Добрый день, господа! Позвольте представиться. А впрочем, мое имя вы уже прочли. Тем не менее, представление как-то нужно продолжить далее. Поскольку мне, как и всем нам, приходилось в своей жизни заполнять множество самых разных анкет, постольку я и решил вместо лишних слов, которые зачастую имеют цель лишь скрыть правду, представить вам одну из заполненных мною анкет. Я предложу Вашему вниманию самую правдивейшую из когда-либо и кем-либо составленных анкет.
Моя анкета на сайте Знакомств.
Мой Профайл
Здравствуйте, Саргедон Ахиллесыч Золотопятов!
Моя страница
Ваша страница находится на ... месте. Просмотров за сегодня: ... , за месяц: ... .
Поднять "наверх"?
Хотите повысить популярность вашей страницы в 7 раз?
Возраст: 50 лет, знак Зодиака: Рак
Автопортрет
Ваше образование, институт: Школа искателей жемчуга в Буэнос-Айресе
Ваш любимый художник: Репин - его "Бурлаки" напоминают мне мою шхуну.
Самое поразительное для вас открытие: Открытие моего сундука.
Ваши любимые литературные герои: Колобок - я чем-то похож на него.
Самое недавнее ваше достижение: Кутил пять ночей подряд.
Самая недавняя неудача / потеря: Потеря золотого дублона.
Какую цель ставите перед собой сейчас? - Найти его.
Работа, о которой вы мечтаете: Уже достиг.
Если бы у вас была масса свободного времени, чем бы вы занялись? - Писанием мемуаров.
Любимое блюдо? - Сухари и вода.
Место в городе, где вы любите бывать: У входа в магазины "Интим" - преодолевая искушение войти в них, я набираюсь мужественной силы.
Ваш любимый город: Буэнос-Айрес - город моей молодости.
Как долго вы можете быть без общения? - С моим сундуком?
Книга, которую вы сейчас читаете: Финансовый отчет.
Ваше любимое занятие? - Перебирать золото,бриллианты и жемчуг в моем сундуке.
Состояние духа в настоящий момент: Спокойное созерцание своих достоинств и несовершенств.
Обо мне : Чертополох нам слаще и милей
Растленных роз, отравленных лилей.
( Шекспир )
Знакомства
Познакомлюсь:
с Девушкой в возрасте 18-80 лет
Цель знакомства:
Регулярный секс вдвоем.
Интим за деньги.
Материальная поддержка: Готов стать спонсором.
Есть ли дети:
Есть, живем порознь.
Состою в официальном браке:
Женат для вида.
Типаж
Рост 145см. Вес 95 кг.
Профессия: Искатель жемчуга
Волосы на теле и голове :
усы, борода, щетина, грудь, спина, руки, ноги;
голова бритая наголо
Телосложение: Полное
На теле есть пирсинг, татуировки
Знание иностранных языков: Итальянский, португальский. Еще понимаю язык тетеревов, когда они токуют.
Интересы
Что я буду делать в свободный день:
Пойду в ночной клуб.
Открою мой сундук и буду любоваться на золото и бриллианты. (Размер сундука - 2 куб.м.)
Улечу на Канары.
Занятия спортом: Подводное плавание.
Мои интересы: Бизнес и финансы.
Любимые музыкальные направления: Звуки, издаваемые бьющимися друг о дружку золотыми монетами.
Отношение к курению: Курю
Отношение к алкоголю: Люблю выпить.
Сексуальные предпочтения
Ориентация: Гетеро.
Меня возбуждает: Волосатость;
И еще - когда я осыпаю партнершу пригоршнями золота и бриллиантов.
В сексе я люблю: Благодарный взгляд партнерши.
Был ли гомосексуальный опыт: Однажды высокое должностное лицо поцеловало меня в обе щеки на официальном приеме.
Как часто хотели бы заниматься сексом: Каждую минуту.
Был ли гетеросексуальный опыт: Да, только секс.
~/~
Сатира II
На одном вечере читал с листа свои произведения человечек невысокого роста, худой и бледный. Казалось, он был полон желчи. В руках он держал кипу листов бумаги, причем держал ее таким образом, как может держать лишь голодный только что доставшийся ему приличный кусок сала. Прямо напротив него в зале среди других расположился внимательный зритель или слушатель - как вам будет угодно. Он представлял собой полную противоположность чтецу. Это был толстячок с лысой головой и личиком, глядя на которое сразу вспоминался известный фильм "Налево от лифта", где лицо героя сравнили с попкой младенца. Я потому так свободно говорю о его внешности, что и сам обладаю примерно такой же. Он был румян и пригож собою. (Я, кстати сказать, тоже недурен. Делаю это замечание для дам ).
- Кто это такой? - спросил я своего соседа, человека в очках с металлической оправой.
-Вы разве не знаете! - удивился он, - Это же Жванецкий! Или вы не допускаете, чтобы столь известное лицо могло находиться сейчас в этом зале? Однако согласитесь, что где-то должны ведь находиться и самые что ни на есть известные люди. Ведь не могут же они нигде не быть!
-Вы так полагаете? А вот Наполеона нигде нет, а между тем он будет более знаменит, нежели ваш Жванецкий.
Мой собеседник уставился на меня, как смотрел на пассажиров в поезде проводник из стихотворения Маяковского о паспорте. Должен признаться, на меня иногда находит, т.е. я начинаю медленно двигаться по фазе, по выражению одной юной поэтессы на данном сайте. Однажды, когда я был на приеме в Кремле, где мне должны были вручить орден "За заслуги перед Отечеством", я в самую минуту этого вручения вдруг возымел трудно преодолимое желание скрутить кукиш. Я уже полез правой рукой в карман пиджака, словно бы за носовым платком, чтобы без всяких помех и последствий скрутить там кукиш, как вовремя одумался. Мне пришла в голову мысль, что хотя моего кукиша никто и не увидит, однако я не смогу удержаться от того, чтобы не прыснуть со смеху. Если бы не моя веселость, я бы не сделался бизнесменом и не скопил бы тех деньжищ, которыми в данный момент обладаю. Вернемся, однако, к теме данного рассказа.
Жванецкий тоже, вероятно, был любителем двигаться по фазе в некие моменты. Уже давно было видно, что он не слушает чтеца. А теперь он и вовсе стал слишком много шептаться о чем-то со своим соседом (кажется, это был Евгений Петросян) и даже издавать смешки. Наконец чтец остановился, перестал читать и взглянул поверх очков на Жванецкого и его собеседника. Те на минуту примолкли, но тут же их смешки прозвучали еще более явственно. Чтец положил свою рукопись на стол. Представьте себе голодного, который вынужден тут же расстаться со свалившимся ему откуда-то с неба в руки куском сала или хлеба. Вот точно такой же вид был у худенького человечка. Вид всей этой сцены был таков, словно свинья в поисках желудей набрела в лесу на очковую змею, и та, зашипев, сделала стойку. Чтец снял очки, снова одел их и вдруг спросил хрипловатым голоском:
- Не понимаю, что вас здесь так забавит?
А было совершенно очевидно, что смешки светочей нашей эстрады были вызваны не достоинствами читаемого произведения, а скорее всего личностью его автора. И тут произошло нечто невероятное. Я думаю, что и лучший из клоунов не сумел бы так передразнить или посмеяться над Жванецким и Петросяном.
"Или наша жизнь станет лучше, или мои произведения станут бессмертными!" - это известное изречение Жванецкого маленький человечек повторил несколько раз с самыми различными интонациями и делая самые невообразимые гримасы. Затем он перешел к Петросяну."Едет Ковпак на белом коне!" Здесь разнообразие гримас было еще более богатым. Публика стала смеяться. В самом деле, не смеяться было невозможно. Жванецкий и Петросян встали со своих мест.Так Ельцин в 1993 году вставал и уходил из зала заседаний парламента, когда ему не нравились выступления депутатов. Весь вид наших сатириков говорил о том, что они скорее апеллировали к благоразумию публики, чем надеялись на силу своего собственного оружия, т.е. своего языка, своего остроумия и т.п. Это бросилось публике в глаза. Ведь нельзя же отрицать в ней некоторой степени проницательности. Но точно так же не можем мы отрицать и той тончайшей доли самолюбивой и ревнивой чувствительности в артистах, особенно знаменитых.
Жванецкий и Петросян уже чуть было не вышли из зала, как остановились. Жванецкий, простирая руку к чтецу ... Вы были у Казанского собора в Питере? Вот как раз на одну из двух стоящих там статуй и был похож в этот миг Жванецкий. О если бы не его животик! ( Он мне и самому частенько мешает, особенно когда я имею дело с прекрасным полом). Если бы не его животик, говорю я, какая бы это была достойная небожителей и роковых минут истории поза! То, что произнес Жванецкий, грянуло на уши публики еще более поражающей силой, нежели его же афоризм из уст его желчного противника.
- Разве это рифма? Разве стихи?!
"Сократ смотрел в облака,
Тут с крыши в рот ему наклала ящерка".
Это не стихи, это черт те его знает что! Разве может ящерка наложить в рот великому философу? И вообще все, что Вы здесь нам прочли не смешно до крайней степени. Так могут писать только какие-нибудь летописцы вроде Пимена, какие-нибудь архивариусы, а не современные поэты-сатирики!
Жванецкий опустил руку и снова стал походить на обычного человека, а не на статую у Казанского собора. На его лице заиграла та самая улыбка, которая блуждает время от времени от одного поэта к другому. Видимо, как раз именно такую улыбку и имел в виду в 20-х годах прошлого века наш великий пролетарский писатель, когда сказал о своем герое, что лицо его не было чуждо улыбчивой иронии. Такое выражение лица говорит о сдерживаемом, потаенном бешенстве и само способно иной раз вызвать припадок бешенства и у менее вспыльчивых людей, чем наш желчный чтец. Последний подбежал к Жванецкому и, жестикулируя руками, словно дирижер,перед которым был оркестр, исполнявший форте-виваче из какой-либо симфонии Шостаковича, закричал:
- А вы ничего не понимаете в сатире и в смехе вообще! Вам подавай только чисто физиологический смех - чтобы тряслось и дрожало, словно желе, ваше толстое брюхо! Вы и ваша публика относитесь к смеху и к искусству вообще чисто потребительски! Будто весь результат сатиры и искусства заключается в том, чтобы вы посмеялись, получили удовольствие и разошлись, и чтобы завтрашний день начался и прошел так же, как сегодняшний и вчерашний!..
Желчный говорил бы и махал руками еще долго, если бы некая пружина ( я и теперь еще время от времени поворачиваю голову и осматриваю свой зад - нет ли и впрямь там чего-то вроде катапульты?) не заставила меня вскочить с кресла и подойти к Жванецкому:
- Пойдемте отсюда, мой друг! Достойно ли Вас быть в обществе таких грубиянов! Вас, билеты на концерты которого стоят по меньшей мере 4000 рублей! Идемте, идемте!
Я взял его под руку. Мы пошли из зала.Следом за нами шел Петросян.
-Позвольте поблагодарить вас! - сказал мне Жванецкий, когда мы вышли на улицу, - Мы с вами вроде бы незнакомы?
Я представился.
-О! - воскликнули оба разом Жванецкий и Петросян, - Рады знакомству с представителем бизнеса!
- А где теперь не бизнес? - ответил я, - Ведь вы тоже своим словом делаете денежки и приумножаете свои и вообще наши капиталы.
-Гм,гм! - промычали они и стали посматривать в сторону, где стоял ряд из нескольких иномарок.
- Что же мы, однако, будем делать? - спросил Жванецкий, - Не желаете ли ко мне в гости?
Через минуту мы уже неслись по магистрали в машине Жванецкого. Его квартира была обставлена так, как и подобает быть обставленной квартире столь знаменитого маэстро в искусстве слова. Мы разместились в его кабинете, где, цедя из рюмок и бокалов коньяк и дорогих сортов вина, болтали в течение пары часов о всякой всячине, в том числе и о делах отечественного бизнеса, ценах на нефть и перспективах развития российской экономики. Разумеется, что через каждые пять минут мы опять же вновь и вновь возвращались к фигуре желчного чтеца и упражнялись в острословии на его счет, не забывая при этом посмеяться и над его тощей поэзией. Я тоже вставлял свое веское слово, иногда вставал с кресла и, слегка жестикулируя свободной от держания рюмки или бокала рукой, произносил речи. Время от времени я посматривал на книжные шкафы, стоявшие в кабинете."Вот где кладезь учености!" - думал я. Чего здесь только не было! Тацит и Ювенал; Сенека, Лукиан и Плутарх; Вольтер,Гейне,Бальзак.Стояли здесь и наши, то есть русские, историки и писатели-сатирики. На одном из видных мест красовались роскошными переплетами чистенькие тома Гоголя и Щедрина.Случайно я взял с полки томик Аристофана и раскрыл его. На первой же попавшейся мне странице я прочел следующую строчку:
"Тут с крыши в рот ему наклала ящерка".
- Взгляните-ка, господа! - сказал я Жванецкому и Петросяну. Жванецкий подошел ко мне и взял в руки томик Аристофана, где великий комедиограф древнего мира высмеивал в своей комедии "Облака" философию Сократа. Представьте себе толстопузенького читателя газет на заре горбачевской перестройки, раскрывающего газету "Известия" и с изумлением глядящего, как из раскрытой газеты валятся на пол его квартиры-хрущевки окороки, колбасы, огурцы, помидоры и прочая снедь. Кажется, где-то в одном из журналов была тогда даже карикатура подобного рода. Вот точно с таким же изумлением глядел Жванецкий на страницу томика Аристофана. Петросян тоже встал, подошел к Жванецкому и заглянул в книгу через его плечо. Затем, не поворачивая голов, они перевели взгляд на меня. Я съежился. Я почувствовал, что они смотрят на меня как на какого-то шпиона или соглядатая. Я сразу сделался для них чужим.
- Уверяю вас, господа, я раскрыл этот том совершенно случайно! Я и не знал, что здесь будет написано.
Со мной уже был однажды такой случай. Я был в гостях, куда был приглашен и поэт Евтушенко, блиставший там своими талантами. И я вот так же , то есть совершенно случайно, взял с полки том Писарева и прочел вслух слова русского критика о великих немецких поэтах: "Чего только не знал Шиллер!" Речь, разумеется, шла о той степени образованности, какой обладали немецкие поэты и каковой не было, по мнению Писарева, у поэтов русских. Ах, если бы вы видели , какими глазами посмотрел на меня Евтушенко! Он словно вонзил в меня нож.
"Как, однако, мне не везет! - думал я, выйдя минут через десять из квартиры Жванецкого и спускаясь по лестнице, - Вот она судьба нового русского! Я достиг некоторой степени богатства, но до сих пор не могу быть всецело своим человеком в приличном обществе! И черт же меня дернул взять с полки том этого дурацкого Аристофана. Все, отныне я буду раскрывать книги только таких писателей, как Бердяев, Солженицын и им подобные".
Придя домой, я полистал финансовые отчеты, а затем прочел на сон грядущий одну главу из "Трех мушкетеров" Дюма. Ночью мне приснился сон, будто Жванецкий, я и Петросян заделались самыми неразлучными друзьями и нам всем грозит поочередно дуэль с мастером фехтовального искусства, в коем я смутно узнавал черты желчного сатирика. Мы втроем, желая как-то взбодрить себя, решили выпить анжуйского вина, но почему-то очутились возле пивных ларьков и там долго стояли, пока поля наших шляп с перьями не стали столь широкими, что под ними теперь могли укрываться от дождя и соображать на троих толпы каких-то мужичков с помятыми лицами.Тут я проснулся. Настроение у меня было скверное, и лишь чтение финансового отчета смогло как-то меня развеять.По крайней мере я ощущал , как ко мне в руки текут, словно ручейки, денежки.
Прошло несколько дней. На одном из вечеров, куда я пришел по приглашению одной дамы, желавшей посредством искусства женского обольщения выудить из моего кармана несколько лишних золотых безделушек, усыпанных драгоценными камнями, я увидел Евгения Петросяна. Поскольку Петросян был куда менее задет всей этой историей, нежели Жванецкий, постольку и беседа между ним и мной произошла здесь довольно скоро и без каких-либо особых натянутостей и затруднений. Поговорив немного о последних новостях в мире политики, мы вскоре вспомнили и недавний вечер, где произошла стычка между Жванецким и желчным поэтом.
- А почему на сегодняшнем вечере не видно нашего прославленного маэстро? - спросил я у Петросяна.
- Кого вы имеете в виду?
- Жванецкого, разумеется.
- А вы разве не слыхали? - удивился Петросян.
- Нет, а что случилось?
- Случилось то, что мэтр нашей эстрады на несколько дней слег. Представьте себе - этот желчный человечишко несколько дней ходил по всем букинистическим магазинам Москвы, чтобы купить все сочинения Щедрина, собранные в одном томе. А когда он, наконец, достиг этой цели, то пришел на концерт Жванецкого и уже после концерта, когда Жванецкий выходил из театра и шел к своей машине, он подкрался к маэстро сзади и огрел-таки его по голове этим увесистым томом. Ну и зрелище было, я вам доложу!
Идя после вечера с моей дамой, которая, держа меня под руку, высматривала, в какое из кафе подороже меня затащить, я все время думал о смысле изречения Жванецкого:"Или наша жизнь станет лучше, или мои произведения станут бессмертными". Странно! Еще лет пятнадцать или двадцать назад эти слова казались мне верхом остроумия, а теперь я буквально ничего смешного в них не находил. А может, во мне просто говорила гордость по причине того, что великий мэтр российской эстрады холодно отнесся к предложению моей дружбы или не поверил в ее искренность. О как же сильно он ошибся! Может ли российский бизнес и российская либеральная сатира не быть связаны узами теснейшей дружбы! И могу ли я не питать симпатий к такому писателю, каков Жванецкий! Ведь в сущности я добряк. Если мне нравится женщина, я сыплю на нее золото пригоршнями. Однако рассказ об этом явится темой уже другого очерка.
5 июня 2005г.
~/~
Сатира III
Я помню, однажды увидел как-то в кафе интересную женщину.Это была стройная блондинка,с выражением высокомерия на лице взиравшая на окружающий мир. Захотелось с ней познакомиться. Я встал из-за своего столика и подсел к ней.
- Чего тебе надо, толстяк? - промолвила она с той презрительной гримасой, которую можно сделать только в том случае, если в то же время закуриваешь сигарету и небрежно бросаешь зажигалку на стол.
- Просто хочу познакомиться с понравившейся мне дамой, вот и все, - ответил я и тут же добавил: - Ты не смотри, красотка, что я не слишком строен телосложением. Зато у меня полно золота.
Она перевела взгляд со своих ногтей, которые разглядывала пока я говорил, на меня, затем вынула из сумочки визитку и бросила ее мне:
- Ладно, толстяк, позвони как-нибудь. Теперь у меня нет времени, - и с этими словами она встала из-за столика и, не расплатившись с официантом, пошла к выходу.
Я посидел еще какое-то время за столиком, довольно посмеиваясь себе в ус и доставая из кармана несколько зеленых бумажек. Начало знакомства предвещало все самое наилучшее: еще не зная ее имени, я уже расплачивался за ее ужин. Значит скоро красотка будет в моих объятиях.
Поздно вечером у себя дома я курил у камина и размышлял о власти денег. Вот не было бы у меня денег, и чем бы я был без них? Кто бы посмотрел на меня? Кому бы был нужен? И не таких как я , а мужчин, гораздо более красивых душой и телом, проклятое бабье крутит в бараний рог. А я вот хоть и не столь красив, однако девчонки, даже и молоденькие, так и липнут ко мне. Вот она - власть презренного металла. Нет, старина Маркс тысячу раз прав. Дурачье! Не понимают всей глубины его мысли! Деловые бумаги , которые я просматривал, сидя в кресле, выпали из моей руки на пол. Мне не хотелось поднимать их. Хотелось чего-нибудь для души. Я подошел к книжным полкам, но и они как-то не грели меня. У камина зябну, у полок с книгами зябну. А ведь на мне немалый слой жира! Я нажал кнопку рядом с камином, и из стены выдвинулся обитый сталью ящик. Я не все свои средства храню в банке и не все они сосредоточены в ценных бумагах, будь то акции либо что-то другое. Кое-что есть , так сказать, и в моем сундучке или сейфе, который находится в моем доме и который не всякий сумеет найти, даже если очень того захочет. Запустив руку в ящик и вытащив из него пригоршню золота и камней, я ощутил некое тепло. Я выбрал несколько камешков для моей Линочки (так , судя по визитке, звали мою новую знакомую) и положил их на стол. Поразглядывав каждый из них сквозь увеличительное стекло, я остался доволен, хотя , впрочем , и не большой знаток этих вещей. Я знаю только, что в каждой из этих вещиц воплощена какая-то доля человеческого труда. А значит кто-то потратил на добывание их и доставление в мой карман свои кровь, пот и слезы. Вот что греет меня и что придает мне уверенности. Тратить свои слезы и свой пот мне не нужно. И здесь старина Маркс прав. Неправ он только в одном - в желании переустроить этот наилучший из миров. А еще хуже того Ленин ...
Я закурил еще одну сигару и , откинувшись в кресло задумался о спорах, происходивших в обществе и в российской прессе последних лет . Мне вспомнились слова одного публициста:"..В конце концов, Владимир Ульянов мог просто оставаться в жизни простым экономистом-теоретиком: писал бы себе свои труды, спорил бы с другими спецами хоть до хрипоты. Какого дьявола понесло его "внедрять в жизнь" марксизм, да еще и сдобренный ленинизмом? Захотелось осчастливить человечество любой ценой? А откуда такое право? Сам себе присвоил? Сам себе Бог, стало быть?"
Да, как он прав этот писатель! Вот почему я не могу изложить свои мысли так стройно? Меня уже давно подмывало начать писать что-либо ... Ну хоть мемуары какие-нибудь, что ли! Постепенно мои мысли вернулись к встрече с прекрасной незнакомкой в кафе. Я достал сотовый телефон и ее визитку, набрал номер.
- Алло! - послышался приятный женский голос, гораздо более приятный, нежели несколько часов назад при разговоре со мной. Вероятно, дама кого-то ждала и, по всей видимости, ждала не меня. Эта мысль моментально просверлила дырочку в моем мозгу этаким буравчиком. Тем не менее я решился .
- Добрый вечер, моя прелесть! Это я, ваш сегодняшний знакомый в кафе.
Через час я уже расхаживал в своих ботинках по коврам ее квартиры, болтал о всякой ерунде со свойственной мне веселостью, пил коньяк, кофе, курил , другими словами, чувствовал себя именно в том положении, какое называется быть в своей тарелке. А через полтора часа мы с ней чувствовали себя друг по отношению к другу уже совершенно освоившимися людьми. Оставалось только как-нибудь подобраться к ней, например, сзади, обнять за талию, ухватить за бедро. Но, странное дело, именно на это я как раз и не мог решиться. Что-то в выражении ее лица останавливало меня от этого шага. Наконец оба мы пришли к некоей форме компромисса, к каковой приходят часто люди всех возрастов и состояний в таких ситуациях. Мы сели играть в карты и очень скоро перешли к игре на интерес. Ставка была установлена следующая: проигравший должен был по своему желанию либо расплатиться какой-нибудь ценной вещицей, либо же снять с себя какой-то предмет одежды, т.е. разоблачиться. Сначала мне везло, и я мысленно потирал ручки от удовольствия. Дама сняла с себя две сережки и их же положила на мой край стола при следующих проигрышах, заявив при этом, что они обладают немалой ценой. Я сделал вид, что поверил. Сколь ни плохо я воспитан, однако обладаю достаточным чувством такта, чтобы не спорить с дамами в тех случаях, когда от споров нет никакой выгоды и когда они лишь могут породить у дамы недоверие к моей финансовой и прочей мощи. Скоро мне, однако, перестало везти. Я возвратил Линочке ее сережки, затем снял пиджак, галстук, часы, ботинки. Снимать далее рубашку либо брюки я не решился. Во-первых, я не обладаю фигурой Аполлона, а во-вторых, я прекрасно понимал, что дальнейшее разоблачение , с одной стороны, повлечет нарушение равенства в инициативе, с другой же - породит в головке моей прелестницы неблагоприятное для меня мнение либо о силе моего кошелька, либо же о неких связанных с кошельком свойствах моего характера. Поэтому при следующем моем проигрыше я достал из кармана одну из заранее приготовленных мною на такой случай безделушек. При виде ее глаза моей дамы загорелись каким-то лихорадочным блеском, но все же ей удалось подавить свое волнение и скрыть восхищение . Сперва она закрыла глаза, а затем с видом равнодушия или безразличия встала из-за стола и сказала, что на сегодня довольно, что она устала, что у нее болит голова и т.п. Я раскланялся и вышел, оставив камешек в золотой оправе у нее. Могу ручаться, что как только я вышел из ее квартиры, она тут же бросилась к оставленной мною драгоценности и, схватив ее в руки, любовалась на нее."Ну что ж, любуйся, красотка! - думал я , спускаясь по лестнице, - Скоро я вот так же буду любоваться на твои прелести!"
Сидя дома перед камином, я размышлял над пороками человечества и над их причинами. Почему во всем винят богачей? Разве мы виноваты, что мир устроен так? И почему я хуже кого-то, кто, не любя, стремится тем не менее завладеть чужими и противными ему душой и телом? С тех пор, как я разлюбил свою жену, я не был с ней в постели ни разу. Правда, я спал после того со множеством женщин, но все же я любил их. Они же большей частью , вероятно, не любили меня, этакого толстяка, а любили мое золото. Кто же более порочен - я или они? А взять всех тех, кто вступает в брак по расчету. Разве не о них сказано, что брак по расчету отличается от обычной проституции лишь тем, что здесь телом торгуют не поштучно, не на одну ночь, а оптом, то есть на множество ночей, составляющих целую жизнь! Где-то я прочел такую мысль:"Счастлив тот, кто глуп, низменен, бездарен, уродлив - у него большой выбор: ему все женщины представляются умными, добродетельными, талантливыми и прекрасными. Любя любую из женщин, он не рискует ошибиться. Вот только вопрос - способен ли он любить?" Быть может, я и уродлив, а порою и низменен, но я все же не настолько глуп, чтобы не видеть любви или ее отсутствия, чтобы не понимать ее. Мне приходилось видеть красавцев, которые мнили о себе столь высоко, что полагали, будто их невозможно не любить. И когда они сталкивались с холодностью понравившейся им женщины , они начинали беситься, совершать сумасбродные поступки, в которых не было ничего кроме их собственного эгоизма. Они не в состоянии были даже преподнести букет цветов даме. И не потому, что у них не было на то денег, а потому, что их мысли даже и не работали в этом направлении. Они полагали, что сами они представляют собой эти прекраснейшие цветы. Но не хотели, однако, видеть ползающих в лепестках червей.
На другой день ко мне заехал один из моих друзей молодости и попросил, чтобы я предоставил ему приличную ссуду, а затем уговорил вложить некую сумму денег в его предприятие. Вместе с ним я поехал на строящийся объект, ходил по стройке среди рабочих, вникал в то, что мне неясно и что я никогда не пойму. Откуда, кстати, в Москве среди строительных рабочих так много таджиков? "Щука в песчаной пустыне, поэт Некрасов в Риме, хохлы в Санкт-Петербурге, я на стройке среди рабочих - все это явления одного порядка!" - подумал я и поспешил скорее расстаться с моим приятелем, тут же решив сразу же отправиться к моей новой Дульцинее. Вот где я на своем месте, хотя бы меня здесь и не любили, а желали бы только выудить из меня деньги.
Линочка была сегодня в ударе. Она шутила и смеялась. На ней было новое платье, и было видно, что она и не собирается с ним расставаться. В самом деле, она проиграла мне в карты всего два раза, а мне опять пришлось расстаться - теперь уже с двумя дорогими вещицами.
Нас к женщинам , как и женщин к нам, привязывают совершенные милости и сделанные знаки внимания. Чем более я ложил драгоценностей на стол, тем более я привязывался к Линочке. И чем более она пользовалась моими средствами, ничего не давая взамен, тем менее я стоил в ее глазах, тем менее был ей интересен. Через месяц знакомства с нею я уже безумствовал. Я звонил ей по телефону, посылал ей письма по электронной почте,в которых говорил о моей любви к ней, посылал посылки с дорогими подарками. Наконец я дошел до того, что бродя под ее окнами, слал ей SMS-ки и просил в них посмотреть в окно на совершаемые мною безумства. Дон Кихот, совершая перед Санчо Пансой свои подвиги как свидетельства любви к прекрасной Дульсинее, всего лишь ходил в ночной рубашке и подпрыгивал, показывая при этом удивительные вещи. Я , бродя под окнами моей Линочки, пошел дальше. Но ее сердце оставалось все равно холодным. В конце концов мне не оставалось ничего иного, как только прекратить свои ухаживания. В нас живет не только инстинкт продолжения рода, который при различных обстоятельствах модифицируется и принимает самые различные виды и формы, но живет также и инстинкт самосохранения. Я оценил по достоинству ту черную дыру, которую представляла собою ее душа. Но одно дело постигнуть что-либо чисто теоретически и совсем другое - отделаться от укоренившихся привычек. Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, я принялся по вечерам читать стихи. Однако ни поэзия Странника или Александры Барвицкой, ни даже сатирические вирши Жар-птицына - ничто не могло меня развеять. Пришлось снова перечитывать моего любимого Бальзака. В одном из его романов я натолкнулся на образ прекрасной дамы, точь в точь напомнившей мою Линочку. Я читал роман всю ночь и отложил книгу только тогда, когда сам Бальзак употребил в отношении этого персонажа выражение "гибрид моллюска с кораллом". Все, больше чтение Бальзака, по крайней мере до следующей моей неудачной влюбленности в какую-нибудь новую шлюшку, что ожидалось по меньшей мере лет через пять, - итак, чтение Бальзака стало мне ненужным для той цели, какую я себе ставил. Я поставил книгу на полку и , сидя у камина, стал посмеиваться над самим собой.
Я перестал вовсе ездить к Линочке по вечерам и уже стал забывать ее, как вдруг однажды получил от нее по электронной почте письмо, в котором содержались ее упреки мне за мое продолжительное отсутствие. Я ответил на это письмо маленьким, ничего определенно не говорящим письмецом, какие посылают только тогда, когда не только переписка, но и остальное становятся неинтересны. К тому же, должен признаться, у меня в это время начался роман с одной еще молодой девицей, который все более и более поглощал мое внимание. И вот через несколько дней после отправки этого письма я вдруг получаю снова по почте от совершенно незнакомого мне лица приглашение явиться в то самое кафе, где я познакомился с Линой, для деловой беседы. "Ваша неявка, - говорилось в письме, - может повлечь за собой неприятные для Вас последствия".
В назначенное время я отправился в кафе и нашел там за одним из столиков молодого человека лет тридцати. Он без долгих вступлений и колебаний сообщил мне, что у него имеется видеопленка, на которой запечатлен я в моменты совершения моих безумств под окнами Лины. Я сразу все сообразил.
- Ну что ж, молодой человек, бизнес есть бизнес. У каждого свой. Я - искатель жемчуга. Вы - собиратель грязи. Сколько вы хотите за эту пленку?
Он назвал сумму.
- Вы ее получите сегодня вечером. Пленку отдадите человеку, который принесет вам деньги.
- Передать Лине от вас привет или какие-либо пожелания?
- Нет, молодой человек, не нужно. Я всегда знал, что мой привет ей не нужен, а нужно нечто другое.
С этим мы и разошлись.
Идя домой, я неистово размахивал тростью и думал: "А ведь это большевики во всем виноваты! Черт бы их побрал вместе с их Лениным!"
Почему виноваты были именно большевики, я и сам бы не мог объяснить. Но ведь должна же быть у басни какая-то мораль!
А другой морали, кроме вышеуказанной, человек моего круга и образа мыслей выводить не может.
~/~
Сатира IV
Несколько дней я был занят вопросом покупки и продажи акций на фондовых биржах Европы. Уладив свои дела, я наконец сел в своем кабинете за письменный стол. Однако писание моих мемуаров пришлось отложить и тут. Необходимо было ответить поэту Ларионову.
Поэт Ларионов и его друзья в отместку за мою рецензию на стихотворение Никаноровой назвали меня в своих рецензиях и в замечаниях на мои рецензии козлом, сделали некоторые другие, порочащие мою личность намеки, наградили мои произведения нелестными, лишенными действительной, содержательной критики эпитетами. Что ж, надо ответить им достойно - так, как ответил бы на моем месте настоящий писатель, а не пачкун-щелкопер.
Я встал из-за стола и сделал пару шагов по кабинету:
- Да, поэт Ларионов, я - козел! И я, пожалуй, горжусь этим. Разве не становится наша жизнь все злее и злее? А поскольку вместе с нашей жизнью, охватывающей все сферы, становятся злее и любовные отношения, то кого же, спрашиваю я Вас, скорее полюбят - меня, т.е. козла, или же Вас? Вспомните народную поговорку! .. Хорошая мысль! Надо ее записать.
Я взял свою авторучку. Кстати, она у меня семицветная и если посмотреть сквозь кристалл, то как раз увидишь внутри плавающего с голой девицей козлоногого сатира, как об этом написал в своих стихах о пере писателя один из поэтов на сайте. Вернемся, однако, к Ларионову.
- Не наводит ли Вас, поэт Ларионов, это на мысль о том, что Вы, назвав меня козлом, и в этом отношении попали, что называется, пальцем в небо? Ага, Вы уже стушевались?!
Неправы Вы только в одном: назвав меня козлом, Вы стали уверять, что, дескать, я не мужчина.
Я встал из-за стола и прошелся по кабинету, затем вернулся к столу и взял с него пару листков, представлявших собой сделанную моим секретарем распечатку нескольких стихотворений поэта Ларионова.
- Где здесь мускулатура стиля? Это разве мужчина?! Это какая-то анемичная поэзия. А загляните в дневник Ларионова! Это какой-то сплошной плач и зеленая тоска. И это называется мужчина?! Разве в моем дневнике можно найти подобного рода слезы? Моему дневнику, который еще ждет своего продолжения, позавидует сам Цезарь! Нет, там не пойдет речь о Галльской войне. Я не полководец, но ... у меня другого рода сражения и победы! Я - не мужчина?!
Я тут же уселся за стол, и мое перо полетело по листу бумаги. Записав, я снова стал прохаживаться со свойственной мне, довольно легкой для моего веса походкой по кабинету:
- Вы назвали мое творчество катастрофой? Но в понятии катастрофы заключено то , что терпящий ее не является или, по крайней мере, не был прежде ничтожеством. Вам, поэт Ларионов, катастрофа не угрожает!
Я снова уселся за стол и, ощутив на этот раз не легкость, а значимость всей моей фигуры, тут же вскочил, нет, даже не вскочил, а подбросил свое рубенсовское тело из-за стола:
- Вы назвали мою сатиру муйней и хренью. Странный подход к сатире! Вообще иные все никак не могут отделаться от того мнимо критического взгляда на рода и жанры искусства, который смешивает их и подходит к опере с мерками взятыми из кинематографа, к киноискусству - с мерками спорта или циркового искусства. Ларионов назвал мою сатиру хренью и муйней - словно здесь перед ним были не сатирические произведения, а Основной закон Российской Федерации или новый Трудовой кодекс! Не вправе ли мы, напротив, сделать писаниям иных сатириков тот упрек, что они слишком умны?! .. Отличная мысль!
Я скоренько засеменил своими ножками к столу, чтобы успеть записать ее.
В это время где-то в отдаленных покоях моей четырехкомнатной квартиры на Тверской послышался какой-то шум. Что это? Я встал из-за стола и тут же вспомнил:"Ах да, это же сантехники ремонтируют кран в ванной и устраняют , пока лето, небольшую течь радиатора в одной из комнат. Пойду-ка приглашу их к себе в кабинет, налью по рюмке из моих запасов в баре".
Я вышел из кабинета и через несколько минут вернулся, сопровождаемый смущенно подвигающимися и предвкушающими нечто двумя рабочими, один из которых был пожилой, а другой - не более лет тридцати. Я налил им по рюмке коньяка, и внутренне улыбаясь при мысли о том, какую свинью я сейчас подложу либералам, стал ждать момента, когда у них можно будет спросить мнения о стихах Ларионова. О российская либеральная сатира в лице Жванецкого, Задорнова и прочих, делающая главной мишенью своей критики водопроводчиков, продавщиц и горе-пьянчужек! О не менее либеральная российская поэзия! Приготовьтесь услышать суд народа, суд нелицемерный. Я подождал немного, когда двое рабочих закусят коньяк предложенными мною конфетами и печеньем, и затем спросил, подавая им листки с виршами Ларионова, что они об этом думают. Сперва было трудно даже заставить их прочесть предложенное мною четверостишие."Да разве мы знаем!..Да разве мы понимаем!" - говорили они. Но от меня было не так-то легко отделаться, тем более что на столе продолжала стоять неубранная мной и недопитая ими бутылка коньяка. В конце концов мне все же удалось уговорить их прочесть стихи Ларионова, стишок Никаноровой о сердце и одну из моих сатир, не сказав, разумеется, кто ее автор. Мнение моих гостей вкратце сводилось к следующему:а) стишок Никаноровой о сердце - это малопонятная заумь;b) сатира Золотопятова - это дурь, но с приколами;с) о стихах Ларионова они ничего не могли сказать, словно и самого предмета не существовало, как не существует цветочков на лужайке для собравшихся там в целях маевки представителей революционного пролетариата, ожидающих, что вот-вот сюда может нагрянуть полиция.
- Кого из этих писателей вы могли бы поставить рядом с Некрасовым или хотя бы, например, с Твардовским?
- Это который "Теркина" написал, что ли? - спросил пожилой.
- Да.
Они слегка засмеялись, а потом пожилой ответил:
- Да никого, по-моему! Разве это сравнимо!
- Ну а все же - кто из этих троих лучше, понятнее вам, ближе? - не унимался я.
И тут моих гостей что-то пробило, словно пробежал электрический ток. Они взглянули на мою полную фигуру, бороду, усы, волосатые руки, бритую наголо голову и весело засмеялись:
- А вы весельчак!
Я почувствовал, что чаша весов склоняется все же в мою сторону, а не в сторону "поэтов озерной школы".Я снабдил моих гостей-рабочих еще одной бутылочкой на дорожку, и они ушли, оставив меня в общем довольным результатами беседы и самим собой. Однако мое довольство длилось недолго. Мне пришла в голову мысль просмотреть ленту рецензий. Вот что я прочел на ней нового:
"И ещё, я не нуждаюсь в Вашем "разглядывании" в лупу или без неё. Мне наплевать на Ваш интерес, поскольку Вы есть никто и звать Вас Никак. И ещё, если не жаждете разговора на "ты", а я думаю, что на дуэли Вы не способны (это за Нору, вспомните "жонглёрство"), то просто отвалите в сторону, иначе сброшу... Безо всякого уважения и с презрением, Игорь
Ларионов - 2005/06/09 01:05".
Боже мой! Человек писал это в час ночи, после того, как около десяти вечера уже поместил почти такое же по содержанию замечание, на которое я так и не дал ответа. И разве я нахожусь в гостях у Ларионова, а не он у меня? Я не дал ни одной рецензии на его произведения и меня там у него вообще не было! Поэтому сперва я вообще не понял Ларионова. Что значит сбросить? Расположился здесь у меня, поместил свою рецензию на мою сатиру да еще и грозится сбросить куда-то! Куда же он хочет меня сбросить?
Я прошелся по кабинету, подошел к окну. По улице, далеко внизу, куда-то спешили прохожие. Падать из окна квартиры, расположенной на шестом этаже было бы не очень приятно. (Кстати, у меня, как и у Владимира Вольфовича, не одна квартира.) Я прошел в прихожую, попробовал наружную дверь, она была надежно закрыта. Что же Ларионов хотел выразить словом "сбросить"? Я перечел еще раз строки его замечаний. Что значит дуэль? Это что же - драться на пистолетах? Я не буду! Я не дворянин какой-нибудь, а с головы до пят капиталист. Разве годится мне драться с кем-либо на дуэли?! Я скоренько присел к столу и начал строчить заявление в органы о возможности покушения на мою жизнь либо же о понуждении меня к дуэли, тогда как я "вовсе не стремлюсь к оной". Именно так я и написал. Должен заметить , что я всегда записываю свои мысли ручкой на бумаге да и вообще все пишу сначала пером, а затем отдаю моему секретарю либо для перемещения в память компьютера, либо же для отправки моим адресатам. Здесь же я не стал ждать секретаря, а решил сам скоренько направить письмо в органы внутренних дел. Письмо мне понравилось самому, составлено оно было недурно, чувствовалось знание такого рода казусов. Особенно мне понравился оборот речи "довожу до вашего сведения". Я даже потер руки от удовольствия и похвалил сам себя по-пушкински:"Ай да сукин сын!" Я уже уселся было за компьютер, но тут меня словно пронизало насквозь:"А что если это интриги самих органов?! Что если поэт Ларионов - лишь пешка во всей этой игре, цель которой состоит на самом деле в том, чтобы убрать одного из лучших писателей, если и не поэтов, России?". Участь Пушкина стала кружить перед моим умственным взором и вселять ужас. "Да, да! Ну конечно же! Это заговор высших кругов общества и администрации против меня! Только теперь они не смогли найти такого средства, какова, например, дуэль из-за предполагаемой неверности жены, ибо теперь официально я считался холост, а относительно всех моих любовниц в моей голове господствовали не какие-то предположения, а была полная уверенность в их неверности, чем я и обезопасил себя от возможности такого рода дуэлей на все последующие годы. Конечно же, все было подстроено! Поэтесса Никанорова, зная мои эстетические воззрения, специально сочинила провокационный стишок, имея в виду прежде всего мое сердце, которое вся эта "одна команда" и желала видеть изжаренным в какой-нибудь печи! А я, как глупец, попался на их удочку!
Я забегал по комнате, не зная что предпринять. А делать что-то нужно было, причем не теряя ни минуты. Я снова сел за стол и взял перо. Надо было срочно писать письмо в органы государственной безопасности и объяснить им свою позицию.
"Всеподданнейше обращаюсь к Вашему здравому суждению"..., - начал я. Особенно мне понравилось слово "всеподданнейше". "На кого же катить бочки?" - думал я, пока оформлял в надлежащем виде мое обращение в высокие инстанции. Ну конечно, на поэта Ларионова! Лучшая защита - это нападение.Я взял в руки листки с его виршами. "Боже мой! Но ведь не к чему же абсолютно придраться! - застонал я, - Совершенно безвинные стишки, каких пруд пруди, какие могут сочинять разве лишь пятнадцатилетние школьницы! Одни цветочки, одни цветочки! Лютики, ромашки! И он еще называет себя мужчиной!" Я долго разглядывал один из стишков и , в конце концов, мне удалось все же отыскать приметы крамолы:
Дай мне синюю даль и свободу мою укроти.
Я живу в нелюбви, мне за светом идти и идти.
Я полмира отдам за твои глубину и печаль...
Забери мою жизнь- я отдам, мне не сложно, не жаль.
Хочешь сердце мое? А оно не желает тепла...
Ты пленила меня, ты сумела, свершила, смогла...
Но обязан уйти, мой удел- затяжная война.
Я солдат, я боец, мне любовь ни к чему, не нужна...
Copyright: Ларионов, 2005 Код произведения: 1503251067
( Должен заметить, что это ,пожалуй, лучший стишок у Ларионова; остальные не очень хороши даже в смысле версификации).
Вот она где змея притаилась! Вот она гидра революции! И куда только смотрят органы! Я застрочил письмо и представлял в уме, как мальчики из ФСБ приходят на квартиру поэта Ларионова, закручивают ему руки, одевают наручники. Сердце мое ликовало. О поэты, опишите ликующее сердце человека, пишущего донос на одного из своих собратьев по перу! Вот мальчики из ФСБ увозят поэта Ларионова в неизвестном направлении. Какая благодать! Все мои страхи улетучились куда-то. Я ощутил, как бьется в груди мое сердце, горящее пафосом гражданственности. Я встал, прошелся по кабинету. Посмотрел на себя в зеркало. Выражение моего лица, каким оно явилось в зеркале, на этот раз мне понравилось. Прямо на меня оттуда глядела лысая рожа с бородой и усами, чем-то напоминающая лицо одного из пиратов знаменитого романа Стивенсона о сокровищах. А вместе с тем в моем уме вполне закономерно явились и ассоциации с депутатами Думы. Я начал упражняться перед зеркалом в произнесении речей и сопровождении их жестами. Вот я стою на трибуне Думы и выступаю с речью о необходимости контроля за интернетом. Вот я рассуждаю о сайте stihi.ru . Я стал притопывать ногой при каждом своем новом требовании, которое бросал в адрес органов и правительства. "Пора вам, господа, обратить внимание на те безобразия, которые творятся на сайте!" Здесь я топнул ногой. "Пора вам выявить крамолу и наказать зачинщиков бунта!" я топнул ногой еще раз. "Пора вам навести порядок на сайте!" - здесь я топнул ногой особенно сильно и вдруг - пустил ветры. Это получилось совершенно непроизвольно и было вполне объяснимо в виду моей комплекции и уже немолодого возраста.
Я оглянулся. В кабинете никого не было.Дело в том, что в мой кабинет иногда заходит Матрена. Так я зову одну девицу уже немолодых лет и пролетарского положения, которая нанялась ко мне кем-то вроде домработницы и приходит убирать мою квартиру раза три в неделю. Я еще прошелся по кабинету и, закурив сигарету, прилег на диван. Когда я лежу, я никогда не курю сигар, а всегда - только сигареты. Лежа, я стал размышлять об одном месте из знаменитого "Критикона", написанного Грасианом еще в XVII веке, где испанский моралист рассуждает о старости и стариках. Старики, говорит там Грасиан, могут позволить себе такие вещи, каких не вправе делать молодежь. Причем молодежь даже не вправе сделать за эти вещи старикам замечание. Так например, если старик непроизвольно пустит ветры, молодые люди не могут его за это порицать. Если же они станут его за это порицать, то именно они-то как раз и обнаружат свою невоспитанность, тогда как старик останется нравственно чист. Да, именно сочетание таких факторов, как резкость движения, особенности моей комплекции и еще то, что я сегодня плотно покушал, как раз и воспроизвели подобное метеору явление.
Затем мои мысли переключились на вопросы метеорологии вообще. "А ведь XXI век, пожалуй, будет веком метеорологии, а не ядерной физики, каким был век XX-й. Ведь все ныне упирается в метеорологию: озоновые дыры, бури, землетрясения, наводнения, прочие катастрофы. Эка невидаль - взорвать атомную бомбу! Нет, ты повесь над землей второе солнце!"
Я размечтался, подумал о тех экономических препонах, которые стоят на пути научно-технического прогресса. Постепенно моя мысль переключилась на меня самого со всеми моими капиталами, и вдруг я почувствовал себя самого одной из таких препон. Эта мысль была неприятна. Я начал размышлять о том, какая часть моих средств находится в форме капитала, и какая - в виде сокровища. Разумеется, мой сундук с золотом и драгоценностями представлял собою сокровище, а не капитал. Но обойтись без него я не мог, ведь должен же быть у меня какой-то страховой фонд! Разве можно вложить все средства в банк или какое-то дело! А вдруг завтра крах, финансовый кризис? Тем более не стану я держать все средства в бумажной валюте, хотя бы это были и доллары. Ведь доллары - это не деньги, это всего лишь знаки денег. Деньги - это золото! Я вспомнил исследования Маркса о деньгах и их превращении в капитал. В голове начиналось нечто вроде моей каждодневной утренней или вечерней молитвы. Вспомнил я и недавно прочтенные мною малоизвестные работы по экономическим вопросам, где были изложены взгляды некоторых современных теоретиков о том, как жили магнаты капитала при Брежневе, как они могли умело прятаться под красными флагами, как в эпоху Горбачева они с ловкостью перевели часть своих капиталов в акционерную форму и как сталинисты, а вслед за ними и общество, приняли эти реформы за реставрацию капитализма, словно рынка и капитализма не было и до того. Да, думал я, мы, новые русские, даже и теперь все еще мелкие сошки по сравнению со старыми зубрами, выросшими при Хрущеве и Брежневе из тех золотых телят, которые господствовали при Сталине. Постепенно я задремал. Мне снился сон, где поэт Ларионов, почему-то сидя на детском горшке, сочинял свои стихи. Когда я проснулся, в комнате уже было темно. Я встал, подошел к горящему дисплею компьютера и снова взглянул на то , что оставил на ленте рецензий поэт Ларионов. И тут мне бросилась в глаза его фраза о том, что он не желает, чтобы его разглядывали в лупу. Словно лилипут трясет человека за шнурки ботинок и где-то там внизу пищит: "Не желаю!" Я представил, далее, шефа гестапо Мюллера, разглядывающего отпечатки пальцев Штирлица в лупу. "А вдруг поэт Ларионов сам кого-то разглядывает в лупу?" - подумал я. Картина того, как мальчики из ФСБ тянут куда-то поэта Ларионова исчезла, не оставив от себя и следа. Вместо нее возникла другая картина - как Ларионов сидит за столом в своем кабинете и разглядывает меня, сделавшегося сразу лилипутом, в лупу. Я поежился. "Ну конечно же! - воскликнул я, - И эта странная фраза "Сброшу!" А эти его слова о катастрофе? Ларионов узрел в моей сатире крамолу! Вот в чем вся суть! И как я раньше не догадался! И разве не напоминает фамилия Ларионов имя - Лаврентий?! Нет, оба мои письма в органы никуда не годились. Нужно писать третье письмо - самому Ларионову. Как же его начать? Как начать?"
Я несколько раз прошелся по кабинету из угла в угол, затем присел к столу и тут же нашел требуемое обращение:
"Ваше превосходительство!
Я должен просить у Вас извинения за произошедшее между нами недоразумение. Будучи сбит с толку и с пути верного служения отечеству ..."
Вскоре мое письмо было готово. Написав его, я , довольный собой, походил еще немного по кабинету, остановился, замер в величественной позе. Но вдруг со мной произошло то, что испортило все мое блаженное расположение духа. Я повернул голову и посмотрел на себя в большое зеркало, где отразились не только моя грудь и плечи, но и части тела пониже. Моя правая рука покоилась на моей ляжке, и вся поза напоминала ту самую позу, в какой запечатлен был стоящий на набережной Горбачев в самом конце многосерийного документального фильма о нем. Диктор произносит слова о том, что вот, мол, были в истории Цезарь, Наполеон и так далее... Останется в истории и Горбачев. И тут Горби делает, не поворачивая головы, а по-прежнему стоя к камере приличных размеров задницей, жест - взмах остающейся у задницы рукой: хватит, мол , оператору снимать такую историческую личность!
![[]](/img/t/trofimow/sfniryvproze/121-2.jpg)