Полуденная жара давно спала, и уже начинался тёплый летний вечер, когда мы с дедом Алексеем решили, что пора возвращаться домой. В тот день мы ходили на дальние лесные покосы, чтобы посмотреть, не начался ли рост рыжиков. Дед Алексей знал множество грибных мест вокруг своей деревни, и я всегда с большим энтузиазмом сопровождал его в лесных прогулках.
Некоторые покосы оказалась заброшенными и заросшими густой и высокой травой. Местами даже успели вырасти небольшие, не выше меня, ёлочки и сосенки. Они выделялись на фоне травы и синего неба, усеянного перьями и рваными клочками белых облаков. Нежная зелень и строгие формы поросли молодых деревьев тешили глаз. Они давали ощущение какой-то особой упорядоченности окружающего мира и приносили чувство покоя.
Мы с дедом часто разделялись и обходили поляны каждый со своей стороны. Иногда я заходил в лес. С трудом, продираясь сквозь плотные завесы ветвей, я заглядывал под деревья и ворошил палкой траву и листья.
Оказалось, что грибов пока мало. Но мы решили наведаться сюда ещё раз, через несколько дней. Местечко было перспективным, и мы возвращались домой не с пустыми руками. Почти половину наших корзин заняли крепкие, беловато-розовые волнушки и оранжевые, с красивыми зеленоватыми кругами на шляпках, рыжики.
Когда мы отправились в обратный путь, я шел за дедом Алексеем по заросшей, едва заметной тропинке и размышлял.
Лето кончалось, отпуск тоже, и это было печально. Каждый год я неизменно проводил отпуск в деревне у деда. Я был убежден, что нигде не отдохнуть лучше, чем на природе в знакомых с детства местах, с которыми уже сроднился.
Вскоре мы добрались до развилки, но дед не повернул в сторону дома, а пошел по тропинке дальше.
Я стал прикидывать расстояния. Получалось, что новым путём идти немного дальше, но не более чем на километр или полтора. Зато мы увидим новые места, а половину пути пройдем по хорошей насыпной дороге. Я давно перенял у деда привычку заходить в лес с одной стороны, а возвращаться в деревню с другой. Так было интереснее.
Мы прошли всего несколько сотен метров и, не сговариваясь, остановились. Тропинку пересекала широкая вырубка. Недалеко впереди снова начинался лес, и в него заходила наша тропа. А вот в длину просека была много больше. Вправо она тянулась, чуть ли не до горизонта.
- Ты смотри, что опять наделали, - горестно сказал дед и всплеснул руками.
Действительно, везде торчали пни, валялись и топорщились толстые ветви. Лежали поваленные стволы деревьев. Царил полный хаос. Мне уже приходилось видеть подобное и каждый раз такое зрелище производило на меня гнетущее впечатление.
Однажды дед Алексей показал мне старую колхозную вырубку. Она выглядела как большая аккуратная поляна и напоминала газон. На ней не было не только пней, но даже кочек. Было впечатление, что кто-то раскатил пушистый зелёный ковёр. Я бродил по этой поляне и поражался столь рачительному отношению к природе. Ведь это было в глухом лесу, в нескольких километрах от ближайшей деревни. Тогда дед и рассказал мне, что раньше были только колхозные и государственные вырубки и лишь недавно появились частные. Государственные были не столь аккуратны как колхозные. А уж про частные и говорить не приходится. Раньше дед работал главным агрономом в колхозе и хорошо разбирался в таких вещах.
С тех пор, увидев небрежно порушенный лес, я всегда вспоминал колхозный вырубок и тот разговор.
Дед ещё немного постоял, осматриваясь, и мы двинулись дальше. Перебравшись через завалы деревьев, мы снова вошли в девственный лес, и тягостное впечатление постепенно рассеялось.
Вскоре мы миновали заросшую и узкую около метра шириной просеку. Я знал, что неподалеку она пересекается с другой и там стоит квартальный столб с номерами квадратов. Когда я ещё учился в школе и приезжал на каникулы дед Алексей рассказал мне, что весь лес поделён на квадраты просеками. У него была карта с лесными кварталами, и я сразу скопировал её на кальку. С тех пор я всегда брал её с собой в лес. С этой картой, даже не доставая компас, было очень удобно ориентироваться на местности. Достаточно было выйти на квартальный столб. Раньше эти просеки регулярно расчищались, но потом многие из них стали зарастать. Тогда я научился уточнять их расположение по просветам в вершинах деревьев.
Далее на нашем пути лежал не широкий, но длинный, наполовину заросший лесной пруд. Иногда он совсем высыхал, но сейчас был полон воды. Дед Алексей предложить отдохнуть, и я согласился. Я тоже немного устал, да и не хотелось ещё возвращаться домой.
Мы тут же решили разжечь костер. Я принес бересты и сухих веток, а дед принялся раскладывать всё это на узком мыске, который выдавался далеко в воду. Я по достоинству оценил место, которое он выбрал. Здесь практически исключалась возможность случайно вызвать лесной пожар. Дед Алексей родился и вырос в деревне и всегда очень бережно относился к природе.
Когда огонь разгорелся, я принёс несколько еловых лап для лежанки. Мы расположились поудобнее и поближе к костру. Я наблюдал за проплывающими облаками, за рябью гонимой по воде лёгким ветерком и наслаждался покоем.
Вечерний лес постепенно наполнялся звоном и гомоном птичьих перекличек. Поскрипывали и стонали раскачиваемые порывами ветра деревья, а иногда далёким эхом отдавался дробный стук дятла. Порывы ветра отгоняли комаров и надоедливо гудящих слепней, но порой застилали глаза едким дымом, приносили жар, и мне приходилось отворачиваться от костра. Вдруг я услышал хруст и звуки напоминающие далёкие шаги, а затем треск и натужный стон падающего дерева. Приподнявшись, я попытался рассмотреть что-нибудь в полумраке между деревьями, но ничего не увидел и снова опустился на импровизированную лежанку.
- Никого там нет, - сказал дед, доставая портсигар - в эту пору ни зверь, ни человек сюда не пойдёт.
Дед Алексей неторопливо размял папиросу, прикурил от тлеющей головёшки и аккуратно положил её обратно в костер. Я смотрел на его сутулую спину, короткие седые волосы и с грустью думал о том, что за последние годы дед сильно постарел. Но, не смотря на возраст, он был энергичен и очень деятелен. Смуглое и словно вырубленное из старого дерева лицо хранило печать мудрости и спокойствия.
Вскоре, дед Алексей прервал мои размышления.
- Люди сейчас стали совсем не те, что были раньше, до войны, да и сразу после войны тоже, - задумчиво сказал он. - Не такие открытые и не такие доверчивые что ли, по крайней мере, в деревне.
- Но, как это, почему? - удивился я.
- Даже не знаю, как тебе объяснить, - сказал дед. - Ну, например, раньше в любую избу хоть днем, хоть ночью мог постучаться незнакомый человек и его всегда принимали как дорогого гостя. Его кормили, поили, может быть, даже делились последним и укладывали спать. Кстати, так очень быстро распространялись новости, без всяких там радио и газет.
- То есть любого незнакомого человека изначально считали другом? - уточнил я, формулируя вопрос по-своему.
- Ну, можно и так сказать, - ответил дед. - Раньше ворота и двери в деревнях часто даже не запирали.
Я вспомнил, что и сейчас у людей в деревне осталась привычка, когда дома никого не было, ставить палку или жердочку наискосок у двери. Дед, безусловно, был прав. Ведь я в детстве хорошо знал многих жителей нашей пятиэтажки. Мы часто ходили друг к другу в гости. Взрослые, встретившись во дворе, обсуждали новости, играли в домино. Молодежь иногда собиралась в команды для игры в волейбол. Сейчас я почти никого не знал дальше своей лестничной площадки. Даже новости своих ближайших соседей я узнавал иногда много времени спустя.
- А сейчас как стало? - на всякий случай уточнил я, уже зная примерный ответ.
- А сейчас ночью тебе вообще не откроют, да и днем не скоро достучишься. А к столу чужого точно не пригласят. Так теперь стало, - печально заключил дед.
- Ну, вот например, в детстве у меня был такой случай, - сказал дед Алексей спустя какое-то время.
Я сел поудобнее и приготовился слушать.
- Я тогда учился, кажется, в седьмом классе. Шла война, и я промышлял как мог, надо было помогать семье, - неторопливо начал рассказывать дед Алексей. - У отца была мелкокалиберная винтовка, я иногда тайком брал её и вместо уроков ходил на охоту. Бывало, что мне крепко попадало за это, но иной раз обходилось.
- А на кого можно было охотиться с "мелкашкой?" - спросил я. - Ведь на большого зверя с ней не пойдёшь.
- Я охотился на тетеревов, на лисиц, в общем, на птицу и не крупного зверя, - пояснил дед. - Конечно, сначала нужно было их найти. Иногда я проходил большие расстояния, но возвращался ни с чем. Но, в тот раз мне повезло. Дело было где-то в ноябре или декабре, но как раз началась оттепель. Утром мне надо было идти в школу, но я не пошел. Я надел на валенки лыжи, взял ружьё и отправился в поля за деревней.
- У тебя были охотничьи лыжи? - заинтересовался я.
- Не совсем охотничьи, - ответил дед Алексей, грустно улыбаясь, - лыжи были самодельные, но широкие и короткие. Ходить на них было тяжелее, чем на фабричных, но и совсем без лыж тоже нельзя.
- Конечно, - согласился я, - А что было дальше?
- Сначала я довольно долго ходил по полю в разных направлениях впустую. Но, наконец, мне попался свежий лисий след. - продолжал рассказывать дед Алексей. - Я шел по нему не один час. Снег был мокрый, рыхлый, и идти было тяжело. Зимой лиса в основном питается мышами, и я надеялся догнать её, когда она остановиться поохотиться. Но я уже совсем выбился из сил, когда далеко впереди увидел лису. Поле было с впадинами и буграми. Они были небольшими, как раз подходящими для охоты. Я спрятался за бугорок, но надо было подобраться поближе. Сначала мне показалось, что лиса ведёт себя как-то странно. Прямо как расшалившийся котенок. Просто тогда, я впервые увидел, как лисица мышкует. Она то припадала к земле, то высоко подпрыгивала. Иногда она с размаху, сильно ударяла по снегу передними лапами. Иной раз полностью зарывалась в сугроб, и снаружи торчал только хвост. Временами она буквально танцевала на задних лапах. Я засмотрелся на лису и надолго забыл об охоте и обо всём на свете. Потом я прикинул расстояние, направление ветра и начал приближаться к лисице. Пришлось сделать изрядный крюк, чтобы подойти к ней против ветра. Я старался двигаться бесшумно. Когда лиса поднимала голову и осматривалась, я замирал неподвижно и ждал, когда она успокоиться.
- Наверное, лиса не различает цветов и видит всё черно-белым? - спросил я.
- Этого я не знаю, но она плохо различает неподвижные предметы. Если не шевелиться, когда лиса осматривается по сторонам, то она может и не обратить на тебя внимания, - ответил дед, поправляя костёр.
- Я знал, что если бы сумел подойти метров на пятьдесят то, скорее всего, не промахнулся бы, - продолжил он, - стрелять со ста метров мешал ветер. Его силу трудно учесть. Наконец мне удалось подобраться к ней на расстояние выстрела, но лиса почему-то решила сменить место охоты и побежала дальше. Пришлось снова её догонять, а потом подкрадываться, когда она остановилась поохотиться. Это повторялось несколько раз, и вся моя одежда промокла от пота и таявшего снега. Уже начинало смеркаться, когда я, наконец, подобрался на расстояние верного выстрела и нажал на спуск.
- А лиса... - начал я, машинально, не зная, что сказать дальше, потому что, мне стало жаль животное.
- Да, просто ткнулась носом в снег, вот и всё, - проворчал дед Алексей и, немного помолчав, продолжил рассказ.
- Я уложил добычу в вещевой мешок и только тогда понял насколько устал. Просто совсем выбился из сил. Увлёкшись охотой, я ушёл слишком далеко от дома. Быстро темнело, а возвращаться надо было километров семь или восемь по моим подсчетам. И это по полям, по снегу, без всяких там дорог. Я решил, что лучше всего будет добраться до ближайшей деревни и попроситься переночевать. Я рассчитывал, что до неё не больше двух километров, если идти напрямую по полю.
- А дорога была далеко? - спросил я, стараясь вспомнить те места.
- На дорогу я решил не выходить, - ответил дед. - Она была в стороне, а я не знал насколько далеко и решил поберечь силы и время. До деревни я добрался уже ночью, весь мокрый и едва передвигая ноги. Не раздумывая, я постучался в первый попавшийся дом, у которого светились окна. Хозяин и хозяйка сразу бросили все свои дела. Они без лишних вопросов, усадили меня за стол и стали отпаивать горячим чаем. Всю мою одежду, промокшую насквозь, тут же развесили и разложили на печи, а мне дали что-то сухое. Хозяин - крепкий такой мужик и видный, сел во главе стола и велел жене принести поесть. Когда она стала носить еду, я понял, что по тем-то временам их семья жила неплохо и даже богато. Понятно, что были солёные грибы и картошка, но были и пироги с разными начинками и варенье и даже рыба. А в ту ночь они не спали, потому что, как раз пекли пироги. Немного отогревшись и придя в себя, я рассказал им о себе. Кто я и откуда, из какой деревни. Конечно, они знали моего отца или слышали о нём, в деревнях все знают друг о друге. Но о моей семье мы не говорили. Хозяин дома оказался заядлым охотником и очень заинтересовался моими приключениями. А когда он понял, что лисицу я добыл, и она у меня в рюкзаке, то совсем разволновался и тут же попросил её показать. Когда я развязал тесёмки и достал лисицу, то даже расстроился. Мокрая, худая и помятая она выглядела совсем жалкой добычей. Но хозяин дома был другого мнения. Он перенёс лису поближе к лампе, и на свету долго её рассматривал, тряс и восхищался мехом. Потом он предложил продать ему лисицу или поменять на продукты, точнее на пироги. Я не раздумывая согласился на пироги и потом ни разу не пожалел об этом.
- Лампа у них была керосиновая, как у нас на чердаке? заинтересовался я. - Или уже было проведено электричество?
- Керосиновая, - ответил дед. - Конечно электричество провели в деревни ещё задолго до войны, но тогда случались перебои. А лампа была помощнее и побольше нашей. У нас ведь обычная "трехлинейка", а у них была, кажется семилинейная. Ну, ты знаешь, у неё фитиль намного шире и светит она ярче.
Разговоры о еде напомнили мне, о том, что мы не обедали и разожгли аппетит.
- Зря мы не взяли картошки, - посетовал я, - можно было бы испечь.
- Да кто ж знал, что мы будем жечь костёр? - удивился дед. - Но кое-что у меня всё-таки есть.
Он порылся в корзине и достал аккуратно завёрнутый целлофановый пакет, в котором оказались два посыпанных солью ломтя хлеба.
Это было как раз то, что нужно. Я отломил кусок хлеба, нанизал на тонкую веточку и принялся обжаривать на костре.
- А дальше что было? - спросил я, когда мы поели. - Тебя сильно ругали дома?
- От тепла и обильной еды меня тогда совсем разморило, и хозяева, увидев это, тут же приготовили мне постель на печке, - продолжил рассказывать дед Алексей.- Уже засыпая, я попросил разбудить меня пораньше, потому что понимал, что дома обо мне будут беспокоиться. Подняли меня ни свет, ни заря - за окнами только начинало светать. Но на столе уже стоял кипящий самовар, и дымились горячие с пылу с жару пироги. Даже не помню, чтобы я ел когда-нибудь что-то более вкусное. Тем временем хозяин достал мой вещевой мешок и принялся укладывать туда пироги. Сначала он засунул в мешок громадный рыбник, а потом стал класть пироги поменьше с самыми разными начинками. Пирогов поместилось в мешок удивительно много. Когда мешок был полон, хозяин поднял его и покачал в руке, как бы взвешивая. Он спросил, доволен ли я обменом. Конечно, я был доволен, можно было и не спрашивать. Поблагодарив хозяев, я отправился домой. Обратно я пошел уже по дороге, а не полем. Хотя по дороге идти было дальше, больше десяти километров. Но ходить по полям и бездорожью напрямик, мне в то утро уже не хотелось. Мешок с пирогами был тяжелым, но я не заметил, как прошел всю дорогу и совсем не устал. Когда я вернулся домой, вошёл в избу и увидел родителей, то ни слова не говоря, стал выгружать пироги из мешка на стол. Все были настолько рады моему возвращению, да и пирогам тоже, что меня в тот раз никто не ругал. Да что тут говорить. Ведь впервые за долгое время вся семья смогла поесть досыта.
- Да, тогда я понимаю, - сказал я, - в такие времена за это не жалко отдать любую добычу. Даже если бы лиса была чернобуркой.
- Чернобуркой эта лиса, конечно, не была, но мех у неё действительно был интересный, - задумчиво проговорил дед. - Она была потемнее, чем у нас обычно бывают лисицы. Даже живот и грудь у неё были серые, а по спине шла темная полоса с сединой.
Костёр уже догорал, и лишь отдельные языки пламени приплясывали на углях и чёрных головёшках. Стало прохладно, а водная гладь пруда замерла в неподвижности и напоминала большое зеркало.
- Человек может бесконечно долго смотреть на огонь, на воду... и на то, как работают другие люди, - припомнил я прочитанное где-то.
- Ага, вот значит, как рассуждает современная молодёжь, - рассмеялся дед Алексей. - Понятно.
Я тоже заулыбался, и подумал о том, что могу ли я быть представителем современной молодёжи в столь серьёзном вопросе?
- Интересно, а животным нравиться смотреть на огонь, на спокойный и ровный, неопасный такой огонь? - спросил я. - Где-то я читал об этом.
- Нет, вряд ли, - подумав, ответил дед Алексей. - Скорее наоборот. Рассказывают, что давно, ещё до войны работал в этих местах почтальон. Он был один на несколько деревень и ездил на велосипеде. Этот почтальон знал все короткие пути и тропинки. Часто ездил из одной деревни в другую лесом и нередко ночью. Однажды он подобрал в лесу совсем маленького волчонка. Скорее всего, его мать убили охотники, а волчонок как-то спасся. Почтальон выкормил, вырастил волчонка и с тех пор его повсюду сопровождал взрослый волк. Собаки в деревнях ненавидели этого волка, но после нескольких стычек предпочитали прятаться, как только он появлялся. Волк сторонился людей и никого не подпускал к себе кроме хозяина. Люди осуждали почтальона и говорили, что дружба с волком добром не кончиться. Почтальон только смеялся в ответ. Он говорил, что теперь у него такая надёжная охрана, что он может не бояться ни зверя, ни человека. Но вот однажды почтальон не успел добрать до одной дальней деревни засветло, и ему пришлось заночевать в лесу. Ночь была холодная, и он решил развести костёр. Но едва он начал разжигать огонь волк сильно заволновался. Он рычал на почтальона, мешал ему подкладывать дрова и всем своим видом показывал, что костер ему очень не нравиться. Но человек не послушался зверя, и когда костёр заполыхал в полную силу, волк бросился на почтальона и загрыз его насмерть.
- Вот это да... вот это друг! - ошеломлённо проговорил я. - И это не смотря на то, что человек его вырастил с самого раннего детства.
- Да, несмотря ни на что, - подтвердил дед. - Люди иногда ошибочно думают, что волка можно воспитать как собаку. Но волк - это совсем не собака, и он никогда не будет собакой.
- Недаром есть пословица "Сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит", - вспомнил я. - А что стало с волком?
- Этого волка больше никто не видел. Видимо он ушёл в лес и вернулся к обычной для зверя жизни.
Очень печальная история, но в ней нет ничего такого нового, особенного. И зачем только ты мне её рассказал? - спросил я. - Только настроение испортилось.
- Так, для общего развития, - проговорил дед Алексей, сдержанно и загадочно улыбаясь...
Так уж получилось, что это был наш последний с дедом Алексеем поход в лес и наш с ним последний костёр. Тогда я этого не знал. А если бы знал? Что бы я мог спросить тогда, что сказать? Даже сейчас я не знаю, о чём можно спросить у умудрённого жизненным опытом человека. И что можно сказать близкому человеку, когда видишь его последний раз...
Иногда я вспоминаю тот вечер, и пытаюсь понять, чему же улыбался тогда дед Алексей? И порой мне кажется, что я уже знаю...