Однажды я решил навестить деда Алексея, а заодно просто отдохнуть от городской суеты. Была зима, но я, недолго думая, быстро собрался и, на пару дней, приехал к нему в деревню. Заняться было особенно нечем, выходить на мороз не хотелось, но я не скучал. Мне всегда нравилась сама атмосфера деревенского быта.
Кроме того, дед, в прежнюю свою бытность работавший главным агрономом, выписывал и покупал множество не только сельскохозяйственной, но и художественной периодики. Журналы постепенно накапливались и высокими стопками хранились в дальней комнате на втором этаже. И вот поднявшись туда, я, для начала, выбрал несколько толстых, богато иллюстрированных научно-популярных ежегодников "Сельский календарь". Помимо материалов о лучших людях и хозяйствах советской деревни в календарях было много интересного. Встречались советы рыболову и охотнику, познавательные статьи о животных и даже рассказы и стихи для детей.
В это время года на втором этаже было холодно, почти так же как на улице, и туда редко поднимались. Поэтому я поспешил вернуться в так называемую "зимовку" на первом этаже. Дверь в неё была тщательно утеплена, а окна на кухне и в комнате имели двойные рамы. Приятно было, вернувшись с холода, поскорее затворить за собой низенькую дверь, и снова окунуться в уют и тепло.
Иногда к деду Алексею заходил кто-нибудь из соседей, и они подолгу обсуждали всевозможные деревенские дела и новости.
Но, лишь один из гостей запомнился мне особенно хорошо. В тот день на улице было довольно морозно, и он, бодро топая, зашёл в избу в клубах пара и напустил холода. Незадолго до этого я перечитывал роман Хемингуэя "По ком звонит колокол" и, увидев гостя, почему-то сразу вспомнил один из диалогов. Там с интересными подробностями описывались два типа дураков. Летний дурак машет руками, говорит глупости и с ним сразу всё понятно. А вот с зимним дураком сложнее. Заиндевелый, закутанный в тёплые, толстые одежды и неторопливо передвигающийся он может выглядеть очень солидно. Лишь когда человек разденется, люди видят, кто перед ними на самом деле.
Когда мужчина снял мохнатую шапку и объёмную шубу, я увидел, что гость - сухощавый и уже довольно пожилой человек. Наверное, он был ровесником деда Алексея. Мужчину звали Николаем, и он не выглядел дураком. Во всяком случае, гость не размахивал руками и не вертел головой во все стороны.
Дед пригласил Николая к столу, и они сели пить чай. Сначала мужчины вели самый обычный неторопливый разговор. Я в нём не участвовал и особенно не прислушивался. Удобно развалившись на кровати, я в поисках чего-нибудь интересного, листал сельский календарь за какой-то год ещё начала семидесятых.
Потом я обратил внимание на то, что у Николая на удивление много всевозможных проблем, неотложных дел, и он всё время жалуется на разнообразные трудности. "Тропинку к крыльцу почти каждый день расчищаю, всё время снегом засыпает. Баньку бы надо поставить, но одному трудно, а дети не помогают, - жаловался он. - Картошку, конечно, приезжают копать, но в этом году она не уродилась. Рыжиков и груздей насолил на зиму много, мне одному столько не надо. Но никто за ними не приезжает. И с ягодами то же самое. Клюквы осенью набрал несколько вёдер, а варенья черничного столько наварил, что мне за всю жизнь не съесть. Дочь обещала приехать за моими заготовками, да видно некогда ей, а мне всё это надо хранить и перекладывать".
Дед Алексей неторопливо курил папиросу и ничего не говорил. По его смуглому и строгому, прорезанному глубокими морщинами лицу, нельзя было понять, о чём он думает. Но иногда дед подолгу пристально смотрел на собеседника, и я понимал, что он внимательно слушает.
Постепенно гость разволновался и усиленно жестикулируя, высказывал бесчисленные жалобы на жизнь всё торопливей и громче.
- Ведь мы с тобой почти ровесники? - неожиданно спросил дед Алексей. - Но, ты, наверное, моложе меня лет на пять?
- Ну, да, - удивился Николай, - и я уже давно на пенсии.
- Ты пойми, в нашем возрасте, беспокоиться уже ни о чём не нужно, - неторопливо сказал дед и, глубоко затянувшись, выпустил вверх струю дыма. - Всё уже давно сделано, и больше ничего делать не надо.
- Но, как это? - удивился собеседник, и уставился на деда.
- Да так. Раньше надо было беспокоиться, - быстро ответил дед с мимолётной улыбкой, но потом заговорил снова размерено и серьёзно. - Ты уже сделал в этой жизни всё, что должен был сделать, ну, или то, что сумел, а теперь можешь угомониться. Уже пора. Живи, наконец, спокойно.
После этих слов я заинтересовался и отложил в сторону толстый том ежегодника.
Видимо, Николай не понял всей глубины смысла слов деда Алексея. Похоже, он вообще ничего не понял. Опустив голову, Николай нервно постукивал пальцами по столу. "Никто меня не понимает", - говорил его понурый облик.
Мне в то время до пенсии было ещё лет тридцать. Но слова деда настолько меня поразили и заинтересовали, что я сразу "примерил" их на себя. "Возможно, я тоже уже всё сделал и мне ничего больше делать не надо, - подумал я и тут же почувствовал восторг. - Вот это да! Здорово!" "Что-нибудь я, конечно, ещё сделаю, - продолжал я размышлять, - Но не, потому, что это так уж необходимо, а просто, потому что есть интересные и увлекательные занятия. Я буду делать только то, что мне нравиться, даже не особо беспокоясь о результате. Получилось - хорошо, не получилось - неважно, может быть, потом получиться. Важнее чтобы приносил удовольствие и радость сам процесс. И значит, теперь я могу жить спокойно и не волноваться по пустякам!"
Потом я вспомнил, что мне ещё всё-таки придётся ходить на работу, и не факт, что она всегда будет мне по душе. Но это уже не могло испортить моё настроение. Я почувствовал, что теперь нахожусь в новой, более комфортной для себя реальности, и не собирался её покидать. Позже, я подумал, что возможно, мысль, высказанная дедом Алексеем, перекликается с идеями какой-нибудь из духовных практик Востока. Но, не имея глубоких знаний в этой области, я не смог припомнить ничего подходящего.
Я настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как беседа деда Алексея и Николая подошла к концу. Не знаю даже, до чего они договорились. Я обратил внимание на гостя лишь, когда он уже оделся и собрался уходить. Машинально попрощавшись с Николаем, я смотрел как он, нагнувшись, выходит в сени. Дверь за ним мягко закрылась и втолкнула в комнату волну зимнего холода.
- Всё никак не угомониться, - с улыбкой сказал дед, когда, громыхнув засовами, закрылась дверь на улицу. - Ну, это бы ещё ладно, так ведь ходит и всем жалуется.
- Может быть, я тоже уже всё сделал? - осторожно спросил я.
- Может быть, - серьёзно ответил дед и энергично прошёлся по комнате.
- Тридцать лет, пожалуй, самый лучший возраст в жизни, - заявил он, остановившись возле моей кровати.
- Почему?
- В этом возрасте и здоровье ещё сохранилось, и умишко кой, какой уже появился. Но люди не берегут здоровье, пока не потеряют. А потом тратят много времени, денег и сил, чтобы только сохранять и поддерживать остатки, - объяснял дед Алексей. - И обычно, после тридцати, люди живут, пользуясь только теми знаниями и опытом, которые получили к этому времени.
- Но ведь чему-то новому можно научиться и позже? - удивился я.
- Можно, но основы закладываются до тридцати. Позже трудно перейти к чему-то новому. Есть, конечно, уникальные люди и, пожалуй, я могу нескольких таких припомнить, но большинство живёт именно так.
К кровати подошёл кот Мурзик и, мягко запрыгнув, уютно устроился на ворсистом одеяле. Кот был очень стар и уже жил у деда Алексея, когда я, много лет назад, впервые приехал к нему на каникулы. Я осторожно погладил худенькое, с выпирающими лопатками, тельце, и кот тихонько заурчал.
- Мурзик меня любит, сам ко мне пришёл, - заявил я с гордостью.
- Пожалуй, он больше любит твоё шерстяное одеяло, - улыбаясь, сказал дед, и мы засмеялись.
"Да, дед Алексей как всегда прав", - подумал я, но ничего не сказал.
И сейчас, много лет спустя, когда я вижу какого-нибудь, крайне взволнованного и спешащего куда-то человека, не замечающего никого и ничего вокруг, хочется остановить его, попытаться как-то успокоить, что-то объяснить...
Но я никогда этого не делаю, потому что знаю, - меня просто не поймут.