Однажды тётя Люба, у которой я гостил в деревне, принесла домой щенка. Она работала на ферме, а там сердобольные доярки часто подкармливали брошенных и потерявшихся кошек и собак.
Щенок был белым с угольно-чёрными ушами. Вокруг блестящих смышлёных глаз виднелись ободки чёрной шерсти. Его сразу же прозвали Матросом.
Щенок быстро рос и осваивался в доме. Вскоре он принялся самостоятельно обследовать наш и соседние дворы. Прохожих и гостей он встречал звонким заливистым лаем и, казалось, был совершенно неутомим. Белый калачик его хвоста бодро мелькал то там, то здесь.
Летние каникулы, к моему глубокому сожалению, уже кончались. Вскоре я отправился домой в город, чтобы продолжить обучение в школе. Когда я приехал на следующее лето, Матрос был уже вполне взрослым псом.
Пёс запомнил меня с прошлого года, но держался несколько обособленно. Матрос позволял себя гладить по короткой жесткой шерсти и мог немного поиграть. Он опрокидывался на спину, вертел головой из стороны в сторону и, ворча, покусывал меня за руку. Но потом Матрос сразу убегал по своим делам и не особенно стремился к общению. Когда я пытался удержать пса, он, широко открывая пасть и часто меняя тональность, басовито скулил и стонал, если можно так выразиться. Звуки, которые он издавал, напоминали человеческую речь. Казалось, он просил, чтобы его оставили в покое.
Размером Матрос был немного меньше овчарки. Но, судя по шрамам, которые были хорошо видны благодаря короткой белой шерсти, он вёл очень активный образ жизни и никому не уступал. Иногда он отсутствовал несколько дней подряд и возвращался со свежими ранами. Один раз Матроса не было особенно долго, а когда он вернулся, на его бедре зияла рана от вырванного лоскута кожи. Мы терялись в догадках, где он пропадает. Надо сказать, что это так и осталось для нас одной из неразгаданных тайн, связанных с Матросом.
Как-то раз к нам приехал на выходные дни дед Алексей. Он жил в деревне километрах в тридцати от нас, если, конечно, идти лесом по наиболее прямой и короткой дороге. Тётя Люба поставила самовар и собрала на стол, чтобы за чаем обсудить нехитрые деревенские новости.
Дед сразу обратил внимание на шустрого чёрно-белого пса. Матрос глухо, еле слышно ворчал, когда дед к нему приближался, но больше никак не выказывал своей агрессии. Дед Алексей позвал его, похлопав себя ладонью по ноге. Матрос подозрительно посмотрел на деда и не подошёл. Мы посоветовали для первого знакомства угостить пса чем-нибудь вкусным.
Дед взял кусок пирога и принялся подзывать пса.
- Матрос, Матросик, иди сюда, - говорил дед снова и снова сладким голосом, причмокивая и вытягивая руку с пирогом. Матрос посматривал на пирог, косился на деда, глухо ворчал и не подходил.
Это продолжалось довольно долго, и дед Алексей не выдержал.
- Да почему же это я должен столько времени пресмыкаться и заискивать перед каким-то псом? - возмутился он и топнул на Матроса ногой. - Пошёл отсюда!
Матрос с грохотом забился под стулья в самый дальний угол комнаты и зарычал громче, уже не переставая.
Так они стали врагами. Теперь пёс внимательно следил за дедом сверкающими из полутьмы глазами и сопровождал каждое его движение глухим ворчанием. Когда дед Алексей особенно резко двигался или начинал ходить по комнате, грозное рычание пса переходило в истеричный лай. Матрос явно искал возможности напасть на деда, и пса выгнали на улицу.
Теперь, когда дед Алексей приезжал погостить, Матроса в дом не пускали. При случайных встречах они делали вид, что не замечают друг друга, и обходили стороной.
Я сожалел, что они так поссорились, но ничего не мог с этим поделать. Если бы я только знал, к каким волнениям это приведёт в дальнейшем, то расстроился бы ещё больше.
На следующее лето мы приехали к тёте Любе с братом, который был на несколько лет старше меня. В первый же вечер мы, недолго думая, решили отправиться проведать деда Алексея. В отличие от тёти Любы, он жил в стороне от железной дороги, и, наверное, поэтому леса вокруг его деревни были гораздо интереснее.
Для того, чтобы найти грибы или ягоды, достаточно было выйти на опушку леса сразу за деревней. В лесу мы не раз встречали лесных жителей. Я подолгу наблюдал за белками, которые на большой высоте носились по сосновым и еловым стволам вверх и вниз. Они с лёгкостью перепрыгивали с дерева на дерево, а при малейшей опасности прятались в густых ветвях.
Однажды я вспугнул крупного зайца. Он стоял на пеньке столбиком и смотрел на меня, пока я не подошёл совсем близко. Когда между нами оставалось всего несколько метров, он спрыгнул с пенька и неторопливо ускакал. Видимо, он справедливо решил, что я для него не очень опасен, но лучше держаться подальше.
Чтобы поехать к деду Алексею на автобусе, нужно было дожидаться утра и ехать сначала в районный центр. Там была автобусная остановка. На дорогу ушёл бы почти весь день, так как расстояние было почти в три раза больше, чем напрямик через лес.
Мы решили не ждать утра, а пойти лесом ночью, чтобы к рассвету прибыть на место. Лето только началось, и ночи стояли короткие и светлые. Перспектива ночной прогулки в лесу нас не смущала. Наоборот, хотелось хорошенько развеяться и отдохнуть от городской суеты. Тем более, что последний десяток километров пролегал по дороге, где нас мог подобрать попутный транспорт.
Уже опускались серые сумерки, когда мы, наскоро собравшись, попрощались с тётей Любой и отправились в путь.
За нами увязался Матрос, но я не придал этому значения. Он и раньше иногда какое-то время меня сопровождал, а потом неизменно возвращался домой. Однако когда мы миновали деревню и пошли уже полями, пёс всё ещё бежал следом.
Мы забеспокоились и попытались прогнать Матроса, но он не послушался. Мы ругали пса, строго грозили и даже бросали в него обломки веток.
Матрос, отбежав немного в сторону, просто садился и ждал, когда мы успокоимся, а потом снова бежал следом. Мы посовещались и решили, что придётся взять пса с собой.
Я понимал, что мы ведём пса к его недругу, но подумал, что всё как-нибудь образуется. Матрос сразу догадался, что мы его больше не гоним, и весело побежал впереди, изучая обстановку по обеим сторонам дороги. Иногда он с лаем носился в придорожных кустах и деревьях, а потом надолго исчезал. Мы подумали, что он, скорее всего, охотится за разной лесной живностью. Видимо, бедный пёс решил, что мы просто пошли прогуляться в лесу, а потом, конечно, вернёмся домой. Это предположение вполне объясняло его стремление пойти с нами. Иногда даже малознакомые молодые соседские псы увязывались за мной в лес.
Когда на лес опустилась ночь, мы прошли уже около десяти километров. Местами заросшая кустами лесная дорога сужалась, но порой расширялась трудно различимыми в темноте большими вырубками. В таких местах вдоль дороги виднелись завалы из деревьев, а иногда просто настоящий бурелом.
Той ночью я впервые в жизни увидел светлячков. Временами они довольно густо усеивали траву и низкие кусты прямо на дороге и рядом с ней. В сочетании с ночным притихшим лесом они создавали сказочную атмосферу. Попытавшись с помощью фонарика рассмотреть их вблизи, я с удивлением обнаружил, что они выглядят просто как какие-то жучки или червячки. Но при этом они светились в темноте!
Потом мы заметили, что пёс Матрос притих. Он уже не бежал впереди нас, а плёлся сзади, не отставая ни на шаг. Иногда он явно жался к нашим ногам и опасливо поглядывал в сторону леса. Испугался ли он какой-то конкретной опасности, какого-нибудь зверя или просто тёмного ночного леса, ‒ мы не знали. Впрочем, нам ничего не оставалось, как продолжать свой путь, что мы и сделали.
Я с раннего детства привык не бояться леса и воспринимал его скорее как друга, пусть иногда сурового, чем как врага.
Наконец мы подошли к почерневшим от времени развалинам старой мельницы. Это означало, что мы прошли ровно двенадцать километров. Мельница стояла на небольшой лесной речке, которая теперь превратилась в неширокий ручей. По скользким бревнам, оставшимся от плотины, мы перешли ручей и остановились передохнуть.
В темноте тихонько журчала вода, а вокруг таинственно вырисовывалась и угадывалась громада почти неразличимого леса. Матрос лёг на землю в двух шагах от нас, но выглядел просто загадочным беловатым пятном.
Стояла настолько глубокая тишина, что, прислушавшись, мы различили далёкий шум проходящего поезда.
Отдохнув, мы двинулись дальше по дороге, которая сильно сузилась, превратившись в тропинку. Она шла вдоль самого ручья, огибая густые заросли кустов, и время от времени отдалялась от него.
В темноте тропинка была едва различима. Иногда встречались совсем уж труднопроходимые места, и, наконец, мы её потеряли.
Матрос не отставал от нас ни на шаг и, когда мы остановились, сразу лёг на землю.
У нас была небольшая нарисованная от руки карта местности на кальке и компас, но я понял, что следующие десять километров будут не самыми лёгкими.
Дед Алексей всегда учил нас не ходить в лес без компаса и запоминать направление перед тем, как зайти в лес. В конце концов, это стало нашим правилом. Даже не знаю сколько раз нас выручала привычка следовать этому простому правилу.
Мы с братом с трудом нашли среди бурелома относительно ровное место, где можно было расстелить карту. Пришлось разложить её прямо на стволе упавшего дерева среди сухих и колючих ветвей.
Настроение было хорошим, и мы принялись с помощью совсем тусклого фонарика деловито изучать карту, разглядывать и вертеть компас. Когда мы стали размышлять вслух про азимут и ориентиры, то совсем развеселились. Эти понятия никак не соответствовали окружающей обстановке. Просто вокруг лежали поваленные деревья, темнела непроходимая чаща, и не было решительно никаких ориентиров.
Тем не менее, компас давал нам нужное направление, и мы решили идти напрямик, не теряя времени на поиски дороги. Мы прошли несколько десятков метров, и стало понятно, что так мы далеко не уйдём. Такой путь был слишком труден. Приходилось постоянно перелезать через поваленные деревья или пробираться под ними, поминутно цепляясь за острые и сухие ветви. А тут ещё кочки и глубокие ямы, наполненные грязной жижей.
Остановившись и посовещавшись ещё раз, мы выбрали с помощью компаса новое направление и повернули в сторону ручья. Обычно вдоль любого ручья, а тем более речки, идёт тропинка, и к ним должны вести какие-нибудь дороги. Через некоторое время мы вышли к ручью, и по едва заметной тропинке пошли вдоль него.
Уже светало, и в прогалинах между кустами часто показывалась неподвижная, иногда укрытая полосками и клочьями тумана, гладь воды. Временами ручей сужался, и тогда слышалось негромкое журчание. Иногда он расширялся плёсами и заливами, в которых угадывалась глубина.
Часто нас, заядлых рыболовов, волновали шумные всплески, но мы только ускоряли шаг.
Наш расчёт оказался верным, и через некоторое время мы увидели хорошо утоптанную дорогу, которая вела от ручья в нужном нам направлении.
Всё это время Матрос терпеливо следовал за нами, но не выказывал ни малейшего желания бежать впереди, как это было в начале путешествия.
Мы встретили рассвет в прохладной тишине леса, двигаясь уже по просторной и сухой дороге. Выпала роса, но её было немного.
Солнце осветило и окрасило в малиновый цвет вершины деревьев, ознаменовав наступление нового дня. На прямых участках дороги и открытых местах иногда распахивались просторы, уже залитые золотистым светом утреннего солнца. Деревья и кусты отбрасывали длинные и глубокие тени. Весело щебетали птицы, и я блаженно щурился под тёплыми солнечными лучами.
Прошло уже немало лет, но, вспоминая об этом, я думаю: "Нет ничего лучше, чем встретить рассвет в летнем лесу".
Вскоре мы вышли к крайней деревне и бодро прошли ещё несколько километров до развилки с новой насыпной дорогой из районного центра. В не проснувшихся ещё деревнях, которые мы проходили, деловито перекликались петухи и иногда лениво потявкивали собаки.
Ночное путешествие нас несколько утомило. Мы присели на обочину дороги и решили подождать попутной машины. Оставшиеся десять километров не хотелось идти пешком даже по хорошей дороге.
Наконец на горизонте показалось облако пыли. Облако быстро приближалось, и вскоре мы увидели грузовик. Это был ЗИЛ-130, он мчался, громыхая и подпрыгивая на ухабах. Тогда, в конце семидесятых, он был очень популярным автомобилем.
Когда мы стали голосовать, грузовик, а точнее ‒ самосвал, проехал далеко вперёд, прежде чем остановился.
Как только я взял Матроса на руки и поднял в кабину, он начал проявлять первые признаки беспокойства. В машине я придерживал пса руками, и всю оставшуюся часть дороги он вырывался и скулил.
Когда мы приехали на место и я открыл дверцу кабины, пёс пулей вылетел на улицу. Стояло раннее утро, и людей на деревенской улице около магазина не было. Выскочив из машины, Матрос сразу остановился и, широко расставив лапы, начал осматриваться по сторонам.
Мимо неторопливо проходил очень крупный пёс с короткой рыжей шерстью и большими повисшими ушами. Он добродушно вильнул хвостом и подошёл к Матросу, желая его обнюхать и, видимо, просто познакомиться. Псу не нужно было этого делать. Матрос был крайне раздражён и взволнован. Он с такой злобой рявкнул на общительного пса, что тот, поджав хвост, метнулся в сторону. Опасливо оглядываясь, он отбежал подальше и больше к нам не подходил.
Матрос покорно следовал за нами до самого дома деда Алексея. Он заупрямился только на крылечке, не желая заходить в незнакомое помещение. Не хотелось оставлять пса на улице, и я на руках принёс его в дом. Видимо, я зря это сделал. Теперь я понимаю, что в комнате на Матроса со всех сторон обрушились запахи ненавистного ему человека.
Пока мы, радуясь встрече, здоровались с дедом Алексеем, пёс стоял на полу и, дрожа всем телом, ошеломлённо смотрел по сторонам.
И тут совсем некстати с ним решил познакомиться кот деда Алексея - Мурзик.
До нашего появления он спокойно дремал на диване. Кот был пёстрой окраски, и я не сразу заметил его на цветном покрывале.
Увидев Матроса, Мурзик сладко зевнул и с дрожью потянулся всем телом, вытягивая вперёд лапы и выгибая спину. В своём доме он чувствовал себя хозяином положения. Мягко спрыгнув с дивана, он неторопливо направился к псу. Когда кот, вытянув вверх усатую мордочку, принялся обнюхивать Матроса, тот уже не выдержал.
Он с визгом бросился прочь, запрыгнул на стол и ткнулся носом в оконное стекло, желая выскочить. Я сразу же открыл дверь в сени, и Матрос, увидев это, бросился наружу. Однако дверь на улицу была ещё закрыта, и он по лестнице умчался на второй этаж. Там пёс попытался боком протиснуться на улицу через узкое окно на сарае. Я успел схватить его в последний момент и отнёс на улицу.
На улице я попытался погладить пса и успокоить. Это мне не удалось. Глухо рыча и скуля, Матрос крепко сжал мою руку зубами, подержал так, то усиливая, то ослабляя хватку, и наконец отпустил. На коже остались глубокие вмятины от его зубов, и я понял, что это последнее предупреждение.
Больше я не трогал пса. Принёс ему воды в миске, что-то из еды и оставил в покое.
Матрос свернулся калачиком посреди двора метрах в трёх или четырёх от крыльца и, казалось, спал. Так он пролежал весь день и весь вечер.
Утром Матроса на этом месте уже не оказалось. Мы недоумевали. Не мог же пёс бесследно пропасть? В то, что он мог самостоятельно вернуться к себе домой, не особенно верилось. Далековато, да и треть пути мы проехали на машине, и пёс не мог вернуться домой по своим следам.
Я предположил, что, обладая острым обонянием, он всё же мог проследовать по следам самосвала до того места, где мы в него садились. Тогда оставшуюся часть пути пёс мог преодолеть, ориентируясь уже по собственным следам. Дождя, который мог бы испортить следы, за последние сутки не было. По крайней мере, в самой деревне.
Дед Алексей рассказал, как однажды ранней весной возвращался домой на мотоцикле из соседней деревни и встретил волка. Матёрый зверь вышел прямо на дорогу на самый верх короткого, но довольно крутого подъёма и, казалось, поджидал мотоциклиста. Он был слишком близко, и разворачиваться назад уже не имело смысла. Дед Алексей сразу включил вторую скорость, как очень шумную, но достаточно быструю, и на полном газу поехал прямо на волка. Он преодолевал подъём в клубах выхлопных газов, разбрызгивая грязь и почти оглохнув от рёва мотора. Лишь в последний момент волк покинул свой пост на дороге и растворился в лесу.
Только отъехав подальше от этого места и остановившись, дед понял, как сильно он испугался в тот момент.
Выслушав рассказ деда Алексея, мы надолго замолчали. Возможная судьба Матроса рисовалась нам всё более мрачными красками.
Но наши опасения были напрасными. Примерно через неделю позвонила тётя Люба и сообщила, что Матрос вернулся домой. Оказалось, что он вернулся через три дня. Вылакав несколько мисок воды, он не одни сутки проспал, лёжа пластом в прохладных сенях. Где Матрос блуждал трое суток и как он нашёл дорогу домой, осталось для нас загадкой.
Дед Алексей предположил, что Матрос пошёл напрямик без дорог и не по своим следам, потому что животные всегда знают нужное направление. Мы с братом уже пытались ходить в лесу напрямик и имели представление, что это такое.
Матрос, видимо, преодолел немало трудностей и опасностей, добираясь домой. Мы сочувствовали псу и стали испытывать к нему большое уважение.
Также тётя Люба сообщила, что приехали погостить родственники. Они хорошенько пожурили тётю Любу за то, что отпустила нас одних в лес ночью.
На всё это дед Алексей глубокомысленно заметил: "Всё хорошо, что хорошо кончается".
В конце лета мы снова приехали к тёте Любе и встретились с Матросом. Он держался особняком, но так было и раньше. В наших отношениях, казалось бы, ничего не изменилось, но я понимал, что утратил, по крайней мере, часть его доверия.
На самом деле я полагаю, что Матрос сам в большой степени виноват в своих приключениях.
Ведь нет ничего глупее, чем с бездумным упорством следовать за людьми, которые идут неведомо куда.