Юн уже придумал, как именно меня прикончит?
   - Догадливый какой... - проворчала Люся, не отрываясь от свитка. - К чему ей слать предупреждение, если ты и сам все знаешь?
   - Не знаю, что именно брат Сян задумал, - вкрадчивый шепот над ухом заставил девушку вздрогнуть. Оказывается, он подошел вплотную, так близко, словно они и не ссорились, впервые за несколько дней так приблизился... А она и не заметила!
   - Может, прочтешь? Мне любопытно.
   - Отойди, - приказал "хулидзын". - Мы с тобой еще не помирились, и неизвестно, помиримся ли. Не подлизывайся ко мне, Пэй-гун. Тебя это письмо точно не касается.
   "Значит, что-то такое сестренка точно написала!" - понял Лю, но настаивать дальше не стал, отступил на пару шагов. И невольно засмотрелся на то, как его лиса читает, как щурит светлые глаза и хмурит брови, как отбрасывает со лба выбившуюся из-под повязки прядь, как беззвучно шевелит губами...
   - ... вывезти из дворца все книги. Лю! Ты слышал?
   Пэй-гун тряхнул головой, возвращаясь к реальности из мира грез, где эти мягкие розовые губы покорно раскрывались навстречу его губам.
   - Что?
   - Прикажи забрать из библиотеки дворца Эпан все книги, - повторила она. - Поверь, так надо.
   - Яшмовый Владыка приказал? - выгнул бровь Лю Дзы.
   - Я так хочу, - отрезала Людмила. - Этого не довольно?
   - Повинуюсь, о моя госпожа! - Лю изобразил издевательски-почтительный поклон и добавил тише. - Я всегда повинуюсь, ты еще не заметила? Зачем вывозить книги? Сян Юн собирается наступать на столицу и сжечь дворец? Об этом пишет твоя сестра?
   - Я... - Люся осеклась. Сказать ему сейчас - значит, вмешаться в историю. Разрушение Санъяна, Хунменьский пир и то, что случится потом - она вспомнила, прямо сейчас вспомнила то, о чем когда-то рассказывал отец. Страшные и странные сказки обернулись реальностью - прямо здесь и сейчас. И несчастный император, точнее, судьба, которая его ждет...
   - Когда генерал позовет тебя на пир, не езди, - решилась она. - И книги вывези. Самому же потом пригодится циньское наследство!
   - Говоришь, он собирается убить меня на пиру?
   "Вмешательство в историю, - напомнила себе Люся. - А черт его знает, может, это самое вмешательство тоже предопределено? И посоветоваться не с кем!"
   - Просто не езди, - попыталась увильнуть она. - Ради твоих китайских богов, Лю Дзы, сделай, как я говорю!
   Лю отступил на шаг и нахмурился.
   - Хорошо. Цзи Синь займется библиотекой - вот уж кому по душе такое дело! Хоть я и клялся, что не возьму себе ничего, что захватил в Санъяне... А ты - расскажешь мне все, что знаешь.
   - Нельзя.
   - Даже если нельзя.
   Люся в ответ яростно замотала головой.
   - Нет! Да я и не помню почти ничего! Вдруг скажу, а станет только хуже? Прекрати, Лю, не выпытывай! Я уже и так сказала больше, чем могла.
   Она увернулась от протянутой руки и откинула полог шатра.
   - Куда?
   - Я хочу навестить Цинь-вана. Убедиться, что с ним все хорошо. Бедный ребенок так напуган...
   - С бедным ребенком за последние три часа, что ты его не видела, не случилось ничего нового, - проворчал Пэй-гун. - Ты так беспокоишься, будто я уже занес меч над его цыплячьей шейкой!
   - Очень смешно! - возмутилась Людмила. - Он был императором! Конечно, он боится, что его убьют! Не ты, так кто-нибудь другой, тот, кто сочтет его угрозой своей власти...
   - Этот мальчишка слишком много о себе думает, - Лю хмыкнул и отмахнулся от ее тревоги, как от мошки. - Империи больше нет, династия в любом случае сменится, и кому тогда нужен циньский щенок? О, не смотри так! Иди, иди к своему питомцу, невозможная женщина!
   Люся фыркнула и вышла из палатки. Это кто это их них еще "невозможный"! Уж не командир ли Лю собственной персоной?
   Но в одном Пэй-гун был прав: он и впрямь делал все так, как она хотела. Спасал поваров и императоров, сохранял библиотеки...
   "Нет, - тряхнула головой Люся. - Не размякай! Не раскисай! Если... когда мы с Танюшей добудем рыбок, все равно этого лукавого китайца придется выкорчевать из сердца... Так зачем же рубить коту хвост по частям?"
   Гонец от Танечки, доблестный Гцу Цзе, как раз дожевывал лепешку и допивал чай у ближнего костра. Завидев "хулидзын", чусец активней задвигал челюстями.
   - Не спеши, добрый Гу Цзе, я еще не успела написать ответ, - помахала рукавом Люся, а потом вдруг спросила: - Скажи мне, воин, известна ли тебе дорога в Байлулуань?
  
   Сян Юн
  
   Пожалуй, Тьян Ню следовало испытать себя в охоте на тигров, настолько умело она выбрала время и место для внезапного нападения. А что? У неё бы получилось. Раз хватило смекалки обхитрить Мин Хе и смелости вкупе с решимостью, чтобы застать главнокомандующего войск чжухоу врасплох, то и посмотреть в желтые глаза полосатому князю лесов хватит мужества. Что-то в этом духе сказал Сян Юн своей небесной нареченной, когда она застигла его принимающим ванну -- обнаженным и беззащитным. Мыться, как бывало прежде, вместе с солдатами возле лошадиной поилки будущему верховному вану было уже не по чину, вот и расположился чуский полководец в отдельной бадье, точно женщина, только без масла и розовых лепестков. Волосы даже уже отмыл, и тут - на тебе! Атака с фланга.
   - На Небесах поговорка есть такая: на ловца и зверь бежит, - задиристо сообщила девушка. - Вы так тщательно прятались от меня, mon gИnИral, что пришлось нарушить все мыслимые правила приличия. И пожертвовать стыдливостью.
   Сян Юн нарочно прикрыл глаза ладонью, чтобы не видеть голубоватой жилки пульсировавшей под кожей на шее собеседницы, чтобы его жадный взгляд не устремился выше, к округлому маленькому подбородку, а затем к нижней губе -- розовой и нежной.
   Нет уж, лучше смотреть на цветок, который Тьян Ню вертит в руке. Один только Яшмовый Владыка знает, как эта трава называется, но сейчас именно невинное растение приняло на себя весь гнев Небесной Девы. Девушку аж трясло от злости.
   - К чему же такие страшные жертвы? Чего вы от меня хотите? - выдавил из себя чусец.
   Он ожидал всего чего угодно. В голову хранительницы садов с персиками бессмертия могла прийти любая мысль. Но такое? О, нет!
   - Вы не должны убивать Лю Дзы, - припечатала небесная дева. - Я же знаю, что вы дали Гу Цзе письмо для Пэй-гуна. Не отпирайтесь!
   Где-то за ширмами сдавленно взвизгнул от ужаса проштрафившийся Мин Хе. Сказано ему было -- стереги господина от посторонних глаз, особенно от девичьих, а он подвел.
   - Да я и не собираюсь, - проворчал Сян Юн. - Может быть, все-таки позволите мне выбраться из воды?
   - Нет. Сначала вы выслушаете меня, главнокомандующий Сян.
   Она демонстративно придвинула низенькую скамеечку и села так, чтобы лица их оказались напротив друг друга.
   - Итак, вы написали Пэй-гуну и пригласили его на пиршество, так?
   Вообще-то, кормить поганца Сян Юн как раз не собирался. Только мясо и рис переводить на прохвоста. Но, если поразмыслить, то идея здравая. Чего только не случается на пиру! Люди и во время и после мрут, как мухи.
   - Что-то вроде того, - согласился князь.
   - Там вы хотите его убить, верно?
   Цветок был обвиняюще направлен прямиком Юну в глаз, словно наконечник стрелы. Цветок с нежно-розовыми лепестками, похожими на губы Тьян Ню. Главнокомандующий зачарованно уставился на него.
   - Он решил, что может меня обмануть. Выдавил из Куай-вана этот поганый приказ. Он хочет править Поднебесной, как император, - перечислил он прегрешения коварного Лю Дзы. - Я этого не допущу. Санъян по праву мой, и всё что в нем -- тоже моё.
   Язык говорил сам, без всякого участия рассудка, пока Сян Юн, словно безумный звездочет, считал девичьи ресницы: длинные и блестящие, изогнутые, как дуги луков.
   - И за это надо убивать вашего побратима? - всплеснула руками девушка. - Вы же назвались его старшим братом! Разве старший брат убивает младшего?
   - Ха! Еще как убивает. Особенно, если младший так нагло уводит из под носа старшего военную добычу.
   - Но сказано же вам, что Лю Дзы не тронул дворцовые сокровища. Он берег их для вас!
   Щеки у разгоряченной от возмущения Тьян Ню пылали, точно пионы.
   Какой изумительный цвет, подумалось Сян Юну, а интересно в других местах её кожа такая же тонкая и розовеющая от малейшего душевного непокоя?
   Чуский полководец изо всех сил впился пальцами в край бадьи. Ему срочно требовалось удержать себя на месте.
   - Ага! Сейчас! Не нужно меня смешить, мне совсем не весело. Только существо с Небес может верить в эти байки.
   - Можете не верить! - пуще прежнего вспылила небесная дева. - Но я сделаю все, чтобы ваши планы не осуществились. Я не дам вам его убить!
   - Это еще почему?
   Тьян Ню судорожно по-рыбьи глотнула воздух, то ли пытаясь справиться с яростью, то ли... придумывая оправдание своему безрассудному замыслу.
   - Потому что... потому что это -- несправедливо! Этот человек будет жить! Такова воля Яшмового Владыки!
   Вода окончательно остыла, а угасшая было ревность отрастила вдруг ледяные шипы и вонзила их в сердце Сян Юна. Тому, чтобы осатанеть многого и не требовалось.
   - Значит так! - по-тигриному взревел он. - Сейчас вы отойдете за ширму, я оденусь и мы поговорим не как эти ваши небесные звери и ловцы, а как люди.
   - Я...
   - За ширму -- я сказал! - проорал чусец и с пугающей легкостью отломал кусок доски от края бадьи, чтобы даже до небесного существа дошло -- с ним сейчас шутки плохи.
   У Тьян Ню, словно пелена с глаз спала. Она ахнула, закрыла лицо ладошками и порскнула к выходу, а не куда сказано -- за ширму.
   - Мин Хе, держи её, не отпускай! Госпожа хочет поговорить о Пэй-гун? Да запросто! Обсудим чем гостя дорого станем потчевать, а заодно придумаем, как его сподручнее убивать. Всё-всё обсудим! Сейчас-сейчас! - выкрикивал Сян Юн в запале. Ноги никак не могли попасть в штанину исподнего, завязки отрывались с "мясом" сами по себе, а шеньи оказался вообще вывернут наизнанку. Сражение с одеждой убавило пылу, но и только.
   - Мин Хе, ты держишь госпожу?
   - Держу!
   - Превосходно.
   Ординарец и вправду держал. Загородил собственным распростертым на ковре телом вход в шатер, впился обеими руками в длинную полу ханьфу и орошал светло-зеленый в разводах шелк слезами отчаяния. А виновница переполоха дрожала всем телом, почти до конца осознав весь риск своей выходки. И оба были такие несчастные, такие поверженные и сдавшиеся.
   - Тьфу на вас, - вздохнул Сян Юн в сердцах.
   Гнев покинул его так же внезапно, как нахлынул, оставив после себя, как после пожара, лишь стынущие угли грусти. Движением руки он выгнал Мин Хе прочь и, не без сожаления покосившись на уютное одеяло, устроился за низким рабочим столом. Подпер тяжелую голову рукой и молвил печально.
   - Мне грустно, Тьян Ню. Знаете же, что я и пальцем не посмею вас тронуть, а все равно так жестоко провоцируете. Я очень несдержанный человек, я зачастую невластен над самим собой. Я не смею даже поцеловать вас, хотя, поверьте, мне этого хочется больше, чем жить и дышать. У вас нет совести, небесная госпожа, вот что я скажу. Да садитесь уже, не стойте!
   Та послушалась, но, как видно, не сдалась.
   - Вы теперь не убьете Лю Дзы? - спросила девушка с надеждой. - Пообещайте мне, mon gИnИral.
   И так трогательно прижала к груди сложенные лодочкой ладони. Вот как было на неё злиться? Никак.
   - Не могу этого пообещать, - честно признался Сян Юн.
   - Но почему?
   - Ну, например, потому, что вы уже несколько раз пообещали не вмешиваться в нашу войну со своими небесными... стратагемами и не сдержали слова. Разве нет?
   Собеседница вызывающе вскинула голову.
   - Тогда я сделаю так, чтобы он не приехал в Хунмынь.
   - Сделайте, - пожал плечами чуский полководец. - Получится -- ваша взяла. Но больше не пытайтесь застать меня врасплох. Это нечестно. А лучше, до тех пор пока я не войду в Санъян, не попадайтесь мне на глаза. Так будет лучше для всех.
   - Это еще почему?
   Он низко склонил голову, закрыв лицо влажными спутанными волосами, и глядел из-за их завесы, точно тигр из тростниковых зарослей -- диковато и тревожно.
   - Моим глазам и сердцу будет больно.
   А Тьян Ню вдруг лукаво улыбнулась:
   - А как же "без неё пред очами мне хватит дня неизбывной тоскою сойти с ума"? Песня солгала?
   - А нестрашно, я и так уже спятил от любви. А вы? Вы ведь любите меня? - спросил, он почти задыхаясь.
   Призывно звякнула подвеска в мягких, похожих на птичьи перья, волосах. Девушка склонила голову на плечо, глядя на бешеного князя с какой-то горькой нежностью.
   - А вы как думаете, mon gИnИral?
   В этих словах уже содержался весь ответ. И это было нестерпимо, как ожог горящей головней. Эта невозможная женщина снова играла с огнем.
   - Так! - рыкнул Сян Юн. - Немедленно отдайте цветок и уходите!
   И уже потом, когда остатки благоразумия увели небесную деву прочь из его шатра, прижал к пересохшим губам измочаленные лепестки. Вот она польза от букетов!
  
   Глава 2.
  
   Сунь Бин, Гу Цзе и Сян Юн
  
   У телохранителя Небесной Девы, ответственного хранителя её важного сундука и личного гонца в одном лице очень болело это самое лицо. Еще бы ему не болеть, если по нему прошлись кулаки главнокомандующего, превратив в сплошной синяк. Хорошо еще нос не сломан. Гу Цзе еще раз осторожно ощупал самую выдающуюся честь своей внешности, а лишь затем разлепил распухшие веки, чтобы еще раз удостовериться, что ему темно из-за отеков, а не потому что глаза повытекали от богатырских ударов.
   Костерок уже догорал, угли постепенно остывали, но ни у кого из товарищей по несчастью не нашлось сил подкинуть дровишек. Кто свернулся калачиком и стонал, кто тихонько всхлипывал, кто умудрился задремать. Из палатки то и дело доносились взвизгивания девушек, смазывавших друг другу спины целебным бальзамом. Генерал Сян удостоил чести только командира Сунь и и его, Гу Цзе, приложив их собственноручно, остальная свита госпожи Тьян Ню просто отведала законных палок. По пятьдесят штук каждому из провинившихся.
   - Наш господин милостив, - прошептал командир телохранителей, простираясь ниц по окончании экзекуции. - Мог казнить недостойных слуг, но не стал.
   Мог, еще как мог. Ого! Просто сказать "Казнить мерзавцев" и дело с концом. Он в своем праве был. Кто не уследил за госпожой, тому и голова с плеч.
   А то, что полететь следом за упорхнувшим госпожой Тьян Ню и госпожой Фэн никто не мог, главнокомандующего не волновало. Гу Цзе вообще не той полянке, где дамы собирали цветочки, не было. Он отсыпался после возвращения из стана Пэй-гуна и, как говорится, ни ухом ни рылом. Только, когда его, сонного и ничего не понимающего, волокли на допрос узнал о побеге... То есть, об улете. И кабы не еще полсотни свидетелей происшествия, то под неминуемой пыткой Гу Цзе признался бы во всём и что было, и чего не было.
   Слегка ополоумевшего главнокомандующего всем штабом убедили -- его невеста по доброй воле улетела на Небеса и не иначе как по призыву самой Матушки Сиванму. Может, в её садах персики бессмертия поспели как раз? Соберет Тьян Ню драгоценный урожай и сразу вернется. Оттого телохранителям и служанкам всего лишь палок всыпали.
   Пока осиротевшая свита, кто во что горазд, возносила благодарности Небесам за чудесное спасение, командир Сунь Бин думу думал. Весь вечер так и просидел сычом спиной к соратникам. Даже от чашки с кашей отказался. И таки высидел мысль.
   Сначала Сунь Бин отправился в опустевший шатер госпожи, посветил в каждый уголок масляной лампой, словно искал чего.
   Обычно старавшегося в чужие дела носа не совать, Гу Цзе аж любопытство разобрало.
   - Это чего, командир? - спросил он.
   - Ничего, - буркнул тот и потрогав огромную шишку под глазом добавил: - Пойду к Главнокомандующему.
   - Зачем?
   - Сдаваться.
   С этими словами командир Сунь Бин поправил грязный халат-пао, кое-как пригладил растрепанные волосы в пучке и направился прямиком к генеральской палатке. А Гу Цзе, болван безголовый, следом поплелся.
   Там, внутри было темно, как незнамо где. Только одинокая свеча в ветвистом шандале мерцала, однако же главнокомандующий не спал. Его ординарец только глаза выпучил и с безмолвным вопросом за рукав Сунь Бина подергал, мол, неужто жизнь настолько вам недорога? Но внутрь пустил, несмотря на поздний час.
   Главнокомандующий сидел в окружении опустошенных мисок. Даром что ли над полевой кухней весь день дым столбом стоял? Старались кашевары, чтобы высокий господин смог заесть свое горе, коли залить вином не получается. Впрочем, кувшина вина генерал все же выкушал, как полагается.
   - Чего тебе? - спросил он у коленопреклоненного командира Суня.
   - Слуга пришел поделиться своими недостойными соображениями.
   - Говори.
   Голос у главнокомандующего был хриплый, словно... Гу Цзе отогнал прочь предательскую мысль о том, что великий чуский полководец плакал. Скорее всего, просто обжег горло горячей лапшой. Скорее всего.
   - Наша госпожа столь добросердечна, что... - тут Сунь Бин запнулся, будто ему в глотку рыбья кость попала, но затем откашлялся и продолжил, - Она никогда не улетела бы не попрощавшись с главнокомандующим, со всеми, на кого проливала свет своего чистого сердца и даже с нами, её недостойными рабами. Нет, я не верю. Госпожа не такова.
   - Вот как? - недоверчиво прищурился Сян Юн
   - Она, само милосердие, прекрасно знала, что её слуги будут строго наказаны. Она бы этого не допустила.
   Честность командира Суня граничила с безрассудным и бессмысленным самоубийством.
   "А ведь и правда, - подумалось вдруг Гу Цзе. - Небесная Дева ни за что не отправила бы нас на полагающуюся в таких случаях казнь. Она не такая!"
   - Солдат, хочешь сказать, что Тьян Ню улетела не по воле Яшмового Владыки? И она скоро вернется?
   Глаза главнокомандующего светились в полумраке, как у кота.
   - Что-то вроде того. Ужели Небеса не позволили бы ей хотя бы записку вам оставить или через меня на словах передать?
   - Хм...
   - Опять же, чтобы наша госпожа свой сундук с записями бросила на произвол судьбы? - рассуждал Сунь Бин. - Быть того не может.
   - А то! - подтвердил полномочный хранитель летописных сокровищ. - Оно самое.
   И только сейчас Гу Цзе вспомнил о своем обещании в случае чего отвезти сундук к хулицзын.
   - Давеча он доставил нашей госпоже письмо от сестрицы. А ну, как у той беда какая приключилась?
   Больше всего гонец боялся, что сейчас князь станет расспрашивать его об госпоже Лю Си. Ему этими разговорами соратники уже все мозги выели. Все эти бесконечные "Хвосты видел?" да "Клыки изо рта торчат?" настоящая пытка для человека, чей язык Матушка Нюйва пришила во рту другой стороной. Да и особенно говорить не о чем. Еще одна белокожая дева, вроде госпожи Тьян Ню. И вообще, сначала они обе ему показались на одно лицо.
   Но Сян Юн лишь нетерпеливо куснул себя за костяшки пальцев.
   - А что там в письме? Где оно? Осталось ли?
   Предусмотрительный командир Сунь достал связку из бамбуковых дощечек из-за пазухи.
   - Мин Хе! Света прибавь!
   Предупредить, что хрен они разберут небесные письмена, Гу Цзе не успел.
   Генерал жадно схватил письмо, повертел в разные стороны, примериваясь и так и эдак, но простенькие закорючки, сделанные тушью, не сумели бы прочесть и сто мудрецов.
   - Проклятье! На Небесах что - пишут слева направо? - зашипел от досады Сян Юн.
   - Так еще и не сверху вниз, а как бы в сторону, - подтвердил командир Сунь. - Мне госпожа сама как-то поведала.
   - А мне даже показывала! - встрял Мин Хе. - На Небесах, говорила, бумага тонкая, плотная и гладкая, как шелк. Писать на ней проще в строчку. Так больше влазит.
   - Вот ведь! - ревниво вспыхнул князь. - А мне, значит, ни словечка не сказала!
   - Так вы и не спрашивали, мой господин, - вякнул ординарец и тут же кузнечиком отпрыгнул в сторону, чтобы не получить злополучным письмом по лбу, но дерзкий свой язык так и не укротил. - Стало быть, о чем таком хулидзын написала сестре, мы не узнаем. Тогда какой в письме прок?
   - А в том, что оно было. Получает наша госпожа это письмо, читает его и еще до следующего заката улетает, никого не предупредив, - терпеливо пояснил Сунь Бин. - Меня другое тревожит. К чему тут госпожа Фэн?
   Гу Цзе, к слову, это вопрос тоже очень волновал. Настолько, что он осмелился голос подать:
   - Ото ж!
   - На Небеса запросто так подружек не водят. Небось, не девичья светелка. Да и не сдружились они меж собой. Подозрительно всё это. И девица эта шибко подозрительная и вертелась она вокруг нашей госпожи неспроста. Как бы всё это не её рук дело. Опять же, сказывают, что не только небесные создания летать умеют.
   Было в этом прозрачном намеке на даосские чудеса что-то заставившее главнокомандующего крепко призадуматься. Что по мнению Гу Цзе было его прямой и основной обязанностью. Кто главный, тот и думает, остальные слушают и выполняю. Разве нет?
   - К чему ты клонишь, командир Сунь Бин? - напрямую спросил чуский князь.
   Старый солдат тяжко вздохнул и отступил на несколько шагов, затем опустился на колени и коснулся лбом настила. Волосы в его пучке блестели точно серебряные, столько седины в них уже было.
   - Велите меня казнить хоть прямо сейчас, - сказал он, не поднимая головы.- Но мою маленькую госпожу спасите-защитите. Потому что чует мое сердце -- она в беде. Презренный слуга шибко волнуется за Небесную Деву. Он готов принять смерть.
   Сян Юн молчал.
   И тогда неведомая сила вдруг согнула спину Гу Цзе и она же потянула за обычно такой непослушный язык:
   - Дык... Эт самое... Прикажите мне ехать к Пэй-гуну, мой господин. Пускай хулидзын скажет правду.
   - Хорошо, - молвил Сян Юн, хмуря широкие брови. - И напомни моему дорогому младшему братцу Лю Дзы, что я его на пир жду. Иначе сам заявлюсь с войском в придачу. А теперь -- уходите все. - И рукой махнул.
   - Да ты - храбрец, Гу Цзе, - шепнул на прощанием Мин Хе. - Я бы так не смог, честно слово.
   - А то, - вздохнул тот, сам от себя такой бойкости не ожидавший, и уже сто раз пожалевший о своих словах.
   Теперь-то деваться было некуда. Если хулидзын печень отважного воина не схарчит, то Пэй-гун за дерзость голову отрубит.
  
   Таня
  
   Когда давным-давно, много лет тому... вперед, в прошлой жизни, которая через две тысячи двести лет еще только случится, и которая уже бесповоротно закончилась, Татьяна Орловская купалась в Черном озере. Правда, тогда она была никакая не Татьяна, а десятилетнее отродье, с головы до ног перемазанное черничным соком, изредка удачно прикидывающееся послушной девочкой. Сначала она просто напилась вволю, встав на четвереньки на краю плоского валуна, словно зверь лесной, потом решила оттереть от сока ладошки. Но как, скажите на милость, можно сосредоточиться на скучном мытье, когда в прозрачной воде то и дело снуют мелкие юркие рыбешки, а на дне ждут-не дождутся круглые камушки? Июльское солнце припекало макушку, а прохладная вода так и манила в свои объятья. Всего и делов-то скинуть бриджики и рубашку. Маменька, конечно, заругает потом, но, ей Богу, оно того стоило. Плавать Таню научила тайком Люся, которую летом из моря было не выгнать. Попискивая от предвкушения девочка вошла в воду, присела, оттолкнулась от скользкого дна и поплыла по-лягушачьи. Неторопливо, фыркая и пуская пузыри от удовольствия. Сверху-то вода теплая, как парное молоко, щедро прогретая солнцем, особенно возле берега. И тишина, изредка нарушаемая лишь вскриками чаек, такая убаюкивающая. Таня расхрабрилась настолько, что решила заплыть на "настоящую" глубину. Пока никто не видит, само собой. И там... Скорее всего, где-то там на дне бил холодный ключ и это его прохладный поток коснулся ноги, но девочке показалось, будто её пятка скользнула по чьей-то огромной гладкой спине. Кто-то плавал в темных глубинах, кто-то большой, сильный, страшный. Чудилось, что огромная хищная рыба, угольно-черная, молчаливая и неумолимая, как сама Смерть, накручивала круги прямо под Таней, примериваясь к добыче. С колотящимся об ребра обезумевшем сердцем и застрявшем в горле криком, с клацающими от ужаса зубами и предательской слабостью во всех суставах девочка повернула к берег и только чудом божьим добралась до него, а потом выползла на камень и долго-долго лежала прижавшись дрожащим тельцем к его теплому боку. А вслед за ней на берег выбрался страх -- черный и древний, как это торфяное озеро. И стал жить где-то рядом с душой незваным нахлебником. Стоило сгуститься сумеркам, как Таня вдруг всей кожей чувствовала -- рядом кружит темной безмолвной тенью само Зло.
   Так вот, лишь глянув в глаза существу, назвавшему себя Фэн Лу Фэй, девушка сразу поняла -- Рыба-Смерть наконец-то всплыла и явила себя. И словно с глаз вдруг спала пелена. Кто? И вот это девица-аристократка? Да вы смеетесь? Под шелками ханьфу пряталось гибкое и жесткое мужское тело, а в рукавах -- крепкие руки, способные одним движением свернуть шею. А лицо... Нет, скорее уж личина. Мягкость и плавность черт удивительны образом расплавились и, застывая, превратившись в жесткость и хищность. Но куда, куда же прежде смотрели её глаза? И глаза Сян Юна, и глаза Сунь Бина тоже.
   - Госпожа Тьян Ню уже обо всем догадалась, - констатировал похититель и, подцепив пальцем, резким движением сорвал шнурок с рыбкой с шеи небесной девы. - Значит, мы не будем тратить время на пустые объяснения. Это прекрасно.
   Вот уж действительно нет никакой нужды в подробностях и деталях. Они едва от земли оторвались, а Таня уже сообразила что к чему. И про то, что человек её укравший вовсе не женщина, догадалась, и что явился он в лагерь чжухоу не просто так, а за её рыбкой. Кто летает без крыльев, тот и глаза целому войску отвести может, не так ли?
   "Долетались мы, дедушка Ли Линь Фу, добаловались! Произвели неизгладимое впечатление на великого воина! Черт бы тебя побрал!" - взвыла Татьяна, изнывая от исконно русского желания побольнее укусить собственный локоть. Выходило, что она сама подсказала этому... Чтобы произнести имя даже мысленно, пришлось себя заставить. Так вот... Конечно, слуги разболтали Чжао Гао о летучих свойствах небесной госпожи почти сразу же. Здесь вообще никто не умел держать язык за зубами - ни генералы, ни прачки.
   Тонкая полоса от шнурка на шее, будто огнем пекла. Таня поерзала на траве, проверяя крепость своих невидимых пут, в надежде на удачу, которая, как известно, любит всяких дурачков и дурочек. Пустая затея. Сегодня госпожа удача её совсем не любила и ни капельки не сочувствовала. А банальными веревками похититель не пользовался принципиально. Зачем, если у него есть способы получше?
   - Ведите себя пристойно, - промурлыкал Чжао Гао, глумливо косясь на обнаженные ноги девушки. - Или вы пытаетесь меня соблазнить?
   И эдак многозначительно сжал пальцами её колено. Простое казалось бы движение, но от ужаса перед этим человеком у Тани волосы на макушке зашевелились. Липкий страх от занемевшего затылка стек прямо по спине между лопатками к пояснице и ледяным кушаком опоясал пленницу. Но хуже всего то, что Чжао Гао увидел её страх. Он аккуратно надкусил его, словно переспелый персик -- один бочок розовый, а второй уже с гнильцой.
   - Думаете таким образом купить себе жизнь?
   Прохладная ладонь убийцы императора Эр-ши плавно сместилась выше по бедру. Словно змеиный раздвоенный язык, пробующий одновременно на вкус и запах лучшее из лакомств каждого душегуба -- страх женщины перед насилием.
   - Мне проверить насколько небесная дева -- дева? - прошептал одними губами, все еще подведенными помадой, Чжао Гао, прижимая Татьяну к земле. Казалось, что приторно-сладкий сок похоти капает ей прямо на подбородок. - Погони все равно не будет. Вдруг вам понравится? Вдруг такого на Небесах нет? Или откуда вы там явились?
   Девушка захрипела, голос ей внезапно отказал, и затрясла головою пытаясь уклониться от этого ядовитого взгляда.
   - Страшно?
   Другой рукой он пребольно сжал подбородок, чтобы Таня не смогла отвернуться.
   - Страшно. Я вижу, - на миг будто прозрачная пленка заволокла его зрачки, как это бывает у дремлющих птиц. - А мне скучно. Знаешь ли, по-настоящему мне хотелось бы посмотреть, как устроены твои глаза, Тьян Ню. Узнать, почему они не черные, а серые. Почему они такие?
   И сказав это, Чжао Гао бесстрастно отстранил от себя изнемогающую от ужаса пленницу. Чего бы он не желал на самом деле, но своего определенно добился. Татьяна не то что пошевелиться не могла, моргнуть лишний раз страшилась. Её тело сотрясала такая дрожь, что зубы во рту лязгали и она умудрилась прикусить язык. От солоноватого вкуса крови девушке подурнело.
   "Господь всемогущий! Спаси и помилуй рабу твою грешную..."
   - Вряд ли твои мольбы кто-то услышит, - небрежно бросил мучитель, заметив, что губы девушки шевелятся. - Ты была неосторожна, а я собрал все ингредиенты -- твои волосы, ногти, слюну и нитки из нижнего белья...
   Он говорил что-то еще, то ли хвастался, то ли просто ставил перед фактом, но в ушах Тани стоял беспрестанный звон, сквозь который не могли пробиться посторонние звуки. Но может оно и к лучшему?
   А бывший главный евнух не торопился избавиться от женской одежды, нимало не смущаясь своего странного вида. Он был занят: пожег палочку с благовониями и чертил ею в воздухе призрачные письмена -- не иероглифы, нет, а причудливые узоры. Те, в свою очередь, не развеивались от дуновений ветра, а подхваченные воздушными потоками уплывали вдаль. Неторопливо, но уверенно, будто стремились к некой неведомой цели.
   Время шло, ветер то стихал, то крепчал, запах благовоний казалось пропитал каждую травинку вокруг, но Чжао Гао продолжал жечь благовония и посылать далекому адресату послания. Таня успела даже задремать, обессилев от переживаний и затосковав от раздумий.
   Где она понятно -- в долине Байлуюань. Кого зовет подлый колдун тоже яснее ясного. Люсеньку, разумеется. Зачем? Вот это самый главный вопрос. Но если помнить, что у мерзавца сейчас в руках обе рыбки... Христианская душа упорно сопротивлялась верить в то, что древний, изощренный не только в интригах, но и в колдовстве, злодей способен подчинить волю людей из будущего -- образованных и просвещенных. Ладно, Татьяна Орловская такая наивная дурочка, что попалась в его сети, но Люся-то воспротивится. Она сумеет противостоять!
   И еще... Согласно "Историческим запискам" к этому моменту Чжао Гао должен был быть мертвее мертвого. Сыма Цянь утверждал, что подлого злодея-евнуха последний император Цинь -- беспомощный мальчик -- приказал разорвать лошадьми. И либо летописец ошибся, либо появление двух русских девушек существенно изменило ход исторических событий.
   И пока Тьян Ню терзалась догадками, самый страшный день в её жизни подходил к концу. Один из самых страшных... А на закате -- пурпурном и ветреном -- к Чжао Гао явился его званый и жданный гость. Тонкий, как одинокая былиночка, юноша в черных одеждах медленно, чуть покачиваясь, спустился с пригорка. Сначала Тане показалось, что в его длинные волосы, рассыпанные по плечам, вплетены белые тонкие ленты. Но присмотревшись внимательнее она с ужасом обнаружила, что это струйки белесого благовонного дыма. Они причудливо извивались, превращая черные шелковые пряди в снежно-искристую седину.
   - Ты звал меня? - спросил хрупкий отрок совершенно безжизненным голосом.
   В равнодушных глазах его остывал последний кроваво-золотой солнечный луч.
   - Я звал, а ты пришел, Цзы Ин, - согласился Чжао Гао довольно, потирая ладони. - Тебя никто не видел?
   - Никто, - отчеканил мальчик.
   - Вот и хорошо. Теперь ложись спать.
   Колени зачарованного пленника подломились и он рухнул на бок, словно сраженный пулей. Голова его неестественно запрокинулась и стало заметно, что юноша дышит с огромным трудом.
   - Он так задохнется, - прошептала Татьяна. - Уложите его ровнее.
   - Тебе есть до маленького трусливого выродка какое-то дело? - удивился Чжао Гао.
   - Он тоже живой человек.
   - Пока живой и останется таковым очень недолго. Как, собственно, и ты.
   - Я уже догадалась. Пусть так, но зачем же дополнительно мучить? Вдруг он не сможет больше идти, или вообще не доживет до нужного момента?
   Чжао Гао удобно устроился возле весело потрескивающего костерка, чьим теплом, похоже, собирался пользоваться единолично.
   - Идти он сможет, даже когда его сердце остановится, - отмахнулся бывший главный евнух. - И будет выглядеть почти как живой. До тех пор пока не завоняется.
   Таню передернуло от омерзения.
   - И тогда в ход пойдет соленая рыба, да? - спросила девушка, намекая на историю со смертью Цинь Ши-хуанди. Труп императора месяц везли из Шацю в Саньян, не объявляя траура, а Чжао Гао всю дорогу делал вид будто Ши-хуан жив -- приносил пищу, делал доклады.
   - Старичок вставал и садился, и рукой махал, как живой, но слишком уж быстро разлагался на жаре, - заявил дворцовый интриган, впервые проявив какое-то подобие чувств.
   Он жмурился и улыбался собственным мыслям. Должно быть, радовался столь удачно, практически по нотам разыгранному спектаклю трехлетней давности. Так ловко избавиться от старшего принца и возвести на трон никчемного Ху Хая, это надо уметь.
   "Всё с тобой понятно, живодер" - решила Таня. Она вдоволь нагляделась на подобных. Помешанных на идее, искренне убежденных, что цель оправдывает любые средства. Что им противопоставить? Ничего. Они всегда сильнее и безжалостнее. Можно лишь оставаться верным собственным убеждениям, а Татьяна Орловская веровала в человечность. В то, что больных следует лечить, голодных -- кормить, а маленьких и слабых -- защищать.
   - И все же позволь...те мне позаботиться о мальчике? - взмолилась она.
   Бывший евнух не рискнул ослаблять её путы на ногах, а заставил юношу снова встать и подойти к пленнице поближе, чтобы она могла дотянуться.
   - Какой красивый. А кто это?
   - Цинь-ван, - бросил Чжао Гао безразлично.
   Обе покорные игрушки ему успели изрядно наскучить. Может быть, поэтому его власть над мальчишкой ослабела: в глаза появилась некая осмысленность и при каждом выдохе из носа и рта не вырывалось облачко дыма.
   - Небесная госпожа... - пролепетал юноша, узрев на чьих коленях покоится его голова. - Госпожа Тьян Ню...
   - Ч-ч-ч... Тише.
   Она прижала палец к губам несчастного Цинь-вана. Мол, погоди с разговорами. И только когда стало совсем темно, а Чжао Гао вроде как задремал возле костра, прошептала на ухо своему товарищу по несчастью.
   - Ты Люсеньку... Тьфу! Ты госпожу хулидцын видел? Как она? Не собирается сюда явиться?
   О планах дерзкой, но очень доброй хулидзын мальчишка ничегошеньки не знал, зато юный Цзы Ин подозревал куда устремился их жестокий похититель.
   - Совсем рядом гора Ли, а там, у её подножья, находится гробница Цинь Ши-хуанди, - одними губами, почти беззвучно сказал он. - И послезавтра... - низложенный император запнулся, а потом вздохнул тяжело, словно загнанная лошадь. - Прошло ровно тысячу сто один день как умер мой дед.
   Что бы это не означало, но ничего хорошего им обоим в этот знаменательный день не светило.
  
   Люся
  
   На долину Байлуюань ночь опустилась с размаху, как топор мясника - меж рогов коровы. Практически без сумерек, внезапно: только что верхушки зеленеющих деревьев еще золотило закатное солнце, еще подсвечен был багрянцем туман над полями, и вдруг - бац! И хоть глаз выколи.
   Но Люсе, к слову, ночная тьма помехой отнюдь не была, наоборот - она уже вся извелась, сидя в зарослях осоки на топком берегу очередной древней речки и терпеливо снося укусы местных летучих гадов, таких же кровожадных, как их двуногие земляки. Шуметь было нельзя, так что девушка даже мелкого кровососа прихлопнуть не рисковала. Ввечеру звук по-над водой далеко идет... а ну как услышат? Не сказать, что сидеть по колено в прохладной водице Люсе было так уж комфортно: хоть разболевшаяся к вечеру нога и блаженствовала в мягком иле, другую-то аж сводило от холода. Но выбора у "хулидзын" особенного не было, кроме как притаиться и тихонечко ждать, пока окончательно стемнеет. Ждать и тоскливо смотреть на слабый отблеск костерка на другом берегу.
   Там была Танечка, и сложнее всего было терпеть, не бросить к ней сразу, не выдать себя. Но Люся кусала губы, поджимала пальцы на коченеющих ногах и ждала. Потому что рядом с сестрой засел враг, и единственным способом спасти Таню было не выдать себя раньше времени.
   Как она поняла, что ехать прямо на место встречи нельзя нив коем случае? Сложный вопрос, и Людмила сама не нашла бы точного ответа. Чутье? Пожалуй, что чутье, но и не только. От этого письма, от этой тайной встречи на полдороге между лагерями то ли союзников, то ли соперников Сян Юна и Лю Дзы, конечно, попахивало ловушкой, но ведь никаких доказательств подозрениям не было. В конце концов, письмо написала именно Таня, и если бы ее заставили это сделать, кто мог бы проверить, что именно чертит на бамбуковых планках своими "небесными знаками" Небесная Госпожа Тьян Ню? Тут и по-китайски-то не каждый читать умеет! Но сестру, доверчивую и добрую Танечку, запросто могли обмануть! Обмануть и использовать, чтобы выманить из Башана "хулидзын". Ведь выманили же мальчика-императора, да так ловко, что исчезновение Цзы Ина в лагере Лю заметили, лишь когда парня и след простыл!
   С пропажи этой, внезапной, бесследной, всё и началось. Разумеется, когда Цинь-вана не нашлось в его шатре, лагерь Лю Дзы встал на уши. Юного Цзы Ина, конечно же, охраняли, но на цепи мальчишку никто не держал. Внук Цинь Шихуанди и так практически не выходил из палатки, и Люсе приходилось чуть ли не силой вытаскивать императора наружу, чтобы воздухом подышал и на солнышке погрелся. И уж точно парню было некуда бежать. Ну не к Сян Юну же? Будь Цзы Ин постарше, да захвати его Пэй-гун в бою, тогда - другое дело, тогда еще можно было заподозрить, что бывший правитель с помощью каких-то мифических сторонников удрал из военного лагеря, полного солдат, но мальчишке и впрямь было некуда идти. Брошенный даже евнухами, Дзы Ин, после того, как преклонил колени перед "крестьянским вожаком" и собственноручно вручил мятежному простолюдину регалии Сына Неба, оказался не нужен никому. Вообще. Кроме "хулидзын", которая одна-единственная упорно считала низложенного Сына Неба просто испуганным подростком...
   Люся не только выгуливала Цзы Ина на травке, она еще и свою "свиту" к нему приставила, правда, без слез и жалоб это принял только старый мудрый Ба, прочие же выли и стенали. Цинь-ван был славным мальчиком, но золотые драконы на черном шелке императорских одежд застили взор и пугали даже неунывающего Люй Ши, так и норовившего улизнуть подальше.
   В итоге Люй Ши оказался чуть ли не провидцем. Удравший купать и чистить Верного, ординарец Пэй-гуна стал единственным из "свиты" Люси, кто не пострадал от исчезновения Дзы Ина. Нет, ни старик-евнух, ни парочка "злодеев" не погибли, зарезанные или удавленные. Они просто... спали. Спали глубоким, но вряд ли сладким сном - вскрикивали и стонали, метались, потели, а Гуй Фэй, тот вообще плакал во сне. И разбудить их не могла даже холодная вода, которой Лю приказал облить проспавших императора засранцев. В лагере, конечно, сразу пошли разговоры о колдовстве, но тихонько, вполголоса. В полный голос о чарах завопили, когда спящими обнаружились и часовые у ворот.
   - Он же не сам сбежал! - Люся успела ухватить разъяренного Пэй-гуна за рукав, а тот в запале попытался вырваться поначалу, но потом затих, с явным усилием заставляя себя выслушать, что там бормочет небесная женщина. - Не сам, Лю! Мальчика похитили! Тут чертовщина какая-то... Охолони! Остынь!
   - Ты... - ханец смотрел исподлобья и тяжело дышал, потому речи его выходили отрывистыми и сдавленными, будто Лю душил кто-то. Или что-то. Гнев, понятно, но еще... Страх?
   - Ты сможешь совладать с этим, если тут и впрямь чье-то чародейство? - глядя на нее, Лю задышал ровнее и спокойней и смог выговорить фразу, не приправляя ее десятком древних ругательств. - Сможешь справиться с колдуном?
   - Дзы Ин говорил мне, что Чжао Гао - оборотень, что он умеет отводить людям глаза и заставлять видеть то, чего нет, - Люся нервно повела плечами. Древнекитайская чертовщина ей уже изрядно надоела. Сначала боги, потом даосы, а теперь и вовсе бесы какие-то! - Может, он и впрямь прикинулся кем-то безобидным, спрятался у нас под носом, там, где точно искать не будем, выждал время...
   - Чтобы украсть циньского мальчишку, который и даром никому не нужен? - фыркнул Лю. - Да будь главный евнух в моем лагере, разве не прикончил бы он меня или тебя, вместо того, чтобы на паренька силы тратить? Где искать не будем... Хех. Я б тогда на его месте сразу к Сян Юну утёк, там-то точно никому в голову не придет...
   Лю говорил что-то еще, но Людмила уже не слушала. Всё внезапно встало на свои места: и это подозрительное письмо от сестры, и свидание в безлюдном месте, и пропажа императора... Убивать Лю? Зачем это Чжао Гао сейчас? Опять же, чтобы Пэй-гуна убить, надо очередь отстоять почище чем в Петрограде в булочную в феврале 17-го... Желающих-то много, а Лю - один. А вот выманить из логова хулидзын - это запросто. Если письмо от сестрицы не сработает, украдем пацана для верности.
   "Кто предупрежден, тот вооружен" - сказала себе Люся и вооружилась. Дарёным чуским кинжалом, чем же еще. Ну не мечом же ей крошить ворогов, если что?
   Неведомый враг невольно оказал "небесной гостье" крупную услугу, усыпив "приближенных" и устроив переполох в лагере. Как бы Люси смогла улизнуть, если по пятам за ней всегда хоть кто-нибудь, да следовал? Подставлять тех, к кому девушка уже успела привыкнуть и даже привязаться, под удар, ей не хотелось, и придумать ничего не получалось, а тут такой подарок!
   Звание "небесной лисы" все-таки давало множество преимуществ. Суеверные бойцы войска Лю не то что дорогу преградить - даже спрашивать лишних раз не рисковали, куда это направляется госпожа хулидзын, оседлав свою соловую кобылку. Мало ли... может, на охоту пошла? Или собралась искать следы пропавшего императора, обернувшись в свою звериную ипостась? И вообще - раз небесная госпожа куда-то идет или едет, значит - имеет право! Уж к этому-то Люся своих древних ханьцев успела приучить.
   А Пэй-гун, который единственный мог остановить свою лису, был слишком занят и знать не знал, что вслед за Цзы Ином лагерь в Башане покинула и Люси. Выехала за ворота и растворилась среди зеленеющих полей и бамбуковых рощ, словно и не было ее.
   ... но сейчас, торча по колено в воде и беззвучно утирая раскисший нос, Люся смотрела на чахлый костерок на той стороне реки - и остро, свирепо, отчаянно сожалела, что она тут одна. Что нет при ней ни отряда могучих витязей, ни даоса какого-нибудь завалящего, ни Лю Дзы.
   Когда совсем стемнело, а лягушачьи песни, свист, рык и резкие вопли каких-то ночных тварей и шелест ветра заглушил даже плеск, с которым Люся, чертыхаясь, отцепляла от ног присосавшихся пиявок, она поняла - пора. И осторожно, плавно, без всплеска погрузилась в воду, мучительно медленно переплывая реку, черную, но словно светящуюся, как лента лучшего шелка. Одежду и оружие девушка увязала в узел и придерживала одной рукой на голове, а другой - загребала, так что дело двигалось еле-еле. О змеях она старалась не думать. Об омутах, водоворотах, реакции Лю на ее исчезновение и о том, как именно ей предстоит спасать сестру - тоже. Дело пахло очередной китайской чертовщиной, и разве не богиня Нюйва должна следить, чтобы ее, хм, посланницы оказались в силах совладать с темной магией?
   С колдовством Нюйва, может, и пособила бы, но вот с рекой Люсей пришлось справляться самой, и не сказать, чтобы удачно. Течение, чем ближе к середине, тем сильнее, отнесло ее довольно далеко от нужного места. Так что когда Людмила, задыхаясь, сморкаясь и клацая зубами от холода, выбралась-таки на топкий илистый берег, проломив в тростниках изрядную тропу, костра было уже не разглядеть. Хотя, может, он просто угас. Ночь давным-давно перевалила за середину, Люся дрожала и зевала, едва не выворачивая челюсть, а темень стояла такая, что и думать было нечего куда-то идти. Но и сидеть в тростниках, выжидая неизвестно чего, девушка не собиралась. Так и замерзнуть недолго.
   "Луну бы, - мысленно попросила она, обращаясь к затянутому тучами небу. - Или хоть звездочек маленько, а? Я ж сослепу сама себе шею сверну, как уж тут Танюшу спасти и рыбок добыть!"
   В сапогах мерзко хлюпала вода, влажная одежда ничуть не грела, но - словно в ответ на просьбу - в разрывах туч мигнула ущербным желтым глазом луна, и Люся приободрилась. И осторожно, но упрямо двинулась туда, где по ее расчетам засел неведомый враг.
  
   Таня
  
   Одно лишь радовало Таню -- её сестренка так и не явилась на встречу. То ли братец Лю её не отпустил, то ли заподозрила неладное, но она сильно запаздывала, а Чжао Гао ждать до бесконечности не мог. Отставной император не ошибся с намеченной датой, и двум несчастным пленникам, безвольно бредущим следом за мучителем, оставалось лишь гадать, что задумал главный евнух.
   Впрочем, терзалась только Татьяна, юноша для себя всё уже решил.
   - Все равно меня убьют, - сказал он бесстрастно. - Не Чжао Гао так Пэй-гун, а не тот и не другой, то - Сян Юн.
   - Не говори глупостей! Я не позволю генералу Сяну...
   Мальчишка поглядел на подругу по несчастью с толикой жалости, словно на умом тронутую, что было бы немудрено.
   - Кто бы не сел на престол Сына Неба и чью бы голову не увенчала мяньгуань*, этот человек первым делом прикажет казнить последнего из династии Цинь. И правильно сделает. Если уж змея заползла в бамбуковую трубку, то... - он вздохнул. - Живой Цзы Ин никому не нужен.
   Умом Таня понимала, что мальчик ничуть не преувеличивает, но сердце её отказывалось принимать жестокую правду здешней жизни. Как в свое время она не могла поверить в расстрел Государя Императора и всей царской семьи в Екатеринбурге. И долго плакала у иконы Богородицы, ставя поминальные свечи по невинно убиенным великим княжнам и наследнику. Тогда ей казалось, что кара Господня вот-вот обрушится на бесчеловечных злодеев, что эти смерти должны уже стать последней каплей в чаше терпения. Но -- нет, не случилось светопреставления, на разверзлись хляби и не умерли все первенцы.
   - И всё же мы еще поборемся, - отчаянно бодрилась девушка. - Гробница большая и темная, авось удастся сбежать.
   Однако её собственные ноги, сами собой ступавшие след в след Чжао Гао, доказывали обратное. Древний чаровник снова воспользовался струящимися дымами из благовонных палочек, которые вместо веревок и цепей сковали жертв по рука и ногам.
   - Станешь упираться, отрублю ноги по колено и побежишь на четвереньках, как собака, - предупредил негодяй, мерзопакостно усмехнувшись. - Так что, обойдемся без баловства.
   Ни есть, ни пить, ни отдохнуть он пленникам не давал весь день, не желая тратить драгоценное время на уход за теми, кого заранее записал в покойники. И чем ближе подходили они к горе Лишань, тем призрачнее становилась надежда на спасение. Сначала Таня молилась, но скоро душевные силы её иссякли окончательно, уступив место тупому онемению всех чувств. В конце концов, не так уж это и плохо умереть от руки знаменитого злодея, чье имя стало синонимом вероломства и коварства. Гораздо хуже, когда жизнь твою обрывает твой бывший друг, коллега или односельчанин из зависти и классовой ненависти, а то и просто без всякой причины, а лишь потому что у него есть винтовка. Все-таки правы были древние китайцы, полагавшие, что смерть смерти рознь.
   А еще древние китайцы отлично умели прятать своих сокровища и тайны. Ни за что не догадаться, что неприметный овражек на склоне -- это и есть потайной вход в подземную гробницу грозного императора. Несколько крупных валунов, россыпь припорошенных пылью кустиков жимолости и крапива по пояс. Пойди пойми, что если аккуратно проскользнуть между камнями и раздвинуть как следует ветки, то в скале обнаружится узкая щель пригодная, чтобы в неё пролез достаточно стройный мужчина, или тонкий юноша, или хрупкая девица. Или все по очереди.
   - Идите вперед, - приказал Чжао Гао, толкая Таню в спину, в кромешную тьму подземелья.
   Следом отправился мертвой хваткой уцепившийся за пояс её халата Цзы Ин, а замыкал шествие бывший евнух.
   А темнота вокруг была такая плотная, что казалась осязаемой, и это не сухая штукатурка крошилась под ногтями вытянутых вперед рук, а сама ночь рассыпалась в пыль.
   Узкий, лишь чуть-чуть шире девичьих плеч, коридор закончился. Стены внезапно исчезли и Таня, неловко оступившись, упала куда-то вперед пребольно ударившись коленками об каменный пол.
   - Осторожнее, - злобно прошипел Чжао Гао. - Шею не сломай прежде времени.
   - Посветить бы, - осторожно предложил отставной император.
   И тогда евнух зажег факел.
   Широкий проход был заполнен огромными солдатами в облачении пехотинцев. Их смуглые лица блестели, словно от пота, темные глаза щурились, губы улыбались. Воины замерли на месте и не двигались, будто ожидая команды.
   Таня тихо писнула от страха и зажмурилась, представляя, что их бамбуковые шестиметровые копья сейчас пронзят её насквозь.
   - Не бойтесь, они -- глиняные, - прошептал Цзы Ин. - Они не живые.
   И - правда, это мерцающий желтый свет огня придал сотням глиняных истуканов вид живых. Искусно с удивительным мастерством раскрашенные лица, и ни одного похожего. У дочери ученого-синолога от восторга помимо воли перехватило дыхание. Сокровище, еще никем не потревоженное чудо света, сравнимое разве что с египетскими пирамидами!
   - Сначала мой дед хотел похоронить живых воинов, но его отговорили. Говорили, что мастера изготовили десять тысяч фигур. Их лепили с живых людей. Это была огромная честь.
   - Боже! - ахнула Таня. - Целых десять тысяч...
   - Пятьдесят тысяч, - поправил Чжао Гао. - Пятьдесят тысяч бесстрашных и крепких солдат не нуждающихся ни в щитах, ни в латах, ни в еде, ни в воде.
   Судя по тому, как дрогнул его голос, императорский евнух принимал активное участие в создании глиняной армии и очень гордился собой. Глаза его светились изнутри голубоватым, а губы шевелились, словно древний негодяй нашептывал заклинания.
   - Идем... Нет! Мы поедем! - воскликнул он, словно внезапно потеряв контроль над собой.
   О да! Тут было от чего с ума сойти. Таня Орловская, та и думать забыла и о своем бедственном положении, и о смертельной угрозе исходящей от Чжао Гао. Она бы сейчас жизнь отдала за то, чтобы прикоснуться к статуям, а еще лучше зарисовать. А еще лучше остаться тут и открыть миру этот удивительный памятник. Чтобы подарить всему человечеству красоту и потрясающее свидетельство древней эпохи. Боже Праведный! Да они же все при настоящем оружии. И кони тут и повозки, и сигнальные барабаны, и гонги. Татьяна сама себе завидовала. От имени всех археологов, всех историков, всех ученых!
   - Сейчас проверим кое-что, - пробормотал тихонько евнух.
   Он решительно подошел к лошади, запряженной в ближайшую бронзовую колесницу, и соединив рыбок Нюйвы в единую печать, приложил её ко лбу животного. Несколько жгучих мгновений ничего не происходило, совсем ничего. Но потом... призрачное голубое пламя окутало статую мерцающей дымкой. А затем гнедая шумно всхрапнула, взметнув облачко пыли, недовольно дернула ухом и взмахнула хвостом. Будто живая.
  
   Люся
  
   Люся поняла, что безнадежно опоздала, когда в неверной серости нарождающего рассвета увидела из тростников полянку, на которой остывало кострище. Угли уже успели подернуться золой, значит, те, кто коротал здесь ночь, успели уйти. Куда? Как давно? Скрипя зубами, девушка выбралась из зарослей и разворошила костер. Руки у нее так окоченели, что Люся даже не сразу почувствовала тепло еще не до конца остывших углей. Зато когда почувствовала... На краткие, но сладостные мгновения, Людмила позабыла обо всем, с почти звериным урчанием зарываясь в теплую золу аж по локти. А когда очнулась, поняла - с "небесной" белизной кожи ей пришлось ненадолго расстаться. Зола покрывала ее всю, оседая на влажной одежде, размазываясь по лицу...
   - А и хорошо, - проворчала она. - Не такой приметной буду.
   Вернувшаяся способность соображать привела за собой и надежду. На поляне остались следы. Вон тот лоскут, зацепившийся за колючку - явно от женского платья. Это Танечкин след, никак иначе! А вот и трава примята, вот и роса сбита с высоких стеблей... Как ищейка рыская, Люся на коленках исползала всю полянку и убедилась - ей не примерещилось. Узкие и легкие отпечатки тряпочных тапочек могли принадлежать любой другой женщине, но кого бы еще занесло в долину Байлуюань, кроме Танюши? А вот рядом след пошире и подлиннее, да и отпечатался глубже. Но вот и еще, уже другие!
   - Трое их, - по-турецки усевшись рядом с разворошенным кострищем, вслух пробормотала Люся. - Ушли... ушли вроде как на север. Ну же, отважная скво Бешеное Перо, думай! Вспоминай!
   Кто бы знал тогда, в далеком и мирном 13-м году, что детские игры в зарослях бурьяна на даче в Териоки когда-нибудь пригодятся? Кто бы ведал...
   - Так роса-то! - ахнула Люся, хлопнув себя по лбу. - Роса ведь сбита! Ну-ка, лиса небесная, хвост в зубы - и вперед, пока солнце не встало!
   Вот припечет, пригреет, туман развеется, роса высохнет - и все, пропал след. Так что окоченела или нет, ноют ли ноги, колет ли в боку - рассусоливать некогда. Вперед! И не стонать!
   Больше всего она боялась не успеть. Кто бы не заманил сюда Таню, намерения у него вряд ли были добрыми. Куда похититель ведет сестру? Зачем? Если бы дело было только в том, чтобы догнать - но ведь надобно и самой не попасться! Да, Люся боялась, очень боялась. С другой стороны, небесными девами так просто не разбрасываются. Не под каждым кустом найдется по белокожей "посланнице Яшмового Владыки", верно?
   - С Танечкой все будет хорошо, - бормотала она себе под нос, то ли судьбу заклиная, то ли небеса, а может - и саму себя. - Все будет хорошо. Только поторопиться надо...
   Солнце поднялось, и роса высохла, а вместе с ней - и след... но Люся, прищурившись, на пределе зрения все-таки успела заметить - что-то светлое мелькнуло среди сочной зелени. Мелькнуло, пропало, но почти сразу показалось вновь.
   Далеко впереди кто-то поднимался по ведущей в гору тропе. И этот кто-то был не один, а еще - это наверняка была Таня. Больше некому.
   Люся отдышалась, энергично растерла ноющие икры - и прибавила шагу, почти переходя на бег. Только об одном она сейчас жалела - кобылка ее, верная Матильда, шлепком по толстому крупу отправленная обратно в лагерь Пэй-гуна, была сейчас далеко-далеко. А как сейчас пригодилась лошадь-то!
   Размазывая пот по чумазому лицу, девушка упрямо шагала и шагала вперед. И знать не знала, что именно в тот миг, когда она, оступившись, прикусывает губу, чтобы не вскрикнуть, Лю Дзы, тихим от бешенства голосом уточнив у смущенного стражника: "Куда, говоришь, уехала госпожа? На юго-восток, да?" поднимает голову и смотрит в сторону лагеря Сян Юна долгим тяжелым взглядом.
  
  
   Глава 3.
  
   Люся
  
   Если бы не примятая крапива, обломанные ветки и раздавленные стебли сочной молодой травы, Люся наверняка сбилась бы с дороги и нипочем не сумела догнать тех, кто увел Таню. Она, конечно, и так не настигла пока похитителей, но все-таки постепенно нагоняла. Те, впереди, шли довольно медленно, а вот Людмила не мешкала. Хромота хромотой, но зато выносливостью Люся могла гордиться. Профессиональная танцовщица как-никак, столько лет тренировок и занятий! Невозможно хорошо танцевать - и не уметь терпеть боль, отстраняться от усталости и контролировать дыхание. Конечно, за последние месяцы девушка разленилась, и далеко не каждое утро теперь начинала с обязательного комплекса упражнений, но тело ведь ничего не забывает. Поймав ритм и выровняв дыхание, Люся шла вперед, почти не хромая, а на легкую рысцу не переходила только потому, что боялась пропустить следы. И все равно чуть не проскочила мимо неприметного овражка, заросшего бурьяном и крапивой. К счастью, потревоженная зелень не успела еще распрямиться и скрыть следы тех, кто продирался сквозь заросли совсем недавно.
   - Так, - прошептала Люся, когда обнаружила, что путь ее кончается узкой расщелиной, уходящей куда-то вглубь горы. - Очень интересно. А дальше-то что мне делать?
   Вопрос этот отнюдь не был риторическим и адресовался напрямую Небесам, а конкретно - Нюйве. Должна же древняя богиня тоже проявить хоть какое-то участие, в конце-то концов?
   - Я ж там не вижу ни черта! - девушка заглянула в подозрительный проход и вздохнула. - Господи, темно ж, как в склепе!
   Но тут взгляд зацепился за что-то светлое. Ахнув, Люся ухватила еще один повисший на кусте клочок ткани - опять шелк! Точно от платья! От Танечкиного!
   - Ну, пронеси, Господи... - она перекрестилась, глянула в последний раз на солнечный свет, веселыми брызгами пляшущий на молодой листве - и решительно полезла в расщелину, словно в могилу.
  
   Поначалу Люся действительно продвигалась вслепую, ни черта не видя перед собой и лишь на ощупь определяя, что узкий этот ход действительно куда-то ведет. Но потом то ли Нюйва, наконец-то, вспомнила о своей "посланнице", то ли еще какая-то магия сработала, но девушка вдруг поняла, что видит, куда идти. Вокруг по-прежнему царила первобытная тьма - хоть глаз выколи - но оказалось, что зрение тут не очень-то и нужно. Люся не видела, она просто чувствовала, знала, где уступ, где трещина, а где поворот. Словно стала то ли кротом, то ли червем дождевым, которым глаза не нужны, чтобы знать, куда ползти. И когда стены вдруг раздвинулись, и темный лаз сменился огромным, но тоже темным пространством, девушка сумела удержать равновесие и не упала, а легко спрыгнула... куда-то. И, подняв руку, ненароком коснулась чьей-то другой руки - холодной, твердой, неживой.
  
   Таня
  
   Ожившее глиняное изваяние -- зрелище не для слабых духом. Хотя раскрашенная в гнедую масть лошадь и не обрастала шерстью прямо на глазах у изумленной публики, но от вида её шевелящихся ушей и подвижных ноздрей невольных зрителей кидало в дрожь. Цзы Ин, тот даже зажмурился.
   Но стоило лишь Чжао Гао отнять божественную печать от поверхности статуи - лошадь так и застыла с приподнятной задней ногой.
   - Вот, значит, как, - пробормотал евнух, не скрывая разочарования.
   И незамедлительно, как это принято у душегубов, отыгрался на пленниках. Несколько резких пассов -- и невидимые путы сдавили несчастных со всех сторон, не давая вздохнуть полной грудью. Татьяна заскулила, а низложенный циньский ван тихонечко простонал что-то несвязное.
   - Терпите, черви. Недолго осталось, - фыркнул Чжао Гао, но по влажному блеску его красивых глаз было ясно -- он чужими мученьями просто наслаждается. Как иной человек - вкусной едой или сладким вином. Удовольствие получает. И не ведает ни сочувствия, ни жалости.
   То ли пламя факела потускнело, то ли у Тани почернело в глазах, но тьма принялась снова сгущаться, обещая наконец-то освободить от мук. Где-то рядом сипел Цзы Ин.
   Вдоволь натешившись видом корчащихся, задыхающихся жертв истязатель ослабил свою удавью хватку. Как раз вовремя, пока они еще не испустили дух. Неохотно отпустил, заставил себя, и то лишь потому, что Чжао Гао нуждался в живых пленниках.
   - Хватит валяться! Вставайте. Времени мало.
   Таня и юный император с ужасом переглянулись. Теперь они уже не сомневались, что злодей приготовил для них что-то поистине ужасающее.
   - Да, не тряситесь так, - кривовато усмехнулся евнух. - Мне лишь нужна ваша кровь, - и добавил уже почти весело. - Зато вся какая есть.
   Глумливо потрепал Цзы Ина по перепачканной щеке и как ни в чем ни бывало зашагал по коридору между рядов глиняных воинов.
   Зашагал? Нет, это не совсем подходящее слово. Он не просто шел, по-девичьи изящный и одновременно по-мужски неукротимый. Чжао Гао струился, тёк вперед, оставляя за собой светящийся в темноте голубовато-серебряный след, схожий с полупрозрачным шлейфом из медленно гаснущих искорок. Несказанно красиво и одновременно чертовски страшно.
   "Это из-за печати Нюйвы", - догадалась Татьяна.
   Сначала она подумала, что древнекитайский негодяй решил сбежать в будущее, чтобы там начать новую жизнь. Но зачем тогда он привел их в подгорную гробницу? Для чего ему кровь последнего императора Цинь? И почему, отобрав вожделенную рыбку, Чжао Гао не удавил Небесную Деву, заодно отомстив Сян Юну?
   Впрочем, все и так понятно... Ожившая на несколько мгновений терракотовая лошадь рассказала о планах хитрого евнуха больше и подробнее, чем самое подробное изложение. Это ведь только в авантюрных романах злодеи становятся в красивую позу и на половину главы, страниц, эдак, на пять, подробно рассказывают отчего и почему проворачивали свои грязные делишки. И как они, злодеи, дошли до жизни такой.
   "Да разве я... Разве мы с Люсей не стали героями фантастической, невиданной и неслыханной истории? Разве мы не попали живьем на страницы книги? Ведь такого не может быть, чтобы и древняя как мир богиня, и путешествия во времени, и летающие даосы. И ожившие статуи-големы в придачу, - рассуждала Таня, чувствуя, что постепенно теряет остатки здравого рассудка. - Только китайских драконов не хватает -- рогатых и бескрылых".
   Какой, к черту, здравый смысл? К чему он в этом темном коридоре заполненном глиняными солдатами -- пехотинцами, лучниками, возничими, барабанщиками и всадниками, вооруженными -- хоть сейчас в бой.
   "К чему весь тот самообман, мадемуазель Орловская? - прошелестел из сумрачных подвалов сознания только что изгнанный туда с позором здравый смысл. - Когда сорок тысяч непобедимых глиняных воинов разом оживут и выйдут на свет божий, кто станет самым могущественным человеком в Поднебесной? А? Вот то-то же!"
   В этот момент Чжао Гао остановился, обернулся и покосился на Таню изящно подведенным, черным, как обсидиан, из-за расширенного зрачка глазом, в котором танцевало голубое пламя.
   - Догадалас-сь, наконец-то? Долго же ты с-соображала, глупая девка.
   И Таня готова была в этот миг поклясться на Святом Писании, что видела во рту у бывшего главного евнуха черный раздвоенный язык.
  
   Казалось, путешествие по подземным коридорам никогда не закончится. Как не кончалось глиняное воинство, и не прекращался противный хруст под ногами, когда кто-то наступал на осколки человеческих костей.
   Как и все древние деспоты, Цинь Шихуанди не пожелал удалиться в царство мертвых в гордом одиночестве. Тысячи и тысячи невинных людей были погребены вместе с императором. И это их скелеты устилали теперь пол гробницы.
   Возле массивных ворот, полностью копирующих, как сказал Цзы Ин, ворота в императорский дворец Санъяна, Чжао Гао устроил для себя небольшой привал. Попил воды, отер лицо от пыли и еще раз проэкспериментировал с печатью Нюйвы. На этот раз он на несколько мгновений оживил терракотового арбалетчика. Скуластое темное лицо воина дрогнуло, рот беззвучно открылся и закрылся, и видимо от неожиданности солдат обронил оружие.
   - Экий ты, братец, растяпа, - пожурил его евнух, пригрозив пальцем.
   И пока они шли по внутренней территории подгорного дворца у Тани перед глазами стоял искаженный мукой лик голема. Умом девушка понимала, что это всего лишь обожженная, а потом умело раскрашенная глина, но сердцем она чувствовала, как бесконечно страдало это оживленное колдовством создание. Краткий миг бытия между двумя вечностями до и после -- это так жестоко.
   - Ну вот мы и пришли, - молвил Чжао Гао остановившись перед резными дверьми, ведущими в главный зал, и добавил задумчиво. - А ведь знал, что всё так и случится. Просто знал. Вот что бывает... - он повернулся к Цзы Ину, - когда заранее все правильно спланируешь. Даже если боги противятся.
   Евнух глубоко вздохнул, словно перед прыжком с обрыва в реку и резко распахнул створки. И тут же цепочки огней потекли куда-то вдаль. Это само по себе вспыхивало масло в чашах сотен треног, озаряя квадратный зал. Таня ожидала увидеть что-то вроде пещеры сорока разбойников или огромного пиратского клада -- с грудами золотых монет и россыпями драгоценных камней. Чтобы повсюду гирлянды жемчужных ожерелий, короны древних царств и без счет всяких женских побрякушек кучами. Но дедушка несчастного Цзы Ина на такие банальные мелочи не разменивался. В центре абсолютно пустого зала на небольшом возвышении стоял саркофаг из чистого золота -- массивный параллелепипед, густо-густо покрытый резьбой. Представить себе невозможно сколько же весила подобная махина. Потолок над местом упокоения Цинь Шихуанди был выполнен в виде звездного неба -- со сверкающим бриллиантом Полярной звезды в центре. Стоял же саркофаг на карте империи, сотворенной из разноцветного нефрита. Империи, которая по замыслу её создателя, должна была простоять незыблемо еще 10 тысяч лет. Горы всех оттенков желтого, долины -- темно-зеленые, реки -- прожилки молочно-белого камня. И города, много городов, и каждый аккуратненько подписан. Даже ногами жалко ступать по такой красоте.
   Таня осмотрела вокруг и озадачилась целым списком вопросов. Куда, скажем, ведут разбегающиеся от центрального возвышения узкие пустые канавки, похожие то ли на ветки деревьев, то ли на сеть кровеносных сосудов? И что они символизируют? Русла небесных рек? Корни персиковых деревьев бессмертия? Пути-дороги к новой жизни?
   - На саркофаг. Живо! - резкий голос Чжао Гао хлестнул по спинам пленников, словно плеть в руках тюремщика.
   Его непреклонная воля быстренько загнала девушку на золотую крышку. Отрешенный и сосредоточенный юноша-император улегся рядом. Душой он, видимо, уже пребывал в преддверии загробного мира. Его спокойствию Татьяна не дивилась ничуть, все-таки дворцовое воспитание и привычка к строжайшему подчинению старшим. А скорее всего здесь просто застарелый утробный страх перед Чжао Гао.
   Лежать на золоте было не только неудобно и ужасно холодно, словно на льдине. Завитки узора впивались в спину и никакими силами не удавалось пристроить тело на этом жутковатом ложе.
   - Хватит вертеться! - рявкнул Чжао Гао и буквально прибыл девушку к месту незримыми гвоздями.
   Ни голову повернуть, ни шевельнуться, ни глубоко вздохнуть. И по всему выходило, что яркая алмазная искра Полярной звезды на потолке станет тем последним, что увидит Татьяна Орловская перед смертью. И умрет она даже ни разу не целованная. И жених есть, а спасти её никак не может. Вот что обидно! Сян Юн бы не побоялся ни подземелья, ни глиняной армии, ни Чжао Гао, в этом Таня не сомневалась ничуть. Да, он бы эту гробницу по камушку разнес, её бешеный генерал.
   Каждой девушке хочется, чтобы однажды её спас отважный рыцарь. Чтобы явился бы в самый темный час и одолел зло, освободив избранницу сердца из тягостного плена. Пусть это будет не высокая башня, а маленькая и неуютная квартирка, и не дракон её стережет, а закладная в банке, и никакого коня и в помине нет, а сам храбрец беден как церковная мышь. Главное, чтобы нашелся такой вот безумец, готовый ради любви на подвиг. Нет! И даже это не самое главное. Порой достаточно просто знать, что где-то на белом свете есть такие мужчины. Это, собственно, и есть самая важная женская тайна.
   И надо же такому статься, у барышни Орловской -- он был. Отважный, бесстрашный, честный и... обреченный самой Историей на смерть. Теперь понятно, как всё вернется на круги своя - Сян Юн не спасет сейчас Таню и сам погибнет через пару лет.
   Боку стало мокро и горячо от крови Цзы Ина. Таня крепко зажмурилась, чтобы Чжао Гао не видел её страха, глубоко вздохнула и вручила свою душу Отцу Небесному. В конце концов, на всё воля Его.
  
   Люся
  
   Каким чудом Люся не заорала, ей самой было неведомо. Наверное, сказалась вбитая в подсознание за годы опасных скитаний привычка - что бы ни случилось с тобой, не шуми. Крики еще никого на памяти Людмилы не спасли: злодеев жалобные вопли жертвы только раззадоривают, а добрые люди, заслышав отчаянное: "Помогите!", предпочитают разбегаться и прятаться. И нельзя их за это винить, нет, нельзя.
   Но, по правде, горло ей просто сдавил такой запредельный ужас, что девушка ни вдохнуть, ни выдохнуть не могла, не то, что кричать. Это ее и спасло. Потому что кто знает, что за нечисть скрывалась тут, в темноте? Люся так точно не знала.
   Та холодная и неживая рука, которой она ненароком коснулась, оставалась неподвижной, и Люся, пережив несколько жутких мгновений, сумела тихонько перевести дух. И, осмелев, а скорее - одурев от страха, рискнула ощупать так напугавшую ее фигуру.
   Это оказалась статуя, но какая-то странная, облаченная в настоящие доспехи поверх грубых одежд. Люсины пальцы натыкались то на холодный металл пластинок и заклепок, то на кожаные ремни, то снова - на... глину? Точно, но ощупь эта человеческая, в полный рост фигура казалась вылепленной из глины. И тут затылок уже привычно обожгло потустороннее дыхание древнего божества, и Люся вспомнила. Армия големов! Так вот, значит, как... И головоломка сложилась. И вместе с разгадкой - зловещей такой, фантастической, но бесспорной - пришел настоящий страх.
   "Сила моей печати даст глиняным воинам подобие жизни, - так ведь говорила Нюйва тогда, на Цветочной горе. - И человек, сотворивший такое непотребство, получит власть, совладать с которой мало кто сможет в Поднебесной".
   Сколько же тут этих големов? В темноте Люся, конечно, даже приблизительно не смогла бы их пересчитать, но дурное предчувствие твердило ей - много, очень много. Слишком много...
   "Значит, злодей заполучил обеих рыбок, - сообразила она. - Иначе на черта бы ему сюда лезть? Но... но зачем ему Танечка?"
   Догадка билась в мозгу, как... как живая рыбка на сковородке, но Людмила стиснула зубы и не позволила себе думать дальше. Слишком уж простым и жутким мог оказаться ответ.
   И тут далеко-далеко, где-то на другом конце подземелья робким и неверным огоньком блеснул свет. То ли обман зрения, то ли какой-то призрачный светляк, пляшущий подл сводами гробницы, то ли... Факел. Где-то впереди пробирался между рядами глиняных воинов тот, кто не боялся погони и мог позволить себе освещать путь.
   "Стало быть, мне - туда", - решительно поджала губы Люся и сделала несколько осторожных шагов. Под ногами у нее что-то негромко и сухо хрустнуло, будто на полу откуда-то взялся хворост, но девушка прогнала прочь очередное жуткое предположение и как можно тише и аккуратней двинулась вперед.
  
   Чжао Гао
  
   Никто не хочет умирать -- ни кузнечик, ни стрекоза, ни ящерица, ни собака, ни оскопленный раб, ни император. Все хотят жить, иступленно цепляясь за каждый вздох. Только ничтожные твари бессильно скулят, а от попыток владык сберечь свое драгоценное пламя содрогаются горы, горит земля и кипит море. Пожалуй, никто из рожденных женщиной, не жаждал вечной жизни так, как человек по имени Ин Чжэн. И, уже став повелителем Поднебесной, объединив все царства, перекроив земли по своему усмотрению, заведя собственные порядки, он устремился к бессмертию еще сильнее. Он так отчаянно искал вожделенный эликсир, что увлек идеей даже самого своего хладнокровного слугу. Самого скептичного, самого циничного, самого равнодушного. Словно внезапно вспыхнувший огонь азарта разнесся по долинам чужой души, подгонямый горячим пустынным ветром императорской воли.
   "А старик всего лишь боялся смерти, - мысленно усмехнулся Чжао Гао. - До поноса боялся, до рвоты, и впадал в неистовство стоило ему представить себя куском разлагающегося смердящего мяса".
   Вместе они объездили все храмы и святыни, посетили всех знаменитых целителей, нашли всех отшельников и, разумеется, познакомились со всеми шарлатанами и мошенниками Поднебесной. Пилюли бессмертия ни у кого так и не нашлось, зато отыскалось множество любопытнейших записей, заинтересовавших Чжао Гао. Тогда и родился его личный План.
   Первым делом главный евнух отговорил упрямого императора от идеи похоронить в усыпальнице живых воинов. Слухи, умело пущенные в армии, тоже сыграли свою роль. Реальная угроза кровавого бунта, знаете ли, это вам не шутки. Доблестные солдаты не хотели умирать, а Чжао Гао не нужны были их гниющие трупы. Такое вот редкое совпадение пожеланий.
   Все уже придумано, и придумано, к слову, не людьми, а богами. Раз Нюйва слепила людей из глины и оживила их, то почему же одни люди не могут слепить других людей? Конечно, чтобы вдохнуть душу в глину нужно быть богом. Но разве Чжао Гао потребны чьи-то живые души? Пфе! С ними только морока одна! Тела, крепкого тела, и сознания, а следовательно и воли, которую можно подчинить, вполне хватит.
   Кто знал, что хитрый старик Цинь Шихуанди окажется куда предусмотрительнее, чем ожидалось? Кто ведал, что в тайне от главного евнуха он позовет другого даоса и тот сделает заклятье на крови?
   Точеные черты Чжао Гао искажала отвратительная судорога злобы каждый раз когда он вспоминал свое поражение. Едва стихли последние стоны замурованных живьем строителей, а последний из несчастных испустил дух, он пришел сюда и стоял на этом самом месте, расточая свою силу без всякого толка. Ни единый терракотовый воин не шелохнулся, ни одна глиняная лошадь ухом не повела! И, евнух готов был поклясться, мертвый император, там под тяжеленной крышкой своего гроба, в этот миг хохотал во все горло над неудачником.
   Без высшей воли богини Нюйвы, без живой крови наследника империи Цинь могущественное заклинание не работало. Не работало оно, хоть умри, хоть отдай всю энергию ци капля за каплей! И если с императорской кровью еще можно что-то придумать, то богиню не принудить -- ни угрозами, ни лестью, и не задобрить подарками, и не выклянчить милость, а главное -- не обмануть.
   Оставалось только запастись терпением и ждать. Чего? Божественной оплошности. Боги слишком сильны, а потому неосторожны и неосмотрительны. Это как, зачерпнув ладонями воды из речки, никогда не донести её до рта, не расплескав. А малой букашке хватит и одной капли, чтобы вдоволь напиться.
   Так тигр ждет в тростниковых зарослях возле тропы, ведущей к водопою. Бдительно и даже мысли не допуская, что никогда больше не ступит на эту тропу копытце жертвы. Он точно знает, добыча обязательно придет. Рано или поздно. Ждать, кстати, пришлось не так уж и долго.
   Две крошечные рыбки выпали из рук Нюйвы. Как и почему? Да какая разница! Значит на то была Воля Небес.
   Чжао Гао совладал с внутренним трепетом, успокоил дыхание, уравновесил потоки энергии в собственном теле. Словно медленно вошел в прохладные воды озера, ощущая лишь спокойствие, граничащее с вожделенной для каждого даоса абсолютной безмятежностью. Вот теперь можно делать всё.
   Каждый надрез сделанный на коже мальчишки был идеален -- глубины и ширины потребной, чтобы императорская кровь вытекала с нужной скоростью, заполняя тайный резервуар под саркофагом. Цзы Ин должен оставаться живым, и когда его кровь смешается с жидким серебром, и когда этой смесью наполнятся желоба и потекут к терракотовым воинам. Затем он умрет. Чудесная смерть, что ни говори, просто обессилеть и заснуть. Далеко не каждому так везет.
   Закончив вскрывать вены мальчишки, Чжао Гао блаженно зажмурился. Казалось, уши слышали как тихо шелестит золотой песок утекаемых мгновений, последних мгновений в череде долгих лет подчинения и унижений. Его спина больше никогда не согнется в поклоне, не обожжет презрением ничей взор, и не найдется языка, который посмеет ему приказать... Небеса, как же это хорошо!
   Все у него получилось. Всё сбылось, что загадывалось. Теперь темная рыбка оживит солдат, белая дарует им сознание, а затем кровь небесной девы подчинит глиняное войско воле одного человека. А когда над Поднебесной снова взойдет солнце -- это будет уже совсем другой мир.
  
   Люся
  
   Человеку непривычному все китайцы кажутся одинаковыми, на одно лицо. Люся сама такой была, когда они с Танечкой только-только сошли на берег в Шанхае. Одинаковые, как песчинки на берегу. Тысячи их! Как муравьи, ей-богу. Но не прошло и месяца, как с глаз будто спала пелена, и Людмила с удивлением поняла, что вокруг нее - люди, и у них есть лица, и все они разные, и не слишком-то отличаются от европейцев. Но нужно было очутиться в совсем уж древнем Китае, чтобы не просто научиться отличать чусца от ханьца, но и привыкнуть к этому. К тому, что вокруг нее сейчас нет никаких китайцев, единой нации, одного народа, а есть жители Чу, уроженцы Хань или солдаты Цинь.
   Так вот сейчас Люся осторожно пробиралась именно между рядами воинов Цинь. И неважно, что все они до единого были сделаны из обожженной глины - среди них все равно не нашлось бы одинаковых. И самое главное - у них были лица. Настоящие человеческие лица. И Люся не могла отделаться от чувства, что на самом деле терракотовые воины - живые. Что где-то там, под доспехами, под слоями глины спрятались всамделишные человеческие сердца. Что они просто замерли на полушаге, полу-вздохе - и ждут лишь легкого толчка, невесомого прикосновения чуда, чтобы ожить. И тогда - расправив плечи, покрепче сжав оружие, глиняная армия слаженно шагнет вперед - и присягнет тому, кто сумел их разбудить...
   Наверное, это все-таки Нюйва поделилась с Люсей частью своего божественного зрения. Не иначе. Ведь тьма вокруг давно перестала быть кромешной, девушка отлично видела, куда наступает, что именно хрустит там внизу, под ногами, видела - и ощущала, что глиняные солдаты тоже на нее смотрят. Тоже видят.
   - Простите, ребята, я тут прокрадусь тихонечко... - невольно бормотала она, перешагивая через чьи-то выбеленные кости, проскальзывая мимо терракотовых воинов, стараясь не задевать их даже краем рукава. Получалось не всегда, иногда Люся случайно касалась неподвижных холодных рук, и - опять не обошлось без Нюйвы, конечно! - ей казалось, что от мимолетных этих прикосновений статуи на миг теплеют и вот-вот шевельнутся в ответ.
   Но свет впереди разгорался все ярче, и скоро она уже смогла разглядеть все в подробностях - и небольшую площадь посреди этого подземного некрополя, и здоровенные, настежь распахнутые ворота, подозрительно знакомые, к слову... Ба! Да они ж - один в один как те, что совсем недавно точно так же распахнулись перед Лю Дзы и его "хулидзын"! Ворота дворца Эпан! А за ними, получается - сам дворец? Город в городе? Кладбище внутри кладбища?
   - Если б там, внутри, огонь не запалили, я б заблудилась уже к чертям, - тихонько призналась Людмила глиняному воину, из-за плеча которого, привстав на цыпочки, рассматривала ворота и дворец-гробницу. - Но что светло - это хорошо, конечно, однако ж лечу я теперь, как глупый мотылек на свечку! Не прокрасться ведь будет, а издалека шмальнуть во вражину нечем... Лук у одного из вас отобрать? Так не натянуть мне толком боевой лук. Эх-ма, что ж придумать-то такого?
   Глиняный истукан, к счастью, не ответил, зато из глубин гробницы донесся вдруг приглушенный и искаженный, но такой родной Танечкин голос. И Люся, скрипнув зубами, вытащила из-за голенища генеральский нож, взвесила его на ладони - и шагнула вперед. И чуть не упала, споткнувшись. Там, под ногами, вместо уже привычных черепов и костей, валялся...
   - Арбалет!
   Людмила подхватила оружие и оглянулась на "своего" солдата, только сейчас заметив, каким странным было выражение его застывшего лица, а еще - что воин безоружен.
   - Выходит, это твой... - прошептала она, не в силах отделать от мысли, что глиняный цинец ее не просто слышит, а даже понимает. - Э... я одолжу его пока, можно? И стрелы тоже. Мне, понимаешь, стрелы ведь понадобятся... Еще б знать, как эту штуку заряжать-то, Господи...
   Голем, понятно, опять ничего подсказать не смог, но Люся и сама разобралась, где там натянуть, где подкрутить, а где - защелкнуть. Чай, не "трехлинейка"!
   - Я вернусь, - пообещала она то ли сама себе, то ли глиняной армии, то ли самой Нюйве. И, с арбалетом наперевес, двинулась дальше.
   Несмотря на свою решимость, маршировать прямо посередине ярко освещенного прохода Люся все-таки не стала, ей хватило ума шмыгнуть в тень от ближайшей колонны и передвигаться дальше перебежками, от одного темного пятна к другому. Но когда в метущемся свете огня, пляшущего в огромных чашах, она увидела, как Таня, ее Таня, лежит, распростертая на здоровенной каменной колоде, светлый шелк ее одежды заляпан почти черными пятнами, а над сестрой со здоровенным тесаком в руках навис... В первый миг Люсе показалось, что она вдруг снова оказалась в своем времени, и темный зал - это всего лишь синематограф, и злодейство - лишь подвижные картинки на экране... Не хватало лишь треньканья тапёра на раздолбанном пианино и стрекота проектора. И таблички, поясняющей смысл сцены: "Коварный злодей занес жертвенный нож над прекрасною девицею"...
   - А ну отвали от нее, козел тянь-шаньский! - взвизгнула Люси и, вскинув арбалет, накрепко уперла приклад в плечо. Щелкнул крючок, резко и гулко прогудела тетива - и короткая тяжелая стрела, выпущенная почти в упор, буквально прошила мерзавца насквозь.
   То есть, прошила бы и отшвырнула к противоположной стене, если бы в последний миг этот... это... существо это резко, по-змеиному, не прянуло в сторону. И вот оно, вырвав стрелу из широкого рукава, застыло напротив, недвижимое, жуткое, с искаженной каким-то диким изумлением мордой, и уставилось на Люсю глазищами, в которых ничего человеческого не отыскалось бы и под микроскопом.
   - С-с-сш-ш-сс...
   Словно сплетенный брачным танцем клубок гадюк зашевелился. Шипение отразилось от каменного потолка и стен, и девушка мотнула головой, чтобы вытрясти из ушей эту потустороннюю жуть.
   - Ядом не захлебнись, рыло гадючье! - дерзко крикнула она и метнулась в спасительную темноту за колонной, вслепую нашаривая ледяными от страха пальцами следующую стрелу.
  
   Вопль "Люся!" умер там же, где родился -- между голосовыми связками. Вспыхнул горячим огоньком и угас. А может и не погас, а жгучей струйкой стек в желудок, откуда жар распространился по всему телу. Таня вдруг почувствовала, что её ничего не держит. Незримые путь исчезли и девушка смогла приподняться на локте, посмотрела на мраморно-белого Цзы Ина признаков жизни уже не подававшего, и такая злость её охватила, что словами не передать.
   - Изверг! - взвизгнула она тоненько и со всех сил пнула мучителя ногой в бок. - Чтоб ты сдох!
   От резкого движения девушка и сама свалилась со скользкого от крови саркофага. Очень вовремя, еще секунда и Чжао Гао точно пригвоздил бы её к крышке тем самым ножом, которым только что кромсал несчастного Цинь-вана. Таня метнулась в сторону.
   - Куда пошла? - рявкнул евнух, попытался цапнуть ускользающую жертву когтями, а когда у него не вышло, бросился в погоню.
   - Танюшка! Беги!
   Бегать по нефриту, тем более по кругу, не абы какое удовольствие, падать на него тоже неприятно. Ну а что еще прикажете делать?
   - Стой!
   Какое-то время они с Чжао Гао кружили вокруг саркофага, как лошадки ярмарочной карусели. Подстегиваемая дичайшим страхом девушка не знала устали и, как евнух не старался, догнать её у него всё никак не получалось. Казалось, еще один рывок и девчонка затрепыхается на острие ножа, но... нет. Юркая небесная девка знай себе уворачивалась, точно заранее чуяла, когда преследователь ускорится, а когда сменит направление.
   Таня отлично понимала -- так долго продолжаться не может, наступит миг, когда она оступится и упадет. Но она просто обязана была дать Люсе время перезарядить арбалет И, конечно, прицелиться. Сестричка ведь не профессиональный стрелок, а древнее оружие - не винтовка-трехлинейка.
   Внезапно древнекитайский злодей остановился. Лицо его залитое потом, искаженное злобой и потемневшее от прилива крови окаменело. Словно, он вдруг вспомнил что-то важное. Таня тоже замерла, стараясь как можно скорее отдышаться.
   - Всё, хватит баловства, - прошипел себе под нос Чжао Гао.
   Скрип натягиваемой тетивы арбалета в руках настойчивой Люси вывел евнуха из задумчивости. Он резко развернулся на звук и выпростал вперед руку ладонью вперед, будто отодвигая от себя невидимое препятствие. Волна воздуха отчего-то ставшая почти зримой стремительно покатилась в в сторону Людмилы и отшвырнула девушку, словно та ничего не весила. Но оружие свое цепкая и упрямая барышня Смирнова не бросила. Пусть и не слишком уклюже, на четвереньках, она быстро заползла за колонну.
   - Ты очень вовремя, хулидзын, - молвил бывший главный евнух. - Мне как раз тебя и не хватало.
   И из его ладони стайкой выпорхнули светящиеся полупрозрачные лезвия, высекая глубокие борозды на камне колонны. Таня с ужасом представила, что сотворят они с её сестрой. Раскромсают на ломтики, вот что!
   - Выходи, пока я не выпустил кишки твоей родичке.
   Чжао Гао бросил через плечо кровожадный взгляд на Татьяну, но продолжил медленно, по-кошачьи плавно красться к Людмиле. С пятки - на носок, с пятки -- на носок. Раз, два, три. Прямо-таки не идет, а танцует.
   "Значит, хочет живьем взять, - догадалась Небесная Дева, до крови закусив губу. - Боже мой! Что ж делать-то?" Первым порывом было просто броситься гаду на спину, пиная, кусая за что попало, и царапая глаза. Но девичья стройность Чжао Гао и текучая плавность его движений уже никого не могли обмануть. Прихлопнет одним махом, как комара. Или расплющит воздушной волной. Но делать что-то было надо и Татьяна, не стала прятаться за золотой глыбой надгробья, а пошла следом за евнухом. Точнее, побрела, шатаясь от страха и усталости.
   Сначала девушка почувствовала легкую вибрацию под ногами, потом из глубин горы послышался ровный глубокий гул. Словно где-то под саркофагом заработал огромный паровой двигатель. А затем Таня узнала для чего нужны были каналы на полу. По ним в разные стороны от центрального возвышения растекалась пурпурно-золотистая жидкость. Густая, с металлическим отливом, похожая одновременно на кровь и ртуть. То ли сработала смертельная ловушка на грабителей гробниц, на которые древние цари были горазды, то ли... Но времени поразмыслить на природой и смыслом явления Татьяне не дали.
   Чжао Гао вдруг подпрыгнул, изгнулся по змеиному и приземлившись со всего маху хлопнул раскрытой ладонью по полу. Многолетняя пыль тут же вспухла серыми клубами.
   Колонна, за которой притаилась Люся, вдруг словно истаяла, осыпалась пылью и прахом, до колен засыпав ноги девушки мелким серым... Песком? Пеплом? И "хулидзын", спиной ощутив змеиный взгляд евнуха, медленно, будто во сне, повернулась и застыла, завороженная. Почти снаряженный арбалет в затхлой, ватной тишине опускался в разом онемевших руках - тоже медленно, мучительно медленно, и Люся, глаза-в-глаза с древним колдуном, как мышь перед гадюкой, не сразу сумела вспомнить, как дышать.
   Но когда сумела...
   - Господи... - беззвучно прошелестела она. - Оборони, Господи...
   Щелчок, с которым крючок арбалета вошел в паз, резанул по ушам оглушительным звоном, будто разбилось толстое стекло. Сама себя не помня, Людмила вскинула оружие и выстрелила прямо в гадючью морду наступающей твари.
   Стрела летела медленно, адски медленно, как сквозь воду, как бумажный голубь, пущенный неумелой и неловкой рукой. Чжао Гао даже уклоняться не стал, просто отмахнулся. И сделал еще шаг к девушке, почти парализованной ужасом. На кончиках его длинных и бледных пальцев уже заклубилось что-то мерзкое, что-то убийственное, что-то, чему в русском языке названия не было, да и в китайском бы вряд ли нашлось. А Люся могла лишь смотреть на то, как изжелта-зеленая смерть собирается в руках колдуна-евнуха, как, разворачиваясь дымной петлей, тянется к ней, равнодушно и неотвратимо соскальзывая с длинных острых ногтей, в почти непристойной ласке поглаживающих воздух.
   - Иди сюда...
   - Хрен! - взвизгнула "хулидзын" и швырнула в чародея уже бесполезный арбалет.
   Ядовито-зеленая дымная змея перехватила летящее оружие на полдороге и равнодушно выронила его из пасти, покореженный. И евнух приблизился еще на шаг.
   Люся попыталась отступить, но ноги ее увязли в прахе и пепле, словно зубычие пески жадно обняли ее и никак, никак не вырваться было из этого смертельного объятия. Она просто упала, опрокинулась навзничь и уже снизу, из праха и пепла, смотрела, как отчетливо видимые нити - веревки, цепи! - чужой недоброй силы сползаются к ней, вкрадчиво и уверенно оплетают. Так паук деловито пеленает муху, зная, что жертва никуда не денется.
   - Попалас-с-сь... - шипение, слетевшее с узких, глумливо изогнутых губ, было под стать мучителю. Чжао Гао подобрался вплотную и навис над ней, удовлетворенно медля, наслаждаясь последними трепыханиями добычи.
   Люся хотела вдохнуть - и не могла. Ядовитая зелень колдовского дыма петлей сдавила ейц горло, выедала глаза, будто "небесная лиса" ненароком оказалась не в древней гробнице, а в мясорубке долины Ипра. Яд сгустился, из облака соткалась змеиная голова, и разинутая пасть застила Людмиле остатки света, трепеща раздвоенным языком, пробуя на вкус ее страх и отчаяние.
   - Господи... - не в силах даже зажмуриться, она снова прошептала это, отчаянно, в последней, яростной мольбе докричаться до Того, кто один лишь и мог услышать молитву тут, в забытой всеми могиле посреди бесовского, адского века.
   - Х-хе... - выдохнула тварь. - Х-ха-а...
   И пока эхо летело к далеким сводам гробницы, ледяные пальцы Люси, слабо, судорожно скребущие в пыли, вдруг наткнулись на что-то обжигающе-горячее, что-то твердое, крепкое, невероятно, волшебно острое... Настоящее. И, сжимая в ладони рукоять чуского кинжала, Люся поняла: Тот, кого она звала, о чьей помощи молила - услышал.
   "Ближе, мразь... Наклонись еще ближе... Еще..."
   Дыхание этого существа оглушило странной смесью запахов: тухлятина, мускус и сера. Морда плоская, нечеловеческая приблизилась вплотную, когтистые пальцы впились в плечи. Люся обмякла, растекаясь в подобие обморока, изо всех сил представив, что она - вода, просто вода, и утечь сквозь эти растопыренные пальцы и острые когти ей ничего не стоит. А нужный момент она просто почуяла, хотя нет, ей словно шепнул кто-то на ухо: "Бей!" Будто подтолкнул, направил руку. Сквозь чародейский дым и бесовский смрад Людмила резко и стремительно, как коршун, ловящий змею, ударила снизу и вбок, вонзив кинжал по самую рукоять в неожиданно мягкую, податливую, какую-то вязкую плоть. Она не промахнулась, о нет. Она не могла промахнуться. Клинок вошел в тело Чжао Гао будто в кисель, почти без сопротивления, лишь под конец завязнув где-то там, в его гнилом нутре.
   Завизжав так, что с потолка посыпалась какая-то труха, евнух дернулся, попытался отпрянуть, рванулся... Но нож вошел глубоко, и вопящий колдун невольно потянул за собой Люсю. Она оскалилась, с натугой пытаясь провернуть кинжал, торопясь добить, добить упрямую тварь... но когтистая рука уже выпросталась из ядовитого облака и ухватила Людмилу за горло, сжимая в мстительном и смертельном захвате. Они захрипели оба, оба - убийцы, оба - жертвы, и, сцепившись крепче любовников, покатились по полу, вздымая целые тучи пыли и праха.
   - Таня! - выкрикнула Люся, на миг сумев ослабить удушающую хватку Чжао Гао. - Бей гада!
   И почти сразу когти ослабели и соскользнули с горла девушки, оставляя глубокие царапины. Евнух отпрянул, а кинжал наконец-то высвободился. Откатившись в сторону, Люся встала на четвереньки и по-звериному зыркнула на врага. Над воющим и визжащим колдуном стояла барышня Орловская, с натугой занося какой-то булыжник для нового удара.
   - Давай! - крикнула Людмила и, когда сестра с размаху уронила каменюку на вражину, метнулась вперед, целясь в брюхо, в мягкое, скрытое под слоями шелка брюхо. Клинок со свистом распорол воздух и заскрипел, снова входя в плоть.
   - Изыди, бес! - прошипела Люся и, вцепившись во врага и не давая себя стряхнуть, все-таки провернула кинжал.
   Чжао Гао завизжал. Пронзительно, на высокой рвущей ухо ноте. Так кричит человек страшащийся боли и смерти настолько, что от страха перед ними тут же теряет человеческий облик. Чжао Гао верещал как поросенок.
   И Таня ударила его камнем еще раз. А потом снова. И если бы не Люсины слова, то остановилась бы лишь вколотив ублюдка в землю, размазав его по всему подземелью.
   - Хватит, ну хватит же... Он уже сдох, - просипела сестра. - Остановись, Танюшка.
   Татьяна гневно промычала и замотала головой.
   - Не-ет, нельзя... А то он... оно снова восстанет из мертвых... Надо добить! Надо, Люсенька.
   Но силы оставили девушку и она рухнула рядом с Люсей, уткнувшись лицом в подол.
   - Помоги-ка мне выбраться из под этого дохляка, - попросила та и скривилась. - Фу, вонь какая!
   - Сейчас, сейчас...
   Таня подхватила сестру под руки и оттащила подальше от смердящего трупа.
   - Ты не ранена? Ты вся в крови!
   - Ты тоже. Что он с тобой сделал?
   Они говорили одновременно, вцепившись друг в друга, словно перепуганные зверьки. Таращились друг на друга во все глаза, ощупывали руки-ноги липкими ладонями, не в силах уверовать, что обе уцелели в этом подгорном аду. А потом просто крепко обнялись и разрыдались на радостях.
   - Сестричка моя! Люсенька! Родненькая! Спасительница моя.
   Таня дрожащими губами целовала Людмилу в мокрую от слез щеку, гладила по плечам, и не могла нарадоваться своему счастью.
   - Танюшка! Солнышко моё! Душенька! Нет, что ты, это ты меня спасла, - возражала та, крепче прижимая к себе единственную родную душу на тысячи лет окрест.
   - Этот гад Цзы Ина убил, - отчаянно всхлипнула Татьяна. - Всю кровь ребенку выпустил. Такую красоту загубил.
   Люся гневно засопела.
   - Зато сам сдох, как хряк на бойне.
   - А вдруг воскреснет? - ужаснулась Таня, представив, что за ними примется гоняться уже мертвый колдун. С этих клятых даосов станется.
   Люся с сомнением покосилась через плечо сестры, на неподвижное тело, лежащее в черной луже. Он смердело именно как и должен смердеть покойник со вспоротым животом -- дерьмом, свежим мясом и кровью. Уж они-то с сестрой нанюхались этого добра, дай боже! После сабельной атаки, когда поле завалено трупами людей и лошадей, вонь стоит несусветная, без мокрого платка на лице близко не подойти.
   - А давай ему голову отпилим? - тут же предложила нежная барышня Орловская без всякой задней мысли. - Чтобы уж точно не восстал из мертвых.
   - Ого! - поразилась эдакой кровожадности Людмила. - Да ты тут совсем озверела, душа моя. Довели мою голубицу до греха узкоглазые сволочи.
   Таня ни капли не смутилась.
   - Заслужил!
   Ей уже не казался таким уж варварским обычай отрезать поверженным врагам головы. Если бы у Чжао Гао было десять голов, она бы всех их отрезала по очереди. Самолично!
   - Как скажешь. Попробую ножом отпилить.
   Но на поверку декапитация оказалась не таким уж и простым делом. Не говоря уж об эстетике.
   - Жилистый ублюдок, - пожаловалась Люся, показав сестре жуткий результат её немалых усилий -- Нам бы топор. Или меч.
   - О! Я сейчас.
   - Да уж, - усмехнулась хулицзын, глядя как её добросердечная сестричка направилась за чем-нибудь посерьезнее чуского кинжала - Мы тут со всех сторон окружены солдатами при полном вооружении.
   Вернулась Татьяна быстрее, чем ожидала Люся, с мечом наперевес и круглыми от испуга глазищами.
   - Не нравятся мне эти големы, - прошептала она.
   - А что такое?
   - Светятся они. И глазами смотрят как живые.
   - Господи, этого еще нам не хватало!
   И не успела Люся объяснить чего такого плохого она ждет от светящихся глиняных истуканов с глазами, как её нежная чувствительная сестрица смело подошла к трупу, примерилась, сноровисто ухватилась за рукоять меча обеими руками и с каким-то палаческим хеканьем снесла башку Чжао Гао.
   - Острый, как бритва, - похвалила Татьяна оружие. - С одного удара получилось.
   - На тебя этот чуский босяк плохо влияет, по-моему... - эдак нервно хихикнула Люся, но до конца высказать, что она думает о Сян Юне не успела.
   Потому что тело бывшего главного евнуха вдруг словно рябью подернулось, колыхнулось и распалось на тысячи отдельных песчинок. Не сразу, нет, несколько мгновений оно продолжало сохранять форму, не смотря на то, что крошечный частички уже отделились друг от друга. Они словно повисели в воздухе, удерживаемые должно быть силой ненависти древнего злодея, а потом шумно, с неприятным шелестом обрушились на землю, чтобы через еще одну секунду разлететься в разные стороны со скоростью взрыва.
   И девушки почувствовали, как черные песчинки прошивают их насквозь. И не только их, но и все вокруг. Какое-то время они ничего не видели и не слышали, задохнувшись от боли.
   - Таня, гляди! - только и смогла что прохрипеть Людмила, тыкая пальцем в центр усыпальницы.
   - Боже! Неужели вселится...
   Черный смерч кружился золотого саркофага Цинь Шихуанди и безжизненного тела внука императора, лежащего на нем. Вихрь сжался до узкого столба, загустел, а затем стал пухнуть, разрастаясь и ширясь во все стороны. Он извивался, шатался, словно внутри, как в мешке ворочалось огромное существо.
   - Всё, Танюха, пропали мы, - обреченно прошептала Люся, крепко обняв сестру. - Вот теперь мы точно сгинем тут.
   Им оставалось только смотреть, как исполинское антрацитово-черное тело, зародившееся внутри смерча, стремительно растет, как поблескивают сквозь тонкие просветы то ли чешуи, то ли когти, то ли зубы. Из голов девушек исчезли все слова молитв и к губам примерзли крики ужаса.
   А потом все закончилось. Внезапно и практически неуловимо для глаз. Обернувшись несколько раз вокруг саркофага своим длинным телом, там стоял дракон. Черный и блестящий, как зеркало из вулканического стекла, с пастью полной острейших зубов, бескрылый, зато с золотыми усами, как у сома, ветвистыми рогами и пушистой гривой. Чудовище ловко изогнулось, царапнуло алмазным когтем нефрит и уставилось на окаменевших девушек с эдаким веселым любопытством.
   В это сложно поверить, но вертикальный зрачок, взрезавший сияющий солнечным сиянием зрачок, точно меч, глядел на смертных букашек едва ли не с любовью. И страх их растворился без остатка в этом взгляде, истаял под его теплом.
   - Ты... кто? - шепотом спросила Люся, дивясь только тому, что её язык не прикипел к внутренней поверхности зубов от пережитого ужаса.
   - Совсем-совсем не узнаете меня, Небесная Госпожа? - удивленно молвил дракон голосом Цзы Ина. - Как же так?
   И приветливо помахал огромным гребнистым хвостом.
  
   Глава 4. Хунмэньский пир
  
   Лю Дзы и соратники
  
   Доблестный Гу Цзе оказался нечеловечески везучим парнем. Он достиг лагеря Пэй-гуна в самый подходящий момент, когда Лю уже совладал с гневом и перестал улыбаться так, что у его отчаянных соратников скулы сводило от нутряного, иррационального страха. Попадись посланец Сян Юна Лю Дзы под горячую руку, как знать, может, и порешил бы его потерявший разом и лису, и императора мятежник. Но Гу Цзе Небеса благословили везением. Правда, он о таком даре вряд ли догадывался. И уж точно не ожидал застать соперника своего господина у коновязи, будто простого солдата самого низшего ранга.
   - Что-то зачастил ты, братец... - только и молвил Пэй-гун, отложив лошадиный скребок, но закатанных рукавов не опуская. - Братец... Гу Цзе!
   И улыбнулся, довольный, что вспомнил имя гонца.
   - Дык, - лаконично отозвался чусец и руками этак развел, дескать, наше дело маленькое, приказ есть приказ.
   - Все ли благополучно в ставке моего уважаемого старшего брата? - ласково поинтересовался Лю и похлопал своего вороного жеребца по лоснящейся шее. - Здорова ли моя прекрасная сестрица Тьян Ню?
   - Ну, это... Госпожа, она того... Здорова, вестимо. Эта... письмо тут к вашеству от господина моего. Вот тама в ём всё и есть.
   Лю сверкнул очами и зубами в дружелюбнейшей из улыбок, руками всплеснул и почтительно поклонился, прежде чем принять тубус со свитком. А вот ладоней после чистки лошади даже об полы ханьфу не обтер. Крестьянин, что с него взять? Так грязными руками и схватил письмишко-то. Никакого вежества и воспитания!
   - Так-так-так... - с непочтительной быстротой пробежав глазами послание, Пэй-гун поцокал языком и глянул на Гу Цзе хитро: - Ну, хвала Небесам, старший брат Юн здоров и благополучен! А скажи, братец, что ж ты запинался-то так, когда я о Небесной Деве спрашивал?
   На смуглом челе чусца работа мысли отразилась буквально: он не только бровями зашевелил, но и аж вспотел весь. "Так-так, - отметил это замешательство Лю. - Очень интересно".
   - Дык, я ж, того... к госпоже не допущен, - наконец нашелся с ответом Гу Цзе.
   - Да ты совсем, братец, запутался, от усталости, наверное! - покачал головой Пэй-гун. - Сам же в прошлый раз приближенным моей небесной сестрицы назывался? Э? Когда письмо от нее для Небесной Госпожи Лю Си привозил. Запамятовал?
   - Э...
   - Ну и ладно, - внезапно смягчился Лю. - Когда простой человек настолько приближается к небесным созданиям, немудрено все на свете позабыть! Ступай-ка отдохни, поешь да выспись. А после я с тобой снова поговорю.
   - Мне б, того... С госпожой хулидзын бы повидаться...
   Солдат осекся и невольно отступил на шаг, заметив, какое бешенство на миг промелькнуло в доброжелательно прищуренных глазах "сына Красного императора".
   - С Небесной Госпожой Лю Си, - медленно проговорил Лю, - сейчас тебе увидеться никак нельзя, братец. И не проси.
   - Дык...
   - Эй, кто там есть! Проводите доблестного Гу Цзе, место ему у костра найдите, да глядите, чтоб братца никто болтовней не донимал! Он тут, у нас, погостит немного.
   - Э...
   По бокам от чусца словно из-под земли тут же возникли двое ханьцев, шириною плеч и свирепостью на лицах не уступая отборным солдатам Чу. И спорить дальше стало бессмысленно. Но Гу Цзе решил сразу прояснить свою судьбу.
   - Вешать будете или голову рубить?
   - Помилуй, братец, что за речи! - возмутился Пэй-гун. - Ты за кого меня принимаешь? Разве б я посмел допустить, чтобы с головы посланца моего уважаемого старшего брата Юна хоть волос упал? Поди-поди, отдохни и ни о чем таком даже не думай. Вот соберусь я на пир к брату Юну, заодно и тебя с собой прихвачу. А то мало ли какая беда с тобой случится, ежели ты теперь один поскачешь. Путь-то неблизкий!
  
   - Иногда я совсем не понимаю тебя, брат Лю, - признался мудрый Цзи Синь, задумчиво глядя вслед уводимому чускому посланцу. - К чему тебе задерживать этого простака? Отчего не отпустить его восвояси, если ты не собираешься его казнить?
   Конфуцианец так выразительно взмахнул сложенным веером, что тут любой бы догадался - сам Цзи Синь чусца казнил бы, не раздумывая. Просто чтобы не нарушать гармонию между Землей и Небом.
   Лю мрачно ковырнул утоптанную сотнями ног и копыт землю носком сапога.
   - Убить? Экий ты кровожадный, братец... Да если я стану убивать каждого солдата, вся вина которого лишь в исполнении приказов господина, останутся ли в Поднебесной люди, которыми мне предстоит править? Я задержал отважного Гу Цзе, чтобы он по простоте своей уважаемому брату Юну не разболтал о наших делах прежде времени, но зла я ему не желаю.
   - Может быть, ты ему вообще жизнь спас, - философски вздохнул Цзи Синь. - Неизвестно, как парня встретил бы Сян Юн.
   - Может быть... - Пэй-гун отвернулся и в который уж раз устремил долгий тяжелый взгляд в сторону лагеря Сян Юна.
   Конфуцианец притих, не рискуя даже сочувственно покачать головой. Приходилось уже нарываться на бешеный гнев побратима, стоило лишь заикнуться о том, что лисица, видать, неспроста сбежала. Рукоприкладствовать Лю Дзы не стал, но из его горячей речи Цзи Синь, несмотря на всю свою образованность, понял едва ли половину слов.
   - Не пыхти! - резко бросил Лю, не оборачиваясь. - Говори, что у тебя на уме.
   - Этот пир... - осторожно молвил Цзи Синь, предусмотрительно отступив на полшага. - Не нужно тебе туда ехать. Генерал Сян известен своим несдержанным нравом, а ты, как ни крути, увел у него из-под носа и столицу, и Цинь-вана. Одними извинениями тут не обойтись, брат Лю. Как бы он тебя попросту не убил.
   Пэй-гун фыркнул и пожал плечами.
   - Именно это чуский князь и планирует. Убить меня.
   - Откуда знаешь?
   - "Не езди в Хунмень", - так она сказала, - Лю поднял глаза к небу. - Прежде чем уйти, сказала мне: "Когда Сян Юн позовет тебя на пир, не езди! Он попытается тебя убить". Должно быть, о том есть запись в Книге Девяти Небес...
   - Вот видишь! - с жаром поддержал сгинувшую небесную лису Цзи Синь. - Если даже Небесная Госпожа Лю Си предостерегала тебя...
   - Забавно, что стоило ей исчезнуть, как ты тотчас перестал звать мою госпожу "лисой", - усмехнулся Пэй-гун. - Думаешь, она вернулась на Небеса?
   Вопрос был с подвохом, и мудрец попытался изящно обойти скользкую тему.
   - А ты сам разве так не думаешь? Нет-нет, Лю, не злись снова! Подумай! Сперва исчез Цинь-ван...
   - Мальчишку околдовали, ты сам говорил.
   - Да, говорил, и скажу снова - людям не под силу противостоять такому колдовству. Но вот небесная госпожа, вполне возможно, и сумела бы справиться с чарами. Вспомни, как сильно она привязалась к Цзы Ину, как опекала его! Не удивлюсь, если госпожа отправилась по следу Цинь-вана. Погоди! Дай закончить! Она ушла, не спросив тебя - но разве ты отпустил бы госпожу, даже если бы она попросила?
   - То есть, ты думаешь, что она не у Сян Юна.
   - Более того, у меня есть подозрение, что и госпожа Тьян Ню могла покинуть лагерь генерала. Прибытие посланца косвенно это подтверждает.
   Лю поморщился. Его-то никакие посланцы ни в чем не убеждали и ничего не подтверждали. Сян Юн гонца прислал? Значит, запутать хочет! Замыслил подлость, вот и отводит подозрения.
   - И если нашей госпожи в лагере Сян Юна нет, - развивал мысль Цзи Синь, не замечая, как скептически кривятся губы побратима, - то и тебе ни к чему идти в ловушку. Не езди в Хунмень.
   - Ты ничего не понимаешь, мой мудрый брат, - вздохнул Лю. - У Сян Юна - сто тысяч воинов, у меня - тридцать! Если я не приду к Сян Юну, он сам придет ко мне. И что мы станем делать тогда? Убегать и прятаться по оврагам и ущельям? Снова хорониться по горным пещерам? Опять разбойничать? Нет уж! Я - Пэй-гун! Раз уж я назвался сыном Красного императора, то пойду до конца. Если в Книге Девяти Небес записано, что мне суждено погибнуть на пиру в Хунмене, что ж... Судьба человека - в его руках. Отчего бы не поспорить с Небесами?
   - Разве ты не боишься, брат Лю? - тихо спросил Цзи Синь, немного помолчав.
   - Я? - Пэй-гун глянул на побратима, и мудрец поежился. В глубине темных зрачков Лю Дзы, как рыба в садке, плеснуло хвостом безрассудство, если не безумие. - Я? О, боюсь, и еще как. Но я поеду в Хунмень. Мой уважаемый старший брат зовет меня на пир - как я могу отказаться?
   "Будь проклята ты, подлая лисица, где бы ты ни была!" - рассвирепел Цзи Синь и погрозил Небесам кулаком. Но так, чтобы Пэй-гун случайно не увидел.
  
   Сян Юн
  
   Лагерь Сян Юна на холме Хунмэнь ощетинился стягами разной степени белизны, напоминая огромную прачечную. Да и настроения внутри, за валом и рядами отточенных кольев не далеко ушли от тех, что царят среди упрямых и злоязыких прачек. Солдаты томились в ожидании штурма Санъяна, их командирам не усидеть было на циновках от желания запустить руки в кубышки столичных жителей, а военачальники, те вообще нацелились на императорскую сокровищницу. Где прямо сейчас копался в свое удовольствие подонок Пэй-гун. Опять же, наложницы, красавицы со всей Поднебесной, нежные и сладострастные, которые только, надо думать, и ждут, когда отважные воины заявятся в их опочивальни, чтобы осчастливить. Красавицами мятежник Лю Дзы, надо думать, тоже не брезговал. А кто бы отказался? В россказни про сдержанность черноголового мятежника никто в здравом уме не верил.
   Но чтобы дожить до сокровищ и красавиц требовалось не только разбить армию Пэй-гуна и проломить столичные ворота, но и пережить ярость Сян Юна, тигра Юга, осиротевшего без Небесной Девы. Ухищрения поваров не помогали унять его гнев, Мин Хе от побоев едва ноги за собой таскал, а несчастные, умудрившиеся разозлить главнокомандующего предосудительными поступками, украсили своими головами ворота в лагерь. В назидание прочим.
   Про посланца в Башан -- Гу Цзе все говорили как про покойника, а дядюшка Сунь Бин возжег курительные палочки на скромных поминках юноши. Даже если храброго добровольца помилует Пэй-гун, то от Сян Юна, в его нынешнем настроении, ничего доброго не жди. Хорошо, если живьем сварит, а то ведь может и лошадьми разорвать. Сунь Бин и сам ходил по краю пропасти, каждый раз докладывая, что не нашел следов Небесной Девы. Подчиненные только облегченно вздыхали, когда командир выходил из палатки Сян Юна на своих ногах. Очередной кровоподтек на скуле не в счет.
   - Да кто ж лист тутовника в октябре собирать-то будет*? - отмахивался старый солдат.
   Не рассказывать же бестолковым соратникам, что главнокомандующий уже однажды взялся за его кадык и спросил шепотом, как он, паршивый пес, предпочитает умереть -- быстро или медленно. А Сунь Бину было без разницы. Если его предсмертные крики заставят Яшмового Владыку или Матушку Сиванму прислать весточку, что с госпожой Тьян Ню всё в порядке, то можно и помучиться как следует. Сян Юн в ответ глухо, по-тигриному зарычал, но жизнь солдату оставил. И на том ему спасибо.
   Тем временем советники с новой силой пытались лить главнокомандующему в оба уха яд подозрений и зависти, живописуя, как насмехается над ним Пэй-гун, одной рукой держа нефритовую чашу с вином, а другой лаская прелести императорской наложницы.
   - Да пусть он там хоть до мозолей руки об дворцовых девок сотрет! - взревел Сян Юн. - Я хочу чтобы этот сукин сын на коленях просил прощения!
   - Драконий... - чуть слышно уточнил Дун И.
   И едва не поплатился головой за любовь к уточнениям.
   - Опять цветные облака привиделись? Опять эманации? - вопрошал чусец от души разукрашивая советника во все оттенки кроваво-синего.
   Никто из присутствующих с места не сдвинулся, чтобы не попасться под горячую руку Тигра Юга.
   Сян Юн уже рот раскрыл, чтобы кликнуть стражу с острыми мечами для срочного укорачивания болтуна на голову, как в палатку ворвался Мин Хе со спасительным для всех известием:
   - Сто всадников под красными флагами с запада, мой господин! Пэй-гун явился!
   - Превосходно, - рыкнул главнокомандующий чжухоу, роняя на ковер бездыханного от страха Дун И. - Встретим же гостя дорогого.
   *Лист тутовника в октябре - кто тебя станет собирать?! - аналог русского "Да кому ты нужен?"
  
   Люй Ши и остальные
  
   Бедному Люй Ши не елось, не пилось и не спалось с тех самых пор, как он, очнувшись от колдовского сна, узнал, что небесная сестрица Лю Си пропала из лагеря в Башане. И вот странное дело! Ладно бы была в этом исчезновении хоть малая вина Люй Ши - но нет, не было за ним вины, никакой, если не считать преступлением то, что вместе с прочими поддался он чародейству и проспал позорно, как госпожа улизнуть изволила. Но Пэй-гун его не виноватил. Он вообще никого не обвинял, не кричал и не ругался, только зубами скрежетал да коня начищал так, что у Верного и без того блестящая шкура светилась теперь ярче звездного неба.
   Конечно, они искали госпожу. И Люй Ши искал, и проштрафившиеся "евнухи", и даже старый Ба совсем уж было собрался ковылять куда глаза глядят, лишь бы не видеть, как Пэй-гуну худо. Насилу уговорили старца обойтись молитвами да поклонами. Все войско пребывало в смятении. Шутка ли! Было-было благословение Небес, а тут вдруг раз - и пропало! Уж не знак ли это того, что Яшмовый Владыка более не покровительствует Лю Дзы и его армии? Уж не предупреждение ли?
   Только сам командир Лю оставался спокоен, словно ничего особенного и не произошло. Будто не исчезла небесная госпожа, а просто прогуляться ускакала в поля, цветочков пособирать, причем по его, Пэй-гуна, прямому разрешению.
   "Наша госпожа - с Небес, - невозмутимости Лю черной завистью могли бы позавидовать все блаженные бессмертные даосы с Пяти Священных Гор. - Небеса позаботятся о ней. Если она ушла, значит, такова воля Яшмового Владыки. Когда придет время, госпожа вернется".
   И всё! Хоть бы поругался или покричал, хоть бы побил кого!
   "Ты можешь привести лошадь на водопой, Люй Ши, но как ты заставишь ее пить?" - только и молвил Пэй-гун, когда ординарец прибежал с докладом о том, что в лагерь прибрела госпожи Лю Си соловая кобылка, усталая и голодная, но целая-невредимая. И этих слов командира Лю юноша совершенно не понял. При чем тут лошадь? У лошади-то не спросишь, куда госпожа девалась и почему!
   Как не понял, и почему это Пэй-гун, вопреки всем предупреждениям и уговорам, все-таки собрался ехать в этот самый Хунмень на пир к Тигру Юга. В самое ведь тигриное логово полез! И ладно бы хоть доспехи надел, так нет - нарядился, словно и впрямь дорогой брат пригласил его на праздник, а не свирепый Сян Юн, который, говорят, заснуть не может, пока кому-нибудь голову не отрубит!
   - Может, все-таки панцырь, а? - канючил Люй Ши, ужом вертясь вокруг командира. - Ну хоть кольчужку, а? Халат-то длинный, рукава вон какие! Никто и не заметит! Кольчужку-то надень, брат Лю!
   В просьбах мальчишка был не одинок. Цзи Синь, тот все норовил в одеяния Пэй-гуна серебряную булавку воткнуть, а тот лишь отмахивался.
   - Не спорь! - сердился стратег. - А вдруг Сян Юн тебя отравить надумал? Обмакнешь иглу в яства незаметненько - и сразу поймешь, есть там отрава или нет!
   - Отстань, - ворчал Лю, пытаясь одновременно и кушак завязать, и от назойливого братца отбиться, и от Люй Ши увернуться. - Ну, пойму, что яд - и что дальше мне делать? Соседу на голову миску вывернуть, что ли?
   - Кольчужку-у! - улучив момент, ввернул Люй Ши и для убедительности позвенел припасенной "железной рубахой".
   - От отсечения головы доспехи не спасут!
   - Так-то оно верно, - подал голос и молчаливый Фань Куай. - А вот если кто решит тебе ножик под лопатку сунуть, так оно и защитит. А, братец?
   - Да вы ополоумели все! - спокойствие Пэй-гун наконец-то изменило, он топнул ногой и чуть не сшиб Цзи Синя наземь широким рукавом нарядного синего ханьфу. - Какой ножик? Куда сунет? Да если Сян Юн всерьез решил от меня избавиться, станет он морочиться на ножики с ядами? Он что, брошенная наложница, что ли? Певичка? Евнух? Хочет убить? - Пусть попытается! Я тоже не вчера родился! Раскудахтались! Младенец я, что ли? Люй Ши! Не стой столбом! Коня седлай!
   Правда, в пылу этой речи Лю Дзы не заметил, как подкравшийся Цзи Синь все-таки умудрился вколоть в полу синего ханьфу серебряную булавку. А Фань Куай, вздохнув, поглядел, как колыхнулся полог шатра, опускаясь за спиной стремительного Лю, и веско вымолвил:
   - Вы как знаете, братцы, а я с ним поеду.
   - Так ведь Лю строго-настрого... - Цзи Синь нахмурился, осекся и с треском сложил веер. - Я тоже.
   - Ему ведь о том знать необязательно, - богатырь поскреб бородку и подмигнул онемевшему Люй Ши. - А ты, братишка, оставайся за главного.
   Так и вышло, что вместе с Лю Дзы в "логово Тигра" отправились не сто всадников, а сто два. Цзи Синь и Фань Куай тихонько пристроились в хвост кавалькады, а Пэй-гуну было не до того, чтобы сейчас своих людей пересчитывать.
  
   Сян Юн и Лю Дзы
  
   Выходить навстречу черноголовому выскочке Сян Юн не собирался из принципа. Вот ещё! Не заслужил названный младший братец подобных милостей. Пусть сам преклонит колени и объяснит как так вышло с Санъяном, а заодно скажет "спасибо", что старший братец не заставил ползти на пузе от ворот лагеря к шатру. Воинственный настрой начальства не утаился от взгляда Мин Хе и поверг бравого ординарца в глубокие раздумья. Если встреча кончится смертоубийством, то надо ли переводить харчи на гостей? Их же положено мясом кормить, а свинок так жалко. Самим бы пригодились. Жратва никогда лишней не бывает.
   - Чего стоишь?! - взвился Сян Юн, давая слуге изрядного пинка пониже спины. - Марш на кухню, бестолочь! Распорядись насчет угощения!
   Справедливости ради надо сказать, что поварам досталось ничуть не меньше. Недаром юноша столько времени провел в компании вспыльчивого генерала. Он тоже умел орать и пучить глаза. И, само собой, запугивать страшными карами.
   - Ежели снова мясо в середке окажется сырым, как было в прошлый раз, - прошипел он в лицо главному кухарю. - Твои уши и язык, паскуда, со сладкой подливой подадут Пэй-гуну.
   Тогда повара от смерти спасла Тьян Ню, сказавшая, что на Небесах подобная прожарка почитается как деликатес и называется "с кровью". На этот раз Небесной Девы рядом с Сян Юном нет, вступиться будет некому.
   "Матушка Сиванму! Верни нам добрую госпожу поскорее, а! Ну что тебе стоит? - молился ординарец на обратном пути.- Неужто некому, кроме Тьян Ню, твои персики Бессмертия собирать? Сделай такую милость!"
   А шатер уже приготовили к встрече -- деревянный настил прикрыли коврами, прогорклое масло в светильниках заменили на свежее, благоуханное. И каждый столик был установлен согласно правилам. Чтобы Сян Юн сидел лицом строго на восток, его приближенные глядели на запад, а долгожданный, но ненавидимый гость оборотился к северу. Мин Хе не поленился и еще раз все проверил. Слуги у чуского князя подобрались расторопные, а других не заводилось, но лишний раз удостовериться не помешает.
   - Стража расставлена, воробей не пролетит, - доложился взопревший от избытка рвения командир Ли.
   - Это мы поглядим, - буркнул ординарец.
   Соратники мятежника Лю совершенно не походили на оборванцев, еще не так давно выпрашивавших в Пэнчэне милостей у чуского вана, точно воробьи -- крошек. Да и сам Пэй-гун больше уже не тот веселый лохматый босяк. Настоящая война, которая как ни крути, а сильно отличается от коротких разбойничьих набегов, отсекла всё лишнее в облике Лю Дзы -- разудалую ухмылку, небрежность в одежде и раскованность в движениях. Имеющий глаза увидит: опасен стал веселый бунтарь. И ханьфу надел синего цвета, словно служитель Богини Западного Неба!
   - И чо будет? - спросил Мин, Хе зачарованно наблюдая за гостями из Башана, что въезжали в лагерные ворота.
   - Много крови будет, - ответствовал дядюшка Сунь Бин и, подумав, добавил весомо: - Уже сегодня.
   Он помнил господина Сян Юна бестолковым забиякой, мальчишкой с мечом, творящим, что первое в голову придет, а значит уже наблюдал похожее превращение: из толстолапого щенка -- в хищного зверя.
   - Оба молоды, оба полны амбиций, оба злы. В одной долине два тигра мирно не уживутся.
   Выяснить, подразумевал ли Сунь Бин под этой самой долиной весь Гуанчжун, ординарец главнокомандующего не успел.
  
   Конечно, всю свою "почетную" сотню всадников в лагерь "брата" Лю Дзы тащить не собирался. Бестолку. Чтобы силой вырваться из ловушки, сотни конников мало, только полягут зазря. В тигриное логово Пэй-гун всерьез вознамерился войти в одиночку, но не тут-то было. Перед самыми воротами, когда он привстал в стременах и оглянулся, чтобы приказать своим людям держаться в отдалении и коней не расседлывать, вдруг выяснилось, что оба его побратима, Фань Куай и Цзи Синь, тут как тут. Не послушались, приказ нарушили, получается. Но отсылать ослушников назад в Башан было уже поздно, да и, по правде-то, втроем действительно как-то веселей. Где наша не пропадала!
   - Два упрямых дурака! - одними губами прошипел Лю, сердито зыркнув на соратников. - Пропадете ни за гнутый чох!
   Братец Синь изо всех сил постарался выглядеть виноватым, а богатырь Фань только плечами пожал и обронил: - Ну, вместо кольчужки-то... Может, и мы на что сгодимся.
   Лю отмахнулся, но заметно повеселел. Верно говорят: рядом с другом и помирать легче!
   Так и получилось, что к шатру Сян Юна ханьцы подъехали втроем.
   Лю, ничуть не смущаясь чужих взглядов, что цепко обшаривали его, все-все примечая - и не затаил ли мятежник Лю кинжала в широких рукавах, и каким узлом завязан его кушак, и не слишком ли широка кайма на вороте ханьфу - ласточкой спорхнул со спины Верного. И, взмахнув рукавами, распластался перед входом в шатер в низком-низком поклоне, как журавль, подстреленный на лету.
   - Ничтожный простолюдин нижайше приветствует уважаемого старшего брата!
   Сян Юн, стоявший посреди пиршественного шатра, сделал знак, чтобы стража раздвинула полотнища полога, и молча поглядел на спину "младшего братишки". Широкую такую спину, спину бойца, обтянутую ныне дорогой тканью и ничего иного, кроме ненависти не выражавшей. Чусца низким поклоном не обманешь. Он этих спин нагляделся за свою короткую жизнь - чуть больше чем до рези в глазах. Всяких-разных -- покорных, испуганных, жадных, упрямых. Лю Дзы преклонил колени, что правда - то правда, но без смирения или страха.
   "Видят Небеса, я его убью" подумал Сян Юн, и развел руки в широком приглашающем жесте:
   - Добро пожаловать, мой драгоценный младший брат! - сказал он.
   Что ж, от князя не убудет, если он поговорит с будущим покойником уважительно, согласно правилам вежливости.
   - Рад видеть тебя в добром здравии, братец Пэй-гун!
   Тот поднял на чусца глаза - узкие и злобно блестящие, не глаза бойницы для лучников, хищно ухмыльнулся и снова уткнулся носом в ковер:
   - Что к месту примерз? Давай, двигай. Разговор есть.
   Лю, прищурясь, быстро зыркнул по сторонам. Ага, народу-то, народу... Да все при оружии, а рожи такие приветливые, что того и гляди живьем сожрут. "Подавитесь", - с веселой злостью подумал Лю Дзы и, решив, что подниматься с колен покамест преждевременно, двинулся вперед. Прямо на коленях пополз, дорогого одеяния не жалея. А что? Драгоценный брат ведь лично его не поднял, так? А черноголовому простолюдину ползком-то привычней!
   "Вот ведь мерзавец! Издевается!" мысленно фыркнул Сян Юн.
   - Дорогой братец, как можно? Встань с колен, не позорь меня перед людьми, - всплеснул он руками, ощущая в себе дух покойного дядюшки Ляна, как если бы то и впрямь вселился в тело племянника. - Посмотрят они и скажут, что главнокомандующий пренебрегает названным братом. Как можно?
   В груди чусца сладко ворочалось кровожадное чудовище, состоящее пополам из жестокости и удовольствия.
   Но поднимать собственноручно коварного крестьянина он не стал. Хочется человеку поползать, надо его желания уважать.
   "Экий ты, "брат" Юн, снисходительный. Точно уже нож наточил", - подумал Лю и встал, деловито отряхнув одежду.
   - О чем речь, уважаемый брат! Как бы я посмел тебя опозорить! Да пусть Лэй-гун тут же на месте поразит меня молнией, коли я хоть что-то против тебя замыслил!
   Вокруг дерзкого ханьца, который вдруг перестал говорить о себе в третьем лице, да еще и к чускому князю обратился, как равный к равному, к счастью, было достаточно пустого пространства, чтобы прочие, в шатре бывшие, особого не рисковали, если б повелитель молний и впрямь сейчас с Небес по Пэй-гуну шандарахнул. Однако ж огонь небесный наглеца не поразил. Видать, недосуг было Лэй-гуну вникать в мелкие делишки смертных созданий.
   Сгорбленный слуга проводил Лю Дзы к столику по правую руку от хозяина. Циновки под задницу шелком обтянуты, тарелки бронзовые, чарки для питья из белой яшмы -- словно не в военном лагере пир, а прием во дворце у императора. Линъинь (так именовался в Чу первый советник) Фань Цзен, сидевший напротив черноголового выскочки, скривился словно зеленую, но уже с червяком внутри, сливу сжевал. Оно и понятно, место почетное, а перед глазами все время будет смуглая разбойничья рожа Пэй-гуна. Придется терпеть какое-то время.
   Лю по сторонам особенно не глазел - глаза б на эти наглые чуские морды не смотрели! Ишь, так и долбят взглядами, словно уже примериваются, как бы половчее рассечь Пэй-гуна на тысячу кусков! А ведь и верно - если всей толпой навалятся, то и рассекут, и именно на тысячу, не меньше. Аж полог шатра колышется от нетерпеливого дыхания да земля поскрипывает под сапогами. За тонкими полотняными стенками - кольцо вооруженных до зубов солдат. Стоит лишь Сян Юну знак подать, и свистнут мечи, рассекая полотно, чтобы... "А может, просто пристрелят, - с нездоровым азартом предположил Лю, сам с собой решив поспорить, какую именно казнь припас для него "уважаемый брат". - Самострелы-то мечей надежней. От мечей я, пожалуй, и увернуться сумею, а от десятка стрел - вряд ли".
   Одно непонятно: коли чуский князь и впрямь решил покончить с неуместным союзником, то отчего медлит?
   "Коту с мышью играть привычно, - шальная улыбочка сама собой прокралась, искривила губы, от страха онемевшие. - Так тигр ты или кот, брат Юн? А ну как эта мышь решит потрепыхаться напоследок?"
   - Что ж ты, братец, так поспешил с Санъяном? - спросил Сян Юн, чуть пригубив первую чарку. - Ужель покойный Куай-ван был столь строг?
   Чем улестить этого Тигра, раздери ему Яньло-ван все нутро крючьями! По справедливости рассудить, так никакой вины за Пэй-гуном не было. Формально он всего лишь следовал указу благородного Куай-вана. Но о справедливости рассуждать уже поздно, на формальности Сян Юн чихать хотел, а указы покойного вана годились теперь разве что на подтирки. И все же...
   - Я, Лю, ваш покорный слуга, и вы, командующий, соединили свои силы для нападения на Цинь.
   Пэй-гун сам себе сейчас напоминал большую мышь, зачем-то вырядившуюся в синие шелка, что, сидя на задних лапах, пытается почтительными речами умиротворить нависшего над нею хищника.
   "Я - мышь, я - мелкая тварь, я воробья мельче! Во мне и мяса-то нет! Что ж ты пасть разинул? Я ж тебе на один укус, зверюга!"
   - Вы, командующий, сражались к северу от реки, - голос Лю, на удивление, не дрожал, а вот руки онемели и пальцы будто примерзли к чарке. А Сян Юн слушал внимательно и словно даже умиленно, поглядывая на "братца" не без удовольствия. Наслаждался!
   - ... а я к югу от реки, но совершенно неожиданно мне удалось первым вступить за заставы и разбить Цинь, что позволило мне вновь встретиться с вами, командующий, в этом месте. Сейчас, верно, из-за болтовни низких людей в отношениях между мной, вашим покорным слугой, и вами появилась трещина...
   - Кто ж посмел? - сурово сдвинул густые брови чусец. - Кто этот бесчестный человек? И что мне с ним сделать?
   Он обвел тяжелым взглядом собравшихся, особо задержавшись на внезапно посеревших губах благородного линъиня. Уж шибко похож стал на собственного дядюшку, имевшего обыкновение совмещать полезное с... полезным.
   "Сейчас он мне за компанию под нож пустит", - перепугался царедворец, чувствуя как по щеке стекает капелька пота. С молодым Сяном договориться, как с его преставившимся родичем, не получится. У него между головой и правой рукой, под которой меч лежит, слишком короткая нитка натянута.
   "Прикажет казнить и вся недолга! Ради красного словца!" Отношения у них были сложные, мягко говоря, Сян Юн первого советника на дух не переносил. Было за что.
   - Пока ваш младший брат, наш доблестный Пэй-гун ходил по землям к востоку от гор, он не гнушался богатств и красивых наложниц, - заторопился с оправданиями Фань Цзен, выдавливая из себя натужную улыбку. - Но вступив в пределы застав, он вдруг стал бессребреником. Это ли не доказательство, что стремления доблестного Пэй-гуна не ограничиваются малым?
   Сян Юн вдоволь насладившись унижением линъиня, всем телом развернулся к гостю:
   - Что на это скажешь, младший братец?
   Лю изо всех сил удерживал кривую усмешку, да вновь не удержал. И глаза отвести не смог - да и не пожелал, чего уж там! "Кто ты таков, "братец", чтобы я перед тобой лебезил? Может, и хватит с тебя уже, э?"
   - Господин первый советник прав, - развел руками Пэй-гун. - Некогда я и впрямь был человеком алчным и блудливым, жадным до богатств и красавиц, но нынче... С тех пор как я вступил в земли за заставами, я не посмел прикоснуться даже к самой маленькой вещице, а, наоборот, произвел учет чиновников и населения, опечатал дворцовые хранилища и стал ожидать прибытия командующего. И тут не ошибся почтенный линъинь! Такие перемены внушают подозрения! Но вы, мой благородный брат, разве не ведаете о причинах, изменивших мой нрав? Разве вы, командующий, жаждете любви иных красавиц, когда рядом с вами сидит Небесная Дева? Так и я, ничтожный, удостоился благосклонности небесного создания. Рассудите, уважаемый брат, до наложниц ли мне теперь?
   Расчет был идеальным. Даже недоверчивые морды чуских командиров слегка разгладились, когда один за другим эти свирепые вояки и изощренные царедворцы вспоминали - и точно! При Пэй-гуне ж небесная лиса обретается! Хулидзын - они такие, смирению и кротости не обучены, а уж ревнивы-то - страх! Чуть зазеваешься - и все, считай, что с мужским началом ян можно попрощаться... И верно - до наложниц ли тут?
   Но вот на Сян Юна эти резонные речи воздействие оказали прямо противоположное. Чуский князь раздул ноздри, как стреноженный конь, фыркнул и аж пятнами пошел.
   - Я послал военачальников защищать заставу потому, что хотел принять меры предосторожности против прихода различных грабителей и быть готовым ко всяким непредвиденным обстоятельствам. Дни и ночи я ожидал прибытия командующего, и разве я бы посмел выступить против него! - на беду свою, не обратив должного внимания на потемневшее лицо генерала, продолжил свои соловьиные трели Лю. А чтоб оправдания не звучали слишком уж униженно, напомнить решил, что они с Сян Юном, между прочим, не только на словах побратимы, а еще и, так сказать, через небесных своих женщин. Упомянутая Тьян Ню ведь Пэй-гуну названой сестренкой приходится! Практически родня!
   - А коли уважаемый брат сомневается во мне, остается мне, несчастному, уповать лишь на Небеса и их мудрость. Будь здесь сестрица Тьян Ню, подтвердила бы, что... У-ху, да где ж она? Не приключилось ли с сестрицей какой хвори?
   От простейшего и невиннейшего вопроса Сян Юна перекосило. Чусец скрипнул зубами.
   - А чего ты сам без хулидзын явился? Моя Тьян Ню по сестрице тоскует денно и ночно. Ужели на привязи держишь?
   Лю тоже зубами скрежетнул. Вдруг как-то совсем безразлично стало, убьет ли его Сян Юн и как именно. Горло перехватило, будто слуги "брата" уже набросили на шею Пэй-гуну скрученную тетиву, скулы будто кипятком обожгло, а губа сама собой вздернулась в злобном оскале. И не удержался от ответной колкости, ответил резко:
   - Как мне с моей небесной госпожой обходиться - то мое дело. Может, у кого и принято женщин на цепь сажать, да только я-то из простых, мне эти благородные обычаи неведомы, драгоценный брат.
   И, аккуратно поставив яшмовую чарку на столик, поправил рукава и добавил, шалея от собственной дерзости:
   - А не кажется ли уважаемому брату, что пришло самое время нам обсудить, как теперь быть с циньским наследством? Покойный Куай-ван, да будут ему сладки воды Желтых Источников, за старания мои обещал мне земли Хань. Но брат Юн теперь сам стал правителем Чу. Подтвердит ли брат указы покойного вана?
   Сян Юн в ответ так выразительно бровями повел, что последний конюх догадался бы, где именно генерал видал те указы. Но Лю рассудил, что теперь-то уж терять нечего, а ясность внести надо.
   - Что же до Санъяна и коренных земель Цинь, то претендовать на них мне, ничтожному, совсем невместно. Столицу я, как видите, любезный брат, для вас берег. Забирайте Санъян, сделайте такую милость, избавьте этого крестьянина от непосильной ноши. Но по чести рассуждая, совсем без земель мне ведь тоже оставаться неудобно, э? Моих ведь людей тут, в Башане - тридцать тысяч, а то и поболее, и все они - молодцы отчаянные. Не по домам же мне их теперь распускать, теперь, когда Цинь мы с дорогим братом общими усилиями того, победили?
   \Воздух в палатке и без того густой от дыма благовоний, запаха жареного мяса и рисового вина, сделался еще гуще от гнетущего молчания. Фань Цзен уморился уже вращать глазами и теребить висевшее у него на поясе нефритовое кольцо с прорезью. Главнокомандующий намеков на решительные действия не понимал.
   - Кхм... - молвил главный советник. - У нас тут вроде бы пир, а не военный совет, в самом-то деле. Под скучные разговоры и вино скиснет. Перед гостем неудобно как-то.
   - Тебе и вправду скучно, братец? - спросил Сян Юн, глядя в упор на Лю.
   Началось, подумалось Лю. Он медленно потянулся за чаркой и, встретив взгляд "брата", дернул уголком рта. Чет или нечет, "братец"?
   - Эй, Цин Бу! - окликнул Фань Цзен клейменного военачальника. - Люди говорят нет никого, кто танцевал бы с мечом лучше тебя?
   Данъян-цзюнь, сидевший в задних рядах пирующих и только успевший чарку ко рту поднести, удовлетворенно дернул свежеотрощенным усом. Лучшего повода прикончить Лю Дзы и сыскать-то сложно. Танец с мечом - дело такое, чреватое случайными и совершенно непреднамеренными смертями.
   - Да запросто! - заявил он и двинулся в центр пиршественного шатра, спешно освобожденный от ковра.
   Попробуй потом кровь отмыть!
   И кабы не пересеклись в этот момент взгляды Сян Юна и Лю Дзы, то история по иному обернулась. Конечно Пэй-гуну страшился, а кто бы не испугался? Но, сволочь черноголовая, рожу скорчил настолько наглую, что рука Юна сама потянулась к мечу.
   - Стой, данъян-цзюнь! - рявкнул чусец. - Я сам. Станцую. Окажу честь братцу.
   Чтобы потом ни одна собака в Поднебесной не посмела тявкнуть, что князь Чу, воин из рода воинов, царедворцев и ученых, убил врага руками слуг. Своего самого главного врага.
   А ведь ничего угрожающего в Лю Дзы вроде бы нет. Всего лишь один из черноголовых, которых под Небесами тысячи тысяч, которых не сосчитать и не перебить, как не выпить реку и не вычерпать море. Они - трава под ногами, топчи -- не вытопчешь никогда.
   Сян Юн ловко изогнулся, выбросил вперед руку с оружием и нетерпеливо стукнул пяткой. И раз, и два, и три. Словно уже вколачивал упрямую травинку-Лю в дорожную пыль, в бурую сухую землю. Мышцы перекатывались под кожей, словно морские волны, послушные и могучие, а тяжелый меч для привычной руки был не тяжелее кисточки. Сравнение понравилось и чуский генерал начертал блеском клинка по сумраку шатра, наполненному тревожным дыханием людей, ждавших кровавой развязки. Кто с нетерпением, кто с ужасом.
   Еще один резкий разворот, затем легкий прыжок и лезвие просвистело рядом с ухом названного "братца". Пэй-гун не шевельнулся, но тяжело сглотнул.
   "Потерпи немного, я уже скоро" - мысленно пообещал Сян Юн, делая выпад в сторону. Мечник работает не оружием, а всем телом. Что-то в этом духе любил повторять Сян Лян. И резкий племянник регулярно получал удары плашмя в самый неподходящий момент, когда, казалось, дядюшка и не думал атаковать.
   "Вот бы ты уже и к Яньло-вану на обед попал, гаденыш. Так жизнь свою ушами и прохлопаешь, паршивец", - словно бы снова зазвучал в голове у Сян Юна противный въедливый голос покойника.
   Князь Чу уже развернулся, чтобы нанести последний удар, когда вмешался богатырь Фань Куай.
   Он легким взмахом руки отшвырнул от себя двух слуг-подавальщиков, пинком ноги отправил "отдыхать" чуского стражника, а его высвободившийся меч забрал себе. Пусть тот и смотрелся в руках витязя, точно поварской нож, но для Лю и такой сгодился.
   - Кто ж так танцует, что один пляшет, а другой сидит безоружный, - пробасил Фань Куай и протянул орудие побратиму. - Держи меч, братец, да уважь князя. Ты ж у нас тоже сплясать не дурак.
   Воспрянувший духом Пэй-гун вскочил на ноги и хрипло крикнул пересохшим горлом:
   - Потанцуем, брат?!
   И тут Сян Юну стало по-настоящему весело. Почти радостно.
   - Потанцуем, брат!
  
   Каждая мышца, каждый нерв, каждая бисеринка пота кричали Лю: "Бей! У тебя меч, перед тобой - враг! Какие танцы? Режь его, коли его, руби! Делай хоть что-то!"
   Но Сян Юн тек и струился, не как вода, не подобный огню даже - нет! Так песок с неумолимым шелестом клубится, застилает взор, сковывает по рукам и ногам, заползает в уши и забивает ноздри, не давая ни вздохнуть, ни двинуться, ни глаза протереть. И только безжалостный скрежет песчинок... Но нет, не песчинки - это мечи шипят, скрежещут, льнут друг к другу, словно не оружие в руках у противников, а живые змеи.
   Танцы? Какие уж тут танцы...
   Что-что, а все эти забавы князей, эти пляски со смертью - никогда Лю их не понимал. Хочешь убить - бей! Один удар, один труп. Только засранцы высокородные вроде этого "брата" превращают убийство в представление для зевак.
   Так ли, брат? Отчего не решить дело одним ударом?
   Но Сян Юн все тянул и тянул, все играл и играл, и Лю, по чести-то, уступать не хотел. Да, не красиво, да, не изящно совсем, грубовато и неуклюже, но плясал-таки. Жалкое зрелище, видят Небеса!
   - Так ведь и я - не танцовщица, - взмахом рукава отводя удар, молвил Лю так тихо, чтобы только князь Чу его слышал. - Вот брат все делает красиво. Не то, что я. Брюхо кому вспорет - и сразу новую песнь складывает. Голову отрубит - и за флейту. А, брат?
   Шаг, еще шаг, поворот - и вновь скрежет, и вновь змеиный шелест и шипение. Полный шатер народу, а будто и нет никого. Будто их только двое, а под ногами - земля, огромная, ничья земля, покорно ждущая победителя.
   - Так ты хочешь, чтобы я песню... - выдохнул Сян Юн прямо в лицо Лю, - ...сложил про тебя потом?
   - И даже надеяться... - Пэй-гун изо всех сил оттолкнул от себя наседающего врага... то есть, брата, конечно. - Надеяться не смею на эдакую милость.
   Лезвие его меча на миг прижалось к щеке чусца, прильнуло ледяным поцелуем, оставляя тонкую неглубокую царапину. Всего одна капелька крови на память о великом дне. И боль-то пустяковая, как короткая вспышка, почти неощутимая. Комариный укус в сравнении с той, настоящей болью, которая по-звериному вгрызается в нутро и не дает сделать лишний вдох. Но эта царапина взбесила Сян Юна, словно удар плеткой по обнаженной спине раба.
   - А я сегодня очень добрый! - рявкнул он, снова бросаясь в бой.
   В задницу танцы! Пусть женщины танцуют. А мужчины сражаются.
   - Ты вообще... - Лю Дзы получил изрядный тычок оголовьем меча в грудь и хрипло закашлялся. - Добрее тебя, братец, и нет никого.
   Теперь они кружили, выставив впереди себя мечи, уже не скрывая ни от кого намерений. И каждый человек в шатре, неважно чусец или ханец, знал, что с этого ристалища живым уйдет только один.
   - Эдак у меня так голова закружится, брат, - с препохабной ухмылкой заявил Пэй Гун.
   Сян Юн в ответ лишь глухо заклокотал горлом, точно цепной пес. И ударил. По-настоящему. Почти достал, зацепил соперника, но не сильно. Верткий гад!
   Да как он посмел этот грязный скот?! Нет, не ранить, и не огрызаться! Как он посмел встать против князя Чу? Словно... равный во всем. Нет, суть дела не в этом.
   - Хватит играться! - крикнул Цин Бу, тоже рвущийся в бой.
   Да какие уж тут игры?! Все давным-давно всерьез. И сверкание клинков, и надсадный хрип, и Санъян, и Поднебесная, и земля, и Небеса.
   И вдруг, в самый разгар поединка, когда за гулким грохотом сердца, отдающимся в ушах, и горячими толчками крови из несерьезных пока ран, ничего и почувствовать нельзя, Сян Юн вдруг отчетливо понял за что хочет убить человека по имени Лю Дзы. За то, что тот, отлично понимая для чего зван на этот пир, не устрашился, как сделал бы любой другой черноголовый. Не сбежал, теряя плетеные сандалии, в горные ущелья, спасая свою шкуру. Пэй-гун принял вызов, словно благородный человек. Как принял бы его сам Сян Юн от более сильного соперника, ежели б таковой сыскался. А что это значит? Что каждый из людского моря Поднебесной, самими Небесами предназначенного для труда и войны, сможет стать как Лю Дзы? Такого быть не может! Не должно быть!
   В этом мире все продуманно до мелочей, всё взвешено, измерено и пребывает в равновесии. Огонь обжигает, а вода мокрая. Земля, она под ногами, небо - над головой. Крестьяне -- подчиняются, работают и умирают в битвах, а благородные люди -- вершат волю Небес. И никогда наоборот!
   - Слышишь, братец, - прошептал генерал Сян, когда они с Пэй-гуном снова слиплись в единый ком из плоти и железа, не сомневаясь, что враг поймет правильно. - Слышишь? Не бывать этому никогда! Чуешь меня? Знай свое место, грязь.
   - А это мы еще посмотрим... братец, - оскалился тот. - Поживем -- увидим...
   Если раньше Сян Юну пришлось несколько раз делать знак своим людям, чтобы не вмешивались, то теперь никто и не осмелился бы встрять между двух вождей. Все равно что вмешаться в поединок двух сцепившихся матерых тигров. Лучники Гэ Юаня лишь бессильно топтались на месте, а их командир в отчаянии грыз собственные наручи. Ему самой судьбой отводилась незавидная роль -- просто ждать, чем кончится этот так называемый танец. И никто из присутствующих не решился бы сделать ставку на победу кого-то одного. Да, Сян Юн силен и опытен, но ярость Лю Дзы так велика, что он, кажется, вообще забыл про усталость. Так и гадали бы воины об исходе поединка, если бы испуганные вопли откуда-то снаружи не просочились под полог шатра. Далекий и неясный гул человеческих голосов все нарастал, а потом накатился, словно исполинская приливная волна. Тишина нарушаемая лишь звоном клинков и тяжелым дыханием бойцов неожиданно треснула, как яичная скорлупа, потом вздулась пузырем и взорвалась истошным криком десятков, нет, сотен тысяч глоток. Все кричали - люди, лошади, и даже обычно равнодушные ко всем буйволы ревели во всю мощь легких. И от их воплей, от их ужаса, мнилось, что купол Небес прогнулся и хрустнул. Смачно так захрустел, сочно. Х-хрясь! Что-то огромное и острое вспороло купол шатра. Причем сразу в нескольких местах. Через прорехи внутрь рванулся багрово-золотой закатный свет. Как кровь из свежих ран, которыми Сян Юн и Лю Дзы щедро наградили друг друга только что.
   - Что? Что это? - ахнул чусец, застыв на месте и вглядываясь в то, что творилось в небесах.
   - Это же не...
   Пэй-гун тоже опустил меч. Его категорически разум отказывался верить в увиденное.
   Прямо на них из победно-алого поднебесья пикировал черный дракон: огромный, блестящий, зубастый и рогатый, выставив вперед лапы с выпущенными когтями. Ни дать ни взять, кот в решающем прыжке на мышь. Мало того, на загривке у него расположились всадники. И надо думать, с комфортом. Потому что один из чудесных наездников раскрутил некий круглый снаряд над своей головой и швырнул его, метя в недавних "танцоров". И почти попал. Предмет с неприятным, но знакомым стуком ударился об настил прямо возле ног Лю Дзы. Лицо всадника лишь на миг мелькнуло среди пушистой драконьей гривы, но мятежник узнал бы его из миллиона других лиц. И другое лицо тоже.
   - Ну, сестрички, ну вы придумали... - выдохнул он с облегчением. И рассмеялся, глянув на перекошенную физиономию Сян Юна. - Ишь, какие затейницы!
  
   Глава 5.
  
   Люси, Таня и остальные
  
   Драконы, вообще-то, не предназначены для того, чтобы их обнимали и орошали слезами. Даже китайские драконы. Непривычно как-то таким огромным и могущественным существам быть объектом радостных объятий и причиной рыданий. А уж бывшему императору и подавно в новинку было, что кто-то так искренне ему радуется. Но "небесной лисе" не впервой шокировать древних китайцев бурным проявлением чувств.
   - Малыш! - Людмила взвизгнула так, что с потолка гробницы снова посыпалась какая-то труха. - Ты живой! Слава богу! Танечка, Танюша, смотри! Он живой!
   Как угодно можно было назвать теперь Цзы Ина, но точно не "малышом". Но Люсю это не смущало. Всхлипывая, она гладила здоровенную драконью лапу и приговаривала:
   - Живой! Значит, этот гад тебе все-таки не убил! Танечка, иди сюда! Потрогай! Колдун его не убил!
   Дракон смущенно пошевелил усами и аккуратно попробовал отодвинуть лапу. Но Люся держала крепко.
   - Ну, вообще-то... - пророкотал видоизмененный Цзы Ин. - Чжао Гао меня все-таки убил.
   От шумного его вздоха по всей гробнице взметнулась пыль и прах.
   - Но как же тогда...
   Люся растерянно выпустила драконью лапу. Он был живой! Он совершенно точно был живой! Но если евнух-колдун успел все-таки убить маленького императора, то почему Цзы Ин, вместо того, чтобы умереть, стал драконом?
   - Эх, если бы я сам знал, - дракон изогнулся, заерзал, словно пытался совладать с исполинским телом, чтобы пожать плечами, как привык в бытность человеком, а потом добавил, как почудилось Тане, крайне смущенно: - Вот как-то так получилось. Само.
   - Здра-аствуйте, - пролепетала небесная дева и весьма неуклюже поклонилась мифическому созданию. Хотя больше всего ей очень хотелось, по примеру Мин Хе, бухнуться перед чудом-юдом на колени. Он был такой... такой... что даже плакать хотелось от восхищения. А глазам больно смотреть - как на солнце. Броня блестящая и гладкая - чешуйка к чешуйке, пушистая грива -- волосинка к волосинке. Диво дивное.
   Люся звучно шмыгнула носом, растерла по щекам грязь пополам со слезами и погладила Цзы Ина по лапе:
   - И что ж теперь с тобой будет, маленький? Ты теперь насовсем такой? Обратно - никак?
   Конечно, драконистый Цзы Ин оказался внушительным и... и восхитительным! Но ведь все равно - ребенок! Мальчик еще совсем, как же он теперь жить-то будет?
   - Не знаю... Еще не пробовал.
   - А вы попробуйте! - воскликнула Таня. - Вдруг получится? Вам же отсюда выйти как-то надо.
   Разумеется, они с Люсей ни за что не оставили бы чудесное создание заточенным под горой. Понадобилось бы - руками отрыли выход.
   Дракон старательно зажмурился, смешно сморщил свой, похожий на собачий, чуткий и влажный нос, зашевелил усами и прянул ушами... А потом вдруг - бац! Девушки моргнуть не успели, как он исчез и снова появился, но уже в человеческом облике.
   - Ка-а-акой хорошенький! - восхищенно ахнула Таня, залюбовавшись бывшим императором, словно увидела его впервые. - Такой миленький!
   Зачарованный Цзы Ин походил на истерзанную куклу, которую злое чадо намеренно извозило в пыли. Но теперь погасшие очи его вновь засверкали, кожа светилась изнутри, волосы струились нежным шелком. Драконье преображение пошло юноше на пользу, как ни крути.
   "Прямо витязь из сказки", - умилилась Татьяна и тут же сама себе напомнила, что перед ней низложенный император Цинь, а не просто очаровательный молодой человек.
   "Небесная лиса" облегченно вздохнула и попыталась пригладить распущенные волосы "малыша":
   - Драконом тоже красивый был! - приговаривала она. - Но человеком как-то привычней... Малыш, ты не ранен? У тебя ничего не болит? Может, попить хочешь или покушать?
   За годы скитаний Людмила научилась запасливости. Иногда обычный сухарь может жизнь спасти! Поэтому прежде чем отправиться на поиски сестры, девушка припасла кое-какую снедь. Многочисленные складки древних одежд были словно специально созданы для того, чтобы припрятать в них пару ячменных лепешек. После переправы через речку лепешки, конечно, намокли и немного видоизменились, но еда есть еда. Однако Цзы Ин только головой помотал:
   - Нет, небесная госпожа. Мне теперь ни пища, ни вода не нужны.
   Люся кивнула. Батюшка ведь рассказывал им в детстве легенды о китайских драконах, которые по сути - духи, а не твари из плоти и крови. Такому созданию для пропитания потребны не хлеб и вода, а что-то иное. Магическая энергия, наверное. Вот только... Но додумать она не успела.
   - Что там такое? - встрепенулась Люся, обернувшись на звуки, раздавшиеся в темноте.
   Снаружи усыпальницы происходило что-то странное. Звяканье, хруст и топот становились все громче и громче. Больше всего эти звуки напоминали... Да. Именно! Словно к месту последнего упокоения Цинь Шихуанди приближалась целая армия. Сестры встревоженно переглянулись.
   - Ах! - Таня нервно икнула. - Кажется, наши големы сюда идут. Постояли, поглазели и теперь вот...
   От терракотовых солдат, сделанных по приказу жестокого тирана и оживленных ныне колдовской силой злобного евнуха, она ничего хорошего не ждала.
   - Погоди-ка, - Людмила на всякий случай еще раз ощупала маленького императора, проверив на предмет ран, а потом решительно задвинула его к себе за спину и поддернула рукава: - Големы там или не големы, это мы сейчас разберемся. Не дрейфь, сестренка, печать-то у нас! Нюйва что говорила? У кого печать, тому они и служат. Пойдем! Разберемся.
   Вот что-что, а бояться кого-либо, после встречи с Чжао Гао лицом к лицу, у Татьяны еще долго не получилось бы. Потому и возражать она не стала.
   "С колдуном разобрались и с големами уже как-нибудь сладим", - подумалось не на шутку расхрабрившейся небесной деве. Случайная победа над жутким евнухом пьянила не хуже шампанского. Барышне Орловской сейчас море было по колено, а горы -- по плечо.
   - Погодите-ка! - крикнула Таня, вспомнив о своем кровавом трофее.
   Девушка тщательно завернула отрубленную голову в черное полотнище циньского флага и с этим жутковатым узелком последовала за сестрой.
   - А что? На всякий случай. Вдруг пригодится? - дерзко ответила Татьяна на удивленный взгляд Люси. - Здесь так принято.
   - Доведут тебя эти узкоглазые, сестренка... - проворчала сестра, но идею с "гостинцем" в целом одобрила. - А вообще - правильно! Надо ж доказать, что мы и правда Чжао Гао завалили. Без головы-то могут не поверить.
   Не то, чтобы le general не поверил бы небесной деве на слово, но с таким весомым "доказательством" и объяснить ничего не придется.
   - Как бы они там не передрались в Хунмэне, - вздохнула Таня. - Ты же помнишь про тот злосчастный пир? Как думаешь, поехал твой Лю Дзы к моему Сян Юну? - и осеклась, испугавшись собственных слов. Это ж надо! Уже "мой" и "твой"!
   Люся на это только фыркнула, пытаясь за насмешкой спрятать тревогу.
   - Сестренка, может, позволим большим мальчикам разобраться между собой без нашего участия, а? Пока они там империю делят, мы тут, вообще-то, мир спасаем! Тоже, выходит, не бездельничаем!
   И крепко ухватив сестру за рукав, добавила:
   - Вообще-то, я моего мятежника предупредила. И если Лю позволит себя... - она прикусила губу, запретив себе произносить вслух то, чего боялась. "Убить. Если он позволит себя убить, я..."
   - Я его сама со свету сживу! - пообещала Люся и решительно тряхнула головой. - Давай решать наши проблемы по очереди, хорошо?
   Таня кивнула. По очереди это хорошо, это правильно. Вот только очередь слишком длинная. Как в Петрограде за хлебом весной 1918. Молчаливая и терпеливая очередь, состоящая из забот, тревог и опасностей этого дикого мира.
   Втроем они осторожно выбрались из усыпальницы и замерли прямо у врат, потому что дальше двигаться было некуда. Во всех коридорах плечом к плечу стояли глиняные воины. И если забыть, что это големы, то издали от живых, вышколенных солдат не сразу отличишь. Только вот не дышит никто. И от неестественной этой тишины волосы дыбом встают.
   В самом широком проходе, который Таня сразу окрестила Центральной аллеей, застыла повозка главнокомандующего. Все как положено -- запряженная четверкой глиняных лошадей, с широким зонтом, барабаном и возницей. Сидевший в ней терракотовый генерал медленно поднял руку. И тут все войско пришло в движение: солдаты разом застучали древками копий об землю, мечами - о щиты, затопали и закричали что-то вроде: "Хо-хей-хо". Да так громко, что девушки едва не оглохли. И, должно быть, гора, под которой находилась гробница, в этот миг вся затряслась от подножья до вершины.
   - Поднимите печать повыше, госпожа Лю Си, - прокричал Цзы Ин. В человечьем обличье голос у него остался юношеский.
   Люся чуть по лбу себя не хлопнула. Точно! Печать Нюйвы, про которую она напрочь позабыла! К счастью, здоровые рефлексы кухаркиной дочки не подвели. Уж что-то, а случая прибрать то, что плохо лежит, Людмила Смирнова никогда не упускала. Неожиданно увесистый артефакт лежал себе спокойненько в рукаве "небесной лисы". Видать, машинально прихватила и спрятала.
   Накрепко сцепившиеся, будто живые, глиняные рыбки светились и вибрировали. Люся даже испугалась, что колдовская вещица сейчас выскользнет ил ладони и... И что случится тогда?
   "Затопчут нас, вот что", - подумала Людмила и хозяйственно протерла печать о рукав. Тоже рефлексы, будь они неладны. Негоже ведь размахивать перед целой древней армией артефактом, который в прахе злодейского колдуна замаран. Негигиенично.
   Печать Нюйвы в поднятой руке Люси вдруг вспыхнула, на миг осветив сумрачное подземелье, а потом...
   Размашисто качнулись тяжелые шелковые кисти на зонте. Это командующий глиняной армией выбрался из своей колесницы. Медленно подошел ближе, почтительно поклонился и прогудел, точно праздничный благовест на звоннице:
   - Войска ждут вашего приказа.
   - Похоже, попали мы, как кур во щи! - тихонько пробормотала Люся, грубовато, но в целом верно озвучив общую мысль: у победителей Чжао Гао нарисовалась очень большая проблема. Или целых сорок тысяч увесистых таких проблем - это уж как считать, в совокупности или по головам.
   Войска, огромное даже по меркам Поднебесной. Войско, которому не нужны ни пища, ни вода, ни фураж, ни отдых. Практически непобедимое войско, готовое подчиняться любому приказу владельца печати Нюйвы. Но мысль об обладании этакой силищей почему-то ни капли не радовала, а напротив, вызывала ужас. Люся зябко поежилась, глянула на сестру и прочитала в глазах Тани тот же страх и ту же печаль. Господи, да что теперь с ними делать-то?
   - Цзы Ин! - спохватилась Людмила и цепко ухватила императреныша за край черного халата: - Твое величество! Ты же у нас циньский император! А эти глиняные братцы, я так понимаю, аккурат армия Цинь. Стало быть, твои они. А?
   Стремление избавиться от неожиданной ответственности у гражданки Смирновой оказалось так велико, что она совсем упустила из виду тот факт, что возрождать империю Цинь с помощью армии големов как-то совсем не комильфо. Вот уж чему ни Лю, ни Сян Юн точно не обрадуются!
   Однако и против фактов не попрешь: солдаты циньские! И если под рукой есть император этой самой Цинь, то...
   - Нет! - вскрикнул Цзы Ин и замотал головой так отчаянно, словно не был он ни императором, ни драконом, а просто испуганным ребенком. - Нет, нет, небесная госпожа! Пожалуйста! Только не это!
   И Люсе стало невыносимо стыдно. Хороша "госпожа"! Здоровая ведь девка! А свалила на мальчонку такую беду и рада. Позорище.
   - Я ведь уже не человек, - переведя дух, попытался объяснить Цзы Ин, но даже древнекитайская невозмутимость не могла совладать с дрожью в голосе. - Уже не человек и не могу быть государем Цинь... И, поймите, госпожа Лю Си, госпожа Тьян Ню... Я был Сыном Неба, но Небеса ныне отвернулись от Цинь. Всё, что произошло с моей страной, со мной, с... с ними... Это расплата. Даже если бы я хотел попытаться повернуть всё вспять, всё вернуть... Нет, нет! Это - против законов земных и небесных. Направить эту армию против живых людей? Это ведь...
   - Бесчеловечно, - молвила Татьяна.
   - И бессмысленно, - добавила Людмила.
   - Мой уважаемый дед, Цинь Шихуанди, стыдится и проклинает такого слабого потомка, - вздохнул Цзы Ин, затравленно оглянувшись на темный провал, ведущий в зал с саркофагом. - Но я не могу. И не хочу.
   - Ладно, - Люся взвесила печать в ладони и протянула ее сестре. - Танюша, ты же у меня умница. И с моралью и этикой дружишь не в пример лучше меня. Твоя очередь предлагать.
   Таню от одного вида оживших глиняных созданий сотрясала крупная дрожь. И вовсе не оттого, что терракота двигалась и говорила, но от всепроникающего ощущения её одушевленности. Там внутри глиняных тел тлела божественная искра духа. И это было неправильно, несправедливо и бесчестно. Взять и наделить душой глиняный горшок! Что может быть хуже и гаже, чем заставить горшок осознать себя горшком? Мыслящий горшок, чувствующий и всё понимающий. Ужас какой! И что станет с душой, когда горшок разобьется?
   Однако, армия ждала приказа от того, в чьих руках сейчас печать богини.
   - Может быть, мы сумеем принудить наших... Лю Дзы и Сян Юна примириться? - робко спросила Татьяна. - Вдруг чжухоу испугаются и разойдутся по своим царствам?
   Прозвучало так беспомощно, что девушке стало стыдно. Он и сама не слишком-то верила в успех "Терракотового умиротворения". Говорят, братья Райт свято верили, что их крылатые машины изменят навсегда ход истории, положив конец войнам. Как бы не так! Не вышло. Прошло десять лет, люди приделали пулемет к аэроплану и принялись убивать друг друга с утроенной силой.
   Цзы Ин только головой покачал, а Люся вздохнула:
   - Насчет небесной воли я не в курсе, но, чтобы всех помирить, нам придется над каждым живым китайцем глиняного солдата поставить. И каждому выдать по здоровенному дрыну. Сколько их тут? Сорок тысяч? Даже такой армии не хватит, чтобы всех устеречь, да и толку-то...
   Людмила осторожно слезла с каменного приступочка, на котором они втроем теснились, и обошла вокруг глиняного генерала, заглядывая ему в лицо. Голем возвышался над "небесной лисой" головы на полторы, поэтому Люсе приходилось изворачиваться и привставать на цыпочки. Но темно-красная, почти черная глина не отразила ни малейших эмоций. Осмелев еще больше, Люся помахала ладонью перед самым носом главнокомандующего, разочарованно вздохнула и прошлась вдоль неподвижного строя, разглядывая темные лица воинов.
   - А может... - проговорила она, остановившись рядом с богатырем-копейщиком. То ли воинственная фантазия скульптора виновата была, то ли природа щедро одарила "прототип" терракотового солдата, но этому голему Люсина макушка едва доставала до нагрудника.
   - А давайте их отпустим! Пусть глиняные, но ведь живые же люди! Пусть ходят по земле, раз уж так вышло. Пусть будут свободными!
   Некий звук, одновременно легкий и гулкий, пронесся над армией, потерявшись где-то под сводами. Но никто из глиняных истуканов не шелохнулся.
   Людмила вернулась к генералу и осторожно подергала его за рукав:
   - Что думаешь, воин? Если мы вас всех освободим? Хочешь? - обернулась к остальным, она крикнула во все горло, чтобы уж точно каждый ее услышал: - Хотите на волю, братцы?!
   Нет-нет, конечно же, о том, что именно будут делать освобожденные глиняные солдаты, когда выйдут из подземелья на свет божий - об этом Люся не подумала. Как не удосужилась представить себе и то запредельное счастье, что испытают обитатели Поднебесной, обнаружив рядом с собой таких вот "соседей". А уж что сделает Сян Юн... А что скажет Лю...
   Но в голове у гражданки Смирновой всегда кипела настоящая каша из идей. "Либертэ, эгалитэ, фратернитэ" соседствовали с "Земля и воля!", а украшала сей компот невесть чья и не ясно, где подхваченная, но въевшаяся в память очень красивая фраза о земле, по которой должны ходить свободные люди и кони...
   Но терракотовых солдат лозунги анархо-синдикалистов вдохновить не могли. Полководец только слегка наклонил круглую, как ядро, голову и проговорил:
   - Слуга не понимает. Слуга не знает, что такое "хотеть".
   - Вот черт... - пробормотала Люся и отступила. Весь ее запал угас, "небесная лиса" сникла и растерялась: - Вы не умеете... хотеть? Получается, что...
   - Если госпожа прикажет, слуги исполнят, - добавил генерал. Люсе на миг показалось, что самому глиняному воину этот разговор был в тягость, и он спешит поскорее его закончить. Побыстрее получить вожделенный приказ... хоть какой-то приказ. Хоть что-то, что придаст смысл существованию всей этой одушевленной, но ущербной орды. Или покончит с ними, наконец-то.
   "Их не получится отпустить, - поняла Людмила. - У них нет своей воли. Поставишь - будут стоять, велишь лечь - лягут, пошлешь - пойдут... О Господи!"
   - Госпожа может просто приказать слугам перестать быть, - подсказал вдруг терракотовый полководец. Словно услышал ее мысли. Словно все-таки был человеком, способным если не хотеть, то надеяться.
   Люся замотала головой. Теперь ей так жалко было их всех: и генерала, и знаменосцев, и великана-копейщика, и давешнего паренька-арбалетчика, и лошадок. Так жалко, что сердце зашлось, а горло перехватила удавкой непролитых слез.
   Рядом тяжело вздохнула сестра:
   - Господи, да за что же их так наказали-то? Души-то живые. Страдают.
   Людмила всхлипнула уже в голос, не стесняясь эмоций, и в сердцах потрясла печатью:
   - Да что ж эта Нюйва молчит, когда в кои-то веки нужна! Цзы Ин! Малыш! Твое величество! Ты же такой умный! Придумай хоть ты что-нибудь. Неужели и впрямь никакого способа нет им помочь?
   Таня осторожно приблизилась к глиняному генералу, потрогала его пальцем его пластинчатый доспех - холодная, твердая глина. В глаза заглянула, а там...
   - Мы правда не знаем что делать с вами, - прошептала она. - А сами вы ничего не хотите. Несчастные души, лишенные свободной воли. Но где вам все-таки лучше - там или здесь?
   Она и не надеялась, что терракотовый воин её поймет, она сама себя до конца не понимала. Но тот прекрасно всё понял. И что такое "там" и где это "здесь".
   Люся подскочила с другой стороны:
   - Скажи, братец... Что ты чувствуешь? Без приказа, без принуждения... Просто - что?
   Воин молчал так долго, что Людмила устала ждать и нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
   - Холод... - наконец, разомкнул уста полководец. - Там - холод и пустота. Здесь... - генерал всем телом развернулся в сторону Цзы Ина, и огромное войско повторило это движение. - Здесь - тепло и свет. Цель и смысл. Здесь.
   Девушки переглянулись.
   - Их оживила кровь императора, ведь так? - пробормотала Люся. - Значит...
   - Значит, они все-таки твои, Цзы Ин, - обреченно вздохнула Таня. - Драконье войско.
   Цзы Ин выпрямился, расправил плечи и - Люсе даже показалось, что бывший император вырос на пару вершков! - развел руки в стороны, взмахнув тяжелыми рукавами. Словно дракон - крыльями. У китайских драконов крыльев никаких нет, но... Этот мальчик, прошедший через унижение, страдание и смерть, определенно был крылат.
   Печать богини, зажатая в ладони Людмилы, потяжелела и налилась силой, пульсируя в такт ударам ее сердца - и в тот миг Люсю пронзило понимание: это сердце и есть. Общее сердце бессмертной и бессердечной армии. Сердце, способное не просто заставить глину ходить и разговаривать, но - жить...
   Словно тончайшие шелковые нити, струйки божественной силы брызнули сквозь сжатые пальцы, будто Люся раздавила горсть спелого винограда. Потекли к Цзы Ину, затрепетали, ласково обвиваясь вокруг юноши-дракона - и выстрелили ввысь, вверх, туда, к темным сводам, чтобы опасть на неподвижное войско невесомым, теплым, светящимся дождем. Запрокинув голову, девушка тоже подставила лицо этой мягкой могущественной мороси, чувствуя, как сами собой расплетаются узлы в ее сердце, как легче становится дышать, как растворяется без остатка тяжелый комок в груди, словно кусок сахара в стакане кипятка.
   Войско вздохнуло. И снова. И еще раз. На них, не-живых и не-мертвых, на них, холодных и глиняных, бесчувственных и бессердечных, нисходила жизнь.
   Всхрапнула терракотовая лошадь, запряженная в колесницу генерала. Звякнула сбруя. Заскрипели доспехи. Кто-то чихнул.
   - Воины Цинь! - голос Цзы Ина, вроде бы и негромкий, не звучал - гремел набатом, звенел мечами о щиты, рокотал боевым барабаном: - Слушайте мой приказ! Отныне вы останетесь здесь, дабы хранить покой государя! А я... - юноша на миг запнулся, но поднял голову и продолжил: - Я останусь с вами.
  
   Ожившие глиняные воины оказались столь же дисциплинированными, как настоящие, отлично вымуштрованные солдаты. Получив не просто приказ - а цель и смысл - они возвращались на привычные места организованно, четко, но без суетливой спешки. Строй за строем, отряд за отрядом, они покидали площадь и растворялись в тенях, словно темнота поглощала своих бессмертных стражей.
   Нет, не поглощала, вдруг поняла Люся. Принимала и приветствовала. Нежеланные пасынки человеческого мира, големы возвращались в сумрак подземных чертогов, как в ласковые объятия матери.
   Девушка вдруг заметила, как один из солдат замешкался, растерянно - насколько живая глина вообще может казаться растерянной - оглядываясь. Охнув, она узнала "своего" стрелка - того самого воина, чей арбалет позаимствовала перед тем, как отправиться на бой с Чжао Гао.
   - Погоди-ка, братец! - крикнула она и мышью метнулась обратно, к саркофагу. К счастью, светильники все еще горели, иначе Люся наверняка споткнулась бы и расшиблась, пока искала среди обломков и праха потерянное оружие. Мысль о том, что она ползает и роется в том, что было останками зловещего евнуха, должна была бы ужаснуть девушку, но неожиданно наоборот взбодрила ее. Чжао Гао рассыпался в прах, зато они-то живы! Знай наших, упырь узкоглазый!
   Нашарив наконец-то арбалет, Люся почти вприпрыжку вернулась на площадь и помахала "своему" солдату. Показалось ей, что на темном невозмутимом лице промелькнуло какое-то чувство... Показалось или нет?
   - Вот, - протянув голему арбалет, сказала она. - Вот, держи. Спасибо, что одолжил - мне эта штука ой как пригодилась!
   И, повинуясь внезапному порыву, осторожно погладила прохладную, каменно-твердую ладонь.
   Глина, даже одушевленная - это не человек. Даже если слепить из нее подобие человека. Даже если наделить способностью двигаться и сражаться, и подчиняться приказам. Это все равно глина. Не скованная условностями, не замкнутая в плену традиций и правил, властных лишь над людьми. Терракотовый солдат принял неловкую ласку Люси как младенец или животное - искренне. Ей же показалось, будто коснулась она камня, но камня, нагретого солнцем. Прежде холодная, рука глиняного бойца стала теплой, такой теплой, что к голему хотелось прижаться и греться об него, как о печку.
   Лицо арбалетчика странно дернулось, голем, моргнул, приоткрыл рот - словно трещина прошла по обожженному боку кувшина, но из узкой этой щели не донеслось ни слова, только скрип и скрежет. Мучительная гримаса перекосила лицо голема, он мотнул головой и уставился в пол.
   - Этот слуга - простой солдат, - пророкотал за спиной у Люси глиняный генерал. - Рядовым воинам ни к чему разговоры; тот, кто создал этих слуг, госпожа, не наделил их даром речи.
   Поклонившись, полководец отступил в полумрак. Скрипнула колесница по тяжестью терракотового тела, звякнула лошадиная сбруя, и предводитель глиняной армии присоединился к своему войску. Вновь неподвижному, но отныне - живому. Просто - спящему.
   - Небесная госпожа! - ахнул Цзы Ин. - Небесная госпожа... что с вашим лицом? С вами все хорошо?
   - Мне... жаль, - выдавила Людмила, яростно моргая и вытирая лицо о предплечье. - Господи, как же мне жаль! Почему эту тварь, сволочь эту... - она ткнула пальцем в кулек с головой Чжао Гао, - почему его нельзя убить еще раз! Сорок тысяч раз убить - за каждого из них! За каждого... И того будет мало! Почему мы прикончили его так быстро?!
   - Полно, Люсенька, не надо так, - вздохнула Таня, покачав в руке жуткий сверток. - Что сделано, то сделано. Прикончили мерзавца, и слава Богу.
   - Собаке собачья смерть! - Люся в последний раз шмыгнула носом и деловито огляделась. - Однако... надобно нам теперь как-то выбираться из усыпальницы этой. Кто-нибудь помнит дорогу наружу?
   Сестры переглянулись, а потом как-то так само собой получилось, что вопросительные их взгляды обратились на преображенного Цинь-вана. Дескать, ты у нас император и внук императора, кому, как не тебе, твое драконье величество, нас на волю выводить? Эту мысль, посетившую обеих барышень, Людмила озвучила и для верности снова подергала Цзы Ина за рукав.
   Юноша замер ненадолго, будто прислушиваясь к голосу, звучавшему лишь для него, а потом кивнул:
   - Да, сударыни. Я знаю дорогу... откуда-то знаю. Это будет не сложно. Вот только... - он обернулся, - наверное, нам понадобится пара факелов...
   - Не понадобится, - Люси улыбнулась и погладила его по плечу. - Ты и сам светишься как елка в сочельник, малыш. Так и должно быть? Тебе не больно? Нигде не жжет?
   - Не знаю, - развел руками император, смущенно улыбаясь в ответ. - Не ведаю, небесная госпожа, отчего так случилось, но... - Цзы Ин оглядел себя и вздохнул. Он и впрямь светился - мягким, ненавязчивым светом, и даже слегка мерцал.
   - Пожалуйте за мной.
   С этими словами Цинь-ван двинулся вперед, а сестры пошли за ним, прямо по цепочке его следов, отчетливо заметных в полумраке.
   - Гляди, будто светлячки роятся! - Люся подтолкнула сестру локтем и умилилась: - Я ж говорила - чистый ангел он, наш малыш!
   Татьяна только головой покачала. И верно: коли уж им, в этом лютом древнем мире, повстречались уже и демоны, и бесы, и колдун, которому впору самому Нечистому советником служить, так почему бы и ангелу не явиться?
   Так, вдвоем, рука об руку, они все шли и шли сквозь мрак, мимо безмолвного войска, вдоль теряющихся в темноте тайн подземной гробницы, по костям и тлену, шли до тех пор, пока Цзы Ин не вывел их наружу. К свету. Из мира мертвых в мир живых.
  
   Таня
  
   Тане казалось, что после всего пережитого, она должна рухнуть на землю и заснуть мертвецким сном. От долгих часов страха и отчаяния тоже можно устать, как собака. Но вместо блаженной расслабленности Татьяну, едва они выбрались из горы на свет божий, охватило какое-то нездоровое беспокойство. Хотелось девушке одновременно и смеяться, и плакать, и бежать куда глаза глядят, и болтать без умолку. Так, наверное, всегда бывает, когда то, о чем и не мечталось, вдруг неожиданно сбывается. Будто золотую рыбку поймала, и теперь надо скорее желание загадывать, пока ловкое стремительное тельце не выскользнуло между пальцами, пока волшебство не закончилось. Вот только знать бы, чего на самом деле надобно удачливой рыбачке? Новое корыто или царицею... Чу?
   По здравому уму выходило, что самое время снова соединить вместе две половинки печати Нюйвы и -- фьють! оказаться в 20 веке. Разве не к этом они так стремились? Разве не ради этого мига претерпели столько страданий? Но трезвый рассудок сразу же честно напомнил, что возвращаться-то особенно некуда. Дома, куда торопится всякий странник, дома, где тепло, свет и ждут у сестер не осталось. И нового не предвиделось. В родном двадцатом веке Таня и Люся снова стали бы беззащитными беженками. И если бы только без нансеновского паспорта... Мысленно Татьяна заскулила от досады. Они, по сути, остались вообще без каких-либо документов и средств к существованию. В Китайской республике образца 1923 года посланницей Яшмового Владыки не назовешься.
   Девушка разрывалась между двумя желаниями прямо противоположного свойства. С одной стороны, до смерти хотелось вырваться из этого дремучего страшного мира, а с другой -- тот, родной, тоже далеко не ушел, разве только способов умертвить ближнего стало на порядок больше. И все же еще совсем недавно Таня сделала бы выбор без колебаний. Еще под Динтао не было у барышни Орловской никаких сомнений. Но потом случилось столько всего... Случился дядюшка Сунь Бин, поганец и манипулятор Мин Хе, дрянь Мэй Лин и дурочка-Вторая. А еще Сян Юн и эти его безумные букеты...
   "Так! Какие еще сомнения? - мысленно Татьяна отхлестала себя по щекам, чтобы привести в чувство. - Вопрос не в том -- вернемся ли мы? Тут даже думать о чем. Вопрос -- когда это лучше сделать?"
   Вот на него Таня ответа не знала и спрашивать у сестры отчего-то страшилась. А та словно почуяла что о ней думают.
   - Извозились мы как чушки, - хихикнула вдруг она. - Чумазая ты, Танюшка, словно трубочист.
   - Сама-то? - Таня в доказательство провела пальцем по щеке сестры, оставив светлую полосу. - На себя погляди.
   А ведь практичная и дальновидная Люся снова права. Не плохо было бы отмыться от крови, копоти и пыли, которые покрывали победительниц Чжао Гао в три слоя с ног до головы.
   Таня попыталась отряхнуть одежду и оттереть щеки рукавом, но выходило только хуже. Её шелковый халат теперь напоминал тряпку, которой, годами не меняя, вытирали пыль и паутину по всем затхлым углам Поднебесной.
   - Ну? Что делать будем? Мыться-стираться? К речке пойдем? - вопросы сыпались из Люси, как зерно из порванного мешка. Сестра, похоже, сомнениями не терзалась и с планами на ближайшее будущее определилась.
   - Танюшка, да не бойся ты. Смотри какой у нас теперь защитник есть! - бодро заявила она. - Настоящий дракон! Никто посторонний сунуться не посмеет -- ни пеший, ни конный.
   И на смущенного Цзы Ина игриво пальчиком указала. А то замущался, щечками бледными порозовел. Мальчишка еще совсем ведь. Впрочем, Таня тоже не до конца понимала, что происходит.
   - Я не знаю...
   - Чего ты не знаешь? Мы себя в божеский вид должны привести прежде, чем я виться к нашим... кхм... героям. Нет, я спрашиваю, должны или нет?
   Не желая тратить время на вялые пререкания, Людмила подхватила сестричку под локоток и мягко, но неумолимо потащила за собой в сторону реки. Бывшему императору Цинь пришлось пристраиваться арьергардом к такому решительному авангарду.
   - К героям? А мы что вернемся в Хунмэнь? - растеряно спросила Татьяна, не пытаясь вырываться из цепких рук.
   - Так, сестренка! - Люся начала подозревать неладное. - Вот ты меня сейчас совсем не нравишься. Соберись!
   - Я просто не совсем понимаю, что нам теперь делать.
   - Как это что? - изумилась Люся, подпрыгнула на месте и оскалилась, словно настоящая хулидзын. - Сначала моемся, потом - в Хунмэнь...
   - Я могу верхом довезти, - встрял Цзы Ин. - Я ж теперь летать могу.
   - Вот! - гражданка Смирнова расцвела счастливой улыбочкой. - Вместе летим в лагерь, предотвращаем смертоубийство. Потому как не верю я, что Лю в Башане усидел и разбираться к Сян Юну не помчался. Я его знаю! А голову этого гада ползучего предъявляем всем, как...
   - Как мандат, - хмыкнула Татьяна. Здравый смысл единокровной сестры действовал на неё прямо-таки отрезвляюще.
   - Да, точно! Как мандат. Опять же, у нас есть целый дракон, в качестве решающего аргумента. Верно, малы... твое драконье высочество?
   - Угу, - вздохнул недавний Сын Неба.
   - Разводим наших древних героев по углам, чтобы снова не сцепились, и... - Люся ловко, как жонглер подбросила глиняную рыбку в воздух, обернулась вокруг своей оси и успела поймать фигурку. - и дальше думаем, что делать. Примерно в такой последовательности.
   - А я думала мы сразу...
   - Что? Обратно? Вот прямо так - немытыми, грязными и вонючими? Ни за что! - преувеличенно возмущенно вскричала Людмила, потрясая зажатой в кулаке рыбкой. - В любом случае, сначала надо себя в порядок привести.
   И Тане от этих простых слов полегчало. Даже в сказках, баба-яга сперва Ивана-дурака в баньке парила, потом кормила и спать клала на перину, а затем лишь о деле пытала. А они столько славных подвигов насовершали, что на дюжину богатырей хватит.
   Незачем торопиться, их с Люсей рыбки совсем не золотые, они подождать могут. И с окончательным решением тоже вполне можно повременить. Тем паче, что подходящий для банных радостей ручеек сыскался чуть ниже по склону. Его бывшее императорское величество от щедрот драконьих одним движением могучей лапы перегородил течение камнем, чтобы образовалась небольшая заводь, а потом еще и заставил тучку пролиться на смеющихся купальщиц теплым дождиком. А радуга получилась сама по себе.
  
   "А вот еще одна история.
   В год, когда сгинула династия Цинь, некий человек по Чжи Цин увидел, как над горой Лишань парит пятицветное облако по форме напоминающее дракона. Люди в его деревне тоже видели, но испугались. Он же немедленно пошел туда, куда указывало знамение, и узрел двух небесных дев, танцующих в дождевых струях, изливающихся из облака посреди солнечного дня. Были они белее жемчуга и нежнее лебяжьего пуха. Признав перевоплощенных дочерей Владыки Девяти небес, Чжи Цин хотел попроситься к ним в слуги. В это время загремел гром, засверкала молния и вокруг стемнело. И тогда Чжи Цин увидел черного дракона, что окружил собственным телом место священного танца. Густой туман укрыл всю гору Лишань, а когда он рассеялся на том месте Чжи Цин нашел большой камень из-под которого бил родник. Испив из него Чжи Цин ушел в пещеру Белых облаков, которая находится в горах Заоблачных снов, и всецело посвятил себя изучению магии."
   "Роман о чудесах", анонимный автор XIV века, Государственная Центральная библиотека Тайваня
  
   Люся
  
   Блаженны не ведающие сомнений, ибо никогда не посещают их навязчивые желания поймать разом двух зайцев и оказаться в двух местах одновременно. Едва Люся окончательно поверила, что черная рыбка - ее половина "пропуска" обратно в 20-й век - действительно у нее в руках, вот прямо здесь, крепко-накрепко зажата в ладони, как сразу испытала все искушения разом. Ухватить Танюшу за рукав и рвануть к Цветочной горе, чтобы уговорить (или попытаться заставить) древнюю богиню отправить их домой - это соблазн номер раз. А другое желание - оседлать Цзы Ина и спикировать с гиканьем на лагерь Сян Юна, пока герои и полководцы друг друга не покрошили. Разумеется, она ни на миг не усомнилась, что Лю наплевал на ее предупреждение и отправился в Хунмэнь. Пэй-гун не брезговал отступлением на заранее подготовленные позиции и частенько говорил, что бегство - лучшая стратагема, но... Не в этот раз. Определенно не в этот. Да и куда убежишь от Сян Юна? Не говоря уж о том, зачем. Они ведь победили. Пришла пора делить добычу. Лю не отступит и не спрячется, а князь Чу - пощадит ли дерзкого простолюдина, обскакавшего его на финальном круге?
   Домой хотелось, хотелось отчаянно, но вот в чем беда - Шанхай 23-го года 20 века был не большим домом для дочерей профессора Орловского, чем революционный Петроград, тифозный Омск или переполненный беженцами Владивосток. Той страны, где родилась Люся, где отцовский друг читал стихи у лампы на веранде, где жива была матушка, цвела сирень, сплетничали и ябедничали барышни в балетных классах - ее больше не было. Не было нигде. А Сан-Франциско, их хрустальная мечта, их Земля обетованная... Люся крепко зажмурилась и честно попыталась представить: теплое море, солнце, автомобили, вырезки из журналов, яхты, варьете, отели и рестораны... И не смогла. Вместо далекого города за веками и океанами вспомнился почему-то холм над Санъяном, высокое небо и Лю, беспечно грызущий травинку.
   "Да бога ради! - разозлилась Людмила. - Что за напасть! Вот ведь шанс, наш единственный и верный шанс уйти и позабыть все, как опиумный бред!"
   И поняла - не сможет. Уйти, не попрощавшись, не увидев его, не сказав, что... Не сможет. Нет.
   "Есть тут еще одно узкое место, гражданочка, - напомнила себе Люся. - А когда увижу, а тем паче - скажу... Я вообще смогу ли с ним расстаться, а?"
   Но Тане об этих мыслях знать не обязательно. Сама себя запутала, не хватало еще и сестру с пути сбивать!
   Люси бодренько встряхнулась и принялась с удвоенной энергией отмывать волосы под веселым дождиком, который устроил им император-дракон. Как будто мытье головы снаружи могло помочь с прочисткой мозгов.
  
   Глава 6.
  
   Мин Хе и остальные
  
   Хунмэньский лагерь чжухоу гудел как растревоженный улей. И всяк, кто нес соратникам сладкую пыльцу подробностей в тот же миг становил желанным гостем возле походного костра. Ему, благодетелю, наливалась полная чарка крепкого рисового пойла, ему же в плошку подкладывался самый жирный кусок мяса. Ешь-пей, только рассказывай всё без утайки. А людей-то понять можно. Не каждый день зрят они своими собственными глазами настоящего дракона, который парит над головами, сверкая обсидиановой чешуей и златом когтей. Слухами полнилось огромное войско, самыми дикими и невероятными, но лишь до тех пор, пока не снизошел к страждущему народу ординарец главнокомандующего. Его тут же под белы ручки хвать и к костру поближе. И не успел Мин Хе очухаться, как его уже окружила толпа солдат. Захотел бы, не смог вырваться.
   Парень огляделся и понял, что настал его час славы. Для всех новобранцев и ветеранов, рядовых и офицеров он сейчас выше всех князей-чжухоу вместе взятых. Кроме господина Сян Юна и Яшмового Владыки, само собой.
   Для начала Мин Хе поклялся алтарями земли и злаков, что своими глазами видел как небесные девы спускались по воздуху прямехонько в середку развороченного пиршественого шатра. Одежды их при этом изящно шелестели, волосы красиво развевались на ветру, а очи сияли небесным гневом. А вот никаких молний не было. Это всё враки!
   - А куды ж дракон подевался-то? - спросили из толпы. - Экая махина!
   На что Мин Хе с видом знатока ответил так:
   - Невидимым он стал. Во избежании паники в войсках среди людей и тягловых животных.
   И чуские ветераны, кто еще под началом покойного Сян Ляна ходил, понимающе закивали. Мол, стратегически мудрое решение господином драконом принято. Перепуганный народишко и себя потопчет, и лошадок перепугает. Как и встарь, добр, мудр и милостив змей-лун к людям. Слава богам, что есть на свете нечто неизменное, что особенно ценно в проклятые времена перемен.
   Кое-кто из молодежи тут же нескромно любопытствовал ножками небесных дев. Если ж снизу на женщин смотреть, то много чего можно увидеть... Но Мин Хе заверил сомневающихся, что одежды посланниц Яшмового Владыки были подобающей длины и никто ничего эдакого не узрел. Ибо, как выразился ординарец: "Госпожа наша Тьян Ню пребывала в таких оскорбленных чувствах, что мало осмелился поглядеть в её ледяные очи, но говоря уж о том, чтобы помыслить о других частях тела".
   - Осерчала, стало быть! - охнул молоденький арбалетчик.
   И вся немалая компания благодарных слушателей тут же зашикала на болтуна. Мол, захлопни пасть, пацан, задним рядам ничего не слышно из-за тебя.
   - Едва коснувшись ногами земли, небесная госпожа перстом указала на главнокомандующего, вопрошая: "Ужели посланница самого Яшмового Владыки видит, что два названных брата дерутся прямо на пиру?"
   - А он чего?
   - Да тихо ты! - взвыли страждущие.
   - А он в ответ молвил, дескать, мы тут и не деремся вовсе, а натурально танцуем старинный и угодный предкам танец с мечами. Очень красивый, к тому же. И на Пэй-гуна кивает, дескать, названный братец сейчас подтвердит.
   - А она?
   Языкатого парня тут пнули в бок, он тихонько взвыл, но на месте усидел.
   - Небесная же дева недоверчиво покачала головой и сказала с укором. "Меня, - говорит, - похитил злодейский злодей Чжао Гао, едва не уморил до смерти, сестру мою, госпожу Небесную Лису, прожившую на земле тысячу лет праведной жизнью, чуть было не угробил. И вместо того, чтобы спасать двух беззащитных женщин от поругания и гибели, два названных брата, победители империи Цинь, лаются меж собой точно цепные псы". И так печально вздохнула, что у старшего советника Сыма Синя слезы на глазах выступили.
   - Иди ты в пень, Мин Хе. Проще черепаху заставить петь, чем этого хитроглазого циньца растрогаться от нахлынувших чувств, - не поверил командир пехотного ляна.
   У Мин Хе были иные впечатления. Ему Сыма Синь даже по душе пришелся, хоть он, конечно, типичная циньская морда. Своим сдержанным нравом, в основном.
   - Клянусь, не вру! Помощник Сыма потом развернул "подарочек", которым небесные госпожи наших князей приветили. А там башка главного евнуха. А еще! - ординарец Сян Юна многозначительно замолчал, вызвав у многочисленных слушателей нестерпимый зуд в ушах.
   - Ну! Говори, не томи!
   - Так это ведь проклятый колдун Чжао Гао перекинулся барышней Фэн и похитил нашу небесную деву!
   Гневный вопль разнесся над лагерем. Мало того, что подлое коварство, так еще и колдовство.
   - И кто ж его завалил? Витязь какой? Или дракон?
   Мин Хе снова сделал загадочное, как ему очень хотелось верить, лицо и указательный палец вверх поднял, мол, слушайте и не говорите потом, что не слышали.
   - Госпожа Небесная Лиса, вот кто! Кинжалом дареным ей моим господином! Так наша драгоценная госпожа Тьян Ню и сказала. "Милостью Яшмового Владыки и храбростью моей благородной сестры только спаслись. Потому как ничьей помощи не дождались. Ибо могучие витязи с мечами вытанцовывали".
   - Во дела!
   - Ишь ты!
   Но никто особенно не удивился, говоря по чести. Кому как не Небесной Лисе показывать зубы? Паршивый евнух просто не знал с кем связался! Другой вопрос волновал слушателей гораздо сильнее:
   - А главнокомандующий же чего?
   И Мин Хе понимал соратников лучше всех. Хулидзын, пока суть да дело, своего Пэй-гуна под ручку ухватила крепко-крепко, хвостом взмахнула и была такова. Только пыль поднялась за конной сотней сопровождения. А им здесь оставаться, подле князя Сян Юна, к милосердию не склонного.
   - Чего-чего? Озверел он, как обычно. "Вы, - говорит. - улетели так внезапно. Мы тут не знали что и думать. Мы ж люди земные, мы за вами следом полететь никак не можем. Ибо нелетучие все как на грех!"
   - И всё?
   - Да как же всё! - воскликнул обиженный за своего господина Мин Хе. - И добавил, что ничего бы такого не случилось, кабы мы уже в императорском дворце сидели. В Санъяне, то бишь.
   Момент последовавший за тем, как небесная дева в запале крикнула, чтоб князь Чу имел совесть и не перекладывал с больной головы на здоровую, Мин Хе провел спрятавшись за спиной господина Сыма Синя.
   - А дальше-то что было? Чего молчишь, доблестный Мин Хе?
   - Что-что? Небесная дева ручкой легонько взмахнула и молвила: "Путь на Санъян свободен уже несколько дней. Идите, коль вам не терпится зарыться в императорские закрома. Однако же вам отчего-то втемяшилось расправиться с Пэй-гуном. Хоть я вам человеческим языком ясно донесла волю Яшмового Владыки -- не трогать этого человека и зла ему не чинить".
   На самом деле, госпожа едва глаз командиру Гэ Юаню не выколола, когда ткнула пальцем в направлении столицы, а попала в командира лучников. Тот потом клялся, что пальчик у небесной девы что твой железный гвоздь -- насквозь, должно быть, пробивает кожаный доспех. И голос у госпожи Тьян Ню ничем звучание божественных флейт не напоминал, это факт.
   - А потом... чего? - шепотом спросил говорливый мальчишка из легкой пехоты. А может и не мальчишка. Туда всегда брали всяких недомерков.
   Но рассказывать о том, как позорно тряслись колени, Мин Хе не собирался до конца своей жизни. По правде говоря, когда Сян Юн решительно шагнул к госпоже Тьян Ню, отважный ординарец едва в штаны не напрудил от страха.
   "Так значит вы вернулись только для того, чтобы спасти этого черноголового выскочку?" - спросил князь и потемнел лицом. Тишина, павшая на место недавнего танца с мечами, была поистине страшной. Тут даже небесная дева догадалась, что путается вырвать зуб у тигра. У разъяренного дикого тигра южных лесов, если точнее. Тигр с рычанием нависал над госпожой Тьян Ню и в отсутствии хлесткого хвоста, сжимал и разжимал кулаки.
   "Я вернулась, чтобы спасти вас, mon general, - отвечала она бесстрашно. - Едва упросила Повелителя Молний Лэй-гуна не карать вас за ослушание. А вы не цените!"
   "Ах, вот как! Значит, лично умоляли Лэй-гуна?" - прошипел Сян Юн. На его месте Мин Хе тоже заподозрил бы неладное. Обычно госпожа именами богов не разбрасывалась, когда правоту свою доказывала. И кабы не дракон...
   "А что делать-то оставалось? Вас ничем не проймешь, только молнией по темечку!" - кричала она, тоже сжимая кулачки.
   - Поругались они, - буркнул Мин Хе, здраво решив, что за распускание сплетен о господине рискует лишиться слишком длинного языка. - Разругались страшно.
   Забыв обо всем и обо всех князь Чу, победитель Цинь, главнокомандующий всей армией чжухоу лаялся с посланницей самого Яшмового Владыки, хранительницей садов богини Западного Неба, точно горшечник какой-нибудь со своей бабой. Оба были хороши. И кабы не дракон...
   К невысокой белокожей девушке с нечеловечески светлыми глазами все успели привыкнуть. Да, вида она необычного, да ведет себя чудно, но пьет-есть, как человек, мерзнет и потеет тоже вполне по-людски, простужается опять же. Тут немудрено забыть, что госпожа Тьян Ню с Небес. А теперь она прилетела на огромном черном драконе и напомнила всем и каждому кто она такая есть. Кроме Сян Юна. До того такие вещи всегда плохо доходили, он привык глотать финик целиком* (действовать поспешно). Тут, пожалуй, и молния Лэй-гуна не помогла бы.
   - И теперь что будет?
   Но донести до соратников свои соображения Мин Хе не успел. Гонг и барабаны ответили вместо него, а тут и командиры подоспели. Приказ был прост и доступен для понимания "Лагерь сворачивать и вперед выступать". А что у нас впереди? Точно! Санъян.
  
   Лю Дзы и Люси
  
   Госпожа небесная лисица, едва успев спуститься с небес, сразу же ухватила Пэй-гуна за рукав и выдохнула сквозь зубы так, что слышал только он: "Ну, слава богу, успели!" И Лю Дзы словно теплой водой умылся, так ему стало хорошо и спокойно. Сразу и раны, которыми наградил его брат Юн во время "танца", болеть перестали, и от сердца отлегло, и улыбка, шальная и дурацкая, как у блаженного, подкралась и осветила лицо. Словно вокруг не шумел и не гомонил пораженный чудесным явлением небесных дев чуский лагерь. Будто необтертый клинок меча Сян Юна не заляпан был его, Лю Дзы, кровью. Словно всё уже закончилось, и закончилось как нельзя лучше.
   Вернулась! Она вернулась! Сошла с Небес - сюда, к нему - снова! Санъян? Гуаньчжун? Империя? Да забирай эту империю, Сян Юн! Подавись своей империей! Кому она нужна, если...
   Но блаженствовал Пэй-гун недолго. Прекрасная и отважная посланница Небес дернула его за рукав с такой силой, что ткань затрещала, и, свирепо шевеля бровями, прошипела:
   - А теперь - валим! Ходу, Лю, ходу! Пока они не очухались!
   Слова - простые, грубые - совсем не такие дивной музыкой должны были литься с уст небесного создания, победительницы Чжао Гао, но Лю был рад им больше, чем самым изысканным речам. Эта грубость, это просторечие ей подходило, ей пристало, и вновь подтверждало - это она. Сошедшая с Небес посланница Яшмового Владыки, едва коснувшись ногами тверди, вновь обратилась женщиной - земной, близкой, желанной. Его женщиной.
   Пэй-гун кивнул, сжимая в ответ ее запястье, чувствуя, как едва заметно дрожит ее рука, какой неровный, рваный у нее пульс. Устала. Скитаясь, сражаясь и паря в поднебесье, как же отчаянно она должна была устать!
   Быстро, сосредоточенно и очень спокойно, они отступили вместе, рука об руку, проскальзывая между палаток, умудряясь не задевать локтями столпившихся солдат - деловитые и уверенные, как пара лис, покидающих разоренный курятник.
   Тут главное не спешить слишком сильно, не выдавать страха. А Лю боялся - боялся сильнее, чем когда ехал в Хунмэнь, больше, чем на пиру, слушая свист чуского клинка над ухом, чуял этот страх острее и резче, чем боль от первых ран. Теперь ему было, что терять. О, теперь было! Ведь она, его лиса - вернулась.
   И в каждом движении, каждом прикосновении - когда подсаживал на коня, и когда обнимал вокруг талии, пуская Верного вскачь, подальше, как можно дальше от чуского лагеря - соседствовали страх и радость. Радость и страх - смесь, пьянящая похлеще вина, будоражащая сильнее самой азартной игры. Нет на земле другой такой женщины, но нет таких и на Небесах. Больше - нет.
   Слова им не понадобились, не нужными оказались даже взгляды. Лю Си просто положила свою ладонь поверх его руки и прижалась щекой к синему шелку нарядного ханьфу. И задремала прежде, чем они отъехали от Хунмэня хотя бы на несколько ли.
   Лю оглянулся, придержав Верного. От лагеря Сян Юна до Башана и ехать-то всего ничего, а если скакать стремглав, так и вовсе за пару часов обернуться можно. Но гнать жеребца в галоп сейчас, когда небесное его благословение так уютно и доверчиво посапывает, склонив буйную голову ему на грудь... Погони, меж тем, не слыхать, да и не до того сейчас князю Чу, чтобы гоняться за Пэй-гуном. Небось, сам вокруг своей небесной девы хороводы водит и песни поет, как кот у корзины со свежей рыбой.
   - Езжайте вперед! - приказал Пэй-гун свите и повторил специально для побратимов, на которых будто глухота напала: - Вперед езжайте, я сказал! Мы догоним.
   - Как скоро? - голос у братца Синя был ледяной, взгляд - неодобрительный, а общий вид - крайне недовольный. Лю уже вздернул губу, чтобы подстегнуть умника парой простых и доходчивых фраз, но спящая девушка пробормотала что-то во сне и потерлась щекой о синий шелк, и все проклятья умерли, не успев слететь с губ Лю Дзы.
   Фань Куай посмотрел на такое дело и ухватил лошадь побратима за повод, буркнув лишь:
   - Ты это... того... особо-то не задерживайся, братан.
   Лю ответил ухмылкой и двинул Верного в сторону от дороги, туда, где меж холмами текла, извиваясь, речушка. Умыться, раны промыть да и просто поразмыслить в тишине - вот что ему сейчас было нужно. И с небесной летуньей своей переговорить - не в суматохе и толчее военного лагеря, где за полотняными стенками шатров всегда торчит десяток-другой любопытных глаз и ушей, а с глазу на глаз, наедине. На языке у Лю вертелась тысяча вопросов, не меньше, но по-настоящему он хотел услышать ответ только на один. Почему? Почему, заполучив-таки свой амулет, свой пропуск обратно в тот мир, откуда она явилась, Лю Си не отправилась прямиком на Небеса, плюнув на суету и грызню смертных, а вернулась. Ведь не к храму на вершине Цветочной горы принес небесных сестричек дракон, а в Хунмэнь!
   Простой кожаный шнурок выскользнул из-за ворота ее одежды, когда Пэй-гун осторожно снимал ее, спящую, с коня и укладывал на прогретую солнцем траву. Помедлив всего мгновение, он подцепил шнурок пальцем и вытянул наружу добычу - маленькую черную рыбку - из складок халата на ее груди, как из пруда.
   Знак богини лег в ладонь Лю так привычно, так... доверчиво, словно был живым существом, крошечным, но бесконечно могущественным. На миг ему даже померещилось, что глиняная рыбка шевельнула хвостом. Пальцы Лю дрогнули. Еще чуть-чуть - и он подчинился бы желанию, безотчетному и властному - сжать покрепче, раскрошить в прах, уничтожить проклятый амулет! Навсегда отрезать ей путь на Небеса. Привязать к земле, к себе - навсегда и накрепко, чтобы...
   Чтобы увидеть, как зачахнет, угаснет небесное создание, прикованное, плененное. Хотя нет, не зачахнет - сгорит! Такие не тлеют, такие пылают яростно, жестоко - и без остатка. Себя не жалеют, а других - и подавно. Даже пепла не останется. Даже горсти праха.
   Что вообще может прийти в голову женщине, которая прикончила великого и ужасного Чжао Гао, а потом еще и дракона оседлала? Вот то-то же.
   Он медленно разжал ладонь, выпуская рыбку-амулет на волю. Сердце колотилось отчаянно, пот заливал глаза, руки дрожали - точь-в-точь, словно он опять схлестнулся насмерть с беспощадным "названным братом". Словно он снова побывал в бою, но на этот раз - чудом - победил.
   Люси проснулась в самый неподходящий момент, когда Пэй-гун, щурясь и морщась, спустил с плеч свой наряд и с тихим шипением пытался дотянуться до очередного "подарочка" от дорогого "брата" - длинного пореза на левой лопатке. Для промывания ран у Лю имелось крепкое рисовое вино в бамбуковой фляге, но попробуй извернись так, чтобы добраться до каждой царапины! "Ну, погоди, братец! - злился Пэй-гун, чуть ли не по-змеиному извиваясь. - И как только умудрился так порезать-то! И халат новый испортил, пес бешеный!"
   Крестьянская прижимистость не была самой лучшей чертой Лю Дзы, он и сам это признавал. Даже бороться пытался с собою, чтобы больше походить на рожденных в высоких палатах благородных мужей, которым до Западного Неба, сколько на них халатов искромсают... Но покамест дорогого ханьфу Пэй-гуну было жальче, чем собственной посеченной шкуры.
   - Этак у тебя ничего не получится, - хриплым спросонья голосом молвила небесная лиса, и Лю, вздрогнув, пролил вино из фляжки аккурат на порез. И чуть не взвыл. Хорош-шее вино! Будто раскаленной кочергой приложили!
   - Проснулась, - отметил он, во все глаза глядя на свою лису. Почему-то именно сейчас смотрел на нее - и насмотреться не мог. И Люси, такая дерзкая и резкая обычно, вдруг нахмурилась и отвела взор, будто смутилась.
   - Сядь-ка прямо, - скомандовала она. - Давай помогу.
   Неловкость. Вот что внезапно нависло над ними обоими, навалилось, как тяжелое, мокрое насквозь ватное одеяло. Лю и сам отчего-то напрягся, и, даже не видя, по прикосновениям ее понял - небесной лисе тоже не по себе. Слишком уж рьяно она взялась обрабатывать его раны. С таким настроем не лечат, а калечат разве что.
   - Ты меня попытать решила, что ли?
   А ведь было, от чего смущаться. Расстались-то они нехорошо. Сперва наговорили друг другу лишнего, потом позволили невозмутимому каменщику-молчанию возвести стену отчуждения, а потом хулидзын и вовсе ушла, даже не уведомив об уходе. И сам он... Разве не предупреждала Люси, чтобы не ездил Пэй-гун в Хунмэнь? Предупреждала. А он что? Поехал!
   Лю тряхнул головой, зажмурился - а потом едва окрепший было лед вдруг треснул от ее смущенного смешка. Пэй-гун обернулся и сам расплылся в улыбке в ответ на сдавленное хмыканье своей лисы.
   - Помучить-то, может, и стоило бы... - проворчала она, отводя глаза. - Да только я и сама хороша! Мир?
   - Оба мы хороши, - дипломатично отозвался Лю и накрыл пальцы девушки своей ладонью. - Мир!
   Тут бы ему и воспользоваться случаем, да и расспросить толком свое небесное благословение обо всем: и куда все-таки делся циньский ван, и как две хрупкие девы умудрились самого злобного Чжао Гао ухайдокать, да еще и голову ему оттяпать, и каково оно, на драконах летать, но... Но то ли Лю, забывшись, потянул к себе девушку, то ли она сама потянулась - ближе, еще ближе, совсем близко. Неловко и неуклюже, будто разом утратив все свои знаменитые юбкодральные ухватки, Пэй-гун ткнулся губами ей в висок и замер, вдыхая запах волос своей лисы.
   Она пахла поднебесьем: ветром, вольно гуляющим над вершинами самых высоких гор, полынью и дымом, а еще - грозовой свежестью. Будто только что парила над облаками рука об руку с Лэй-гуном, повелителем молний. Хотя почему - будто? Люси ведь и впрямь сошла с небес. Тут и самый недоверчивый скептик убедился - небесные девы на самом деле небесные.
   Люси коротко, неровно вздохнула, ладони ее прошлись по его плечам, чуть царапая кожу жесткими валиками мозолей, Лю вздрогнул и прижал ее крепче. Словно боялся, что небесное существо сейчас передумает - и упорхнет прочь, как стрекоза с тростника. Но девушка, будто услышав его мысли, мотнула головой и тихонько фыркнула прямо в ухо:
   - Нет. Не улечу.
   И, сразу поверив, Пэй-гун ослабил хватку и чуть отстранился. Только руки остались лежать на ее плечах, словно он то ли забыл про них, то ли не знал, куда девать.
   - Почему... - помолчав, немного сдавленно молвила Люси. - Почему ты не спросишь ни о чем?
   Неужели, вдруг подумал Лю, у нее тоже сейчас перехватывает дыхание, словно горло стягивает удавка, а сердце то колотится заполошно, то тяжко бухает кузнечным молотом, то и вовсе замирает?
   - Потому что я уже знаю все, что мне нужно знать. Ты здесь. Я здесь. Остальное...
   Сам себе противореча, он захотел сказать сразу и много, и уже даже рот приоткрыл, но тут Люси вдруг подалась вперед, к нему - плавно и уверенно, почти по-лисьи. И Лю от неожиданности промедлил, не сообразил сразу и даже чуть ли не отпрянул. Сама? Она тянется к нему сама? Что же произошло с этой женщиной там, над облаками?
   Но от небесных даров откажется только глупец, а уж Пэй-гун дураком никогда не был. И оказался вознагражден. Даже сверх ожиданий.
   Ах, эти губы - нежные, розовые, словно едва раскрывшиеся лепестки лотоса! Ух, эта невероятная, нечеловеческая белизна кожи - вот тут, чуть ниже мочки нежного ушка! А мягкое, манящее тепло стана, согревающее ладони даже сквозь все слои одежды!
   Кстати, многовато ее, одежды. Слоев-то, слоев...
   На миг оторвавшись от сладких уст своей лисицы, Лю нетерпеливо зашипел, дергая узел на ее кушаке. Одной рукой развязать не получилось, но на второй лежал затылок небесной лисы. Когда и как он умудрился опрокинуть ее на траву, про то лишь Яшмовый Владыка ведает.
   - Да что ж такое-то... - нервно вздохнул Лю Дзы, безуспешно пытаясь распутать проклятый узел. Но не тут-то было! Не поддавался поясок хулидзын чужим пальцам, как заколдованный.
   - Никак? - сочувственно спросила она, и Лю моргнул и замер, словно кувшин холодной водицы на его буйную голову пролился. Охолонув, Пэй-гун начал соображать - и мгновенно исполнился подозрений. Ибо в устремленном на него снизу вверх прозрачном взгляде небесной лисы не разглядел он ни желания, ни страха, вообще никаких чувств, приличествующих девам. Одно лишь любопытство.
   - Ты вообще-то понимаешь, что я собираюсь сделать? - Лю даже не пытался как-то замаскировать свою подозрительность. Прямо сейчас он чуял ловушку, только вот объяснить это странное чувство не мог.
   - О да, - уверила его хулидзын. - Вполне.
   - Тогда, может быть... - еще раз, но уже без прежней настойчивости дернув пояс, ханец озадаченно склонил набок голову и гляну искоса: - Может быть, ты меня остановишь?
   - Почему это вдруг? - молвила лиса и быстро облизнула пересохшие губы, все-таки выдавая этим волнение.
   - Потому что сам я уже не остановлюсь, - теряя разом и голову, и способность сопротивляться зову, честно предупредил Лю, наклоняясь ближе, как зачарованный. - Но я хотел, чтобы все было... правильно. В нужное время. В нужном месте.
   - Силы небесные, Лю! - фыркнула она и, приподнявшись на локтях, потянулась к нему навстречу. - Мы оба чуть не сдохли, пока дожидались этого твоего "нужного" времени! Все уже правильно, правильно прямо сейчас. Завтра я наверняка передумаю. Но сейчас...
   И замысловатый узел на поясе небесной лисы вдруг развязался сам собой.
   - Воля Неба! - ухмыльнулся Лю и поторопился запечатать ей губы, пока неуемная хулидзын не принялась снова болтать.
   А волю Небес надо принимать и исполнять с благодарностью и усердием, это Пэй-гун очень хорошо знал.
  
   Люся
  
   Несмотря на происхождение, воспитание и все жуткие приключения, внебрачная дочь профессора Орловского была невинна не только телом, но и отчасти душой. Нет, разумеется, Людмила давным-давно (гораздо раньше Танечки) узнала, зачем одна собака прыгает на другую, прыщавый студент пытается зажать юную курсистку в уголке, ражий мужик задирает юбку ревущей бабе, а лощеный кавалер в ресторации шуршит ассигнациями. И в теории знала, да и насмотрелась всякого. Так что Люся в свои невеликие лета уже вполне четко уяснила для себя, что всякий мужик есть лютый враг, только и мечтающий, как бы снасильничать. А если сразу в кусты не тащит, так это не из благородной сдержанности, а исключительно из особого коварства. И нет никакой манящей тайны в отношениях между полами, а одна лишь голая, потная и пошлая физиология.
   Но ради Лю она готова была снести и это. Сколько ж еще бедолаге мучиться? Аж извелся весь! Ну не убудет же от нее... то есть, убудет, конечно, но если ему так этого надо...
   "Как зуб вырвать! - мысленно прикрикнула на себя "небесная лиса". - Делов-то... Перетерплю как-нибудь".
   И храбро приготовилась перетерпеть.
   Но ведь это же был Лю, тот самый Лю, который смотреть умел так, что от одного его взгляда начинало томительно тянуть что-то в животе, а ноги слабели и так и норовили раздвинуться сами собой. Этот Лю, от которого - еще чуть-чуть! - и невозможно будет уйти. Нет, Люся не боялась того, что он с ней сделает. Наоборот, она хотела - отчаянно хотела, чтобы вот сейчас, не дожидаясь ни приглашения, ни разрешения, он навалился бы, грубо и жестко, и, не слушая возражений, взял свое. Грязно и унизительно, как и положено поступать жестокому и дремучему дикарю. Чтобы показал наконец-то свой истинный нрав. Чтобы перестал, чтобы не смел, никогда больше не смел прикидываться таким хорошим! Таким невозможно, невероятно терпеливым и чутким. Таким, от которого невозможно уйти даже на эти их пресловутые Небеса.
   Пусть станет нормальным, обычным - одуревшим от близости доступного тела диким мужиком. И тогда, ей-же-ей, Люсе и впрямь полегчает. Ведь правда?
   Все эти мысли, сомнения, опасения и выдумки Люся успела передумать, пока Лю наклонялся к ней, близко-близко, глаза-в-глаза... но стоило ему замереть на миг, промедлить, задержаться на бесконечное мгновение, прежде чем снова поцеловать ее, как из головы "небесной лисы" со свистом улетучилось всё. Словно раскаленная игла проткнула воздушный шарик - такой у него был взгляд. Люся застыла, завороженная, не слыша даже стука собственного сердца. А потом Лю вдруг зажмурился, как мальчишка перед витриной кондитерской, и тихо-тихо спросил:
   - Можно? Правда - можно? Честно?
   Вместо ответа она только вздохнула, неглубоко, неровно, тоже зажмурилась на миг крепко-крепко, до вспышек под сомкнутыми веками - а потом прянула ему навстречу из ненужной уже шелухи одежд как росток из семечка, согретого солнцем.
   И вдруг не осталось никакого страха, и исчезли, растворились сомнения, да и мысли все ушли. Кроме одной - ясной, насквозь пронзающей своей ясностью. Это ведь танец. Это танец, поняла Люся, и все сразу стало просто.
   Да, незнакомый, да, тяжелый, сложный, как все новое. Но стоит лишь потрудиться, стоит переломить, преодолеть протест неловкого, непривыкшего еще тела - и движения, рваные и резкие, кажущиеся бессмысленными, обретут полноту и завершенность. Люся это знала. Более того, она это умела. Словно когда-то, где-то, то ли в прошлом, то ли в будущем, но это уже случалось с нею, с ними обоими. И теперь они не узнают друг друга, а просто вспоминают те самые, правильные, точные движения. Прикосновения. Вздохи и поцелуи. И шелест ветра в пушистых метелках высокой травы, и стремительный бег облаков, и слепящие косые лучи солнца, вспыхивающие на смуглых плечах Лю, будто искры, летящие вверх из костра.
   Подхваченная этим пониманием, Люся осмелела окончательно, поверила и себе, и ему, и отпустила себя - почти как в танце. Совсем как в танце. Запустив пальцы в спутанные черные волосы на затылке Лю, она подалась вперед, притягивая его к себе ближе, еще ближе, и отвела в сторону колено, чтобы темное наконец-то сошлось со светлым вплотную, сплелось и сплавилось воедино. Потому что - пора. Потому что...
   - Не спеши... Не торопись. Поспешим - будет... нехорошо.
   И Люся поняла вдруг - и этот сдавленный голос, и то, как дрожат от напряжения его руки, и как неровно, рвано он дышит - это из-за нее. Это она причина того, что он, дикий и дремучий, сдерживает себя, укрощает даже сейчас, когда между ними не осталось ни преград, ни покровов. Такая власть завораживала, дразнила, искушала - и пугала, конечно. Ведь Люся уже попалась, уже увязла по уши, но выпутываться ей не хотелось. Все-таки не удержавшись, она жестоко насладилась этим мгновением, тем, как он, горячий и тяжелый, замер над нею, а потом медленно согнула ногу, обжигая и даже слегка царапая тонкую кожу об него, жесткого и горячего, словно печка.
   - Давай уже, - выдохнула она, шалея и от собственной смелости, и от этой его сдержанности, и от его запаха, смешанного с резким и свежим запахом примятой, раздавленной травы. И Лю, должно быть, только сейчас уверившись, что она это всерьез, коротко выдохнул, провел руками по ее бедрам - уже не ласково, уже нетерпеливо - и качнулся вперед. А вслед за ним вздрогнул и качнулся мир.
   Широко распахнув глаза, Люся вцепилась в его спину и отважно подалась навстречу, всем телом, каждой его клеточкой чувствуя, как что-то меняется в ней - навсегда. Медленно, это было медленно, даже слишком. Но ей-то не хотелось уже, чтобы бережно и осторожно, ей-то нужно было, чтобы быстро и сильно! Она все-таки глухо вскрикнула, но не от той самой, обязательной боли, а потому, что амулет Нюйвы вдруг мгновенно раскалился и обжег ей кожу, будто на грудь Люсе просыпались уголья из костра. Глиняная рыбка жгла так, что сам момент расставания, так сказать, с девичеством, "небесная лиса" даже не заметила - не до того было. Лю пробормотал что-то, какие-то извинения, невнятно и торопливо, в кратких перерывах между поцелуями, но и это стало неважно. Рыбка остыла, боль угасла, а Люся уже услышала мелодию, поняла и подхватила рисунок, ритм и темп их общего танца - allegro moderato, сказала бы она, если бы еще могла говорить. Ей, новичку в таких делах, за оживившимся вдруг Лю все равно было не поспеть, но что Люся точно не собиралась делать, так это тихонечко лежать, пока он там резвится. Этот экзерсис определенно надо отрабатывать вдвоем.
   Лю заметил, и оценил, и что-то такое сделал, как-то двинулся, глянул, по-особенному выгибая бровь, так что ей почему-то захотелось одновременно и укусить его, и поцеловать, целовать бесконечно, не останавливаясь, и сжать, стиснуть не только ногами, но и всем телом так, чтобы он и вовсе двигаться не мог. Настолько ясно и остро это было, что Люся, зверея от невозможности назвать словами то, что чувствует, глухо зарычала и даже тявкнула, словно настоящая лиса.
   - Ага-а... - пробормотал Лю, все равно - даже сейчас! - весело щуря глаза. - А я уж думал...
   - Что. Ты. Там. Еще. Думал? - почему-то говорить у Люси получалось только коротко и отрывисто, как в телеграмме.
   - Думал, что небесным... погоди-ка... девам небесным правилами приличия предписано помалкивать. А? О! Или нет?
   Хитрец дал ей передохнуть совсем недолго, поэтому Люсин ответ вышел возмущенным и сдавленным. Нет, говорить ей сейчас было невмоготу. Какое говорить? Тут и дышать-то получается через раз!
   - Лю! - выдохнула она, захлебнулась возгласом, судорожно глотнула воздуха и снова, уже почти выкрикнула его имя.
   - Да?
   - Заткнись и доделай, что начал!
   - Как пожелает моя...
   Но голос его утонул в каком-то странном, одновременно и знакомом, и невозможном звуке. Люся замотала головой, задыхаясь и впиваясь пальцами в его спину, но наваждение все длилось и длилось, не отпуская. Стрекот. Это был стрекот, но не какие-нибудь китайские кузнечики его издавали, нет. Откуда-то издалека доносился звук мотоциклетного мотора. И девушке вдруг померещилось, будто вовсе не в поле они, не сочные стебли весенней травы окружают их ложе, а стены. Вот косо блеснул солнечный луч, пойманный в ловушку давно не мытого окна, вот мелькнула паутина на низком потолке, а еще - о, снова! - прострекотал мотор, словно там, за стеной, по дальней улице протарахтел мотоциклет.
   В ноздри ударила пугающая смесь запахов: пыль, и кельнская вода, и синий бензиновый дымок, и разогретая резина. Кажется, даже машинное масло! Люся запрокинула голову - и увидела.
   Прямо над ними, над примятой, раздавленной травой, над сплетенными воедино, будто половинки проклятой печати, телами, стремительно бегущие облака закручивались в какую-то адскую воронку, а из центра ее... Девушка зажмурилась, но ощущение чужого взгляда не пропадало. Кто-то глазел на них так откровенно, что даже увлеченный ею Лю что-то почуял.
   Он замер, проследил за ее отчаянным, неподвижным взглядом - а потом поднял голову и посмотрел вверх.
   - Вот как... Кому-то на Небесах любопытны наши дела? Нет, нет, не смотри туда. На меня. Только на меня. Мы ведь... танцуем. Да?
   Люся хохотнула - отрывисто, хрипло, срываясь на стон. Танцуют? О, да. Что еще оставалось между спятившим небом и содрогающейся землей, кроме них двоих, кроме этого их танца на самом краю мира, готового сорваться и полететь в пропасть? Только они и их общий танец. Лю это понимал, он тоже это почувствовал, и подхваченная этим пониманием, этой ясностью девушка обхватила его еще крепче, еще теснее. Скрестив лодыжки, она ощутила, что он теряет контроль, срывается, поцелуи становятся грубее, движения - резче... Но не вскрикнула, а только охнула, когда Лю на мгновение впился зубами ей в плечо. Вот, вот, еще чуть-чуть, и бесконечный разбег закончится прыжком, станет полетом. Еще...
   Но тут Лю шумно, тяжко выдохнул, почти простонал, задрожал и замер, прижимаясь мокрым виском к ее щеке. И Люся сквозь шум в ушах расслышала далекий и призрачный звук, будто где-то ветер запутался в струнах. А небо... снова глянув вверх, она увидела: облачная воронка стремительно рассеивается, и если кто-то оттуда, с Небес, и наблюдал за ними, то теперь, похоже, отвернулся.
   И сразу же ей стало как-то неуютно. Разом заныло и заболело все, чему полагается ныть и болеть. Люся неловко поерзала, и Лю, поняв намек, сдвинулся и откатился на бок. Обнимать ее он, впрочем, не перестал.
   - Люблю тебя, - сказал он, целуя ее в висок.- Люблю. Завтра... нет, через два дня - женимся.
   "И это - всё?" - подумалось Люсе. Вслух она, конечно, такое говорить не стала, но, видимо, что-то промелькнуло у нее в глазах. Не разочарование, нет... Не совсем разочарование. Разве что самую малость.
   - Эх... этот ничтожный простолюдин все-таки не сумел угодить госпоже... А так старался!
   - Даже не пытайся, - проворчала девушка и для наглядности ткнула его пальцем. - Да-да, вот именно это и не пытайся! Нечего делать виноватое лицо. Ты же доволен, как... как... Просто возмутительно доволен!
   Чего у Лю было не отнять, так это его ужасающей честности. Там, где любой другой древний хитрец начинал юлить, вилять и лебезить, Лю Дзы просто с обезоруживающей наглостью признавался. А уж улыбался при этом так... Люсе при одном лишь взгляде на эту дерзкую улыбочку почему-то немедленно захотелось повторить. Всё. И незамедлительно.
   - Есть такое, - легко признался Пэй-гун, чуть приподнялся, опершись на локоть, склонился к самому ее уху и прошептал: - Ожидание было долгим, но оно того стоило. Моя лиса. Ну, а ты? Как ты?
   Мало кто расслышал бы за этаким неприкрытым бесстыдством тревогу и заботу, но Люся - о, она уже достаточно хорошо узнала своего доисторического... Кто он ей теперь? Любовник? Жених?
   "Как-как? Как неразорвавшаяся граната!" - подумалось ей, но озадачивать Лю такими сравнениями небесная лиса не стала. Хотя ответила тоже по-честному:
   - Не знаю. Не уверена. Не... не распробовала!
   И, вывернувшись из-под жаркого Пэй-гуна, сама наклонилась близко-близко, пробормотав почти губы-в-губы:
   - Надо бы повторить.
   - О небесная госпожа! Как сладко слышать такое из твоих уст, - ухмыльнулся Лю. - Но помилуй этого ничтожного крестьянина. Я нынче уж ни на что не годен. По крайней мере, до завтрашнего рассвета - точно. И вообще... теперь надо погодить до свадьбы. Народ не поймет.
   - Народ? - нехорошо прищурившись, переспросила Люся. - Не поймет?
   Некое подозрение заставило ее выпрямиться и внимательно оглядеться. Вокруг, насколько глаз хватало, шелестела высокая трава. Но...
   - Лю! А ты, похоже, уверен, что нас не хватятся... и не схватят тут какие-нибудь вражьи выползки. Иначе с чего бы так спокойно развалился на травке, после того, как тебя чуть Сян Юн не порешил... Ну-ка, признавайся! Сколько молодцов подглядывает за нами из бурьяна?
   - Приглядывают, - осторожно поправил ее Лю. - Приглядывают, а не подглядывают. И если они подошли ближе, чем на ли, я... я...
   - Ты - что?
   - Поцелую дорогого брата Сян Юна! - Пэй-гун приподнялся на локтях и, запрокинув голову, проорал в небо. -Клянусь алтарями Земли и злаков, я этого надменного поганца расцелую!
   Люся отняла ладони от ушей и потрясла головой, усмехаясь вместе с ним:
   - Ой ли? Сян Юна? Поцелуешь?
   - Конечно, - облизнулся Лю и добавил доверительно: - После того, как отрежу говнюку башку - отчего бы не расцеловать?
   - Ты!..
   Все еще хихикая, девушка толкнула его в плечо, скользнула ладонью ниже - и замерла.
   - Ты... ты ведь раны разбередил. У тебя кровь идет.
   Лю поймал ее руку и легко коснулся губами пальцев.
   - Кровь? О, так мы, получается, в расчете?
   Небесная лиса зашипела сквозь зубы, как закипающий чайник.
   - Бесстыдник ты! Слышишь? Совершенно бесстыжий... и безмозглый! Просто невероятно, как я могла...
   - Как ты могла - что? - стремительно сев, Лю ловко поймал ее и вкрадчиво поинтересовался: - Могла - что? Полюбить такого дурака? Да?
   Безуспешно дернувшись пару раз, Люся замерла, прижавшись к нему, и легко потерлась щекой о расцарапанное плечо своего древнего мятежника. Вместо ответа. Да.
   - Лю, - молвила она чуть погодя. - Лю.
   - Что?
   - Лю, я... я есть хочу. Готова лошадь съесть. Честно.
   Хочешь управлять мужчиной - ухвати его за самое дорогое, да покрепче. Эту истину гражданка Смирнова почерпнула от матушки. Та папашей вертела аккурат через желудок. Любил Петр Андреевич хорошо покушать, и если бы расстегаи с кулебяками не сходились каждый раз в борьбе с древними китайцами, как знать, может, матушка и перетянула бы своего профессора окончательно в пропахший пирогами мир подушек, салфеточек и слоников на каминной полке.
   Лю проявил похвальную сообразительность, сразу оценив риски.
   - Только не Верного! Он нам еще пригодится. Погоди-ка... сейчас-сейчас...
   Люся прилегла на бок, с интересом наблюдая, как он роется в ворохе сброшенных одежд.
   - Ты бы хоть штаны надел...
   - Это потом, -отмахнулся Пэй-гун. - Где же... А! Вот!
   Он торжествующе помахал рукой с зажатым в ней невзрачным свертком. Люся повела носом. Пахло... Пахло мясом!
   - Но откуда? Как? - она стремительно переползла поближе и с восторгом уставилась на неожиданное богатство: жареную курицу (без одной, правда, ножки) и две мелкие, помятые, но целые мандаринки.
   Лю небрежно повел плечом:
   - Да так... Я ж на пиру был, вот и прибрал со стола, пока все отвлеклись.
   - Лю... тебя же Сян Юн убить пытался. А ты в это время у него из-под носа курицу стянул?
   - Ну-у...
   - Серьезно? Ты у него курицу украл! И кто тут после этого лис?
   Вместо ответа Пэй-гун одарил ее ослепительной улыбкой и оторвал от добычи крылышко, предлагая разделить по-братски. И не успела Люся благосклонно принять подношение, как Лю уже стремительно почистил для нее мандаринку.
   Они сидели рядышком на измятых шелках пэй-гунова халата, уплетали экспроприированную курицу, заедали костлявыми и кислыми мандаринами, и Люся, смеясь, утирала стекающий по губам горчащий сок. И в целом мире остались только они двое - усталые, голые, счастливые - в кольце высокой травы между землей и небесами.
  
   Таня
  
   Нет, не таким должно было стать возвращение небесной девы в чуский лагерь, и встреча с Сян Юном не должна была превратиться в публичный скандал. Татьяна Орловская всегда считала себя выше банальных склок. Даже в том возрасте, когда девочек так и тянет выяснять отношения по любому поводу, она оставалась в стороне от интриг своих гимназических одноклассниц. Танечке с лихвой хватало и тех скандалов, которые устраивала её маменька её папеньке. Благо повод имелся весомый и неизменный -- мать Люсеньки и собственно Люсенька сама по себе. В такие моменты Таня запиралась в своей комнате и молилась, чтобы, не дай боже, на Петра Андреевича не подействовали упреки и он не отвернулся от второй своей семьи. Маму было жалко, но сестру Татьяна потерять никак не могла. Ни тогда, ни сейчас.
   До последнего мгновения Тьян Ню надеялась, что успеет прежде, чем подученный Сян Юном человек вызовется танцевать с мечом с намерением убить Лю Дзы. Спасти родоначальника величайшей династии Китая-- это же огромная честь для любого историка.
   А оказывается чуский генерал и тут старого доброго Сыма Цяня обошел на повороте! И когда небесная дева увидела его с обнаженным мечом, то натурально взбесилась. И приличную девушку из профессорской семьи понесло по кочкам. А она-то боялась, что не сможет отвлечь Сян Юна, что актерского мастерства не хватит. Ого! Еще как хватило!
   "Как горохом об стену! Просила, умоляла, Яшмовым Владыкой грозила! Нет, он, как бульдог в кость, в этого Лю впился! - все еще пылала праведным гневом Тьян Ню, когда развернулась на пятках спиной к Сян Юну, давая понять -- их неприятный разговор окончен. - Вот ведь упёртый! Как баран!"
   Горделиво вскинув голову и сохраняя на лице маску невозмутимого спокойствия небесная дева направилась к своему личному шатру. Хотелось поскорее снять еще влажное после стирки в ручье ханьфу, переодеться в сухую одежду, и вытащить из волос золотую шпильку. Творение древнего ювелира Таня прихватила в гробнице Цинь Шихуанди по необходимости. Чтобы волосы в лицо не лезли. Самую легкую выбрала -- со скромными нефритовыми цветочками подвески. И теперь расплачивалась за невольное расхищение могилы. Голова болела, кожу стянуло, словно злополучная шпилька вонзилась прямо в скальп.
   - Тысячу лет жизни нашей небесной госпоже! - воскликнул одноглазый телохранитель Тьян Ню и повалился ниц.
   - Тысячу лет! - подхватили его подчиненные, словно приветствовали императрицу, пав на колени.
   Мэй Лин и Вторая, забыв о склоках, дружно рыдали в обнимку. А в шатре пахло почти по-домашнему. Собственно, во всех мирах эта вылинявшая от дождей и ветров палатка и была единственным домом Татьяны Орловской.
   - Мы уж и не чаяли увидеть госпожу Тьян Ню, - с облегчением вздохнул Сунь Бин и его единственный глаз непривычно увлажнился. - Я так и знал, что вас похитила эта... злодей этот в полон захватил. Всю округу обошел в поисках ваших следочков, моя добрая госпожа. Каждый кустик облазил, в каждый овраг спустился. Не поверил этот ничтожный слуга, что небесная дева покинет его даже не попрощавшись. Но слуга не терял надежду, нет. Никто из нас не усомнился. Верно я говорю?
   Таня огляделась -- эти воинственные мужчины с обветренными почти черными от загара лицами, эти дикие злые девчонки ждали её, молились о её здравии и теперь искренне радовались возвращению. Её маленькая свита, её люди, её... друзья. И растроганно всхлипнула.
   - Спасибо вам всем, - прошептала девушка и не зная, как выразить свою признательность, с нежностью погладила огромную твердокаменную ладонь дядюшки Сунь Бина. - Как же я могла вас бросить?
   Боже мой, как же стыдно Тане было в этот миг. Они заботились о госпоже Тьян Ню, жизни готовы отдать за неё, а она... Они ведь с Люсей все-таки попробовали соединить рыбок. Вдруг получится открыть проход в свое время? Не вышло. Где-то в тайном уголке души Таня даже обрадовалась. И как выяснилось -- не зря.
   - Спасибо вам, братцы и сестрицы, - тихонько всхлипнула небесная госпожа. - Вы такие хорошие, такие добрые. Как же мне без вас обойтись?
   А действительно, как? Одежду ей новую, чистую и нарядную, подали, чаю налили, столик кушаньями уставили без всякого напоминания. Словно заранее всё знали и готовились к встрече.
   "Все хорошо, что хорошо кончается, - размышляла Таня, подводя итоги своей дерзкой эскапады. - Лю Дзы убежал из лагеря живой и невредимый, это - раз. Люсю он в обиду не даст, это - два. Сян Юн меня на месте не прибил за дерзость, это -- три. Всё у меня получилось как нельзя лучше". Только руки потереть, эдак удовлетворенно, не успела.
  
   Что бы там не говорили, а судьба не любит излишне самоуверенных. И боги очень любят посмеяться над честолюбивыми замыслами смертных. Сказано же: "Человек предполагает, а Господь располагает". Татьяна Орловская предполагала, что справилась со всеми напастями, но зловредные китайские боги рассудили по-своему.
   - Госпожа! Куда же вы? - только и успел крикнуть во след подопечной дядюшка Сунь Бин. - Погодите же!
   А "годить"-то было поздно. Сян Юн срочно решил занять Санъян. И теперь спасать надо было целый город.
   - О, это снова вы, - меланхолично молвил главнокомандующий, когда небесная дева ворвалась в его шатер. - Придумали в чем еще меня обвинить, беспокойное создание?
   Но на этот раз Тьян Ню держалась тише воды, ниже травы. Она смиренно опустилась на колени и прижалась лбом к жесткому ворсу ковра.
   - Дайте-ка угадаю, - невесело усмехнулся Сян Юн. - Вы пришли просить меня не захватывать столицу Цинь, верно?
   - Так и есть, mon general, - призналась Таня. - Я умоляю проявить к жителям города милосердие равное милосердию Пэй-гуна.
   В ответ чусец беззлобно фыркнул:
   - Ваша наглость, Тьян Ню, равна и даже, по моему мнению, превосходит размерами священную гору Таньшань. Вы об этом знаете?
   Раны, нанесенные ему милосердным парнем Лю Дзы, лекарь уже зашил и смазал целебным бальзамом, но они еще болели. Чертовски болели, насколько девушка могла судить, по тому как осторожно двигался Сян Юн, как прикусывал губу время от времени.
   - Согласна, mon general. Я веду себя крайне нескромно, но ничего не могу поделать, кроме как просить вас о милости к побежденным, к этим беззащитным и слабым людям, чьи жизни сейчас в вашей власти.
   Против всех ожиданий Сян Юн не злился, не рычал, словно успел позабыть о недавней ссоре. Это внушало Таня робкий оптимизм. А вдруг и сейчас получится? Главнокомандующий тем временем поднялся со своей циновки, шагнул к девушке и протянул ей руку, чтобы помочь встать. Застарелые мозоли были сорваны и половина ладони походила на кусок подсохшего мяса.
   - Не бойтесь, я привык, мне не будет больно, - заверил Таню генерал. - Я просто так давно не прикасался к вам.
   Он подвел её к выходу из шатра, откинул полог, чтобы вместе какое-то время смотреть на растревоженный людской муравейник.
   - Все эти люди, Тьян Ню - и владетельные князья, и простые солдаты, пришли сюда ради богатств Цинь, что вобрал в себя Санъян, - сказал Сян Юн очень серьезно. - Они прошагали через все царства Поднебесной именно за этим.
   - Чтобы разграбить Санъян и весь Гуаньчжун? - прошептала потрясенно Таня.
   - Да. Они пришли за золотом, нефритом, шелком, женщинами и пленниками. И даже я не смогу запретить взять то, что теперь принадлежит им по праву победителя. Их не остановить. Санъян будет разграблен, его жители пленены, его сокровища поделены. Так и будет, моя милосердная Тьян Ню. И ни мои, ни ваши желания уже не имеют никакого значения.
   О нет, Сян Юн не насмехался над добротой небесной девы. Он просто знал единственный путь, с которого еще никто не сворачивал. И никогда не свернет. Горе побежденным.
   - Затем я раздам земли союзникам и... - теперь он позволил себе мягкую улыбку. - Вы все- таки станете моей женой. Клятва данная предкам мною исполнена. Яшмовый Владыка тому свидетель, а вы обещали.
   - А тогда вы не станете сжигать Санъян? - с надеждой спросила Таня.
   - На кой мне его сжигать? Пусть себе стоит, - - махнул рукой Сян Юн. - К слову, мне тут донесли, что своим слугам за верность вы пообещали персики бессмертия из садов богини Западного Неба. Это правда? А мне персик? Я тоже хочу.
   - Ничего подобного! - опешила небесная дева, глядя в полные обиды глаза князя Чу. - Как я могла такое пообещать? Это... это запрещено!
   Главнокомандующий возмущенно хлопнул себя по бедру и зашипел от боли:
   - Вот ведь брехуны! Что за люди!
   Скорость с какой здесь распространялись слухи, попутно обрастая дичайшими подробностями, Таню все время приводила в смятение. Откуда они взяли эти персики в подарок?
   - Вот и я каждый раз дивлюсь. Сказочники языкатые.
   - Должно быть, меня как-то неправильно поняли, - поторопилась объясниться Татьяна, глядя на мрачную физиономию генерала. - Не гневайтесь на ваших людей, mon general. Никто не хотел дурного, я уверена.
   - Да? - чусец вопросительно изогнул широкую бровь. - Ну ладно. Если вы так считаете... Но от персика я бы не отказался. От обыкновенного персика.
   И видимо так ясно представил себе сочный сладкий плод, что не удержался и облизнулся. И губами причмокнул совершенно по-детски. Обрек тысячи людей на смерть и размечтался о персиках. Нет, к этом невозможно было привыкнуть.
   - А если у вас нету персиков, то расскажите мне о своих приключениях, Тьян Ню, - попросил Сян Юн и сжал руку девушки в искалеченной ладони. - Я тосковал по вам в разлуке. Думал, что вы улетели обратно на Небеса, что бросили меня ради службы Яшмовому Владыке. Кстати, - оживился он. - А почему вы и в самом деле не улетели? Вы же были верхом на драконе. Неужели ради меня? Правда же?
   Глаза главнокомандующего сверкали искренней радостью, он забыл и о ранах, и о кровожадных планах. У него на языке вертелась еще сотня вопросов
   - Ну пожалуйста, Тьян Ню. Заодно и помиримся. Вы же хотите помириться? Я, например, очень хочу.
   "Большой свирепый мальчишка, - напомнила себе Татьяна. - Жестокий и безжалостный лишь потому, что родился и вырос в жестокое время" И с тайным умыслом поинтересовалась не собирается ли он выступать с армией чжухоу прямо сейчас.
   - Не-а, - мотнул головой Сян Юн. - До завтрашнего утра я честно отдыхаю. Эй, Мин Хе!
   Ординарец тут же просунул голову с щель между полотнищами полога.
   - Принеси-ка нам с госпожой небесной девой чего-нибудь вкусненького. Что то ж там осталось от этого поганого пира. Не все же наши проглоты сожрали, верно? Тащи только самое лучшее!
   Мин Хе умчался к поварам, а они с генералом устроились, как он выразился, "по домашнему". Точнее Сян Юн вытянулся на ложе, а его гостья уселась возле его изголовья.
   - Ну, рассказывайте, - попросил он и весь обратился во слух.
   И что оставалось делать? Сначала Таня поведала о коварном Чжао Гао, потом Мин Хе принес угощение -- какие-то вкусные пирожки и мясо в пахучем соусе. Они поели и Сян Юн потребовал повторить историю про то как они улетели с поддельной Фэн Лу Вэй. Видимо, утолив голод, он так и не насытился чудесами. Развесивший уши ординарец тут же заскулил от желания послушать дальше, получил по шее, но в итоге остался, чтобы заодно прислуживать своему господину. Колдовскую битву в подземном дворце Яньло-вана Тане пришлось живописать трижды, каждый раз украшая историю новыми деталями. И никого из благодарных слушателей этот факт не смущал нисколечко. После живого дракона-то! Дочка профессора Орловского благоразумно умолчала о том, что побывала в гробнице Цинь Шихуанди. Дабы не искушать малых сих на грабеж могил. И о том, что бывший император обернулся драконом тоже не стала упоминать. Но в остальном же Татьяна рассказывала чистую правду, не забывая, правда, изрядно её приукрасить. Здесь так принято было -- расцвечивать суровое полотно жизни ярким шитьем выдумки. Много ли радостей у мужчин в долгом военном походе? Вот они и веселились, точно дети, затаив дыхание внимая сказительнице, и тут же перебивая ей, требуя подробностей, смеялись, ужасались и спорили.
   А дозволенные речи продолжались до тех пор пока у новоявленной Шехерезады не начал язык заплетаться. Она вымолила минутку, чтобы чуть-чуть передохнуть, да так и не заснула крепким сном под несерьезную перебранку генерала и ординарца, свернувшись на покрывале калачиком.
   - Всё! Хватит, не шуми, - прошептал Сян Юн, заметив такое дело. - Кликни Сунь Бина и девушек, что ждут снаружи. Пусть стерегут её здесь.
   - А..
   - Пусть спит, сколько спится. Не смейте будить мою небесную госпожу.
   - Это да, - согласился Мин Хе. - Уморилась, поди.
   А главнокомандующего было чем заняться в эту ночь. Его огромная армия собиралась занять столицу бывшей империи. Какой уж тут отдых.
  
   Через пару дней Сян Юн во главе войск выступил на запад. И уже никакая сила не могла спасти Санъян, отданный на разграбление. Тане же оставалось лишь покорно ждать его возвращения в Хунмэньском лагере, а потом с содроганием вглядываться в зловещее зарево полыхающее всю ночь там, куда совсем недавно опустился солнечный диск. Закат империи Цинь получился кровавым и страшным. И девушка даже не могла винить чуского князя. И вовсе не потому, что он -- дитя своего века, не ведающий о прощении и милосердии. Разве спустя двадцать два века христиане, вот уже девятьсот лет как крещенные, вспомнят о Христовых заповедях, когда ринутся грабить, насиловать и убивать, убивать, убивать друг друга без счета и жалости? Кто знал, что в одночасье испарятся века культуры и цивилизации и наружу вылезет звериное нутро. Так почему солдаты армии чжухоу хуже коммунаров-ЧОНовцев?
   Потом, спустя полвека, ханьский историограф, взглянув на развалины, хладнокровно запишет на бамбуковой пластинке несколько иероглифов столбиком. Мол, чуский генерал Сян Юн с войском вырезал население Сяньяна и поджег циньские дворцы и палаты, и, где бы он ни проходил, не оставалось ничего не разрушенного. А от себя добавит только убийство сдавшегося циньского правителя Цзы Ина, посчитав, что еще один грех не так уж сильно отяготит душу давным-давно мертвого врага первого императора Хань. Почему так будет? Возможно, потому что небесная госпожа Тьян Ню выводит сейчас мягкой кисточкой ту же самую фразу, старается, пыхтит над каждой закорючкой. Она, слава тебе Господи, не видела разорение Санъяна своими глазами, она, а точнее автор хроник -- некий Сунь Бин, может ограничиться одним предложением.
   - Моя госпожа заболеет, если будет столько времени проводить над свитками, точно писарь какой-то, - деликатно напомнил глава телохранителей, вызвавшийся лично растирать для небесной девы тушь. - Вот и глазки покраснели. И спинка, поди, уже болит.
   И верно, шея не гнулась, а глаза, уставшие бороться со сгущающимися сумерками, слезились. Светильник почти догорел. Таня еще раз полюбовалась на творение рук своих, свернула аккуратно свиток и спрятала его в кожаный мешочек для пущей сохранности.
   - Вот и славненько, - обрадовался Сунь Бин, вытирая ладони от пятен прямо об полы халата. - Девок ща кликну, чтобы спать мою госпожу уложили.
   Спорить с телохранителем себе дороже. Начнешь возражать -- ничтожный раб уткнется лбом в пол или того хуже, станет ползать следом и молить о милости, и не отстанет, и все равно будет так, как он считает нужным. А потому упираться Таня не стала, хотя спать не хотелось. Но на прощание все же спросила:
   - А почему ты остался со мной, дядюшка? Почему не ушел в Санъян? Обойдут ведь тебя при дележе добычи.
   - Я не жадный, - чусец прижмурил свой единственный глаз. - Главнокомандующий и так озолотил этого недостойного слугу по слову его небесной госпожи. Я старый, у меня всё есть.
   - Так не бывает. А как же слава?
   - Славой кашу не заправишь. - отмахнулся Сунь Бин. - Мне достанет того, что моя добрая госпожа будет помнить о своем слуге.
   Таня смутилась и промолчала, но уже засыпая подумала: "Я для тебя стараюсь, Сыма Цянь - сын придворного звездочета, для твоей славы, которая переживет века. И верю ты хотя бы один раз обмолвишься о Сунь Бине".
  
   Глава 7.
  
   Люси и Лю Дзы
  
   Вольно же было Пэй-гуну от широты древнекитайской души заявить: женимся через два дня! Тут и за два месяца поди управься, если делать все, как по обычаям полагается!
   Так, во всяком случае, думала Люся, ожидая, что все эти китайские церемонии растянутся на неопределенный срок. Особенно если за организацию торжества возьмется ушлый знаток традиций Цзи Синь. Думала - и ошибалась. Ибо у Лю Дзы все давно уже было схвачено, словно мятежник только и ждал того часа, когда небесная лиса наконец-то согласится.
   - Главное, чтобы старый хитрец Люй Лу приехал в Башан вовремя, - рассуждал Лю, пока они неторопливо ехали к лагерю. Люся, сонно позевывавшая, при этих словах насторожила уши.
   - Я за ним послал, как только мы в Санъян вошли, - ответил Пэй-гун на ее невысказанный вопрос. - Так что старик должен прибыть со дня на день. Сразу же проведем обряд, он тебя удочерит, а на другой день - и свадьба...
   - Послал за ним? - переспросила Люся. - То есть, ты знал, что я соглашусь? Знал, что вернусь и соглашусь?
   - Не знал, - признался Лю. - Не знал, но... Верил. Да.
   Девушка только вздохнула. Вот что с ним делать? Сердиться на него? Ругаться? Попытаться объяснить, что она и сама уже не знает, во что верить и на что надеяться?
   - Может, без всех этих церемоний обойдемся, а? - наконец вымолвила она. - Ну к чему это удочерение, в самом деле...
   - Нельзя жениться на женщине с той же фамилией. Запрещено. Поэтому или тебе, или мне придется из Лю стать Люй. Иначе...
   - Иначе народ не поймет, угу, - буркнула Люся. - Но ведь я же тебе объясняла, что на самом деле у нас имена звучат по-другому.
   - Ты объяснила, и я понял. Но каждому бойцу в нашем войске и каждому простаку в Поднебесной не растолкуешь, как там на Небесах имена дают и родство считают. К тому же... ты же сама говорила, что моей императрицей станет женщина из семьи Люй. То есть - ты.
   - Но...
   - Ты, - жестко повторил Лю. - Если в книге Девяти Небес так записано, так тому и быть. А чтоб в небесной канцелярии не случилось какой путаницы, мы это дело в свои руки возьмем.
   Люся хмыкнула, поерзала, сморщила нос, но все-таки попыталась снова:
   - Разве нам обязательно жениться?
   Пэй-гун даже коня придержал и, наклонившись, с интересом заглянул ей в лицо.
   - Не поздновато ли для отступления, а?
   - Я...
   - Если ты хотела улететь на свои Небеса, почему вернулась? Испугалась, что Сян Юн меня убьет? Или другая причина нашлась?
   - Лю...
   - Я не сержусь. Просто рассуждаю. Даже не расспрашиваю, заметь! Хотя мне хотелось бы знать, где ты была и причем тут циньский мальчишка и Чжао Гао.
   - О! - Люся не сумела разглядеть ловушку и, обрадованная тем, что скользкую тему свадьбы Лю пока отбросил, стремглав устремилась в расставленный капкан. - Ну, это просто! Я тебе как раз собиралась рассказать... Мы были в гробнице Шихуанди. Этот... евнух... он Таню украл и выманил Цинь-вана каким-то колдовством своим.
   - Внутри Ли-шань? В горе? - Лю, не стесняясь, поежился. Свои собственные воспоминания о строительстве гробницы циньского кровопийцы он старался не ворошить без нужды. Мятежнику тоже было, что вспомнить и от чего вздрагивать.
   - Да, - девушка прижалась к нему крепче, то ли спасаясь, то ли, наоборот, защищая от стылого сквозняка воспоминаний. - Внутри. Я за ними пошла, туда, вглубь. Там... там столько костей, Лю! Сколько же народу закопал этот старый император!
   - Я знаю, - Лю сглотнул. - Знаю.
   Про глиняную армию Люси решила не упоминать. Мало ли... Пэй-гун ведь хороший-то хороший, конечно, но и в практичности ему не откажешь. И вообще... не откажешь, если хитрый ханец, прослышав о непобедимом войске, решит им воспользоваться. Как такому отказать?
   - Зачем Чжао Гао императорский отпрыск, я могу предположить, - молвил Пэй-гун задумчиво. - Но вот на кой евнуху небесные девы, да еще и две сразу? Что он затевал?
   - Знаешь, меня в тот момент его мотивы волновали мало, - со всей честностью, на которую была способна, ответила девушка. - Да и не очень-то я помню, что там вещал этот безумец... Вроде бы он собирался дохлого упыря воскресить или что-то в этом роде. Мальчонке, во всяком случае, Чжао Гао кровь пустил аккурат над дедовым гробом и уже к Танечке моей с тесаком подбирался, да тут ему и конец пришел.
   Подвергнутая жесткой цензуре версия событий в гробнице, впрочем, Пэй-гуна удовлетворила. Кажется. Хотя бы на время. Он только вздохнул, обнял еще крепче и спросил:
   - А... как ты его?..
   - Кишки выпустила гаду, - отчиталась Люси и шмыгнула носом. - Вони было... А потом он в прах рассыпался, насилу успели башку ему отчекрыжить. Ну и умаялась я, пиливши-то! Шея у злыдня была хоть и тонкая, словно у змеюки, а жилистая... Хорошо, Танечка сообразила мечом рубануть, а то целый день провозились бы!
   Лю задумчиво выгнул бровь. Меч? Откуда же взялся меч? Но ловить хулидзын на оговорках и выпытывать подробности сейчас было не к месту и не ко времени. "Успеется", - подумал он.
   - Значит, несчастный Цзы Ин все-таки убит злодеем? - Пэй-гун честно попытался скрыть неуместное облегчение. Еще бы! И самому руки марать не надо, и ответственность за судьбу последнего циньского правителя - с плеч долой, да и, если уж начистоту, наблюдать, как Сян Юн будет казнить парнишку, Лю не хотелось. А в том, что чуский князь потребовал бы казни маленького императора, ханец не сомневался.
   - Ты вроде как даже рад!
   Лю виновато развел руками.
   - Смерти бедняги я не радуюсь, поверь, моя лиса, но...
   - Но живой он всем только мешал, - вздохнула девушка. - Скажи, разве это справедливо?
   - Нет, конечно. Тут и спорить не о чем. И если бы у меня была возможность предотвратить гибель Цзы Ина, я...
   Хулидзын подозрительно прищурилась, но Лю ничуть не лукавил. Другое дело, что случая спасти парнишку ему не представилось, так ведь?
   - О! - усмехнулась она. - Тогда я тебя обрадую. Ожил он.
   - Как... ожил?
   - А вот так! Дракона помнишь? Так вот это теперь он. Видать, кому-то там, - она ткнула пальцем вверх, в по-вечернему ласковое небо с легкими перистыми облачками: - глянулся циньский мальчонка.
   Лю озадаченно поскреб затылок.
   - Дела-а... вот оно как, значит. Был Цинь-ван, стал лунь-ван? А что? Как по мне, так это самый наилучший исход! Стал драконом и привез тебя ко мне. Как раз вовремя, потому что драгоценный старший брат Юн уже аккурат к моей шее мечом примеривался. И, кстати говоря...
   Он усмехнулся и подмигнул ей, но в этой ухмылке лукавства было вровень с горечью:
   - Я даже знаю, почему вы полетели в Хунмэнь, а не на Цветочную гору. Сказать?
   Девушка засопела, глянула исподлобья и отвела взгляд. Рука ее непроизвольно нашла в складках одежды глиняную рыбку и стиснула ее, будто фигурка могла снова ускользнуть.
   - Скажи, раз знаешь. Я вот, например, до сих пор понять не могу, почему...
   - Твой амулет, - Лю накрыл ладонью ее сжатый кулак, в котором притихла, затаилась половинка печати Нюйвы. - Твоя рыбка. Я так понимаю, что если бы печать Матушки Нюйвы открыла вам с сестрой дорогу обратно в ваш небесный мир, только бы мы с Сян Юном вас и видели. Так?
   Люся закрыла глаза, пытаясь совладать с почти неуправляемым приступом злости. Хотелось заорать, спрыгнуть с Верного и стремглав убежать прочь... или развернуться и впиться ногтями в лицо Лю Дзы. Выцарапать ему глаза, чтоб не смотрел! Порвать зубами губы, чтоб не улыбался! Он ведь попал, попал почти точно в цель. Было, от чего взъяриться.
   - Нет, - сдавленным от ярости голосом проскрежетала девушка. - Не так! Не знаю, как Танюша, а я - я точно не смогла бы улететь, не попрощавшись! Что? Думаешь, мне духу не хватит сказать: "Я возвращаюсь домой! Мы прощаемся навсегда, Лю!" Считаешь, я струшу? Или стану колебаться?
   Ее прямо-таки трясло от злости, а Пэй-гун продолжал улыбаться. Все так же, лукаво и горько.
   - Отлично, - молвил он. - Теперь я уверен. Прежде чем улетать, ты придешь попрощаться. Но это будет не сегодня. И не в ближайшие дни, потому что послезавтра мы поженимся.
   У их поцелуя был вкус мандариновой дольки: острый и пряный, с горечью, притаившейся в ароматной сладкой мякоти, словно капля яда в вине.
  
   Лю Дзы, Люси и соратники
  
   Чего у уроженцев Поднебесной не отнять, так это чутья на прибыль. И нет принципиальной разницы, в эпоху Воюющих Царств родился ушлый делец или в веке двадцатом, зовется он китайем, ханьцем или чусцем - умение чуять выгоду остается прежним во все времена. Так думала Люся, и старый господин Люй служил ее мыслям живым подтверждением. Очень активным и шустрым подтверждением, особенно для человека столь почтенного по местным меркам возраста.
   Они с Лю Дзы въехали в ликующий лагерь ханьцев в Башане, и не успела девушка избавиться от звона в ушах, рожденного гомоном, ржанием, свистом, гудением, рокотом барабанов, взвизгиванием флейт, дребезжанием гонгов и лязганьем мечей, колотящих о щиты - а господин Люй уже вынырнул из радостной толпы, склонился в земном поклоне, верткий и неотвратимый, как водяная змея.
   - Только мне от этих славословий не по себе? - тихонько пробормотала Люся, пока почтенный Люй Лу приветствовал "Хань-вана и небесную госпожу" так велеречиво, словно Пэй-гун уже нахлобучил на лохматую макушку императорскую шапку.
   - Терпи, - вздохнул Лю, незаметно поморщившись. - Я же терплю.
   - Ты у нас будущий Сын Неба, тебе терпеть положено. Привыкай! - фыркнула девушка и съехала наземь по гладкому боку Верного. Решительно поддернув рукава, небесная лиса похлопала коленопреклоненного Люй Лу по плечу и прошипела:
   - Почтенный батюшка, вы бы Небеса не искушали, а? Мы от милостивого повелителя Чу едва ноги унесли, тут не до титулов пока. Вперед забегать не надо. И людей вокруг смущать - тоже.
   Хитрый старик глянул на Люсю искоса и - хулидзын чуть не подпрыгнула от неожиданности! - лукаво подмигнул:
   - Небесная госпожа изволила оговориться? Этот ничтожный торговец небесной госпоже покуда не отец.
   - Но ведь станете, - девушка вздохнула, не скрывая тоски. - Договор дороже денег. Это такая поговорка небесная.
   - А на Небесах знают толк в том, как держать слово! - Лю тоже спешился и подхватил свою лису под локоть: - Но моя госпожа устала, и ни к чему сейчас утомлять ее лишними разговорами. Мы с вами, почтенный Люй, и сами все обсудим.
   Люся возмутилась бы, но она и впрямь устала, да и все уже было решено, поэтому вместо того, чтобы недовольно фыркнуть она протяжно зевнула и проворчала:
   - Ванна. Еда. Постель. Остальное - твоя забота, Хань-ван.
   - Не Хань-ван, - улыбнулся Лю. - Пока еще нет. Но стану.
   Зевая и отпихивая радостную "свиту", девушка пробралась в шатер, с трудом дождалась, пока ей наполнят бадью горячей водой - и заснула, едва ее затылок опустился на деревянный бортик. И, конечно же, во сне Люся не услышала и не почувствовала даже, как старый Ба, заглянув за ширму и смущенно поохав, послал за Пэй-гуном. Лю пришел, осторожно выловил свою мокрую лису из остывающей воды, обтер и уложил, как ребенка, накрыв двумя одеялами, чтобы его небесное чудо не простыло. И сам задремал, сидя рядом с постелью и положив голову ей на живот.
  
   Засыпала она хулидзын, лисой-оборотнем Лю Си, а проснулась - небесной госпожой Люй, дочерью почтенного Люй Лу и сестрой проворного Люй Ши. Причем обнаружила это Люся неожиданно и внезапно. Спросонья даже не сразу сообразила, откуда в ее шатре взялась низенькая, замотанная в пестрые шелка тетка, похожая на матрешку. Эта решительная китайская мадам бесцеремонно сдернула с Люси одеяло и пронзительно завопила:
   - Просыпайтесь, барышня Люй!
   - Ась?
   Пока ошарашенная таким напором Люся моргала и трясла головой, пытаясь проснуться, китайская "матрешка" пошла в атаку - ухватила девушку за руку и потащила с кровати. Точнее, попыталась. Небесная лиса терпеть не могла, когда ее хватали, а уж тем более - куда-то тянули. Особенно с утра. Гражданка Смирнова фыркнула, заломила незваной тетке пухлую ручонку, оскалилась и щелкнула зубами для острастки. Обычно на местных такое проявление недовольства действовало безотказно, и наглой бабе полагалось немедля плюхнуться на пол, начать отбивать поклоны и вопить о "ничтожной слуге, достойной смерти". Но не тут-то было. "Матрешка" ловко увернулась и заорала еще пронзительней:
   - Ну-ка немедленно вставайте, барышня Люй! А то я быстро научу вас почтительности!
   Люся опешила и ущипнула сама себя за руку, не особенно, впрочем, надеясь очнуться от кошмара. Всякое ей снилось, разное мерещилось, но крикливых китайских баб прежде не бывало. "Может, я умудрилась проспать переворот, и вместо моего Лю тут теперь братец Цзи Синь командует?"
   Но поразмыслить ей не дали. Неугомонная тетка снова попыталась ее схватить, на этот раз за ногу, и это было уж чересчур. Вряд ли китаянка специально собиралась вцепиться именно в больную лодыжку небесной лисы, но намеренно или нет, а впилась она ногтями именно туда. Люся заорала и из всех сил пнула агрессоршу свободной ногой. "Матрешка" с писком откатилась к дальней стенке шатра, как большой мяч из пестрого тряпья, а хулидзын, не теряя времени, вскочила с ложа и завопила:
   - Эй, кто там есть! А ну ко мне, живо!
   Но не надеясь на подмогу, вытащила из-под подушки чуский кинжал и выставила его перед собой, на случай, если непонятная тетка опять нападет. А то поглядывала отброшенная врагиня так, словно вот-вот снова бросится.
   - Я убила Чжао Гао, - мрачно предупредила Люся. - Думаешь, тебя не зарежу, кошёлка?
   "Матрешка" злобно зыркнула в ответ и уже явно собралась что-то ответить, но тут наконец-то полог шатра колыхнулся, и внутрь проскользнул Люй Ши.
   - Драгоценная сестрица! - радостно всплеснул руками он. - Вы проснулись!
   И осекся, заморгал, завертел головой, разглядев сразу всё: развороченную постель, взъерошенную "сестрицу" с обнаженным кинжалом в руках и шипящую себе под нос проклятия тетку.
   - Ой, - по-девчоночьи пискнул Люй Ши. - А чего это вы? А?
   Люся, убедившись, что агрессорша пока присмирела, аккуратно вложила подарок Сян Юна в ножны, но далеко убирать не стала, а демонстративно положила рядышком, чтоб под рукой был.
   - Ну-ка, братишка, поведай мне, что происходит? - потребовала она. - Откуда у меня в шатре взялась эта... это... вот эта вот? - Люся ткнула в "матрешку" пальцем для наглядности. - И кто ей позволил тут распоряжаться? А еще, малыш, ответь-ка: почему эта женщина называет меня "барышней Люй"?
   Люй Ши фыркнул, хмыкнул, поскреб затылок и вытер нос рукавом.
   - Так с чего начать-то?
   - С начала, - рыкнула Люся. - Вот прямо с самого начала и начинай.
   - Ага. Понял. Эта вот почтенная женщина -- сваха из Санъяна...
   - Лучшая сваха Санъяна! - вдруг подала голос тетка. - Лучшая!
   - ... всех, кто из циньской столицы к нам набежал, перетрясли, но кроме этой, никто не признался. А какая же свадьба без свахи-то? Вот и пришлось ее приволочь пред ваши очи, уважаемая сестрица.
   Людмила посмотрела на охающую "матрешку" по-другому. Надо же, какая отважная. Не побоялась ни в лагерь мятежника Лю отправиться, ни к зловещей хулидзын в шатер войти, да еще и за ногу ее дернуть! Хорошо, за нос не укусила.
   - Смелость, - молвила Люся. - Это хорошо. Я уважаю смелость. Здесь, в вашем... здесь, среди смертных, это редкий товар. Но вот наглости и хамства я не выношу ни в приближенных, ни в слугах!
   Небесная лиса решила, что не стоит озвучивать очевидное - то, что она и сама отлично умела хамить и нагличать. И уж получше всяких древних теток! Кто в обжорном ряду Никольского рынка за пирожки с требухой не торговался, тот хамства и наглости не видал.
   - Люй Ши, этой женщине объяснили, кто я?
   Она сама удивилась, насколько высокомерно это прозвучало. Гражданка Смирнова, ты ли это? Откуда в кухаркиной дочке взялась этакая царственность? Самой-то не противно?
   "Зверею я с ними", - грустно подумала Люся, но надменно вздернутый подбородок опускать не стала.
   - Объяснили, небесная сестрица, как не объяснить...
   - Значит, плохо объясняли! Недоходчиво! Иначе почему эта женщина посмела решить, что может коснуться меня без дозволения?
   Тут даже ко многому привычный Люй Ши выпучил глаза. Никогда прежде он не слышал, чтобы простая и веселая хулидзын говорила так, как положено небесной госпоже.
   - Отвечаю барышне Люй...
   Каким-то древнекитайским чутьем "лучшая и единственная сваха Санъяна" почуяла: если сейчас смолчать, хулидзын вырвет ей печень. И сожрет, не позаботившись о приправах. Мало ли что там говорили! Дескать, и добра небесная лиса не по-земному, и нрава легкого и живого, и к людям почтенным - почтительна... Как бы не так! Ишь, глазищами зыркает! Видать, уже примеряется, куда бы честной Сы Нян кинжал ткнуть, в глаз или в печень. А уж если дознаются, что Шелковая Тетушка (Шелковая Госпожа) никакая не сваха... то есть, не совсем сваха... совсем даже не сваха, если разобраться...
   - Сы Нян отвечает барышне Люй... - начала она, но хулидзын, оскалившись, непочтительно перебила женщину:
   - Барышня Люй? Как ты меня назвала? Барышня Люй?
   Примолкший было Люй Ши аж подпрыгнул, ужом извернулся и вклинился между Люсей и теткой:
   - Так правильно ж, драгоценная сестрица, давеча, пока вы спали, батюшка жертвы предкам принес и в родовую книгу вас вписал. Вы ж его перед людьми отцом повеличали, а больше от вас и не надо ничего, согласие только... Сестрица? Небесная сестрица! Что это вы глазки так закатили?
   Люся и сама не знала, злиться ей или смеяться, хохотать или лаять по-лисьи. Кита-айцы! Стоило ненадолго отвлечься, расслабиться - и уже подсуетились!
   - А собственную свадьбу я, надеюсь, не проспала? - проворчала девушка, потирая лоб. С хитроумных ханьцев сталось бы и брачные обряды провести, пока небесная лиса дрыхнет, не чуя лап.
   - Не-не-не! - замотал головой парнишка. - Без вас, драгоценная сестрица, свадьбу никак нельзя! Но... это... того... без свахи тоже не получится. Так что вы сначала уж поженитесь с братом Лю, с Хань-ваном, стола быть, а потом уж и казните эту подлую бабу, как вам угодно.
   - Барышня Люй! - немедленно взвыла сваха и с размаху стукнулась лбом об застеленный циновками пол. - Ваша слуга молит о пощаде! Слуга сожалеет! Слуга сожалеет!..
   Люся скрипнула зубами. Лодыжка, за которую ее хватала китайская "матрёшка", всё еще ныла, в ушах звенело от визга, в глазах рябило от мельтешения пестрых шелков. И как в такой ситуации проявлять милосердие?
   - Барышня Люй? - проворчала она. - Если уж на то пошло, то - небесная госпожа Люй. Посланница Яшмового Владыки, прожившая тысячу лет праведной жизнью небесная лиса, которой ведомы все тайны земли и Небес, собственноручно положившая конец злодеяниям мерзавца Чжао Гао. Неужели так сложно запомнить?
   Еще совсем недавно гражданка Смирнова и в тифозном бреду не соорудила бы себе этакий громоздкий титул, а тем паче - не выговорила бы его без запинки и не дрогнув ни единой ресничкой, но... Противостояние с бесовским колдуном Чжао Гао в подземелье, полном смерти и ужаса, постоянная изнуряющая борьба с самой собой, а потом еще и Лю - ах, этот Лю! - всё это не прошло бесследно даже для неунывающей Люси. Ее превратили в Люй-хоу, пока она спала? Что ж, теперь Люй-хоу они и получат!
   - Слуга выучит! - причитала сваха, не переставая кланяться. - Слуга запомнит!
   И Людмила, глядя, как пресмыкается перед нею чужая испуганная женщина, попыталась найти в глубине сердца сочувствие - и не нашла.
   - Конечно, запомнишь. Если не умрешь.
   Люй Ши тихонько шмыгнул, словно от холодной, пронзительной злости небесной лисы у парня в носу засвербело.
   Людмила фыркнула, тщательно расправила складки халата и выпрямила спину так, будто не на походной лежанке сидела она, а стояла у балетного станка.
   - Думается мне, братец, что нелишне будет переговорить с твоим... с нашим уважаемым отцом. Будь любезен, пригласи его сюда. Да скажи моим людям, пусть приготовят чаю.
   - А... - недоуменно спросил парень. - Сестрица, а Хань-ван как же? Его-то позвать? Брат Лю, правда, как раз с посланцами Сян-вана разбирается, но коли ему сообщить, что вы проснулись...
   - Позже, - мотнула головой Люся. - Не тревожь его. У Хань-вана свои заботы, а у нас, - небесная лиса показала зубы, - свои. Семейные.
  
   Семейство Люй
  
   Почтенный Люй Лу не сумел бы построить свою пусть маленькую, но собственную торговую империю, а тем паче не дожил бы до благородных седин, кабы не обладал особенным чутьем. Тем самым, что способно почуять, когда Небеса посылают благоприятный ветер, а когда - грозят гибельным шквалом. И пока Люй Лу степенно шествовал в шатер своей новообретенной дочери, внутреннее его чутье прямо-таки криком заходилось: "Осторожно! Берегись, старый Люй, берегись! Остерегись, ибо пытаясь ухватить за хвост феникса, немудрено и рук лишиться!" Поэтому мудрый старец спину согнул заранее, не дожидаясь, пока евнух откинет полог шатра. Пусть небесная лиса и не видит, но Небеса-то следят!
   "Эта женщина сделает меня дедом императора, - напомнил себе Люй Лу, не поднимая взора от устилавших пол циновок. И, вздохнув, признал также: - Если не убьет, как убила Чжао Гао".
   История с отрубленной головой главного евнуха, черном драконе и налетом на лагерь Сян Юна успела обрасти такими подробностями, что ни один разумный человек ни за что бы в нее не поверил. Но Люй Лу не разменял бы шестой десяток лет, если бы в жизни руководствовался только доводами рассудка.
   - Простолюдин Люй Лу почтительно приветствует небесную госпожу.
   Большего нарушения традиций и представить нельзя. Он, почтенный, убеленный сединами мужчина, кланяется юной женщине, приемной дочери... Уж не ропот ли возмущенных этаким непотребством духов семейства Люй всколыхнул полотняные стенки шатра?
   "Даже благороднейший из мужей склоняется перед Небесами, - одними губами прошептал оправдания Люй Лу. - Не гневайтесь, почтенные предки! Мало найдется тех, кто умер от вежливости!"
   - Мой почтенный отец, верно, хочет, чтобы я от стыда сгорела, - возмутилась небесная лиса. - Прошу вас, уважаемый батюшка Люй, не кланяйтесь мне так, будто я уже владею... хм...
   Хулидзын осеклась, и острый глаз Люй Лу заметил тень смущенного румянца на светлых скулах названной дочери. Нарочно ли она оговорилась? Или без всякого умысла сорвалось с бледных губ это нечаянное признание? "Будто я уже владею Поднебесной" - вот что собиралась она сказать. Или нет?
   - Супруга Сына Неба должна привыкать к тому, что знатнейшие и почтеннейшие из мужей будут склоняться пред нею, - осторожно напомнил Люй Лу.
   - Но я покамест еще не супруга Хань-вана.
   - Но станете не позднее, чем минует завтрашний полдень.
   - Вот тогда и рассудим, кто будет кланяться и кому. И как низко. А сейчас сделайте мне одолжение, батюшка, присядьте рядом и выпейте чаю.
   Хулидзын не стала самолично наполнять чашку названному отцу - то ли нарочно не удостоила такой чести, то ли просто не выучила еще этот обычай. Просто этак прищелкнула пальцами и указала пожилому евнуху, отиравшемуся рядом со входом, на чайник, дескать, налей. А когда Люй Лу прижмурил глаза, поневоле наслаждаясь ароматным паром, вьющимся над чашкой, тем же жестом отослала прочь всех остальных. Кроме одной.
   - Ты, женщина. Останься.
   Люй Лу все подмечал, укрывшись чашкой, словно щитом. Неспроста он послал к "дочери" санъянскую сваху, недаром приказал той не бояться быть дерзкой. Хотел посмотреть, изучить, убедиться. Что ж, похоже, стратагема сработала. Или нет?
   - Мне требуется ваш совет, уважаемый отец, - внезапно молвила хулидзын, глядя куда-то поверх головы задумавшегося Люй Лу. Тот чуть не обжегся от неожиданности.
   - Что тревожит мою небесную госпожу?
   - Вашу небесную дочь, - прохладно поправила лисица. - Дочь. Небесную. Это ведь важно, не так ли?
   - Что обеспокоило мою небесную дочь? - тут же изобразил понимание Люй Лу.
   - Присланная мне рабыня проявила дерзость и непочтительность. Ужасную дерзость и непочтительность... ммм... отвратительную. Как, по-вашему, мне следует поступить с мерзавкой?
   Люй Лу про себя порадовался, что рожден человеком, а не, скажем, охотничьим псом, иначе не сумел бы скрыть мысли и чувства. Вздернулись бы торчком уши и хвост задрожал бы, как спущенная тетива. А человеку для того и дан разум, чтобы ничем своей радости не выдать. Он не прогадал! Пусть лиса, пусть небесная, но его приемная дочь все равно оставалась женщиной, а любой женщине нужно руководство умного мужчины. Хулидзын напугана и растеряна, и без мужского совета не может справиться даже с такой малостью, как дерзкая служанка! Очень хорошо. Именно для того Люй Лу и послал к будущей госпоже Поднебесной эту, как ее... эту названную Сы Нян. И вот же радость: небесная лиса оказалась умна по-женски и стремится теперь опереться о надежного человека, а значит - будет повиноваться отцу. А кто управляет лисой, сможет и на Хань-вана повлиять.
   - Конечно же, вам нельзя оставлять дерзкую слугу безнаказанной, - молвил Люй Лу, за собственным удовлетворением и самодовольством не заметив, как блеснули серебром очи названной дочери. - Что же вы сделаете с нею, дочь моя?
   - Ничего, - ответствовала лиса. - Ничего не сделаю. До тех пор, пока не услышу ваш совет, уважаемый отец.
   Ладони Люй Лу потирать не стал, даже улыбнуться себе не позволил, но прищур его стал очень выразительным. А вот притихший мальчишка Ши-эр почему-то вдруг заерзал и как-то странно хекнул, будто то ли вздохом, то ли кашлем хотел на что-то намекнуть - но не решился.
   - Вам надлежит немедля приказать забить мерзавку палками. Простолюдины должны испытывать к вам страх и почтение, моя небесная дочь, и преступление вашей служанки - хороший повод для того, чтобы...
   - Чтобы хулидзын оскалила зубы?
   - Чтобы Люй-хоу показала свой истинный нрав. При звуках вашего имени чернь должна трепетать...
   - ... икать и пускать ветры от страха, да-да, - лиса ухмыльнулась, и Люй Лу осекся. Что-то пошло не так.
   - Внушить страх и почтение, - продолжила она. - А начать с казни этой несчастной тетки, которая и сама не поняла, в какую игру вы ее втравили, уважаемый батюшка. Таков ваш совет?
   Мудрые предки семейства Люй, чьи духи незримо витали в палатке, словно взбеленились, на сотни голосов крича: "Молчи, дурак!" Но Люй Лу не внял этим безмолвным воплям.
   - Да, именно таков. Вы последуете ему, дочь?
   - Я его выслушала, - молвила хулидзын, улыбаясь легко и безмятежно, словно невесомое облачко в полуденных небесах. - Выслушала и запомнила.
   Санъянская сваха вдруг громко икнула и всхлипнула, елозя лбом по циновке. Лиса обратила на женщину ледяной взгляд и отчеканила:
   - Ты. Ступай к почтенному Ба и передай, что небесная госпожа Люй приказала высечь тебя за непочтительность. Десяти ударов будет довольно. А потом умойся и возвращайся сюда.
   Сы Нян, бормоча благодарности, выползла, неловко вихляя задом. Люй Лу приоткрыл было рот, чтобы... Возмутиться? Возразить? Он и сам не знал, а лиса не дала ему и слова вымолвить.
   - Что до вас, уважаемый отец... Прежде чем я лишусь удовольствия и чести говорить с вами и дальше, ответьте на последний вопрос. Какое имя вы мне дали, когда назвали своей дочерью?
   - Я спросил совета у Хань-вана, - признался Люй Лу. - И Хань-ван открыл мне ваше небесное имя, госпожа Джи Ми Ла.
   - А-а...
   Поразительно, как улыбка этого небесного создания не заморозила все ручьи в округе? Люй Лу показалось, что в шатре, несмотря на по-летнему жаркий вечер, стало вдруг промозгло и зябко, словно задремавшее близ вершины Ли-шань облако сползло вниз и накрыло лагерь Хань-вана сырым туманом.
   - Ваше имя отныне Люй Джи Ми Ла, и так записано в родовой книге семьи Люй.
   - Люй Джи, - лиса вздохнула. - Люй Джи. Все-таки так. Ну что ж... Ступайте, почтенный батюшка. И ты, братец, ступай. Я полагаю, у вас полным-полно забот с предстоящей брачной церемонией?
   Люй Лу вышел, повинуясь жесту мертвенно-бледной руки приемной дочери, и сына за собой утянул. Почтенный патриарх долго молчал, и Люй Ши смирно топал следом, тоже помалкивая. А когда закат вызолотил верхушки трав за оградой лагеря ханьцев и западный ветер принес из полей вечерний стрекот цикад, Люй Лу усмехнулся и разомкнул уста:
   - Да, сын. Я не ошибся. Когда Яньло-ван призовет меня, я уйду к Желтым источникам без сожалений.
   - Э?
   - Клан Люй ждет великая судьба, и этой женщине я почти готов доверить будущее нашей семьи. Ее - наши! - потомки будут править Поднебесной. Хочет она того или нет. Однако...
   - Да, батюшка?
   - Она умна, проницательна, но нужно что-то сделать с этим странным мягкосердечием, иначе до рождения потомков наша будущая императрица попросту не доживет.
   Лю Дзы и соратники
  
   - Нет! - Мудрый Цзи Синь с громким треском сложил веер и так глянул на побратима, что Лю инстинктивно пригнулся, но, впрочем, сразу выпрямился. Негоже победителю Цинь и будущему владыке Хань вжимать голову в плечи, когда один из соратников изволит выражать свое недовольство. Даже если оно, недовольство это, столь громогласно и яростно, что, того и гляди, с небес облака посыплются, будто перезрелые сливы.
   - Нет! Тысячу раз нет! Если тебе так уж необходимо жениться на этой женщине, брат Лю, сделай это - но сделай, как положено! Не выставляй себя на посмешище!
   - А чо не так-то? - топтавшийся непоодаль Фань Куай выглянул из-за плеча Лю Дзы, встретился с пылающим яростью взором Цзи Синя, сник и спрятался обратно. Попытка могучего богатыря укрыться за спиной Хань-вана от гнева разъяренного мудреца была бы смешной, если бы брат Фань и брат Лю не знали доподлинно, на что именно способен скромник Синь. На многое, скажем так.
   - Да, братец, что не так с моей идеей? - примирительно поднял руки Лю. - Ты б, прежде чем орать, разъяснил толком.
   - Что не так?! Да все! - Синь взмахнул веером, и оба побратима привычно увернулись, чтобы не схлопотать по носу. - Церемония должна быть сумеречной, понимаете? Сумеречная церемония! Это значит, что проводить ее надо в сумерках!
   - Дык... А почему в этих, в сумерках-то?
   - А потому, мой недалекий друг, что именно так испокон веков женятся князья и ваны!
   Фань Куай поскреб в затылке, добродушно не заметив "недалекого".
   - Эт, наверно, чтоб на угощении не разориться, - предположил он. - За день-то гости сколько всего сожрут и выпьют, хуже саранчи. А если ввечеру жениться, так опосля церемонии можно сразу за красные занавески того, удалиться. И кормить никого не надо, и поить. Сплошная выгода и, того, бережливость.
   От такого простого и приземленного объяснения поэтического смысла сумеречной церемонии Цзи Синь даже ругаться не стал. Не смог потому что. А мог конфуцианец только рот разевать беззвучно, будто карп на песке. Лю утер выступившие слезы, всхлипнул и погрозил пальцем силачу-Фаню. Дескать, ты с наивностью-то не перестарайся, богатырь, а то как ляпнешь иногда, любого хитреца падучая прихватит от простоты твоей...
   - А у нас в деревне... - мечтательно вздохнув, начал было Лю, но тут отдышавшийся Цзи Синь его перебил:
   - Знаю я, как там женятся "у вас в деревне!" Никак! Эти ваши летние "встречи" - сплошной разврат и блуд! У какой девицы по осени живот вырос, ту и в дом ведут, и женой называют, будто так и надо...
   - Народ наш мудр, обычаи его священны, а традиции аристократов пусть остаются князьям, - Лю поднял ладонь, прекращая дискуссию. - Я пока не Сын Неба и даже не владыка Хань. Лю Дзы Бан женится на небесной госпоже Люй Джи. Завтра после полудня. Закончим на этом.
   Побратимы переглянулись, и Цзи Синь нехотя кивнул. Но конфуцианец не был бы собой, если б не вставил напоследок:
   - Это если твоя лиса, то есть, наша небесная госпожа, не прикончит несчастную сваху. Ты был занят и не слышал, как вопила бедная женщина, когда ее пороли за палаткой по приказу твоей хулидзын. Осторожней, брат Лю. Как бы жестокосердная лиса не вошла во вкус!
   - Раз пороли, значит, за дело, - фыркнул Пэй-гун.
   - А я вот слыхал, будто сваха-то нашу госпожу оскорбила, надерзила ей, а старый Люй вообще хотел эту вздорную бабу палками забить. Но наша госпожа помиловала ее, пожалела. Всего-то десять палок и отмеряла мерзавке, - возразил Фань Куай и добавил: - Я так точно прибил бы заразу за такие дела.
   - Ну надо же, - скривился Цзи Синь. - Экое мягкосердечие!
   - Ты уж определись, чем моя госпожа тебе не угодила - жестокостью или мягкостью! - рассмеялся Лю. - Хотя верней всего - тем, что она - моя.
   И такая улыбка осветила лицо Пэй-гуна, что ни Фань, ни братец Синь не стали больше ничего говорить. Видно же - опьянел Лю Дзы от любви и предвкушения, а с влюбленного, как с больного, спрос невелик.
  
   Люси и Лю Дзы
  
   - Ненавижу китайцев! - ярилась хулидзын, сидя "за красным пологом", где трепетной невесте полагалось ожидать появления жениха. - Не-на-ви-жу! Сволочи узкоглазые! Паразиты! Это ж надо такое удумать! Да чтоб их всех скрючило и вывернуло! Чтоб они на понос изошли, упыри!
   Совсем не такие чувства должны обуревать юную барышню в преддверии брачной ночи, но Люся, хоть и дрожала, то только от злости. Да что там - гражданку Смирнову натурально трясло.
   А все потому, что прежде чем соглашаться на свадьбу с красавчиком-Лю, надо было выяснить предварительно, что эти брачные обряды собой представляют. Нет, Людмила, конечно, подозревала, что сволочи-китайцы наворотили вокруг этого дела массу заморочек, но как именно ей предстоит замуж выходить, небесная лиса не представляла. И спросить не догадалась. А очень зря.
   Нехорошие подозрения зашевелились в душе Люси, когда она увидела свой "подвенечный" наряд. Нет, не цвет смутил девушку - против революционного кумача у нее предубеждения не было, если б надо было, то и в черное знамя анархистов гражданка Смирнова завернулась бы, как в фату, но... Загвоздка заключалась не в цвете, а в количестве одежд, в которые полагалось облачиться невесте. Семь! Семь слоев проклятых халатов, один другого длиннее и шире! Немудрено, что без посторонней помощи Люся передвигаться не могла, и ее водили под руки какие-то зашуганные девки, которых сваха притащила за собой из Санъяна. Служанки, к счастью, помалкивали. То ли побитая Сы Нян их заранее предупредила, чтоб не болтали, то ли онемели со страха. И тут Людмила китаянок понимала. У самой язык к нёбу присох, когда она, прищурившись, разглядела свое мутное отражение в полированном бронзовом зеркале. Ярко-алая копна, да что копна - целый стог, на верхушке которого маячит мертвенно-бледное пятно - лицо, а глаза кажутся огромными, как у ночного зверька. И светятся. Жуть!
   А потом ей на голову, не спросив, водрузили огромный, тяжеленный черный парик, из которого шпильки торчали так густо, будто это осиное гнездо лучники использовали вместо мишени. На каждой шпильке звякала длиннющая нефритовая висюлька. У Люси немедленно заболела голова, свело шею, а плечи и спина налились чугунной тяжестью. И только она открыла рот, чтобы возмутиться, как на голову ей (поверх парика) набросили густо расшитое золотом красное покрывало, и протестующий вопль небесной лисы стих, задушенный слоями шелка. Смирившись до поры, Людмила решила перетерпеть, чтобы уж потом... Но и минуты не прошло, как она поняла - все силы уходят только на то, чтобы держать спину ровно и не завалиться набок. Окаянный парик почему-то перевешивал, и Люсю постоянно вело налево. Нет, совсем не так она представляла собственную свадьбу! Это при условии, если бы гражданка Смирнова вообще позволила бы связать себя брачными узлами, то есть, узами. Любовь - дело, конечно, хорошее, но в новые-то времена, когда рушится целый мир, а на обломках прорастает что-то совершенно новое, к чему цепляться за отжившие правила? Только безденежье, эмигрантская нищета ограничивала Люсю, одно только это не пускало ее в огромный, гремящий, бурлящий и сверкающий мир. Если бы они с сестрой все-таки добрались до Америки, уж там-то, в колыбели джаза и логове синематографа, между Бродвеем и Пятой Авеню - ух она развернулась бы! Танечке, конечно, эти планы Людмила если и выдавала, то очень дозированно. Ни к чему было тревожить сестричку, да и в шанхайском вонючем чаду золотые грезы о калифорнийских холмах казались далекими-далекими и такими смешными...
   Но вот она здесь, и вместо фильдеперсовых чулок, туфелек на каблуках, безумной шляпки, платья с обложки "Харперс Базар" и боа из шиншиллы на ней наверчены целые рулоны тяжелого шелка, парик сдавил голову, а из-под покрывала вообще ни черта не видно. И эмансипированная и отчаянная гражданка Смирнова и шагу не может ступить без помощи двух служанок, чтобы не перецепиться сослепу за подол. Ну разве не смешно? Обхохочешься!
   Собственной свадьбы Люся так и не увидела, разве что услышала и почуяла. Когда прислужницы медленно, под руки, вывели ее из шатра, над лагерем в Башане сиял безоблачный полдень, но сквозь плотный красный шелк покрывала девушка все равно не могла различить ничего, кроме мельтешения темных пятен в алом тумане. Прическа и украшения тянули вниз, и Людмила поневоле опустила голову, пытаясь хотя бы под ноги смотреть. Впрочем, ноги-то из-под подола тоже не показывались, и каждый шажок выходил осторожным и томительно медленным.
   "Как на казнь ведут, ироды!" - промелькнуло в голове несчастной невесты, но не успела она додумать хотя бы эту мысль, как чуть не оглохла. Лагерь зазвенел, загудел, загалдел и затрещал. Все слилось в сплошной оглушающий грохот: радостные вопли, гудение труб, пронзительные трели флейт, звон мечей, лупящих о щиты. А уж треск, с котором взрывались китайские шутихи, призванные, как объясняли как-то Люсе, отпугнуть злых духов! О-о! Ей поначалу вообще показалось, что гранаты рвутся, и если б не крепко ухватившие ее за локти служанки, небесная лиса по навсегда въевшейся в кровь привычке метнулась бы на землю и поползла к ближайшему укрытию. Но не позволили, паразитки, вцепились, будто клещи в собачье брюхо! Видать, что-то такое подозревали, а может, папаша-Люй предупредил, что лиса может в последний момент передумать, вильнуть хвостом и раствориться в небесной синеве.
   "Или Лю, - мрачно подумала Люся, сосредоточенно переставляя ноги. - С него станется, гада хитрозадого!"
   Видит бог, будь у Людмилы и в самом деле девять хвостов и лисья изворотливость, в тот момент она и впрямь улизнула бы, и поминай как звали. А ведь Нюйва предлагала хвостами одарить, а она, дурочка, отказалась! Зря отвергла предложение богини, ох как зря!
   В общем, не прикрывай чело небесной лисы алое покрывало, на счастливого жениха и ликующих гостей свеженареченная барышня Люй зыркнула бы так, что любой бы усомнился, а стоит ли вообще эту свадьбу затевать? Но, похоже, эти китайские наряды придуманы были не просто так. Люся явно не была первой невестой, чьей перекошенной злобной рожей можно довести гостей до икоты.
   - Первый поклон - земле и Небу!
   Голос у свахи был настолько пронзительный, что, казалось, будто он вонзился в шум и гомон, как копье, брошенное рукой великана. Умолкли все, и даже трещотки перестали трещать, а шутихи - стрекотать. Люсю настойчиво подтолкнули под локти, и хулидзын медленно, стараясь хоть как-то удержать на голове сползающий парик, наклонилась вперед. Там, слева, за завесой вуали, угадывалось темное пятно, жених, то есть.
   - Я тебя удавлю, Лю, - успела прошипеть Люся, прежде чем распрямиться.
   - Второй поклон - родителям!
   Из родственников на церемонии присутствовали только старый Люй и его младший сын, вот почтенному Люй Лу и пришлось отдуваться за всех. Кланяясь, Люся успела подумать: а что же Лю Дзы? Она ни разу не удосужилась спросить, где его родители. Не спрашивала, а сам он не говорил. Вдруг в довесок к красавчику-Лю и его, помилуй, Господи, "братцам", Людмиле достанется еще и целое семейство человек так под сорок? И эта, как ее, свекровь?
   "Боже упаси! Тогда точно сбегу".
   Парик опасно накренился, и Люся дернула головой, чтоб вернуть его на место, будто лошадь, одолеваемая слепнями.
   - Третий поклон - друг другу!
   - Я тебе печень выем, - шепотом посулила девушка. - Всю!
   - Невесту провожают в свадебные покои!
   "И это всё?!" - чуть не заорала Люся, когда ее тем же порядком повели... куда-то. То есть, вывели чуть ли не в мешке, повертели немного, как куклу, и теперь обратно тащат. А сами-то веселятся, сволочи! Ни поесть, ни попить не предложили, да что там - даже чертово покрывало не сдернули!
   - Госпоже надлежит теперь ожидать супруга, - прочирикала невидимая прислужница, усадив хулидзын на кровать. И девки упорхнули, хихикая, а небесная лиса осталась одна.
   За тонкой полотняной стенкой шатра радостно и пьяно гулял лагерь Пэй-гуна. Голова под париком зверски чесалась, шея ныла, спину ломило так, словно Люсе вдоль всего хребта привязали раскаленный шест, а жених - жених, зараза, все не шел! Ну как ту не возненавидеть проклятых китайцев, скажите на милость?
  
   Лю Дзы и Лю Си
  
   День был прекрасен, и мир был чудесен, и солнце сияло в высоких и чистых небесах, а уж как бесподобна была укутанная в алые шелка невеста - это просто словами не передать! Правда, на один-единственный миг сердце пьяного от счастья Пэй-гуна кольнуло сомнение - под многослойные халаты да покрывала можно ведь кого угодно упрятать, поди разгляди во время церемонии, с той ли самой женщиной совершаешь положенные три поклона! - но хулидзын, кланяясь, прошипела из-под покрывала что-то неразборчивое, но сердитое, и Лю опять расцвел. Она! Видит Небо, это и впрямь она! Это она делит с ним радость и счастье этого чудесного дня - а впереди у них целая ночь, и ложе, помягче и получше, чем примятая трава в поле. И еще одна, и еще - тысяча дней и ночей, десять тысяч!
   Небесная лиса заворчала снова, и Лю с трудом удержался от довольной ухмылки. Переживает, милая. Может, даже... а почему бы и нет? Может, даже трепещет! "Я не заставлю тебя ждать, - думал он, пока невесту бережно, под руки, уводили в шатер, ставший на этот день брачными покоями. - Нет, не заставлю!"
   Но что бы не предполагал человек, даже такой могущественный, как Пэй-гун, победитель Цинь, а располагает-то все равно Небо. И тут Небеса, похоже, решили покуражиться над нетерпеливым женихом. Ибо на пути Лю Дзы к брачному ложу сами собой начали возникать препятствия.
   Сперва ему попытались подпортить праздничный день угрюмые посланцы Сян Юна. Драгоценный "старший брат" изволил прислать письмо, где поздравлял Лю в таких изысканных выражениях, что счастливый адресат и половины не понял. Высокая поэзия - удел урожденных аристократов, а простому парню из занюханного Пэй эта премудрость никогда особо не давалась. Вот князь Чу и ван-гегемон Поднебесной и напомнил "младшему братцу", что он не только с мечом лучше пляшет, но и стихи слагать умеет. "Тьфу на тебя! - мысленно трижды сплюнул Лю, не переставая благостно улыбаться. - Чтоб тебя расперло и скрючило, братан!" Дочитывать, что там Сян Юн понаписал, ему не хотелось. Успеется! Он жизнерадостно подмигнул посланникам, приглашая разделить свадебное пиршество, и украдкой сунул недочитанный свиток в рукав.
   Кстати, о пиршестве. Как не уворачивался жених, как не пытался улизнуть, а череда желающих поднять с ним чарку была слишком уж длинна. Прям окружили, паразиты, обложили со всех сторон! И нарядные богатеи, и лихие вояки, и даже какие-то лохматые и щербатые личности, похожие на разбойничьих главарей, только-только спустившихся с гор. Уж этих Лю точно знать не знал, а поди ж ты! Народу-то собралось, народу!
   - Братцы! - расчувствовавшись, Пэй-гун поднял кубок. - Веселитесь! Ешьте и пейте вдоволь! Пусть в этот радостный день никто не останется голодным и трезвым!
   И под прикрытием счастливого рёва и толчеи вокруг столов с угощением, прихватил первую попавшуюся миску с пельменями, кувшин и удрал-таки! Словно воришка, могущественный герой прокрался между палатками, погрозил кулаком открывшим было рты для приветственного вопля встречным бойцам и, прежде чем кто-нибудь снова попробовал преградить ему путь к свадебному шатру, шмыгнул внутрь.
   - Уф... Теперь уж не достанут! - выдохнул Лю и призывно побултыхал вином в кувшине: - Лисичка моя! Я иду! Ты где пря... А?!
   И не надо винить отважного Пэй-гуна за этот испуганный возглас. Ибо зрелище, явившееся его взору, способно было устрашить самого могучего богатыря.
   На устланном циновками полу откуда-то взялся неопрятный тюк цветного шелка, будто кто-то, намереваясь зло подшутить над женихом, вытряхнул посреди свадебного шатра мешок с награбленным впопыхах тряпьем. Куча эта слабо копошилась, словно пыталась уползти. Сие непотребство венчал спутанный комок черных волос, из которого во все стороны торчали... Лю поначалу показалось, что стрелы. Словно славные его лучники, приняв "это" за мстительный дух неупокоенной девственницы, пытались пристрелить призрака, но все время попадали вкривь и вкось.
   - Ох... - выдохнул Лю, лишь чудом удержав руку, которая так и норовила запустить в жуткое видение миской с пельменями.
   Заслышав его голос, куча завозилась активней, шустрее, и меж тяжелых складок - о, Небеса, да это же свадебные одежды его хулидзын! - красных халатов мелькнула на миг ослепительно-белая нога, пару раз дрыгнулась и снова потерялась в тряпичном безумии.
   - Ю! Йа ея ую! - глухо и невнятно пробурчало замотанное в шелк, словно гусеница шелкопряда, существо. - Тьху! Проклятый парик!
   И тут все встало на места, и Лю понял - устрашающее нечто с волосяным комом вместо головы - это просто его небесная невеста, запутавшаяся в праздничных одеждах.
   - Разве тебе не сказали, что ты должна сидеть смирно и ждать?
   Люси, отплевываясь лезущих в лицо волос, замерла и зыркнула на него так, что сболтнувший лишнее жених на всякий случай попятился.
   - Сидеть? Ждать? Тебя дождешься! - прорычала невеста не хуже настоящей лисы и так яростно мотнула головой, что парик опять сполз и закрыл ей лицо. Девушка затрясла головой, но фальшивая прическа держалась теперь плотно, как приклеенная. Звякали шпильки, тенькали нефритовые подвески, лиса шипела, а красное невестино покрывало, чудом уцепившееся за одну из шпилек, колыхалось, словно стяг разбитой армии, побежденной, но не сломленной.
   - Ох... - вымолвил мигом раскаявшийся Пэй-гун и поспешил на помощь. - Да не дергайся ты! Благие Небеса, они его гвоздями приколотили, что ли?
   Впрочем, избавить невесту от такого жестокого украшения ему все-таки удалось. Люси всхлипнула от облегчения и ткнулась лбом ему в плечо, сразу перестав злиться.
   - Я думала, что помру, пока дождусь, - пожаловалась она. - Шея, спина, голова... Лю, а не проще было сразу меня удавить, а? Зачем мучить-то?
   Лю виновато засопел, распутывая узел, в который безжалостно закрутили собственные волосы хулидзын, потемневшие и слипшиеся от пота. А когда покончил с этим, взялся за перекрученные и спутанные концы ее кушака - и вопросительно замер.
   Люся вздохнула, оценив эту деликатность, и пробурчала:
   - Чем быстрее я избавлюсь от этих пыточных халатов, тем лучше. Сама я не сумела, как видишь.
   - Вижу-вижу, - даже у Пэй-гуна сходу не получилось совлечь одежды с нетерпеливой невесты. Завязок и узлов было великое множество, и большинство ни пальцам, ни зубам не поддавалось. - Ты лучше ляг. И лежи тихонько, я сейчас ножом попробую.
   Может, кому-то методичное срезание многослойных одежд с небесной лисы и показалось бы этакой любовной игрой в стиле Захер-Мазоха (да, любопытство и доступ к отцовской библиотеке творят страшные вещи с эрудицией юных дев), но и Лю, и Люся всего лишь синхронно вздохнули, когда со всеми семью халатами было покончено. Оставшись в исподнем, освобожденная лиса села, расправила плечи и повертела туда-сюда головой, разминая шею.
   - Ох, божечки, ну наконец-то! Просто кошмар, а не свадьба. Нарядили, как куклу, вертели, крутили, кололи шпильками, поесть не дали... Лю! Ты поесть принес?
   - А как же! - Пэй-гун дотянулся до миски с остывшими пельменями и выставил ее вперед, как дар при капитуляции. - И вина кувшин... почти полный. Кушай.
   Насквозь промокшая на такой-то жаре да под таким количеством тяжелых одежд рубашонка интригующе липла к белой коже хулидзын, не скрывая практически ничего. Лю тяжело вздохнул и отвел взгляд. Бедняжка и так настрадалась за день. В конце концов, теперь можно ведь и подождать...
   - Спина болит, - скушав три пельменя и деликатно облизнув пальцы, пожаловалась лиса. - Ужас как ломит. Вот скажи мне, Лю, как ваши женщины этакие издевательства выдерживают, а главное - зачем?
   Тот только пожал плечами. В его родном городишке Фэн нравы были существенно проще, и свадебные обряды, соответственно, тоже. Но невесте Пэй-гуна не пристало выходить замуж, словно черноголовой крестьянке, обходясь одним лишь красным покрывалом да чистым ханьфу.
   - Давай я тебе плечи разомну, - предложил он. - Я умею. Ложись на живот, вот прямо поверх этих проклятых тряпок.
   Люся послушно спустила с плеч одежду, улеглась и только глухо охнула, когда жесткие пальцы Лю принялись за дело. В затекших шеях и окаменевших от усталости мышцах Пэй-гун понимал получше иного мудрого даоса, и если уж разминать плечи, так на совесть. Хулидзын даже пару раз пискнула и дрыгнула ногами от боли, но потом расслабилась, притихла, а когда он ненадолго прервался, повернула голову и глянула искоса, через плечо:
   - А сам-то когда от своей сбруи избавишься, хе, муженек? А?
   Глаза ее лукаво блестели, и вообще небесная лиса стала больше похожа на живую женщину, а не на линялое, дурно набитое чучело.
   - А как же спина? - поддел ее Лю, торопливо разматывая собственный пояс.
   - Да бог с ней, со спиной, - отмахнулась Люся. - И вообще - ты же умный, вот и придумай, как нам и дело сделать, и ничего не защемить. И не прижать. И не помять.
   Пэй-гун довольно ухмыльнулся, удивленный и обрадованный таким энтузиазмом. Похоже, что свадьба все-таки начала входить в рамки традиций! Уж он-то, конечно, знал, как именно можно совершить положенные супругам действия, чтобы ни спина, ни шея, ни прочие части тела его нежной лисы не пострадали. Опыт у красавчика-Лю имелся немалый.
   Хулидзын перевернулась на спину и, полулежа, одобрительно наблюдала, пока Лю выпутается из красных свадебных шелков. И они, уж конечно, "сделали бы дело", да и не раз, но тут Небеса усмехнулись и снова напомнили, что все в жизни смертных зависит от воли Неба. Даже постель. Даже с собственной женой.
   - Что это?! - Люся чуть не подпрыгнула из положения лежа, когда прямо на нее, выскользнув из рукава, который нетерпеливо тряс Лю, шмякнулся какой-то свиток. Пэй-гун скривился и зашипел сквозь зубы. Проклятое письмо треклятого "старшего братца!" И так невовремя!
   - Письмо. От Сян Юна.
   Свиток упал прямо на живот небесной лисы, едва прикрытый тонким шелком, и порядком отвлек Лю Дзы от этой последней преграды.
   - С поздравлениями? - Люся с любопытством покрутила свиток и ненароком развернула его. Лю снова зашипел.
   - В основном - да. Но я не дочитал.
   - Ко мне торопился? - подмигнула девушка и предложила: - Ну так давай дочитаем вместе, чтобы уж хоть с одним делом покончить. А потом - продолжим.
   Лю хотел было отказаться, а еще лучше - зашвырнуть послание "братца" куда подальше, но узкая ступня хулидзын прошлась вдоль его бедра так многообещающе, что Пэй-гун сдался.
   - Хорошо. Сейчас... где я там остановился?..
   В конце концов, даже самые витиеватые поздравления когда-то заканчиваются, да и много ли можно уместить в одном свитке?
   Но оказалось, что не просто много, а даже слишком. Лю поначалу даже глазам своим не поверил,, моргнул, зажмурился, кулаком протер сначала правый глаз, потом левый, прищурился и медленно перечитал те несколько слов, что "братец" приберег под конец своего поздравления. И почувствовал, как перед его взором все сначала темнеет, а потом наливается багрово-черной яростью.
   - Лю! Лю!
   Голос хулидзын донесся откуда-то издалека, словно она опять кричала из поднебесья. Пэй-гун услышал ее, а еще - чей-то хриплый рык, почти рев, а потом вдруг понял, что это он сам так рычит и ревет.
   - Лю! - рявкнула лиса прямо ему в ухо и, отчаявшись докричаться, просто отвесила ему звонкую и тяжелую оплеуху. - Очнись!
   - Я удавлю этого чусского хорька! - прорычал Пэй-гун. - Этот подлый гаденыш, этот... - он задохнулся. Лю Дзы чуть ли не впервые в жизни не хватило слов. - Я его лично разрублю на тысячу маленьких чусских засранцев! Ты знаешь, что он сделал?! Ханьчжун! Он по-жа-ло-вал, - Лю выговорил это "пожаловал", словно сплевывая каждый слог:- По-жа-ло-вал! Мне! Титул Хань-вана!
   - Но?..
   - Но вместо Хань отдал мне Ханьчжун!
   Лиса нахмурилась, словно пыталась вспомнить что-то, ухватить какую-то неуловимую мысль...
   - Но титул он тебе дал?
   - Титул! - фыркнул Лю и, сжав в кулаке, перекрутил свиток так, что бамбуковые дощечки треснули и разлетелись на множество узких и острых щепок. - Титул! Толку мне с этого титула?! Он обещал мне Хань! Мы договорились! А теперь... - отшвырнув ошметки послания, он провел дрожащей рукой по лицу, оставляя кровавый след. - Теперь я получаю сраный Ханьчжун! Да я этому хитрожопому чусскому гаду этот титул в глотку затолкаю.
   И, судя по тону, это обещание было убийственно серьезным.
   - Ханьчжун... - задумчиво молвила Люся и погладила его по руке. - Что-то знакомое... Там еще мосты были, что-то про мосты я помню... Не злись. Это значит всего лишь то, что ты начнешь с Ханьчжуна.
   - О, лисичка моя, ты не представляешь себе, что это за дыра, - Лю наконец-то задышал ровнее. - Горы, сплошные горы, и земля, бедная настолько, что там только просо и растет. Царство нищих - вот что это такое. В самый раз для вана черноголовых голодранцев.
   - Тем больше поводов не останавливаться на Ханьчжуне, - пожала плечами Люся. - Ты так и так собирался завоевывать Поднебесную. Вот тебе и повод сделать это побыстрее.
   - Я тебя люблю, - серьезно сказал Пэй-гун... нет, уже Хань-ван и поцеловал свою лису. - Моя Люй-ванхоу.
   - А?
   - Если я стал Хань-ваном, значит ты теперь - ванхоу. Царица для царя оборванцев. Да! Мы начнем с Ханьчжуна, а затем, одно за другим, будем отбирать у Сян Юна княжество за княжеством, до тех пор, пока я не загоню его к Восточному морю. И тогда...
   - Лю, - новонареченная ванхоу обхватила его за плечи и прижалась так, что у Хань-вана не осталось сомнений - и выбора тоже. - К чертям собачьим Сян Юна. Забудь. У нас с тобой свадьба, помнишь? Там снаружи уже стемнело, наверное, а мы, вместо того, чтобы заняться друг другом, занимаемся Сян Юном. Может, проще было его третьим пригласить?
   - Вот еще! Обойдется, - хмыкнул Лю и окончательно избавился от своего халата. И уже потянулся к завязкам на последних одеждах своей лисы, как вдруг...
   - Да что ж это такое-то! - всплеснула руками хулидзын, не зная, злиться ей или уже смеяться.
   Да! Их опять отвлекли и прервали. Воистину, в тот день Небеса изрядно покуражились над Хань-ваном и его ванхоу. "Может, это все неспроста? - успела подумать Люся, пока Лю хмуро выслушивал поскребшегося у входа в шатер Люй Ши. - Может..."
   Додумать она не успела. Лю вернулся и, подобрав одно из ее свадебных ханьфу, протянул ей:
   - Накинь. И выгляни наружу.
   - Что-то случилось?
   - Выгляни.
   Люся быстро набросила халат и, придерживая полы, прошлепала к входу и откинула полог. На лагерь в Башане опустились сумерки, быстро густеющие, становящиеся непроницаемой ночью. А еще на лагерь, еще недавно шумный, пьяный и веселый, пала тишина. Словно десятки тысяч человек разом смолкли и затаили дыхание.
   - Что?..
   - Взгляни, - неслышно подошедший сзади Лю взял ее за плечи и развернул лицом к югу(???).
   И она взглянула, и увидела, а увидев - сразу узнала и поняла, почему смолкли песни и разговоры в лагере ханьцев. Женщине, прошедшей сквозь огонь Гражданской войны, нетрудно узнать и понять, что означает высокое, в полнеба зарево в ночи.
   - Там Санъян, - ответил Пэй-гун на ее невысказанный вопрос. - Мой Санъян. И он горит.
  
   Сян Юн и Таня
  
   Из разграбленного и сожженного Санъяна чуский князь вернулся, словно с увеселительной прогулки, со счастливой улыбкой на устах и всецело довольным собой. Вперед по дороге в хунмэньский лагерь он оправил последний караван награбленного добра, а сам спешился и, поручив Серого ординарцу, шагал по пыльной обочине, наигрывая на флейте. Таня глазам своим не поверила: идет простоволосый, чумазый, чуть не приплясывая в такт журчащей, пронзительной мелодии, и жмурится на солнце по-кошачьи беззаботно. Она смотрела на всё это безобразие с высоты дозорной башни и думала почти с нежностью: "Мерзавец. Ни стыда, ни совести". На него даже злиться было бессмысленно. Ужасный век, ужасные сердца!
   Под радостные вопли ликующего войска Сян Юн вступил в лагерь и тут же оказался окруженным счастливыми соратниками. Война закончилась, отчего ж не покричать здравицы удачливому главнокомандующему? Карманы набиты циньскими сокровищами, в палатках ждут первые столичные красавицы, миски полны мяса, а чарки - вином. Вот она -- победа. И никто, ни единый человек в лагере не разделил бы Таниного недовольства, вздумай она поведать о своих мыслях. Менее двадцати лет назад циньцы завоевали Чу огнем и мечом с не меньшей жестокостью, а прощать поверженного врага здесь никто никогда не умел.
   - Тьян Ню! - крикнул Сян Юн и помахал рукой, призывая спуститься.
   Но Татьяна не стала торопиться. Ей хотелось поговорить и чтобы рядом не крутился Мин Хе, а так же Сыма Синь, Гэ Юань, Ли Чжан и еще полсотни приближенных, отличающихся острейшим слухом.
   В хорошем настроении Сян Юн лишней гордостью не страдал и, не дождавшись невесту на земле, сам поднялся к ней. Взлетел, если точнее, по лестнице, торопясь вручить подарок:
   - А это вам, моя небесная госпожа!
   Букет, состоящий из каких-то садовых цветов и придорожного бурьяна, слишком долго провел за пазухой под кожаным доспехом, успел порядком слежаться и пропитаться потом, но в сочетании с шальным от счастья взглядом l`homme terrible, он сразил Таню наповал. Сердце её против воли забилось как сумасшедшее, щеки порозовели от удовольствия.
   "Псих ненормальный! Еще и смеется, точно что-то хорошее сделал".
   - Так я прощен? - обрадовался чуский князь. - Вы больше не злитесь на меня?
   - А у меня есть повод не злиться? - Таня тщательно попыталась нахмуриться, но губы сами собой улыбались, не желая подчиняться.
   И как кошка знает, чье мясо съела, так и древнекитайский генерал отлично знал в чем провинился.
   - Клянусь предками, я не отдавал такого приказа - жечь этот проклятый город! Само как-то вышло. Где разгром, там и пожар. Оглянуться не успел, а Санъян уже горит.
   - И некому было потушить?
   - Точно! Как вы догадались?
   И голову к плечу склонил эдак умилительно, прикидываясь паинькой.
   - Да забудьте вы про этот город. У нас впереди столько всего... - Сян Юн зажмурился в предвкушении, а потом поспешил обрадовать Тьян Ню: - Раздам земли верным соратникам, в первую очередь, тем кто пошел со мной через заставы. И этому вашему драгоценному Пэй-гуну тоже перепадет, кстати. Я свои обещания держу. Объявлю себя самым-самым главным. Каким-нибудь... э... ваном-гегемоном.
   - Хороший план, - вздохнула Таня, услышав ровно то, что и ожидала. - А потом же что?
   - О! Вам тоже нравится идея с ваном-гегемоном? - обрадовался чусец - Самое оно, да? Я тут подумал, что ваш муж должен иметь высокий титул, чтобы небесной деве не зазорно было замуж выходить.
   - Это вы так напоминаете мне про будущую свадьбу?
   - Не слишком изящно получилось, - сразу же признав, что хитрость не удалась, раскаялся генерал. - Но вы же не боитесь меня больше?
   Таня задумалась: "Боялась? Вот уж чего нет, того нет. Хотя, конечно, боязно немного..."
   Её молчание было истолковано по-своему:
   - Тогда играем свадьбу.
   И не успела та и рта раскрыть, как Сян Юн уже развернулся и крикнул на весь лагерь:
   - Завтра я женюсь! Я женюсь!
   И обнял невесту крепко, но осторожно, и при этом настолько целомудренно, что у Тани слезы на глаза навернулись.
   "Ну может ведь, когда хочет! Может быть цивилизованным человеком. Деликатным, терпеливым и нисколько не грубым"
   - А потом мы вернемся в Чу. Вместе, - выдохнул князь и подставил загорелое лицо ветру. - Пропади этот Гуаньчжун пропадом. Мне уже все уши прожужжали про горы и реки, которым он огорожен, и какие земли здесь тучные и плодородные. Как будто в Чу земля хуже. Мол, здесь надо основать столицу и господствовать над всей Поднебесной, как это делал старый циньский ван. Тьфу!
   - Но вы не хотите быть императором и мечтаете вернуться на восток.
   Планы Сян Юна, если их и в самом деле осуществить, могли его же и спасти. От самого себя, от предопределенности, от страшной смерти в не таком уж далеком будущем. Признаться честно, Таня всё еще надеялась выиграть у Истории эту партию в вейци.
   - А что тут плохого-то, скажите на милость? Почему нет? - возмущенно фыркнул Сян Юн. - Так уж зазорно вернуться в родные края знатным и богатым? Показать новое платье при свете дня?
   - Нет, ну почему же...
   - Вот! А один умник уже доумничался. Обозвал нас, чусцев, умытыми мартышками в шляпах. Умытыми! А у самого-то глаза закисли.
   - И что вы с ним сделали? - шепотом спросила девушка.
   - Приказал сварить живьем.
   - Что? - задохнулась Таня.
   - Да не помню я! - раздраженно отмахнулся все еще обиженный за своих земляков генерал. - Но этот гад болтливый теперь умывается в Желтых Источниках, это точно.
   Он задумчиво поскреб макушку, окончательно растрепав пучок сколотый шпилькой.
   - Хотя, может, и сварили... Нет, не помню.
   - Вы... Да вы издеваетесь!
   - Ага! - расхохотался Сян Юн, подхватил девушку на руки, словно пушинку, и быстро-быстро спустился на твердую землю с извивающейся ношей. - Не деритесь! А то буду на собственной свадьбе весь в синяках, как какой-нибудь циньский босяк.
   - Может быть, все же поставите меня на землю? - смущенно попросила Таня. - Все смотрят, мне неловко.
   Но главнокомандующий уже придумал новую забаву. Сян Юн сделал вид, будто выполнил просьбу, и тут же закинул небесную деву себе на спину, подхватил ее под коленками и расхохотался:
   - Я теперь - ваш дракон, Тьян Ню! Полетели!
   - Enfant terrible!
   Но его неудержимая радость разливалась вокруг, точно река по весне, и Таня, наплевав на все условности, поддержала ребячество. С воплем "Но, залетные!" она лихо пришпорила своего ездового "дракона", в ответ Сян Юн издал боевой клич и помчался через лагерь, взметая пыть. И не было в этот миг, наверное, во всей Поднебесной людей счастливей этих двоих.
  
   Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Никто не стал играть свадьбу прямо на следующее утро. Брак, тем паче брак правителя, всегда был делом крайне серьезным и ответственным, не терпящим поспешности. Перво-наперво следовало стать этим самым правителем. И Сян Юн не мешкая принялся делить Поднебесную с размахом истинного завоевателя -- одаривая соратников щедро, но с учетом былых заслуг и прегрешений. Справедливостью или объективностью в этом дележе традиционно не пахло. Пэй-гуну был пожалован титул Хань-вана и даны в управления земли Ба, Шу и Ханьчжун, по праву считавшиеся забытыми всеми богами дырищами. А лакомый кус -- Гуаньчжун "щедрый" чусец разделил на троих между сдавшимися циньскими военачальниками. И как Таня ни пыталась, а разубедить, что переметнувшиеся на сторону врага предатели не станут служить заслоном против Хань-вана, ничего у неё не вышло. Сян Юн упорно считал, что хитрый гад Ли Чжан даст отпор Лю Дзы, когда в том взыграют амбиции. А они взыграют!
   - Теперь Гуаньчжун их вотчина, свое придется защищать, -твердил наивный le general.
   - Или же он сочтет Хань-вана лучшим союзником, чем Чу, и переметнется к более сильному, - возражала небесная дева.
   Жених притворно ронял очередной свиток, таращил глаза и вопрошал потрясенно:
   - Когда вы успели стать такой подозрительной, Тьян Ню? Не доверяете миролюбию вашего замечательного друга Лю Дзы? Ай-ай! Он же клянется, что будет сидеть в Наньчжэне тихо-тихо, как мышка.
   Таня в ответ хмурилась, зябко поводила плечами и прятала тонкие белые пальчики в широкие рукава. Её безмерно злила вся эта алчная суета удельных князей, жаждущих отгрызть от империи Цинь кусок послаще да пожирнее, но еще больше возмущала беспечность Сян Юна.
   - Ваша с дядюшкой Ляном наука впрок пошла. Здесь верить нельзя никому. Ни на слово, ни договору заключенному при живых свидетелях. Предадут и обманут.
   - Правда ваша, милая моя невеста. Вот поэтому военному советнику Дун И, который уговорил Ли Чжана сдаться моим войскам, я жалую титул и богатые земли, а Сыма Синь получит свой поганый Лиян. Эти волки - зубами вопьются.
   Чуский князь смешно скалился, показывая как именно поведут себя бывшие циньские вояки, и делал вид будто собирается куснуть небесную деву за плечико.
   - Зря вы смеётесь, mon general. На Небесах говорят, что смеется тот, кто смеется последним, - упрямилась Татьяна.
   Но Сян Юн, уже сам себя нарекший ваном-гегемоном Западного Чу, дальше своего породистого носа видеть ничего не желал, и мечтал уже о роскошной свадьбе в Пэнчэне -- столице своего нового царства.
   Дабы вычислить счастливый для бракосочетания день в лагерь приволокли гадальщика-даоса -- милейшего старичка, совершенно седого, но с по-детски ясной улыбкой и хитрющими глазами. Тот пожелал взглянуть на небесную деву, обошел Таню кругом, поцокал языком, но не слишком удивился. И от подарков отказываться не стал. А уж ел и пил странствующий адепт учения Лао-цзы за троих -- за себя, за Мудрого Старца и за учителя Кун-цзы в придачу. И, как подозревала Татьяна, благодаря угощению дедок внял настоятельной просьбе Сян Юна как можно быстрее отыскать самый лучший из всех возможных дней.
   Небесной же деве очень некстати вспомнился дедушка Ли Линь Фу и Цветочная гора. Словно потерянный навеки рай, куда уже не суждено вернуться. Не потому что богиня не пустит. Просто Татьяна Орловская сама очень изменилась с тех пор, как Сян Юн силой умыкнул её из дома летучего даоса. Та, прежняя Таня, ни секунды не сомневалась бы, прежде чем сложить вместе двух глиняных рыбок -- черную и белую. Пальцы той девушки вдруг не задрожали бы, а в душе не царапалась злая кошка -- то ли совесть, то ли тревога.
   Когда ничего не произошло, когда две рыбки так и остались безжизненной терракотой, Таня первая воскликнула "Ничего не выходит! Не работает!". И радуясь, что богиня дала отсрочку, а следовательно, шанс что-то исправить, и неимоверно сожалея о том, что не выйдет плыть по течению и смиренно ждать куда кривая вынесет, одновременно.
   Люсенька, похоже, те же чувства испытывала: губы кусала, хмурилась и ерзала на месте. Ее веселого мятежника Лю прямо сейчас убивают, а она тут черт знает чем занимается, было написано у неё на лице.
   Видимо поэтому у них с рыбками ничего не получилось. Не достигли они обе того края отчаяния, как тогда в лодчонке посреди Хуанпу, чтобы шагнуть через бездну времен. Ничего-ничего, всё еще впереди -- и раздел завоеванных земель, и война с Лю, и... может быть, тогда печать богини снова оживет.
   Впереди маячила свадьба в ненавистном Пэнчэне -- городе, где подлый Куай-ван мучил Люсеньку, до которого еще нужно было доехать, а пока Татьяна Орловская размышляла более важным, практически гамлетовским вопросом -- записать ей в летописи, что Сян Юн женится на небесной деве - посланнице Яшмового Владыки или умолчать? Однако, смущать умы далеких потомков сомнительными намеками девушке не хотелось. Ни один серьезный ученый-синолог ни в каких небесных дев не поверит.
   "Писать или нет -- вот в чем вопрос, - думала Таня, склонившись над бамбуковой пластинкой с кисточкой в руке. - Или ограничиться чем-то вроде "У Сян-вана была жена". Коротко и без лишних подробностей?"
   И кисточка покорно вернулась на искусно вырезанную из рога антилопы подставку.
   - Моя госпожа уже закончила трудиться? - тут же спросил Сунь Бин, только того и ждавший. Супчик готов. Свеженький, с лапшичкой.
   Когда только успел приготовить? Только что муштровал своих починенных, и вот у него уже и суп поспел.
   - Когда на душе непокой, обязательно нужно хорошо покушать, - ворковал телохранитель, расставляя плошки на столике. - Куриные сердечки тоже очень полезны... хм... для девичьих сердец.
   Есть Тане не хотелось, а отказывать заботливому дядюшке было стыдно. Он ведь так старался.
   - Если моя госпожа прикажет, то слуга послушает только её, - сказал вдруг Сунь Бин очень тихо и очень серьезно. - Если госпоже настолько не по сердцу главнокомандующий, то слуга... нарушит клятву.
   - Что ты такое говоришь, дядюшка? - испуганно ахнула Тьян Ню.
   - Слуга выполнит любой приказ госпожи.
   Телохранитель склонился в низком поклоне.
   - Предлагаешь сбежать?
   - Как пожелает моя небесная госпожа.
   Таня растерялась. По здравому размышлению, бежать ей было некуда, а отправиться под крылышко к Люсе -- означало снова столкнуть названных братцев лбами да еще прежде времени. К тому же она дала слово стать Сян Юну женой и его следовало сдержать.
   - Нет, - сказала она твердо. - Назад дороги нет.
   - Значит, князь наш все же люб, - искренне обрадовался Сунь Бин.
   С чувствами всё было сложнее, гораздо сложнее. Господи, спаси! Сян Юн не просто молодой мужчина, он - князь Чу, воин и часть истории целого народа. Тане нравилось быть рядом с ним. Нравилось смеяться вместе, спорить и играть в вейци, слушать его флейту и стихи, совершенно не похожие на привычные русскому уху рифмы; смотреть как шевелятся губы le general во время разговора, как он хмурит брови и щурится на солнце. И даже злиться на него было так... захватывающе. Но любовь ли это? И некому подсказать, не с кем посоветоваться. Вот беда-то!
   - Он -- славный, - робко призналась девушка. - Иногда просто замечательный, а порой -- гадкий и невыносимый. Я не знаю каким он будет мужем. И мне... немного страшно.
   Одноглазый солдат в задумчивости поскреб бородку. Ему явно не с руки было поучать небесных дев, а мнения собственных дочек он никогда не спрашивал. Стерпится -- слюбится, вот и вся житейская мудрость.
   - Я думаю, он будет хорошим мужем. Этот слуга никогда не видел прежде, чтобы мужчина так любил женщину.
   - Так -- это как? - прошептала Таня, роняя одинокую слезинку в плошку с супом. - А что если нет?
   - Тогда госпожа скажет своему недостойному слуге и он позаботится... обо всем, - пообещал Сунь Бин, не смея поднять взгляд на юную хозяйку. - Слуга искупит прежнюю нерадивость.
   - Дядюшка, да что ты! Какая нерадивость? - "покаянная песнь" уже исполнялась не единожды и Таня отлично знала, в чем состоит прегрешение. - Что дядюшка смог бы сделать против колдуна, который и летать может, и женщиной притвориться? Брось казнить себя!
   - Только если госпожа пообещает супчик поесть, не чудить лишнего и не таить от слуги своих печалей. У меня хоть один глаз, но он всё-всё видит.
   - Хорошо, - сдалась девушка. - Я обещаю.
   Хитрюга знал, как заставить окружающих делать по-его. Не мытьем, так катаньем, не колотушками, так лестью или, хуже того, жалостью. Вот и тут Таня глазом моргнуть не успела, как была накормлена, успокоена и спать уложена.
   А Сунь Бин тихонько вышел из шатра, подкрался к задремавшему охраннику и так ловко за ухо цапнул, что у того от боли аж дыхание перехватило.
   - Пикнешь, говнюк, и разбудишь госпожу мигом получишь палок. Усёк?
   Парень жалобно булькнул горлом.
   - Кто-то стоял возле палатки. Долго стоял, а потом ушел. Видел ли, кто это был?
   - Не-а.
   - Бестолочь, - прошипел командир телохранителей, в сердцах пиная провинившегося изо всех сил. - Учишь вас, учишь, поганцев...
   Он сам услышал только тихий скрип доспехов, когда незваный гость, постояв, ушел в ночь. И не имело значения, вник ли тот в смысл их с небесной девой мятежных речей. Вот только кто это был и с какой целью явился?
   До самого рассвета Сунь Бин глаз так и не сомкнул.
  
   Сыма Синь
  
   Цинец с благодарностью принял титул Сай-вана, низко кланялся Сян Юну, пил вино из драгоценных нефритовых сосудов, но хмель его не брал и не шла из мыслей троица -- Лю Дзы, небесная лиса -- Лю Си и, конечно же, Тьян Ню.
   В пятицветные облака в форме драконов Сыма Синь не верил и историю с убиением Белой Змеи пропустил мимо ушей как очередную выдумку черни, но когда он своими глазами увидел Пэй-гуна, то сильно засомневался. Кто такой был совсем недавно Лю Дзы из Фэна? Пыль в драных лаптях под ногами владетельных князей. А теперь он -- Хань-ван! Но ведь было, определенно было в черноголовом выскочке что-то такое... эдакое. Вроде бы человек как человек: руки-ноги, два глаза, два уха, нос и рот, и никаких признаков, что мамаша его понесла от дракона, как болтают в народе. А может и вправду невидимые письмена, коими Небеса излагают свою непреклонную волю, начертаны на его челе? И зрит их безошибочно хулицзын, принявшая облик светлоглазой женщины? Ей такое как раз по чину и духу.
   Беда в том, что в Сян Юне тоже имелось нечто незримое и неумолимое. Кем он в самом деле был совсем недавно, этот чуский генерал? Подголоском своего вероломного дядюшки. А ныне он -- ван-гегемон, верховный правитель всей Поднебесной!
   Когда по одной земле одновременно ходят два таких человека как Сян Юн и Лю Дзы, то ни одно царство не устоит.
   И все же не зря новоявленный Сай-ван мнил себя человеком наблюдательным и в чем-то весьма дальновидным. К тому же он слишком много времени провел в ставке чжухоу, наблюдая за главнокомандующим армии чжухоу. И вердикт его был однозначным.
   Только беспечный дурак, ничего не смысливший... нет, не в военной стратегии, а в людях и их амбициях, мог отпустить Пэй-гуна в его удел и не послать во след убийц. Только самодовольный болван рискнул пожаловать прежним ванам плохие земли, а своим сановникам и военачальника раздать лучшие земли Поднебесной. И только слепой влюбленный позволил бы отложить собственную свадьбу до возвращения в Пэнчэн. Будь на месте чусца Сыма Синь, он бы таких ошибок не допустил. Особенно в отношении небесной девы. Сказано же мудрыми стариками, повидавшими жизнь, девицам вредно думать и втройне опасно давать им малейший выбор. Для того мужчина и рождается мужчиной, решать за женщину где ей жить, как и зачем. Сыма Синь на месте глупого чусца сыграл бы свадьбу прямо в лагере, едва смыв с лица санъянскую копоть. И ни за что, видит Яшмовый Владыка с десятого неба, не отпустил бы Тьян Ню от себя дальше, чем на шаг. Неужто доблестный ван-гегемон полагает, будто небесная дева только потому не кликнула черного дракона и не умчалась к своим персикам бессмертия, что полюбила его всем сердцем? Может оно и так, но настолько доверять женщине попросту глупо.
   Лунная богиня Чанъэ целомудренно спряталась за черным шелковым экраном, то ли наводя красоту, то ли отправившись почивать, столь темна была эта новолунная ночь. И словно безутешный Хоу И, потерявший жену, Сыма Синь ходил-бродил вокруг шатра небесной девы, пока наконец не оказался совсем рядом. Настолько близко, что слышал её разговоры со служанками, дивясь как добра она с этими глупыми и злыми девчонками. Снаружи небесную деву стерегли не слишком усердно, но цинец отлично знал, что одноглазый телохранитель не дремлет и, в отличии от женишка, глаз с подопечной не спускает ни днем ни ночью. Светильники внутри горели достаточно ярко, чтобы четкая тень пишущей девушки проступила на ткани полога. Точь-в-точь тень супруги древнего героя на лунном диске -- такая же недоступная. Хоу И, помнится, сшиб своими стрелами восемь лишних солнц, но дотянуться до любимой так и не смог. Можно протянуть руку, но коснуться получится лишь темного силуэта на грубой ткани.
   Легендарный сюжет настолько увлек Сыма Синя, что он было принял телохранителя Сунь Бина за трудолюбивого лунного заяца, а мисочку с ужином -- за ступку с корицей, которую толчет вечный помощник богини. Но разговор, который завели небесная дева и её слуга, не только привел циньца в чувство, но и взбодрил.
   "Боги, значит у меня всё еще есть шанс!" - мысленно ликовал Сыма Синь, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от радости. Для верности он впился зубами в собственную ладонь, не чуя боли и вкуса крови. Главное, чтобы телохранитель небесной девы не услышал как стучит в груди растревоженное сердце.
   "Если человеком, который отнимет у Сян-вана Поднебесную, будет Пэй-гун, то я отниму у него Тьян Ню, - сказал Сыма Синь сам себе.
   Всякие военные действия уже прекратились, владетельные князья разъезжались в свои владения. Главное, что и Хань-ван вместе с хулицзын убыл в свой всеми богами забытый Наньчжэн. Все складывалось очень удачно.
   Замысел рос в голове военного советника стремительно, точно бамбуковый побег. Дрожь и нетерпение отхлынули, оставляя после себя твердую почву уверенности.
   Да, он исполнит неясное желание небесной посланицы. А его Лиян - прекрасный город, уютный, вкусно пахнущий густым мясным супом осенью и яблочным цветом -- весной. Тьян Ню он обязательно понравится.
  
   Лунпао - "одеяние дракона" - императорская одежда
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 8.72*18  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"