Аннотация: Опубликован в сборнике "Настоящая фантастика 2010"
1
Кружевной перчик - долголетие. Имена жениха и невесты, спрятанные в ажурное сердце в тонкой оплётке - супружеская любовь и верность.
Экзотический цветок - дочка.
Звёздочка - сын. Ещё одна звёздочка.
Рука дрогнула, оставив на нежной коже кривую, как безобразный шрам, коричневую линию.
- Что с тобой, Жень? Тебе плохо? На тебе лица нет.
Как разобраться, кто выбирает: ты ли узор, он ли тебя? Кто сплетает невидимые нити судьбы задолго до нашего рождения. Настоящий мендигар видит их, в отличие от тех, кто просто малюют всё, что взбредёт в голову. Расписывают под хохлому, и не знают дурочки, что у каждого свой орнамент, сложенный из древних символов. Единственный в мире. Как не бывает двух одинаковых листков, не бывает двух похожих судеб. Узор читать всё равно, что открытую книгу. Вспыхивали передо мной неведомые буквицы, светились забытые символы, и я точно знала, как соблюсти равновесие, не задумываясь о будущем.
Но сейчас меня, как током ударило.
Шесть к одному. Странное равновесие. Страшное. Как обвести звёздочку крошечной змейкой, зная, что каждый изгиб её тела - это боль и слёзы на долгие годы.
- Женька, может воды? Девчонки, налейте ей, - распорядилась Лёка.
Я покачала головой, аккуратно вытирая ватным кругляшом Лёкину ладонь, чтобы не осталось следа.
Может ничего ещё не случится? И я всё придумала? Ведь не проверяла же я, сбывалось ли предначертанное мною. Но откуда рука знает, что и как рисовать, если раньше могла вывести только "палку, палку, огуречик"? Откуда я знаю о равновесии?
Спрятав глаза, чтобы Лёка ничего не разглядела, я застыла над её ладонью, мучительно думая, как обвести менди вокруг пальца.
2
С самого начала я была против этой затеи с подземным городом.
Хотелось пить разноцветные коктейли и вдыхать исходящие от смуглой, нагретой солнцем кожи Игоря аромат корицы, мяты и чего-то ещё, волнующего. Хотелось, забыв о холодах, спокойно нежиться с книжкой на солнце у бассейна, наслаждаясь каждой секундой счастья. Но кого когда волновали мои желания? Жизнь так несправедлива. В отличие от меня, моим друзьям всё это было не впервой. Они приехали на Восток за экзотикой, неприглаженной официальным туризмом, за острыми ощущениями. Адренолинозависимые.
- Дура, - прошипела Лёка. - Мужики, как дети. Что увидят, с тем и играют. Если тебе всё равно, можешь оставаться, а я Арсюху не отпущу по бабам таскаться.
Игорь улыбнулся, расслышав Лёкины страдания, и взъерошил мои коротко стриженые волосы:
- Купаться и напиваться в баре, можно было и дома, Женёк. Не стоило из-за этого так далеко забираться. Тебе понравится, вот увидишь, братишка.
Идиотское прозвище. И имя тоже. С детства терпеть не могла.
Игорь не впервые обещал, что мне понравится. Он уже полгода таскал меня по всем экстремальным тусовкам. Ради него я была готова вытерпеть не только унизительное прозвище, но и тихо страдать, делая вид, что моя улыбка вызвана неподдельным восторгом, а не тем, что сердце ухнуло в желудок, и теперь они вместе болтаются, где-то в районе пяток.
А как ещё мне, санитарке, было удержать Дока, от которого фанатела примерно половина женского персонала больницы, независимо от возраста и матримониального статуса. Не мосластым же, пардон, задом, упакованным в потёртые джинсы. Все знали о его большой любви к экстриму. И я как-то в курилке брякнула, по дурости, что с детства мечтала спрыгнуть с парашютом. Девки покатились со смеху, а Док впервые за два года посмотрел на меня, как на человека, а не пустое место со шваброй, и взялся организовать. Опсестра Лерочка Михайлова, ревниво стрельнув быстрыми глазками, тут же поспорила со мной на сто баксов, что откажусь. Отпираться было бесполезно.
Летя с Игорем в тандеме над землей, я спиной поняла, что сразу на несколько пунктов обошла наших медицинских гламурных дам. А потом пришлось держать марку, подогревая в Доке веру в то, что я крутая экстремалка. Куда деваться, когда девицы и тётки всех мастей, так и тянут руки, чтобы откусить кусочек твоего "пирога"?
Несколько минут у входа в подземный город, я, как могла, упиралась, пытаясь выдавить из безжалостного Дока хоть каплю сочувствия. Темнота страшила меня ещё с тех времен, когда мой умник-братец подвывал на разные лады, пока мы ждали лифт в неосвещенном подъезде. Игорь и слушать не желал моих сбивчивых "ну, я тут вас подожду", тем более что местные проводники, глумливо хихикая, начинали поглядывать в нашу сторону. Док, не терпя возражений, схватил меня в охапку и потащил вниз по высоким, неровным ступеням, вырезанным в породе.
Каменный мешок, облапил меня склизкими стенами и сводами, насквозь пропитанными копотью чадящих масленых светильников. По ногам тонкими, как паутина, нитями сочилась вязкая сырость, поднимаясь с нижних ярусов. Мы, едва привыкшие к сумраку, шли по узким галереям, притихшие, словно придавленные древней каменной подушкой.
Многочисленным обитателям подземелья не было до нас никакого дела. Одни валялись по углам, пыхтя пряными кальянами. Гашиш не оставил им ни воли, ни желаний. Другие неспешными тенями бродили по длинным разветвленным галереям, пытаясь выторговать на мелкие нефритовые зёрна очередную порцию зелья, держащего их здесь, как на привязи. Один, доведенный до крайности бесплодностью древней породы, униженно, но настойчиво клянчил денег у иностранца с бледным, как луна, испуганным лицом.
За мной увязался тщедушный старик, пытаясь всучить мне грязную тряпицу с мелкими зеленоватыми камешками размером с фасолинку. Минут пять он шел за нами, потешно складывал руку щепотью под белой, будто приклеенной бородёнкой, умоляя купить хоть один из них. Я никак не могла вспомнить, кого он мне напоминает, и пройти мимо тоже не получилось. Лишь на мгновение остановилась и выпустила руку Игоря, чтобы дать оборванному деду монетку в обмен на камешек с продетой в него веревочкой.
Откуда-то из темноты послышался восторженный писк Лёки: "А-а-а! Идите скорей сюда!" Низкий голос Игоря позвал меня в темноту, убегая вглубь галереи.
Старик, получив монету, радостно закудахтал, схватил меня за руку и, пытаясь пропихнуть мне что-то еще, начал рыться в складках одежды.
Кое-как отделавшись от него, я бросилась вслед за друзьями. Оступилась на склизком полу, и, неуклюже ухватившись за стену, вся перемазалась жирной сажей. После нескольких минут бестолковой беготни за эхом, которое, летучей мышью, металось по переходам и лестницам, я очутилась под одиноко горящим светильником, окончательно потерявшись в складках бездонного каменного чрева.
В горле что-то сжалось, холодный пот заструился между лопатками. Мне казалось, что из темноты за мной внимательно следят призрачные глаза. Я хотела позвать Дока, но боялась таящихся в сумраке жителей города.
В бесконечных переходах подземелья время шло совсем по-другому. Все казалось, что Игорь сейчас выскочит из-за угла, прикалываясь над моими страхами. Но часы тикали, и с каждой секундой отпуск, на который я возлагала большие надежды, становился все хуже. Силясь хоть что-нибудь разглядеть в мутном сумраке галереи, я терзалась липкими подозрениями. Неужели, Игорь, нарочно, бросил меня тут? Хотел посмотреть, как я буду выпутываться? Опять? Сколько это будет продолжаться? Я же не лабораторная мышь, в конце концов.
- Мышь, трусливая и белая, - гадливенько пропищал внутренний голос. - А он на тебе опыты ставит. Забыла, как месяц назад Док, стоя на вершине горы, сделал тебе ручкой, и умчался вниз по свежему снегу? Как ты корячилась тогда несколько часов, на потеху всем, кто поднимался на канатке! А он за это же время ещё пять раз мимо проехал. Только вспомни, как он тебя называет.
Крыть было нечем. Так мне и надо. Отчего я не плюнула на игоревы уговоры и не осталась в отеле? Ведь знала же, что когда он обещает, что мне понравится, то обязательно кончится чем-нибудь этаким.
Чтобы перестать давиться жалостью, я чуть не силой заставила себя шагнуть из светлого пятна. Это ещё со школы, когда я паниковала, в голове как будто что-то отключалось. Вдоль по стеночке, на ощупь, как ночной мотылек, я в надежде отыскать выход, пробиралась от светильника к светильнику, отчаянно боясь наступить на кого-нибудь.
Город обращался ко мне разными голосами. Тихим говором на незнакомом гортанном наречии; монотонной песней, которую выводил тонкий, не то женский, не то мужской голос; и тут же сладострастными стонами и горячим шёпотом, вплетающимися ржавыми нитками в её незатейливую мелодию; сосредоточенным пыхтеньем, курящих кальян существ без пола и возраста; и лязганьем металла о камень где-то внизу. Каждый находил здесь то, что искал. Я прислушивалась к голосам, отчаянно боясь привлечь к себе внимание людей-призраков.
Кто-то тронул меня за рюкзак, заставив вздрогнуть. Я резко повернулась, готовясь, если нужно бить в кадык и пах, как учил меня Игорь.
Протягивая руку в ажурной перчатке, выщербленным ртом мне улыбалась неопрятная расплывшаяся, как квашня, старуха. Она неслышно выскользнула из одного из многочисленных карманов, выдолбленных в камне, в которых ютились подземные жители с иссохшими, изъеденными болезнями телами и отрешенным видом. Как нелепо она выглядела здесь среди них. Почти вызывающе. Нелепой была жёсткая щётка волос на подбородке и под крючковатым носом, и множество юбок, из-за которых женщина казалась толще, чем была. Это же старая цыганка-путана, одна из тех баб, о которых говорила Лёка. Вот ведь, перчатки нацепила. Неужели, ещё надеется подцепить клиента?
Не угасшее в старухе желание нравиться меня насмешило.
Старуха заговорила на странном оркском наречии. Низкий певучий голос не сочетался с её слезящимися глазами и изрезанным морщинами лицом. Погадать, что ли хочет или милостыню просит?
- Не понимаю, - покачала я головой, порываясь уйти. И только тут до меня дошло, что перчатки были нарисованы на коже. Тонкий узор из пересекающихся линий, цветов и узоров, коричневым кружевом покрывал морщинистые кисти, убегая под рукава.
Женщина с готовностью задрала рукава до локтя, дав мне полюбоваться вязью из хны. Что-то довольно залопотала, приговаривая "менди, мендигар", тыча в мои руки. Потом, кряхтя, знаками стала приглашать за занавеску в свою каморку.
- Нет, спасибо. I don"t want, - силилась я вспомнить фразы из разговорника.
Старуха по-английски явно не говорила, но контекст поняла. Она прижала правую руку к большой колышущейся груди, а потом, отняв её, тихонько коснулась моей, там, где сердце.
В каморке висел тяжелый сладковатый запах тлеющих ароматических палочек. Огонёк масляного светильника, дрожал, отражаясь в сотне зеркалец, вшитых в лоскутный коврик, висящий на стене. Пятна света прыгали по каморке, и от этого казалось, что стены колышутся, как живые.
Старуха знаком приказала мне сесть. Я брезгливо опустилась на грязный соломенный тюфяк, предусмотрительно подсунув под себя рюкзак. Паразитов бы не подцепить. И зачем мне это? При желании такой рисунок можно было бы нанести и в отеле, и даже в нашем городке в тату салоне.
Старуха ловко разложила перед собой плошки с ароматическими маслами и тёмным порошком. Отмерив их специальной ложечкой, она выжала в плошку половинку лимона, и начала быстро смешивать кашицу тонкой деревянной палочкой, бормоча заклинания. От душного тяжелого воздуха и монотонного голоса у меня начала кружиться голова. И снова бросило в пот.
Старуха взяла мою правую руку, и поставила первую точку на ладони. Ну, ладно, пусть нарисует что-нибудь.
Бормотание внезапно прекратилось. Я открыла глаза. Палочки всё ещё курились, светильник догорал. В одиночестве я лежала на тюфяке. Как это меня сморило? Я вскочила, ужасаясь своей легкомысленности.
По крайней мере, жива, меня не изнасиловали и не ограбили, пока спала. Или всё же... Я нервно рванула молнию. Та, противно вжикнула и разошлась. Фу-у! Слава Богу! Фотоаппарат, а, главное, кошелёк с паспортом на месте.
И тут я заметила, что обе руки были мастерски расписаны тончайшим узором. Мелкие детальки переплетались в ажурную сетку, окружали браслетом запястье, рассыпаясь в конце на микроскопические цветочки. Рисунки приятно холодили кожу.
Так и не успев за несколько дней разобраться в местной валюте, я вытащила цветастую бумажку. Пусть старуха порадуется. Не дождавшись её, я бросила деньги на тюфяк, и уверенно пошла по тёмным галереям к лестнице, ведущей к свету.
Как меня угораздило заблудиться? Ноги сами несли меня к выходу. Точно каждый день ходила по подземелью на работу и домой. Не прошло и пятнадцати минут, как я вылезала наружу в фиолетовые вечерние сумерки. Неподалеку от "ворот" проводники, сидя кружком на корточках, бурно обсуждали что-то. Один из них, лениво чесавший волосатое пузо, оглянувшись, увидел мою лохматую голову и презрительно хмыкнул. Но потом вдруг, изменившись в лице, вскочил и стал назойливо предлагать свою помощь. Я с независимым видом проигнорировала его и, выбравшись, пошла искать дорогу в отель. Разве нужна чья-то помощь девушке, самостоятельно нашедшей дорогу из подземелья?
Поцеловав запертую дверь (где шатается этот подлый гад?), я, сунулась в Лёкин номер. В ванной шумела вода. Ужасно хотелось в душ, есть, и прибить кого-нибудь ненароком. По крайней мере, придушить. Вытащив из мини-бара пиво, я залпом выдула целую банку. Потом принялась за вторую, представляя, как я буду мстить Игорю.
Но додумать я не успела.
- Женька! - орала, как полоумная Лёка, прыгая вокруг меня в тюрбане из полотенца. - Живая! Дура, куда ты пропала?!
- Пропала? Это вы, сволочи, меня одну кинули! Ломанулись куда-то, дети подземелья! Док где?
- Они с Арсеном с утра в местном участке торчат. Сперва сами там всё облазали, потом с полицией. Спасателей собирались вызывать. С собаками. В посольство звонили. Мы чуть с катушек не съехали. Ты не представляешь, как он с ума сходил. Буквально на стенку не лез.
Переживает, значит. Прекрасно! Значит, я для него не только "свой парень". Гад. Бездушный крокодил. Милый. Сердце защемило, и я решила на время отложить свою месть.
- Мы что только себе не представляли. И что на органы, и в рабство. Ты где была?
- Плутала, как дура, по этому подземелью в поисках выхода. А потом менди делала, - я показала свои ладони.
- Двое суток? Совсем офигела, да?
- Как... - выдохнула я, не веря своим ушам. Но Лёка уже с неподдельным восторгом рассматривала рисунки на моих руках.
- Слу-у-ушай, смотрится обалденно, как у Мадонны в клипе "Frozen". Просто потрясно! Я тоже хочу. Обязательно нарисую такие, когда замуж выходить буду...
В номер ввалились парни. Игорь чуть не сбил меня с ног. Закружил по комнате, зацеловал. Весь вечер и следующие несколько дней он не отходил от меня ни на шаг, глядя преданными глазами лабрадора. В самолете, когда до посадки оставалось не больше получаса, Док вытащил из рюкзака ключи и протянул мне дубликат.
- Перебирайся ко мне, завтра же, ладно?
"Так не бывает, - подумала я, задохнувшись от счастья. - Опять он экспериментирует? Ну и пусть".
Ради этого стоило недолго пострадать в темноте. Ради Дока стоило умирать от страха тысячу раз. Мама меня, конечно, убьёт. Зато наши медицинские тётки точно лопнут от зависти.
3
Рисунки на руках не смылись ни через неделю, ни через месяц, чем я их не оттирала. Не помогли ни мыло, ни скипидар, ни ацетон. Первое время все косились, особенно на работе. Дико смотрелись мои ориентальные узоры в нашем заштатном городишке. Впрочем, скоро мне стало всё равно. Однажды утром я проснулась и поняла, что могу видеть нити судьбы и рисовать на нежных девичьих руках зашифрованные древние символы, отпугивающие злых духов и привлекающие добрые божества, сулящие богатство и здоровье.
У меня никогда не было способностей. Никаких. Ни энциклопедических знаний, как у моего братца-вундеркинда, ни атлетических способностей, ни музыкального дарования. Учителя ставили "тройки" из жалости, сокрушаясь, что на мне природа отдохнула. В их глазах я была лишь бледной зажеванной ксерокопией брата-близнеца.
Наши с Ярославом жизни разошлись окончательно примерно года в четыре. Нас в очередной раз повели к какому-то "доктору". Он долго занимался братом, пока я скучала в уголочке. Потом доктор подозвал меня, что-то спрашивал, и, повернувшись к маме, сказал: "Совершенно здоровый ребенок, но типичная заурядность".
Мама с диагнозом не согласилась, промаявшись со мной ещё годик. А потом махнула на меня рукой, сосредоточив, все усилия на талантливом Ярославе. "Ни мозгов, ни рожи. Дым в трубу, - вздыхала она. - Ладно, лишь бы человеком стала хорошим". Под "хорошим" она имела в виду "не приносящим проблем". Я и привыкла не высовываться и врать, чтобы, не дай Бог, не огорчить матушку и не опорочить светлое имя брата. Да и высовываться было не с чем. Даже крестиком вышивать не научилась.
А тут такой подарок мне жизнь преподнесла. Впервые. И без всяких усилий с моей стороны. Читать узоры было легко, как дышать. Я и приняла этот дар, не задумываясь, за что это мне и с какой радости. Об одном лишь жалела. Прочитать узоры на своих руках я не могла. Весь интернет облазила, в поисках, хоть какого-то объяснения, но ничего не нашла.
Но, даже не смотря на это, знаки, словно, повернули во мне какой-то ключик. Мои внутренние запреты, годами упорного труда возводившиеся матушкой и мной самой, рухнули в один момент. Трусливая лабораторная мышь, жившая до сих пор в клетке моего сердца, сдохла, не сопротивляясь.
А может, это были не узоры вовсе, а Игорь...
Нанизывая менди, как бусы, я вылавливала элементы судьбы из взбаламученной лужи вероятных событий. Я не могла бы сказать, когда это произойдет. Одно было понятно, что это наверняка случится. Я словно смотрела на горную гряду. Один пик поднимался за другим, скрывая от моих глаз, что лежит между ними. Ущелья, реки, водопады, поляны - всё, принадлежало им, тем, кто творил свою судьбу. Но как бы они не поступали, неминуемо, всё приводило к следующей вершине, запечатлённой мною хной на ладонях.
Я блюла равновесие, следя за тем, чтобы хорошее и плохое доставалось всем поровну. Шесть к одному. Чтобы не было обиженных судьбой, не было любимцев фортуны. Наконец-то, все было по справедливости, как я всегда об этом мечтала.
- Никаких рисунков и образцов. Я выбираю для вас индивидуальный узор. По-другому, не работаю.
Они удивлялись, подозрительно оглядывая мою нескладную фигуру, но соглашались.
Цен я тоже никаких не называла. Но с радостью бросила швабру и утки в больнице, как только убедилась, что этим можно зарабатывать на жизнь. И чем известнее я становилась, тем больше мне предлагали.
Увлечение менди, как эпидемия гриппа, пронеслось по нашему городу, достигнув пика в августе, когда на девичнике за день до Лёкиной свадьбы я нарушила равновесие. Хоть раньше, не задумываясь, десятки раз проделывала это с другими, нарисовать несчастья на руках подруги со спокойным сердцем, я не смогла.
***
Перешагивать через несчастья оказалось так просто. Сутки прошли, и ничего плохого со мной не произошло! Абсолютно ничего.
Я водила пальцем по груди Игоря, без умолку рассказывая о венчании. Док курил, что бывало с ним редко, лишь когда он сильно нервничал или выматывался на дежурствах. Он рассеяно слушал меня, думая о чем-то своем. Он всегда напоминал мне закрытую картонную коробочку. Лишь иногда щёлочка приоткрывалась. Я сердилась, но прочитать его судьбу не могла. Впрочем, другие мужчины тоже оставались для меня загадкой. Может, потому что их судьбы запечатаны в женских? А с матерью Игорь знакомить меня не торопился. Да и я не настаивала.
Я решила сменить тему.
- Док, как ты думаешь, чего в мире больше добра или зла?
Он удивленно посмотрел на меня, будто проснулся:
- С чего это тебя на философию потянуло?
- Подумалось. Ты скажи.
Он затянулся в последний раз и, загасив сигарету, бросил небрежно:
- Зла.
- Почему?
- А жизнь хреновая, Женёк, - он устроился поудобнее, заложив руки за голову. -
Сегодня, например, привезли пацана восьмилетнего. Нашли где-то коробку китайских фейерверков. Старшие подожгли и отбежали, а он рядом стоял. Ба-бах и пол лица нет, ожоги по всему телу.
- Жуть.
- Михайлова в приёмном дежурила, когда его привезли. Увидела и в обморок хлопнулась. Прикинь, это с её-то опытом.
- В больнице зло всегда виднее. Оно там, как уксусная эссенция, в концентрированном виде, - я погладила его по заросшей щеке. - Знаешь, а добра всё равно больше, только мы его воспринимаем, как должное. Смотри, довезли же его? Довезли. А разве ты, лучший хирург города, был там случайно...
- Умер он. Я ничего не успел, - Игорь демонстративно зевнул и, сняв мою руку, отвернулся, не желая больше продолжать разговор.
Слушая, как Док похрапывает, я завидовала его способности отрубаться, как только голова коснется подушки. Мне заснуть не удавалось. Мысли, скакали, как блохи от Лёки к погибшему мальчику и обратно.
Змейка. Лежит, свернувшись годами, а потом кусает, когда меньше всего ждёшь. С Лёкиным будущим сыном тоже могло что-то такое случиться, как с этим мальчиком. Но не произойдёт, потому что я набралась наглости и нарушила справедливое равновесие. Просто не стала писать хной несчастья.
Равновесие, справедливость. Как их измерить? Если бы я раздавала жизни нам с братом, то, конечно, выиграла бы, если бы способности и удача достались нам поровну. Но что кажется справедливым одному, возмутительно для другого. Так может дело и не в справедливости. Вдруг я получила этот дар вовсе не ради равновесия? А для того, чтобы спасти одних от несчастий, не доставляя горя другим?
Кровь прилила к щекам. Я чуть не задохнулась от дерзкой мысли.
А ведь всё так и есть. Я уже спасла Лёкиного будущего сына. А в нём и его будущих детей. Как Игорь спасает людей на операционном столе. Только я сделала это заранее, ещё до рождения. Я могу спасать несчастных мальчиков и девочек, и их родителей. И Дока, которому не придется, пряча глаза, сообщать ужасные новости родственникам.
В горле пересохло. Я осторожно выползла из постели, чтобы не потревожить Игоря, и скользнула на кухню напиться.
По рукам побежал знакомый холодок. Обычно я ощущала его каждый раз, когда собиралась рисовать. Может рисунок начинает сходить?
Как бы ни так!
Включив свет, я обнаружила два свежих, как будто только что появившихся символа чуть пониже правого запястья, там, где бился пульс. Тройная свастика и несколько закорючек, похожих на арабскую вязь, о значении которых я, как и прежде, не имела ни малейшего представления.
Послюнявив палец, я тёрла их, пока кожа не покраснела.
Подбородок задрожал. Вот, значит, как соблюдается равновесие!
Щедро сыпанув на кожу чистящего средства, я лихорадочно сдирала кожу проволочной губкой, догадываясь, что это совершенно бесполезно.
Значит зло не перепрыгнуть, не обойти, не обмануть? Это мне в наказание за те двенадцать благопожеланий, оставшихся у Лёки на руках. Почему кто-то обязательно должен расплачиваться, чтобы добра было больше, чем зла? Кто, следит за всем этим, с маниакальным упорством?
Чёрт! А что, если вырезать их ножом, нафиг? Может, обойдётся?
Я вспомнила руки старухи-цыганки, покрытые рисунками до локтя, и волосы зашевелились у меня на голове. Неужели, и она вот также пыталась обмануть судьбу, всю свою долгую жизнь, принимая на себя бремя боли и несчастий за других женщин? Вон, где она закончила свои дни, в грязном, вонючем подземелье. Вряд ли она просто так вышла из каморки. Она передала мне тайны мастерства и ушла умирать, на нижние ярусы, как остальные.
Засосало под ложечкой.
Значит, и я? Мне тоже суждены такие жизнь и смерть? Я представила себя никому не нужной старухой, измученной постоянным ожиданием горя.
В носу захлюпало.
Не хочу! Не буду просто сидеть и ждать, когда по мне шарахнут эти знаки. Это не справедливо! Дура! Размечталась, собралась спасать чужих людей. Задаром мы все герои.
Но я же не знала!
Передо мной маячили счастливые Лёкины глаза во время венчания и дурацкая змейка, которую я не нарисовала.
А если б знала?
Сидя на полу у мойки с кухонным ножом в руке, я умерла от страха в тысячу первый раз.
4
- Говорила я тебе... Горе ты моё.
- Мама, прошу тебя! И так тошно, - я сунула голову под подушку. - Оставь меня в покое.
Не прошло и недели, как гадкая змейка цапнула меня в самое сердце, впрыснув горького яду. Арабская вязь потускнела, погасла, словно исполнив своё предназначение, когда я увидела, Игоря с опсестрой Лерочкой в машине у парка. Не в силах отвести глаза, я смотрела на то, как мой мужчина целует другую. И тогда я решила, исчезну из его жизни, он ведь и не заметит ничего. Кое-как на ватных ногах добрела домой, покидала вещички в клетчатую китайскую сумку и пошла умирать.
Сделать это, казалось легче, чем вернуться к матери, но менди и этого мне не позволило.
Таблетки, которые я для верности запила бутылкой мерзкой бормотухи, точно в пошлейшем мексиканском сериале, не подействовали, как я надеялась. Меня мутило, рвало, и облегчения не наступило. Вместо сердца образовалась бездонная, дымящаяся по краям, дыра.
- Ой, дурёха. Дался тебе этот Игорь. На что ты вообще надеялась.
Я затыкала уши, но мамин голос сверлил мозг, проникая сквозь любые преграды.
- Мама! Лучше добей меня сразу!
- Работу бросила, наврала с три короба, ерундой какой-то занялась. Ума нету. Вот и результат! Хорошо, что тебя хоть в секту какую не завлекли. Говорила я тебе...
Опять!
Мама, мама! Ты своими руками счастье не убивала, ради подруги не комкала жизнь, как пустую пачку из-под сигарет. А ведь на мне ещё один символ висит. Что это будет? Когда? Что мне твои слова? Я сама себя ругаю.
Сколько таких подлостей вышло из-под моей руки. Сотня? Две? Легко, особо не задумываясь, я полгода раздавала их налево и направо. А ещё утешала себя мыслью, что это справедливо!
- Жива осталась, и ладно. Хоть ценить теперь больше будешь то, что имеешь, а не просто как должное воспринимать. Евгения! Ты куда? Вот шальная! Хоть зонт возьми!
За последние три дня, которые я провалялась в постели, выслушивая нотации, лето, как старую афишу, сорвали с неба и свернули в трубочку. Я выскочила на улицу под серый зябкий дождик. Шлёпая по лужам, машинально побрела в сторону бульвара, где мы с Игорем любили бегать по утрам. И тут же, поймав себя на этой мысли, свернула в переулок. Куда угодно, лишь бы подальше.
Я бродила по старым дворам, не обращая внимания ни на мокрую голову, ни на воду, хлюпающую в кроссовках. Просто, чтобы перестать представлять себе снова и снова ту сцену в машине, перестать ждать что вот-вот позвонит мобилка.
Телефон откликнулся популярной мелодией, словно, прочитал мои мысли.
- Женя! Мы с вами встречались пару месяцев назад, у моей подруги на свадьбе, - затараторил незнакомый голос. - Вы ей на руках рисовали. У вас телефон был отключен? Мы с моим парнем только что заявление подали, и вдруг я до вас дозвонилась. Это знак!
Наверное, выглядело это ужасно. У меня всегда всё было написано на лице. Бабка с кульками, проходившая мимо, испуганно заглянула мне в глаза.
- Доченька, с тобой всё хорошо? Может позвать кого?
- Никаких больше знаков! - крикнула я ей. Слёзы, перемешиваясь с дождем, стекали по щекам.
Мобильник брызнул по мокрому асфальту блестящими осколками. Бабка охнула и попятилась.
Я неслась, не разбирая дороги, не отвечая на ругань обозлённых пешеходов, которых нечаянно задевала, словно хотела убежать от себя, от последних шести месяцев. От подземного города. От ведьмы-старухи. От Игоря. От менди.
Никаких больше рисунков! Какое мне дело до других, до равновесия. Пусть, как и раньше жизнь сама раздает, кому поцелуи, кому оплеухи. И не я буду нести ответственность за это, а Некто. Тот, кто до сих пор это делал, всё скрупулезно записывая в свою книжицу, подсчитывая и взвешивая. Кто бы он ни был. Я оставляю это ему. И не нарисую больше ни хорошего знака, ни плохого.
Вдруг кто-то сильно толкнул меня в левое плечо. Кроссовки заскользили. Тучи опрокинулись мне в лицо. Я взмахнула руками и неловко рухнула, припечатавшись щекой к мокрому асфальту. В полуметре от меня противно взвизгнули тормоза. Усатый водитель с побелевшим лицом смотрел на меня, не в силах сдвинутся с места. Вокруг начинали толпиться люди.
- Всё хорошо. Ничего не случилось, слава Богу. Она в порядке, - прокудахтал кто-то над ухом, помогая мне встать. - Ты ведь в порядке? Женя, скажи.
Я кивнула, ещё плохо соображая, что произошло.
Водитель вылез, наконец, пришел в себя, покраснел и разразился семиэтажным матом, показывая мне палец.
- Гаишников вызывать не будем. Всё обошлось, претензий у нас нет, - пожилой мужчина, увлекал меня с проезжей части, проталкиваясь сквозь толпу зевак.
И у меня не было ни сил, ни желания сопротивляться ему. Он посадил меня на скамейку на остановке. Легонько коснулся ссадины на лице.
- Ну, это не страшно. До свадьбы заживет.
Я всхлипнула и тоненько заскулила от жалости к себе.
- Ну, тихо-тихо, прости. У, грязная какая и мокрая! Ничего, мы тебя сейчас в порядок приведём. Посидишь минутку одна, пока я машину поймаю? Не сбежишь?
В такси я рассматривала его седой, стриженый ёжиком затылок и коричневую полоску загоревшей шеи. Его худощавое морщинистое лицо показалось мне знакомым.
- Куда мы едем? - если по чесноку, мне было абсолютно всё равно, кто он и куда меня везёт.
Мужчина в очередной раз оглянулся, одобрительно улыбаясь.
- А ты меня совсем не помнишь, Женечка?
- Нет, - покачала я головой. - Мы в больницу?
- А вот так тоже не узнаешь? - Он сложил руку щепотью под подбородком и, сощурив глаза, засюсюкал что-то на незнакомом языке.
Я подскочила на сидении. Старик из подземного города! Меня затрясло. Я панически задёргала ручку. Не открывается. Заблокировали!
- Узнала. Не бойся, скоро всё поймешь, - ласково сказал мужчина и протянул мне руку. - Сергей Витальевич Блонский.
5
Такси остановилось у трёхэтажного старинного особняка с высокими массивными дверями, колоннами и лепниной. Со стен обветшавшего дома клочьями облезала выцветшая штукатурка, обнажая позеленевшие кирпичи. Кое-где окна были наглухо забиты фанерой. Мужчина, перехватив мой взгляд, печально покачал головой.
- Нет ни времени, ни средств этим заниматься.
Блонский вёл меня мрачными коридорами со щелястыми полами, крепко держа под локоть, и что-то насвистывал себе под нос. Он приветливо кивнул пожилым тёткам в заношенных халатах, которые прошли мимо нас, с лабораторной посудой и биксами. На всём, что встречалось, лежала печать крайней нищеты. И пахло там как-то противно, то ли лекарствами, то ли мышами, то ли плесенью. Мы остановились перед высокой крашеной белой масляной краской дверью, и, наклонившись к моему уху, он интимно прошептал:
- Добро пожаловать домой, девочка.
У меня заныло внутри вокруг пупка, как бывало в детстве перед кабинетом врача или когда меня вызывали к доске. Сергей Витальевич толкнул дверь, и впихнул меня в полумрак кабинета. Я огляделась. Огромные шкафы от пола до потолка были набиты книгами, свитками, распухшими папками для бумаг, лабораторной посудой и еще какой-то дребеденью.
В дальнем левом углу между двумя шкафами на стуле сидел молодой человек, погруженный в чтение толстенного тома. Когда мы вошли, он оторвался от чтения и, встав, шагнул из сумрака в светлое пятно посреди комнаты.
На меня с нескрываемым изумлением и испугом смотрела моя точная копия, только в очках.
- Ясь?! - я облегчённо вздохнула. - Мама знает, что ты в городе?
Брат поморщился. Кроме меня этим детским домашним именем его никто больше не называл. Я не видела его уже лет семь, с тех пор, как он уехал от нас учиться за границу по программе для особо одаренных студентов. И не узнала бы, если бы он не был так похож на меня.
- Ну, что ты стоишь, как столб? Дай, я тебя обниму.
- Я тоже... рад тебя видеть, - брат уклонился от моих объятий и обратился к Блонскому. - Значит, теперь вы уверены.
Тот довольно кивнул.
- Как видишь, стоит перед тобой собственной персоной. Две попытки. Оба раза обошлось.
Блонский протянул мне белый халат и махнул рукой.
- Тебе в подсобку. Ты уж извини, Женечка, ничего другого здесь у меня просто нет. А переодеться просто необходимо, простуда не смерть. От неё так просто не спасёшься.
- А я вас не просила меня спасать, - крикнула я из подсобки, кое-как стаскивая с себя влажные, заляпанные грязью джинсы. Когда я увидела Ярослава, весь страх куда-то улетучился. И чем ласковее разговаривал со мной Блонский, тем сильнее хотелось нахамить ему.
- Так, я и не спасал. В любом случае не успел бы, но пронаблюдал работу высших сил в действии.
Халат был мужской, на пару размеров больше. Он то и дело норовил свалиться с плеч, обнажая мою плоскую грудь. Я запахнула его, затянула ремнём на талии и вошла в комнату.
- Вы хотите сказать, что кто-то другой вытащил меня из-под колёс? Я же отчетливо помню, как меня толкнули, - я закатала рукав. На левом плече наливался синевой длинный кровоподтёк.
Блонский кивнул.
- Со стороны это выглядело довольно странно. Ты будто налетела на невидимую стену. Я могу лишь строить предположения. Сейчас чайку сделаю, и поговорим, как следует.
Он включил в розетку допотопный электрочайник, вытащил из шкафа разнородные чашки, заварку, банку растворимого кофе, пакет с пряниками.
Ясь ревниво смотрел на меня.
- Значит, это уже точно? - с вызовом спросил он Блонского. - Не совпадение?
- Ярослав, - ты, ученый. До сих пор веришь в совпадения?
- Нет. И что совсем ничего нельзя сделать?
- То, что ты успел сделать за все эти годы, у тебя никто не отнимет, - терпеливо, словно, объясняя ребенку, сказал СВ. - Ты остался тем, кем был. Но теперь пришло её время. Ты не можешь закрыть глаза на очевидные факты. Сколько это будет продолжаться, никому неизвестно, но результат на лицо. Она перестала быть заурядностью.
Меня осенило:
- Вы - тот доктор, к которому мама нас водила? Я помню, мы приходили сюда в детстве.
- Правильно, - улыбнулся СВ.
- Вы, наконец, объясните мне, что всё это значит?
Доктор, не торопясь, заварил чай, разлил кипяток по чашкам.
- У меня тут где-то баночка с малиной была. Девочки приносили. А хочешь, Женя, глоток коньячка. Кофе по-фарисейски, самое милое дело при простуде.
- Давайте.
Он достал блестящую фляжку с гравировкой и налил немного в мою чашку.
Я, обжигаясь, отпила кофе. Куснула пряник, и чуть не вскрикнула. На глянцевой поверхности не осталось и следа от моих зубов.
- Всё у вас тут какое-то фальшивое, - ворчливо сказала я, постучав окаменевшей сладостью по столу. - Пряники бутафорские, и доктор ненатуральный.
- Доктор я, как раз, самый настоящий, - Блонский, похоже, и не обиделся вовсе. - Биологических наук. Можешь потом в подсобке мои дипломы посмотреть, убедиться. Дело вовсе не в том, кто я, а кто ты, Женечка.
Он выдержал долгую паузу, пытаясь произвести на меня впечатление. Ненавижу дешёвые театральные эффекты.
- Всё дело в том, что вы с Ярославом являетесь результатом эксперимента в области генной инженерии, который начался еще в начале восьмидесятых. Мы работали над созданием человека "новой формации", так сказать. Через несколько лет мне удалось создать неповторимый генетический букет из предоставленного материала. Ребенок должен был унаследовать лучшие качества своих, так сказать, "отцов", передовых людей своего времени.
Он с гордостью посмотрел на Ярослава.
- Блин, я никогда не сомневалась, что тут дело не чисто. Потому что нельзя просто быть таким умным, как Ясь. А я? Почему мне ничего не досталось?
Доктор развёл руками.
- Тут, как выяснилось, ты не совсем права. Проконтролировать это было невозможно. А твое появление и вовсе не было запланировано. Побочный эффект. Ошибка программы, так сказать. Так мы думали до определенного времени. А некоторые члены группы и вовсе предлагали тебя удалить. Ещё до рождения.
- Не фига себе, - выдохнула я. - Хотела бы я на этих членов посмотреть.
Блонский поперхнулся, но продолжил:
- Я не позволил. Это редчайший случай. Причём он удваивал наши шансы на успех. Некоторые, наоборот, считали, что ты ставишь под угрозу весь проект. И когда выяснилось, что ты, в отличие от брата, совершенно обычный ребенок, финансирование урезали. Да и вообще, с каждым годом становилось все сложнее. Развал Союза, всех структур... Я еле-еле сохранил это здание, потерял почти всех сотрудников. Кто в кооператоры подался, кто за границу. Но я смог дать Ярославу отличное образование.
- Ясь, ты всё знал?
Он кивнул:
- Лет с двенадцати.
- Погоди, а мама? То есть она...
- В каком-то смысле, она все равно ваша мать. Биологическая. Она предоставила базовую яйцеклетку и выносила вас.
- Очень смешно, - я одним глотком допила остывающий кофе.
Мне почему-то хотелось плакать и хохотать одновременно. Разодрать бы все плакаты на куски, раскидать их книжки по кабинету, долбануть стулом по шкафу, чтобы стёкла разлетелись.
- В каком смысле? - не понял СВ.
- Совсем меня за тупую держите. Будет вам гнать-то. Может я и не вундеркинд, как Ясь, но биологию в школе тоже учила. Однояйцовых разнополых близнецов не бывает.
- Ошибаешься. Очень редко, но семи-идентичность, причём разнополая, случается. Вы - первый известный мне случай. Несколько лет назад подобное произошло в Великобритании. И считается первым случаем в мировой практике. Наш опыт, сама понимаешь, опубликован не был.
- Бред какой-то.
- Все очень просто. Материнская яйцеклетка была одновременно оплодотворена двумя сперматозоидами, несущими разные половые хромосомы, а потом разделилась пополам. В результате был зачат мальчик и девочка. Правда, девочка родилась с генитальными аномалиями.
- Что?
- У нее развилась ткань яичников и... тестикул.
Когда до меня дошел смысл этих слов, кровь прилила к щекам.
- Вы... вы с ума сошли? Сами вы гермафродиты. Я - абсолютно нормальная женщина.
Ярослав мерзко хихикнул. Я дёрнулась к двери и остановилась. Глупо было даже надеяться бежать отсюда в одном халате.
- Вам что, доказательства нужны. А, может, лично проверить хотите? - орала я. - Маньяки!
- Женечка, успокойся, - смущенно сказал Блонский. - Сядь. Конечно, это слишком тяжело принять.
Обняв меня за плечи, он чуть не силком усадил меня обратно на стул. Доктор раскрутил фляжку, и собирался хлебнуть. Я выхватила её у него из рук и одним залпом опустошила.
Ясь удивлённо присвистнул.
Коньяк обжигал и пах просто омерзительно. С непривычки я закашлялась. Блонский заботливо похлопал меня по спине, отобрал фляжку.
- Не увлекайся. Я понимаю, ты расстроена. Но поверь с тобой всё в порядке. В целом, ты сформировалась по женскому типу, и в раннем детстве перенесла операцию по удалению деформированных зачатков яичек. И, тем не менее, в твоем теле содержатся и X и Y хромосомы. Я не уверен, насколько успешно ты смогла бы зачать и выносить ребенка. Но даже это не самое главное.
- Что ещё? - всхлипнула я. Алкоголь действовал на меня угнетающе. - Вы - инопланетянин?
- Нет, конечно. Девять месяцев назад Ярослав написал мне, что заметил, определенные изменения в себе. Я пригласил его пройти психологические тесты. Мы выяснили, что его мозг перестал впитывать информацию, как губка. Реакции вошли в норму. Изменилось восприятие мира. Гениальные идеи и нестандартные решения просто перестали приходить ему в голову. Он превратился в обычного взрослого человека. Образованного, но заурядного.
Лицо Ярослава потемнело. Он нахмурился, исподлобья посматривая в мою сторону. Бедняжка. Даже упоминание об этом портило ему настроение. Я обняла его за шею, погладила по волосам. Жалко его было до слёз. Столько лет его возносили, боготворили и почитали, а теперь все. Пшик. Стал такой же бездарью, как и я. Никчемным, жалким пустым местом. Великая вселенская скорбь навалилась на меня вязкой липкой тушей, подмяла, выжимая горькие пьяные слёзы. Всех было жалко. И хороших людей, и плохих. И почему-то даже противного доктора.
- Отстань, - прошипел брат, вырываясь из моих объятий. - Ты себе представить не можешь, каково это оказаться таким, как все.
- Могу, - мстительно сказала я. - Я всю жизнь там провела.
СВ заходил из стороны в сторону, привычно меряя кабинет шагами, заложив руки за спину.
- Я предположил, что это связано с тем, что он просто повзрослел. Отправил его обратно, а сам решил, на всякий случай, параллельно понаблюдать за тобой, как это делалось и раньше. Помнишь, что с тобой приключилось?
Я икнула.
- Еще бы! Так это вы все подстроили? - я нащупала на шее нефритовую горошину, которую носила на веревочке, как память о поездке. Значит, они следили за мной через неё!
- Нет. Я лишь сторонний наблюдатель. Я предполагал, что твои способности могут раскрыться в какой-то экстремальной ситуации, но и представить не мог, как это случится. В отличие от способностей Ярослава, твои, как я понимаю, лежат в области...