Тогда всё было понятно и предсказуемо. Никаких альтернатив, никакого отступления от давно и не нами намеченной цели. Главное, чтобы не было войны. Всеми буквами и цифрами населению неустанно напоминали, что наша великая Родина уверенно идёт предначертанным путём, не без проблем, конечно, но с песней и верой в светлое будущее. А молодёжь должна хорошо учиться, найти своё место в жизни и достойно трудиться на благо родины и мира во всём мире.
Всё правильно.
Мы люди воспитанные, с принципами: как нам скажут, так мы и думаем, куда покажут, туда и двигаемся, но не спешим, наивно прикидывая, где и как нам поудобней встроиться в эту общую определённость и предсказуемость.
И вот объятия школьных стен раскрылись - летите, голуби, летите!
А вот нет, оказывается, не каждый может, не всяк готов, да и не всем это надо. Многие тут же и осели у родной голубятни.
Но самые смелые резво замахали крылышками, имея свою цель и надежды. Я тоже замахал, чуть приподнялся, блин, а куда лететь-то?
Вокруг столько всего интересного!
И растерянность вдруг...
1. Шурик и девочка
А у Шурика без миражей и колебаний. Пока я прикидывал и сомневался, он усердно готовился и поступил в МГУ на мехмат.
Не прошло и недели, познакомился с девочкой. Она оказалась с филологического. Девочка хорошая. Не какая-нибудь шлёндра с сигаретой в зубах. Девочка строгих правил из культурной московской семьи.
Я горжусь своим другом. Всё как надо у него, но...
Уже после второй краткой прогулки между высоткой технарей-математиков и стекляшкой гуманитариев, когда Шурик заговорил о новой встрече, она как-то смутилась и, осторожно подбирая слова
- Саша, - сказала вежливо, - нам будет сложно общаться, - и посмотрела на него с искренним сочувствием. - Вы даже Пастернака не читали!
- А кто это? - я спросил, прервав рассказ друга.
- Поэт такой, - вздохнул Шурик, - а я стихи не люблю.
Стихи он, действительно не любил, но девочка ему сильно понравилась.
А я после того разговора - просто ради интереса: фамилия чудная - заявляюсь в нашу районную библиотеку.
- У вас Пастернак есть?
Библиотекарь женщина средних лет посмотрела на меня как-то неопределённо.
- Как? - переспросила.
- Ну, писатель такой, поэт Пастернак. Фамилия такая.
Скользнув по закоулкам своей памяти, библиотекарша нахмурилась.
- Посмотрите там на букву "П"! - кивком обозначила направление поиска.
Я пошел вдоль стеллажей, а она мне вслед:
- Он советский или зарубежный?
А вот это тебе, овца, надо бы знать, про себя бурчу.
А я и сам без понятия, советский он или какой.
В зарубежных не оказалось, но я особо и не надеялся. Я вообще не надеялся его обнаружить в нашей библиотеке. Но надо убедиться.
Иду вдоль стеллажей - ба! - стоит. Толстый темно-синий том "Стихотворения и поэмы". Даже удивился.
Библиотекарша достала мою карточку стала оформлять.
- О! - говорит удивлённо и не без ехидства, удовлетворяясь компенсацией собственной неосведомлённости, - Вы первый её берёте.
И в подтексте - вот чудик, берёт никому не нужное.
Уже дома я разобрался.
Книжка эта была издана в 1965 году, поступила в библиотеки, в том числе и нашу, и тихо простояла на полке в полном покое и забвении более 10 лет.
Странно.
Если книжка интересная, у неё полно читателей. А этот пастернак - даже страницы слипшиеся - никто эту книжку не только не читал, но даже и не раскрывал. Вовсе необязательный он и даже вообще ненужный нашему городку.
Или это наш городок такой замухрышка - не дорос до этих стихов?
Ну уж нет! О нём даже песенку сочинили: "Городок наш ничего, населенье таково...". Вот именно, таково, что пастернаки ему ни к чему.
Загадка! Попробуем разобраться.
2. Пастернак
Не простое оказалось чтение. Но это уже дело принципа. Не люблю быть дурнее грамотных. Пришлось поднапрячься.
Сложности возникали из-за мало знакомых слов, но больше из-за незнакомых, не нашего обихода понятий. И наряду с этим вдруг очень близкое:
"Все наденут сегодня пальто
И заденут за поросли капель,
Но из них не заметит никто,
Что опять я ненастьями запил...".
А то и вообще, ну прямо про меня:
"Во всём мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.
Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья...".
Замечательно!
И что интересно, вот и не зарубежный он, а все равно какой-то не очень советский. Сам по себе. Всё у него не так и не про то, к чему все привыкли и сразу всё понимают. Но так даже интересней.
Постепенно вчитался, увлёкся.
И вдруг:
"Он был как выпад на рапире.
Гонясь за высказанным вслед,
Он гнул свое, пиджак топыря
И пяля передки штиблет...
Из ряда многих поколений
Выходит кто-нибудь вперед.
Предвестьем льгот приходит гений
И гнетом мстит за свой уход".
Я остолбенел.
А разве так можно о Ленине?!
Огляделся. Те же стены комнатёнки... Обои цвет не изменили, потолок не рухнул, часы тикают. Ничего вроде не случилось.
Но чувствую, что-то произошло.
Эти строчки словно вонзились в меня и затеяли какую-то мельтешню во всём организме. А в ответ из самого нутра вдруг явственно свибрировал сигнал тревоги - чует сердце беду.
Может он запрещённый? Диссидент? Но тогда бы книжку изъяли изо всех библиотек. А может, и изъяли, а у нас забыли. Никто же не брал его, не читал. Вот он, никому ненужный и всеми забытый, остался. Я его верну, они спохватятся - ой, не доглядели! Директор библиотеки влепит выговор малограмотной библиотекарше. Книжку изымут. И я её больше не увижу...
Э-э, нет, думаю, хрен вам, я лучше сам её изыму.
3. Не ворую
Вообще-то я книжки не ворую. Ниоткуда. Ни из библиотек, ни из магазинов, ни у знакомых. Вообще не ворую. Мне матушка в раннем детстве такой урок преподала по заднице хворостиной, что я с воровством завязал на всю оставшуюся жизнь. Речь даже не о том, хорошо это или плохо. Воровать нельзя! Точка. Даже, восклицательный знак. Железное правило.
Но некоторые учёные утверждают, что у каждого правила есть исключения. Должны быть, так как они-то и подтверждают его. Делают правило особо железным. А против науки не попрёшь.
Так вместо Пастернака в нашей библиотеке появилась очень хорошая и востребованная книжка про советских бандитов и доблестный МУР. А я уже спокойно продолжил знакомиться с заинтриговавшими стихами и поэмами.
4. Старое по-новому
Над коммунизмом мы давно втихаря посмеивались, но великий Ленин живее всех живых! Он повсюду: в учебниках, на плакатах, в кино, в газетах, на деньгах, на улицах и площадях... Он окаменел, обронзовел, он в бетоне, гипсе и дереве и не подлежит переосмыслению.
А этот Пастернак совсем про другого Ленина. Просто, по-человечески и одновременно в тревожном предчувствии, где этот Ленин активный как вирус, вонзается в организм государства, рушит его устои, удивляя и заражая массы верой в небывалое счастье.
Вознесённый над обыденностью взрывной волной нового времени, он рвётся на острие всем понятной и близкой идеи в придуманное будущее, сам опасный и целеустремлённый, от которого не знаешь, чего ожидать.
Вот тебе и Пастернак! К тому же ещё и тёзка, а это сближает.
Удивил он и озадачил своим взглядом на известные события, такие простые, казалось, и ясные со школы, заинтриговал ассоциациями, смысл которых ускользает в неведомые сферы. Такого не только в учебниках, вообще нигде нет. Зыбкая это почва: история, литература, вообще гуманитарная составляющая нашего бытия. Неопределённая и небезопасная. Но интересная. А стоит задуматься - лавина вопросов и спросить некого. Все прежние знания, как выцветший транспарант на здании ткацкой фабрики.
Точные дисциплины - другое дело. Всё определено законами. Дважды два - все равно четыре, независимо от погоды и социально-политического устройства. Да и вообще, точные науки - основа всего. На них и надо ориентироваться. Правильно старшие учат.
5. Семейная традиция
Со мной ясно. У всех родственников мужского пола технический склад ума и род занятий. Дед, отец, дядья - все хорошо разбирались в механизмах и работали с техникой разной сложности. Дед читал сложные чертежи, и его приглашали на крупные предприятия налаживать и запускать импортные станки. Отец авиамеханик во время войны, а потом механик на большом заводе. Старший брат матери главный конструктор одного из крупнейших военных заводов Союза. Когда мы были у него в гостях, он надел свой парадный пиджак весь в орденах и медалях. Я удивился - на войне дядя Ваня не был - и начал расспрашивать, за что то, за что это. Он только усмехался - это за одно изобретение, это за другое, это за третье... Весь засекреченный! Но с удовольствием рассказал про скромный значок "Отличнику здравоохранения". Это не секретно. Никакого отношения к медицине дядя Ваня не имел. Но у его сына Витальки моего двоюродного брата обнаружили туберкулёз, назначили поддувание лёгких. Процедура болезненная, и Виталька жаловался родителям. Тогда дядя Ваня, оторвался от своих военных дел и реконструировал этот аппарат, за что и получил значок, которым очень гордился.
Учись, будешь как дядя Ваня! - наставляла мать.
В его большой квартире на Ленинском проспекте даже для собаки есть отдельная комната. И обедают они с женой в ресторанах.
Младший брат матери удивил всех, ещё в школе проявив поразительные способности. "Мне вашего Мишу научить больше нечему, - в изумлении признался родителям преподаватель математики. - Он уже лучше меня разбирается. Прирождённый математик. Будущий академик!".
В школе, где я учился, тоже всё было ясно: отличник по математике, физике - прямой путь в точные науки или технари.
Математичка гордилась своим учеником и была поражена и счастлива, когда я решил задачку по геометрии тремя разными способами, два из которых были неизвестны школьной программе, причём еще до того, как отличники пыхтели над единственным. А физичке, когда она запуталась в примере с энергиями падающего мячика доходчиво объяснил процесс перехода потенциальной энергии в кинетическую и обратно.
Беда в том, что сфера точных наук чрезвычайно широка и проблема выбора сильно меня тормознула.
6. У турника
По воскресеньям вчерашние и позавчерашние выпускники, разъехавшиеся и оставшиеся, мы по-прежнему собирались у турника напротив Шурикова дома. Физкультурничали и делились новостями из своей уже новой жизни, невольно отмечая, как знакомые дома, улицы и аллеи медленно отдаляются вместе с нашим детством в туманную ностальгию.
У турника мы и познакомились. У меня раньше была другая компания. Но она распалась. Один окончательно ушел в музыку, двое пошли по тюрьмам, один стал безнадёжно спиваться, и совсем кошмарный случай - Вадим застрелился у себя дома из ружья старшего брата.
Из юности во взрослую жизнь выходят не все.
Прежней моей компании турник, да и вообще спорт был неинтересен. Нас больше привлекало девчачье общежитие ткацкой фабрики и песни под гитару в тёмных аллеях. А если какой турник и попадался вдруг на пути и кто-либо, уцепившись, начинал на нём корячиться, пыхтя от натуги, это вызывало насмешки. Жалкое зрелище!
Шурик не пыхтел и не корячился. Легко и без напряжения он выполнял программу из разных элементов и даже не выглядел усталым.
Но главное - это было красиво!
Восхищенный и завороженный красотой силы и отточенностью движений, я тоже пристрастился к этому занятию, да с таким жаром и усердием, что постепенно стал его догонять. Чуть-чуть не догнал. Зато придумал собственное, очень эффектное, но небезопасное упражнение и занял почетное второе место.
Шурик с фигурой античного героя словно олицетворял собой равновесие и спокойную силу. На турнике он крутил солнышко, двухпудовую гирю выжимал столько раз, что нам и считать надоедало. А теперь вот ещё и студент главного ВУЗа страны. Он вообще положительный, а я - как карта ляжет.
Мы стали друзьями, а площадка у турника - самым оживлённым местом сразу нескольких улиц. Для нас это была не физкультура, не спорт, а почти театральное выступление.
Показав, как надо, и возбудив азарт и зависть у других, мы наставляли неумех, помогали пытавшимся делать то или иное упражнение.
Вот и на этот раз, сделав по несколько подходов, мы уступили место другим. Сами отошли в сторонку, и я рассказал другу о моём знакомстве с Пастернаком.
Шурик внимательно выслушал, посмотрел вдаль, наверное, вспоминая минуты прогулок с хорошей девочкой и вздохнул.
- Сказала, Пастернак не один.... - Смущенно улыбнулся, потом посерьёзнел и добавил, - Обещала подготовить мне список литературы для обязательного прочтения. В среду встречаемся.
Мы вернулись к турнику, сделали ещё по одному подходу и разошлись по домам переодеться, чтобы идти в городской сад.
7. Опасное сопоставление
И вот идём мы по главной улице - естественно, Ленина - в городской сад - любимое место вечерних прогулок молодых и старых. Сад у нас хороший, ухоженный. Большие деревья, декоративные кусты, клумбы с цветами. Дорожки заасфальтированы. И улица замечательная. По центру аллеи. В одной из них бюст генералу герою войны. Немцы до нас не дошли. Во время войны в нашем городке размещался госпиталь. Длинная цепочка аллей с большими, ещё довоенной посадки деревьями, новым декоративным кустарником и клумбами тянется вдоль всего городка от здания администрации к памятнику воинов-победителей.
Идём, разговариваем. Впереди брандмауэр здания кондитерской фабрики с панно-мозаикой. Изображен Ленин в кепке и слова: "Коммунизм - светлое будущее человечества". Внизу к брандмауэру приткнулся пивной ларёк. Он уже закрыт - пиво кончилось быстрее, чем рабочий день у продавщицы.
- Идём-идём, а его что-то всё не видно, - Таня говорит, кивнув на панно.
- Коммунизм - это будущее, а не настоящее, - объяснил Генка. - Как ты его увидишь?
- Может, и увидим, куда спешить, - равнодушно отозвался я, поднимая взгляд. - Путь далёк.
- Поспешишь - людей насмешишь, - согласился Шурик.
Смотрю я на это панно, замедляя шаг, и вдруг неизвестно откуда взявшаяся мысль является из меня такими словами:
- Гитлер хотел осчастливить немцев за счёт других народов, а Ленин - всё человечество за счёт России. Вожди-романтики, бля! От обоих одни убытки.
Стало тихо. Я спохватился и давай скорее думать, а что же я такого сказал. Нельзя так, наверно? Но вместо мыслей ускоренным хороводом промчались разные кинокадры выступлений то Ленина, то Гитлера. Сходство поражало. Они действительно умели овладевать сознанием и любовью масс. Как? Почему? Явная истеричная бесноватость и тут, и там. Неестественное состояние ораторов и толп. Массовый психоз. Особенно ярко у немцев. Правда, может потому, что съёмка более качественная.
И позже я не раз сопоставлял эти исторические хроники, кадры из художественных фильмов, и сходство между ними лишь усиливалось.
Может, все эти понятия: коммунизм, национал-социализм, фашизм, - лишь разновидности массового психоза, разные штаммы одного вируса?
Идеологическая пандемия коммунизма выкосила пол-России. Эпидемия нацизма разрушила Германию. Но, жестоко переболев, страны выжили и, обновлённые, начали возрождаться с удвоенной силой. Значит, этого было не избежать? Значит, это естественный ход событий?
А споры и рассуждения о том, кто виноват, да кто первый начал - лишь информационный шум, полезный и выгодный для тех, кто шумит, ну и благодатная почва для современных вояк и новых потрясений.
Выходит, каждая такая зараза - непременное условие развития.
Эволюция продолжается. А это процесс болезненный.
Ну не может человечество развиваться по-человечески!
Поэтому вот так.
Словно из круга света под фонарём школьных знаний я сделал шаг в необъятное сумрачное пространство и чем дальше, тем угрюмей оно и темней.
Что мне Ленин, что мне Гитлер! Мне свою судьбу строить надо! Но эти знаковые фантомы, действительно, живее всех живых и продолжают свою работу в массовом сознании, снова и снова, являя свои то омерзительные, то привлекательные свойства и намекая на возможность новых кровавых потрясений.
8. Колюня
Последнее воскресенье октября выдалось на удивление тёплым и у турника собралось больше десяти человек. На этот раз очередной жертвой физподготовки стал Колюня. Он не новичок и очень старается, но ещё слабенький. Передничек и силовой жим делает с большим трудом и с помощью. Витька хохмач над ним смеётся:
- Колюня, с такими результатами в Армии тебе придётся унитаз драить собственной зубной щёткой!
Похоже, Колюня и сам опасается такой участи.
- Ты чуть устал - спрыгнул, а надо через себя, - Витька учит, - через силу, тогда и Шурика обгонишь.
- У меня мозоль. Больно держаться, - Колюня оправдывается.
- Завязки возьми!
От частых занятий на турнике руки у нас в жестких мозолях, но чуть ниже, под ними кожа на ладонях, наоборот, очень тонкая. У меня уже несколько раз кусок кожи с кровью вырывало. Поэтому у нас с Шуриком кожаные накладки для защиты. Мы их надеваем, когда намечается разрыв. А для рискованных упражнений и разных экспериментов с большой раскачкой иногда пользуемся страховочными лямками - завязками.
Шурик дал Колюне завязки, тот с Витькиной помощью взгромоздился на перекладину, застраховался. И провис, готовый преодолевать собственные возможности.
С трудом, но почти без помощи сделал подъём переворотом - армейская классика.
- Во, - одобрил наставник, - давай ещё!
С огромным трудом и Витькиной помощью Колюня сделал ещё один.
- Во, теперь давай силовой!
На подъёме силой Колюня забуксовал, но Витька выручил.
- Давай ещё один! Последний! Через силу.
Колюня опустился и начал подъём, подергался, подергался.
- Всё, больше не могу.
- Давай-давай, через немогу!
- Не. Всё. Поддержи, отцеплюсь.
- То держи, то помогай, - неожиданно обозлился Витька, - Все руки оболтал! - И отойдя в сторону, подмигнул Гуле.
В каждой компании есть шустрики особого назначения. В турниковой - это Гуля - Ваня Голубев, и он уже наготове. Быстро подскочив, сдёрнул с уставшего физкультурника треники вместе с трусами, и в сторону.
И вот висит бедный малый, не имея возможности отцепиться от перекладины, светит голой задницей на всю улицу, пиписка дёргается, сам извивается. Стыдно бедолаге. А вокруг друзья-товарищи стоят, скалятся, гады. Занятная картина! Колюня и кричать-то не может - не хочет привлекать внимание прохожих своим голожопым видом, но хриплым сдавленным криком всё же выражает своё отношение к тем, кого только что считал друзьями и наставниками.
Проходившая по другой стороне улицы женщина с продуктовыми сумками заметила это безобразие.
- Как вам не стыдно! - закричала. - Бессовестные! Издеваетесь над мальчиком. Отпустите его сейчас же!
А мы его не держим. И ничего мы не издеваемся. Шутки у турника простые и полезные для физического развития.
Не рассчитывая на помощь, Колюня, болтаясь как сосиска, начал сдвигаться к стойке-опоре.
Но мне интересней другое.
- Как там список? - спрашиваю друга.
Не терпится мне узнать, чем дышит культурная Москва.
Шурик заговорщицки кивнул.
- Переоденемся, возьму, покажу.
Сосиска-Колюня тем временем сдвинулся к стойке, сжал её коленями, с трудом освободил из плена страховки одну руку, потом другую и спустился на землю.
- Гады! - сказал с укоризной товарищам и надел штаны.
Шутки у турника добрые. Правда, Гуля справедливо заработанную оплеуху все же схлопотал.
Мы с Шуриком сделали по паре подходов и пошли по домам переодеваться.
9. Список
Через час снова встретились.
Шурик, посмотрев по сторонам, с трудом вытащил из кармана пачку сложенных листов бумаги, развернул их, расправил.
- Вот! - смущённо улыбнулся. - Список.
- Ничего себе! - поразился я. - Это тебе до пенсии не перечитать!
Шурик вздохнул озабоченно, но небезнадёжно.
- Тут, наверно, не всё надо. Вот видишь, - ткнул пальцем в одну строчку, другую, - Классику мы же проходили по литературе, чего её читать!
- Да уж проходили, - я хмыкнул, - Мне за сочинение по "Войне и миру" четвёрку поставили, а я эту книжищу тогда вообще не раскрывал. Потом, правда, прочёл под впечатлением второй серии бондарчуковского фильма. Первая не понравилась. Статисты ряженые шамонаются по полю туда-сюда. А вторая захватила, да так, что и роман весь прочел.
Но это она уже слишком! - снова удивился я. - Столько нормальному человеку не одолеть.
Вздохнув, мы оба помолчали.
- А если так, - пришла неплохая мысль. - Давай, - говорю, - я из этого кое-что прочитаю, тебе расскажу. Ты что-нибудь прочтешь - мне расскажешь. Так вместе и поумнеем.
- Давай! - с радостью согласился Шурик.
Так и порешили: осваивать эту литературную программу будем общими силами.
Шурик доверил мне список даже с некоторым облегчением до следующего воскресенья.
Дома я хорошенько ознакомился с большим девочкиным списком. Были там и хорошо знакомые имена и произведения отечественной и мировой литературы, и совсем мне неизвестные. Попадались опасные, те, которые были изъяты из библиотек или вовсе там никогда не находившиеся. Были и такие, которых нигде не было. Ницше, например. А где ж его взять? Его нигде нет.
Из большого девочкиного списка я сделал себе маленький, надеясь постепенно приобщиться культурной жизни столицы. Не люблю быть дурнее грамотных, и хорошо, что есть люди, которые в чём-то разбираются лучше других, ограниченных школьной программой. Спасибо, что делятся своими знаниями. А мне всегда интересно заглянуть за горизонт разрешенного. А вдруг там что интересное! Тем более, Пастернак меня сильно зацепил.
10.Поэтака
Если бы только Пастернак, может, и обошлось бы, но рядом в девочкином списке была Цветаева. И сборник её стихов и поэм, такой же синий однотомник, с той разницей, что востребованный и читаемый, тоже нашелся в нашей библиотеке.
Раскрыл я его на свою беду.
Поэтической атаки такой силы и страсти мой организм не ожидал и готов к ней не был.
Отчаянная свобода брызнула стихами со страниц этого сборника. Свобода поверх запретов и ограничений. Всему наперекор. Без оглядки и ни на что не рассчитывая. Высочайший полёт в мировой поэзии, оказавшийся несовместимым с реальностью и даже самой жизнью.
Такую литературу мы не проходили.
Опасна она.
Волны гибельного восторга слишком заразны.
Я долго держал эту книжку и вернул, когда переписал в толстую общую тетрадь то, что особенно понравилось - первый дневник, он же медицинская карта истории болезни.
Цветаева стала озарением, открывшим неожиданную многомерность и колдовскую силу родного языка - это живое море смыслов, звуков, символов, ассоциаций, идиом, научных сведений, представлений, фантазий и надежд...
А слова как живые существа в потоке времени и сами - поток. Они рождаются, набирают силу, живут и ветшают, меняя смысл или превращаясь в пустую, гремящую оболочку.
"И как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова".
Гумилёв тоже был в девочкином списке.
Пастернак дал понять, что я - как носитель русского языка определил себе слишком малую и легкую ношу. А Цветаева показала, что это не мы его носим, это он нас несёт. Нужно только расправить крылья и обрести свободу.
11.К морю
Первостепенные задачи и планы вдруг обесцветились и тихо уплыли куда-то в сторону. Неодолимая жажда пространства и освобождения от всего, что навязывалось и рекомендовалось из благих побуждений старшими, захватила и заслонила всё остальное.
Я сел на велосипед и отправился к морю.
Сначала, конечно, пришлось преодолеть сильное сопротивление. Но я уже мчался на юг из-под пелены серых дождей средней полосы. Свобода у меня почему-то всегда ассоциировалась с морем. Оно звало и манило - самое синее в мире...
Но море я видел только в кино и снах.
- Он что у тебя совсем с ума сошел? - строго спросила тётушка младшую сестру. - Один! На велосипеде к морю! Его там убьют где-нибудь в дороге. Сколько случаев было! Почему не запретила?
- Я запрещала, - сокрушенно воскликнула мать, - да разве ж он послушает! Это же такой сумасброд! Обещал присылать открытки из каждого города.
- Пороть надо было маленьких, - вздохнула тётушка, думая одновременно о своём сыне, - а сейчас уже поздно.
12.Освобождение
Весна запоздала, потом потянулись холодные дожди, и только к середине июня началось настоящее лето. Словно благоуханные облака опустились на землю и вытянулись вдоль берега Оки цветущие сады. Всё вокруг встрепенулось, радуясь возможности жить и подниматься навстречу солнцу.
Я мчался в нежном аромате кипенно-белого цветения, восхищённый неожиданной новизной умытого и воспрянувшего под ярким солнцем великолепия природы. Никогда я не дышал с таким наслаждением, никогда мои глаза с такой жадностью не пожирали эти близи и дали, а уши не ловили такого разнообразия звуков счастья существования.
Надышаться пространством!
Почему это так важно? Это же не еда, не сон, не зарплата! Да и какие проблемы - выйди на улицу, в парк, дыши! А вот нет. Все равно как пёс на цепи, да ещё и в наморднике. Просто не замечаешь. И вроде всё нормально.
Не стихи ли помогли разглядеть этот неброский ключик под ногами? Я поднял его с тротуара, расстегнул и сбросил кандалы ограничений и теперь свободен. У меня нет конечной точки маршрута - как пойдёт. Да и сам маршрут может измениться. Мне не надо никуда спешить, бояться не успеть, опоздать, забыть что-то сделать. Не надо ни на работу, ни на учёбу. Ни начальников надо мной, ни руководителей!.. Свобода!
Может, я и вообще не вернусь, что загадывать!
Отодвинув множество вещей, досаждавших своей назойливой актуальностью, я обрёл сопричастность всему и со всем сразу.
Словно скатерть-самобранка пространство разворачивается передо мной, предлагая свои дары. За каждым поворотом открытие. Всё внове и постоянно меняется. И сам я готов к обновлению.
Великолепный день-праздник отчаянного и незамутнённого счастья закончился в 20-ти километрах от Тулы.
Я спал как убитый.
13.Ванька-невстанька
Проснулся под пение птиц. Будто в раю! Трава, деревья, кусты, велосипед - всё было в росе. Спальный мешок сверху мокрый. Капли росы на травинках у самого лица и в отдалении сияли немыслимыми красками живых драгоценностей в свете, оранжевого тоже спросонья солнца.
Ни стен, ни потолка. Высоко надо мной просторное синее небо. А перед самым носом смелый кузнечик, неожиданно скакнувший прямо на спальный мешок.
Блаженно улыбаясь, я не спешил вставать, любуясь чистым сиянием утренних красок. Солнце поднималось выше. Из деревни в отдалении заслышались голоса, лай собак, крики петухов, звуки начинающегося трудового дня.
Пора!
Я дёрнулся, пытаясь подняться..., и рухнул навзничь. Попробовал опереться на руку - рука не держала. Что такое?! Ещё раз попытался встать - не получилось.
Перекатываясь со спины на один бок, на другой, я порывался подняться, не понимая, что со мной приключилось и отгоняя страх тревожных предположений. Руки, ноги, туловище, голова - всё было на месте и вместе, но как бы отдельно от моих намерений.
Попробовал высморкаться, и вся грудная клетка вспыхнула болью. Носом пошла кровь. Безвольно сплюнул - тоже кровь.
Перенапряжение, понятно, стал успокаивать себя. Но я проехал всего 130 километров. Несколько раз до этого проезжал по 120, но такого не было! И как теперь дальше?
Сначала надо собрать волю.
Собирал долго - часа полтора. Собрал кое-как. Начал подниматься, медленно, по частям. Встать сразу на ноги не получилось. Встал на четвереньки. Постоял, покачался. Голова бессильно моталась. Снова бухнулся лицом в мешок. Словно желеобразное и дрожащее от слабости тело не повиновалось, просто отказывалось выполнять свои функции. Представил, как я выгляжу со стороны, и стало смешно. Но и смеяться не смог. Боль перетрудившихся межрёберных мышц не позволяла сделать даже обычный среднего наполнения вдох.
Оказывается, я и дышать не умел. А вырвался на свободу и пожадничал, за что и наказан.
Стать свободным - это запредельное счастье.
Быть свободным - гораздо трудней.
Но я и дальше собираюсь жадничать.
Медленно, осторожно дыша, со страшным усилием, превозмогая себя, удалось подняться. Пошатываясь и часто отдыхая, начал собирать и укладывать свои пожитки. И велосипед, и рюкзак сделались неимоверно тяжёлыми. Заплетаясь в траве слабыми ногами, вышел на трассу.