Аннотация: Проходят годы, меняется мир - а нечисть-то все та же. История старого Лиса. Посвящается со всех сторон восхитительному господину Чин
Под синей луной, на черной горе
Танцует она, всегда холодна
Всегда холодна и немного смешна,
Немного смешна и навеки одна
Танцует, танцует, танцует она...
Под черной луной, на синей горе
Все ждет ее он,холодный как сон,
Холодный как сон и немного смешон,
Немного смешон и навеки влюблен
Все ждет ее, ждет ее, ждет ее он...
Но небу и морю вовек не сойтись,
И нету меж гор тех прямого пути,
Она все танцует, он все ее ждет -
Ни тот не запляшет, ни та не придет,
Лишь ветер бессильное носит ... .
В Последнем Городе частенько устраивали вечеринки - даже, пожалуй, слишком часто.
Шумные, пьяные вечеринки, на которых собирались толпы народу, где женщины в полупрозрачных платьях-насквозьках пили их высоких бокалов разноцветные коктейли, а их мужчины в строгих костюмах курили слишком дорогие сигары и изредка уводили то одну, то другую прелестницув укромный уголок для личной беседы, где покупали и продавали все - от людей до коллекционных крышек от кока-колы...
В каждом районе Последнего города праздновали по-своему. Например, наукоград Омай славился презентациями новейших открытий, устроенными в форме экзотического концерта с театрализованными элементами; в Голден-сити вечеринка (па-ати, как там говорили) казалась немыслимой без нескончаемой процессии обвешанных драгоценностями жен и любовниц, в Синсити - без стриптиза...
В Парадайз-сити совмещали. Стриптизерша с четырьмя руками, увешанная драгоценностями, за каждую из которых можно бы купить весь этот район - такого больше нигде нельзя было увидеть, только тут.
А еще именно в Парадайз-сити жил человек, без присутствия которого не обходилось ни одно хоть сколько-то уважающее себя мероприятие.
Май Темэя. Волосы до пят, убранные в чудную прическу, шитое золотом платье, холодные глаза, негромкий голос:
- Здравствуйте. Преотвратная сегодня погода, не так ли? Что ж, Майтэ Мея здесь, чтобы скрасить ваш вечер.
Завораживающие движения танца. Немного печальная улыбка. По-птичьи склоненная набок голова:
- Этот танец называют "Смеющийся дракон". Веками его танцевали для богов, а теперь танцуют для вас, господа.
Взмах вееров - как хлопанье крыльев. Сильные удары каблуков об пол. Гордо вздернутый подбородок.
- Моя единственная цель - ваше удовольствие господа. Позвольте танцевать для вас снова...
И в перекрестье взглядов, устремленных на сцену с желанием, восторгом, изумлением, нежностью - Май Темэя, и два веера - как два крыла... и пьяная толпа, хохочущая, глумливая, бесстыжая:
- Эй, ты, красотка! Сколько берешь за ночь?
- Нэй, чернявая, хочешь любови?
- И что боги в этой тягомотине находят? Эй, танцуй стриптиз - доллар дам, доллар денег!
Май не слышит. Шаг, еще шаг, веер взлетает и опускается, поворот головы. К танцу присоединяется пение, тихое, почти неслышное.
- А как вы думаете, на что она похожа будет, если раздеть?
Потом, рано поутру, частенько под дождем, Темэя возвращается домой, ставит кофе, швыряет на сковород пару кусков зачерствелого хлеба, с отвращением сдирает вышитые одежды, смывает яркий черно-белый грим, и, на ходу натягивая белый махровый халат и жуя гренку, отправляется в закуток-кладовку, служащую ему альковом.
Там он заваливается на нерасстеленую кровать и засыпает до вечера, под монотонный голос из-за стены, уныло декламирующий какой-то стихотворный бред.
Во сне он видит синих драконов, красных птиц и пьяного кирина, который долго и путано рассказывает ему, как он когда-то был желтой собакой, да вот незадача - жена, скотина такая, изменила, и вот теперь вот майся. Темэя сочувственно кивает, дергает рыжим мохнатым ухом, помахивает хвостами - мол, у всех бывает, что поделать, остается терпеть и радоваться. Чему? Ну, например, тем, что вырос рог, а не чешуйчатый хвост. Вырос бы хвост - пришлось бы остаток дней прожить в Каспии, а все ведь знают, на что он после Войны похож...
Если что-то и есть на свете, что ненавистно Май Темэе - то это однозначно будильник. Проклятый механический монстр неуклонно вырывает его из мира грез, заставляет вытянуть руку, слепо шаря по полочке над кроватью и сесть, об эту полочку больно приложившись лбом, потом наконец разлепить веки, очередной раз простонать:
- Семь? Как семь? Быть того не может...
И все-таки вылезти из своего самодельного алькова, снова пройти по маршруту ванная-кухня, допить вчерашний остывший кофе (гадость!), уныло воззриться в зеркало:
- И как это народу показывать, а? Боги испугаются, разбегутся нафиг же!
Но покорно наложить черно-белый грим, заставить губы сложиться в улыбку, застегнуть негнущимися пальцами все сто сорок девять застежек шитого золотом платься - и бежать вниз, где стоит запряженный в тележку осел или мерин, долженствующий доставить его на вечеринку. Иногда везет: в Омай или Голден-сити доставляют на машине, а потом еще и забирают на ней же. А то порой путь от места выступления до дома занимает столько времени, что поспать не удается совсем.
Иногда везет и между вечеринками выдается свободный денек. Тогда спать можно аж до полуночи, а потом до утра болтать с соседом из-за стенки. Сосед молод, беден и ему не везет в любви; по мнению Темэи - неудивительно. Будь он девушкой и слышь он от влюбленного парня вместо признаний одни стихи, да еще и сплошь начинающиеся с чего-то типа "Госпожа моя!" - тоже не спешил бы заводить отношения.
А на следующий день иногда можно (непростительная роскошь!) подняться днем и пойти погулять по городу здороваясь со всеми встречными и чувствуя себя почти обычным человеком. Можно даже зайти на чашечку кофе в кафешку, посидеть под зонтиком и обсудить житье-бытье с хозяином: да-да, все хуже и хуже с каждым годом, и мы ничуть не молодеем...
- А боги? Что боги - они нас забыли, и мы их не помним почти - смеется Май.
Стихи? Да. Чьи? Он не помнит. Чьи-то.
У их автора был длинный хвост черных волос и интрижки при дворе, а еще - ах, да, еще у него (по слухам, он как-то проверить не удосужился) была интимная привычка писать на теле возлюбленных свои стихи. Да-да, его еще за это прозвали "мастер шаловливой кисти".
Эх, тот еще развратник - но каков поэт был! Впрочем, почти все эти великие поэты - те еще шалунишки, сколько он их ни встречал - а он-то встречал ой как много...
А во сне снова приходили старые знакомцы - и синий дракон, и красная птица, и вечнопьяный кирин, бывший когда-то желтой собакой, и даже Дядя Чен со своим Голосом, и он пушил хвост и обсуждал с ними последние сплетни - пока его механический палач, его верный враг, красно-зеленый будильник не извещал его, что на эту ночь ему назначено....